Инфекция

Выжившие

Они были беженцами, вынужденными оставить свои дома. Они превратились в кочевников, живущих всем, что могли найти. Но самое главное, они были выжившими. Они были способны выживать, потому что всегда находились в пути. Именно поэтому они были еще живы. Они делали то, что нужно для выживания. Всем им приходилось убивать, иначе их бы здесь не было.

Со среды они не потеряли еще никого, но в Вилкинсбурге они лишились Филиппа. Теперь их было пятеро. Они сидели, выпрямив спины в шумном, жарком и темном десантном отсеке бронетранспортера, зажав ружья между коленей, и передавали по кругу бутылку с водой. Сидели в напряженном молчании, говорить было лень. Все потели от жары, которая была на двадцать градусов выше и без того непривычно теплой майской погоды. В воздухе стоял запах пота, грязи и сгоревшего дизельного топлива. Из-за шума двигателя, скрежета гусениц, и постоянного барабанного стука, им приходилось кричать, чтобы быть услышанными, а сил на это ни у кого уже не было. Барабанный стук усиливался, перемежаясь с металлическими щелчками, пока не заглушил шум двигателя «Брэдли», мощностью пятьсот лошадиных сил. Выжившие были вот-вот готовы закричать.

Металлические щелчки получались от украшений. Браслетов, часов и обручальных колец.

Выжившие задавали себе вопрос. Все ли уже уничтожено, ради чего они хотели жить? Может ли это вырасти снова, если дать ему время и подыскать подходящее убежище?

Выжившие легко приспосабливались ко всему. Люди, которые делают буквально все, чтобы остаться в живых, не доверяют другим. Но чтобы путешествовать по дороге, нужно держаться бандой, а для ежедневного выживания, как в их случае, банда должна действовать как единый защитный организм. Каждый из них был проверен в «мокром» деле. Они знали, что если кто-то из них облажается, погибнут все. Сейчас, после всего, через что им довелось пройти, именно чувство ответственности не давало им впасть в истерику или ступор. Страх, горе, вина, ярость: эти и другие эмоции также опасны, как и те Инфицированные снаружи, поэтому тоже должны быть истреблены.

Теоретически, они направлялись в детский госпиталь. У них есть «Брэдли», оружие, и иллюзия безопасности, пока гудит двигатель, и крутятся гусеницы. Однако им нужны припасы, особенно вода и топливо. Им нужно найти место, не тронутое Инфекцией, где они смогут передохнуть. Просто у них уже не было сил драться. Можно выиграть множество сражений, пока не начнешь понимать, что проигрываешь.

Они почувствовали какой-то неуловимый сдвиг в атмосфере, какой-то внезапный перепад температуры. Это снаружи пошел дождь. Барабанный стук постепенно смолк. Инфицированные потеряли к их машине интерес и перестали стучать по ней кулаками. Воздух наполнился жалобными криками, тающими в шуме дождя.

Только Энн не напоминала сплошной оголенный нерв. Она сидела сзади, у выхода, напротив женщины-копа. Это место считалось у выживших почетным, так как тот, кто там сидел, первым покидал машину, и последним в нее садился. Остальные восхищались ее хладнокровием и пытались ей в этом подражать. Сержант может и был командиром «Брэдли», но лидером все считали именно Энн, потому что она была для них примером. А без снайперской винтовки в ее твердой руке, они давно были бы уже мертвы.

На левой щеке у нее было два длинных шрама, на правой — один короткий, свежий. Выжившие считали ее бывшим военным, с романтическим и бурным прошлым. Энн не рассказывала никому о своем сильном чувстве, что когда-нибудь они все-таки закончат свое путешествие и найдут место упокоения, где будут в настоящей безопасности. Она вот-вот могла разразиться долгим, оглушительным криком вины, страха и боли.

Несколько часов назад они нашли отряд Сержанта на парковке «Уол-марта». Изуродованные, будто в автокатастрофе, солдаты лежали вокруг какого-то большого, странного прибора, окруженные ковром из мертвых, опутанных колючей проволокой Инфицированных. Мертвецы лежали, уставившись в небытие широко раскрытыми глазами. Многие тела сильно обгорели и источали тошнотворный сладковатый запах жареного мяса. Куски обугленной одежды, застрявшие в колючей проволоке, трепетали на ветру. Несколько Инфицированных слепо бродили среди останков, объедая человеческое мясо, кто с оторванной руки, кто с ноги. Вороны закричали, словно протестуя, когда к ним на скорости сорок миль в час приблизился «Брэдли». В последний момент огромная стая птиц взметнулась в небо, роняя кусочки мяса из окровавленных клювов.

Сержант несколькими пулеметными очередями снял несколько Инфицированных. Выбравшись наружу, он предостерег выживших, чтобы те не наступали на тела.

— Конечно, — заверили его. — Мы уважаем мертвых.

— Дело не в уважении, — сказал он. — Эти трупы разлагаются. В телах образуются газы. Видите, как они вздулись? Они могут лопнуть и брызнуть на вас жидкостью. И вы заболеете.

Шесть дней назад из «Брэдли» высадился отряд из шести солдат, которым на три часа была предоставлена полная свобода действий. Сам бронетранспортер из-за проблем с рулевым управлением был отправлен на ремонт. Солдаты испытывали на Инфицированных нелетальное оружие, использующее технологию «активного предотвращения». Они развернули заграждение из колючей проволоки, установили свой прибор и нажали на клаксон, чтобы привлечь внимание всех Инфицированных, находившихся в поле слышимости.

Прибор выглядел как большой ковш, закрепленный на баскетбольном щите. Это был передатчик, который испускал энергетические волны, проникающие сквозь кожу и вызывающие ощущение сильного жжения. Идея была следующая: Человек, подвергавшийся его воздействию, рефлексивно старался избегать лучей и подчинялся. С Инфицированными это не сработало. Они лишь впали в бешенство и атаковали, пока у них не начала гореть кожа. Они продолжали нападать, пока не попадали на землю.

За солдатами послали другой «Брэдли», но до них он так и не добрался. К тому времени, когда он отправился выполнять свою миссию прикрытия, солдаты уже были мертвы, и бронетранспортер перебросили в другую точку. Сержант знал это, но хотел увидеть все своими глазами. Те мертвые парни были его людьми. Они служили вместе в Афганистане. Он положил руку на сердце (жест уважения, который он перенял у афганцев), и собрал их жетоны.

— Этот прибор должен быть направлен так, чтобы вызвать чувство жжения от шеи по всему телу, — сказал он остальным. — Видите, под каким он установлен углом? Это не случайно. Солдаты сделали это в отчаянии. Они пытались сжечь у зараженных роговицы глаз. Пытались ослепить их.

— Можно взять эти пушки? — спросили его. — Научишь нас ими пользоваться?

— Я слышал, что испытание другого акустического оружия дальнего действия, в Филадельфии, тоже провалилось, — продолжил Сержант. — Это устройство должно было вызывать сильную боль в ушах с помощью определенной звуковой частоты, но на самом деле лишь привлекло Инфицированных. Они пришли сотнями, уничтожили само устройство и установивший его отряд. Гиблое дело.

Вдали поскуливала стая собак. Кто-то дал короткую очередь из автомата, похожую по звуку на треск фейерверка.

— Нелетальное оружие тут не работает, — добавил Сержант. Единственное, что может остановить этих ублюдков, это ружье, и желание его использовать.

Бронетранспортер, визжа гусеницами, влетел в пробку из брошенных машин. Его двадцати пяти тонный корпус отбросил в сторону минивэн и в лепешку смял перед какого-то спорткара. На орудийной башне, рядом с дулом пулемета, было аккуратно выведено белой краской слово «Огнестрел». Машина снесла двух Инфицированных, отшвырнув их в красный туман улицы. Миновав поворот, она остановилась, урча мотором. «Брэдли» заполнил собой всю улицу, окруженный с флангов лавками и малоэтажными зданиями. Экипаж из трех человек просканировал в перископ унылый, затянутый дымкой, пейзаж разрушенного города. Дождь закончился, и снова выглянуло солнце.

В заднем отсеке выжившие съежились и зажмурились. Остановка это плохо. Они сжали оружие побелевшими пальцами. Сержант протиснулся к ним в отсек и сел на корточки, истекая потом в своей форме и шлеме. Командир был крупным мужчиной, отчего тесный десантный отсек казался еще меньше. Он всегда смотрел на Энн, если хотел, чтобы гражданские что-то сделали. Так и на этот раз. Похоже, у них было какое-то молчаливое соглашение насчет разделения полномочий.

— Там аптека, — сказал он. — Как выйдите, налево.

— Закрыта?

— Отсюда не видно.

— Следы взлома?

— Дверь вроде в порядке, и окна целы.

— То есть, повреждений нет.

— Следов вандализма, пожара или наводнения я не видел.

— Наверно, все уже обчистили.

— Да, нет. На полках, похоже, еще кое-то есть.

Некоторые выжившие позволили себе улыбнуться. Лавка не была ни разграблена, ни разрушена, поэтому они смогут сделать припасы. Не все, что им нужно, но хоть что-то. Каждая полезная вещь найдет свое место.

— Сколько Инфицированных на улице?

— Живых там нет.

— Стоит рискнуть, — сказала Энн, и Сержант кивнул.

— Пора, — сказал он.

Этан сделал глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. Он беспокойно теребил свой карабин «М4» и пытался вспомнить, что ему сказал сделать Сержант, если оружие заклинит. Шлепнуть по магазину, оттянуть затвор назад, проверить патронник, отпустить затвор, дать ему щелкнуть и принять следующий патрон. Если двойная подача, отцепить магазин и вытряхнуть патроны. При условии, что у него есть на это время, пока толпа Инфицированных несется за ним, визжа нечеловеческим голосом.

Он был уверен, что дни его сочтены, и рано или поздно его либо убьют, либо инфицируют. Он был учителем математики, и знал, что такое вероятности. Каждый день, ради того, чтобы жить, он должен был отдавать все, что у него есть. Стоит ему только замешкаться, повернуть не туда, или оказаться в ненужном месте в ненужное время, как его тут же схватят. Сколько можно так жить? Не мешкать, не поворачивать не туда, не оказываться в ненужном месте в ненужное время?

Да, его тело и разум приняли брошенный ему вызов. Но пока его тело сбрасывало жир и приходило в тонус, он часто чувствовал острые боли в шее и спине, особенно после долгого сидения в «Брэдли». Правда в том, что он был мужчиной среднего возраста и в не очень хорошей форме. Его разум тоже обострился, обрел постоянную бдительность и полностью очистился от поп-культурной шелухи и мелочных проблем, волновавших средний класс в прежние времена. Но стресс медленно разрушал его разум и отнимал у него годы жизни. Этан принял вызов, но не знал, сколько еще продержится, пока не сломается окончательно.

Он знает, что, в конечном счете, дело обернется против выживших. Инфицированные распространяют болезнь через насилие. Одержимые вирусом агрессии, они лишь одноразовые марионетки, стремящиеся найти новых носителей. Они пьют из канав и унитазов. Если они голодны, они едят мертвецов. Им нечего терять. Они могут бежать за своей жертвой сквозь огонь и пули. Они сметут вас, встань вы у них на пути. Упади вы, они затопчут вас. Когда вы перестанете сопротивляться, они укусят вас, и вы инфицированы. Вирус проникает в кровь вместе со слюной, поражает центральную нервную систему, а потом мозг, и лимбическую систему, вызывая ярость. Этот вирус очень сильный и опасный, он парализует вас в считанные секунды, а через несколько минут вы уже полностью в его власти.

А потом вы становитесь одним из них. Сначала их было не так много. Этан не представлял себе, каким ужасным может быть человеческое существование в мире, где все люди становятся либо хищниками, либо жертвами. Теперь же хищники, похоже, превосходят числом своих жертв, по крайней мере, здесь, в центре Питтсбурга. В любом случае жертве приходится прятаться. Электричества не было уже несколько дней, и трудно представить, как люди живут за закрытыми дверьми, задернутыми шторами, без водопровода и канализации. Еще пара дней, и этот город будет непригоден для жилья.

Страшно подумать, что все его ученики рыщут где-то там, охотясь за ним.

— Я опущу трап, а потом мы перегоним машину на двадцать метров подальше, и припаркуем на первой аллее справа, — сказал им Сержант. — Следите за улицей. Тут много зданий и много окон.

Выжившим нужно остерегаться не только Инфицированных, но и других выживших, которые живут по соседству и не захотят сдать лавку без боя.

Жующая резинку женщина-коп сказала, — Сержант, у нас не было возможности сказать вам. Мы все очень сожалеем. Понимаете, о том, что случилось с вашими ребятами.

Выжившие сочувственно кивнули, но им явно было неловко. Они сожалели, что не нашли солдат живыми, отчасти потому что с радостью переложили бы ответственность за свою безопасность на кого-то более квалифицированного. С другой стороны, если бы они нашли солдат живыми, Сержант мог бросить их на произвол судьбы, а сам со своими бойцами уйти воевать.

Сержант бросил на женщину-копа колючий взгляд. Та покраснела, и слегка заикаясь, добавила, — Если вам понадобится друг, можете поговорить со мной. Вот и все.

— У меня нет друзей, — сказал Сержант. — Все мои друзья мертвы.

Трап откинулся и коснулся земли, скрипя гидравликой. В отсек хлынул солнечный свет и сильный едкий запах горящих химикатов.

Выжившие выскочили из «Брэдли» и рассыпались веером, установив круговую оборону, как учил их Сержант. Энн сказала, что очистит лавку от Инфицированных, перед тем, как туда войдут остальные. Уэнди, женщина-коп пообещала обеспечить прикрытие. Малец рвался пойти с ними, но Энн сказала ему остаться и наблюдать за дорогой. Они скрылись в лавке, держа оружие наготове.

Малец ухмыльнулся. В своей черной футболке, заправленной в камуфляжные штаны, бронежилете, и бейсболке с надписью «SWAT», он походил на героя реалити-шоу про подростков-наемников. Жуя зубочистку, он разглядывал в прицел своего карабина «М4» улицу на предмет Инфицированных.

— Что, Преподобный, конец света не быстро убивает? — спросил он.

Пол остановился, чтобы прикурить сигарету, потом затянулся. Довольно вздохнул и, подхватив свой дробовик, выпустил длинную струю дыма. — От этого апокалипсис становится мне чуточку приятней, — объяснил он.

— Разве это не божьих рук дело?

По лицу Преподобного пробежала тень, но он с беззаботной легкостью ответил, — Бог послал нам тебя, мой мальчик.

Малец перестал ухмыляться. Он не был уверен, но ему показалось, что старик только что поддел его. Конечно, он его подколол. Даже малейшее замечание могло вызвать у Мальца беспокойство, смятение и гнев. Не обращая на него внимания, Пол сделал еще одну затяжку, и раскашлялся в кулак. Он уже забыл про их разговор. Малец завидовал этому приходящему с возрастом хладнокровию. Для Мальца же любой диалог имел огромное значение.

— Надеюсь, снова будет дождь, очень сильный дождь, который смоет все дерьмо в канавы, — сказал Пол.

— Я тоже надеюсь, — сказал Малец, радуясь этой мысли.

В дверях появилась Уэнди, подав знак, что все чисто. Выжившие вошли в лавку и «Брэдли» тут же удалился в облаке выхлопных газов, как фольгу смяв по пути какую-то машину, и, резко развернувшись на 90 градусов, въехал на ближайшую аллею.

В помещении Пол дошел до ближайшего укромного уголка, спустил штаны и громко испражнился в пятигалонное ведро, накрытое унитазным сидением. Одной рукой сжимая рулон туалетной бумаги, другой он докурил сигарету. Рядом стоял мешок с известью, который он вывалил в ведро, чтобы перебить запах. Малец завидовал тому, как ловко и незаметно удается другим ликвидировать следы своих отходов. Ему же требовалось уединение, но уединение в это суровое время было непозволительной роскошью. Уединение означало зачистку помещения от возможных Инфицированных, то есть действие, несущее в себе неоправданный риск. Оно означало уязвимость. И риск остаться одному, если всей остальной группе придется вдруг срываться с места.

Энн коснулась рукой плеча Мальца и кивнула в сторону двери. Она назначила его часовым. Он что-то недовольно пробубнил, но сделал то, что ему сказали, попросив ее найти ему батарейки и конфеты. А, и новую зубную щетку.

Выжившие подобрали Мальца три дня назад. Отрезанные от «Брэдли» большой толпой, они спаслись благодаря внезапному звонку старого заводного будильника в соседнем квартале. Он отвлек Инфицированных ровно на столько, сколько им потребовалось, чтобы убежать. Вернувшись к «Брэдли», он обнаружили там Мальца, ухмыляющегося как кот из известной сказки. Он отказался, чтобы его называли настоящим именем, Тодд Полсен. Потому что Тодд Полсен был школьным неудачником, которому постоянно доставалось на орехи. Тодд Полсен умер; Малец сам прикончил этого неудачника. Кому-то апокалипсис дает второй шанс. Выжившие были благодарны ему и восхищены его способностями к инновациям. Ему предложили присоединиться к ним, и он согласился. Все его прежние знакомые были либо мертвы, либо инфицированы. В одиночку он чувствовал себя в безопасности и вполне мог о себе позаботиться, но его удручал тот факт, что оценить это было некому.

Выросшему без друзей Мальцу было интересно, что значит быть одним из «нас», а не из «них». Но даже в этом сплоченном племени выживших он был новичком, и он думал, что ему придется пройти через какое-то испытание, особенно из за того, что он был самым молодым. Но до него никому не было дела, каждый был занят собой. А потом случилось чудо. Два дня назад, сидя в «Брэдли», Энн почистила ему очки, этот трогательный материнский жест дал ему почувствовать себя равноправным членом группы.

В прошлом году Джон Уиллер, великан из «старшаков», подловил его в кафетерии за выполнением домашнего задания, и подвесил его над мусорным контейнером перед другими учениками, смотревших со смесью напряжения, злорадства, и облегчения, что Уиллер проделывает это не с ними. Трюк в том, что всегда нужно оставаться в середине стада. И никогда не выделяться. В этом они преуспели. Но Тодд Полсен выделялся. Хорошими оценками и угловатой подростковой худобой. Учителя называли его сообразительным, и дети из класса ненавидели его за это. Потом другие дети тоже стали ненавидеть его, без всякой на то причины, просто ради собственной безопасности.

Джон Уиллер пал жертвой эпидемии, а значит, стал одним из Инфицированных. Многие из тех детей, кто делал в тот день домашнее задание, те, кто смотрел с поощрением и те, кто ни сделал ничего из страха, были либо мертвы, либо во власти вируса. Малец знал, что он был единственным живым свидетелем того, что случилось с Тоддом Полсеном за те страшные пять минут. И все же он не может забыть ни это, ни все свои остальные мелкие обиды. Проще избавиться от своего имени, чем от багажа.

Он хотел, чтобы все были живы и видели, каким он стал: Мальцом, с группой вооруженных до зубов взрослых, прокладывающим себе путь через апокалипсическую пустыню. И тогда они избавили бы его от унизительных воспоминаний своим восхищением и уважением. Они бы поняли, что никогда больше не смогут приставать к нему, потому что теперь у него есть пушка.

Уэнди нашла у кассы несколько полиэтиленовых пакетов и раздала остальным. Паническая скупка вычистила большинство полок еще до того, как Инфекция положила конец потребительству, но здесь еще оставались полезные вещи. На полу за открытым кассовым аппаратом Уэнди обнаружила раздавленный пластиковый контейнер с ломтиками говядины. Отличная находка. Какой-то идиот вытащил из кассы деньги, а вот еду оставил на полу. Говядина отправилась к ней в сумку. Она нашла полную коробку спичек, большой мешок соли, детские витамины, липкую ленту, средство от насекомых, упаковку презервативов, и бутылку солнцезащитного крема. Все отправилось к ней в сумку. Она нашла открывалку для бутылок и сунула в карман. Пачка жевательной резинки «Базука», которую она тут же с удовольствием разорвала, выплюнув старую и закинув в рот новую пластинку. Она нашла коробку тампонов и продемонстрировала ее Энн как трофей. Та ответила еле заметным кивком и двинулась дальше, поднимая с пола банки.

Этан задержался в одном проходе и подобрал записную книжку со спиральным переплетом. Он перелистывал чистые страницы, оставляя на них грязные опечатки, словно касаясь старого любовного послания. Он поднес тетрадь к лицу и глубоко вдохнул. Когда он опустил ее, Уэнди увидела, что у него по лицу текут слезы.

— Этан, с тобой все в порядке?

— Нет, — сказал он. — То есть, да.

Она протянула руку, чтобы положить ему на плечо, но вдруг отвела назад. Лидеры в период кризиса не бывают мягкими. Лидеры бывают сильными. Она должна быть сильной.

Он добавил, — С чего вы начнете вычисление значения «Икс»? Я помню, на чем мы остановились.

— С тобой точно все в порядке? — спросила она.

— Да. Иногда я забываю, где нахожусь. Сейчас все нормально.

— Почему бы тебе не пойти в аптеку и не посмотреть, есть ли там что-нибудь ценное? — спросила она. — Особенно транквилизаторы и снотворное. Празосин от плохих снов. Поищи витамины, марлю, антибиотики, тампоны, Бенадрил, Ибупрофен. Да все, что покажется полезным.

— Хорошо.

Уэнди по-прежнему считала себя копом, поэтому все еще носила форму, и особенно свой жетон. Для нее эти символы еще что-то значили, особенно во время кризиса. Поначалу другие выжившие соглашались с ней, видя в ней представителя власти, но не больше. Для них она была ценным членом команды, но с другой стороны всего лишь еще одним беженцем, таким же, как они сами. Она не понимала, почему они оказывают столько доверия Энн, хотя она дралась жестче ее и рисковала ради команды больше. Уэнди просто хотела помочь. Служить и защищать. Дело в том, что много копов с их участка погибло, поэтому она должна и дальше делать свою работу. Она была в долгу перед мертвыми.

Они видели конец света. По одной ужасной сцене за раз, и каждая новая была страшней предыдущей. Столбы дыма, поднимающиеся над горящими населенными пунктами. Искореженные обломки «727 Боинга» разбросанные на мили вдоль автострады, среди почерневших, наполовину расплавленных машин с обугленными скелетами внутри. Инфицированные, питающиеся мертвецами. Крики по радио вместо музыки и рекламы. Для Уэнди, самым тяжелым из увиденного были брошенные полицейские машины. Их экипажи когда-то клялись защищать людей и их собственность, а теперь были уничтожены вирусом насилия. Крах полиции означал крах закона и порядка. То есть, теперь был каждый за себя. Инфицированным потребовалось несколько минут, чтобы фактически снести с лица земли весь ее участок. Другие копы спасли ей жизнь, которую она теперь должна заслужить.

Странно, но форма, похоже, продлила ей жизнь. Все выжившие носили темную одежду, всевозможные оттенки черного, коричневого и серого. Пол, например, носил черный костюм священника с белым воротничком. Это отличные люди, лучшие, из тех, кто остался, но почти все оказались здесь случайно. В первые дни Инфекции, стоило им выйти из «Брэдли», как Инфицированные бросались на тех, кто был в яркой одежде. Красный цвет возбуждал их больше всего. И все, кто носил красную одежду, умерли или стали Инфицированными. Следующими были те, кто носил оранжевые, желтые и зеленые цвета. Это понял Филипп, член правления корпорации, одетый в грязный черный костюм и серый галстук. Он понял, что они живы лишь потому, что выбрали правильную одежду в то утро, когда началась эта резня.

— Сюда что-то приближается, — закричал из двери Малец.

Они услышали глухой рокот и почувствовали под ногами легкую вибрацию. Выжившие собрались вокруг Мальца. Энн усилила увеличение прицела и просканировала него улицу. Вибрация добралась до колен.

— Это танк, — удивленно сказала она, опуская ружье. — Очень большой танк. Быстро движется сюда.

Танк прорвался сквозь брошенный полицейский заслон, разметая во все стороны мусор и крыс. Теперь он был достаточно близко, чтобы выжившие разглядели исцарапанную и заляпанную кровью композитную броню и массивное дуло танкового орудия. Рев двигателя отдавался у них в груди. Гусеницы визжали как гигантская хищная птица.

Этан хмыкнул, нахмурившись.

— Это Абрамс М1, — с нескрываемым восторгом сказал Малец.

— Значит, правительство еще действует? — спросил Пол.

— Народ, похоже, мы спасены, — улыбнулась Уэнди.

— Пригнись, — сказал Этан.

— Эй, — закричала Уэнди, размахивая руками. — Мы здесь!

Сейчас вибрация отдавалась даже в зубах. Бутылки с чистящим средством посыпались с полок. В оконных рамах задрожали стекла. Песчинки пыли подпрыгивали на асфальте. Орудийная башня танка развернулась, целясь массивной пушкой прямо в лавку.

— ЛОЖИСЬ!

Танковый пулемет выпустил серию коротких очередей. Выжившие бросились на пол. Пули ударили по окнам, прошивая стеллажи и продукты, цокая о дальние стены.

Та-да-да та-да-да та-да-да

— Прекратите стрелять в нас! — заорал Этан.

Уэнди закрыла лицо руками, слушая, как пули рассекают воздух, уничтожая все на своем пути. Звук был такой, будто у ее уха кто-то гремит металлической банкой с болтами и битым стеклом. Куски пластмассы и картона сыпались на нее как конфетти. Потом стрельба прекратилась.

— Все целы? — крикнула она.

Танк свернул на их улицу и прогрохотал бронированными гусеницами мимо лавки. Земля дрожала. Осколки стекла со звоном посыпались из разбитых окон. Воздух наполнился блестящей пылью.

— Никому не вставать, — сказала она.

Уэнди поднялась и прокралась к двери, выглянула в сторону удаляющегося танка. Тот уже был в двух кварталах от них, как из зданий по обе стороны улицы на него обрушился град выстрелов. Из окна третьего этажа вылетел коктейль Молотова, ударил в заднюю часть, от чего танк тут же загорелся. Уэнди испуганно вздрогнула. Почему эти люди стреляют в танк?

Абрамс затормозил, подняв облако пыли, и возобновил стрельбу из пулемета. Башня танка развернулась, и главное орудие стало подниматься в сторону одного из окон здания.

Из 105-миллиметрового ствола вырвалась ослепительная вспышка. У Уэнди перехватило дыхание, голова дернулась назад, когда жар и свет ударили ее с почти физической силой. От мощного взрыва все содержимое здания вылетело на улицу вместе с пылью и какими-то обломками: полиэтиленовые пакеты, обертки от жевательной резинки, куски фольги, горящие тряпье. Уэнди заметила летящих в воздухе людей и фрагменты мебели. Огромное клубящееся облако пыли прокатилось по улице, закрыв собой танк и погрузив выживших в кромешную тьму.

— Что там происходит? — крикнул Малец, не вставая с пола.

— Я не знаю, — ответила Уэнди.

— Похоже, планы изменились, — сказала Энн.

— Почему это?

Энн ответила, — Этот танк направляется туда же, куда и мы.

Воздух по-прежнему был полон копотью и пеплом от городских пожаров, отчего закат играл неземными зловещими красками. Выжившие расположились на ночь в служебном гараже рядом с каким-то автосалоном. Прибрав в здании, они закрасили стекла черной краской, накрепко заперли все двери и окна, и сделали вытяжку для печки. Каждый закуток салона «Брэдли» был заполнен инструментами для выживания, которые они аккуратно выгрузили: фонари и батарейки, печку Колмана и газовые баллоны, водостойкие спички, посуду, спальники и бутыли с водой. Они достали химический огнетушитель и детекторы угарного газа, работавшие на батарейках.

Тараканы разбежались от света по темным углам. Пол был устлан пустыми банками, оберточной бумагой и гниющей едой. Кто-то прятался здесь до них, такие же кочевники, оставившие на стенах послания и фотографии своих любимых. Пол с Мальцом изучали их, подсвечивая фонариками. Лучи света плясали по снимкам, с которых улыбались из счастливого прошлого погибшие и пропавшие без вести.

Если увидите этого человека, Дейла, скажите ему, что Джесси жив и направляется на север, к озеру. Инфицированные больше не люди. Убивайте их, или сами станете такими! Если будете вести себя как зараженные, на вас не нападут.

Это ложь!!! Если увидите этого мальчика, пожалуйста, позаботьтесь о нем и скажите, что с его мамой все хорошо, и она очень сильно любит его!!! Заражение происходит меньше, чем за три минуты. Военные стреляют во все, что движется, так что берегите головы! Убивайте их всех!!! В Янгстауне инфекции нет.

Ложь!!! Покайтесь, люди, ибо конец близок!!!

Выжившие часто имели доступ к информации, такой как эти послания, оставленные другими людьми на стенах, полные страха, тоски и надежды. Но как обычно, почти все они были бесполезны.

— Думаешь, это правда, Преподобный? — спросил Малец. — Инфицированные больше не люди?

— Не знаю.

— А душа у них есть?

— Тоже не знаю, Малец.

— Кто же они такие? Люди? Животные? Или роботы?

На этот раз Пол не ответил. Его фонарик освещал лица на стене. Кто-то из них был уже мертв, кто-то инфицирован. — Трудно сказать, кто они такие, — подумал он. — В любом случае, это уже не люди, но это по-прежнему наши любимые. Мы все еще их любим, может даже больше, чем до Инфекции. Когда кто-то умирает, ты помнишь о нем только хорошее. Неудивительно, что столько людей не смогло спустить курок, самостоятельно выбрать смерть или Инфекцию. Когда Сара пришла ко мне, я тоже не смог это сделать.

— А убивать их считается убийством, Преподобный?

— Нет, — ответил Пол.

Этан вытащил свой мертвый мобильник и уставился на него, словно желая, чтобы он позвонил, потом снова убрал в карман. Он думал о Филиппе, сидевшем в задней части «Брэдли», чумазом и потном человеке с аккуратно завязанным на шее галстуком и открытым портфелем на коленях. В первые дни катастрофы бизнесмен все пытался дозвониться до своего брокера, чтобы тот купил акции компаний, занимающихся системами безопасности и здравоохранением. Он грезил сорвать куш через «короткую продажу» акций авиакомпаний. Следующей его грандиозной затеей было производство электроэнергии в домашних условиях. Он размышлял о фармацевтических продуктах, грузоперевозках, воде и агропромышленности. Другие выжившие вежливо слушали, хлопая глазами.

Брокер не отвечал на звонки, и это все сильнее беспокоило Филиппа. Он рассказывал, что экономика это просто наука о том, в чьих руках пирог. Инфекция же лишь еще одно экономическое потрясение, породившее новых победителей и проигравших, и кто быстрее переместит инвестиции от проигравших к победителям, тот и останется в большем наваре. Но для этого нужен брокер, а он не отвечает на звонки, мать его! Похоже, Филиппу было очень важно убедить в своих теориях Энн, но та слушала его с выражением зеваки, наблюдающего аварию, и ничего не говорила.

Филипп стал орать в гудящую трубку, требуя сообщить ему курс акций Ремингтона, Глока и Бринкса. Потом с сетью что-то случилось, и сигнал пропал. Филипп отключил телефон, затих и приуныл. В Вилкинсбурге, копаясь в развалинах ночного магазина, он увидел старый номер «Уолл-стрит Джорнал», сел среди обломков, и позволил Инфицированным забрать себя.

В одном из темных углов они наткнулись на мертвеца, чьи ноги торчали из-под брезента. Стянув покров, они обнаружили высохший труп с широко раскинутыми ногами, пол головы отсутствовало. На трупе была коричневая униформа. Этот человек оказался сотрудником офиса окружного шерифа города Аллегейни. Пистолета у него не было. И кто-то забрал его ботинки.

Либо его убили, либо он сам себя убил.

Уэнди опустилась рядом с трупом на колени и отцепила у него звезду шерифа.

— Что ты делаешь? — спросил Сержант.

— Коллекционирую жетоны.

Солдат кивнул.

Подошла Энн с ружьем на плече, и сказала, что через несколько минут будет готов обед.

— Тебе это место что-то напоминает? — спросил Сержант, внимательно посмотрев на нее.

Энн оглянулась по сторонам, будто видела этот гараж впервые.

— Наверное, я родилась в похожем месте, — сказала она.

Сержант кивнул.

Она добавила, — Нам нужно поговорить о танке. Мы должны пойти за ним.

— Танк шел в детский госпиталь, — сказал им Сержант. — Как и мы.

— Тогда это отдельная боевая единица, — кивая, сказала Энн. — Просто пытается выжить.

— Этот танк первое за последнее время доказательство функционирующего правительства, — вклинилась в разговор Уэнди. — Это патруль. Нам нужно найти базу, откуда он приехал.

— Нет, — сказал Сержант. — У этого танка нет базы. Он едет обстреливать госпиталь. Он собирается выпустить в него весь свой запас пуль и снарядов.

— Неправда, — от абсурдности этих слов она даже не знала что сказать. — Зачем?

— Сдерживание. Вот что им приказали обеспечить. Вы должны восхищаться их самоотверженностью, даже если смеетесь над их глупостью. Госпиталь уже был переполнен девять дней назад, а Инфекция распространилась повсюду. Но буквально на днях военные сменили оружие, применяемое при сдерживании, с нелетального на боевое, поэтому они получили приказ атаковать госпитали, как источники Инфекции. Командир танка лишь выполняет приказы, даже если они опоздали на неделю. Сопровождающей пехоты у них нет. База, возможно, переехала, и каждый обиженный говнюк в городе пытается убить их, но танк стремится выполнить свою миссию.

— Откуда вы все это знаете? — спросила Энн.

Сержант пожал плечами. — Я знаю, за что отвечают военные. Здесь тот же случай.

— Так что нам делать? — спросила Уэнди.

— Найдем другой госпиталь. Лучше тот, который не разбомблен.

— За рекой есть «Холи Кросс», — сказала Энн.

— За какой рекой?

— Мононгахела. На юге.

Они уже заранее решили, что госпиталь это идеальное место для поселения по нескольким причинам. Во-первых, мало кто решит туда войти. Это запретные места. Склепы. Нечистые дома. После начала эпидемии, Инфицированных подбирали с улиц и помещали в госпитали, но места на всех не хватало, поэтому правительство реквизировало школы, танцзалы в гостиницах, стадионы и тому подобное для размещения миллионов заболевших. Госпитали были переполнены. Кричащих людей складывали как бревна прямо в коридорах. В уходе нуждалось столько людей, что студентам-медикам выдали лицензии и призвали вышедших на пенсию медработников. Когда через три дня Инфицированные очнулись, они убили и инфицировали всех врачей, превратив госпитали в эпицентры смерти и заразы.

Однако госпитали богаты на ресурсы, и их легко оборонять. В частности, там есть запасы медикаментов, еда, вода, много места и аварийное питание. А большинство Инфицированных давно ушли, вынужденные искать новых носителей для своего вируса.

Энн добавила, — Стоит рискнуть.

Все трое кивнули. Следующий ход группы был предрешен.

Уэнди коснулась плеча Энн и отвела в сторону. Две женщины пошли по гаражу, наблюдая везде следы работы, внезапно оставленной механиками.

— В каком подразделении ты служила? — спросила Уэнди.

Энн еле заметно покачала головой.

— Я ценю твою службу, — продолжила Уэнди. — Но я здесь главная гражданская власть. Было бы хорошо, если бы ты признала это перед другими.

Энн внимательно посмотрела на женщину-копа в полумраке светодиодных фонарей.

Уэнди откашлялась и добавила, — Нам нужно действовать командой.

— Понимаешь, раньше я не верила в эволюцию, — прервала ее Энн, изучая лежащий на полу автомобильный глушитель, похожий на кость какого-то гигантского животного. — А теперь верю. Мы сами и есть естественный отбор. Столько людей умерло потому, что хотело умереть. Они изо всех сил боролись за жизнь, но не хотели жить, если кто-то, кого они знали и любили, умирал или становился Инфицированным.

— Ты говоришь у чувстве вины у выживших, — кивая, сказала Уэнди.

— Да. У нас у всех оно есть. Вопрос лишь в том, дашь ли ты ему убить себя.

Этан позвал их на ужин.

Энн развернулась, чтобы пойти назад, но задержалась и добавила, — Ты очень рискуешь, стараясь доказать свое лидерство. Это тебя погубит.

Уэнди на мгновение уставилась на женщину, лишившись дара речи.

— Я лишь делаю свою работу, — наконец сказала она. — Я отвечаю за этих людей.

— У меня все в порядке. Мне все равно, кто командует. Я лишь пытаюсь найти убежище и еще помогаю нашей группе найти его.

— Поэтому ты признаешь меня, — надавила женщина-коп.

— Нет, — ответила Энн.

До того как мир рухнул, женщина-коп просыпалась каждый раз в пять утра в своей маленькой квартирке в Пенн Хилз. Принимала душ, гладила форму и съедала питательный батончик. Надевала хрустящую черную рубашку с короткими рукавами поверх чистой белой футболки, натягивала черные брюки. Прицепляла бейдж и значки, надевала бронежилет и свой ремень Бэтмена.

В шесть являлась на работу, с большим стаканчиком кофе в руке. После переклички заводила свою патрульную машину, отмечалась у диспетчера, и выезжала на свою патрулируемую территорию. Большую часть времени диспетчер звонила ей насчет собачьего лая, подозрительных личностей, шатающихся по заднему двору или ошивающихся на детской площадке, громкой музыки или домашнего мордобоя. Она задерживала превысивших скорость и пьяных водителей, регистрировала аварии и рисунки на стенах домов, подвозила людей до ближайшей станции техобслуживания, если их машина сломалась. Она изолировала места преступления и ходатайствовала о выделении жилья свидетелям убийств. Время от времени она оставляла свою машину и по полтора часа патрулировала территорию пешком. Иногда она уставала так, что буквально валилась с ног. В другие дни она была так занята, что не ела ничего кроме пончиков и Слим Джимз. Она видела, как агрессивно действуют копы в урегулировании любых конфликтов, и пыталась имитировать хладнокровный и нахальный подход. Через несколько месяцев работы, она стала видеть в большинстве людей идиотов, которых нужно спасти от самих себя. Она выписывала штрафы, угрожала «домашним боксерам», обедала в машине, ждала следующего вызова по рации. После двенадцатичасовой смены, если не задерживалась на работе, шла домой.

Хотя большую часть времени ей приходилось убирать за людьми их дерьмо, она гордилась званием офицера полиции и любила свою работу. Потом мир рухнул, и она еще сильнее ощутила всю важность своей профессии. Отчасти была даже рада быть копом в мире беззакония. В стране слепых, одноглазый — король.

Выжившие разделили солонину, приготовленную на печке Колмана, с тушеными помидорами и жаренным коричневым рисом, поданную на листах бумаги. На десерт были консервированные груши. Поскольку их уже тошнило от консервов, и они истосковались по свежим овощам и фруктам, они накинулись на еду как волки. Малец вдруг почувствовал пронзительную боль сожаления, когда понял, что, похоже, уже никогда больше не будет есть крылышки Буффало. Странно фокусироваться на подобном пустяке перед лицом таких потерь, но он понимал, что еще долго будет скорбеть по утраченному миру.

После ужина Пол зажег сигарету и курил в тишине, пока другие по очереди мылись влажной губкой за ближайшей машиной. Уэнди, сердито сопя носом и с трудом сдерживая слезы, включила радиоприемник.

— … не проверка, — говорил успокаивающий, монотонный, мягкий голос с британским акцентом. — Это экстренное сообщение. Это не проверка. На сегодняшний день уровень угрозы национальной безопасности максимальный. Оставайтесь дома. Подчиняйтесь местным органам власти. Избегайте подозрительных и агрессивно настроенных лиц.

По одному все выжившие стали повторять за диктором, — при встрече с военными подразделениями или представителями полиции, положите руки на голову и медленно и спокойно подойдите к ним. Не пытайтесь сами вершить правосудие. Уважайте жизнь и частную собственность…

Сержант выключил радио. — Думаю, все согласятся, что сегодняшний день такой же плохой, как и вчерашний.

Все хмуро кивнули.

— Зато, Сержант, — сказал Пол, — Можно с уверенностью сказать, что мы все еще живы. Я бы сказал, что это удача.

— Аминь, Преподобный, — сказал Малец.

Энн вернулась с помывки и слегка толкнула локтем Мальца.

— Вот тебе новая зубная щетка.

С улицы донесся вой Инфицированных и топот сотен ног. Вдали гремели выстрелы и раздавались крики. А потом стало так тихо, что каждый услышал стук своего сердца. В тусклом свете фонаря Этан взял у Уэнди таблетку снотворного и, не запивая, проглотил ее. Он лежал на своей скатке в футболке и шортах и вспоминал свой последний разговор с женой и ребенком, потом снотворное подействовало. Его последней связной мыслью, прежде чем он провалился в глубокий сон, было смутное воспоминание о греческом мифе о братьях, Сне и Смерти.

Его кошмары были изнурительным испытанием зловещими цветами и ощущениями, крайними проявлениями добра и зла, и символами вины. Наконец ему приснился теплый вечер у них дома, жена румяная и счастливая в вишневом халате, сидящая в кресле-качалке у детской кроватки, с их дочерью на коленях. Семейный ритуал подготовки ко сну. Но тут стены потемнели, закоптились от сажи, покрылись надписями и фотографиями пропавших детей. В окне, за головой жены, появилось пулевое отверстие. Но она по-прежнему улыбалась, вдыхая запах волос дочери, но вдруг лицо ее посерело, рот и подбородок почернели. Его маленькая девочка не двигалась. Он не знал, дышит ли она или нет.

Жена лизала дочери затылок, будто чистила ее. Будто пробовала на вкус.