Импотент

Понедельник

Складные красочные сны случались у него под утро, а этот сон был к тому же — о, редкость — эротическим! В нем Н. танцевал с давно им вожделеемой Линой: величаво грандиозной дивой, обладательницей огромных — на поллица! — темно-голубых очей, крупных чувственных губ, высокой белейшей шеи, атлас которой плавно сменялся бархатистой кожей округлых плеч и лениво струящихся в лунном свете гибких рук… Н. скользил вкруг нее по паркету, почти не касаясь, заходя то спереди, то со спины, и все же прикосновения были — бедром, плечом, спиной, кончиками вздрагивающих пальцев — и в местах касаний в теле Лины (он угадывал!) возникали трепетные волны, которые по ходу танца усиливались, удлиннялись, сопрягались, пока не охватили ее целиком, до корней волос…

Тогда он, верно почувствовав момент, поднял ее на руки, внес в оказавшуюся рядом спальню (что вы хотите, в снах это бывает) и уложил на разобранную постель. Вот он уже обнаженный гладит и гладит ладонями ее восхитительно податливые бедра, сливочные колени, полные икры, вновь переходит на бедра и сжимает лоно. А губы тем временем поцеловывают ее кожу под вздрагивающими холмиками мягких грудей, опоясывают эти холмики, упиваются плечами, шеей, переходят за ушки, спускаются к уголкам ее губ и, наконец, впиваются в эти губы. Тело Лины изгибается, ноги наливаются истомой, сгибаются в коленях и сами собой распадаются. Он нависает над ней, но что-то мешает его ищущему члену войти в вожделенное лоно, и он, как всегда в последние годы, изливает семя вне женщины, — просыпаясь в этот несчастный момент.

Влага, кроме простыни, была и на глазах. Он полежал еще немного, тщательно перебирая, запоминая нюансы сна. «Хоть во сне ее поимел…» — горько усмехнулся Н. сквозь высыхающие слезы. «Поиметь-то как раз не пришлось, — едко заметило рефлексирующее сознание. — Давай-ка вставай, на работу пора».

Спустя сорок минут господин Н. вышел из дома и направился к привычной остановке общественного транспорта, с удовольствием вдыхая чуть морозный октябрьский воздух и вглядываясь в розовато-голубой небосвод на востоке. Как всегда хорошая погода возродила в нем надежды на удачный день. «А может, и утро» — усмехнулся Н. На остановке было порядочно народа. «Это хорошо, — продолжал тихо радоваться страстотерпец. — И девушек хватает. Хотя толку-то…». По привычке он обежал взглядом всех девушек и моложавых женщин, выделив двух-трех фигуристых и затем, как бы ненароком, оглядел выделенных более пристально. «Вот атавизм… — вновь проявил себя внутренний голос. — Оглядывания имели смысл раньше, в эпоху докоммерческого транспорта. А сейчас подойдет автобус, и эти милочки впорхнут в него, даже не помахав тебе ручкой».

И точно: из-за поворота выехал полупустой коммерческий автобус, большинство женщин потянулось к нему, и через минуту его стоп-огни скрылись за другим поворотом. А из-за первого уже накатывал муниципальный троллейбус, тоже пока полупустой. Господин Н. скользящим движением оказался первым у его заднего входа, поднялся в тамбур и занял привычное место у левой стойки, перед входом в салон. Многолетние эксперименты выявили это место как наиболее выигрышное в троллейбусе — в свете некоторых укоренившихся привычек господина.

Тем временем троллейбус подошел к следующей остановке. Н. с притворным равнодушием стал смотреть на входящих пассажиров, слегка поводя корпусом и тем самым регулируя их размещение в ближайшем окружении. Вот он удачно пропустил в угол слева от себя одного мужичка, оттер плечом от стойки другого, потеснил спиной третьего и, чуть развернувшись вправо, обозначил свободное место перед собой для входящей статной девушки, но уловка не сработала: желанная добыча протиснулась мимо, в салон. И конечно, тут как тут в образованную им щель у стойки вклинилась неказистая бабенка. Господин Н. беззвучно застонал и на некоторое время смирился с обстоятельствами.

Остановки следовали одна за другой, люди в основном входили, уплотняя сложившееся неблагоприятное окружение. Более того, с правого бока к Н. прижался типичный «валун» (невысокая толстуха, которой не за что было держаться), а бабу у стойки выдавил натуральный «шкаф» — мужик под два метра ростом с плечами почти метровой ширины. Стоять за ним было спокойно, но это спокойствие нашему страдальцу было ни к чему. Он бросил взгляд в окно и немного оживился: скоро некоторые попутчики будут выходить. И точно: пропущенный им ранее в угол мужичок зашевелился, обозначив движение к выходу. Господин Н. стал шевелиться тоже, помогая мужичку, при этом стараясь, чтобы его ненароком не запихнули в тот же угол. Как ни странно, в этом ему помог «шкаф», сместившийся в угол от стойки, что типичному «шкафу» несвойственно: типичный стоял бы на месте, не обращая внимания на возню окружающих людишек.

На мгновение место у стойки оказалось свободным, но Н. был все же совестливым человеком и в одно касание переправил к ней «валуна». Впрочем, за «валуном» в некотором отдалении обнаружилась стройная девушка, которая при удачной комбинации перемещений могла оказаться в пределах досягаемости — однако водворилась в итоге за его спину. Хандра господина Н. усилилась.

А еще спустя некоторое время троллейбус стал подходить к его остановке. Повернувшись к выходу, Н. неожиданно обнаружил перед собой тылы той самой девушки, тоже собравшейся выходить. Ласки наспех он не любил, но… — «хоть шерсти клок». Поэтому стал действовать по привычной схеме, только в ускоренном режиме: обозначил касание бугорком члена левой девичьей ягодицы, чуть позже тыльной стороной кисти прижался к ягодице правой («полушария у нее неплохие, в меру упругие и круто очерчены» — отметило сознание), затем, не ощутив противодействия, ухватил ладонью уже уверенно ее правое бедро и прижался подросшим членом более тесно, благо окружавшие, толкаясь, помогали. В итоге он стал потискивать соседку с определенной ритмичностью, и тут она, теряя равновесие, взялась левой рукой за потолочный плафон. Без колебаний хищная ладонь господина Н., протиснувшись мимо соседа, сжала левую грудку девушки, тут же заколотившуюся, живую. Кровь ощутимо запульсировала в области таза незадачливого господина, член рванулся, вмялся в ягодицу до предела, и семя изверглось — в трусы и брюки. Тотчас дверь открылась и впередистоящие стали выходить. Вышел и Н., бросив взгляд на слегка ошарашенную, но так и не обернувшуюся («слава богу!») девушку, и понуро заковылял от остановки, прилипая ногой к брючине. Привычное раскаяние охватило его, он шел, плохо разбирая дорогу, но все же в верном направлении, в сторону НИИ.

Впрочем, минут через пять, господин Н. стал замечать и приветствовать попутно двигающихся сослуживцев. Вдруг уже на пороге родного учреждения он резко развернулся и, рискуя опоздать, стремительно вернулся на квартал назад, в булочную, где купил излюбленный своими сотрудниками черный хлеб и кулек шоколадных конфет — для дам. К вахте Н. подошел со звонком.

Этот регламентирующий звонок в совокупности со строгой системой пропусков не раз вызывал легкое недоумение и веселые насмешки у многочисленных командированных смежников. «Что поделать, таков бзик нашего директора, — разводили руками аборигены. — Пошли-ка лучше в сектор да дернем по маленькой». И дергали, бывало, до вечера за все более сумбурными разговорами, преимущественно, геологической тематики. Кстати, в постсоветское время пропускной режим сыграл положительную роль, оградив институт от нашествия назойливых коробейников и просто воришек.

— Салуд, камрады и фемины! — звучно поздоровался господин Н., входя в давно обжитую обширную рабочую комнату, заставленную шкафами, столами, стеллажами, компъютерами и прочим офисным оборудованием, среди которого разместились, делясь субботне-воскресными впечатлениями, четверо мужчин и три женщины — коллектив сектора 2 лаборатории региональной геотектоники.

— Привет, привет, копуша. Хлеба купить не забыл?

— А конфет? — прорезался воркующий голосок.

— Как можно… — с легкой укоризной ответствовал Н., выгружая покупки на кухонный стол в уютном закутке. — Чай я не враг себе. Ну, что интересного из ваших баек мной пропущено?

— Ничего, Андреич, мы же только собрались…

И покатился вполне обычный для понедельника разговор: о посещении дач (видимо, последнем перед надвигающимися холодами), выходах с детьми в театр и кино, вылазке самой молодой в секторе Леночки Серовой с группой институтских спелеологов в Тайнинские пещеры…

— Там же темно, Леночка, грязно и тесно! — ужасался Н.

— Что Вы понимаете в удовольствиях, Сергей Андреич, — смеялась Леночка.

Между тем пили чай, и Н. легонько шлепал по рукам камрадов, втихаря тянувшихся к конфетам.

— Сказано же, только для особ в юбках; вот наденьте юбки, тогда пожалуйста…

— Но Лена в брюках, — слабо сопротивлялись мужички, — да и ты, Андреич, конфеты трескаешь…

На что господин Н. картинно разводил руками и возносил очи горе.

— А что, шеф у себя? — спросил он, мотнув головой на боковую закрытую дверь.

— Где ж ему быть? — пожали плечами сотрудники. — Работает, сердешчный.

Спустя полчаса гомон утих, все расселись по местам, прильнув к микроскопам, стереоскопам и компъютерам, а Н. прошел в смежную комнатку, где рядом с шефом было его рабочее место.

— Привет, — сухо поздоровался начальник сектора. — Звонил завлаб, просил нас присутствовать в десять на обсуждении отчета третьего сектора. Ты ведь знакомился с их материалами?

— Знакомился, — вяло ответствовал Н.

— Ну и что скажешь?

— Что-что, похоже на халтуру. Но завернуть их все равно не дадут: срыв задания, последующие осложнения с финансированием… Да и другие не поддержат — и так нас с тобой считают чересчур «вумными».

Шеф, худощавый, черноволосый, с резкими чертами лица, поиграл желваками, вперив взгляд в стену, затем перевел их на собеседника:

— Все равно промолчать нам нельзя. При каждом удобном случае надо высказывать свою точку зрения. Вспомни: десять лет назад мы были со своей геодинамикой одни, а теперь и в первом и в третьем секторах появились свои мобилистские модели…

— В гробу бы я их модели видел, — мрачно заметил Н. — Такие вот «единомышленники» и губят новые идеи на корню.

— Но это лучше, чем закоренелый фиксизм. Лишь бы двигались в русле мировой геологической парадигмы — а модели появятся другие, более совершенные. В общем, вот что: в темпе сформулируй свои замечания по основным пунктам и постарайся сделать это не в слишком резкой форме. Впрочем, ладно, резкости я сглажу…

Большая говорильня под названием Ученый Совет закончилась, вопреки опасениям, вовремя, за 2–3 минуты до обеденного перерыва. В коридоре двигавшегося среди прочих разгоряченного, с пунцовыми щеками господина Н. догнал сотрудник 3 сектора Дмитрий Казаков, пытаясь продолжить дискуссию, но Н. его остановил:

— Ты, Дима, зайди лучше к нам после обеда и мы на примере своих материалов разберем обстановку коллизии островной дуги с краем континента, а потом прикинем, как это можно изобразить в вашем случае, в деталях.

— Сергей Андреич, — с легким смущением ответствовал Дмитрий, — после обеда не смогу, Вы же знаете, чем мы будем до вечера заниматься.

И щелкнул пальцем по горлу.

— А, традиции, их, конечно, надо блюсти. Ну, зайди завтра, что ли. Но вообще-то лучше бы вы с вашим шефом сделали это до того как…

В ответ Дмитрий криво усмехнулся, напоминая тем самым Н. о ярой амбициозности своего шефа, который «на поклон» ни к кому не ходил, очень веря в здравый смысл — свой собственный. И тут прозвучал звонок на перерыв.

Почти сразу стали открываться многочисленные двери, и коридор заполнился облаченными в пальто сотрудницами, спешащими на пробежку по магазинам. Тем не менее, они успевали вскидывать глаза на замешкавшихся мужчин и оделять их улыбками и приветствиями. Дима встрепенулся как боевой конь и только что не бил копытом. Проводив взглядом их удаляющиеся ножки, попки и спинки, он, блестя глазами, повернулся к Н.

— Андреич, хочешь свежий анекдот?

— Ну, позабавь, — заранее улыбаясь, поощрил Н.

— В секс-шопе некая дама выбирает вибраторы. «Мне, пожалуйста, вот этот зелененький, вон тот синенький… и во-он тот красненький.» «Мадам, красный — это огнетушитель…»

— Да-а, — все шире улыбаясь и краснея, сказал Н. — Аппетиты у дамы.

Тут его ухватил за рукав пробегавший мимо Володя Старицкий, бессменный организатор спорта в НИИ.

— Андреич, ты не забыл, у тебя сегодня игра с Васей Матвиенко. Вы вторые.

— Вот, черт, и правда забыл. Ну, уже иду.

— Давай, Андреич, ни пуха ни пера, — распрощался с ним Казаков и двинул к себе в сектор, где его уж верно поминали добрыми тихими словами.

Бильярдный стол был установлен в главном вестибюле — единственном достаточно просторном пустом зале института. Вокруг по стенам расположились немногочисленные, с десяток, зрители, а вдоль стола неспешно прохаживались игроки: небольшого ростика пузатенький очкастый плешивый кандидат Вадим Николаевич Бурмин и крупный громогласный с большим твердым брюхом Валерий Николаевич Шмелев, доктор наук — оба шестидесятилетние, в деле толковые, но в обиходе легкомысленные, ребячливые люди. К тому же давние соперники во всем. Жребий и здесь свел их нос к носу.

Н. присоединился к зрелищу при счете 5:2 в пользу Шмелева.

— Ну-ка, ну-ка, — снисходительно гудел Шмелев, — покажи, наконец, людям класс, Вадик…

— Покажу-у, — обещал Бурмин, низко пригибаясь и старательно выцеливая почти прямой, но далекий шар. Хлесть! И шар, пробитый на удивление мощным и точным ударом, затрепыхался в лузе.

— Ну как, — победно поправляя очки, воскликнул Вадим Николаевич, — показал? Сейчас еще покажу…

Он стал тянуться к следующему шару, но роста не хватало, да и животик прилечь на борт мешал, что не преминул отметить соперник («Он много в жизни потерял из-за того, что ростом мал»), но и в этот раз удар получился.

— Ах ты какер! — с чувством произнес Шмелев. — Поди в детстве дерьмо ел?

— Ел, ел, — соглашался на все приободрившийся Вадик, однако бить ему было особенно нечего. Впрочем, Н. опытным взглядом игрока с 35-летним стажем выхватил одну возможность, о чем и намекнул Бурмину — хотя это было, конечно, моветоном. Тот рискнул и вновь удачно, после чего вконец обнаглел («С кем играть-то?») и, снебрежничав, промахнулся из выгодного положения.

Тут оживился Валерий Николаевич и стал наматывать витки вокруг стола, прицениваясь к шарам. На третьем его придержали:

— Побойся бога, Валера, вариантов у тебя как грязи!

— Вот я и ищу самый верняк, — огрызнулся доктор наук, но все же сделал выбор и весьма четко переправил «свояк» в середину, а затем столь же технично «чужой» с угла на угол.

— Счас будем ставить точку, — пообещал он с высоты своего роста сникшему Бурмину, но, разумеется, не забил. После этого игра у обоих петухов не заладилась: Шмелеву никак не давался последний шар, а Бурмин будто забыл, как, собственно, шары забиваются. Так продолжалось минут пять. Зрители и следующие игроки преисполнились справедливым негодованием.

— Да вы что, мужики, в поддавки стали играть, о людях совсем забыли? Ну-ка собрались, волю в кулак — а то и дисквалифицировать обоих недолго!

— Фу ты, ну ты, — отмахнулся Шмелев, но на Бурмина окрик подействовал благотворно, и он враз отквитал два шара. Стало 7:7 и право удара осталось у него же. А в углу как раз притулился шар, об который можно было сыграть «свояк», правда далекий и тонкий. Все притихли в ожидании, только хорохорящийся Шмелев попытался давить на психику соперника перед ударом, но на него столь дружно зашикали, что он утих и забормотал себе под нос. Бурмин стал целиться.

— Тоньше комариного члена, Вадя, — подсказал кто-то в тишине.

— Знаю, знаю, — досадливо ответствовал Вадим Николаевич и легонько толкнул шар. Тот спокойно пересек стол и тюкнулся в борт впритирку с «чужим» шаром, но без характерного для касания звука или колыхания.

— Задел, — вдруг, вопреки очевидному, безапелляционно заявил Бурмин.

— Да ты что, — загалдели свидетели. — Мимо!

— А я говорю, задел! — лез в бутылку Вадя. — Сам видел.

— Вот она и прорезалась, твоя жидовская сущность! — взревел над всеми полный праведного гнева голос Шмелева. — Вот где ты прокололся-то, жильда пархатая!

Бурмин по матери был евреем, хотя еврейства чуждался.

— Заглохни, Валера, — властно вмешался господин Н. — А ты, Вадим, кончай с обществом пререкаться. Выйдет тебе же дороже. Выставь шар.

Осыпая проклятьями всех собравшихся здесь слепых и глухих, а особенно черносотенца Шмелева, Бурмин выставил-таки шар из своего лотка к короткому борту стола. Все еще взбудораженный Шмелев пробил по нему через все поле, но киксанул и его биток, вращаясь, мирно пристроился рядом с только что выставленным шаром.

— Задел, — неуверенно сказал Валерий Николаевич. Возникла мгновенная пауза, и затем гомерический хохот потряс стены вестибюля. Смеялись от души, хватаясь за грудь и за живот, только что не катаясь по полу — и вместе со всеми смеялись, хотя не так заразительно, Бурмин со Шмелевым.

Наконец отсмеялись, выставили еще один шар. При счете 6:6 конца такой игре, казалось, не предвиделось. Развязка наступила неожиданно. Шмелев ударил от борта по, казалось, бесперспективному шару, стоявшему в центре стола. В результате резкого столкновения «чужой» полетел прямиком в угловую лузу, а «свой» нехотя покатился перпендикулярно линии удара, добрался до средней лузы, приостановился на входе (Бурмин, не дыша, гипнотизировал шар взглядом) и, вдруг качнувшись, упал в сетку.

— Ну и «дура-ак», — глухим голосом произнес Бурмин.

— Какой «дурак», классические «штаны»! — крикнул Шмелев и, повернувшись к сопернику, взревел: — Вот так гундосых шворят!!

И сопроводил рев непристойным жестом.

Все заговорили и стали строить новую пирамиду. Бывшие же соперники пошли вместе к лестнице, продолжая пререкаться:

— На подставках любой дурак выиграет…

— Что ж ты их ставил…

— В другой раз хрен ты у меня выиграешь…

— … в любое время суток…

Настала очередь играть господина Н. и Васи Матвиенко — относительно молодого сотрудника лаборатории региональной геофизики. К бильярду Вася пристрастился недавно и играл пока с огрехами, но быстро прогрессировал — как считал Н., за счет большой амбициозности, желая доказать, что он кругом хорош. В Н. Вася уважал большого игрока (наряду с некоторыми другими), однако в этом году господин Н. редко спускался в вестибюль поиграть, да и в начавшемся осеннем турнире стартовал неважно, оказавшись в хвосте десятки и даже ниже Васи. Он вообще хотел отказаться от участия, но Старицкий твердо пресек это намерение, заявив, что прошлогодний вице-чемпион обязан отстаивать свой титул — тем более что чемпион, молодой еще человек, в погоне за длинным рублем перевелся на Север, в геологоразведочную экспедицию. Что же касается Васи, то неожиданно высокое текущее место в турнире его загипнотизировало, и он всерьез поверил в скачок своего мастерства, что стало проявляться в форме назойливых подсказок другим игрокам.

Поэтому сегодняшняя игра многое решала: Н. предстояло сбить спесь с временщика, а Вася мог кардинально укрепить свои позиции как в турнире, так и в бильярдном клане НИИ. Следует, однако, повториться, что Н. в этом сезоне явно выбился из формы, да и пик этой самой формы у него давно прошел, лет двадцать назад. В тридцать лет он мог начать партию и забить подряд восемь шаров, не дав сопернику даже вступить в игру. В те времена бить подставки считалось в их кругу зазорным, а к подставкам они относили не только стоящий в лузе, но и любой стандартно забиваемый шар. Сейчас же бывшие удальцы постарели, потеряли остроту зрения, твердость руки и то непередаваемое словами чутье, которое позволяло подобрать единственную комбинацию прицела, силы удара, наката, оттяжки или вращения, в результате которой шар входил в лузу — причем за мгновенье до удара игрок уже чувствовал, что шар зайдет и как зайдет. Однако что было, то прошло — теперь же предстояло хотя бы поддержать реноме в упрощенном варианте игры, исключавшем понятие «подставка».

Жеребьевкой право первого удара досталось господину Н. Он внимательно оглядел место и плотность упаковки пирамиды, одобрил их (при ровном ударе в лоб шары из вершин основания пирамиды должны были войти в угловые лузы), но целиться стал в ее боковину, как здесь поступали все: при удачном ударе «свояк» заходил в угловую лузу, а при неудаче пирамида оставалась почти целой — так что соперник практически не имел выгодных для удара позиций. «Что ж ты труса празднуешь? — вдруг возмутилось сознание. — Ведь множество раз забивал шары — хоть один! — при ударе в лоб. А если забьешь, у тебя будет несколько смачных вариантов. Тряхни стариной!». Н. дрогнул и переменил прицел.

— Не дури, Андреич! — крикнул кто-то из зрителей, но удар уже состоялся и последствия имел для Н. катастрофические. Один из шаров действительно вошел в угловую лузу, но застрял таки в ней. Другие раскатились от места стоянки не так далеко, но образовали несколько удобных для забивания пар. Вася аж расцвел от предвкушения.

— Андреич, — начал ерничать он, сваливая подставленный шар в лузу. — Или ты в меня сильно влюбленный (но ранее за тобой склонности к гомосексуализму не замечали), или, — тут он приостановился, защелкивая второй шар, — мне остается предположить самое худшее: что ты меня не уважаешь. А тех, кто меня не уважает, — продолжил он после третьего забитого шара, — мне хочется обидеть, что я сейчас и делаю. Хотя, — тут он справился с четвертым шаром, — может, ты просто куда-то торопишься? Тогда я тебе помогу, — с этими словами Вася с треском забил в лузу пятый шар, но просчитался: шар, сильно ударившись о стальную внутреннюю окантовку лузы, тотчас выскочил назад.

— Но ведь он там был, черт подери! — вскричал утративший всякую ироничность претендент.

— Извини, масенький, в другой раз соразмеряй силу удара, — изрек бильярдный ветеран. Однако эту приятную отповедь он вновь не смог подкрепить аргументом в форме забитого шара. А потом опять и опять. Не было у него сегодня того самого чутья.

Через пять минут после начала встречи счет достиг 7:0. Недоуменные зрители, настроившиеся было на увлекательную обоюдоострую игру, стали соображать, не стоит ли сегодня провести и третий матч: времени-то, вроде, будет достаточно…

Между тем совершавшие шопинг женщины стали понемногу возвращаться в родное учреждение, проходя, увешанные покупками, через вестибюль. На фанатиков бильярда они мало обращали внимания, лишь иногда скашивая глаза. Кроме одной миловидной незамужней сорокалетней женщины, сотрудницы той же геофизической лаборатории Катиновой Ирины Михайловны, подошедшей к играющим. Лет десять назад она, возможно, из каприза, тоже пыталась играть в бильярд, но женские капризы недолговечны. Тем не менее, она познакомилась со всей бильярдной элитой НИИ, особенно отличая Н. Тот же всегда испытывал благодарность к женщинам, как либо к нему благосклонным, а если женщина была миловидна и свободна, то нередко соскальзывал в более нежные чувства. Однако в ту уже давнюю пору Ирина переживала роман со своим сослуживцем (завершившийся рождением дочурки и увольнением оробевшего окольцованного любовника) и до нежных чувств с Н. снисходить не собиралась. Другое дело теперь, когда они вполне одиноки (дочурка не в счет), а старые симпатии, как известно, не ржавеют… Конечно, речь не идет о браке… Вот только эта ее напрасная полнота… Словом, примерно в этом направлении устремлялся мыслями господин Н., завидев Катинову. Справедливости ради надо отметить, что он иногда думал о ней и в ее отсутствии — как, впрочем, и о некоторых других женщинах. О чем при встречах с Н. думала Ирина Михайловна, оставалось для него не совсем ясным, но она всегда ему улыбалась — кажется, поощрительно…

Так вот, сносно ориентирующаяся в бильярде Катинова, бросив взгляд на поле и лотки с забитыми шарами, обратилась к Н. с легкой укоризной:

— Совсем не щадите Вы репутацию молодых, Сергей Андреевич…

И не дожидаясь ответа, двинулась, улыбаясь, дальше.

— С точностью до наоборот, Ирина Михайловна! — выскочил как чертик из коробочки Вася Матвиенко. — Это его репутация сейчас трещит по швам!

— Да-а? — обернулась, недоумевая, Катинова, осознала свою ошибку, покачала с печалью головой и удалилась.

Кровь бросилась в голову бывшему бильярдному авторитету и незадачливому Казанове. Адреналин в жилах, наверно, аж пузырился. Тем временем Вася, желая забить последний шар наверняка, из удобного положения, решил ждать подставки от соперника и просто катнул неудобный шар к другому, стоявшему у борта. В итоге образовались «зайцы», то есть пара прижатых друг к другу шаров, ось симметрии которых «смотрела» наискось угловой лузы, в борт.

«Это уже кое-что!», — встрепенулся Н. и постарался взять себя в руки. Разводить зайцев, загоняя «своего» в лузу, было для него делом привычным — в отличие от других бильярдистов НИИ. Вероятно, он один забил их больше, чем остальные вместе взятые. Господин Н. сделал мелом отметку на бортике, куда смотрели зайцы и вторую отметку на середине расстояния от первой отметки до лузы. Дальше был нужен точный удар в сторону второй отметки и все. Но удар уверенный и прямой как стрела — а это куда как сложно в условиях стресса и растренированности.

«Над шаром надо повисеть…», — вспомнил он собственное изречение. Ладно: прицелился, «повисел» с задержкой дыхания, ударил. Есть! Свояк в лузе. Более того, первый, «чужой» заяц удачно отбортнулся и встал в створ с другим шаром и той же угловой лузой. Стандартный прямой. В другое время господин Н. просто мочканул бы его с лету в лузу и забыл о нем. Но сейчас все было поставлено на карту: повисеть, повисеть надо! И подумать стратегически…

С небычайной тщательностью он готовился к простому, как вдох, удару. И не зря. Он двинул кий в биток плавно и чуть выше центра — с целью получения неспешного наката. Биток, соприкоснувшись с чужим шаром, передал ему импульс прямолинейного движения, но, будучи накаченным, сам двинулся с замедлением следом. Вот «чужой» шар уже в лузе, а «свой» тоже подкатил к ней и остановился в проходе. Что и требовалось сотворить. Теперь нужно было быть только аккуратным, но очень-очень.

Н. стал по очереди посылать в ту же лузу шар за шаром — из числа рассеянных по всему полю. Их, напротив, нужно было посылать не накатом, а с небольшим импульсом обратного вращения — для чего Н. бил их чуть ниже центра и тоже очень плавно: битки в итоге после соударения с подставочным шаром останавливались в устье лузы. На Васю господин Н. между ударами не смотрел и забитые шары не считал. Наконец на столе осталось два шара: один все в том же проходе к лузе, другой у короткого борта, сантиметрах в 20 от первого.

— Стоп! — вскричал взъерошенный Вася. — Вдоль борта бить нельзя!

Действительно, такого неписаного правила они обычно придерживались.

— Но из лузы по данному шару принципиально не попасть, — возразил Н.

— Ставьте шары по осевой линии стола, на «штаны»! — рассудили зрители.

Так и сделали. Право удара осталось за господином Н. И он уже поймал кураж…

Теперь он не спешил нарочито: натер мелом нашлепку кия, прочертил мысленно нужные траектории движения шаров, долго целился и висел. В какой-то момент все сошлось, и он даже подивился своей недавней неуверенности. Раздались тупой удар, сухой щелчок и два звонких удара шаров об окантовку луз. Классические штаны. Финиш. Все закричали, засмеялись, отмякли.

Первым, крутя головой, поздравил победителя Вася.

— Ну, урыл ты меня, Андреич! Как в тире. Не ожидал.

— Дерзай, Вася. И учись, учись, конечно, — благодушествовал Н.

Тут победителя затеребили, задергали и другие, дружно улыбаясь:

— Признайся, Андреич, специально дуру гнал?

— Андреич, тебе в цирке можно выступать с этим номером…

— Слушай, Серега, мы с тобой послезавтра играем: может, мне тебе руку сломать?

И так далее в том же духе.

Как известно каждому служащему, понедельник — самый длинный день в неделе. Но и он все же близился к вечеру. Пришла пора собирать со столов «секретные» материалы и укладывать их в спецчемодан, выключать компъютеры, одеваться-обуваться, обдумывать вечерние занятия… Задумался и господин Н., которого дома никто не ждал и в гости тоже не пригласили. Зайдя в этой задумчивости в туалет (хотя и по делу, конечно), он застал там Бурмина, выкуривающего сигарету «на дорожку».

— Что будем делать, Николаич? — с намеком вопросил Н.

— А что, есть предложение? — живо прореагировал старший товарищ. — Разве сегодня «наши» дежурят?

— В противном случае я не стал бы и задорить.

— Каки проблемы, естественно. Пузырь у меня есть и немного колбаски на закусь.

— Думаешь, одной обойдемся? — прищурился Н. — Надо и дежурным плескануть и еще вдруг кто нарисуется. Нет, в лавку все равно бежать, даже из-за хлеба.

— Беги, — милостиво согласился Бурмин. — Я зайду к тебе, когда все разойдутся.

Спустя полчаса они сидели визави в упоминавшейся уютной кухоньке 2 сектора, пили водку по маленькой и мирно беседовали на вольные темы, чувствуя себя вполне комфортно. Впрочем, говорил преимущественно Вадим Николаевич, а господин Н. его внимательно слушал, лишь вставляя уместные реплики или наводящие вопросы. Так у них повелось издавна, еще с первых случайных совместных застолий. Иногда к ним присоединялся кто-нибудь третий или образовывалась целая компания, но оба таких ситуаций не любили: толком не поговоришь и не послушаешь, сплошной гомон, особенно после четвертой-пятой…

Не то чтобы Н. предпочитал молчать (в ином обществе, особенно с женщинами, и он слыл говоруном), но Бурмин откровенно не любил слушать других, перехватывая всякий раз инициативу в разговоре. К его чести рассказчиком он был хорошим: говорил ярко, образно, внятно, всегда находя в своем повествовании место юмору. Фонд его рассказов казался неистощимым, причем преимущественно это были случаи из его жизни, не вполне ординарной, наполненной интересными событиями и людьми. Он рассказывал о своем детстве, зацепившем и войну, об отце, которым очень гордился (тот был бойцом-комсомольцем в гражданскую, инженером-путейцем в осажденном Сталинграде, ведущим специалистом в Министерстве железных дорог после войны), об институтских товарищах (большинство из которых добилось успехов и клановой известности), о своих многочисленных полевых сезонах в разных уголках Сибирской платформы…

Но его излюбленной темой были воспоминания о пятилетней работе в Мозамбике, куда он был командирован «Зарубежгеологией» для поисков нефелиновых руд. Вот тут он просто заливался соловьем, используя все знакомые ему восторженные эпитеты. В этих рассказах Мозамбик представал как огромная благодатная страна с разнообразными климатическими зонами, обилием полезных ископаемых, еще большим обилием экзотических плодов, животных, рыб, моллюсков («Ты знаешь, какие там креветки? С ладонь и даже каравай величиной, съешь одну и сыт!»). Впрочем, ухо там следовало держать востро: водотоки и водоемы Мозамбика кишат болезнетворными бактериями, червячками и спорами («Наша переводчица, хорошенькая девочка, попила сырой водицы и никакие антибиотики не спасли!»), по воздуху летают мухи цеце («Укусит в шею — становишься вялым, апатичным, были и смертельные случаи…») и малярийные комары («Да и обычные москиты — та еще пакость!»), африканцы сплошь ленивы и вороваты, а их женщины могли оказаться носительницами СПИДа. К тому же к концу контракта Бурмина в Мозамбике разразилась кровопролитная междуусобица, в результате которой погибли и некоторые наши геологи… В общем, страна контрастов — как, вероятно, и любая другая.

Из анекдотических случаев в Мозамбике один запомнился Бурмину особенно. Однажды будто бы некий англичанин (то ли турист, то ли тоже контрактник) стал клеиться к интересной собой африканке. Та, поломавшись для виду, согласилась одарить того любовью, но засомневавшись, в силах ли будет немолодому белому провести с ней достойно ночь, предложила ему принять с вечера какой-то их афродизиак: то ли кору дерева йохимбе, то ли сушеное дерьмо бабуина… Тот слопал пригоршню и его член в самом деле был неутомим. Однако наутро эта разбухшая от прилива крови плоть и не думала опадать, став к тому же весьма болезненной. На этот случай у африканки народного средства не нашлось — видно, слишком на свой эротизм понадеялась. Измаявшемуся бедолаге ничего не оставалось, как обратиться к современным медикам, а таковыми в Лишинге (где случился этот инцидент) оказались только «совьетикос», то есть наши медики-контрактники. В результате обширного консилиума, в котором по такому уникальному случаю участвовал чуть не весь персонал госпиталя (включая медсестер и санитарок), был предложен ряд взаимоисключающих мер, крайней из которых фигурировала ампутация уже посиневшего органа. У медсестер и санитарок было, кажется, особое мнение, но его не приняли в расчет.

— Чем же дело-то кончилось? — вопросил господин Н.

— Медики нам не сказали: анекдот есть анекдот.

— А ты Николаич, не пытался осчастливить какую-нибудь туземку?

— Кому мы там нужны со своими помазками…

Между прочим, перед командировкой Вадиму Николаевичу пришлось около года учить португальский язык, который уже в Мозамбике он освоил почти в совершенстве. С тех пор, конечно, изрядно подзабыл.

— Но если будет надо, все вспомню — хорохорился он… «Куда уж теперь, Вадик, — думал с грустью Н. — при твоей сердечной недостаточности и пенсионном возрасте… Добро хоть рюмки пока лихо опрокидываешь».

Было уже около полуночи, когда оба нарушителя административного режима, пьяненькие и довольные проведенным вечером, вышли из бастиона геологической науки. Помимо разговоров, они провели бильярдный матч из пяти или шести партий, в котором вопреки табелю о рангах и степени алкогольного опьянения победил более раскованный Бурмин — чему Н. был только рад, хотя и не подставлялся. Победу отметили, как водится, остатками водки, и вот теперь с чувством полностью выполненной программы они шли по домам. На улицах еще случались машины, но прохожих не было. Поддерживая друг друга и беседу, они уже подходили к кварталу, где обитал Вадим Николаевич, когда поравнялись со скамьей, на которой расположилась компания молодежи: три парня и две девицы. Тут один из парней, поднявшись со скамьи и догнав парочку, попросил у них закурить.

— Пажал-ста, — беспечно ответствовали приятели, протягивая сигареты и спички.

Вдруг молодой негодяй, вглядевшись в них, выхватил из кармана баллончик, прыснул в лица чем-то вроде дихлофоса (впрочем, Н. машинально успел закрыть глаза), а затем, ударив каждого по лицу, схватил за грудки и, притиснув к ограде, крикнул: — Сюда!

Тотчас парни, оставив девиц, кинулись на подмогу. Мгновенно трезвея, Н. крутнулся на месте, вырвался и инстинктивно метнулся через дорогу. Один из парней погнался за ним, но Н. показался ему, видимо, слишком прытким, и негодяй повернул назад, к своей шобле.

— Что делать, что делать-то? — лихорадочно пытался сообразить Н., снуя в отдалении от места, где раздавались глухие удары, крики подонков и стоны Вадима Николаевича. Просить о помощи было некого — только авто периодически проносились мимо.

— Черт побери, машины! — наконец осенило его, и он подбежал к дороге, голосуя. Первая же машина остановилась, но частник, услышав от взбудораженного и поддатого мужика про помощь его избиваемому товарищу, поспешил уехать. Так же поступил и второй. Третьего пораскинувший мозгами Н. уламывал иначе: сначала договорился о поездке в свой неблизкий район, уселся в машину и попросил захватить еще товарища, которого только что избили — и обещал двойной тариф.

— Да, я краем глаза видел, что кого-то там бьют, — кивнул молодой еще мужик и развернул свой «Жигуль». Подезжая, они увидели долговязого парня, который бил и бил ногой прямо в лысину лежавшего ничком Бурмина. Водитель затормозил, парень поднял голову и бросился в темный переулок, так что Н, выскочивший из машины, не успел его перехватить. Н. и водитель склонились к Вадиму Николаевичу: тот был в крови и грязи, но в сознании. Его осторожно посадили на заднее сиденье («Звери, звери!» — твердил, всхлипывая он), подвезли к недалекому подъезду и помогли взойти на четвертый этаж, к двери квартиры, где он жил с женой и двумя взрослыми детьми. На звонок собрались все домочадцы, с ужасом взирая на растерзанного главу семейства…