Исследование холокоста

КРАТКАЯ ИСТОРИЯ РЕВИЗИОНИЗМА В ВОПРОСЕ О ХОЛОКОСТЕ

Серж Тион

Серж Тион (Serge Шоп) родился в 1942 году во Франции и с юных лет принимал участие в антиколониальной борьбе за свободу Алжира, португальских колоний, Палестины, Вьетнама и Камбоджи, одновременно изучая в Сорбонне социологию и антропологию. С 1971 по 2000 год он был сотрудником Национального совета научных исследований, из которого его в 2000 году уволили по политическим причинам, по прямому указанию премьер-министра Лионеля Жоспена. С. Тион опубликовал несколько книг и множество статей. В 1980 году своей книгой под названием «Историческая истина или политическая истина?» он познакомил широкую публику с делом Фориссона и вопросом о газовых камерах. Русский перевод этой книги есть в Интернете: aaargh.com.mx/russ/russ.html Регулярно пишет на ревизионистские темы.

О судьбе евреев в III рейхе во время войны знали очень мало. Накануне войны Берлин предложил другим державам принять евреев, которых новая нацистская политика вынуждала к эмиграции. На конференции в Эвиане в 1938 году эти самые державы четко и ясно отказались впустить массы еврейских иммигрантов. Немцы вели даже прямые переговоры с палестинскими сионистами и заключили с ними соглашение о т. н. «трансферте» (Хаавара), по которому 60 000 германских евреев смогли эмигрировать в Палестину, и если их число не было больше, то лишь потому, что англичане испугались реакции палестинцев на этот угрожающий им поток.

Таким образом, политика национал-социалистической Германии была прекрасно известна. Она имела наименование «окончательное решение» и предполагала изгнание евреев согласно традиции, которая началась в Европе с конца Средних веков. Можно осуждать эту политику, но она не влекла за собой чью-либо смерть. О существовании концлагерей мировая общественность тоже знала. В эти лагеря отправляли тех, кого новый режим, установленный в 1933 году, считал своими политическими врагами, в первую очередь, вождей коммунистов и социал-демократов. Интернированные проводили в этих лагерях месяцы или годы, а потом их освобождали. Они рассказывали о тамошних порядках, о тяжелом труде, о хороших санитарных условиях. Французы тоже устроили концлагеря и загнали туда испанских республиканцев, которые бежали от репрессий после победы франкистов. Там тоже жизнь узников была очень тяжелой, но не убийственной.

Во время войны кое-какая информация из лагерей просачивалась. В еврейских политических группировках, которые существовали в местах, куда немцы согнали евреев, эту информацию, часто не поддающуюся проверке, смешивали с самыми безумными из ходивших слухов, синтезировали и направляли по разным каналам в Лондон, Женеву и Тель-Авив, где находились руководящие органы сионистов. В Лондоне эта информация не имела успеха. Британские власти видели в ней лишь пересказ той дезинформации о Германии, которую они сами распространяли по радио. В Вашингтоне в ней тоже усмотрели элементы военной пропаганды. Что же касается еврейских руководителей, то они, тоже наученные опытом Первой мировой войны, отказывались верить докладам, которые им присылали.

Война повсюду ухудшила положение узников. Особенно тяжелыми были последние месяцы. Немецкие лагеря, подвергавшиеся постоянным бомбежкам, превратились в зоны смерти, где нехватка питания и болезни произвели массовые опустошения. Именно тогда сложилась репутация этих лагерей. Те, кто выжил и смог вернуться на родину, рассказывали повсюду о кошмарах последних дней, о голодном пайке, эпидемиях, дезорганизации, и ответственность они, понятно, возлагали на тех, кто держал их в этих лагерях, из-за кого возник этот убийственный хаос.

Жажда мести и ненависть этих несчастных понятны: они потеряли половину своего веса, свое здоровье, своих товарищей по заключению. Они наводнили своими рассказами газеты политических организаций, увидевших в описании их страданий манну небесную, которую надо использовать до последней крупинки. После войны то, что сегодня называется «памятью», использовалось, прежде всего, коммунистами, которые изображали себя авангардом борьбы против немецких оккупантов и главными мучениками освободительной войны.

Поль Рассинье был слишком молодым, чтобы принять участие в Первой мировой войне, как его отец. Он работал учителем и был коммунистом до 1932 года, когда его исключили за разногласия с партией, и он перешел к социалистам, в ряды оппозиции, заняв решительно пацифистскую позицию, которой он оставался верен всю жизнь.

Во время войны Рассинье отказался от участия в насильственных акциях, но решил бороться против немецкой оккупации и занялся изготовлением фальшивых документов для тех, кто хотел перебраться в Швейцарию, главным образом, для евреев. Его выдали, он был арестован, подвергнут пыткам в гестапо и отправлен в Германию в концлагерь, сначала в Бухенвальд, потом Дора-Миттельбау. Хотя коммунисты считали его врагом, ему удалось выжить. Он вернулся во Францию инвалидом, болел до конца своих дней и мог стоять на ногах только несколько минут.

Поток рассказов, подкрепляющих официальную версию того, что происходило в лагерях, побудил его дать собственные свидетельские показания в книге «Ложь Одиссея» (1950) и проанализировать слова тех своих современников, которые рассказывали о жизни в лагерях на свой манер. Его вдохновлял великий пример ревизиониста истории Первой мировой войны Жана Нортона Крю, который разработал критический аппарат, позволяющий быстро отличить правду от лжи в свидетельствах о войне. Тем самым он совершил преступление, последствия которого нельзя было предвидеть. Он создал то, что мы сегодня называем ревизионизмом. Он вызвал на себя огонь тяжелой артиллерии. Его исключили из социалистической партии, против него велась кампания в прессе и бесконечные процессы по разным мелким обвинениям, его подвергли остракизму, как это всегда делают.

Продолжая свою работу по демифологизации того, что происходило в лагерях, Рассинье натолкнулся на Железный занавес. Таким людям, как он, ставшим ярыми антикоммунистами, было невозможно поехать на место событий, в Польшу.

И тут непредвиденное событие смешало карты. Руководимое твердой рукой псевдосоциалиста Бен-Гуриона еврейское государство, еще непрочное, не вписалось в сложную картину Среднего Востока. Бен-Гурион искал средство, как обеспечить выживание своего государства-обрубка, в которое он имел несчастье верить. Он приказал похитить Эйхмана, в прошлом крупного нацистского чиновника, который занимался депортацией евреев, а теперь скрывался в Аргентине. Последовавший в 1961 году процесс позволил создать необыкновенную машину для обвинения всех на свете, в первую очередь, евреев, за то, что они были недостаточно сионистами, европейцев за то, что они не остановили подъем нацизма, американцев за то, что они не спасли евреев.

В этот момент Рассинье и ревизионисты увидели, что у них сменился противник. Они старались разоблачить инсценировки и мифы, исходившие от советского аппарата, а теперь его место занял похожий пропагандистский аппарат сионистского государства, который, кстати, сам был в значительной мере заимствован у коммунистических режимов. Рассинье не смог поехать в Иерусалим на процесс Эйхмана и вынужден был следить за ним издалека, но он проанализировал его особенно тщательно. Эти процессы бывших нацистов, которые проходили в Израиле, в коммунистической Польше, на советской Украине, а также в Западной Европе (вроде т. н. процесса охранников Освенцима во Франкфурте в 1963–1965 гг., на котором Рассинье было запрещено присутствовать) были окнами, открытыми в прошлое.

В 1948 году директор Центра документации современного еврейства Исаак Шнеерсон подвел итог: «У нас два врага: забвение и недостаток средств. Забвение угрожает утратой памяти, почтения, опыта уроков прошлого. Недостаток средств может помешать нам продвинуться так далеко, как надо и как мы хотим, в обладании и постоянном присутствии залогов и гарантий этой памяти, этого почтения, этих уроков».[102] Эти средства должно было дать еврейское государство.

Программа была намечена: стимулировать память (субъективность свидетелей всегда должна ставиться выше работы историков, которые в ту эпоху еще не занимались этим вопросом), почтение (т. е. пресекать любые критические суждения о политике сионизма) и уроки (т. е. политический шантаж каких угодно политических сил, обвинение их в том, что они не помешали истреблению евреев и поэтому не имеют права говорить евреям, что они должны делать. Этот простой механизм постоянно работает с полной отдачей).

Эта огромная пропагандистская машина, когда речь идет о бывших концлагерях, затушевывает истинную роль и место евреев. На табличках в Освенциме упоминаются 4 миллиона убитых, без уточнения, кем именно были эти 4 миллиона человек. Кстати, было бы крайне трудно детализировать состав этой цифры, ошеломляющей, но взятой с потолка.

Рассинье, которого негласно поддерживали люди, бывшие во время войны на стороне немцев, имел все причины продолжать борьбу против коммунистов. Но, как мы сказали выше, процесс Эйхмана смешал карты. Рассинье увидел в роли своих противников не коммунистов, а евреев, на которых до этого обращал мало внимания. Они полностью заимствовали советский сценарий. С помощью разных уловок они купили себе места на этот спектакль. Они вновь задействовали «свидетелей», которые, чудесным образом, хотя и были коммунистами, в массе своей оказались евреями, почуявшими, где находятся новые золотые жилы признания, финансирования и карьеры. Незаметно то, что осталось от концлагерей — администрация, архивы, международные организации бывших заключенных, исследовательские институты, издательства — перешло из рук советско-коммунистических чиновников в руки сионистских «доброжелателей». Крах СССР ускорил этот процесс.

Под постоянным давлением ревизионистов начала развиваться и официальная историография. Это давление выразилось в основании в Калифорнии Института пересмотра истории, созданного в 1979 году Уиллисом Карто. Его вдохновителем был живой и сверхактивный британец Дэвид Мак-Колден. Свою главную работу «Мистификация XX века» опубликовал Артур Бутс, а француз Робер Фориссон принял участие в первых же конференциях Института.

Следует назвать имя Артура Бутса среди тех, кто действительно проложил путь ревизионизму в вопросе о холокосте в том виде, в каком он существует сегодня. Название его книги, вышедшей сначала в Англии в 1976 году, было совершенно недвусмысленным: «Мистификация XX века». Он проанализировал основные досье того, что он описал как широкомасштабную пропагандистскую операцию, связанную с войной: Нюрнбергского процесса, своего рода грандиозного спектакля, имевшего мало общего с правосудием, но показавшего мотивы действий союзников, что такое лагеря, какова была их промышленная роль и что союзники, желая лучше знать, что происходит на этих заводах, вероятнее всего, произвели аэрофотосъемку Освенцима и его окрестностей. Он писал об этом в 1976 году. Три года спустя, по странному совпадению, ЦРУ действительно опубликовало снимки, сделанные с воздуха в 1944 году во время облетов Освенцима. Эти снимки ясно показывают, что не было никакой подозрительной активности вокруг строений, которые в популярной литературе об истреблении евреев именуются «газовыми камерами», а на самом деле были моргами, оснащенными крематориями. Сторонники официальной версии с помощью идеологических ухищрений увидели в этих снимках доказательство того, что там происходили ужасные вещи. Но любой разумный человек возразит, что невозможно использовать эти снимки в поддержку тезиса об истреблении, тем более массовом, евреев, депортированных из Венгрии, которых тогда якобы убивали в Освенциме по 10 000 каждый день. Бутс подверг общедоступные документы логическому анализу и синтезу, как принято в науке.

Другие работали над этой же проблемой, но иными методами. Один из менее известных первопроходцев, Дитлиб Фельдерер, родился в семье австрийских евреев, но потом вступил в секту Свидетелей Иеговы. Занимаясь судьбой членов своей секты при нацистах, он в 70-х годах заинтересовался Освенцимом и провел ряд исследований на месте. Он очень внимательно изучил эти места, сделал тысячи фотографий (теперь они в руках шведской полиции) и быстро понял, что официальная история — не более чем набор сказок и легенд, который не может удовлетворить рационально мыслящего человека. Вскоре он поставил вопрос об «отверстиях» в крышах моргов, примыкающих к печам крематориев, через которые эсэсовцы, согласно показаниям многих свидетелей, впускали смертельный газ, способный убить до 2000 человек за один раз. Он писал в «Ревизионист Хистори» № 153: «Крышки и отверстия на крыше того, что администрация Освенцима именует «газовой камерой», окутаны покровом тайны, противоречий и неясностей».

В ту же эпоху еще один человек пошел по пути, который первым наметил Рассинье. Профессор лицея в Виши, а позже ассистент Парижского университета Роберт Фориссон специализировался на критическом изучении документов согласно их внутренней логике и значимости независимо от контекста и от биографий авторов. У него был метод, который некоторые его ученики называли «методом Аякса» (по марке одного средства для мытья посуды), и он применил его к произведениям знаменитых французских поэтов. Защита им своих тезисов в 1972 году вызвала полемику и даже удостоилась отчета в «Монд», что было совершенно необычно для обычного университетского мероприятия.

При посещении музея Освенцима, он указал служителю музея на необъяснимые аномалии газовой камеры, и тот признался, что это реконструкция. Кроме этого ответа, он получил тогда планы, датируемые эпохой строительства крематориев, планы, которые были брошены строительной службой администрации. Кстати, следует учесть, что все архивы этой службы сохранились, они не были уничтожены, как часто пишут в газетах. Половина из 160 000 документов этой службы находилась в Освенциме, в Польше. Остальные были обнаружены 15 лет спустя в советских архивах в Москве. Когда какому-нибудь эсэсовцу нужно было заменить перегоревшую лампочку на территории лагеря, он выписывал ордер на лампочку, чек и накладную и составлял доклад о замене лампочки. Ни в одном из этих 160 000 документов не упоминается ни о каких массовых убийствах или убийствах людей газом.

Полученные планы рассказали о многом. Другие документы достал один исследователь-любитель, который был близок с Фориссоном, и опубликовал их позже в толстой книге, которую еврейские финансисты, бывшие его спонсорами, поспешили изъять с книжного рынка (Ж.-К. Прессак. «Освенцим: Техническая конструкция и способ действия газовых камер», 1989).

В конце 1978 года профессору Фориссону, который преподавал тогда во 2-м Лионском университете, удалось поместить во влиятельной французской газете «Монд» небольшую статью, в которой он утверждал, что история о газовых камерах Освенцима — миф, и это легко доказать. Заканчивалась статья словами, что это хорошая новость, и ее следует предать гласности. Сразу же поднялся гвалт. Еврейские организации, потом журналисты, потом политики вплоть до президента Республики восстали против идеи, будто то, что после показа американского телевизионного фильма стали называть тогда «холокостом», относится к области мифологии. Все эти люди, которые не знали ничего, никогда не открывали ни одного досье, не были историками по специальности, протестовали против оскорбления одного из их верований. Пьер Видаль-Наке, специалист по Древней Греции, сын депортированных немцами евреев, собрал историков числом 34 человека, из которых лишь один был в какой-то мере специалистом по нацистскому периоду, и они сделали совместно заявление, что нельзя поднимать проблему существования газовых камер, потому что они существовали. Такое невероятное короткое замыкание в умах повлекло за собой разные последствия, самым заметным из которых был процесс против профессора Фориссона, сразу же затеянный в Париже рядом еврейских организаций.

Судьи первой инстанции осудили Фориссона за то, что он задел чувства евреев и не извинился. В своей апелляции Фориссон разбил один за другим тезисы еврейских организаций, которые давно уже достигли потолка своей компетентности и своих знаний. Трибунал вынес свой приговор, оговорив, что Фориссон написал серьезную работу, и судить о ней должны общественность и специалисты. Фориссона снова осудили за неуважение к погибшим евреям.

В общественном мнении поднялась буря. Еврейские организации, хранительницы «памяти», т. е. истории, сфальсифицированной в политических целях, были в панике. Они поняли, что невозможно победить Фориссона и ревизионистов в публичных дебатах. Разумеется, представители официальной точки зрения избегали таких дебатов, но был риск, что они все же состоятся, и начались интриги с целью принятия закона, который бы их запретил. После нескольких попыток эта цель была достигнута, и закон Гессо, принятый 13 июля 1990 года, убил во Франции свободу выражения мнений. Этот закон обязывал судей осуждать любого, кто будет оспаривать совершение преступлений, осужденных в Нюрнберге. Этот несправедливый суд, эти произвольные процедуры, эти сфабрикованные обвинения стали неприкосновенными статьями закона. Оппозиция (тогда правая, во главе с Шираком) голосовала против, но не решилась передать текст этого закона в Конституционный совет, который, несомненно, отверг бы это юридическое уродство. Во Франции такая проверка на конституционность не обязательна. Правые не рискнули перечить сионистам.

Последствия закона Гессо были ужасны. Свобода выражения мнений зачахла, написанные книги невозможно было опубликовать, и их перестали писать. Дебаты прекратились вообще. Повсюду распространился благоговейный страх, прежде всего, в школах, где учителя вынуждены были преподавать официальную историю в форме катехизиса, который никого ни в чем не убеждал. СМИ закутались, словно от холода. Повисло тягостное молчание.

В это время сильная лихорадка охватила Канаду. Молодой немецкий крестьянин по имени Эрнст Цюндель, родившийся в 1939 году, эмигрировал в Канаду и стал там работать в 1958 году в качестве художника-графика. Возмутившись тем, в каких черных красках изображают Германию, он захотел улучшить этот образ, сделать его более соответствующим реальности. Ему попалась ревизионистская брошюра «Действительно ли погибли шесть миллионов?», написанная английским преподавателем университета Ричардом Харвудом, которого вдохновили работы Поля Рассинье, и он начал ее распространять. Это вызвало беспрецедентное волнение. Еврейские организации решили раздавить то, что они сразу же назвали возрождением традиционного антисемитизма. Цюнделя обвинили в «распространении ложных сведений» по старому английскому закону, который еще сохранялся в канадском уголовном кодексе, и в 1985 году состоялся громкий процесс.

Цюндель, обладая большим талантом режиссера и располагая крупными финансовыми средствами, полученными от своих сторонников, распространил повсюду призывы с целью собрать компетентные отзывы по перечню тем, которые должны были рассматриваться на процессе. Предварительные слушания состоялись в июне 1984 года. Со стороны обвинения выступал Рауль Хильберг, профессор политических наук, выделявшийся среди других сторонников версии об истреблении евреев тем, что он действительно работал с документами, а со стороны ревизионистов — профессор Фориссон. Оживляла весь процесс прямая или косвенная дуэль между адвокатами. Загнанный ими в тупик Хильберг вынужден был признать, что у него, к сожалению, нет научных доказательств существования газовых камер. Это было полным провалом кампании.

Сторона обвинения пришла в ужас. Хильберг вынужден был признать, что он не может подкрепить большую часть своих утверждений о решении истребить евреев, которое он приписывал руководителям нацистов, ни их словами, ни подписями под какими-либо документами.

Несмотря на победу защиты, а, может быть, именно по этой причине Цюндель был приговорен к 15 месяцам тюрьмы за распространение заведомо ложных сведений.

Он подал апелляцию. У нас есть подробный отчет о процессе 1988 года, опубликованный адвокатом Цюнделя Барбарой Кулашка. Цюндель добился от Верховного суда Канады заявления о том, что закон о ложных сведениях противоречит канадской конституции. Чтобы покончить с делом, апелляционный суд решил, что холокост — это общепризнанный факт, который не нуждается в доказательствах. Больше нельзя было спорить на равных.

Это было последний раз, когда оказалась возможной дискуссия между ревизионистами и сторонниками официальной версии холокоста. После разгрома в результате публичного изложения ревизионистами своей критики, опыт решили не повторять. Все чаще откровенные репрессии исключали дискуссии и даже самую их возможность. Но значение этого громкого процесса в том, что он показал: тезисы ревизионистов перевешивают. Аргументы противной стороны продолжают опираться на элементы, не имеющие ничего общего с историческими доказательствами: на предположения или на второстепенные юридические соображения.

Этот второй процесс открыл новый путь изучения бывших концлагерей. Узнав о газовых камерах, используемых для казней в тюрьмах США, Роберт Фориссон привлек в качестве эксперта специалиста по этим сооружениям в лице Фреда Лейхтера. Он пригласил его в Торонто и вместе с Цюнделем, который финансировал поездку, послал его провести экспертизу на месте газовых камер Освенцима I, Освенцима-Бжезинки и Майданека. Лейхтер обследовал эти места, взял несколько проб из кладки оставшихся стен и по возвращении отдал их на анализ в строительную лабораторию, не сказав, откуда эти образцы. В своем докладе он сделал вывод об абсолютной невозможности того, что в этих помещениях осуществлялись массовые и неоднократные убийства газом.[103]

Судья не был расположен принимать его во внимание, но доклад Лейхтера произвел сильное впечатление на общественное мнение.

Он ходил по рукам во многих экземплярах и вызвал отчаянную реакцию сионистов, начавших крестовый поход против ревизионизма, который они называют странным, ничего не значащим словом «отрицательство».

Доклад Лейхтера имел недостатки, которые захотел позже устранить немецкий студент-химик Гермар Рудольф. Он проделал те же наблюдения и взял образцы из стен т. н. газовых камер, где, согласно легенде, происходили массовые убийства людей, и из помещений, которые использовались тогда для дезинфекции одежды. В двух из них применялся в качестве активного вещества Циклон-Б, который при использовании оставляет заметные пятна цвета, который называется берлинской лазурью. Гермар Рудольф составил для одного немецкого суда экспертный доклад, который разрушил его будущую жизнь инженера-химика и вынудил его эмигрировать.[104] Сейчас он находится в тюрьме в Германии, идет долгий процесс и, вероятно, его приговорят к еще пяти годам тюрьмы. Идея профессора Фориссона очень дорого стоила тем, кто имел смелость ее развить, но она нанесла последний удар по мифу в глазах многих людей, для которых главное — научные доказательства. Германская юстиция поостереглась назначить контрэкспертизу, которая могла бы выставить ее на посмешище с ее постоянными заявлениями о неоспоримости холокоста.

Рудольф потерял работу и вынужден был сразу же бежать в Англию, где он создал издательство для публикации работ ревизионистов и стал выпускать раз в три месяца журнал на немецком языке. Он жил там очень скромно, пока его не засекли журналисты. Тогда он уехал в США, где создал другое издательство и восстановил сайт VHO, созданный первоначально бельгийским ревизионистом Зигфридом Вербеке. Вскоре Г. Рудольф значительно расширил свою деятельность, опубликовав ряд важных работ на английском и немецком языках. Число немецких авторов стало увеличиваться. Рудольф попросил статус политического эмигранта. Было, конечно, немыслимо, чтобы американские власти признали, что их верные немецкие прислужники установили диктатуру над убеждениями своих граждан. Рудольфу стали строить козни, и в ноябре 2005 года он был выслан в Германию, где рискует получить пять лет тюрьмы. Но наблюдатели заметили, что публикации продолжаются, хотя в несколько замедленном темпе. Команда единомышленников приняла эстафету, и вышеупомянутая полицейская операция не прекратила разработку и передачу информации по Интернету.

Но вернемся к Цюнделю. Из-за нескончаемых юридических дрязг он решил уехать в США, где жила его жена, Ингрид Римленд, которая создала в 1996 году страничку Цюнделя в Интернете. Он верил, что нашел убежище, и думал о возвращении к активной борьбе, но в феврале 2003 года он был арестован и выслан в Канаду. Американские судьи, которые занимались этим делом, вынуждены были склониться перед одним из тех уродств, которыми изобилует англосаксонское право: исполнительная власть имеет привилегии и может нарушать любые законы, никак это не мотивируя. Судье заткнули рот без объяснений. Власть может игнорировать все законы и даже, как это видно на примере Буша II, сочинять законы, которые легализуют и оправдывают их произвол. Если бы кто-нибудь составил карту цивилизованных стран, США на ней не было бы.

На протяжении почти двух лет Цюндель сражался за признание своих человеческих прав в Канаде с секретными службами, которым не обязательно было обосновывать свои «указы», и в итоге он был депортирован в Германию, где над ним снова идет нескончаемый суд. Германия имеет ту особенность, что в ней аргументы защиты могут стать предметом обвинений со стороны прокурора. Иными словами, факт защиты на суде какого-либо мнения сам по себе уже может быть поводом для осуждения.

Те, кто молчит, получают меньшие сроки, чем те, кто надеется оправдаться перед судом. Немецкие юристы явно учились своему ремеслу, читая «1984 год» Оруэлла.

Трудности для противников ревизионизма создала в начале 80-х годов небольшая группа ультралевых «Ла Вьей Топ» («Старый крот»), наследница радикальных, марксистских и анархистских политических традиций, которая сыграла тогда выдающуюся роль. Нельзя было, не став посмешищем, обвинить этих людей в антисемитизме — это излюбленный способ избежать дискуссий и диалога. Группа «Ла Вьей Топ» переиздала Рассинье и опубликовала тексты Фориссона, ознакомив с ними различные политические и интеллектуальные круги. Парижские интеллектуалы сначала испугались. Им потребовалось время, чтобы они смогли объединиться вокруг нескольких еврейских авторов, которые распустили слух, будто они «опровергли» работы ревизионистов.

Репрессии, в конце концов, задушили всех:. На протяжении года каждую неделю группы евреев устраивали демонстрации у книжного магазина «Ла Вьей Топ», разбивали витрины шарами для игры в петанк или впускали через щели в панелях вонючую жидкость, которую было невозможно отмыть. Это желание помешать говорить, думать, писать получало поддержку властей, как полицейских, так и политических.

Ревизионизм в Европе был обречен на смерть от удушья, когда появился Интернет. В 1996 году появились ревизионистские сайты в Швеции, США и Франции. Людям пришлось самостоятельно изучать эту новую технику самовыражения, на которую сразу же обрушились все те, кто хочет навязать цензуру в этих вопросах.

Битва была эпической. Она длилась несколько лет, но ревизионисты закрепились на своих позициях, выдержали удар и выжили. Вот уже несколько лет, как нападки и оскорбления стали более редкими. О чем говорит это выживание? О том, что за истекшие десять лет Интернет стал местом и способом нормального самовыражения. Разумеется, речь идет в лучшем случае о половине населения, но свобода самовыражения — вещь относительная и повсюду она является объектом борьбы и притязаний. Ревизионизм нашел здесь способ самовыражения, который разрушил препятствия цензуры.

В конце 90-х годов израильское правительство решило, что ревизионизм один из его главных врагов, и надо сделать все, чтобы его уничтожить. Оно разослало эмиссаров во многие страны, чтобы потребовать введения таких законов, которые позволили бы запретить все его проявления. Результатом стало проведение в Стокгольме в январе 2000 года международной конференции, которая должна была стать отправной точкой широкомасштабной кампании по искоренению ревизионизма. Правительства под шум приговоров и осуждений вступили в борьбу с тем, что они называют «отрицательством», т. е. начали демонизировать ревизионистов. Было много высокопарных жестов и громких слов. Потом, вернувшись домой, эти премьер-министры подумали о другом. Они удовлетворили великого сионистского Молоха. Во Франции, например, министр просвещения, еврей Джек Лан, велел перевести и напечатать небольшую топорную брошюру, написанную шведскими евреями, и объявил, что она будет роздана всем школьникам (а их несколько миллионов). В итоге было напечатано и разослано по школам 100 000 экземпляров. Они остались лежать на полках, и не слышно, чтобы о них потом говорили. Когда Израиль объявил о международных санкциях, поднялся небольшой ветер и снова утих. 1 ноября 2005 г. Израиль добился осуждения Генеральной ассамблеей ООН т. н. «отрицательства». Решение было принято единодушно, за 2 минуты, без голосования. Еще один удар мечом по воде, который не имел никаких практических последствий и только насмешил ревизионистов, привыкших к такого рода спектаклям.

Постепенно выясняется, что Израиль — бумажный тигр. Вспомните, как израильтяне обломали зубы о Ливан летом 2006 года. Более эффективны, более рьяны, более постоянны в своей ненависти и в своем стремлении уничтожить общественные свободы местные сионистские группы в больших европейских странах и в Америке (США, Канаде, Аргентине и др.). Путем внедрения в правящие круги и прессу они навязывают законы и правила, которые навязывают точку зрения сионистов и демонизируют критиков политики Израиля и его бесчисленных преступлений. Взятые за горло, депутаты и правительства уступают шантажу и смиряются с коррупцией. Т. н. демократические режимы открывают тем самым много возможностей для маневров хорошо организованных еврейских лобби.

Сегодня ситуация противоречивая. В Европе общественное мнение давно осознает ужас израильской практики, но правительства чувствительны к шантажу и коррупции — главным, наряду с убийствами, орудиям сионистского господства.

В 80-х годах Эрнст Цюндель обратился к политическим руководителям стран Среднего Востока с призывом, чтобы они дали себе отчет в том, что легенда о холокосте — тяжелый камень, висящий на их шее. Но мало было посылать письма. Необходимы были прямые контакты и беседы с этими руководителями. Цюндель таких возможностей не имел.

Возможность связать все эти вопросы представилась неожиданно. Бывший член руководства французской компартии, гуманист, обратившийся в ислам, Роже Гароди, взял на вооружение аргументацию ревизионистов в своей книге, в которой он критиковал израильские мифы («Основополагающие мифы израильской политики»). Никто не хотел издавать эту книгу, и группа «Ла Вьей Топ» напечатала первый тираж. Разразился грандиозный скандал. Вся пресса в унисон осуждала того, кто нарушил закон молчания, заткнувший рты ревизионистам. Скандал принял общенациональные масштабы, когда Гароди получил поддержку от своего старого друга, аббата Пьера, человека, бесспорно, самого популярного во Франции благодаря его гуманитарной кампании в пользу жилищ для бедняков. Скандал, добродетельное возмущение прессы, лишенное аргументов, обеспечили этой книге широчайшее распространение несмотря на препятствия на пути ее продажи. Пришлось дополнительно напечатать десятки тысяч экземпляров. Ревизионизм стал предметом повседневных бесед. Один большой журнал вышел с заголовком «Победа ревизионизма».

Сразу же взялись за дело специалисты по цензуре. Состоялся процесс, в итоге которого Гароди был приговорен к очень большому штрафу. Кассационный суд оставил приговор в силе. Но сразу же, в конце 1996 года, его пригласили совершить турне по Среднему Востоку. Его книга была немедленно переведена в Марокко, Египте и в Ливане. Тиражи были огромными. Он устраивал пресс-конференции, его принимали на высшем уровне, и он преуспел в том, чего ревизионисты уже не ожидали: критика легенды о холокосте запечатлелась в умах десятков миллионов жителей Среднего Востока.

Сегодня, через десять лет после его триумфального турне, ревизионизм укрепился повсюду и известен всем на Среднем Востоке. Может быть, представления о нем здесь несколько смутные, так как люди черпают свои знания, прежде всего, из обобщающих статей в газетах, очень коротких, написанных журналистами, не знакомыми с документацией. Мусульманские интеллектуалы, жаждущие признания в Париже, Лондоне и Берлине, колеблются. Они предпочли бы, чтобы об этих вещах не говорили, потому что они считают, что решение палестинской проблемы заключается в том, чтобы понравиться евреям вообще и, прежде всего, еврейским интеллектуалам, которые властвуют в западных СМИ. Эта иллюзия постепенно рассеивается. Она получила решающий удар, когда президент Исламской Республики Иран Махмуд Ахмадинежад, который явно встал на ревизионистскую точку зрения, несомненно, познакомившись в ней в Интернете, поставил три основных вопроса: действительно ли эти события происходили так, как говорят на Западе? Если да, то почему палестинцы должны на себе испытывать тяжесть их последствий? Если нет, то почему ревизионистов бросают в тюрьмы? Почему запрещают исследования, которые позволили бы решить эти вопросы? Иранский президент обратился к тому, чем все мы обладаем: к здравому смыслу. Тем самым он способствовал восстановлению свободы слова. Он не стал молчать, как оппортунисты, которые надеются сделать карьеру на Западе, пресмыкаясь перед магнатами прессы.

Предстоит еще многое сделать. Если вы хотите, чтобы граждане мусульманских стран воспользовались плодами работы, проделанной ревизионистами, и сами ее продолжили, необходимо, чтобы они получили доступ на своих языках к их главным трудам, существующим на европейских языках. Необходимо их распространение в виде книг и по Интернету. Надо переводить и заказывать переводы. Это должно стать одним из результатов данной конференции, чтобы можно было надеяться, что она не была единственным в своем роде событием без будущего.