Искатели алмазов

1. Таинственный старатель

Прошло десять месяцев. После долгой зимы опять зазвенела птичьими голосами тайга. Упругий южный ветер зашумел в молодой зелени лиственниц. Реки вошли в берега, развесив на прибрежных ивовых зарослях отметки ила, сквозь которые пробивались клейкие глянцевитые листочки. Наступило короткое и потому особенно желанное лето северной Сибири.

Однажды, в солнечный июньский полдень, на берегу реки Далдын появилась группа людей. Это была часть одного из трех отрядов Амакинской экспедиции. Александр Васильев, совмещавший теперь должности рабочего и проводника, сбросил с плеч мешок, сбежал к воде, напился, умыл лицо. Вода была прозрачная и холодная. Александр подтянул голенища сапог и вошел в реку. Даже на середине вода не доходила до коле». Обернулся, призывно махнул рукой.

От группы отделилась девушка. Одетая в мужское платье, она отличалась от мужчин тонкой фигуркой да пышными белокурыми волосами до плеч. Она подошла к воде, сняла накомарник. У нее было круглое лицо с большими, широко расставленными глазами цвета северного неба. Она часто щурилась от солнца, и поэтому от глаз к вискам пролегли ясно различимые на слегка загоревшем лице морщинки. От этой привычки щуриться глаза ее, обрамленные длинными ресницами, казались мохнатыми.

— Это и есть те места, которые в прошлом году искал академик Великанов? — спросила она выходившего на берег Александра.

— Точно, Лариса Александровна. В прошлом году мы сюда не попали, потому что нас вел очень плохой, подлый человек.

— Да, я слышала эту историю. Его, кажется, не поймали?

— Нет. В тайгу ушел. А в тайге искать человека все равно что иголку в сене.

Девушка подняла плоский мокрый голыш, осмотрела его профессионально-внимательным взглядом и, видимо не найдя ничего интересного, бросила в воду.

— Будем переправляться здесь?

В ее голосе послышалась вопросительная интонация. Она еще не привыкла командовать людьми, самостоятельно принимать решения. Лариса Сорокина только в прошлом году окончила Ленинградский горный институт. В Сибири, в такой невероятной отдаленности от населенных пунктов, да еще в качестве руководителя целой группы из четырех человек, она оказалась впервые.

Александр понимал ее состояние, ее растерянность и старался помогать девушке.

— Эй, сюда! — крикнул он рабочим, стоявшим на береговом откосе. — Начальник приказал переправляться здесь!

Губы Ларисы дрогнули в усмешке: она видела ухищрения Александра. Этот славный парень все двое суток пути от базы отряда из кожи лез для того, чтобы доказать ей, что она начальство. Обращался с подчеркнутой почтительностью, причем называл не иначе, как «товарищ начальник», все ее нерешительно высказанные пожелания воспринимал как приказания и немедленно исполнял. Глядя на него, так же поступали и другие участники группы. И только рабочий Симаков, заросший до самых глаз бородой человек лет сорока, старательно пропускал мимо ушей ее распоряжения.

Симаков приехал на Север заработать денег. У него, как он выражался, была «своя хата под Москвой». На окружающих он посматривал свысока, возможно, потому, что «своей хаты под Москвой» никто из них не имел. Симаков взял за правило не особенно утруждать себя работой.

Накануне вечером, во время стоянки, Александр отозвал его в сторонку, и между «ими произошел такой разговор:

— Товарищ Симаков, вы видели глупого упрямого оленя в упряжке?

Симаков нерешительно ухмыльнулся.

— Хм… Ну, видел, ну и что?

— Пока его не покроешь трехэтажной руганью, он с места не сдвинется. Вот гляжу я на вас и думаю: очень вы похожи на этого оленя.

— Ну, ты, Васильев, того… полегче! Молод еще!

— Борода тоже не всегда ума прибавляет. Вы что думаете, если Лариса Александровна не орет на вас, так она вам и не начальник? Понимать надо: она ученый человек, она девушка и с людьми привыкла разговаривать вежливо. А вы, будто медведь, вежливого обращения не понимаете.

Симаков сдвинул густые брови, отвернулся.

— Ну ладно, будет… Тоже замполит нашелся. Присылают девчонок, понимаешь, несмышленых, а ты смотри им в рот!

Он круто повернулся, пошел к костру.

Переправившись через Далдын, начали работы. В этом месте пойма реки распахнулась метров на сто в ширину. Следовало прошить шурфами элювиальный, то есть наносный, слой поперек левой половины поймы, так как трубка находилась где-то на левом берегу реки. От кромки воды до крутого откоса каменистого берега шеренгой, в пятнадцати метрах друг от друга, выстроились рабочие и начали копать. Александр оказался самым старательным: он первый добрался до вечной мерзлоты. На поверхность начали вылетать куски замерзшей породы. Они сразу покрывались седым инеем, но потом темнели, на солнце, таяли. Лариса подняла один из них. С него капала вода. Лариса набрала в горсть немного грязноватой влаги, долго смотрела на нее, словно силясь что-то понять. Попробовала на язык — обыкновенная пресная вода. А ведь она пролежала под землей в виде льда сотни тысяч лет. И вот сегодня вновь обрела свое первоначальное жидкое состояние. Через сотни тысячелетий…

Ее размышления прервал Александр:

— Товарищ начальник, — тихо позвал он. — Посмотрите, что это?

Он стоял на коленях перед алюминиевым лотком, в котором только что начал промывать вынутую породу. Лариса подошла и увидела на дне лотка радужно сиявший на солнце маленький кристаллик. Вынула его, осмотрела: не было сомнений, это алмаз.

— Алмаз, — по-будничному спокойно сказала она.

Лицо Александра расплылось в улыбке.

— Значит, есть россыпь. Будем расширять шурф?

Лариса отрицательно покачала головой.

— Нет, будем, как наметили сначала, закладывать ряд шурфов через двадцать метров.

Александр перестал улыбаться, недоуменно уставился на девушку.

— Как же так? Разве мы не алмазы ищем?

— Нет. Мы ищем коренное месторождение алмазов — кимберлитовую трубку. А россыпь не пропадет, не бойтесь. Придут эксплуатационники и возьмут алмазы.

— Лариса Александровна… — нерешительно начал Александр, — хочу вас спросить… В прошлом году академик Великанов увидел трубку с самолета. Мы ту самую трубку разыскиваем, так ведь?

— Так.

— Однако от берега она далеко, а мы на берегу копаем. Как же вы собираетесь ее найти?

Лариса села на галечник, поджав ноги. Под распахнувшимся ватником виднелся серый шерстяной свитер, туго натянувшийся на высокой груди.

Она подобрала сухую былинку, перекусила, сказала со вздохом:

— Как ее найти — не знаю.

Александр близко видел ее лицо, мохнатые глаза с чуть выгоревшими на концах ресницами. В ее слабой, немного печальной улыбке, в обозначившихся в уголках губ нежных бархатистых тенях была какая-то непередаваемая женская прелесть. Что-то теплое, пронизывающе приятное шевельнулось в груди Александра. Он поймал себя на желании погладить ее лицо, волосы, ощутить на губах щекочущее прикосновение ее густых ресниц. Кровь бросилась ему в лицо. Он резко отвернулся. Такое с ним случилось впервые, и он не звал, как скрыть смятение.

Но Лариса ничего не заметила. Она смотрела в сторону и думала о своем. Неширокая река с каменистыми берегами холодно поблескивала, огибая пологие увалы. По берегам виднелись невысокие, корявые сосны, лиственницы. Много голых засохших сучьев. Они торчали беспорядочно, словно кто-то огромный могучий поломал и перемешал их, продираясь сквозь тайгу. Казалось, бойцы в агонии протянули руки с последней мольбой о помощи да так и застыли. Ларисе стало тоскливо. Одна, за тысячи километров от дома… Что ей здесь надо? Найти месторождение алмазов — она мечтала об этом. Она думала, что здесь, в Амакинской экспедиции, ее научат, как найти. Но тут знали еще меньше. Лариса возлагала надежды на пиропы. Если она не обнаружит их, придется возвращаться ни с чем. И тогда каждый вправе сказать о ней, как Симаков: «Присылают тут девчонок несмышленых!»

Вся надежда на пиропы… В прошлом году у них в институте читал лекции приезжий профессор. Он побывал на алмазных приисках в Бельгийском Конго и рассказывал, что там пиропы находят вблизи кимберлитовых трубок. Эти красные камешки, похожие на капельки крови, встречаются и здесь, в бассейне Вилюя. Они-то и должны привести к коренным алмазным месторождениям. Но где и как искать их? Она взглянула на Александра. Он сидел отвернувшись, словно чем-то обиженный. «Напрасно я призналась ему в собственном бессилии. Сама подрываю свой авторитет, — подумала Лариса и тут же опровергла себя: — Какой у меня авторитет?!»

В этот день была промыта порода из двадцати шурфов — и ни одного пиропа! Последняя промывка дала еще кристалл алмаза. Рабочие радовались: не зря трудились. Но Лариса знала, что алмазы встречаются за сотни километров от коренного месторождения.

Группа, оставив за собой участок поймы, изрытой шурфами, словно тело оспинками, поднялась выше по реке и остановилась на ночлег. Разбили палатки. Рабочие с ног валились от усталости. И только Александр нашел в себе силы побродить с ружьем по окрестностям. Охотничья страсть никогда не покидала его. Но дело было не только в этом. Ему хотелось побыть одному, разобраться в своих чувствах.

Наступила ночь. Собственно, это только так считалось, на самом деле было светло почти так же, как днем. Солнце, спрятавшись за горизонт, проходило где-то под самой его кромкой, и небо на западе сияло золотистым светом.

Александр медленно шагал по берегу. В одном месте он спугнул куропатку, но стрелять раздумал: близко лагерь, можно переполошить товарищей. И вообще не хотелось нарушать чуткую тишину ночи. Она помогала думать.

Александра мучили противоречивые чувства. Ему нравилась Лариса вовсе не как начальник. И с этим он ничего не мог поделать.

Александр пробовал урезонить себя логическими доводами: «Она инженер, я простой охотник, она образованная, я семилетку кончил. Какое ей дело до меня?! Зачем я ей?» Но, казалось бы, веские доводы легко опрокидывались, стоило ему только вспомнить ее лицо. Пусть она образованная, пусть он ей не нужен, но кто запретит ему любоваться ею, оберегать ее, помогать? Надо только постараться, чтобы никто не заметил его чувств. Это — главное…

Поглощенный своими нелегкими мыслями, он споткнулся о какой-то предмет и упал. Ружье больно стукнуло по затылку. Быстро вскочил. Мелькнула веселая мысль: «Идешь на охоту, не думай о девушках…» Под ногами лежал дюралевый лоток для промывки породы. «Сиэхсит[3]. Симаков бросил!» — выругался Александр. Он нагнулся, чтобы поднять легкий лоток, но тот подался с трудом. В нем было много слежавшейся земли, и в почве под ним осталось углубление, будто он лежал тут не меньше года. Симаков явно не имел к нему отношения, тем более что сегодня ни он, ни кто другой из лагеря не отлучались. Но тогда совсем ничего не понятно. Лоток не отличался от тех, которыми оснащена Амакинская экспедиция. Однако ни в этом, ни в прошлом году ни одному амакинцу не удалось добраться до Далдына. Группа Ларисы Сорокиной первая пришла сюда. Другие группы Далдынского отряда производили изыскания километров на семьдесят ниже по реке. Откуда же здесь дюралевый лоток?

Александр внимательно огляделся. Напротив того места, где он стоял, в реку, тесня ее, вдавалась широкая коса из крупной обкатанной гальки. Здесь, судя по булькающим звукам и всплескам, река образовала быстрину. На середине косы что-то чернело. Александр бросил лоток, приблизился к черному пятну. Это была овальная яма с размытыми краями. На дне ямы в черном зеркале воды отражалось бледное ночное небо. Александр постоял на краю ямы, вернулся к лотку. Тут он увидел другую, более широкую яму. Она находилась метрах в двадцати от первой по направлению, перпендикулярному к береговой линии. «Похоже, кто-то вел правильную шурфовку», — подумал он, подходя ко второй яме. Края ее казались размытыми меньше, и на дне не было воды. Александр спрыгнул в яму. Сапоги по щиколотку увязли в грязи, но под ней чувствовалось твердое основание — вечная мерзлота.

Кто копал здесь? Почему ни один человек из Амакинской экспедиции, даже начальник Семенов, не знает об этом старателе? Может быть, он работал тайно? Но если он скрывается, значит, у него не совсем чистые намерения. Кто он, этот старатель? Возможно, преступник!..

Александр вдруг почувствовал себя неуверенно, словно ему грозила опасность, а он не знал, откуда и какая. Он вспомнил, что оставил ружье на поверхности, стремительно выпрямился, огляделся. Ружье лежало на месте. Причудливыми черными руинами вырисовывался на фоне светлого неба недалекий лес. Ничто не нарушало тишину. Только временами, будто спросонок, булькала вода на быстрине.

Александр вылез из ямы, подобрал ружье. Долго внимательно вглядывался в черную массу леса. Там было все спокойно. Однако тревога не проходила. Вспомнился Павлов. Старый бандит где-то бродит по тайге. А там, в лагере, спят безоружные люди, Лариса… Бодрствует ли кто-нибудь из них? Александр выругал себя за легкомыслие. Среди ночи в дикой тайге оставить людей без оружия! Это же надо голову потерять!..

Он двинулся обратно. Шел он быстро, почти бежал. По мере приближения к лагерю беспокойство его росло. Бегом преодолел Александр последнюю сотню метров; громыхая по камням, спотыкаясь и падая, взлетел на откос, откинул полог палатки, в которой спала Лариса, согнулся, вошел.

Первое, что он увидел — широко раскрытые глаза Ларисы.

— Вы что? — только и сумела спросить она.

В голосе ее слышался испуг.

Александр запыхался, тяжело дышал.

— Я… вы… — начал было юн, растерялся, что-то промычал, попятился из палатки.

Что о нем теперь подумает Лариса Александровна? Ворвался среди ночи и, ничего не объяснив, выскочил, как вор, застигнутый на месте преступления. А ведь вполне можно было подождать до утра. Откуда у него эти страхи? С чего он вообразил, что Ларисе грозит опасность? Ну, лоток, ну, ямы, но, судя по всему, таинственный старатель ушел отсюда год назад. Как же так: он, человек, прошедший всю войну, никогда ничего не боявшийся в тайге, вдруг поддался панике, страху? Видно, эта девушка с мохнатыми глазами совсем затуманила ему мозги. Он подумал, что сейчас лучше лечь спать, недаром русская пословица говорит; утро вечера мудренее, и уже поднялся с валуна, но навстречу из палатки вышла Лариса.

— Что случилось, товарищ Васильев? Я вам нужна?

Он с трудом преодолел волнение и показал на лоток.

— Вот. Нашел на берегу, выше по Далдыну километрах в двух…

Он рассказал о ямах, очень напоминающих шурфы. Лариса согласилась, что все это странно, и тоже не могла объяснить, как лоток Амакинской экспедиции попал на берега Далдына.

— Ладно, завтра разберемся, — сказала она. — А теперь давайте спать.

Она сочно зевнула, прикрыв ладонью рот, рассмеялась и нырнула в палатку. В ее облике и поведении угадывалась полнейшая беззаботность. И Александром вновь овладели сомнения: надо ли спать? Она, жительница далекого Ленинграда, не знает тайги, не знает Павлова, она и мысли не допускает о какой-то опасности. Но он, Александр, — таежный человек, бывший фронтовик, судьба сталкивала его с Павловым, и ему хорошо известно, к чему приводит беспечность. Нет, не нужно спать. Завтра надо установить посменное дежурство, а сегодня посторожит он.

Александр застегнул на все пуговицы телогрейку и уселся на валуне, положив на колени ружье.

2. След потерян

С утра рабочие начали копать новый ряд шурфов, а Лариса в сопровождении Александра отправилась к обнаруженным ночью ямам.

Сперва они осмотрели яму на косе. Вчера она показалась Александру довольно глубокой, во сейчас, при солнечном свете, словно бы обмелела, воды в ней было не больше чем на десять сантиметров. Она напоминала воронку — видно, во время половодья стенки осыпались.

Подошли к другой яме. Лариса легко спрыгнула в нее. Она растерла между ладонями комочек грязи и почувствовала прикосновение к коже чего-то твердого, наподобие сухой горошины. На ладони, словно капелька крови, выступившая сквозь сероватую грязь, лежал красный камешек.

— Пироп!

Она взяла еще горсть грязи, потом еще и еще, и почти в каждой находила один, два и даже три красных камешка. Она выбирала их и складывала в карман.

— Жаль, лопату не захватили, — сказала она, выбравшись наконец из ямы.

Большие глаза ее светились такой радостью, что казалось, не солнце, а они освещали все вокруг. Александр откровенно любовался ею. Она что-то говорила, он отчетливо слышал слова, но не понимал их смысла. Вдруг она прервала свою речь и спросила:

— Что с вами? Вы побледнели… Вам плохо?

Он понял, что если сию же секунду не уйдет, то скажет или сделает такое, о чем потом пожалеет. Он повернулся как-то деревянно, словно манекен, и так же деревянно зашагал прочь. Она некоторое время в растерянности стояла на месте, потом догнала его и спросила, сбоку заглядывая в лицо:

— Я вас чем-нибудь обидела, Саша? Но чем? Простите, если…

Впервые она назвала его по-русски, ласково, словно друга: «Саша». У нее был мягкий, обезоруживающий голос. И от этого он испытывал сейчас страстное желание заорать на всю тайгу диким голосом и бежать, бежать, куда глаза глядят, только бы не видеть ее. Внешне Александр оставался спокойным. Только очень внимательный наблюдатель сумел бы угадать его состояние. Замедлив шаг, Александр сказал:

— Нет, вы ничем меня не обидели. И я здоров. Однако, надо возвращаться.

— Да, да, — торопливо согласилась Лариса, едва поспевая за ним. Она почему-то не возразила ему и не попросила идти помедленнее. Неосознанным женским чутьем она угадала, что сейчас лучше ничего не говорить и вообще подчиниться. Она думала: «Какой странный человек! Огромный, сильный, а побледнел, как девица перед обмороком. И вчера ночью… Медведем ввалился в палатку, что-то пролепетал и ушел. И лицо у него было такое несчастное, как у ребенка!..»

Ей рассказывали, что в прошлом году он спас от гибели отряд экспедиции, попавший в безвыходное положение, что сам академик Великанш объявил ему благодарность. Значит, он мужественный, крепкий, надежный человек. Что же с ним случилось? Откуда такая нервозность? Задавая себе эти вопросы, она боялась ответить на них прямо и ново Инстинктивно она понимала, в чем дело, но не хотела себе признаться в том, что понимает. И не напрасно. Сама не подозревая, она сейчас любовалась им, широким разворотом его плеч, ловкой сильной походкой таежника. И сердце наполнилось благодарностью к нему, благодарностью, не больше, за найденные сегодня пиропы. Конечно, она все равно нашла бы их, но сколько дней было бы потеряно, сколько непроизводительного труда затрачено…

Когда они пришли в лагерь, никто бы не сказал, что между ними что-то произошло. Александр разговаривал с начальником ровно, благожелательно, был по-прежнему исполнителен.

В этот же день группа перебралась к косе — копать шурфы чуть повыше ям. Почти в каждой пробе находились пиропы. В одной из проб обнаружили довольно крупный кристалл алмаза. Еще день — пиропы и три кристалла. Работали весело. Слова «алмазная россыпь» не сходили с уст. Симаков вслух подсчитывал, какую премию они «отхватят» за найденные алмазы. Лариса все эти дни пребывала в лихорадочном состоянии. Она чувствовала необычайный душевный подъем. Они стала требовательна во всем, что касалось дела. Она сама бралась за любую работу, и люди, зараженные ее энтузиазмом, трудились от зари до зари, не зная усталости.

Трубка пряталась где-то близко. Казалось, еще одно усилие — и голубая алмазоносная земля ляжет покорно к ногам пришельцев.

Невдалеке от первых двух были найдены еще три ямы. Кто-то основательно исследовал берег. Ларису мало интересовало кто. Кто бы он ни был — спасибо ему за открытые пиропы.

Выше косы река поворачивала влево, огибая увал, пологие склоны которого заросли ерником. Лишь только искатели поравнялись с увалом, алмазы перестали попадаться. Зато пиропов стало еще больше. Ларису не беспокоило исчезновение алмазов, она верила: пиропы приведут к цели. Но вскоре она с удивлением заметила, что темп работ снизился. Рабочие, за исключением Васильева, копали вяло, не торопясь, часто устраивали перекуры. Временами она ловила на себе злой взгляд Симакова. Однажды, когда рабочие собрались для очередного перекура, она подошла к ним.

— Что это значит, товарищи? Вы недавно отдыхали и опять сидите! Нам надо торопиться, пока ясная погода. Вы знаете, лето здесь короткое.

— Как же, знаем, — нагловато ухмыльнулся Симаков. — Только не знаем, товарищ начальник, зачем вы нас заставляете перелопачивать пустую породу, когда рядом алмазная россыпь?

Он оглянулся на товарищей, как бы спрашивая: «Верно я говорю?»

Лариса почувствовала, как в ней поднимается гнев.

— Товарищи, — тихо оказала она, пересиливая волнение, — алмазная россыпь никуда не денется. Вслед за нами придут эксплуатационники и возьмут алмазы. А мы изыскатели. У вас другая задача. Мы, как вам известно, должны найти коренное месторождение алмазов — кимберлитовую трубку. Вот Симаков говорит: пустая порода. Неправда. Вы же знаете: в этой породе содержатся пиропы. Значит, где-то недалеко трубка. Я понимаю, вы устали, но давайте приложим последнее усилие. Не сегодня, так завтра мы найдем ее…

Симаков нарочито громко зевнул, лениво процедил сквозь зубы:

— Умный держит синицу в руках — и доволен, а…

Пожилой рабочий Буров поднялся, рывком надвинул ему на глаза кепку, сказал:

— Ну, ты, полегче, синица! Начальство правильно говорит! — Он улыбнулся Ларисе: дескать, хоть я и старше тебя раза в два, а начальство признаю. — Оно действительно, работаем мы сегодня ни шатко ни валко… А трубка эта, видно, сама к нам не придет.

Вслед за ним поднялся рабочий Терентьев, и они отправились к шурфам. Оставшийся в одиночестве Симаков посидел немного и тоже пошел работать. Во всем поведении, даже в том, как, шагая, он небрежно, словно тросточкой, размахивал лопатой, чувствовалось подчеркнутое презрение к ней, ко всему, что исходит от нее.

Прошло несколько дней. У Ларисы не было оснований жаловаться на рабочих. Дневную норму они выполняли. Александр работал за троих, словно поставил перед собой задачу как можно больше перевернуть земли. Он заметно осунулся, старательно избегал оставаться с Ларисой наедине, разговаривал сухо, односложно и только в случае крайней необходимости, причем упорно избегал ее взгляда.

Нельзя сказать, что Лариса не замечала этого. Просто все, что не касалось кимберлитовой трубки и пиропов, скользило по поверхности ее сознания, не затрагивая, не волнуя. Пиропы владели ее воображением, ее мыслями. Для нее они не были мертвым, холодным минералом. Они снились ей по ночам в виде маленьких красных гномиков, веселых, простодушных и в то же время очень капризных. Они целым роем сбегались к ней со всех сторон, а когда она протягивала руки, чтобы взять их, они, словно ртутные брызги, разлетались в стороны; как шаловливые дети, дразнили ее, высунув красные язычки.

Если бы год назад ей сказали, что в глухой, безлюдной тайге, не имея возможности слушать концерты, посещать театры, кино, она будет жить полной, кипучей, увлекательной жизнью, она бы только недоверчиво посмеялась. Но именно так она жила сейчас.

Позади осталась излучина реки. И тут пиропы исчезли. «Куда вы убежали? — подумала Лариса о них, как о живых существах, вглядываясь в очертания местности. Пологие склоны увала переходили в неглубокую лощину. «Очевидно, по лощине дождевые и весенние воды выносят пиропы на берег», — решила Лариса и велела копать в лощине. Почва тут была тверже, во всех направлениях ее прошивали корни. Пустили в ход топоры. Лариса тщательно исследовала вынутую землю — никаких признаков пиропов. Когда стало ясно, что в лощине искать бесполезно, она испугалась. Что делать? Куда девались озорные красные гномы? Неужели след их потерян? Может быть, они выше по реке? Начали копать выше — безрезультатно. Может быть, они взбежали по склону увала? Это маловероятно, потому что на монолитном теле увала не заметно ни единой складки. И все же начали вгрызаться в каменистые склоны. И, конечно, ничего не нашли. Пиропы словно сквозь землю провалились.

Лариса теряла силы, иссякал ее душевный подъем. Черная бездонная пустота равнодушия вползала о сердце. Девушка похудела, заострились скулы, под глазами легли темные тени усталости.

Настал день, когда рабочие не получили от Ларисы никаких распоряжений. Солнце поднялось высоко, а она не выходила из палатки. Она лежала, закинув руки за голову, вглядываясь в грязно-зеленый брезент. Ее душили рыдания, они вот-вот готовы были прорваться сквозь слабенькие кордоны воли.

Ей вспомнилось, как в прошлом году осенью они, группа молодых специалистов, приехали в Сунтар, в Амакинскую экспедицию. На аэродром встречать их вышли почти все работники экспедиции. Выпал первый снег, стоял бодрящий морозец, и, наверное, поэтому встреча получилась какой-то особенно светлой, радостной, веселой. Вечером в кабинете начальника экспедиции их собрал только что выписавшийся из больницы академик Великанов. Он сказал тогда:

— Завтра я улетаю в Москву, меня ждут дела. Я покидаю экспедицию с легким сердцем, я уверен я успехе. Почему — спросите вы? Да потому, что за дело возьмется молодежь. Помимо знаний, у вас есть то, чего весьма недоставало нам, старикам: большевистское упорство. И я глубоко уверен, что через год… — Он вдруг остановил взгляд на Ларисе. — Простите, как ваше имя? Лариса Сорокина. А ваше? Владимир Сомов. Ваше? Торохов… Ваше?.. Прекрасно, прекрасно. Я убежден, что через год буду иметь честь и удовольствие поздравить вас, дорогие товарищи Сорокина, Сомов, Торохов, Никольский, Андреев, с открытием первых в Советском Союзе кимберлитовых трубок. Я вижу, некоторые из вас недоверчиво улыбаются. Ну-с, через год я вам напомню ваш сегодняшний разговор, и вы убедитесь в моей правоте.

Долго еще разговаривали в тот вечер. Лариса была захвачена предстоящей работой и верила в свои силы. Где то время? Вот она валяется в палатке, готовая зареветь, обыкновенная плаксивая девчонка. Она не знала, что еще предпринять, она не вышла, к рабочим и тем расписалась в своем бессилии.

В палатку просунулась голова Васильева.

— Товарищ начальник, мы ждем. Где сегодня шурфы будем забивать?

У него было спокойное, слишком спокойное лицо. Голос звучал механически ровно, без выражения, как у робота. «Осуждает», — безразлично подумала Лариса.

Она вышла и увидела поджидающих около палатки рабочих. Впереди, опираясь на лопату, стоял Симаков. И опять она подумала безразлично: «Все кончено».

То, что она сейчас им скажет, даст право им презирать ее. И если даже Симаков оскорбит ее, что она сможет ему возразить?

— Товарищи… — Она помедлила и вдруг, словно бросаясь вниз головой в омут, выпалила залпом: — Путь к кимберлитовой трубке потеря». Продуктов у нас осталось на четыре-пять дней. Надо возвращаться на базу отряда…

Александр внимательно разглядывал носки своих сапог. Он боялся смотреть в ее измученное лицо, видеть ее трясущиеся губы. Он все понимал. Если бы он мог ей как-то помочь! Но для этого требовалось быть геологом…

Симаков демонстративно отбросил лопату, полез в карман за кисетом. В глазах заметался злорадный смешок.

— Все, братцы, шабаш! Весь Далдын перекопали, можно домой топать! Наш шибко ученый начальник трубку потерял. С учеными бабами это бывает. Между прочим, умный человек, который здесь до нас копался, дальше косы не пошел. Да только для нашей товарищ Сорокиной умные люди не указ…

Александр сделал шаг к Симакову.

— Не смей так!

Симаков хотел набить табаком цигарку, но табак просыпался. Он скомкал и зло отшвырнул полоску курительной бумаги.

— Теперь что молчать… Хоть молчи, хоть кричи — не испечешь куличи. Я считаю, братцы, вредительство это. Государству позарез нужны алмазы, за границей покупаем, а наша ученая барышня с умным видом проходит мимо россыпи. Это что? Вредительство и есть. И молчать тут нечего! Доложить куда следует!

Александр налетел на Симакова.

— Ты… Гад!.. За такие слова, знаешь… Ишь, «государство»… За премию дрожишь, вот что!..

— А ты не цепляйся. — Симаков рванулся, оставив в руке Александра пуговицу. — Думаешь, не знаю, чего ты взъерепенился? Видел я, как ты к ней по ночам в палатку шныряешь. Для этого, должно быть, и ночное дежурство установили. Начальнички!..

Бешенство чугунной тяжестью налило кулаки, разметало все доводы рассудка. Удар пришелся Симакову в челюсть. Симаков охнул и упал, проехав спиной по земле. Александр секунду стоял над ним, яростный, готовый, казалось, растоптать его. Затем сорвался с места и побежал прочь.

3 «Зарница»

Он те помнил, как и почему оказался на увале. От быстро шагал наискосок, вверх по склону, раздвигая руками заросли ерника. Теперь конец. Если не отдадут под суд за дебош, за избиение человека, то из экспедиции вышибут наверняка. Из комсомола тоже.

Он вышел на полянку и остановился, словно неожиданно налетел на стену. На противоположном краю полянки, в десяти шагах, лежала лопата. Александр подошел, поднял ее. Лопата была ржавая, видно, ею давно не пользовались. Несомненно, она принадлежала тому, кто выкопал ямы в районе косы. Но зачем его занесло сюда? Нигде не видно следов работы. Но что это? Полянка как будто неровная. Края ее приподняты, а посредине от верхнего края к нижнему почва взрыта извилистыми лунками, какие остаются от ручейков. Александр бросил лопату, пошел вдоль лунок. Они уходили к вершине увала. По обе стороны от них местность была приподнята, но заросли скрывали неровность. Неглубокая, почти незаметная для глаза лощина спускалась от вершины к подножию. Не по этой ли лощине сносит вода пиропы на берег Далдына? Не ее ли искали они столько времени, вгрызаясь шурфами в подножие увала? «Что же, проверим… Мы хоть и не изучали геологию, но, каков из себя пироп, знаем», — подумал Александр.

Он вернулся на полянку и взялся за лопату. Быстро выкопал неглубокую ямку рядом с бороздкой, промытой ручьем. Почва была здесь легкая, податливая. Она состояла из мягких голышей и песка. Александр взял горсть земли, близко поднес к глазам и сейчас же заметил крошечные рубиновые зернышки. Он улыбнулся им, как старым знакомым. Есть! На сердце вдруг стало легко. История с Симаковым показалась вздорной, незначительной. Ну, поссорились, ну, ударил! Ерунда! Теперь ерунда! Он долго выбирал крохотные красные камешки и складывал их в разостланный носовой платок. В красных крошках заключалась радость, заключалась жизнь. И все это он принесет Ларисе. Повезло же ему, охотнику Александру Васильеву, внуку Бекэ!

А если он нашел вовсе не пиропы?

Ему до того скверно сделалось от этой мысли, что он поспешил ее отогнать. Да нет же, пиропы, конечно, пиропы. По цвету и форме они не отличались от тех, что хранились у Ларисы.

Подойдя к лагерю, он увидел сидевших у костра Бурова и Терентьева.

— А, явился, Илья Муромец! — встретил его Буров. — Сила, видать, у тебя не мереная. Симаков-то чуть богу душу не отдал. Посмотрел бы ты на его лик. Левая половина черная, что твое голенище. За дело, конечно, ты его. Но только нехорошо…

«Сам знаю», — хотел сказать Александр, но сказал другое:

— Где он?

— Ушел. Мешок за плечи — и ходу. Обещал тебя и начальницу нашу не меньше чем на десять лет упечь.

Александр промолчал. Все, что касалось Симакова, сейчас его совершенно не занимало, лишь вызывало легкое, быстро проходящее раздражение Он направился к палатке Ларисы, но она сама вышла навстречу. У нее были красные веки.

— Товарищ Васильев, вы… я… я не уполномочивала вас вступаться за меня. Какое вы имели право?

Александр протянул ей завязанный узелком платок. Он знал: стоит ей увидеть содержимое узелка, и только что произнесенные слова потеряют для нее всякое значение и смысл.

Она взяла узелок нерешительно, двумя пальцами, точно змею.

— Что это?

Александр молчал.

Она развязала узелок. На белом поле платка алыми брызгами рассыпались пиропы. Не отрывая от них глаз, Лариса спросила:

— Где нашли?

— На склоне увала, километрах в трех отсюда. Там сухая лощинка.

Она подошла к костру и предупредила рабочих, что возвращение на базу отряда откладывается.

— Ждите нас с Васильевым здесь.

Пиропы привели их к вершине увала. Заросли ерника кончились. Перед ними расстилалась равнина, поросшая редким приземистым лесом. Они присели отдохнуть. Оба молчали.

День кончался. Красный шар солнца, похожий на огромный пироп, медленно исчезал за лесом, на северо-западе. На восточном краю неба синева густела.

Лариса смотрела вслед солнцу. Закат всегда навевал на нее непонятную грусть. Нужно было возвращаться в лагерь. Но почему-то не хотелось Сидела бы и сидела тут. И пусть Васильев сидит. И пусть молчит. Так спокойно…

Но что это? Она вскочила. Шагах в десяти она увидела длинную тень, словно от низенькой гряды, пересекавшей равнину. Тень шла поперек направления их проходки и терялась между деревьями.

Сердце стучало так, что хотелось схватить его, удержать. Неужели край кимберлитовой трубки?.. Лариса схватила Александра за руку.

— Смотрите, смотрите!

Но Александр ничего не увидел. Солнце скрылось за лесом, и тени растворились в сероватых сумерках.

— Пойдемте. Скорее!

Они прошли несколько шагов и остановились. Под ногами не чувствовалось никакой неровности, ничего, напоминающего гряду. Кое-где из-под мха выглядывали плиты известняка.

— Давайте копать!

Вдвоем они быстро сняли толстый слой дерна.

Под ним на известняковой плите густо лежали пиропы. Близко! Еще, может быть, одно маленькое усилие! Они работали самозабвенно. Александр кайлом дробил камень, Лариса вынимала его лопатой. Вскоре порода изменила цвет, из серой превратилась в голубовато-зеленую и стала рыхлой.

Лариса подняла зеленоватый кусок величиной с кулак. В изломе блестели красные капельки пиропа.

По ее сияющим глазам Александр понял: кимберлит.

— Поздравляю, Лариса Александровна!

И тут случилось такое, чего он никак не ожидал, о чем даже думать не смел. Она положила руки ему на плечи и поцеловала его.

— Спасибо… Саша.

У него перехватило дыхание. Но в следующее мгновение Лариса устыдилась своего порыва и отвернулась.

— Пойдемте в лагерь, — сказала она тихо.

Следующий день был, как праздник. Определяли границы трубки, чтобы остолбить ее. Васильев и Терентьев копали ямы, из-под кайла вылетали голубовато-зеленые куски кимберлита. Буров рубил лес для столбов. Ларисе все время казалось, что сегодня Первое мая. Она тихонько напевала и с трудом удерживалась, чтобы не запеть громко. Это было бы совсем смешно: в разгар рабочего дня начальник группы распевает на всю тайгу. Улыбка не сходила с ее лица. Трубка, кладовая с алмазами, лежала у нее под ногами! Как ни пряталась, а все же попалась. Теперь никуда не уйдет!

Выпадет же столько счастья на долю одного человека! Все в жизни прекрасно. Найдена кимберлитовая трубка — прекрасно! Существует на свете Александр Васильев — прекрасно! Эти кривые низкие деревца, такие трогательные в своей беспомощности, что хочется их погладить, — прекрасны!

Бледной голубизны небо севера — тоже прекрасно!

И солнце — прекрасно! И трава, и камни, и вода…

Исследуя предполагаемую территорию трубки, она наткнулась на останки какого-то животного. На мху белели омытые дождями реберные кости, череп. Она не очень сильна была в зоологии, ровно настолько, чтобы определить, принадлежит ли череп крупной собаке или волку. В трех шагах опять кости и череп, потом еще и еще. На небольшой площади она насчитала пять скелетов. Что это? Кладбище зверей?

Под ближайшей лиственницей она увидела кожаную сумку. Она невольно оглянулась, будто рассчитывая найти поблизости владельца, но тут же отогнала эту мысль. Налет плесени на коже сказал ей, что сумка лежит здесь давно. «Странно, — думала она. — Кости зверей, а рядом чья-то сумка. А подо всем этим алмазный клад. Прямо какой-то Остров сокровищ.»

Она подняла сумку и вздрогнула, потому что внутри что-то звякнуло. Сумка открылась, на Ларису пахнуло плесенью. Она заглянула внутрь: какие-то мешочки, помятая алюминиевая фляжка… Она вытряхнула содержимое сумки. Кроме мешочков и фляжки, на мох упала трубка, какие курят якуты, кошелек и… золотой самородок. Лариса взвесила его на ладони: граммов двести. Потом начала исследовать кошелек. С помощью ножа открыла заржавевший запор, из кошелька высыпались алмазы. Восемь кристаллов, все одни к одному, с ясно выраженными, чистыми гранями. Один из них, чистой воды, довольно крупный, не менее пятнадцати каратов, был особенно красив.

Так вот что искал неизвестный старатель в районе косы! Сумка, несомненно, принадлежала ему. Но что его заставило бросить свои сокровища? Вероятно, Васильев, бывалый таежник, сумеет ответить на этот вопрос, а заодно и разгадать тайну звериного кладбища.

Увидев в руках девушки сумку, Александр сразу заинтересовался.

— Где вы ее взяли?

— Вам знакома эта вещь?

— Сумка Павлова. Ее знают все, кто в пришлом году летал к Сарыну.

— Я нашла ее неподалеку.

— Все ясно, — сказал Александр. — Лоток и лопата принадлежали Павлову. Он копал около косы. Я так и думал. Были в сумке алмазы?

— Да. Вот они.

На ладони Ларисы тысячами горячих искр вспыхивали прозрачные кристаллы.

— Ух, какая красота! — залюбовался алмазами Александр.

Буров от восхищения даже причмокнул языком, точно в рот ему попало что-то невыразимо вкусное.

— Старый бандит добился своего, — в раздумье проговорил Александр. — Узнал, где находится трубка, завел нас на Марху, а сам пришел сюда взять алмазы. Но куда он подевался? И почему бросил сумку?

Осмотр «звериного кладбища» открыл Александру многое. Скелеты оказались волчьими. Неподалеку во мху был найден ржавый маузер без единого патрона, чуть подальше — кусок оленьей дохи. Александр отчетливо представил себе всю картину. В начале прошлой зимы здесь произошла последняя схватка между волчьей стаей и человеком. Волки напали на него где-то в районе косы. Человек отбивался отчаянно, пытаясь уйти. Голодная стая, оставляя убитых, упорно преследовала его. Волки считали его своей законной добычей. У человека кончились патроны. Вероятно, он забрался на дерево. Возможно, сидел там не одни сутки и, изнемогая от голода, уронил или бросил сумку. А потом наступила развязка. Потеряв сознание, он свалился с дерева и был разорван стаей.

Странно только, что нигде не видно его останков. Возможно, что-то спугнуло волков, и они уволокли труп, а возможно, растащили по частям. Заодно с человеком, они пожрали и своих убитых соплеменников.

Да, черная была жизнь тойона Алексея Павлова. Волчья жизнь И оборвалась она по-волчьи…

Через пять дней самолет доставил Ларису в Нюрбу, куда недавно перебралась Амакинская экспедиция. Прямо с аэродрома девушка направилась в контору. С мешком за плечами, похудевшая, загорелая, она вошла в кабинет Семенова. Просторный кабинет почему-то показался ей очень тесным. Она боялась опрокинуть стулья и потому обходила их с оглядкой. Под крышей она чувствовала себя стесненно, и это казалось странным. И только потом она поняла, что ей привилась привычка жить в пространстве, не ограниченном стенами.

Федул Николаевич, как ей показалось, встретил ее холодно, настороженно.

— Товарищ Сорокина? Прошу садиться Вы получили мой вызов?

— Да.

Лариса освободилась от мешка и села, устало откинувшись на спинку стула. Она догадывалась, зачем ее вызвали, и все же то, что она услышала, поразило ее неожиданностью.

— Рабочий Симаков прислал мне копию заявления, оригинал которого находится у прокурора. В нем… словом, он… — Федул Николаевич нахмурился. Он подыскивал более мягкие, обтекаемые слова, но таковых не находилось. И вообще вся эта история, рассказанная Симаковым, была ужасно неприятна. Федул Николаевич резко, со стуком выдвинул ящик, достал несколько листков, исписанных крупным почерком. — Вот. Симаков предъявляет вам ряд серьезных обвинений, он: пишет, что вы намеренно обходили алмазоносные районы с целью скрыть их от государства. А когда он указал вам на это, ваш приспешник и помощник Васильев совершил покушение на его жизнь. Он заявляет, что вы якобы связаны с иностранной разведкой.

Федул Николаевич брезгливо скривил губы, и Лариса не поняла, к кому относится эта гримаса: к ней или к заявлению Симакова.

— Я, разумеется, не верю этому, — сказал Федул Николаевич, — но согласитесь, заявление… и потом… у него на лице действительно синяки.

Он молчал, ожидая объяснений. Но Лариса не произнесла ни слова. Все сказанное Семеновым ошеломило ее и еще не дошло целиком до сознания. Казалось, речь идет не о ней. Не могут же, в самом деле, нормальные люди обвинить ее в столь чудовищных преступлениях!

— Что вы скажете? Я жду, — чувствуя что-то невообразимо гадкое в душе, проговорил Федул Николаевич.

— Ничего!

Она порывисто встала. Она готова была наговорить начальнику целый короб резких, ядовитых, обличающих слов, но сдержалась. Она рывком поставила мешок на стол, развязала и вывалила содержимое мешка перед Семеновым. Изумление, отразившееся на его лице, на миг доставило ей острое удовольствие. Голубовато-зеленые куски кимберлита покатились по столу, подмяли листки заявления.

— Это… что?

Вопрос был вызван растерянностью, так как Федул Николаевич отлично видел, что это.

— Кимберлит! — воинственно сказала Лариса. — Из найденной нами на Далдыне трубки. Диаметр около пятисот метров!

— Вы нашли трубку?!

— Да!

Федул Николаевич схватил кусок кимберлита, повертел, зачем-то прикинул на вес, потянулся к телефону и вдруг, отдернул от него пуку, словно от горячего утюга, выскочил из кабинета. Где-то в коридорах гремел его голос: «Соедините с Москвой! Белкина ко мне! Немедленно!»

Через полчаса вокруг стола толпилось не меньше десяти человек. Все были возбуждены, говорили каждый свое, не слушая друг друга. Жали Ларисе руки, поздравляли. Тысячи километров, пройденных по тайге, голод, лишения, борьба с таежным пожаром — все это принесло плоды. Успехом увенчался титанический труд людей. И каждый из тех, кто находился сейчас r кабинете, чувствовал себя именинником. Когда первый восторг приутих, Лариса рассказала, как была найдена трубка. Она умолчала о своих переживаниях, неудачах, разочарованиях. По ее словам выходило, что найти трубку — дело весьма несложное.

Кто-то спросил:

— Какое имя вы дали трубке?

— Имя? Я не думала об этом.

— Что же, товарищи, подумаем вместе.

— Что тут думать? Трубка обнаружена при вечерней заре. Значит, «Вечерняя заря».

— Ну вот, еще скажете «Вечерний звон»! Претенциозно, знаете ли…

— Назвать «Зарницей».

— «Зарница…» Как, товарищи?

— Вы спросите в первую очередь автора.

— Что скажете, Лариса Александровна?

— По-моему, неплохо.

— Ну хорошо, «Зарница» так «Зарница».

Первая в стране кимберлитовая трубка получила имя: «Зарница».

Разошлись поздно, и кабинет сразу же поступил в распоряжение уборщицы. Под столом она нашла несколько мелко исписанных листов бумаги. Они были смяты, грязны, да некоторых страницах, подобно печатям, виднелись рубчатые следы каблуков. Уборщица подумала и бросила находку в ведро для мусора.