Исчезнувший фрегат

Глава 1

— Так что она о нем сказала?

— Ничего, — ответил я.

— Вы были с ней наедине в ее комнате. Она должна была что-нибудь сказать.

Я отрицательно покачал головой.

— Боже праведный! Вы что же, не спросили ее?

Навалившись на стол, он глядел на меня со злым недовольством.

— Вам что, неинтересно?

— Я паковал ее вещи.

— Это я знаю. Но вы были там все то время. Не меньше четверти часа, наверное. Точно не меньше.

Протянув левую руку, он схватил мое запястье.

— Послушайте, у вас же была возможность, а после той сцены в саду вы не могли не сгорать от любопытства.

— Она была под наркотой, — напомнил я ему.

— Я знаю, — ответил он, повышая голос.

Его досада перерастала в гнев, остальные посетители начинали на нас оборачиваться.

— Вернитесь мысленно в ту комнату и повторите мне все, что она говорила, или хотя бы вспомните, как она смотрела в ответ на ваши вопросы. Уже будет хоть что-то.

— Я не задавал ей таких вопросов, — сказал я, — на которые вы хотели бы узнать ответ. Я спросил ее, где ее чемодан, она сказала, под кроватью, где же еще? Ах да, а перед тем как она повалилась на кровать, она назвала его ублюдком. Она повторила это не один раз, пока ходила по комнате.

Я не стал рассказывать ему, как она схватила меня за волосы, когда я полез под кровать. У меня в ушах до сих пор звучал ее голос, тон, которым она сказала: «Вы осуждаете, да?» Как будто мое осуждение имело для нее какое-то значение.

Здесь не подавали еду в номер, и мы завтракали в столовой гостиницы за столиком у окна, выходящего на площадь, украшенную немногочисленными юкками и пыльными олеандрами. Айрис еще не появлялась. Она сказала Уорду, что завтракать не желает.

— Что еще?

Я замялся, но в конце концов сказал:

— Она еще сказала, что как бы по-другому она смогла вытащить из него место?

— Местоположение корабля, вы имеете в виду?

— Надо полагать.

— Отдалась за информацию?

Он крепче сжал мою руку и вдруг заговорил зловещим шепотом:

— Вы это хотите сказать, да? Или то было?..

Я замотал головой, не желая отвечать ему.

— И она получила от него то, что хотела?

Его настойчивость начинала меня раздражать.

— Секс или информацию? — уточнил я. — Что вы имели в виду?

Я намеренно так сказал, и, я думаю, если бы мы тогда не сидели на виду десятка постояльцев отеля, он бы меня ударил.

— Месторасположение, — едва ли не прорычал он.

— Не знаю, она потом сразу ослабла.

Он секунду сверлил меня взглядом, как будто подозревая, что я от него что-то утаиваю. Потом отпустил мою руку.

— Ну ладно, мне придется узнать это самому.

Откинувшись на спинку, он, видимо, стал обдумывать, как к этому подступиться. Затем, допив свой кофе, медленно, чуть ли не против воли, поднялся на ноги.

— Да, лучше я сам с ней поговорю.

Он взглянул на часы у себя на запястье.

— Встречаемся у дороги в девять пятнадцать, о’кей?

Едва он сделал шаг к двери, как она распахнулась и в зал вошла Айрис. Такое впечатление, что между ними установилась определенная телепатическая связь. В дальнейшем я еще не раз отмечал подобные совпадения. В конце концов, оба они были Стрельцы.

Когда она подошла к нашему столику, я поразился произошедшей в ней перемене. Кожа опять в полной мере приобрела оливковый оттенок, и, хотя на ней не было или почти не было косметики, ее губы, или, лучше сказать, ее рот, который в паре с носом являл наиболее выразительную черту ее лица, был ярко-алым. На ее щеки, такие бледные еще вчера вечером, вернулся румянец, а осунувшееся от измождения лицо сегодня лучилось необычайной энергией, которая так привлекла меня в ту первую нашу встречу на «Катти Сарк».

— Не пора ли нам отправиться в дорогу?

Она обращалась к Уорду, не ко мне, демонстративно глядя на свои наручные часы.

— Я как раз шел за вами, — ответил он неприветливо.

Пропустив его замечание мимо ушей, она спросила, не купил ли он и ей билет на самолет из Лимы, на котором мы летим на юг.

— Я собирался ехать на машине через Арекипу к чилийской границе.

Он как будто оправдывался.

— Там по пути есть несколько археологических объектов, на которые я хотел бы взглянуть, раз уж я здесь. А в Пунта-Аренас нас ждет корабль. Возможно, с ним окажется не все в порядке, с чем-нибудь, что нам понадобится для зимовки на льду. Может оказаться, что нужно что-то специально заказывать издалека или транспортировать что-нибудь слишком габаритное для авиаперевозок, новый двигатель, скажем…

Пару секунд они смотрели друг на друга не то чтобы враждебно, но явно оценивающе.

— Мы можем обсудить это в дороге, не так ли? Вы уже оплатили счет?

Она сказала это надменным тоном, явно пытаясь его поддеть. Уорд немного помолчал, затем улыбнулся и кивнул.

— Да, мы можем поговорить об этом, когда будем осматривать руины Чан-Чана.

Он тоже ее дразнил, намеренно противопоставляя ее воле свою твердость характера, но при этом продолжал улыбаться, когда просил меня вынести вещи к машине.

— И не спускайте глаз с этого портфеля. — Кивнув на стоявший под столом кейс, он удалился.

Дорога, по которой мы ехали из Кахамарки через горы, практически сразу вывела нас на окраину Трухильо, и мы остановились в отеле в центре города. Все мы трое к этому времени валились с ног от усталости.

Сейчас, этим ярким безоблачным утром, после ночного дождя воздух был чистым и на удивление сухим, и мы отправились в путь полностью отдохнувшими. В первый раз я с предвкушением, даже волнением, ожидал того, что предстояло испытать, — путешествия по всему побережью южноамериканского континента и далее, в самый южный край планеты. Теперь, оглядываясь назад, даже заезд в Кахамарку я воспринимал больше как приключение, а не нечто такое, от чего мурашки бегут по спине.

Впрочем, хотя мое настроение и значительно улучшилось, тень человека, которому нравится носить прозвище Ангел смерти, омрачала эту поездку. Мысли о его привлекательной наружности, его красноречивой мужественности и, более всего прочего, страсти к нему Айрис Сандерби ни на минуту не выходили у меня из головы.

Уорд сел за руль, когда мы выехали из отеля, но вместо того, чтобы повернуть на юг, он повез нас на север, а когда Айрис Сандерби указала ему на это, он ей лишь ответил:

— Чан-Чан. Страсть как хочу взглянуть на Чан-чан.

Потом пояснил, что это древняя столица царства Чиму.

— Предшествовало инкам и было почти таким же могущественным.

Как и Айрис, мне тогда не терпелось продолжить путь на юг и поскорее увидеть судно, которое должно было стать нашим домом, но когда я увидел Чан-Чан… Он оказался невероятным, настолько не укладывающимся в сознание, настолько вне времени, что со мной что-то произошло. Мое восприятие изменилось, с моим мироощущением случилось что-то странное, чего я до сих пор толком не смог понять.

Начать стоит с того, что это был огромный, раскинувшийся на обширной территории глинобитный город, лежащий в руинах, покинутый, далекий, подобно Луне, и мрачный, как преисподняя, так как снова накатил туман, полностью закрыв солнце. Он располагался совсем недалеко от Панамериканского шоссе, весь в серой пыли. Внешние его стены столь толсты, столь мощны, что, простояв больше половины тысячелетия, они все еще возвышались на восемь-девять метров, лишь бастионы по углам несли на себе разрушительный след времени. Фактически это была покинутая страна, где оросительные каналы завалены обломками построек и нигде не видно никакой растительности. Войдя в пределы этих стен, действительно оказываешься в другом мире, раскинувшемся на площади более пятнадцати квадратных километров, изрезанной дорогами, огороженными рассыпающимися стенами жилых домов, общественных зданий, кладбищ и бассейнов. Местами лежали обломки костей, брошенные давно умершими мародерами и грабителями могил. Если смотреть оттуда в сторону Панамериканского шоссе, этот гигантский глиняный город представлялся окруженным остроконечными иссушенными горами. С запада его прикрывал Тихий океан. В воздухе висел его несмолкающий рокот, подобный землетрясению.

Я прошел сквозь эти фантастические руины. Самые масштабные, какие мне только довелось повидать. Как сказал Уорд, город был разделен на десять огороженных стенами районов, и, когда я подошел к его западной границе, передо мной во всем своем величии предстал вздымающийся океан. Из тумана накатывали волны величиной с гору и с непрекращающимся громоподобным ревом разбивались о берег.

Со стороны океана дул легкий бриз. Я стоял там, ощущая на лице соленые брызги и туманную сырость. И огромность океана, и древность пустынных руин у меня за спиной делали всю мою предыдущую жизнь чем-то несущественным, не имеющим большого значения. Не знаю, как это объяснить, но мое сознание будто вышло за его обычные пределы и вплотную приблизилось к пониманию смысла бытия. Атмосфера этого места несла в себе нечто библейское, при том что мир, к которому я прикоснулся, был языческим. Как же она могла содержать в себе такой глубокий смысл? Исходил ли он от чудовищной мощи бушующих передо мною вод, или мне его раскрыл этот величественный мертвый город?

Не знаю, что это было, но я словно покинул свое привычное тело, став высотой в десять футов и приблизившись к Богу. Впечатление было столь глубоким, что не покидало меня в последующие месяцы и придавало мне сил в минуты, когда я в них больше всего нуждался.

Я, должно быть, простоял там не меньше десяти секунд в полной неподвижности, как околдованный. Потом, повернувшись, я пошел назад, не воспринимая ничего вокруг, поскольку мое сознание было целиком поглощено тем впечатлением, которое на меня произвело это место, и я лишь смутно слышал зовущие меня голоса. Она сидела в проломе внешней стены и, когда я к ней подошел, сказала:

— У вас такой вид, будто вы увидели призрак.

Она улыбнулась.

— На что вы там смотрели?

— Ни на что, просто на море.

— Вы думаете о том, что нас ожидает впереди, — сказала она, заботливо глядя на меня.

Смотря на нее сверху вниз, я кивнул. Она поджала свои смуглые колени к подбородку, а треугольный вырез ее футболки обнажал округлость груди, даже отчасти розовые кружки вокруг сосков. Она похлопала по обвалившейся стене рядом с собой.

— Вам страшно?

Я ничего не сказал, и она отвернулась, снова глядя на море.

— А мне страшно, — прошептала она. — Оно такое безграничное. Вот именно это меня страшит. Оно тянется и тянется бесконечно, десять тысяч миль практически сплошного океана. И там, куда мы направляемся, ветры дуют со всех сторон земного шара.

Я сел рядом с ней, и мы вместе глядели сквозь туманную дымку на вздымающиеся и обрушивающиеся волны. Их грохот оглушал, заполняя собой весь мир.

— Он едет с нами, да? — спросил я.

— Ангел? Да, — кивнула она. — Он приведет корабль ко льдам и дальше покажет нам дорогу. Он знает куда, — прибавила она тихо, будто самой себе.

— Вы ему верите?

Она замялась.

— Нет-нет, я ему не верю. Но он нас туда проведет.

— Тогда почему?

— Ах, если бы я знала… — сказала она, глухо рассмеявшись.

Я ждал, но она так ничего и не прибавила.

— Вы в него влюблены? — спросил я.

— Любовь! — возмущенно воскликнула она, но не со злостью, а с презрением. — Для него это нечто непонятное. Невозможно любить такого человека, как Ангел.

— Что же тогда? Он вас очаровал, в этом дело, да?

Она плотно сжала губы.

— Вас это не касается. Впрочем, да, он очень привлекателен. Вы не находите? Он так же привлекателен для мужчин, — прибавила она медленно, — как и для женщин.

Меня это удивило, зачем она это сказала?

— Меня интересуете вы. Я спрашиваю о вас.

С моей стороны это было бесцеремонно, но мне нужно было знать, а сейчас появилась возможность. Атмосфера этого места, установившаяся между нами доверительность, все к этому располагало.

Она будто бы нехотя кивнула:

— Да, пожалуй. Так уж вышло. Он исчадие ада, но ему невозможно противостоять…

Она умолкла, едва заметно, будто вздрогнув, пожав плечами.

— И он мне не брат.

— Даже не сводный?

— Нет.

— Кто же тогда его отец?

— Откуда, черт возьми, мне это знать? Я его почти не видела с тех пор, как умер мой отец.

— А что Карлос тогда? Он ваш родственник, вы говорили?

Пропустив мой вопрос мимо ушей, она обернулась ко мне и спросила, зачем Айан нас сюда привез.

— Зачем ему так нужно было в Чан-Чан? Эти глиняные стены, они так угнетают.

Чуть помолчав, она прибавила:

— Он никогда ничего не делает без причины. Это его актерство, акценты, перемены настроения — все это намеренно, по моему мнению.

Она снова посмотрела на меня, ожидая, что я на это скажу. А я подумал, боже мой! Мы собираемся заточить себя в хрупкую скорлупку маленького суденышка, которое станет нам плавучим домом, и все мы, по крайней мере трое, питаем друг к другу враждебные чувства и движимы непонятными мне намерениями.

Будто прочтя мои мысли, она кивнула:

— Глядя на море, вы имеете все основания бояться.

— Я не боюсь, — уверил я ее. — Лишь слегка обеспокоен.

— Слегка обеспокоен! — захохотала она, передразнив мое произношение.

— Так как насчет Карлоса? — напомнил я.

— А что с ним? С ним все в порядке. Полиция во всем разберется. И если они арестовали парня, они его освободят, как только поймут, что тело не мое, а какой-то несчастной доклендской проститутки.

— А как же ваша сумочка?

— Моя сумочка? Да, конечно. Мне это пришло в голову неожиданно. Если они спутают тело с моим…

— И кольцо. Виктор Веллингтон сказал, что на левой руке погибшей женщины было ваше кольцо.

— Я тогда промокла до нитки, — кивнула она, улыбаясь. — А еще я немного боялась, и вода была грязная. Вокруг никого не было. Слава богу, меня никто не видел. Бедняга Карлос!

Она мельком на меня глянула.

— Почему вы о нем спрашиваете? Вы полагаете, его обвинят в убийстве? — спросила она с жаром.

— Вы узнали его, когда он гнался за нами из Гринвича.

— Разумеется, я его узнала. Он… — На этом она себя оборвала: — Вы задаете слишком много вопросов.

— Я хочу только выяснить, что его связывает с Гомесом. Вы говорили, что они в какой-то мере родственники.

Она снова перевела взгляд на море.

— Может, да, может, нет.

Она покачала головой. На ее черных волосах блестели капельки влаги. Затем она посмотрела мне прямо в глаза.

— С вами я могу говорить, мне кажется.

Я уже обратил внимание на то, что ее английский ухудшался каждый раз, когда ее охватывало волнение.

— С Айаном нет. Я не могу с ним говорить, о личном — не могу. Я его не понимаю. В том смысле, я хочу сказать, что не доверяю ему. Что касается практических вопросов — пожалуйста. Хорошо, что такой человек будет с нами в походе…

Она пожала плечами.

— Вы спрашиваете о Карлосе. Я не знаю, что он за парень, кроме того, что он очень близок с Ангелом. Его мать, я так думаю, та женщина, Розали. Но кто его отец…

Она вновь слегка пожала плечами, а потом поднялась на ноги.

— Нам пора найти Айана и отправляться в путь. Вечером нам надо быть в Лиме.

— А где он? — спросил я, когда мы отвернулись от Тихого океана и стали пробираться назад через лабиринты стен и фундаментов.

— Я оставила его, когда он осматривал что-то похожее на остатки кладбища. Он вооружился книжкой по археологии, которую вырыл из своего пухлого портфеля, и, стоя на четвереньках, рылся в куче выброшенных костей.

Мы нашли его сидящим наверху особенно высокого фрагмента стены, где он зарисовывал орнамент помещения, и, когда я залез и сел рядом с ним, я увидел, что с этого возвышения ему хорошо была видна наша «тойота». Когда мы ее там оставляли, нигде поблизости не было видно никакого автотранспорта. Теперь рядом с ней стояло еще несколько машин, а из автобуса выходила шумная группа туристов.

— Я вижу, у вас все под контролем.

Я это сказал больше в шутку, но он мои слова воспринял всерьез.

— А вы вели бы себя по-другому после того, что было по пути в Кахамарку?

Тогда я понял, что Айрис была права. Его настойчивое стремление приехать на север, в Чан-Чан, было продиктовано не одной лишь жаждой знаний.

Было уже одиннадцать, когда мы покинули этот грандиозный глиняный город и направились назад, в Трухильо, и дальше на юг по унылой иссушенной местности, немногим отличающейся от пустыни. Солнце понемногу разогнало туман, и к полудню мы оказались будто в раскаленной печи под выгоревшим бледно-голубым небом. К тому времени, когда мы въехали в Лиму, было уже темно, и, хотя мы каждый час сменяли друг друга за рулем, все мы не чуяли под собою ног от усталости.

Следующим утром мы вылетели в Такну, что на самом юге Перу, пересекли границу с Чили на такси и в Арике сели на самолет в Сантьяго. Оттуда задержавшимся рейсом мы отправились в Пунта-Аренас, куда прилетели поздно вечером.

Я плохо помню наше прибытие, лишь тот сорокакилометровый переезд из аэропорта под проливным дождем с градом и завывающим шквальным ветром, с почти нулевой видимостью, остался кошмаром в памяти. После жары в Перу здесь было очень холодно.

— В этой чертовой стране, пожалуй, не знают, что такое весна, — сказал Уорд с ужасающим акцентом, довольно точно выразив наше настроение.

Дом, в который мы приехали, был в добром викторианском стиле, и внутри, и снаружи, если не считать железной крыши. Между порывами ветра стук дождя по ней и шум стекающей воды не прекращались ни на минуту. Дом принадлежал старому капитану корабля. Он угостил нас кофе с чилийским бренди.

— Es bueno. Hara dormir bien[100].

Бо́льшую часть жизни он провел в морях у чилийского побережья, перевозя грузы между портами, лежащими в стороне от основных южных маршрутов. Это был старик удивительной внешности, с большими шишковатыми ладонями, с искривленными ревматизмом пальцами и длинным лицом, изборожденным морщинами, тонкими линиями разбегающимися от его прищуренных, как будто он постоянно вглядывался в туман, глаз. Растительность на его голове была представлена густой шевелюрой темно-серого цвета и слегка свисающими усами, которые, загибаясь вокруг его рта, оканчивались небольшой эспаньолкой под нижней губой. Все это создавало впечатление, будто он постоянно улыбается.

Я уже почти спал, когда он провожал нас в наши комнаты — нам с Уордом была выделена одна на двоих в задней части здания, в углу которой стояла двухъярусная кровать. Налетающий ветер, казалось, устремлялся прямо в маленькое двустворчатое окошко, сотрясая его с громким грохотом. Иногда содрогался весь дом.

Когда я проснулся, уже сияло солнце, стало очень тихо. Уорд уже поднялся и, умывшись, одевался.

— Доброе утро, — сказал он, улыбаясь. — Полагаю, это можно считать началом нашего путешествия. Как думаете, это знамение?

— Что именно?

Я еще не вполне проснулся.

— Вы поймете, что я имею в виду, когда пройдете в ванную. Ее окно смотрит на пролив, и он совершенно спокоен, полный штиль, под каждым стоящим на якоре судном его изумительно точное зеркальное отражение. И там кое-что еще…

Этот взрослый мужчина был взволнован, как мальчишка. Сейчас, когда за его плечом в маленьком окошке виднелись заснеженные вершины гор, он выглядел намного моложе.

— Ну, давайте, встряхнитесь. Я буду на пристани возле судна. Оно прямо напротив нашего дома, и оно все адски покрыто ржавчиной. Но все равно это хороший корабль, — прибавил он, выходя из комнаты.

Таким образом, первый раз я увидел «Айсвик» в окне ванной комнаты дома старого морского волка, сменившего свое маленькое каботажное судно на дом на пристани с окнами, выходящими прямо на Магелланов пролив. Как Уорд и сказал, корабль был чудовищно ржавым, но, несмотря на ржавчину, у него был достаточно солидный вид. Главное, чтобы он нашел хорошего судового эксперта, прежде чем я ввяжусь в это предприятие.

Когда я подошел к пристани, вода посреди пролива потемнела от налетевшего ветерка, а солнце над горами к западу от города закрыли тучи. Выдыхаемый воздух клубился паром, и меня пробирал холодный ветер, несмотря на яхтсменский свитер и специальную штормовку, которую я приобрел для похода к южным широтам. Пристань была белой и скользкой от зерен недавнего града.

Я недолго там простоял, но мне хватило времени, чтобы оценить очертания судна, изящные линии его бортов, его размер и расположение мачт и такелажа. В сравнении с сухогрузом, пришвартованным так близко, что его черная корма буквально нависала над заостренным носом «Айсвика», последний выглядел совсем крошечным. Но если соотносить его с той гоночной яхтой, на которой я участвовал в кругосветной регате, он, думаю, не сильно уступал ей в размерах — не меньше двадцати пяти метров в длину при довольно широком и на вид глубоком корпусе. Посреди палубы располагалась невысокая рубка со штурвалом наверху, а для аварийного управления в маленькой кабинке на корме имелся румпель. Сначала я подумал, что судно имеет парусное вооружение кеча, но потом решил, что оно ближе к шхуне[101]. Его бегучий такелаж[102] пребывал в ужасающем состоянии, канаты обтрепаны и спутаны, но за стоячим, сделанным частично из нержавеющей стали, похоже, следили должным образом. Корпус, по всей видимости, был стальным, чем и были обусловлены полосы ржавчины, проглядывавшие из-под облепившего его грязного слоя снега и льда. Фальшборта и рубка, а также множество мелких деталей были алюминиевыми или из какого-то блестящего серого сплава.

Почерневшая труба торчала из палубы сразу за рубкой, ближе к левому борту, над ней дрожал горячий дымок. С обледеневшей скобы, ее фиксирующей, капала талая вода. Восхитительный запах жарящейся ветчины доносился с порывами налетающего ветра. Мне вдруг страшно захотелось есть. Я поднялся на борт, и из открытой двери рубки до меня донеслись приглушенные голоса.

— Мистер Уорд! — позвал я дважды. — Вы на борту?

— Да.

Однако голова, высунувшаяся снизу трапа, принадлежала не Уорду. То был крупный бородатый мужчина с копной белых волос на шарообразной голове, совершенно лишенной, казалось, шеи. Его невероятно широкие плечи распирали толстый коричневый шерстяной свитер с отворачивающимся горлом.

— Вы Пит Кеттил, ja[103]?

Я подтвердил, и он протянул могучую лапу, сжавшую мою ладонь словно в тисках.

— Нильс Солберг. Добро пожаловать на «Айсвик». Босс уже здесь. Вы пришли завтракать, ja? Ветчина, яйца, кое-какие водоросли, еще жареные лишайники, которые мы называем lav. Они вкусные, спускайтесь.

Уорд уже сидел за столом.

— Нильс просто отличный повар, — сказал он с набитым ртом. — Но я тут уже кое-что выяснил. Вы пойдите взгляните на двигатели. Снаружи корабль, может, и похож на развалину, но, черт возьми, в машинном отделении… Уверяю вас, на крышках цилиндров можно жарить яичницу, такие они чистые и отполированные. Я прав, Нильс?

— Ja, двигатели о’кей.

— Так что нам нужен кок. В первую очередь. Хоть Нильс и повар что надо, но от него будет больше пользы не на камбузе. И нужно что-то делать с валом привода.

Видимо, отставной капитан, разместивший нас в своем доме, был готов предоставить нам койки на берегу, но не более того. Питаться мы должны будем на борту.

— А что же миссис Сандерби? — спросил я.

Уорд взглянул на меня, недоуменно подняв брови.

— Я так думаю, она все проспала, — сказал я, недолго думая.

— В таком случае вы думаете неправильно, — возразил он, осклабившись. — Она поднялась раньше меня, позавтракала, и вид у нее был такой, будто она отправляется заключать крупную сделку в финансовом центре Буэнос-Айреса или где еще. В действительности она сейчас на судоремонтном заводе разговаривает с каким-то бригадиром, который у нее там на побегушках. Вы наверняка заметили, что тут работы непочатый край.

Он вытянул шею вперед, когда здоровяк-норвежец бухнул передо мной полную тарелку всякой всячины: огромный ломоть жареного хлеба, два яйца, два толстенных куска ветчины, остальное — мешанина из каких-то сомнительных растений, плавающих в жиру.

— Я — Айан. Это Нильс. Миссис Сандерби — Айрис. Вы — Питер, или просто Пит. А как нам звать Гомеса, мы узнаем в свое время. В общем, с этой минуты и впредь зовем друг друга по именам. Быстрее звать, быстрее отозваться. А там, куда мы собираемся, нам, черт возьми, нужно будет, чтобы все действовали быстро. Оснастку уже посмотрели?

Я кивнул, внезапно осознав, что будет дальше.

— Это теперь ваше ведомство. Я ничего не смыслю в парусах, так же как и Нильс. Он дока в механике, но не более того. Ну а Айрис — она будет управляющей. О’кей?

— А вы? — спросил я с набитым лишайником ртом, который и вправду оказался намного вкуснее, чем я мог представить.

— Я? Я только лишь старый денежный мешок. Но я вот что скажу, приятель. Я чертовски быстро всему учусь, так что не думайте, что сможете мне вешать лапшу на уши или весь день сидеть на своей маленькой жирной заднице, ни черта не делая. Мне нужно, чтобы вся эта оснастка была приведена в рабочее состояние не больше чем за неделю.

— А паруса?

— Айрис сейчас этим занимается. Нужно будет выяснить, есть ли здесь предприятия по изготовлению парусов. Боюсь, что нет, и тогда нам придется их заказывать с пересылкой самолетом. Или сделаем их сами. В таком городе должны быть хорошие швеи, и Зингер наверняка продавал здесь свои машины во времена парусных судов. Айрис скоро организует несколько женщин. Она прекрасный организатор, эта девушка.

К тому же именно Айрис нашла нам повара. Это был двадцатидвухлетний курсант, которого комиссовали со службы в чилийских ВМС, и кроме приготовления пищи он, похоже, умел еще очень много чего. Его звали Роберто Колони. Он лежал в госпитале с переломом лопатки, предплечья и двух ребер после неудачного падения, кроме того, вследствие сотрясения мозга у него ухудшился слух. Вот из-за глухоты, а не более очевидных травм, его списали на берег, и через несколько дней он должен был наконец приступить к своим кулинарным обязанностям на нашем корабле.

Моя первоочередная задача в это первое утро в Пунта-Аренас состояла в том, чтобы узнать об этом судне все, что только возможно. Айан снабдил меня основными сведениями, пока я поглощал этот достойный Гаргантюа завтрак. «Айсвик» был построен на канадских судоверфях для одного американского миллионера, решившего последовать примеру штаб-сержанта королевской канадской конной полиции Генри Ларсена, который в 1940–1942 годах на шхуне «Св. Рох» преодолел Северо-Западный проход[104] с запада на восток. Если не считать Амундсена, он был первым, прошедшим по этому пути. А в 1944 году он сделал это еще раз, теперь уже с востока на запад, и стал первым человеком, проплывшим через северные воды Канады в обоих направлениях.

На конструкцию «Айсвика» в значительной мере оказали влияние парусные суда канадской королевской жандармерии, а также рисунок, сделанный тем необыкновенным антарктическим путешественником-одиночкой, Дэвидом Льюисом.

— Сделал для него набросок на конверте — устойчивый к сжатию стальной корпус с толстой, как у танкера, обшивкой.

Однако «Айсвик» был существенно шире полицейского корабля. Благодаря заостряющейся и к носу, и к корме форме его прочного глубокого клиновидного корпуса, он как спереди, так и сзади будет вытолкнут льдом наверх, если окажется зажатым между грядами торосов. Кроме того, он был значительно меньше полицейского корабля, имеющего водоизмещение более трехсот тонн. Но именно он и сделанный на скорую руку на конверте чертеж послужил прообразом «Айсвика». К сожалению, его строительство было прервано по причине краха маленькой специализированной компании, взявшейся за сооружение его стального корпуса. Потом у американского миллионера случился сердечный приступ, после чего он утратил интерес к своей затее. К тому же нефтеналивное судно «Манхэттен», пройдя по этому пути, лишило ее привлекательности.

Тогда юристы миллионера выставили судно на продажу, как раз после очередного обвала на нью-йоркской фондовой бирже. Прошло три года с начала строительства, а на корабле все еще не было ни мачт, ни оснастки, отсутствовало внутреннее оборудование. Покупка корабля компанией «Б. Дж. Норск Форскинг» из норвежского города Ларвик для сейсмической разведки в Море Беллинсгаузена к югу от мыса Горн, как сказал Уорд, стала первым хорошим событием в жизни судна. Даже с учетом того, что сама сделка была в некоторой степени тайной.

Уорд отнюдь не хотел сказать, что над кораблем повисло проклятие, но после того, как парусное вооружение и внутреннее оборудование были изменены для выполнения новых задач в водах Антарктики, «Б. Дж. Норск Форскинг», занимавшаяся бурильными работами в норвежском секторе Северного моря, вступила в полосу неудач, последовавшую за падением цен на нефть, и свернула свои проекты в Южном океане. Компания приобрела «Айсвик» по крайне низкой цене, еще примерно столько же она истратила на переоборудование судна в соответствии со своими требованиями, а Айану Уорду он обошелся в сумму, не намного превышающую ту, которую норвежцы первоначально выложили за корабль.

— Говорю вам, Пит, — сказал он, навалившись на стол; его маленькие серые глаза возбужденно горели, как у уличного торговца, заключившего удачную сделку, — сейчас одно только изготовление такого корпуса обойдется в небольшое состояние. Спереди он обшит восемнадцатимиллиметровой сталью. Если нас сожмут льды, он как пробка из бутылки выпрыгнет под их натиском. По крайней мере, — прибавил он, посерьезнев, — так это звучит в теории.

— А что говорит ваш судовой эксперт? — спросил я.

— Именно это и сказал. В теории так и должно произойти. Но потом этот человечек взял и все испортил, признавшись, что он, вообще-то, не специалист в том, что касается льдов, и не может утверждать наверняка, что произойдет, если нам придется испытать по-настоящему сильное давление ледяных торосов. Правда, думаю, состоит в том, что, если на тебя идет айсберг, а ты застрял во льдах, никакая толщина стали тебя не спасет. Я прав, Нильс?

Норвежский великан, хмурясь, покачал головой:

— Jeg forstårikke[105].

Думаю, он с трудом понимал произношение Уорда. Впрочем, как и многим иностранцам, ему легче было говорить на английском, чем воспринимать его на слух.

— Айан, вы уже допили кофе? Тогда пойдем взглянем на вал, хорошо?

На плите кипел кофе в старой скороварке, заполненной наполовину, рядом в кастрюле — молоко. Я налил себе кофе и, покончив с ним, вышел на палубу и принялся осматривать снасти. Нильс уже открыл машинное отделение, находящееся сразу под рубкой, и они с Айаном сидели на полу, свесив ноги над большим дизельным мотором, просматривая составленный им список необходимого. Когда я проходил мимо них, Айан, надев очки, смотрел на схему, начерченную механиком в его блокноте.

— Ну, в этом есть смысл, но если для этого придется вытаскивать двигатель и тут везде будут шнырять механики, мешая нам заниматься погрузкой припасов и оборудования…

— Nei, nei, nei[106]. Мы отрежем вал здесь. Я сам это сделаю. Не нужно звать механиков с завода. Ничего не нужно, только инструменты и рычаг, чтобы его вытащить. И новый генератор, небольшой, чтобы получать электроэнергию от…

— От гребного винта?

— Ja, ja, от винта.

Я оставил их за этим занятием. Моторы меня не особенно интересовали. А вот паруса снасти — наоборот, и, оказавшись на палубе, сортируя и складывая в бухты канаты и отмечая в блокноте, что нужно приобрести, я практически ничего вокруг себя не замечал. Время текло незаметно, я был полностью поглощен работой и едва заметил, как усилившийся ветер стал мести мелкую снежную крупу. Время от времени я спускался вниз отогреться, сделать записи и еще раз их пересмотреть, сверяясь со схемами, которые Нильс нарисовал для меня, прежде чем они с Айаном ушли на судоремонтный завод.

Заканчивался октябрь, и не нужно было обладать особенными навигационными знаниями, чтобы понять, глядя на карты и лежащие на штурманском столе лоции, что необходимо выйти не позднее конца ноября, с тем чтобы оказаться на юге моря Уэдделла в наиболее благоприятное время летнего таяния паковых льдов. Предстояло преодолеть почти две тысячи миль, и, делая поправку на непредвиденные случаи, пройдет как минимум месяц, прежде чем мы приблизимся к тому месту, где Чарльз Сандерби мельком видел «Андрос». А Нильс планировал провести капитальный ремонт двигателя. Помимо этого, из Англии еще не доставили заказанный снегоход.

В тот вечер мы узнали название, которое аргентинцы дали своему перестроенному Ост-Индскому кораблю, — «Санта-Мария дель Суд». И рассказала нам об этом не Айрис, хотя она уже знала, что он пришел в пролив вскоре после того, как был потоплен «Генерал Бельграно»[107]. А сообщил нам это старый капитан, в чьем доме разместил нас Нильс. Айан пригласил его к нам на ужин. Старик жил в одиночестве, не считая женщины наполовину индейских кровей, приходившей к нему по утрам. То приглашение было сделано исключительно из побуждений вежливости, не более того, ведь никто из нас тогда не подозревал, что он был единственным человеком в Пунта-Аренас, имеющим кое-какое представление о том, зачем старинный деревянный Ост-Индский корабль типа фрегат был отреставрирован и отведен на юг аргентинскими моряками во время войны.

Айрис пришла вместе с ним в длинном платье и в полной боевой раскраске. Контр-адмирал пригласил ее на ужин в свою резиденцию. Будучи командующим эскадрой третьей военно-морской зоны, он был самой важной персоной в Пунта-Аренас. Также были приглашены начальник порта и управляющий судоремонтной верфью. Одному богу известно, как ей это удалось, разве что, возможно, это объяснялось тем, что здесь, на краю света, красивые женщины были редким явлением.

— Очень хорошо, что мы получим необходимую поддержку, — улыбнулась она, взмахнув изрядным списком необходимого, который я помог ей составлять.

Контр-адмирал прислал за ней свой автомобиль, и, когда он подъехал, я проводил ее на пристань. К этому времени уже дул штормовой ветер с запада, яростными порывами налетая с гор и оставляя борозды на белоснежно-пенной поверхности воды. Так о себе напоминало расположенное к западу от порта нагорье почти в шестьсот метров высотой, до первого горнолыжного спуска было всего восемь километров езды.

Айрис была похожа на казака в своих высоких черных сапогах, юбка ее длинного платья закрутилась за ремешок ее парчовой сумочки. Куртка с отороченным мехом капюшоном укрывала ее от дождя со снегом. Ледяные капли белым туманом застилали свет фонаря на пристани, корма сухогруза блестела, облепленная мелкими, как кристаллы соли, крупинками. К тому времени как она уехала, я продрог.

Наш морской ветеран-хозяин — капитан Ф. Крамсу — оказался финном.

— Как поэт. У нас есть поэт с такой фамилией, но с другими взглядами на жизнь: его стихи полны страдания. Ф. значит Фредерик, так что зовите меня Фредди.

Он был похож на гнома с ярко-синими глазами.

— Я из Лапландии. Здесь никто не знает моего языка. Отвечают или по-английски, или кивают, а говорят на местном диалекте испанского. Так что по большей части общаемся на английском, и все меня зовут Фредди или кое-как похуже, думая, что я не понимаю.

Фредди широко улыбнулся, обнажая потемневшие заячьи зубы, и от его глаз разбежались многочисленные морщинки. Он потянулся за выпивкой, которую ему налил Нильс.

— А я потешаюсь, потому что уже неплохо говорю на чилийском диалекте испанского.

Он поднял стакан, сперва обращаясь к Нильсу, потом к Айану и наконец ко мне.

— Skool![108]

Фредди одним махом опрокинул в себя спиртное.

— К сожалению, писко, — сказал Нильс извиняющимся тоном. — Чилийский бренди, не водка. Водку трудно достать. Через пролив проходит столько кораблей, плавучие рыбзаводы и рефрижераторы, но они стоят в море, набирают криля и рыбы, которую им подвозят их лодки, а когда заполнятся, сразу уходят назад в Россию, Польшу или еще куда, откуда они там пришли. Или, если у них возникают проблемы, уходят в порты Атлантического океана дальше на север, в Аргентину и Бразилию. Для них это ближе к дому.

Положение Фредди в Пунта-Аренас было достаточно необычным, по большей части являясь результатом Фолклендской войны. Как выходец из нейтральной страны, он прибыл в этот порт в качестве представителя иностранных судов, проходящих через Магелланов пролив. Что-то вроде консула. Конечно же, неофициально, никто его не назначал на этот пост. Просто с тех пор, как он продал свое каботажное судно и осел в Пунта-Аренас, он вел журнал, куда записывал все проходящие через пролив суда. Он забрал свою подзорную трубу и установил ее перед маленьким мансардным окошком под островерхой крышей обращенного к востоку фронтона своего дома.

В этом журнале, который он мне позже показывал, значилось название, порт приписки и страна, откуда прибыло каждое судно, прошедшее через пролив за последние восемь с половиной лет. Кроме того, его возраст и состояние, конечный пункт следования и, разумеется, имя капитана и описание груза. Он обратил мое внимание на то, что портовые и прочие чиновники на руководящих должностях, равно как и военно-морское и армейское командование, приходили и уходили, по большей части оставаясь на юге в течение короткого времени, в то время как он тут пребывал постоянно. Потом мы узнали, что правительство в далеком Сантьяго платило ему жалованье, так что он в определенном смысле был их представителем в Пунта-Аренас, и, таким образом, для него было вполне естественным опекать нас и всячески нам помогать.

У него была еще одна тетрадь, которую он завел в начале Фолклендской войны. Хотя она и была дневником по форме, по сути больше являлась журналом. В ней отмечались не только проходившие туда и обратно через пролив корабли, но также содержалась информация об ударах аргентинских военно-воздушных сил, передвижениях флота, включая и затопление «Бельграно», и даже упоминался британский вертолет, который совершил посадку на берегу Магелланова пролива практически напротив Пунта-Аренас и был уничтожен его пилотом. Тетрадь была полна слухов и сплетен, в основном услышанных Фредди от моряков на кораблях, которые он посещал.

Первое упоминание о «Санта-Марии» он смог найти для меня именно в этой тетради. В ней говорилось следующее:

«На теплоходе „Торсхавн“ помощник капитана был из Хельсинки. Он рассказал мне, что они заходили в Рио-Гальегос [109] , где высадили на берег семь шведских инженеров с запчастями к технике „Вольво“ и „Сааб“ и видели старинный деревянный корабль с прямыми парусами, пришвартованный у причала военной судоверфи. Назывался он „Санта-Мария дель Суд“. Его привели на буксире с аргентинской военно-морской базы близ Буэнос-Айреса, где он подвергся капитальному ремонту. Капитан „Торсхавна“, Олаф Петерсон, рассказал, что наверху, на реях, люди крепили по сторонам двух из трех мачт антенны. Говорили, что батарейная палуба этого реликта эры парусного флота, отреставрированного перед самой войной для музейной экспозиции, была оборудована самой современной электроникой».

Это, конечно, перевод, в оригинале запись была на финском. Далее, вскоре после того, как британская оперативная группа войск прибыла с Фолклендских островов, следовала еще одна запись относительно «Санта-Марии дель Суд».

«Говорят о высадке британцев на побережье Патагонии [110] севернее Рио-Гальегос. Но это только слухи. Не думаю, что их высадка вероятна. Это бессмысленно, в море у них есть возможность маневра. Авианосцы с „Харриерами“ [111] — их главные козыри. Единственное судно там сегодня — это аргентинский буксир, транспортирующий, я думаю, „Санта-Марию дель Суд“. Это деревянный корабль, наподобие тех старых клиперов, которые использовали для перевозки зерна до Первой мировой войны, но он как минимум на сто лет старше. Его извлекли из ила, в котором он лежал в заливе Ла-Плата, и, как говорят, практически заново отстроили. Теперь на его мачты установили антенны, и это меня наводит на мысль, что его, должно быть, собираются использовать для электронной разведки».

Он показал мне свой журнал и перевел эти записи примерно через две недели после моего приезда в Пунта-Аренас. А в тот первый вечер на «Айсвике» мы услышали все это непосредственно от него. Айан спросил его мнение, для чего могло быть предназначено электронное оборудование. Улыбнувшись, Фредди покачал головой.

— Я не буду строить никаких догадок. Пока не буду. Это было бы неразумно, потому что в Пунта-Аренас наверняка есть агенты хунты. Меня здесь хорошо знают благодаря моему учету движения кораблей.

Фредди вытащил из кармана потертую трубку и принялся ее набивать.

— Как-то раз, — продолжил он неспешно, — я вернулся домой и обнаружил, что в доме был обыск. Все перевернули вверх дном, содержимое ящиков повытряхивали на пол, даже доски поотдирали. Я, конечно, сообщил об этом в полицию, но ничего за этим не последовало, никого не арестовали. Хотя они знают. Я совершенно уверен, что они знают, кто это сделал.

Он раскурил свою трубку, медленно затягиваясь, уголки его губ поднялись вверх от озорной улыбки.

— Чили и Аргентина…

Капитан Фредди выразительно пожал плечами.

— Вы можете посмотреть на карте, насколько неудачно проведена между этими странами граница здесь, на юге. Так что это вроде шахматной партии между ними, верно? Половину всех важных должностей в Аргентине занимают люди из этой страны. И они не допускают, чтобы арестовывали этих людей за то, что они обучены делать. Поэтому агентов Аргентины не арестовывают. Сам живи и другим жить не мешай, верно ведь, ja? Вы ведь точно так же действуете, я полагаю. В любом случае…

Расхохотавшись, он хлопнул рукой по столу.

— Они не получат то, за чем приходили. Я начал новый журнал как раз перед тем, как они высадились на Мальвинах, когда их каратели начали действовать на Южной Георгии, помните? То было начало войны. Я думаю, то, что я писал в этой тетради, может иметь интерес для разведслужб, поэтому я всегда ношу ее с собой. И пишу по-фински. Другие тетради они, конечно, оставили. Они для них не представляют интереса. Поэтому я знаю точно, кто это был.

— Они могли силой забрать у вас вашу тетрадь, — предположил Айан.

Капитан Фредди помотал головой.

— Это же бандитское нападение, да? У нас тут, в Пунта-Аренас, подобное редкость.

Его улыбка была такой гномьей, что мне вспомнились тролли и «Пер Гюнт»[112], которую я видел в театре Мэддермаркет в Норвиче.

— Если бы они на меня напали, это было бы слишком очевидно. Тогда бы полиция не мешкала, а для Аргентины в то время было важно, чтобы их соглядатаи были на свободе.

— Понимаю, — кивнул Айан.

— И если бы они даже получили мою тетрадь, они ничего бы там не нашли.

Его лицо приобрело хитрое выражение.

— После того как я побывал на борту, я ничего о своем посещении корабля не записал. Это слишком опасно.

Айан подался вперед.

— Вы были на борту?

— Kyllä[113]. Они пригласили меня. Тогда я и начал подозревать, к чему готовили «Санта-Марию дель Суд».

Капитан Фредди замолчал, до нас доносились приглушенные звуки ночного порта, частично перекрываемые постоянным жужжанием техники на пришвартованном рядом сухогрузе. Уорд ждал, но в итоге лишь благодаря настойчивым расспросам удалось мало-помалу выудить из него подробности.

То было, должно быть, весьма странное зрелище. Капитан Фредди сказал, что не мог поверить своим глазам, когда выглянул в окно своей спальни. Будто «корабль-призрак», он именно так и сказал, три черные мачты на фоне низкого заснеженного берега напротив и невероятно длинный бушприт, «как копье» торчащий из деревянного корпуса. Буксир Фредди сначала не заметил, поскольку он был по ту сторону корабля.

Оба судна все то утро простояли у судоремонтной верфи. В конце концов во второй половине дня его позвали на борт буксира уладить возникшую «небольшую проблему». Буксир следовал из Рио-Гальегос в аргентинский порт Ушуайя в проливе Бигл. У входа в Магелланов пролив на них налетели штормовые ветры, и за мысом Дев буксируемое судно стало резко отклоняться от курса и забегать вперед буксира.

Капитан буксира, естественно, никогда раньше не водил большое парусное судно и не знал, насколько велика парусность трех высоких мачт при сильном ветре. Время от времени корабль буквально налетал на буксир, утыкаясь носом в его корму, и в итоге буксирный трос вырвал кабестан, на котором был закреплен. Все, что мог тогда сделать экипаж буксира, — оставаться рядом с парусником и ждать, пока не утихнет буря.

Трос потом заново закрепили стропами к бушприту корабля, и на такой импровизированной сцепке его дотащили до Пунта-Аренас. Им нужна была помощь судоремонтного завода, чтобы надежно зафиксировать трос без риска его повторного обрыва. Также им требовались материалы, чтобы временно подлатать правый борт у носа, где обшивка повредилась, когда корабль налетал на корму буксира. Кроме того, нужны были дополнительные помпы, так как образовались течи. Проблема состояла в том, что старший лейтенант, командующий буксиром, был категорически против того, чтобы пустить на борт «Санта-Мария дель Суд» хоть кого-нибудь из представителей чилийских ВМС для оценки тяжести повреждений.

Вот тогда и послали за капитаном Фредди, и, по его словам, после долгих, временами довольно резких препирательств, после многочисленных телефонных звонков наконец по факсу были присланы инструкции, разрешающие чилийской стороне пойти на предложенное им решение вопроса. Вот так он и попал на борт «Санта-Мария дель Суд».

— Понимаете ли, то было политическое решение. On poliittenen päätös ymmärrättekö. Все сплошь политика. Шла война, но они по-прежнему стремились к дружественным взаимоотношениям.

Ремонтные работы нужно было проводить на батарейной палубе, и как раз на батарейной палубе было установлено электронное оборудование, которое они не желали показывать чилийцам.

— Они не хотели, чтобы те поняли предназначение судна. Я ничего не смыслю в электронике. Olen vain vanha lastilaivan kapteeni, siksi olen turvassa. Ничего не знаю. Я всего лишь старый капитан каботажного судна.

Он улыбнулся. В его глазах блеснул озорной огонек, когда он рассказывал Айану о нижних палубах, на которые ему удалось взглянуть, и о том, что все они были прорублены посередине, и об установленной своеобразной пластиковой крыше.

На борту «Санта-Марии» он пробыл два часа или немного дольше, выясняя с аргентинским старшим лейтенантом и механиками буксира, что необходимо для того, чтобы как можно скорее отвести корабль к проливу Бигл и оттуда в Ушуайю. Помпы были незамедлительно присланы с судоремонтного завода. Все остальное оборудование вместе с инструментами и электрогенератором доставили на следующее утро. Поскольку они выполняли ремонтные работы собственными силами, у них на это ушло больше времени, чем потратили бы сотрудники завода, но даже так они отправились в путь на третий день после полудня.

Это все, что он смог нам рассказать. С какой целью на старый парусный корабль установили сложное электронное оборудование, он не знал точно, и Айан не стал у него это выпытывать. Тем не менее он расспросил его об экипаже, особенно на «Санта-Марии».

— Был ли среди них человек по фамилии Гомес?

Старик покачал головой:

— Ei[114].

Там было два аргентинских офицера, один на буксире, другой на «Санта-Марии», и он видел по меньшей мере шестерых членов экипажа, но не знает имени ни одного из них. Айан залез в свой портфель и достал оттуда фотокарточку. Это был портрет анфас Марио Ангела Гомеса в военно-морской форме.

— Где вы ее взяли? — спросил я его.

Он бросил на меня быстрый взгляд, но ничего не ответил.

— Вы узнаете его? — спросил он капитана Фредди. — Был он среди прочих офицеров?

Старик мельком глянул на него и замотал головой:

— Ei. Этого человека не было на борту «Санта-Мария дель Суд», и на буксире тоже. Почему вы спрашиваете?

Айан уклонился от ответа и принялся подробнее расспрашивать об электронном оборудовании. Но Фредди смог только описать внешний вид приборов на батарейной палубе. Остальное было скрыто чехлами.

Вернулась Айрис с сияющими глазами и разрумянившимися с холода в теплоте кают-компании щеками. Все было улажено, судоремонтный завод окажет всю возможную помощь. Она поговорила с Айаном с глазу на глаз в кормовой каюте, затем надела куртку поверх платья и ушла спать в сопровождении капитана Фредди. Мы еще раз выпили с Нильсом на посошок, пока он перепроверял список того, что необходимо для ремонта вала, потом вышли и под порывами ледяного ночного ветра быстрым шагом отправились на свою квартиру.

В ту ночь меня разбудил какой-то тоненький звон, и я сел на кровати, не понимая, где я вообще нахожусь. Внизу что-то заворочалось, и я вспомнил, что сплю на верхней полке двухъярусной кровати и у Айана в наручных часах есть встроенный будильник. Я снова уснул, но тут же проснулся снова и увидел перед собой голову и поднятые вверх руки. Шерсть свитера коснулась моего лица.

— Что за черт?

— Ничего, мне просто нужно кое-что сделать.

Свет почти полной луны пробивался сквозь быстро бегущие облака, и в ее бледном сиянии я видел, как он натянул резиновые сапоги и выскользнул из комнаты. Соскочив с верхней полки, я прошел по коридору в уборную. Нужно было отлить. На часах было 3:17, и я успел увидеть в окно, как он влез в ожидавший его автомобиль и уехал.

Было уже почти пять часов, когда он вернулся. На мой вопрос, куда он ездил, он лишь сказал:

— Спите.

Быстро раздевшись, он улегся на свою койку.

— Вас не было почти два часа.

— Мне нужно было сделать один телефонный звонок. Теперь закройте рот. Я замерз и хочу спать. А вы как хотите.

Больше вопросов я не задавал, просто лежал и слушал завывание ветра. Лондон. Через спутник. Должно быть, Лондон. В любом случае Европа, иначе ему не пришлось бы звонить посреди ночи. Но о чем он говорил и почему именно сейчас? К чему такая срочность? Вопросы роились в моей голове, и уже начинало светать, когда я в конце концов уснул.

Не знаю, было ли дело в неотступном ощущении заточенности в ограниченном скалами и тучами мирке, его удаленности, или непрерывно дующем, сбивающем с ног ветре, но все здесь, казалось, тянулось дольше, чем можно было ожидать. Само собой, случались и накладки. Колони сообщили, что его мать пострадала в ходе каких-то политических стычек в Вальпараисо, так что, вместо того чтобы занять место на камбузе, он вынужден был поехать домой. Айрис с Нильсом продолжали по очереди стоять у плиты, и в итоге, чего и следовало ожидать, ремонт вала не был окончен до того, как из Штатов был доставлен самолетом генератор для выработки электроэнергии при свободном вращении гребного винта во время движения под парусами. А потом еще корабль нужно было ставить на стапель, и не один раз, а дважды: первый раз для чистки, покраски и обработки корпуса средствами, предотвращающими его обрастание подводными организмами, и второй — для замены пяти поврежденных болтов на киле. Несколько деталей, которые заказывала Айрис, по прилете оказались не теми, что были нужны, и их пришлось отправлять обратно. Примерно в середине месяца Нильс обнаружил, что два кингстона на грани разрушения из-за усталости металла. Тот, что был в худшем состоянии, отвечал за выпуск воды из гальюна, так что всю следующую неделю, пока судно вновь не было поднято на стапель для устранения неполадок, нам пришлось использовать старую добрую бадью для помоев. Все это время внутри кипела работа, пока я мучился с парусами и такелажем по большей части под открытым небом на палубе.

Хорошей новостью явилось то, что австралийская пара в конце концов приняла решение приехать. Руководство согласилось предоставить супругам отпуск на год.

«Будем конце ноября Энди и Гоу-Гоу Гэлвин», — говорилось в полученной от них телеграмме. Лично мне тоже улыбнулась удача. В библиотеке корабля, помимо всех необходимых справочников по навигации, Библии, молитвенника, отчетов об антарктических экспедициях и десятка полтора книжек в потертых мягких переплетах, нашлось несколько пособий, и одно из них по снастям и парусам. Оно было написано еще в те времена, когда ветер был основной движущей силой в мировом судоходстве, и, таким образом, хотя формально оно и устарело, в нем содержались бесценные сведения, связанные с моими обязанностями, особенно касающиеся сплеснивания стальных тросов. Если мы перевернемся и придется подручными средствами восстанавливать мачты, эти умения могут спасти нам жизнь.

Переоснащение корабля для похода в Антарктику всего за неделю, после того как он простоял более года в бездействии, являлось задачей практически невыполнимой. По моим прикидкам, после того как я во всем разобрался, нужен был месяц как минимум. Все мы работали, выкладываясь на полную, и единственный перерыв случился во второе воскресенье, когда «Айсвик» был на стапеле и судоремонтная верфь была закрыта. Синоптики обещали на тот день на редкость хорошую погоду. Мы взяли полужесткую резиновую лодку, направились к югу в сторону острова Досон и в конце концов пристали к берегу в маленькой бухточке с черным песком и галькой на полуострове Брансуик перед тем местом, где пролив, делая крутой поворот, отклоняется на северо-запад и сквозь многие мили узких каналов выводит в Тихий океан. Округлыми холмами высилась морена. Мы пошли по поросшим травой кочкам вглубь полуострова и забрались достаточно высоко по осыпающимся склонам, где расположились для пикника в месте с чудесным видом на Магелланов пролив, протоки и острова далее к западу. Солнце ослепительно сияло над темно-синей водой, а воздух был таким кристально чистым, что, казалось, протяни руку — и дотронешься до сияющей заснеженной вершины Сармьенто, возвышающейся далеко на юго-востоке Огненной Земли.

Мы условились не затрагивать относящихся к ремонту тем и лежали на солнце, попивая из бутылки, которую Айан притащил в своем рюкзаке. Поедая бутерброды с сыром и рыбой, прихваченные Айрис, я смотрел на мир, теперь казавшийся добрым и спокойным, совсем другими глазами.

А потом она вдруг сказала:

— Карлос приезжает в пятницу.

Перед этим Айан рассказывал нам о том, как десять или пятнадцать тысяч лет назад древние люди проникли из Монголии на Аляску по цепочке Алеутских вулканических островов и потом на протяжении пяти тысяч лет шли через Северную и Южную Америку, пока в итоге не достигли Огненной Земли, зимуя практически нагишом, согреваемые лишь своим естественным волосяным покровом. Он поведал о Роберте Фицрое, морском офицере, первым детально исследовавшем воды, на которые мы сейчас глядели, о Дарвине, присоединившемся к Фицрою во второй его экспедиции на «Бигле», в ходе которой исследование берегов было завершено. О длинном пути домой через Галапагосские и другие острова, в том числе и Новую Зеландию.

— На это у них ушло пять лет. Первые два года из них они провели в этих водах, и я полагаю, что впервые его идея о происхождении видов оформилась именно здесь.

Меня не переставала удивлять эрудированность Айана, к тому же он обладал редкостной способностью запоминать прочитанное, чтобы потом рассказать другим. И вдруг Айрис этим своим не вытекающим из предыдущего разговора объявлением предстоящего приезда Карлоса продемонстрировала, что она его совсем не слушала, а ее мысли были сосредоточены на походе и том, что нас ожидало впереди.

— Зачем?

Она, надо полагать, ранее сообщила Айану какие-то общие сведения о парне, поскольку он не стал спрашивать ее, кто он такой. Ограничился этим отрывистым вопросом.

— Зачем?

— Зачем? Я не знаю зачем.

Положив голову на поросший мхом камень, как на подушку, она раскинулась, глядя в бездонную синеву неба.

— У меня только это сообщение. — Она выудила из кармана куртки измятый листок и передала Айану.

— «Приезжаю Пунта-Аренас 1700 27 ноября Карлос Боргалини».

Прочитав вслух, он вернул ей телеграмму, и я подумал, какая досада, что приходится думать об этом несчастном мальчишке в единственный хороший денек со времени нашего приезда сюда. Все равно она не могла сообщить нам о нем более того, что мы уже знали.

— Вы точно знаете, что он родственник Гомеса?

Рот Айана был набит бутербродом с сыром, в который он перед этим вгрызался, поэтому, думаю, она могла и не разобрать, о чем он спросил. Проглотив, он повторил вопрос и прибавил:

— Вы уверены в этом?

— Вам будет достаточно один раз на него взглянуть, чтобы понять, что между ними есть какое-то родство, — ответила она резко.

— Боргалини. Кто это?

— Я не знаю.

Она сказала это слишком поспешно, и он возразил, глядя на нее:

— Думаю, что знаете. Он тесно связан с той женщиной вашего отца, Розали Габриэлли. Правда, если верить словам Родригеса. Так почему вы утверждаете, что он родственник?

Айрис ничего не ответила.

— Он родственник? Или нечто большее?

Она замотала головой.

— Он родственник Ангела, не мой. Это все, что мне известно.

— А Ангел вам не брат?

Нахмурившись, она молчала.

— Вы это сказали Питу, когда были вдвоем в гасиенде.

— Правда? Я не помню.

Какое-то время он молчал, жонглируя двумя белоснежными, как кубики сахара, камешками. Наконец он пробормотал:

— Что-то здесь не так.

— Не так? Что не так? Не понимаю.

— Мои сведения…

Наступившую тишину нарушал лишь стук похожих на кварц угловатых камней.

— Передайте бутылку, — сказал он, протянув руку.

Она отдала ее ему, едва ли не зачарованным взглядом наблюдая, как он приложился к ней губами.

— Что это за сведения?

Он обернулся к ней лицом, опираясь на свою неполноценную руку. Рукав его куртки был пуст, а стальной протез нелепо торчал из рюкзака.

— Давайте, Айрис, поговорим начистоту.

Левой рукой он ухватил ее за плечо так, что ее лицо оказалось рядом с его.

— Имя вашего отца от рождения было Хуан Роберто Гомес. После расторжения брака с Розали Габриэлли он уехал в Ирландию и женился там на вашей матери, Шейле Коннор. Тогда он к своей прибавил и ее фамилию через черточку и стал зваться Хуаном Роберто Коннор-Гомесом. Правильно я говорю?

Она кивнула, не отводя от него взгляда.

— Далее. Вы родились через два года после их бракосочетания. Все очень пристойно. А что же до нашего общего друга Ангела? Он-то когда родился? Вам это известно?

Она не ответила.

— Ну, ради бога! — вдруг резко воскликнул он. — Что вы за человек такой? Вы приезжаете туда, в Кахамарку, ведете себя как шлюха, пытаетесь купить своим телом информацию о местоположении «Санта-Марии дель Суд», а теперь делаете вид, что не знаете, кем вам приходится этот человек.

Потом он прибавил тоном, сделавшим бы честь и пресвитеру Церкви Шотландии:

— Если он ваш брат, вы совершили инцест. С точки зрения Церкви, это тяжкий грех.

Помолчав, он продолжил уже мягче:

— А если он не ваш брат, тогда кто же он, черт возьми?

Вопрос, прозвучав в прохладном воздухе склона холма, остался без ответа. Казалось, весь мир притих в ожидании. Вниз к воде, теперь потемневшей от поднимающегося ветра, пролетела птица, с легким шумом рассекая крыльями воздух.

— Ну?

И тогда она накинулась на него, сверля полным ненависти взглядом. Ее голос дрожал, когда она сбрасывала его руку со своего плеча:

— Вы — большой кусок дерьма, и мысли у вас грязные! Не смейте со мной так разговаривать и можете убираться назад в свои трущобы в Глазго, где вас зачал ваш пьяный отец!

Она чуть ли не орала на него, ее латиноамериканский акцент проявился в полной мере.

— Я только хочу доказать, что мой муж был прав, и я знаю, что Ангел видел этот корабль! Знаю, что видел. Это я из него вытащила. Но он не говорит где. Он не сообщил мне координаты. Поэтому мне придется терпеть его присутствие на корабле. А вы мне это все выговариваете в глаза, обзывая шлюхой, хотя я не шлюха, и вы это знаете. Все, чего я хочу, — доказать всему миру, что Чарльз не галлюцинировал!

Потом она прибавила чуть более спокойным голосом:

— Ладно, Чарльз боялся. Это я знаю. У него был страх перед льдами. Но в страхе нет ничего ненормального. И с его сознанием все было в порядке. Ему не померещилось. Это все, что я хочу доказать.

— А как же ваш брат?

Голос Айана тоже стал спокойным и сдержанным.

— Вы имеете в виду Ангела?

— Нет, разумеется, я имею в виду не Ангела. Ваш другой, настоящий брат, Эдуардо. Разве вы не хотите узнать, что с ним стало?

У нее округлились глаза, как будто упоминание Эдуардо причинило ей физическую боль, как от удара. От ее ярости не осталось и следа, когда она произнесла:

— Зачем вы это говорите? Вам что-то известно?

Подавшись вперед, она схватила его за руку.

— Что? Что вы знаете?

Он покачал головой, и она спросила его голосом, понизившимся до шепота:

— Кто вы? Пожалуйста, скажите мне, кто вы. Я должна знать.

И, не дождавшись от него ответа, она продолжила:

— Если вы что-то знаете, ради бога, расскажите мне.

Эта мольба в ее голосе, этот ясный взгляд едва не плачущих глаз… Мне вдруг пришло в голову, что Эдуардо для нее значил больше, чем кто-либо другой в ее жизни, даже ее муж.

— Вы знаете, что с ним случилось? Знаете?

— Нет, — сказал он отрывисто и продолжил твердым голосом на одном дыхании: — Какого числа родился Марио Ангел?

Он снова наклонился к ней, весь в напряжении.

— Мне известна дата женитьбы вашего отца на Шейле Коннор. Но то, что произошло перед этим, мне доподлинно не известно. Появился ли уже на свет Марио Ангел к тому времени, или Розали родила его позже?

— Но какое вообще это имеет значение?

— Не будьте дурой. Вы сами знаете, что это имеет значение. Он утверждает, что он сын вашего отца. Так вот, вы знаете, когда родился Ангел, или не знаете?

Она глядела на него широко раскрытыми глазами, часто дыша.

— Я знаю число, когда он родился. Семнадцатого октября.

— Какого года?

— Боюсь, что точного ответа я дать не могу. Понимаете, я никогда не видела его до того, как он приехал к нам на школьных каникулах.

— Вы хотите сказать, что тогда он уже учился в школе?

Она кивнула, подтверждая.

— И то был первый раз, когда вы его увидели?

— Да.

— Какое впечатление он на вас произвел?

В ее глазах вдруг появилась мечтательность.

— Он был не таким, совершенно не похожим ни на одного из мальчиков, которых я знала. Он был такой… такой раскованный.

— Сколько ему, по вашему мнению, было тогда лет?

— Лет десять, я думаю.

— Вы когда-нибудь встречались с человеком по фамилии Боргалини? Роберто Боргалини?

— Нет, такого человека я не знаю. Почему вы спрашиваете?

— Он был менеджером Розали Габриэлли. Кроме того, он был членом мафии. И конченым наркоманом. Абсолютно мерзкий тип.

Айан помолчал, затем поднялся на ноги.

— Он вполне мог быть отцом Ангела, — сказал он.

Подхватив свои вещи, Айан быстро пошел вниз по длинному участку осыпающихся серых камней, закидывая рюкзак за спину. Ветер хлопал его по бедру пустым рукавом куртки.

Глава 2

Мне тогда показалось странным, что Карлос должен был объявиться там, в Пунта-Аренас, после того как был арестован по подозрению в убийстве девушки, которую он никогда не видел. Странно было и то, что ни Айрис, ни Айан, похоже, этому сильно не удивлялись. Складывалось такое впечатление, что они едва ли это не предвидели. Можно еще понять, что Айрис этого ожидала, но Айан… Проблема состояла в том, что чем больше времени я с ним проводил, тем меньше, казалось, я его знал, и все мои осторожные расспросы о его связях во внешнем мире за пределами Пунта-Аренас натыкались на каменную стену молчания. Этот человек все больше и больше становился для меня загадкой.

«Айсвик» снова подняли на стапель, и мы питались на берегу не то в ресторане, не то в закусочной позади доков. В тот вечер после ужина, не упоминая Карлоса, Айрис принялась снова рассуждать о той роли, которая предназначалась «Санта-Марии» в Фолклендской войне, расспрашивая сначала Нильса, а потом Айана, действительно ли аргентинские военные намеревались проникнуть на этом корабле в зону отчуждения.

— Если его планировали использовать в качестве шпионского судна, его бы мгновенно обнаружили и взяли на абордаж или попросту подорвали.

— Он деревянный, — возразил Нильс. — Его не так просто засечь радарами.

— Если британские военные корабли не смогли его обнаружить, то «Харриеры» уж точно должны бы были.

Она взглянула на Айана.

— Вас поэтому так интересует «Санта-Мария»? Вы хотите выяснить, для чего его готовили?

Он ничего на это не ответил, упершись левым локтем в стол и ссутулив плечи.

— В этом нет смысла, — сказал я. — Старые корабли хоть и построены из дерева, все же имеют на борту достаточно металлических деталей, чтобы быть обнаруженными радаром. Орудия, якоря, крепеж, металлические хомуты вокруг мачт…

— Нет, — вдруг взволнованно возразила Айрис. — Хомуты на мачтах, все крепления на палубе — все пластмассовое. Все, что первоначально было металлическим, было удалено и заменено специально изготовленными углепластиковыми аналогами.

Она разговаривала с рабочими судоремонтной верфи, расспрашивала их о «Санта-Марии». Один из них рассказал ей о креплениях на палубе, и его слова подтвердил ей флотский офицер, который был в Пунта-Аренас, когда сюда на буксире привели фрегат, и теперь снова несший дежурство в порту.

— Переоборудование корабля, таким образом, обошлось в огромную сумму, — сказала она, и ее слова вызвали интерес Айана. — Для чего же это было сделано, если не для использования его в целях шпионажа? Они так его и не задействовали, так ведь?

Он помотал головой.

— Тогда как же он оказался там, среди льдов моря Уэдделла? Вы это приехали выяснить?

Улыбаясь, он снова покачал головой.

— Мы не знаем, что он там. Наверняка не знаем. Но если он там и нам удастся туда добраться… — он замолчал, продолжая улыбаться, потом чуть пожал плечами, — тогда мы узнаем его тайну, не так ли? Я склонен согласиться с Нильсом. Думаю, у какого-то военно-морского офицера, у которого фантазия возобладала над здравым смыслом, возникла идея провести его незамеченным в зону отчуждения и использовать его как корабль-шпион. И если этот офицер в высоких чинах…

Ненадолго прервавшись, он продолжил размышлять вслух:

— Некому было предупредить его, что ничего из этого не выйдет. Никогда не предпринимались попытки, по крайней мере, мне об этом ничего не известно, создать деревянный корабль, полностью лишенный металлических деталей, с тщательно экранированным электрооборудованием. По тому же принципу, по которому пластиковые колпаки защищают наши береговые радиолокационные станции. Но, разумеется, война очень скоро закончилась.

— После войны, — возразила она. — Они ходили на нем после войны. Я узнавала, когда делала запросы в Ушуайе.

— Запросы? — Он поднял голову. — Какие запросы?

— Насчет Чарльза. Думаю, отчасти и я могла быть причиной того, что Ангелу была предоставлена возможность совершить полет над морем Уэдделла.

— Он испытывал «Фоккер» на предмет возможности работы в условиях Антарктики.

— Он нашел «Санта-Марию». Это я знаю. Так что он убил двух зайцев одним вылетом.

Она хихикнула от этой своей игры слов.

— Он проводил испытание и в то же время мог проверить верность слов Чарльза.

Айан нахмурился.

— Я думаю, он совершал тот испытательный полет до того, как там распространились слухи о застрявшем во льду старинном корабле.

— Он говорил вам, когда он туда летал?

— Нет.

— А если он летал туда до того, как самолет, на котором был ваш супруг, потерпел крушение…

Он не стал продолжать, но вывод и без того был очевидным. Если он совершал испытательный полет до авиакатастрофы, то, значит, у него были иные причины искать «Санта-Марию».

— Когда он вышел из Ушуайи? — спросил он ее.

— Я не знаю. Я спрашивала, но там не было никого, кто видел бы его отплытие.

— Такой корабль обязательно станет центром внимания, и его отсутствие в порту не может остаться незамеченным и не вызвать разговоров. Кто-то там должен быть…

— Он стоял не в порту. Похоже, никто не знал, где он был спрятан. Он был на военно-морской судоремонтной верфи до самого конца Фолклендской войны. Потом он исчез, и никто не смог мне сказать куда.

— Сразу же, как закончилась война?

— Да, сразу после ее окончания.

— Вы хотите сказать, что именно тогда он ушел на юг, сразу после войны?

Но этого она не могла сказать наверняка.

— Кое-кто там считает, что его спрятали в одной из маленьких бухт. Там есть сотни мест, где он мог бы пристать к берегу или стать на якорь. Достаточно взглянуть на карту. Весь запад этой части страны представляет собой лабиринт островов, проливов и укромных местечек.

Он прицепился к этим ее словам:

— Укромных местечек? Почему вы употребили это выражение? На то есть особые причины?

Она чуть заметно пожала плечами.

— Были кое-какие разговоры. Слухи, сами понимаете. После войны всегда ходят слухи. Говорили об английском разведывательно-диверсионном отряде. И о лагере.

— Какого рода лагере?

Но она не знала, то были лишь разговоры.

— И я туда ездила ради мужа, а не «Санта-Марии».

— Кто-нибудь когда-нибудь упоминал Desaparecidos?

— Я не помню. Может быть. Но для меня это не имело большого значения. Я думала о Чарльзе.

Меня разморило в тепле закусочной, и я, должно быть, начал задремывать, так как следующие слова, которые я услышал, были сказаны Нильсом:

— Ja. Чтобы испытать как следует, мне нужен весь день.

И ответ Айана:

— Тогда, значит, в четверг.

— О’кей. Начнем рано утром, пока вода спокойная. Потом, если поднимется ветер, тоже хорошо, я проверю этот вал в условиях качки.

Айан кивнул:

— В четверг. Но вы сначала позвоните в метеоцентр. Мне не нужен весь день штиль. И шторм тоже не нужен. Нужна хорошая переменчивая погода. И для Пита и его парусов это тоже будет полезно.

Тогда я полностью пришел в себя.

— Парусов? У меня пока нет никаких парусов.

— Паруса готовы, — сказала Айрис. — Я показывала вам телекс в субботу. Их погрузили на транспортное судно «Антон Варга», которое вышло из Вальпараисо в прошлую среду.

— Значит, на четверг назначаем морские испытания, — сказал Айан, глядя на меня. Он поднялся из-за стола. — А если к тому времени новые паруса не придут, поднимете старые, идет?

Я кивнул, соглашаясь. Старые паруса были залатаны везде, где нужно. Они прекрасно подойдут для испытания такелажа.

Он задержался на кассе оплатить счет. Мы все трое поднялись на ноги и стали натягивать на себя штормовки. Во все время нашей трапезы дождь барабанил в оконные стекла. Айрис взяла меня за руку, как мне показалось, взволнованно.

— В четверг наши первые испытания в открытом море. В четверг мне всегда везет. Если все пойдет как надо…

Но мои мысли уже были заняты всем тем, что предстояло сделать. Старые паруса еще нужно было привязать, а поскольку они были у вышедшего на пенсию рабочего судоремонтного завода, который подвизался на изготовлении и ремонте тентов и крышек люков, я пока не мог проверить блоки для проводки шкотов. Кроме того, трудности могли возникнуть при управлении парусами в одиночку, и если вдруг начнется сильный ветер и придется взять рифы на парусе[115]… Нам отчаянно не хватало людей, так как Нильс должен находиться в рубке, приглядывая за двигателем, и только Айана можно было привлечь к работам на палубе при условии, что на руле будет стоять Айрис.

Я пытался с ними спорить, но, хотя они и согласились, что было бы намного легче, если бы мы отложили испытания до того, как в конце месяца приедут Гэлвины, Айан все равно настоял на том, чтобы все сделать в четверг.

— А если будет плохая погода? — спросил я. — Проблема не только в парусах. Вы оба видели карты. Кому-то нужно вести корабль.

Я уже выяснил, что из всех нас только у меня был штурманский опыт.

— А если ветер налетит на нас с гор, порывы будут нисходящими.

Они оба знали, что это значит. Чудовищные шквалы обрушивались почти вертикально на поверхность воды и могли опрокинуть судно со всеми поднятыми парусами.

— Вы представьте, как в таких условиях брать рифы на парусах.

Тогда я им рассказал про рифление. На «Айсвике» не было механизма закатывания парусов. Уменьшение площади осуществлялось притягиванием паруса риф-штертами, продетыми в люверсы, к гику, а в условиях пролива мне постоянно придется определять наше положение, сверяясь с картой.

— Будем решать проблемы по мере их возникновения, — сказал Айан, выслушав меня. — Я хочу посмотреть на «Айсвик» на ходу, чтобы мы могли понять, какие дальнейшие осложнения могут возникнуть. О’кей?

Он направился к двери.

— Хватит спорить, Пит. Испытания назначаем на четверг, на девять утра, а если погода будет плохой, ограничимся испытанием двигателя.

Ссутулив плечи, он вышел под осыпающее градом небо. Догнав его, я, стараясь перекричать грохот градин по железным крышам и рокот разбивающихся о причал волн, напомнил ему, каким непостоянным может быть ветер, как быстро он иногда поднимается.

— Мы можем поднять все паруса при относительно тихой погоде, и в следующую минуту налетит шквал с дождем и погонит нас вперед, и что я должен буду делать при избытке площади парусов и видимости, близкой к нулю?

— Наделать в штаны, надо полагать. — Обернувшись ко мне, он заговорил ледяным от злости голосом. — Бог мой, мужик! Прекрати паниковать. Принимай жизнь такой, как она есть.

— Но…

— Заткнись, черт тебя дери! Слышать больше ничего не желаю на эту тему! Четверг, девять ноль-ноль, испытания в море. Все понятно?

— Все будет в порядке, Пит. — Поравнявшись с нами, Айрис поспешила погасить конфликт. — Он прав, не нужно волноваться.

Я ощутил ее руку на своей.

— Я попрошу капитана Фредди быть штурманом, — прибавила она. — Не сомневаюсь, он согласится. Он будет рад. Ну? Это вас успокоило?

— Да, — выдавил из себя я.

Но это было не так, и, несмотря на усталость, в ту ночь спать я не смог. Может, дело было в кофе, но я час за часом лежал без сна, перебирая в уме по кругу все возможные происшествия, последствия которых могли стать катастрофическими.

Молодая женщина, имеющая лишь общие представления о навигации, и мужчина, мало того что однорукий, так еще, при его склонности к механике и электронике, вряд ли сможет отличить фок-мачту от грот-мачты. Хотя «Айсвик» был оснащен мотором, он все же нес значительную площадь парусов. Он имел вооружение по типу шхуны, грот-мачта несла огромный стаксель и такой же грот, а на фок-мачте, помимо верхнего и нижнего прямого паруса, имелся стаксель и полный набор кливеров.

В моем распоряжении было всего три дня, а паруса были мокрыми. Старик занимался ими на втором этаже судоремонтного завода и закончил в пятницу, а так как возникла срочная потребность в этом помещении, их вынесли под открытое небо. Мне никто об этом не сказал, и в результате они пролежали там весь уик-энд. Дождь лил всю ночь с субботы на воскресенье. То было, как говорили, необычное явление, чтобы дождь шел так долго. Но в ту ночь именно так и случилось, и паруса набрали в себя столько воды, что, казалось, весили целую тонну, когда мы клали их на тележку, взятую на верфи, чтобы перевезти к кораблю.

К счастью, с полудня установилась хорошая погода и ветер помогал им просохнуть. С помощью Айрис я поднял кливера, грот и трисель вверх ногами — известная уловка, чтобы максимальная площадь паруса оказалась наверху мачты. Но даже так я потратил целый день. Тяжелую синтетическую парусину яростно трепал усилившийся западный ветер, устремляющийся вдоль пролива к северу. На этот шум собралась половина всего портового люда. Думаю, им никогда не доводилось видеть поднятые кверху ногами паруса, да и без того они были полны любопытства, как слоненок Киплинга, и закидали нас всевозможными вопросами, но особенно — когда и куда мы собираемся и сколько нас человек. «Айсвик» так долго стоял пришвартованным у причала, что они, видимо, воспринимали его как нечто от него неотъемлемое.

Тот день не прошел совсем даром, так как бо́льшую его часть я потратил, глядя в навигационные карты номер 1281 и 1337 и пытаясь запомнить наиболее опасные места, а кроме того, промежуточные пункты, направления и все маршруты, по которым нам придется идти как в северном, так и в южном направлениях от Пунта-Аренас.

Первым делом в то утро спустили корабль со стапеля. Заводской катер отбуксировал нас назад к пристани, и Нильс без промедления приступил к своей работе в машинном отделении, в результате чего в рубке я остался один на один со штурманским столом. Во вторник все было иначе, когда Нильс снимал кожух с двигателя и большой дизель «Мерседес» грохотал, пока он пристально наблюдал за работой вала и дополнительным генератором, соединяя и разъединяя муфту сцепления.

Во вторник нужно было поднять паруса в правильном положении, проверить работу лебедок для выбирания шкотов, хомуты, которые нам самолетом прислали из Буэнос-Айреса, вправить грота-шкот в большой блок из титана и углеволокна, также новый, и провести тренировку по рифлению парусов. Айан должен был находиться у мачты, стравливая лебедкой фал. Моя роль состояла в том, чтобы тянуть вниз канат, пропущенный через кренгельс задней шкаторины и наматывать его на утку, в то время как Айрис должна была делать то же самое с кренгельсом передней шкаторины, затем идти назад вдоль гика и, приспуская парус, фиксировать его в нужном положении риф-штертами. Я заставлял их повторять эти действия снова и снова, пока Айан в итоге не потерял терпение, заявив, что у него есть еще и другие дела.

— Ладно, просто запомните, что нужно делать, когда я крикну «один риф взять».

— Хорошо-хорошо.

Думаю, он и приблизительно себе не представлял, как все это будет в открытом море, при штормовом ветре, ночью.

Пару секунд я стоял, просто наблюдая за ним.

— Думаю, вам нужно кое-что себе уяснить.

Он уже собирался спускаться вниз, но задержался, видимо, уловив серьезность моего тона.

— Слушаю.

— Вы говорили, что я буду отвечать на корабле за паруса, верно?

— Да.

Он выпятил подбородок, и мне показалось, что он готовился к чему-то неприятному.

— Если я буду заведовать парусами, — медленно произнес я, — значит, палуба принадлежит мне. Наверху старший я, и вы мне подчиняетесь, вы и Айрис, Нильс, Гэлвины, все. Вы будете выполнять все мои приказы без обсуждения и споров. В противном случае я не пойду с вами. Это будет слишком, черт возьми, опасно. Понимаете? Либо будет так, как я говорю, либо мы не выживем, когда начнутся настоящие трудности.

Повисла тишина. Айрис стояла на крыше рубки, взявшись за рукоятку верхнего штурвала. Айан застыл на входе в рубку, видны были лишь его голова и плечи. Он прищурил глаза, как будто обдумывая услышанное. Наконец, подняв голову, он глянул на меня и сказал:

— На палубе вы босс, я с этим согласен.

Неожиданно он рассмеялся.

— Вы разбираетесь в этих вещах, и мы будем выполнять ваши распоряжения, но вы не слишком-то заноситесь, а то я, право, задам вам перцу тут, внизу, и там, на льду. То же и Айрис, правда, детка?

Он ткнул в мою сторону пальцем:

— Вы здесь, наверху, начальник, потому что знаете свое дело, но не забывайте, это моя экспедиция. Я выложил за нее бабки. И Айрис, это из-за нее все мы, пять человек, оказались здесь. Так что имейте в виду, приятель, я не очень люблю людей, которые задирают нос.

Кивнув, он нырнул вниз, сказав напоследок:

— Молитесь, чтобы в четверг была хорошая погода.

День близился к вечеру, и мое терпение подходило к концу. А чего они ожидали? В последний прогон вдруг со свистом налетел такой порыв ветра, что корабль едва не оторвало от причала, по крайней мере, могла сломаться мачта или порваться грот. В общем, я устал, мы все уже устали, и Айан выпустил топенант, когда я скомандовал приспустить грот… При мысли о разрушительных последствиях неумелого обращения со снастями у меня по спине побежали мурашки, и я поймал себя на том, что молю Бога, чтобы Гэлвин оказался дельным помощником.

В тот вечер я не стал пить кофе и заснул прямо за столом. Разбудил меня Нильс. Остальные уже ушли. По-прежнему только он один из нас ночевал на борту.

— Дождь закончился, идите спать.

Я окинул взглядом помещение кают-компании, большой стол в кардановом подвесе. Здесь, как в столярной мастерской, повсюду валялись инструменты и древесная стружка. Но понемногу все обретало законченный вид. Каюты и гальюн теперь были с дверьми, а по потолку везде были прикреплены удобные ручки.

— Это хорошая вещь, ja, — сказал он, глядя, как я потянулся к одной из них для устойчивости. — Будем, как обезьяны, перелетать от одной ручки к другой.

Он проглотил остатки своего аквавита[116] и поднялся на ноги.

— Но с ручками лучше, намного-намного лучше. Меньше костей переломаем, да?

Хохотнув, он обнажил свои потемневшие зубы.

Я снова уснул, как только влез на свою полку над Айаном, и ни разу не проснулся, пока луч света через окно не стал светить мне в лицо. Сразу же после завтрака я снова устроил им парусный тренинг, на этот раз привлек и Нильса, потом объяснил, как нужно перебрасывать парус при повороте через фордевинд в том случае, когда кто-то из нас оказался за бортом. Не так-то просто проводить учения на палубе, когда корабль стоит пришвартованным к причалу. Мы два раза повторили всю последовательность действий, и на этом я остановился, так как нужно было произвести кое-какую модернизацию проводки шкотов генуи[117], кроме того, необходимо было отрегулировать оттяжку грота-гика. У остальных тоже были дела, которые нужно было закончить до того, как мы в конце концов отправимся в испытательное плавание. Еще в тот вечер я учил их читать карты и прокладывать курс. Айан все схватывал на лету, но даже при этом я с ужасом обнаружил, какие огромные пробелы в знаниях подобного рода еще предстояло восполнить, а ведь мы собирались в моря с едва ли не худшими условиями на земле.

На следующий день, в четверг, меня снова пробудило солнце, но оно оставалось на небе недолго. К тому времени, когда мы позавтракали, небо затянули облака, над вершинами гор на западе нависли темные тучи и в проливе поднялся ветер. Я пытался уговорить Айана изменить последовательность испытаний мотора и парусов. Он согласился с моими доводами, что нужен умеренный ветер, по крайней мере, на словах, но отказался проводить проверку парусов в первую очередь.

— Если с двигателем или с этим валом что-то не так, то чем раньше я об этом узнаю, тем лучше. Сначала испытаем двигатель, затем поднимем паруса и протестируем муфту сцепления вала и новый генератор. О’кей?

Мерседесовский дизель уже рокотал свою бравурную мелодию, и через десять минут мы отошли от причала с Айрис у штурвала и Айаном, прокладывающим курс на карте под моим руководством. Я был бы рад, если бы на руле стоял капитан Фредди. Его присутствие прибавило бы мне уверенности, но его, к сожалению, пригласили на борт панамского танкера, и мы вышли без него. Шум в рубке был таким сильным, что разговаривать было практически невозможно. Нильс снял кожух, гасивший рев мотора, и сидел на полу, свесив ноги над рокочущим монстром, пока мы удалялись от пристани. Выйдя в пролив, мы свернули к югу и легли на тот же курс, по которому ходили в воскресенье на полужесткой надувной лодке, направляясь к полуострову Брансуик. Ветер дул в обратном приливу направлении, и частые волны шумно разбивались о нос корабля.

Склонившись в сторону от штурвала, Айрис крикнула Нильсу:

— Все нормально?

— Ja, — кивнул он.

Она обернулась ко мне, улыбаясь.

— Все в порядке, никаких накладок.

— Да, все нормально, — согласился я.

Но это пока. У меня пересохло во рту. Ветер усиливался.

Нильс час провозился с мотором, прежде чем наконец сказал, чтобы я поднимал паруса и уваливался под ветер, чтобы раскрутить гребной винт при отключенном моторе и проверить работу генератора. К этому часу ветер усилился до пяти баллов и время от времени со шквалом налетал дождь. При подъеме парусов произошла лишь одна заминка, когда я, как Айан два дня назад, схватил топенант вместо кливер-фала. Я решил поднять мидель-кливер, и, пока мы еще шли против ветра на моторе, я взял риф на гроте. Таким образом, когда мы стали по ветру, площадь парусов оказалась слишком малой для выработки достаточного количества энергии при отключенном двигателе. Это было так, поскольку двухлопастной пропеллер, который Нильс прикрепил на верхних салингах, поднявшись по выблёнкам[118] на фок-мачту вскоре после того, как генератор был установлен, вертелся как следует.

— Вы слишком перестраховываетесь, — сказал мне Айан. — Нужно отдать риф на гроте и поднять кливер побольше. Если это не поможет, поднимем прямые паруса.

В конце концов я уступил. Конечно, это было неправильно, но это его корабль, и по обе стороны от нас была суша. К этому времени наши движения уже стесняли надетые штормовки и страховочные ремни, поэтому на замену кливера и отдачу рифа на гроте ушло намного больше времени, чем я предполагал, и, когда мы снова увалились под ветер, мы уже были далеко за Пуэрто-Амбре и оконечности полуострова Брансуик, приближаясь к острову Досон с его поросшей бурыми водорослями россыпью рифов.

Тогда я сделал разворот оверштаг, так как в порывах сила ветра доходила до семи баллов, налетал проливной дождь, видимость стала менее четверти мили. Нильс находился на корме, испытывая механизм аварийного отключения винта. Гребной винт и кронштейн, на котором он был зафиксирован, поднимались в углубление в транце во избежание повреждения лопастей плавучими льдинами. Я включил радиолокацию, радуясь в душе тому, что теперь нашей скорости хватает для выработки генератором электроэнергии, достаточной для отображения ясного контура береговой линии. Индикатор скорости теперь, при попутном ветре, показывал десять с половиной узлов.

Нильса долго не было, а когда он вернулся в рубку, мы уже были далеко за Пунта-Аренас.

— Все в порядке, работает как надо.

Он заглянул в машинное отделение, потом снова стал рядом, щелкая тумблерами на панели управления, включил практически все приборы: эхолот, радионавигационную систему «Декка», систему спутниковой навигации, сигнальные огни наверху мачты и на корме, в общем, все. Энергии теперь было достаточно, чтобы питать их все, за исключением прожектора на крыше рубки — когда Нильс его включил, от него едва исходило тусклое свечение.

— О’кей?

— Ja, о’кей.

Выключив все, он стал проверять небольшую электроплитку, установленную по настоянию Айана для экономии горючего. Она раскалилась докрасна даже при включенной микроволновой печи.

— Ладно, достаточно! — крикнул я ему.

Нужно было снова включать двигатель, так как к этому времени мы уже были напротив Пуэрто-Зентено, где после поворота к востоку следовали два узких прохода, Сегунда-Ангостуа и Примера-Ангостура, и выход в Атлантический океан. Магелланов пролив здесь сильно сужался, и береговая линия Огненной Земли отображалась на экране радиолокатора в опасной близости. Через считаные секунды она уже была видна невооруженным взглядом. Там кругом были рифы и скалы, и я стал спешно разворачивать корабль, выкрикивая команды, курс для Айрис на руле, Нильсу и особенно Айану, который быстро приобретал опыт обращения с кливер-шкотом. Я уступил ему место у лебедки, он мог с ней управиться и одной рукой. Грот с оглушительным шумом яростно хлопал на ветру.

Я повернул левым галсом, с большим креном вправо и едва не заливающей палубу шипящей водой, мы постепенно отошли от берега. Внезапно мы оказались в пустоте, где ничего кроме тумана и бушующих волн не было видно, при явном избытке поднятых парусов, и, что меня пугало чуть ли не до смерти, прилив быстро тащил нас к Сегунда-Ангостура, второму из двух узких проходов, снося к берегу. Если нас втолкнет в расширяющуюся часть пролива между этими двумя узкими местами, мы окажемся в месте столкновения тихоокеанского и атлантического приливов и отливов. Скорость приливного течения в Примера-Ангостура, даже более узком, чем Сегунда-Ангостура, доходила, согласно лоции, до восьми узлов!

Миновал очередной шквал, туман немного рассеялся, и мы смогли воочию убедиться в силе увлекающего нас течения по тому, как быстро «Айсвик» проносился мимо берега.

Что было в следующие полчаса, я плохо запомнил. Как-то нам удалось зарифить парус, но на это потребовалось определенное время, и я не раз во время часто налетающих шквалов опасался, что ветер разорвет в клочья эти ветхие паруса, а то и сломает мачту. Дважды мы ложились на другой галс, так как нас продолжало сносить на берег Патагонии, и все это время меня не покидало осознание того, что, если мы проскочим сквозь Сегунда-Ангостура, быть беде. Здесь проливы и отливы сменяли друг друга четыре раза в день, а не два, и перед моими глазами рисовалась жуткая картина, как нас гоняет туда-сюда на этом отрезке Магелланова пролива до конца наших жизней.

К тому времени, когда мы взяли рифы и шли на моторе, сила прилива уже была не максимальной, но даже при этом, казалось, прошла целая вечность, прежде чем эта злополучная Сегунда-Ангостура осталась у нас за кормой. Я шел настолько близко к берегу, насколько хватало смелости, и вдруг приливное течение перестало тащить корабль. Тогда, наверное, мы все испытали облегчение, близкое к состоянию эйфории, и, заглушив мотор, дальше продвигались при сильном ветре под парусом.

На пристани нас уже ждал грузовик. Водитель кипел от злости, пока мы неудачно совершали первую попытку подойти к причалу и пришвартоваться. За время нашего отсутствия причалил еще один сухогруз, и втиснуться в узкую щель между ними было непростой задачей. Грузовик стоял там уже четыре с лишним часа. Он привез первую партию заказанных Айрис припасов и материалов, и нам пришлось сразу же приниматься выгружать все и переносить на борт, даже не сделав перерыв, чтобы перекусить.

Такая возможность у нас появилась только через два часа, когда мы перетащили все коробки и ящики с грузовика на палубу, где обвязали веревками, накрыв брезентом, которым мы разжились на всяких случай. К тому времени, когда Айрис приготовила обед, мы, не чуя под собою ног, о еде уже не думали, а в конце трапезы Айан сделал нам кофе, щедро разбавленный почти черного цвета ямайским ромом.

Я спал как убитый в ту ночь, проснулся поздно, а когда прошел на пристань и спустился завтракать, за столом кают-компании уже сидел и ел какой-то человек. Он оглянулся вполоборота, когда я вошел, и стоявшая у плиты Айрис сказала:

— Карлос.

Тогда я его узнал. Он вскочил из-за стола, протягивая мне руку:

— Карлос Боргалини.

Не пожимая его руки, я пробормотал свое имя и отправился на свое обычное место.

— Карлос прилетел сегодня рано утром чартерным рейсом, — объяснила его появление Айрис. — Теперь нам нужно подобрать Ангела в Ушуайе.

— В Ушуайе! Но это же в проливе Бигл, на мысе Горн.

— Я знаю.

Подав мне мою тарелку, она снова обернулась лицом к плите.

— Кофе или чай? Сегодня на выбор.

— Кофе, — сказал я, откусывая от наколотой на вилку сосиски и думая о другом. — Об этом не может быть и речи. Чтобы попасть в Ушуайю, нужно пройти через лабиринт скал в Тихий океан, а потом повернуть назад в Бигл. Идти против господствующих ветров — совсем не то, что нам нужно.

— Это я и на карте могла посмотреть.

— Но чего ради? — Я обернулся к нашему посетителю: — Скажите ему, чтобы приезжал к нам сюда.

— Нет, как я уже говорил сеньоре, он встретит нас в Ушуайе, а не здесь.

— Нас? Вы сказали «нас»?

Он кивнул, улыбаясь, и в его глазах мелькнуло что-то дьявольское. Возможно, мне только показалось, поскольку порочный проблеск исчез в тот же миг, но я не сомневался, что его присутствие на корабле повлечет за собой неприятности. Он был смугл, настоящий сицилиец, безус и смазлив, можно сказать, неправдоподобно миловиден. А то, как двигались его руки, его едва заметная улыбка удовольствия от моей бурной реакции — все в нем свидетельствовало о греховной изнеженности его натуры.

— Он хочет отправиться с нами, — сказала Айрис.

Я стал возражать, но она предложила подождать Айана, и тогда мы все вместе могли бы это обсудить.

— У меня есть кое-какой опыт хождения под парусами, смогу помочь на палубе или стоять на руле.

Он говорил почти на безупречном английском, с едва заметным акцентом.

— Какой именно опыт?

— В основном на швертботах, но немного и на яхте из Буэнос-Айреса после войны.

Имелась в виду, конечно, Фолклендская война.

— Моей семье принадлежит небольшая моторная яхта.

— Вы ходили в море с вашим отцом?

Это представлялось мне маловероятным, исходя из того, что я слышал о бойфренде Розали Габриэлли. Однако он, возможно, имел в виду какого-то другого члена семьи Боргалини.

Улыбнувшись, он помотал головой. Он был очень красив, когда улыбался.

— У вас нехватка рук, поэтому, думаю, я вам пригожусь.

Кивнув, я продолжил завтракать. В общем, не имело значения, с кем он ходил в море. Главное, что у него был как раз нужный опыт хождения и на швертботах, и на яхте. К тому времени подошел и Нильс, и, когда появился Айан, мы уже пили кофе. Он был в дурном настроении. О Карлосе он уже знал. Женщина, ведущая домашнее хозяйство у капитана Фредди, ему рассказала. Карлос поднял ее, постучав в дверь, в седьмом часу утра, и, так как он сообщил ей, что является родственником сеньоры, она постелила ему в маленькой комнатушке в задней части дома.

— Ты, — сказал Айан, свирепо глядя на него сверху вниз. — Какого черта ты тут делаешь?

Карлос поднялся на ноги. Судя по всему, ему не сказали, кто такой Айан.

— Карлос Боргалини, — сказал он, протягивая руку.

Айан не обратил на нее внимания.

— Я знаю, кто ты такой. Я задал тебе вопрос.

Очаровательно улыбаясь, он принялся объяснять.

— В Ушуайе! Почему в Ушуайе?

— Марио говорил, вы поймете.

— Марио? Вы имеете в виду нашего друга Коннор-Гомеса, ну, то есть Ангела?

Айан пару секунд пристально на него глядел, затем обернулся к Айрис:

— Дайте мне кофе, бога ради. Утро было ужасным.

Он не пояснил, почему оно было ужасным, но Нильс уже успел мне рассказать, что он рано пришел на борт «Айсвика», взял какие-то бумаги из своего портфеля, лежащего под замком в ящике позади штурманского стола, после чего ушел в город, где нашел человека с факсимильным аппаратом.

— Да, и снегоход по ошибке выгрузили в Рио-Гальегос бог знает с какой стати. Пришлось и это тоже улаживать.

К моему несказанному удивлению, он, похоже, был не против того, чтобы начать путь, сначала направившись к западу, и затем юркнуть в пролив Бигл. А когда я начал ему доказывать, что неразумно высовываться в Тихий океан и потом заворачивать к мысу Горн только лишь из-за того, что Коннор-Гомес хочет сесть на корабль в Ушуайе, а не в Пунта-Аренас, он оборвал меня, сказав, чтобы я не лез не в свое дело.

— Это мое дело, — раздраженно возразил я. — Неопытный экипаж…

— Закройте рот, в конце концов!

Он схватил меня своей стальной клешней и, вытянув шею вперед, уставился на меня ледяным взглядом:

— Делайте свою работу, а я займусь своей. Мы подберем его в Ушуайе, если он так хочет.

— Хотите сказать, что он персона нон грата здесь, в Чилийском порту?

— Я же вам сказал, не лезьте не в свое дело. — Стальные пальцы впились мне в руку. — О’кей?

Он выдержал паузу, затем отпустил меня, и его лицо смягчилось улыбкой.

— Есть и хорошая новость: «Антон Варга» прибывает около пол-одиннадцатого. К полудню выгрузят ваши новые паруса.

Айрис подала ему кофе, и он уселся.

— Первым делом запишем все наши грузы и разложим по местам. Потом можете приступать к проверке парусов. Карлос будет вам помощником.

Парень оказался на удивление дельным. Он хоть и выглядел женоподобным, но энергии в нем было хоть отбавляй. К тому же он был достаточно смышленым. Он мгновенно выучил предназначение всех канатов, так что весь оставшийся день, когда все припасы и материалы были разложены по своим местам в зависимости от порядка их использования и я смог приступить к парусам, стало ясно, что ему можно доверить значительную часть работы с концами и лебедками, пока мы их поднимали один за другим, проверяя, насколько это возможно при ветре, приходящем к нам из-за носа сухогруза, пришвартованного у нас за кормой.

Оказавшись, таким образом, в его обществе, я воспользовался возможностью попытаться выяснить его связи с семейством Коннор-Гомесов. Скорее всего, второй такой же шанс мне уже не представится, поскольку, когда мы все семеро, а с ним нас будет восемь человек, станем жить бок о бок на борту, уединение станет недостижимой роскошью. В первую очередь меня интересовало его родство с Айрис и причины его явного намерения примкнуть к экспедиции. Вспоминая выражение его лица, когда он глядел на нас через потолочное окно «Катти Сарк», я склонялся к мысли, что между ними что-то должно было быть.

Сперва я попробовал спросить его прямо:

— Ты родственник Айрис, я так понимаю?

Но он лишь рассмеялся.

— Такая вот родственница, убежала, притворившись мертвой, и оставила меня греть нары.

Ничего толком я от него не добился, а когда я спросил его, в каких связях он состоит с семьей Коннор-Гомес, он ответил, что если Айрис до сих пор мне этого не рассказала, то он быстрее умрет, чем сам об этом скажет.

Позже я попытался применить иную тактику, похвалив его за сноровку, с которой он управлялся с хитросплетениями такелажа «Айсвика», и предположив, что у него, видимо, был хороший учитель.

— Самый лучший, — сказал он с сияющими глазами.

— Кто же он?

Он взглянул на меня настороженно.

— Марио, конечно.

— Марио? Какой Марио?

— Марио Боргалини.

Но когда я спросил его, отец ли ему Марио Боргалини, он пожал плечами и отвернулся, бормоча:

— Я не знаю, кто мой отец. Знаю только, что я Боргалини.

Он произнес эту фамилию едва ли не надменно, как будто гордился тем, что он — Боргалини.

— Хочешь сказать, ты не знаешь, кто твои родители?

— Нет, этого я не говорил. Мою мать зовут Розали. Она певица. В основном поет под гитару. Необыкновенная женщина, очень страстная.

Его глаза лучились при этом теплотой.

— И она очень красивая, даже сейчас, хотя ей было уже за сорок, когда я родился. И очень талантливая, — прибавил он. — Вы не слышали, как она поет? Розали Габриэлли. Все эти записи…

— Да, конечно.

Я вспомнил рекламу в магазине Кингс-Линна. То была музыка не в моем вкусе, но я смутно припомнил лицо ярко выраженной цыганской наружности с широко открытым белозубым ртом и черными как смоль волосами. Значит, то была его мать. Женщина, которая непродолжительное время была женой Хуана Коннор-Гомеса. А Марио — первое имя Ангела Коннор-Гомеса.

— Это Ангел научил тебя ходить под парусом, Ангел Коннор-Гомес, верно?

Он кивнул, снова отворачиваясь.

— Дома мы всегда зовем его Марио.

— Значит, он твой сводный брат.

Иначе быть не могло, поскольку Розали Габриэлли и его мать тоже.

— Наверное. Поднять фишерман[119]? Его испытываем следующим?

— Ты часто с ним встречался?

— С Марио? Нет. Я с ним мало виделся.

Он сказал это едва ли не раздраженно.

— Только в тот год, на каникулах. Я был школьником, он тоже был учеником в каком-то смысле, в Escuela Mecánica. И мы тогда, конечно же, часто уезжали из дому в Буэнос-Айресе. Мы колесили по всей Америке из-за выступлений матери.

— Сколько тебе было лет, когда он научил тебя ходить под парусом?

— Четырнадцать, кажется. А что?

Это возраст особой восприимчивости, и у меня возникли недобрые подозрения насчет их взаимоотношений.

— А что же Айрис? — спросил я. — С ней ты виделся?

— Нет, конечно. С какой еще стати?

В его словах, я бы сказал, содержалась капля яда.

— Как вы можете догадаться, — объяснил он, — семьи Коннор-Гомесов и Боргалини не общаются.

Он со стуком откинул крышку люка на баке и нырнул в парусную каюту. На этом разговор окончился.

Как только рассвело в воскресенье, грузовое судно, стоявшее за нашей кормой, ушло в пролив, и я развернул «Айсвик» при помощи завозного якоря, пока было пространство для маневра, так, чтобы он стал носом на ветер, затем еще раз поднял паруса один за другим, работая в паре с Карлосом. К сожалению, я не решился закрепить верхний и нижний прямые паруса, ограничившись тем, что мы лишь растянули их на шкотах, то же и с фишерман-стакселем. И был еще один парус, назначение которого я не вполне мог себе уяснить. Он был огромным, крепился на обе мачты и занимал все пространство между ними, его нижняя шкаторина заходила аж за рубку. Назначение блока позади верхнего прямого паруса, которое мне раньше казалось непонятным, теперь прояснилось. Карлос влез на фок-мачту, пропустил через блок длинную нейлоновую веревку, и, обернув ее вокруг «пуза» паруса, мы таким образом, не давая ему раздуваться на ветру, смогли его поднять.

К счастью, все паруса были выкроены правильно, передние шкаторины как раз на нужном месте, и только грот нужно было немного подогнать по задней шкаторине. Кроме того, я решил, что нужно прошить двойными швами нижние части парусов и латкарманы.

— Слава богу, что у нас парусное вооружение не как у джонки, — сказал Карлос, с улыбкой глядя вверх на хлопающий парус.

Ветер налетал довольно сильными порывами, и я не осмелился натягивать шкоты на парусах.

— Вы когда-нибудь ходили на джонке? Я один раз, в Рио-де-ла-Плата. Такая оснастка — мечта ленивого моряка, но для нас там слишком много лат, слишком много пришлось бы шить. У вас на борту есть швейная машина?

— Да, — ответил я.

— Хорошо, тогда я буду шить. Я этим занимался на борту яхты, когда плыл с Род-Айленда в Плимут, когда ехал учиться в Англию.

Тогда мне удалось выудить из него еще немного информации. Она была связана с его безумной идеей приобретения яхты и совершения кругосветного плавания.

— В одиночку? — спросил я его.

Он рассмеялся и сказал, что нет, не в одиночку.

— С Марио, конечно же.

— Ты хочешь сказать, что он намерен продать свою гасиенду в Перу?

— Нет, конечно, он не продаст гасиенду «Лусинда». Но когда мы получим деньги от страховой компании… Они нам должны много денег за пожар в магазине Гомесов.

— Разве не Айрис их получит?

— Нет, — улыбнулся он едва заметной гаденькой улыбочкой. — Марио позаботится об этом. Она не получит ничего. Ее отец все свое имущество завещал Марио и кое-что мне. Там хватит на несколько яхт.

Последние его слова были полны хвастовства, а взгляд был как у кота, пристально следящего за птичкой на заборе.

— А Эдуардо ничего. И Айрис тоже.

Порочные нотки снова зазвучали в его голосе. В ту минуту мне стало совершенно очевидно, что, каким бы полезным помощником он ни был, мне этот мальчик никогда не понравится. Именно так я о нем и думал — как о мальчике, хотя между нами не могло быть разницы больше, чем в несколько лет. Была в нем какая-то незрелость, как будто он рос без присмотра родителей и умственно так и остался непослушным ребенком.

И тем не менее мне, несомненно, повезло, что на палубе будет еще кто-то не только влюбленный в парусное судоходство, но и имевший опыт плавания в океане. И вдруг он на следующий день неожиданно объявляет, что идет в горы. С собой он брал рюкзак, в который запихнул штормовку, кое-какую теплую одежду, толстые носки, еду, а сверху привязал непромокаемый спальный мешок.

— Я слишком много уделяю времени учебе, а потом еще там, в камере…

Говоря это, он смотрел на Айрис, но продолжал улыбаться. Он, похоже, не таил на нее обиды.

— Нужно укрепить тело. — Он хлопнул себя по животу.

— Куда ты собираешься?

— Туда. — Карлос неопределенно махнул рукой в сторону севера. — Там есть дорога, ведущая за город и на верхушку полуострова Брансуик. Возможно, автостопом доеду до горнолыжных трасс. Сокращу себе путь на восемь километров. А когда заберусь наверх, смогу взглянуть на залив Сеньо Отуэй и все остальные водоемы, окружающие остров Риеско. «Сеньо» значит «матка». На карте он на нее и похож, это особое место.

Он продолжал смотреть на Айрис и улыбаться.

— Если я не вернусь послезавтра, вышлите, пожалуйста, спасателей.

Он взял самый легкий из четырех наших ледорубов, а также из ящика в лоцманском столе маленький пластмассовый карманный компас, который повесил себе на шею. Мы оба вышли на палубу его проводить, и, когда его худая подростковая фигурка исчезла за ангарами, я сказал Айрис:

— Я его не понимаю.

— Да? — процедила она холодно сквозь зубы.

— Он постоянно говорит «мы». Он, похоже, думает, что пойдет с нами. Так, что ли?

Она не ответила.

— Вы решите это в Ушуайе, я угадал? Когда приедет ваш брат.

— Я вам уже говорила…

Она не закончила, повернув к рубке.

— Почему он так хочет пойти с нами? — крикнул я ей вслед. — Хочет что-то доказать?

— Возможно. Посмотрим, что скажет Ангел. Какие между ними отношения, — сказала она неспешно, оглянувшись.

Вид у нее был обеспокоенный.

— Этот парень…

Она покачала головой. Бусинки воды алмазной россыпью сияли в черноте ее волос.

— Вы спрашиваете, хочет ли он что-то доказать. Думаю, ему, может быть, нужно доказать, что он мужчина.

Мимолетная улыбка коснулась ее губ.

— Думаю, его жизнь была не из легких.

Отвернувшись, она спустилась вниз.

В ту ночь, сам не знаю почему, возможно, приезд Карлоса напомнил мне, что до нашего отправления осталось совсем немного времени, в общем, я стал думать о цели жизни, моей жизни, и о том, почему я ввязываюсь в эти рискованные поиски корабля, который, может так оказаться, вовсе и не существует. С какой целью? Пытаюсь ли я что-то доказать?

Я оглянулся на прожитые годы — как мало там достижений, нет даже самых обычных, таких как дом, жена, дети. Этого ли я хочу?

Подумав о льдах, ожидающих меня впереди, я едва не рассмеялся вслух. Ничего подобного там я не найду. Так зачем я туда направляюсь? Чего же я, черт возьми, хочу вообще? Этот вопрос вертелся у меня в голове, пока не превратился в нагромождение ледяных глыб, а я стоял, пялясь вверх на Айрис, распростертую подобно ангелам, вырезанным на балках в церкви. Или нет, похожую, скорее, на резную фигуру на носу старинного парусника. С обнаженной грудью и развевающимися волосами, она взирала на меня сверху вниз, нос корабля врос в лед, а бушприт доставал до мчащихся по небу облаков. Она хотела что-то мне сказать, я видел, что ее губы двигаются, но слов разобрать не мог. А потом фигура превратилась в мою мать с лейкой в руках, она звала меня помочь ей управляться с цветами. Но цветов нигде не было, лишь огромная глыба льда нависала над обломком мачты и костлявый человек с заросшим бородой лицом пристально глядел на меня. И все это время звякали падающие кристаллы.

Тогда я проснулся от звенящего в ночной тиши, словно осипшая музыкальная шкатулка, будильника наручных часов Айана.

— Что на этот раз? — пробормотал я, пока он поднимался со своей постели внизу.

— Нужно успеть на самолет, — ответил он.

— Куда?

После долгого молчания он сказал:

— В Буэнос-Айрес, потом в Монтевидео.

— Наводить справки о «Санта-Марии дель Суд»?

Он не ответил, и я снова уснул. Он меня разбудил перед уходом, сказал, что его не будет три дня, а может, и дольше.

— Скажете Айрис, хорошо? И когда приедет Гэлвин, выведите снова с его помощью «Айсвик» и испытайте как следует эти новые паруса. О двигателе не думайте, сейчас нужно сосредоточиться на парусах и слаженности экипажа. Я не хочу, чтобы мы напоролись на рифы по пути к проливу Бигл. О’кей? Нужно, чтобы каждый точно знал, что он должен делать, что бы ни случилось.

Я увидел, как он поднял руку в скудном свете, льющемся через незашторенное окно.

— И не наскочите на берег, хорошо?

Потом он ушел, и через минуту я услышал гудение отъезжающего автомобиля.

Вскоре после рассвета поднялся очень сильный западный ветер с налетающими шквалами, приносящими снег с дождем. Наведя внизу порядок, мы принялись готовить снаряжение к приезду Гэлвинов в тот вечер, гадая, как там приходится Карлосу после первой ночи под открытым небом. Был уже конец ноября, и, хотя в планах было выйти в середине декабря, в обычное время начала экспедиций в Антарктику, теперь приходилось делать поправку на то, что начальным пунктом станет Ушуайа. Кроме того, чилийские синоптики что-то бурчали про озоновый слой и более раннее, чем обычно, вскрытие льда.

Стемнело, но Карлос не появился. Не появились и Гэлвины, их рейс задерживался из-за плохой погоды. При этом ветер начал утихать, и к тому времени, когда мы приступили к вечерней трапезе, небо прояснилось и почти полная луна взирала на нас из пролива, его вода вдруг стала совсем неподвижной и черной, как полированный обсидиан.

В этот вечер опять было рагу — мы ели побольше свежего мяса и овощей, пока была такая возможность, и только я отдал Айрис пустую тарелку для добавки, как на палубе раздался топот ног и чей-то голос позвал:

— Эй вы, там! Есть кто дома?

Потом чуть гнусавый голос окликнул еще раз, растягивая слова, теперь уже из рубки у нас над головами.

— Гэлвины!

Айрис вскочила на ноги.

— Давайте, спускайтесь!

Вошедший мужчина был высок, можно даже сказать, долговяз, с узким, покрытым бледными веснушками лицом, соломенного цвета волосами и интенсивно синими глазами, сияющими, как сапфиры, в ярком свете кают-компании.

— Энди Гэлвин, — представился он и, пока мы пожимали друг другу руки, прибавил: — А это моя жена, Гоу-Гоу.

Она еще не сошла с лестницы, виден был только низ ее темно-красных брюк. Вниз ввалился пузатый чемодан, а потом в мгновение ока она уже стояла рядом со своим мужем, а мы, застыв, молча на нее пялились. Все, что я запомнил от этой первой встречи с самой необыкновенной молодой женщиной, какую мне только доводилось видеть, это белое сияние ее крупных зубов, обнаженных в ослепительной дружелюбной улыбке, казавшейся еще шире от пурпурной помады, почти точно подобранной в тон ее брюк. Золотистая, цвета кофе с молоком кожа, широкие ноздри, глаза черные, а кучерявые волосы и того чернее, отчего она была поразительно похожа на страшненькую куклу-негритенка.

Я заметил тень злости, промелькнувшую на лице ее супруга. Айрис тоже этого не упустила, так как она оправилась от потрясения раньше, чем мы с Нильсом, и, поспешно шагнув вперед, гостеприимно обняла девушку.

— Добро пожаловать на корабль. Я — Айрис.

Она слегка замялась.

— Нам так и звать вас Гоу-Гоу или, может, лучше вашим настоящим именем?

— Нет, Гоу-Гоу, если вы не возражаете. Вы только взгляните на меня. Я даже и не вспомню, чтобы кто-то называл меня иначе.

Она рассмеялась. Смех у нее был низким и заразительным. От нее исходило обаяние, вмиг же нас покорившее, и в салоне сразу стало как будто светлее и веселее. Они ели в самолете, но не заставили себя долго упрашивать отведать нашего рагу. Позже, в более раскованной атмосфере, которая установилась после обильно сдобренного ромом кофе, он признал, что был не столь откровенен насчет происхождения своей жены, как ему, возможно, следовало бы.

— Я думал, что если расскажу, что она на четверть аборигенка, то это испортит все дело, а я очень хотел принять участие в этой экспедиции. Так же была настроена и Гоу-Гоу, после того как получила согласие своей фирмы.

Об этом первый заговорил Энди, не Айрис, но теперь, когда все открылось, я видел, что она нервничает.

— Есть два момента.

Она порывисто склонилась над столом, беря девушку за руку.

— Я беспокоюсь о Гоу-Гоу, Энди, не об экспедиции. Она ведь из теплого климата.

— Я тоже, — ввернул Гэлвин.

— Нет, генетически нет. У вас нордический тип, достаточно взглянуть на вашу кожу.

— А она на четверть черная, вы это хотите сказать?

Сказал он это с вызовом, едва ли не задиристо.

— Нет, я хотела сказать не это. Цвет кожи не имеет значения, кроме того, что он свидетельствует о предрасположенности к жаре, а не к таким холодам…

— Она привычна к холодам, миссис Сандерби. Ее отец родом с Оркнейских островов[120], а когда она окончила ветеринарный колледж, начала работать в Снежных горах[121]. Там я ее и встретил. Так или иначе, естественная среда обитания австралийских аборигенов — пустыня. В случае племени ее матери — пустыня Симпсона, где ни один белый человек не выживет без доставки продовольствия по воздуху, а они живут там, совершенно ни в чем не нуждаясь, в адской жаре в течение дня и лютом холоде ночью. Попробовали бы вы так, миссис Сандерби, еще и без одежды…

Рассмеявшись, Айрис подняла руки вверх:

— Ну ладно, мистер Гэлвин…

Она передразнила его официальность.

— Если только ей это не навредит. Я не хотела бы, чтобы Гоу-Гоу пострадала от вашего стремления примкнуть к нам.

— Она не пострадает. Я позабочусь об этом.

Склонившись над столом, он спросил, пристально глядя на Айрис:

— Вы сказали, что есть два момента. Какой второй?

— Ее опыт в море!

— Практически нулевой. Это я сообщил вам в письме. Мы женаты меньше года, и после приобретения дома я не мог позволить ничего большего, чем старый спортивный швертбот. Она немало на нем ходила, так что корму от носа отличить может, умеет лавировать и перекидывать парус, и, хотя она коротышка, я вас уверяю, делает она это быстро и уверенно. Правда, дорогая?

Он улыбнулся ей, потом нам.

— Я это утверждаю не голословно. К тому же она, — прибавил он более серьезно, — отличный ветеринар и умеет обращаться со множеством повреждений костей и отличит опухоль от беременности.

Он снова сбился на шутливый тон.

— В общем, определяйтесь, а утром сообщите нам свое решение.

Поднявшись на ноги, он продолжил:

— А сейчас мы бы с радостью познакомились с нашими койками и повалились. Из-за погоды и каких-то проблем у экипажа самолета мы добирались сюда три дня, и теперь оба едва стоим на ногах.

Они остались ночевать на борту, так что Нильс и Айрис решили, что будем завтракать в девять, чтобы дать им возможность подольше поспать. Но когда я пришел на следующее утро, они уже были на палубе.

— Еле дождался, чтобы все тут посмотреть.

Он был бодр и весел, а его жена стояла у штурвала наверху, ярко-красная вязаная шапка с ушами совершенно изменила ее внешность.

— Уже во всем разобрался, с прямыми парусами и остальным, за исключением пары канатов за фок-мачтой. Вы ставите между мачтами генакер, да?

Я кратко ввел его в курс использования фишерманов и узких стакселей, после чего мы направились вниз завтракать. Проходя через рубку, он задержался наверху сходного трапа.

— Хорошее у вас тут оборудование. — Он кивнул на радиоприборы позади штурманского стола. — Неплохой комплект для любительской радиосети и для однополосной модуляции на высоких частотах. У кого-нибудь на борту есть разрешение?

Я помолчал в замешательстве.

— Возможно, у Айана есть.

Когда дело касалось его, то все представлялось возможным.

— Хотя я не думаю.

Энди взглянул на меня со скошенной на один бок полуулыбкой.

— Полагаю, там, куда мы направляемся, это не имеет большого значения. Никто не арестует нас за то, что у нас нет лицензии, посреди моря Уэдделла! Сегодня вечером наведу справки, позвоню кое-куда. Но оборудование что надо, глаз радуется.

На следующее утро погода выдалась хорошей, с перистыми облаками высоко в небе и слабым ветерком.

— Выйдем сразу же после завтрака, — сказал я. — Дадим вам возможность освоиться на палубе.

Трудно поверить, насколько все становилось по-другому, когда рядом был по-настоящему опытный помощник. И насчет своей жены он также был прав. Она оказалась чрезвычайно проворной, очень уверенно вела себя на палубе и быстро всему обучалась. Прежде чем ветер стал усиливаться сразу после полудня, мы испытали все паруса, и не один, а несколько раз. Мы на бегу подкрепились кофе с бутербродами в рубке, наблюдая за любыми изменениями ветра и следя за всеми встречными плавсредствами.

День заканчивался, и у меня зарождалось ощущение, что команда начинает складываться и что мы действительно способны осуществить поход среди льдов моря Уэдделла. Мы так сосредоточились на работе с парусами, что, пожалуй, совсем забыли о Карлосе, и он уже ждал нас на пристани, когда мы подходили к берегу. В руке у него была бутылка терпкого красного чилийского вина, что продавалось в баре-ресторане. Я узнал этикетку, когда он помахал ею нам, пока мы швартовались. Он дошел до залива Отуэй и был страшно горд за себя, на что, в общем, имел право, так как дорога туда и обратно составляла что-то около пятидесяти миль.

— Мне повезло, обе ночи были лунными. Россыпи сияющих звезд, спутники. Небо было невероятно ясным.

Язык его слегка заплетался.

— И птицы. Жаль, я не взял с собой ту книжку, что есть на борту. Теперь, конечно, я уже не вспомню всех подробностей.

Говоря, он в основном обращался к Энди. Его, видимо, очаровал долговязый австралиец, который сидел за штурманским столом со сдвинутыми назад наушниками и длинными пальцами орудовал ручками управления передатчика однополосной модуляции.

— Вас интересуют птицы?

Энди слегка кивнул, не отвлекаясь от передатчика.

— Я слышал, вы были на станции Дэйвис[122].

— Ага.

— Видели там императорского пингвина?

— Нет. Там много королевских. Адели тоже.

— А императорских нет?

Карлос обернулся ко мне:

— Мы будем заходить на Южную Георгию?

— Я не знаю, — ответил я.

— Там есть несколько колоний императорских пингвинов.

Он воодушевленно обернулся к Энди:

— Они три фута ростом, клюв на уровне вашего пупа, своим крылом могут переломить человеку руку. Я в самолете про них много прочел в старой книжке про Южную Георгию. В ней говорится, что они скользят по льду на брюхе, а потом встают, оттолкнувшись клювом, как те маленькие неваляшки из рождественских хлопушек.

Карлос продолжал в том же духе, треща без умолку и беспрестанно теребя Энди вопросами, пока тот не взвился:

— Заткнись ты наконец, бога ради! Я ничего из-за тебя не слышу.

В наступившей гробовой тишине Айрис объявила нам, что ужин готов. Опять было рагу, но на этот раз с большим количеством замороженной цветной капусты и свежими водорослями, поэтому оно больше напоминало густой суп. Только мы приступили к еде, как появился Айан. Вид у него был уставший. Поздоровавшись с Гэлвинами, он уселся и больше не произнес ни слова и, даже когда Айрис предложила ему рагу, лишь отрицательно покачал головой.

Он не выказал никакого удивления внешности Гоу-Гоу, как будто знал заранее, что в ее жилах течет кровь аборигенов Австралии. Но Карлос не упустил случая: наклонившись над столом, он пялился на Гоу-Гоу с тем же дьявольским огоньком в глазах.

— Стройно-звучные напевы раз услышал я во сне[123], — процитировал он.

С едва заметной жестокой улыбкой он продолжил, медленно и четко выговаривая слова:

— Австралийской нежной девы, певшей в ясной тишине под созвучья диджериду[124]…

— Заткнись! — Энди сказал тихо, но угрожающе. — Ты напился, парень, но это тебя не оправдывает.

Вытянув шею и улыбаясь, Айан обратился к Гоу-Гоу:

— Там, позади вас, в серванте бутылка. Налейте мне, голубушка, глоток.

Потом обернулся к Карлосу:

— Неплохая пародия, молодец. Но если ты еще раз…

— Вы не любите стихи, да?

Айан уставился на него пристальным взглядом в тяжелом молчании. Затем он улыбнулся и неспешно продолжил цитату:

— Как там дальше, парень?

Карлос уставился на него с благоговением, словно пудель на бульдога. А Айан продолжил:

Он обвел взглядом всех нас, сидящих за столом.

— Так что глядите, — предостерег он тихим голосом. — Нас мало, впереди неизвестность. Начнете ссориться, и мы пропадем. Так что будьте осторожны и следите за языками.

Айан залпом осушил стакан, поданный ему Гоу-Гоу, и поднялся на ноги.

— Желаю всем спокойной ночи. С Божьей помощью, выйдем послезавтра.

Он обернулся ко мне:

— Сколько времени нам понадобится, чтобы дойти до Ушуайи?

— Зависит от погодных условий, — ответил я.

— Разумеется, зависит, но ориентировочно?

— Пролив Коубёрн ведет почти точно на запад, прямо против преобладающего ветра, а впереди Тихий океан. Там могут возникнуть проблемы, штормовой ветер почти наверняка не даст нам продвигаться вперед. Даже думать страшно, что нас там ждет.

— А если сила ветра будет не больше пяти баллов и мы сможем идти вперед?

— Тогда мы должны дойти до Ушуайи за три дня. Конечно, при условии, что не возникнет никаких накладок. Это скверный район, — прибавил я. — За Ушуайей нам придется иметь дело с мысом Горн. Крайне глупо отправляться в путь из Ушуайи. Если бы мы вышли отсюда…

— Он настаивает на Ушуайе.

— Вы только загляните в лоцию. Скажите ему…

— Я ему говорил. Я тоже умею читать карты. И он умеет.

— И тем не менее он настаивает?

— Да. Я позвонил ему, как только приехал в Монтевидео. Я подумал, что оттуда будет надежнее. Он отказался это обсуждать. Он либо присоединится к нам в Ушуайе, либо не пойдет с нами вообще.

Он замолчал, окинув нас взглядом.

— Итак, послезавтра, если ни у кого нет серьезных возражений…

— Это воскресенье, — заметила Айрис.

— Да, воскресенье. А какая разница? Даже Католическая церковь разрешает проводить футбольные матчи после полудня, при условии, разумеется, что утром вы усердно помолились.

Он перевел взгляд на меня:

— Если мы выйдем, скажем, в шесть ноль-ноль, тогда предположительное время прибытия в Ушуайю — шесть утра в среду, резонно?

— Если все пойдет путем.

— Конечно, — кивнул он.

Он по очереди взглянул на каждого из нас и, не услышав возражений, подытожил:

— Отлично! Значит, в воскресенье. Пит сообщит вам точное время отплытия завтра, когда мы узнаем прогноз погоды.

Вопрос, когда Марио приезжает в Ушуайю, задал Карлос.

— В среду на следующей неделе, — ответил Айан. — Я сказал ему, чтобы не позже, и он согласился.

Потом, расслабленно улыбнувшись, он добавил:

— И небольшой подарок небес, чтобы нас приободрить, — я связывался с нашей антарктической станцией в море Уэдделла, и прогноз по льдам по-прежнему хороший. Лед может вскрыться рано.

Глава 3

Ушуайя находится у самой границы Аргентины с Чили. Думаю, можно только в Африке найти более странные, непонятно чем продиктованные границы между двумя государствами, нежели очертания аргентинской территории на Огненной Земле. Патагония заканчивается на самом кончике северной стороны входа в Магелланов пролив, затем, перескочив узкую полосу Южной Атлантики, вновь появляется на южной стороне входа в пролив, но не совсем там, где можно было бы этого ожидать. Стоит ли удивляться в таком случае постоянным трениям между двумя странами, соседствующими в самой южной части южноамериканского материка. В Ушуайе, как и в Пунта-Аренас, расквартированы солидные армейские и военно-морские контингенты. Также там есть аэродром с единственной взлетно-посадочной полосой, ориентированной в меридиональном направлении. Таким образом, взлеты и посадки осуществляются под прямым углом к преобладающему ветру, что существенно увеличивает вероятность аварий.

Мы прибыли в Ушуайю вскоре после полудня во вторник. Этот переход в двести восемьдесят три морские мили в общей сложности явился для нас удачно завершившимся испытанием в реальных условиях. Нам повезло с погодой: в воскресенье дул легкий западный ветер, и мы шли в крутом и даже полном бакштаге правым галсом до самого пролива Коубёрн, в который попали сразу после полуночи. К этому времени ветер полностью утих, и дальше мы шли на моторе.

Коубёрн и Бигл соединяет последовательность проливов: Брекнок, Агирре, Бёрнт, Балленас, он же Уэйлбоут, и Обрайен. Все они запутанные и требуют от штурмана предельной бдительности. Слава богу, ночь выдалась исключительно ясной, с усеянным звездами небом, а когда вышла луна, стало так светло, что отпала нужда в радиолокации. Длинные протоки и горы вокруг напомнили мне о тех двух неделях, что я провел в плавании у западного побережья Шотландии со школьным другом.

Вскоре после рассвета снова подул ветер с запада, и мы быстро проскользнули между островами у края Тихого океана. Проход был четко обозначен светящимися бакенами, расставленными на почти равном расстоянии друг от друга, и при той видимости, которая нам сопутствовала, плавание было нетрудным. С парусами также не было много работы, поскольку ветер дул с постоянной силой в пять баллов справа и сзади. К вечеру понедельника мы подошли к проливу Бигл. Ветер стал переменным, небо затянули тучи, стали налетать внезапные порывы с дождем, снегом и градом. Так что всю эту трудную ночь я либо стоял на вахте, либо меня беспрестанно поднимали, а на рассвете, когда мы уже углубились в пролив и ветер дул в корму, мы все собрались на палубе и в первый раз подняли наши прямые паруса. И это тут же дало результат, да еще какой — скорость возросла до более десяти узлов, и на треть меньше с вращающимся гребным винтом, приводящим в движение генератор.

Мы все еще были в проливе, как раз напротив бухты Флёриэс, когда ветер начал резко усиливаться. Мы могли бы туда зайти, у нас была навигационная карта номер 559, и там провели бы спокойную ночь, стоя на якоре. Но при той скорости, на которой мы шли, и при сильном приливном течении под нами мы проскочили вход в бухту прежде, чем я успел об этом подумать. Ветер дул «прямо нам в задницу», как выразился Энди, и при близости берега с обеих сторон скорость, с которой он с завыванием мчался над проливом, казалась в два раза большей, чем в действительности. Прямые паруса были задуманы так, чтобы ими управляли с палубы, поэтому были оснащены множеством такелажа, а так как они раздулись и стали тугими, как барабаны, нам пришлось изрядно помучиться, чтобы их опустить. Это был первый раз, когда нам приходилось опускать их при сильном попутном ветре. Его сила была, надо полагать, как минимум семь баллов, порывы рвали поверхность воды, бросая ее вперед. Мы не стали возиться с опусканием реев, а подняли малый кливер и неслись в ночи со скоростью четыре с половиной узла под одним этим парусом. Ранним утром ветер немного ослаб, и, когда Энди сменил меня в четыре часа, мы решили поднять мидель-кливер. Для этого нам обоим пришлось уйти на бак, но кто-то должен был стать за руль, и он позвал свою жену. После того как мы его подняли, я смог хорошенько поспать в течение трех часов.

Прошло немного времени с того момента, как я сменил Энди в восемь ноль-ноль, и непостоянство южного темперамента Карлоса вдруг проявилось во всей красе. Утро было мрачным, небо застилали черные, низко нависшие грозовые тучи. Я поднялся на крышу рубки и стоял за верхним штурвалом, когда услышал едва различимые голоса. Поначалу я подумал, что это у меня от усталости и нервного перенапряжения. Я вел корабль в опасных водах между проливами Коубёрн и Бигл всю первую половину ночи и решил, что мне уже мерещится. Однако вскоре голоса донеслись из переговорной трубы, соединенной с рубкой внизу. Мы с Энди проверяли ее перед тем, как он отправился на свою койку, и не закрыли крышкой.

Я уже было собрался закрыть трубу, как вдруг расслышал, что в рубке подо мной о чем-то спорят.

— …шпионите за мной. — То был голос Карлоса. — Зачем вы ему звонили?

— Ты сказал миссис Сандерби, что тебя послал отец.

Голос Айана звучал тихо, но, как мне показалось, в нем таилась скрытая угроза. Он совершенно пропустил вопрос парня мимо ушей.

— Это ложь.

— Я хотел пойти с вами.

— Ты не можешь, и все тут.

— Я должен, — возразил парень, вскипая.

— Почему?

Не дождавшись от Карлоса ответа, он спросил:

— Откуда ты знал, где мы? Коннор-Гомес тебе сказал?

— Si. Я приезжал на гасиенду через неделю после вас. Тогда он мне и сказал, что собирается присоединиться к Айрис Сандерби и провести ее корабль. Я сказал, что пойду с ним, но он сказал нет, он не хочет, чтобы я был с ним на корабле. Его интересует только эта женщина.

— Что ты этим хочешь сказать? Что ты имеешь в виду?

После этого надолго наступила тишина, и я уже решил, что Айан ушел спать. С тех пор как он вернулся в Пунта-Аренас, он почти не вставал с постели. Только я собрался надеть крышку на трубу, как бесплотный голос Карлоса заявил на повышенных тонах:

— Мне плевать, что он там говорит, я отправляюсь с вами.

— Только до Ушуайи — и все.

— Нет, до конца похода!

Теперь Карлос почти кричал.

— Ты сойдешь в Ушуайе, — сказал Айан по-прежнему тихим, но очень твердым голосом. — Это понятно?

— Нет, нет, я должен пойти с вами.

— Почему? — снова спросил он.

— Почему я хочу пойти?

— Да, почему? Это путешествие, скорее всего, будет трудным и некомфортным. К тому же долгим, если нам придется зимовать. Так почему же ты хочешь пойти, если тебе нужно возвращаться на учебу?

— Мне нужно. Пожалуйста, — заговорил он неожиданно умоляющим тоном. — Я должен знать.

— Что знать?

Голос Айана вдруг стал нетерпеливым от любопытства.

— Что тебе нужно знать?

Снова последовала длительная тишина, и потом:

— Ничего, ничего. Но я должен пойти. Я могу спрятаться на борту в Ушуайе, — продолжил Карлос, тараторя. — Ему не нужно знать, пока мы не выйдем в море. Или я могу остаться на берегу и запрыгнуть на корабль, как только…

— Нет, ты остаешься.

Спор еще какое-то время продолжался. Карлос упрашивал, потом требовал, безотчетно повышая голос до срывающегося настойчивого контральто, а потом вдруг закричал:

— Ну и ладно! Раз я с вами не пойду, то и вы не пойдете! Я об этом позабочусь.

— Прекрати это ребячество.

— Ребячество? У меня? Это у вас. Пожалуйста. Последний раз. Позвольте мне пойти с вами.

— Нет.

— Хорошо.

Послышались звуки какой-то возни. Через переговорную трубу невозможно было понять, что там происходит. Я услышал, как Айан крикнул: «Карлос!», — и через секунду люк спереди с грохотом откинулся и Карлос появился на палубе с диким взглядом и безумным выражением лица, сжимая в руке ледоруб, который он брал с собой.

Мгновение я не мог двинуться с места, не понимая, что он задумал. Потом до меня вдруг дошло. Внизу у нас располагались баки с почти тремя тысячами галлонов[125] дизельного топлива. Это в трюме. А вдоль фальшбортов были привязаны круглые бочки с керосином для кухни и бензином для полужесткой надувной моторной лодки и снегохода. Он ринулся прямиком к бочкам с бензином, что лежали возле передних выблёнок.

Я крикнул, чтобы он прекратил это, но Карлос даже не взглянул в мою сторону. Его глаза казались стеклянными, на лице застыла гримаса сосредоточенности. В тот момент, когда я стал спускаться с лестницы, ему еще кто-то крикнул. Звон ледоруба о металл бочки раздался в ту секунду, когда я ступил на палубу. Я остановился. Энди в одних трусах ринулся на Карлоса, босой и безо всякого оружия в руках. Я видел, как ледоруб взвился вверх, и я, закричав, рванулся вперед и обо что-то споткнулся. Но Энди уже схватился за ледоруб и, вырвав его из рук рехнувшегося балбеса, отшвырнул в сторону.

Стоя там с болью в ноге, я подумал, что все закончилось, но они принялись ходить один вокруг другого на баке, словно в ритуальном танце. Карлос сунул руку в карман куртки и вытащил что-то сжатое в кулаке, а потом блеснула сталь в лучах прожектора на топе мачты, который, должно быть, включил Айан. Пригнувшись, парень пошел вперед, целя Энди в живот шестидюймовым лезвием ножа-«выкидушки».

Снова закричав, я двинулся к ним, краем глаза замечая яростно забившийся кливер, когда нас стало выворачивать против ветра. Я был уже рядом с ними, когда сзади на парня налетел темный вихрь в красной пижаме. Она сдавила ему горло, глубоко вонзив ногти больших пальцев. Карлос издал дикий вопль, нож со стуком повалился на палубу, а он продолжал орать, полностью обезвреженный.

Нагнувшись, Энди поднял нож.

— Это твое, приятель?

Сжав губы, он улыбался и протягивал его Карлосу.

— Хочешь получить назад? Если да, то я воткну его тебе прямо в твои маленькие чертовы яйца. Ну, так что?

Он глянул парню через плечо.

— Ладно, отпусти его.

Его жена разжала пальцы на шее Карлоса, и он стоял и непроизвольно трясся.

— Ну, так он тебе нужен?

Карлос безмолвно замотал головой, и Энди небрежно швырнул нож за борт. Взяв жену под руку, он стал с ней спускаться вниз и лишь перед тем, как скрылась его голова, сказал:

— Возвращайте корабль на курс, а то пойдем ко дну.

Теперь на палубе был и Айан. Разнесся резкий запах бензина, когда он начал распутывать веревки, которыми бочка была привязана к стойке перил. Я вытащил свой нож и перерезал мокрые веревки, после чего мы поставили емкость вертикально.

— Ну и ради чего это все, парень?

Карлос так и стоял там в оцепенении.

— Почему ты так стремишься с нами пойти, а?

Не знаю, ответил ему Карлос или нет. Фок оглушительно грохотал, и я поспешил назад в рубку. К тому времени, когда я снова развернул «Айсвик» под ветер, оба они уже ушли вниз, и я остался на палубе один. Кругом царил странный, дикий мир. Длинная полоса воды простиралась вперед, свинцовая под тяжело нависшими тучами. Массивная гряда Дарвина теперь была у нас за спиной, и, хотя тучи скрывали вознесенную в небо вершину горы Сармьенто, я ощущал ее грозное присутствие по внезапным изменениям направления ветра, налетающего яростными шквалами. Все это порождало четкое осознание того, что я нахожусь на краю мира, впереди — мыс Горн и неистовые пятидесятые[126], и далее ледяные паковые пустыни, айсберги, сама Антарктика со своими снежными буранами.

Конечно, я устал. Почти два дня сосредоточенного ведения судна не могли не сказаться на моих нервах. Внутри меня нарастал страх. Я думал о Скотте[127] и его долгом пути к Южному полюсу, об Амундсене и Шеклтоне, особенно о Шеклтоне. Все это у меня еще было впереди. Правда, пока я еще был тут, в относительно безопасных условиях пролива Бигл, с последним портом захода в Ушуайе. И последней возможностью отступить.

— Вы замерзли? — спросила неожиданно появившаяся рядом Айрис. — Вы дрожите.

— Правда?

Я настолько был поглощен своими мыслями, что не заметил ни как она подошла, ни того, что меня неудержимо трясет.

— Я стану на руль, а вы идите вниз, выпейте кофе.

Почувствовав теперь его аромат, я кивнул, уступил ей место у штурвала, привычно сообщая курс.

— Что там произошло с Карлосом? — спросил я. — Почему ему так неймется идти с нами?

Она чуть заметно пожала плечами.

— Почему он не хочет, чтобы Коннор-Гомес знал, что он на борту?

Тогда она обернулась лицом ко мне, так сильно сжимая штурвал, что на ее пальцах побелели костяшки.

— Спросите его сами. Или лучше спросите Ангела, когда он поднимется на борт в Ушуайе. Посмотрим, что он ответит.

Но Коннор-Гомес не поднялся на борт в Ушуайе.

Мы нырнули в узкий просвет между патрульным судном и кормовым траулером, и, еще до того, как мы пришвартовались, Айан прыгнул на причал и поспешил по пристани в портовую контору с судовыми документами. Не прошло и получаса, как он вернулся и, не посоветовавшись ни с Айрис, ни с кем-либо другим из нас, велел Нильсу запускать двигатель.

— Вот координаты. — Он сунул мне в руки бумажку. — Отметьте точку на карте, ладно?

И он приказал Энди отчаливать.

— А как же Ангел? — спросила Айрис. — Мы не должны идти без него, ведь в этом случае…

— Он присоединится к нам чуть дальше. На северном берегу пролива, я так понимаю, все еще территория Аргентины.

— А почему не здесь? Мы ведь договорились, что он примкнет к нам здесь завтра, в среду. Вы же сами говорили.

Я не услышал, что он ответил. Заработал мотор, Нильс стал за штурвал, а Энди забросил швартовы на палубу и прыгнул на перила отходящего от пристани «Айсвика».

В соответствии с координатами искомое место располагалось почти в самом устье пролива Бигл, сразу же за бухтой под названием «Альмиранте Браун» и почти напротив Пуэрто-Евгении на чилийском берегу. Айан заглядывал мне через плечо, и, когда я отметил место маленьким крестиком, он кивнул.

— Так я и предполагал.

Взяв лупу, он принялся изучать близлежащий берег.

— У нас есть карта в большем масштабе?

Я взял с полки позади штурманского стола второй том «Лоций Южной Америки». Я уже заложил закладку на странице с проливом Бигл. Нужна была навигационная карта со следующим номером после той, что лежала на столе.

— Карта 3424.

— У нас есть?

Порывшись в ящике, где хранились навигационные карты, и найдя нужную, я разложил ее поверх карты с Ушуайей. Но Айана, похоже, не интересовали ни подходы, ни глубина в маленькой бухте, на которую указали координаты. Он сосредоточил внимание на прибрежной полосе, очень медленно перемещая увеличительное стекло над береговой линией, как будто пытаясь разглядеть местность. Однако адмиралтейские карты не то же самое, что географические. В них основное внимание уделено береговой линии и морскому дну. В конце концов Айан бросил это дело, кинув лупу на стол и бормоча себе под нос что-то о том, что все увидим, когда будем там.

— В какой фазе сейчас луна? Почти полная, верно?

Я сказал ему, что полная будет через два дня. Он кивнул и сказал, что надеется на ясную ночь.

— Мы подберем его ночью, так, что ли?

— Не этой, а в ночь на четверг, в два ноль-ноль.

— К чему тогда эта спешка? Мы могли бы остаться в Ушуайе, заправиться дизтопливом, пообедать на берегу. Напиться, может быть.

Впереди нас ожидали долгие недели, может, даже месяцы. Но он на это лишь сказал:

— За какое минимальное время мы можем дойти до этой бухты?

— Сейчас я вам скажу.

Я принялся циркулем вымерять расстояние.

— Под парусами или на дизеле?

— Под парусами. Ветер западный, а нам сейчас нужно экономить топливо.

С поднятыми прямыми парусами, как оказалось, мы развивали вполне достаточную скорость в шесть узлов.

— Должны быть там вскоре после полуночи, — сказал я ему.

Он кивнул.

— Держите надувную лодку наготове к тому моменту, когда мы станем на якорь. Пойдете со мной. О’кей?

Сказав это, он спустился вниз. Сила ветра во второй половине вечера менялась в значительных пределах, временами достигая пяти баллов, а его направление периодически менялось на северо-западное. В итоге мы пришли на место задолго до полуночи. В небе за нашей кормой все еще брезжил свет, но в направлении берега видимость постоянно менялась из-за переменной облачности. Луну то и дело заволакивали черные на ее фоне облака.

Опустив паруса, мы вошли в бухту на моторе. Там был небольшой пляж с рассекающим его подобно белой полоске ручьем, но из-за водорослей нам пришлось бросить якорь на некотором от него удалении на глубине в более чем тридцать метров. Как только якорь стал, а двигатель был заглушен, сразу же воцарился покой, и лишь мчащиеся по небу чернильно-черные облака напоминали, что ветер по-прежнему дул довольно сильно. Близкий берег защищал нас от ветра, и его безлюдность, неподвижность воды, ощущение того, что мы находимся на краю света, все это производило чуть ли не гнетущее впечатление. И постоянно движущиеся водоросли томно поднимались и опускались вместе с бесшумно вздымающимися водами пролива.

Айрис хотела пойти с нами. Думаю, она почувствовала, что причина стремления Айана поскорее сойти на берег каким-то образом имела отношение и к ней.

— Будете только под ногами путаться, — сказал он довольно грубо.

Ее ответ заглушил шум мотора, им заведенного, и мы направились туда, где, казалось, есть свободный проход среди водорослей. Однако до берега он не доходил, и, как только мы в него вошли, подгоняемое ветром облако загородило лунный свет, и если перед этим мы видели лениво качающиеся в толще воды водоросли по обе стороны от себя, то в следующую минуту все было объято непроглядной теменью.

Айан заглушил мотор, и нас несло по инерции в зловещей тишине, лишь подчеркиваемой странным ворчанием и вздохами, издаваемыми водой, шевелящей водоросли и хлюпающей между прибрежных камней. Лодка остановилась почти сразу, и, пока Айан, подняв мотор, фиксировал его в таком положении, я взялся за весло и начал грести. В этой кромешной тьме у нас не было других ориентиров, кроме шума стекающей с крутого берега воды впереди, и продвигаться к нему было очень нелегко, так как мы буквально скользили днищем по узким и длинным листьям водорослей.

Только я начал шестом проталкивать лодку по мелководью, как луна снова выплыла из черноты у нас над головой, и всего в двадцати метрах впереди показался берег с ручьем, сияющим серебристым светом. Впоследствии у меня сложилось впечатление, что обстоятельства нашего прибытия туда как будто специально так сложились, чтобы подготовить нас к потрясению от того, что нам предстояло там найти. Айан взял с собой фонарь, но не включал его. Гнетущее впечатление, производимое этим небольшим пляжем, усугублялось светом от ручья, который так и хотелось назвать сценическим. Все это вызывало во мне напряженное ожидание, как будто в любую секунду нагие полудикие туземцы древней Огненной Земли могли налететь из темноты с намерением забить нас до смерти, чтобы отведать откормленной человеческой плоти, лучше которой они не ели уже долгие годы.

Мы вылезли на берег, выворачивая себе ноги на скользких валунах, и вытащили лодку на пляж, который напоминал и, пожалуй, являлся мореной, оставленной древним ледником. Я остановился, чтобы намотать фалинь[128] на большой камень, так что Айан уже был впереди меня, когда луна спряталась за рваный край облака и свет внезапно померк. Он был едва различим, пока лез по черному нагромождению поваленных стволов деревьев в том месте, где приливная линия сходилась с берегом речки.

— Бобры, — сказал он, когда я стал взбираться вслед за ним.

По линии, куда доходил прилив, раньше росли деревья, но теперь их гниющие стволы валялись в беспорядке, как будто их разметал налетевший смерч. Мы одолели еще почти сто ярдов, продираясь сквозь эти жуткие дебри рассыпающихся бревен, едва не ломая себе ноги.

— Какому-то дураку из Аргентины пришла в голову идея завезти из Канады на Огненную Землю нескольких бобров.

Он выругался, поскользнувшись.

— Вы видели такие же гниющие завалы по берегам, начиная еще с пролива Коубёрн. Никто на них не охотится, и они размножаются как сумасшедшие.

В стороне от ручья почва, видимо, была другой. Вокруг вдруг не стало поваленных стволов, и мы теперь шли среди какой-то низкой растительности с жесткими стеблями, приспособленной к зимним холодам этих южных широт. Слева от нас поросшие травой кочки торчали подобно лохматым головам маленького гномьего отряда. Он нашел некое подобие тропинки, ведущей прямо вверх по крутому склону, верхушка которого едва виднелась, смутным контуром загораживая тускло светящееся небо. А потом луна вынырнула из-за облака, свет на сцене будто включили снова, мы забрались наверх и оглядели ландшафт, похожий на покатые холмы Сассекса.

— Раздолье для овец, — прошептал Айан.

Это было не обязательно, поскольку как раз перед нами, неподвижно сгрудившись и глядя в нашу сторону, стояла отара этих животных.

— Темная башня, — пробормотал он, кивая в сторону группы заброшенных бараков, припавших к каменистому склону холма слева от нас.

— Не вижу никакой башни, — возразил я. — Больше похоже на казармы какой-то заставы.

— Чайльд-Роланд[129], — проворчал он, и у меня от того, как он это сказал, мурашки побежали по коже.

Я тоже читал Браунинга.

— Ушуайя одно время была лагерным поселением Аргентины. Вы знали это?

— Нет.

Теперь идти стало легче, под ногами была твердая, общипанная у земли трава, бараки становились все ближе.

— Так это старая тюрьма? — спросил я. — Вы уверены, что она была здесь?

Он ничего не ответил, продолжая шагать вперед. Мы подошли к первому из бараков, и в эту минуту луну затянули черные облака. Ветер хлопнул створкой разбитого окна, скрипнула дверь. Дополнила эти сценические эффекты крылатая тень взлетевшей в ночное небо птицы. На двери висел замок, но накладка с пробоем была сорвана, и Айан, толкнув дверь, вошел внутрь. Вспыхнувший луч фонаря осветил ржавые железные кровати, сложенные у дальней стены. Единственное окно было рядом с дверью, через которую мы вошли. В дальнем углу находились душевая и жестяной умывальник, кроме того, стопка оцинкованных ведер. Пошарив по стене, луч фонаря остановился на слове «Hoy», выцарапанном на штукатурке справа от изогнутой трубы, представлявшей собой, видимо, дымоход отсутствующей ныне печки. Я услышал его вздох.

— Бедолаги.

— Что это значит?

— Сегодня, — сказал он. — «Hoy» значит «сегодня».

Он вышел в хлопающую на ветру дверь и направился к следующему бараку. Бараки стояли в три ряда, по четыре в каждом, все они были одинаковы и в равной степени обветшавшие. Не было ни колючей проволоки, ни гауптвахты с помещениями для надзирателей, ни сторожевых вышек. И в каждом из бараков мы находили нацарапанные на стенах надписи: строчки стихов, надежды, que dios me salve[130], или краткое требование — salvame[131], имена любимых и обязательно где-нибудь календарь. Не настоящий календарь, без чисел, только череда дней, и отмечены прошедшие недели и месяцы. En desesperación[132]. Это слово встречалось снова и снова.

— Безвыходное положение, бежать некуда. Desesperación как раз точное слово.

В глухом голосе Айана прозвучала печаль.

— Вы знали о существовании этого места, верно?

Он опять оставил мой вопрос без ответа. Переводя луч фонаря с места на место, он быстро читал все надписи.

— Вы что-то ищете? — спросил я.

— Постарайтесь запомнить некоторые имена, — сказал он. — Где-то у кого-то должен быть список.

Я принялся записывать отдельные имена на клочок бумаги, вспомнив, что брат Айрис, Эдуардо, тоже был среди «исчезнувших». Но имя Эдуардо довольно распространенное, и при том, что оно встречалось часто, рядом с ним либо вообще не было фамилии, либо значилась не та.

— Похоже на концентрационный лагерь, — пробормотал я, пока мы переходили к следующему ряду бараков.

Он кивнул, соглашаясь:

— Он и есть, судя по всему. Идемте поищем их могилы, — прибавил он.

— Это Desaparecidos?

Он молча шагал по общипанной овцами траве, пока мы обходили покинутый лагерь. Однако мы нигде не встретили коллективного захоронения, в котором нашли свое последнее пристанище жертвы гитлеровских концлагерей, лишь несколько одиночных надгробных плит и пару-тройку деревянных крестов, больше ничего.

— Так куда же они делись?

Стоя там на ветру и глядя на бараки, он пожал плечами, а над нашими головами проносились черные тучи. Наконец он обернулся ко мне:

— Никому ничего об этом не говорите. И особенно Айрис или Коннор-Гомесу, когда он приедет. Я не хочу, чтобы он знал о том, что мы все это видели. Вы меня поняли?

Я кивнул, и после того, как он еще около минуты простоял, молча глядя на бараки, мы двинулись назад к берегу. Теперь небо прояснилось, тучи улетели, ярко светила луна, и ветер становился сильнее. Справа от нас в лунном сиянии была ясно видна линия старой дороги, наискось поднимающейся по каменистому склону горы.

Разумеется, мне не давал покоя вопрос, почему Коннор-Гомес выбрал это забытое богом место для посадки на корабль, а не Ушуайю. Не потому ли, что в Аргентине он персона нон грата? Но зачем тогда было гнать нас вокруг всей западной части Огненной Земли, при том что, если бы он приехал к нам в Пунта-Аренас, мы бы по прямой пошли к Фолклендским островам и Южной Георгии? Я старался добиться от Айана объяснения, пока мы возвращались на берег, но он лишь пожимал плечами. А когда я стал настаивать, он в конце концов вспылил, отвечая:

— Вы лучше помалкивайте и смотрите в оба, тогда получите хоть какие-то ответы на свои вопросы.

Когда мы вышли на пляж, луна снова спряталась, но он не стал включать фонарь, и мы, спотыкаясь в темноте, искали нашу лодку. Вода теперь уже не была такой тихой: хлюпали водоросли, волны накатывали на берег. Мы изрядно вымокли, спуская лодку на воду, и, когда мы, работая шестом и веслами, отошли от берега, нам предстояло одолеть путь к кораблю по неспокойному морю.

— Не забудьте то, о чем я вам говорил, — прошептал он, когда мы, закрепив лодку на палубе, стали спускаться вниз. — Вы завтра в одиночку пойдете его забирать. Никаких вопросов. Вы все поняли? Воспринимайте все как данность и не провоцируйте его, ни завтра, ни в будущем. О’кей?

В ту ночь я долго лежал без сна. Ветер дул с силой в шесть-семь баллов, и беспрестанно хлопающие о мачту фалы вызывали раздражение. Точнее сказать, это хлопанье соответствовало моему настроению, моим мыслям, вновь и вновь возвращающимся к предстоящему походу, к осложнениям, которые неизбежно возникнут при столь неудачно подобранном экипаже. Кроме того, проблема состояла еще и в навигации, поскольку, как я выяснил, мы уже подошли к границе, за которой переставали действовать системы спутниковой навигации. Спутники, передающие для нее данные, неподвижно висели над экватором и проворачивались за счет вращения Земли вокруг своей оси. Такое их положение было наиболее удобным для мест с максимальной концентрацией судов в Северном полушарии. А здесь, на краю Южного океана, мне приходилось каждый раз проверять точность показаний навигационной системы по звездам при помощи старого надежного помощника штурмана — секстанта. На «Айсвике», разумеется, были все необходимые расчетные таблицы. А вот что было далеко не всегда, это чистое звездное небо, которое для этого требовалось.

Это меня беспокоило. Но еще больше меня беспокоил предстоящий приезд Коннор-Гомеса и воспоминания о тех жутких оставленных бараках, залитых серебристым светом выглядывающей из-за туч луны.

Слышен был храп Энди. Или то широкие ноздри Гоу-Гоу выдували такие трели в носовой каюте? Когда мы вернулись из нашей разведки на берегу, они уже все спали, но, как только я улегся, мне послышался голос Айрис, расспрашивающей Айана. Впрочем, скорее всего, мне просто показалось: корпус судна скрипел и стенал, фалы хлопали на ветру и бились о мачты. Я мысленно отметил, что нужно установить еще шкентелей. Я видел их среди запасов.

Еще кое-какие вещи я постарался отметить в уме, так как от этого перехода из Пунта-Аренас по жутким внутренним водам была по крайней мере та польза, что он выявил все то, что требовало приведения в порядок, в особенности комплектность оснастки, а также наличие расходных материалов. Лучшее испытание в реальных условиях было трудно себе представить.

Весь следующий день лил дождь, косой и холодный, превращавший работу на палубе в мучение, и лишь ближе к вечеру он начал понемногу утихать. Ветер также прекратился, но тучи по-прежнему нависали низко, так что даже вершины невысоких холмов были ими скрыты, а закат окрасился кроваво-красным. К этому времени мы все были готовы отправиться в путь, и после половины двенадцатого я спустился в лодку. Айан перегнулся ко мне через перила.

— Как только он ступит на борт, мы поднимаем якорь и уходим.

— А как быть с Карлосом?

— Он будет внизу.

— Хотите сказать, что он пойдет с нами?

Он отвернулся, но мне показалось, что он подмигнул мне левым глазом, говоря:

— Не забывайте — рот на замке.

Я не стал запускать мотор и, когда усаживался за весла, увидел вспыхнувший на берегу свет фонаря. Он назначил встречу на полночь и оказался пунктуален.

Оглядываясь через плечо, пока я греб по чистому проходу между водорослями, я увидел его — одиноко стоящую в лунном сиянии фигуру. С ним никого не было, но кто-то же должен был помочь вынести его вещи на берег, поскольку рядом с ним возвышалась приличная куча багажа.

Он поздоровался, назвав меня по имени, будто мы были с ним давними друзьями, извинился за то, что заставил нас делать крюк, заходя в пролив Бигл, и выразил надежду, что переход был спокойным.

— Какой был ветер?

— То что нужно, — сказал я, и мы принялись грузить его вещи в лодку.

— А что корабль? Как он называется? «Айсвик»? И как «Айсвик»?

— В порядке.

— Хороший парусник? Поломок не было?

— Нет.

Луна только-только поднялась — зловещий оранжево-красный глаз, взирающий на нас из-под ровного, как по линейке, края низких облаков, разливал бледный свет, делавший его лицо старше. Или он был напряжен? Я посветил фонарем на него, затем на его багаж. Там было с полдюжины чемоданов, на вид пластиковых.

— Потушите фонарь!

— Почему?

— Кто-нибудь увидит. Выключите!

Я начал было говорить, что ему не нужно волноваться, так как место здесь пустынное, но потом бросил это. Сверху на чемоданы были прилеплены желтые наклейки. Я подался вперед, чтобы рассмотреть их поближе, однако он вырвал фонарь у меня из руки и выключил. Но я успел заметить, что на одном из кейсов наклейка была оборвана так, что осталась только верхняя часть трафаретной надписи «SEMTEX». Кроме того, буквы «D A N» и что-то вроде «I V E S».

Еще я успел разглядеть его лицо, и, хотя я взглянул лишь мельком, ясно было видно круги усталости вокруг его глаз и нездоровый землистый цвет кожи. Но даже в штормовке и резиновых сапогах он умудрялся сохранять элегантный вид.

Мы закончили погрузку его чемоданов и прочего багажа в лодку, и, когда стаскивали ее в воду, волна захлестнула мне через верх сапога. Вода была ледяной. Забравшись в лодку, я взялся за весло и стал выбираться из прибрежных зарослей водорослей.

Пришлось изрядно потрудиться, чтобы доплыть до корабля, так как снова поднялся ветер и мощный мотор тащил нас против крутых волн с пенными гребнями. Мы вымокли до нитки, пока приближались к стоящему к нам кормой кораблю, чей силуэт был виден на фоне мертвенно-бледного лунного сияния. Как только мы подошли к нему вплотную, Коннор-Гомес запрыгнул на борт, не дожидаясь моего распоряжения, даже фалинь не взял. Мне пришлось закидывать конец, лодка при этом развернулась, и волна захлестнула через борт. Айан этого не заметил, здороваясь с ним, а привязала конец Айрис. Карлос, естественно, был внизу, а Энди был снова занят разговором с радиолюбителем с Фолклендских островов, с которым он смог связаться.

Стоя там в раскачиваемой волнами надувной лодке, вцепившись в перила «Айсвика», я слышал, как Айан пригласил Коннор-Гомеса спуститься в кают-компанию и выпить за прибытие на борт.

— Замечательная идея! — крикнул я им, когда они двинулись к двери рубки. — Но сперва давайте выгрузим багаж.

Коннор-Гомес быстро обернулся, уловив осуждение в моем голосе.

— Конечно, дружище, извините.

Он улыбнулся, и от его усталых глаз разбежались морщинки. Разом включилось все его обаяние, и на его преображенное лицо вернулась маска юности. Неожиданно Гоу-Гоу пришла на помощь. Они встретились у перил, и я видел, как он замер, выпрямившись, будто даже поднявшись на цыпочки. На его лице вдруг возникло твердое выражение, расовое превосходство так из него и сочилось. А потом, когда я их представил друг другу, он улыбнулся, и я заметил бесовской огонек в его глазах, который раньше уже видел у Карлоса.

— Энди, супруг Гоу-Гоу, наш радист, — поспешно прибавил я, видя, как она вся натянулась, глаза ее расширились и затрепетали ноздри.

Между ними, подобно электрическому разряду, промелькнула сексуальная искра, и она себя за это презирала. Кроме этого, там было еще что-то, нечто древнее, примитивное, можно сказать, ее тело охватило напряжение, и я видел, как она задрожала. И все это время он улыбался, наслаждаясь происходящим. Он протянул руку:

— Так мы, значит, пойдем вместе, миссис Гэлвин?

— Я позову Энди.

Быстро повернувшись, она поспешила к рубке, на ходу сказав Айрис:

— Нужны все на палубе, чтобы сложить и привязать лодку.

Мы выпили за встречу в кают-компании. Бутылку шампанского Айан, по его словам, припас специально для этого случая.

— За наш поход, — поднял бокал Ангел.

Теперь он был Ангелом, одним из нас.

— И за экипаж нашего корабля.

Он улыбнулся сначала Айрис, потом Гоу-Гоу, подчеркнуто обращаясь к женщинам. Его лицо разгладилось, на щеках появился румянец. Он снова обрел свою привлекательность и даже галантность.

Когда бутылка опустела, Айан, кивнув мне, повел Ангела в его каюту в кормовой части корабля. Я быстро сменил носки на сухие и поднялся следом за Энди в рубку. Айрис была уже там, двигатель рокотал на низких оборотах. Нильс ушел вперед и уже начал крутить лебедку, выбирая слабину троса, пока мы медленно заходили под ветер. Она взглянула на меня, ее пухлые губы растянула напряженная улыбка, но глаза взволнованно сияли.

— Ну что, Пит, вот и началось.

Я кивнул, ощущая холодок внутри, когда стал спрашивать у Энди прогноз погоды.

— Ветер, — сказал он. — Штормовой силы. Но после восхода ослабнет. Возможно.

Сдержанным тоном, я думаю, он пытался скрыть свое волнение. А потом с деланой веселостью заявил:

— А еще я только что получил отчет о состоянии льда, который вам, дружище, понравится. Я связался с людьми на ледоколе возле британской антарктической станции в море Уэдделла. Они говорят, что море вокруг них чистое, и они получили от метеостанции распечатки спутниковых снимков, на которых граница чистых вод доходит до середины моря Уэдделла.

— А что там делает ледокол? — спросил я у него.

— Проводит замеры толщины льда. Шотландский институт полярных исследований несколько лет проводил замеры в Арктике. Теперь британские исследователи делают то же самое здесь, в Антарктике.

— И каков результат? Они полагают, что лед тает?

— Именно. Как утверждает радист с «Поларштерн», это ледокол, но не ваш, германский, но тоже большой. Они проводили замеры несколько лет, используя гидроакустические буи. Изучали связь с процессами в ионосфере и дырой в озоновом слое. Лед оказался тоньше, чем они предполагали. И вообще, парни с антарктической станции считают, что пройдет немного времени, и море Уэдделла станет доступным для рыболовецких судов, во всяком случае, его восточная часть.

Он негромко хохотнул.

— Но это, дружище, в будущем. А пока дело приходится иметь с настоящим, а оно нам обещает паршивую ночь.

— Вы же говорите, что завтра, когда мы выйдем из пролива Бигл, из-под защищающих от ветра берегов в омывающие мыс Горн моря, погода будет хорошей.

Я сказал это небрежным тоном, как будто речь шла о пересечении пролива, но на душе у меня было совсем не так легко, поскольку предстояло близкое знакомство с мысом Горн. Совсем не так, как во время регаты «Уитбред», так как тогда мы гнали вдоль пятьдесят седьмой параллели, практически посередине пролива Дрейка[133].

— Да, но на них сзади давит всей своей массой Мировой океан.

Он засмеялся теперь уже громче.

— Ладно, пойду на свою койку, вздремну, пока есть возможность.

Я попросил его остаться и помочь мне с прямыми парусами. Ветер был вест-зюйд-вест, стрелка индикатора направления передо мной колебалась в диапазоне от двухсот двадцати до двухсот сорока градусов. С Айрис, стоящей на руле, оба паруса были быстро подняты, и сразу же после этого Энди нырнул в передний люк, так что, после того как я сменил Айрис, я остался один за штурвалом. Я заглушил двигатель, и сразу же стало тихо, слышен был лишь плеск рассекаемой носом воды. Переключившись на автопилот, я взял журнал, чтобы записать место и время выключения двигателя.

— Где вы делаете следующую остановку?

Это Ангел заглядывал через мое плечо в навигационную карту. Сделав запись, я закрыл журнал.

— Нигде.

На его лице я прочел удивление, даже, можно сказать, потрясение, и мне стало приятно.

— Следующая остановка будет на шельфовом леднике в южной части моря Уэдделла.

Я достал из ящика навигационную карту под номером 3176 и развернул ее на штурманском столе. На ней помещалось море Уэдделла почти целиком, включая и тот длинный полуостров Антарктиды, что торчит к северу в сторону Земли Грэхема и мыса Горн.

— Теперь, когда мы уже в пути, может, вы отметите место, куда нас поведете?

Он ничего не сказал на это, продолжая стоять рядом со мной и глядеть в карту, довольно тяжело дыша.

— Я не думал, что вы отправитесь в поход вот так, безотлагательно.

— Сообщения о состоянии пакового льда свидетельствуют о раннем начале его таяния.

— Да, я это знаю.

— Если бы мы вышли прямо из Пунта-Аренас…

— Разумеется.

Он расправил плечи.

— Вы распоряжаетесь на палубе, насколько я понимаю. Когда мне заступать на дежурство?

— После завтрака. Так вы освоитесь с управлением кораблем в дневное время, прежде чем нести ночную вахту.

Он кивнул.

— Тогда я, пожалуй, пойду прилягу.

Я протянул ему карандаш.

— Обозначьте местоположение «Санта-Марии» и цель нашего похода, будьте добры. Тогда я смогу вчерне рассчитать время прибытия и еще раз сопоставить его с состоянием льда. И почитаю еще «Юг» Шеклтона, пока мы не вышли из пролива Бигл в бурные воды.

— Бурные воды! Вы полагаете, нас ждут трудности?

— Немного по палубе нас пошвыряет, пожалуй.

Я постарался, чтобы эти слова прозвучали непринужденно, но мое воображение забегало вперед. К тому времени, когда мы, выйдя из пролива Бигл, застанем обещанный синоптиками ураган, мне еще предстояло решить, насколько близко к острову Эстадос и краю Огненной Земли я готов пройти.

— Местоположение, — повторил я. — Мне нужно знать, пока мы находимся в спокойном состоянии.

Но он покачал головой, пятясь от меня к двери:

— Пойду-ка я спать.

— Вы не знаете координат? В этом дело?

— Конечно, я знаю координаты… А эта карта… На ней нет юго-западного края моря Уэдделла. Так что я не могу вам отметить место. Может, завтра. Найдите карту, которая включает всю территорию… А сейчас я устал. Я почти не спал в последние дни. О’кей?

И он, улыбаясь и махнув мне рукой, спустился вниз.

На экране радара вспыхнула яркая точка. Она находилась в проливе к северу от Пьедры, по которому мы пройдем до мыса Кабо-Сан-Пио, после чего окажемся в Южном океане. Я смотрел на нее некоторое время, пока не стало ясно, что это идущее нам навстречу судно. Тогда я сказал Нильсу, сидевшему на стуле рулевого, чтобы разбудил меня в три пятнадцать, после чего устроился под одеялом на кушетке сбоку рубки. Я стал думать об уклончивости Ангела относительно местоположения останков корабля, его реакции на наше спешное отплытие и о тех его чемоданах. Я слышал, как забились паруса от налетевшего с траверза шквала, раздумывая, нужно ли пойти и заняться ими, а в следующее мгновение меня уже тряс Нильс.

— Четверть четвертого, Пит. Тот корабль уже совсем близко. Расходимся правыми бортами, да?

Он прошел мимо нас на расстоянии около четырехсот метров, доносящийся шум его двигателей был слышен довольно громко. Это был танкер средних размеров, его огни смутно были видны за пеленой косого дождя. Я не ложился спать, пока Энди не сменил Нильса и мы не вошли в пролив между островом и материковой аргентинской территорией, а потом вернулся на кушетку, попросив его разбудить меня, когда будем подходить к Кабо-Сан-Пио или когда Айан его сменит, в зависимости от того, что произойдет раньше.

На деле, однако, меня разбудила качка, которая становилась все сильнее, и мне пришлось вставать и поднимать тканевый борт, чтобы не скатываться на пол. Впереди забрезжила полоска бледного рассвета. Сейчас мы выходили из пролива Бигл и начинали уже ощущать влияние бури, бушующей вокруг островов группы Уолластона, последний из которых — остров Горн. К тому времени, когда на вахту заступил Айан, море стало по-настоящему неспокойным. Мы с Энди, надев непромокаемые штормовки, убрали верхний прямой парус и подняли самый большой из наших трех штормовых стакселей, чтобы повысить остойчивость[134] судна. Вода уже захлестывала палубу, а грохот разбивающихся волн перекрывал завывание ветра. Плохо нам придется за мысом Кабо-Сан-Пио и, вероятно, еще хуже, когда мы подойдем к острову Эстадос и мысу Сан-Хуан — кончику Южной Америки и начальному пункту нашего похода.

Я предупредил Энди, чтобы он был наготове и надел непромокаемую штормовку. Он был бледен, и я подумал, не страдает ли он от морской болезни? Корабль неприятно раскачивало, я и сам начинал чувствовать легкую тошноту.

— Вы в порядке? — спросил я Айана.

— Да. Бог милостиво наделил меня стальным желудком.

Он улыбнулся мне, садясь на крутящийся стул. Он был явно спокоен, на щеках румянец, руки сжимают штурвал не слишком сильно, но крепко.

— А вы как?

— О’кей, — ответил я, хотя это было и не совсем так. — Что в тех кейсах, которые мы привезли с того берега?

— Почему вы спрашиваете?

— «Семтекс» — это же взрывчатка, так ведь? Это вещество ИРА[135] получала из Чехословакии. Один из кейсов…

Айан ударил ладонью по деревянной полке над пультом управления.

— Я же вас просил! Держите свои мысли при себе. Кроме вас никто…

Он осекся.

— Нильс красил заднюю стенку в гальюне, и я замазал надписи. Я не против того, чтобы вы задавали мне вопросы. Думаю, я уже хорошо вас знаю. Да, конечно, это «Семтекс», там есть и детонаторы. Нам, возможно, придется взрывать лед, чтобы выбраться, а я не мог провезти его через Чили.

Он подкорректировал курс после того, как подкатила большая волна, мощно ударив корабль в левый борт. Он быстро все схватывал, либо же в своей богатой событиями жизни ему доводилось управлять судном в бурных водах.

— Не забывайте то, что я вам говорил, — держите рот на замке и все примечайте.

Пришла еще одна высокая волна, заливая палубу вспененной водой и поворачивая корабль. Но на этот раз он уже был начеку и компенсировал разворот почти в самом его начале.

— Ишь ты, какой он у нас стал шаловливый, не правда ли?

— Когда подойдем к Кабо-Сан-Пио, будет хуже.

Черные контуры мыса только-только обозначились низко над горизонтом впереди.

— Очень даже может быть.

Он осклабился, и я понял, что он сейчас сам собой любуется.

— Интересно, как там наш Ангел это все воспринимает. Он был слегка обескуражен тем, как мы его умыкнули. Так, вроде его похитили.

Снизу донесся запах жарящейся ветчины. Был уже восьмой час, но облачность, даже между налетающими шквалами дождя, была настолько низкой и плотной, что до сих пор едва-едва посерело. Решив, что кто-то, Нильс или Айрис, уже начал готовить завтрак, я спустился вниз, но, к моему удивлению, то был Карлос.

— Я подумал, что вы уже проголодались.

Он улыбнулся, и я подумал: «Боже мой, этот парень прирожденный моряк». Он вручил мне тарелку, такую горячую, что едва не обжигала руки, с двумя толстыми кусками жареной ветчины, яичницей и изрядным ломтем хлеба.

— Хотите, поджарю хлеб? Тут еще много жира.

Я покачал головой, сомневаясь, одолею ли то, что он дал мне, при такой качке. Но я был голоден и после еды почувствовал себя лучше.

— Ты, похоже, не страдаешь от морской болезни.

— Морской болезни? Да, качка для меня никогда не была проблемой.

Я как раз подумывал, не пора ли сходить в гальюн, а это непростое дело, когда нужно стягивать с себя непромокаемую одежду, а корабль так и норовит сбросить тебя с унитаза, как появился Ангел, одетый в один лишь шелковый халат в красных и зеленых «турецких огурцах». Он был всклокочен и зевал.

— Что-то не спится, и запахи такие…

Он потянулся, взъерошив волосы пятерней, другой рукой крепко держась за угол серванта.

— А где Айрис?

С полузакрытыми глазами он двинулся к плите.

— Мне яичницу-глазунью, а ветчину…

Он остановился как вкопанный, округлившимися глазами глядя на обернувшегося к нему Карлоса.

— Ты?! Qué diablos haces aquí?[136]

— Я член команды.

На его губах играла нервная заискивающая полуулыбка. И было еще кое-что в его взгляде…

— Ты идешь с нами? Ты это хочешь сказать?

— Sí. Vengo contigo[137].

— Нет.

Это слово вырвалось у Ангела подобно выстрелу. Обернувшись, он позвал Айрис и, когда она вышла из своей каюты с наскоро повязанным на голове кашне, продолжая тянуть вниз серый толстый свитер, сказал ей, что мы немедленно должны вернуться и высадить Карлоса в ближайшем подходящем месте.

— Почему?

Он ничего ей не ответил, и они все трое стояли, глядя друг на друга.

— Пожалуйста, — промямлил Карлос.

— Я сказал нет, высадим тебя на берег раньше или позже. Ты на этом корабле не плывешь.

Затем, обращаясь к Айрис, прибавил:

— Как ты могла сделать такую глупость? Он недостаточно опытный моряк, и ему нужно возвращаться на учебу.

— Нет, пожалуйста!

То был почти что крик отчаяния, меня потрясло нескрываемое обожание в глазах мальчишки. Кроме того, от него исходило какое-то странное подспудное возбуждение.

— Я останусь.

От удара волны, обрушившейся на палубу, пол под ногами ушел вниз, затем накренился, сбивая нас с ног, так что мы в итоге повалились кучей на правую стену. Айан медленно спустился из рубки.

— Что тут происходит?

И когда ему объяснили, он сказал:

— Вы это серьезно? Мы подходим к Эстадос, а вы хотите, чтобы я вернулся в пролив Бигл?

Утвердительно кивнув, Ангел сказал, что, если мы не высадим Карлоса, он не примет участия в экспедиции. Следующая волна ударила в борт, корабль трясло все сильнее. Я метнулся к трапу, сообразив, что Айан поставил руль на автопилот.

— Подождите. Возьмите с собой нашего друга, пусть он посмотрит, что там творится. Мы в жизни не пройдем назад к проливу Бигл против такого ветра, — окликнул меня он.

— Тогда поверните к северу за мысом Сан-Хуан, пройдите через пролив Ле-Мер и высадите его у Рио-Гранде, где-нибудь на восточном побережье острова Огненная Земля. Там вы будете на подветренной стороне.

— Там дует с гор, — сказал я, а Айан без обиняков заявил ему, что назад пути нет.

— Что хотите, мать вашу, то и делайте! — сердито бросил он, когда Ангел повторил свою угрозу выйти из игры. — Назад мы не вернемся.

— Тогда Мальвины. Вы можете высадить его на Мальвинских островах.

— На Фолклендских? Да, мы могли бы это сделать, если бы вы сели на корабль в Пунта-Аренас. Но сейчас наш путь лежит на восток к Южной Георгии, затем на юг в море Уэдделла сразу же, как только получим благоприятный отчет о состоянии пакового льда. А вообще, парень неплохой повар и полезный помощник. Я думал, вы будете довольны…

Конец фразы я не услышал, так как корму накрыла очередная волна с грохотом мчащегося скорого поезда. Я подтянулся наверх трапа, шатаясь, прошел через рубку, отключил автопилот и уселся за штурвал, стараясь снизить воздействие накатывающих волн.

Скорость ветра поднялась до тридцати шести узлов, в порывах доходила до сорока с лишним. Мы шли на скорости семь с половиной узлов, и, поскольку ветер дул нам почти прямо в корму, его реальная скорость приближалась где-то к пятидесяти узлам, то есть в соответствии со шкалой Бофорта[138] то был шторм.

Айан не вернулся, в конце концов крикнув, можно ли ему остаться внизу позавтракать. Переполох, связанный с Карлосом, похоже, утих. Примерно через полчаса меня сменила Айрис, и я спросил ее, что там происходило дальше. Мне пришлось перекрикивать грохот моря и завывание ветра, чтобы она меня расслышала, но она лишь сказала на это:

— Ничего особенного. Пойдите теперь поспите. Вы всю ночь были на ногах.

Я не стал спорить. Стало светлее, облачность была уже не такой плотной, и мне показалось, что я вижу оконечность Огненной Земли и устье пролива Ле-Мер. Я позвал Нильса наверх, чтобы он тоже наблюдал, записал в журнал наши координаты согласно системе спутниковой навигации и, отметив их вместе со временем и датой на карте, ушел вниз в свою каюту.

Я так устал, что сразу уснул, не обращая внимания на качку, а когда меня в конце концов разбудила Айрис, я с удивлением увидел, что было уже двенадцать сорок семь.

— Все в порядке? — спросил я, испугавшись.

— Конечно. Вы не единственный человек, знающий штурманское дело.

Я подумал, что она имеет в виду Энди, но нет, речь шла об Айане.

— Энди и Гоу-Гоу оба лежат больные. Карлос тоже, очень бледный, отправился на койку.

— А что Ангел?

— Он позавтракал, съел два яйца с хлебом и маслом, много масла, а потом ушел к себе, как будто он пассажир роскошного круизного лайнера. Видимо, он примирился с присутствием Карлоса на борту.

— А почему он был против? — спросил я. — Он боится, что мы, возможно, не сможем оттуда выбраться?

Она покачала головой:

— Нет, конечно. В таком смысле Ангел о нем вообще не беспокоится.

— А что же тогда?

— Не знаю. Там что-то личное. Что-то, касающееся его самого. Я не вполне понимаю. Я знаю одно: этот несчастный мальчишка в него влюблен.

Сказала она это не без злости. Я сел прямо, уставившись на нее. Она все так же стояла, чуть склонившись надо мною, и я уловил в ее глазах мимолетный отблеск чего-то, подобного ненависти.

— Вы и сами в него влюблены, не правда ли?

Я подумал о том, какой адски взрывоопасный клубок чувств сплелся у нас на борту.

— Нет, нет, конечно не влюблена. Как вы только могли подумать…

Она поспешно отвернулась, понимая, что свое отрицание она выразила чрезмерно бурно.

— Дело не в любви.

Ее голос ее выдавал, и она это понимала.

— Это…

Она замолчала в замешательстве, закусив губу.

— Но вы же спрашивали о Карлосе.

— Да. Что вам известно о его происхождении, о семье Боргалини?

— Совсем мало. Только то, что Роберто Боргалини или сожительствует, или женат на той женщине, которая его содержит. Оба они выходцы с Сицилии.

— Та певица? Розали Габриэлли?

— Да.

— И она мать Карлоса?

Отрывисто кивнув, она отвернулась, и я поспешно продолжил:

— Когда вы впервые встретились с Карлосом?

— На днях я пыталась это вспомнить, — сказала она, хмурясь. — По-моему, это было тогда, когда Ангел взял меня на прогулку на яхте. Это было один-единственный раз, папа тоже был с нами. Карлосу тогда было лет четырнадцать-пятнадцать. Он еще учился в школе.

— Он сын Боргалини?

Она на мгновение замялась перед тем, как ответила:

— Думаю, да. Я, признаться, до сих пор об этом не задумывалась. Теперь, когда они снова вместе… Они очень похожи, видите ли.

— Вы хотите сказать…

Тут я вдруг заметил, что изменился характер раскачивания корабля. Теперь его бросало не так резко, более плавно и продолжительно, с виляющими провалами, за которыми следовал грохот заливающей палубу воды. Но ветер уже так не завывал.

— Ветер ослаб.

Она кивнула, на ее лице засохла соленая корка.

— Уже не больше двадцати узлов. И небо проясняется. Мы входим в пролив Ле-Мер, уже хорошо видно остров Эстадос.

Я скинул ноги с койки.

— Какая скорость?

— Четыре с половиной.

Я кивнул. Нужно было поднимать еще паруса.

— Позовите Энди, будьте добры.

— Говорю же, он лежит с морской болезнью.

— Меня это не волнует. Самому мне не под силу поднять грот и верхний прямой парус, так что вы уж как-нибудь его поднимите.

Меня и самого слегка мутило, когда я натягивал сапоги. Ветер ослаб, огромные волны, чередой идущие к нам сзади, от мыса Горн, поднимались выше, их падающие гребни ударяли нам в корму, заливая палубу до самого бака. Вода захлестывала трап в рубке, и сверху капало на мою постель.

— Что происходит?

Ангел стоял в дверях своей каюты в одних трусах в розовую и белую полоску, загорелый, с напрягающимися от качки мышцами ног. Он был в прекрасной физической форме.

— Я нужен?

Я сказал ему о своем намерении, и он обещал помочь. Не успел я еще надеть непромокаемый костюм, как он уже пришел полностью одетый.

— Говорите, что нужно делать.

Я не стал с ним спорить, лишь кивнул, соображая, смогу ли управиться только с его помощью. Я не разрешил Айрис выходить на палубу, а Нильс всю ночь не ложился, наблюдая за двигателем. Да и в любом случае он механик, а не палубный матрос. Ходьба в носовой части в тот день была сродни балансированию, стоя в вагонетке американских горок, но, думаю, если всю жизнь ездить верхом, то мышцы и мозг привычны к такого рода движениям. Так или иначе, но Ангел просто стоял так, как будто был частью палубного оборудования, а вокруг нас все хлопало и гремело, вода иной раз доходила нам до пояса. Корабль вздымали и бросали вниз могучие волны, прокатывающиеся под нами. Когда я говорил ему, перекрикивая этот грохот, тянуть эту веревку или крутить ту лебедку, он буквально набрасывался на эту работу, как только улавливал, что от него требовалось, и делал это быстрее, чем смог бы я.

Я впервые встретил человека, который не упускал случая показать, насколько ценным приобретением для экипажа корабля он является, где бы ни возникла необходимость помощи. Самонадеянный, тщеславный позер, разрушающий эмоциональное равновесие в коллективе и чутко ощущающий отношение к нему окружающих, он обладал необычайной легкостью на подъем каждый раз, когда ему предоставлялась возможность продемонстрировать свое превосходство над остальными.

— Очень опасный тип, — сказал мне Айан после того, как он на наших глазах знакомился с остальными членами экипажа после своего прибытия. — Вы будьте настороже, Пит, а то он своими чарами стащит с вас штаны и оставит нагишом на льду.

Хотя он это сказал как будто в шутку, его усилившийся до предела акцент говорил о том, что это крайне серьезное предупреждение.

С двумя поднятыми на фок-мачте прямыми парусами и наполовину убранным гротом «Айсвик» обрел достаточную остойчивость и, слегка кренясь на левый борт, мчался, вздымаемый могучими волнами. Иногда они гнали нас вперед со скоростью более четырнадцати узлов, что было слишком для тяжелого судна, под завязку загруженного запасами на год и всем необходимым для зимовки на льду. Помню, бледный Энди, стоя в дверях рубки и хватая ртом воздух, сказал:

— Мы можем набрать воды, если будем так лететь по ветру в ревущих сороковых.

Я напомнил ему, что мы уже на пятидесятых параллелях, да и вообще, пойти ко дну можно и в Северном море, на что он, вяло кивнув, возразил:

— Но здесь нигде поблизости нет спасательных станций.

— Есть на Фолклендах.

И я рассмеялся от возбуждения скоростью «Айсвика», который, поднятый огромным валом, бешено мчался в бурлящей воде его гребня. А Айан, словно черт из табакерки, высунувший снизу голову, сказал:

— Сейчас в Восточной бухте находится океанский буксир, два патрульных корабля, траулер компании «Дж. Марр» и множество самых разных иностранных кораблей, промышляющих ловлей криля и кальмаров, а кроме того, военные суда, разумеется, так что не думайте, что кроме нас тут никого больше нет.

Его массивная фигура полностью поднялась в рубку, и его сразу же швырнуло на стойку гирокомпаса. Мы не будем в одиночестве до тех пор, пока Южная Георгия не останется за кормой и мы не войдем в зону паковых льдов. Между Патагонией и Фолклендской зоной отчуждения есть даже буровые станции и, кроме того, множество антарктических баз. У Аргентины их больше десятка, три ближайшие — Марамбио, Сан-Мартин и Эсперанса.

Так продолжалось весь тот первый день, облака поднимались все выше. Видимость увеличилась настолько, что, несмотря на скорость, с которой мы удалялись, нам еще не один час были видны вершины Огненной Земли. Вот это и произвело на меня наибольшее впечатление, не огромные волны и не постоянный сильный ветер, что гнал нас вперед, а удивительная, захватывающая дух прозрачность чистого воздуха. И небо. Закат в тот день, и на следующий, был подобен алому пламени в кузнечном горне, затем, перейдя в горизонтальные полосы холодного синего и белого цветов, превратился в прозрачное зеленое сияние. Потом спустилась ночь и, будто кто-то включил фонари, зажглись звезды, такие яркие, такие невероятно прекрасные и близкие.

Когда мы удалились от земли и море чуть утихомирилось, качка стала намного меньше. Корабль продолжало поднимать и опускать, как на американских горках, но понемногу все мы, восемь человек, пришли в себя и сам собой установился распорядок жизни на борту. Энди вышел на связь с радиолюбителями Фолклендских островов и получил отчет о погодных условиях. Ангел при этом находился в рубке, и тут до меня дошло, что он почти каждый раз, когда у Энди был сеанс радиосвязи с Фолклендами, Аргентиной или Чили, ухитрялся оказаться рядом.

Сразу после рассвета четвертого дня мы увидели Южную Георгию. До острова оставалось около двухсот миль, и он показался слева по курсу в виде опрокинутых вверх ногами в зеркальном отображении бледных вершин над горизонтом. Нильс стоял за штурвалом и позвал меня проверить, действительно ли это Южная Георгия. По мере того как светало, ее очертания бледнели, но не было никаких сомнений в их реальности. Это необыкновенное явление наблюдалось под углом в шестьдесят семь градусов относительно курса, что точно совпадало с данными системы спутниковой навигации, и некоторое время оно было столь явным, что я мог различить хребет Эллардайс с горой Пейджет, вознесшей свою вершину на девять тысяч футов над уровнем моря.

А потом произошло нечто, настолько не укладывающееся в голове, что я сперва не мог в это поверить. Мы все находились на палубе и в рубке, потому как я позвал всех взглянуть на необычный вид вулканического острова, на котором похоронен Шеклтон, сверкающего белым сиянием, словно перевернутый вверх ногами свадебный торт. Вдруг раздался резкий треск, как будто отломился кусок льда, и, обернувшись, я успел увидеть, как альбатрос, следовавший за нами перед этим полтора дня, поджав левое крыло, стал заваливаться в сторону. Я увидел его открытый клюв, услышал крик, а потом он упал в воду у нас за кормой, сложив свои восьмифутовые крылья, неловко отгибая левое и волоча его по поверхности воды.

Я был настолько удивлен, настолько потрясен, что так и стоял, позабыв про Южную Георгию, неотрывно глядя на птицу, которую мы по книжке, имевшейся у нас на борту, определили как молодую особь королевского или странствующего альбатроса. Почти два дня он сопровождал «Айсвик» в воздухе, так непринужденно паря в потоке ветра, что я начал относиться к нему как к воплощению духа Антарктики, и вот теперь он в воде, не имея сил взлететь.

Вдруг все подняли головы вверх, глядя на крышу рубки. Я бросился наружу, уже догадываясь, что увижу. Там стоял Коннор-Гомес со своим ружьем калибра 0,22 дюйма в руках, тонкий дымок поднимался из его дула. Он улыбался нам сверху, довольный тем впечатлением, которое на нас произвела его выходка.

— Ублюдок! — сказал я, непроизвольно выбрав особенно обидное для него оскорбление. — Вы что, не соображаете?..

— Да, я знаю эту легенду. — Он заулыбался еще шире. — Но вы же видите, я не убил птицу, только ранил в крыло. В сустав.

— Зачем?

Он пожал плечами.

— Почему бы и нет? Убедился, что по-прежнему стреляю метко и ружье в порядке.

— Могли бы найти себе другую мишень.

— Он нас преследовал.

Все мы молча глядели на него.

— В каком смысле? — спросил кто-то негромко.

— Никто и ничто, даже птица, не может меня преследовать. — Он так тихо это произнес, что я едва расслышал. — Когда я в пути.

Не безумен ли он? Его взгляд обратился вдаль, к горизонту. Южная Георгия исчезла, солнце слепило золотыми бликами на волнах. Я обернулся к корме, но альбатроса уже не было видно. Энди отвернулся. Для него то была птица, ничего более. Однако для Гоу-Гоу все было иначе. Она смотрела вдаль невидящими глазами, в которых стояли слезы. Может, для потаенных уголков ее отчасти аборигенской души эта птица символизировала «время сновидений»[139]?

Этот случай, как мне кажется, полностью выявил сущность этого человека. Однако, когда я сказал об этом Айану, он только пожал плечами.

— Один выстрел, раненная в крыло птица, и он завладел вашим вниманием, все ошарашенно на него глазели, да.

Неспешно кивнув, он отвернулся.

— Он любит быть в центре внимания, — проворчал он по пути в свою каюту.

Позже в тот же день, думаю, мы пересекли линию антарктической конвергенции, границу, на которой холодная приполярная вода уходит с поверхности под более теплые воды. Море стало очень неспокойным, и резко понизилась температура воздуха, что сопровождалось увеличением облачности и силы ветра. К вечеру система спутниковой навигации показывала снос течением со скоростью в два узла в северо-восточном направлении. На следующее утро, когда мы были на полпути от Южной Георгии к Южным Оркнейским островам, мы ощутили на себе его во всю силу: с юго-запада, со стороны похожей на рог Земли Грэхема, почти непрерывно дул ветер ураганной силы.

Бо́льшую часть следующих трех дней мы неслись с бешеной скоростью в полном бакштаге. В какое-то время условия стали настолько тяжелыми, что корабль едва не разворачивало на гребнях высоких волн и опасность перевернуться была довольно реальной. Если бы экипаж был более опытным, думаю, я мог бы бросить плавучий якорь и дрейфовать с убранными парусами. Корабль шел иногда на такой скорости, что, казалось, мог перекувыркнуться вперед, так как время от времени по-настоящему гигантская волна вздымалась у нас сзади и справа.

Внизу, само собой, царил полный хаос. Все, что не было закреплено, летало по всему помещению кают-компании. Карлос и Энди были бесполезны из-за одолевающей их морской болезни. Особенно Энди, у которого нутро выворачивалось наружу, но ничего, кроме черной желчи, оно уже не извергало, и я опасался за его легкие и стенки желудка. К счастью, Гоу-Гоу проявила врожденную способность сохранять равновесие, позволившую ей быстро освоиться с непредсказуемыми движениями корабля. Она оказалась единственным человеком, на кого совершенно не оказывали воздействия качка и тряска, толчки и удары волн о нос корабля, грохот воды и демоническое завывание ветра в снастях. На всех остальных в той или иной мере эти вещи влияли, и в этих условиях я вскоре выяснил, на кого могу рассчитывать в случае чрезвычайной ситуации. Нильс, словно высеченный из камня, вел корабль час за часом при самом страшном волнении на море. Ангел все это время спал или по крайней мере лежал, крепко пристегнувшись к койке, но его дыхание и цвет лица были при этом в норме, и каждый раз, когда я к нему заглядывал, он открывал глаза. Однако он ничего не говорил и, мне кажется, все еще таил на меня обиду за то, что я назвал его ублюдком.

Айан тоже лежал, кровь отлила у него от лица, и его знобило так сильно, что он не мог совладать с дрожью тела. Пару раз я видел, как Айрис вставала и делала ему горячее питье. Желудок у нее не был железным, но ей хватало силы воли загнать себя на камбуз и приготовить для нас суп и толстые ломти грубого черного хлеба, намазанного мармитом[140].

В эти три дня я многое узнал о людях, с которыми оказался на одном корабле, их плохие и хорошие стороны, слабые и сильные черты их характеров. Мало-помалу я стал замечать, что мы покидаем область, где море вздымало позади нас горы воды с бурлящими белыми гребнями, чтобы обрушить их нам на корму. Волны по-прежнему шли нескончаемой чередой, но таких огромных уже не было. Накануне я изменил курс на юго-восточный, и ревущий ветер, что беспрепятственно мчался вокруг Южного полушария, уже не гнал нас прямо в корму. Мы подходили к защищающей от ветров земле и сопровождающему ее паковому льду. Стало очень холодно.

Как только море вокруг успокоилось, нагрузки уменьшились, и наши тела восстановили силы с поразительной быстротой. Сразу же наша совмещенная с камбузом кают-компания наполнилась теплом и жизнерадостностью, ко всем вернулось хорошее настроение, и мы с оптимизмом ожидали то время, когда приблизимся к паковому льду и море под его тяжестью станет спокойнее. Тучи разошлись, показалось солнце.

К этому времени мы находились в самом центре треугольника, образованного Южной Георгией, Южными Оркнейскими островами и Южными Сандвичевыми островами. Я постепенно менял курс, все более смещаясь к югу, и теперь мы шли прямо к морю Уэдделла. Мы быстро мчались, светило солнце, день становился все длиннее, и на борту царило радостное возбуждение и ожидание. Или мне это казалось, потому что я сам испытывал подобные чувства?

Теперь уже забылось, с какой бездушностью я был выкинут с моей работы, месяцы попыток выстроить свой собственный бизнес. Ни о чем другом, кроме приближающегося льда и затерянного корабля, его тайны, я уже думать не мог. Мы шли в крутом бакштаге на скорости девять узлов при ветре в пять баллов. Разбивающиеся под носом волны взлетали искрящимися на солнце брызгами, а еще появились киты. Втроем они плыли в нашем кильватере, ныряя и выпуская вверх струи воды. А еще птицы — буревестники, крачки и одинокий темноспинный дымчатый альбатрос.

На следующее утро, когда солнце приподнялось над горизонтом, мы увидели первый отблеск льда — бледное отраженное сияние в облачном небе далеко на юге и юго-востоке. Нильс достал из своего тайника аквавит, и мы, стоя на палубе с капающим сверху льдом, намерзшим за ночь на снастях, выпили за ожидающую нас неизвестность. Никто из нас раньше не имел дела с паковым льдом, поэтому к волнению при виде его отсвета там, над южным горизонтом, примешивалось ощущение таящейся впереди опасности. Я заметил, что только лицо Ангела не тронули чувства, которые овладели всеми нами. Он стоял со своим стаканом в руке, устремив взгляд куда-то вправо по курсу. Зубы стиснуты, губы сжаты в тонкую линию, и это выражение на его лице, что это — страх, отчаяние? Или он крепил сердце перед тем, что его там ожидало? Я не мог определить, но было ясно, что в ту минуту он был другим человеком. Внешне он стал старше, менее самоуверенным. Впрочем, то его выражение лица длилось недолго, потом он поднес свой стакан к губам и выпил залпом. Он, наверное, почувствовал, что я за ним наблюдаю, так как неожиданно перевел взгляд прямо на меня, прищурив глаза.

— Вам интересно, чем нас встретят льды? — Он улыбнулся. — Посмотрим, что они для нас приготовили, да?

От того, как он улыбнулся, меня пробрало до костей ледяным холодом. Зачем он здесь? Почему упорно рвется к этому кораблю? Эти и другие подобные вопросы вертелись у меня в голове, когда я той ночью лежал на своей кровати, прислушиваясь к шуму разбивающейся о корпус корабля воды совсем рядом от меня, к скрипам бьющихся о мачту канатов, к хлопающему время от времени парусу. А что я тут делаю? Почему я не вернулся домой, пока у меня еще была такая возможность? Это же безумие — лежать тут, пугая себя жуткими образами «Летучего голландца» и «Марии Целесты»[141], мелькающими в моем утомленном сознании, и постоянно думая об Ангеле и рядах заброшенных бараков, недалеко от которых я его тогда и подобрал.

А утром Айан вызвал его в рубку, поставил перед навигационной картой и сказал:

— Итак, мистер Коннор-Гомес, где? Вы говорили, что знаете, где это место среди льдов моря Уэдделла, и, когда мы будем там, вы сообщите нам координаты. Вот оно море Уэдделла, вот он лед, так что пришло время вам показать место на карте.

Сначала он сказал, что мы должны подождать, пока вплотную не подойдем ко льдам, что ему нужно узнать скорость дрейфа.

— Я знаю, где я видел корабль, но это было уже почти восемнадцать месяцев назад. Лед с тех пор, должно быть, унес его на север.

Он не знал, насколько далеко.

— В западной части моря Уэдделла льды дрейфуют в северном направлении. Ваш соотечественник, Шеклтон, за девять месяцев на своем «Эндьюрансе» в дрейфе прошел более четырехсот миль. Это соответствует скорости примерно в полторы мили в день. Но этот год не такой, как все. Я не знаю, какая скорость дрейфа.

Айан согласился с его доводами. Он неплохо подготовился, и теперь от него не приходилось требовать точных координат корабля.

— Ладно, давайте вернемся к тому вашему испытательному полету, когда вы видели корабль. Отметьте то место на карте, и мы начнем оттуда.

Ангел замялся, но в итоге обозначил его, слегка пожав плечами. Он не стал сверяться с записями в блокноте, координаты он держал в голове, и, отмерив большой плексигласовой линейкой расстояние, отметил маленький крестик внизу моря Уэдделла.

Айан тут же заметил, что это довольно далеко к западу от того места, где застрял «Эндьюранс», и я понял, что не только Ангел хорошо подготовился к этому разговору.

— Восемнадцать месяцев, вы говорите…

Он вытащил с книжной полки «Юг» Шеклтона и сразу же открыл карту в конце книги, где был показан маршрут дрейфа «Эндьюранса».

— Если ваш корабль подвергся такому же дрейфу в сторону севера, то к настоящему времени он должен уже освободиться ото льда и быть где-то за Землей Грэхема.

— Или пристал к берегу, — сказал Ангел.

— Да. Или разбит отколовшимся от шельфового ледника Ронне айсбергом. — Он произнес «Роннэй». — Или затонул, — продолжал он, — или просто раздавлен паковым льдом. Так как же вы предлагаете его искать?

При общем молчании Ангел стоял и, глубоко задумавшись, смотрел в карту.

— Ну?

— Предоставьте это мне. Я найду его.

— Но как, приятель, как?

— Это уже моя проблема.

— И вы уверены, что найдете его?

Ангел кивнул, и Айрис ввернула вопрос, который и у меня самого вертелся на языке:

— Ты знаешь, где он, не так ли? Ты же мне сам об этом говорил.

После недолгого замешательства он развернулся и вышел на палубу.

— Если знаешь, почему нам не говоришь? — крикнула ему в спину Айрис.

Раздвижная дверь со стуком закрылась, и она обернулась к Айану:

— Что думаете? Он знает или просто водит нас за нос?

Айан пожал плечами:

— Я знаю не больше вашего, дорогая моя, но если он все же знает, то это значит лишь одно — останки корабля неподвижно прикованы льдом к берегу. Я прав?

Он обернулся ко мне.

— Вы согласны, что если он знает координаты корабля, то совершенно уверен в том, что сковавший его лед не дрейфует?

Я кивнул, и он продолжил:

— А если он не дрейфует, то его что-то удерживает, а это может быть только береговая линия. Согласны?

— Да, — подтвердил я.

Он снова обратился к Айрис:

— Так что подождем и посмотрим. Приглядывайте за ним, оба.