Джеймс Сваллоу. Всё что остаётся

Палуба под моими ногами была наклонена, и я передвигался по ней на крабий манер — одна нога на том, что раньше было полом, другая на том, что было стеной правого борта. Изменившееся притяжение причудливым образом преобразило коридоры корабля.

Возможно, это результат какой-то неисправности? Не уверен. Хоть я мало в этом понимаю, но живо представляю себе, как притяжение, подобно снежным сугробам, скапливается в углах коридора. Дома, на Номее, до того, как всё кончилось, тоже был снег.

Отбросив эту мысль, я двигаюсь дальше, используя настенные светильники как поручни, предварительно разбивая мерцающие электросвечи прикладом лаз-ружья. Остальные поспевают за мной, и я слышу, как их натужное дыхание в этом холодном и тяжелом воздухе. Мне не нужно оборачиваться, чтобы видеть световые ореолы вокруг их голов. Я знаю, что, как и раньше, у одних они красного цвета гнева, у других черного цвета ужаса.

Лишившись внутреннего корабельного освещения, мы могли ориентироваться только по мрачному свечению из помещения в дальнем конце коридора. Впереди нас протянулись тени, похожие на бездонные моря чернил. Я ощущал себя каким-то паразитом, ползущим по горлу мёртвого животного, чтобы вылезти из приоткрытой клыкастой пасти. Нас окружал скрежет гнущегося металла, словно сам корабль стонал. Я не был рождён в пустоте, но опыт многочисленных полётов на кораблях говорил мне, что такого быть не должно. Этот звук означал: что-то испытывает предельные нагрузки, и долго оно не выдержит.

Эти размышления утомили меня окончательно, и я остановился передохнуть. Я чувствовал себя мокрым и уставшим, как будто прямо в униформе, плаще и ранце меня протащили через ледяную воду. Остальные тоже остановились, и мы присели на выступе заклиненного люка.

Даллос сидел ко мне ближе всех, и я увидел, что он уже достал карты, и вертел их в своих тонких розовых пальцах. Он перебирал потёртые прямоугольники плас-бумаги с механической ловкостью каталы. Карты блеснули, и стало видно, что печать на «лицах» стёрлась в местах, где тысячи раз касались его пальцы. Я мог разглядеть только цифры и абстрактные геометрические фигуры на рубашках.

— Четвёрка — изумрудов, — пробубнил Даллос, не подозревая что говорит в слух. — Двойка — молотов. Сияющая стрела огня упала рядом с его подразделением, достаточно близко чтобы превратить в факелы остальных членов минометного расчета, но не достаточно чтобы убить Даллоса. Та часть лица, что я видел, была такой же розовой, как и его руки, которыми он сбивал с себя пламя. Такой же обожжённой и яркой была и его аура.


Никто из нас не был в порядке. Даже самый оптимистичный наблюдатель назвал бы нас жалким сборищем душ. Шестеро мужчин, одетых в форму великой Имперской Армии, собравшихся из разных батальонов, что были разбросаны по фронтам восстания. Мы были простыми пехтурусами, сынами разных миров, сведенные вместе безжалостной машиной этой новой войны. Я думаю, что у всех нас раньше были разные звания и должности, но на этом корабле это не имеет значения. Никто из нас не был главным, здесь не было командной цепи, мы просто были сами собой. Любые позывы салютовать или отдавать приказы выглядели бессмысленными. Множество вещей выглядели бессмысленными после всех тех ужасов, которым мы стали свидетелями.

Всё же мы выжили. Я потерял пальцы на руке, но так как она была левой я посчитал что мне еще повезло. Также в моём туловище и бедре до сих пор осталась картечь, которая мучает меня колющей болью при каждом шаге, и не даёт заснуть. Как я уже говорил, Даллос обгорел. На эбеновой коже Бренга были рубцы и шрамы, оставшиеся после газовой атаки. Говорить для него было мукой — гортань бедного дурачка сильно пострадала, так что он общался с нами кивая или мотая головой. ЛоМунд, я думаю раньше был офицером. Об этом говорят его длинные белые волосы и благородные черты лица. Его сломило ранение в живот, выпустившее его кишки в грязь. Он спасся только благодаря слепой панике и притоку адреналина, позволившие ему добраться до безопасной зоны, неся свои внутренности в руках. Были еще Ченец и Яо, с желтоватыми лицами и вечно надвинутым на глаза капюшонами. Оба происходили с одного мира, и оба едва не были убиты когтями и огнём стабберов.


Мы были небольшой стайкой ходячих раненых. Все имели ранения и все были мужчинами. Я не видел женщин с тех пор как мы высадились со спасательной шлюпки, что унесла меня с Номеи. Первым что я увидел здесь, были медицинские сервиторы, что бродили по административной палубе в поиске раненых. Они бы не обращали на нас внимания, если бы на борту этого скитальца были настоящие медики и хирургеоны.

Здесь нас было мало, но одно обстоятельство привлекло моё внимание — корабль не был пустым. В трюмах были дети. Мальчики-беженцы из разлучённых семей или разбомбленных схол, дюжины сирот. Иногда мы слышали, как они звали своих родителей, моля их ответить. Это жгло меня, ведь когда-то я тоже потерялся.

Это был только один корабль из нескольких, я полагаю. По правде, я не видел ни одного иллюминатора с тех пор, как мы прыгнули в кричащее безумие варпа, и бежали от коварства этого шлюхиного сына, Магистра Войны. Жалкий конвой из нескольких канонерок, охраняющих грузовые корабли с ранеными, остановился на Номее чтобы забрать еще одну порцию раненых. Я слышал, что на некоторых судах конвоя находились раненые космические десантники. Я удивлялся, как это возможно? Казалось странным, что бессмертные чемпионы Империума могут сталкиваться с такими приземленными вещами, как простые ранения.

Итак, мы не имели ни малейшего понятия где мы, или в каком направлении эфирного компаса нас везут. Неизменным были лишь причитания полумёртвых, разносящиеся по похожим на пещеры палатам, когда они боролись с ночными кошмарами. Неизменным также был звук двигателей.

Но через некоторое время, я стал замечать закономерности. В этом я разбираюсь. Я вижу вещи.

Я не часто говорю об этом, потому что это может напугать неосторожную душу, и разозлить других до необдуманных действий. Люди не любят то, чего не понимают, и как правило они реагируют на это насилием. В рядах Имперской Армии это насилие могло сопровождаться ударом клинка или лаз-выстрелом, и это не способствует благополучию человека, который стал бы об этом говорить.

Я увидел закономерность: на кораблях, подобных этому, всегда есть сочетание раненых — от тех, кому лучше было принести Милосердие Императора, до симулянтов. Но не на этом корабле. Я видел, что здешние раненые при должной заботе могли быть возвращены обратно на передовую. Во всем протяжении лабиринтов этого корабля я не нашел ни одного, кто не мог бы быть вылечен, чтобы драться на следующий день. Все, кто нуждался в большем или меньшем уходе, были перемещены во время стыковок или встреч с другими медицинскими судами. Пришедшие на их место, были в том же состоянии что и остальные пассажиры.

Вы смогли бы увидеть это в их глазах. У Даллоса, ЛоМунда, и прочих с кем мы повстречались здесь. Я смотрел на них как в зеркало, и видел одно и тоже. Не просто тысячеярдовый взгляд, что встречается у раненого солдата. Я видел общее бремя, о котором никто из нас не мог говорить, потому что мы всю нашу жизнь отрицали это. Прятали это.

— Ш-шесть — к-крестов, — заикаясь промямлил Даллос, работая с картами так, что что движения расплывались.

— Т-туз. Туз — к-кинжалов. Остальные корабли ушли.

Мы карабкались большую часть дня, поднимаясь с уровней корабля, где радиационная защита была тяжелой и неподвижной, не давая пройти дальше. Инженерные палубы не были соединены с медицинскими, и искать путь туда было бессмысленно.

Мы насчитали нескольких из нас, кто был хоть как-то инженерно подкован, но никто даже близко не походил на технопровидца. Бренг был флотским пилотом-савантом, и лучше всех подходил на роль механика.

Казалось более логичным подниматься вверх, чтобы достичь мостика и командных уровней. Сначала я настоял, что бы мы взглянули на юнцов в других отсеках, быть может придать им немного смелости… Но в этом оказалось мало смысла. Нам нечем было поделиться.

Напомню, я говорил уже о постоянных звуках стенаний корабля, и двигателей. За день до этого я очнулся от судорожного сна, полного цветных сновидений, и понял, что варп-двигатели молчат. По неизвестной причине мы дрейфовали. Вскоре последовали дальнейшие неисправности. Подача электроэнергии периодически пропадала, принося тьму и волны изморози на стенах. Воздух больше не очищался, и не циркулировал. Хуже, что двери, упавшие в коридорах словно лезвия гильотины, внезапно запечатали секции корабля.

Не было никаких признаков столкновения или воздействия вражеских орудий. Спустя несколько часов мы все ещё были живы. По коридорам не крались кровожадные ксеносы, вооруженные предатели или ещё кто-нибудь, и мы решили узнать, что случилось.

Я вижу закономерности, но тогда я не увидел ничего понятного. Поэтому я и вызвался идти, а также потому что могу держать пушку. Мы нашли несколько в аварийном арсенале, и прижимали к себе как защитные амулеты. В лучшем случае, это была иллюзия силы. Ведь мы не знали встретим ли мы нового врага, и насколько полезными эти ружья окажутся против него.

Я вспомнил как улицы Номеи стали красными. Вспомнил гигантов, забивающих словно скот всех, кто осмелился остановиться или бежал недостаточно быстро. Я вспомнил ужасы, но только как нечеткие куски мяса, брызги крови и когти, как будто мой разум отгоняет размывает воспоминания, вместо того чтобы представить ясными и живыми.

Я взглянул на руку с отсутствующими пальцами, и эхо резкой боли коснулось меня, быстрое и холодное.

— Хикейн? — Яо указал на полоску тусклого света впереди, спрашивая меня и остальных. — Мы идём дальше?

— Мы идём дальше. — Кивнул я.


Я знаю, что это за война.

Я сражался на дюжине миров в скоплении Акарли, и за его пределами. В пустынях и океанах, облачных вершинах и горных перевалах, но на Номее был мой дом. Мы всегда возвращаемся в родные места. Нас называли грубым отребьем, и это было так. Племена всё время были в распрях, взращивая неприязнь и предъявляя претензии друг к другу, будто считая, что остальные — их неблагодарное потомство. Что вы можете сказать про номейцев? Мы умеем ненавидеть. Даже букет роз можем за оскорбление счесть. Всё это так.

Но также верно, что мы любим Императора и гордимся Империумом. Возможно, именно поэтому бюрократы Терры терпели наши пустяковые противоречия. Они позволяли нам терзать друг друга в мелочном соперничестве, потому что знали — когда позовут, мы без колебаний возьмёмся за оружие и дружно пойдём на войну. Во имя Императора вся вражда забывается. Вздорный характер делает нас хорошими воинами. Я могу назвать дюжину миров, приведенных к Согласию полками из сектора Акарли. Мы сделали свою часть работы для Великого Крестового Похода, и к ней никогда не было вопросов.

Конечно в последнее время мы стали просачиваться домой и снова враждовать, но это не заходило слишком далеко. Позже всё поменялось. Восстание, мятеж или если сказать более театрально — Ересь. Многие сначала не поняли, теперь они мертвы. Но я понял. Я нашел закономерности. Я узнаю предательство, стоит только увидеть. Оно как кровь бежит по венам этой войны. Оно усиливает решимость изменников и людей, которые по глупости думают что могут прокатиться уцепившись за плащ ублюдка Хоруса. Это не война за власть. Это не революция против угнетателя. Имущество и территория? Они тоже не представляют интереса. Нет, мы столкнулись с предательством ради предательства. Я понял это сразу, но нашел слова чтобы объяснить только сейчас. У меня было время подумать.

Имя Хоруса, умри он тысячью смертей, стало синонимом предательства. Оно стало чистейшим его проявлением. Он сын, возненавидевший отца. Гражданин, предающий свою страну. Патриот сжигающий флаг. Командир, убивающий своих солдат. Будучи сотворенным генной инженерией, Хорус всё равно человек, приносящий в жертву человечество. Он худший из нас.

Я знаю это не потому что видел Магистра Войны, или говорил с ним. Я знаю потому что видел своими глазами те ужасы, что были призваны сражаться во имя его. Судьба взяла меня. Во сне я стоял на краю то пропасти, в которую Хорус стремится нас погрузить.


Примерно сутки спустя мы добрались до командных уровней. Многие коридоры были перекрыты толстыми опускающимися дверями, но в некоторых были прозрачные окошки. Через них я увидел раздутые из-за вакуума трупы, дрейфующие по отсекам без гравитации. Опять неполадки систем жизнеобеспечения, опять неудачные смерти. Стар и млад.

— Не для того я выжил, чтобы умереть из-за проклятых неисправностей! — Заскрипел Ченец. — Не жги мою удачу, не сейчас!

Он перебирал в пальцах цепочку, состоящую из потускневших от времени металлических шариков, которая обычно была обёрнута вокруг его запястья. Я думаю Ченец слышал что-то в щелчках бусин-звеньев, но вряд ли он стал бы об этом разговаривать. Я собирался ответить ему, но увидел, как ЛоМунд и Бренг поднимают свои ружья. Мгновением позже я услышал приближающиеся шаги.

Я умею слушать. Вы тоже быстро научитесь, если ужасы будут рядом. Вы узнаете, как различать скрип когтей и костяной хруст. Сейчас был слышен только стук ботинок по металлическому полу, но я не хотел быть застигнутым врасплох. Я уже видел тварей, которые выглядят как люди, но их ауры принадлежат монстрам, каких только безумец сможет себе представить.

Из-за угла вышел парнишка, и мы чуть не пристрелили его за такое безрассудство. Он увидел нас и чуть не испачкал штаны от страха.

— Не стреляйте! — Закричал мальчик. Он едва вошел в подростковый возраст, был обрит и грязен.

— Ты кто, резать тебя, такой? — Потребовал ЛоМунд, потрясая лаз-пистолетом. — Говори!

Мальчик осел на пол начал лепетать всё подряд. Он рассказал, что его зовут Зартин, он подкидыш из приюта на планете Мир Зофора. Он почувствовал себя достаточно смелым, чтобы выбраться исследовать корабль, уже правда пожалев об этом. Парнишка был сильно напуган, и не только нами. Я видел, как его аура бесконтрольно мерцает оранжевым.

Я помог ему подняться.

— Успокойся парень. Что ты здесь делаешь? Ты знаешь, что случилось с кораблем?

— Я знаю! — Зартин отшатнулся. — Это хуже, чем вы думаете! Они здесь, вы не видите? Вы не слышите их? — Он замахал руками. — Космические Десантники!

— Здесь нет легионеров. — Прохрипел Бренг сплёвывая мокроту.

— Неправильно! — Закричал юнец указывая за плечо. — Там, внизу. Видел его.

— Он не врёт.

Прошла секунда, прежде чем я понял, что это сказал Даллос. Я повернулся и обнаружил, что его ружье лежит, а в руках снова эта проклятая колода карт.

— Восьмёрка — молотов. — Он показал нам карту, будто бы это абсолютное доказательство правды.

Внезапно рассердившись на идиотскую игру, я одним прыжком приблизился к Даллосу и грубым ударом выбил карты у него из рук.

— Ты не знаешь! — Прорычал я, едва сдерживая панику. Ужас струился внутри меня. — Ты не можешь этого знать!

Даллос завопил и нырнул на палубу, собирая рассыпанные карты. Он был сильно уязвлён моим поступком. Мой гнев был задушен виной. Виной и страхом.


Позвольте мне поведать, что случилось на Номее. Позвольте мне показать маленькую войну моей жизни, микрокосм великого предательства, которое даже сейчас извивается среди звёзд, вписывая себя в нашу историю.

Вы могли бы подумать, что из-за натуры номейцев, кровь и гром сопровождали предательство с самого начала. Человек против человека, сосед бьёт соседа. Да, всё это произошло, но не с самого начала. Начало было незаметным, и за это я больше всего ненавижу Хоруса. Он не пришел на наши миры с кораблями и орудиями, он даже не счёл нас достаточно важными для этого. Номея и другие миры Акарли были втянуты на путь распада и разорения кучкой коварных агентов, это не стоило и взвода. Пятая колонна, самозванцы и подлецы.

Какими же мы были идиотами, мы сами дали им благодатную почву. Сеть застарелых обид и недоверия была уже готова к использованию против нас. Так же как свет Императора объединил нас, тень Магистра Войны разделила.

Задумка была идеальна, подобно фракталу, состоящему из уловок. Всё это разрасталось вверх их вниз, одни и те же инструменты использовались чтобы вывести на свет укоренившуюся ненависть между мирами, нациями, городами. Повсюду ополчились друг на друга: улица на улицу, дом на дом, брат на брата. Мы так сильно ненавидели, что сами разорвали Номею, направляемые бесчувственными руками.

Но всё сразу. Это делалось с тонкостью, осторожностью.

Со слепой ясностью я вспоминаю тот день, когда этот яд прорвался наружу прямо в моём взводе. Обратите внимание, мы не были чем-то особенным, просто стрелковое подразделение. Никаких почестей, никто не носил перед нами стяги, не было впечатляющего названия или остроумного прозвища. Просто номер подразделения, больше ничего. В плане Великого Крестового Похода мы ничем не выделялись. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы спасти нас.

В течении месяцев, может быть солнечного года, далёкое от нас командование менялось. Директивы приходили на Номею, и нам сразу их зачитывали. Все они были преподнесены нам как подарки, а не требования. Но если кто-то противился, бархат спадал, и под ним обнаруживалось железо. Отказы не приветствовались.

Солдатам и офицерам просто говорили, что вещи поменялись, и всё будет по-другому. Сколько бы мы не ворчали или усмехались, сердитые мысли сменялись гневными словами, ничего не отменялось. По чуть-чуть линия лояльности смещалась. Нас двигали к краю так, что каждый отдельный шаг казался незначительным.

Соблюдение праздничного дня было отменено. Некоторые виды оружия изъяли. Цвета униформ были изменены. Свободы пересмотрены. Правила понемногу изменялись, но истинная цель этого оставалась непонятной. Одна мелочь за другой постепенно наращивали недовольство, но никто не возмущался при людно.

Я помню тот день, когда слова были сказаны громко. «Сегодня мы подтверждаем нашу преданность его высочеству Магистру Войны Хорусу, отрицая надменную и равнодушную Терру». Они никогда не использовали слова «Император» или «Империум», чтобы не смутить людей, которых втягивали в измену. Я видел, как развернули новые флаги. Благородная аквила сменилась немигающим глазом со зрачком-щелью.

Конечно мы знали, что так будет. В казармах после отбоя начинались приглушенные разговоры о неповиновении. Но когда я услышал это при холодном свете дня, поразился.

Тогда был момент моей величайшей храбрости, и наибольшей глупости. После того как произнёс эти слова, я посмотрел через зал на лица своих товарищей, что раньше соглашались со мной. Но они отвернули глаза и молчали. Лишь их тёмные ауры жгли мой взор. Так я узнал истинную природу этой войны, увидел её кровь.


Было много разговоров, что же нам делать дальше. Мы прошли долгий путь, забрались слишком далеко, чтобы просто взять и робко отступить к нижним палубам, ждать своей участи. Не сочтите решение продолжать поиски за храбрость. Такие идеалы остались в прошлом. Я узнал, что мы разделили. Все взрослые на этом судне несли в себе не только секреты, но и общий опыт.

Никто из нас не смог одолеть ужасов. Кто-то сражался с ними, большинство бежали от них. Все знали: чем бы они ни были, откуда бы они не пришли, выпущенные Хорусом чудовища не были похожи ни на что, с чем мы сражались ранее. В каком-то смысле мы были пойманы собственной натурой. Наша животная часть требовала бежать подальше, а рациональная и ненавидящая, человеческая, могла отдать всё за оружие, достаточно большое, чтобы убить эти страшилищ.

Итак, мы пошли дальше, Зартин присоединился к нам, плетясь позади вместе с Яо. Мальчик стал своего рода подарком, я думаю. Он продолжал говорить о музыке, хотя никто кроме него её не слышал.

Наконец мы достигли входа в командный центр корабля, и Бренг начал осторожно работать с контрольной панелью огромного зубчатого люка. Какое-то время ничего не происходило, но потом в мгновение ока огромная железная дверь открылась, грохоча по палубе.

Угловатая тень, настолько большая, что заполняла дверной проход, маячила внутри. Наверное, будь я сообразительней, то побежал бы прочь. Вместо этого, я поднял лаз-ружьё, и увидел, что предмет за порогом слишком велик, чтобы свободно проходить в дверной проём, сделанный для людей моей комплекции. На него упал свет, и мы увидели, что Зартин был прав.

Единственный воин Легионес Астартес вышел встретить нас. Тяжелые керамитовые сапоги лязгали по палубному настилу так, что он подпрыгивал под нашими ногами. Космический десантник был гигантом. Я видел широкий нагрудник, украшенный Имперской Аквилой, руки, толстые как стволы огромных деревьев, шлем с клювом, напоминающий череп какой-то гигантской хищной птицы. Глаза светились красным, боевые авто-чувства и ауспик принимали и обрабатывали данные. Доспехи воина был лишены любой иконографии и окраски, было невозможно определить его принадлежность. Он двигался с плавностью, более подходящей высшему хищнику, нежели представителю человечества.

Сзади его шлем закрывало похожее на капюшон устройство, более напоминающее какую-то затерянную во времени часовню, чем боевой механизм. Оно было сделано из тёмного железа, усеянного кристаллами, горящими голубым светом. Устройство притягивало мой взгляд как магнит, и я видел ауру таких цветов, которым не место в реальном мире. Грехи мои, я не видел таких оттенков прежде.

Воин был вооружен массивным болтером, но он был примагничен к пластине на бедре. В руке же он держал посох из безупречно отполированного серебра. Помнится, я подумал, что всё это выглядит очень неестественно. Свободной рукой гигант начал снимать шлем, раздалось шипения воздуха под давлением.

Бог войны взглянул на нас. Безволосый скальп, затейливые татуировки украшали его щёки и Хорусло, шрамы, подобные красным трофеям. Его глаза, его истинные глаза, уставились на меня своей струящейся глубиной. Я увидел в них что-то, что я часто видел в зеркале.

Наши ружья были нацелены в его грудь. Он не приказал нам опустить их, а просто смерил взглядом каждого человека перед собой. Мгновением позже, без единственного сказанного слова, стволы лазганов опустились. Когда его взор остановился на мне, я понял, что он оценивает меня чувствами, какие я могу только представить. В тайне, я всегда считал себя особенным, лучше, чем другие, благодаря моему особому видению. Я верил, что природа вещей открыта для меня шире, чем для обычных людей, но теперь я понимаю что излишне восхвалял себя. Мои таланты ничто, по сравнению с тем, на что способен этот гигант.

— Руаф Хикейн, — произнёс он низким и гулким голосом, — Вы проделали долгий путь.

Он знал моё имя. Он знал всех нас, каждого человека на корабле, я уверен в этом. Я было раскрыл рот чтобы ответить, но он приподнял голову, и я заметил два знака на его коже. На одной стороне был изображен жук-скарабей, на другой звезда, окруженная ореолом лучей.

Серая броня не скрыла его истинную природу от меня. Легионер стоящий передо мной, был воином из Тысячи Сынов, сыном мага-короля Магнуса. Он был отпрыском предавшего легиона. Когда я последний раз видел таких как он, их цвет был красным как безумие. Они стояли во главе армии ужасов, опустошавших мой родной мир.


Солдаты, которых я называл товарищами, встали под знамёна Хоруса не из трусости. Причины были Хорусаздо сложнее. Все они прикрылись предлогами, которые казались им разумными. Я так думаю. Не было массового контроля разума, наркотиков или одержимости. Всё это произошло позже, с появлением ужасов.

Пока я сидел на гауптвахте, у меня было время подумать. Со мной сидели те, кто соображал слишком медленно, чтобы согласиться с новым порядком вещей, и те, кто был слишком честен, чтобы отринуть свои убеждения. Я был зол на себя. Как я мог быть столь наивным, чтобы решить, что смогу поднять бунт? Я не красноречивый оратор, который мог бы сплотить людей возбуждающей речью. Я был просто дураком, который открыто возмутился, и поплатился за это.

Они должны были казнить нас, это было частью новых приказов. Но они не решились. Я думаю это было последней каплей сопротивления, которого они могли оказать, перед тем как их воля увянет и умрёт под тенью Магистра Войны.

Сначала я был расстроен и бессилен в своём гневе. Я проклял их всех сотню раз, за их слабость и банальное двоедушие. Но в итоге гнев иссяк, и всё что мне осталось, это размышлять. Не думайте, что я простил своих бывших сослуживцев, но я пришел к пониманию их мотивов.

Молодой лейтенант, который был сыном великого генерала, всегда дружил с младшими офицерами, вроде меня. Он не был похож на нас, но носил свои нашивки без надменности, и стал своим для простых людей. Из всех нас, он с наибольшей лёгкостью смог бы сплотить людей, и он обещал выступить против новых порядков. Но он промолчал. У него было слишком много, чтобы всё это потерять.

Хвастун снайпер, он всегда мог ответить на любой вопрос. Самоуверенный и красивый, ничто не могло огорчить его. Раньше он вёл себя с такой самоуверенностью, что я ни за что не поверил бы что драконовские правила смогут его утихомирить. Он стоял покорно, став другим, более мелким человеком, когда пришел приказ.

И наконец сержант, которая всегда бушевала громче, чем я когда-либо мог. Сколько раз она была разжалована, и вновь получала назад своё звание. Ее голос был сильнее любых огней, но и она молчала в тот момент. Она была матерью-одиночкой, с двумя сиротами на попечении. Я думаю, она видела тогда перед собой только их лица, боялась что же будет с ними без неё.

Моим товарищам было нетрудно найти предлог ненавидеть меня. Самим фактом моего рождения он был дан им. Лишь горстка людей из моего взвода знала, что я обладаю особым взором. Среди них были снайпер и сержант. В бою вы можете узнать многое солдатах, рядом с которыми сражаетесь, хотите того или нет. Раньше они считали меня за талисман удачи. Некоторые тайком просили меня посмотреть на их ауры. У меня не было таких же способностей, как у моей матери, но и этого хватало. Взамен они хранили мой секрет, не выдавая меня Чёрным Кораблям.

Но теперь это стало ещё одной причиной отречься от меня. Кто-то прошептал слово «ведьма», я решил, что буду казнён первым. Вся моя жизнь прошла в страхе, что Безмолвное Сестринство вытянет дух из меня, но сейчас я видел, что смерть будет более вероятным исходом.

В ту ночь мне удалось бежать с еще шестерыми. Через день-два мы наткнулись на Сопротивление.


— Ты хочешь убить меня. — Сказал он. В словах не было осуждения.

— Да. — Я не стал, я не смог врать. — Твоя родня принесла ужасы на мой мир. Вы разрушили всё что я…

Я выбился из сил и прижал лазружьё к своей груди. Кипящая и пенящаяся ненависть росла внутри меня, и как ни странно я почувствовал себя свободным. На лице воина появилась тонкая улыбка.

— Не я, Руаф Хикейн. Те, кто сделали это — клятвопреступники. Они больше мне не братья.

Он взглянул на Бренга.

— Ты. Ты понимаешь в корабельной технике, да? Твои навыки понадобятся.

Он пошел обратно в командный центр, и мы последовали за ним.

Мертвецы были повсюду. Задохнувшиеся из-за декомпрессии. Я увидел, что одно из обзорных окон разбито, теперь оно было закрыто взрывозащитной заслонкой. Видимо она опускалась слишком медленно, чтобы спасти экипаж мостика.

За окнами были видно только чужие звёзды и безграничная чернота. Карты Даллоса говорили правду — наш корабль был один. Легионер направил Бренга работать с управлением корабля.

— Ваше судно получило повреждение во время варп-перелета. Здесь вы заштилели, и остальной конвой отправился дальше. Меня призвали сюда чтобы удостовериться, что вы пройдёте остаток пути.

Он снова улыбнулся.

— Этот корабль везёт драгоценный груз. Я должен гарантировать что никто на борту не узнает как вы важны.

— Мы просто солдаты. — Заверил Яо. — Солдаты и мальцы. Пушечное мясо и выброшенные щенки.

Тень скользнула по лицу Тысячного Сына.

— Никогда не говори так. Все, кто сражаются за Императора, бесценны.

Я посмотрел на него.

— Сыны Магнуса на стороне Хоруса. Я видел это. Я видел чудищ и уродов что твоё братство призвало, это…

— Демоны?

Произнесенное им слово казалось вытянуло всё тепло из помещения.

— Да, вы видели их. Все вы их видели.

Он склонил голову, с выражением сожаления на лице

— Ты ещё не понял, солдат? Ты видишь закономерности. Вы все видите. Как же ты не увидел эту?

Он по очереди указал своим серебряным посохом на каждого из нас.

— Каждый из вас — начало величия. Вы можете называть это особым взглядом, даром или даже проклятьем.

Он прошелся вперёд и ловко вырвал карты из дрожащих рук Даллоса.

— Вы познали касание варпа. Это делает вас ценными. — Его взгляд переместился на Зартина. — Это, и еще одна вещь.

— Мы все видели, — Сказал Яо. — Видели… их.

— Каждый раненый на корабле видел. — Сказал воин. — Почему же еще вы боитесь спать? Но этот страх пройдёт, со временем.

Бренг встал прямо, кивая на консоль, чтобы показать, что он сделал всё что мог.

— Готово.

— Навигаторы живы, в безопасной изоляции. — Легионер указал в сторону носа судна. — Мы проложим курс. Регент Терры, сам господин Малкадор, нуждается во всех на борту этого судна. Он всё подготовил, и вы станете частью его плана. Вы…, и дети внизу.

— Как? — Спросил я, пытаясь сам найти ответ в собственном разуме. — Какая Сиггилиту польза от сломанных солдат и сирот?

— Ваши раны будут вылечены. Достаточно молодые для славы, смогут устремиться изменить свои тела, как однажды смог я. — Он коснулся своей груди. — Вы… Мы сможем переродиться для новой цели.

— Но почему мы? — Спросил Даллос скрестив руки.

— Ты знаешь почему. — Ответил легионер. Его взгляд вернулся ко мне.

Я не знаю, откуда взялись следующие слова. Пришли ли они из какого-то места, или Тысячный Сын заставил меня сказать их за него, но они были истинны и бесспорны.

— Хорус принёс в галактику новый вид войны. Болтеров и лазганов будет недостаточно чтобы завершить её. Нужен другой вид оружия.

— Воистину. — Мрачно кивнула огромная фигура. — Те, кто не погиб в процессе закалки, станут этим оружием. Вы, и сотни других: потерянные дети, обычные люди и легионеры, были тайно собраны на борту кораблей, как этот. Все в этом помещении, да и на всем корабле, считаются погибшими. Жизни, что вы прожили до этого — теперь пыль. Это приказал Малкадор. Так это и будет.

Зартин был бледен.

— К-куда мы движемся?

Легионер подошел к приборам управления навигацией, и положил на них свои огромные руки.

— Луна на орбите планеты с кольцами, под светом самого Солнца. Это место называется Т

Загрузка...