История одной любви. Окончание

Пролог-напоминание

— Дай телефон. Сними блокировку.

— Блокировки нет. — Машка затравленно оглянулась и сжалась так, что превратилась в величину отрицательную. — Саня, не надо…

— Надо. Теперь точно надо.

Открыв галерею, я листал фотографии, и волосы потихоньку вставали дыбом. Машка и Захар фиксировали свои экзерсисы с прилежностью отличников: вот они дома, вот они в городе — сегодня, пока я ждал сестренку на ужин. В конце альбома — они здесь, на моей кухне. Будто на десерт.

Меня корежило изнутри, и отшатнувшаяся Машка на всякий случай осталась на небольшой дистанции. Я быстро листал в обратную сторону, и выкатился снимок из следующего альбома.

— А это что?!!

Черная рука на белой груди. Черная — в прямом смысле, а не как недавно подкалывала сестренка.

Бывает так: на мониторе все исчезает, и — мертвый фон без проблеска. Такое преображение произошло с Машкиным лицом. Про фигуру и говорить нечего, крюк мясника показался бы примером правильной осанки. Сестра даже не взглянула на экран, бледные губы прошептали:

— У нас в классе есть негр, он ходит с Катькой Крапивциной, но он же негр, мне было интересно, какие они. Он был не против.

Еще бы он был против. Телефон моей в руке задрожал. Казалось, в груди сейчас что-то треснет и сломается.

Следующее изображение показало ту же пятерню, но уже не на груди. Совсем не на груди. Моя рука вновь потянулась к ремню.

— Саня! — Машка попятилась.

— Кваздик!

С другой стороны ремень перехватила Хадя. Я молча оттолкнул ее и вырвал ремень. Хадю отбросило в стене. Маша раскрыла рот в немом крике. Тушка содранного с нее халата спланировала павшей птицей на сердобольную защитницу маленьких. Машка убегала, пряталась, прикрывалась, а я стегал не глядя, куда придется.

— Интересно, говоришь? — Злость из меня лилась, как пена из перекипевшего кофе. — А вот это не интересно? И это я еще не все посмотрел, не так ли, Машулька?

Звонок в дверь совместился с громким стуком:

— Откройте, полиция!

Глава 1

Ситуация — нарочно не придумаешь. Разыскиваемая за убийство Хадя… Я и ремень, как два сапога пара… Сестренка со следами побоев…

— За мной пришли, — выдохнула Хадя.

Ее обреченный взгляд сказал: «Кваздик, это всё?»

«Скорее всего», — честно ответили мои глаза.

Вскочившая Машка опомнилась первой.

— Для полного счастья только их не хватало. — Она схватила халат, руки нервно искали рукава. — Наверное, бдительные соседи настучали.

Тоже вариант. Почему мы сразу решили, что пришли именно из-за убийства? На воре, как известно, шапка горит.

Хадя с надеждой утопающего смотрела на меня. Мужчина обязан спасать и защищать женщину, а мужчина здесь один, к нему и обращалась мольба в глазах. Нам с Машкой ничего не будет, разберемся по-семейному, а Хадя в розыске. Что бы ни случилось, полиция всегда проверяет документы. Даже если Хадю не узнают сразу, отсутствие паспорта заставит проявить бдительность.

— Маша, открой, пожалуйста, — попросил я, а сам шагнул к Хаде. Потяжелевший от мыслей взгляд опустился. — Прости. Если б можно было все переиграть…

— Это ты прости, во всем виновата я, это я подбила тебя вмешаться. Если бы не я…

Она бросилась ко мне, обвила руками шею…

Боже мой, мы обнимались!

Неужели?! Не верю!

Очевидное невероятное. Мама рассказывала, что раньше так называлась познавательная передача по телевизору. У меня она случилась без телевизора, наяву.

Оказывается, Машка была права: я Хаде небезразличен. Насколько — покажет время, но сам факт порыва, бросившего ее ко мне…

— Тэ-экс, что тут у нас? В гроб мне гвозди, чтоб крепче спалось, это же Мария Егоровна! Как поживаете? — В квартиру змеем проскользнул знакомый сержант в сопровождении напарника, на этот раз другого, не того, с которым патрулировал улицу. — Попросили выйти в смену за приятеля, я думал, ночка спокойно пройдет, а тут: «Режут! Убивают! Насилуют!» Это вас резали, убивали и насиловали, Мария Егоровна?

Ну и шуточки у наших полицейских. Хоть бы господин Старомоев сделал поправку на возраст кое-кого из присутствующих. С другой стороны, именно эта мелковозрастная все спровоцировала, и у меня самого на язык в отношении нее просилось тако-о-ое…

Хадю оторвало меня, как бампер от застрявшего внедорожника. Едва дыхание вернулось в рамки приличия, я обернулся:

— Еще раз здравствуйте, сержант. Это моя девушка, а с сестренкой вы знакомы.

— Довелось, — улыбнулся он. Взгляд на секунду замер на валявшемся ремне. — В первый раз сестренке досталось из-за вашей девушки. Из-за кого теперь?

— Мало ли в Бразилии Педров, как говорила незабвенная донна Роза Дальвадорес.

Сержант вздохнул.

— Я предупреждал, чтобы вы поумерили пыл… Алексей Егорович, если не ошибаюсь. Нет, как-то интереснее, напомните, пожалуйста.

— Алексантий.

— В прошлую встречу, Алексантий Егорович, вы нанесли прекрасной родственнице заметный внешний ущерб. В тот раз ситуация с трудом, но разрешилась, сейчас мы видим рецидив в тяжкой форме с применением подручных средств. Повреждения у потерпевшей, не сомневаюсь, серьезные. Придется вам проехать с нами. И вы, Мария Егоровна, собирайтесь. Оденьтесь потеплее, оформление займет много времени. Девушка Алексантия поедет свидетелем, ее тоже необходимо освидетельствовать на предмет побоев. Как вас зовут?

Хадя, к которой обратились, вдруг покраснела, начала что-то говорить, но Машка громко перебила:

— Никуда не поеду!

— Поедете, — равнодушно бросил сержант. — Это необходимо.

— Вы не можете меня заставить. Я не буду писать заявление на брата!

— Неважно. Преступление совершенно в отношении несовершеннолетней, и мы обязаны…

— Не было никакого преступления! Обычный бытовой шум, который дураки-соседи приняли за что-то другое. — Машку понесло. — Не знаю, что им втемяшилось. Я сама на них подам за клевету. Давайте составим заявление.

— Сначала разберемся с первым делом.

Говорил только сержант. Напарник, видимо, был новичком, он только смотрел и слушал, причем — открыв рот. В подобные ситуации, сразу видно, попадать ему не приходилось. Учился на ходу.

— Кроме небольшого шума мы ни в чем не повинны! — Машка победно сложила руки на груди.

Я стоял молча, прикрывая спиной прячущуюся в полутьме Хадю. Выгораживавшая меня сестренка выглядела круто, но куда ей бодаться с правосудием. Законы до конца не знают даже те, кто их принимал, прав тот, у кого больше прав, остальным надо полагаться на здравый смысл и умение договариваться. С замиранием сердца я ждал подходящего момента. Что предложить — пока непонятно, я не богач, а сержант не похож на вымогателя, но он человек, а люди всегда между собой договорятся. Мысли бились в истерике, однако главное направление держали: пусть меня арестуют за что угодно, только бы не вплели Хадю.

На заявление сестренки сержант отрицательно помотал головой:

— В отношении вас, Мария Егоровна, совершено насилие, и если я не приму мер…

— Не было насилия! — вскричала Машка.

— А я уверен, что медицинский осмотр покажет обратное. Все говорит о том, что места, по которым любит лупцевать вас любимый братец, находятся в состоянии, однозначно квалифицируемом как…

— Я никуда не поеду и ничего не буду показывать!

— Мария Егоровна, это в ваших же интересах.

— В моих интересах вместе с братом остаться дома!

— Уверены? — Сержант многозначительно уставился на валявшийся ремень.

— Не представляете, с каким удовольствием я сдала бы его вам со всеми потрохами за все издевательства со времен, когда я еще говорить не умела, но он мой брат, а говорить я уже научилась. Читайте по губам: н-е-т! Если и это непонятно, объясню на пальцах, причем на одном, среднем.

— Алексантий Егорович поедет с нами в любом случае, будете вы писать заявление или нет, поскольку имеются свидетели…

Эмоции сестры горохом отскакивали от стены уверенности в правоте дела, которое творил сержант. Дело плохо. Пора вмешаться, пока не стало хуже.

— Я так понимаю, что если Маша откажется ехать, вы все равно заберете меня? Одного? Поехали.

— Саня, ты что?! — Машка схватилась за меня как утопающий за уплывавшую лодку. — Тебя же посадят в тюрьму!

— Разберемся. Ты пока звони родителям, расскажи, что произошло, пусть вызывают лучшего адвоката, такого, чтобы объяснил ребятам в погонах, что такое хорошо и что такое плохо, и чем насилие отличается от воспитания. — Войдя в роль, я указал сестренке на Хадю. — Скажи, что имеется свидетель моей невиновности, он подтвердит факт принуждения со стороны власти несовершеннолетней к даче ложных показаний.

Козырь нашелся сам собой. Когда я начинал говорить, о концовке даже не думалось, за меня говорило нечто свыше.

Теперь есть, что обсудить с полицейскими для поиска взаимовыгодной развязки. Хадя, конечно, подтверждать не пойдет, и никаких «лучших адвокатов» родители не найдут, кроме самого дешевого, но оппоненты этого не знают.

Машка вдруг бросилась к сержанту, отчего он автоматически схватился за оружие.

— Господин сержант, простите Саню, он больше не будет!

— Не будет? — Сержант вздохнул. — Будет, уважаемая Мария Егоровна, поскольку без повода вы его не оставите. Зная вас и зная его…

— Простите его, что вам стоит? — Маша упала перед ним на колени, руки попытались схватить и обнять ноги в форменных штанах, и те едва увернулись. — Пожалуйста! Никому же не будет лучше, если вы его заберете!

Халатик на ней едва держался, вид сверху сержанту открывался замечательный.

— Маша! — Я сурово сдвинул брови.

Мне прилетел ответный взгляд, полный укоризны, затем сестренка поднялась и с недовольством затянула поясок. Черт подери, она что же, специально это устроила?!

Улыбка не сходила с лица сержанта, только из устало-добродушной она стала хитрой:

— Вы сказали «больше не будет». То есть, признаете, что брат вас бил?

— Не бил! И в городе вам только показалось! Да пусть бы он только попробовал ударить!

— Если вы, Мария Егоровна, фактами докажете мне, что на вас нет следов побоев, мы извинимся и немедленно уйдем.

Установилась тишина. Напарник смотрел на сержанта как на бога. Машка застыла в ступоре.

— Товарищ сержант, вы много на себя берете. — Я понял, что терять нечего. — Ваше требование можно понять как приказ несовершеннолетней раздеться.

— Не согласен, о подобном речи не идет. — Улыбка Старомоева переросла в торжествующую усмешку. — Я прошу предоставить доказательства, а если их нет, то проследовать с нами. Ничего более.

На заднем плане тихо сходила с ума Хадя. Машка бурлила, но без толку — все, что ни придумается, будет не в нашу пользу. Вдруг ее лицо просветлело.

— А если мне нравится, когда меня бьют? — выпалила она. — Если я мазохистка, и сама прошу, чтобы меня били?

Хадя охнула, у новичка-полицейского заблестели глаза, сержант потер руки.

— Это меняет дело, — сообщил он. — Предлагаю провести следственный эксперимент. Если потерпевшая докажет, что действия, аналогичные тем, которые совершил ее брат, являются для нее приятными и желанными, обвинениям не останется места. Кто бы устоял перед соблазном и смог отказать такой красавице, если она попросит, правда же? Вы готовы доказать свои слова, Мария Егоровна? — Сержант потянулся за лежавшим на полу ремнем.

Ну и пройдоха. Будь я адвокатом, он бы у меня на годы загремел лес валить. Сержант видел нашу неподкованность в юридических вопросах, и его игра велась в одни ворота. По горло сытый угрозами от людей намного серьезнее нас, он ничего не боялся и, по-моему, искренне развлекался.

Ситуация патовая. Допустить такое с сестрой нельзя, но она сама себе хозяйка, и если решила отстаивать меня до последнего, остановит ее лишь конец света. И то ненадолго.

Если после всего, что с Машкой сотворил я, ее коснется хоть один удар, она заорет на весь город. Ей не сохранить улыбки, не построить на лице спокойствия или яростного блаженства, в общем, не сыграть роль, за которую берется. Для этого нужно много больше, чем просто желание. И главное: я не хочу, чтобы сестра открылась перед посторонним мужиком. Масляный взгляд, который на эту минуту видел уже достаточно, просто раздевал ее. Как же теперь понимаю Гаруна и его чувства к сестрам и тем, кто к ним пристает.

— Эксперимента не будет, — сказал я.

— Саня!

— Маша!

— Саня, плохая девочка совершила нехорошие поступки, за это ее нужно наказать.

Она яростно пыталась меня спасти. Побитая мной. Опозоренная. Конечно, побита Машка за то, что опозорила себя сама, но ситуация выглядела такой лишь для меня. С точки зрения Машки все обстояло с точностью до наоборот: ведущий развеселую жизнь лицемерный брат-ханжа применил силу, чтобы наказать более слабое существо за гораздо меньшие грешки. А кто из нас без греха? То есть, судьи — кто?!

Бросьте в меня камень, у кого в голове не водилось тараканов, периодически выбегавших за отвесную стенку морали. А ведь мораль, которой мы придерживаемся на словах, говорит: «Если твое око соблазняет тебя, то вынь его и отбрось» и «Кто смотрел на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Вот и спрашиваю: а судьи-то — кто? Чем я, взявшийся судить, лучше других? Возможно, я даже хуже. Я учу жизни других, а сам делаю по-другому.

Как же мне повезло с сестренкой. И как же ей не повезло с братом. Если отбросить частности, то она просто ангел. А смотреть всегда нужно в суть. «Друг познается в беде» — так утверждает народная мудрость. Это истинная правда, проверенная мною не раз. Добавлю: родственная любовь тоже проявляется лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Хочешь узнать, как к тебе относится человек — дождись смертельной угрозы (внимание, необходимая ремарка: опасно для жизни, самостоятельно не повторять, трюк исполняли профессиональные каскадеры).

Впрочем, иногда за любовь принимают корыстный интерес. Хорошо иметь такую сестру, которая любит меня просто за то, что я — вот такой, несносный, несправедливый, со всей кучей недостатками — есть на белом свете.

Я тоже готов ради нее на все. Если нужно — брошусь в драку с полицейскими, если они позволят себе нечто большее, чем слова. А могу и за слова. Когда терпение кончится.

Но терпение мое будет долгим. За спиной — Хадя.

Сердце разрывалось.

А Машка продолжала меня спасать. Но как бы ни хорохорилась, сестренке не выдержать настоящей порки. У меня, как брата, был сдерживающий фактор, поэтому организм перестраховывался с регулировкой мощности и бил в неполную силу, От сержанта, судя по предвкушающей физиономии, такого не дождешься. Просить — унизительно. К тому же Машка заявила, что ей нравится боль. Сержант непременно захочет сделать девушке приятно.

— Саня, это шанс, мы не можем его упустить. Правда, товарищ сержант? Или правильнее все же «господин сержант»?

Старомоев кивнул:

— В любом случае это сыграет в вашу пользу. Мы же люди, все понимаем. Если идут навстречу нам, то и мы. А обращаться можете, как сочтете нужным, хоть по имени. Если что, меня зовут Прохор, а напарника — Антон. А поскольку мы вместе с вами сейчас ищем способ максимально законно обойти закон, то я и напарник как бы не при исполнении, прошу это учесть.

— Господин сержант. Прохор. — Соблазнительной походкой Машка прошествовала к полицейскому и остановилась впритык, едва не касаясь. — Можно меня снова накажет брат?

Устремленные книзу глазки мило моргнули, умоляющее выражение одновременно вышло завлекающим и немного заискивающим. Любой мужик на месте сержанта растаял бы и поплыл.

Прохор Старомоев оказался не любым.

— Это сведет на нет чистоту эксперимента. — Его губы растянулась в ласковой улыбке нациста, приглашавшего деток в газовую камеру. — Если вам, Мария Егоровна, нравится именно брат и радость приносят издевательства исключительно в его исполнении, то для Алексантия Егоровича и участвовавшей в качестве пособника подружки в уголовном кодексе имеется другая статья…

Что сделал бы Гарун, если бы так разводили его сестру?

О, как же все просто. Не нужно разговоров. Нужны действия. Поведение Гаруна — лакмусовая бумажка того, что должен сделать в таких случаях настоящий мужчина и каких поступков подсознательно ждет от меня Хадя. В результате она пострадает. Но иначе она потеряет ко мне уважение, я перестану быть в ее глазах мужчиной. Мужчина — тот, кто отвечает за своих женщин. Мадина должна была стать второй женой, но даже становясь второй, она знала, что муж не предаст ее, не отдаст на поругание.

На душе посветлело. Как только Машка, решившая любой ценой спасать меня от тюрьмы, возьмется за пояс халата, я прыгну на сержанта. Пусть забирают на нападение, а там разберемся. Я поступлю как мужчина.

Игравший в соблазнение и, в то же время, испуганный взгляд сестренки вдруг обрел осмысленность:

— Прохор… Господин полицейский, вы же разрешили к себе так обращаться?

— И, кстати, можно на ты.

Я напрягся. На сжатых кулаках проступили готовые к удару косточки. Чего еще удумала, негодница? Несомненно, снова какую-то пакость.

Нет, халат остался на месте. Все взгляды ошалело пронаблюдали, как сестренка взяла телефон, экран вспыхнул, пальцы полезли в меню.

— Прохор, пару минут назад ты сказал: если Мария Егоровна фактами докажет, что на ней нет следов побоев, вы извинитесь и уйдете. — Машка, по-детски упомянувшая о себе в третьем лице, сунула экран под нос сержанта. — У Марии Егоровны есть доказательства. Фотографии сделаны сегодня, внизу автоматически проставлялись дата и время, а в электронном виде можно увидеть остальные данные и подтвердить, что фотошопом не пользовались. Смотрите, это утро, мы мило беседуем с братом, на которого вы так ополчились. Я счастлива. Как думаете, была бы я такой, если бы он меня бил и надо мной издевался? — Вопрос был риторический, Машка продолжила листать и комментировать. — Это мы с братом в городе. А это вы с другим напарником.

Бровь сержанта поползла вверх:

— Когда успела?

— Вы с Санькой беседовали, я разговаривала по телефону и заодно щелкнула вас и все, что вокруг. Смотрим дальше. Мы с Санькой ходим по магазинам. Далее Саньки нет, потому что ко мне приехал парень. Это он. А это мы с ним.

Лицо сестры налилось краской, но она не сводила глаз с полицейского, пока тот рассматривал подробности.

— Место знакомое, — хмыкнул сержант. — Там же, да?

— Ничего другого мы не нашли, везде полно любопытных. Не город, а проходной двор. Этот закуток за свалкой деревянных поддонов я присмотрела, пока вы говорили с братом, выше была фотография этого прохода между штабелей. Если бы Санька не спешил с моим воспитанием, а сначала осмотрелся и выбрал местечко поуединеннее, фиг бы вас кто вызвал.

Сержант вгляделся в последний снимок.

— Приблизь. Я про лицо. Твой парень, говоришь? А это, случайно, не он сломя голову несся со двора, когда мы подъезжали?

— Он. Так получилось, что брат нас застукал. Господин сержант… Прохор… Только одна я во всем виновата. Если нужно кого-то арестовать, то арестуй меня.

— Я бы с удовольствием, но тебя не за что. Ты потерпевшая.

— Нет! — Машка замотала головой. — Я подставила брата своим поведением, значит, для закона потерпевший — он! Но это неважно, ведь нужно предъявить отсутствие следов? — Она пролистала в конец папки. — Последним кадрам меньше получаса, и вот, пожалуйста, никаких следов. Правда ведь, очень хорошо видно: ни-ка-ких!

На ее щеках можно было кипятить чай, однако дерзкий взгляд продолжал жечь полицейского.

Он задумчиво покусал губы.

— Значит, вот за что братец решил ремнем воспитать. Маша, я понимаю тебя, но теперь еще больше понимаю его. У меня тоже есть сестра. И у Антона есть. И не одна.

Напарник сержанта, молча заглядывавший тому через плечо, кивнул.

Дело, казавшееся проигранным, покачалось на краю пропасти и медленно поползло обратно. Я затаил дыхание. Готовые к последнему броску мышцы расслабились, в мысли вернулось выброшенное за ненадобностью понятие будущего.

— Этого всего, — Прохор отобрал телефон и принялся листать сам, — могло не быть, если бы ты вела себя скромнее или хотя бы умнее. Брат — мужчина, он обязан защищать тебя, а это, — палец сержанта ткнул в один снимков, — прямая угроза семье, ее безопасности и репутации. Поставь себя на место брата и подумай.

— Подумала, потому и защищаю. Я прекрасно понимаю его, несмотря на то, что он не понимает меня. — Маша попыталась вернуть телефон, но сержант отвел ее руку и вновь уставился в экран.

— И сильно он тебя за это? — Лицо полицейского покосилось на Машку в район ее спины.

Вопрос — провокация! Если сестра подтвердит, что да, добрый полицейский вновь превратится в злого, и событийная спираль пойдет на второй круг.

А если он попросит показать…

Я ощутил, как ногти вновь прикончили линию жизни в сжавшихся кулаках.

Машенька, умница, бросила:

— Как заслужила.

— Если несильно, то однозначно заслужила. — Антон что-то шепнул Прохору, тот кивнул и продолжил. — Если же последствия потребуют медицинского вмешательства, то брату грозит статья вне зависимости, прав он или виноват. Для закона любой преступник — преступник, а преступник должен сидеть, мы ничего поделать не сможем, даже если душой будем на его стороне. Все же придется вам всем проехать с нами. Я уверен, что все образуется, но закон есть закон. Обнаружатся тяжкие последствия — тогда Алексантий уедет далеко и надолго, нет — мы принесем извинения, и можете возвращаться к прежнему веселью, в связи с которым нас то и дело вызывают. Собирайтесь, Мария Егоровна и вы, девушка, а Алексантию Егоровичу, извините, придется…

Сержант потянулся к поясу за наручниками, губы его изображали загадочную улыбку Джоконды, а глаза выразительно разглядывали тугую плоть под халатиком, где, как полицейские уже знали, другой одежды нет.

Нельзя так смотреть на девушку в присутствии ее брата. Во мне опять все взбурлило.

Машка меня опередила, и готовые слететь с языка опасные слова пока остались на месте.

— Подождите! — она едва не всхлипнула, на меня вспорхнул жалобный взгляд. — Не надо никуда ехать. Зачем экспертиза и новая куча людей, перед которыми опять вываливать нашу историю, если все решаемо легко и без проблем. Нет у меня никаких увечий и тяжких последствий, можете убедиться!

Ее руки потянулись к узелку пояса.

Я стиснул зубы так, что они едва не хрустнули. Пришло понимание. Какой грубый, наглый, беспардонный развод! Законностью не пахнет, о ней даже речи не идет. Забирать меня — только время тратить, еще потом отвечать за неправомерные действия, если окажусь прав именно я. Нет, не хотят вынужденные дежурить в ночь стражи порядка меня забирать. Но вид они делают именно такой. И все идет для них как по маслу. Девочка любит брата и просто обязана раздеться, если хочет видеть его на свободе. План прост и предельно прозрачен.

А что в таком случае сделает брат? Какой ему предоставили выбор?

Если брат — размазня и слюнтяй, то утрется от морального плевка и сделает вид, что все нормально. Дескать, все так и должно быть, поскольку «как должно быть» определяется большинством. Это при демократии. В традиционных культурах — старшинством. В этом случае для Прохора с Антоном тоже все сложилось удачно, так как сестра и девушка брата моложе упомянутого брата, и его решение самоустраниться станет основой для принятия нового «что такое хорошо и что такое плохо». В древних обществах правильность каких-то действий устанавливала сила, и здесь полицейским тоже все карты в руки, они — власть, и с этим фактом ничего не поделать. При любом раскладе не желавшему неприятностей брату бравые ребята создали все условия для отступления, которое не выглядело бы отступлением. Это называлось бы, например, «сотрудничеством со следствием» или подалось как «непрепятствование органам правопорядка в выяснении ими обстоятельств случившегося». Отстранение выглядело бы помощью органам власти. Такое поведение поощряется, и брат мог быть спокоен: никуда его, конечно же, не повезут, и в тюрьму не посадят. Итог: все счастливы. Идеальное развитие событий для каждой из сторон.

Но если брат окажется с норовом…

Это предусмотрено тоже. Мало того, соскучившимся по развлечениям полицейским это выгоднее, они к этому и ведут, нарочно растравляя во мне зверя. Развитие событий им светит просто сказочное: непутевый братец распускает кулаки, его пеленуют, как младенца, и к предыдущим статьям добавляется еще одна — нападение на представителей власти при исполнении ими профессиональных обязанностей. В сумме это гарантирует возвращение из мест не столь отдаленных сразу в дом престарелых.

Теперь посмотрим на ситуацию со стороны: два половозрелых молодых человека в форме имеют свойственные возрасту желания, а в закрытом помещении, где нет посторонних глаз, с ними находятся задержанный с поличным преступник и две девицы в самом соку, которые в ближайшие годы хотят видеть своего брата и парня на свободе. На что они пойдут, если намекнуть, что бартер возможен?

Во мне клокотала ярость, в мозгах боролись честь и рассудок. С одной стороны — сестренка, я обязан ее защитить. С другой — Хадя. Кем-то надо жертвовать. Потому я сдерживался как мог и не рыпался, хотя внутри взрывался вулкан. Полицейские ждут извержения как манны небесной. Я без раздумий пожертвовал бы собой, но это ничего не даст — противник повернет дело так, что в ответ на мое самопожертвование Машка и Хадя бросятся на амбразуру, чтобы спасти меня от тюрьмы. Итог выйдет худший из возможных.

Этого нельзя допустить. Но молча присутствовать при унижении сестренки я тоже не мог.

А приходилось. Шаг влево, шаг вправо — «расстрел». Причем, шагать буду я, а достанется любимым людям. Безвыходная ситуация. Сейчас моим недеянием, Хадиным молчанием и Машкиным энтузиазмом мы спасаемся, так сказать, малой кровью — унижением моей сестры. Чисто теоретически, с Машки лишнее унижение как с гуся вода, это вариант самый выгодный — если допустить уместность этого слова. При любом другом раскладе мне и Хаде грозит тюрьма. Выбора как бы нет. Точнее, выбор у нас единственный. Не зная про аховое положение Хади, Машка спасает меня, и этим спасает нас обоих.

А с меня «лишнее» унижение — как? И как потом смотреть в глаза Хаде?

Хадя тоже увидела психологическую вилку, вогнавшую меня в ступор, и тоже сделала выбор. Она шагнула вперед, на свет, прямо под изумленные взгляды полицейских, и обхватила руками Машу, которая справилась, наконец, с неподдававшимся поясом и собралась распахнуть халат.

— Не надо. — Хадя прижала Машку к себе. — Они и так знают, что у тебя нет повреждений, за которые сажают в тюрьму.

И сестренку прорвало. Истерическое рыдание сотрясло безвольно провисшее тельце и наполнило комнату.

Полицейские остолбенели. Они хотели побыть веселыми парнями, которым сам черт не брат, и как-то раскрасить скучное дежурство, но все переменилось. Теперь — либо выполнять угрозу и всех забирать, либо как-то спустить дело на тормозах. А как?

Я вырвал телефон из рук сержанта, а Хаде и Машке указал на спальню:

— Закройте дверь с той стороны, дайте нам поговорить по-мужски.

Сержант напрягся, но не возразил. Девушки исчезли, я полез в меню телефона.

— То, что сестренка баловалась с дружком, да еще почти в моем присутствии, это полбеды. Допекло другое. Говоришь, тоже сестра есть? — Я перешел на ты, Прохор же всем разрешил, пусть и думал в тот момент исключительно о симпатичной вертихвостке. — Посмотри с точки зрения брата. Ладно бы, если любовь, но на вопрос «Почему?» она сказала: «Было интересно». «Интересно»! И этого оказалось достаточно, чтобы…

Перед лицом сержанта открылся снимок из другой папки. Черное на белом. Во всей красе. А дальше — то же самое в других видах.

Сзади ахнул и матерно выругался Антон.

У сержанта сузились зрачки.

— Да я бы за такое не только ремнем… Прости, Санек. Сутки на ногах, то грабеж, то пьяная склока, то понос, то золотуха. А тут веселая мамзелька, у которой что ни час, то приключение. Хотелось поприкалываться. Надеюсь, ты проучил? Отбил интерес?

Я скривил губы:

— Это наше с ней дело.

— Думаешь, ловлю на слове? Обижаешь. — Сержант вполне искренне огорчился. — Игры кончились, Санек. Закончим этот фарс, ты был прав на все сто, а мы, чудаки на букву эм, тебя едва дураком не выставили перед бабами. Пошли, Антоха, здесь без нас хорошо справляются. Нужно бабуську снизу успокоить, типа это телевизор громко работал и что больше соседи так делать не будут. — Сделавший шаг к двери сержант снова остановился. — Санек, не сочти за нахальство… Может, и нам со своей стороны пужануть твою сестрицу — как представителям закона? Найдем, что сказать.

— Вы уже нашли, спасибо. Сами разберемся.

— Ладно, нам меньше хлопот. — В прихожей сержант повысил голос. — Мария Егоровна, если снова будете баловаться, и брат решит отдать вас дяде милиционеру, проситесь ко мне!

Глава 2

Одна дверь захлопнулась, сразу открылась другая.

— Ушли?! — Машка все еще щеголяла в Хадином халате.

Хотела продолжения?

Ах да, у нее одежда на кухне осталась, а я в спальню загнал.

— Меня не узнали! — Хадя едва не бросилась мне на шею.

Позыв чувствовался, но она сдержалась. И немного смутилась. Сестренку удивила ее радость:

— А должны были?

— Кое-кто хотел бы найти ее раньше, чем она сама захочет найтись, — объяснил я.

— Это, случайно, не тот твой дружок, который через кавказское братство наши враждующие дворы помирил?

— Гаруна убили.

— Жаль. — Огонек в глазах Маши погас. — Мне бы такого друга, меня бы все тронуть боялись и за версту обходили.

«Жаль»! Женщине, которая умеет чувствовать, на язык пришло бы «Прости, не знала» или более зрелое «Сочувствую». Дети видят у событий только одну сторону, которая касается лично их. Как бы ни пыжились, как бы ни выглядели, а стоит им открыть рот, и вот вам дитя неразумное. Хотелось научить, рассказать, как поступают взрослые, раз уж Маша взялась в них играть… Не поймет. Вместо этого я спросил:

— Знаешь историю Мидаса? Он превращал в золото все, к чему прикасался, и думал, что станет счастливым. Он умер с голода. Твое желание из той же оперы. Я знал одну девушку, она страдала как раз от того, что все боялись ее тронуть и за версту обходили.

Перед глазами всплыло лицо Мадины. Я печально улыбнулся Хаде — она безмолвно замерла после первого ляпа, теперь из нее клещами слова не вытащить. Заговорит, в лучшем случае, когда тема сменится на максимально нейтральную. И напоминание о Гаруне с Мадиной… Не нужно было.

— Наверное, уродиной была, — фыркнула Маша, — потому и обходили.

Я покачал головой:

— Она была красавица.

— Врешь, так не бывает.

— Обходили по причине, о которой ты мечтаешь.

— Из-за такого брата, как твой друг?

Умница. Когда надо — все понимает. Почему же не понимает в других случаях?

Я завершил речь назиданием:

— Совет на будущее: думай о последствиях — как своих слов, так и, тем более, поступков. Если нечем думать, звони, проконсультирую.

— Дурак. Круглый и набитый.

— Была бы другого пола, я бы сказал: слова не мальчика, но мужа. И добавил бы: это не о тебе.

Маша с трудом продралась к смыслу и надулась. Радует, что поняла, значит не все потеряно.

За окнами светало. Незабываемая выдалась ночка.

— Вряд ли сейчас заснем. Будете чай? — Направившаяся к кухне Хадя оглянулась.

Все правильно, совместное чаепитие — максимально безобидная тема и чудесное умиротворяющее занятие, оно сближает даже ярых врагов, не говоря о близких родственниках.

— Да, — сказал я.

Сестренка хмуро кивнула:

— С радостью, но вряд ли смогу сидеть.

— Прости, Маша.

Я хотел по-братски обнять, но она обиженно отпрянула: настал миг возмещения морального ущерба материальным. Сестренка задумалась, что потребовать у провинившегося братца.

Я, конечно, перестарался, но причина была крайне уважительной. И несмотря на мое «воспитание» сестренка столь упорно защищала злыдня-брата от полиции…

Я сделал еще один шаг к примирению.

— Хотелось как лучше, а то, что получилось как всегда, это случайность. — Мой голос просил прощения и сулил приятные преференции. Машка знала эту интонацию. За ней обычно следовали, например, поход в кино с покупкой большого ведра попкорна, мороженое по первому требованию и даже возможность поиграть на моем компьютере. — Очень болит?

— Тоже показать, как этим? — Светлые локоны мотнулись в сторону двери. Но выражение глаз уже смилостивилось, в них мысли искали наилучший способ подтверждения братской любви.

— Маша, можно тебя на секунду? — Хадя застопорилась на пороге кухни. — Там твоя одежда и еще кое-что на полу…

Забыв обо всем, даже о том, что где-то болит, Машка ринулась наводить порядок и убирать улики, что могли подвигнуть меня на новый тур воспитания. Это в свою очередь могло вызвать возвращение Прохора и компании. Бог, как известно из поговорки, троицу любит, но лучше не доводить.

Хадя ногой отбросила к стенке валявшийся ремень, словно ядовитую змею.

— Это ты называешь воспитанием? — Грозовой взгляд переполняли гнев и горечь. — Это акт отчаяния, свидетельство поражения. Поступок должен быть продолжением слов, а слова — выливаться из примера, который подаешь жизнью.

Это я и сам понимал, но все же спросил:

— И что бы ты хотела, чтобы я сделал?

— Я? Это твоя сестра и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы они тебе нравились, делай их такими. Ломая, ничего создать нельзя.

У нее, видимо, накопилось, что сказать, но тут с великим облегчением на лице из кухни появилась Машка. Хадя замкнулась в себе. Сестренка направилась ко мне, Хадя исчезла на кухне, а я сел на кровати, уткнувшись в Машкин телефон.

Рядом мелко продавился матрас, через плечо заглянуло любопытное лицо и сразу отпрянуло:

— Не пойму: наслаждаешься моим позором или заводишь себя для нового круга воспитания?

— Стираю.

— Я справилась бы сама, — тихо вымолвила Маша, глазами провожая в вечность самые откровенные альбомы.

— Нет уж. — Я стал просматривать остальное на предмет похожего компромата. — Тебе что-то может понравиться или рука не поднимется покуситься на что-то, а так я спокоен, этого больше никто никогда не увидит.

— А если я хочу оставить себе как память?

— Снова напрашиваешься на ремень?

— Ремень, ремень… Вот и весь разговор. Брат, называется. Захара выгнал, меня избил, теперь в личной жизни грязными руками копаешься. Стоило ли тебя защищать?

— Мы оба друг друга стоим, потому и защищаем. А это что за папка? Почему именно она запаролена?

— Это личное. Не имеешь права. Отдай.

— Теперь точно не отдам. Оказывается, мы еще не все знаем. О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья век… Черт бы его подрал, этот век просвещенья, жили же как-то без него. Говори пароль.

С отчаянной категоричностью попавшего в гестапо партизана Машка мотала головой. Дескать, считайте меня коммунистом, живым не сдамся. Что же она такое скрывает, чему развлечения с Захаром и более скромные игры с негром в подметки не годятся?

В черепе словно взорвалось, накрыло страшным пониманием. Я схватил сестру за плечи:

— Наркотики?!

Ее затрясло в моих руках, как тряпичную куклу. В этот момент Хадя решила позвать за стол. Прозвучавшее слово и наши позы заставили ее скрыться из виду.

В памяти всплыл ее тихий голос: «Это твоя сестра и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы они тебе нравились, делай их такими. Ломая, ничего создать нельзя». А я, кажется, снова собрался ломать. Но ведь повод! Всем поводам повод, хуже не придумать. И с этим обязательно нужно что-то делать, так оставлять нельзя.

— С ума сошел? Отпусти. — Машка вырвалась. — У нас от наркоты Пашка Семейчиков помер, я к этой гадости на километр не подойду.

— Тогда что здесь?

— Не твое дело.

А мои мысли уже шли вразнос. Что может быть еще? Бедна у меня фантазия, не дает ничего дельного. В голову лезет такое, что хоть на стену бросайся, но Маша не такая. Не может быть такой. Она как Мадина: по-детски живая, по-подростковому авантюрно настроенная, отрицающая навязываемые взрослыми скучные нормы. Обычная любительница приключений, она даже еще не ощутила это в полную силу. Тогда что она прячет?

«Не твое дело». Нет, сестренка, мое. Как брат я должен…

Поперек вполне здравой мысли опять вспыхнули, как красный сигнал светофора, слова Хади: «Ломая, ничего создать нельзя». И другое: «Это акт отчаяния, а поступок должен быть продолжением слов и выливаться из примера, который подаешь жизнью». А моя жизнь, увы, не розами пахнет, местами — совсем-совсем не розами. Чего лезу в чужую жизнь?

Я взял себя в руки.

— Ладно, не будем открывать.

— Спасиб…

— Сотрем так.

Машку передернуло, незаконченное слово сменилось выкриком:

— Нет!!!

— Одно из двух. Либо пароль, либо…

— Мой день рожденья.

Я с тревогой покосился на сестренку:

— Что произошло на твой день рождения, что его пришлось так прятать?

— Нет. День рождения — пароль.

Ну-у… нет слов. Поражаюсь детской глупости.

— Ты уже взрослая тетя, неужели не знаешь, что такой пароль при желании вскрывается за три секун…

В этот момент набранные цифры открыли папку. Снова фото. Похожи на те, что с Захаром, но…

Не с Захаром.

Жуть. Будто бы я на сайт для взрослых попал. Оказывается, Захар — это еще цветочки, причем маленькие и хилые по сравнению с целым садом других растений.

У меня возникло ощущение, что к вискам приставили электродрели и включили их. Во все стороны летели ошметки кожи, костей и мозгов.

— Как это объяснишь?

— Подать ремень?

Я досчитал в уме до десяти и мощно выдохнул. Мое страстно желавшее вскочить и действовать тело осталось на месте.

— Как понимаю, это Данила? Не отводи глаза. Ты что же, и с ним тоже?!

— Он главный во дворе, что хочет, то и делает. Поэтому так тебя невзлюбил, когда ты взялся ниоткуда и показал возможности. Он ни одной девчонке прохода не дает.

— Принуждает?

У меня взбесился пульс. Кулаки снова сжались.

Машин взор упорхнул в сторону.

— Уговаривает.

Она ссутулилась, согнулась и оттого словно бы стала в два раза меньше.

— Не верю.

— Но это правда. Он действительно уговаривает, но, «уговаривая», пользуется тем, что отказ выйдет дороже, тогда во дворе тебе жизни не будет, он это умеет. Несколько раз мы всей дворовой компанией гнобили девчонок, которые ему отказали. То есть, гнобили не потому, что те отказали Даниле, просто он умело всех подбивал и так все обстряпывал, что не участвовать нельзя. Все понимали, что каждая из нас может оказаться на месте тех, над кем издеваемся, и от этого мы издевались еще больше. Пока есть коза отпущения, остальные в безопасности. А он стоял в стороне и посмеивался.

«Коза отпущения». Ну-ну.

Маша еще сильнее сжалась, словно я мог ее ударить. Или это не из-за меня, а вспомнились дворовые унижения?

Она тихо добавила:

— Одна девчонка потом вены вскрыла.

— Значит, ты — как все?

Маша удрученно кивнула:

— Мне пришлось. Это до тех пор, пока я не стала гулять с Захаром. Если есть парень, Данила не трогает.

Снимки вызвали тошноту, я потянулся к необратимой команде в меню телефона.

— Не удаляй! — Машка повисла на мне, словно от этого зависела жизнь.

Я опешил от такого порыва. Палец вновь потянулся сделать необходимое, но сестра вцепилась в аппарат обеими руками:

— Не надо!

Будь она старше и сильнее, то вырвала бы скользкий гаджет, но с братом-студентом школьнице не справиться.

Я понял, что чего-то не понимаю. Происходило что-то необъяснимое.

— Объясни, почему не надо, и если убедишь, то оставим.

Маша глухо выдохнула:

— Это компромат. — Смирившись, что придется мне все рассказать, ее голос потек спокойнее. — Даниле никто не может перечить, он чувствует вседозволенность и пользуется. Мне нужны доказательства, что все это было на самом деле.

— Почему не сказала с самого начала? Любую болезнь проще предупредить, чем лечить, а Данила — больной. Постой. — У меня взмок лоб. — У него тоже есть такая папка? Не дал же он тебе спокойно сэлфиться в интересных позициях, если и сам…

— У него на каждую из нас такая папка. Он же водит к себе, а там ничего не заметишь, даже если тебя сразу несколько скрытых камер снимает. Все выглядит как игра, он улыбается, ничего не запрещает… а потом монтирует, и получается, что мы сами приходим и его соблазняем. Тогда выставляются условия: если вякнешь, то вот свидетельства, что все происходило по обоюдному желанию, а сам Данила чуть ли не пострадавшая сторона. И все сразу уйдет в сеть, и родственники с одноклассниками увидят, какая ты на самом деле и как хорошего человека подставить хочешь. Мы с девчонками договорились: если кто-то сможет уничтожить его записи, то со своими обратимся в полицию. Или хотя бы припугнем, чтобы приструнить на будущее.

С минуту я собирался с мыслями.

— Слушай сюда, сестренка. Папку с телефона, который легко потерять или отобрать, как у некоторых (не будем показывать пальцем, к тому же этот некоторый сейчас далеко) нужно перенести в «облако» и на всякий случай скопировать на компьютер — чтоб было под рукой и в нужный момент не зависело от интернета. Держи. — В руки сестренки перекочевал мой планшет. — Скопируй и запароль так, чтобы ни один хакер не взломал. Никаких имен и дней рождения, только длинные перемешанные наборы цифр и букв в заглавном и обычном виде. Папка будет лежать у меня, открыть сможешь только ты. Теперь несколько слов по вашему уроду. Я хочу с ним поговорить.

— Не надо, всем будет хуже. Ты далеко, а у него найдутся дружки из секции, куда он ходит. С Данилы все взятки гладки, он опять будет ухмыляться в сторонке, когда мне устроят тако-о-ое …

— Я смогу объяснить, что если с тобой что-то случится, все равно виноват будет он. Пусть пылинки с тебя сдувает.

— Если со мной что-то сделают посторонние, его вину еще доказать нужно, а со мной уже сделают. Ты этого хочешь?

Звучало убедительно, но все же логика где-то хромала. Зло нельзя оставлять безнаказанным. Эх, почему Машка не рассказала все это, когда Гарун был жив? Мы с ним вдвоем…

Стоп. А сам я что же, не мужик?

Теперь поднялась злость на себя. Самая продуктивная злость из возможных.

— Я подумаю, как лучше сделать, чтобы ты не пострадала. Пойдем на кухню, чай стынет.

Чаепитие прошло в похоронном настроении. Я молчал, шумно прихлебывая из стакана, Машка тоже не горела желанием болтать, а Хадя никогда не начинала разговор первой. Вру, начинала, но при наличии причины, против которой танк — это детская рогатка.

Никогда не думал, что доживу до такого: сестренка, закончив с чаем, взялась помогать Хаде в мытье посуды, а затем (невероятно! Наверное, сегодня снег выпадет или метеорит на голову упадет) пообещала участвовать в стирке. Неужели взрослеет? Радость за сестренку подкрепилась радостью за себя: а ведь подействовало воспитание!

Пока девочки чирикали о чем-то около раковины, я отправился в комнату, где прилег на кровать. Бессонная ночь взяла свое, сознание провалилось в дыру, где были только тьма и тяжесть.

Глава 3

Когда глаза вновь открылись, в ванной слышались смех и непонятная суета.

— …Потереть спинку! — доносился задорный голосок сестренки.

— Я привыкла сама, — сдержанно возражала Хадя.

— Ты не цирковой акробат, и даже они такой финт не всегда сделать могут. Стесняешься, что ли? Брата не стесняешься, а меня, женщину, его сестру, стесняешься?! Хватит глупостей, давай сюда свою спину.

Хадя вновь попалась в созданную мной ловушку. Отрицать, что мы не пара, поздно, да и сестренка ничего предосудительного не предлагает. Почему нет? Когда мы жили на Кавказе, перебои с водой были частым явлением, и поход в общественную баню не представлял из себя что-то особенное.

Не стоит мне показывать, что проснулся, и выпроваживать бойкую озорницу. От того, что Хадина спинка сегодня будет отдраена до блеска, никто не пострадает.

Разговоры в ванной комнате стали тише, и у меня взбурлило любопытство. Я осторожно поднялся. Несколько тихих шагов — и ухо приникло к двери. Внутри текла вода. То ли ванная набиралась, то ли девочки специально включили, думая, что это глушит их, а в результате разговаривали громче, что было мне на руку.

— Это не страшно, через пару дней следа не останется.

Хадины слова вызвали вполне логичную для сестренки реакцию:

— Нужно сфотографировать!

— Глупости. Ты обижена на него, но вспомни, что вчера ты гордилась братом. Ты сама говорила.

— Это было вчера! Когда он приезжал домой, он был другим — надежным другом, который слушает и слышит, вникает в проблемы и помогает их решить. Он был братом-мечтой. Был! В прошедшем времени!

— Вчера ты с этим соглашалась. За день твой брат не изменился. Он такой же, каким ты гордишься за то, что он именно такой. Изменилась ситуация. Эту ситуацию создала ты. Теперь скажи, кто виноват, что брат взялся за ремень?

— Ведешь к тому, что это я?

— На его месте я бы тоже не вытерпела. Если в твоей жизни произошло нечто, что не укладывается в принятые рамки и что необходимо скрыть — скрывай, жизнь — не прямая линия, где все предопределено, это жуткая кривая, и только от нас зависит, пойдем прямо к цели или заблудимся в тупичках. Но если ты что-то скрыла по дороге, будь готова отвечать, когда твои дела выплывут наружу. Мы принимаем решения, мы же отвечаем за последствия. Твой брат хочет гордиться сестрой. Твои родители хотят гордиться дочерью. Если рассказать им о том, что произошло — как думаешь, на чью сторону они встанут?

Машка шмыгнула носом и промолчала.

— Есть жизненное правило, — продолжила Хадя. — Когда не знаешь, как поступить, посмотри на то, что собираешься сделать, глазами своих будущих детей и подумай: будет ли тебе стыдно перед ними за этот поступок? И все сомнения исчезнут. Если хочешь, чтобы родители и брат гордились тобой — не давай им повода, не делай того, за что им или твоим будущим детям может стать стыдно.

— Но Саня…

— Прости, можно перебить? Имам Шамиль говорил: «Когда указываешь пальцем на других, посмотри, что другие три пальца указывают на тебя».

Маша вновь умолкла. Хадя пошла в атаку:

— Произошло столько всего, что голова пухнет, и один момент прошел мимо сознания, а его надо заметить. Твой брат готов был сесть в тюрьму, только чтобы тебе не пришлось раздеваться перед чужим мужчиной. У тебя замечательный брат.

— Ты так говоришь, потому что любишь.

Я превратился в стекло, тронь — зазвенит или разобьется. И не просто в стекло, а в огромные стеклянные уши, живущие на свете ради единственного смысла: узнать, что в ответ скажет Хадя.

Она сказала:

— А он меня любит?

— Конечно.

— Тогда подумай: он отдавал любовь и свободу, чтобы избавить сестру от позора.

— О таком повороте я не думала.

На кафель пола гулко опустилась босая ступня. Я опрометью бросился назад и едва успел бухнуться в кровать, как из ванной появилась завернутая в полотенце сестренка. Я закрыл глаза.

Шаги прошлепали в мою сторону.

— Саня! Спишь?

Я приоткрыл один глаз:

— Зависит от.

— Хочу сказать, что я на тебя больше не сержусь. — Подойдя к кровати, Машенька опустилась перед ней на колени, легла грудью на край одеяла и положила голову щекой на сложенные перед собой руки. На меня глядело милое домашнее лицо сестренки, от ее мокрых волос пахло свежестью и клубничным шампунем. Глаза глядели в глаза — родные и до боли знакомые. За такой взгляд можно простить все. Машенька этим быстро воспользовалась. — А ты?

— О том, что тоже не сержусь, на словах, конечно, сказать могу, но за то, что внутри, не ручаюсь. Там по-прежнему бурлит и пышет.

— Здесь тоже. — Сестренка весело хлопнула себя по оттопыренной ягодице. Звонкий звук прокатился по комнате.

Я соорудил высокомерную улыбочку:

— Даже не поморщилась. Хотела показать, как страдаешь от моего воспитания? Словами Станиславского: не верю!

— Но ведь правда все тело болит!

— А у меня душа. Давай на время сойдемся, что мы в расчете, и перестанем кусаться.

— Принято! — Машка радостно выпрямилась и поправила на груди полотенце. — Тогда — мир? И родителям обо всем, что узнал, не расскажешь?

— Не дави на меня. В одном соглашусь: пока во что-то новое не вляпаешься, о прошлых подвигах им лучше не знать. Но ведь вляпаешься, зуб даю. К тому же, старое тоже может вылезти боком.

— Не вылезет, обещаю! И не вляпаюсь. — Гладкий лобик на миг собрался гармошкой. — А если вылезет — ты меня прикроешь?

— Я же твой брат.

— Спасибо, братик! — Меня накрыл слюнявый поцелуй. Выражение лица сестрицы сообщило: основная проблема решена, можно пошалить. — А задница у Нади действительно белее моей. И такая пикантная родинка в интересном месте. Я тебе почти завидую.

Родинка? У Мадины родинка была на груди около соска. У них это семейное, что ли, как в индийском кино? Нет, Гарун подобным знаком отличия не отмечен.

Спросить, что ли, где именно? Да никогда в жизни, я же «Надин парень», Машка меня засмеет.

А теперь фантазия разыгралась. Лучше бы Машка молчала.

— Я же просил не касаться таких тем.

Дверь ванной отворилась. Хадя, одетая в мой спортивный костюм, недовольно покачала головой и скрылась на кухне.

— Она у тебя такая строгая. — Завернутая в полотенце сестренка вскочила с коленей, перестав пугать прихожую ярким полнолунием. — А вы кроме миссионерской какие-нибудь позы практикуете, или у такой серьезной пары строгость царит во всем? Вы хотя бы фильмы разные посмотрите. Могу кое-что посоветовать.

— Сейчас посмотрим фильм «Ремень возвращается».

— Успокойся, а то Прохору позвоню. Ты знаешь, что бравый сержант мне свой номер оставил?

— Когда?!

— Уходя, в прихожей. Места надо знать. Не кипятись, нет никаких секретов. Просто он в карман моей куртки записку сунул, чтобы знала, куда обращаться, если брат-садист снова взбесится. Думаешь, пора звонить?

— Так и написал — «брат-садист»?

— Ну ты зануда. Нет, конечно. Кстати, если тебе интересно: Захар объявился в сети. Домой добрался первой электричкой, ехал зайцем, потому что денег не было. Сейчас у него все хорошо.

Потуже затянув обернутое вокруг себя полотенце, Маша отправилась сушить волосы и переодеваться.

После скромного — по ставшим для меня привычными меркам — обеда мои девочки отправились почивать на кровать. Уже несколько отдохнувший, я раскатал на кухне рулон с постелью и блаженно вытянулся.

Голова гудела. Как поступить с Машей, как вести себя с ней? С точки зрения родителей и закона, она ребенок, но сегодня выяснилось достаточно, чтобы снять розовые очки. Передо мной ребенок, вообразивший себя взрослым. Даже я в свои годы чувствую, насколько не разбираюсь в жизни, что же говорить про переполненную самомнением мелюзгу? Если бы я понимал, как поступать, то давно сделал бы это. Если бы она понимала, как поступать нельзя, то не делала бы этого. Вывод: мы оба еще дети, обоим еще взрослеть и взрослеть, получая от жизни очередные тумаки.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге стояла Маша — бледная и испуганная. Она изо всех сил храбрилась, но поза говорила за себя: случилось что-то, в чем виновата именно она. Подтверждением оказался протянутый ремень:

— Саня, прости, у меня ситуация из той же оперы. Можешь еще раз выпороть, я заслужила. — В направленных на меня глазах плескалась боль, океан боли. — Только не так сильно, а то придется к врачам ехать.

— Рассказывай.

Я сел и сложил руки на груди, боясь, как бы действительно не схватиться за ремень. Мало ли, что сейчас вскроется. До этого я тоже не собирался бить сестренку, даже подумать о таком не мог.

Машенька опустила глаза.

— В том телефоне у Захара, который вчера, во дворе… Там тоже были мои фотографии.

— А раньше об этом вспомнить было нельзя?

Я поднялся. Нужно что-то делать, причем срочно. Одеваться и бежать. Куда? Наверное, в полицию. Всего несколько дней назад ноги уже несли бы меня к другу, где найдется решение любой проблемы. Для того и нужны друзья.

Таких друзей, с которыми проблемы переставали быть проблемами, у меня больше не было.

— Захар только сейчас написал, что не все стер из того, что мы не сегодня, а раньше…

— Балбес. И это самое мягкое из того, что висит на языке. Он в полицию заявил?

— Не хочет. Я тоже не хочу. Полицейские увидят фото, я несовершеннолетняя, они расскажут родителям, это все пойдет в дело…

— Если найдут, то да, возможно, но надо еще найти. А если кто-то неизвестный выложит снимки в сеть — думаешь, будет лучше? Как называются такие сайты и группы? «Шалавы нашего города»?

По лицу Машки поползли пятна:

— Я же не шалава… Думаешь, их именно туда?..

— Еще могут бросить на сайты знакомств, если в телефоне контакты забиты.

— Вместе с номером телефона и адресом?!

Сестренка мешком осела на землю. Из-за ее плеча выглянула встревоженная Хадя.

— Ложись спать, — попросил я. — Пожалуйста. Мы сами разберемся.

Вот бы меня так сестренка слушалась. Дверь тихо затворилась.

— Что сделать, чтобы снимки вообще никто не увидел? — донеслось глухо, словно из могилы, где Машка себя уже похоронила и отпела.

— Не фотографироваться в таком виде.

— Для чтения нотаций у меня родаки есть.

— Прости, просто голова кругом. Связывайся с Захаром. Нужно узнать точно, что и как произошло. Все детали и приметы грабителей — мне сюда, сейчас же.

Через пять тягостно тянувшихся минут Машенька сказала, что Захар хочет общаться со мной лично. Я полез в интернет, а через десять минут набирал номер единственного на сегодня знакомого в органах. Сначала Маша пыталась звонить со своего телефона, но я забрал бумажку, пусть контакт хранится у меня и в моем аппарате. На всякий пожарный.

В последний момент, когда пошли гудки ожидания, я резко отдал трубку:

— Поговори сама, все объясни и назначь встречу.

— Почему я?

— Не факт, что он со мной разговаривать станет.

— А со мной?

В этот миг телефон ответил.

— Прохор? — Машка отвернулась. — Это Маша. Мария Егоровна. Ну, ты сегодня, то есть вчера… да-да, она самая. Конечно, нужна, и очень, ты же оставил номер именно для этого, я и звоню. К тебе? — На меня метнулся испуганный взор, я кивнул, прошептав в другое ухо: «Пусть даст свой адрес». Сестренка снова отвернулась к стене. — Хорошо. Зачем вещи? Только рассказать. Да нет же, не бьет. Это вообще не из-за него. Тут такое дело… не знаю, с чего начать. Понятно, что с начала, но… В общем… Снимки вроде тех, что были моим доказательством, они были и в телефоне, который украли у Захара. У моего парня. Во дворе. Да. Да.

Некоторое время она тихо бубнила, на том конце задавали наводящие вопросы.

— Одна или с братом? — Она оглянулась на меня. — Э-э…

Я выхватил у нее телефон.

— Прошу прощения, не разбудили после смены? Еще раз здравствуйте.

Веселый голос ответил:

— Какие люди! Алексантий Егорович? Сдаваться не собираешься?

Ну, раз со мной на ты, то и я.

— Прохор, ты говорил, что у тебя тоже есть сестра. Маша уже рассказала, в какой переплет попала, нам нужна помощь или хотя бы совет специалиста, больше в этом городе обратиться не к кому.

— Первое и обязательное в таком деле — написать заявление.

Я перебил:

— Писать заявление не хотят оба, ведь пока дело идет, снимки могут появиться в сети, и Машка выбросится из окна.

— Все так говорят. — Сержант недовольно-задумчиво хмыкнул. — Если бы все делали как положено, то и дело бы шло, и всяких уродов стало меньше, которые чувствуют свою безнаказанность, потому что такие как вы не хотят писать заявления.

Кто бы говорил. Это я насчет уродов, которые чувствуют безнаказанность. Кто-то этой безнаказанностью у меня дома просто упивался.

Не время вспоминать.

— Поможешь или искать другого?

Прохор думал пару мгновений.

— Что я могу сделать? Только без криминала. Помни, кто я.

— Помню, потому и звоним. У нас есть приметы, довольно точные. Не может быть, чтобы такой тип нигде не засветился, участковый его по-любому знать должен. — Я оглянулся на внимательно слушавшую сестренку и закрыл дверь перед ее носом. Вечером Захар перемудрил, рисуясь перед Машкой, в какой передряге побывал. Грабитель оказался всего один, хилый, но борзый. — Живет он, наверняка, где-то рядом, невысокий, черноволосый, короткостриженый, но главное — левая бровь разбита, обожжена или покусана. Рана старая, с такой приметой для органов человека найти — раз плюнуть.

Прохор помог. Местный участковый подтвердил наличие неадеквата с такой внешностью в нашем же дворе, однако у парнишки есть справка, что он психически нездоров, поэтому с ним не связываются. Мне по сети пришло фото, я переслал Захару, он подтвердил, что да, именно этот.

Прохор по телефону сказал:

— Осталось решить, как воздействовать на тварь со справкой. На мои корочки и форму ему, однозначно, плевать. Конечно, есть вариант…

— Говори.

— Сначала мне нужно знать: на что ты готов пойти ради сестры?

В последнее время у меня появился проверочный вопрос: не зная, на что решиться, надо спросить себя: что сделал бы или сказал Гарун? Если хочу быть мужчиной, которым сестра гордится, а девушка вроде Хади восхищается, только это будет правильно.

— Я готов на все.

Глава 4

— Эта.

Прохор остановился у покрытой дерматином двери. Подбитое ватой полотно полосовали ряды шляпок обойных гвоздиков, в темный подъезд слепо таращился залепленный жвачкой глазок. И это не мы его залепили. Достатком здесь не пахло. Как и порядком. Дом был старым, двухэтажным, с деревянными перекрытиями. У нас такие шестнадцатиквартирники звались сталинскими бараками, хотя жилье внутри очень даже хорошее, полноценное — со всеми удобствами, одно- и двухкомнатное. По данным участкового, в однокомнатной квартире под номером четыре проживал с матерью-алкоголичкой искомый субъект.

Нужная нам квартира находилась на первом этаже. В окне, когда мы подходили, виднелось, как внутри работает телевизор, какой-то музыкальный канал. На экране мелькали машущие руками фигуры, ритмичный речитатив доносился даже на улицу. Однако, стоило людям в форме войти в подъезд, как внутри все утихло.

Нас было четверо: я, Прохор и двое полицейских, друзья сержанта. Столь же молодые и безбашенные, они согласились сразу, а участковый в авантюре участвовать отказался. Зато он снабдил нас информацией.

Машка ждала результатов во дворе, у песочницы. В детали ее не посвящали. Если что-то пойдет не так, ее показания мне помогут, а в худшем случае выступят смягчающими обстоятельствами. Мне не хотелось брать сестру с собой, но Прохор настоял. Только она опознает телефон, если найдем, и сразу уничтожит то, ради чего все затевалось. Пришлось согласиться. Действительно, не нужно, чтобы снимки видел кто-то еще. Теперь одетая в джинсы и наглухо застегнутую куртку Машка нервно мерила шагами детскую площадку и, надеюсь, делала выводы на будущее.

Хадю в тонкости операции не посвящали, зачем лишний раз нервировать? Все же она как-то почувствовала, что мне предстоит нечто опасное и даже, возможно, судьбоносное. Когда мы уходили, она так смотрела…

Дома в сумке сестренки я оставил запечатанный конверт. Как в плохом кино: «Передать родителям в случае, если меня отправят за решетку». Там вкратце описывалась ситуация с Хадей и просьба помочь ей в мое отсутствие. Родители поймут. Одновременно я надеялся, что до этого не дойдет, и по возвращении конверт будет уничтожен.

Один полицейский остался снаружи у выходивших на улицу окон кухни и комнаты, а я с Прохором и уже знакомым Антоном, который был с ним ночью на вызове, встали у двери в квартиру.

Прохор нажал кнопку звонка. Ничего не произошло. Скорее всего, звонок не работал. Выждав, сержант постучал.

— Анастасия Парамоновна?

В ответ — та же тишина, что лишь прикидывалась мертвой. Кто-то же выключил телевизор?

— Анастасия Парамоновна, откройте, это полиция. Нужно задать пару вопросов. Много времени не отнимем. Анастасия Парамоновна!

— Ее нет.

Голос за дверью был молодым, и мы довольно переглянулись.

— Аркадий? — спросил Прохор.

— Чего?

— Открывай, Аркаша. Всего два вопроса, и все мы, включая тебя, продолжим заниматься своими делами.

— Рустамыч здесь?

— Участковый не с нами, но про твою волшебную справку он нам рассказал.

Через дверь донеслось:

— Спрашивайте.

— Было бы это для соседских ушей… — Прохор устало понизил голос. — Мы спросили бы сразу. Но промолчим. Это в твоих интересах.

— А не пойти бы вам?..

Сержант перевел взгляд на меня:

— Не откроет. Готов?

Я кивнул. Такой расклад мы оговаривали. Никто и не надеялся, что нам откроют. Еще повезло, что не пришлось ждать под дверью, пока парень откуда-нибудь вернется. С другой стороны, тогда проще было бы его брать.

Но получилось то, что получилось, и в силу вступил заготовленный план. Прохор вновь заговорил громко:

— Тогда прощай, Аркаша, мы сделали, что могли. Сам виноват. Вопросы в любом случае тебе задаст оставшийся молодой человек, и у него тоже есть справка. — Сержант подмигнул мне: сказал, мол, как договорились, если не клюнет, выкручивайся сам. — Теперь по твоему желанию разговор пройдет без свидетелей. Если припрет, полицию ты звать не будешь, это же западло для крутого пацана, правда? Ну вот, а соседи, кто услышит шум, встанут не на твою сторону, потому что всех в округе задолбал безнаказанностью. Приступай Саня.

Прохор с Антоном вышли из подъезда, а я поднес к рассохшемуся косяку специально захваченный с собой маленький гвоздодер. Стальной язычок влез в щель в районе замка…

Надавить я не успел, дверь отворилась сама. Невысокий парнишка едва не сбил меня, норовя проскочить, но я среагировал, и мы, борясь, рухнули на пол. Снаружи на помощь уже мчались полицейские. В открытый подъезд было видно, как с детской площадки едва не бросилась к нам Машка, но через пару шагов остановилась.

Общими усилиями парня вернули в квартиру. Мамаша отсутствовала, это порадовало — не придется ничего объяснять, хотя объяснения на такой случай у Прохора были заготовлены. Он встал напротив беглеца, скрученного ремнями:

— Сейчас с тобой говорю я, но если не сговоримся, говорить будет он. — Последовал кивок в мою сторону. — Без нас. Справка против справки, сечешь? И уйма свидетелей, что из двоих ты урод, а он ангел в овечьей шкуре. Теперь угадай: что нас всех, кто к тебе пришел, объединяет? — Прохор указал на меня и приятелей-полицейских.

Аркаша не был настроен на конструктивный диалог.

— Менты поганые, — буркнул он.

Антон пнул его между ног. Тот скорчился, зло прошипел:

— За все ответите!

— Мы всегда за всех и за все в ответе, профессия такая, — уведомил Прохор. — Кроме того, что мы ответственно относимся к жизни, у всех нас есть сестры. А в телефоне, который ты отобрал во дворе у парнишки в бейсболке, есть что-то очень-очень важное вот для его сестры. — Последовал еще один кивок в мою сторону. — Наш товарищ хочет сделать все по закону. То есть, он готов, чтобы мы его арестовали за убийство сразу, как только он тебя прирежет. Даже если справка почему-то не поможет, его будут судить за преступление, совершенное в состоянии аффекта со смягчающими обстоятельствами. Он, повторяю, готов, и ты это увидишь, если посмотришь ему в глаза. — Прохор выждал паузу, чтобы сказанное улеглось в мозгах парнишки, привыкшего к вседозволенности. — Я почему-то уверен, что ты бежал от нас не из-за какого-то старого телефона. Почему бежал — я даже не спрашиваю, я спрашиваю, где тот телефон. Аркаша, все просто как дважды два четыре: отдай — и свободен. Не отдаешь — остаешься с этим товарищем, а мы пойдем вызывать катафалк.

Аркаша упрямо молчал. Прохор вздохнул:

— Саня, он твой, приступай. Нам выйти или вначале подержать говнюка для удобства?

Видимо, в моем взгляде гуляли сомнения, иначе парнишка не чувствовал бы себя спокойно. Все правильно, глаза — зеркало души, а душа всегда против насилия. Но есть такое слово — надо. Гарун бы не сомневался. Я должен сделать то, о чем объявил, иначе я не мужчина. Иначе никогда мне не быть достойным такой девушки, как Хадя.

— Я сам.

Как было в любимой песне папы у Виктора Цоя? «Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть». Нужно поверить в себя. Поверить так, чтобы поверили окружающие. Для этого нужно быть готовым сделать то, о чем говорю. И я сказал:

— Ничего, если начну по частям? Соседи вам звонить не будут?

— Только обрадуются, что на эту мразь управа нашлась. Подожди немного, а то какой-нибудь ушлепок со стороны на камеру снимет, что мы присутствовали в момент преступления, нам проблемы не нужны. Стой, погоди еще минуту. Раз вошли, надо глянуть, может телефон здесь, а мы ему шкурку попортим, тебя подставим.

— Нет его здесь, — пробурчал Аркадий.

— Значит, что-то другое найдем, если герой так легко на сотрудничество пошел.

— Мобилу отдам — оставите в покое?

— Если не соврешь.

— Пойдемте.

— Далеко?

— Близко. Давайте так: забираете свое, и расходимся, будто не встречались.

— Саня, поверим?

Я кивнул:

— Если все на месте и никуда не ушло. Впрочем, если что-то где-то всплывет, я буду знать, откуда ноги растут.

— Итак? — Прохор скрестил руки.

Аркаша вздохнул.

— Ваша мобила у Гришки из восьмой, что над нами. Сейчас кто-то дома, топали только что.

— Продал?

— Такое не продашь, фон поцарапанный и севший. Барыга на рынке сказал, что новую батарею нужно и новый корпус или избавиться. Я поменялся с Гришкой. У него аппарат был старый, еще кнопочный, а дома удочки валялись, потому что не рыбак. А я рыбак. Вон удочки лежат, пошли обратно меняться.

В присутствии полиции обмен состоялся быстро, и вскоре я позвал Машку.

— Погляди.

Она так спешила, что едва не поскользнулась на дворовом песке, глаза горели, руки дрожали. Новый обладатель без колебаний отдал вещицу назад, поскольку одолженная у кого-то зарядка все равно не позволила пользоваться приобретением: включенный телефон оказался запаролен. Платить умельцам за разблокировку веселый мужичок Гришка, тут же предложивший выпить за знакомство, не намеревался, потому с удовольствием забрал назад свои удочки. Машка сняла крышку, во взгляд вернулась жизнь: карточка памяти стояла на месте. Сестренка словно заново родилась.

— Снимки сразу на карточку шли? — понял Прохор.

— Да. — Машенькин палец любовно погладил слот с картой. — Можно проверить, паролем Захар сделал мой день рождения.

Помешались ребята на днях рождения. С другой стороны, Захар не свои именины поставил, а Машкины, в моих глазах это прибавило ему очков.

Вспыхнула заставка с фотографией Маши, сделанной где-то на речке: сестренка в довольно откровенном купальнике призывно махала ладошкой, вторая рука вздымала бриллиантовые брызги.

Пока Машкины пальцы скакали по меню, я ответил на сообщение, пришедшее на мой телефон. Сообщение от Хади. Она волновалась. Я завуалировано успокоил. Если переписка попадется кому-нибудь на глаза, никто не поймет, о чем речь. Жаль, что Хадя тоже не поймет деталей, но общее состояние успеха предприятия и того, что все живы-здоровы, передать удалось.

Совершенная за это время Машей пробежка по приложениям показала, что галерея пуста, в документах тоже ничего не осталось. Содержимое карты памяти Машенька глянула в одиночестве, и ее лицо, наконец, расслабилось.

— Все в порядке. Спасибо!

Первый поцелуй достался мне, второй — Прохору.

С добычей в руках сестренка сбежала на улицу. На тротуаре она положила аппарат на асфальт и со всей силы ударила сверху ногой. Кроссовок плохо подходил на роль молотка, поэтому рядом был подобран булыжник, и вскоре от телефона и злополучной карточки остались одни обломки.

Оставшиеся без чувственной благодарности полицейские проворчали:

— Вообще-то, телефон можно сдать как вещественное доказательство, а Аркашу отправить на явку с повинной…

— Мы же договорились! — возмутился грабитель со справкой.

— Мы свое слово держим, — ответил за всех Прохор.

Аркадий удостоился прощального пинка, и «группа захвата» вышла из подъезда к закончившей разборку с прошлым сестренке. Прохор по-свойски подмигнул ей:

— Маша, если что — звони.

Мне было спокойнее, когда он называл сестренку Марией Егоровной и на вы. Вру, и тогда не было. Впрочем, бумажка с номером теперь у меня, Прохор об этом не знает.

Машка кивнула:

— И ты, если хочешь. Или пиши, я есть в сети.

Паршивка, дала наводку. А он ведь напишет, с такого станется.

Взгляд сержанта стал масляным:

— Проводить?

Машка покосилась на меня, в глазах мелькнула надежда, а выражение отвернувшегося от сержанта лица стало умоляющим. Но это все равно, что просить буйвола отпустить теленочка погулять с тигром.

— Мы сами. — Я взял сестренку под локоть. — Спасибо, парни. Если понадоблюсь — звоните, в справедливом деле всегда помогу, а на неправедное, думаю, не позовете.

Обменявшись рукопожатиями, мы разошлись.

По дороге домой Машка получила втык:

— Чего ко взрослым мужикам липнешь? Про Захара уже забыла?

— Ничего ты, Саня, не понимаешь. — Она крепко пожала мою руку, за которую держалась. — Давай, не будем ссориться? А вообще, спасибо тебе, о таком брате мечтают все девчонки.

Возвращались мы с победным видом, Хадя еще по топоту за дверью поняла, что все в порядке. На кухне нас встретило угощение в количестве, годном для небольшой свадьбы. Рассказ о случившемся, подкрепляемый сменой блюд, затянулся, а после еды Машка засобиралась:

— Ну, хватит вас стеснять, сегодня переночую у Дашки. Помнишь, я говорила, что она переехала сюда на лето? А домой завтра поеду сразу оттуда. К Даше проводишь?

— Обязательно. С твоей способностью притягивать приключения…

Когда сестренка спускалась по лестнице, я шепнул Хаде:

— До завтра. Невероятный денек, правда?

— Сокомнатникам придумай что-нибудь более правдоподобное, чем правда. И, если получится, приходи завтракать.

Снова ей оставаться одной. Я бы от тоски и скуки в окно выбросился. Наверное, поэтому она и зовет приходить чаще.

Жаль, если только поэтому. И все же объятие в миг, когда пришла полиция, не вытравить из памяти. Говорить о нем не стоило, но и забыть невозможно. И Машка со всей мощью женской интуиции утверждала, что Хадя ко мне неравнодушна.

Поживем — увидим. Оставалось просто заниматься своими делами и следовать поговорке «Вода камень точит».

Прогулка с сестренкой вышла недолгой, всего четыре квартала или, если считать по-безлошадному, две остановки на автобусе. Естественно, мы шли пешком, общественным транспортом я пользуюсь только для пересечения города из края в край или когда очень спешу. А Машке просто хотелось проветриться, после приключений прошедшего дня она рада подышать свежим воздухом. Я нес пакеты с покупками, с которыми сестренке завтра ехать домой, она, непривычно задумчивая, молчала, разглядывая встречных прохожих. Город жил своей жизнью, люди по улицам ходили хмурые и сосредоточенные, словно у них болели зубы или всем одновременно задали сложную задачу на сообразительность.

В дороге у нас Машкой не было ни веселых подначек, ни искрометных перепалок. Не то настроение. Свернув у павильона «Цветы», мы пересекли детскую площадку, прошли вдоль разрытой траншеи с торчавшими трубами и оказались у спрятавшейся в глубине двора пятиэтажки. Маша позвонила по телефону, мы вошли в подъезд со сломанным домофоном и поднялись на четвертый этаж. Предупрежденная Даша ждала в дверях. Она глянула на часы и посторонилась:

— Заходите. И ты, Саня, заходи.

Я замер на пороге. Не нужно заходить. Но этот взгляд… И эта поза… К тому же, как старшему брату, мне нужно знать, где сегодня сестренке ночевать. Ну, и вообще, посмотреть, как люди живут.

— Да, — поддержала Машенька, — часик можно поразвлечься — поболтаем или поиграем во что-нибудь…

Ага, в бутылочку. С двумя девчонками, одна из которых — сестра.

Перед внутренним взором всплыло еще одно лицо, и все стало на места. Даша и Хадя. Выбор очевиден.

— Мне пора. Завтра на станцию проводить?

Сестренка помотала головой:

— Я не знаю, во сколько поеду. Хочется выспаться, подольше поваляться в постели…

— Счастливо оставаться, девочки, ведите себя прилично.

Обратный путь нагнал всяких мыслей, я не сразу заметил, что ноги ведут совсем не к пятерке сожителей. Сердце не обманешь.

На улице еще светло, время не позднее, и Хадя вряд ли легла. Она же просила заходить чаще? Вот и зайду.

На открывание двери из комнаты выглянуло ее испуганное лицо.

— Не пугайся, это я вернулся.

Меня не ждали, и на Хаде были только халат и смущение. Я залюбовался. Она застенчиво опустила взор. Я тоже. Мой приход не требовал объяснений. Мы оба всё понимали. Жалко, что оба понимали ВСЁ. Я зря пришел. Мне, конечно, рады, но лучше бы я не приходил. Молчание затянулось.

— Проводил? — не выдержала и первой заговорила Хадя.

— Ага.

Она сделала еще одну попытку вывести беседу в безопасное русло:

— Без приключений?

— Ага.

То, что лежало на душе, выплескивать не стоило. Зато оно читалось на лице. Хадя вздохнула.

— Чай будешь?

— Ага.

На губах собеседницы заиграла улыбка:

— Сегодня ты просто гений красноречия.

— Ага.

Мы прошли на кухню.

Хадя по-хозяйски суетилась, я млел, глядя на нее из-за стола. Полное ощущение, что я дома. Уходить не хотелось. А зачем уходить? Я вызвал к жизни всю храбрость, собранную по загашникам организма.

— Не возражаешь, если сегодня останусь здесь? На кухне, — быстро добавил я, когда лицо Хади стало меняться, будто ее помещали в клетку к гадюке.

Мой телефон ожил. Едва высветилось имя звонившей, я сунул мобильник поглубже, чтобы не видеть, не слышать и, не знаю что еще, ну, не нюхать его. Чтобы вообще. Меня нет. Я в параллельном мире, откуда не хочу возвращаться в тот, где обитала звонившая.

Не прошло минуты, как в кармане тренькнуло — пришло сообщение. Я не реагировал, и Хадя не выдержала:

— Что такое?

— Не хочу смотреть. Мне хорошо, а сообщение, о чем бы оно ни было, все испортит.

— А вдруг что-то важное? А если с Машенькой? Или с родителями?

Пришлось достать аппарат и пробежать глазами текст.

— Как и думал, ерунда. Привет из прошлой жизни.

— Ответь.

— Не хочу.

Некоторое время Хадя с удивлением разглядывала меня, постепенно недоумение переросло в волнение:

— Что от тебя хотят?

— Приглашают в гости, — признался я, чтобы закрыть тему, — а мне эта компания неинтересна. Мне больше нигде неинтересно.

Зря сказал.

— Ты должен пойти.

— Не хочу.

— Пойдешь.

— Если бы я хотел, то ответил бы и согласился. Мне хочется быть здесь. С тобой.

— Нет. — Лицо напротив меня окаменело. — Иди. Так надо. Это мое условие. Ты же хочешь, чтобы между нами все оставалось так же хорошо?

На правах мужчины можно настоять и никуда не идти, Хадя поняла бы. Но настроение ухнуло в бездну и, если ничего не предпринять, скоро оно достигнет дна. Хадя замкнулась, отдалилась, стала непроницаемой для слов и чувств. Какое теперь приятное времяпровождение? К тому же, я мужчина, а она женщина, и мы одни в квартире, эти факты давили до невозможности вдохнуть. Чтобы сбить напряжение, остался единственный способ. Уйти.

— Я пошел.

— Иди.

Идти не хотелось до боли, но если остаться, будет хуже.

— Меня пригласила Настя.

— Отлично. — Хадя бровью не повела. — Развеешься.

— А если не хочу?

Накал достиг предела, нервы искрили. Хадя отвернулась, обхватив себя руками за плечи. Маленький колючий ежик.

— Иди, всем будет лучше.

Всем?! Что же, раз всем, то всем, как скажешь, дорогая. Удачи, госпожа Снежная Королева. Точнее, Ледяная Принцесса.

— Тогда я пошел.

— Иди же.

Она шмыгнула в ванную, изнутри со щелчком задвинулся запор. Потекла вода.

Во мне боролись разные чувства. Хотелось многое сказать, но как? От меня спрятались, меня игнорировали.

Пока не уйду, Хадя не выйдет. Не время для колебаний. Мой уход сопроводил громкий хлопок входной двери, едва не обрушивший вешалку в прихожей.

Пришедшее от Насти сообщение гласило: «Если свободен, позвони. На этот раз никаких подстав, все серьезно».

После совместного купания с Хадей гормоны перли из ушей, и с этим нужно было что-то делать.

«А Хадя бы так не поступила», — уколола совесть.

«А я не Хадя, у меня другое воспитание», — за всего меня веско отбрил отдельно взятый инстинкт.

«Потому Хадя тебя и выгнала», — вздохнула душа.

Когда набранный номер ответил первыми гудками, в голове уже сложилась речь в нужном тоне.

— Привет. Получил сообщение, — выдал я с апломбом. — В принципе я сегодня свободен, все зависит от предложения. Если заинтересует, можешь на меня рассчитывать.

— Кваздик, прости, что в тот раз так вышло. — Раскаяние выглядело искренним. Это ничего не значило, все девчонки — актрисы от природы. — Сестра Гаруна очень просила, я помогла.

— Проехали, все нормально.

— Случайно не знаешь, когда Гарун вернется?

Я напрягся. Ни с кем, кроме сокомнатников, в последнее время общаться не приходилось, а они тему исчезновения Гаруна не поднимали — просто не знали о случившемся, им не было до него дела. Значит, девчонки тоже не в курсе.

— Разве он куда-то уехал? — закинул я «удочку».

— И это спрашивает его друг?

— Друг или не друг, а меня в известность не поставили. Гарун смылся по-английски, не попрощавшись. К сентябрю по-любому должен вернуться, с учебой не шутят.

— Он исчез вместе с сестрами, квартира закрыта, телефон и все страницы молчат. Говорят, это связано с Султаном, после его гибели даги все как тараканы по норам расползлись, никого в городе не видно, как вымерли. — Собеседница странно распалилась. — Ни в клубах, ни в кафе не появляются, даже качалки и спортзалы пустуют.

— Подождем до сентября.

Мое спокойствие сработало, Настин тон вернулся в привычные рамки:

— Тогда к делу. В одно приятное место сходить хочется, но там условие — дамы приходят с кавалерами. Я вспомнила о тебе. Составишь компанию на вечер? Рассказать подробностей о мероприятии не могу, но обещаю, что тебе понравится.

Ведь не сомневается, поганка, что соглашусь, спрашивает для проформы.

— Почему именно я?

— Ты надежный.

И Мадина так говорила. Вроде бы комплимент, а на деле — словно синоним лоха и подкаблучника. С ненадежными с удовольствием развлекаются, а к надежным бегут с проблемами. С другой стороны, как же еще такому как я оказаться рядом с представительницами параллельной вселенной?

Если мой козырь — надежность, пойдем с него.

— Что еще требуется от кандидата, кроме надежности?

— Моя уверенность, что партнер таков, каков есть, а не прикидывается. И что потом он не станет болтать. — Настя помолчала. — Между прочим, за то, что я сейчас разговариваю именно с тобой, скажи спасибо Гаруну. Тебе он доверяет больше, чем себе, как-то сказал: «Я могу сорваться, передумать, ляпнуть что-нибудь сгоряча, а Кваздапил — никогда. Кремень». Я хорошо знаю Гаруна, и я выбрала тебя потому, что выбрал он.

Подтекст: выбрала тебя, а хотела — его. Все стало на места. Добро пожаловать в жестокий реальный мир, господин дешевый заменитель — как пишут на товаре, «аналогичный натуральному».

Вспомнилось, как Гарун на танцах сватал Настю Султану, потому что у самого «на стороне роскошный вариант наклевывался». А она, выходит, запала на него. Прочих ухажеров, которыми полгода назад гремела, как ведро болтами, след простыл. Бывает же.

— Объясняю ситуацию. — Настин голос стал сухим и спокойно-четким, видимо, она перешла к сути. — У меня есть абонемент на посещение некоего закрытого заведения. Действие абонемента заканчивается. Не хочу упускать возможность.

На словах все прекрасно, но есть одно «но». Лучше сразу отказаться, чем потом выглядеть идиотом, когда куда-то приходит дама с одним, а хвостом там крутит с другими.

— Уверена, что хочешь пойти туда вдвоем со мной? — спросил я напрямик, и сердце почему-то оказалось в пятках в ожидании ответа.

— Не вдвоем. Еще будет Снежка с общаги.

Снежана Исакова, именуемая исключительно Снежкой, тоже была сокурсницей. Мелкая и активная, на вечеринке у Гаруна она изо всех сил старалась влиться в когорту королев потока. Не получалось. Чего-то от природы не хватало, а в чем-то переигрывала. Харизматичные парни, к которым она липла, ею пользовались, но всерьез не воспринимали. Прочих, включая меня, Снежка сама в грош не ставила, ей отвечали тем же.

Не лучшая компания. А я, выходит, входной билет мужского рода, вроде паровоза для вагончиков. Срочно понадобившаяся вещь, удобная и безобидная. Попользуются — и снова задвинут пылиться на полку.

Чертовщина: все понимаю, а отказаться воли не хватает. В конце концов, а кто не вещь?! Разве я пришел к Насте, воспринимая ее по-другому? Бартер, однако. И неплохой, если подумать: в обмен на одну никому не нужную вещь дают уже две.

Уточним свою роль.

— Я правильно понял, что нужен вам как сопровождающий для двух дам?

— Можешь дослушать, а вопросы — потом? Говорю же: дам пускают исключительно с кавалерами, поэтому нам понадобится еще один парень — спокойный, уравновешенный и достаточно умный, чтобы все понять и в необычных обстоятельствах поступать адекватно. В общем, такой, как ты — надежный и чтобы держал язык за зубами.

Снова комплимент. Столько времени делался вид, что ничего не было, а теперь, оказывается, я молодец и пример для подражания.

— Разве Снежка не может сама кого-то пригласить? Желающих полно.

— Ее выбору я не доверяю, потом хлопот не оберешься.

— Тогда зачем ее вообще с собой брать, если одни проблемы?

Настя вздохнула:

— Когда собирались, компания была укомплектованной, а в последний момент мы остались без кавалеров.

Дошло: мероприятие организовал Гарун до роковых выстрелов. Отсюда и начало разговора с вопросов о нем, и компания Снежки, которая постоянно крутилась в кругу Гаруновых земляков.

Я задумался, чем можно помочь.

— У меня здесь только сокурсники из тех, кто не разъехался: Филька, Артур, Игорь, Тимоха и Валька. Впрочем, Валька пока отсутствует.

— Только не Филипка, рядом со мной он смотрится как сынок.

— Важны внешность или внутренние качества? Определитесь, сударыня. С хорошей внешностью вам кого-то найти — только в телефоне порыться. Почему их, прежних, не пригласили?

— Соображаешь. — Настя помолчала. — Ладно, решай сам. Только из перечисленных тобой Артура не приглашай, он зануда.

— Я бы поспорил. Ты его не знаешь.

Сам недавно открыл.

— И не хочу знать, — отрезала собеседница. — Игорь с Тимом нормальные, одного из них можно, если под твою ответственность. Валька вообще прелесть, не был бы он таким забитым… Плохо, что все они наши сокурсники. С другой стороны, это лучше, чем непонятно кто. К тому же, все иногородние, а это безумный плюс. Зови, и заезжайте за нами. Мой адрес не забыл?

— Можно хотя бы пару слов про место, куда пойдем?

— Заведение называется «Мурад».

— Никогда не слышал.

— Еще бы. — В трубке колокольчиком прозвенел смех. — Знают единицы, а внутрь пускают только своих.

— Разве я свой?

— Успокойся, даже я не совсем своя, но внутри бывала не раз, и членская карточка на руках. Она не именная — гости клуба не любят себя афишировать, но по номеру хозяева выяснят всю подноготную. Посторонний без рекомендации внутрь не попадет. В качестве клуба это заведение работает всегораз в месяц, в остальное время там то ли ресторан, то ли еще что. Членство нужно оплачивать ежегодно, владелец карты под свою ответственность может провести оговоренное заранее число гостей, они на входе подписывают кровью договор о неразглашении.

Упавшая пауза сказала многое, Настя рассмеялась:

— Не парься, это не серьезно. Игры для взрослых.

— Во сколько эти игры обойдутся по деньгам? Мы — то есть, я и тот, кого приглашу — все же кавалеры, а не альфонсы.

— Минимальную денежку с собой на всякий случай захватите, но по мероприятию, как я уже сказала, посещение двумя парами входит в абонемент. Чуть главное не забыла: нужно быть в костюмах при галстуках.

— С такого начинать надо. Могут быть проблемы.

— На то вы и мужчины, чтоб решать. Поторопитесь.

Пока ноги спешно вышагивали в сторону квартиры-общежития, пальцы набирали Игоря:

— Ты дома? Настроение для приключений имеется?

— Дома, но уже выхожу, — донесся расстроенный выдох приятеля. — Тоже решил навестить своих. Предупредил бы ты заранее…

— Кто из наших на месте?

— Валька еще у родителей, Артур на работе, Филька с Тимохой на компьютерах во что-то режутся.

— Наш татуированный друг не навеселе?

— Незаметно.

Девичьи запросы не соответствовали моим предпочтениям. Если прошлое приключение Тимоху чему-то научило, все равно шанс на реабилитацию давать рано. Мне больше нравилась компания тихого неконфликтного Филиппа.

— Не в службу, а в дружбу: пока ты не ушел, скажи Фильке, что если он готов на авантюры, пусть все бросает и готовится, форма одежды — костюм и галстук. Шикарная подружка и незабываемые впечатления — с меня. Денег взять, сколько есть, просто чтоб были, хотя пригодиться не должны.

— Сволочь. Меня родители уже встречать на вокзал выехали, хотя я еще здесь и теперь в сомнениях.

— Семья превыше всего. Счастливо отдохнуть.

— Сам такой.

Глава 5

Широкоскулый таксист плохо дружил с русским языком, зато без навигатора знал город, его обшарпанное средство производства доставило нас к подъезду, где у тротуара металась Снежка. Она бросилась к подрулившей машине, улыбка до ушей и бьющий из ушей энтузиазм выразили без слов, как нам рады. Затем из двери подъезда вышла Настя, одетая и расфуфыренная тоже как на обложку. Наброшенные ветровки лишь подчеркивали красоту платьев под ними, лица раскрашены, укладка волос сказала о часах протирания парикмахерского кресла местом поиска приключений, чьи труды, наконец, увенчались успехом. Женская пара смотрелась так, как выглядели бы мы с Филькой — одна чуть полнее, вторая чуть мельче. К сожалению, в последний момент Филипп отказался ехать — то ли денег не было от слова совсем, то ли настрой подкачал. Еще допускаю, что Тимоха как-то воздействовал, когда узнал о намечающемся. В итоге вопреки моему желанию в напарниках оказался именно он.

Как когда-то и я, Тимофей Черных не сумел избавиться от ненравившегося имени, по его мнению оно «звучало по-деревенски». Девушкам и новым знакомым он представлялся кратко и по-иностранному — Тим. В костюме, частично позаимствованном у Игоря (полного комплекта ни у кого из нас не было, все приходилось дозанимать у друзей), патлатый стройняга напоминал молодого и сутулого Мика Джаггера из древних «Роллинг Стоунз». Сейчас таких типажей не встретишь.

Узнав, что вместо Фильки поедет Тимоха, я мог отказать, но не стал. Конечно, мне больше нравилось общество других сокомнатников, и все же не хотелось менять хорошо знакомого Тимоху на неизвестную личность из тех, кого могли вызвать девчонки, если у меня не найдется подходящей кандидатуры. Кого они вызвонят? Какого-нибудь липкого ловеласа или заносчивого мажора, а для Тимохи я вновь оказался в роли благодетеля, поэтому в нашей маленькой компании чувствовал себя главным. Это грело душу.

— И все-таки, — Тимоха в очередной раз поправил галстук, — чего это мы при параде?

— Сказал же — ничего не знаю. Тихо. Привет, девчонки! Присаживайтесь.

Миниатюрная Снежка уже обежала машину по кругу, брови взлетели, заметив меня на правом сиденье.

— А где тачка? — Казалось, она готова заплакать. — Мы надеялись, что ты отвезешь.

Я тупо хлопнул глазами:

— Какая тачка?

Откуда узнали?!

— Одногруппница видела тебя за рулем, — пояснила Настя. — Скрываешь?

— Э-э… то была не моя. Родственник дал покататься.

Тимоха глянул на меня как на предателя родины:

— Ты на колесах — и молчал?

— Я же говорила. — Настя мотнула на меня золотыми кудрями. — Кремень.

В то же время ее взор остался скучающим, лицо — до зевоты равнодушным. В качестве напарника я золотоволосую красавицу не вдохновлял. В то же время чувствовалось, что Насте все равно с кем, лишь бы попасть, куда собиралась. Зато Снежке на этот раз мое общество импонировало. Парочка заинтересованных взглядов, задержавшихся чуть дольше положенного, сообщили это со всей серьезностью. А несколько дней назад она меня в упор не замечала. Как быстро все меняется.

Девушки зажали Тимоху на заднем диване, дверцы захлопнулись. Я сидел впереди, чувствуя себя главным, но немного завидуя приятелю: сокомнатник нежился, утонув в стиснувшей мякоти, для него приключения уже начались.

— Поехали, — скомандовала Настя, — я покажу.

Место прибытия оказалось странным. Пока я расплачивался, все вышли, озираясь на ряды машин и колючую проволоку поверх забора из сетки-рабицы. Это оказалась просто стоянка около одного из заводов. Со всех сторон высились глухие стены цехов, фабричная зона тянулась и дальше, насколько хватало взгляда. Железо, бетон и трубы — весь пейзаж. Стало примерно понятно, где находимся — на окраине, куда перенесли из центра большинство производств. Сейчас в моде стиль заброшенных заводов, и наше заведение, не мудрствуя лукаво, видимо, пошло тем же путем.

Среди легковушек высился одинокий фургончик без номеров, Настя повела нас к нему. В закрытом кузове ждали двое мужчин и женщина, все в форме охранного агентства с неизвестным логотипом, лица скрыты балаклавами.

— Пожалуйста, оружие, сумочки и прочую ручную кладь, а также все электронные устройства в выключенном виде, включая телефоны, сдайте в камеру хранения.

Всю правую часть фургона от пола до потолка составляли стальные ящики с кодовыми замками. Мой оказался с номером двадцать девять, у Тимохи — тридцать один. Номера девушек были четными и следовали за нашими. Ключи или номерки, как в театре, здесь отсутствовали, пришлось просто запомнить цифры со шкафчиков.

В аэропорту осмотр менее дотошный. Сначала по каждому из нас прошлись металлоискателем, затем чужие руки ощупали с головы до ног: мужские — парней, женские — девушек, и нас, наконец, выдворили на улицу.

Тимоха покрутил головой.

— Ничего не понимаю. Куда теперь?

— Это за нами. — Настя указала на черный джип, что полз к нам между машинами, как майский жук сквозь поле мертвых тараканов.

Когда мы влезли внутрь, оказалось, что тонировка на окнах сплошная, словно краска, сквозь нее ничего не видно. Два пассажирских ряда от водителя отделяло стекло, оно тоже блестело мрачной чернотой.

— Чтобы не узнали, где расположено заведение, — пояснила Настя.

Для нее происходившее сюрпризом не было, и наша растерянность ее забавляла.

На этот раз сильный пол попросили влезть на поднятый третий ряд сидений, где колени едва не упирались в подбородок. Девушки с комфортом расположились в среднем ряду. Пока дверца не закрылась, мой приятель судорожно вглядывался в окружавший ландшафт, если так можно назвать стены цехов, заборы и ряды машин. Настя заметила.

— Место можно не запоминать, оно всегда разное. Мы едем в известное многим заведение, о расположении которого не знает ни один из посетителей. После всего нас так же развезут по домам.

«После всего». После чего «всего»? Вопрос висел на языке, но я проявил силу воли и промолчал. Скоро все увижу своими глазами.

Тимоха задумчиво пошевелил бровями:

— Чтобы узнать место встречи, нужно с кем-то связаться, кому-то позвонить или зайти на сайт. Выходит, координаты устроителей у тебя есть?

— Ни у кого нет. Ни один посетитель не знает, как позвонить в клуб. Можно строить всякие догадки, но лучше эту тему не обсуждать даже со знакомыми. Меньше знаешь, крепче спишь.

Тимоха не сдавался:

— Не верю. Если пропустишь одно мероприятие — не узнаешь, куда прийти на следующее.

Мы со Снежкой молчали, но ответ интересовал обоих. В зачерненные окна не посмотришь, вперед тоже, едем, как в подводной лодке, только легкий шум города снаружи пробивается. И ощущение быстрого движения не дает расслабиться. Единственное развлечение — разговоры. Возможно, их слушают с места водителя, но чужих тайн нам Настя не выдаст, это понятно.

— На карточке есть зашифрованный электронный адрес, куда написать, — пояснила она. — Для каждой карточки своя почта.

— Зашифрованная, говоришь? — В лихорадочно горевших глазах Тимохи метались мысли, как взломать многослойную конспирацию устроителей. — Поскольку мы здесь… получается, что пароль от шифра ты знаешь?

Настя кивнула:

— Шифр для каждой карточки свой, а если я выдам его, то случайно утону в речке, упаду с крыши, делая сэлфи, или покончу с собой, поссорившись с парнем. Уважительных причин моего исчезновения может быть уйма. Кстати, первая мысль, когда узнаешь, как работает система — попросить друзей, чтобы следили за машиной, которая нас забирает. Делать этого категорически не рекомендуется — это забота и о нас, и о тех друзьях.

Тимоха покрутил шеей, неуютно чувствовавшей себя в воротничке и «удавке».

— Если б нас не девки пригласили, — прошептал он, наклонив ко мне голову, — я подумал бы, что едем в какой-то бордель. Теперь даже не знаю, что думать. — Его задумчиво сведенные брови вдруг разъехались, лоб радостно разгладился, и к Насте унесся тихий вопрос: — Подпольное казино?

— Лучше.

Судя по грохоту и усилившемуся эхом звуку движения, мы въехали в тоннель или внутрь некоего здания. Скорее, в подземный гараж какого-то здания, в тоннелях не бывает таких резких поворотов и перепадов уровня. Ворота остались далеко, машина несколько раз поменяла направление, возможные ориентиры исчезли. Еще может быть, что это подземная стоянка торгового центра или административно-офисного центра.

Мягко замерший на месте железный монстр прекратил урчание, в тишине клацнули замочки закрытых дверей — видимо, водитель нажал «Лок». Меня передернуло: вздумай кто-то из нас выпрыгнуть на ходу, ничего не получилось бы. Чрезмерная таинственность стала нервировать, происходящее больше походило на похищение. Не будь с нами девчонок, что-то предвкушающих …

Нас выпустили. Да, это было нечто вроде подземной стоянки или заброшенного цеха, из которого вывезли оборудование: окон нет, угрюмые бетонные коридоры уводят во тьму и пугают скрытой в ней негостеприимной пустотой, свет исключительно электрический, очень тусклый. Из запахов — только дизельный выхлоп, пыль и убийственный парфюм наших дам.

В такое место чужой случайно не попадет, потому узнать не сможет. Организаторы умно сделали: вместо своей стоянки — чужая, каждый раз новая, чтобы посторонние не идентифицировали посетителей по номерам автомобилей. Каждый остается инкогнито даже для оказавшихся рядом. Только по лицам и узнаешь, с кем отдыхал, а если вращаться в разных кругах — вообще никогда и никого не узнаешь.

Настя так внезапно остановилась и обернулась, что мы, двинувшиеся следом, чуть не снесли ее с ног.

— Парни, два слова. Давайте договоримся: то, что здесь произойдет, здесь и останется. Это кусочек вашей сказки, куда не каждого пускают. Вам повезло. И еще больше повезет, если никто не проговорится, что посещал нечто подобное. Это место исключительно для своих, а любой болтающий языком переходит в разряд чужих. Навходе с вас возьмут подписку об этом, но я предупреждаю заранее. Если не готовы, откажитесь сейчас. Это последний шанс отказаться.

— Еще чего, — буркнул Тимоха.

Я согласно склонил голову.

— Как знаете. — Настя на миг в усмешке прикусила губу. — Я вас предупредила, так что потом претензии мне не предъявлять.

Джип уехал, а златокудрый проводник повел компанию к стене, в этом месте прочерченной прямоугольником двери с глазком. Ни вывески, ни чего-то другого в этом плане здесь не было, только кнопка звонка сбоку, с другой стороны двери — аналог домофона, слившийся со стеной настолько, что сразу не заметить, и три перекрестных камеры наблюдения — сверху и по бокам. Это я перечислил то, что на виду, а серьезные конторы, насколько знаю, перестраховываются многократно.

Слабый свет мешал сосредоточиться, мертвенное люминисцентное мерцание выводило из себя. Я обнаружил, что кулаки сжаты до боли, а мочевой пузырь зовет прогуляться. Неужели боюсь? Чего?

Пересекшись взглядом с Тимохой, я успокоился. Боялся не только я. Знание, что в своих страхах я не одинок, всегда приносит облегчение, а кого-то даже толкает на подвиги. Вот и совершим подвиг.

Мы с Тимохой и Снежкой сгрудились за спиной Насти. На Настя набрала код или пароль, а затем проговорила что-то. Дверь автоматически отворилась.

Длинный пустой коридор закончился ступеньками вниз, где нас встретила суровая, но обходительная охрана, экипированная так же, как в фургоне. Карточка и ее владелица прошли проверку на соответствие, взгляды охранников расслабились. Впрочем, это не значило, что они потеряли бдительность. Нас еще раз проверили на незаконные в данном месте и опасные для него предметы.

Подпись кровью оказалась не шуткой. Каждого новичка укололи в палец одноразовой иголкой, и после выдавливания достаточной капли мощный отпечаток скрепил скромненькое требование о неразглашении. Никаких имен и подписей, только отпечаток. Сюда попадают только знакомые и знакомые знакомых, значит, найти любого, при желании, не проблема, и если клуб закрытый, то и методы, которыми борются с нарушителями, должны быть закрытыми. Пусть это игры для взрослых, как заранее сообщила Настя, но она же и напугала, какие ужасы ждут нарушителей. Мы с Тимохой переглянулись, желание играть на чужой площадке в собственные игры испарилось напрочь. Что бы ни произошло внутри, мы унесем это в могилу. А насколько нескоро произойдет последнее, с этой минуты зависело от нашего поведения.

Охрана отправила нас в раздельные раздевалки, где можно было оставить лишнее и привести в порядок оставшееся. Скамьи, вертикальные шкафчики, автомат для чистки обуви, зеркала — все дорогое и солидное, как в музее. Ничего сверх необходимого, как, впрочем, и ничего намекающего на дальнейшее.

Мы надраили туфли, от которых ноги категорически отвыкли — после кроссовок и мокасин классика ощущалась орудием пытки.

— Тоже не знаешь, что ждет за дверью? — шепнул Тимоха.

— Знаю.

— И молчал?!

— За дверью — сюрприз.

Приятель помрачнел, мне был продемонстрирован кулак.

На выходе из раздевалки те же охранники вручили маски на тесемках — из черного бархата с прорезями для глаз. Надетые, они скрыли основную часть лица.

— До момента ухода снимать запрещено.

Мы кивнули.

Ожидание дам прошло в разглядывании коридорчика. По одну его сторону чередовались мужские и женские туалеты, по другую стращали надписями «Не входить! Только для персонала!» двери служебных помещений.

Появившиеся дамы поразили: исчезли не только куртки, но и нарядные платья, их сменили шелковые халатики в восточном стиле — по колено, яркие, разрисованные цветами. Талии перетягивали пояски из той же материи. Туфли на каблуках уступили место тапкам-вьетнамкам на босу ногу. Лица скрывали маски под стать нашим, только они были цветные, в тон халатам, как и пояса. Пышущее нетерпением солнышко, что завело нас в этот затерянный мир, окутывал алый фон, по нему рассыпались неизвестные мне белые цветы, а еще более нетерпеливое создание, беспокойно рыскающее взглядом по сторонам, скрылось под синим покровом в россыпях красного. Не сговариваясь, мы с Тимохой молча поаплодировали.

Когда Настя оказалась рядом, я чуть отставил локоть, но она замедлила шаг. Меня подхватила прохладная рука Снежки, в лицо впился взгляд из напоминающих восточные глаза узких прорезей:

— Не возражаешь?

Хотелось ответить: «Вообще-то, сначала спрашивают, а потом делают». Возражать поздно — златовласой обаяшке, с которой меня связывали незабываемые воспоминания, составил пару Тимоха.

— Конечно, нет. — В улыбке, появившейся на моих губах, было больше досады, чем радости.

Я надеялся на другой расклад. Ладно, по сравнению с ничего этот тоже хорош. А по большому счету, что-то я слишком зажрался в последние дни. Вчера мне, как в поговорке, суп казался жидким, а сегодня бриллианты мелкие. Если вспомнить недавнее прошлое из времен, когда у меня с Настей еще ничего не было, то о звездах вроде Снежки даже мечтать не приходилось.

Дверь в неизвестность распахнулась.

Глава 6

Перед нами открылся зал — огромный и после коридоров-раздевалок почти бесконечный. Свет прожекторов высвечивал середину, остальное просматривалось как в дымке. Взгляды застряли в центре, их приковал боксерский ринг — огражденный канатами квадрат примерно пять на пять метров на помосте-эстраде высотой около метра. Играла непонятная акустическая музыка, немного унылая. На ринге, что исполнял сейчас роль сцены, две девушки раскручивали скакалку, через которую, вбегая по очереди, прыгали третья и четвертая. Просто прыгали в свое удовольствие. Так должно казаться со стороны. Так и казалось. Теперь надо отметить вид девушек: все четверо были топлесс. Спортивные штаны и маски на лицах лишь подчеркивали естественность середины. Смотрелось красиво и странно буднично, как реклама по телевизору: ярко, чувственно, но никак не относимо ко мне сегодняшнему.

Снежка фыркнула, и мое плечо ощутило, как спутница легонько прижалась. Действительно, невежливо заглядываться на других, когда идешь в паре. Впрочем, не я выбрал пару, и в моей паре тем зрелищем меня вряд ли угостят. Но движение души напарницы мне понравилось, и я крепче прижал к себе ее руку.

По периметру зала располагалось множество отдельных закутков-кабинетиков, их темнеющие бездверные проемы походили на иллюминаторы прямоугольной летающей тарелки, внутри которой мы оказались. В большинстве таких ниш мерцали едва видные огоньки, по одному живому огоньку в каждой. Должно быть, свечи. Это избавляло от ощущения, что мы в нереальном мире, за бортом которого — межзвездный вакуум и пустота. Такое ощущение здесь иногда накатывало, учитывая, что видели глаза. Комнатки, расположенные по кругу и похожие на пещеры (кельи? гроты? номера? ниши? В этом заведении они могли носить любое имя), располагались на возвышении, наподобие веранды, из каждой вел отдельный выход вниз по трем ступенькам и дальше через мостики (по три вдоль каждой стены) через ров-бассейн. Или как еще назвать шедший по кругу замкнутый водоем в два метра шириной? Река? Реки текут, а здесь царили покой и благодать. Словно в болоте — как можно было сказать, продолжая ассоциацию со стоячей водой, но вода здесь была кристально чистой, прозрачной, непередаваемого лазурно-небесного оттенка.

Со дна и стенок растянувшийся длинным прямоугольником ров подсвечивали меняющие цвет огоньки, в их радужном сиянии на поверхности и в глубине, томно и красиво двигаясь, пока хватало дыхания, плавало несколько обнаженных девушек в масках. Когда они уставали или когда им надоедало, речные наяды садились на бортик или ложились на него, иногда о чем-то друг с другом переговариваясь. Радовать глаз — видимо, их работа состояла в этом, если такое можно назвать работой.

С работой девушки справлялись отлично, их старания мне очень нравились. Честно говоря, окажись «русалки» не столь красивы, мне все равно понравилось бы, я в этом плане не привередливый. Большая грудь или маленькая, мягкая попа или тугая — какая разница? Это ведь женские грудь и попа, где еще тебе подадут их как на блюде в столь сногсшибательном для мужского взора виде? Нудистских пляжей в наших краях не было, климат подкачал. Только если кто-то по-пьяни разденется или на спор, чтобы выиграть пари… Да и те откровенные пляжи, что попадались мне на картинках в сети, в восторг не приведут: знающие себе цену красавицы не раздеваются бесплатно, встретить их на пляже — все равно, что там же на соседнем шезлонге увидеть загорающего с банкой пива в руке Президента страны. Я не утверждаю, что такое невозможно в принципе, но согласитесь, что вероятность этого составляет ничтожный процент и близка к понятию «невероятность».

Поэтому здесь мне сразу очень понравилось.

Ров с «русалками» отделял кабинетики от основной части зала, он опоясывал по кругу ничем не занятое пространство, а оно, в свою очередь, окружало находившийся в центре боксерский ринг. Пустая зона вокруг ринга, куда мы направлялись, предназначалась, скорее всего, для зрителей и болельщиков и могла служить танцполом.

Сюда мы прошли из двери посередине одной стены, на противоположной стене тоже была дверь, там горел запрещающий красный огонек — сигнал, что вход только для персонала. С боков обеих дверей били по глазам сакуры в цвету — шикарные, явно искусственные, но сделанные изумительно. Казалось, что малейший порыв ветра (или, учитывая закрытость помещения, сквозняк) поднимет сиреневый вихрь и разнесет лепестки по окрестностям. Рядом с дверью-выходом под сакурой на матах-татами нашелся источник поразившей музыки — одетая по всей полагавшейся форме гейша, сидевшая на коленях со струнным музыкальным инструментом в руках. Раскрашенное лицо музыкантши недвижимо глядело в одну точку.

К нам бодрым шагом прошествовал… администратор? мажордом? метрдотель? дворецкий? Скажем так: распорядитель бала. В отличие от гостей он был в белом костюме, в белой маске, и только черные волосы и смуглость кожи выбивались из образа. Худее Гаруна, выше Гасана… В общем, под маской мог скрываться любой человек южных кровей. Даже если он в розыске, никто и никогда не спросит документов у джентльмена, что находится внутри такого количества кругов безопасности.

— Зовите меня просто Мурад.

Представившись, он протянул руку, мою крепко пожал, а тыльной стороны ладони спутницы, взятой за кончики пальцев, нежно коснулись его губы. Мотыльком порхнувший язык оставил влажный след. Снежку качнуло, по ее коже побежали предательские мурашки. Надо же, насколько девушка созрела для развлечений.

Мурад так же поприветствовал вторую пару, затем последовал краткий инструктаж:

— Правила поведения — как в любом уважающем себя обществе: полная свобода в той мере, в которой она не мешает окружающим. Поскольку здесь присутствуют новенькие, я кое-что поясню. Простите за жаргон, но парням не быковать и друг перед другом не выёживаться, у заведения права не качать, а его работников не задевать ни физически, ни морально, это карается быстро, а последствия могут оказаться плачевными. С любыми проблемами обращайтесь ко мне, помогу непременно. Если в нужный момент я отсутствую, связаться со мной легко: в каждой кабинке лежит планшет, где единственный контакт для связи — мой. Большинство проблем возникает из-за дам, поэтому советую запомнить главное: дама всегда права, ее желание — закон. Ни одно действие кавалера не может идти в разрез с желаниями дам. С другой стороны, если желания дам требуют действий, которые не интересны кавалерам или могут привести к проблемам, то просьба к дамам не обижаться на бездействие сильного пола. Это тоже правило клуба.

Мурад придирчиво оглядел каждого на предмет усвоения условий. Увиденное успокоило, он продолжил.

— Отныне вам придется слушаться меня как отца и не перечить даже в малом. О любых проблемах, как уже сказано, сообщать письменно. Имена здесь, на территории заведения, не приветствуются, даже друг к другу нужно обращаться по номерам шкафчиков, в которых оставили телефоны. Сегодня у вас это Двадцать Девятый, Тридцатая, Тридцать Первый и Тридцать Вторая. Все понятно? Теперь можете задать по одному вопросу. Если вопрос корректен, получите ответ.

— Почему только по одному? — удивился Тимоха.

— Остальные будут принимаются исключительно в письменном виде. Спасибо за вопрос, молодой человек, надеюсь, ответ вас удовлетворил. Следующий.

От такого поворота Тимоха поперхнулся, однако тычок локтя напарницы вернул его в реальность.

— Спасибо, я все понял.

Мурад улыбнулся понятливому Тридцать Первому, слово взяла Настя, которую теперь следовало называть Тридцатой.

— Мой напарник по карточке неожиданно уехал и не поставил меня в известность. — Настин голос дрогнул. В серьезности затронутой темы сомневаться не приходилось, Мурад это понял. — У него могло что-то случиться, а я, возможно, могу помочь. Вы знаете, где находится мой прежний напарник?

— Ответа не будет. Зато будет намек: сейчас с этим вопросом приходят многие, не лучше ли допустить, что человек исчез не зря, и когда придет время, сам даст о себе знать?

— Спасибо. Это ценный совет.

— Главное, не принимайте его за информацию, однако прислушаться к нему, как понимаете, не мешает. Теперь, что интересует молодого человека?

Я прокашлялся.

— Почему в клуб не пускают девушек-одиночек?

Влезла Снежка:

— У меня тот же вопрос, тоже любопытно, почему вход только для пар? Если мне понравится, я могла бы стать завсегдатаем, разве заведению это не выгодно? Многие клубы вход для девушек делают вовсе бесплатным. Разве мужчинам не нравится, когда вокруг много женщин?

Мурад улыбнулся.

— Согласен, со стороны кажется, что запрет уменьшает наш заработок и что мы теряем часть клиентуры. Не в одном заработке дело, хотя о нем тоже забывать не следует. «Мужские радости» — заведение коммерческое, без посетителей не проживет. Мужчинам действительно нравится, когда вокруг много женщин, на этом строится подход большинства, так работают все. Основополагающий закон бизнеса гласит: толпа всегда проигрывает. Мы единственные идем поперек течения, мы выбрали формат, в котором мужчине комфортно. Избыток женщин вреден. Мужчина может получать удовольствие от многих, но более чем на одной в каждый конкретный момент он не сосредоточится. Стремление угнаться за всеми ведет к потере времени, нервов и, в конечном счете, денег, а мужчины этого не любят. Мы же освобождаем от излишней суеты. Количество гостей обоего пола равно, каждый постоянно получает свою долю внимания и не распыляется. Это создает в душе уют и позволяет получать удовольствие от остального. Если имеются еще вопросы, обращайтесь письменно.

Под звуки восточной акустической музыки мы снова двинулись вперед. Для посетителей, как было ясно с самого начала, предназначались те самые обособленные кабинеты по кругу, что-то вроде спальных купе в поезде. Навскидку я насчитал больше пяти десятков таких помещений. Чувствуется, что заведение хоть и камерное, но посещаемое. Мурад вел нас вдоль опоясывающего территорию рва-бассейна, в воде размеренно плавали «русалки», их раздвоенные хвосты были обычными ногами, и это еще больше радовало взор.

Мурад обернулся:

— Предпочтения имеются?

— Например? — Я напрягся.

Настя могла бы хоть что-нибудь рассказать. Обидно не знать даже основ.

Снежка хмыкнула, она основы знала:

— К примеру, можно выбрать столик, который нравится, они здесь на любой вкус и всегда разные.

— Именно, — подтвердил Мурад. — Есть белого и черного дерева, новенькие и испытанные, большие и маленькие. Кто-то предпочитает простые и незатейливые, кто-то — хрупкие, кто-то — крепкие. Есть любители свежих, недавно вышедших из-под рубанка, а кому-то подавай с патиной старых мастеров. Если из того, что есть в наличии, вас ничего не устроит, можем срочно подвезти любые: длинные и короткие, с разным обвесом, битые или хорошо бьющиеся и даже с оговоренным количеством ножек. Впрочем, сегодня особенный день, и будут не полные столы, а столешницы. Клиент всегда прав — наше кредо.

— Нам, пожалуйста, что-нибудь попроще, без изысков, — соорудил я, наконец, нечто вразумительное, не совладав с потоком информации, которая лишь запутывала.

Снежка перевела распорядителю в более для него понятное:

— У джентльмена нет предпочтений.

— Как будет угодно. Пройдемте.

Мы остановились у одного из свободных кабинетов, закутков, купе или как они тут называются. Кажется, Мурад упоминал слово «кабинка».

— Эта кабинка устроит? — поинтересовался он у меня перед входом внутрь.

Точно, кабинка.

— Вполне. Большое спасибо.

— Располагайтесь. После первых боев принесут перекусить. Что предпочитаете из напитков: вино, пиво, что-то покрепче?

— Кофе, если можно.

— А потом?

— Пока только кофе, дальше посмотрим.

— Хорошо. А даме?

Отпихнув меня едва прикрытой шелком грудью, чтобы заткнулся, Снежка влезла сама:

— Дама хочет шампанского!

Мурад решил удостовериться, для чего вновь повернулся ко мне:

— Кавалер не возражает против шампанского для дамы?

— Это оплачивается отдельно?

— Все предлагаемое в нашем заведении — бесплатно. Членская карточка, по которой вы прибыли, включает в себя все расходы, даже непредвиденные.

— Сколько она стоит? — полюбопытствовал я.

— Дорого, но кто побывал у нас через друзей, тот, как правило, находит возможность ее приобрести. Карточка номерная, любой из пары владельцев может прийти с другим лицом, если второй по какой-либо причине не может. Один из пары должен иметь подписку о неразглашении, другой проходит под его гарантию. Годовой абонемент включает десять посещений и пару гостей, которым доверяют те, кто их пригласил. Попасть внутрь можно только по рекомендации члена клуба и вместе с ним. Любые слухи, порочащие клуб или создающие о нем ложное представление, жестко пресекаются. Это не пустые слова. Если условия устраивают и сегодняшнее посещение пройдет с удовольствием, я уверен, мы увидимся еще не раз. Однако, вернемся к заказу.

— Пусть дама заказывает, что хочет.

— Принято. Кстати, еще. В заведении работает тотализатор. Ставки принимаются через планшет, гости под своими номерами ставят на участников, которые тоже выступают под номерами. Суммы ограничены только нижней планкой — от ста заокеанских рублей. Живые деньги вносить не надо, мы верим на слово. При выигрыше вы получите его сегодня же на выходе, а в случае проигрыша на телефон через несколько дней придет счет, куда перечислить, или адрес, куда занести. Или к вам придут. Заранее предупрежу, что даже уважительные причины отсрочек нежелательны. Если оплата не произойдет в течение недели, включается счетчик и взимается плата за услуги коллекторов. Коллекторы у нас свои, и методы тоже. Честного человека эти условия испугать не должны. Позвольте пожелать вам приятного отдыха.

Настю с Тимохой сопроводили в соседнюю кабинку, и мы со Снежкой остались одни.

Для нас, дорогих (во всех смыслах) гостей, на нескольких квадратных метрах устроители сумели создать уютное гнездышко: друг напротив друга, как обиженные супруги, пыжились два длинных дивана, с противоположной от входа стены между ними торчал маленький откидной столик, больше похожий на полочку. Обстановка действительно напоминала купе в спальном вагоне, только качество мебели, материалов и отделки не шло ни в какое сравнение с принятым на железных дорогах.

На столике горела свеча — единственное освещение номера. Еще там лежал планшет, какие-то баночки и шкатулочки. Обстановка была минимальна, но изыскана. Полы и часть стен покрывали ковры с ворсом настолько пушистым, что даже кошки бегали бы в нем незамеченными. Пахло цветами и какими-то пряностями. Еще пробивалась отчетливая вишневая нотка. Сакуры навеяли?

Напарницу уединение не смущало. Едва я присел, она запрыгнула на мой диван и примостилась под бочок.

— Дурак ты, Кваздик.

— Двадцать Девятый, — перебил я, — здесь так надо называть.

— Точно, прости. — Снежка развернулась ко мне спиной и легла, вытянув ноги вдоль дивана в стене, а затылок опустив мне на колени.

Вот уж чего не ожидал. К тому же, у меня в подсознании обзывание дураком никак не соотносилось с нежным прижиманием и доверительным размещением самой ценной части тела — головы — в самом опасном месте противоположнополого организма.

Я не выдержал:

— Что ты имела в виду?

— Да так, вообще. О твоей скромности в запросах. Зря ты это. Настя предупредила, что здесь — лучшие в городе продукты и самые изысканные вина, и все — на халяву!

Последнюю фразу лучше было оставить при себе. Снежка и так не блистала в моих глазах ни интеллектом, ни характером, ни моральными принципами, а теперь еще больше отдалилась от формата «возможная подруга», который я искал в каждой встречной и поперечной. Почему со мной не осталась Настя? Солнечная пышка меня понимала. И я ее. Иногда. А однажды ночью мы небывало ярко поняли друг друга.

В сердце кольнуло: а как же Хадя?

Про Хадю надо забыть. Не по Сеньке шапка, есть такая народная мудрость. Разве мне недостаточно объяснили? Я герой не ее романа. Откуда такой вывод? Все просто. Было бы не так — я не сидел бы сейчас в клубе с другой девушкой.

Хадя — мой идеал, а идеал недостижим, недостижимость — неотъемлемое свойство идеала. И если вспомнить известный сюжет про мужчину, который не удосужил вниманием ни одну их женщин, потому что искал идеальную…

Он искал всю жизнь и однажды встретил свой идеал. Но у них не сложилось. Она искала идеального мужчину.

Надо хотя бы на время забыть о Хаде. Собственно, для этого я сюда и пришел.

— Тридцать Вторая, ты отличишь изысканное вино от обычного?

— Естественно. — Снежка надулась. Ненадолго. Эмоциям требовался выход. — Хорошее вино вкуснее уже потому, что очень дорогое.

Кто бы сомневался. Я вздохнул.

На пороге возникла официантка. Профессию выдал поднос в руках, на котором чашечка кофе звякнула о блюдце, а рядом пенился пузырьками высокий бокал. Помимо вьетнамок цвета сухого бамбука, в которых здесь щеголял весь женский пол, девушка носила фартук и маску, которая полностью закрывала лицо. Маска изображала лицо гейши, над ним торчала соответствующая прическа с деревянными усами-антеннами. Волосы, возможно, были париком — для приближения к образу. О фартуке надо сказать отдельно, поскольку это был единственный элемент одежды. Раскрашенный в восточном стиле кусочек ткани имел две завязки — на загривке и на спине в районе талии. Верхняя часть, та, что надета на шею, широкой полосой прикрывала грудь только спереди, а яркая нижняя часть спускалась до середины бедер.

Я аккуратно принял горячую чашечку, Снежка с радостью ухватила шампанское.

Официантка, подогнув ножку, присела в милом книксене, ее уход показал, что глаза не обманывали, и фартуком одеяние ограничивалось.

Долгим взглядом, насколько позволил проем, я проводил чудесную работницу сферы обслуживания. Впрочем, когда она скрылась из виду, глаз порадовали другие официантки, сновавшие между дверью для персонала и кабинками. Чувственные перекаты не давали оторваться, а то, что Снежка с ехидством следила за выбором целей моего внимания, значения не имело. У нее сегодня свой праздник, у меня свой. Обманывать себя не стоило — парой мы были для виду, это был способ обмануть систему, чтобы попасть туда, куда по-другому не пускали. Миссия выполнена. Теперь каждый за себя. Ухаживать и флиртовать я не собирался — это бесполезно и никому не нужно. Если только, чтобы потешить самолюбие спутницы… А оно мне надо?

На ринге-сцене девушки в спортивных штанах по-прежнему прыгали через скакалку, их вид завораживал, как раскачивавшийся перед глазами кулон усыпляющего тебя гипнотизера. Плохое сравнение. Ритмично подпрыгивавшие прелести к сну не располагали. Скорее, наоборот.

Кажется, я понял одну из фишек заведения: устроители ограждали зрителей от чересчур откровенных видов. Они показывали вроде бы все, но по частям. У официанток — передники, спортсменки одеты в штаны, «русалок» в меру возможности скрывала вода. Вспомнилась фраза Тимохи, брошенная, когда к нам в гости пришла Мадина в откровенном виде и с невероятными предложениями: «Вечер обещает быть жарким». Присоединяюсь.

Я осторожно отхлебнул кофе. Вкус — обалденный, а волшебный запах одурманил еще до того, как поднос с благоухающим напитком стараниями соблазнительной официантки оказался в кабинке. Чашку мне приходилось держать сбоку — не думаю, что навязавшаяся партнерша настолько любит кофе, чтобы, будучи облитой горячей жижей, не возмутиться.

У Снежки в руке пузырился длинноногий бокал. Пить лежа неудобно, поэтому ее голова на пару мгновений приподнялась с моих коленей, и шампанское залпом ухнуло куда-то вглубь — словно из ведра воду выплеснули. Облизав губы, Снежка вернула затылок мне на ноги и расслабленно вытянулась. Сквозь цветную маску в потолок улетел мечтательный взгляд.

— Тебе хорошо?

Вопрос прилетел внезапно и немного удивил: я не ожидал от партнерши такой заботы о моей скромной персоне.

— Да, — сказал я. — А тебе?

— Поскольку мы попали в мужской рай, — сказала она, — в мою задачу входит помогать тебе получать удовольствие. Дай руку.

В правой у меня была чашка, поэтому Снежка нашла мою левую ладонь и бесцеремонно втиснула в горловину халата, где без предупреждений и затей водрузила на оказавшуюся столь же открытой, как у официантки, выпуклость — обтекаемо-мягкую и в то же время податливо-упругую.

У меня перехватило дыхание. Почему она это сделала?!

Ладонь безжизненно возлежала на овеществленном чуде, для меня никак не предназначенном — как я считал до этого момента. Пока мозг торопливо накидывал и вновь раскидывал возможные варианты, горло вытолкнуло:

— Я, собственно, не против… но объясни — почему?

— Нравится? — На меня задрался взгляд из прорезей маски. — Сегодня я — твоя пара. По условиям я должна делать все, чтобы тебе было приятно и комфортно. Тебе комфортно?

— Не то слово.

Снежка хихикнула:

— Отлично, значит, и комфортно, и приятно. Устроители могут быть довольны. Можешь мять или гладить — как тебе удобно. На большее, извини, я пока не готова.

«На большее»?!

«Пока»?!!

— Это что же… — Слова подыскивались с трудом и давались со скрежетом. Под рукой билось сердце, в ладонь впивалось смертельное для сознания острое жало, это ощущение выполаскивало и выхолащивало череп до космической пустоты. — Это входит в обязанности напарниц?

— Не то, чтобы входит… — Снежка повертела затылком, почувствовавшим неудобство. — Всем девушкам как бы невзначай намекнули, что дополнительная помощь с нашей стороны улучшит обстановку и поспособствует популяризации заведения. В соответствии с названием клуба, мужские радости должны быть стопроцентными. В общем-то, я не против некоторых моментов, хотя относительно других могу сильно возражать.

Я вслушивался, и что-то не давало мне убрать руку с гипнотизирующей сказки для плоти. Это переполняло организм ликующим удовольствием. Неправильным удовольствием, каким-то неприемлемо-виноватым, но оттого еще более жгучим, пронзительным и притягательным. Отставленные чашка с бокалом были забыты, все чувства сосредоточились на единственном ощущении.

Ладонь Снежки поверх ткани легла на согретую внутри мою и крепко сжала.

— Есть вещи, на которые девушка просто так пойти не может, правда? — Она не спрашивала, а как бы рассуждала, словно вернулась к незаконченному с кем-то давнишнему спору. Возможно, к спору с самой собой. — Если она все же идет на это, то повинуясь чувствам, которые заставляют это сделать. Никогда ничья просьба не вынудит нас делать то, чего не хотим.

Я бы слушал и слушал. Снаружи подтягивались еще посетители (каждую пару Мурад лично провожал до места), затем начались другие непонятные движения, мне до них не было дела. Мне было хорошо здесь и сейчас.

— Девушка идет навстречу парню только тогда, когда он очень нравится, — тек поток сознания из томного ротика, а в моей ладони тек жидкий металл. Только бы не спугнуть присевшую отдохнуть птицу счастья. Еще неплохо бы как-то схватить ее за лапы да придавить всем телом, чтобы не улетела. Есть же парни, у которых это получается? А у меня сейчас — ни единой мысли, что такого убийственно-действенного сказать или сделать. В подобных случаях лучшее — молчать и слушать. Женщины говорят за двоих, и, споря с собой, в том числе от моего имени, высказывают вслух доводы, начать разговор о которых у меня бы язык не повернулся. — Мы четыре года учились бок о бок, и ты ни разу не взглянул на меня как на женщину.

Я?! Да из-за взбесившихся гормонов я на каждую сокурсницу смотрел как на гипотетическую возможность. Другое дело, что именно они не видели во мне мужчину. И Снежка в том числе. Она искала тех, кто мог дать что-то ценное — деньги, возможности, уверенность в завтрашнем дне или уверения в неповторимости и прочей «лапше», которую парни вешают на уши девушкам. У меня не было даже минного поля с шутками, по которому некоторые женские особи любят побегать перед тем, как «отблагодарить» минера, и в сознании большинства ровесниц я слыл невидимкой.

— Не каждый достоин внимания, — замысловато вела к чему-то Снежка, — тем более — любви.

То, на что намекала Настя, и что привело меня сюда как на поводке, с Настей уже не произойдет, а с новой напарницей очень даже может. Я взбодрился. У девушек имеется алгоритм принятия решений в отношении парней: в девяносто девяти процентах оставлять им добиваться своего расположения и только в одном случае поступать наоборот. Для этого последнего необходимо оказаться в нужном месте в нужное время с нужными внутренними качествами, физическими данными или материальными возможностями. Каким-то чудом мне повезло. Такими темпами оказаться в нужном месте скоро я смогу не только в глобальном масштабе.

Однако, везет мне в последнее время на подобное. Подозрительно это. С чего вдруг? Вроде бы я тот же, ничего не изменилось.

Изменилось. Я встретил Хадю. Я стал лучше. Я стал взрослее. Я взвалил на плечи ответственность за двух девушек — за чужую сестру и за собственную, от меня зависят их судьбы. И теперь, когда «хочу» стало восприниматься детским капризом, заменяясь на неприятное «надо», прежним хотелкам вдруг открылись возможности.

Снаружи ведущий объявил начало боев. Ринг очистился от посторонних, сейчас там прибирались и готовились, а Снежка, с моей рукой на своей груди, разглагольствовала:

— Мир сложно устроен, невозможно сразу встретить того, кто тебе предназначен, с кем будешь счастлив. Приходиться ошибаться и спотыкаться на ровном месте. К сожалению, это происходит до обидного часто. Но когда глаза внезапно открываются…

Я хотел действовать и одновременно боялся спугнуть удачу. Одно неправильное слово или движение, пошедшее вразрез с направлением мыслей напарницы, и всему конец. Мне ли не знать, насколько женщины непостоянны. Ближайший пример — сестренка. Мнение, желание и суть высказывания могут поменяться на противоположные еще до окончания фразы, которую она говорит.

Над залом гремел голос из колонок:

— Господа, делайте ставки. В правом углу ринга — боец номер один.

— Ты же не думаешь, — вещала Снежка, не просто не выпуская моей ладони из плена, а движениями тела и нажимом сверху помогая ей впитать, огладить и ощутить максимально больше, — что если девушка и парень, который ей нравится, остаются одни, между ними обязательно должно что-то произойти?

Голова у меня уже не работала. Я переспросил:

— Что? Повтори, пожалуйста.

На ринг вышли два бойца в напоминавших шорты-бермуды длинных трусах разного цвета. Бойцы не носили масок — единственные в этом клубе. Драка была их работой, а где драться и кто смотрит — не важно. Наверняка, дорогу в клуб они тоже не знают, а сюда попадают как мы — с досмотром и игрой в шпионов.

Снежка хмыкнула и повторила, чуть-чуть перефразировав:

— Говорю, ты же не думаешь, что если нравящиеся друг другу парень с девушкой остались одни, то между ними обязательно должно что-то произойти?

В такой ситуации думать поздно. Уже не я, а что-то во мне вытолкнуло:

— Почему же? Думаю.

— Я тоже, — упало практически без паузы.

Вот вам и женская логика, легка на помине.

Снежка вскочила и развернулась ко мне лицом, ее бедра оседлали мои колени. В губы мокро и горячо ткнулась мягкая прохлада. Расплылся терпкий фруктовый запах, и все вокруг покрылось дымчатой пеленой.

Если для меня окружающее перестало существовать, то партнерша ни на миг не забывала, кто она, с кем и где. Недовольный взгляд нашел свечу, обретшие собственную волю щупальца качнуло в ту сторону, и кабинку погрузило в кромешную тьму. Я почувствовал, как шторки занавеса, скрывавшие от меня нежные лакомства, разъехались.

Как давно подсказывала мне интуиция, лишних тряпочек за шторками халата не было не только сверху. Где-то в другом мире раздался свисток, и начался бой. В моем находящемся вне мира состоянии битва уже шла, причем обе армии громили, давили и жгли друг друга за общее дело.

Мозг непроизвольно отметил, что свечи погасли еще в нескольких кабинках. Любопытно, а как в соседней? Согласна ли Настя, что если девушка и парень, который ей нравится (или, в варианте номер два, если они нравятся друг другу), остаются одни, между ними обязательно должно что-то произойти? А если не согласна, то нашел ли Тимоха нужные слова, подобрал ли ключик к нашей королеве?

— …восемь, девять. Нокаут!

Снаружи бой закончился чьей-то победой, а у нас все только начиналось. Фронты сошлись, наступающие дивизии подтягивали обозы, свидетели стычек местного значения поднимали на войну все население, делая ее тотальной.

— Что за машину от нас скрываешь? — Жидкий огонь, что выжигал рот, на миг оставил поле боя. — Тачка крутая?

— Обычная «Лада». — Я попытался вернуть утраченные позиции.

Это оказалось непросто.

— Новая? — Огнемет резко сменил дислокацию.

— Для меня да, а так нет. Какая разница, если она не моя.

— Не скажи. — Правый фланг противника совершил обходной маневр, потревожив мою артиллерию. — Я вот тоже не твоя, но все может быстро измениться. Жизнь — странная штука. Иногда думаешь о ком-то: вот урод, да никогда в жизни. А время пройдет, и: как же так, где были глаза?! Все жены генералов выходили за лейтенантов, но не все лейтенанты стали генералами. Чтобы увидеть, надо смотреть. Чтобы иметь, нужно действовать. Красота — продукт скоропортящийся, а мужики с годами только растут в цене: свободных все меньше, а нормальных среди них не больше, чем генералов среди геев. Вам достаточно быть и иметь, а нам нужно казаться и уметь. Это целая наука, о которой вы представления не имеете. Учеба не всегда приятна, она дается с трудом, зато перспективы радуют. Умение видеть позволяет в самом неказистом простачке разглядеть потенциал. Тогда охотник и дичь меняются местами, и начинается великая война, в которой выигрывают обе стороны. Согласись, приятно, когда всем хорошо. — Разведка противника совсем распоясалась, мою батарею накрыло высадившимся десантом. Головной полк пробился к левому локатору: — Кстати, о машинах. Хорошо, наверное, иметь родственника, который покататься дает. Познакомишь? А то не верится в его существование. Никто и никогда не дает машины родственникам просто покататься, это общепринятое правило, которого ты почему-то не знаешь. Исключения возможны, но маловероятны.

— Но ведь возможны?

— Но маловероятны. И все же, чисто теоретически, допустим, что это правда. Кто же это: дядя? Кстати, папа — тоже родственник. Это отцовская машина?

— Не дядя и не папа. — Как назвать Гаруна мне даже думать не пришлось, сказалось само. — Брат.

— Хотела бы я иметь такого брата. Мой дает мне только по шее.

У меня вырвался вздох.

— Мой теперь тоже не дает.

— Но ведь давал? — В голосе напарницы сквозила надежда, которую основательно разбавила задумчивость.

— Давал, а я эту машину разбил, теперь кучу денег должен.

— Подожди. — Штаб противника-союзника собрался на совещание, боевые действия остановились. Мои войска произвели контратаку, попытавшись занять новые территории и победокурить в тылах, но штурм отбили, война перешла в позиционную фазу. После тщательного анализа информации, полученной от вражеского полководца, в голосе напарницы по боевым действиям появились истерические нотки: — Получается, ты весь в долгах? И родители не могут за тебя отдать?

— Не могут.

— Родители у тебя что делают?

— Работают.

— Где?

— В соседнем городе.

Недовольно провернувшееся по мне тело дало понять, что ответ ожидался не географический. Впрочем, географический дал полную раскладку: соседние городки на ладан дышали, «Газпромами», «Роснефтями» и федеральными программами развития сегодня там не пахло, а муниципальные бюджеты вызывали смех\слезы (нужное подчеркнуть). От краха спасали финансовые вливания из области и неиссякаемый энтузиазм жителей, желавших жить лучше невзирая на. Удивительно, но жизнь и вправду с каждым годом становилась лучше, городки обихаживались, отстраивались и расцветали. Наверное, на свалившуюся лавину одинаковых просьб Дед Мороз не смог не среагировать. Увы, на благосостоянии самих жителей внешний расцвет почему-то не сказывался. Видимо, Дед Мороз параллельно исполнил еще чьи-то просьбы.

Лучи прожекторов поливали сцену, где затевался новый бой, сияла подсветка рва-бассейна с русалками, остальное довольствовалось блеском отражения. Кое-где в кабинках мерцали свечи, или вовсе царила тьма, как у нас. Я вновь нащупал нечто приятное, но партнерша вырвалась.

— Посмотрим? — поднявшийся в проеме четкий силуэт указал на ринг.

Глава 7

Вокруг канатов уже стояло с десяток посетителей, с разных сторон из кабинок продолжали подтягиваться новые. Все строго в униформе: джентльмены — в костюмах при галстуках и туфлях, леди — в расшитых цветами шелковых халатах, похожих на укороченные кимоно, и тапках-вьетнамках. И естественно, лица скрывали маски. Некоторые зрители бурно дышали, другие оглядывались на соседей: кто-то устало, кто-то с завистливым интересом. Одновременно делались ставки.

До выхода бойцов на ринг по сцене с лихим танцем проскакала стайка черлидирш в ярких юбочках и топиках — взметались руки, ноги и тела целиком, фейерверком кружили помпоны, зажигательный танец невольно притягивал внимание. Лица скрывались под масками, а белья под одежду исполнительницы не надели. В щекотливо-странной атмосфере заведения это выглядело странно нормальным. Взгляд упорно выискивал под взлетающими юбками хотя бы ниточки стрингов и не сразу соглашался, что кроме природных красот там ничего не пряталось. Собственно, там не пряталось ничего. Обтягивающие топики четко прорисовывали грудь, и можно было сказать, что выполняли они исключительно декоративную функцию. И все же лица мужчин упрямо глядели ниже, где все было либо полностью скрыто, либо полностью наоборот. Инстинкт охотника, наверное, пробуждался. То, что просто висит на ветке, срывать неинтересно, нам нужно ловить и хватать. Все банально до оскомины: запретный плод сладок.

Устроители постарались, чтобы в их заведении все дышало возбужденной чувственностью и здоровым эротизмом. Впрочем… здоровым ли? Вывод сделаю позже, а пока буду наслаждаться зрелищем, которого больше нигде не увидеть.

Напарница, разбередившая организм, умчалась, на ходу затягиваясь пояском. Пришлось последовать за Снежкой, все-таки мы сегодня пара. Из соседней кабинки так же вышли Настя с Тимохой. И у них инициатором убегания на люди оказалась девушка. Приятель, как и я, выходил чуть косолапя, сутулясь и приноравливая походку к прикрывавшей спутнице. Он явно был недоволен. Настя не удостоила меня взгляда, она сразу стала шептаться с подружкой. Тимоха также склонился ко мне, когда мы все четверо оказались рядом у ринга:

— Удачно?

— Мне все нравится, — отмахнулся я.

— А мне не все, — донесся явственный скрип зубов, — не пойму, чего она нос воротит? Кавалер я не хуже прочих, обстановка аховая, романтика из всех щелей просто прёт, как нефть из скважины… Казалось бы: плюнь на все и наслаждайся жизнью. Сюда приходят для этого, или я чего-то не понимаю? Название клуба — «Мужские радости». Почему не пойти навстречу тому, без кого она фиг бы здесь оказалась?

В голове вспыхнуло: «Мужские радости здесь должны быть стопроцентными». И еще Снежка сказала: «Сегодня я — твоя пара, и по условиям должна делать все, чтобы тебе было приятно и комфортно». Настя, выходит, этими сведениями с партнером не поделилась. Тогда и я промолчу. Во избежание.

Стайка черлидирш упорхнула, в углах ринга появились два претендента на победу. Кроме длинных трусов у каждого из бойцов были капа в зубах, ракушка для защиты паха и боксерские бинты на руках. В левом от меня углу оказался низенький крепыш, в правом — дылдастый хиляк. Сентенция, что внешность обманчива, подтвердилась мгновенно — с ударом гонга бойцы устроили такое, что волосы едва не встали дыбом. Это не бокс. И не кик-боксинг. Происходящее напоминало, скорее, уличную драку, чем какой-либо известный вид спорта. Руки и ноги колотили по туловищам как механические молотилки, у меня давно все отсохло бы от пары ударов, а бойцы держались и продолжали бой. А в ухе досадливо трындел голос Тимохи:

— Прикинь, толстая стерва меня отшила — заявила, что не любит тех, у кого все время между пальцами чешется. А у меня не чешется, не знаю, с чего ей в голову взбрело. Ну, может от нервов разок почесался, с кем не бывает? Я даже не заметил. Если она чего боится, то для таких случаев тут всякого-разного полно, да у меня и с собой есть, — его рука похлопала по карману. — Безопасность превыше всего.

Приятеля несло, слова не кончались. От перевозбуждения, что ли? И все же нехорошо так отзываться о даме, даже если у вас не сложилось. Точнее, именно оттого, что не сложилось. «Толстая стерва». Фу. Приснобасенное — «зелен виноград». Я пожалел, что не настоял на кандидатуре Филиппа. Настя, сейчас перешептывавшаяся с кем-то из гостей, кажется, тоже оценила масштаб трагедии. Не хотела мелкого — получила надоедливого. Тимоха себя еще покажет в этой роли, опыт богатый. Теперь ей остается смириться, а на будущее внести в капризы нужные корректировки.

Бой закончился, раздались вопли и аплодисменты. Победил тот, что казался хлюпиком. Разбитое в кровь лицо светилось от счастья, вздернутые руки показали, кто здесь самый крутой. Ну-ну. Я уверен, что следующий окажется еще круче, хотя бы потому, что тяжелее. Спарринги, как понимаю, начались с нижней весовой категории.

Упс, ошибочка. Вышедшая следом пара бойцов опровергла логичную мысль. Собственно, она сломала всю привычную мне систему: драться собирались жирдяй весом за сотню и мелкий тихоня вроде нашего Фильки. В спорте так не бывает. Что ж, это прямое указание, что перед нами не спорт. Совсем не спорт.

Пока будущие драчуны (как еще назвать этих двух любителей помутузить друг дружку, внешне никак не походивших на истинных воинов?) победным шагом дефилировали к рингу, там снова нарисовались знакомые черлидирши. На этот раз они сменили одежду на форму японских школьниц — с пиджачками, белыми гольфиками и короткими юбочками в клеточку. Помпонов в руках не было, слаженная компания исполнила зажигательный танец, показавший, что под пиджачками тоже ничего нет, даже декоративных топиков. Мужские радости, однако. Гости смотрели танец с не меньшим вниманием, чем предыдущий бой.

После ухода слаженной и хореографически подкованной команды развлекательниц раздался гонг, но зрелища не получилось: бой закончился быстро, как шахматная партия детским матом. Пока большой неповоротливый противник реагировал на пролет левой ноги мелкого, взлетевшая правая нога достигла цели ударом с разворота. Получилось красиво и очень киношно, и создалось ощущение, что вместо полного контакта нам подсовывают халтуру. Только реальная рана и последовавшая отключка проигравшего не позволили обвинить организаторов в подставе.

Учитывая, насколько качественно и серьезно устроители подошли к остальному, в заранее отрепетированную постановку не верилось, но тогда приходилось сомневаться в собственной вменяемости. Оставалось только надеяться, что вскоре все само прояснится.

Вновь появившиеся между боями поднимательницы настроения сохранили гольфики и пиджачки, но теперь вслед за топиками где-то потеряли юбочки.

Они исполнили тверк. Хорошо, что я в курсе этого задотрясного направления. Со стороны представление выглядело так, будто миниатюрных танцовщиц засасывает в косилку комбайна, они дрожат и дергаются, их корежит, но ценой неимоверных усилий вся компания успешно освобождается из челюстей невидимого монстра.

На заднем плане неохватный здоровяк готовился сразиться с похожим на трансформера качком, состоявшим исключительно из мышц. Еще немного, и первому можно менять трусы на набедренную повязку и переквалифицироваться в сумоиста. Второй в весовой категории и вполовину не дотягивал до соперника, хотя минимум втрое обогнал предыдущих победителей.

— Это мне нужно о здоровье думать, — не иссякал поток сознания отшитого приятеля. Его глаза сквозь маску не отрывались от танцующих, жадно перебегали с одной на другую, даже тряслись вместе с ними, но уязвленная душа не давала покоя. — За годы совместной учебы у нее кого только не было: и папики, и мажоры, и на другана твоего горского она вешалась, как тряпка на швабру. Даже ты, боров неуклюжий, и то отметился.

На борова обижаться не буду, между собой как только не величаем друг дружку, а завидовать нехорошо. И плохо то, что случайно вырвавшийся слух о моей «победе» может достигнуть ушей Насти, и я прослыву треплом. Нужно увести разговор в сторону, благо, есть, куда.

— Про «чешется» она сказала «между пальцами» и ничего не добавила? «Ног», например?

Тимоха от удивления даже разогнулся.

— Вообще-то да, а мне казалось, что послышалось. Откуда знаешь?

Старая шутка. Неужели Тимоха до сих пор не понял?

Только что понял. Он ударил себя по лбу, а получилось — по маске, о которой начисто забываешь, когда мозги чем-то заняты.

— Между большими! — Его голова запрокинулась, зубы стиснулись и проскрипели что-то нелицеприятное. — То есть, меня она считает озабоченным, а сама — ангел с крылышками?! Ходит в «Мужские радости», тебя привечала даже в компании с Теплицей, а мне хрен в собственном соку?

Черт подери, эти снимки однажды вылезут мне боком, как Машкины.

— Давно забываю спросить. — Я силком перевел внимание приятеля на себя и посмотрел со всей серьезностью. — Ты как с моего телефона блокировку снял?

— Вместе живем, я сто раз видел, как ты пальцем по точкам водишь. Хоть бы менял иногда или придумал что-то сложное.

— Если кому-то скажешь про снимки — убью. Их не было, запомнил?

Тимоха развел руками: дескать, обижаешь, начальник, все будет путем.

Рингом вновь завладели те, кому он принадлежал по праву. Удар гонга заглушил разговоры, начался бой. Примерно так иллюстраторы мезозойских пейзажей изображают схватку динозавров: земля гудит и качается, несусветный рев рвет уши, достигшие цели удары вязнут в мясе, а топтание титанов никак не кончается.

Около меня возникла Настя, к этому времени успевшая перешептаться чуть не с половиной из тех, кто вышел к рингу из кабинок.

— Не успела сказать, но ты, наверное, и так понял: здесь проходят бои без правил, — раздался ее голос в противоположном от приятеля ухе. — Не то чтобы совсем без правил, минимум все же соблюдается: калечить и убивать противников во избежание проблем с законом не рекомендуется. Схватки разбиты на два этапа, первый — новички и любители, в конце — приглашенные профессионалы. Сейчас время любителей.

«Не успела сказать», ага. Ничего, мы не гордые, сделаем вид, что так и было.

— Спасибо за разъяснение, а то не понимаю, почему в пары ставят кого попало, и бойцы неумелые. Любители, значит. Наверное, скоро будет финал из победителей?

Настя кивнула. Я заметил, что она постоянно оглядывалась в поисках кого-то. На этот раз желаемого вновь не отыскалось, и ее внимание вернулось ко мне. Тимоха ревниво следил за нашей дискуссией, но к нему вдруг приникла Снежка.

— Тим, — ее рука обвила локоть приятеля, как питон веточку, — Настя сказала, ты хотел на месяц рвануть на юг и ищешь пару?

Это все равно, что кота поманить валерьянкой. Тимоха мгновенно распушил перед дамой виртуальный хвост и принялся что-то энергично втолковывать. Снежка возбужденно кивала, только прическа шаталась, будто под ней кровать на прочность испытывали.

Кажется, они нашли друг друга.

— Почему никто ничего не говорит? — Настино бедро эмоционально ударило меня в бок.

— Ты о чем?

— О ком. О твоем друге. Я же по глазам вижу — что-то знают. И молчат, паскуды. Козлы. Уроды.

— Не ругайся, к тебе у людей тоже достаточно претензий. Ты же не хочешь, чтобы все стали ругаться? Есть хорошее правило: не плюй на других, потому что если другие плюнут — утонешь.

— Претензий ко мне?! Любопытно. Можешь привести пример?

— Тимоха. Ты была его парой, он остался недоволен твоим поведением.

Даже маска не скрыла, как яростно покраснели щеки собеседницы:

— Это я осталась недовольна его поведением! Я сюда не развлекаться пришла.

— Разве? А тот же приглашенный с твоей помощью и ставший твоей парой Тимоха — именно развлекаться.

Настя отмахнулась:

— Ладно, с Тимом разобрались, но ты говорил во множественном числе. Прошу еще примеры.

— На тебя очень ругался я, когда ты вызвала меня из другого города, а затем разговаривать не пожелала.

— За это я уже извинилась.

— А принял ли я извинения?

Настины ресницы хлопнули в прорезях:

— Мне казалось…

— Девушкам часто что-то кажется. — Я выразительно пожал плечами. — Если бы это соответствовало действительности, то мир погряз бы в свалившемся счастье.

— Кстати, о счастье, насколько оно скоротечно, эфемерно и непредсказуемо. Посмотри туда. — Настины глаза глядели на нашедшую общий язык парочку сокурсников.

Их разговор сопровождался бурной жестикуляцией Тимохи, обретшего благодарную слушательницу, Снежке приходилось вновь и вновь ловить его руку и возвращать в нежный плен. Как-то незаметно парочка направилась в бывшую кабинку Насти, куда новоявленный кавалер по привычке повел даму, а дама послушно повелась.

Ко мне придвинулось теплое плечо.

— Быстро же о нас забыли. — К плечу присоединилось бедро, и оба они виновато потерлись об меня. — Прости, Кваздик, что притащила и бросила, у меня мысли другим заняты. Если что-то непонятно — спрашивай, я здесь, как ты понимаешь, не первый раз.

Зачем она пришла сюда, я понял еще на входе из вопроса Мураду, поэтому спросил о насущном:

— Если глаза не врут, а они не врут, Снежка сменила напарника?

— Ты же знаешь ее, она в поиске. Мне она сказала, что сначала между вами возникла искра, но затем все пошло не так, и чтобы не усугублять ситуацию, она попросила поменяться партнерами.

— Значит, теперь мы пара?

Плечо с бедром резко отстранились:

— Напарники — да, но не пара. Не перегибай, как Тим, хорошо? Тогда от проведенного времени хорошие воспоминания останутся у обоих.

На ринге раздался грохот, все умолкли. Качок все же завалил десятипудовую груду мяса и праздновал победу. У толстяка из носа хлестала кровь и как-то неестественно дергалась рука, его с трудом уволокли подоспевшие охранники, вчетвером придерживая с разных сторон.

Количество травм росло, но это никого не напрягало. Сюда пришли за зрелищем. Его и подавали.

Настя указала на мою кабинку, осиротевшую после бегства Снежки:

— Пойдем? Или тебе приятно смотреть на кровь?

— Желание дамы — закон. — Я галантно предложил руку. — Мурад сказал, что это одно из главных правил заведения. Кстати, Снежка обмолвилась, что в этих правилах партнершам рекомендуется…

— Кваздик, я же просила. — Нежная кисть сжала мой локоть, а плечо и бедро снова ощутили волнительное трение. — И «рекомендуется» не значит «обязывает». Радуйся, что ты здесь, и не выпендривайся, окей?

— Йес, Анастасия-ханум.

На сцену высыпал уже знакомый девчачий коллективчик, я невольно задержался глянуть, как они теперь выглядят и что отмочат на этот раз.

В руки у них вернулись помпоны, на грудь — топики, зато с плеч исчезли пиджачки. Странное постоянство сохраняли только белые гольфы — единственный предмет одежды, который никакой функции, кроме эстетической, в теплом помещении не выполнял.

Когда мы с Настей мыли отключившуюся Люську, столь же откровенный вид подопечной не вызывал восторженного ступора, и о каком-то влечении или благоговеющем поклонении даже речи не шло. И когда я рисовал по безвольно раскинувшемуся телу и слизывал с открытой груди, живота и дальних закромов, куда прежде допускались исключительно избранные — это было волнительно и безобразно-интересно, но Люськина пьяная нагота не воспринималась чем-то желанным и манящим. Даже когда Настя расплачивалась за карточный долг, ее тело вызывало у меня другие эмоции — вулкан тестостерона извергался таким вожделением, что для чего-то другого не оставалось ни сил, ни возможности. Настя была красива, но когда она сняла одежду, об эстетическом аспекте я больше не вспоминал.

Другое дело — веселые девчонки на сцене. Они были чувственны и эмоциональны. Они были эротичны, самодостаточны и отстраненны от окружающего. Они были прекрасны. Танец начался с таких акробатических номеров, что дух захватило.

— Нравится? — Настин подбородок дернулся в направлении сцены.

— А ты как думаешь?

— А это?

Теперь меня ткнули в прелести плававших в подсвеченной воде русалок. В переливавшейся невесомости парили заманчивые силуэты, зрелище притягивало и утягивало, и я почувствовал себя Одиссеем, который попал в колдовские сети сирен. Хотелось забыть о приличиях, броситься в воду и делать то, что хочет душа, а не мозг. Точнее, не душа, а низменный инстинкт, но в данный момент душой притворился именно он.

Легендарного Одиссея удерживали веревки, которыми его привязали к мачте. Моей веревкой стала спутница, и она дотянула меня до мачты-кабинки, где без визуальных раздражителей я очухался от гипноза и немного пришел в себя. Мою руку отпустили, Настя уничижительно бросила:

— Разуй глаза, Кваздик. Ты здесь никто, разовый гость, обычный посторонний. За все, что вокруг, ты не заплатил ни копейки. Давай сразу расставим точки над ё: сегодня ты можешь пользоваться здесь всем, кроме меня, а станешь борзеть — получишь в глаз. Не сейчас, так потом, и кулак будет поболее моего. Окей?

Кадык дернулся, словно сглотнул последние надежды, и я кивнул. Отношения выяснены, рамки определены, будем удовольствоваться тем, что доступно. А это, между прочим, немало, другому на полжизни хватит. Но психика — штука паршивая, хочет, паразитка, всего и сразу, особенно когда вот оно, только руку протяни.

Каждый расположился на своем диване. Настя взгромоздилась с ногами, так реально удобнее, а я проклинал полагавшиеся костюму туфли. У помещения обувной рожок в комплектацию не входил, а расшнуровываться, мять брюки, а затем снова зашнуровываться… Не-е-ет, лучше потерпеть.

Напарница заметила мои мучения и даже поняла суть.

— Ладно, Кваздик, только в счет нашей дружбы. — Она сдвинулась в дальний край к самой стенке. — Ложись вдоль, ноги вытяни, а голову клади мне на колени. Но если, как этот сутулый придурок, распустишь руки… Нормально?

Когда звучало последнее слово, я уже блаженствовал на новом месте. В таких случаях промедление смерти подобно, предлагающий в процессе может передумать.

Затылок ощутил небывалый уют. Я прикрыл веки. Со Снежкой у нас начиналось так же… и едва к чему-то не привело. В висках застучало: а вдруг?!

— Можно планшет? — Я указал на столик, что больше походил на полочку.

— Хочешь сделать ставку?

Только сейчас я обратил внимание: на ринге продолжилась борьба за звание чемпиона в категории новичков. Сражались победители первых боев. Побеждал хиляк, дерущийся в стиле «корявое вероломство»: предугадать удары было невозможно, каждое движение содержало второй план, а то и третий, чтобы противник повелся на первый или второй и открылся. Если не будет нокаута, дрыщ непременно победит по очкам.

— Бой мне, конечно, интересен, но не настолько, чтобы променять его на лежание в приятной компании. — Я включил переданный мне гаджет. — К тому же, азартные игры — не мое. Если когда-то появятся легкие деньги — непременно на что-то поставлю, а пока они все нелегкие. Я собираюсь задать вопрос Мураду.

— О чем? Спроси меня, и, может, отвечу.

— Спрошу обоих, хочу сравнить мнения. Вопрос такой: почему в клуб не пускают мужчин-одиночек? Здесь, как вижу, исключительно пары.

Про девушек нам разъяснили на входе, а эта сторона осталась под завесой тайны.

Настино лицо удивленно склонилось над моим:

— А правда, почему? Будь мужик один, ему здесь — сплошное раздолье.

Мне на грудь опустилась мягкая рука, долго не знавшая, куда прибиться. Движение вышло простым, ни к чему не обязывающим, я так к нему и отнесся. Ну, опустилась и опустилась. Лежит себе и лежит. Что такого?

Настя обратила на это внимание, и результат порадовал. Видимо, она ждала худшего.

Ее мысли еще вертелись вокруг заданного вопроса. Светлые волосы высоко над моей головой отрицательно колыхнулись:

— Нет. Одиночка заглядывался бы на других и мешал отдыхать.

— Тогда почему бы не сделать вход только мужчинам? Дам достаточно вот этих. — Приподнятой рукой я указал на «русалок» и официанток, а также на танцовщиц, всем составом вышедших чествовать предугаданного мной победителя. На этот раз неизвестный сценарист целомудренно облачил их в длинные, до пят, кимоно. Парики и маски во все лицо в новой раскраске максимально приблизили облик к настоящим гейшам.

Настя тоже посмотрела, как перед первым финалистом прошел и торжественно выстроился парад красоток. В голову пришло пошлое «А можно посмотреть всех?» Финалист занимался именно этим. Пристально разглядывая каждую, он как в замедленном кадре двигался вдоль шеренг застывших фигурок.

— Я бы так и сделала: вход только для джентльменов, — продолжила Настя. — Не понимаю организаторов. Какой-то высший смысл должен быть, иначе закрадывается мысль, что владельцы клуба неадекватны: на одну оплаченную карточку пускают двоих, из которых одна требуется лишь для эскорта. Она даже мешает, это же балласт, который хочется скинуть. Без напарниц пропускная способность увеличится вдвое. То, что меня пускают, меня радует, но почему пускают, я никогда не задумывалась.

Финалист застыл около одной «гейши», недолгое фехтование взглядов привело к тому, что лицо в маске опустилось, а палец финалиста уверенно ткнул красотку в грудь. Она развязала пояс своего кимоно, и когда цветная ткань полностью распахнулась перед победителем, его глаза довольно пробежались снизу доверху и последовал завершивший дело кивок. Выбранная «гейша» совершила ритуальный поклон, и шеренги девушек вместе с бойцом удалились.

Воображение подкинуло скабрезные картинки. Я осторожно полюбопытствовал:

— Что у них будет потом?

— Бывает по-разному, чаще всего — танец в конце вечеринки, после всех боев, когда определятся победители во всех сферах. — Помолчав, Настя вернулась к так и не оставившей в покое теме. — А сам что думаешь насчет мужчин-одиночек?

— Помнишь то, что вам рекомендовали, но, как ты резонно заметила, не вменили в обязанность?

Лежавшая на моей груди рука напряглась.

— Думаешь, парные приглашения нужны, чтобы не тратиться на излишние услуги персонала?

— Похоже. — Я поелозил затылком, устраивая его с еще большим комфортом. — Здесь как бы дозволено все, но лишь с теми, с кем пришел.

— Не только.

У меня побежали мурашки. Настя уже бывала здесь. Она знает, что будет дальше.

Выданный спойлер просто убил.

— Может, хотя бы намекнешь, — попросил я, — чего ожидать?

Наверное, вид у меня был настолько глупый, что Настя рассмеялась:

— Расслабься, здесь все по взаимному желанию. Если повезет, твои мечты исполнятся, а то и неоднократно.

— То есть, персонал… — мой взгляд в ступоре застыл на русалках, затем черепахой переполз на вновь начавших сновать по кабинкам роскошных официанток.

— Нет, только не персонал.

— Но ты сказала…

— Я помню что сказала. Я сказала: не только с теми, с кем пришел. Кроме меня здесь много прекрасных особ, которые прибыли с другими, и если они окажут тебе благосклонность…

Пока она говорила, тот же вопрос ушел по единственному контакту в планшете. За это время на арене определился второй финалист — похожий на киборга качок. В его честь тоже прошел местный аналог триумфального парада, и выбранная «гейша» (или дальше можно без кавычек? Обязанности практически те же) отправилась за кулисы ждать последней сцены созданного для нас спектакля.

Качок отказался от перерыва, объявили финальную схватку первого этапа. Коварный хиляк против горы мышц. Из некоторых кабинок зрители вновь потянулись к рингу. Впрочем, таких было мало. Схватки любителей не давали нужного накала, большинство ждало профессионалов.

Настя даже отсюда продолжала внимательно разглядывать публику. Все еще надеется заметить среди гостей Гаруна? Приятно встретить родственную душу, мне тоже не хватает друга, который был почти братом. Хотелось утешить соседку, объяснить, что надежды напрасны…

Стоп. Во-первых, ни в коем случае нельзя выдавать, что я что-то знаю о нем, а во-вторых, если Настя проявляет такую настойчивость…

Я спросил в лоб:

— Ты все время говоришь о Гаруне с таким придыханием и восторгом… влюбилась, что ли?

— Не твое дело. — Мягкое вдруг стало твердым, кожа обратилась в сталь и зазвенела опасностью.

— Значит, угадал. Прости. — Вместо сочувствия у меня вывалилась нотация: — Думаешь, твое посещение с другим кавалером мест вроде этого заведения подвигло бы Гаруна к ответным чувствам?

— Что ты знаешь о чувствах?! Гарун — настоящий мужчина, а не подобие. Мужчине нужны ощущения. Где он получит их больше?

— Верно. Как верно и то, что ты настоящая женщина. Когда мы ночевали у Теплицы, тебе тоже требовались ощущения, не повелась же ты на меня, как на личность. Сюда идут за ощущениями и впечатлениями. Если бы Гарун был здесь, чем бы он занимался с соседкой, с которой пришел?

Мой план с треском провалился.

— Не старайся меня развести, не получится. — Настя слегка улыбнулась. — А ищу я не только его, ищу любого, кто расскажет, как найти Гаруна. Такую информацию я даже купить готова — теми самыми ощущениями и впечатлениями. Если найдешь первым, продай, я куплю. Не прогадаешь. Для тебя это единственный способ еще раз получить то, что однажды свалилось даром.

— Не даром. Это был честный выигрыш.

— Это был пьяный кураж. Вот, например… — Она на миг задумалась. — С сестрой Гаруна ты на такое сыграл бы?

— Ты знаешь ответ.

Скорее всего, Настя подразумевала Мадину, но могла и Хадю. Напоминание о Хаде уронило настроение на уровень канализации. И запашок пошел соответствующий.

Планшет ожил. Настя заметила высветившееся сообщение, в голосе проснулась просительность:

— Зачитаешь?

Захотелось заработать на ее заинтересованности какой-нибудь бонус.

— Что мне за это будет?

— До следующего взбрыка на другой диван не отправлю, хотя очень хочется.

— Условие хорошее, принимается. — Я поднял экран, чтобы мы видели оба, и стал читать. — «Одинокий мужчина, который не отвечает за женщину, не всегда адекватен, а иногда опасен для окружающих. Если он пришел за приключениями, может испортить отдых другим. И еще. Как может мужчина, который не смог понравиться и внушить доверие даже одной даме, понравиться всем посетительницам? Сюда приходят не для чужого удовольствия, а для своего, заведение лишь помогает ощутить праздник, который человек приносит в себе. Дамы персонала радуют взгляд, своя дама радует в остальном. Приятного отдыха».

— Вот и ответ. — Я снова задрал лицо к Насте, а отброшенный планшет отправился на свободный диван. — Мы были близки к истине, но недостаточно глубоки. Мужчина, не отвечающий за женщину, опасен для окружающих. Блеск.

— Мне больше понравилось, что мужчина, который не смог понравиться одной даме, не сможет понравиться всем. Это точно. Знаешь, сколько таких ходячих недоразумений женщинам жизнь портит?

Ее ладонь нежданно погладила меня по вихрам.

Глава 8

Внешний свет исчез, проем перегородила прелестная фигурка, не обремененная излишествами ни в физическом, ни в моральном плане. Очередная официантка.

— Фрукты, мороженое, напитки? — прозвенел чистый голосок.

— Закажи фирменное мороженое, — посоветовала Настя, и меня легонько напрягло: в интонации искрило подначкой.

В то же время, мы пришли за приключениями, почему не рискнуть? Только переиначу, чтобы впросак не попасть.

— Даме — фирменное мороженое, мне — двойной эспрессо.

— Наоборот, — с категоричностью поправила Настя. — И вместо кофе мне клубнику со сливками.

Подсвечиваемый снаружи сияющий силуэт повернул лицо на меня и, не дождавшись возражений, исчез.

— Почему наоборот? — Я глянул на Настю снизу вверх в попытке разглядеть что-то плюсом к тому, что услышу.

— Увидишь.

Заказ принесли моментально. Возникшая в проеме официантка была не той, что его принимала. Тщательно вымеривая в полутьме каждый шаг, она едва не споткнулась на входе, словно не ожидала кого-то увидеть в кабинке. На новой работнице местного общепита тоже был фартучек, но только снизу, от пояса до колен, зато надет он оказался поверх юбки, отсутствовавшей у предыдущих. На этом прогресс кончался, выше из атрибутов цивилизации была только маска. Впрочем, юбка тоже размерами не блистала, но в сравнении с «одеждой» прочего персонала новый персонаж казался олицетворением скромности.

После того как Настя взяла клубнику, на подносе осталось две вазочки с мороженым, политым темным сиропом и увенчанным завитками взбитых сливок. Все же две, значит, обоим, а Настя говорила…

Спина официантки согнулась в поклоне, но поднос в руках остался на прежнем уровне, по высоте он не сдвинулся ни на йоту. Тоненькая, с хорошо развитой острой грудью, девушка буквально окунулась в то, что принесла. Теплые капли на миг утонули в вазочках, крем с сиропом размазались, холод заставил живые пипки заостриться и окоченеть.

— Это и есть фирменное мороженое. — Настя спихнула мою голову с коленей. — Приступай.

Ставшая блюдом официантка распрямилась, аккуратно опустила поднос на противоположный диван и повернулась ко мне, застыв по стойке «смирно». Я поднялся и так же молча замер перед ней, не сводя глаз с подсвеченного сзади чувственного силуэта: ниже грациозной шейки пахнул обволакивающей сладостью предназначенный для меня десерт.

— Новенькая? — Настя повысила голос, чтобы заглушить шум начавшегося снаружи боя.

Официантка нервно кивнула. Едва достигавшая мне до подбородка, она жутко стеснялась, сжималась, ее прямо-таки колотило. Зачем же выбрала эту работу? Себя проверить? Стриптизерши давно уверяют, влезая с этими уверениями во все ток-шоу и форумы: раздеться — не переспать, это именно работа, а не проституция. Возможно, кто-то клюет, принимая за правду. На таких даже женятся иногда. Кто-то. Говорят. Врать не буду, лично не встречал. А для меня та, что раздевается перед другими за деньги, однозначно готова к следующему шагу, дело лишь во времени или в цене. Для меня все работницы этого клуба никогда не перейдут из категории игрушек в ранг спутницы. Разве можно любить того, кого не уважаешь? Даже если обожаешь — все равно не уважаешь, и с этим ничего не поделать. Никогда.

Молоденькую официантку жалко, но она сознательно перевела себя в разряд вещей. Вещами пользуются, и я тоже собирался воспользоваться как можно быстрее, только непонятно, как именно. Сгибаться в неуклюжей позе не хотелось, при моей комплекции это выглядит не так брутально-сексуально, как хотелось бы, а иногда откровенно смешно.

Далеко за спиной работницы крема и сиропа бились два финалиста. Будь у меня лишние деньги (смешное словосочетание), в финале любителей я поставил бы на качка. Однако бой преподнес сюрприз. Хиляк увертывался от летящих в него кувалд, притворявшихся кулаками, при этом его ноги успевали достать каменную гору, не поспевавшую за темпом, который задал противник. Два легких удара в казавшуюся несокрушимой голень — и качок захромал. Даже камень крошится, если по нему постоянно стучать, а по нему стучали, и добить стало делом времени.

Настя тоже поднялась и подошла ко мне, не знавшему, как подступиться к нежданному подарку.

— Джентльмен первый раз у вас в гостях. — Она легонько надавила мне на плечи руками, это заставило меня присесть на корточки перед «блюдом». — Нужно объяснить, что для удобства поедания вазочку фирменного мороженого можно взять в руки.

В руки?! О большем не мечталось, сейчас все мысли свелись исключительно к этому, других не осталось. В руки! Ура! Есть на свете высшая справедливость!

Или не справедливость, а что-то другое. Хорошее или плохое. Вернее будет сказать, хорошее и плохое. Которое, в свою очередь, ведет к хорошему или плохому, и если задуматься об этом, то может открыться что-то важное…

Но разве было сейчас что-то важнее мягких конусов со сладкими вершинами?

Сказано — сделано. Ощущения, полученные от Снежки, не шли ни в какое сравнение с подаренными робкой официанткой. Я придерживал ладонями сразу оба… ну, скажем, кулича, облитых глазурью, губам и языку доставались одни удовольствия, рукам — другие.

Моя партнерша следила за мной с превосходством дембеля над салагой-новобранцем, мои жадные радости были для нее развлечением. Когда официантке для моего комфорта пришлось немного нагнуться, Настя с сомнением покачала головой:

— Что за недоучку прислали? Даже я справилась бы лучше.

— Не откажусь от такого варианта. — Формы в моих ладонях многократно проигрывали Настиным, непутевую работницу трясло от стыда, меня — от возбуждения и негодования по поводу дурацких комментариев и вмешательства в мою частично наладившуюся личную жизнь. — Вон поднос, дерзай.

— Лучше пожалуюсь организаторам на плохую дрессировку персонала, раньше здесь себе такого не позволяли. — Подхватив под локоть, Настя потянула меня обратно на диван, усадила, а затем, как буксир безмоторную баржу, приволокла «фирменное мороженое», практически силой разместив его на моих коленях лицом ко мне.

Доедать в такой позе оказалось значительно приятнее. Официантку била дрожь: видимо, за претензию клиента ее уволят или жестко оштрафуют. Мне стало жалко милое создание, явно находившееся не на своем месте, но так старавшееся угодить всем.

— Успокойся, тетя шутит. Главный здесь я, а я в обиду не дам.

В проеме было видно, как на далеком ринге смирившийся с проигрышем качок, в котором не осталось ни воли, ни задора, совершенно бездумно ударил ногой вперед — в никуда, просто чтобы оградить себя от новой атаки. Именно в этот миг противник бросился на него. Хруст услышали даже в кабинках. Упавший хиляк схватился за лицо, затем укусил себя за палец.

— Похоже на перелом челюсти, — констатировала Настя, откуда-то владея информацией. Я, например, в таких вещах не разбирался. — Он проверяет. Если укус не получится — значит, челюсть сломана.

У парня не получилось. Две девушки из персонала — официантка и танцовщица — уже мчались к нему со льдом и бинтами, а Мурад, по-прежнему весь в белом, впервые с момента ввода последних гостей появился лично, чтобы проводить раненого бойца к выходу, где того должно было ждать нечто вроде «Скорой помощи».

— За год — восемь калек и один покойник, — буднично сообщила Настя, — не считая переломов. Это одна из причин, почему клуб шифруется. Никто не хочет отвечать за чужой выбор или ходить свидетелем под угрозой стать соучастником убийства.

На некоторое время я даже забыл про «мороженое», впрочем, уже съеденное до этапа многократно вылизанной тарелки. Оно, недавнее блюдо, соскочило с моих колен, и, после японского поклона почтения, выполненного безукоризненно, мы с напарницей вновь получили возможность наслаждаться обществом друг друга без помех.

Ну-ну, понаслаждаешься в таких условиях. Снаружи победителем объявили качка — в полном контакте выигрывает тот, кто остался на ногах. Бравурную музыку его ухода с ринга сменило пощипывание струн гейши под сакурой.

Настя подала мне одну из настольных шкатулок, внутри оказались влажные салфетки, я вытер лицо и руки.

В ушах все еще стоял хруст, а перед глазами — изувеченный боец. Восемь калек и покойник. За год. Веселенький клуб, однако.

Срочно требовалось отвлечься.

— Что за пародия на гитару? — Я показал Насте на непонятный вытянутый инструмент в руках музыкантши. Звук он издавал дребезжаще-гнусавый, вызывавший ассоциации со Средней Азией, но не прямые. Создавалось ощущение, что какой-то акын забыл все умения и экспериментировал в стиле авангард.

— Это сямисэн. — Казалось, напарница знает все. — Сегодня японский день, везде вставляют японские штуки и мотивы.

Мозаика сложилась: сакуры, гейши, поклоны, стиль одежды и масок…

Разнесся усиленный электроникой голос Мурада:

— Главное блюдо на подходе, а пока уважаемые гости могут пообщаться и потанцевать. Прошу всех на поле!

Кого драка интересовала больше, чем спутница или общая атмосфера клуба, уже находились там, они стояли или курсировали вокруг ринга, который вновь преображался в сцену. Выступавшие между боями поднимательницы настроения сейчас вышли ровными рядками, одетые в кимоно, и с бамбуковыми зонтиками. Плавный восточный танец в их исполнении ударил по зрительным рецепторам не меньше, чем демонстрация природных красот в прошлых экзерсисах: кимоно танцовщиц были скроены из напоминавших тюль прозрачных кружев. Очень долго они оставались центром внимания, но все когда-нибудь приедается. Вокруг завязывались разговоры, кто-то встречал знакомых, кто-то тихо выяснял отношения. Из соседней кабинки вывалились запыхавшиеся сокурсники, Тимоха на этот раз выглядел довольным, в движениях появилась блаженная вялость. Раскрасневшаяся Снежка зашепталась с Настей, мое присутствие, как и вообще существование в этом мире, игнорировалось, хотя я стоял практически плечом к плечу.

Тимоха заглянул мне в спрятанные под маской глаза.

— Она и тебя обломала? — Нижняя часть его лица растянулась в ухмылке.

Я молча отвернулся.

— Судя по роже — да, — тоном знатока продолжил Тимоха. — Ничего, может у нее дни такие. Кстати, это все объясняет. Через недельку нужно будет снова подкатить, а сейчас не мешало бы накатить. Где эти смазливые официанточки, когда так нужны?

— Фирменного мороженого захотелось?

— Дядя вырос, дяде хочется выпить, а мороженым пусть балуются деточки и девочки.

Все ясно, Снежка решила не отвлекать партнера на посторонние прелести. Может, и хорошо, что у нас с Настей такой напряг в отношениях — благодаря этому для меня открывалось гораздо больше секретов и фишек клуба.

Динамики грянули знакомой с детства песней из советского кинофильма, но на японском языке. Звучало очень оригинально. Кое-кто стал медленно кружить под музыку, остальные еще собирались с духом, в основном оглядывались — сейчас здесь собрались все, и мой взгляд тоже выискивал знакомые лица. Точнее, маски с кусочками лиц. На сцене продолжала работать подтанцовка — из главного зрелища она вдруг превратилась во второстепенное, присутствие активных искусительниц уже не отвлекало внимание так же, как прежде. Дамы в халатиках оставляли неудобную обувь около рва-бассейна — так обычно стоят тапки у воды в аквапарке. Я удивленно обернулся на взбудоражившуюся Настю: она без видимого мне повода вдруг напряглась и зажалась, что никак не вязалось с ее обычным видом королевы перед подданными. Повод вскоре обнаружился. Настя сжигала взглядом молодого человека с красивой девушкой, вышедших из кабинки на противоположной стороне зала. Дама была стройной и сексапильной, а кавалер — низеньким, очень походившим на Фильку. Но это если сравнивать габариты, в остальном ставить их на одну доску было кощунством: у незнакомца вид и апломб тянули минимум на сына олигарха, в то время как Филипп оставался недотепистым студентом даже в костюме. По мере приближения фигура девушки вызвала странные ассоциации. Возможно, я ее где-то видел. Где?

Настя спряталась за мою спину. Снежка недоуменно перевела взор на избегаемых подругой кавалера с дамой. Они двигались к рингу и чем ближе оказывались, тем сосредоточеннее становилось лицо Снежаны, словно ее мучила проблема сходная с моей. Вдруг челюсть Снежки отвисла:

— Люська?!

Проходившая в нескольких метрах Теплицына глянула волком: имена здесь не приняты, и на свое она среагировала резко и зло.

— Вы?! — взор из маски перетек со Снежки на Тимоху, затем на меня и на обнаруженную за моей спиной Настю. Люська скривилась. — Какого черта этих сюда притащили?

— Без «этих» нас не пустили бы. — Настя сделала вид, что и не думала прятаться, ее рука на миг взяла меня под локоть, как Снежкина Тимоху, но сразу выпустила.

Обидно, когда о тебе говорят в третьем лице, но время вмешиваться еще не пришло. Пусть сначала девочки между собой отношения выяснят.

Здоровавшийся с кем-то низенький Люськин кавалер тоже заметил нашу компанию, лицо в маске уставилось на Настю.

— Времени зря не теряешь. — Заигравшая на губах улыбочка напомнила палача при исполнении, который обожает свою работу.

Тоже знакомые. Как же тесен мир.

— И ты, — откликнулась Настя.

— Познакомишь со своим молодым человеком?

— Костя, не начинай, он не мой молодой человек и быть им не может, просто составил компанию. Тебе же составили, — последовал гневный оборот на Люську.

Не дождавшись, пока дама сделает то, что просили, упомянутый Костя протянул мне руку:

— Константин Георгиевич.

Немного смешно, когда парни возрастом за двадцать величают себя столь длинной конструкцией. Мы не на допросе. То, что нормально для сержанта, который обращался к попавшему в переплет гражданину, в устах напыщенного мажора выглядело издевкой, причем неприкрытой. Похоже на царский указ: «Мы, Николай Вторый, сим повелеваем…»

Будем соответствовать.

— Алексантий Егорович. — Я пожал стиснувшую ладонь, проверившую меня на прочность. Испытание прошло успешно.

— Алексантий Егорович, простите нас за случайный спектакль с почти семейной сценой, я уверен, он вам неинтересен. Разрешите пригласить вашу даму на танец?

Оставаться с Настей мне все равно не было никакого удовольствия, и я, естественно, разрешил.

— Мне сказали, — бросил я напоследок, — что имена не приветствуются, поэтому будет лучше — Двадцать Девятый.

— Прекрасно. Я не последний человек в этом клубе, и маленькие нарушения, если они не вышли за грань, считаю простительными, но такое следование правилам похвально. Я Первый.

Ого. Вряд ли здесь школьная система, и номера, скорее всего, присваиваются не по алфавиту, а по значимости. Первый номер постороннему точно не заполучить. Середина списка не имеет значения, конец может немного приземлить носителя, если человек попадется мнительный, а начало говорило о многом. Свой среди своих. Неплохие у Насти знакомства.

Поблагодарив меня кивком, Первый одной ладонью галантно принял руку дамы, другой жестко притянул ее к себе за талию. Кажется, в этот момент партнерша забыла обо всем, теперь для нее существовал лишь один кавалер, и сейчас он был с ней. Глаза в глаза, грудь в грудь — они погрузились друг в друга, движения стали чувственными, между телами проскочила искра. Взыграла зависть: мне так никогда не суметь. Рядом со мной девушки продолжают любить других, а Константин неким колдовством не оставлял им такой возможности. Нет, он не мажор, прожигающий папенькины деньги, в нем есть что-то особое, такое, что девушки чуют всем, что ниже мозга. Скорее всего, достаток и занимаемое положение Константина — собственная заслуга, даже если вначале ему кто-то помог.

Тимоха закружил Снежку, уже присосавшуюся к нему мертвой хваткой, через секунду без дела около ринга слонялись лишь две фигуры. Я поднял взор на кусавшую губы Теплицу:

— Потанцуем?

Она равнодушно приняла мои руки, по груди распласталась твердая стать, оставшаяся жесткой, холодной и бездушной и после соприкосновения. Повеяло морозом и опасностью. Теперь время с Настей вспоминалось как счастливое. Все познается в сравнении. Хадя (ох, Хадя, Хадя…) меня выставила, Снежка променяла, Настя никогда всерьез не воспринимала… И Теплицына, даже находясь в моих руках, рыщет взглядом по сторонам, а во мне не видит не только мужчину, но даже человека. Мурад написал: «Как может мужчина, который не смог понравиться и внушить доверие одной даме, понравиться всем посетительницам?» Кажется, я вхожу в эту категорию.

Нет, была одна девушка, которая мне доверяла. Мадина, светлая ей память. Возможно, я ей даже нравился. Впрочем, ей многие нравились. И многое. Как и для Насти, я выступал в роли проходного балла, без которого нужные двери не открывались. Не больше.

А Хадя мне доверяла просто и безусловно.

Эх, Хадя…

В отличие от других клубов здесь грохот не забивал уши по самые пятки, танцующие при желании разговаривали друг с другом без крика. Но желания говорить не возникло. Мы с Люськой ритмично переступали, лед в моих руках не таял, наоборот, превращался в сталь и грозил скорыми бедами. Мое общество спутнице не просто не нравилось, она вообще не понимала, почему я здесь.

В какой-то момент в ухо прилетело:

— Про то, что Султана убили, ты в курсе?

Хотелось сказать: не только Султана. Вместо этого я кивнул и промолчал. Трудно разговаривать с морозильной камерой.

— С тех пор с кем-нибудь из дагов общался? — продолжился допрос.

Если судить по интонации, беседа выглядела именно допросом.

— Нет.

— Даже со своим побратимом?

— Никого не видел.

Больше партнершу ничего в моей персоне не заинтересовало, танец продолжился в тишине. Теплица все время оглядывалась, кого-то заметила, и мы стали медленно смещаться к выбранной цели. Курчавые волосы, выбритый до синевы подбородок, а также нос, что не помещался под маской, говорили о южных кровях владельца. Несколько случайных соударений и прямых взглядов передали заинтересованность по назначению, однако встречного энтузиазма не вызвали. По окончании музыки я выпустил из рук гремучую змею, пока не ужалила. Мы синхронно повертели головами, и сравнение Люськи со змеей оправдалось полностью: тонкая, гладкая, пустой взгляд отслеживал ситуацию, и разве что язык не высовывался, хотя вполне мог оказаться раздвоенным.

Обеих парочек с сокурсницами видно не было. Затерялись в толпе или куда-то ушли? Люська уже смирилась, что следующий танец снова придется танцевать со мной, но тут к ней подкатил чернявый кавалер из присмотренной пары. Ее усилия не пропали даром.

— Разрешите?

Теплица расцвела:

— С удовольствием.

Их унесло, причем змея вдруг обратилась в голубя. Глаза ожили, тело обрело эластичность, Люська защебетала что-то в ухо партнеру. Тот периодически кивал или кратко отвечал.

Царевна-лягушка встретила принца и обратилась царевну. Со мной царевна-лягушка была лягушкой. Хотелось бы знать: этот факт говорит о царевне или обо мне?

На меня косилась оставленная дама. Точнее, девушка. Скажем так: молодая женщина. Женщин в годах среди посетительниц не наблюдалось. Маски могли скрыть истинный возраст, но походки, жесты, случайные движения и, главное, фигуры, подводили к сделанному мной выводу. Среди мужчин хватало седых, лысых, толстых, приволакивавших ноги и на ходу терявших координацию с навигацией, но дамы были как на подбор. Любопытно, как в этой атмосфере чувствуют себя женатые пары? Трудно представить. Надо будет спросить.

— Вы танцуете? — спросил я брошенку.

— Нет, но вы можете исправить положение.

Меня обвило чужими руками, в ладонях очутилось нечто заманчивое, моей груди стало тепло и мягко.

— Перейдем на ты?

— С радостью, — согласился я. — Обычно в такой ситуации знакомятся, но здесь имена запрещены… для большинства. Если что, я Двадцать Девятый.

— Восьмая. — Партнерша нежно потерлась об меня телом. — Что твоя подружка хочет от моего кавалера?

— Думаю, информации. Сегодня многие пришли сюда именно и только за ней.

— Времена меняются. Когда клуб открывался, здесь просто отдыхали.

— Завсегдатайка?

— Соорудил же словечко. Но смысл правильный, не первый год наблюдаю эту ярмарку тщеславия.

Мне стало уютно в плюшевом капкане, который ничего не искал на стороне, не злился, не использовал меня как ширму или ключ от замка. Восьмая просто танцевала, получая удовольствие от процесса, в окружающей, как она сказала, ярмарке тщеславия это было высшим наслаждением. Щеки соприкасались, в груди что-то нарастало, мое колено среди ее бедер чувствовало себя как дома — его обнимали, приглашали и угощали.

Посреди песни музыка начала медленно гаснуть, но не прекратилась совсем, поверх тихого продолжения разнесся голос ведущего:

— Сегодня у нас присутствуют новички. Прошу поприветствовать!

Пары разомкнулись, все сдержанно поаплодировали. Поскольку Восьмая отстранилась, мои ладони сошлись в аналогичном движении.

— Перестань, чествуют и тебя в том числе. — Партнерша жестами приказала мне опустить руки. — Благодарно покивай в разные стороны, чтобы люди видели, кто счастливчик.

— В чем же счастье?

Ответ пришел из колонок:

— Дамы, кому выпала честь быть рядом, прошу показать новичкам, насколько им рады в нашем клубе.

Аплодисменты разрослись до оваций, забивших музыку, что вновь загрохотала в полную мощь. Восьмая с улыбкой развязывала поясок. У меня еще недоуменно раскрывался рот, когда халат-кимоно распахнулся, и партнерша тесно прижалась ко мне. Концы халата свелись у меня за спиной, пояс затянулся, но теперь узел завязался у меня на копчике.

Восьмая, обратившаяся со мной в единое четырехногое существо, прокомментировала:

— Это делается для новичков, чтобы еще больше распалить и привязать к клубу. И только попробуй сказать, что тебе не нравится.

Я благоразумно смолчал. На моем плече упокоилась склоненная голова, ноги счастливо переступали с места на место, чувствовалось только взаимное возбужденное дыхание. Партнерша обнимала меня поверх костюма, а мои руки оказались внутри шелкового кокона. Движение чужих локтей помогло им найти оптимальное для данной ситуации положение — на самом сдобном и желанном. Еще в возне со Снежкой у меня возникла догадка, что гостям женского пола нижнее белье не полагалось входными правилами и что под халатами наших дам кроме красоты нет ничего лишнего и отвлекающего от этой красоты. Скорее всего, так и есть, и подхалатное состояние Восьмой это подтверждало.

Я потек и поплыл, как жидкость, помещенная с другой жидкостью в одну емкость, постепенно перемешиваясь и превращаясь во взрывоопасный коктейль. У меня не было слов. А у партнерши нашлись.

— Чем занимаешься?

— Учусь.

— А кроме?

Что за шкурный интерес? Снежка после выяснения моего благосостояния слиняла к Тимохе.

Или это всего лишь светская беседа?

— С тобой танцую. — Не люблю допросов. Лучше сам спрошу. — А ты чем занимаешься? Мой ответ уже использован, просьба не повторяться.

Партнерша улыбнулась.

— Научной работой. Изучаю внутренний мир мужчин.

Каждая моя клеточка ощущала, что соратнице по плаванию в море эротики я не безразличен. Обстановка способствовала, почему не рискнуть?

— Невероятно! — Я изобразил удивленное ликование. — Фантастическое совпадение. Я как раз изучаю внутренний мир женщин. Мы могли бы друг другу помочь. Если надумаешь — всегда к твоим услугам.

— Чего тянуть? Пошли. Где твоя кабинка?

— Э-э… — глаза поискали Настю и не нашли. — Моя напарница…

— По правилам клуба кавалеры приглашают дам к себе, даже если пары разбиваются и перемешиваются. У тебя должно быть пусто, если переживаешь именно насчет этого.

Мне не хотелось расцепляться, но еще больше не хотелось упустить шанс изучить внутренний мир случайной знакомой.

— Ничего, если мое материальное положение разочарует?

— Какая связь? — Теплое тело в моих руках напряглось и неведомым образом вдруг перестало быть теплым, как и сменившаяся интонация: — С чего ты взял, что оно меня интересует?

— Из вопроса «чем занимаешься». После правдивого ответа многие теряют ко мне интерес.

— И, как честный человек, ты решил предупредить?

Я ощутил, как теплота возвращается в голос партнерши и в мои руки.

Чтобы куда-то двинуться, сначала нужно развязаться, чем Восьмая и занялась. Едва мы стали самостоятельными организмами, музыка кончилась, слово опять взял Мурад:

— Уважаемые гости, прошу отдохнуть перед основным событием вечера — боями профессионалов. Сегодня состоятся три схватки. На ринге встретятся участники и призеры международных соревнований по дайдо-джуку, муай-тай, ушу-саньшоу и боям без правил. Чемпион по традиции получит денежную премию и нематериальный приз от заведения. Прошу делать ставки. Информация о бойцах сейчас появится на ваших планшетах.

Из толпы выдвинулся и стал пробивать ко мне путь ледокол «Настя» — серый, хмурый. Даже показалось, что побитый.

— Пойдем. — По примеру других она потащила меня к кабинке.

Губки Восьмой поджались, мне был сделан прощальный реверанс. В ответ я успел только кивнуть и развести руками — моей парой вновь стала Настя, нужно перестроиться и принять как должное. И как единственно возможное. Хотя после откровенного танца внутри полыхало огнем.

В Насте даже не тлело.

— Что-то случилось? — осведомился я.

— Не твое дело.

Видимо, переговоры успехом не увенчались.

Я задал давно возникший вопрос:

— Костя… то есть Первый — это не тот, которого считают твоим официальным парнем?

— Так прямо и говорят — официальный? Горе мне, горе. — Настя картинно схватилась за голову, но спектакль не затянулся — ради зрителя вроде меня актриса напрягаться не собиралась. — Ничего, с сегодняшнего дня есть шанс избавиться от этих разговоров. В свое время именно с ним я пришла сюда в первый раз. Тогда, по его словам, ему здесь не понравилось, а придти, дескать, пришлось исключительно по работе. У него фирма по системам безопасности, он сотрудничает со многими клубами. Потом он спокойно занимался другими проектами, а я наведывалась сюда в новой компании. Его не было никогда. А тут вдруг снова вижу, и с кем?! Люська, конечно, стерва. Ох, стерва… — На меня вскинулся взгляд, который как-то непонятно примеривался. Так вор смотрит на торчащий из чужой сумочки бумажник. — Кваздик, а если бы…

— Имена и прозвища запрещены. Двадцать Девятый.

— Прекрати, мне не до ерунды. Не путай рекомендации с запретами, у них разная судьба. Тогда, у Люськи, если бы она очухалась и тоже к тебе полезла, кого бы ты выбрал?

— Тебя.

Настины глаза в прорезях расширились то ли в удивлении, то ли от удовольствия:

— Даже секунды не думал. Круто. А почему? Она тоже красавица.

— Солнце и Луна, свет и тьма, тепло и холод… Вы разные. Можно сказать, противоположности. Солнце режет глаз, но под ним хочется греться, а луной просто любуются.

— Да ты поэт. А представь, что меня там не было. Ты составил бы Люське компанию? Не тушуйся, я серьезно. Мне нужно знать.

Танцпол быстро очищался, освещение изменилось: опустевший ринг перестал быть центром. Прожектора отключились. Рассеянный свет накрыл весь зал, теперь он заглядывал даже в кабинки.

Мы сели на противоположные диваны, Настя продолжила:

— Луной, как ты говоришь, любуются, но на нее посылают космические корабли и прочие зонды, берут пробы грунта, составляют планы исследований… Спрошу по-другому: она тебе нравится? Имею в виду — вообще.

— Вообще — без сомнения. Как океан в ночи за иллюминатором, или как небо перед грозой. Это неуправляемая стихия, от которой нормальный человек предпочтет держаться подальше.

Из сказанного Настя сделал странный вывод:

— А ко мне, значит…

— Да, ты теплая и живая, как руки матери. К тебе все льнут, чтобы причаститься и наполниться уютом, светом и покоем.

Когда мужчина говорит красиво, девушки не знают, как реагировать, истинный смысл остается в глубине или проходит мимо, выстрелы остаются за кадром, девушки видят только салют. Настя не была исключением. Не копаясь в том, что внешне выглядело комплиментом, она пошла дальше:

— Вернемся в тот день. Люська тоже была живая и теплая, просто вдребезги неживая и холодная. Ты же мужчина, а она была голая и безответная. Скажи: ты бы… ну, чисто теоретически…

— Теплицына — женщина, я мужчина, что еще добавить? Теоретически возможно все, а как случится на деле — никто не знает.

Настя вновь страдальчески схватилась за виски:

— Ох, не то я тогда загадала, дура, такого козыря себя лишила…

Глава 9

— Уважаемые гости, — разнесся над залом голос Мурада, — развлечения продолжаются! Конкурс на лучшую надпись. Условия: леди в своих кабинках отворачиваются и поднимают полы одеяний до пояса, где удерживают до сигнала об окончании конкурса. Задача джентльменов — на открывшейся территории написать что-то веселое и находчивое, запечатлеть на камеру планшета, затем смыть надпись и после промежуточного сигнала перейти по часовой стрелке в кабинку к следующему холсту. Планшет забирать с собой, снимать исключительно свое творение, написанное дамам не озвучивать, за это штраф.

Настя быстро отвела взгляд, который я хотел поймать. Несомненно, она уже участвовала в развлечении и, подвигая меня в квартире Теплицыной на что-то похожее, откровенно плагиатила.

— Уважаемым джентльменам просьба выйти, — продолжил Мурад. — Планшет взять с собой и по сигналу начать с соседней кабинки.

С самого начала вечера на откидных столиках в кабинках стояли баночки: одна, как сейчас выяснилось, с гуашью, вторая с водой, и еще здесь была шкатулка с салфетками. Этим снаряжение будущих творцов ограничивалось. Кисть не предусматривалась, это означало, что рисовать нужно пальцем, который затем мыть во второй посудинке. Как только я оказался за порогом, раздался гонг.

— Прошу! — объявил Мурад. — Следующий удар — сигнал к переходу, просьба не задерживаться.

Сигнал прозвучал, и я вошел в соседнюю кабинку.

Снежка осталась в предыдущей, если идти в обратную сторону. Ожидавшую моих экзерсисов даму я не знал. Как все гостьи, она была красива, гладкая кожа белела и почти блестела, упругие мышцы намекали на близкое знакомство со спортом или тренажерами.

Любопытно: а если кавалер пригласит в клуб некрасивую спутницу — ее пропустят?

Впрочем, кто знает, какие виды скрывались под масками? Взглядам открыты лишь фигуры, а у они у присутствующих дам — как на подбор. Даже девушки с формами пышнее Насти, которую Тимоха, ругаясь, обозвал толстой, выглядели потрясающе, и каждая притягивала взор не меньше, чем какая-нибудь стройняшка-фитоняшка или казавшаяся подростком худышка. В каждой были свой шарм и своя прелесть. Мир прекрасен, потому что разнообразен.

Я приблизился к даме, повернувшейся ко мне спиной. Как требовали прозвучавшие условия, «холст» был открыт по самую поясницу и ждал кисти художника. Точнее, согласно условиям, — писателя. Я резво выплеснул фантазию на аппетитных формах: «Дареному коню смотрят не в зубы». Полотно сладко прожималось под пальцем, размашистые буквы выходили корявыми, мысли разбегались. Правильнее сказать, что они сбежали, чтобы собраться в другом месте.

Что дальше? Сфотографировать. Это с удовольствием. Теперь то же самое стало в два-дэ и ограничено рамочкой. При желании можно увеличить и разглядеть детальнее, но зачем, если несравненный оригинал — рядом? Далее, как сказано, нужно подготовить место для следующего автора. Это самое приятное. Моя ладонь опустилась в емкость, я примерился, и размазываемые слова потекли смертельными слезами. Бабочки живут один день, а сколько радости приносят глазам. Буквы в правильном месте, оказывается, тоже.

Гонг.

Я протер салфеткой ладонь и, после быстрого раздумья, территорию под будущий шедевр наследника этой красоты. «Чистота — залог здоровья» — всплыла в голове фраза из детства. Совершенно не к месту. Детством местные развлечения не пахли. Они пахли соблазном и приятными неприятностями. То есть, такими неприятностями, цена за которые возбужденному сознанию кажется приемлемой.

Переход.

В голове пусто почти так же, как на объекте приложения мыслей, который матово светит и влечет совсем не те мысли и образы. Восхитительные обводы требовали чего-то особенного, но какая тут работа ума, когда лицо уперлось в такое? И палец вывел: «Восхищен». Точка.

Заснять.

Смыть.

Чудесный конкурс.

Далее — «Ищу приключений», на следующем объекте переделанное в грубое и затейливое «Пенсионерам и депутатам вход бесплатный».

Как же наивно, плоско и неостроумно. Наверняка, такое уже было, и, не сомневаюсь, было не раз. Шутки уровня младшеклассника — не мой уровень, нужно включить воображение. Прочь лихорадочное возбуждение и ликование от непредставимого еще вчера зрелища. Жизнь — она здесь и сейчас. Свистать всех наверх!

Не будь время ограничено, я придумал бы что-то невероятное, задним умом я крепче железобетонных перекрытий. Увы, полет мысли глубоко вниз и банальность не отпускали. «Вход только по пропускам», «Уютный уголок», «Место аварийной посадки», «Без стука не входить», «Склад внутренних резервов»… Иногда я повторялся в идее, в условиях конвейера это неизбежно. Даже подумать некогда. Вернее, от дум отвлекали вид и ощущения. А к ним иногда прилагались разговоры.

— Можешь придерживать, если тебе так удобнее, — объявила невысокая молодая женщина из очередной кабинки.

— Справлюсь.

Палец вывел на пышных окружностях: «Не откажусь от поддержки». Закончив, я оглядел дело рук своих. Собственно говоря, описана ситуация, но этим все заканчивается. Для окружающих познавательно, но не прикольно. Мощным движением ладони я смыл неудачный вариант, взамен появилось «Не кантовать, при пожаре выносить первым». Тоже не фонтан, но лучше чем было.

— Исправляешься, — донеслось с легким сарказмом.

Откуда она знает? Черт, это же не про надпись.

— Стремлюсь к совершенству.

— У тебя получается.

— Я еще в начале пути.

— Как достигнешь конца, можешь снова зайти.

— Думаю, с такими формами вы достигнете его раньше.

Камера запечатлела нетленку, я вновь потянулся за водой.

А не оскорбил ли я даму ненароком? «С такими формами вы достигнете его раньше» сказано про совершенство, это был комплимент. Но леди говорила про конец…

Когда я вымывал среднюю часть надписи, наиболее косую и потому труднодоступную, обширные створки хулигански пожали мою ладонь. Меня прошибло потом.

Нет, на меня не обиделись, это не злость, вызванная оскорблением, а нечто другое. Мою куртуазность оценили и заковыристый комплимент поняли правильно.

— Это намек, — не стал я юлить, — или прямое предложение?

— Это восхищение приятным собеседником. Поверь, такие здесь на вес золота.

— С удовольствием поменяю свой вес на золото. Хотя бы часть.

— Будь у меня столько золота, отдала бы, не задумываясь.

Гонг заставил вздрогнуть обоих, меня вынесло наружу.

По субъективному времени на проявление фантазии давалось около минуты, затем следовал переход в кабинет соседей. Выходя, я видел спины предшественников. «Холсты» оставаться безучастными не желали, периодически оглядывались на нас, творцов-участников, выгибались и косились на себя через плечо в тщетном стремлении что-то рассмотреть. Но были и другие. Несмотря на маски, их лица пытались спрятаться, тела съеживались, «картины» старались прикрыться. С такими я был нежен и осторожен, и надписи выходили приятнее: «Самое прекрасное, что видел в жизни», «Красота победит все», «Две половинки победы», «Я достойна лучшего», «Очевидное невероятное», «Так держать»… Именно с ними я чувствовал себя комфортно, душа отдыхала, инстинкт выживания не ждал подвохов. К сожалению, если в мире есть стыдливые, то, в качестве природного противовеса, встречаются и наоборот.

— Новенький? — спросила одна.

— Заметно?

— Еще бы, обычно здесь ведут себя смелее.

— Приятно быть исключением.

На почерневшем от загара целлюлите я оставил сообщение: «Люблю сладкое и сладеньких». Сообщение — чисто ассоциативное, вызвано диалогом, не имевшим продолжения.

Вскоре палец наловчился: если не надавливать, кончиком можно начертать очень длинные послания. И когда на очередном колдовском безбрежье прорисовывались аккуратные буковки «Молодильным яблокам требуется молодильный огурец», владелица очей очарования посетовала:

— Другие не стеснялись.

Я молча делал дело.

— Тоже можешь не стесняться, — последовало с укором.

— Я не другие.

— Прости, не заметила, больно похож.

Прозвучало обидно, но своим невниманием я обидел ее первым. Про обиду — не мое мнение, женщины так воспринимают, с этим надо смириться. Подушечка пальца выводила мелко, чтобы поместилось задуманное: «Прогноз погоды: по верхам — ветер, по низам — высокая влажность, по вашему желанию — жара», — а в ответ будто дышало этим жаром, подгонявшим желание. Что-то мне подсказало, что Тимоха, идущий следом, в такой ситуации раздумывать не будет. С другой стороны, собиратель шишек — не та профессия, в которой хочется стать профессионалом. Я выбрал среднее: после снимка мои ладони смывали собственную пачкотню тщательно, с особым усердием, переходившим в жесткость, сжимая сочные формы так, что казалось, будто содержание не выдержит и брызнет из-под пальцев. Столь активной тщательности не требовалось, но меня не прогоняли, так почему не проявить о состоянии холста больше заботы, чем необходимо? Одновременно я решил просветиться:

— Не лезть без спроса — это хорошо или плохо?

— Представь, что перед тобой породистый конь. Не накормить его и не выгулять — это хорошо или плохо?

— У коня есть хозяин, пусть он кормит.

— Хозяин держит большой табун и не успевает, а иногда просто забывает. Переиначим: когда перед конем вереницей идут кобылицы, а он связан условностями… тьфу, путами, отпустить его немножко погулять — это как?

— Я считаю, что это дело хозяина. Если собаку кормят все, кому не лень, она не сторожит дом.

— Фу, что за пример? И раз уж зашло о собаках, то если собаку не кормить, она загрызет первого встречного.

— Но не хозяина. Иначе грош цена такой собаке.

— Мы выбрали неправильное сравнение. Если говорить о людях или вернуться к коням…

— Тогда следующий писатель должен вам понравиться.

Через две кабинки настиг знакомый вопрос:

— Первый раз в клубе?

— Уже всех знаете? — дерзко полюбопытствовал я.

— Всех не узнаешь, но стремиться к этому надо. И можно на ты, здесь не церемонятся.

Ядреный ответ готовился сорваться, но глаза увидели «холст».

— У вас предыдущее не смыто.

— А что там?

— Правила запрещают зачитывать.

— Так написано?!

— Так озвучено перед конкурсом, а написано другое.

— А намекнуть можно?

— Штраф за меня платить будете вы?

— Легко.

— Расписочку, пожалуйста. Словам с некоторых пор не верю.

— Карточку примешь?

Я рассвирепел:

— Куда?

— Сказала бы, но ты, кажется, шуток не понимаешь.

Я с силой стер оставленное «Любит пожестче». Все же у большинства мысли схожи. При разборе результатов, как мне кажется, выяснится, что девяносто процентов надписей — близнецы или близкие родственники.

Любительница жесткого мои усилия восприняла адекватно, против легкой грубости не возражала. Не знаю, поняла ли выпрошенный намек, но осталась довольна. Теперь на ней красовалось «Без правильного PIN-кода карточки не вставлять, возможны проблемы».

Вспышка, щелчок, несколько приятных движений, и я двинулся дальше.

После «Территории свободы» и «Здесь закалялась сталь» мозги совсем заклинило, и тут в памяти выскочило забавное «Одиноким предоставляется общежитие». Дальше я пошел по телепрограмме, накидывая названия фильмов и телепередач: «Поле чудес», «Самая обаятельная и привлекательная», «Основной инстинкт», «Жду тебя», «Кривое зеркало», «Минута славы», «Лучше всех», «Клуб веселых и находчивых»…

Упс, передо мной очутилась Люська Теплицына. Я узнал сразу, по обводам: незабвенная «мадам Сижу». В полуобороте на меня скосились глаза из маски, губки скривились, и недовольное лицо отвернулось. Вот и славненько. Презирать — презирайте сколько влезет (только тем, что влезет, не подавитесь), а любоваться запретными видами при всем желании-нежелании не запретите. Один ноль в мою пользу. А если вспомнить ночку после вечеринки у Гаруна, то два-ноль.

Полотно, представленное для художеств, выглядело божественно. Мешала очередная надпись, которую предыдущий автор вновь не смыл — то ли торопился, не успевая на гонг, то ли специально.

— Здесь оставлено послание, это не по правилам. Не возражаешь, если уберу и сделаю как полагается?

— Послание приятное? Для меня, имею в виду. Не оскорбительное?

Я поперхнулся. Как бы позавуалированнее передать смысл надписи «Очень рекомендую»?

— Приятное. Говорит о твоих скрытых достоинствах.

— А ты какую гадость изобразить собираешься?

— Не беспокойся, тоже польщу. Как сокурсник сокурснице.

Зря напомнил. Впрочем, Люська и не забывала, что со мной еще по одним коридорам ходить, в одних аудиториях сидеть и с общими знакомыми общаться.

— Не прикасайся, сама смою.

Теплицына извернулась, одной рукой по-прежнему держа задранный халат, а второй быстро расправляясь с предыдущим творением.

— Ваяй, Микеланджело. — Она высокомерно отвернулась.

Поперек идеальных ягодиц мелким шрифтом появилось: «Если вам одиноко и грустно, то идите на фиг, потому что я не одна и мне весело».

— Прямо поэму пишешь. Может, уже хватит в меня пальцем тыкать?

На язык резонно запросились более подходящие существительные для употребленного глагола, но вслух прозвучало:

— Как сказал классик, обидеть художника может каждый. Готово. Своим посланием я оградил тебя от скучных зануд вроде себя.

— За это спасибо. Понимаю, что ты рад на меня пялиться, в обычной жизни такое счастье никогда бы не привалило. Нельзя было Настьке своих приводить. Ничего, здесь правила суровые, если где-то ляпнешь — во-первых, не поверят, и во-вторых, больше никогда ничего не ляпнешь.

— Мне об этом напоминать не надо, лучше Тимохе скажи.

— На язык слаб?

— Со стаканом иногда дружит больше, чем с головой, а что у трезвого на уме…

— Плохо. Спасибо за информацию.

Интонация мне не понравилась.

— Не понял, ты меня сейчас в стукачи записала?

— Конечно. Ты заложил друга, как это понять по-другому?

— Вот и помогай людям. Халат выше держи и не отвлекайся.

— Обойдешься.

— А я говорю, выше подними, мешает.

Я заснял свое творение, Люська пробурчала:

— Теперь отвернись, я смою. Подписка о неразглашении касается общего, а от себя добавлю еще: если хоть одна живая душа узнает, что твоя тупая физиономия с моей задницей пересекалась, мои друзья их одно в другое по самые пятки засунут. Усек?

Гонг спас от необходимости ответа, поскольку с губ почти слетело кое-что ядовитое для Люськиного самомнения и в то же время опасное для моего будущего. Будем считать, что повезло нам обоим.

Бить женщин нельзя, а ругаться с ними бессмысленно, у них причинно-следственные связи наизнанку вывернуты. Промолчать будет полезней для всех. Очень хотелось выспорить право смыть надпись самому, и причина имелась: при особом старании хозяйка сказочной полянки могла увидеть, какие культуры высадил на ней бравый работничек. Но, во-первых, удаление предыдущего послания показало, что прочитать на себе сзади может только гимнастка китайского цирка, а во-вторых, нам было сказано, что нельзя только озвучивать, в смысле — зачитывать. То есть, передавать смысл вербально. Юридически Люська оказалась в своем праве, и я с радостью сменил роскошный, но холодный ландшафт на более теплые.

Оставленные послания встречались еще неоднократно, это оказалось игрой участников друг с другом. Например, каллиграфический почерк сообщал: «До возвращения мужа еще 14 чел. Уменьши цифру на один и действуй по своему усмотрению, у тебя полминуты».

Полотно на действия не вдохновляло. Не спрашивая разрешения, я тщательно оттер объект от предыдущего творения, что ввиду объема уничтожаемой информации заняло определенное время. Объект спокойно ждал окончания работ, только упомянул:

— Если разразишься таким же романом, тоже не успеешь.

И правда, времени осталось лишь на краткое «Чем больше, тем лучше», а с фотографированием и смыванием пришлось поторопиться. Вместо смывания получилось размазывание, поскольку грянул гонг, и в ту же секунду я выскочил за порог. Тимохе придется поработать в этом направлении дважды, а против подобных процедур, насколько я его знаю, приятель возражать не будет.

В следующий раз обнаружилось «Если не шлепнешь, обижусь». В ребро кольнуло: почему нет? Пусть это не просьба, а шутка предыдущего автора, но единственный запрет — зачитывать дамам написанное. О размере штрафа даже думать не хочется, если представить уровень стоимости членской карточки и каждого из предлагаемых развлечений по отдельности. Однако…

— Вот это и вот это. — Сочно-смачное выполнение просьбы по половинкам надписи всколыхнуло кабинку. — Никуда не годится. Нельзя оставлять, а то мне лишняя работа.

На меня скосились глаза из маски:

— Двадцать Девятый? Развлекаешься?

— Восьмая?!

Ранее во время танца между нами установилась тонкая связь, которую усугублял несостоявшийся поход в кабинку. Не появись Настя в самый неподходящий момент…

Сейчас передо мной белел не просто «холст», чужой и бездушный, а часть ставшего близким человека. Трудно представить, насколько ближе он стал бы, не появись Настя в самый…

Хватит об этом.

Восьмая улыбнулась:

— Нет-нет, продолжай, если тебе нравится.

— Прости. — Я не знал, куда девать руки. — Там не стерли…

— Это я попросила. Любопытно, как люди реагируют на чужое творчество. Как понимаю, написано то, что ты сделал?

— Нельзя зачитывать.

— Нельзя озвучивать, если цитировать условия дословно, а ты, как полагаю, озвучил. Так звонко озвучил, что даже тупой догадается. — Оглянувшееся лицо хотело одарить ухмылочкой с долей сарказма, вместо этого тревожно вытянулось: — Ты чего побелел?

Она резко обернулась всем телом, из придерживавших пальцев выпала задранная ткань, вместо этого руки обхватили пошатнувшегося меня.

— Ау, Двадцать Девятый!

— Штраф…

— Местный штраф — это больно и стыдно, но к новичкам проявляют снисхождение. В первый раз прощается почти все, что не со зла и не от скудоумия. Ты парень смекалистый, сделаешь выводы, и подобное не повторится, так?

— Да. Не повторится.

— Кстати, своим поведением и ответом, к которому я тебя подвела, ты фактически сообщил, что моя догадка верна, и ты передал смысл написанного. Эх, сама бы тебя наказала… — Она опять развернулась и подняла полы кимоно; по глазам вторично резануло размазанным «Если не шлепнешь…» — Ладно, есть прегрешения, которые сами по себе учат, и грехи, за которые карают. Ты все еще в зоне применения милосердия, поэтому — просто забудем.

— Разве за нами… не следят? — С трудом выговорив крамольную, но логичную мысль, я оглянулся на стены.

— Это неважно. Если Мурад что-то видит или слышит, об этом никогда не узнают. Цензура должна быть здесь. — Одна из рук поднялась до головы, по виску дважды стукнул изящный палец, после чего кулачок, так и не выпустивший взлетевшую до уха ткань, вернулся на место. — Что такое хорошо и что такое плохо решает сам человек, а не уголовный кодекс и системы внешнего наказания.

— Согласен.

— Что-то мы заболтались, скоро гонг.

Мои ладони уже активно смывали, внутренние часы подсказывали, что времени не осталось. Что-то придумывать некогда, и на вытертой поверхности появилась прозвучавшая фраза: «Цензура должна быть здесь». Пока я фотографировал, Восьмая попросила:

— Оставь, посмотрю на реакцию следующего.

— В условиях сказано смыть.

— Что на это сказать? Ответ верный, хотя и неинтересный.

Следующий «холст» едва не сделал меня заикой. Хрупкая фигурка задрала цветную материю, взгляд скакнул по объекту будущих художеств…

Следы недавней экзекуции покрывали невеликие роскошества прелестного существа. Сложение и невысокий рост напомнили…

Только обморока мне не хватало.

— Маша?!..

Глава 10

На меня скосились глаза из маски — темные, горячие. И очень взрослые.

Облегчение, с которым из груди вылетел застоявшийся воздух, сравнимо только с эмоциями приземлившегося космонавта.

— Здесь имена не в ходу, но я не она.

Голос оказался низким и грубовато-бархатным. Он просто завораживал. Особенно брал непохожестью на ожидаемый, а обволакивающий тембр запечатал меня в новых ощущениях, как джинна в бутылке.

— Простите. Вы на нее очень похожи.

— Она сейчас здесь?

Я отшатнулся, как бес от ладана:

— Окажись она здесь, я все белое на ней превратил бы в фиолетовое.

— Ее нет, но вы здесь. Это странно. Но для меня это хорошо.

Инопланетная логика уже не удивляла. Я устал удивляться. Мое мужское начало просто радовалось логической цепочке, где одно звено лучше другого не потому, что действительно чем-то лучше, а потому что не похоже на предыдущее.

— Сорок четвертая.

— Что? — Я тупо моргнул. — А-а, вы представились. Очень приятно. Двадцать Девятый.

— Взаимно. — Губы полуобернувшегося лица раздвинулись в улыбке. — Если не трудно, давай на ты, а то чувствую себя старухой. Если ты знаешь толк в том, что видишь, мы могли бы как-нибудь пересечься вне этого заведения…

— Прошу прощения, но если после меня остаются такие следы, то строго за дело. И причина должна быть уважительной, причем настолько, чтоб выбесить до белого каления. Специально я так не смогу. Прости, не мой профиль.

— А я только порадовалась, что встретила единомышленника. Жаль.

Поверх разводов я выписал «Бьют значит любят», после чего бережно стер.

Следующей оказалась Снежка. Она молча глядела в стену, пока я выписывал, фотографировал и смывал «Спартак, я твое Динамо». Начал писать просто «Динамщица», но проснулась совесть, и окончательный вариант изменился, превратив обвинение в подобие шутки.

Неживую фигуру передо мной будто бы вылепили из алебастра, как пионерку у фонтана, только эта фривольно открылась, словно приглашала в счастливое пионерское завтра. Моя кандидатура в качестве мужчины для Снежки больше не существовала, сокурсница меня игнорировала, но отказать в выполнении условий не имела права. Поэтому после фотографирования я долго и нудно отмывал все, что понаписал, и никто с этим ничего не поделал бы.

Осознание, что праздник закончился, пришло, когда в глаза ударило знакомой солнечной мякотью. Круг замкнулся. Поперек Настиных достоинств я красиво вывел: «Здесь рождаются и умирают мечты».

Пока я методично отмывал холст (после меня никого не будет, значит нужно сделать красиво), Настя поинтересовалась:

— Ну, Двадцать Девятый, как тебе вечер? Не жалеешь, что согласился?

Голос доносился сверху, а на меня смотрело ее другое лицо, которое видят немногие.

— Спасибо, что пригласила.

— Спасибо на хлеб не намажешь.

— Тогда будем считать, что мы в расчете: я получил удовольствие, пусть и не то, на которое рассчитывал, а ты с моей помощью оказалась там, куда иначе на порог не пустили бы. Квиты.

Настина голова начала озабоченно клониться вбок еще в начале фразы, а в конце ее прорвало:

— Хочешь сказать, что рассчитывал еще на что-то?!

— Мы, мужчины, существа примитивные, всем нужно одно и то же, и твое удивление мне непонятно. Мы всегда на что-то рассчитываем, даже когда все говорит за обратное. Классическая мужская обманка называется «Ябывдул», она повышает самооценку говорящего, но мощно опускает его в глазах слушателей.

Настя с интересом осведомилась:

— И много среди вас ябывдулов?

— Прямых или латентных?

— Гм. Можешь не продолжать, направление мысли понятно, вывод очевиден. — Настя помолчала. — Значит, ты тоже?

— Мы с этого начали. Ты кинула обвинение, я в качестве защиты подвел под общеизвестный факт доказательную базу. А если серьезно, то я рад, что попал сюда, и если могу помочь в поисках, которые меня тоже касаются, только попроси. Я весь к твоим услугам.

Концовка прозвучала двусмысленно, но Настя поняла правильно. Правильно для себя.

— Обойдусь своими силами. Кстати, пока ты развлекался, я вела опрос. Из тех, кто соизволил ответить, Гаруна никто не видел. Советуют присмотреться к бойцам, говорят, мелькал среди них одно время.

А дальше произошло невероятное.

— Всем оставаться на местах! Кто в кабинках, выйти! Лицом к стене! Не двигаться! Руки за голову!

Из обеих дверей в зал хлынули фигуры, знакомые по выпускам «Дежурной части», и началось проводимое по всем правилам действо, в народе получившее название «маски-шоу». Спецназовцы в балаклавах, бронежилетах и при оружии выстроили собравшихся в центре. Приклады автоматов выровняли шеренги, качание прав и попытки некоторых высокопоставленных гостей выяснить, чем обязаны визитом, пресеклись на корню. Установилась тишина, иногда прерываемая похожими на лай краткими приказами. С потолка ударил яркий свет — включились прожектора. Посмотреть куда-то стало невозможно, все расплывалось, приходилось жмуриться, заболели глаза. Окраины зала погрузились во тьму. Нас будто бы готовили к допросу: свет в лица уже бьет, осталось появиться «хорошему» и «злому» полицейским, которые поведут вечную игру на «раскалывание» и вызнавание сокровенных тайн.

Нет, массовых допросов не бывает, с нами должны работать отдельно с каждым. Если я правильно представляю процедуру, то теперь нас должны доставить в участок и либо опросить в качестве свидетелей чего-то, ради чего затеян захват, либо предъявить обвинения. Если ничего серьезного мы не совершили, после составления протокола нас отпустят. Возможно. Или не отпустят. До выяснения.

Чем разбирательство грозит лично мне? Пока ничем серьезным, кроме одного: взволнованная моим исчезновением Хадя может позвонить, а фургончик с телефонами и прочим наверняка взят в проверку. Если мне что-то навесят, то выяснят контакты, тут и сказке конец.

Настя старательно сохраняла спокойствие. Рядом тихо сходила с ума Снежана, взгляд проклинал притащившую сюда подругу, при этом собственный подстрекательский энтузиазм по поводу похода в закрытый клуб забылся начисто. Тимоха никак не реагировал, за этот вечер он получил больше, чем за прошедшие годы. Его сомнабулическое состояние соответствовало поговорке про коня и кобылу: покрыл, а там хоть к татарам на колбасу. Больше всего волновались те, кому требовалось вернуться к определенному часу и чьи близкие не знали, куда направился родной человечек. Если где-то оставлена в неведении законная половинка, стоило поволноваться особенно.

— Весело у них тут. — Я прижался к Насте плечом.

Ее рука слегка подрагивала.

— Разве нам, как посетителям, могут что-то предъявить? — прошептала Настя.

— Скоро узнаем.

— Огромное спасибо, Кваздик, — ядовито прозвучало в ответ, — ты мне очень помог.

— Молчать!

Грозный окрик прекратил не только наше шептание. В тишине, нарушаемой лишь топотом берцев, начались странные перестроения. Мокреньких наяд из рва-бассейна сначала поставили в общий ряд, теперь согнали в центр. С собравшихся в кучку русалок все еще текло, кожа блестела. Подгоняемые прикладами, они гуськом проследовали на ринг. Командир спецназовцев обратился к ним:

— Танцевать умеете?

Девушки дружно построились, словно полжизни репетировали, и в никогда не виданном мной антураже началось исполнение «Танца маленьких утят». Одновременно из колонок грянула соответствующая музыка. ТататАтатататА, тататАтатататА, тататататататА та та та та.

Глаза полезли на лоб: что происходит? И почему прочий персонал не вывели из служебных помещений? Это занимало не одного меня. Мужчины, кто смог оторвать глаза от сцены, крутили головами. Среди нас нет ни официанток, ни работников кухни. Также отсутствовали охранники и сам господин Мурад.

Очень своевременно раздался его голос:

— Уважаемые гости, прошу прощения, если кто-то испытал страх или негодование, но отрицательные эмоции — тоже эмоции, а к нам ходят за ощущениями. Спецназ не настоящий, это актеры.

Солидно экипированные актеры поклонились. Прожектора выключились.

Кто-то из гостей смачно выругался. Кое-кто опустился на пол — ноги не держали. В том числе Снежка. Тимоха подхватил ее, склонился, стал успокаивать. Многие что-то пробурчали под нос, отчего по залу поплыл невнятный гул, его разогнало продолжение речи:

— Маленькая забава устроена для поднятия тонуса. Я уверен: завтра вам будет, что вспомнить. Только что многие составили в голове списки дел, которые должны были сделать, прежде чем отправиться сюда. Я знаю, что теперь недочеты будут устранены, и в следующий раз вы придете подготовленными. От вмешательства извне никто не застрахован, и если однажды «маски-шоу» окажется настоящим, никто не пострадает. Сейчас прошу пройти на места, основное блюдо подано и ожидает вас. Приятного отдыха.

Сквозь оторопевшую толпу, медленно приходившую в себя, со сцены хлынула волна русалок, они попрыгали в спасительную рукотворную речку и только там почувствовали себя в безопасности, показывая пример зрителям: идите, мол, туда, где вам комфортно, подумать о будущем можно и там.

Настя не отлипала от меня, нервы пошаливали, и это говорило, что подобное произошло здесь впервые.

На пороге кабинки я застыл: внутри ждал сюрприз.

Пока нас держали у ринга, в отведенном нам помещении кое-что изменилось. Разложенные диваны превратили кабинку в сплошное спальное место, но внимание привлекло не столько оно, сколько блюдо, разложенное вдоль середины широкого ложа: обескураживающее, нескромное, заводное. Потому что живое. Роль блюда исполняла нагая девица, поверх которой выложили уйму съестного. На лице — белая маска гейши, а дальше, от ключицы до ступней — сплошные лакомства. Поскольку день был японским, в меню преобладали суши и прочая странная для русского глаза пища. Отменные сталагмиты живого столика топорщились ежами разноцветных роллов, пупочек исполнял роль блюдца для васаби. К ребрам, словно больные пиявки, присосались креветки. Живот и ноги по всей длине стали подставкой под водорослевые листья, поверх которых лежали кусочки рыбы. Между ними нашлось место для зернистых кучек черной и красной икры. Фарфоровая треугольная пиалка с соевым соусом оказалась в интересном месте, идеально подходившим для ее формы, а обе ладони сжимали комплекты палочек для еды. Приглушенный свет позволял все видеть, но не давал возможности разглядеть детально.

С очередной ухмылкой войны полов Настя указала на «столик» — мол, все для вас, мужиков, живите и радуйтесь. Из-под сакур вновь полились звуки сямисэна.

В кабинку заглянул Мурад:

— Все хорошо? Наш выбор столешницы устраивает?

Вопрос был обращен ко мне.

Живая мебель замерла на полувдохе. Допускаю, что если от «столика» отказываются, его штрафуют или увольняют. Исполнявшая роль столика девушка была чуточку крупновата, объемами напоминала Настю, а в росте превосходила. На вид она выглядела молодо, формы были до безобразия привлекательны, кожа — безупречна. На нас смотрели беззащитные ступни, роллы шевелились, словно поставленные поверх желе, в соуснице волнительно колыхалась жидкость. Итого: «столик» волновал все имевшиеся чувства, по бокам оставалось много места, куда приглашались дорогие гости, а ничего другого мне не требовалось.

— Все замечательно, — уверил я.

Оставленные наедине с едой, мы забрались на ложе. Настя уселась на подобранные колени, а мне пришлось лечь на бок с упором на локоть. Классический костюм, если боишься его помять — не лучший выбор для валяния на диванах.

Умница Настя, начавшая распаковывать свои палочки для еды, заметила мою неустроенность. Можно представить, что по жизни она всегда такая внимательная к людям и вся из себя заботливая, но больше похоже, что сказался прежний опыт.

— Можешь снять брюки, если мешают, мои чувства это не оскорбит, — разрешила она.

Я пробурчал:

— Зато мне ударит по чувству собственного достоинства.

Перепробовав несколько поз, я задрал брючины повыше и сел по-турецки. Мне еще не приходилось есть палочками, Насте пришлось меня учить. В какой-то момент она не выдержала:

— Не мудри, бери руками. И наклоняйся сильней, стесняешься, что ли?

Уже разваливший несколько роллов, я подчинился.

Настя воспринимала присутствие живой посуды обыденно, ее забавляло мое стремление не казаться взбудораженным, хотя это было не так. Хозяева заведения знали толк в мужских радостях.

— Это называется ниотамаури — ритуал поедания японских суши с тела девушки, — просветила напарница. — Говорят, что кушанье, согретое телом красавицы, впитывает ее энергию, поэтому есть с тела гораздо полезнее.

Насчет полезности оставим на совести японцев, но приятнее — без сомнений. Унесенные с высших точек роллы оказались самыми вкусными, а опустевшие места под ними — самыми привлекательными. Любоваться блюдом я не стеснялся: если призванная делать приятно и вгонять в состояние комфорта партнерша ничем таким не радует, то зачем отказывать себе в удовольствии, которое бесплатно предоставлено заведением?

Очередной взятый пальцами ролл с ехидным бульком рухнул в соусницу, и темная волна перекатилась через бортик. На нежных вздрогнувших окрестностях повисли кляксы. Я опустил взгляд, как мальчишка, зафутболивший в окно соседу. Настя покачала головой:

— Боже ж мой, ну что ты натворил? Теперь придется слизать.

Ее палочки выудили злополучный ролл и отправили в рот, затем Настя вынула всю соусницу из уютного треугольничка, и на меня уставились ее плутовские глаза.

До меня дошло.

— Я?!

— Не я же. — Она даже отодвинулась.

Гори все синим пламенем, почему нет? Я пришел развлекаться, непредставимое развлечение нашло меня само. Почему бы не следовать указаниям, которые (и в этом вся соль!) ничуть не противоречили желаниям?

Лоснящийся бугорок оказался солено-кислым и очень живым.

Я исподлобья глядел на ухмылявшуюся партнершу, чтобы во взгляде читалось: если она когда-нибудь об этом кому-нибудь…

— Ква… кхе-кхе, Двадцать Девятый, видишь вон то место, где были роллы? Если там тоже сделаешь красиво, «столик» будет тебе благодарен.

Негодница. Она будто чувствует мои эмоции, опасные заранее купирует, а порывы перенаправляет в нужную сторону. Предложенное совпало с моими устремлениями, и я с удовольствием сменил дислокацию. Снежка, будучи напарницей, проинформировала: «В мою задачу входит помогать тебе получать удовольствие». Настя, надо отдать ей должное, делала то же, но другим способом.

— В древней Японии столиком могла быть только девственница, — рассказала она. — В последние века эта традиция не соблюдается. И проблема не в отсутствии материала.

— Понял, не дурак. — Я поднял лицо от блюда. Грудь бурно вздымалась. Кажется, Настя советовала что-то насчет брюк, нужно подумать, мысль была дельная. — Хочешь сказать, здесь тоже все сделано для любителей совмещать?

Взгляд упал в дышавший огнем треугольник.

— Ни в коем случае. — Золотые кудри отрицательно мотнулись. — Я просто поделилась информацией.

Мои мысли путались, они то цеплялись друг за дружку до полной неразберихи, то устраивали гонки, идя параллельно, но ни одна не пришла к логическому финишу. В итоге я вновь что-то уронил, на этот раз в горку васаби, которое оказалось не зеленым, как мы привыкли, а желтым.

— Обычный хрен подсунули, — сказал я, когда подобранный кусок отправился по назначению.

— Все с точностью до наоборот. Привычное нам зеленое васаби — это крашеный хрен с горчицей, а то, что предлагает Мурад — самое дорогое из существующего, в нем только корни, даже листья не добавлены, оно не горчит, а придает вкус.

Креветка, обмакнутая в пупочке, Настиной рукой отправилась мне в рот. Оказалось неожиданно приятно, когда тебя кормят. Вкус отошел на второй план.

По залу разнесся голос:

— Уважаемые господа и дамы, начинаем голосование по конкурсу на лучшую надпись. Полный комплект снимков сейчас в ваших планшетах, очередность нарочно перепутана. Пройдет два голосования: в номинациях «Лучшая надпись» и «Лучший холст». Джентльмены выставляют цифру по десятибалльной системе в каждой номинации, леди — только в первой, но во второй могут советовать своим кавалерам, если те разрешат. Когда свои голоса отдаст каждый, общий результат высветится на табло, и мы узнаем победителей. Прошу!

«Столик» был мгновенно забыт, я сдвинулся на край дивана, чтобы удобно свесить ноги, Настя тут же приклеилась сзади. Снимки листались как в обычной галерее телефона, только в углах изображений высвечивались нули, нашими усилиями обращаемые в другие цифры: голоса за надпись и за красоту холста. За надпись мнения часто не сходились, а по второй номинации партнерша меня не ограничивала, считая ниже своего достоинства советовать мужчине в таком деле. Но иногда иронически фыркала.

Авторы надписей, возможно, помнили кое-кого из вереницы пятых точек, но с изменением номеров изображения стали анонимными, это сделало конкурс в некотором роде справедливым.

Фантазии гостей не было предела. Девизы, пословицы, строки из песен, указания, обращения… Смешные, пошлые и вовсе похабные, с рисунками и дополнительными значками вроде смайликов и стрелок… Многое повторялось. Серию примитивных «Добро пожаловать», «Покой нам только снится», «Виза не требуется», «Только сегодня! Два по цене одного!», «Для служебного пользования», «Отдых семь дней восемь ночей, принимаются групповые заявки», «Ущипни меня» и иже с ними завершал коряво изображенный волк, притулившийся к забору, где надпись гласила «Ну, ты заходи, если чо». Все предсказуемо, поэтому внимание привлекали более заковыристые, где веяло хоть какой-то фантазией: «Трогательное место», «В триумфальные арки въезжают только победители», «Безумству храбрых поем мы песню», «Нестандартный подход будет оценен по достоинству», а фразу «Гордость и предубеждение» сопровождали две перекрещивавшиеся и уходящие вглубь стрелки: от первого слова стрелка указывала в самый низ холста, где тот уже заканчивался, от второго — чуть выше.

Немало места посетители уделили телевидению и фразам из фильмов: «Да пребудет с тобой сила», «Доброе утро, страна», «Мы ищем таланты», «В гостях у сказки», «Зачем нам кузнец? Нам кузнец не нужен», «Ай л би бэк», «Я вся такая внезапная…», «Клиент созрел», «Не мы такие, жизнь такая», «Вы привлекательны, я чертовски привлекательна, так чего время тянуть?», «Она любит выпить, этим надо воспользоваться», «Кто еще хочет попробовать комиссарского тела?», «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Меня также восхитили отсылки к литературе, особенно «Командовать парадом буду я» и «Пилите, Шура, они золотые».

Как только участники голосования поставили последнюю оценку, компьютер суммировал общий бал. Под сводами разнеслось:

— Победителем конкурса с небольшим перевесом избран номер… Пятнадцатый!

Планшет высветил выигравший снимок. Надпись мелким почерком в некоторых местах почти не читалась, пришлось домысливать: «Список жильцов: Иванов — кв.1, Петров — кв.2, Сидоров с друзьями из-за материальных затруднений переехал выше». Настя перехватила мой недовольный взгляд:

— Что? Прикольно же.

— Я ему тройку поставил. Здесь не сборище прыщавых пубертатников, стоило выбрать что-то изысканнее и, как минимум, культурнее. Юмор должен опираться хотя бы на сердце, не ниже.

Настя пожала плечами:

— А мне нравится.

— Поздравляю, ты в тренде.

Пока она размышляла, радоваться комплименту или обижаться, голос ведущего продолжил:

— К сожалению, второе место не учитывается, хотя разница составила всего один голос. А в номинации красоты холста с большим отрывом лидирует и, соответственно, становится нашим призером номер… но-о-омер… — Мурад выждал интригующую паузу. — Два! То есть, Вторая. Прошу победителей показаться и помахать руками!

Вышедшие в зал он и она сделали несколько приветственных движений, посетители и персонал облили их овациями. Настя невыносимо скривилась, пока ее заклятая подруга Люська вкушала триумф.

Надо же, «мадам Сижу» — лучший холст. Даже лучший из лучших, если вспомнить весь контингент, а я от нее пьяной нос воротил. И на квартире, и когда в кабинке надпись писал — кто мог подумать, что именно это мужской идеал? Теперь хотелось присмотреться детальнее. Может, мозг что-то упустил? Мой высший балл ушел Насте, и до этого момента сомнений в правильности выбора не было.

Стоп, почему я употребил слово «контингент»? В отношении мужских радостей, доставленных в клуб кавалерами, логичнее применить термин «ассортимент».

Я чуть не поделился этой тонкостью с Настей для улучшения ее настроения. Вовремя вспомнилось, что она хоть и выступила в нашей паре паровозиком, потащившим на веселую станцию цистерну с желаниями (это я о своей скромной персоне), но она тоже ассортимент.

— Что получат победители? — спросил я, когда довольные триумфаторы вернулись в кабинки. — Это же не секрет?

— Не забегай вперед. Увидишь.

Ринг вспыхнул от включенных прожекторов — пришло время боев профессионалов.

Глава 11

Кулак в нос. Локоть в ребра. Голень по колену. Колено в живот…

Мои уши пытались втянуться внутрь от хруста костей и глухого стука отбиваемых внутренностей. Кровавая жуть.

Жесткое зрелище у людей вызывает либо восхищение, либо отвращение. Мы с Настей фанатами полного контакта не были, потому к рингу не вышли, оставшись в волнительной полутьме уединения, где можно упиваться совсем другими чувствами. У каждого из нас чувства свои, но мы сработались, и дискомфорта нахождение вдвоем не вызывало. В некотором роде мне даже повезло с напарницей. Благодаря ей я здесь увидел и узнал больше тех, кто сразу бросился в омут простых ощущений.

Долго всматривавшаяся в сторону гостей Настя вдруг поднялась:

— Я на минутку.

Она вышла. То ли в туалет, то ли снова увидела кого-то, к кому имелись вопросы. Или к своему Косте, который с каждой пролетавшей минутой становился не совсем ее.

Я машинально ухватил креветку, челюсти столь же бездумно принялись ее жевать. Вопрос, родившийся в голове, требовал выхода, и я отправил его Мураду: «Как себя чувствуют в такой обстановке семейные пары?»

— Привет.

Я резко оглянулся. Никто не входил, и рядом с кабинкой тоже никого не было. Мозг не сразу воспринял, что со мной говорит «столик».

— Красивая у тебя девушка, — продолжил голос из-под маски. — Теперь понимаю, почему ты так скромничал.

— Во-первых, это не моя девушка, а просто знакомая, во-вторых, кто говорит?

— Ты не узнал, что ли?! Ой, блин…

— Даша?!

— Лучше бы я молчала. — Середина «блюда» досадливо вздулась и опала, нос шумно вытолкнул воздух. — И никаких имен, ты Двадцать Девятый, я Безымянная, которая в данный момент обслуживает кабинку Двадцать Девятого. Нам не разрешено общаться с клиентами кроме особых случаев, но мы сами решаем, какой из них особый. В таком месте встретить знакомого — это из области фантастики. Однако — вот.

— Маша приехала к тебе, а ты здесь…

Над вынутым из груди сердцем занесли молоток.

«Столик» еще раз вздохнул, на этот раз виновато:

— Прости, она не хотела, чтобы ты знал, но ты ведь уже догадался? Срочно требовалась молодая официантка, а деньги лишними не бывают.

Мои губы едва вылепили:

— Она здесь?

— А кто тебе фирменное мороженое приносил? Она как увидела, кто в кабинке, так онемела и пошевелиться не могла. Говорит, все как во сне было, ее будто заморозили и одновременно поджарили на сковородке. Но ты тоже хорош. Сестру не узнал — раз. Имея девушку, про которую Машка мне все уши прожужжала, в такое место с другой пришел — два. Допускаю, еще найдутся и три, и четыре.

История повторяется. Гарун не узнал свою сестру, а я свою. Обе оказались там, где увидеть их нереально, потому даже мысли такой не возникло. Что теперь делать с этим знанием? Когда я уезжал на учебу, Маша была ребенком. Краткие наезды домой показывали ее взросление как в ускоренном фильме, но я представить не мог, насколько ускоренном. В моих глазах она оставалась маленькой девочкой, которую нужно опекать и защищать от напастей.

— Машенька несовершеннолетняя! Как ее взяли?

— Думаешь, почему здесь такая секретность?

Я думал, что из-за боев в полный контакт, где бывает все, вплоть до смертей. Оказалось — не только.

— Люди любят разное, а клиент, как известно, всегда прав, — пояснила Даша. — Здесь — особенно.

Глаза из маски некоторое время глядели, как я несколько раз открывал рот, чтобы высказаться, и вновь закрывал его, и как губы то кривились, то закусывались до крови. Даша поняла, о чем я думаю и на что не нахожу слов.

— Не принимай близко к сердцу, — сказала она, — это просто работа. Ничего серьезного. У тебя такое лицо, будто находишься не в солидном клубе, а в квартале красных фонарей. Здесь не бордель. Люди платят за зрелище, а не за удовольствия. Кстати, я, например, не думала здесь тебя встретить. Догадываюсь, что Маша тоже. Она считает тебя зубрилкой-неудачником, который первую копейку через много лет заработает, а ты, оказывается, подпольный миллионер?

— Где она сейчас?

— В одной из кабинок по другую сторону. После твоего «воспитания», о котором она рассказала, часть костюмов и работ ей стала противопоказана, но быть блюдом — самое то.

Проем перегородила тень вернувшейся спутницы, и Даша обратилась в предмет интерьера.

— Все-таки Теплица — тварь, каких поискать. — Настя оглядела почти не тронутые с момента ухода яства, вопросов это не вызвало, ее мысли блуждали далеко. — Ну, я ей карму еще подпорчу вместе с настроением и физиономией, она у меня еще попляшет. Подруга, блин. В гробу я таких подруг видала. — Златокудрая головка вдруг склонилась, волосы рассыпались по плечам, голос обрел требовательную просительность: — Кваздик, пошли отсюда, а?

Кхм. Внезапно. Кхм-кхм.

— Может, дождемся конца боев? — Я еще раз прокашлялся.

— Не могу видеть эти рожи. Все, что могла, я узнала, даже слишком. Мне здесь больше нечего делать.

— А мне?

Будучи противоположнополой и желанной во всех отношениях, Настя обняла меня чисто по-дружески, как закадычного приятеля. В прижимании волшебной мякоти отсутствовал даже намек на сексуальность, хотя чувственность никуда не делась:

— Будь человеком! Если ты меня сейчас не уведешь, случится скандал или что-то похуже. Не доводи.

Я покосился на Дашу. Обидно выглядеть подкаблучником, но Настей физически невозможно командовать, она слушается лишь тех, кого вознесла на пьедестал. По этой шкале я валялся где-то в яме. Пальцы, взявшие что-то с Даши, сунули это в рот, тот перемолол, не чувствуя вкуса.

— Что нужно, чтобы уйти до окончания?

— Известить Мурада по почте и просто выйти.

Я указал на дверь из зала:

— В чем же дело? Иди.

— Уходят только парами, как пришли. Напарник может смениться, но отбывают всегда кавалер со спутницей, именно для него вызывается машина, которая отвезет домой.

На ринге продолжалась кровожадная оргия, профессионалы месили друг друга с гораздо большей сноровкой. После удара по шее один вдруг лег, придерживая руками голову. Опять что-то внутри сломалось? Бой остановили.

Настя скривила губы:

— И этой гадостью ты хочешь любоваться?

Хотелось ответить, что любоваться предпочитаю другим, и лицо даже обернулось на откровенно выставившуюся Дашу — вот зрелище, которое мне приятно… но Настя завелась:

— Кажется, у парня перелом основания черепа, это не болезненно, но почти всегда летально. Если повезет, боец останется калекой, а если нет… Больше ни минуты не хочу оставаться. Пиши Мураду.

Мне на колени упал брошенный ею планшет.

Со стороны Даши донесся вздох.

Уходить не хотелось. С другой стороны — дам сестренке доработать без нервотрепки из-за моего присутствия. Жаль, нельзя увезти ее с собой. Можно попробовать, но нужно ли? Цитируя Настю, может случиться скандал или что-то похуже. Гость не должен контактировать с персоналом кроме как в рамках обслуживания. Как ни трудно это принять, но я уйду, а Машка останется. В первый и последний раз. Больше никаких «подработок» в таких местах не будет, об этом я позабочусь.

Пока пальца набивали послание о нашем желании досрочно покинуть славное заведение, пришел ответ на предыдущий запрос:

«Разве ездят в Тулу со своим самоваром? Сюда не берут жен, иначе клуб назывался бы „Семейные радости“. Мужская радость — приятная во всех отношениях спутница, с которой хочется провести время в приятных условиях. И зрелище, конечно. Мужчина любит глазами, и неважно, чем именно он любуется — красивой дракой, красивой женщиной или красивым автомобилем, мужчина при этом остается мужчиной — потребителем красивого во всех проявлениях и сочетаниях. Если у человека семейные ценности и радости преобладают, он сюда не придет».

Уведомление об уходе отправилось по назначению, Настина рука подхватила и потащила меня, но хотелось сказать что-то Даше — что-то такое, что она передаст Машеньке, максимально выразив мое отношение. При этом желательно не предстать придурком перед напарницей.

Я на секунду высвободился, и моя рука нагло потрепала освобожденный от роллов белый холмик.

— Прощайте, мужские радости, буду скучать по вам и мечтать увидеть снова в другое время в другой компании, чтобы задать трепку, которой они все заслуживают.

Получилось громоздко и закавыристо, но смысл Машка поймет, лишь бы Даша передала правильно. Впрочем, воображение само добавит остальное, дословность не обязательна, ситуация говорила сама за себя.

Настя взяла меня под руку, и мы синхронно шагнули из кабинки. Партнерша смотрела с недоумением:

— Что это было?

— Ты о чем?

— Не прикидывайся.

— Прощальный привет упущенным возможностям. Упущенным по твоей, кстати, милости.

Перевод стрелок сработал, Настя не пожелала быть виноватой, дальше мы шли молча. В подсвеченной воде плавали русалки, на ринге вновь творилось что-то невообразимое, перед ним ревела толпа. Кое-кто оставался в кабинках, в том числе Тимоха и другие знакомые… маски. Хотел сказать «лица». Официанток видно не было.

Мурад встретил нас в дверях:

— Что-то случилось?

— Даме нездоровится, — сказал я первое, что пришло в голову.

— Если имеются претензии…

— Что вы, все было замечательно.

— Тогда при первой возможности ждем вас снова. — Глаза из-под белой маски глядели на меня, показывая, к кому обращено приглашение. — Если возникнет желание приобрести членскую карточку, дайте объявление «Пропал бойцовый пес» с координатами, и с вами свяжутся.

— Спасибо, запомню.

— Надеюсь, о сегодняшнем дне у вас останутся исключительно приятные воспоминания. — Прорези маски впервые переместили вектор на лицо моей спутницы. — Ведь дама сделала все, чтобы кавалер был счастлив, а нам не пришлось краснеть за неуважение к клиенту?

За Настю ответил я:

— Все было бесподобно, еще раз спасибо.

Настя благодарно пожала мне локоть, дополнительным бонусом об него же потерлась и приятно облегла вязкими выпуклостями.

— Всего наилучшего.

— И вам успехов и процветания.

Состоялось прощальное рукопожатие, и мы с напарницей разошлись по раздевалкам.

Когда Настя появилась одетой во все свое, под бетонными сводами выхода нас ждал огромный белый лимузин, к которому вежливо проводила охрана.

— Куда едем? — донесся из динамиков голос водителя, скрытого за перегородкой.

Я назвал адрес Насти.

Многометровый сексодром на колесах двигался сквозь ночь плавно, как яхта капризного миллиардера. По дороге мы забрали из фургончика сумочку и телефон и вновь сели по разные стороны. Вечер чудес закончился, нас опять ничего не связывало. Настя молчала, ее отсутствующий взор говорил, что о моем существовании забыто напрочь. Я напомнил.

— Не понимаю, — сказал я. — Такая конспирация, а имя главного человека знают все. Его легко вычислить, в городе найдется не так много Мурадов.

— На самом деле его зовут по-другому. Мурад — от названия клуба. Сокращение. Иногда так называют сам клуб.

О, как. Неожиданно.

Будь напарница покладистей или в другом настроении, путешествие домой запомнилось бы надолго. В лимузине к этому располагало все: раскладывавшиеся в ровный пол диваны, вино в минибаре, потолок в звездах, серебристые упаковочки в шкафчике, зеркала и нежная, завораживающая музыка, басами заползавшая сразу в живот…

— Хотя бы в двух словах, — попросил я, — расскажи, чего мы не увидели из-за раннего ухода. Не думаю, что извещение гостя о зрелище, предназначенном для гостей, является нарушением каких-то правил.

— В конце будет что-то вроде пенной вечеринки, только вместо пены всегда что-то новое — искусственный снег, конфетти или воздушные шары, которые в невообразимом количестве сыплют с потолка, точнее — с задекорированных балконов. Среди всего этого — танцы. Поправка: сначала танцы, потом что-то накрывает сверху, и танцующие оказываются в цветном хаосе, где никто не видит друг друга. Тут и начинается самое веселье.

Я напрягся:

— Какое?

— Какое хочешь. У кого на что хватит совести, смелости и смекалки.

— А обслуживающий персонал… они тоже?

Настя удивленно глянула на меня:

— С чего такой интерес? А-а, та сдобная девчуля с нашего дивана в память запала? Нет, из обслуги танцуют единицы — те, кого выбрали победители. Помнишь, ты спрашивал про призеров-полуфиналистов, которые себе гейшу присматривали? Тот самый случай. Так же с профессионалами. А чемпион, победитель сегодняшнего финала, выбирает пару уже не из сотрудников, а из всех присутствующих, и отказаться нельзя. Однажды выбрали меня. — Настя ностальгически вздохнула. — Первым выбирает чемпион среди профессионалов, вторым — чемпион любительского этапа, третьим и далее — победители конкурсов, если их несколько. В финале под светом софитов главные пары кружатся на ринге, остальные танцуют внизу… Не представляешь, какое счастье — оказаться выбранной! Это феерия, это эйфория! Все внимание — нам, мужчины восхищаются и жаждут, женщины завидуют…

Настя вдруг осунулась, глаза погасли. Скорее всего, она вспомнила, что сегодняшняя звезда — Люська, заклятая подруга и главная конкурентка. Теплица обошла ее дважды: с бойфрендом и по красоте по версии народного голосования «Мужских радостей».

— А что с теми кавалерами, чьих партнерш выбрали чемпионы и победители? — спросил я.

— Оставшимся без партнерш пару для финального танца как раз составляют бывшие официантки и аниматорши.

— А танцуют… просто? Ну, новичков, скажем, в халаты оборачивали…

— С победителями танцуют без халатов.

Лимузин причалил к знакомому подъезду, водитель деликатно отворил дверь:

— Прошу.

Выбравшись, я оттеснил его и сам помог даме выйти. Мы встали на площадке у двери в подъезд. Настя замерла на миг, словно в колебаниях, но было понятно, что к себе не пригласит. Я не герой ее романа.

— Спасибо, — произнесла она, глядя в глаза. — Ты настоящий друг.

Лимузин не уезжал. Это нервировало.

— Вы свободны, — громко сказал я водителю.

— Если кавалер не остается у дамы, — донеслось в ответ, — мы обязаны доставить его по другому адресу. На улице ночь. У некоторой части населения человек в костюме вызывает нездоровые реакции, поэтому заведение продолжает считать себя отвечающим за вашу безопасность.

Настя по-приятельски чмокнула меня в щечку, дверь за ней захлопнулась. Шикарная асфальтовая яхта повезла меня из мира грез обратно в реальность, где шестеро живут в одной комнате, где в холодильнике у каждого половина полки, и где в силу многих причин никогда не прозвучит «Избыток женщин вреден. Мужчина может получать удовольствие от многих, но более, чем на одной, в каждый конкретный момент он не сосредоточится. Стремление угнаться за всеми ведет к потере времени, нервов и, в конечном счете, денег, а мужчины этого не любят»…

Намного больше мне хотелось поехать к Хаде. Еще лучше — прокатить ее на этом лимузине, кусочке большой жизни, что на всех парах несется в сторонке от тихо ползущей нашей.

Хадя и «Мужские радости». Мне нравилось то и другое, но это разные миры. Взаимоисключающие. Кто-то умеет совмещать. А я не хочу уметь. Не хочу совмещать. Хочу быть честным с собой. Пока мне не встретилась Хадя, такой клуб имел право оказаться на моем жизненном пути, но она встретилась. Такая, какая есть. С глупыми запретами и несокрушимыми принципами. Хадя. Единственная и неповторимая. Хадя. Хадя. Хадя.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я открыл вино. Первый тост — за женщин. Будьте здоровы, и чтобы за вами погналось счастье, а вы не убежали. Мама, Машенька, Даша, Настя, даже Люська и некто по имени Восьмая… а главное — Хадя. Собственно, с нее надо было начать, но это неправильно. После нее не может быть никого.

А теперь давайте за мои надежды — не чокаясь.