Русско-турецкая война 1877–1878 гг.

Константин Иванович Дружинин, генерал-майор

Военное дело в России при вступлении на престол Александра II и перед войной 1877–1878 гг.

При вступлении на престол Александра II русские вооруженные силы переживали критический момент, обыкновенно являющийся последствием неудачной войны, — приходилось организовывать вооруженные силы почти заново. Прежде всего хотелось немедленно устранить самые чувствительные недостатки и удовлетворить насущные запросы армии, стоявшей лицом к лицу к почти поголовно враждебной нам Европе. В этом отношении наибольшую озабоченность выказал главнокомандующий гвардейскими и гренадерскими корпусами генерал-адъютант граф Ридигер, представивший императору три записки о существовавших в армии недочетах с предложением соответствующих мероприятий к их устранению.

Граф Ридигер доказывал, что во всей русской армии невозможно найти хотя бы одного командира корпуса или начальника дивизии, который удовлетворял бы всем требованиям, предъявляемым к высшему военному руководству; граф обвинял в этом систему, при которой подчиненным не было возможности обнаруживать свои дарования. Постоянное вмешательство главнокомандующего и его штаба во все подробности службы уничтожало стремление офицерского состава к усовершенствованию, заменяя его желанием избегать неприятностей, которые так легко навлекало любое проявление самостоятельности. Такое вмешательство в дела подчиненных снимало с них всякую ответственность.

В те времена совершенствование войск ограничивалось лишь внешней стороной дела. «Все начальники, — по словам графа Ридигера, — были твердо убеждены, что их репутация зависит единственно от безупречного равнения солдата и его совершенства в маршировке». Поэтому Ридигер признавал необходимым упразднить в мирное время должность главнокомандующего армией и ее штаб с целью предоставить корпусным командирам самостоятельность и тем возбудить среди них соревнование в совершенствовании вверенных им войск. Затем следовало определить права и обязанности корпусных командиров и начальников дивизий, расширив права последних и назначив особых начальников дивизионных штабов. Частные начальники должны были давать распоряжения в пределах их властных полномочий, а не испрашивать приказаний старших начальников. Наконец, нужно было повысить ответственность начальников сообразно увеличению их прав, дабы избежать превышения власти относительно подчиненных.

Император вполне одобрил взгляды графа Ридигера, но посмотрел на затронутые им вопросы еще шире, и как только был заключен мир, приказал приступить к работе по коренному переустройству всего военного управления. В 1855 г. была образована сперва под наблюдением, а затем и под председательством Ридигера «комиссия для улучшений по военной части». Ввиду того, что сменивший князя Чернышева в 1852 г. на должности военного министра князь Долгоруков 1-й (Василий Андреевич) не был в состоянии справиться с предстоявшей многосложной работой, он был заменен 17 апреля 1856 г. генерал-адъютантом генералом от артиллерии Сухозанетом 2-м (Николаем Онуфриевичем). Новый министр прошел чисто строевую подготовку главным образом в должностях начальника артиллерии, участвуя во всех войнах начиная с 1812 г., а в 1855 г., после сражения на Черной речке, получил в командование 3-й пехотный корпус. Достигая всегда блестящего состояния вверенных ему частей, обладая энергией и распорядительностью, генерал Сухозанет имел слишком недостаточную подготовку к административной деятельности, а также существовавшая до Восточной войны глубокая рутина военного дела оставила в нем слишком большие следы. Вот почему, заимствовав все преобразовательные идеи от графа Ридигера, он руководствовался ими в своей деятельности, но в то же время не видел необходимости в децентрализации власти в военном управлении и поэтому не был в состоянии исцелить нашу военно-административную машину в целом. К тому же граф Ридигер скончался в самом начале реформ — 15 июня 1856 г.


Император Александр II. С фотографии С. Левицкого


Главнейшей и самой благодетельной реформой, осуществленной Сухозанетом, следует признать окончательное упразднение военных поселений.

9 ноября 1861 г. на пост военного министра назначен генерал-лейтенант Дмитрий Алексеевич Милютин, пробывший на нем все время царствования Александра II и ушедший в отставку лишь 21 мая 1881 г. Дмитрий Алексеевич Милютин, родившийся 28 июня 1816 г., получил образование в Московском университетском пансионе (окончил курс с серебряной медалью), но затем, на счастье России и ее армии, посвятил себя военной службе, поступив в 1833 г. фейерверкером в батарейную № 2 роту Лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады. В том же году он был произведен по экзамену в прапорщики, а в 1835 г. поступил в Императорскую военную академию, которую окончил в 1837 г. с серебряной медалью и в чине штабс-капитана был назначен в штаб. В 1839 г. Милютин был командирован для приобретения «военных познаний и опытности» в отдельный Кавказский корпус, где прослужил до конца 1844 г., принимая участие во многих экспедициях против горцев. Таким образом он приобрел некоторый боевой опыт.

В 1845 г. Милютин возвращается к теоретическим занятиям в качестве профессора Императорской военной академии на кафедре военной географии; в то же время он занялся изучением военной истории и написал своей знаменитый труд «История войны 1799 г.» Кроме учебных занятий Милютин был постоянно привлекаем к военно-административной деятельности, состоя на должности сначала управляющего 3-м (воспитательным) отделением штаба военно-учебных заведений, я затем при военном министре.

В 1845 г. он был обер-квартирмейстером отряда военно-учебных заведений в Петербурге, в 1854–1855 гг. (произведен в генерал-майоры и назначен в свиту) — делопроизводителем особых комитетов по защите берегов Балтийского моря, в 1856 г. — членом комиссии Прибалтийского края и членом комитета по устройству юнкерских школ при армейских корпусах. Во время этой деятельности Александр II мог лично удостовериться в обширных познаниях Милютина и его административных способностях.

В 1856 г. Милютин по собственному желанию ушел из Николаевской академии Генерального штаба и получил должность начальника Главного штаба войск на Кавказе; следовательно, от кабинетных трудов он снова обратился к боевой деятельности. За время пребывания на Кавказе Милютин был произведен в генерал-лейтенанты, назначен генерал-адъютантом и награжден за боевые заслуги орденом св. Владимира 2-й степени с мечами.

Необходимость серьезных преобразований нашей армии и ее управления побудили императора в 1860 г. призвать Милютина в Петербург на пост товарища военного министра, а 9 ноября следующего года назначить его военным министром.

15 января 1862 г. Милютин представил государю свой знаменитый доклад, заключавший основные идеи и программу всех будущих преобразований. Останавливаясь прежде всего на трудности задачи военного министерства, состоявшей в том, что нужно стремиться к облегчению бремени государства по военным расходам, военный министр все-таки не допускал и мысли, чтобы Россия могла отказаться от своего первостепенного политического значения, приобретенного ею тысячелетним существованием, и поэтому ставил первостепенным условием, чтобы сокращение военной сметы не могло нанести ущерба благосостоянию и благоустройству армии, тем более что, по его мнению (бесспорно справедливому и верному), Россия не имела еще вооруженных сил, соответствующих размерам ее территории и количеству населения.

По расчету Милютина, численность армий Франции, Австрии и Пруссии достигла в мирное время соответственно 400, 280 и 200 тысяч, а в военное — 800, 625 и 695 тысяч, т. е. отношение численности в мирное и военное время составило 1:2, 1:2,2 и 1:3,4. Между тем русская армия хотя и насчитывала в мирное время 765 530 человек, а в военное, увеличиваясь почти вдвое, достигала 1 377 365, но эта грозная цифра была мнимой, существующей лишь на бумаге. Действительно, для пополнения разности в численности армии по штатам мирного и военного времени, простиравшейся до 611 тысяч, мы имели наготове только 242 тысяч отпускных служилых чинов, а остальные 369 тысячи должны быть взяты из населения неготовыми рекрутами.

Содержа в мирное время более войск, нежели какая-либо из других первоклассных держав (765 тысяч), и рассчитывая в случае войны иметь под знаменами до 1377 тысяч, мы в действительности могли выставить во всей Европейской России (за исключением войск Кавказских, Оренбургских и Сибирских — 228 тысяч) не более 769 тысяч (537 тысяч по штатам мирного времени, усиленных полным числом следуемых в войска Европейской России отпускных, т. е. 232 тысячи). Таким образом, для обеспечения внешней и внутренней безопасности государства, превосходящего пространством почти в 10 раз Францию и Австрию и в 18 раз Пруссию, мы имели армию лишь несколькими тысячами больше армий каждой из сих держав. Если же из состава наших армий вычесть местные войска (168 тысяч), то боевая сила сокращалась до 638 тысяч, что уже было менее боевых сил Франции (699 тысяч), Пруссии (682 тысячи) и только на 39 тысяч больше Австрии (599 тысяч). Такой неудовлетворительностью системы и объясняется тот страшный недостаток в войсках, который мы испытывали с открытием войны 1853–1855 гг., когда приходилось торопливо формировать новые части из спешно призываемых рекрутов и даже ополчений.

На основании этих ярких данных Милютин доказывал, что даже и увеличивая численность наших вооруженных сил, но сохраняя прежнюю организацию резервных и запасных войск, мы все-таки не в состоянии без колоссальных постоянных расходов содержать достаточно сильную армию. А поэтому нужны коренные преобразования в организации резервных войск; надо создать новые кадры запасных войск и обеспечить пополнеие тех и других при мобилизации. Для сокращения небоевого элемента армии следовало прежде всего упразднить корпус внутренней стражи, возложив его обязанности по караульной службе на резервные войска в мирное время и на запасные в военное. Для пополнения числа лиц, прошедших подготовку в армии, Милютин предлагал сократить срок службы в постоянных войсках и указывал на необходимость безотлагательного пересмотра рекрутского устава, что являлось подготовкой к введению всеобщей воинской повинности.

В основу всех реформ по военному ведомству легла та же мысль, которую высказал и генерал-адъютант Ридигер, т. е. ослабление централизации управления на основе следующих общих принципов:

1) установление единства военного управления путем включения в состав министерства тех учреждений, которые ранее находились только в связи с ним;

2) сосредоточение в Военном министерстве функций координации и контроля деятельности всех административных органов;

3) возложение всей распорядительной части на местные органы;

4) пробуждение самодеятельности в низших инстанциях.

Единственным способом реализации всех этих идей Милютин признавал переход к территориальной системе военного управления посредством разделения государства на военные округа. В лице их начальников должно было сосредоточиться и командование войсками, в округе расположенными, и заведывание местными военными учреждениями, наблюдение за сохранением спокойствия и порядка и вообще управление всеми отраслями в округе. На этих лиц должны были лечь обязанности генерал-губернаторов (по военной части) и окружных начальников внутренней стражи. При такой системе территориального военного управления на Военное министерство как на центральное возлагались только координация и контроль действий всех административных органов, а на военно-окружные управления — вся исполнительная часть.

Конечно, ввести такую коренную реформу сразу было невозможно, и Милютин предполагал совершить ее в течение нескольких лет. В 1862 г. созданы Варшавский, Виленский, Киевский округа, весной 1864 г. — Рижский, и в том же году утверждено разрабатывавшееся с 1863 г. положение о военно-окружных управлениях и созданы еще Петербургский, Финляндский, Московский, Харьковский и Казанский округа; всего сформировалось 10 округов, в которые вошли 45 губерний и одна область (Бессарабская) Европейской России и губернии Привислинского края. Районы внутренних округов (Московский, Харьковский и Казанский) были обширнее, потому что имели удобные пути сообщения. Кроме того, число войск в этих округах было незначительным. Управления на Кавказе, в Оренбургском крае и в Сибири были оставлены временно на прежних основаниях, но уже в 1865 г. были образованы округа Кавказский, Оренбургский, Западносибирский и Восточносибирский, а в 1867 г. и Туркестанский. Таким образом, число округов дошло до 15. В 1870 г. упразднен Рижский округ, территория которого была разделена между Петербургским и Виленским округами.

В 1856 г. пехота получила однообразную организацию приведением всех полков в 3-батальонный состав; ввиду того, что пока нарезное оружие могло быть выдано только части войск, во всех батальонах сформирована 5-я стрелковая рота. Состав кавалерии значительно уменьшен и ее резерв оставлен только в двух корпусах: гвардейском и кирасирском, а в следующем году были упразднены кирасирские полки (кавалерия уменьшилась еще на 16 эскадронов), и состав 64 эскадронов сокращен до 12 рядов во взводах.

Кадры резервных частей были усилены, и положено содержать определенное число офицеров и нижних чинов в запасе (отпусках); всего для линейной пехоты и стрелковых батальонов определено иметь в запасе 172 130 отпускных нижних чинов и собственно для пополнения резервных частей 2304 офицера. В общем все-таки вопрос пополнения армии в военное время не был разрешен удовлетворительно, потому что приходилось по-прежнему, кроме обученного запаса, обращаться к рекрутским наборам, т. е. брать в строй новобранцев; резервы шести армейских корпусов пополнялись наполовину запасными и наполовину новобранцами, резервы артиллерии — только на треть или четверть запасными. Все это должно было крайне замедлить мобилизацию, и по причине затрат времени на передвижение по огромной территории государства и на обучение она не могла быть выполнена ранее шести месяцев.

С 1858 по 1861 гг. включительно происходили некоторые изменения только в кавалерии и артиллерии, а состав действующей пехоты и инженерных войск оставался почти без перемен.

В 1862 г. вооруженные силы имели нижеследующую организацию.

Действующие войска:

1-я армия из 1, 2 и 3-го армейских корпусов (неотдельных);

Кавказская армия — из кавказской гренадерской, 19, 20 и 21-й пехотных и сводной драгунской дивизий, линейных батальонов (37) и других частей, расположенных на Кавказе;

неотдельные армейские корпуса — 4, 5 и 6;

отдельные корпуса — Гвардейский пехотный, Гвардейский кавалерийский, Гренадерский и шесть армейских корпусов состояли из трех пехотных и одной кавалерийской дивизий с их артиллерией и парками (составлявшими одну артиллерийскую дивизию). Оренбургский корпус — 23-я пехотная, Сибирский корпус — 24-я пехотная дивизия и войска других наименований. Войска Финляндии и Восточной Сибири подчинялись местным генерал-губернаторам.

Пехотные полки в мирное время имели: гвардейский и гренадерский по два, армейские по три и кавказские по пять батальонов и содержались в уменьшенном составе; кавалерийские полки — четыре эскадрона и также содержались в уменьшенном составе; артиллерия — по четыре конных орудия, кроме некоторой части конных батареи с восьмью конными орудиями; по военному составу во всех батареях было по восемь орудий.

Резервные части пополнялись в военное время из существующих кадров, а также формировали новые части и образовали запасные войска. К составу армии принадлежали: корпус внутренней стражи, корпус жандармов, специальные войска артиллерийского и инженерного ведомств и образцовые войска.

Всего действующих войск — 460 батальонов, 224 эскадрона, 111 пеших, 18 конных и одна горная батарей с 844 орудиями, 10,5 саперных батальонов, 7,5 понтонных парков, три коннопионерских эскадрона; резервных войск — 97 батальонов, 80 эскадронов, 21 пешую и четыре конные батарей с 92 орудиями и саперный полубатальон; корпуса внутренней стражи — 50 батальонов и 1100 разных частей.

Армия пополнялась на основании «Рекрутского устава» 1832 г., и самопополнение называлось рекрутской повинностью; отсюда воинская служба почему-то стала именоваться и до сих пор еще именуется воинской повинностью; между тем воинская служба есть выполнение каждым гражданином своего самого почетного и священного долга перед Родиной. Давно пора отказаться от слова «повинность».

Рекрутов набирали со всего податного населения — с каждой тысячи ревизских душ. При ежегодной нормальной потребности армии в 80 тысячах рекрутов она имела из населения почти неисчерпаемый источник пополнения. Кроме рекрутов в армию поступали еще вольноопределяющиеся из сословий, не подпадающих под военную службу, но число таких не превышало 4 650 за каждый год. Во время Восточной войны было взято на пополнение армии нижними чинами:

Рекрутов с 1853 по 1856 г. включительно — 865 762

Вызванных из запаса (отпускных) — 215 197

Всего: 1 080 959

Наборы во время войны происходили весьма успешно, уклонений от воинской службы и дезертирства новобранцев не было. Само население сознавало необходимость усиленных наборов. Что касается нравственного отношения рекрутов, то все строевые начальники заявляли о необыкновенном усердии и храбрости молодых воинов, признавая их выше старослуживых отпускных солдат. Состав рекрутов вполне соответствовал по возрасту, росту и физической выносливости требованиям военной службы.

Для того чтобы дать отдых населению после войны, манифестом в день коронования Александра II было велено не производить рекрутских наборов в империи и в царстве Польском в течение трех лет; затем это послабление продолжилось еще на три года, до 1862 г. включительно. Общая убыль в армии за это время достигла более 400 тысяч человек. Она была пополнена из разных источников. Вольноопределяющиеся, недоимочные прежних наборов и отдаваемые в солдаты за провинности дали 58 226 тысяч; от сокращения штатов строевых частей в 1857 г. образовался сверхкомплект в 31,8 тысячи; освободилось вследствие прекращения комплектования от военного ведомства разных нестроевых команд до 15 358 человек; переосвидетельствование второго разряда нижних чинов, зачислявшихся в нестроевые команды разных ведомств, дало 12 546 человек. С 1858 г. начали призывать отпускных; дело в том, что боевая обстановка на Кавказе требовала постоянного пополнения рядов Кавказской армии, а в 1859 г. — перевода на военное положение целых четырех армейских корпусов. К 1 января 1862 г. армейского запаса насчитывалось всего 210 074 человека, чего хватало только на доведение войск до нормы военного времени, а следовательно, приходилось вновь обратиться к рекрутским наборам, тем более что в 1860 г. сроки действительной службы были сокращены.

Комплектование унтер-офицерами и офицерами. В унтер-офицеры производили: 1) добровольно поступавших на службу; 2) рядовых, поступавших по набору; 3) кантонистов. Для подготовки рядовых, поступавших по набору, к производству в унтер-офицеры в пехоте и кавалерии не было никаких школ и не требовалось никаких экзаменов, а только обязательный 3-летний срок службы. Артиллерию и инженерные войска комплектовали фейерверкерами и унтер-офицерами из числа окончивших дивизионные (в артиллерии) и бригадные (в инженерных войсках) школы с 3-летним курсом обучения. После войны был предпринят ряд мер для развития грамотности нижних чинов.

Все войска и военные учреждения пополнялись офицерами из числа лиц: 1) окончивших военно-учебные заведения, 2) добровольно поступавших на службу нижних чинов, 3) нижних чинов, поступавших по набору.

Военно-учебные заведения подразделялись на специальные училища (Михайловское артиллерийское и Николаевское инженерное) и общие первого и второго класса. К первому классу относились Пажеский и 16 сухопутных кадетских корпусов, Дворянский полк и школа гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров; в них было по штату 150 пажей, 7010 кадетов, 120 подпрапорщиков и 108 кавалерийских юнкеров, а всего 7388 воспитанников. Второй класс составляли четыре кадетских корпуса и одно отделение, всего 900 воспитанников второго класса переходили в заведения первого класса.

Преподавание в корпусах разделялось на три курса: приготовительный (один год) и общий (пять лет); специальный курс (три года) предусматривался только в столичных корпусах для подготовки к поступлению в артиллерийские и инженерные училища и Военную академию. Корпуса были закрытыми заведениями, что способствовало развитию военного духа в воспитанниках с самого раннего возраста; в малолетние отделения поступали дети от 6 до 8 лет, а в прочие — не старше 12 лет. На каждые пять воспитанников приходилось по одному воспитателю и одному человеку прислуги. В корпуса принимались только дети дворян (лишь в два из них — дети военных и гражданских чиновников и других сословий), в пажи — дети военных и гражданских чинов первых четырех классов. Таким образом наши военно-учебные заведения должны были выпускать офицеров однородного состава не только по своему воспитанию и обучению, но и по происхождению.

Лучших воспитанников корпусов выпускали: окончивших курс по первому разряду — в гвардейскую пехоту прапорщиками или в армию поручиками; окончивших курс с меньшим успехом — в армию подпоручиками, а еще с меньшим — прапорщиками.

В год выпускали из военно-учебных заведений всего 520 человек, чего совершенно не хватало для всей армии. Поэтому главным источником кадрового пополнения оставалось производство в офицеры вольноопределяющихся по выслуге или определенного срока и в зависимости от образования или принадлежности к известному сословию; только в некоторых случаях требовалось испытание по особым программам. Хотя офицеры этой категории принадлежали к сословиям более или менее образованным, но все-таки их теоретическую подготовку следовало признать совершенно недостаточной.

Из лиц, поступивших по набору, лишь ничтожный процент выходил в офицеры, потому что слишком продолжительным был обязательный срок службы в звании нижних чинов (в гвардии — 10, в армии — 12 лет); при неграмотности нижних чинов желающих держать экзамен было немного, и большинство их затем оставались унтер-офицерами.

Из этих двух источников пополнения наша армия получила в 1852 г. 946 офицеров. Восточная война потребовала усиленного комплектования армии, почему пришлось предоставить значительные льготы по производству в офицеры вольноопределяющихся; таким образом число их начинает возрастать и в 1855 г. достигает 4476 человек. Ясно, что состав офицеров-льготников был в высшей степени неудовлетворителен. Во всеподданейшем отчете за 1856 г. между прочим сказано: «Означенные лица [офицеры] в огромном большинстве не получили никакого воспитания. При столь малом залоге доброй нравственности и достоинства сии кандидаты на офицерство, а с ними часто и юнкера лишены на продолжительных зимних стоянках не только средств к образованию, но даже физического безукоризненного упражнения своих телесных сил; почему коснеют в невежестве и, предаваясь стремлению грубых страстей, образуют окончательно ненадежных офицеров, доставляющих доныне обширное занятие комиссиям военных судов».

Ввиду такого печального положения дела в 1856 г. предпринимается ряд мер для усовершенствования системы подготовки офицеров. И уже к 1861 г. удается существенно сократить прилив в армию офицеров с плохой подготовкой, и число произведенных офицеров из военно-учебных заведений (667) превысило таковое из унтер-офицеров (603). Но оказалось, что при этом общее число ежегодно производимых офицеров далеко не покрывает их ежегодной убыли, составившей, например, в 1861 г. 2971 человек, и таким образом в армии должен был образоваться значительный недокомплект офицеров.

Офицерами с высшим военным образованием армия комплектовалась до Восточной войны из Военной академии и артиллерийского и инженерного училищ. Военная академия имела целью пополнять корпус офицеров Генерального штаба, давать руководителей государственных геодезических работ и распространять в армии военные познания вообще. В 1852 г. были предоставлены значительные преимущества находящимся на службе в Генеральном штабе и увеличено содержание офицеров, обучающихся в академии, что сразу повысило число желающих получить высшее образование (56 вместо девяти, изъявивших желание в 1851 г.). Курс в Военной академии был двухлетним, затем офицеры прикомандировались на год к образцовым войскам. Окончившие обучение по первому разряду получали следующий чин и, так же как и второразрядники, переводились в Генеральный штаб; окончившие по третьему разряду возвращались в свои части.

В 1855 г. Военная академия переименована в Академию Генерального штаба, а из офицерских классов обоих училищ созданы Михайловская артиллерийская и Николаевская инженерная академии. Развившееся после Восточной войны стремление офицеров к высшему образованию, при условии неограничения нормой приема в академии, быстро повысило число потребных для армии офицеров с высшим военным образованием.

Иррегулярные войска. Эти войска состояли их строевых частей, выставляемых казачьим населением и различными инородческими племенами Кавказского и Оренбургского краев.

Серьезную вооруженную силу представляли только казаки, у которых было 10 войск.

После Восточной войны правительство постаралось облегчить службу казаков и немедленно распустило по домам все мобилизованные для военных действий части, кроме кавказских. Затем состав и организация казаков подверглись некоторым изменениям.

Учреждено новое Амурское войско (1858–1860 гг.) из переселенных забайкальских казаков (до 20 тысяч душ обоего пола), добровольцев и солдат-штрафников из внутренней стражи (3359 человек), расселенное по берегам рек Амур и Уссури, в составе двух конных полков и двух пеших батальонов. Кавказское линейное и Черноморское войска образовали Кубанское и Терское войска. Дунайское и линейное Сибирское войска переименованы в Новороссийское и Сибирское; состав последнего увеличен. Таким образом, к 1862 г. образовалось 11 войск: Донское, Кубанское, Терское, Уральское, Оренбургское, Астраханское, Новороссийское, Азовское, Сибирское, Забайкальское и Амурское, которые должны были выставлять в военное время 891 сотню, 36,5 батальона и 29,5 батарей, а в мирное содержать на службе 475 сотен, 8,5 батальона и 17 батарей, всего 2170 офицеров и 80 992 казака.

Ввиду сокращения после Восточной войны числа регулярных эскадронов значение казаков в нашей кавалерии вообще увеличилось.

Иррегулярные части инородцев Кавказа и Оренбургского края в 1855 г. состояли из 121 офицера и 3532 нижних чинов; кроме того, Башкиро-мещерякское (с 1855 г. Башкирское) войско имело на службе 69 офицеров и 6855 нижних чинов.

К 1862 г. был увеличен состав частей в Закавказье, доведенный до 28,5 сотен и одной пешей дружины, в которых числилось 120 офицеров и 4187 нижних чинов.

Реформы в военном ведомстве. С окончанием ряда реформ, проводимых непосредственно после Восточной войны, численный состав русской армии к 1862 г. был нижеследующим:

Регулярная армия, войска Численность войск
в мирное время в военное время
действующие 520 922 644 117
резервные 81 460 390 278
запасные 173 534
местные 162 422 168 325
образцовые и учебные 1113 1113
особые части 32 662 32 362
Итого 798 579 1 410 029

Численность регулярной армии увеличивалась по штатам военного времени почти вдвое, причем действующие части возрастали на четверть, резервные — более чем в 4,5 раза, а запасные формировались вновь. Для пополнения этих трех категорий войск требовалось 605 тысяч солдат, а в запасе состояло всего 242 тысячи; приходилось набрать около 370 тысяч рекрутов, что должно было не только ослабить боевую силу армии, но и отразиться на жизни всего населения. В организации вооруженных сил, она имела еще значительные неудобства: резервные войска должны были и обучать рекрутов, и составлять резерв действующих частей; при переходе на военное положение приходилось формировать массу новых штабов и частей; налицо имелось слишком много войск небоевого назначения, из которых один только корпус внутренней стражи достигал 130 тысяч человек.

Ввиду такого положения дела Военное министерство, основываясь на всеподданнейшем докладе Д. А. Милютина от 15 января 1862 г., в том же году ходатайствовало о переустройстве вооруженных сил на следующих принципах: уменьшение нестроевых частей, не имеющих боевого назначения; доведение резервных войск до численности, требуемой в боевой обстановке; наличие кадров запасных войск и подготовленных к строю людей на случай пополнения рядов армии по штатам военного времени. Тогда же был образован соответствующий комитет, однако работа его продолжалась недолго и были лишь разрешены общие вопросы по организации пехоты и артиллерии; но Военное министерство приступило немедленно к реализации всех предложенных им мероприятий, и в течение 1862 г. был уже уменьшен состав армии. Вспыхнувший в 1863 г. польский мятеж заставил не только отказаться от сокращения войск, но и, наоборот, немедленно ввести в боевой состав несколько дивизий и вновь сформировать резервные части. К весне 1864 г. численность регулярных войск возросла до 1 136 975. Так как к концу лета мятеж был подавлен, в отставку уволили 74 тысячи и в отпуска 190 тысяч нижних чинов и приступили к продолжению реформ. К концу 1865 г. войска, дислоцированные в Европейской России, были переорганизованы и оставалось переформировать лишь местные войска в Польше, на Кавказе, в Сибири и Оренбургском крае.

Новая организация была опять в полном смысле слова неудовлетворительной, так как за короткое время при той же рекрутской системе пополнения армии запас не мог быть создан и даже уменьшился (к 1865 г. всего 122 408 человек); лишь несколько сократили количество местных (гарнизонных) войск, а число резервных войск, предназначенных исключительно для подготовки рекрутов, уменьшили до 80 батальонов и 56 эскадронов. Правда, этим избегалось формирование в военное время новых частей, но зато общее число тактических единиц при новой организации становилось меньше. Численность войск сообразно мирному времени все-таки увеличилась и к 1 января 1865 г. составляла по списку 31 704 офицера и 904 845 нижних чинов; в этом составе чины действующих войск составляли 78 %, а войск внутренней службы — только 12 %, между тем как ранее эти соотношения выражались цифрами 66 и 15 %. При переходе армии на военное положение требовалось 237 тысяч нижних чинов, а следовательно, недоставало около 115 тысяч.

В следующее пятилетие, 1865–1870 гг., Военное министерство заботилось исключительно о сокращении численности армии в мирное время. К началу 1870 г. по спискам числилось всего 683 246 нижних чинов, но политические события в Европе совсем не соответствовали такому ослаблению русских вооруженных сил. Поэтому уже в 1871 г. пришлось увеличить набор рекрутов до 6000 душ (вместо 4000) и довести мирный состав армии до 733 761 нижних чинов.

К 1871 г. состав регулярных войск был нижеследующим.

Пехота: 47 дивизий, восемь стрелковых бригад и 48 линейных батальонов. Дивизии имели четыре полка — всего 188 полков, из которых 16 по четыре, а остальные по три батальона. Стрелковые бригады состояли из четырех батальонов, 4-ротного состава. Все пехотные и линейные батальоны состояли из четырех линейных и одной стрелковой рот. Всего было полевых батальонов 669.

Кавалерия: 10 дивизий, в которых состояло 56 полков — четыре кирасирских, 20 драгунских, 16 гусарских и 16 уланских; всего 224 эскадрона (по четыре в полку).

Артиллерия: 47 пеших бригад, по четыре батареи 8-орудийного состава; всего 234 батареи с 1872 орудиями; восемь конноартиллерийских бригад из 18 батарей со 108 орудиями; восемь парковых бригад с 30 артиллерийскими парками.

Инженерные войска: пять саперных бригад из 10 саперных батальонов, шесть понтонных полубатальонов, шесть военно-телеграфных и два инженерных парков и одна саперная рота.

Крепостные войска: восемь полков и пять отдельных батальонов; всего 25 батальонов пехоты и 59 крепостных артиллерийских рот (в военное время 91).

Резервные войска: 80 отдельных резервных пехотных батальонов, 56 резервных эскадронов (частью сведенных в шесть резервных бригад), четыре резервные артиллерийские бригады по три батареи, две резервные конноартиллерийские бригады по две батареи и четыре резервных саперных батальона. Эти войска имели назначением подготовку рекрутов для всей армии как в мирное, так и в военное время; только саперные части по своим служебным обязанностям почти соответствовали полевым войскам.

Войска внутренней службы: 70 губернских, один горнозаводский батальон и 603 уездные команды.

Казачьи войска: Донское, Кубанское, Терское, Астраханское, Оренбургское, Уральское, Сибирское, Семиреченское, Забайкальское и Амурское. Отдельные полки: Иркутский и Енисейский. По штатам военного времени казаки выставляли: 31 батальон, 933 сотни и 26 конных батарей, всего 3980 офицеров и 177 099 казаков. На действительной службе находились 10 батальонов, 289 эскадронов и сотен и 15 батарей, всего 1771 офицер и 63 218 казаков.

Инородческие войска: одна с четвертью дружина, 37 эскадронов и сотен, всего 132 офицера и 5612 нижних чинов.

Всего, считая с казаками, инородцами и запасными нижними чинами, в армии было 1 440 918 нижних чинов. Офицеров числилось по списку 24 788 и не хватало до штатов мирного времени 1052, а военного времени — 6000. Запаса офицеров не было и предполагалось покрыть его возвращением из отставки переводом из других ведомств (где служило много офицеров) и производством из достойных унтер-офицеров.

Надо заметить, что в регулярной армии уже не было состава нижних чинов с прежними продолжительными сроками службы. Начиная с 1863 г. приемный возраст рекрутов — от 21 до 30 лет. Срок службы определялся для поступивших ранее 8 сентября 1859 г. — в 20 лет, из них 15 действительной службы и 5 лет в бессрочном отпуску, а для поступивших позже этого дня — в 15 лет, из них 12 лет действительной службы и 3 года в бессрочном отпуску. С 1864 г. этот закон был распространен на корпус внутренней стражи и местные артиллерийские и инженерные войска; в том же году нижних чинов кавказских войск, в награду за покорение Кавказа, велено после 15 лет службы увольнять прямо в отставку. В 1868 г. постановили увольнять в бессрочный отпуск поступивших до 8 сентября 1859 г. после 13 лет службы сроком на 7 лет, а поступивших после — после 10 лет службы сроком на 5 лет.

Одной из важнейших мер по организации армии надо считать произведенную Военным министерством капитальную реформу всех военно-учебных заведений, ибо она резко отразилась на комплектовании корпуса офицеров и оказывала на него существенное влияние.

Собранный по высочайшему повелению комитет для выработки основных идей реформы решил, что военное образование не может начинаться с детского возраста. Ввиду этого комитет предложил следующие меры:

1) отделить специальные классы от общих и образовать из первых специальные заведения (военные училища);

2) в заведениях со специальными классами поставить молодежь в условия военного времени и тем подготовить ее к требованиям действительной службы;

3) в заведениях с общими классами отменить фронтовые занятия как не соответствующие возрасту воспитанников, заведения эти именовать военными гимназиями;

4) уменьшить как число воспитанников, так и самих военно-учебных заведений, а освободившиеся денежные фонды направить на учреждение юнкерских училищ и на усиление общеобразовательных реальных заведений.

Эти меры, по нашему мнению, следует признать не особенно удачными, и, если можно так выразиться, именно проведением их в жизнь было положено «огражданивание» русских офицеров. Если во время войны и были обнаружены крупные несовершенства в корпусе наших русских офицеров, то их причины следовало искать, конечно, не в существовании кадетских корпусов, которые были великолепны, ибо способствовали воспитанию воинского духа и его главнейшего элемента — воинственности в молодежи начиная с детского возраста. Если более зрелого возраста кадеты, по мнению комитета, не могли проникнуться требованиями военной службы под руководством неудовлетворительных воспитателей, то следовало обратить внимание на подбор педагогического персонала.

Созданием военных училищ, куда должны были поступать гимназисты, т. е. молодежь гражданского воспитания, никоим образом нельзя было удовлетворить требования действительной службы. Если в кадетских корпусах молодежь не роднилась с настоящей солдатской жизнью, то все-таки благодаря особому режиму достигалась военная подготовка как организма, так и духа; в новых военных училищах прежде всего надо было неподготовленный к военной службе, сырой материал обрабатывать с самого начала и в то же время приготовлять его к офицерской службе; было совершенно невозможно сделать юнкеров настоящими солдатами, и таким образом офицеры, выпускаемые из училищ, становились чуждыми и далекими солдатам. Если бы с закрытием кадетских корпусов было признано необходимым после окончания курса военной гимназии направлять молодых людей хоть на один год в строевые части для ознакомления с солдатской службой, то эта мера искупила бы в некоторой степени отказ от чисто воинского воспитания молодежи в детском возрасте; но и это было упущено.

В течение 1863–1870 гг. Военное министерство выполнило все предначертания комитета, и мы получили нижеследующую организацию военно-учебных заведений. Заведения со специальным курсом: четыре военных училища — Павловское, Константиновское и Александровское пехотные и Николаевское кавалерийское; заведения со специальным и общим курсом — Пажеский и Финляндский корпуса; заведения с общим курсом — 12 военных гимназий и приготовительный пансион при Николаевском кавалерийском училище. По штату полагалось всего 4970 воспитанников, а состояло по списку к 1 января 1871 г. 5690; из последнего числа в военных училищах числилось 1085 юнкеров. В среднем за 1863–1869 гг. ежегодно из военных училищ выпускали по 464 офицера.

Педагогический персонал по сравнению с 1861 г. уменьшился во всех учебных заведениях на одну треть, причем было принято много гражданских воспитателей (на 176 офицеров приходилось 237 гражданских чинов); вдвое сократился состав нижних чинов и прислуги. Вместе с тем расходы на содержание воспитанников увеличились: в 1855 г. каждый кадет стоил 384 руб., а в 1870 г. каждый юнкер — 658 руб., и военный гимназист — 419 руб. Воспитанники каждого военного училища составляли батальон, а военных гимназий — только учебные классы, позднее разделенные по возрастам.

Высшее управление военно-учебными заведениями было сосредоточено в Главном управлении военно-учебных заведений, подчиненном военному министру. Для ближайшего сношения всех учебных заведений с ведомствами, для которых заведения подготовляют кадры, академии Генерального штаба, артиллерийская и инженерная, а также артиллерийские и инженерные училища подчинены непосредственно своим главным управлениям, а аудиторское училище передано в ведение генерал-аудитора Военного министерства.

Сокращение выпусков из военно-учебных заведений побудило ускорить развитие юнкерских училищ, существовавших уже в 1863 г. при четырех штабах корпусов, и к началу 1871 г. мы уже имели 11 пехотных, два кавалерийских, два смешанных и одно казачье юнкерских училищ; всего в 16 училищах полагалось по штату 2670 пехотных, 270 кавалерийских и 405 казачьих обучающихся, а к 1 января 1871 г. состояло по спискам до 85 % этого штатного числа. В 1869 г. выпущено с правами производства в офицеры 641, а в 1870 г. — 829 юнкеров.

Согласно положению об юнкерских училищах, они подчинялись начальникам штабов округов. Учебный курс состоял из двух классов: младшего (общего) с общеобразовательными предметами и старшего (специального) с такими же и еще военными. Хотя поступление в училище не было обязательным, но вольноопределяющиеся могли быть производимы в офицеры только после сдачи выпускного экзамена или по окончании курса.

В 1868 г. для подготовки детей офицеров и чиновников в юнкерские училища были преобразованы в «военные прогимназии» весьма недолгое время просуществовавшие «военные начальные школы», заменявшие собой возникшие из военных кантонистов «училища военного ведомства». К 1871 г. таких прогимназий было 10 со штатом в 3000 воспитанников, налицо в них было 2254.

С преобразованием военно-судной части явилась необходимость иметь подготовленных для занятия должностей в этом ведомстве офицеров. В 1866 г. учреждены «офицерские классы» из двух курсов для выпуска штаб- и обер-офицеров для военно-судной части. В следующем году эти классы были переименованы в Военно-юридическую академию, в которую могли поступать офицеры, прослужившие в строю не менее двух лет. Остальные — не менее четырех лет. Ежегодный прием был ограничен 25 вакансиями.

В казачьих войсках произошли серьезные реформы. При образовании Туркестанского военного округа в состав его вошла южная часть земель Сибирского войска; в 1867 г. из поселений двух полков Сибирских казаков, вошедших в состав вновь образованной Семиреченской области, было образовано особое Семиреченское казачье войско, с подчинением его командующему войсками Туркестанского военного округа. Вследствие покорения Кавказа и изменения границы с Турцией утеряли свое боевое значение пограничных Азовское и Новороссийское войска, которые и были упразднены в 1868 г.

Успехи, достигнутые Пруссией в войнах 1866 и 1870–1871 гг., в значительной степени объясняются введением в этом относительно небольшом государстве уже с начала XIX столетия принципа общеобязательной воинской службы. К сожалению, наше Военное министерство, предпринявшее после неудачной для нас Восточной войны 1853–1856 гг. последовательный ряд реформ всей системы вооруженных сил, не озаботилось проведением в жизнь принципа общеобязательной воинской службы тотчас после отмены крепостного права. Только в 1870 г. приступили к разработке этого важного вопроса и образовали две комиссии: одну для составления положения о личной воинской повинности и другую — для составления положения о запасных, местных, резервных войсках и государственном ополчении.

После утверждения 1 января 1874 г. устава о воинской повинности призыв новобранцев был совершен на новых основаниях, заключающихся в следующем: воинская служба обязательна для всего населения государства; денежный выкуп или замена охотниками не разрешаются; воинская служба признана почетной, потому что к несению ее не допускаются лица, лишенные всех прав состояния. Воинская служба установлена двух видов: 1) поступление на действительную службу и затем состояние на запасе и в ополчении; 2) зачисление прямо в ополчение. Вопрос о виде службы решается жребием, к которому призывается каждый русский подданный один раз в жизни — в тот год, когда ему к 1 января исполнилось 20 лет.

Общий срок службы 15 лет, после чего все зачисляются в ополчение до 40-летнего возраста; до того же возраста числятся в ополчении и прямо в него зачисленные. Сроки действительной службы и состояния в запасе следующие: 1) для лиц, не имеющих льгот по правам образования — на действительной службе шесть и в запасе девять лет; 2) для пользующихся правами образования — на действительной службе от шести месяцев до четырех лет и в запасе — до завершения 15-летнего общего срока службы. Кроме того, были предоставлены широкие льготы по семейному и даже имущественному положению. Для населения отток мужчин на воинскую службу был не очень обременителен, ибо ежегодно из числа всех призываемых к ней поступало не более четвертой части. Освобождались от воинской службы только священнослужители всех вероисповеданий, православные псаломщики и окончившие духовные училища, а также лица, физически неспособные к военной службе и малорослые (менее 2 аршин и 2,5 вершка)[55].

К сожалению, эта новая система пополнения вооруженных сил не могла дать свои плоды ко времени наступления войны 1877–1878 гг., и потому запас, состоявший из лиц, взятых по рекрутским наборам, оказался совершенно недостаточным при потребовавшемся развитии вооружения. Всего к 1 ноября 1876 г. состояло нижних чинов в армии 722 193 и в запасе 752 305, а всего 1 474 498, что было недостаточно для переведения армии на военное положение.

Одновременно с преобразованием системы пополнения армии солдатами было решено вообще изменить организацию вооруженных сил на основании принципов усиления полевых и образования кадров резервных и запасных войск; вместе с тем предполагалось преобразовать и развить войска местные, а также организовать государственное ополчение. На самом деле, хотя Военное министерство и приложило энергию для осуществления реформ в 1870–1876 гг., но успело сделать лишь следующее: в 1872 г. сформированы в пеших артиллерийских бригадах 5-я и 6-я батареи; в 1873 г. упразднены резервные батальоны в ожидании общей реформы тыловых войск, но кадры мирного времени образованы не были; в 1874 г. полки Кавказской гренадерской и пяти армейских пехотных дивизий приведены в 4-батальонный состав и сформирована новая армейская 41-я дивизия; в 1875 г. преобразована кавалерия и конная артиллерия (казачьи полки включены в состав кавалерийских дивизий); в 1876 г. гвардейские пехотные полки приведены в 4-батальонный состав; дана новая организация крепостной артиллерии; сформированы некоторые запасные артиллерийские части и часть армии сведена в корпуса (гвардейский корпус образован еще в 1874 г.).

При всех этих спешных мерах не были устранены главнейшие недочеты: отсутствие запаса офицеров и недостаток запаса обученных солдат; разнородность состава офицеров и неудовлетворительная подготовка большей его части, не прошедшей курс обучения в военно-учебных заведениях высшего разряда, т. е. в военных училищах; неопытность старшего командного состава в руководстве большими войсковыми силами, так как у нас не было организации выше дивизий; несовершенство и разнообразие вооружения как пехоты, так и артиллерии; неудовлетворительное снаряжение как отдельного бойца, так и войсковых единиц.

Балканский театр

Политическая обстановка. В наших вековых отношениях к Турции неизменно существовали два стремления: к освобождению единоверных нам народов от мусульманского владычества и к обеспечению себе выхода из Черного моря в Средиземное через проливы Босфор и Дарданеллы. Первое из этих стремлений — чисто идейное, оно навеяно нам с той минуты, когда Древняя Русь приняла от византийских греков православие. Второе стремление было также более чем естественным для могущественного государства, искавшего выходы к открытым морям и океанам.

Первым из правителей России, ясно и твердо поставившим задачу выхода к берегам Черного моря, был Петр Великий. Екатерина II, унаследовавшая заветы Петра, рядом своих войн обессилила Турецкую империю, и с этих пор Россия сделалась грозой для турок. Однако после Екатерины II практическое, реальное стремление России к овладению проливами заметно ослабевает и уступает место чисто идейному, бескорыстному побуждению — помогать братьям, единоверным славянам, православным грекам и вообще всем христианам Турции. Можно утверждать, что державы Европы всегда относились с полным равнодушием к интересам христиан, порабощенных турками. В то же время всякое заступничество за христиан со стороны России всегда признавалось Европой как честолюбивый и воинственный замысел.

В 30-х гг. в Англии зарождается опасение возможности умаления ее политического и торгового значения на Востоке, и мало-помалу перед ней возникает призрак грозного нашествия России на Индию; как консервативные, так и либеральные вожди англичан считали, что решительное противодействие России на Босфоре является единственным средством спасти Индию.

Вмешательство Европы в наше вековое и преемственное от Византии заступничество перед Турцией за христиан — вмешательство, преследовавшее не бескорыстное отношение к интересам этих христиан, а только вражду к России — было вполне оценено турками и привело к еще большему угнетению православного населения. Турция тех времен не может быть рассматриваема как государство; это был поголовно вооруженный народ — целая армия, которая, создав оружием свою монархию, расположилась в ней на широких квартирах и жила в течение столетий реквизициями с порабощенного населения. Когда же благодаря Англии турецкая администрация получила легкую и соблазнительную возможность делать займы, то необходимость уплаты процентов побуждала турок доводить свои реквизиции, т. е. налоги, до безумных размеров. И турки выжимали все соки из православного населения, чувствуя за собой поддержку в Англии.

Поощряемые английской дипломатией, к концу царствования Николая I турки, как известно, игнорировали самые справедливые требования России, что и повело к Восточной войне и осаде Севастополя.

Первым из христианских народов, восставших против оттоманского ига, были сербы, населявшие Боснию и Герцеговину. Они были порабощены лишь в конце XV в., когда высшие классы перешли в магометанство, а все остальное христианское население (кметы), лишенное гражданских прав, было обложено громадными податями.

В 1875 г. жители Невесинского округа прогнали сборщиков податей, а сами укрылись в Черногории. Сперва, по ходатайству Черногорского князя Николая, Порта согласилась на амнистию повстанцев, но часть их после возвращения тут же засадила в тюрьмы. Тогда жители Невесины ушли в горы, и это послужило началом восстания всей Герцеговины; оставались спокойными лишь округа, пограничные с Черногорией, сдерживаемые князем Николаем по настоянию России. Однако довольно долго герцеговинцы не предпринимали решительных действий, а, продолжая вооружаться в горах, ограничивались требованием выслушать их претензии. Туркам не стоило труда удовлетворить эти требования, но у них тогда уже возникла идея втравить в разгоравшуюся борьбу Сербию и Черногорию, чтобы, разгромив их, подавить всяческий соблазн к выражению недовольства остальных славянских народностей.

28 июня первое вооруженное столкновение закончилось отступлением двух турецких таборов из Невесины. В конце июля герцеговинцы обложили крепость Требинье и другие укрепленные пункты, и восстание распространилось по всей Боснии.

Россия находилась в официальном союзе с Германией и Австрией, и поэтому, казалось бы, ей нетрудно было добиться единодушного дипломатического воздействия на Порту великих держав, но Австрия пожелала предварительно убедиться в том, что в Турции не будут созданы независимые славянские области. Это показывает, насколько Австрия игнорировала идейные интересы славян. Установив согласие между державами Тройственного союза относительно совместного воздействия на Турцию и заручившись поддержкой Англии, Франции и Италии, представители союзных государств обратились к Порте с рекомендацией погасить очаг восстания мягкими мерами, послав в Герцеговину чрезвычайного комиссара, и допустить для переговоров с повстанцами международную комиссию из консулов.

Шесть консулов, прибыв в Герцеговину, тщетно пытались убедить инсургентов разойтись по домам, но так как те соглашались вступить в переговоры с турецким комиссаром Сервером-пашей только при условии ручательства Европы в том, что Порта исполнит свои обещания, то миссия консулов оказалась безрезультатной.

Турки отлично поняли, что западные державы готовы и дальше продолжать бесплодные дипломатические переговоры, и для успокоения Европы обнародовали 30 ноября 1875 г. фирман, обещавший населению всего государства ряд гуманных преобразований, однако не распространявшихся на лиц, нарушивших долг верности султану.

Так как Австрия более других держав была заинтересована в прекращении смуты, то на Венский кабинет возложили выработку плана умиротворения. Этот план был изложен в циркулярной ноте графа Андраши от 18 декабря 1875 г. В нем шла речь о следующих реформах: 1) полная религиозная свобода, 2) уничтожение откупной системы сбора податей, 3) расходование денежных средств, получаемых от прямых налогов в Герцеговине и Боснии, на надобности этих областей и под контролем местного населения, 4) учреждение комиссии из равного числа христиан и мусульман для наблюдения за введением преобразований, как прежде обещанных Портою, так и тех, на целесообразность которых ныне указывали державы, 5) улучшение положения сельского населения.

Недостаток этого плана состоял в том, что в нем не было даже намека на какое-либо принуждение Порты в случае ее отказа. С одобрения Франции, Италии и Англии (недовольной тем, что не было испрошено предварительно ее мнение) нота была передана Порте 19 января 1876 г.

Турецкое правительство нотой от 1 февраля ответило, что принимает предложения держав, объявило амнистию инсургентам и обнародовало предполагаемые реформы. Между тем восстание перекинулось и в Болгарию, в селения Филиппопольского и Татар-Базарджикского округов.

Александр II прибыл в Берлин, и здесь 1 мая тремя канцлерами (Горчаков, Бисмарк и Андраши) был подписан Берлинский меморандум, заключавший проект реформ в турецких областях, не касающийся их статус-кво и не имевший никаких практических результатов.

Английское министерство Дизраэли не только не пожелало присоединиться к Берлинскому меморандуму, но и явилось защитником интересов Турции. Несмотря на наши уступки, английская эскадра получила приказ идти в Дарданеллы. Таким образом, англичане сами поощряли воинственность, как бы ручаясь за безопасность Константинополя. Такое коварство англичан заставило Францию и Италию, а затем и Германию с Австрией отказаться от наших предложений.

Волнение славян на Балканском полуострове продолжало шириться, стягивая в свою орбиту и мусульман. 24 апреля в Салониках мусульмане убили французского и немецкого консулов, после чего туда прибыли военные суда западных держав. В Константинополе усилилось влияние партии «молодой Турции», ставившей своей задачей возрождение Турции собственными силами, без вмешательства Европы; ей удалось сместить визиря и шейх-уль-ислама, а 18 мая свергнуть султана Абдул-Азиса как потворщика интересам европейских кабинетов. Провозглашенный султаном Мурад V по настоянию младотурок решил крутыми мерами загасить христианский бунт, служивший поводом вмешательства Европы. Прежде всего были усмирены болгары, причем вырезано до 15 тысяч душ и сожжено много селений; но тогда поднялись Черногория и Сербия.

Под давлением европейских держав князья Милан и Николай пытались сдерживать народное движение, но, во-первых, впечатление от турецких зверств в Болгарии, а во-вторых, непопулярность Милана в своей стране заставили последнего, вопреки настояниям России, 20 июня перейти с армией турецкую границу. Командующим сербской армией был известный русский отставной генерал Михаил Григорьевич Черняев.

Вообще с момента начала войны с Турцией Сербии и Черногории, несмотря на все стремление государя решить восточный вопрос мирным путем, почва для такого решения начинает ускользать. Тем не менее Александр II после своей поездки в Эмс и встречи с императором Францом Иосифом в г. Рейхсштадте решает не вмешиваться пока в борьбу, но и не позволить Турции в случае успеха (а он был несомненен) изменить статус Сербии и Черногории, а в отношении Боснии, Герцеговины и Болгарии настоять на реформах, предложенных Берлинским меморандумом. Австрия согласилась воспретить туркам доставить войска через порты Клек и Каттаро.

Сербская милиция, не способная противостоять турецким регулярным войскам, была отброшена на свою территорию. 11 августа князь Милан обратился к державам с просьбой остановить наступление турок и содействовать заключению перемирия. Англия занимает активную позицию в деле умиротворения и предлагает Турции заключить месячное перемирие. Россия считает целесообразным собрать в Константинополе конференцию для восстановления прочного мира.

Между тем в Константинополе борьба с восставшими христианами (райей) объявлена священной. На место султана Мурада возведен его брат Абдул-Гамид, и 2 сентября Порта как победительница представила послам меморандум с унизительными условиями мира с Сербией. Этот меморандум не был одобрен державами, и почин в дела умиротворения переходит к Англии, но ее посол только ведет бесплодные переговоры. Тогда в середине сентября Россия обратилась в Лондон и Вену с предложением: «Если Порта отвергнет предъявленные ей условия мира, то занять Боснию австрийскими, а Болгарию русскими войсками; соединенной эскадре всех держав произвести демонстрацию к Босфору». Англия высказалась против занятия нами Болгарии и категорически отвергла производство демонстрации. К этому времени нам стало известно, что Англия и Австрия вступили в тайное соглашение с целью «втянуть Россию в единоборство с Турцией». Естественно, что все дальнейшие переговоры Англия затягивала, а между тем Сербия находилась в отчаянном положении.

3 октября государь собрал в Ливадии совещание с участием наследника цесаревича, министра финансов Рейтерна, князя Горчакова, графа Игнатьева, графа Адлерберга и генерала-адъютанта Милютина, на котором было решено:

1) немедленно отправить графа Игнатьева в Константинополь;

2) настаивать на скорейшем созыве конференции в Константинополе, а если она в течение 2–3 недель не состоится или не будет удачной, то отозвать нашего посла и приступить к мобилизации армии не позже начала ноября; мобилизация эта не означает решения воевать, но должна побудить Турцию проявить уступчивость;

3) в случае войны начать ее немедленно небольшими силами, невзирая на зимнее время года;

4) заключить конвенцию с Румынией и добиться если не союза, то дружественного нейтралитета со стороны Австрии;

5) цель зимнего похода ограничить занятием лишь Болгарии как залога удовлетворения наших требований, после выполнения которых Портой прекратить оккупацию области.

21 сентября турки перешли в наступление и разбили при Дюнише сербскую армию, открыв себе путь на Белград. Князь Милан по телеграфу молил государя о спасении, и 18 октября графу Игнатьеву было поручено объявить Порте, что «в случае если она в двухдневный срок не примет перемирия на шесть недель или два месяца, то наше посольство выедет из Константинополя и дипломатические сношения будут прерваны». Это решение государя заставило Порту немедленно согласиться на заключение двухмесячного перемирия.

Одновременно с объявлением своего решения Порте государь лично заявил английскому послу о своих миролюбивых намерениях: «России приписывают намерения завоевать Индию и овладеть Константинополем. Может ли быть что-либо нелепее этого? Первое предположение совершенно невозможно; что же касается до второго, то я снова повторяю, что это чуждо моим желаниям и намерениям. Даже в том случае, если бы русским войскам для побуждения Порты к уступкам пришлось занять часть Болгарии, занятие это будет лишь временным». Однако Англия продолжала относиться к нам все так же враждебно и втайне поощряла Порту к сопротивлению требованиям держав.

Долготерпение государя начало истощаться, и 29 октября, принимая в Москве дворян и горожан, он сказал: «Желаю весьма, чтобы мы могли прийти к общему соглашению. Если же оно не состоится и я увижу, что мы не добьемся таких гарантий, которые обеспечивали бы исполнение того, что мы вправе требовать от Порты, то я имею твердое намерение действовать самостоятельно и уверен, что в таком случае вся Россия отзовется на мой призыв, когда я сочту нужным и честь России того потребует. Уверен также, что Москва, как всегда, подаст в том пример. Да поможет нам Бог исполнить наше святое призвание».

Вопрос мира или войны зависел теперь всецело от того, насколько настойчиво и согласно будут действовать в смысле побуждения Порты к исполнению требований России все представители европейских держав на конференции в Константинополе, открывшей заседание 29 ноября. Однако 11 декабря турецкий министр иностранных дел объявил, что султан только что даровал своей стране конституцию, чем обеспечил благоденствие всех своих подданных христиан. 8 января конференция прекратила работу, причем графу Игнатьеву удалось только добиться продолжения перемирия между Турцией и княжествами с 20 декабря по 17 февраля.

Таким образом к началу 1877 г. окончательно выяснилось, что Россия не может рассчитывать на поддержку Европы в воздействии на Турцию, но вместе с тем, по-видимому, державы не желали и предоставлять ей свободы действий; в сущности Англия и Австрия, как сказано выше, желали только втравить Россию в единоборство с Турцией, но твердо решили заранее не допустить ей использовать свой вероятный успех, достигнутый оружием.

Составлением Лондонского протокола от 19 марта Россия сделала последнюю попытку заставить султана дать обязательства относительно реального улучшения правового положения его христианских подданных. Порта отвергла Лондонский протокол, объявив об этом циркуляром от 29 марта высокомерным и вызывающим тоном. Дальнейшие переговоры с Портой были не совместны с достоинством и честью России. Государь немедленно повелел прервать дипломатические сношения с Турцией, и 7 апреля князь Горчаков поставил иностранные правительства в известность, что нашим войскам повелено перейти границу Турции. 12 апреля объявлен высочайший манифест о войне и уведомлена о том Турция.

В заключение можно сказать, что политическая обстановка к моменту открытия нами военных действий сложилась для нас в высшей степени неблагоприятно. После предоставления России Лондонским договором 1871 г. права строить военные суда в Черном море Англия обеспокоилась тем, что мы станем пробиваться к Средиземному морю и проложим себе путь к проливам через Балканы, где встретим плохо организованную и сравнительно слабую турецкую армию и полное сочувствие нам единоплеменных и единоверных народов. Для противодействия таким нашим стремлениям Англия заблаговременно составила весьма искусный план действий: с наступлением критического момента вооружить Турцию за ее счет и по дорогой цене английскими средствами, позаботившись даже об искусственном усилении преград на Балканском полуострове (Дунай и Балканы); к началу войны создать для нас такую обстановку, чтобы как можно больше истощить энергию и материальные средства России, и при успехе нашей армии лишить Россию всех результатов побед ее оружия, в то же время широко вознаградив Англию.

Таково было наше неудовлетворительное политическое положение в отношении главного оппозиционера нашего в решении восточного вопроса — Англии, но обстановка ухудшалась тем, что и другие европейские державы оказались против нас.

Австрия вступила в соглашение с Англией, решив также использовать наши вероятные успехи в вооруженной борьбе с Турцией, во-первых, для территориальных приобретений (Босния и Герцеговина), и во-вторых, для ограничения прав и прерогатив балканских славянских народов, являвшихся для нее опасными как для державы наполовину славянской, но в которой славянам предназначено играть пассивную, подвластную и даже приниженную роль. Германия, руководимая Бисмарком, совершенно забыла об оказанных ей Россией колоссальных услугах в 1866 и 1870–1871 гг.; наоборот, дальновидный политик теперь-то и хотел воспользоваться случаем прежде всего обессилить Россию войной, к которой она не была подготовлена, и тем задержать дальнейший рост ее могущества; кроме того, сочувствуя Австрии, Бисмарк надеялся ее облагодетельствовать и тем заставить забыть страшные раны, которые еще так недавно нанесла Австрии Пруссия. Что касается Франции и Италии, то их роль в европейском концерте была второстепенной; первая еще не оправилась после погрома 1870 г. и имела своим врагом не только Германию, но и Англию; вторая если и понимала всю невыгоду для нее усиления Австрии на Балканском полуострове и Средиземном море, то была не в состоянии оказать этому какое-либо противодействие.

Театр войны

Турция соприкасалась с Россией через Румынию, на протяжении 450 верст, но удобной для нашего вторжения была полоса длиной в 200 верст.

Европейский театр войны с Турцией был важнейшим и в политическом, и в стратегическом отношениях. Его границы составляли: с севера и северо-востока — Венгрия, Трансильвания и Россия; с востока — Черное море; с юга — Босфор, Мраморное море, Дарданеллы и Эгейское море; с запада, от залива Лагос — Родопские горы, Рылодаг, Каралаг, Радомирские горы, Западные Балканы и Сербия. Он захватывал 5000 кв. м с 10 млн населения, но главные операции велись в Западной Болгарии, Румынии и Добрудже, на площади в 2000 кв. м, с 4 млн населения, протяженностью в 500 верст с севера на юг и такой же с запада на восток. На этом пространстве находились две преграды — р. Дунай и Балканский хребет, пересекавшие все пути наступления. Весь театр можно разделить на четыре части: Румыния, Придунайская Болгария, Балканский хребет и Забалкание.

Румыния на всем пространстве военных действий представляла низменную равнину с достаточным орошением и изобилием леса. Климат вполне благоприятный для здоровья. Плотность населения достигала 2000 жителей на 1 кв. м. Недоставало ржи и овса и совсем не было гречихи, поэтому войска нуждались в подвозе как продовольствия, так и фуража. Из путей сообщения имели значение:

1) железная дорога Унгени — Яссы — Текуч — Галац — Бухарест — Журжево (против Рущука) длиной 610 верст, неудовлетворительной постройки, узкоколейная, с незначительным подвижным составом; на ней Галац являлся главным узлом сообщений с Россией;

2) железная дорога Бендеры — Галац, которая не была достроена к началу войны, но все-таки по ней производились воинские перевозки;

3) грунтовые дороги Скуляны — Яссы, участок шоссе до Фокшан, Плоешти — Бухарест — Журжево длиной 440 верст; река Прут представляла некоторую преграду, не имея бродов и с болотистой долиной; два моста — у Скулян и Унгени.

Река Дунай имела троякое значение: как преграда, как прикрытие и как затрудняющая сообщения. Потяженность от Железных Ворот до устья — 775 верст. Скорость течения до 4 верст в 1 час; глубина не менее 10 футов; ширина 350 сажен — 1,5 версты; разлив — до 10 верст; половодье вследствие таяния снегов в Карпатах и на Балканах — с апреля до июня и даже до половины июля, как было в 1877 г., и в июле — августе — во время таяния снегов в Альпах; ледоход с декабря по февраль включительно. Удобных переправ от Калафата до Рени — 2. От г. Исакчи Дунай разделяется на три рукава. Турки имели на правом берегу крепости Видин, Никополь, Рущук, Туртукай и Силистрию и броненосную флотилию, поэтому они обладали полной возможностью активно оборонять реку.


Общий ход военных действий на Балканах


Вообще Румыния как база для наступления в Турцию была неудовлетворительной: 1) имела необеспеченные фланги — Австрия и Черное море, на котором господствовал турецкий флот; 2) перед нею находилось серьезное препятствие, удобное для обороны с противоположного берега; 3) неудовлетворительные пути сообщения; 4) недостаток в местных средствах продовольствия.

Придунайская Болгария, кроме находящихся на северо-востоке Бабадага и Добруджи, расположена на северных склонах Балканских гор. Будучи весьма гористой близ Балканского хребта, она холмиста только в направлении к северу и даже равнинна у самого Дуная. Бабадаг представляет собой частью болотистую низменность, частью степи (пастбища), а Добруджа — безводную и безлесную равнину. Восточная часть Болгарии, от линии Рущук — Осман-Базар, покрыта большей частью лесом (Дели-Орманским); северо-западная часть, от той же линии до р. Тимок (Сербия) — равнина, обильно орошаемая реками, покрытая полями, садами и виноградниками; юго-западная часть — лесистая гористая местность.

Население западнее линии Рущук — Елена и в Добрудже состояло из православных болгар, а восточнее — из турок, татар и черкесов. Население (весьма редкое) Бабадага было смешанное: из всех народностей Балканского полуострова и русских раскольников и запорожцев. Болгары относились к нам как к своим освободителям, а мусульмане были настроены враждебно, но проявляли свою враждебность только в Восточной Болгарии, где благодаря близости сильных крепостей и большому количеству турецких войск они чувствовали возможность поддержки. Вражда среди населения значительно затрудняла действия наших войск: едва мы занимали какое-нибудь селение, болгары начинали притеснять и грабить мусульман; как только мы его оставляли и в него приходили турки, так начиналось обратное явление — грабеж и притеснение, а часто и кровавая расправа с болгарами. Нашей кавалерии постоянно приходилось отвлекать свои силы на охрану болгарского населения. Все это усложняло военные действия. При наступлении наших войск начиналось поголовное бегство мусульманского населения, при наступлении турок — болгарского.

Главное занятие жителей Западной Болгарии составляло земледелие; урожаи пшеницы, кукурузы и ячменя были настолько велики, что местных средств могло бы вполне хватить для обеспечения продовольствием армии в 300–400 тысяч человек, но мы до войны на это не рассчитывали, а во время ее либо не пользовались этими средствами, либо расхищали богатейшие запасы без всякой системы. Вообще болгарское население оказалось настолько зажиточным и живущим в таком достатке, что наши войска, наслышанные об ужасах и страданиях братьев-славян, были крайне удивлены тем, что русский крестьянин был гораздо менее обеспечен материально, чем болгарин.

Расквартирование войск встречало большие затруднения, особенно в предгорьях Балкан; только в больших городах и их окрестностях были обширные и хорошие постройки. Штаб главнокомандующего, например, весь поход до Балкан размещался в палатках и кибитках.

Пути сообщения были многочисленны, особенно в направлении от Дуная к Балканам, но грунтовые дороги делались во время ненастья непроходимыми, а шоссейных было мало и притом весьма непрочных. Вообще все пути для движения масс артиллерии и войсковых тяжестей были неудобны и, несмотря на постоянный их ремонт, оказывались все-таки неудовлетворительными.

Важнейшие шоссе Протяженность версты

Рущук — Разград — Осман-Базар — Котел…110

Рущук — Бела — Тырново и далее перевал

Елено-Твардицкий…130

Габрово-Шипкинский…140

Систово — Тырново и далее к Шипке…120

Никополь — Плевна — Ловча и далее

Троян…100

Орханиэ…125

Лом-Паланка — Берковац…65

Плевна — Бела…85

Осман-Базар — Тырново — Ловча — Яблоница…190

Кроме крепостей на Дунае, оборона Придунайской Болгарии была основана на существовании четырехугольника крепостей-лагерей:

Шумла…60

Варна(приморская)…100

Рущук…20

Оборона усиливалась на севере укреплениями Туртукая и на западе — временным укрепленным лагерем у Разграда.

Балканский хребет, протяженностью 560 верст при средней ширине 16–60 верст, преграждает все пути в Забалканье и представляет серьезное препятствие для наступления от Дуная к Константинополю. Северные склоны пологи и лесисты, а южные круты, скалисты и местами обрывисты. Отдельные вершины в средней части хребта достигают 7600 футов; вообще же средняя высота хребта в западной части (до р. Большой Искер) — от 1000 до 6399 футов, в средней части (до горного узла Сливно) — 4500 футов и в восточной части — около 2500 футов. Снег на высоте перевалов появляется в конце сентября, а тает в июне. Вообще Балканы суровы и непроходимы, но имеют много перевалов, из которых главнейшими в направлении с запада на восток являются следующие:

Берковацкий на шоссе Лом-Паланка — София;

Орханийский, или Арбо-Конакский, на шоссе Плевна — София; восточнее его имеется несколько вьючных горных троп;

Троянский на дороге Ловча — Карлово;

Розалитский, или Калоферский, на дороге Сельви — Калофер; Троянский и Калоферский перевалы лежат на высоте до 6000 футов;

Шипкинский, или Св. Николая, на главном пути из Рущука и Систова в Андрианополь, на шоссе, на высоте 3900 футов;

Травненский, Хаинкиойский и Твардицкий перевалы, пролегающие по весьма плохим колесным дорогам и выводящие к Адрианополю, так же как и Сливнинский перевал — на вьючной тропе;

Котельский на шоссе из Осман-Базара через Котел в г. Ямболь.

Все дороги, пролегавшие по этим перевалам, выходили у южной подошвы хребта на один продольный путь от Софии к Сливно и Бургасу.

До войны Балканский хребет считался вообще гораздо более непроходимым, чем оказался на самом деле, и в этом отношении ошибались не только мы, но и турки, которые считали некоторые перевалы совершенно недоступными для войск, а между тем мы провезли через них артиллерию. Переход через Балканы в зимнее время считался европейскими стратегами совершенно немыслимым, но выносливость русского солдата и железная воля и энергия таких русских полководцев, как Гурко и Скобелев, блистательно опровергли это ходячее мнение.

Что касается Забалканья, этот участок театра войны между Балканами, Черным, Мраморным и Эгейским морями ограничен с востока Родопскими горами, Рылодагом, Карадагом и Радомирскими горами; вообще он горист, за исключением Софийской котловины, р. Марицы и равнины, составляющей окрестности самого Константинополя.

Главный путь наступления к Константинополю шел по шоссе Белград — Константинополь, через Софию, Филиппополь и Адрианополь, длиной, считая от Цариброда, 560 верст; к Адрианополю же выходило шоссе от Рущука через Котел и Ямболь. Забалканье прорезывалось железной дорогой из Константинополя на Софию, доведенной до станции Белово, протяженностью 450 верст; от этой магистрали отходили ветви: от станции Тырново — Сейменли на Ямболь (90 верст) и от станции Демотики на Деде-Агач (100 верст).

Из обзора театра войны видно, что при условии господства турецкого флота на Черном море Россия могла наступать на Константинополь только через Румынию, которая и должна была явиться базой военных действий. Дальнейший путь наступления должен был пролегать западнее четыреугольника крепостей, и кратчайшими направлениями являлись: Рущук — Осман-Базар — Ямболь (170 верст) и Систово — Тырново — Шипка — Казанлык (130 верст); пути более западные, на Софию, были слишком кружными.

При таких условиях наше наступление получало следующие стратегические невыгоды: 1) весьма короткая база в Румынии, угрожаемая с правого фланга и тыла Австрией и с левого фланга Турцией; 2) длинная операционная, а затем и коммуникационная линия, требовавшая большого наряда войск для своей защиты; 3) необходимость подвоза запасов из России, что при длинной коммуникационной линии и неудовлетворительном состоянии путей сообщения в Румынии и Болгарии доставляло большие затруднения и могло замедлять ход операций.

В отношении того, насколько нам был известен театр войны, можно сказать, что хотя на этот раз мы располагали несравненно большими сведениями, чем в прошлые войны с Турцией, но все-таки, вследствие замкнутости турок как народа малокультурного и чуждавшегося европейцев, не только в нашем главном штабе, но и в австрийском не было достаточно точных и подробных карт и описаний Балканского полуострова. В результате этого нашей армии пришлось встретиться с большими затруднениями как при разного рода движениях и боевых действиях, так и при организации довольствия и дислокации войск.

Вооруженные силы противоборствующих сторон

Турецкие войска. Организация турецкой сухопутной армии по прусской ландверной системе, разрабатывавшейся с 1839 г., была установлена в 1869 г. с расчетом выполнения ее в полной мере к 1878 г. Полевые войска состояли из следующих категорий:

1) низам (полевые и местные войска: крепостная и береговая артиллерия, пехотные роты; всего 165 рот и один эскадрон) — по штатам 192 тысячи человек; 150 тысяч должны были состоять на службе и 60 тысяч в отпуску (ихтиат), призываемых в военное время; пехота служила четыре года, артиллерия и кавалерия — пять лет; срок службы вообще 6-летний; его заканчивали, числясь в отпуску;

2) редиф (резервные войска) — по штатам 192 тысячи человек; 1-й класс состоял из солдат низама, зачисляемых в него на три года, и всех лиц в возрасте 20–29 лет, освобожденных от службы в мирное время; 2-й класс состоял из тех же лиц, зачисляемых в редиф еще на три года; в мирное время содержались лишь очень слабые кадры, в военное формировались отдельные части войск всех родов оружия; запасы оружия и обмундирования были достаточные; к началу войны числилось 190 тысяч человек;

3) мустахфиз (ополчение) состоял из лиц, прошедших службу в редифе и числившихся в этом разряде еще восемь лет; кадров и запасов в мирное время не имелось; численность к началу войны — 300 тысяч человек;

4) заптиэ (жандармы), несшие полицейские обязанности; в мирное время — 20 тысяч, в военное — 30 тысяч человек;

5) вспомогательные (иррегулярные) войска из азиатских племен, албанцев, черкесов (баши-бузуков) — или придававшиеся к полевым войскам, или составлявшие гарнизоны (национальная гвардия);

6) египетские войска — по штатам мирного времени 65 тысяч человек и 150 орудий; было выставлено во время войны 12 батальонов, четыре батареи и шесть эскадронов.

Воинскую повинность несло только мусульманское население, дававшее ежегодный приток к низам 37,5 тысячи новобранцев в возрасте 20–26 лет. По недостатку финансовых средств очень много необученных зачислялись прямо в редиф. Соответственно числу армейских корпусов (два в европейских и четыре в азиатских владениях) вся территория империи разделялась на шесть округов комплектования; в каждом формировались 24 батальона, 24 эскадрона, 14 полевых батарей с 84 орудиями и одна саперная рота; кроме того, некоторое число батальонов редифа обоих классов. Гвардейский корпус комплектовался со всей территории.

Всего по штатам в семи корпусах низама состояло: 187 батальонов, 145 эскадронов и 630 орудий, а вместе с другими войсками число батальонов должно было достигать 573, но на войне было выставлено до 740 батальонов.

Штатная числительность: батальона (табора) — 774 бойца, эскадрона — 143 коня, батареи (шесть орудий) — 110 человек и 117 лошадей; в действительности, так как никакого запаса для пополнения частей не было, батальоны имели 250 и даже 100 человек. Формирования батальонов в полки, бригады, дивизии и корпуса не существовало, а составлялись случайные отряды различных тактических соединений по усмотрению старших начальников-пашей (генералов).

Пехота имела ружья: Генри (Пибоди)-Мартини (334 тысячи шт.), калибра 4,5, с прицелом на 1800 шагов, ими вооружено было 70 % пехоты; и Снайдера (325 тысяч), калибра 5,77, с прицелом на 1300 шагов. Кавалерия была вооружена магазинным ружьем Генри-Винчестера (39 тысяч), калибра 4,3, с прицелом на 1300 шагов. Имелись 20 тысяч револьверов, 828 полевых и 800 крепостных орудий, огромный запас снарядов и патронов (по 500–1000 на винтовку), регулярно пополняемый по заказам из Америки. Снаряды: граната с ударной трубкой, шрапнель с дистанционной и картечь.

Высший командный состав армии был плох. Командование всеми вооруженными силами не было сосредоточено в одних руках. Планы войны утверждались султаном после согласования с тайным советом и передавались главнокомандующему или непосредственно, или через военного министра. Генеральный штаб состоял из 130 офицеров, но только несколько человек получили образование при европейских армиях. Интендантства не существовало; госпитальная часть была не подготовлена; обозов, кроме вьючных, не было, и войска пользовались обывательскими подводами, что часто делало их неспособными к наступлению.

Офицерский состав был очень плох; до 10 % его прошло курс военных школ, а остальные набраны из солдат, знавших только уставы и часто неграмотных; лишь артиллеристы и инженеры, прошедшие курсы обучения в артиллерийско-инженерных училищах, имели хорошую подготовку. Состав унтер-офицеров был хорош, так как приобретение этого звания уже давало возможность попасть и в офицеры. Турецкий солдат был дисциплинированным, очень выносливым и крайне умеренным в пище; кроме того, турецкие войска вообще были фанатично воодушевлены идеей борьбы за веру, султана и свое господство в империи.

Тактическая подготовка войск была слаба. Упорство в бою, умение отсиживаться за окопами, хорошее вооружение и отличное снабжение патронами и шанцевым инструментом позволяли туркам великолепно обороняться. Лучшим родом войск была артиллерия, потом пехота и гораздо слабее кавалерия, как регулярная, так и иррегулярная; первая потому, что была плохо организована и сидела на плохих конях, а вторая, утратившая дух наездничества, была способна только грабить, стрелять с коня и уклонялась от столкновений с врагом.

Полевая турецкая армия была значительно расстроена войной 1876 г. с княжествами Сербией и Черногорией, а также подавлением восстания в Герцеговине, и ее боевая сила к октябрю того же года не превышала 200 тысяч человек. После нашего ультиматума от 19 октября турки лихорадочно усиливают состав армии и к весне 1877 г. достигают больших результатов: 540 батальонов, 143 батареи и 147 эскадронов, что составляло регулярных войск 406 тысяч человек с 858 полевыми орудиями, распределенных так:

Численность, тыс. человек, по источникам Русским Турецким
В Европейской Турции Боснии, Герцеговине, Албании, Эпире, Фессалии и на острове Крит 90 132
Для защиты Дуная
В Бабадагской области 9,65
В Восточной Болгарии 87,75
В Западной Болгарии 53,05
Всего 150,45 186
В Балканах, за ними и в Константинополе 39,7 36
В Азиатской Турции 126 140
Иррегулярных войск 70
Итого 476,15 494

Турецкий флот. К началу 1877 г. состоял из 22 броненосных и 82 неброненосных судов, 763 орудий и 15 тысяч человек команды. Дунайская эскадра насчитывала пять броненосных канонерок, четыре винтовые шхуны и три транспорта с 22 орудиями и 640 членами команды. Хотя этот флот не представлял серьезной боевой силы, но вместе с коммерческими транспортными судами мог перевозить до 35 тысяч турецких войск. Кроме того, Дунайская эскадра, действуя энергично, могла причинить нам немало затруднений при переправе через Дунай, позволяя туркам вести оборону реки активно.

Румынская армия. Начиная с 1866 г. избранный князем Карл Гогенцоллерн усердно обустраивает вооруженные силы своего государства по прусскому образцу:

1) постоянная армия (срок службы 4 года) с резервом (срок службы 4 года),

2) территориальная армия: пехота — доробанцы (срок службы 6 лет) и кавалерия — калараши (срок службы 5 лет), с резервом (срок службы 3 года), 3) ополчение для сельских общин и национальная гвардия для городских; 4) милиция. В милицию входили все лица в возрасте 21–29 лет, не зачисленные в ряды армии, и в возрасте 29–37 лет, все ранее отчисленные из армии. В ополчение зачислялись поголовно все лица в возрасте 37–46 лет.

Комплектование армии перед войной было далеко не закончено, но в общем могли быть выставлены: действующих войск — 20 тысяч человек и территориальных — 32 тысячи человек, что составляло 52 пехотных батальона, четыре батальона инженерных войск, 24 батареи со 144 орудиями и 40 эскадронов; они сводились в четыре пехотные дивизии и четыре кавалерийские бригады и могли образовать два корпуса; в каждой дивизии был один артиллерийский полк в три батареи, а шесть батарей составляли корпусную артиллерию; пехотная бригада состояла из шести батальонов (один постоянный полк и два полка доробанцев); к некоторым бригадам добавлялось по одному стрелковому батальону. Пехота постоянных войск была вооружена ружьями системы Пибоди, доробанцы — ружьями систем Крынка и Дрейзе. Орудия были стальные, крупповские, скорострельные; только 40 из них медные; имелся запас в 100 медных полевых орудий, заряжаемых с дула.

Румынская армия была еще слишком молода и, несмотря на воодушевление войной против турок, еще не годилась для самостоятельных и решительных действий; можно сказать уверенно, что эта армия могла побеждать турок (их лучшие войска), только сражаясь плечом к плечу с русскими. Румынские офицеры хотя и обладали европейским лоском, но также нуждались в некоторой поддержке и направлении своих действий.

Вооруженные силы России. Пехота. 48 дивизий — три гвардейские, четыре гренадерские и 41 армейская. Дивизии состояли из четырех полков, полки гвардии, части гренадер и шесть армейских дивизий — из четырех батальонов, остальные из трех батальонов; всего 192 полка — 616 батальонов; 8 стрелковых бригад по четыре батальона и 34 линейных батальона; всего пехоты 682 батальона. Батальоны в 3-батальонных полках и часть линейных состояли из пяти рот: четыре линейные и одна стрелковая: все остальные батальоны состояли из четырех рот. Состав рот в военное время: в 3-батальонных полках — 84 ряда, в 4-батальонных полках — 108 рядов. Число штыков: в полку 3-батальонном — 2520, в полку 4-батальонном — 3456; в дивизии из 12 батальонов — 10 080, в дивизии из 16 батальонов — 13 824; на самом деле и в 16-батальонной дивизии было не более 13 500 штыков. Вместе с унтер-офицерами и нестроевыми в дивизии насчитывалось всего нижних чинов: 13 284 и 17 152.

Кавалерия: 19 дивизий — две гвардейские в составе четырех кирасирских, шести легких и двух казачьих полков; 14 армейских, каждая в составе одного драгунского, одного уланского, одного гусарского и одного казачьего полков; одна кавказская, драгунская дивизия в составе четырех полков; две казачьи дивизии, каждая в составе четырех полков; всего 80 полков — 237 эскадронов и 130 сотен, кроме того, четыре эскадрона инородцев. Регулярные полки имели по четыре эскадрона, а казачьи — по шесть сотен. Во взводе эскадрона и сотни насчитывалось по 16 рядов. Число сабель: в эскадроне — 149, в сотне — 151.

Пешая артиллерия: 1) 48 бригад по числу и роду пехотных дивизий; состав бригады: шесть батарей по восемь орудий; из них в гвардии все орудия 9-фунтовые; в остальных бригадах — три первые батареи с 9-фунтовыми и три последние батареи с 4-фунтовыми орудиями; в состав кавказских бригад входили шесть горных батарей с восьмью орудиями каждая, возимыми на вьюках; 2) две отдельные горные батареи по восемь орудий и 3) Туркестанские и Сибирские части в составе 11 батарей по восемь орудий. Всего 301 батарея с 2408 орудиями. Орудия запряжены шестью лошадьми. На каждое 9-фунтовое орудие полагалось по полтора зарядных ящика четырехколесных, запряженных шестью лошадьми, или по три двухколесных ящика с троечной запряжкой. Большинство батарей имело старого образца двухколесные ящики.

Конная артиллерия: регулярные пять гвардейских и 22 (из них одна конногорная) армейских батарей; иррегулярных одна гвардейская и 20 армейских казачьих батарей; всего 48 батарей с 304 орудиями. В военное время казачьи войска давали еще 18 батарей с 112 орудиями. Все регулярные и большая часть казачьих батарей имели шесть 4-фунтовых орудий, запряженных шестью лошадьми. На каждое орудие полагалось по одному зарядному ящику четырехколесному или по два двухколесных.

Всего полевой артиллерии было 367 батарей с 2824 орудиями, что составляло на 1000 штыков 4,1 орудия и на 1000 сабель от 4 до 5,2 орудия.

Артиллерийские парки. Война застала армию при самом начале парковой организации; поэтому парки были сформированы из существовавших кадров по самым различным системам при полном разнообразии состава, количества и конструкции повозок; на орудие и ружье каждой дивизии приходилось совершенно различное число снарядов и патронов.

Осадная артиллерия: 1-й, 2-й и Кавказский осадные парки; первый в 400, а последний в 230 осадных орудий. Кадров парки не имели и получили личный состав из крепостной артиллерии.

Инженерные войска: 15 с четвертью саперных батальонов, девять военно-телеграфных парков, шесть понтонных батальонов, два осадных инженерных парка, два полевых инженерных парка и одна гальваническая рота. Все эти части были распределены на четыре саперные и одну кавказскую саперную бригады. Во время войны сформированы еще два железнодорожных батальона и две минные роты. Понтонный батальон мог соорудить мост для переправы войск без обозов в 146–172 сажен, для войск с обозом — в 128–135 сажен и для переправы осадной артиллерии — в 100–114 сажен. Телеграфный парк мог вытянуть линию в 100 верст с шестью станциями. Полевой инженерный парк имел запас шанцевого инструмента на 12 пехотных дивизий и 12 саперных рот, но в весьма ограниченном количестве. Осадный парк был рассчитан на осаду четырех крепостей.

Корпусной организации до 1874 г. не было; в том году был сформирован гвардейский корпус; одновременно с приказом о мобилизации в 1876 г. сформировано шесть корпусов: 7, 8, 9, 10, 11 и 12-й, каждый в составе двух пехотных и одной кавалерийской дивизий. Боевая сила корпуса: 24 батальона (20 160 штыков), 18 эскадронов и сотен (2562 сабли), 96 пеших и 12 конных орудий. При каждом корпусе состояло два дивизионных подвижных лазарета, два дивизионных летучих парка и один конноартиллерийский полупарк. На довольствии числилось 35 294 человека и 8490 лошадей; повозок — 1197. В конце февраля 1877 г. сформировано еще девять корпусов: 1–6, 13, 15-й и Гренадерский; последний в составе трех дивизий; остальные — двух или трех пехотных и одной кавалерийской дивизии. Остались нераспределенными по корпусам 10 пехотных и три кавалерийские дивизии, а также все стрелковые и инженерные войска и казачьи части, не вошедшие в состав кавалерийских дивизий.

Крепостные тыловые войска. Пехота: 24 батальона, обращенные за время кампании в 61 батальон; артиллерия: сформированы во время войны 41 батальон и 10 рот.

Резервные войска. Поскольку они не имели ни кадров, ни запасов, их пришлось пополнять из крепостной и местной пехоты, а больше всего ратниками ополчения. Всего за время войны сформированы 144 батальона, 71 батарея и одна понтонная рота.

Местные войска: в мирное время 29 местных батальонов и 644 команды; за время войны число их возросло до 134 батальонов и 675 команд.

Запасные войска. Пехота. Никаких кадров не было, и только предполагалось формировать 199 батальонов, по одному на каждый пехотный полк и каждую стрелковую бригаду. Во время войны было сформировано 152 батальона по восемь офицеров и 83 нижних чинов постоянного состава для обучения людей и по 500 нижних чинов для пополнения действующих войск. Офицеров брали из местных, крепостных и даже полевых войск, а нижних чинов — из новобранцев и ратников.

Кавалерия. Состояло 56 запасных эскадронов, в гвардии они входили в состав своих полков и сводились в одну бригаду при мобилизации; в армии они составляли семь запасных бригад; каждый эскадрон в мирное время выезжал лошадей для своего полка; в военное время он формировал для пополнения один конный и один пеший эскадрон по 20 рядов во взводах.

Артиллерия. В пешей артиллерии запасных частей не было, и ко времени мобилизации сформировано 11 батарей, а позднее еще 14; точно так же были сформированы три запасные конные батареи. Передовой артиллерийский запас полагался в размере 10 % людей и 5 % лошадей по отношению к численности всей артиллерии в армии; кроме того, 10 % орудий, 5 % зарядных ящиков и 5 % холодного и огнестрельного ручного оружия. Склады артиллерийских припасов находились в пяти, а позднее в шести местных парках.

Инженерные войска. Во время войны было сформировано выделением из полевых саперных батальонов четыре с половиной батальона.

Военно-врачебные заведения. В мирное время в 83 госпиталях и 592 лазаретах имелось 56 021 место. К началу войны насчитывалось 58 военно-временных госпиталей на 24 780 кроватей. В течение войны в Дунайской армии было 64 военно-временных госпиталей на 40 820 кроватей. Дивизионных лазаретов было сформировано 25, каждый на трех офицеров и 80 нижних чинов; при лазарете была предусмотрена рота носильщиков в 209 человек, взятых из состава соответствующей дивизии.

Войска иррегулярные. Кроме частей, перечисленных в составе регулярных дивизий, выставлено за войну 130 конных сотен, 12,5 пеших дружин инородческих войск.

Государственное ополчение. В нем состояли все не числившиеся в войсках лица, способные носить оружие, в возрасте от 21 до 40 лет. Комплектование ополчения не было еще закончено, но предполагалось иметь до 600 тысяч ратников, из которых на пополнение резервных, местных, крепостных и запасных войск было взято 170 тысяч ратников.

Вооружение. На вооружении пехоты состояли ружья трех систем: Карле 113 317 винтовок, Крынка — 383 382 и Бердана — 247 130 в войсках и 230 000 в запасе. Первые две системы имели калибр в 6 линий, прицел на 600 шагов у рядовых линейной пехоты и на 1200 у унтер-офицеров и всех стрелков. Ружье Бердана имело калибр в 4,2 линии и прицел на 1500 шагов. Скорость стрельбы из ружья Крынка составляла до 12 выстрелов в минуту, из Бердана — до 20 выстрелов. Дальность боя обоих ружей не была использована, потому что масса пехоты имела прицел лишь на 600 шагов, а досягаемость Бердана была на 2100 шагов. Число патронов из расчета на одно ружье: на бойцах — 60, в патронных ящиках при частях — 60 и в парках около 62.

Драгуны имели укороченные винтовки Крынка со штыками и шашки, вторая шеренга и улан — карабины Крынка, а первая шеренга — пики; кроме того, у всех были сабли. Гвардейская кавалерия имела такие же образцы ружья Бердана; драгунскими же винтовками Бердана были вооружены драгуны армейских кавалерийских дивизий, прибывших на театр войны позднее. У казаков в составе действующих войск были укороченные драгунские винтовки Бердана, у остальных — разнообразное вооружение. Инженерные войска имели укороченные винтовки Крынка.

В техническом отношении ружье Карле, так называемое игольчатое, было несовершенным, так как заряжалось бумажными патронами, размокавшими от дождя; им были вооружены пять пехотных дивизий на Кавказе и линейные батальоны. Ружье Крынка имело весьма плохой механизм для выбрасывания гильз после выстрела, что не только замедляло скорость стрельбы, но иногда и прекращало ее. К сожалению, перевооружение винтовкой Бердана только что началось, и ее перед войной получили гвардия, четыре гренадерские и девять армейских пехотных дивизий. Поэтому при формировании действующей армии вся пехота, кроме стрелковых батальонов, оказалась вооруженной системой Крынка, и только во время войны гвардия, гренадеры и две армейские дивизии прибыли с ружьями Бердана. Таким образом можно считать, что если наша винтовка Крынка и не уступала по качеству турецкому ружью Снайдера, то была много хуже по дальности, меткости и скорострельности ружья Пибоди. В особенности же невыгодным было лишение большой массы бойцов возможности производить стрельбу далее 600 шагов.

Полевая артиллерия имела три калибра: 9-фунтовый в 4,2 дюйма с дальностью при стрельбе гранатой до 1500 сажен; 4-фунтовый в 3,42 дюйма с дальностью до 1200 сажен и горный 3-фунтовый в 3,00 дюйма с дальностью до 700 сажен. Снаряды были также трех видов: граната с ударной трубкой в 27 и 14 фунтов действовала удовлетворительно по каменным и деревянным постройкам, но слабо по войскам и была совершенно безопасной для земляных прикрытий. Были еще переделанные гранаты из «шарох», действовавшие много хуже; шрапнель с 220 и 118 пулями, с дистанционной трубкой действовала очень хорошо по открытым и закрытым войскам, но имела ограниченную дальность, всего 800–900 сажен. Дистанционные трубки для дальности до 1100 сажен были доставлены позднее, но и с ними можно было стрелять не далее 2 верст. Картечь действовала только на 200 сажен. Снарядов на орудие возилось, в зависимости от калибра орудия и конструкции зарядных ящиков, от 125,5 до 158 на орудие. Вообще наши полевые орудия по своей досягаемости значительно уступали турецким полевым дальнобойным и иногда бывали лишены возможности состязаться с ними.

Снаряжение. Пехотинцы носили в ранцах запасы продовольствия (сухарей и соли на три дня), одежду и патроны общим весом до 2 пудов; шанцевый инструмент возили в обозе, и на роту полагалось 10 лопат, 24 топора, три мотыги, три кирки и один лом.

В кавалерии вес вьюка с седлом достигал 3,5 пуда, что с весом вооружения и всадника составляло 9 пудов; снаряжение кавалериста следовало признать слишком тяжелым. Шанцевого инструмента имелось по восемь лопат и восемь топоров на эскадрон; у казаков его не было совсем.

Войсковой обоз. Перед войной обоз переформировывался и находился в переходном состоянии. Летом 1876 г. постройка повозок нового образца была приостановлена в целях приведения в порядок обоза старого образца, что тоже завершить не удалось, и в войсках при мобилизации повозок не хватало. Только специальный обоз артиллерии и инженерных войск был оборудован согласно штатам. В общем войсковой обоз был собран из разнокалиберных повозок, частью старого, частью нового образца, был крайне тяжел и неповоротлив; обыкновенно он отставал на много верст.

Обоз полковой был довольно многочисленным; к дивизионному обозу причислялись летучие парки, передвижные лазареты, провиантские и штабные повозки. Корпусного обоза не существовало. Общеармейский обоз был весьма значителен и разнообразен.

Тактическая подготовка русских войск. Неудачный опыт предшествующей нашей войны 1853–1856 гг. и уровень военного дела в Европе и Северной Америке заставили нашу армию работать в новых направлениях, указываемых современным состоянием военного искусства, и можно принять за факт, что в период от Крымской кампании до войны 1877–1878 гг. было сделано много, но, конечно, последняя война застала нашу армию во многих отношениях слишком неподготовленной.

Прежде всего было крайне трудно создать приемлемый корпус офицеров. Военные училища могли обеспечивать кадрами лишь гвардию и специальные войска; основной же корпус офицеров в числе около 25 тысяч состоял из окончивших курс юнкерских военных училищ (10 тысяч) и произведенных из юнкеров (15 тысяч). Такой офицерский состав еще мог удовлетворять требования старой линейной тактики, но совершенно не подходил к условиям ведения боя, основанного на огневой тактике, явившейся следствием разработки нарезного и скорострельного оружия.

Подготовка офицеров во время прохождения службы посредством ведения тактических занятий только начинала прививаться и была затруднена расквартированием огромной части войск по обывателям, отсутствием помещений для офицерских собраний и полковых библиотек. Тем не менее в некоторых округах в 70-е гг. занятия эти велись в частях войск под руководством офицеров Генерального штаба, но только на планах и картах, а не в поле.

Влияние высшего командования на тактическую подготовку войск вообще зависело от степени его образования; в этом отношении существовало два направления: одно — со стороны сторонников старой школы, которые продолжали, вопреки новейшим требованиям, отстаивать линейность, сомкнутость, равнение рядов, красоту и картинность парадов и маневров; другое — со стороны лиц, усвоивших новые требования военного искусства, обладавших высшим военным образованием, старавшихся поднять одиночную подготовку бойца в смысле его самостоятельности и степени адаптации к обстановке, усовершенствовать маневрирование войск в поле и в особенности стрельбу (учения с боевыми патронами). Второе направление не могло одержать победу над первым вследствие рутины, и поэтому тактическая подготовка командного состава в общем отставала от современных требований военного искусства.

Подготовка к ведению собственно боя находилась в переходном состоянии. Строевой пехотный устав предусматривал лишь правила перестроений и движений; только в 1874 г. были даны указания об атаке; такое ограниченное содержание устава несколько восполнялось особой инструкцией для полевых занятий войск издания 1871 г., но и она не могла служить подспорьем для руководителей, усвоивших одну лишь старую линейную тактику. Для боя в цепь рассыпались только стрелковые роты батальонов, а остальные наступали в две линии сомкнутого строя; допускалось размыкать ряды и ложиться. Хотя стрельбой занимались, и довольно усердно, и с 1871 г. она проверялась смотрами, но преимущественно преследовалось обучение стрельбе в цель на дистанциях не далее 600 шагов, и совсем не применялся массовый огонь с тактической целью. При отказе от дальнего огня и скорострельности не допускалась стрельба одиночным огнем из сомкнутого строя.

В общем относительно тактической подготовки пехоты можно сказать, что, несмотря на усовершенствование техники ручного огнестрельного оружия, мы смотрели на огневой бой как на вспомогательное средство и главным считали удар холодным оружием; в огневом бою полное предпочтение отдавалось стрельбе залпами из сомкнутых строев, а одиночный огонь стрелковых цепей считался лишь добавлением к нему. Окопное дело было поставлено весьма неудовлетворительно, так как пехота, лишенная шанцевого инструмента, оказывалась не в состоянии окапываться.

Кавалерия имела во главе талантливейшего кавалериста, великого князя Николая Николаевича Старшего, занимавшего в 1865 г. должность генерал-инспектора кавалерии, предъявлявшего ей новые, вполне правильные требования, но было невозможно быстро искоренить прежние привычки и взгляды. Тактическая роль кавалерии на поле сражения считалась, на основании опыта последних войн, почему-то умалившейся, и стремились восполнить ее значение стратегической деятельностью, но все эти требования прививались туго, несмотря на руководящие приказы великого князя и производимые им маневры. В общем наша кавалерия, отказавшаяся от нанесения ударов на поле сражения, несмотря на то что была вполне подготовлена к сомкнутому конному бою, не была достаточно сильна и в разведывательной деятельности, главным образом из-за непонимания и незнания этого искусства как старшими кавалерийскими начальниками, так и высшим командованием армии. Для спешенных действий кавалерия была подготовлена, но уланы и гусары имели неудовлетворительное вооружение. Огромная масса казаков, влитая в действующую армию, не оправдала возлагавшихся на них надежд, отчасти потому, что их растаскивали по полкам, сотням и штабам, а также и потому, что командный состав казаков был неудовлетворителен. Во всяком случае, наша, как регулярная, так и иррегулярная кавалерия, превосходила во всех отношениях турецкую и в сущности соперницы не имела.

Мобилизация и сосредоточение русской армии в пределах Бессарабии[56]

Мобилизация войск совершалась постепенно, в зависимости от того, насколько усложнялась политическая обстановка. В августе 1876 г. думали ограничиться мобилизацией всего двух корпусов; однако вскоре осознали ничтожность средств, с которыми предполагала Россия выступить. В ноябре 1876 г. последовала мобилизация 20 пехотных дивизий; в 1877 г. разновременно было мобилизовано еще 16 пехотных дивизий и сформировано 52 резервных батальона. В 1878 г. мобилизация коснулась уже почти всех местных и вновь сформированных резервных и запасных войск.

Отсутствие заранее выработанного мобилизационного плана вызвало некоторую задержку с прибытием на места как запасных, так и целых войсковых частей; однако это не повлекло за собой никаких серьезных последствий. Но здесь необходимо отметить, что Россия впервые производила сосредоточение к границам войск при широком пользовании железными дорогами. Причем мобилизация отличалась большой длительностью и продолжалось до середины 1878 г., когда Берлинский конгресс совершенно устранил вероятность какого-либо нового столкновения.

Это была первая мобилизация, производимая хотя и не по всесторонне разработанному, но достаточно широко составленному плану, и коснулась она не только действующих и запасных войск, но и резервных[57], местных и крепостных.

С усложнением политической обстановки мобилизация получала все больший размах и затрагивала резервные, запасные, местные и иррегулярные войска.

Во второй половине 1878 г. русская армия имела следующий состав:

а) действующие войска: пехота — 192 полка (616 батальонов), 32 стрелковых и 43 линейных батальонов; 16 батальонов казачьих войск; регулярной кавалерии — 224 эскадрона, казаков — 688 эскадронов и сотен; артиллерии — 292 пеших, 26 конных, 36 казачьих и 10,5 горных батарей; инженерных войск, кроме парков — 15,5 саперных, восемь понтонных, четыре железнодорожных батальона;

б) тыловые войска — 339 батальонов, 71 батарея, 41 батальон крепостной артиллерии и 675 местных команд;

в) запасные войска — 152 батальона, 56 эскадронов, 28 батарей.

Состав действующей армии и место ее сосредоточения были установлены не сразу, а изменялись в зависимости от хода дипломатических переговоров и выяснения сил турецкой армии. Значительное усиление армии произошло уже после объявления войны, когда в состав ее, кроме 8, 9, 11 и 12-го корпусов, были еще включены 13, 14 и 4-й.

Действующую армию вначале было намечено сосредоточить в средней и южной частях Бессарабии, а также вдоль железных дорог в южной части Подольской и в северо-западной части Херсонской губерний, при наличии трех корпусов в первой линии, в окрестностях Кишинева. В общем армия должна была занять по фронту и в глубину свыше 200 верст. Затем намеченная дислокация подверглась изменениям из-за необходимости дать войскам лучшие в санитарном отношении стоянки, для более удобного перехода через границу и, наконец, для сосредоточения к станциям железных дорог некоторых частей войск на смотры государя.

Настроение у бойцов было воинственное; войска довольно много занимались строевыми занятиями, хотя с практической стрельбой дело долго не налаживалось и, по-видимому, многие части не успели даже пройти установленного сокращенного курса стрельбы.

Одновременно производилось спешное усиление обороноспособности берегов Черного моря. Для противодействия десантам были сформированы 7-й и 10-й корпуса, занявшие побережье. Усиливались укрепления и вооружение Севастополя, Очакова и Керчи, строились батареи у Поти; всюду заготовлялось минное заграждение. Наконец, в целях активной обороны берегов, было признано необходимым иметь быстроходные паровые суда, вооруженные шестовыми минами.

Когда война стала уже неизбежной, Александр II пожелал лично напутствовать войска на подвиг освобождения славян. 8 апреля 1877 г. государь, в сопровождении наследника цесаревича, выехал из Петербурга и утром 10-го прибыл в Жмеринку, где произвел смотр 5-й пехотной дивизии с ее артиллерией. В тот же день, после смотра войск у Бираулы, государь обратился к офицерам с такими словами: «Пред вашим отправлением в поход я хочу вас напутствовать. Если придется сразиться вам с врагом, покажите себя в деле молодцами и поддержите старую славу ваших полков. Есть между вами молодые части, еще не бывшие в огне, но я надеюсь, что они не отстанут от старых и постараются сравняться с ними в боевых отличиях. Желаю вам возвратиться скорее и со славой. Прощайте, господа!»

С такими же воодушевляющими словами государь обращался к офицерам на смотрах у Тирасполя и Унгени, где Александр II простился с русской армией в последний раз, сказав в конце своей речи: «Храни вас Бог. Поддержите честь русского оружия!»

Вступление действующей армии в Румынию, ее развертывание на Дунае и подготовка к главной переправе

В марте 1877 г. русская действующая армия занимала район: г. Сороки — пограничное местечко Скуляны — румынская граница до местечка Кубей — станция Раздельная — г. Балта — г. Сороки. В конце марта часть войск была придвинута ближе к границе и расположена на тесных квартирах.

День перехода границы Румынии был определен окончательно только 30 марта, когда военный министр телеграфировал главнокомандующему: «Государь император изволил назначить 12 апреля днем объявления войны и перехода наших войск через границу, если до того времени не будет какой-либо перемены в обстоятельствах. Предположение это следует пока хранить в тайне. Повеление о дополнительной мобилизации последует 3 апреля».

Согласно поставленной цели — подготовка переправы армии через Дунай между Никополем и Систовом, — 3 апреля были разосланы маршруты движения частей армии к Дунаю. Русская армия наступала четырьмя колоннами на участок: Александрия — Бухарест — Слободзея — Галац — Рени.

Вследствие сильных дождей, совершенно размывших дороги в Румынии, и из-за подъема воды в реках правая и средняя колонна запоздали на два, а левая колонна — на 12 дней.

Нижне-Дунайский отряд[58], на долю которого выпала важнейшая задача в начале операций, разрешил ее блистательно. Ему прежде всего было необходимо захватить железнодорожный мост у Барбоша, находившийся в самом устье р. Серет. Для скорейшего захвата моста из состава Нижне-Дунайского отряда был выделен передовой отряд под командованием начальника штаба 11-й дивизии полковника Бискупского: два батальона Селенгинского полка, пешая батарея, три казачьих полка с двумя батареями. Этот отряд собрался в ночь на 12 апреля у пограничной таможни д. Новая Болгария; в 4 часа утра 12 апреля 29-й Донской казачий полк под начальством адъютанта главнокомандующего, полковника Струкова, перешел границу и, сделав за 18 часов переход в 80 верст, через Хаджи-Абула и Галац, в 7 часов захватил Барбошский мост, где сменил румынские войска, немедленно удалившиеся по железной дороге к Бухаресту. Этот лихой налет полковника Струкова, открывший кампанию, обеспечил русской армии пользование единственной румынской железной дорогой.

К 20 апреля была занята вся линия Нижнего Дуная, от Браилова до Жабриени (на берегу Черного моря), 30 батальонами, 23 эскадронами и сотнями и 138 полевыми орудиями.

Перевозка по железным дорогам значительно замедлилась вследствие неисправного состояния пути и станций румынских линий, а также малого количества подвижного состава.

Главная квартира армии прибыла в Плоешти 2 мая; решение о переводе ее в Бухарест было отменено, потому что 9 мая была получена депеша от императора о его прибытии на театр войны 25 мая. Вместе с Главной квартирой прибыл наследник цесаревич, а несколько ранее — великие князья Владимир и Сергей Александровичи и герцоги Лейхтенбергские Николай и Евгений Максимилиановичи.

Сосредоточение армии к Бухаресту обеспечивалось последовательным выдвиганием передовых войск вдоль левого берега Дуная, от устья р. Жиул до устья р. Яломицы (против Гирсова); на всей этой линии была выставлена цепь кавалерийских постов и сигнальных маяков, а там, где предполагалось нападение турок, располагались поддержки. Во время занятия берегов Дуная наши войска имели неоднократные перестрелки с турецкой флотилией, но последняя действовала весьма вяло и нерешительно и уклонялась от огня наших полевых орудий.

3 апреля, еще до объявления войны, началась мобилизация, и в состав действующей армии поступили: 4-й корпус, который мог прибыть на театр войны только в первых числах июля; 13-й корпус (1-я и 35-я пехотные и 13-я кавалерийская дивизии), ожидавшийся в середине июня, 14-й корпус (17-я и 18-я пехотные и Донская казачья дивизии), который должен был сменить войска 11-го корпуса в Нижне-Дунайском отряде. 21 мая командир 14-го корпуса генерал-лейтенант Циммерман был назначен начальником Нижне-Дунайского отряда.

Хотя румынский совет министров 31 марта решил мобилизовать все войска (до 100 тысяч), но к этому приступили уже после вступления в Румынию большей части русской армии, и к началу мая налицо было всего около 30 тысяч войск, составлявших два корпуса; до развертывания на Дунае русской армии они находились: 1-й корпус — у Калафата, на побережье Малой Валахии, а 2-й корпус — на путях наступления к Бухаресту от Журжева и Ольтеницы. В середине мая без объявления войны турки начали стрелять из своих крепостей по румынским войскам, а таким образом фактически началась война между Турцией и Румынией.

По соглашению между главнокомандующим русских войск и князем Карлом, румынской армии была предоставлена территория вверх на Дунаю, от р. Ольты, и поэтому 2-й корпус передвинулся к Калафату.

Положение сторон к началу июня было нижеследующим.

Русские: 1) 8, 9 и 12-й корпуса — в окрестностях Бухареста, а их передовые отряды — на берегу Даная, от р. Ольты до Ольтеницы;

2) 11-й корпус занимал участок Дуная далее к востоку до Гирсова;

3) Нижне-Дунайский отряд в составе 14-го корпуса и отряда генерал-лейтенанта Веревкина (7-го корпуса) прочно утвердились на Нижнем Дунае.

Всего в действующей армии с прибытием 4-го и 13-го корпусов насчитывалось 260 тысяч человек (с нестроевыми).

Турки: в Добрудже — 8000, в четыреугольнике крепостей — 80 тысяч, на Дунае, между Рущуком и Никополем — 7000, далее до Видина — 40 тысяч, всего в Придунайской Болгарии — 135 тысяч; в Адрианополе, Филиппополе, Софии и за Балканами — 25 тысяч. А всего 160 тысяч человек.

Препятствиями для устройства переправ через Дунай являлись турецкие крепости и турецкая Дунайская флотилия. Чтобы нейтрализовать эту флотилию, нужно было поставить на Дунае минные заграждения, а для этого прикрыть их береговыми батареями с осадными орудиями, а также создать свою собственную флотилию. Еще до объявления войны из Кронштадта и Николаева в Кишинев были доставлены 14 паровых катеров, четыре бота и 17 гребных судов; из них большая часть была отправлена на Средний Дунай, где были приобретены еще и другие средства переправы.

Для сооружения двух переправ в дополнение к средствам понтонных войск армии, соответствовавшим устройству одного моста длиной 426 сажен, было решено построить плоты из бревен и деревянные понтоны. В Галаце были подготовлены 35 понтонов и 105 плотов со всеми материалами для моста на Нижнем Дунае, там же и на р. Ольте — еще 150 понтонов с материалами и плотами для моста на Среднем Дунае. У Рени, Барбоша и Браилова было решено устроить девять береговых батарей.

С 22 апреля начались перестрелки между нашей полевой артиллерией и турецкой флотилией. С 25 апреля начала действовать наша осадная артиллерия у Рени и Барбоша (восемь орудий), а с 26 апреля — у Браилова (14 орудий, но часть их была поставлена лишь к 4 мая).

29 апреля выстрелами батареи № 4 поручика Самойло был потоплен корвет «Лютфи-Джелиль». 3–5 мая лейтенанту Дубасову удалось, несмотря на огонь турецких броненосцев, уложить три линии минных заграждений в Мачинском рукаве, а 6 и 7 мая такое же заграждение было уложено в главном русле выше Браилова, а затем тому же Дубасову вместе с лейтенантом Шестаковым, мичманами Персиным и Балем удалось часть турецкой флотилии потопить, а остальную заставить бежать под стены Рущука.

27 мая были уложены минные заграждения в главном рукаве Дуная, против острова Гиска-Маре, а 28 мая загражден и южный выход из Мачинского рукава. Таким образом к июню весь участок Дуная от Гирсова до Рени был прочно и надежно защищен от каких-либо покушений со стороны турецкой флотилии, и, следовательно, переправа на нем наших войск становилась вполне возможной.

На Среднем Дунае подготовка переправы могла начаться значительно позднее, чем на Нижнем. В конце мая приступили к сооружению береговых батарей у Карабии, Турну-Мэгуреле, Парапана и Журжева; у второго и четвертого пунктов ставили особо сильные батареи, способные обстреливать противолежащие турецкие крепости Никополь и Рущук. К 1 июня построена и вооружена одна батарея на шесть орудий у Парапана; к 6 июня построены и к 11 июня вооружены семь батарей на 28 орудий у Слободзеи, западнее Журжева.

К 14 июня были построены и вооружены еще восемь береговых батарей с 33 орудиями у Фламунды (для прикрытия минных заграждений), Турну-Мэгуреле и в устье р. Ольты (для борьбы с крепостью Никополем). К середине июня на всем среднем течении Дуная были поставлены минные заграждения, и только левый рукав у острова Мечки не мог быть загражден.

11 июня на рассвете состоялась удачная демонстративная переправа у Мачина частей Нижне-Дунайского отряда (Рязанского и Ряжского пехотных полков). Наши потери состояли всего из семи офицеров и 132 нижних чинов убитыми и ранеными.

Переправившаяся по мосту 12–14 июня Донская казачья дивизия была выслана на Бабадаг и Тулчу. Казаки были встречены радушно всем христианским населением, спасенным от разорения быстрым отступлением турок; добыто много рогатого скота и овец, а хлеб обещал богатую жатву. Только черкесы бежали из своих селений на юг.

К 22 июня дорога из Гичета в Мачин была отремонтирована, и все части 14-го корпуса собрались на правом берегу, а к 28-му большая их часть, приготовляясь к наступлению в глубь Добруджи, заняла линию: Кады — Кишла — Муслуй — Дельгер — Картал с кавалерией впереди, у Юсибей-Кучикиой.

Переправа русской армии у Зимницы — Систова

Хотя, согласно выработанному плану действий, переправить армию было решено на участке Дуная Никополь — Систово и подготовка велась предварительная, но изменения в обстановке, а в особенности подъем уровня вод вследствие запоздалого и очень сильного разлива Дуная, требовали самых тщательных разведок. Главнокомандующий приказал их произвести девяти партиям офицеров Генерального штаба и инженеров с 12 по 20 мая на всем течении Дуная вниз от р. Ольты.

Произведенная у Зимницы рекогносцировка генерал-майором Рихтером и полковником Генерального штаба Нагловским позволила определить выгодное для устройства переправы место. В стратегическом отношении пункт переправы находился вблизи главного операционного направления (Систово — Тырново — Адрианополь), чем сокращалось расстояние до Балкан и укорачивался наиболее опасный его участок, пролегавший недалеко от турецких главных сил, собранных в четыреугольнике крепостей. Тактические выгоды состояли в следующем: 1) русло Дуная пересекалось двумя большими островами — Бужиреску и Адда, облегчавшими устройство мостов и сбор материалов и перевозочных средств; 2) топографические свойства правого берега позволяли войскам после переправы занять сильную позицию для прикрытия мостов.

Но были и условия, не благоприятствовавшие переправе: значительная ширина Дуная и превалирующая высота правого берега над левым, почти совершенно открытым; надлежало стягивать войска к месту посадки на суда только ночью и затруднялась их поддержка огнем артиллерии при самой переправе.

Правый берег спускался к реке отвесными обрывами, у подножия которых тянулась узкая песчаная отмель. Против Систова был спуск к реке, но восточнее имелись лишь тропинки, и только устье р. Текир-Дере (3 версты ниже Систова) допускало более удобный подъем войск. На расстоянии полторы версты от берега тянулись Систовские высоты, покрытые виноградниками и садами. У Зимницы возвышенный левый берег образует широкую низину, затопляемую половодьем; в середине июня она еще не просохла и представляла затруднения для колесного движения, но путь по ней был заблаговременно исправлен, а через проток Дуная, подходящий к самой Зимнице, построен мост на парусиновых понтонах; через две водомоины переброшены мосты на козлах.

В ожидании спада воды было решено расположить войска таким образом, чтобы после окончательного решения о дне и месте переправы их можно было быстро и скрытно направить к любому пункту на участке Никополь — Систово (Зимница).

8 июня главнокомандующий в сопровождении начальника штаба и его помощника (о цели поездки в полевом штабе не было известно) выехал по железной дороге из Плоешти на Бухарест. Пробыв у князя Карла весьма короткое время, великий князь скрытно отправился для личных разведок на участок Зимница — Турку-Мэгуреле. В последнем пункте 10 июня состоялось совещание при участии начальника штаба Непокойчицкого, его помощника Левицкого, а также князя Массальского, Деппа, Драгомирова и Рихтера. Тогда же главнокомандующий окончательно приказал произвести переправу у Зимницы — Систова в ночь на 15 июня.

Все касающееся переправы содержалось в строжайшей тайне, приказания отдавались почти исключительно словесно, Александру II великий князь доложил о пункте переправы лишь в 8 часов вечера 14 июня. Для распространения ложных слухов 12 июня командиру 9-го корпуса сообщили о решении направить его корпус в голове армии на Никополь «через переправу со стороны д. Сяка». Русским и румынским батареям с осадными орудиями приказано начиная с 14 июня усиленно бомбардировать Рущук, Никополь и Видин.

Произвести десант было поручено командующему 14-й пехотной дивизии армии; ему было сообщено, что турки имеют у Систова 1500 и у Вардена 2900 человек с артиллерией. В состав отряда Драгомирова назначены: 14-я пехотная дивизия с ее артиллерией, 4-я стрелковая бригада, сводная рота Гвардейского отряда почетного конвоя Его Величества, две сотни пластунов, две горные батареи и Донской 23-й полк; всего 16,75 батальона, шесть сотен и 64 орудия. Перевозка на правый берег была поручена генерал-майору Рихтеру, в распоряжение которого предоставлены четыре понтонных батальона, парк парусиновых понтонов, команда Гвардейского экипажа и Уральская казачья сотня (уральцы были опытными гребцами и пловцами).

К вечеру 14 июня армия сосредоточилась к пункту переправы в таком порядке:

1) отряд генерал-майора Драгомирова — у Зимницы к вечеру 13 мая;

2) 9-я пехотная дивизия без одного полка и одной батареи — у д. Пятра;

3) 1-я бригада Кавказской казачьей дивизии — у с. Бею, а 2-я бригада — у Зимницы;

4) 9-й корпус: бригада 31-й пехотной дивизии с четырьмя батареями — у Турку-Мэгуреле; остальные войска — у д. Сяка;

5) 12-й корпус и болгарское ополчение — у д. Войводы;

6) 13-й корпус — у д. Фрумозы;

7) отдельная бригада из драгунских полков 8-й и 9-й кавалерийских дивизий с 16 конными батареями — у д. Аятра;

8) три полка 9-й кавалерийской дивизии должны были сменить по линии Дуная полки 8-й кавалерийской дивизии.

К вечеру 14 июня в районе Зимница — Турку-Мэгуреле — Александрия собралось четыре корпуса (8, 9, 12 и 13-й), причем наиболее отдаленные от переправы части находились всего в 40 верстах. Войска 11-го корпуса охраняли и наблюдали берег Дуная от Зимницы до Калараша, где они входили в связь с Нижне-Дунайским отрядом.

Турки имели к 15 июня: у Систова — один батальон и один эскадрон с двумя орудиями, всего 770, у Вардена — пять батальонов с четырьмя орудиями, всего 3330 человек. Ближайшие подкрепления находились: в 70 верстах в Тырнове — 4000, в 60 верстах в Рущуке — 21 200 и в 40 верстах в Никополе — 9800 человек. На берегу Дуная у Систова были возведены две батареи с 12 орудиями и у Вардена — одна батарея, но эти батареи не были вооружены, и предполагалось занять их полевыми орудиями из гарнизонов Систова и Вардена. Турецкий главнокомандующий Абдул-Керим-паша догадывался о намерении русских совершить переправу на Среднем Дунае, но не считал себя в силах ей воспрепятствовать и в своем донесении в Константинополь в начале июня слагал с себя ответственность за успех переправы русских войск на участке Рущук — Видин; впрочем, такое мнение разделяли и в Константинополе, так как там считали, что войска, расположенные в Придунайской Болгарии и в четырехугольнике крепостей, вообще не предназначались для действий в поле.

Драгомиров к 11 июня собрал свой десантный отряд в д. Бею. На другой день утром он передал начальникам частей словесное приказание о движении (но не о переправе) к Зимнице и точно указал места остановок всех частей, не просматриваемые турками с берега. Движение началось в 5 часов дня 12-го и закончилось к рассвету 14 июня. По мере прибытия к Зимнице войска располагались биваком, не разбивая палаток и укрываясь за постройками и садами. В 5 часов утра 14 июня Драгомиров пригласил к себе на квартиру командира 53-го пехотного Волынского полка полковника Родионова и всех батальонных командиров, которые тогда только узнали, что переправа назначена у Зимницы в ночь на 15-е число и первым должен переправляться их полк. Чтобы не привлекать внимания турок, Драгомиров из окон своей квартиры указал места посадки на суда и пункт высадки — устье р. Текир-Дере, причем подтвердил, что во время переправы ни в коем случае не стрелять с понтонов, а после высадки берег очищать штыками. Он поставил целью предстоящего боя на правом берегу овладение Систовскими высотами и приказал ознакомиться с противолежащим берегом наблюдением в бинокли.

Весь отряд Драгомирова должен был переправиться в семь рейсов; в каждый рейс назначалось по 12 рот, восемь орудий и 60 казаков; пехота — на 36 полуторных и 24 обыкновенных железных понтонах, орудия и казаки — на шести паромах; на каждом понтоне было шесть-восемь гребцов. Подготовка всей перевозки была возложена на генерал-майора Рихтера, пехоты — на полковника Копанского, артиллерии и казаков — на полковника Вартминского. Для прикрытия переправы назначался Брянский пехотный полк с пятью батареями, расположившийся по берегу Дуная; две роты заняли остров Бужиреску; артиллерия должна была открыть огонь только после начала стрельбы турок как против их расположения, так и на случай проявления турецкой флотилии.


Переправа русских войск через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 г.


В первый рейс были назначены 1-й и 2-й батальоны и все стрелковые роты Волынского полка, сотня пластунов, горная батарея и 60 казаков под начальством полковника Родионова. В первом часу ночи началась посадка за островом Бужиреску; головной понтон отвалил на исходе второго часа ночи, а через полчаса тронулся и последний понтон. В темноте правильность движения нарушилась; несколько понтонов были задержаны на мелях; большая часть пристала не в самом устье, а выше и ниже устья р. Текир-Дере.

Первой в третьем часу высадилась на берег, в полуверсте западнее Текир-Дере, 1-я стрелковая рота штабс-капитана Остапова. Стрелки поодиночке взобрались на кручи. Остапов рассыпал цепь и, продвинув ее на несколько сотен шагов, занял позицию фронтом на западе. К стрелкам начали присоединяться части других рот. Одовременно ближе к устью Текир-Дере высадилась 3-я стрелковая рота капитана Фока, который выбил из караулки засевших в ней турок, только теперь догадавшихся зажечь сигнальный маяк. По тревоге турки двинулись к месту высадки от Систова и Вардена. Фок занял позицию по левому берегу оврага фронтом на восток.


Бой на Систовских высотах 15 июня 1877 г. С картины Н. Дмитриева-Оренбургского


Около 3 часов войска первого рейса заняли следующее расположение: фронтом на запад — три роты, фронтом на восток — четыре с половиной роты, фронтом на юг — две с половиной роты и в резерве — две роты. Шестьдесят казаков послали для порчи телеграфа, идущего в Рущук. Таким образом переправа совершилась благополучно, но до прибытия подкреплений положение было опасным, так как турецкие войска спешили от Вардена.

Около 4 часов утра капитан Фок перебрался с 3-й стрелковой ротой на правый берег оврага Текир-Дере и отогнал турок, но затем был атакован в правый фланг и тыл; его поддержала 2-я стрелковая рота, но все-таки обе роты были окружены. Стрелков выручили два горных орудия поручика Лихачева, снявшиеся на позиции у караулки и шрапнелью отогнавшие турецкие поддержки; к ним присоединились еще четыре орудия.

Благодаря содействию артиллерии стрелки овладели ближайшими к оврагу высотами, но турки, получив подкрепления, опять двинулись вперед; всему восточному фронту пришлось податься назад, и он был прорван. Из этого критического положения мы вышли благодаря прибытию частей второго рейса. Командир 8-го корпуса генерал Радецкий распорядился для ускорения перевозки перенести место посадки на 2 версты ниже — против устья р. Текир-Дере — и отправлять пехоту не целыми рейсами, а по мере возвращения понтонов. Первыми были посажены 3-й батальон волынцев и рота почетного конвоя; высадившись и услыхав пальбу на возвышенностях правого берега Текир-Дере, эти части, а за ними и 2-й батальон волынцев, пошли на выручку. Фок тотчас перешел в наступление, и мы окончательно утвердились на восточном фронте.

Однако часть отступивших турецких стрелков успела засесть в обрывистых скатах берега восточнее устья Текир-Дере и начала обстреливать переправляющиеся понтоны. Почин и храбрость поручика Моторного, командира 2-й стрелковой роты Минского полка, избавили нас от дальнейших жертв. Собрав до 120 стрелков, он неожиданно и без выстрелов бросился во фланг турецкой цепи и заставил ее обратиться в бегство.


Переправа русской армии через Дунай у Зимницы 15 июня 1877 г. С картины Н. Дмитриева-Оренбургского


К 6 часам утра турки отступили от нашего восточного фронта. В это время прибыл генерал-майор Драгомиров и, видя что занятая позиция вполне обеспечивала переправу войск, приказал приостановиться. Так как конников не было, то передачу приказания восточному фронту взял на себя генерал-майор Скобелев 2-й, прошедший пешком вдоль всей длинной цепи, перестреливавшейся с турками. Собрав весь свой отряд на правом берегу, Драгомиров приступил к выполнению главной задачи: занятию Систовских высот для обеспечения переправы главных сил армии. Наступление началось в 11 часов; в 2 часа дня мы уже заняли гребень высот, а через час и сам город Систово.

Таким образом выполнена была блестящая и искусная переправа русских войск у Систова — Зимницы, стоившая нам потерями во время переправы и в бою 30 офицеров и 782 нижних чинов.

В продолжение дня 15 июня переправилась 9-я пехотная дивизия, и к вечеру на правом берегу Дуная сосредоточилось всего 28,75 батальона, 16 полков и 14 горных орудий и 60 казаков. Утром 16 июня отряд генерал-майора Дерожинского (четыре батальона и восемь орудий из войск 8-го корпуса) занял позицию на р. Пенде, юго-восточнее Систова, а отряд генерал-адъютанта князя Святополка-Мирского (шесть батальонов и восемь орудий из войск 8-го корпуса) без боя занял Варден, откуда турки отступили к г. Бела.

В ночь на 17 июня закончили минное заграждение в правом рукаве Дуная, у Парапана, и приступили к заграждению Дуная выше и ниже Зимницы, для обеспечения защиты строящихся мостов. К вечеру 18 июня около Систова собралось 40,5 батальона, шесть сотен, 64 пеших и 14 горных орудий под начальством генерал-лейтенанта Радецкого. Отсутствие кавалерии не позволяло вести разведку о противнике; поэтому Скобелев 2-й предложил переправить вплавь Кавказскую казачью дивизию. Однако из двух офицеров и 30 казаков Владикавказско-Осетинского полка только Скобелев и один казак переплыли Дунай, а все остальные пловцы не могли преодолеть силы течения и возвратились назад.

С ночи на 15 июня начался сплав всех заготовленных на р. Ольте материалов для постройки мостов. В ночь на 16 июня партия понтонов шла от Фламунды к Зимнице под личным начальством великого князя Алексея Александровича.

16 июня началась постройка «нижнего» моста на понтонах через остров Адду; «северный» участок имел длину 213 сажен и «южный» — 267 сажен, мост на козлах через проток на острове — 33 сажени. Все работы закончили к 20 июня, и в тот же день по мосту шли артиллерия и обозы.

Материал для постройки «верхнего» моста на плотах и шаландах был сплавлен по рекам Ольте и Дунаю с 16 июня по 4 июля; 6 июля приступили к сооружению моста, законченного к 29 июля; он состоял из трех частей: «румынской» к острову Бужиреску длиной 70 сажен, части между островами Бужиреску и Аддой длиной 264 сажени и «болгарской» длиной 270 сажен.

Действия армии после переправы через Дунай

Путь наступления русской армии для ее дальнейших действий шел через Тырново к Балканским проходам; на этом пути находился лишь в Габрове турецкий отряд в 4000 человек, но на флангах стояли: на западе, в Никополе — 9800, на востоке, в Беле — 4000, в Рущуке — 21 200, в Осман-Базаре — 4600 и в Шумле — 30 400, а всего турецких войск — 74 тысячи человек. Мы могли противопоставить им на правом берегу Дуная не более 100-тысячного войска.

Было решено сперва наступать веерообразно по трем направлениям: на юг, восток и запад, для чего и армия была разделена на три отряда.

Передовой (Южный) отряд генерал-лейтенанта Гурко. Начальник штаба полковник Нагловский, до прибытия Гурко временно командовал генерал-майор Раух. Состав: драгунская бригада герцога Евгения Максимилиановича Лейхтенбергского; 8-й и 9-й драгунские полки с 16-ю конными батареями; сводная бригада герцога Николая Максимилиановича Лейхтенбергского: 9-й гусарский Киевский и 30-й Донской полки с Донской № 10 батарей; Донская бригада полковника Чернозубова: 21-й и 26-й Донские полки с Донской № 15 батареей; полуэскадрон Гвардейского почетного конвоя; 4-я стрелковая бригада с двумя горными батареями; шесть дружин болгарского ополчения, Уральская казачья сотня и 150 коннопионер; всего четыре батальона, шесть дружин, 12,5 эскадрона, 19 сотен, 14 горных и 18 конных орудий.

Цель действий: выдвинуться в направлении Тырнова и Сельви, разведать окружающую местность и приготовиться к дальнейшему наступлению; затем, по особому приказанию, двинуться вперед и овладеть Балканскими проходами; кавалерию выслать за Балканы, чтобы поднять там население и рассеять турецкие отряды; под прикрытием передового отряда приступить к разработке проходов через Балканы, дабы армия могла быть двинута в долину р. Марицы, через Габрово, Казанлык и Травна-Маглиж.

Рущукский (Восточный) отряд наследника цесаревича. Начальник штаба генерал-лейтенант Ванновский, который сперва временно командовал отрядом; в командование 12-м корпусом вступил великий князь Владимир Александрович. Составы: 12-й и 13-й корпуса; при последнем была 8-я кавалерийская дивизия без Драгунского полка; всего 48 батальонов, 32 эскадрона и сотен, 192 пеших и 24 конных орудий.

Цель действий: 12-му корпусу выдвинуться к р. Янтре, правым флангом до города Белы, и там выждать сбора и присоединения 13-го корпуса, после чего наступать к Рущуку, обложить его и стараться овладеть им.

Западный отряд генерал-лейтенанта барона Криденера. Состав: 9-й корпус, 5-й саперный батальон, два полка и одна батарея 9-й кавалерийской дивизии, 34-й Донской полк и Кавказская бригада полковника Тутолмина: 2-й Кубанский и Владикавказско-Осетинский полки; всего 24 батальона, 28 эскадронов и сотен и 108 орудий.

Цель действий была поставлена довольно неопределенно: двинуться на Чауш-Магалу и Никополь с целью овладеть последним и затем направиться на Плевну, где, оставив отряд для охраны правого фланга армии, приготовиться к движению в горы после получения особого приказания.

В распоряжении главнокомандующего оставались 8-й и 11-й корпуса; последнему было приказано, выделив Журжево-Ольтеницкий отряд для прикрытия Бухареста в составе вторых бригад 32-й пехотной и 11-й кавалерийской дивизий и 31-го Донского полка, сосредоточиться к Зимнице; в первых числах июля ожидалось прибытие 4-го корпуса.

Действия Передового отряда. Генерал-лейтенант Гурко двинул к Тырново 25 июня пять полков с 16-ю конными орудиями, которые после небольшого боя заставили турок быстро отступить к Осман-Базару. Разъезд 30-го Донского полка, полусотня есаула Афанасьева, высланная из Сухиндола для связи с Кавказской бригадой, 26 июня вошла в Плевну, где турецкая рота без сопротивления сложила оружие, но появление большой партии черкесов заставило казаков оставить пленных и отойти на Болгарени.

Блистательно овладев Тырновом, Гурко расположил в нем свои главные силы, а кавалерию выдвинул по дорогам на Осман-Базар, Елену, Габрово и Сельви.

Действия Рущукского отряда. Преодолев за четыре часа 40 верст, полковник Бильдерлинг, во главе Стародубовского драгунского пола, занял Белу около полудня, а на другой день туда подошла и пехота авангарда. Остальные дни июня отряд продолжал свое сосредоточение на Нижней Янтре, от г. Белы до р. Дуная.

12-й кавалерийской дивизии было приказано следовать к Рущуку, чтобы очистить местность от турок, но она наступала крайне вяло. Так, 26 июня дивизия стояла на месте, имея в голове, у Обретеника, 12-й Донской полк с батареей. Турки выслали из Рущука отряд пехоты и кавалерии при четырех орудиях, который нерешительно атаковал казаков после полудня; только к 19 часам прибыл на подкрепление Стародубовский полк с 19-й конной батареей, и турки отступили.

Это ничтожное дело имело, однако, важные последствия: турецкие войска, действовавшие под Обретеником, входили в состав корпуса Ахмед-Эюба-паши, направленного на Белу для соединения с армией Османа-паши; предполагалось двинуть всего из Шумлы и Рущука 34 батальона, 40 эскадронов и 11 батарей; стычка у Обретеника заставила отказаться от наступления, и турки отошли к Гюр-Чемше.

Действия Западного отряда. Главнокомандующий приказал барону Криденеру расположиться между Болгарени и Орешей; Кавказская бригада полковника Тутолмина уже находилась в Болгарени. 25 июня барон Криденер получил приказание выслать от 9-й кавалерийской дивизии разъезды на Никополь, а от Кавказской бригады — на Плевну и Ловчу; дальнейшие действия предоставлялись на усмотрение начальника отряда, но эти действия не отличались энергией.

Быстрые успехи Передового отряда и отсутствие перед его фронтом турецких войск подали главнокомандующему мысль: не выжидая полного сосредоточения армии и ограничиваясь заслонами на флангах, продолжать наступление на юг, понудив тем турок бросить оборону четырехугольника крепостей и уйти на Балканы для защиты Константинополя. Свои соображения великий князь изложил в письме императору от 27 июня. Но государь в своем ответном письме от 28 июня не одобрил такого плана, находя, что наступление за Балканы слишком рискованно, пока значительные силы неприятеля угрожают левому флангу от Рущука и Шумлы, а также пока Никополь и Плевна (?) в руках турок. Кроме того, указывалось, что «если бы турки сами решились перейти в наступление от Видина в Румынию, то могли бы угрожать нашим сообщениям».

Великий князь должен был отказаться от движения главными силами за Балканы и решил остановиться с 8-м корпусом в Тырнове до прибытия не только 11-го, но и 4-го корпусов.

Овладение Передовым отрядом проходами: Хаинкиоем и Шипкой. Задача Передового отряда состояла в овладении Балканскими проходами между Сливном и Сельви.

Тырново находится в 40–50 верстах от Балкан, и от него вели за Балканы четыре главных пути через перевалы Твардицкий, Хаинкиойский, Травненский и Шипкинский. Для защиты их турки располагали 13 250 бойцами, из которых 4050 находились на Шипкинском перевале с резервом Казанлыка в 2600 человек; остальные перевалы не были заняты.

Все перевалы имели одинаковое стратегическое значение, но самый удобный из них (шоссе) оказывался прегражденным живой силой противника. Гурко остановил свой выбор на считавшемся турками совершенно недоступным для движения войск Хаинкиойском перевале, достаточно удаленном от Шипкинского. Если бы ему удалось выйти через этот перевал в долину р. Тунджи и захватить Казанлык, то, естественно, падала и оборона Шипкинского перевала.


Эпизод из русско-турецкой войны 1877–1878 годов. С картины Г. Манизера


Главнокомандующий одобрил решение Гурко, но указал, что необходимо ограничиться только занятием перевалов и выходов из них и далее… до получения на то приказания, не двигаться. К Шипкинскому перевалу, в Габрово, был выслан 2 июля Орловский пехотный полк с батареей.

В 10 часов утра 30 июня Передовой отряд в составе 9,5 батальона, 22,5 эскадрона и сотен, 14 горных и 16 конных орудий выступил к Балканам, и утром 2 июля его авангард, под начальством генерал-майора Рауха, атаковал врасплох турецкий лагерь одного батальона у д. Хаинкиой. Выдвинутые турками подкрепления из Ени-Загры были отброшены; выяснилось, что у последнего пункта находится до пяти батальонов противника и что Казанлык занят какими-то силами. 3 июля кавалерия производила демонстрацию в восточном направлении и имела удачное дело у д. Оризари, где Казанский драгунский и 26-й Донской полки с Уральской сотней при 8 конных орудиях рассеяли три турецких батальона с шестью орудиями. Этим успехом была обеспечена защита отряда для его отступления на запад. 3 июля Гурко донес, что выступает на Казанлык 4-го, а 5-го предполагает его атаковать.

Расчет оказался верен, потому что хотя до Казанлыка было не более 40 верст, но по дороге пришлось иметь дело с высланными к д. Уфланы тремя батальонами турок; бой продолжался с 10 часов утра до 2 часов дня. Турки были частью отброшены в горы, частью рассеяны, и отряд заночевал у Маглижа. На следующий день произведено решительное наступление на Казанлык. Турецкий отряд в составе двух батальонов, трех орудий и черкесов занял позицию в 7 верстах восточнее города; пока наша пехота ее атаковала, кавалерия герцога Н. М. Лейхтенбергского захватила Казанлык в тылу турок; последние тщетно искали спасения: мы взяли в плен 400 человек и три орудия, потеряв всего трех нижних чинов убитыми и 2 ранеными. В 6 часов вечера заняли д. Шипка, и все силы отряда сосредоточились к южному выходу Шипкинского перевала.

По Шипкинскому перевалу пролегает шоссе от Габрова в Казанлык на протяжении 33 верст. Подъем на Балканы начинается в 7 верстах от Габрова и продолжается 10 верст до горы Св. Николая, представляющей высшую точку перевала (4200 футов над уровнем моря); подъем вообще относительно пологий; спуск к южной подошве хребта тянется на 6 верст, до д. Шипка, зигзагами по карнизам скал; он настолько крут, что с вершины видна одна треть пути. От Шипки до Казанлыка (10 верст) путь идет по безлесной равнине.

К востоку и к западу от перевала лежат по три отдельных горных вершины, но при тогдашней дальности артиллерии, а в особенности горной, они, кроме Сахарной головы (с востока), не представляли артиллерийских позиций. Удобнейшие направления для атаки перевала были с востока и запада; окружавшие перевал ущелья хотя и представляли по глубине и крутизне большие затруднения, но допускали движение пехоты.

Генерал Гурко был уверен, что после занятия им Казанлыка, а тем более Шипки турки откажутся от обороны Шипкинского перевала. Однако Халюси-паша, имевший семь батальонов с девятью орудиями (4700 человек), подготовивший пять укрепленных позиций фронтом на север, решил обороняться. Можно думать, что принятое им решение произошло вследствие полного несогласия в действиях Передового и Габровского отрядов. Хотя генерал Гурко уже 3 июля донес, что может взять Казанлык лишь 5-го, а следовательно, атаковать перевал не ранее 6-го, гл. квартира убедила князя Святополка-Мирского атаковать Шипку с севера 5 июля. Эта атака, произведенная двумя батальонами Орловского полка, была неудачной.

Одержав успех 5 июля, турки решили оказать сопротивление и 6-го, когда генерал Гурко атаковал их с юга двумя стрелковыми батальонами и двумя ротами пластунов; хотя мы подошли к подножию горы Св. Николая, но атаковать ее скалистые скаты оказалось невозможным и пришлось отойти с потерей четырех офицеров и 150 нижних чинов.

Не сомневаясь, что, по свойственной ему решительности, Гурко повторит атаку, главнокомандующий приказал Габровскому отряду непременно атаковать перевал 7 июля и выслал в подкрепление Минский пехотный полк. Однако Халюси-паша вследствие недостатка продовольствия поспешил отступить, к 11 июля турки сосредоточились у Филиппополя.

Выступив в 4 часа утра 7 июля, Габровский отряд, авангард которого вел генерал Скобелев 2-й, в 3 часа дня беспрепятственно занял гору Св. Николая, где встретил санитаров Передового отряда, подбиравших раненых. Получив донесение о занятии перевала, генерал Гурко поднялся на перевал, и здесь произошла встреча наших двух знаменитых полководцев.

Своими смелыми и решительными действиями Гурко открыл путь для движения армии за Балканы, чем в полной мере выполнил поставленную ему задачу. При условии большей согласованности в действиях обоих отрядов против Шипки мы совсем бы не понесли никаких жертв, так как турки, вероятно, не предприняли бы одновременных атак с севера и юга.

Действия Рущукского отряда. 27 июня Рущукскому отряду было приказано только издали наблюдать за Рущуком, оставаясь на р. Янтре в таком положении, чтобы иметь возможность при наступлении неприятеля из Рущука атаковать его в открытом поле, а в случае движения в значительно превосходящих силах встретить его на избранной и укрепленной позиции. Поэтому оба корпуса отряда оставались на Нижней Янтре, имея правый фланг в Беле и авангард (три батальона) в Обретенике; обе кавалерийские дивизии (семь полков) занимали линию Мечка — Трастеник — Абланово — Чаир-Киой.

К 8 июля Нижне-Дунайский отряд (14-й корпус) занял линию Кюстенджи — Черноводы.

Взятие крепости Никополь. 26 июня адъютант главнокомандующего передал начальнику Западного отряда приказание: «Направиться для овладения крепостью Никополем». Эта крепость имела стратегическое значение как лежавшая всего в 40 верстах от нашей переправы у Систова; мы должны были или ее взять, или выставить против нее сильный заслон. Во время переправы русской армии через Дунай Никополь был занят 10-тысячным гарнизоном под начальством Гассана-паши. Когда Гурко занял Тырново, Гассан-паша для обеспечения своих сообщений выслал 26 июня Атуфу-пашу с тремя батальонами, одним эскадроном и четырьмя орудиями в Плевну, лежащую в 35 верстах к югу и представлявшую важный узел дорог. 2 июня Атуфа-паша вступил в Плевну, за выделением этого отряда в крепости осталось 8000 человек.

Криденер, по-видимому, не считал своей обязанностью прикрывать правый фланг всей армии, а преследовал лишь единственную задачу — овладение крепостью, поэтому в отношении разведки довольствовался сведениями о действиях в своем корпусном районе.

Решительные действия Воронежского, Козловского и Галицкого полков 3 июля привели к тому, что 4 июля старая крепость пала.

Значение победы в бою 3 июля, имевшей своим последствием сдачу Никополя, было очень велико: 1) турецкая армия лишилась свыше 8000 человек; 2) нравственное впечатление от предшествующих наших удачных переправ через Дунай и успехов Передового отряда еще более усилилось; 3) наша армия, опиравшаяся на Дунае на одну точку — у Систова, — теперь располагала районом протяженностью в 60 верст, от устья р. Вид до устья р. Янтры, чем приобретала обеспечение своих сообщений и большую свободу действий.

Сражения под Плевной

Бой под Плевной 8 июля. Ряд блестящих успехов русской армии, одержанных ею со дня переправы через Дунай, был неожиданно омрачен неудачей, постигшей ее в столь известный роковой день первого сражения под Плевной 8 июля 1877 г. Эта неудача, в сущности не представлявшая чего-либо серьезного как по количеству участвовавших в бою войск, так и по тактическим его результатам, поскольку отбитые от Плевны войска даже не были преследуемы и отошли в полном порядке, тем не менее имела огромные, крайне невыгодные для нас стратегические последствия, а именно: пришлось затянуть кампанию на многие месяцы, сперва подготавливая штурмы неожиданно создавшегося под Плевной укрепленного лагеря, а затем блокируя его.

Турки, все время выказывавшие полную пассивность, видя, что с переходом генерала Гурко за Балканы появляется возможность быстрого и решительного наступления русской армии на Константинополь, вдруг перешли к самой энергичной деятельности; выручили главным образом способности и энергия их лучшего полководца — Османа-паши.

Еще в середине июня, после переправы русской армии через Дунай, Осман предложил свой план военных действий: оставив в Видине самое необходимое для обороны число войск, со всеми остальными направиться к Плевне, откуда, после присоединения гарнизона Никополя, двинуться в Ловчу и Тырново, на соединение с корпусом Ахмед-Эюба-паши, следовавшего из Шумлы. Тогда во главе уже значительных сил Осман-паша предполагал перейти в наступление на Систово; если бы соединение с корпусом из Шумлы не удалось, то можно было, заняв Ловчу, оборонять Балканские проходы. Этот план не был принят из опасения действий румынов, стоявших против Видина, но теперь турецкое правительство решилось стянуть все силы с второстепенных театров на главный.

Большая часть корпуса Сулеймана-паши, действовавшего против Черногории, была посажена на суда в Антивари и высажена в Деде-Агаче, откуда доставлена по железной дороге в Адрианополь.

Осман-паша 1 июля утром выступил с 19 батальонами, пятью эскадронами и девятью батареями и на рассвете 7 июля вступил в Плевну, где сосредоточилось всего 25 батальонов, шесть эскадронов, 58 орудий и 150 черкесов. Расстояние в 180 верст от Видина до Плевны преодолено было за шесть суток, т. е. по 30 верст в сутки, без дневок. К сожалению, хотя марш и происходил всего в расстоянии 40–30 верст от кавалерии 9-го корпуса, но совершенно не был ею замечен.

Между тем марш Османа-паши был замечен на первом же его переходе с румынского берега румынскими аванпостами и состоявшим при румынской осадной артиллерии русским капитаном Ивановым. 2 июля князь Карл телеграфировал главнокомандующему: «Аванпосты Калафата мне доносят, что большая неприятельская колонна, 25 батальонов с кавалерией, направляется быстро к Лом-Паланке. Спешу довести до сведения Ваше Императорское Величество». Получение этой телеграммы исторически удостоверено, но, к сожалению, она не оказала должного воздействия на планы главной квартиры. Впрочем, это объясняется отчасти тем, что тревожные сведения из румынских источников обыкновенно не оправдывались, а отчасти некоторым успокоением начальства на фоне ряда одержанных успехов.

Однако с 4 июля главнокомандующий начал торопить барона Криденера с занятием Плевны и в этот день телеграфировал ему предложение двинуть туда тотчас кроме бригады Тутолмина два полка пехоты с артиллерией. Затем двумя телеграммами от 5 июля главная квартира настаивала на том же. Начальник штаба писал: «Если не можете выступать тотчас в Плевну со всеми войсками, то пошлите туда немедленно казачью бригаду и часть пехоты». Криденер, имевший весьма много затруднений по приведению в порядок захваченной крепости, желал прежде пополнить снаряды; однако, получив уже категорическое приказание, он 6 июля приказал генерал-лейтенанту Шильдер-Шульднеру с 1-й бригадой его 5-й пехотной дивизии и четырьмя батареями перейти в тот же день к Бреслянице, с тем чтобы 7 июля, если не встретится особого препятствия, направиться на Плевну, куда двинуть и отряд полковника Клейнгауза. Вообще же распоряжения о движении от Бресляницы и Турского-Трестеника к Плевне и ее занятие предоставлялись на усмотрение Шильдер-Шульднера, причем барон Криденер рассчитывал, что последний займет Плевну уже 7 июля.

Генерал-лейтенанту Лошкареву было приказано патрулировать 9-м Донским полком пространство между р. Видом и дорогой Бресляница — Плевна, а Бугским уланским полком — нижнее течение р. Вид и пути на Рахово. Полковнику Тутолмину предписывалось перейти в Турской-Трестеник и контролировать местность до Плевны и в направлении на юг, до путей из нее в Ловчу и Сельви.

Войска не выполнили в точности приказания барона Криденера: бригада 5-й пехотной дивизии не дошла до Бресляницы, а Тутолмин не дошел до Турского-Трестеника. Отряд Клейнгауза пододвинулся к Плевне. Таким образом назначенные для занятия Плевны войска в ночь на 7 июля расположились в двух группах, удаленных одна от другой на 30 верст.

Генерал Шильдер-Шульднер не рассчитывал подойти к Плевне 7 июля и приказал правой группе в тот же день перейти к д. Вербица, левой — к д. Сгаловцу, а бригаде Тутолмина — к д. Тученица. Диспозиция была отдана по 10-верстной карте, на которой Вербица была показана в 20, а Сгаловец в 15 верстах от Плевны; на самом же деле первая находилась всего в расстоянии 8 верст от Плевны и даже 5 верст от занимаемой турками позиции.

Осман-паша, узнав около полудня о наступлении русских, несмотря на утомление своих войск, двинул часть их на позицию; поэтому беспечно наступавшая колонна 1-й бригады 5-й пехотной дивизии, предполагавшая, что противник еще далеко, в 14 часов 30 минут дня была встречена артиллерийским огнем. Немедленно и совершенно спокойно отряд развернулся, и батареи открыли огонь. Попытка турок перейти в наступление не удалась. В 20 часов генерал Шильдер-Шульднер приказал прекратить огонь, отложив атаку до следующего дня. Войска заночевали в боевом порядке. Полковник Клейнгауз перешел к Сгаловцу, а бригада Тутолмина опять не дошла до места назначения, присоединившись к отряду Клейнгауза, где оба начальника получили приказание атаковать от Гривицы и Тученицы.

Позиция турок к северо-востоку от Плевны тянулась вдоль гребня ручья Буковлек; упиралась правым флангом в Гривицкую высоту, а левым — в д. Буковлек. Осман-паша располагал всего 15 тысячами человек и расположил их так: на кряже позиции — пять батарей и девять батальонов, из которых одна батарея и три батальона расположились фронтом на восток, на д. Гривицу; левее, у д. Опанец, стояли одна батарея и два батальона; один батальон с тремя орудиями оберегал направление на Ловчу, а пять батальонов, три батареи и два эскадрона составляли резерв восточнее Плевны.

Генерал-лейтенант Шильдер-Шульднер имел в своем распоряжении почти вдвое меньше сил, чем Осман-паша, а именно: девять батальонов, 16 сотен и шесть батарей, что составляло не более 7000 штыков и 1500 сабель; однако, начав бой накануне, не зная в точности сил находящегося перед ним противника, назначил атаку. Войска буквально рвались в бой, ожидали с нетерпением рассвета, чтобы напасть на турок; каптенармусы и артельщики прибежали в строй и взялись за ружья.


Позиция русских и турецких войск в сражении 8 июля


В 4 часа 45 минут утра наша артиллерия открыла огонь, но так как огонь турецких круповских орудий был действеннее, то Шильдер-Шульднер приказал немедленно наступать. Вологодцы и архангелогородцы атаковали настолько решительно, что, выбив штыками турок из ложементов, к 7 часам уже достигали вершины склона позиции и подходили на 200 шагов к турецким батареям. Однако большие потери и отсутствие резервов не позволили развить успех против двойного превосходства сил противника, и после 8 часов началось отступление по всей линии, несмотря на то что как раз в это время отряд Клейнгауза достиг самого решительного успеха на правом фланге турецкой позиции.

Костромской полк с 5-й батареей 31-й артиллерийской бригады начал бой в 6 часов; его наступление было столь стремительно, что, безостановочно взяв три ряда турецких окопов, он заставил турецкие батальоны беспорядочно отступать, а наш артиллерийский огонь уже поражал резервы противника; у турок началась паника, против которой Осман-паша принял самые решительные меры.

Между тем полковник Клейнгауз был убит; заменивший его полковник Седлецкий вследствие огромных потерь, отсутствия хотя бы одного штыка резерва и расстрела патронов и снарядов мог продержаться на захваченной позиции только до 11 часов и, слыша, что бой на правом фланге замолк, решил отступить к роще Палац, где собрал свой отряд; турки и не подумали его преследовать. В этом бою следует отметить удаль 5-й батареи 31-й артиллерийской бригады полковника Седлецкого, которая, поддерживая Костромской полк, как бы конкурировала с ним, не давая туркам задерживаться при наступлении, а при отступлении настолько выручала изнемогавшую пехоту своим грозным присутствием, что дала ей возможность, не торопясь, выйти из-под огня. Несмотря на отсутствие снарядов, батарея не оставляла полка, готовая стрелять картечью. Этот образец взаимной выручки родов войск прошел бесследно в летописях войны, но память о батарее вечно живет в Костромском полку. Батарея потеряла двух офицеров и 25 нижних чинов.

Полковник Тутолмин со своей казачьей бригадой бездействовал в полном смысле этого слова, несмотря на тяжелое положение других частей его отряда. Затем казаки подбирали раненых отряда, и Тутолмин, вступив в командование всем отрядом после выхода его из боя, отошел к Турскому-Трестенику.

Шильдер-Шульднер сперва отвел свою бригаду на позицию ночлега, а затем отошел за Бресляницу, которую прикрыл подошедший Галицкий полк.

Потери в бою: у русских 75 офицеров и 2346 нижних чинов; у турок около 2000 человек. Наши потери хотя и были очень значительны, но не имели такого существенного значения, как последовавшее моральное воздействие первой неудачи; так, генерал-лейтенант Шильдер-Шульднер от необыкновенной самоуверенности перешел к некоторой боязливости; он отправил Тутолмину приказание отойти за мост к Булгарени и защищать его, т. е. как бы опасался, что турки начнут решительное наступление к Систову.

До первого сражения под Плевной главнокомандующий стремился возможно скорее и полнее воспользоваться одержанными успехами, чтобы перенести действия за Балканы; с падением Никополя он считал, что развязывался с турками на своем Западном фронте. Однако для решительных действий было необходимо располагать достаточными силами; между тем к 9 июля, когда великий князь получил донесение о неудаче под Плевной, количество и распределение сил противника на театре войны значительно изменились.

В турецкой армии все высшие начальники, начиная с генералиссимуса Абдул-Керима, были сменены за бездействие. За «нерадивое управление армией и незаботливость о ее снабжении» был уволен и военный министр.

Турецкие силы в Болгарии вследствие сложившейся обстановки — разделения их вторгнувшейся в Болгарию русской армией — образовали три армии:

1) Восточно-Дунайскую — 125 батальонов, 60 эскадронов, 42 батареи и иррегулярная конница; из них 63 батальона с соответствующей артиллерией и кавалерией предназначались для действия в поле против русской армии;

2) Западно-Дунайскую Османа-паши: у Плевны и Ловчи 26 батальонов, шесть эскадронов и 58 орудий; на марше к Плевне — 20 батальонов и три батареи; в Видине, Нише, Софии и других пунктах — 45 батальонов, 12 эскадронов и шесть батарей; всего 80 батальонов, 18 эскадронов и 19 батарей;

3) Балканскую Сулеймана-паши: к югу от Балканских проходов — 27 батальонов, 11 эскадронов и четыре батареи; высаживались в Деде-Агаче перевезенные из Антивари войска Сулеймана — 44 батальона и четыре горные батареи.

Всего в армиях числилось чуть менее 200 тысяч человек, не считая многочисленной иррегулярной конницы.



Первый бой под Плевной 8–20 июля 1877 г.


Назначенный главнокомандующим Мехмед-Али 9 июля в Шумле вступил в командование всеми тремя армиями, но на самом деле оказался лишь непосредственным командующим Восточно-Дунайской, потому что его попытки объединить действия двух других командующих были безрезультатны, и затем каждый из них действовал совершенно самостоятельно.

Ясно, что неудача под Плевной указывала на необходимость во что бы то ни стало скорее освободиться от назойливого присутствия там Османа, который, во-первых, мог постепенно усиливаться, а во-вторых, уже угрожал нашим сообщениям как к стороне Систова (всего два перехода от переправы), так и занятого нашими Шипкинского перевала.

Ожидать скорого приращения сил русской армии было невозможно. Правда, голова 4-го корпуса уже подходила к Дунаю, 8 июля было решено притянуть оставленный в устье Дуная отряд генерала Александрова (три батальона, шесть сотен и восемь орудий), а Александр II приказал двинуть на театр войны мобилизованные и стоявшие в Киевском округе 2-ю и 3-ю пехотные и 2-ю Донскую дивизии, но эти 31 батальон, 30 сотен и 116 орудий могли прибыть лишь в середине августа. Казалось бы, следовало воспользоваться содействием вооруженных сил наших естественных союзников — сербов и румынов. Сербские войска были расстроены и деморализованы в войне 1876 г.

Главнокомандующий желал скорейшего и полного присоединения румынской армии, уже вполне готовой и стоявшей к Калафата, но румынский князь, из-за подчинения великому князю, не спешил в этим. Главнокомандующему приходилось пока рассчитывать единственно на свои наличные силы; обстановка значительно усложнялась не только неудачей под Плевной, но и полученным 2 июля известием о перевозке в Забалканье всей армии Сулеймана, которую определяли силой в 40 таборов. Прежде всего было сделано распоряжение об усилении Западного отряда из 11-го[59] и 4-го[60] корпусов. Все эти части поступили под начальство командира 11-го корпуса князя Шаховского, который должен был сосредоточить свой отряд к 13 июля у Карагача-Болгарского (23 версты от Плевны); ему же подчинялся отряд генерал-майора Скобелева 20-го в составе Кавказской казачьей бригады и 4,5 сотни Донского 23-го полка полковника Бакланова. Рассчитывали, что собранных для атаки Плевны 30 батальонов, 33 эскадронов и сотен и 130 орудий будет достаточно.

Так как 11-й корпус (состоящий из трех пехотных и одной кавалерийской бригады) был ослаблен выделением шести батальонов, восьми эскадронов и 36 орудий, то пришлось отказаться от немедленного обложения Рущука.

Район действий Рущукского и Осман-Базарского отрядов ограничивался: с севера — Дунаем, от устья р. Янтры до Рущука; с востока — железной дорогой Рущук — Разград и шоссе Разград — Эски-Джума — Осман-Базар — Котел; с юга — Балканским хребтом до Хаинкиойского прохода, и с запада — дорогой от этого перевала на Тырново, шоссе Тырново — Бела и р. Янтра до впадения в Дунай.

В то время как Рущукский отряд готовился двинуться для обложения Рущука, Мехмед-Али сосредоточил свои силы к Разграду; это вызвало несколько столкновений между турками и нашими войсками в окрестностях шоссе Рущук — Разград, большей частью для нас удачных (у д. Езерчи).

19 июля, после второй нашей неудачи под Плевной, главнокомандующий возложил на 13-й корпус следующую задачу: держать тесную связь с Осман-Базарским отрядом, прикрывая Белу и среднее течение р. Янтры со стороны Разграда, и совместно с 12-м корпусом отразить наступление противника в направлении из Разграда на Белу. Во исполнение этого пришлось вновь переместить войска корпуса. К 21 июля Рущукский отряд расположился в двух группах: 12-й корпус — на шоссе Бела — Рущук, фронтом к крепости протяженностью 16 верст (Пиргос — Кошево); 13-й корпус — в 12 верстах южнее, на путях из Разграда и Эски-Джумы к Беле, фронтом на востоке протяженностью 17 верст (Карабан — Вербовка — Церковна).

Ко дню первой неудачи под Плевной весь передовой отряд был собран около Казалыка в составе 9,5 батальона, 25 эскадронов и сотен, 14 горных и 16 конных орудий. Хаинкоийский проход был занят 1-й бригадой 9-й пехотной дивизии генерал-майора Борейши. Генерал Гурко настаивал на продолжении наступления своего отряда, но вследствие неудачи под Плевной ему было приказано «не только не удаляться с пехотой далее Казанлыка, но в случае неблагоприятного исхода дел быть готовым занять пехотой Хаинкиойский перевал и тем освободить части 9-й пехотной дивизии».

Однако Гурко поставил себе целью «основательное разрушение» железной дороги, служившей путем сосредоточения прибывающих войск Сулеймана, а также подвоза их со стороны Софии; для этого он организовал набег, во время которого была разрушена железная дорога у станций Каяджик и Карабунар.

13 июля он предложил главнокомандующему активный план обороны Балкан занятием Эски- и Ени-Загры, для чего просил предоставить в его распоряжение отряд генерала Борейши и одну 9-фунтовую батарею; он предполагал 18 и 19 июля атаковать позицию у Семени «с большим шансом на полный успех»; иначе, писал Гурко, турки опомнятся и освободятся от панического страха; кроме того, усилившаяся армия Сулеймана может или обратить Семенли в укрепленный лагерь, или даже перейти в наступление и поставить в критическое положение слабый передовой отряд. В случае несогласия главнокомандующего на наступление Гурко просил все-таки держаться на позиции у Эски-Загры, занимая Ени-Загру отрядом Борейши. Важным соображением удержания этой линии было то, что в случае отступления русских в Балканы турки не преминули бы предать поголовному избиению все болгарское население городов и деревень долины Тунджи.

Великий князь предоставил в распоряжение Гурко 1-ю бригаду 9-й пехотной дивизии и одну батарею, и таким образом Гурко получил свободу действий. Нельзя сказать, чтобы сведения о противнике были в штабе передового отряда достаточно точны.

План Гурко состоял в том, чтобы концентрическим движением захватить Ени-Загру и, нанеся под нею частное поражение туркам, утвердиться на линии южнее Средних Балкан. Наступление предполагалось предпринять 17-го, а атаку Ени-Загры 18 июля тремя колоннами: 1) правой герцога Н. Лейхтенбергского (четыре батальона, 14 эскадронов и сотен и 12 орудий) на запад от Эски-Загры; 2) средней, генерала Цвецинского (четыре с половиной батальона, две с половиной сотни и 16 орудий) и 3) левой, генерал-майора Борейши (пять с четвертью батальона, одна сотня и 16 орудий), от Казанлыка долиной Тунджи, чтобы стать к северу и северо-западу от Ени-Загры.

Между тем Сулейман, прибыв 13 июля в Карабунар, успел сосредоточить там к 17 июля 41 батальон, два эскадрона, четыре батареи и массу иррегулярной конницы; а Халюсси-паша перешел из Филиппополя в Чирпан с восьмью батальонами, одной батареей и черкесами. План Сулеймана состоял в том, чтобы, взяв Эски-Загру и Казанлык, овладеть Шипкинским проходом, во исполнение чего он двинул 17 июля свой отряд и 12 батальонов Реуфа к Арабаджи-Киою на р. Сиютли, а Халюсси-паше приказал в тот же день подойти к Эски-Загре от Чирпана на расстояние 15 верст. В Ени-Загре были оставлены три батальона, два орудия и часть черкесов. Таким образом оба противника в один и тот же день двигались один мимо другого, и только в правых их колоннах произошло столкновение у д. Карабунара.

Наступление колонны герцога Лейхтенбергского привело к столкновению 18 июля с отрядом Реуфа. К утру 18 июля герцог Лейхтенбергский мог уже не сомневаться, что турки в значительных силах предпринимают концентрическое наступление к Эски-Загре. Получив сведение о непроходимости гор для соединения с другими колоннами и считая неудобным покинуть без боя город Эски-Загру с болгарским населением, через который проходил к тому же его единственный путь отступления, он с рассветом 18 июля ушел с пехотой и артиллерией к Эски-Загре, приказав кавалерии, под начальством герцога Евгения Лейхтенбергского, оставаться на позиции, а затем действовать сообразно с обстановкой и содействуя атаке других колонн на Ени-Загру.

Бой кавалерии с отрядом Реуфа в продолжение 18 июля был чрезвычайно нерешителен, несмотря на то что герцог Лейхтенбергский и подводил опять к ней болгарские дружины. Турки имели значительное превосходство сил, подвинулись немного вперед и расположились на ночлег у Джуранли, в 4–5 верстах от Айданли, где стал весь Эски-Загринский отряд.

И в этот день ни русские отряды, ни турецкие не вошли между собой в связь. Только ночью герцог Н. Лейхтенбергский получил извещение от генерала Гурко о том, что он взял Ени-Загру и на следующий день прибудет к нему на помощь.

Обоюдное положение сил генерала Гурко и Сулеймана в ночь на 19 июля было довольно оригинальным. Русские войска находились в двух группах: западная — отряд герцога Лейхтенбергского — у Эски-Загры, восточная — войска самого Гурко — растянута на 15 верст между Эски- и Ени-Загрой; расстояние между ближайшими частями обеих групп — всего 8 верст, но там же, у Джуранлы, стоял отряд Реуфа. Турецкие войска огибали Эски-Загру с трех сторон: справа отряд Реуфа, затем отряд Сулеймана — у Арабаджи-Киой, и отряд Халюсси — на дороге от Чирпана.

Генерал Гурко знал, что отряд герцога Лейхтенбергского после столкновений с турками 17 и 18 июля сохранил за собой Эски-Загру, но ничего не ведал о наступлении Сулеймана и считал единственным противником войска Реуфа у Джуранды, которые решил атаковать с востока, надеясь на одновременную атаку герцога Лейхтенбергского с запада.

Сулейман, узнав о потере Ени-Загры, не отменил решения атаковать Эски-Загру, где он предполагал найти сильную русскую дивизию; отряд Реуфа должен был составить для него заслон со стороны Ени-Загры.

Вследствие такой обстановки 19 июля произошли два независимых сражения: одно между главными силами Гурко и почти равносильным ему отрядом Реуфа у Джуранды, окончившееся полным поражением турок, и другое между главными силами Сулеймана и ничтожным отрядом герцога Лейхтенбергского у Эски-Загры, заставившее русских отойти за хребет, к д. Дервенткиой.

Генерал Гурко сперва предполагал успеть собрать свои части и около четырех с половиной часов дня атаковать Эски-Загру, но, подойдя к ней в 3 часа 30 минут, он увидел, что в объятом пламенем городе хозяйничают турки, а войска их находились даже севернее. Пехота Гурко запоздала, и поэтому он решил отойти к д. Долбока, на 12 верст от Эски-Загры, ко входу в ущелье Средних Балкан.

Сражение под Плевной 18 июля. К 16 июля войска, назначенные для новых действий против Плевны (9, 4, 7, 11-й корпуса), заняли следующее окончательное — исходное для атаки — положение:

11-й корпус — штаб корпуса, три полка 31-й пехотной дивизии с пятью батареями и одной сотней — у селений Бресляница и Коюловцы; три полка 5-й пехотной дивизии с пятью батареями, одной сотней и одной саперной ротой — у Турской-Трестеника; бригада 9-й кавалерийской дивизии с одной конной батареей — у Бресляница;

отряд князя Шаховского — штаб 11-го корпуса, первые бригады 30-й и 32-й пехотных дивизий с семью батареями — у д. Порадим; 2-я бригада 30-й пехотной дивизии с тремя батареями — у д. Болгарский-Карагач; 1-я бригада 11-й кавалерийской дивизии с одной конной батареей — между селениями Сгаловец и Пелишат; Кавказская казачья бригада с одной конной и одной конно-горной батареей — у д. Богот.

Всего насчитывалось 36 с четвертью батальонов, 12 эскадронов, 20 сотен, 160 пеших, 18 конных, шесть конно-горных орудий (184 орудия)[61]. Расстояние до турецких позиций под Плевной от всех частей было 8–12 верст, что допускало атаку в любой день.

16 и 17 июля произведены рекогносцировки офицерами Генерального штаба, а 17-го сделана наиболее важная и результативная рекогносцировка Скобелевым.

Перейдя с Кавказской бригадой из Пелишата в Богот, Скобелев взял четыре сотни Владикавказско-Осетинского полка с двумя конно-горными орудиями и направился Боготским ручьем к Плевно-Ловчинскому шоссе. С последнего он осмотрел окопы Плевны, а его офицеры набросали кроки. Осетины проникли до самого южного кряжа Зеленых гор. На всем пространстве западнее Тученицкого ручья не было замечено укреплений. Скобелев вернулся в Богот, где и стал биваком. Он тотчас же отправил с докладом о результатах разведки своего начальника штаба, полковника Паренсова, к Криденеру, поручив выяснить важность и удобства атаки Плевны со стороны Кришина (Зеленых гор) и просить два или три батальона пехоты и по крайней мере одну батарею.

В течение дня и вечером 17 июля Криденер ознакомил командный состав с предстоявшими им задачами, но сам, считая атаку Плевны «рискованным предприятием», отправил нарочного к великому князю, чтобы испросить его окончательного решения. В ночь на 18 июля ординарец главнокомандующего, штабс-капитан Андриевский, передал Криденеру словесное приказание: «Атаковать и взять Плевну», а в привезенном тем же офицером предписании начальника штаба армии было сказано: «Покончить с делом при Плевне как можно скорее необходимо: присутствие противника на правом фланге стесняет все распоряжения, а возможность движения противника на Ловчу и Сельви со значительными силами может поставить войска, занимающие горы, в весьма затруднительное положение».

Только после получения ответа главнокомандующего была разослана по войскам заранее выработанная диспозиция для атаки.

Турки расположились, как и в день первого сражения под Плевной, на двух грядах холмов, тянущихся по обоим берегам Гривицкого ручья и отстоявших одна от другой на 3 версты[62].

Южная гряда, тянущаяся от д. Радищево, представляла собой несколько высот, из которых две, на расстоянии 1,5–2 версты от восточной окраины города, давали отличное укрытие расположенному за ними главному лагерю Османа.

Продолжение южного фронта западнее р. Тученицы составлял отлогий гребень — левый (северный) берег Зеленогорского ручья, впадавшего в Тученицу; к югу простирался ряд высот — Зеленых гор, через которые пролегало шоссе в Ловчу. Этот участок турецкого расположения мог быть охвачен со стороны Кришинских высот (с юго-запада) и поэтому являлся наиболее доступным в тактическом отношении; он же имел и стратегическое значение, так как, овладев им, наступающий угрожал пути отступления по шоссе в Софию. На это первенствующее значение рассматриваемого участка и указывал Скобелев после своей разведки 17 августа.

Турки успели к 18 июля устроить целую систему укреплений, представлявшую два главных фронта — Северный и Южный — и состоявшую из ряда отдельных групп, взаимно оборонявших друг друга фланговым пушечным и ружейным огнем. Западнее Плевны, к стороне Ловчинского шоссе, располагались батарея на два орудия и окопы на четыре табора; мост через р. Вида прикрывали на Софийском шоссе два орудия и один табор.

Общая протяженность турецких позиций достигала 14,5 версты, на которой Осман распределил свои силы так: на Опанецких высотах — два табора и четыре орудия; на Северном фронте: на хребте Янык-баир — три табора и 12 орудий; у Гривицких редутов — три табора и четыре орудия; в резерве — четыре табора, четыре орудия и два эскадрона;

на южном фронте — 11 таборов, 14 орудий и один эскадрон; из них три табора и четыре орудия были выдвинуты к юго-востоку от Плевны, на левый берег Сулуклия-дол;

западнее Плевны, у Ловчинского шоссе — четыре табора, шесть орудий и один эскадрон;

на р. Вид, у Софийского шоссе — один табор и два орудия; гарнизон Плевны — один табор и на восточной ее окраине — один табор и шесть орудий;

общий резерв восточнее Плевны — три табора, шесть орудий и три эскадрона;

всего — 33 табора, 58 орудий и семь эскадронов; кроме того, иррегулярная конница.

Генерал Скобелев, как сказано выше, верно оценил наиболее уязвимое место в расположении турок, но Криденер считал необходимым прежде всего овладеть сильно укрепленной позицией севернее д. Гривицы, полагая, что тем самым он приобретал опорный пункт «для обеспечения операционной линии и пути отступления». Эта осторожность была следствием преувеличенной оценки сил Османа-паши в 50–60 тысяч человек[63].

В общем было решено вести главную атаку с востока и частью с северо-востока, для чего направить против Гривицких укреплений половину всей пехоты — 18 батальонов; за этими же войсками был расположен и общий резерв — 6 батальонов. Атака князя Шаховского с юго-восточной стороны имела лишь вспомогательное значение. Во исполнение этого диспозицией по Западному отряду войска предполагалось:

1) правому флангу, под командованием начальника 31-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Вельяминова, направиться севернее шоссе Болгарени — Плевна, на д. Гривица;

2) левому флангу — командир 11-го корпуса генерал-лейтенант князь Шаховской — атаковать позиции к северу от Радишева, после овладения позицией двигаться на Плевну;

генералу-майору Скобелеву с Кавказской казачьей бригадой и двумя батареями, став за левым флангом боевой линии, пресечь сообщение между Плевной и Ловчей, наблюдая за обоими названными пунктами.

Князь Шаховской выслал в распоряжение Скобелева 3-й батальон Курского полка с четырьмя орудиями, но, приказав предпринимать усиленные рекогносцировки в Плевне и Ловче, сообщил, что пехота предназначается исключительно для заслона со стороны Ловчи и до особого распоряжения для иных целей употреблена быть не может;

3) общему резерву, под командованием генерал-лейтенанта барона Криденера — пехотные полки Коломенский и Серпуховский с тремя батареями — стать на пересечении дорог в Плевну и из Турского-Трестеника в Порадим; четырем эскадронам и одной конной батарее стать у д. Пелищат;

4) генерал-майору Лошкареву с двумя кавалерийскими полками и одной конной батареей выдвинуться от Бресляницы к Плевне и вести наблюдения. Начальник Западного отряда должен был находиться при общем резерве.

В диспозиции напоминалось, что «Его Императорское Высочество через прибывшего сегодня ординарца своего приказал нам непременно взять у неприятеля Плевну».

Русские войска заняли первоначальное расположение согласно диспозиции. Отряд генерала Вельяминова около 8 часов утра развернул против Гривицких укреплений Тамбовский и Козловский полки и выставил на позицию всего четыре батареи из десяти, а считая с общим резервом, подошедшим туда же к 11 часам, из 13 батарей. Вследствие большой дистанции и хорошего прикрытия окопами 12–16 турецких орудий подготовка атаки была довольно безуспешной. В таком положении весь отряд оставался до 3 часов дня.

Отряд князя Шаховского развернулся в десятом часу утра, имея в боевой части Курский и Рыльский полки; артиллерия в составе четырех с половиной батарей открыла огонь с Радишевских высот и к половине третьего дня ей удалось заставить замолчать огонь турецких орудий почти повсеместно, несмотря на прикрытие их окопами; действие по пехотным траншеям было также вполне результативным, а в недостроенном укреплении № 14 (Ибрагим-табия) орудия были подбиты и пехота расстреляна. Турецкий историк пишет: «Отряд, шедший на Радишево, открыл оттуда и с Ловчинской дороги (артиллерия Скобелева) такой страшный огонь из орудий, что мы не взвидели света Божьего и молили Господа о помощи». Так продолжалось до половины третьего дня.

Наиболее энергично действовал Скобелев, который приказал батальону следовать на Плевно-Ловчинское шоссе, сам с двумя сотнями и четырьмя орудиями в 8 часов утра уже занял 3-й кряж Зеленых гор и очутился в 300 саженях от предместья Плевны; в 9 часов он открыл огонь и, вызвав наступление турок, отвлек их от отряда князя Шаховского, которому послал донесение, что может поддержать атаку. Отойдя на 1-й кряж Зеленых гор, Скобелев удерживался здесь до 12 часов дня.

Генерал Лошкарев с своими четырьмя эскадронами, шестью сотнями и шестью конными орудиями перешел к с. Челисовату и здесь бездействовал с 7 часов 30 минут до 18 часов.

В 14 часов 30 минут князь Шаховской, признав достаточным действие своей артиллерии и заметив появление пехоты правой колонны к северо-востоку от Гривицы, решил сам атаковать. Барон Криденер, получив в 14 часов 40 минут донесение Шаховского о том, что «надо идти для атаки следующих высот», приказал атаковать и правой колонне. Таким образом около 15 часов начался решительный период сражения.

Наступление отряда Шаховского. Бригада генерала Горшкова ровно в 15 часов по сигналу «все» и «наступление», как на учении, начала стремительное наступление. Курский полк (два батальона) во главе с командиром, полковником Ракузом, овладел передовой позицией турок на южном берегу Сулуклия-дола (чему много способствовало наступление Скобелева по Зеленым горам) и даже ворвался в укрепление № 11.

Рыльский полк взял укрепление № 14 и также атаковал укрепления № 11 и 10. Ввиду страшных потерь и отсутствия поддержки боевой пыл бойцов к 16 часам начал угасать. Осман-паша не только направил для отражения этой бешеной атаки весь свой общий резерв, стоявший поблизости, но приказал прислать еще несколько таборов из частного резерва Северного фронта. Вообще можно считать, что отряду князя Шаховского пришлось иметь дело с двумя третями всех сил Османа.

С 16 часов турки предприняли ряд энергичных контратак, блестяще отбитых бригадой Горшкова, изнемогавшей в неравной борьбе. Шаховской, уже просивший подкрепления из общего резерва, остерегался расходовать свой резерв — 1-ю бригаду 32-й пехотной дивизии — и, только получив уведомление о направлении к нему Коломенского полка, двинул от Радишева Шуйский полк; когда полтора батальона последнего подошли к Рыдльскому полку, то общим дружным натиском турки были отброшены и взято укрепление № 10, причем пал командир Шуйского полка полковник Каульбарс. Дальнейшее наступление было остановлено турецкой контратакой, но прибывший Ярославский полк дал возможность удержать захваченное укрепление.

Правый фланг был поддержан в 17 часов еще Коломенским полком с батареей, самостоятельно, без приказа Шаховского, влившегося в бой; таким образом в отряде уже не оставалось никакого резерва. Последняя атака на батарею № 11 последовала в седьмом часу. Уже в 18 часов 15 минут князь Шаховской донес барону Криденеру: «Все патроны истощены; раненых более четверти всего состава; уже начинается беспорядок; может легко случиться, что будет еще хуже; прошу поддержать».

Наступление отряда генерала Вельяминова. Полки Пензенский, Козловский и Тамбовский к 16 часам достигли значительного успеха, отбросив турок из всех передовых ложементов, но понесли страшные потери (пензенцы — до 1000 человек) и, подойдя к Гривицким редутам № 7 и 8, залегли от его рвов в 300–150 шагах. С 16 часов 30 минут до 19 часов в действиях участвовали большая часть батарей, бывших до сего времени в резерве, и три полка 5-й дивизии.

Для ближайшей поддержки атаки пехоты на Гривицкие редуты артиллерия переменила позиции и стала на захваченной у турок косе, охватывавшей редуты с востока и северо-востока. Сосредоточенные здесь 64 орудия на фронте в 1 версту и на дистанции 600–700 сажен не могли оказать решающего воздействия на бой. Вначале мешало солнце, затем сумерки и полная темнота; кроме того, пехота, заполнив рвы редутов и ближайшие к ним траншеи, препятствовала стрельбе по брустверам укреплений.

Около 6 часов Архангелогородский и Вологодский полки собрались в овраге перед редутом № 7, командующим окружающей местностью; подступы к нему обстреливались из ложементов и батареи с хребта Янык-баира. Все усилия доблестных полков овладеть редутом не увенчались успехом; наконец удалось овладеть ложементом на гласисе; с прибытием из общего резерва 1-го батальона Серпуховского полка мы перешли в наступление и овладели наружным рвом укрепления.

Так же неудачны были и возобновлявшиеся попытки атак на редут № 8 отрядом генерала Вельяминова, поддержанным Галицким полком.

Наступление отряда генерал-майора Скобелева. Заметив с позиции у Кришина, что войска князя Шаховского начали подаваться вперед, Скобелев отдал приказание отряду перейти в наступление. Он хотел, привлекая на себя турок, помочь атаке Шаховского, а овладев высотами непосредственно у Плевны, самостоятельно произвести решительную атаку.

Вперед двинулись две с четвертью роты, четыре пеших орудия и две сотни. Роты с песнями оттеснили турецких стрелков с первого и второго кряжей Зеленых гор, а сотни опрокинули черкесов. Третий кряж был очищен штыками, и куряне отразили все последовавшие контратаки. Когда же казаки охватили фланги турок, то те бежали и залегли вблизи предместья. Скобелев вызвал на позицию орудия и окончательно утвердился на третьем кряже (здесь впоследствии были сооружены Скобелевские редуты).

В четвертом часу Скобелев решил поддержать атаку князя Шаховского возможно энергичнее и перешел в решительную атаку против правого фланга турок, но в это время последние сами предприняли наступление. Несколько таборов в две линии цепей подошли на 20 шагов с позиции орудий поручика Прохоровича, но подоспевшие три с половиной роты курян отбросили их штыками. Две сотни Владикавказского полка ударили в правый фланг турок, которые снова бежали. Преследовавшая пехота и казаки попали под сильнейший огонь из ложементов и под напором турецких резервов отошли на третий кряж, где Скобелев продержался до вечера.

Отступление Западного отряда. Получив около 7 часов записку князя Шаховского и имея в общем резерве всего три батальона Серпуховского полка с одной батареей и двумя эскадронами, Криденер, уже решивший отступать, хотел лишь выждать отхода отряда Шаховского и поэтому в 7 часов 10 минут приказал последнему «держаться на позиции во что бы то ни стало», сообщив, однако, что «все резервы истощены».

Отступали в полном порядке, но ввиду того, что части были сильно перемешаны, а некоторые находились в непосредственном соприкосновении с противником, например в наружных рвах Гривицких редутов и в укреплении № 14, много войск осталось в таком положении до утра 19 июля. Отступление прикрывали: отряд Скобелева с подошедшими четырьмя с половиной сотнями Бакланова, 1-я бригада 11-й кавалерийской дивизии, Серпуховской, Галицкий (ранее других выведенный из боя) и Воронежский полки.

Нельзя не отметить, что все войска, участвовавшие в бою, вполне сохранили бодрость духа, а те, которые оставались всю ночь на завоеванных и политых кровью позициях, ожидали только подкрепления, чтобы возобновить с рассветом бой. Согласно турецким источникам, Осман-паша не был в состоянии развить какое-нибудь преследование, а наоборот, сам ожидал повторения атак нами 19 июля.

Только нервные распоряжения начальника 30-й пехотной дивизии генерал-майора Пузанова, находившегося в болезненном состоянии, об эвакуации обозов отряда князя Шаховского из Порадима привели к беспорядкам, которые, к сожалению, по мере прибытия транспортов с ранеными перекинулись на Систовскую переправу; здесь возникла паника среди населения города, а также в войсковых и вольнонаемных транспортах; но благодаря энергии руководившего переправами начальника 3-й саперной бригады генерал-майора Рихтера порядок был быстро восстановлен, а мосты временно забаррикадированы и заняты войсками.

Войска Западного отряда к вечеру 19 июля сосредоточились в трех группах, у селений Турского-Трестеника, Болгарени и Порадима. Великий князь, посетивший их 21 августа, нашел нравственный дух превосходным; то же высказал и Скобелев в своем письме Левицкому от 20 августа.

Турки показывают свои потери всего в 1200 человек, но они были значительно больше. У нас выбыли из строя в кавалерии 176 офицеров и 6856 нижних чинов, в пехоте — 168 офицеров и 6765 нижних чинов, что составляет 25 % офицеров и 23 % нижних чинов, бывших в строю.

В своей записке от 21 июля по поводу тактических просчетов, приведших ко второй неудаче под Плевной, граф Милютин указал следующее: «Если мы будем по-прежнему рассчитывать на одно беспредельное самоотвержение и храбрость русского солдата, то в короткое время истребим всю нашу великолепную армию». Относительно стратегии он высказался так: «Очевидно, нельзя уже надеяться на то, чтобы одним быстрым, смелым набегом вперед за Балканы произвести панический страх в неприятельском войске и народе и через несколько недель под стенами самой столицы его предписать ему мирные условия».

План графа Милютина состоял в следующем: 1) временно отказаться от наступательных действий; 2) устроить и обеспечить свою базу; 3) избрать соответствующие позиции на всех наших трех фронтах и настолько усилить их при помощи инженерного искусства, чтобы стало возможным остановить на них наступление противника малыми силами на время, необходимое для прибытия подкреплений; 4) иметь в центре расположения достаточный стратегический резерв (в три дивизии), который мог бы своевременно поддерживать войска на всех фронтах. Этот план, препровожденный государем великому князю, не встретил возражений со стороны последнего, но было лишь доложено, что в данное время не имелось достаточно войск для образования стратегического резерва.

Для усиления действующей армии государь на совещании с главнокомандующим, наследником цесаревичем, военным министром и начальником полевого штаба повелел мобилизовать весь Гвардейский корпус (без четырех кирасирских полков), 24-ю и 26-ю пехотные дивизии, из которых гвардия и 24-я дивизия должны были тотчас по мобилизации следовать в Болгарию. 29 июля было решено мобилизовать еще Гренадерский корпус и притянуть сюда его две дивизии. Ожидалось прибытие с конца июля до середины августа 3-й стрелковой бригады, 2-й и 3-й пехотных дивизий и в конце августа — 2-й и 3-й пехотных дивизий и в конце августа — 2-й Донской казачьей дивизии.

Казалось бы, именно теперь Румыния должна была оказать содействие России. Министр Братиано доложил князю, что «настало время идти решительно на помощь русским, где это только возможно и насколько можно; иначе сама Румыния может сделаться театром войны». Но Карл продолжал упорствовать по политическим соображениям, а также хотел во что бы то ни стало отстоять независимость своей армии от русского командования. Поэтому к концу июля содействие румынов выразилось только появлением одной пехотной дивизии со специальной задачей охранения Никополя, что нисколько не усиливало русскую армию.

Подкрепления для Дунайской армии были тем более необходимы, что после понесенных ею в боях тяжелых потерь (около 12 тысяч человек) в ней числилось не более 250 тысяч. В то же время турки располагали 188 тысячами человек, а с многочисленной иррегулярной конницей и мусульманским ополчением еще больше; следовательно, мы имели слишком незначительное превосходство в силах, и уже только по одному этому пришлось обратиться временно к обороне или, вернее, к выжиданию.

Главные квартиры императора и великого князя перешли в Горний Студень 2 августа и 28 июля. Командование над войсками, действовавшими на всем южном фронте, было сосредоточено в 20-х числах июля в руках генерал-лейтенанта Радецкого, которому подчинялся и генерал-адъютант Гурко, но только после отхода его в Балканы (до этого ему предоставлялась самостоятельность). Для связи с Западным отрядом усилен особый Сельвинский отряд, подчиненный начальнику 9-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Святополку-Мирскому, тремя пехотными полками и четырьмя сотнями; ему же был подчинен и отряд Скобелева, которому предписывалось произвести усиленную рекогносцировку Ловчи. Главнокомандующий приказал Осман-Базарскому и Сельвинскому отрядам возможно сильнее укрепить свои позиции; то же сделать и Гурко в Балканских проходах Шипкинском, Хаинкиойском и на горе Св. Николая.

Положение турок после двух успехов — под Плевной и Эски-Загрой — было благоприятным; кроме того, благодаря своему Венскому посольству, пользовавшемуся особенным расположением австрийской дипломатии, они были отлично осведомлены о положении нашей армии; естественно, они должны были бы воспользоваться одержанными успехами, но оказались к этому неспособными из-за децентрализации власти в турецкой армии, а главное, вследствие разногласия во взглядах на предстоявшие действия Мехмеда-Али и Сулеймана; первый требовал частного наступления одними силами Сулеймана для захвата Балканских проходов и наступления затем на Тырново, а второй желал общей наступательной концентрической операции всех трех турецких армий. Попытки константинопольских властей привести обоих к соглашению не удались, и султан одобрил наступление Сулеймана с ближайшей целью овладения Шипкинским проходом.

После двойного сражения 19 июля у Джуранли и Эски-Загры меньшая часть Передового отряда, сражавшаяся у второго пункта, отошла на Казанлык, и 22 июля генерал Раух уже поднялся на Шипкинский перевал; положение приведенных им четырех болгарских дружин было крайне неудовлетворительным. В командование Шипкинским отрядом вступил 24 июля начальник Болгарского ополчения генерал-майор Столетов, получив в свое распоряжение семь батальонов, полусотню и 27 орудий: два батальона Орловского полка, пять болгарских дружин, полусотню 23-го Донского полка, две батареи 9-й артиллерийской бригады, четыре горных орудия и сформированную батарею из взятых на Шипке турецких шести дальнобойных и одного горного орудий.

Ввиду значительного превосходства сил у Сулеймана, Гурко направился к южному выходу из Хаинкиойского прохода, куда прибыл 22 июля. Будучи неправильно ориентирован об отступлении Сулеймана, Гурко решил, дождавшись пополнения огнестрельных припасов, выждать того момента, когда главные силы армии перейдут в наступление; для этого Гурко избрал позицию для обороны впереди Хаинкиойского прохода, которую и начал укреплять.

Между тем генерал Радецкий, получив 20 июля телеграмму великого князя с требованием, «чтобы г. Гурко свой тяжелый обоз отправил к Тырнову, а сам занял и укрепил проходы», потребовал его выполнения. Таким образом генералы Радецкий и Гурко разительно разошлись во взглядах на действия. 25 июля Радецкий категорически потребовал от Гурко, оставив в Хаинкиойском проходе стрелковую бригаду и один пехотный полк с частью казаков, с кавалерией идти в Тырново, где его присутствие «необходимо», так как кавалерия его нуждается в поправе. 26 июля Гурко исполнил приказание, и в Хаинкиое остался отряд сперва в семь, а потом в три батальона. Великий князь, по-видимому, ориентированный самим Гурко, заявил Радецкому, что «распоряжение об отходе Гурко от Хаинкиоя (деревни), как выхода из ущелья, без того, что он был к этому принужден, крайне его огорчило».

Между тем Сулейман 23 июля со всеми своими войсками прибыл в Ени-Загру, где турки вполне обустроились, и к 29 июля Сулейман был готов выполнить вторую задачу: вытеснить русских из Балкан, поскольку решение первой — освобождение Забалканья — ему обеспечил уход генерала Гурко от Хаинкиоя.

Шестидневный бой под Шипкой 9–14 августа

Сохранение за собой Шипкинского прохода имело для русской армии первенствующее значение: 1) через него пролегал кратчайший и удобнейший путь нашего наступления на Адрианополь и Константинополь; 2) он преграждал на время нашей вынужденной обороны оптимальный путь наступления турок из Забалканья в Придунайскую Болгарию, что давало бы возможность центральной армии Сулеймана соединиться с войсками Османа и Мехмета-Али.

Начальник Болгарского ополчения генерал Столетов, принявший начальство на перевале 24 июля, находил, что позицию можно было сделать неприступной, если включить в систему обороны, кроме горы Св. Николая, еще командные вершины: справа Лысую и слева Малый Бедек; для этого он просил усилить отряд одним пехотным полком, но генерал Радецкий, не имея достаточно резервов, ему отказал.

Радецкий располагал для обороны Южного фронта 46,5 батальонами; одной саперной ротой, 54 эскадронами и сотнями и 195 орудиями, всего около 48,5 тысячью человек; из них нельзя было принимать в расчет 19 эскадронов и сотен и 16 конных орудий бывшего Передового отряда как расстроенных и расположенных на отдыхе южнее Тырнова. Линия обороны тянулась дугой от Кесарева через Елену, Хаинкиой, Шипку, Габрово до Сельви на протяжении 120 верст. Войска были распределены на четыре нижеследующие группы.

1. Отряды, занимавшие Балканские проходы:

а) Габровский генерал-майора Дерожинского, оборонявший Шипкинский и Травненский проходы и наблюдавший все пути между ними: три батальона, шесть дружин, семь сотен, три команды и 29 орудий, всего 6558 человек; из них: на Шипкинском перевале, под начальством генерала Столетова, пять дружин Болгарского ополчения, два батальона (без двух рот) Орловского полка, четыре сотни, 22 пеших, пять горных орудий и две команды саперов, 4368 человек; резерв отряда, в составе трех рот, одной сотни и двух орудий, и штаб генерала Дерожинского в Габрове;

б) Хаинкиойский отряд полковника Громова — три с четвертью батальона, две сотни и 16 орудий, всего 3559 человек;

в) Еленинский отряд генерал-майора Борейши — три батальона, пять эскадронов и сотен и 10 орудий, всего 3636 человек; он держал связь с Осман-Базарским отрядом.

2. Прикрытие правого фланга — Сельвинский отряд генерал-лейтенанта князя Святополка-Мирского — девять батальонов, шесть сотен и 26 орудий, всего 3029 человек; он же наблюдал за Траяновым перевалом, лежащим в 55 верстах от Шипки.

3. Прикрытие левого фланга — Осман-Базарский отряд генерал-лейтенанта барона Радена, у Джулюнцы — восемь батальонов, 12 эскадронов и сотен и 32 орудия, всего 10 329 человек; держал связь с Еленинским отрядом.

4. Общий резерв Балканского отряда: 14,5 батальона (2-я бригада 14-й пехотной дивизии, 4-я стрелковая бригада, Якутский пехотный полк и один батальон Селенгинского полка), две сотни и 66 орудий, всего 13 827 человек; расположен частью в Тырнове, частью в его окрестностях (в 4–10 верстах). Генерал Радецкий со штабом квартировал в Тырнове.

Таким образом для непосредственной обороны перевалов было назначено около трети, на фланги несколько более трети и в резерв несколько менее трети всех сил. Расстояния (в верстах) от общего резерва до позиций отрядов: Осман-Базарского — 25, Еленинского — 37 (весьма гористый путь), Хаинкиойского — 46, Шипкинского — 62 (9,5 версты крутого подъема на высоте 4500 футов) и Сельвинского — 50.

Турецкие силы сгруппировались против флангов Балканского отряда следующим образом: в Ловче — 5100 человек с шестью орудиями; на пути Осман-Базар — Тырново — 7800 человек с 12 орудиями; на линии Разград — Эски-Джума — 40,5 тысячи.

Центральная турецкая армия Сулеймана была расположена к 1 августа: главные силы — 32 тысячи человек с 54 орудиями — у Твардицы, в районе Сливно — Котел — 6150 человек с девятью орудиями; на сообщениях в Ени-Загре — два батальона; всего 37 350 человек с 63 орудиями.

Исход предстоявшего столкновения зависел главным образом от того, успеют ли турки нанести на Шипке свой решительный удар до подхода наших подкреплений.

2 августа Сулейман перешел с главными силами в д. Хаинкиой, где получил от военного министра предписание соединиться с обеими Дунайскими армиями, для чего двинуться к Шипке и открыть себе путь через этот перевал, «несмотря на неизбежные при этом потери». 6 августа Сулейман занял Казанлык, а вечером 7-го стал биваком в 8,5 верстах к юго-востоку от д. Шипки, где с прибывшими подкреплениями сосредоточилось 48 батальонов, пять эскадронов, 14 иррегулярных сотен и восемь батарей, всего 27 тысяч человек с 48 орудиями.

В тот же день на «большом военном совете», т. е. со всеми командирами, после долгих обсуждений было решено на следующий день начальнику штаба произвести рекогносцировку со стороны Малого Бедека (с востока), откуда, по мнению бывшего защитника Шипки — Халюсси-паши, было выгоднее вести решительную атаку. Рекогносцировка была произведена 8 августа настолько искусно, что мы не заметили ее, несмотря на высланные наблюдательные отряды. В полдень турецкая армия стала выстраиваться южнее д. Шипки, заняв последнюю отрядом, и с высот нашей позиции прогремели первые орудийные выстрелы, послужившие началом славного для русского оружия непрерывного шестидневного боя, а затем и геройского четырехмесячного сидения под жерлами орудий противника при 30-градусных морозах и вьюгах.

Внимание генерала Радецкого все более и более отвлекалось к левому флангу. В районах Осман-Базарского и Еленинского отрядов разгорелась партизанская война. Многочисленные отряды мусульман, поддержанные регулярными частями, ежедневно нападали на наши посты и разъезды; высылаемые подвижные колонны встречали упорное сопротивление.

Первые сведения о наступлении Сулеймана были получены от болгар, сообщавших с 29 июля о появлении до 35 таборов у Твардицы.

5 августа в командование Осман-Базарским отрядом вступил князь Шаховской, с которым прибыли и первые бригады 32-й пехотной и 11-й кавалерийской дивизий из состава его 9-го корпуса, но такое усиление отряда не успокоило генерала Радецкого, потому что, по-видимому, на него произвело сильное впечатление содержание перехваченной в Бухаресте телеграммы агентства Гаваса, в которой было сказано: «Сулейман, перейдя дефиле Ени-Базар, двинется на Тырново; Мехмет-Али также перейдет в наступление. Общая цель действий соединенных армий — Тырново, где, по всей вероятности, произойдет серьезная встреча».

Дерожинский телеграфировал Радецкому в 1 час 35 минут: «Столетов доносит, что за Казанлыком видно движение неприятеля в больших массах». Затем последовал ряд донесений Столетова о приближении турок и опасениях обхода ими левого фланга, а когда к вечеру Сулейман расположил армию на биваках и силы турок стали обозримы защитникам Шипки, он телеграфировал Радецкому: «Доношу безошибочно, что весь корпус Сулеймана, видимый нами как на ладони, выстраивается против нас в 8 верстах от Шипки. Силы неприятеля громадны».

К несчастью, все эти донесения штаб Радецкого считал преувеличенными, а сам генерал продолжал опасаться наступления на свой левый фланг, ибо он ограничился предписанием князя Святополку-Мирскому выслать немедленно налегке из Сельви в Габрово и далее к Шипке Брянский пехотный полк, а главнокомандующего просил усилить Сельвинский отряд из войск Западного отряда. Наконец, Радецкого дезинформировало донесение Борейши — начальника Еленинского отряда — о том, что высланная 7 августа из Беброва подвижная колонна в составе одного батальона с двумя эскадронами и двумя орудиями, поддержанная еще четырьмя ротами, была вынуждена после стычки отступить за Беброво. Тогда Радецкий немедленно приказал на рассвете 8 августа 4-й стрелковой бригаде с двумя горными орудиями без ранцев двинуться к Елене, а 2-й бригаде 14-й пехотной дивизии, под начальством Драгомирова, с двумя батареями — в Златарицу. Сам Радецкий в ночь на 8 августа покинул Тырново и направился со стрелками в Елену.

Опередив стрелковую бригаду, Радецкий утром 8 августа прибыл в Елену и, убедившись, что перед Бебровом действуют лишь партизаны, приказал 4-й стрелковой бригаде следовать обратно, а сам направился в Златарицу, где вечером застал Драгомирова с четырьмя батальонами и двумя батареями. И здесь не было слышно даже о признаках наступления от Осман-Базара.

8 августа в 1 час дня Столетов телеграфировал: «Против д. Шипка выстроился весь корпус Сулеймана, таборов 40, с многочисленной кавалерией; немедленная атака очевидна; пришлите подкрепление; все разыграется здесь». За отсутствием Радецкого Дерожинский донес о неминуемости атаки главнокомандующему, который приказал, поддержав Столетова, «во что бы то ни стало удержать перевал Шипки».

Дерожинский имел в своем распоряжении в Габрове Брянский пехотный полк, две Болгарские дружины 2-й очереди, два орудия и одну сотню; но брянцы прибыли только в 17 часов дня из Сельви, а дружины были совсем не обучены; он решил двинуть брянцев с рассветом. Итак, для обороны Шипки имелись налицо: три батальона Орловского полка, пять дружин, две батареи, четыре горных орудия, турецкая (стальная) батарея, всего 6000 человек с 27 орудиями; против них в 8 верстах стояли 27 тысяч турок с 48 орудиями.

Для обороны были заняты самые высокие пункты перевала — горы Св. Николая, Центральная, Шипка и Волынская. Позиция представляла собой узкую открытую полосу по обеим сторонам шоссе, простирающуюся в глубину (с севера на юг) на 750 сажен и по фронту (с востока на запад) от 30 до 500 сажен. Эта система отдельных высот с воздвигнутыми на ней фортификационными сооружениями имела характер четырехстороннего укрепления, три фронта которого — на восток; юг и запад были обращены к противнику, а тыльный фронт обстреливал внутреннее пространство укрепления и отчасти подступы к восточному и западному фронтам.

Как сказано выше, укрепления были не закончены; они имели слабый, непрочный профиль и не защищали от огня противника; число их было недостаточным для укрытия всех войск обороны. Вся система укреплений состояла из четырех групп.

Южная группа на горе Св. Николая, преграждавшая доступ к перевалу по шоссе, имела три батареи: Большая — на четыре орудия — к северо-западу от вершины Св. Николая; далее к востоку Малая — на два орудия; между этими батареями находилось Орлиное Гнездо — скалистый и крутой выступ с закрытиями для стрелков; по восточной стороне шоссе была построена Стальная батарея на девять орудий; всего было устроено окопов на 15 орудий и девять рот.



Западная группа состояла из Центральной батареи на четыре орудия на горе того же названия, целого ряда ложементов западнее шоссе и старой турецкой батареи фронтом на север и северо-запад. К западу была расположена Волынская гора, составлявшая передовой пункт Западной группы, но на ней, кроме засеки со рвом турецкой постройки, фронтом на север, не было совсем укреплений, и только во время боев устроили завалы из камней и деревьев.

Восточная группа состояла из пехотных ложементов на юго-восточном отроге горы Шипка, фронтом на юг, юго-восток и восток; они были в два яруса, на расстоянии 30–40 шагов один от другого.

Северная группа около горы Шипка состояла из Круглой батареи на четыре орудия (переделка турецкой постройки) и пехотных окопов роты на четыре.

Подступы к горе Св. Николая с запада, юга и юго-востока вообще весьма труднодоступны вследствие крутизны скатов, но ближайшие части их находились в мертвом пространстве. Подступы к Западному фронту пролегали по хребту Марко-Кралев-баир, составлявшему продолжение гор Центральной и Волынской, по высоте Лесной Курган и горе Лысой; хотя местность к югу и северу от него почти недоступна, но движение по самому хребту вполне удобно, укрыто и защищено артиллерийским огнем с горы Лесной, возвышавшейся над Св. Николаем на 35 футов. Подступы к Восточному фронту шли склонами хребта, образуемого высотами Малый Бедек, Демир-Тепе и Демиевиц, покрытыми густыми лесами; гора Малый Бедек превалировала над Св. Николаем на 84 фута и представляла удобную артиллерийскую позицию.

В общем ряд окружающих Шипкинский перевал высот имел настолько значительное возвышение, что и тщательное дефилирование не могло бы предотвратить перекрестного обстреливания площади, занятой обороняющимся; на ней не было ни одного укрытого места, и огонь противника по одному из фронтов поражал в тыл или во фланг другой фронт. К некоторым пунктам позиций добраться можно было достаточно скрытно, а обход был осуществим с обоих флангов (много горных троп и дорожек). Тыл и единственный путь сообщения по шоссе в Габрово были едва ли не доступнее всех других участков и подпадали под сильнейший обстрел. Под огнем же находились и источники воды, что в жаркое время года имеет огромное значение при продолжительном бое. Переход в наступление был весьма труден, так как приходилось штурмовать неприступные окружающие позиции. Развертывание значительных сил было невозможно.

Бой 9 и 10 августа. Около полуночи с 8 на 9 августа генерал Столетов собрал начальников отдельных частей; на проходившем совещании было решено разделить позицию на участки: 1) передовая позиция; 2) левый фланг; 3) главная позиция.

План Сулеймана заключался в том, чтобы вести главную атаку сильной колонной Реджеба-паши, состоящей из 16 батальонов с горной батареей, от горы Малый Бедек на Стальную, а демонстративную — колонной Шакира-паши (Салиха-паши), включавшей восемь батальонов с юга по шоссе, причем она должна была продвинуться только до первой площадки и отвлечь на себя внимание противника. Для скрытности Реджеб-паша выступил ночью с расчетом сосредоточиться к рассвету у Малого Бедека, построить на его вершине батарею и тогда атаковать. В общем резерве, южнее д. Шипки, стали 23 батальона, 42 орудия и вся кавалерия.

Голова колонны Шакира подошла к первой площадке (от Орлиного Гнезда) около 9 часов утра; к сожалению, фугасы были взорваны слишком рано, но все-таки турки свернули с шоссе. Около 11 часов два турецких стрелковых батальона произвели первую бешеную атаку, но были с громадными потерями отброшены орудийным и ружейным залповым огнем; также безуспешны были и две атаки подошедшими главными силами колонны Салиха-паши; турецкие стрелки рассыпались за укрытиями не далее 75–100 сажен от наших укреплений.

Между часом и двумя прибыл Брянский полк и усилил оборону на 2685 человек; его командир полковник Липинский вступил в командование главной позицией, а прибывший генерал Дерожинский оставил главным начальником обороны генерала Столетова.

Около часу дня почти одновременно были отбиты новая атака Салиха- и Реджеба-пашей. Таким образом план Сулеймана был нарушен, поскольку демонстративная атака была произведена слишком рано и велась несравненно энергичнее главной. Несмотря на гнев Сулеймана, самолично прибывшего в колонну Шакира, охваченные жаждой боя части произвели четвертую бешеную атаку; хотя казалось, что ни картечь, ни залпы с самого близкого расстояния не остановят турок, дело до рукопашной не дошло, и батальоны Шакира отхлынули назад; повторенный удар был отбит много легче одной артиллерией.

Реджеб-паша произвел несколько попыток наступления между 4 и 6 часами дня, но каждый раз, как его цепи попадали под действенный огонь батарей, они не выдерживали и поворачивали обратно.

После 6 часов дня турки прекратили попытки атаковать Николаевскую позицию, и артиллерийский огонь обеих сторон начал утихать, но турецкие стрелки продолжали осыпать наше расположение таким непрерывным градом пуль, что в нем буквально не было безопасной точки. В десятом часу вечера у Стальной раздались крики «атака!», и вновь загремели ружья и орудия. Это была последняя, седьмая атака Шапира; пользуясь темнотой, турки тихо подкрались на очень близкое расстояние, но залпы орловцев и дружинников и картечь заставили их отступить с громадной потерей.

Бой 10 августа состоял исключительно из артиллерийской перестрелки, причем названная нами «девятиглазой» (на восемь орудий с девятью амбразурами) на Малом Бедеке батарея имела значительный успех; зато нашим батареям удалось погасить огонь сооруженной турками прямо на шоссе, всего в 500 сажен от Орлиного Гнезда, батареи на четыре орудия. Наши войска были вынуждены просидеть целый день за закрытиями, что при жаре, без воды и пищи их сильно утомило. Потери составили всего 100 человек. Ночью мы значительно усовершенствовали свои укрепления, но и турки окружили перевал с юга и востока своими ложементами.

Ночью получили известие, что войска могут явиться на Шипку не ранее первого часа дня 11 августа. Первый эшелон — 4-я стрелковая бригада, две сотни пластунов, два горных орудия и еще две сотни — выступил в 5 часов и двинулся налегке, без ранцев; для ослабевших удалось по дороге собрать до 120 подвод; эшелон прибыл в Габрово к часу ночи. Второй эшелон — два батальона Подольского полка и Житомирский полк (два батальона) выступил в 3 часа утра в полном походном снаряжении и сильно ослабел на переходе в 56 верст; он прибыл в Габрово только в 10 часов 11 августа, а остальные подтянулись к 13 часам.

В общем, к утру 11 августа в 16 верстах за Шипкой стояли девять батальонов общего резерва Балканского отряда, но они были настолько утомлены переходами, что генерал Радецкий не решался двинуть их ранее полудня. В то же время на флангах Балканского отряда праздно стояли и передвигались против Ловчи 24 батальона, а против Осман-Базара до 21 батальона князя Шаховского.

Бой 11 августа. План действий Сулеймана, располагавшего 24 тысячами пехоты, 2500 кавалерии и 48 орудиями, на 11 августа состоял в охватывающей атаке четырьмя отрядами. Правый боковой отряд Весселя-паши должен был выйти к рассвету между горами Шипкой и Узун-Куш и овладеть участком шоссе в тылу, правый фланг Шакир-паши — атаковать перевал с юга и юго-востока, левый фланг Салиха-паши — наступать с юга и устроить траншеи перед горой Св. Николай, левый боковой отряд Рассима-паши, заняв Лысую гору, — атаковать с запада. Общий резерв (15 батальонов, 19 орудий) с Сулейманом-пашой — около д. Шипка.

Передовая позиция: под командованием флигель-адъютанта полковника графа Толстого 13 рот при 14 орудиях, 1800 человек.

Левый фланг (Восточная группа): под командованием флигель-адъютанта полковника князя Вяземского три дружины и одна рота, 1400 человек.

Главная позиция (Западная и Северная группы) под командованием полковника Липинского: два батальона Брянского, один батальон Орловского полков и 10 орудий, 3000 человек.

Общий резерв: восемь рот Орловского полка с четырьмя горными орудиями, 1200 человек.


Гурко и Скобелев под огнем


«Все убиты, ваше благородие». Сцена под Телишем


Предписывалось начать штурм после артиллерийской подготовки: Салиху-паше — позже Шакира, а боковым отрядам скрываться в лесах до начала штурма; начало действий назначалось на 4 часа утра.

Наш Шипкинский отряд, отлично сознавая опасность атаки подавляющими силами противника, надеялся на прибытие подкреплений и готовился к самой отчаянной и решительной обороне. Снарядов было немного, для турецких орудий их снаряжали оружейные мастера, у болгар половина ружей была испорчена и недоставало патронов.

Отряд состоял из Орловского и Брянского полков, пяти дружин, четырех сотен, трех команд, 16 пеших, двух конных, четырех горных и шести турецких (седьмое орудие было испорчено) орудий, всего 7200 пехотинцев при 28 орудиях. Силы отряда были распределены, как и 9 августа, по участкам.

Конные части расположились в тылу, куда были отведены все нестроевые и обоз.

Продолжавший командовать отрядом генерал Столетов должен был находиться у Круглой батареи, вместе с генералом Дерожинским, в командование не вступившим. Вечером 10 августа на совещании было решено начальникам участков обороны действовать самостоятельно, поддерживая связь с полковником Липинским, и устроить на шоссе в тылу всего расположения «опорный пункт» с горными орудиями для обеспечения подхода резервов.

Дело началось наступлением отряда Рассима; его батарея на Лысой горе быстро одержала успех над Центральной батареей, два турецких батальона легко достигали Лесного Кургана и решительно атаковали Волынскую гору, но в 7 часов 30 минут были отбиты. Так же неудачна была атака турецкого батальона на гору Узунь-Куш. Рассим вынужден был прекратить атаку и просил Сулеймана прислать подкрепления.

Отряд Салиха-паши ограничился демонстративным боем; попытки продвинуться к западу, в обход, остановлены картечными гранатами и залпами пехоты.

Около 6 часов утра шесть батальонов из отряда Шакира атаковали наш левый фланг — Шипкинский отрог, но были отбиты болгарами; поддержанные из резерва и огнем Круглой батареи обороняющиеся отразили здесь шесть последовательных атак.


Третий день боя на Шипкинском перевале, 11 августа 1877 г. С картины А. Кившенко


Около 9 часов отряд Весселя-паши неожиданно атаковал шоссе в тылу Круглой батареи; появление пяти турецких батальонов было столь неожиданным, что полторы роты брянцев, едва успевшие выстроиться, были обданы свинцом с расстояния 100–150 шагов, но собравшиеся здесь 425 брянцев успешно отразили натиск 2000 турок, работая преимущественно штыками.

Несмотря на то что в 1 час дня перешли к решительным действиям только отряд Весселя и часть батальонов Шакира, тем не менее всякий успех турок на одном из атакованных пунктов грозил отряду Столетова катастрофой. Столетов объявил еще накануне, что помощь прибудет в 10 часов утра, хотя Радецкий и уведомил его, что не может выступить ранее чем после полудня.

А между тем после полудня бой достиг особого напряжения. Атаки Рассима продолжались и охватили оба фланга Волынской горы. Одновременно Вессель вновь атаковал гору Узунь-Куш, а черкесы уже угрожали Тыльной батарее. Расстрелянные защитники Волынской вынуждены были ее очистить.

В 5 часов пополудни турки все-таки не достигли решительного успеха. Оба противника начали изнемогать в непрерывном 13-часовом бою, и расплывшиеся вокруг всего перевала отряды турок вряд ли были способны произвести окончательный удар, а Сулейман, отсутствовавший во все время сражения, не думал трогать остатки своего резерва. Если таково было положение турок, то оно не было известно защитникам Шипки, положение которых уже становилось критическим; в болгарских дружинах оставалось по три-четыре годных ружья; из 28 орудий шесть пришли в негодность; кроме картечи, имелось по три-шесть гранат на орудие; отовсюду текли непрерывным потоком раненые, а сколько еще лежало убитых. Начали распространяться слухи о начале отступления, но старшие начальники немедленно успокоили людей, открыли залпы уцелевшими героями, а батареи участили огонь последними снарядами. Но и эта вспышка энергии была непродолжительной, так как скоро не оказалось ни снарядов, ни патронов; физические и нравственные силы людей пошли снова на убыль, но когда истек 14-й час геройского боя, подоспели в половине шестого к Тыльной батарее стрелки 2-й роты 16-го стрелкового батальона, и участь боя была решена в нашу пользу.

Ввиду настоятельных просьб Столетова генерал Радецкий приказал 4-й стрелковой бригаде выступить из Габрова около 10 часов; обогнав ее с двумя сотнями и двумя горными орудиями, он прибыл к Тыльной батарее и, спешив казаков, отправил коноводов за стрелками; на казачьих лошадях и прибыла авангардная рота стрелков. К 6 часам собрался весь 16-й стрелковый батальон, которому Радецкий приказал сбить турок с Волынской горы; батальон стремительно ринулся в атаку, и после получасового боя утопленные войска Рассима поспешно отступили на Лесной Курган. К 20 часам бой стал затихать, а к десяти прекратилась в первый раз за трое суток и ружейная перестрелка.

В результате кровопролитного упорного боя турки успели только занять Лесной Курган, который, однако, нами и не оборонялся; при этом 6000 наших русских героев изнеможили 22,5 тысячи самых лучших боевых турецких войск, и в резерве противника сохранились свежими всего 2500 человек. Однако тон донесения Сулеймана султану неоправданно оптимистичен: «Таким образом, укрепления (русские) не могли быть сегодня заняты. Но так как обе дороги, ведущие из Габрова к позициям, занимаемым русскими, и фонтаны, доставляющие им воду, в руках наших войск, то они не могут ни сопротивляться долгое время, ни ускользнуть из моих рук. Если в эту ночь противник не попытается бежать, завтра, на рассвете, я возобновлю атаку, и я надеюсь, с помощью Аллаха, его раздавить».

Бой 12 августа. Расположение турецких войск видно из прилагаемой схемы.

Генерал Радецкий имел к рассвету 12 августа 20 батальонов, семь сотен и 36 орудий, всего 14 820 человек; из них штыков — 12 960. Он мог притянуть к полудню 12 августа Волынский полк из Габрова, а к полудню 13-го — Минский полк и всю 2-ю пехотную дивизию, которую имел разрешение, в случае особенной надобности, двинуть на Шипку. Точных сведений о численности армии Сулеймана не имелось, но во всяком случае было известно, что она гораздо сильнее тех войск, которые были в наличной обороне Шипки. Однако генерал Радецкий нашел необходимым сбить турок с захваченных ими комаандных высот немедленно и предписал уже утром 12 августа наступление. Поэтому он оставил всех прежних защитников перевала на своих позициях, а вновь прибывшими девятью батальонами хотел оперировать весьма активно.


Генерал граф П. А. Шувалов


Генерал-майор М. И. Драгомиров


4-я стрелковая бригада, выделив 16-й батальон на Волынскую гору, занимала Тыльный участок, имея один батальон в резерве, а Житомирский и Подольский полки стояли в готовности на биваках еще севернее. Намереваясь прежде всего овладеть Лесным Курганом, Радецкий воспользовался советом Драгомирова «направить часть сил к Лысой горе по отходящему от нее к северу лесистому отрогу» и приказал двинуться туда одному батальону Житомирского полка.

Бой 12 августа можно разделить на два периода: до двух часов дня, когда наступали турки, и после двух, когда мы сами обратились к активным действиям.

Со стороны турок наступали отряды Весселя, Салиха и Рассима. Вессель произвел первую, совершенно неожиданную атаку на рассвете на шоссе, севернее Круглой батареи, но высланные как раз туда две роты стрелков штыками отбросили турок. Стянутый затем сюда 13-й стрелковый батальон отразил еще две последовательные атаки Весселя, и с полудня дело ограничилось лишь перестрелкой. Колонна Салиха произвела четыре атаки, все они были отбиты с большими для него потерями.

Генерал Радецкий еще утром приказал полковнику Липинскому с 15 ротами (два батальона житомирцев, 16-й стрелковый батальон и одна рота брянцев) атаковать Лесной Курган, но батальоны Рассима сами неоднократно переходили в энергичное наступление и нанесли нам значительные потери. Тогда около 10 часов Радецкий двинул два батальона житомирцев к горе Узун-Куш. С ними двинулся и генерал Драгомиров, который при обзоре местности с батареи был ранен пулей в ногу. Таким образом мы понесли серьезную потерю, лишившись одного из лучших наших генералов на все последующее время войны.

Атака эта, несмотря на неоднократные подкрепления и настойчивые попытки, не удалась, пришлось отойти с громадными потерями; мы приступили к окапыванию на Волынской горе.

Наша смелая атака имела то значение, что Рассим донес Сулейману о своем трудном положении у Лесного Кургана вследствие прибытия русских подкреплений и просил усилить свой отряд. Это известие ошеломило Сулеймана, так как, вместо ожидаемого им «захвата тыла и гибели врага», оказалось, что он сам угрожает важнейшему пункту на левом турецком фланге. Приказав Салиху выслать на помощь Рассиму четыре батальона и туда же идти Весселю-паше, Сулейман окончательно отказался от дальнейших попыток овладеть Шипкинским перевалом, а ограничился лишь удержанием занятых его войсками позиций и телеграфировал в Константинополь о присылке подкреплений и огнестрельных припасов.

Генерал Радецкий, несмотря на полную неудачу штурма Лесного Кургана, отбросил намерения кружным обходом заставить турок отойти от Шипки, а поставил себе целью лишь овладение Лысой горой, чтобы утвердиться на всем хребте Марко-Кралев.

Бой 13 и 14 августа. К рассвету 13 августа генерал Радецкий располагал на перевале почти такими же силами, как и накануне, потому что хотя и прибыли три батальона Волынского полка, но пришлось отпустить в Габрово (на 2 дня) четыре болгарские дружины.

У турок лишь отряд Рассима был усилен до 14 батальонов — 6300 штыков; Вессель-паша только с рассветом начал свое движение с крайнего правого фланга на крайний левый — к Лысой горе.

Ввиду того что генерал Радецкий задался целью овладеть высотами хребта Марко-Кралева, а турки имели задачей удержать за собой все свои позиции, бой 13 августа происходил исключительно на этом хребте; на всех прочих пунктах Шипкинских позиций оба противника вели лишь перестрелку.

Бой состоял из целого ряда атак сначала турок, а затем и наших войск с целью овладеть батареей на Лысой горе.

Около половины десятого полковник Липинский перешел в наступление тремя колоннами, и через час его боевой порядок достиг седловины между горой Волынской и Курганом, подняв цепи на восточный склон последнего; на подкрепление Радецкий послал еще 2-й батальон Волынского полка. Наступление продолжалось энергично; к 11 часам турки были выбиты из всех ложементов и сосредоточились у люнета на самой вершине Кургана, но и наши войска совершенно перемешались, овладев по собственной инициативе следующими двумя рядами окопов.

Уже расстроенные батальоны Рассима стали отходить на вторую позицию на батарею, с которой свозили орудия, уже наши группками подошли к самой батарее… Но в эту минуту развернулись авангардные три табора Весселя-паши и открыли губительный огонь во фланг ложементов, занятых нашими. Около 16 часов полковник Липинский приказал отступать, и весь отряд, отстреливаясь, а иногда и отбрасывая наседавших турок штыками, отошел к Лесному Кургану.

Сулейман послал на подкрепление Рассима весь свой резерв в количестве пяти батальонов и еще два батальона из отряда Салиха. В 19 часов Рассим перешел в наступление на Лесной Курган, обороняемый двумя батальонами волынцев и двумя ротами брянцев. Ввиду прибытия на перевал двух батальонов Минского полка Радецкий послал на Курган последний батальон волынцев, что дало возможность удержать его, хотя бой продолжался всю ночь. На рассвете бешеные атаки турок возобновились, а генерал Радецкий, имея в своем распоряжении всего три батальона Минского полка и вынужденный сменить наконец утомленные боем части на разных участках позиции, приказал очистить Курган и удержать лишь Волынскую гору. Это было выполнено к полудню 14 августа, после чего бой окончательно стих.

Турки определяют свои потери за все шесть дней боя в 6411 человек, что составляет 28 %; мы потеряли двух генералов, 120 штабс- и обер-офицеров и 3512 нижних чинов, или 13,36 %; на долю пехоты пришлось 29 % офицеров и 18,37 % нижних чинов, а артиллерии — 28,60 % офицеров и 11 % нижних чинов.

Центральная турецкая армия Сулеймана пришла после Шипкинских боев в чрезвычайное расстройство; в донесениях Сулеймана сказано, что «можно рассчитывать только на 30 батальонов, приведенных из Герцеговины; остальные 20 батальонов были совершенно не надежны и бежали при первых выстрелах; герцеговинцы потеряли почти половину состава и были до крайности утомлены, а в боевых припасах оказался полный недостаток». Вообще Сулейман считал, что можно приступить к дальнейшим операциям не иначе как после укомплектования его армии 15–20 тысячами хороших войск. Военный министр уведомил Сулеймана, что пока в его распоряжение даются 10 батальонов, высылаются на укомплектование 4000 человек и боевые припасы. Тогда Сулейман решил, не отказываясь окончательно от задачи овладеть Шипкинским проходом, до соединения с другими турецкими армиями временно перейти к обороне.

Неожиданное наступление на Шипку целой турецкой армии, естественно, отвлекло на себя все внимание главнокомандующего и поэтому сильно затормозило подготовку им Плевненской операции. Позже главнокомандующий для выяснения обстановки послал к Радецкому своего начальника штаба генерал-адъютанта Непокойчицкого, который, лично ознакомившись с шипкинскими позициями и собрав 18 августа совещание из старших начальников, пришел к заключению, что «при видимом бездействии и вероятном уменьшении сил противника у Шипки необходимо обратить все силы на Плевну, развязка у которой представляется главнейшим вопросом, ибо только тогда будут развязаны руки». Главнокомандующий одобрил такое заключение, и поэтому произошло новое распределение войск, входивших к этому времени в состав Балканского отряда, который оказался разделенным на три самостоятельных отряда:

1) Шипкинский отряд генерала Радецкого в составе 14-й пехотной дивизии, 2-й бригады 9-й пехотной дивизии, Якутского полка, одного батальона Селенгинского полка, семи Болгарских дружин, артиллерии 14-й и 9-й дивизий, 2-й горной батареи, Турецкой батареи, 11 сотен и двух саперных рот; задача отряда состояла в обороне Шипкинского перевала, и в действительности эта задача обратилась в известное историческое четырехмесячное с лишком «сидение на Шипке»;

2) отряд князя Шаховского в составе всех прочих войск южного фронта, т. е. отряды Хаинкиойский, Еленинский, Осман-Базарский и новый Северный (возвращенные из-под Плевны первые бригады 32-й пехотной и 11-й кавалерийской дивизии, под командованием начальника 11-й кавалерийской дивизии генерал-лейтенанта Татищева);

задача отряда — оборона Балканских проходов и путей наступления к Тырнову от Осман-Базара — Эски-Джумы.

3) Сельвинский отряд князя Имеретинского в составе его 2-й пехотной дивизии и 3-й стрелковой бригады и отряда Скобелева; задача отряда состояла в овладении Ловчей и затем в проведении операции под Плевной.

Действия Рущукского отряда против четырехугольника крепостей

Против четырехугольника турецких крепостей и опиравшейся на него армии Мехмета-Али находились три русских отряда: Рущукский наследника цесаревича, Журжево-Ольтеницкий генерал-лейтенанта Аллера и Добруджинский генерал-лейтенанта Циммермана. Отряд Аллера был подчинен наследнику цесаревичу, а Циммерман получал инструкции из полевого штаба. Дельту Дуная охранял отряд генерал-лейтенанта Веревкина из войск Одесского военного округа.

Три названных отряда занимали линию протяженностью 270 верст: Кюстенджи — Черноводы — Дунай до Парапана — долины рек Лома и Кара-Лома, до с. Аясар; всего на этой линии было сосредоточено 78 батальонов, 90 эскадронов и сотен и 47 батарей, всего 93 350 человек в строю при 360 орудиях. Против них в гарнизонах крепостей и в поле было сосредоточено турецких 147 батальонов, 73 эскадрона и 36 батарей, всего 99 100 человек при 360 орудиях.

Главная масса полевых турецких войск стояла фронтом на запад, на линии Разград — Эски-Джума, протяженностью 28 верст: 57 батальонов, 49 эскадронов, 84 орудия, всего 40,5 тысячи бойцов; из них 34,2 тысячи человек при 72 орудиях составляли Разградскую группу, а 6 300 человек при 12 орудиях — Эски-Джумскую группу. На правом фланге, в 55 верстах, находилась крепость Рущук с 23 батальонами, шестью эскадронами и 30 орудиями; на левом — у Осман-Базара — отряд Мехмет-Салима-паши в составе 12 батальонов, четырех эскадронов и 12 орудий.

Против этих турецких сил стоял Рущукский отряд — 48 батальонов, 41 эскадрон при 224 орудиях, всего 55 847 человек. Войска занимали линию фронтом в направлении на восток, протяженностью 55 верст, долинами рек Лома и Кара-Лома, тремя группами: 1) у Рущука, в 12 верстах к юго-западу от него; 2) у Абланова и Острицы, на пути из Разграда в Белу; 3) у селений Ковачица, Попкиой и Гагово, на путях из Разграда на Тырново и из Эски-Джумы на Тырново же и Белу.

Обе стороны действовали оборонительно. В десятых числах июля Мехмет-Али закончил комплектование своих полевых войск; теперь он имел для действия против Рущукского отряда до 59,5 тысячи человек при 144 орудиях. Эти внушительные силы опирались на четырехугольник крепостей и вновь сооруженный укрепленный лагерь у Разград, на фронте протяженностью не более 25 верст.

Нечего и говорить, что положение Рущукского отряда, уступавшего в силах полевой армии Мехмета-Али, разбросанного на 55 верст и имевшего задачей, кроме обороны путей к Беле, еще содействовать обороне путей на Тырново, было в высшей степени трудным, и если она была блистательно выполнена, то это следует объяснить замечательным хладнокровием и благоразумием начальника отряда наследника цесаревича, весьма искусно использовавшего нерешительность своего противника.

С начала августа происходит ряд столкновений войск обеих сторон. 9 и 10 августа произошло столкновение частей Эски-Джумского корпуса с передовым сторожевым русским отрядом у Аяслара. Несмотря на поддержку 1-й пехотной дивизии, русские к вечеру 11-го принуждены были отойти к Попкиою.

К 16 августа части Рущукского отряда приняли следующее расположение. Против Рущука по-прежнему стоял отряд великого князя Владимира Александровича — 12 батальонов, 15 эскадронов и 54 орудия; правее его, в центре — у Абланова — отряд барона Дризена — пять батальонов, 12 эскадронов и 46 орудий; еще правее, в районе Попкиой — Ковачица — отряд генерала Гана — 24 батальона, 10 эскадронов и 108 орудий; в Уджикиой стал общий резерв — шесть батальонов и 16 орудий и штаб Рущукского отряда.

Удачный бой у Аяслара побудил Мехмета-Али перейти к более энергичным наступательным действиям, и на собранном им в Эски-Джуме 14 августа военном совете был выработан план атаки Карахасанкиоя.

Обстановка для Рущукского отряда продолжала оставаться крайне тяжелой; больше всего опасались наступления Мехмета-Али на Тырново, и поэтому относительно слабый отряд все так же был разбросан на фронте в 50 верст и почти две трети его сил были сосредоточены к правому флангу; между тем турки готовились нанести удар на центр расположения, задавшись целью оттеснить русских со всего правого берега Кара-Лома, частью долины которого они уже овладели против Аяслара.

18 августа произошли столкновения в трех пунктах: у Карахасанкиоя, Гайдаркиоя и Аяслара. Бои у этих пунктов закончились отступлением русских отрядов, а начальник 1-й пехотной дивизии нашел необходимым освободить без боя позицию у Попкиоя и отойти к Ковачице. В результате турки овладели всем правым берегом Кара-Лома, до д. Сваленик, и получили теперь свободу маневрирования перед фронтом Рущукского отряда.

Мехмет-Али решил воспользоваться одержанным успехом 18 августа, тем более что замеченное отступление частей 13-го корпуса было истолковано как моральное последствие испытанного русскими поражения. Однако собранный вновь военный совет ограничился постановкой скромных задач: овладеть русскими позициями у Кацелова и Кадыкиоя, причем для первой задачи назначались войска Разградской группы, а для второй — часть гарнизона Рущука.

18 августа турки произвели из Рущука наступление несколькими батальонами на Кадыкиой, но были отбиты вследствие прибытия резервов 12-го корпуса.

Вечером 20 и утром 21 августа наследник цесаревич, осмотрев расположение 13-го корпуса, приказал сократить его фронт и пришел к убеждению, что турки с овладением позициями на правом берегу Лома приобрели возможность малыми силами парализовать действия 13-го корпуса и вообще свободно и скрытно маневрировать против всего Рущукского отряда.

Предположенная Мехметом-Али атака на центр расположения Рущукского отряда несколько задержалась исполнением и произошла только 24 августа. Оборонявшие этот участок русские войска 12-го корпуса под общим начальством генерал-лейтенанта барона Дризена были расположены следующим образом: 1) на позиции у Кацелова — отряд генерал-майора Арнольди: четыре батальона Бендерского и Херсонского полков, две батареи, три эскадрона и три сотни; 2) на позиции у Абланова — отряд генерал-майора Тимофеева: 6,4 батальона Бессарабского, Тираспольского и Херсонского полков, четыре пешие и одна конная батареи, 5,5 эскадрона и сотни; южнее стояли два отряда в составе всего трех рот, полутора эскадронов и двух орудий; на подходе к Абланову находились два пехотных полка и две батареи. Всего у Кацелова — Абланова мы могли сосредоточить 17 батальонов, 13 эскадронов и сотен и 72 орудия, итого 18 тысяч человек.

В общем обстановка для борьбы на нашем восточном фронте сложилась в высшей степени неблагоприятно, но она осложнялась еще тем обстоятельством, что силы нашего центра были расположены на двух отдельных позициях — Аблановской и Кацеловской, отстоявших одна от другой на 5 верст, причем сообщение между ними было крайне затруднительно и совершенно невозможно для артиллерии; Кацеловская позиция являлась передовой, и на ней было расположено значительно меньше сил.

Бой у Кацелова начался в 7 часов утра; несколько турецких атак было отбито, но к 2 часам дня против наших пяти батальонов турки ввели в дело своих 35; тогда генерал Арнольди приказал отступать. Бой у Абланова, начавшийся также с утра, сперва шел нерешительно; в 3 часа дня освободившиеся от боя под Кацеловом турецкие войска перешли в стремительное наступление; им удалось перейти р. Кара-Лом, и они начали овладевать участками русской позиции; тогда генерал-майор Тимофеев слез с лошади и, миновав цепь, сам пошел вперед; ближайшие части бросились за ним с криком «ура», и вся боевая линия, перейдя в контратаку, с поддержкой подведенного бароном Дризеном Копорского полка, опрокинула турок обратно за реку. На этом бой кончился, и Аблановская позиция осталась за нами. Наши потери в обоих боях составили 53 офицера и 1248 нижних чинов.

Этот бой для войск 12-го корпуса составляет блестящую победу, так как они отбили атаку тройного превосходства сил противника и тем заставили его опять перейти к большей пассивности действий.

Наследник цесаревич в 2 часа 30 минут дня получил донесение о том, что позиция у Кацелова очищена, а около 4 часов дня — известие об атаке на Абланово; не получая затем никаких известий, он приказал в час ночи командиру 12-го корпуса ввиду прорыва оборонительной линии отодвинуть 12-ю дивизию на линию Мечка — Трестеник — Две Могилы. Когда утром и в течение 25 августа выяснилась вся обстановка, то было решено отвести Рущукский отряд на линию р. Янтры и занять там более сосредоточенное расположение. Упорство боя отрядов у Кацелова и Абланова заставило турок остановиться, и вместо активных действий они в полдень 25 августа просили перемирия для уборки раненых. Отступление наших войск было произведено беспрепятственно, и к вечеру 28 августа они заняли следующее расположение: передовые части пехоты на линии Мечка — Две Могилы — Банница с резервом из пяти полков (прибыл на подкрепление отряда Новоингерманландский пехотный полк) у Белы; кавалерия стала на линии Пиргос — Кошево — Широково — Водица. Несколько позднее, по соглашению наследника цесаревича с князем Шаховским, было решено прибывшую в подкрепление новую 26-ю пехотную дивизию притянуть к Покривецу и Церковне и перевести всю 1-ю пехотную дивизию 13-го корпуса к Баннице.

Сражение под Ловчей

18 августа из главной квартиры, находившейся в Горнем Студне, было сделано распоряжение о сформировании Сельвинского отряда под начальством генерал-майора князя Имеретинского, командующего 2-й пехотной дивизией, в следующем составе:

1) 2-я пехотная дивизия с ее артиллерией, 3-я батарея 9-й артиллерийской бригады и Лейб-гвардии Терский эскадрон Собственного Его Величества конвоя — в Габрове;

2) 2-я бригада 3-й пехотной дивизии с тремя батареями 3-й артиллерийской бригады — у Тырнова;

3) отряд Скобелева 2-го: 64-й пехотный Казанский полк, 1-й батальон 118-го Шуйского полка, 2-я батарея 16-й артиллерийской бригады, взвод саперов и Кавказская казачья бригада с 9-й Донской батареей — на позиции у Канкрина, 14 верст восточнее Ловчи;

4) 30-й Донской полк, имевший специальное назначение наблюдать пути, ведущие к Габрову и Сельви от Троянского и Калоферского проходов.

Начальником штаба отряда был назначен полковник Генерального штаба Паренсов.

Задача князя Имеретинского состояла в следующем: выступить 20 августа и 21-го атаковать Ловчу; если удастся ее занять, то, оставив там для охранения со стороны Траяна и горных проходов около полка пехоты с частью кавалерии, без замедления наступать к Плевне для совместной с Западным отрядом ее атаки. 19 августа генерал-адъютант Непокойчицкий, возвращаясь из Шипки в Горный Студень, самостоятельно, от имени великого князя, послал князю Имеретинскому несколько иное приказание, которым включил в состав отряда еще 3-ю стрелковую бригаду, стоявшую в Тырнове, и предписал атаковать Ловчу «не далее 22 августа». Князь Имеретинский решил исполнить свою задачу согласно с последним полученным предписанием Непокойчицкого и поэтому 20 августа остался в Сельви, выдвинув лишь отряд Скобелева к позиции у фонтана, находившегося в 8 верстах восточнее Ловчи, и выслав на позицию у Канкрина Ревельский пехотный полк с батареей; он приказал еще Кавказской казачьей бригаде перейти к д. Игнав, на р. Осме — в 10 верстах северо-восточнее Ловчи; атака Ловчи была назначена на 22 августа.

Выработка плана действий поручена Скобелеву, который был отлично знаком с окрестностями Ловчи благодаря непрерывной ее разведке начиная с 10 августа; кроме того, он 26 июля произвел усиленную рекогносцировку Ловчи во главе целого отряда, а перед этим разведывал ее со всех сторон скрытно с небольшим конвоем.

Скобелев донес, что в Ловче находится самое большее 8000 турок с несколькими орудиями, а получив известие о наступлении Османа-паши против Западного отряда (рекогносцировка к Пелишату 19 августа), настойчиво просил князя Имеретинского особой запиской «не откладывать атаки Ловчи на 22 августа, а во что бы то ни стало атаковать ее 21 августа с рассветом и, покончив с нею, выслать кавалерию и наиболее свежую пехоту на помощь Западному отряду для охвата вышедших из Плевны войск с правого фланга и тыла».

Город Ловча расположен на обоих берегах р. Осмы, в узле шоссейных дорог из Плевны, Сельви и Траяна. Стратегическое значение Ловчи обусловливалось тем, что с ее занятием устанавливалось кратчайшее и удобнейшее сообщение между Западным и Шипкинским отрядами и прерывалась связь между армиями Сулеймана и Османа. Окрестности Ловчи гористы. Правый берег Осмы превалирует над левым, причем правый спускается к реке круто, а левый — отлого. К востоку от города расположен горный отрог, тянущийся на север версты на четыре, с пятью отдельными вершинами, из которых ближайшая к шоссе на Сельви называлась Рыжей горой; в расстоянии около 1200 сажен от Рыжей горы, по сторонам Сельвинского шоссе, находятся три высоты, превалирующие над названным отрогом. К северу от города в р. Осму впадают два ручья, между которыми лежит отдельная возвышенность.

Турецкая укрепленная позиция лежала на обоих берегах; на правом по отрогу были вырыты траншеи, наиболее сильного профиля на Рыжей горе, фронтом на восток и на север. Укрепления левого берега состояли из большого редута 7-футового профиля и сети ложементов на высоте, рассчитанных на оборону в направлении как на север — в Плевну, на юго-запад в Орханиэ и на юг — в Троян. Хотя позиция была вообще сильна, но она не соответствовала силам, ее оборонявшим, так как восточный и северный ее фронты имели протяженности всего 7 верст; у наступающего на высотах по сторонам Сельвинского шоссе были хорошие артиллерийские позиции.

Ловчинский гарнизон под начальством Рифата-паши сперва состоял из шести, а позднее из восьми батальонов с шестью орудиями и взводом кавалерии, что составляло около 5000 пехотинцев; кроме того, было около 2000 человек иррегулярной конницы — всего около 7-тысячной боевой силы. Отряд занимал оборонительную линию так: три батальона и одно орудие на правом берегу, пять батальонов и пять орудий — на левом; из последних в редуте и около него три батальона и три орудия.

Для атаки турок князь Имеретинский располагал всего 251/8 батальонами пехоты, 1/8 батальона саперов, 92 пешими и шестью конными орудиями и 13 сотнями; боевая сила определялась в 571 офицера, 20 857 штыков и 1265 сабель, т. е. превосходила обороняющегося втрое.

К вечеру 20 августа Скобелев заставил турок освободить передовую позицию на высотах по обе стороны Сельвинского шоссе и, заняв их, приступил к сооружению окопов для батарей и пехоты, а к вечеру 21 августа на биваке у фонтана сосредоточился весь отряд князя Имеретинского; Кавказская казачья бригада расположилась по дороге из Иглава в Ловчу. Диспозицией на 22 августа войска отряда были распределены следующим образом:

1) правая колонна: командир 3-й стрелковой бригады генерал-майор Добровольский с четырьмя стрелковыми батальонами, Гвардейской полуротой почетного конвоя Его Величества, двумя пешими батареями и одной дальнобойной (придана стрелкам в Систове и сформирована из отбитых у турок четырех орудий) должен был наступать на высоты против левого фланга турок;

2) левая колонна: Скобелев со своим отрядом, 1-й бригадой 2-й пехотной дивизии, тремя сотнями и шестью 9-фунтовыми батареями, всего 10 батальонов, три сотни и 56 орудий, должен был наступать по обеим сторонам шоссе;

3) общий резерв: командир 2-й бригады 2-й пехотной дивизии генерал-майор Энгман, в составе 11 батальонов и 16 орудий, должен был стать на Ловчинском шоссе.

Открытие огня назначено на 5 часов утра, и атаке должна была предшествовать самая серьезная артиллерийская подготовка. Общий план атаки состоял в том, чтобы прежде всего овладеть Рыжей горой как составлявшей ключ позиции и обстреливавшей все расположение последней; поэтому атаку должен был начать Скобелев, и только после овладения им Рыжей горой должна была атаковать правая колонна.


Защита «Орлиного гнезда»


В шестом часу утра части отряда заняли исходное положение для артиллерийской подготовки, и началась канонада из 56 орудий левой и 12 орудий правой колонн, на которые отвечали турецкие орудия, причем пять из них, расположенных на левом берегу Осмы, находились вне досягаемости нашей артиллерии, а сами ввиду своей дальнобойности могли обстреливать ее безнаказанно.

Так как артиллерия генерала Добровольского не могла достигнуть никаких результатов своим огнем по пехоте, занимавшей окопы левого фланга турецкой позиции, а турки обстреливали все расположение правой колонны как из орудий, так и из ружей, то колонна понесла очень скоро большие потери (восемь офицеров и 150 стрелков); турецкая пехота начала приближаться и, прикрываясь высокими кукурузными стеблями, еще ожесточеннее расстреливать наши части. Тогда около 8 часов 30 минут Добровольский, «вопреки словесному предложению воздерживаться от атаки до начала ее на Рыжую гору», по собственному почину решительно атаковал левый фланг турок и к 10 часам овладел всеми тремя высотами. В 11 часов прибывший на подкрепление Ревельский полк сменил стрелковую бригаду на захваченных у турок позициях, и бригада отошла в лощину на бивак.

Около полудня Скобелев получил приказание князя Имеретинского начать атаку. Немедленно Казанский и Калужский полки перешли в наступление, но турки ввиду одержанного уже успеха 3-й стрелковой бригадой не оказали упорного сопротивления, и около 14 часов казанцы заняли сам город, перейдя Осму частью по мосту, а частью вброд; туда же прибыли вскоре полки Калужский и Либавский.

Около 15 часов, с подходом с юга Кавказской бригады, русские войска окружили последний оплот турок на левом берегу Осмы, на возвышенности между двумя ручьями; турки сосредоточили на ней до семи батальонов и успели своевременно вывезти орудия, направив их по дороге в Орханиэ (затем они отступили в Плевну). Дружный натиск с трех сторон нашей пехоты заставил турок бежать с позиции; оставшиеся же защитники редута были переколоты штыками.

Оставленные в резерве у д. Порадимец два турецких батальона были атакованы казаками под начальством командира Владикавказского полка полковника Левиз-оф-Менара и обратились в бегство. Затем преследование казаками велось до 23 часов.


Бой за Ловчу


Вообще турки были поголовно рассеяны и собрались лишь позднее в Плевне, где из них было сформировано два батальона, и в Орханиэ. Мы захватили два знамени, одно орудие, несколько зарядных ящиков, более миллиона патронов и много ружей. Нашими войсками было похоронено 2200 трупов. Наши потери достигли 46 офицеров и 1637 нижних чинов.

Осман-паша, убедившись утром 22 августа в серьезной опасности, в тот же день около полудня выступил на помощь с 20 батальонами, тремя батареями, двумя эскадронами и, переночевав у д. Ралево, утром подошел к окрестностям Ловчи; Осман свернул к юго-западу и расположился на позиции верстах в шести-семи от Ловчи.

Однако князь Имеретинский, находивший уже накануне, что его войска слишком утомлены, и просивший разрешения выступить из Ловчи только через сутки, не нашел возможным атаковать турецкий отряд и позволил ему беспрепятственно отойти к Плевне, куда Осман-паша и возвратился 25 августа. Приходится отметить, что князь Имеретинский не оценил той в высшей степени благоприятной обстановки, которую создал для него в данном случае сам Осман-паша. Так же точно не оценил обстановку и Скобелев, который около 5 часов со своей позиции сообщал полковнику Паренсову: «Все отлично. Надо отдыхать, готовить себя к славному бою под Плевной».


Контратака генерал-майора Тимофеева при деревне Абланово 24 августа 1877 г. С картины А. Попова


Нельзя не отметить и того печального факта, что движение значительного турецкого отряда от Плевны к Ловче и обратно, происходившее почти перед самым левым флангом расположения Западного отряда, не было им своевременно раскрыто и оценено. Правда, генерал Зотов принял некоторые меры для разведки «какого-то движения» турок к стороне Ловчи, но все они не привели ни к чему, отчасти по вине командира Екатеринославского драгунского полка полковника Ребиндера, который, будучи выслан к Ловчинскому шоссе с отрядом в четыре батальона, четыре эскадрона и 16 орудий, ограничился тем, что занял позицию у Богота, в 4 верстах от шоссе, и выпустил несколько гранат по «показавшейся на шоссе турецкой кавалерии и пехотным колоннам». Также безрезультатна была и произведенная 23 августа рекогносцировка начальником штаба 4-го корпуса полковником фон Лауницом по направлению к Рылеву, с отрядом из одного батальона, четырех эскадронов и двух орудий; было только донесено, что «из Плевны к Ловче прошло шесть таборов с четырьмя орудиями», и добавлено, что «по словам перебежчиков, ушло всего 18 таборов».

Сражение под Плевной 26–31 августа

По первоначальному плану румыны должны были переправиться по наведенному у с. Селиштора мосту и действовать самостоятельно между реками Видом и Искером, но затем, вследствие опасения в разобщенности действий, румынские войска были переведены на правый берег Вида, а мост — к Никополю. Для ускорения начала наступления к Плевне довольствие румынов хлебом было возложено на интендантство русской армии.

21 августа князь Карл в Порадиме принял начальство над соединенными русско-румынскими войсками, а непосредственное командование над Западным отрядом осталось за генералом Зотовым; над румынской армией оно было возложено на румынского военного министра, генерала Черната. Для подготовки штурма весьма сильно укрепленных турецких позиций были приняты следующие меры:

1) проведено несколько рекогносцировок лично генералом Зотовым и артиллерийскими начальниками, причем выбраны места для осадной и полевой артиллерии;

2) произведена съемка окрестностей Плевны в масштабе 250 сажен в дюйме; налитографированы и розданы войскам планы;

3) отремонтированы дороги к расположению турок и поперечные между ними, исправлены и построены мосты;

4) заготовлены туры, фашины и штурмовые лестницы;

5) расчищены и утроены колодцы на намеченных местах перевязочных пунктов;

6) проведены в войсках пехоты занятия по преодолению фортификационных препятствий;

7) в Порадиме, на совещании, выяснены роль и задачи артиллерии; тогда же в основу всех действий положены соображения: «предварительное, возможно, продолжительное обстреливание неприятельских укреплений артиллерией, усиливаемое с постепенным к ним приближением; такое же постепенное, производимое незаметно под прикрытием местности, приближение к укреплениям пехоты и, наконец, атака их открытой силой»;

8) сосредоточение войск для занятия исходных позиций при артиллерийской подготовке, начавшееся с 23 августа.

Князь Имеретинский, оставив в Ловче 2-ю бригаду 3-й пехотной дивизии с батареей и тремя сотнями, вечером 24 августа сосредоточил остальные свои войска к Боготу. По дороге к Боготу, следуя в авангарде, Скобелев с двумя сотнями и четырьмя орудиями произвел еще разведку к стороне Плевны по Ловчинскому шоссе, для чего, заняв цепью казаков первый гребень Зеленых гор, лично пробыл на вершине Рыжей горы, у д. Брестовец, около получаса и успел заметить некоторые изменения, происшедшие в расположении войск и укреплений турок после боя 18 июля.

В д. Порадим прибыли 20 осадных орудий и 1-я бригада 3-й пехотной дивизии. 24 августа императорская главная квартира перешла в с. Чаушка-Махала, а главная квартира главнокомандующего — в д. Радиненец, в 6 верстах западнее Болгарени. Штаб генерала Зотова оставался в Порадиме.

Осман-паша создал на высотах, окружавших Плевну с трех сторон, настоящий укрепленный лагерь из целого ряда опорных пунктов усиленного профиля, связанных между собой на многих участках непрерывными траншеями и окопами, иногда расположенными в несколько ярусов. На участке между Гривицким и Радишевскими ручьями опорные пункты были в две линии; только на северо-западе от города совсем не было укреплений. В частности, разделив все плевненские турецкие позиции на четыре фронта, можно обозначить наиболее сильные укрепления в таком порядке:

1) Северный фронт — на линии Опанец — Гривица, длина 11 верст; на левом фланге, на Опанецком плато — два редута и батарея, обстреливавшая мост через Вид на Софийском шоссе; на правом фланге — Гривицкие редуты № 1 и 2; в версте перед ними траншея, фронтом на восток; между Опанецкими и Гривицкими редутами — несколько батарей, соединенных сплошной траншеей вдоль гребня Янык-баир;

2) Восточный фронт — между Гривицкими редутами и Тученицким оврагом, длина 7 верст; в первой линии редуты Чорум-Табия, Ибрагим-Табия (выдвинутый вперед исходящим углом) и Омар-бей-Табия; во второй линии редут Иштиат-Табия, люнет Атуф-Табия и редут Араб-Табия;

3) Южный фронт — между Тученицким оврагом и д. Кришин, длина 4 версты; около самого города Скобелевские (так нами названные) редуты № 1 и 2, соединенные траншеей; к северу от д. Кришин — редуты Юнус-бей-Табия, Таль-Ат-Табия, Милас-Табия и Баглар-баши;

4) Западный фронт, обращенный к р. Вид, был прикрыт этой рекой и обрывами ее правого берега.

Осман располагал 49 батальонами, семью эскадронами регулярной кавалерии, восьмью эскадронами Салоникской конной милиции, 1500 черкесами и 11 батареями; всего 29 400 штыков, 3000 сабель и 70 полевых орудий. В штабе Западного отряда численность турецких войск была преувеличена и считалась в 110–130 таборов при 120–150 орудиях.

В состав Западного отряда к 25 августа входили следующие войска: 9-й и 4-й корпуса с их артиллерией и кавалерией, 2-я пехотная дивизия с ее артиллерией, 3-я стрелковая бригада с батареей, один драгунский и четыре казачьих полка в составе 26 эскадронов и сотен, Кавказская казачья бригада, 3-й саперный батальон и 20 осадных орудий. Всего 62 батальона, 56 эскадронов и сотен, 20 осадных и 296 полевых орудий. Боевой состав, считая в батальоне 750 штыков, а в эскадроне 100 всадников, — 46,5 тысячи штыков и 5600 сабель при 316 орудиях. К 26 августа силы турок были распределены для обороны так:

Оборона Число батальонов Орудий
Оланецких укреплений 2 6
Позиций между Гривицей и Буковлеком 10 15
Восточного фронта, кроме редута Иштиат 12 18
Редута Иштиат-Табия с резервом 7 14
Южного фронта 10 11

В общем резерве, у восточной окраины города, за редутом Иштиат, стояли восемь батальонов с шестью орудиями. Кавалерия наблюдала за Западным и отчасти за Южным фронтами.

(Доукомплектован после понесенных потерь в боях 8 и 18 июля.)

На правом фланге — румынская армия: 4-я дивизия — у Вербицы, 3-я — у Колесовата и резервная — у Бресляницы.

Центр: 9-й корпус — у д. Сгаловец, а 2-я бригада 31-й пехотной дивизии с двумя батареями — на Плевно-Болгаренском шоссе, у перекрестка дороги из Коюловцы в Сгаловец; 4-й корпус — у д. Пелишат, а 16-я пехотная дивизия на дороге в Богот; кавалерия Лошкарева — у д. Коюловцы.

На левом фланге: отряд князя Имеретинского — у д. Богот.

3-й саперный батальон — в Сгаловце; осадная артиллерия — в Порадиме; Донская казачья бригада полковника Чернозубова — у Слатины, между Плевной и Ловчей; отделение полевого инженерного парка — в Порадиме; временный артиллерийский склад — в Болгарени.

Румынская армия: 3-я и 4-я пехотные дивизии, резервная пехотная дивизия, три бригады кавалерии, два эскадрона жандармов и один саперный батальон; боевая сила: 29 тысяч штыков и 3000 сабель при 108 орудиях.

Русские войска должны были атаковать Южный и Восточный фронты Плевненского укрепленного лагеря, а румыны — Северо-Восточный и Северный.

Для выполнения этого к утру 25 августа войска заняли соответствующее расположение.

Согласно отданной Западному отряду 25 августа диспозиции (подписанной князем Карлом), войска должны были выступить в тот же день в 18 часов для занятия ночью наступательных позиций против турецкого расположения и, возведя ночью же батареи, с утра 26 августа открыть сильнейший артиллерийский огонь. В частности, предписывалось:

1) 9-му корпусу занять позиции между шоссе из Болгарени в Гривицу и дорогой из Пелишата в Плевну, выдвинув в боевые линии три полка и шесть 9-фунтовых батарей; корпусу надлежало возвести и вооружить батареи для 20 осадных орудий;

2) 4-му корпусу занять высоты (Артиллерийская гора) севернее Радишева, выдвинув в боевые линии три полка в шесть 9-фунтовых батарей;

3) кавалерии генерала Лошкарева (12 эскадронов, шесть сотен и 12 конных орудий) стать на Гривицком шоссе, кавалерии генерала Леонтьева (четыре эскадрона, шесть сотен и шесть конных орудий) — между Тученицей и Радишевым; бригаде полковника Чернозубова наблюдать Плевно-Ловчинское шоссе;

4) общему резерву из трех полков пехоты с тремя батареями и бригадой гусар стать впереди д. Пелишата; там же место начальника Западного отряда.

Об отряде князя Имеретинского не было сказано ничего, потому что, как объяснял полковник Новицкий, «по характеру своему род действий этого отряда принадлежит к категории тех действий, которые могут быть определены только с коня». Отряд должен оставаться у Богота — за левым флангом 4-го корпуса.

Румынская армия получила особую диспозицию, согласно которой 4-я дивизия, выступив в 6 часов вечера, должна была выдвинуть свою артиллерию на высоту северо-восточнее д. Гривицы, где окопаться и войти в связь с правым флангом 9-го корпуса.

В общем все войска выполнили в точности диспозицию; только 4-я Румынская дивизия сбилась ночью с пути, опоздала и не успела окопаться. Осадные батареи были сооружены: 8-орудийная — на хребте в полутора верстах к юго-востоку от д. Гривицы[64]; 12-орудийная — на Великокняжеской высоте, в 3 верстах южнее д. Гривицы[65].

Итак, к рассвету 26 августа русско-румынские войска выставили в готовности открыть бомбардировку 20 осадных, 96 9-фунтовых и 36 румынских орудий.

Описываемое сражение должно быть разделено на два периода: 1) бои с 26 по 29 августа включительно, во время которых велась исключительно артиллерийская подготовка атаки; только начиная с 27 августа войска, находившиеся под командой Скобелева, вели частью наступательный, а частью оборонительный бой на Зеленых горах; 2) бои 30 и 31 августа, состоявшие в штурме 30 августа открытой силой Плевненского укрепленного лагеря и в тщетных одиночных усилиях 31 августа героя Скобелева закрепить одержанную им накануне решающую победу над Османом, т. е. удержать взятые Скобелевские редуты № 1 и 2.

Первый период сражения. 26 августа бомбардировка начиналась в 6 часов утра залпом с 12-орудийной осадной батареи. По первому выстрелу Александр II прибыл на Великокняжескую гору, ознакомился с расположением турецких позиций и наблюдал бомбардировку. Затем, в сопровождении главнокомандующего и князя Карла, он посетил правый фланг и до вечера оставался на поле сражения, после чего отбыл в д. Радиненец, куда перешла императорская главная квартира.

Бомбардировка продолжалась до наступления темноты; турки сперва отвечали из своих орудий очень энергично, но к вечеру их огонь ослабел, что и дало повод к предложению на вечернем совещании у генерала Зотова произвести штурм с рассветом следующего дня. Однако огромное большинство начальников высказалось против, и было решено 27 августа продолжать обстреливание укреплений, а штурмовать их только 28-го.



27 августа в 8 часов 3-я румынская дивизия подошла к Северному фронту турок и выдвинула на северный скат Буковлекской долины пять батарей, открывших огонь по укреплениям Янык-баира и Гривицким редутам. 4-я румынская дивизия после полудня атаковала турецкую передовую трашею впереди Гривицких редутов и легко ею овладела, с потерей 129 человек. Батареи 9-го корпуса выдвинулись вперед и приблизились на расстояние до 1000 сажен к редутам Восточного фронта турок. В этот день обстреливание продолжалось до 19 часов 30 минут, а на ночь было приказано всем батареям производить лишь по одному выстрелу в час, с целью воспрепятствовать туркам производить ремонт укреплений.

Генерал Зотов приказал князю Имеретинскому «направиться по Плевно-Ловчинскому шоссе и левее его и занять высоты южнее Плевны (Зеленые горы)», выслав полк Кавказской бригады для охранения пространства между Плевной и Ловчей. Время и способ действий предоставлялись всецело на усмотрение начальника отряда. Князь Имеретинский разделил свой отряд на два эшелона:

1) под командованием генерала Скобелева — Калужский и Эстляндский полки, 9-й и 10-й стрелковые батальоны, 3,5 пешие батареи, шесть сотен владикавказцев, три сотни донцев и донская батарея № 8; всего восемь батальонов, 36 пеших орудий, девять сотен и шесть конных орудий;

2) под командованием генерала Добровольского — Либавский и Ревельский полки, пять пеших батарей, 11-й и 12-й стрелковые батальоны и одна сотня; всего восемь батальонов, одна сотня и 40 пеших орудий.

Кубанский полк был направлен к стороне Ловчи.

Скобелев выступил из Богота в 6 часов и скрытно вышел на шоссе к Рыжей горе; 2-й эшелон стал в резерве у д. Учин-Дол. Владикавказский полк, оттеснив черкесов, занял цепью 1-й гребень и д. Брестовец, куда вошел и батальон ревельцев. Скобелев приказал привести окраину деревни в оборонительное состояние и построить на Рыжей горе ложементы на 20 орудий, которые и были заняты 2,5 батареями около 11 часов. Несмотря на непрерывный огонь турецких орудий из укреплений, мы понесли ничтожные потери. В 15 часов Скобелев приказал Калужскому полку занять 2-й гребень и укрепиться на нем, обратив особенное внимание на свой левый фланг, которому угрожало наступление турок со стороны редута Юнус-бей. Два батальона калужцев лихо отбросили турецкую цепь стрелков с 2-го гребня, но, увлекшись успехом, продолжали атаку и захватили 3-й гребень, совершенно отдалившись от резервов.



Осман-паша, обеспокоенный успехами Скобелева, выслал на подкрепление три батальона, которые вместе с войсками, оборонявшими Скобелевские редуты, перешли в контратаку и, нанеся огромные потери калужцам, оттеснили их назад. Скобелев прикрыл отход резервами и действием артиллерии; тому же способствовали и три батареи 4-го корпуса; дальнейшее наступление турок было остановлено, и 2-й гребень вечером остался за нами. Хотя Скобелев и имел успех, но потери были весьма серьезны: всего до 900 человек, а в Калужском полку — 681. Князь Имеретинский обещал с рассветом поддержать Скобелева Ревельским полком (Калужский был отведен ко второму эшелону) и предложил ему, если возможно, удерживать занятую позицию.

Вновь сформированному сводному кавалерийскому отряду генерала Лошкарева (28 эскадронов, шесть сотен и 18 конных орудий; в том числе 18 эскадронов и шесть орудий румынских), ставшему на ночлег в Рыбине, было приказано 27 августа перейти р. Вид и энергично наступать к Дубняку, что на Софийском шоссе, и вообще угрожать туркам, действуя на их сообщения. Отряд подошел к 11 часам к Трестенику, а в 13 часов 45 минут беспрепятственно занял Дольний Дубняк. Около 16 часов до 1500 турецких конников начали наступление, но были опрокинуты и преследуемы нашими уланами. Отряд остался на ночлег у Дольнего Дубняка и Дольнего Метрополя, не установив связь с кавалерией князя Имеретинского.

Александр II провел весь день на поле сражения, сперва на перевязочном пункте и у главного резерва в д. Пелишат, а затем следил за бомбардировкой с высот у д. Гривицы.

Вечером 27 августа, согласно написанному в официальной «Истории войны», «предположенный на 28 августа штурм откладывался еще на некоторое время; это решение было принято под влиянием боя на Зеленых горах». Казалось бы, наоборот, успех, достигнутый Скобелевым, мог только побудить высшее командование к более решительным действиям.


Атака Зеленых гор 27 августа 1877 г. С картины Н. Дмитриева-Оренбургского


Ввиду того, что штурм был отложен, Скобелев, предвидя, что турки сами перейдут против него в наступление, еще ночью отвел свои войска со 2-го гребня на 1-й и занял здесь более сильную позицию, упираясь левым флангом в д. Брестовец, а правым в Тученицкий овраг, на которой и окопался. В 5 часов 30 минут турки произвели атаку, но она была легко отбита огнем одних боевых частей — тремя батальонами эстляндцев. В 8 часов турки повторили атаку гораздо более энергично и залегли в 200 шагах от нашей позиции. Тогда Скобелев направил из резерва две роты 10-го стрелкового батальона, которые, выйдя Тученицким оврагом, ударили в левый фланг турок; заслышав клики «ура» стрелков, эстляндцы также двинулись вперед. В 9 часов турки были опрокинуты и отброшены к Плевне, причем наши потери были ничтожны. После этого турки более не тревожили Скобелева.

Кавалерия генерала Лошкарева продолжала бездействовать на Софийском шоссе у Дольнего Дубняка. И в этот день связь с левым флангом Западного отряда установлена не была.

Генерал Зотов опять, вследствие неэнергичных попыток Османа перейти в наступление против отряда Скобелева, пришел к заключению, что нужно отложить штурм. Он приказал на следующий день, 29 августа, лишь «овладеть высотой, командующей Плевной с южной стороны, именуемой 3-м гребнем».

Для усиления отряда князя Имеретинского в его распоряжение были посланы 1-е бригады 16-й пехотной и 4-й кавалерийской дивизий. Князь Имеретинский для выполнения поставленной задачи предоставил в распоряжение Скобелева почти все свои войска — 14 батальонов, пять батарей и всю кавалерию. После полудня Скобелев двинул для занятия второго гребня Эстляндский полк и 10-й стрелковый батальон, которые после легкой перестрелки расположились на гребне; тотчас приступили к укреплению позиции, простиравшейся от Тученицкого оврага к д. Кришину, невдалеке от которой левый фланг загибался назад. Позиция находилась под косым обстрелом справа и слева из турецких редутов. Донеся в 16 часов князю Имеретинскому о занятии 2-го гребня, Скобелев тогда же решил не продолжать атаку для овладения 3-м гребнем по следующим, совершенно правильным соображениям:

1) дальнейшее наступление втянуло бы в бой все войска и повело бы к израсходованию их до решающего момента общего штурма;

2) позиция на 3-м гребне обстреливалась еще сильнее, чем на 2-м, с фронта и флангов; поэтому держать на них войска открыто было невозможно, а для производства соответствующих саперных работ не было шанцевого инструмента.

Действительно, и на 2-м гребне люди только ночью получили благодаря стараниям начальника штаба отряда полковника Паренсова до 100 лопат и лишь к рассвету могли закончить постройку весьма неудовлетворительных траншей на 14 рот и ложементов на 14 орудий.

Кавалерия генерала Лошкарева весь день держалась у Дольнего Дубняка и также бездействовала. Равным образом и вступивший в командование многочисленной кавалерией князя Имеретинского (до 25 эскадронов и сотен) генерал Леонтьев и не подумал попытаться войти в связь с кавалерией Лошкарева.

Собственно артиллерийская подготовка, в смысле разрушения турецких укреплений, была весьма малодейственна. Тем не менее на совете старших начальников было решено произвести штурм 30 августа.

Второй период сражения. Для боя 30 августа были отданы две отдельные диспозиции: одна для Западного отряда, подписанная только генералом Зотовым, и другая для румынской армии, подписанная только князем Карлом. Согласно этим диспозициям, пунктами атаки были назначены: на правом фланге — Гривицкие редуты[66], в центре — укрепления, лежавшие вокруг редута Омар-бей-Табия[67], и на левом фланге — Скобелевские редуты[68]. Все три пункта находились на фронте протяженностью около 9 верст. Войска для атаки были распределены следующим образом:

1) правый фланг — атака Гривицких редутов: 40 батальона Румынской армии и шесть батальонов бригады 9-го корпуса; всего 48 батальонов силой в 30 тысяч штыков против турецких десяти батальонов — 6000 штыков;

2) центр — атака на редут Омар-бей-Табия: 12 батальонов 4-го корпуса; в частном резерве шесть батальонов 9-го корпуса и три батальона Староингерманландского полка; всего 21 батальон силой 16,8 тысячи штыков против турецких 20 батальонов силой 12 тысяч штыков (из этих турецких сил часть была переведена против Скобелева); на самом деле в атаке принимали участие только 15 батальонов, но с поддержкой одного полка из главного резерва; всего 18 батальонов силой 14,4 тысячи штыков;

3) левый фланг — атака на Скобелевские редуты: семь батальонов отряда князя Имеретинского и шесть батальонов 4-го корпуса; всего 13 батальонов с поддержкой девяти батальонов из резерва князя Имеретинского; итого 22 батальона силой не более 15 тысяч штыков ввиду понесенных частями потерь под Ловчей и в предшествующие четыре дня на Зеленых горах; у турок 19 батальонов силой 11,4 тысячи человек, усиливаемых Османом из своего центра;

4) специальное прикрытие артиллерии — шесть батальонов 9-го корпуса;

5) главный резерв — три батальона 9-го корпуса и шесть батальонов 4-го корпуса, всего девять батальонов — должен был направиться за центром.

Итого 64 русских и 42 румынских батальона — всего 108 — против 49 турецких батальонов.

Обращает на себя внимание, что главный руководитель боя генерал Зотов сам признавал «укрепления, прикрывавшие Плевну со стороны Ловче-Плевненского шоссе, стратегическо-тактическим ключом лагеря», но именно для их атаки назначил совсем недостаточное количество сил.

Предполагалось с рассветом открыть самую усиленную бомбардировку и продолжать ее до 9 часов; затем сделать перерыв до 11 часов и возобновить огонь до часа, после чего перемежать тактику с перерывом с возобновлением огня до подхода штурмующих колонн к целям; таким порядком предполагалось ввести турок в заблуждение. Начало штурма на все три намеченных пункта назначено на 15 часов.

29 августа начался дождь, продолжавшийся всю ночь и во все время боя, отчего движение пехоты стало в высшей степени затруднительным.

Артиллерия открыла огонь с рассветом, а в 11 часов 30 минут на высоты западнее Гривицы прибыл император с главнокомандующим и весь день наблюдал за ходом боя.

Атака на Гривицкие редуты. 3-я румынская дивизия должна была атаковать Гривицкий редут с севера двумя колоннами: левая — четыре батальона — и правая — три батальона. 4-я дивизия должна была атаковать с востока и имела для штурма всего четыре батальона. Четырнадцать батальонов обеих дивизий были назначены в резерв, за которым расположилась и 3-я резервная дивизия. Из этого видно, насколько не проявил энергии в самом начале боя князь Карл; впрочем, он заранее был уверен в неудаче.

Румыны, как и русские, предполагали иметь дело только с одним, а не с двумя редутами. Левая колонна 3-й дивизии, двинувшись в 15 часов, выбила из траншей турок и очутилась перед редутом № 2; она пробовала его штурмовать и даже заняла наружный ров, но, потеряв около 1200 человек, отступила в полном расстройстве. Правая колонна ограничилась демонстративным развертыванием на высотах к северу от Буковлекского оврага и тоже отошла.

Наибольшую энергию проявил начальник 4-й дивизии полковник Ангелеско, который атаковал в 15 часов; турки подпустили румынов без выстрела на 200 шагов и только тогда открыли убийственный огонь; однако румыны бросились в штыки и заняли ров редута, но вследствие отсутствия поддержки вынуждены были отойти. Несмотря на то что ни князь Карл, ни генерал Чернат не согласились поддержать Ангелеско, он в 16 часов вторично пытался атаковать, но также неудачно.

В 1-й бригаде 5-й пехотной дивизии, назначенной для содействия атаке румынов, сперва было выделено только два батальона архангелогородцев для непосредственной атаки редута с юго-востока, а остальные четыре батальона должны были лишь обеспечивать защиту левого фланга. Однако когда началось наступление, то по мере приближения к цели атаки в боевую часть влились сперва четыре, а потом и все шесть батальонов.

Около 18 часов генерал Родионов решил, сосредоточив все батальоны, взять редут. Три батальона архангелогородцев и один вологодцев стремительно ударили на редут с трех сторон; несмотря на огонь и размокшую, скользкую почву, они ворвались в редут и перекололи всех не успевших спастись его защитников.


Взятие приступом Гривицкого редута 30 августа 1877 г. C картины Н. Дмитриева-Оренбургского


Одновременно в нашей атаке принял участие и полковник Ангелеско; одним из первых пал при штурме командир Архангелогородского полка полковник Шлиттер. В 19 часов редут нами был окончательно захвачен; командир Вологодского полка с двумя своими батальонами отразил атаки турецких резервов и даже захватил временно их лагерь. К ночи в редут прибыла команда саперов, и его начали приспосабливать к обороне. Три ночные попытки турок вновь овладеть редутом были отражены огнем и штыками. 1-я бригада 5-й пехотной дивизии потеряла одного генерала, 21 офицера и 1009 нижних чинов; 4-я румынская дивизия потеряла 27 офицеров и 1300 нижних чинов.

Атака на редут Омар-бей-Табия. Для штурма были назначены 2-я бригада 16-й пехотной дивизии (полки Углицкий и Казанский) и 1-я бригада 30-й пехотной дивизии (полки Ярославский и Шуйский), под начальством командующего 30-й пехотной дивизии генерал-майора Шнитникова. Углицкий полк назначался для атаки редута Омар-бей, Казанский — для атаки траншеи, ведущей от редута к Тученицкому оврагу; остальные два полка составляли резерв.

Все полки должны были занять места против пунктов атаки в 14 часов, т. е. за час до начала штурма, ввиду необходимости согласовать действия с левым флангом, где бой шел с утра, полки выстроили боевой порядок к 11 часам. Штурм был начат по недоразумению гораздо ранее 15 часов и состоял из четырех последовательных атак: 1) атака Углицкого и Ярославского полков, 2) атака Казанского и Шуйского полков, 3) атака Воронежского полка и 4) атака Галицкого полка. Около полудня начальник штаба 16-й пехотной дивизии полковник Тихменев приказал одному батальону Углицкого полка продвинуться вперед для прикрытия артиллерии; это движение было принято остальными ротами полка за начало штурма, и полк пошел в атаку. Едва полк стал спускаться с Артиллерийской горы, как турки открыли по нему орудийный и ружейный огонь. Потеряв всех батальонных и большую часть ротных командиров, полк приостановился и начал отступать.

Командир Ярославского полка двинул свой полк вслед за угличанами, но его цепи поравнялись с последними, когда они уже начали отходить; продержавшись некоторое время под убийственным фланговым огнем, ярославцы также отступили. Казанский полк пошел в наступление ровно в 15 часов на намеченную ему цель — траншею западнее редута. Полк, несмотря на жестокие потери, ударил на передовые ложементы, выбил турок и ворвался во вторую линию окопов, но, не имея поддержки и угрожаемый контратакой во фланг, был вынужден отступить.

Так же безрезультатно кончились порывы и пущенных в атаку генералом Шнитниковым в 15 часов Шуйского и в 16 часов Воронежского полков.

Последняя атака притянутого из общего резерва Галицкого полка могла бы быть вполне удачна. Двинутый вперед в 16 часов 15 минут, когда, судя по отдаленным крикам «ура» в Воронежском полку, казалось, что он достиг редута, Галицкий полк беспрепятственно и без потерь прошел половину расстояния до редута и тут получил приказание не идти далее и прикрыть отступление других полков. Полк был остановлен с большим трудом; роты 2-го батальона подошли к редуту на 70 шагов, а роты 3-го батальона, пропустив отступавшие части Шуйского и Казанского полков, все-таки достигли последнего гребня перед редутом. Отойдя немного, полк в сумерках остановился в 400 шагах от редута и, оставаясь всю ночь в боевом порядке, обеспечил вынос и сбор раненых; он слегка отошел утром и окопался на позиции.

Можно с уверенностью сказать, что если бы атака Галицкого полка не была остановлена, а поддержана хоть одним свежим полком, то Омар-бей-Табия был бы взят; все внимание Османа было отвлечено блестящими действиями Скобелева, угрожавшего захватом города Плевны, и все турецкие резервы были взяты из окрестностей редута Омар-бей к Скобелевским редутам. Взятие же Омар-бей-Табии заставило бы турок отвлечь сюда свои силы ночью и утром следующего дня, а тогда Скобелев мог бы пожать настоящие плоды одержанной им победы.

Потери при атаках центра выражаются такими цифрами: в первой атаке два полка потеряли 46 офицеров и 2157 нижних чинов; во второй их атаке — 36 офицеров и 1092 нижних чина; в третьей атаке Воронежский полк — 14 офицеров и 790 нижних чинов и в четвертой атаке Галицкий полк — шесть офицеров и 188 нижних чинов. Общая потеря — 102 офицера и 4227 нижних чинов.

Атака на Скобелевские редуты. Согласно диспозиции Западному отряду, отряд князя Имеретинского был разбит на три самостоятельные части с тремя независимыми начальниками. Собственно выполнение штурма возлагалось на Скобелева (следовательно, в этом бою он уже не подчинялся князю Имеретинскому) с 13 батальонами и 30 орудиями; князю Имеретинскому вменялось в обязанность только поддержать Скобелева своими девятью батальонами и 24 орудиями; начальник кавалерии генерал Леонтьев (25 эскадронов и сотен) получил задачу прикрывать левый фланг и действовать наступательно по направлению к Софийскому шоссе, войдя в связь с кавалерией генерала Лошкарева у Дубняка.

Скобелевские редуты представляли собой как бы куртину бастионного фронта турок, обращенного на юг, вместе с вершинами бастионов в редутах Юнус-бей и Омар-бей; таким образом, наступая прямо на них, атакующий попадал под сильнейший огонь с фронта, флангов, а затем и с тыла; однако Скобелев решил атаковать прежде всего именно эти редуты по следующим, безусловно верным соображениям:

1) он входил своим правым флангом в непосредственную связь с атакующими войсками центра, направленными на редут Омар-бей, и при их успехе его атака была бы обеспечена;

2) он не располагал достаточными силами, чтобы одновременно атаковать и группу Кришинских четырех редутов;

3) прорывом обороны посредством взятия Омар-бей-Табия и Скобелевсеих редутов войска центра и Скобелева могли овладеть городом и лагерем, а тогда дальнейшее сопротивление турок стало бы невозможным, и отрезанные укрепления Кришинской группы не могли быть обороняемы турками.

Перед штурмом редутов Скобелеву было необходимо прочно овладеть 3-м гребнем Зеленых гор, для чего были назначены Владимирский полк и 10-й стрелковый батальон.

Оборона атакованного Скобелевым участка была возложена на Эмина-пашу с 14 батальонами, из которых четыре занимали позицию на 3-м гребне, четыре стояли в резерве у Баглар-Табии, трое — в резерве между Тученицким оврагом и редутом № 2, по одному батальону в редутах № 1 и 2 и один батальон в резерве за ними; кроме того, пять батальонов были распределены для занятия Кришинских редутов.

В 10 часов владимирцы и стрелки под прикрытием огня из 32 орудий начали наступление; четыре турецких батальона, занимавшие 3-й гребень, отступили, отстреливаясь, к редутам; владимирцы горячо их преследовали; часть их ворвалась в редут № 1, а часть проникла дальше и обрезала телеграфный провод, соединявший ставку Османа с редутом Юнус-бея; затем все четыре батальона собрались на 3-м гребне и приготовились к обороне. Моральное впечатление на турок было огромное; они начали вывозить орудия из редута Юнус-бея, но все-таки Эмин-паша решил попытаться отбить у русских 3-й гребень, для чего двинул 12 батальонов.

Несмотря на огонь наших батарей, турки стремительно подавались вперед, прикрываемые огнем со своих редутов; тогда Скобелев двинул вперед свежий Суздальский полк; к нему примкнули владимирцы и стрелки 10-го и прибывшего 9-го батальонов. Турки не выдержали решительной контратаки и побежали по склону 3-го гребня. Эмин-паша был ранен, а его войска в полном беспорядке укрылись в ближайших укреплениях и даже ушли частью в резерв Османа. Скобелев немедленно притянул еще новые резервы — Ревельский и Либавский полки и 11-й и 12-й стрелковые батальоны. Прибывший на место Эмина Рифат-паша привел войска в некоторый порядок и присоединил еще два батальона.

В 14 часов 55 минут Скобелев приказал боевой части в составе восьми батальонов начать штурм. Войска двинулись с музыкой и барабанным боем: владимирцы на редут № 1, суздальцы на редут № 2 и соединительную траншею; стрелки прикрывали правый фланг и поддержали суздальцев. Турки встретили атаку фронтальным огнем и фланговым из четырех Кришинских редутов, а с востока — из редутов Араб-Табии и Омар-бея. Достигнув Зеленогорского ручья, части остановились. Нужно было придать им энергии, и Скобелев немедленно влил свой ближайший резерв. Ревельский полк двинулся как на учении, перешел Зеленогорский ручей и начал подниматься на крутой скат, увлекши за собою и другие части. Однако, дойдя до половины ската, войска вновь залегли и остановились, а большая часть суздальцев, владимирцев и стрелков, не поднявшихся из оврага, начала отходить назад.

В эту критическую минуту Скобелев уже знал, что атака нашего центра не удается, и, следовательно, он со своими войсками лез прямо в мешок или ловушку, но его вера в свои силы и силы командуемых им войск была слишком велика, чтобы он мог повернуть назад; поэтому он не колеблясь влил свой последний резерв целиком, приказав Либавскому полку и 11-му и 12-му стрелковым батальонам также идти в атаку. Свежие части вновь подтолкнули движение, но в то же мгновение кризис усложнился наступлением из Плевны турецких подкреплений, ударивших во фланг русским. Уже на правом фланге завязался штыковой бой, а центр и левый фланг начали приостанавливаться. У Скобелева, не имевшего более ни одного штыка резерва, оставалось одно средство — своим личным примером воодушевить изнемогавших бойцов.

Дав шпоры коню, он карьером помчался с 3-го гребня в передовые линии. Его картинное появление было замечено войсками. Подобно электрической искре, оно зажгло их сердца. Бросившись с неудержимым порывом вперед, перемешавшиеся люди разных частей ворвались в передовые окопы, и в 4 часа 25 минут редут № 1 был взят. Произошла жестокая рукопашная схватка. Много турок было перебито, а остальные отступили к лагерю, в 300 саженях к северу, и, рассыпавшись на гребне перед ним, открыли огонь. Тотчас же начали стрельбу по редуту и все Кришинские укрепления, а затем турки произвели три атаки, с севера, запада и востока, но все они были отбиты нашим огнем и контратаками.

Одновременная наша атака на редут № 2 была отбита; атаковавшие войска отошли частью в лощину к югу, частью в редут № 1.

Скобелев переехал опять на 3-й гребень и организовал подготовку вторичной атаки на редут № 2, для чего приказал обстреливать его артиллерией, а затем, получив в подкрепление три сборные роты из людей, собранных в тылу, под начальством подполковника Суздальского полка Мосцевого, направил их в атаку. Поддержанный атакой войск из редута № 1, Мосцевой взял около 6 часов и редут № 2. Комендантами редутов были назначены: № 2 — Мосцевой, а № 1 — майор Горталов.

Взятие Скобелевских редутов произвело панику в турецких войсках; беглецы искали спасения в городе, разных укреплениях и даже в главной квартире Османа-паши. Наш блестящий успех, одержанный меньшими силами против больших неприятельских, поддержанных огнем всего Южного фронта турок, требовал самого энергичного развития, но Скобелев оказался совершенно одиноким в своем боевом порыве и, вполне поняв эту печальную обстановку, принял все зависевшие от него меры для закрепления своей блистательной победы. Ночью в редут № 1 были доставлены два орудия, и бойцы в глубокой тьме рыли траншеи и приспособляли редуты; конечно, вследствие отсутствия шанцевого инструмента окопные работы были отнюдь не совершенны. Вскоре после того как были отбиты две попытки турок в 11-м часу атаковать редуты, войскам доставили патроны, сухари и воду. Сам Скобелев провел ночь, мечась между редутами и позицией 3-го гребня, где с двумя батальонами эстляндцев и 1000 бойцов, собранных им из разных частей, обеспечивал защиту редутов от атаки с юга. Чтобы поддержать боевую готовность, он в течение ночи несколько раз обходил войска, делал расчет и посылал сильные патрули.

Прибывшему около полуночи адъютанту главнокомандующего Скобелев разъяснил положение дела и представил письменную просьбу о подкреплении если и не для развития успеха, то хотя бы для удержания взятого с бою.

Рано утром 31 августа пришло приказание главнокомандующего князю Имеретинскому и Скобелеву: «Укрепиться на занятых позициях вперед до особого приказания, но подкрепления не ждать за неимением их».

Вечером Осман-паша получил донесение о критическом положении западных укреплений. Потеря Скобелевских редутов разделяла турок на две части и открывала русским доступ к Плевне; при этом нравственные и физические силы турецких войск были надломлены. Осман решил ради спасения Плевны обрушиться с утра на Скобелева с 15–20 батальонами, ослабив оборону на всех остальных позициях.

Что касается действий кавалерии, то генералы Лошкарев и Леонидов бездействовали: первый у Дольного Дубняка, а второй у д. Брестовец; они ограничились установлением между собой связи, выслав каждый по одному разъезду.

Действия 31 августа. Все русско-румынские войска оставались на местах и к активным действиям не переходили; некоторые батареи вели огонь по турецким укреплениям. В 8 часов утра турки произвели атаку на Гривицкий № 1 редут, отбитую огнем Архангелогородского, Вологодского и Селенгинского полков при содействии артиллерии. Вечером редут был передан румынам, но, по просьбе князя Карла, в нем остались две русские роты.

Генерал Зотов не нашел возможным поддержать Скобелева, и только благодаря собственной инициативе последнему удалось получить весьма ослабленный предшествующим боем Шуйский полк. В 9 часов утра, когда бой на Зеленых горах был в полком разгаре, ординарец Скобелева просил у генерала Крылова, командовавшего 4-м корпусом, подкрепления, и Крылов тотчас послал Шуйский и Ярославский пехотные полки, но генерал Зотов приказал «немедленно вернуть посланные на выручку войска ввиду опасного положения артиллерии 4-го корпуса». Генерал Крылов отказался исполнить это приказание, и Шуйский полк успел перейти за Тученицкий овраг; тогда Зотов лично отправил ярославцев в общий резерв.

К рассвету 31 августа Скобелевские редуты с траншеями были заняты двумя батальонами эстляндцев и сборными командами всех частей 2-й дивизии и 3-й стрелковой бригады. В резерве за 3-м гребнем у Скобелева были одна рота эстляндцев, два сборных батальна и две с половиной сотни. К Тученицкому оврагу и против редута Юнус-бея были выдвинуты цепи из сборных команд. В распоряжении князя Имеретинского оставались артиллерия, Калужский полк и две с половиной роты либавцев.

Наша передовая позиция (редуты с траншеями), а равно и сообщения ее с 3-м гребнем обстреливались с флангов и тыла. Против турецкой артиллерии Скобелев выдвинул на 3-й гребень 10 орудий. Надо отметить, что в батареях много орудий не действовало и не хватало снарядов.

В седьмом и девятом часу турки произвели две атаки на редут № 1 со стороны редута Баглар-паши, но обе были отбиты огнем с передовой позиции и выдвинутых из резерва стрелков на северный склон 3-го гребня. Тогда турки начали подготавливать свою третью атаку с фронта и против левого фланга. Двенадцать полевых орудий резерва Османа от редутов Баглар-паши и Араб-Табии обстреливали продольным огнем всю передовую позицию.

В 10 часов 30 минут турки двинулись весьма энергично. Защитники редутов под губительным огнем сперва поодиночке, а потом кучками начали оставлять укрепления. Тогда Скобелев, как и накануне, бросился навстречу отступавшим, увлек их своим личным примером мужества и успел водворить порядок в редутах. Третья атака была отбита.

В это время адъютант главнокомандующего привез Скобелеву записку генерала Зотова: «По приказанию великого князя, если вы не можете удержаться на занятых вами позициях, то начните, но по возможности отнюдь не ранее вечера, медленное отступление к Тученице, прикрываясь конницей Леонтьева. Сообщите это приказание Его Императорского Величества князю Имеретинскому. Держите все это в великом секрете, а в том, что вы поймете и сумеете сделать должное, сомнения нет. Гривицкий редут у нас в руках, но продолжать наступление не с чем, а потому решено медленное отступление». Эта записка показывает, что верхи командования сильно упали духом, а также обрисовывает полное доверие к Скобелеву в критические минуты.

Скобелев все еще надеялся на какую-нибудь благоприятную перемену обстановки и решил продолжать оборону. Но турки уже окончательно убедились в бездействии наших войск восточнее Тученицкого оврага и, не стесняясь, сосредоточивали свои войска против Скобелева. Последнему удалось отразить их атаку с востока в тыл 3-му гребню, но положение защитников редутов ухудшалось с каждой минутой: потери все увеличивались и помощи не предвиделось; кругом лежали тысячи убитых и раненых. Два орудия, стоявшие в редуте № 1, были подбиты; Скобелев приказал заменить их тремя орудиями 5-й батареи 3-й артиллерийской бригады и отправил подбитые орудия в тыл. Прибыли два батальона Калужского полка и несколько сборных команд; благодаря этому удалось отразить четвертую атаку турок, предпринятую в третьем часу.

Отражение четвертой атаки подействовало на турок удручающе, но на военном совете Осман настоял на попытке еще раз атаковать редуты, для чего предоставил несколько батальонов, собранных с других участков обороны. Есть сведения о том, что в случае неудачи пятой атаки Осман намеревался ночью отступить из Плевны.

Началась подготовка последней турецкой атаки, и наступило затишье. Скобелев не обрадовался этой тишине, ибо предвидел, что Осман соберет теперь все наличные силы для решительного натиска. Прибывший на поддержку Шуйский полк был расположен в резерве.

В 16 часов начался снова артиллерийский и ружейный огонь, и через полчаса турки двинулись на штурм. Как раз в эту минуту пришла записка Зотова: «Если нет возможности держаться, то отступайте, как сказано, к Тученице».

Самая сильная атака была направлена на редут № 1; огонь не мог остановить турок; часть защитников покинула укрепление, но много храбрецов осталось в нем, с майором Горталовым во главе, который, по одной версии, был поднят на штыки, а по другой — зарублен. Их атака на 2-й редут сперва не имела успеха, но Скобелев приказал Мосцевому отступить. Шуйский полк прикрыл общее отступление, и все войска князя Имеретинского и Скобелева ночевали за Рыжей горой.

Сами турки считают, что против Скобелева было направлено до 40 батальнов, т. е. четыре пятых всех сил Османа.

Потери отряда Скобелева (князя Имеретинского) в боях 30 и 31 августа: два генерала, 132 офицера и 6366 нижних чинов, что составляет 44 % офицеров и 41 % нижних чинов, участвовавших в сражениях.

Всего потери русских войск с 26 по 31 августа составили: 297 офицеров и 12 471 нижний чин; у румынов — 3100 человек; у турок, по их данным, 3000 человек, но это неправдоподобно, потому что один Скобелев уложил их несколько тысяч.

За эти бои награждены Георгиевскими крестами 4-й степени только командир Вологодского полка полковник Рыкачев (атаковал Гривицкий редут), капитан 2-й артиллерийской бригады Васильев (действовал в Скобелевском редуте № 1) и штабс-капитан Ревельского полка Добржинский (первым ворвался в Скобелевский редут № 1).

Блокада Плевны с 1 сентября по 28 ноября

Третья неудача под Плевной, сопряженная с огромными потерями наших войск, произвела весьма сильное угнетающее впечатление не только на армию, но и на всю Россию. Между тем по-прежнему благодаря геройским усилиям защитников Шипки проход через Балканы оставался в наших руках, а наследник цесаревич сумел только что выйти из тяжелого положения перед превосходящими силами Восточной турецкой армии; наконец, даже отбитому от укреплений Плевны Западному отряду ничего не угрожало, так как русско-румынский отряд имел двойное превосходство сил над турецким. Осман справедливо считал единственным выходом для своей армии отступить к Орханиэ или к Балканским проходам и неоднократно просил на то разрешение, но получал в ответ из Константинополя приказы защищаться на занимаемой позиции.

1 сентября под Плевной на военном совете, где присутствовал государь и в состав которого входили главнокомандующий, князь Карл, военный министр, Непокойчицкий, Левицкий, Масальский и Зотов, был поставлен вопрос: «Можно ли оставаться на занимаемых позициях или следует отступить за р. Осму?» За отступление высказались решительно Зотов и Масальский, против — Левицкий, поддержанный Милютиным, на их сторону склонился и государь. Поэтому было решено не отступать, а занять более сосредоточенное расположение, укрепиться, вызвать подкрепления из России (гвардия и гренадеры уже следовали) и, окружив Плевненский лагерь, взять его или блокадой, или осадой; пока же за недостатком войск ограничиться временной блокадой со стороны Софии и Видина двумя отрядами кавалерии. Кроме того, для решения вопроса о блокаде государь приказал вызвать из Петербурга Тотлебена.

2 сентября было утверждено расположение войск кругом Плевны: правый фланг до д. Вербицы занимали румыны; участок от Гривицкого редута № 1 до дороги из Плевны в Пелишат — 9-й корпус, далее до Тученицкого оврага — 4-й корпус. Фронт собственно русских войск сократился до 14 верст; вперед выдвинули артиллерию, прикрытую передовыми частями пехоты, и приступили к сооружению укреплений. За рекой Вид, в окрестности Дубняков, был выслан на Софийское шоссе сводный кавалерийский корпус генерала Крылова, в составе 48 эскадронов и сотен при 30 орудиях, силой 4800 сабель. На левом фланге у Богота стал кавалерийский отряда генерала Лошкарева — этот отряд наблюдал дорогу на Ловчу и связывался с кавалерийским корпусом. Вся кавалерия вообще была с неполными рядами и изнурена сторожевой службой, а также охранением болгарских деревень от нападений баши-бузуков.

Генерал Зотов потерял всякую уверенность в возможности каких-либо активных действий. Состояние русских войск вообще было неудовлетворительным вследствие как неправильного их довольствия, особенно хлебом и крупой, так и плохой организации санитарной части. Хотя на театр войны прибыло до 60 военных госпиталей и большая часть их имела свои обозы, все они находились на левом берегу Дуная, и дивизионные лазареты были переполнены.

Румыны самостоятельно начали вести осаду против Гривицкого редута № 2 и, заложив 1-ю параллель в расстоянии 350 шагов, произвели 9 сентября штурм, который был отбит с потерей 25 офицеров и 575 нижних чинов; тогда осадные работы были продолжены, и к 20 сентября была заложена 4-я параллель в 100 шагах от редута.

9 и 26 сентября туркам удалось провести в Плевну два транспорта по 1500 повозок в каждом с боевыми и продовольственными припасами; второй транспорт прошел под прикрытием 15 тысяч пехоты и 1000 всадников Шефкета-паши. Оба транспорта были своевременно обнаружены, но ни Крылов, ни Лошкарев не сделали серьезных попыток не пропустить транспорты.

Осман воспользовался бездействием нашей кавалерии и произвел ряд фуражировок в Трнине, Дубняках и Метрополе, причем собрал запасы кукурузы и ячменя, к сожалению, нами не уничтоженные.

Несмотря на новую просьбу Османа разрешить отступить из Плевны, ему было приказано оставаться; тогда он решил обеспечить свое сообщение с Софией рядом укрепленных этапов, прочно заняв Дольний и Горный Дубняки и Телиш; кроме того, Шефкет-паша, возвращаясь с своим отрядом, оставил гарнизоны в Радомирцах и Яблоницах. Вообще Осман не потерял предоставленной ему свободы действий и успел принять следующие меры: 1) значительно усилил все укрепления и во всех опорных пунктах устроил безопасные помещения для гарнизона; 2) получил в сентябре 10 тысяч снарядов и 1700 тысяч патронов; 3) подвез двумя транспортами продовольствия на 25 дней и собрал фуража на 28; таким образом 27 сентября он имел продовольствия на 29 дней. Но это были уже последние его успехи, и приближалось время тесной блокады.

Ловче-Сельвинский отряд генерала Карцова был значительно усилен и подчинен генералу Зотову. Румыны сформировали Обсервационный корпус между Видом и Искером под начальством полковника Сланичано. В Западном отряде составили Главный резерв, под командой князя Имеретинского — у Радищева, а затем доукомплектовали его свежим пополнением.

15 сентября прибыл в главную квартиру, в Горный Студень, генерал-адъютант Тотлебен. Этот человек, конечно, должен был принести громадную пользу армии уже только в силу своего огромного авторитета и боевого опыта; он обладал, кроме признанных всей Европой выдающихся инженерных познаний, особой твердостью характера, хладнокровием и мужеством, а главное, не боялся брать на себя ответственность в самые решительные минуты. Но все-таки ему недоставало широты взгляда, а боязнь чем-нибудь принизить свою славу делала его порой уж слишком осторожным. Кроме того, он имел много врагов вследствие безграничного самомнения и обидчивого самолюбия; многим русским было не по нутру его немецкое происхождение. Небезызвестно, что Тотлебен был вообще против войны, находя Россию и русскую армию слишком неподготовленными для нее.

18 сентября Тотлебен, осмотрев расположение русско-румынских войск и противника, немедленно пришел к решению, что единственный способ действий против Плевненского укрепленного лагеря состоял в блокаде, по следующим доводам: 1) штурм невозможен ввиду трехъярусной огневой обороны турецких укреплений; осада затруднительна вследствие плохого санитарного состояния войск и наступавшей осенней мокроты и зимней стужи; 3) временный укрепленный лагерь Плевны не мог быть снабжен продовольствием на продолжительное время — его не могло хватить более чем на два месяца; 4) блокада приводила к пленению всей армии и не позволяла ускользнуть хотя бы части турецких сил.

22 сентября Тотлебен был назначен помощником князя Карла, продолжавшего считаться начальником всех русско-румынских сил под Плевной. Начальником штаба назначили князя Имеретинского, начальником всей кавалерии — генерал-адъютанта Гурко[69], начальником инженеров — генерал-майора Рейтлингера, начальником артиллерии — генерал-майора Моллера. Генерал Зотов вступил в командование своим 4-м корпусом. Хотя решение Тотлебена и было удостоено утверждения главнокомандующего и государя, но в его исполнении встретилось немало противодействия со стороны лиц, считавших блокаду слишком медленным способом и напрасно затягивающим кампанию.

В ожидании прибытия гвардии[70] Тотлебен немедленно приступил к водворению внутреннего порядка, снабжению войск, укреплению позиций и улучшению санитарных условий. Он обратил большое внимание на упорядочение стрельбы артиллерии, выдав особую инструкцию для батарей; число осадных орудий было доведено до 58; но вообще вследствие искусного применения турками инженерной обороны Тотлебен признавал за артиллерией лишь второстепенную роль. Войска выстроили себе вполне удобные, теплые землянки. Труднее всего было организовать продовольствие войск вследствие плохой работы интендантства, недобросовестности товарищества[71] и неустройства коммуникационной линии от Систова. К сожалению, несмотря на то что в 50 верстах южнее Плевны находился очень богатый район с запасами хлеба, мы не обращались к реквизициям, и только позднее войска, а в особенности гвардия, изверившись окончательно в интендантстве, относительно хорошо довольствовались собственным попечением.

Румыны продолжали свои осадные работы против Гривицкого редута № 2 и 7 октября произвели новый штурм, опять им не удавшийся, с потерями в 22 офицера и 907 нижних чинов.

27 сентября Гурко вступил в командование всей кавалерией, прибыв в Трестеник. Он выдвинул отряды на Софийское шоссе, но скоро пришел к заключению, что турки владеют им достаточно прочно и блокада кавалерией неосуществима, особенно принимая во внимание ее расстройство (не более семи рядов во взводах); он донес, что только Кавказская и Донская бригады боеспособны, а остальные части оставляют желать лучшего даже в моральном отношении.

30 сентября прибыли 2-я и 3-я гвардейские пехотные дивизии, гвардейская стрелковая бригада и другие мелкие части; на подходе была 2-я гвардейская кавалерийская дивизия, а 3-я гвардейская пехотная дивизия находилась еще на левом берегу Дуная. Гвардия давала 47 840 штыков, 5110 сабель при 144 пеших и 24 конных орудиях. Государь решил было направить гвардию на усиление Рущукского отряда, предложив Тотлебену овладеть Софийским шоссе двумя дивизиями и расположить на Ловчинском шоссе шесть стрелковых батальонов. Тотлебен послал в главную квартиру генерал-адъютанта Гурко с категорическим требованием оставить в его распоряжении гвардию. На военном совете 4 октября[72] это заявление было уважено, и тогда Тотлебен вместе с Гурко выработали совместно план овладения Софийским шоссе, причем Гурко назначался командовать всеми войсками, направляемыми за Вид.

10 октября Тотлебен предписал на 12-е Гурко с 49 батальонами, 104 орудиями и всей кавалерией овладеть Софийским шоссе[73], а Зотову с 34 батальонами и 136 орудиями стать на Ловчинском шоссе, выслав для занятия и укрепления высоты позади Рыжей горы отряд Скобелева с 16 пехотными дивизиями, тремя батальонами, 3-й строевой бригады, тремя саперными батальонами и тремя батареями 3-й саперной бригады (всего 16 батальонов и 72 орудия). Ближайшей целью ставилось овладение Горным Дубняком и Телишем и смыкание блокады Плевны.

Генарал-адъютант Гурко назначил: для атаки Горного Дубняка — 20 батарей, 17 эскадронов и сотен при 54 орудиях[74]; для атаки Телиша — четыре батальона, восемь эскадронов и 14 орудий[75]; для демонстрации и заслонов — 12 батальонов, 54 эскадрона и 86 орудий. Подполковник Сухотин, исполнявший обязанности помощника начальника штаба генерал-майора Нагловского, письменно доложил, что для атаки Телиша назначено слишком недостаточно сил, но его представление не было уважено.

Войска в точности выполнили диспозицию. Первой начала бой средняя колонна, потом левая и наконец правая; подошел и Черевин с Кавказской казачьей бригадой. К 10 часам Горный Дубняк был окружен со всех сторон, и 54 орудия готовы были разгромить турецкие укрепления, состоявшие из большого и малого редутов, но гвардия слишком рвалась в бой, и это ее стремление вперед привело к тому, что совсем не было артиллерийской подготовки атаки. Лейб-гренадеры оказались в расстоянии 200 сажен от малого турецкого редута, расположенного южнее шоссе, и несли жестокие потери; батальоны бросились вперед, ворвались в окопы и в малый редут; турки едва успели скрыться в главном редуте; гренадеры пробовали эскаладировать и последний, но были отбиты. Затем последовала атака левой колонны, также подошедшей на близкое расстояние; особенно тяжелым было положение финляндцев, действовавших на совершенно открытой местности. Наступление правой колонны было поддержано всем Измайловским полком, направленным по личному приказанию Гурко. Около 14 часов редут оказался окруженным со всех сторон русской пехотой на расстоянии не далее 400–100 шагов.

В это время генерал Гурко получил известие о двукратном отбитии лейб-егерей от Телиша и, опасаясь, что гарнизон последнего двинется на выручку Горного Дубняка, решил немедленно атаковать одновременно со всех сторон турецкий редут. К несчастью, призванный служить сигналом артиллерийский залп был сделан батареей в правой колонне преждевременно, и последовала вновь разновременная атака отдельных колонн и частей. Хотя некоторые роты залегли в 40 шагах и даже во рву редута, успеха не было, и турки продолжали отбивать все попытки ворваться в укрепление. Наша артиллерия не могла стрелять по редуту из опасения поражать своих, и генерал Гурко уже думал с наступлением темноты отвести полки на позиции и окопаться, чтобы возобновить атаку и в особенности артиллерийский огонь на следующий день, но гвардия выручила своего вождя. Отдельные смельчаки, перебираясь в ров редута, постепенно его заполнили; около 19 часов неожиданно раздалось победное «ура», и редут был взят. В нем сдалось 2289 человек при четырех орудиях, но наши потери достигали 3533 бойцов, а между тем можно было достигнуть того же результата почти без потерь, действуя одной артиллерией.

Командир Лейб-гвардии егерского полка полковник Челищев приказал барону Криденеру произвести с эскадроном лейб-гусар разведку Телиша. Гусары стремительно опрокинули турецкие посты и на конях вскочили в передовые турецкие окопы, причем понесли ничтожные потери; затем эскадрон возвратился к отряду. Криденер доложил, что турецкое укрепление сильного профиля и окружено целой системой окопов, а местность для наступления открытая. Челищев немедленно отдал приказание полку атаковать позицию с юго-востока, а лейб-гусарам зайти в тыл и обстреливать укрепление из конных орудий. Лейб-драгуны с двумя орудиями должны были охранять левый фланг. Уже с 2000 шагов егеря попали под сильный огонь, но продолжали быстро наступать. Сопровождавшая их 3-я батарея лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, соединившаяся сперва на 400 сажен, тотчас отступила и с дистанции 900 сажен весьма слабо поддерживала наступление. Егеря ворвались в передовые окопы, но турки успели укрыться в главном укреплении. Лейб-гусары с своей батареей, все более заходя в тыл противнику, деятельно поддерживали наступление, поражая турок продольно; драгунам же пришлось отвлечься в сторону ввиду наступления противника с юга. Приблизившись к укреплению на 150 шагов, егеря штурмовали его, но были отбиты с большими потерями; они залегли в нескольких десятках шагов и пытались повторять атаку, но Челищев, видя невозможность успеха, будучи контужен, приказал отход. Он согласился затем на предложение возобновить атаку с юга по более удобной балке, но поступившее донесение от гусар о наступлении значительных турецких сил заставило его продолжать отступление. Вскоре пришло приказание Гурко оставаться под Телишем, и полк остановился. Потеря достигала 937 человек.

Наша кавалерия произвела ряд демонстраций, а отряд генерала Бремзена от Медевана захватил Волынскую гору, севернее д. Трнины, и начал укрепляться. Генерал Зотов произвел демонстрацию по Ловчинскому шоссе, на которую турки не обратили внимания.

С овладением Горным Дубняком мы, конечно, в некоторой степени овладели и Софийским шоссе, но необходимо было взять и Телиш, иначе гвардии приходилось обороняться на два фронта. Наученный опытом боя 12 октября, генерал Гурко решил овладеть Телишем посредством бомбардировки его артиллерией, для чего считал достаточным окружить его тремя бригадами и поставить на позициях 48 орудий. Представленный им Тотлебену план атаки был одобрен. Однако одержанный только что успех под Горным Дубняком дал повод некоторым начальникам вновь возбудить вопрос о скорейшем овладении всем Плевненским укрепленным лагерем открытой силой; больше всех противился плану блокады Скобелев. На военном совете, созванном 15 октября в Порадиме, мнение Тотлебена восторжествовало, и вопрос о штурме Плевны более не возбуждался.

Тотлебен усилил войска генерала Гурко еще тремя полками 3-й дивизии с пятью батареями. Гурко решил взять Телиш 16 октября и окружил его следующим образом: по шоссе со стороны Горного Дубняка — 1-я бригада 2-й гвардии дивизии с тремя батальонами, по шоссе с южной стороны — 1-я и 2-я бригады 2-й гвардейской кавалерийской дивизии с двумя конными батареями; с юго-восточной стороны — 2-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии с тремя батареями; войска должны были подойти к турецкой позиции на 800–1000 сажен, окопаться и открыть огонь артиллерией. Полковник Черевин должен был охранять пути на Орханиэ, а кавалерия генерала Арнольди — вести демонстрацию на Дольний Дубняк.

В 11 часов наша артиллерия открыла с трех сторон огонь по Телишу и продолжала его непрерывно до 2 часов дня, когда был сделан перерыв и послано предложение сдаться; так как до половины третьего не было ответа, то стрельба возобновилась, но через 20 минут прибыл парламентер от турок, и была принята полная капитуляция. Сдалось 4711 человек с четырьмя орудиями. Черкесы и баши-бузуки пробовали пробиться, но были переколоты лейб-уланами; Черевин имел схватку с пехотой, пробовавшей наступать от Радомирцы. Мы потеряли под Телишем на этот раз всего трех офицеров и шесть нижних чинов.

Взятием Телиша были окончательно прерваны сообщения Плевны; Тотлебен приказал укрепить позиции и настолько бдительно охранять блокадную линию, чтобы не пропускать ни одного человека. Но конечно, необходимо было еще овладеть Дольным Дубняком, который врезался в нашу блокаду; его атака затруднялась возможностью открепления из Плевны, но Осман-паша облегчил нашу задачу, приказав гарнизону отступить 20 октября. В этот день вновь прибывшая 3-я гренадерская дивизия заняла Горный Метрополь, и таким образом с 20-х чисел октября была установлена самая тесная блокада Плевны.

19 октября главнокомандующий ввиду увеличения сил, собранных под Плевной, и расширения круга их деятельности признал удобным разделить все войска на три самостоятельных отряда: 1) отряд, непосредственно окружающий Плевну, в составе румынских войск, 4-го и 9-го корпусов, под начальством князя Карла с подчинением распоряжениям Тотлебена; 2) войска, действующие на левом берегу Вида, с отрядами генерала Бремзена и кавалерией Лошкарева, под начальством Гурко; и 3) Сельви-Ловчинский отряд генерала Карцова в составе 3-й пехотной дивизии. Главнокомандующий считал, что тем самым освободит Тотлебена от всяких мелочных забот и позволит ему всецело отдаться выполнению своей главной задачи — «непроницаемого для турок обложения их укрепленного лагеря».

Хотя этой новой организацией преследовалась и благая цель, но ввиду тесного соприкосновения между собой действий обоих начальников блокирующих войск, естественно, между ними должны были возникать трения. Прежде всего разногласия возникли из-за системы оборонительных сооружений, ибо Тотлебен как инженер-специалист требовал методичности, однообразия и вообще выдержки всей системы построек; Гурко, считавший блокаду уже завершившейся и занятый новыми стратегическими наступательными планами действий, предоставил устройство укреплений войсковым частям, вследствие чего наблюдались чрезвычайное разнообразие и бессистемность инженерных работ.

Между тем во второй половине октября пошли слухи, что турки формируют новую армию в районе София-Орханиэ и что вновь сформированная в четырехугольнике крепостей армия (40 тысяч) может направиться для деблокады Плевны или через Яблоницу (70 верст), или через Врацу (170 верст) к Плевне. Для противодействия новым турецким войскам Тотлебен признает нужным иметь особый Обсервационный корпус.

Гурко же предлагал, заменив на левом берегу Вида две гвардейские пехотные и одну гвардейскую кавалерийскую дивизии, гвардейскую стрелковую бригаду, всего 36 батальонов с артиллерией, прибывшей 2-й гренадерской дивизией и тремя полками из Ловчинского отряда, возможно скорее наступать с гвардией на Орханиэ — за Балканы — и не дать туркам успеть сформировать новую армию. Не приходится и говорить о выгодах этого активного плана по сравнению с пассивным способом действия Тотлебена под Плевной.

Этот план генерал-адъютанта Гурко безусловно соответствовал тогдашней обстановке и казался ему — молодому, энергичному кавалерийскому генералу, жаждавшему подвигов и славы — вполне выполнимым. Но Тотлебен, задававшийся исключительно верным и осторожным расчетом и нисколько не нуждавшийся в новых подвигах и в новой славе, не мог его одобрить. На военном совете план Гурко был одобрен главнокомандующим, и он немедленно приступил к его выполнению. В конце октября генерал Давыдов с 10 батальонами и 12 сотнями при 30 орудиях (из Ловчинского отряда) занял Яблоницу и Оссиковицу, выслав разъезды на юг, к Орханиэ, Правецу и Этрополю. 28 октября генерал Леонов с конногренадерами, лейб-драгунами и лейб-уланами при четырех орудиях взял с боя Врацу и также патрулировал местность к югу. 2 ноября войска были окончательно разделены на войска обложения под Плевной и отряд Гурко в составе 30 тысяч штыков, 5000 сабель при 120 пеших и 54 конных орудиях, наступающий на Орханиэ.

В тот же день 2-я гвардейская пехотная дивизия, гвардейская стрелковая бригада с пятью батареями лейб-гвардейской 2-й артиллерийской бригады, сосредоточившись в Радомирцы, приступили к укреплению этого тылового опорного пункта, а 6 ноября главные силы отряда уже были у Яблоницы. Тотлебен остался единственным распорядителем блокады Плевны. Он немедленно разделил всю 45-верстную линию на шесть участков:

1) у генерала Черната — от р. Вид до Гривицкого редута № 1 — румынские войска;

2) барона Криденера — до перекрестка дорог из Пелишата в Плевну и из Тученицы в Гривицу — 5-я и 31-я пехотные дивизии без одного полка и одной батареи;

3) генерал-лейтенанта Зотова — до Тученицкого оврага — 2-я пехотная дивизия с тремя батареями, 2-я бригада 30-й пехотной дивизии и 12-й стрелковый батальон;

4) Скобелева — до редута Старынкевича (на Волынской горе) — 16-я пехотная дивизия с артиллерией, 1-я бригада 30-й пехотной дивизии, 9, 10 и 11-й стрелковые батальоны, три батареи 2-й артиллерийской бригады, 9-й Донской полк и Донская № 10 батарея;

5) генерал-лейтенанта Каталея — до правого берега Вида — 3-я гвардейская пехотная дивизия с артиллерией и Бугский уланский полк;

6) генерал-лейтенанта Ганецкого — позиции на левом берегу Вида — 2-я и 3-я гренадерские дивизии, 4-я кавалерийская дивизия, Киевский гусарский, Казанский драгунский полки, две конные и две донские батареи и часть румынских войск.

Тотлебен приказал приступить к усовершенствованию укреплений на пятом и шестом участках; он считал, что Осман будет прорываться на шестом участке. Ввиду этих соображений фронт шестого участка был сокращен на правом фланге на 2 версты, а на левый его фланг переведена 1-я бригада 5-й пехотной дивизии с двумя батареями. Румыны продолжали свои осадные работы против Гривицкого редута и 6 ноября заложили 6-ю параллель в 40 шагах от наружного рва, а с 18 ноября приступили даже к закладке минных галерей.


Блокада Плевны. Октябрь — ноябрь 1877 г.


К 20 ноября все работы по возведению укреплений были закончены. Тогда же был организован общий резерв из 16-й пехотной дивизии и трех стрелковых батальонов, расположенный на Ловчинском шоссе, а Скобелеву передана другая бригада 30-й пехотной дивизии. Вдоль всей линии обложения проложена хорошая дорога; произведено несколько пробных маневров по сосредоточению войск.

Благодаря настойчивости Тотлебена к концу блокады войска были удовлетворительно снабжаемы продовольствием. Санитарное состояние войск было также удовлетворительным. С прибытием 2-й гренадерской дивизии, а также доукомплектований соединения силы русско-румынского блокадного корпуса достигали 130 тысяч строевых войск при 502 полевых и 58 осадных орудиях; из них русских — 1971 офицер и 95 205 нижних чинов.

Ко времени тесной блокады Плевны Осман-паша довел свою армию благодаря набору в ее ряды жителей до 50 тысяч при 96 орудиях; он имел в конце сентября продовольствия на 9 дней и с регулярно прибывавшими до 12 октября транспортами получил еще на 12 дней. С 13 октября начали выдавать половинную норму. Работы по усилению укреплений продолжались, в особенности на Зеленых горах и на Западном фронте, который теперь пришлось сомкнуть. Люди весьма терпели недостаток в топливе и одежде, которая быстро изнашивалась, при постоянных земляных работах. Участь турок была неизбежной, но выхода уже не было, ибо приказ султана об отступлении был получен только 22 октября, т. е., когда круг блокады замкнулся. Но и притом Осману приказывалось, отступая, взять с собой всех раненых и даже местных мусульман.

К 25 ноября у турок осталось довольствия всего на шесть дней, и поэтому оно было выдано на руки; на мясо начали убивать быков и буйволов из транспортов; землянки прекратили отапливать, а для варки пищи приходилось вырывать корни виноградных лоз; больных и раненых было до 3600.

Однако и теперь штурм был бы сопряжен для нас со страшными потерями, так как все турецкие укрепления хотя и могли быть эскаладированы и не имели перед собой никаких искусственных препятствий, но оборона их была основана на могущественной силе оружейного огня и полной неуязвимости гарнизонов укреплений от нашего артиллерийского огня. Все укрепления были снабжены глубокими блиндажами и траверсами; поэтому хотя русская артиллерия выпустила с 25 августа по 28 ноября 110 тысяч снарядов (из них 18 тысяч осадных) и даже вспахала местность вокруг укреплений, но не принесла никакого вреда обороняющимся; нам нужна была более могущественная артиллерия. Ружейная оборона была основана на искусном фланкировании одних построек другими; примерно на 2000 шагов турки обстреливали всю площадь фронтально, а на важнейших участках и перекрестно. Преодолеть эту силу огня наши доблестные войска оказывались не в состоянии, особенно при том условии, что турки имели скорострельные ружья и неограниченный запас патронов; у каждого стрелка стоял ящик с 500 патронами, и многие из них, положив ружья на банкет, только дергали за спуск и таким образом заливали всю площадь пулями.


Штурм укреплений горы Авлиар 30 октября 1877 г. С картины А. Федюкина


31 октября на предложение сдаться Осман отвечал гордым отказом; видя полный упадок духа среди своих войск, он собрал 19 ноября военный совет для решения вопроса о дальнейших действиях, но, несмотря на все старание турецкого полководца вселить в сердца своих подчиненных бодрость духа, совет не пришел ни к какому решению; только на другой день Осману удалось добиться доблестного решения «пробиваться». Идея состояла в том, чтобы, прорвавшись на запад, возможно скорее достичь р. Искер и затем через Берковац искать соединения с войсками у Софии или вообще с выдвинутыми для защиты Балкан силами.

Ясно, что, принимая такое решение, Осман хотел только спасти честь турецкого оружия и не надеялся на успех. Турецкая армия была переформирована в 57 батальонов, составивших две дивизии в четыре и в три бригады. Обоз состоял из 3306 вьючных лошадей и 684 повозок, но, кроме того, было много телег с ранеными, которых решили взять с собой (2800 человек). На предложение мусульманам-жителям остаться в Плевне большинство ответило отказом, и таким образом они своим сопровождением войск еще более затруднили их задачу. Осман решил в ночь на 28 ноября сосредоточить, скрытно укрываясь за горой, все войска на небольшой площадке (600–700 шагов шириной) у левого берега Вида, впереди моста на Софийском шоссе; для ускорения переправы навели еще два моста на телегах. Благодаря сопутствующей удаче и большому порядку туркам удалось к 5 часам перевести к назначенному на берегу месту три бригады и приступить к переправе обоза, но туман начал рассеиваться, и пришлось начать наступление на русские позиции.

Правый фланг и центр шестого блокадного участка, под начальством генерал-лейтенанта Ганецкого, занимали две гренадерские дивизии; от каждой ежедневно на линию обороны выставляли в боевой готовности один полк, и на этот раз очередь была за Киевским и Сибирским полками; левее стояли два батальона архангелогородцев; в резервах считались: на правом фланге — Таврический, за центром (Сибирским полком) — Малороссийский и за левым флангом — Вологодский полки. Сторожевое охранение выставляли по самому берегу р. Вид ежедневно по одному эскадрону Казанского драгунского и Киевского гусарского полков с пехотными секретами. Для поднятия тревоги дежурные части должны были выпускать сигнальные ракеты.


Последний бой под Плевной, взятие всей армии Османа-паши 28 ноября 1877 г. С картины Н. Дмитриева-Оренбургского


Нельзя сказать, чтобы прорыв турок явился для нас неожиданным, потому что за несколько дней до того и перебежчики-болгары, и дезертиры говорили о том, что в Плевне предпринимаются меры к выступлению: раздают на руки последнее продовольствие, выдают обмундирование, вообще к чему-то готовятся. Вечером 27 ноября, когда поступили более точные сведения, Тотлебен сообщил в 22 часа 45 минут генералам Ганецкому, Каталею и в главный резерв о вероятном прорыве турок; было приказано генералу Чернату двинуть четыре батальона на левый берег Вида, к левому флангу шестого участка, генералу Каталею перевести 6-й гвардейский батальон через мост у д. Трнины, а Скобелеву с 16-й дивизией и тремя батареями следовать туда же; таким образом на шестой участок было направлено всего 16 батальонов и восемь батарей, всего же там должно было сосредоточиться до 59 батальонов.

В 4 часа Ганецкий получил от Скобелева известие, что турки очистили Кришинский редут и начался их сбор к мосту на шоссе; но еще ранее киевские гусары с командиром эскадрона майором Кареевым выяснили, что у самой реки Вид происходит громадное скопление турецких войск и обозов; Кареев дал знать об этом начальнику дежурных частей генералу Мантейфелю и наметил с ним рекогносцировку. Однако все эти точные сведения не заставили ни генерала Ганецкого, ни генерала Данилова, начальника 3-й гренадерской дивизии, принять немедленные меры по обеспечению боевой готовности. Даже когда майор Кареев в 6 часов лично указал Данилову на видимые турецкие войска, генерал отказался верить этому, и только ответ турецкой батареи на выстрел из нашего орудия заставил Данилова пустить сигнальную ракету.

В 7 часов Осман двинул в решительную атаку три бригады, обрушившейся на фронт Сибирского полка и наши батареи № 1–3. Несмотря на сильный огонь артиллерии и гренадер, турки в бешеном порыве захватили всю первую линию наших укреплений и овладели нашими восьмью орудиями. Остатки сибирцев отступили к флангам второй линии, и турки распространились между двумя линиями русских укреплений. Прибывший бегом Малороссийский гренадерский полк был также расстрелян и опрокинут резервами Османа, и в 9 часов турки взяли вторую линию укреплений, действуя 24 батальонами против наших шести. Между тем к месту боя прибыл генерал Ганецкий и начали подходить резервы: слева, от Горного Метрополя, бригада генерала Квитницкого — Фанагорийский и Астраханский гренадерские полки, а также Вологодский полк, справа — гренадерские полки Самогитский и Московский. Наступление турок было остановлено, а затем наши полки с трех сторон стремительно атаковали уже расстроенные турецкие батальоны, и к полудню обе линии укреплений перешли в наши руки, причем, кроме возвращения своих восьми, мы отбили еще 10 турецких орудий. Однако первоначальный успех турок заставил главную квартиру пережить тревожные минуты, и в 11 часов великий князь принял решение, дав всю кавалерию Скобелеву, преследовать Османа, если тот прорвется. Это в очередной раз показывает, что в критические минуты военных действий именно на Скобелева возлагалась надежда, что он сумеет выручить из беды.

Осман-паша был ранен; его 2-я дивизия не успела переправиться через Вид, и уже две ее бригады сложили оружие перед 3-й гвардейской дивизией и румынами, ворвавшимися в укрепленный лагерь. Хотя генерал Ганецкий сперва предполагал, отбив турок, ограничиться обороной, но стоявший на правом фланге шестого участка Самогитский гренадерский полк, а затем и остальные полки, стремительно бросившись преследовать турок, отогнали их к мосту, где уже началась паника, и с 800 шагов начали расстреливать нестройные массы турок. В 14 часов Осман прислал парламентера с предложением сдаться, но Ганецкий послал генерал-майора Струкова с требованием, чтобы Осман явился лично. Получив сообщение, что Осман не может прибыть из-за раны, Ганецкий прекратил бой. Сдалось 10 пашей, 128 штабс-офицеров, 2000 обер-офицеров, 40 000 пехоты и артиллерии и 1200 кавалерии — всего 43 338 человек, из них здоровых 33 738; турки потеряли в бою 28 ноября около 6000 человек, а мы — одного генерала, 57 офицеров и 1639 нижних чинов.


Представление пленного Османа-паши Александру II 29 ноября 1877 г. С картины Н. Дмитриева-Оренбургского


Так пала Плевна и состоялось пленение лучшего турецкого генерала во главе с его доблестной армией; это событие является поворотным пунктом всей кампании, которая пошла с этого дня гораздо более быстрым ходом; достаточно вспомнить, что ровно через два с половиной месяца наша победоносная армия могла бы войти в Константинополь, если бы только ее не удержали от этого политики, а вернее, непримиримая вражда к России всей Европы.

Падение Плевны имело особенное, громадное значение. Успех, одержанный Плевненской армией, поднял нравственный дух всех наших солдат, изнывавших от затянувшегося сидения на оборонительных позициях; с этой минуты никто уже не сомневался в скором и успешном окончании войны, хотя все и сознавали, что после падения Плевны русской армии предстояло еще много тяжелой боевой работы: прежде всего нужно было преодолеть твердыни Балкан, защищаемые двумя турецкими армиями; впереди четырехугольника крепостей стояла самая сильная турецкая армия, готовая вновь наступать на Рущукский отряд; она опиралась на сильные крепости; наконец, в долинах Марицы и Тунджи формировалась резервная турецкая армия для обороны в Забалканьи, теперь уже усиленном рядом укрепленных пунктов. Следовательно, повторяем, впереди было еще много серьезных военных операций, которые к тому же предстояло вести в самое неблагоприятное время года — зимой, когда трудности движения войск и перемещение войсковых тяжестей часто становились почти непреодолимыми. Однако все почувствовали и сознали, что совершилось нечто важнейшее, что произошел окончательный перелом кампании в нашу пользу. Армия воспрянула духом, и она готова была преодолеть одним порывом все преграды и побороть все препятствия.

Действия Рущукского отряда в сентябре — ноябре

К 8 сентября войска Рущукского отряда занимали следующее расположение: штаб цесаревича — в Дольнем Монастыре; 12-й корпус — линию Мечка — Трестеник — Дамогила— Батиница. 13-й корпус, на который ожидался главный удар турок, оборонял три позиции:

1) у Банички — отряд генерала Прохорова в составе десяти батальонов, двух эскадронов и 32 орудий;

2) у Капривицы — отряд генерала Баранова в составе 12 батальонов, 12 эскадронов и сотен при 60 орудиях;

3) у Бег-Вербовки — Чаиркиоя — отряд генерала Татищева в составе 12 батальонов, восьми эскадронов и 46 орудий.

Первые две позиции прикрывали пути на Белу, а третья — на Драганово и Тырново. Резерв находился у Бешбунара и селений Горный и Дольний Монастырь — девять батальонов и 40 орудий. Наиболее тяжелое положение было у Чаиркиойского отряда. Наследник цесаревич вполне оценил важность Чаиркиойской позиции и в начале сентября усилил его своими войсками, а генерал Татищев приступил к усилению позиции. Естественной силы позиция не имела, будучи по своим размерам (7 верст) слишком велика для оборонявшего ее отряда и имея легко обходимые фланги.

Отпор, данный войсками Рущукского отряда под Кацелевом — Аблавой, заставил нерешительного турецкого главнокомандующего потерять много времени. К концу августа главная масса турецких сил оставалась на правом берегу Кара-Лома, около Кацелева, Огарчина, Карахасанкиоя и Сарнасуфлара. После долгих прений на военном совете 31 августа было решено двигаться на Тырново или Белу, сохраняя полную сосредоточенность сил, для чего Северная армия (67 батальонов, 36 эскадронов и 96 орудий) должна была наступать к линии Синанкиой — Хаджибунар, войдя в связь левым флангом с армией Мехмет-Салима, оперировавшей на дороге Осман-Базар — Тырново. Начиная наступление, турецкая армия к 8 сентября воздвигла колоссальную укрепленную линию, протяженностью почти 30 верст, от Острицы, через Синанкиой, Хеджикиой, Осиково, Церковну, до Юриклера, с двумя линиями фортификационных построек.

Турки окончательно остановились на следующем плане: произвести удар Южной армией (45 батальонов) на нашу позицию Бег-Вербовка — Чаиркиой, причем главная масса должна была вести атаку с фронта, а дивизия Измаила-паши — охватить наш правый фланг, сделав кружный обход по весьма лесистой и бездорожной местности. Всего было назначено 43 батальона, 84 орудия и 28 эскадронов силой до 30 тысяч человек.

Все это привело к чрезвычайно упорному бою 9 сентября при Чаиркиое, в котором русские войска проявили обычную храбрость и разбили наголову турок.

Успех нашего отряда должен быть приписан замечательной согласованности действий всех родов оружия, а также хладнокровию и распорядительности старших начальников. Со стороны турок, кроме несогласованности действий, поражает отсутствие охранения своих флангов, почему Вятский полк подошел к левому их флангу совершенно неожиданно, двигаясь, можно сказать, по самому полю сражения.

Начальник Рущукского отряда вполне оценил опасность наступления турок и принял быстрейшие меры для сосредоточения соответствующих сил на угрожаемом пункте; на следующий день после боя у Чаиркиоя могли дать отпор 27 батальонов, 28 эскадронов и 106 орудий. Однако противник не только не повторил свою атаку, но и в дальнейшем перед всем фронтом Рущукского отряда наступило непонятное спокойствие.

Победа стойких войск цесаревича выручала русскую армию, ибо Плевненский отряд мог без опасений выжидать прибытия подкреплений, а отряд Радецкого, обреченный на невыносимо тягостное положение перед Шипкой, все-таки мог быть спокоен за свой тыл. Хотя бы и были признаны ошибочными действия турецкого главнокомандующего вообще и в частности под Чаиркиоем, но история должна справедливо и беспристрастно оценить великую заслугу, оказанную России частью Рущукского отряда, а следовательно, и его главой — цесаревичем.

Задача действий Рущукского отряда продолжала оставаться чисто оборонительной, но так как противник отошел на значительное расстояние, то цесаревич приказал 13-му корпусу выставить на правый берег Банницкого Лома авангарды для поддержки выдвинутой к Кара-Лому кавалерии.

В турецкой армии произошла важная перемена: Мехмет-Али был отозван, и на его место назначен Сулейман, находившийся тогда в ореоле славы за шипкинские дела.

Наследник цесаревич, осведомленный о сосредоточении большей части турецких сил против его левого фланга, немедленно принял соответствующие меры и распределил свои войска так, что мы могли преградить наступление турок от Рущука к Беле 36 батальонами, 28 эскадронами и сотнями при 140 орудиях, не ослабляя своего правого фланга на Банницком Ломе, где оставалось на позициях 18 батальонов, 20 эскадронов и сотен при 106 орудиях; если бы турки обратились на наш центр, то можно было бы сосредоточить против них тотчас не менее 27 батальонов, 20 эскадронов и сотен при 138 орудиях. Наши войска могли обороняться на выгодных укрепленных позициях, а турки именно теперь приняли весьма разбросанное положение от Рущука до Осман-Базара. Тем не менее в Константинополе возлагали большие надежды на энергию и распорядительность Сулеймана и заранее предвидели его активные действия; вскоре пришлось убедиться, что новый главнокомандующий не оправдал возлагавшихся на него надежд[76].

К 30 сентября командиру Стародубовского драгунского полка полковнику Бильдерлингу, выставившему передовые посты у Пиргоса, удалось выяснить силы, расположение и даже намерения противника. Он установил сосредоточение 50 тысяч человек у Кадыкиоя и 30 тысяч в окрестностях Рущука. Турки намеревались атаковать нас в направлении Пиргоса и только отложили атаку до наступления благоприятной обстановки.

В начале октября начали распространяться слухи об отходе значительной части неприятельских сил из-под Рущука и Кадыкиоя. Наследник цесаревич счел необходимым выяснить обстановку и приказал 12 октября произвести рекогносцировки перед фронтом обоих корпусов его отряда, пригласив к участию и войска 11-го корпуса. От 12-го корпуса были направлены три отряда: один — на Рущук и второй — на Кадыкиой, под начальством великого князя Владимира Александровича, а общее руководство принял на себя и лично наблюдал за действиями войск наследник цесаревич. Рекогносцировка выяснила, что Кадыкиой не только занят весьма прочно, но и представляет собой укрепленный лагерь; весьма сильную позицию турки имели и у Соленика.

Во время рекогносцировки, в деле у Иован-Чифтлика, в 8 часов утра, мы понесли тяжелую утрату в лице сраженного наповал пулей в голову князя Сергея Максимилиановича Романовского, герцога Лейхтенбергского. Он выехал на боевую линию и приостановился на кургане у спуска в деревню; пуля попала в околыш фуражки левее кокарды, и смерть последовала мгновенно. С того же места руководил ходом боя с 9 часов утра великий князь Владимир.

Сулейман застал вверенную ему армию в следующем составе: Рущукский отряд — 32 000, Соленикский — 8000, Эски-Джумский — 13 000, Осман-Базарский — 9000; гарнизоны: в Рущуке — 13 000, Шумле — 5000, Силистрии — 11 500, Базарджике — 10 000, Варне — 8500 человек. Таким образом против нашего Рущукского отряда было сосредоточено 66-тысячное войско, против 11-го корпуса — 9000, против отряда Циммермана в Добрудже — 21 000; гарнизоны Шумлы и Варны — 13 500 человек — могли составлять резерв. Войска были хорошо снабжены боевыми припасами, но не совсем удовлетворительно продовольствием и одеждой; санитарное состояние оставляло желать лучшего; ссылаясь на эти обстоятельства и на незнакомство с топографией местности, Сулейман отказался от немедленного наступления, а затем, вследствие появившихся слухов (весьма распространенных в Константинополе) о сосредоточении русскими огромных сил на Янтре и предполагаемой ими атаке турецкой Восточной армии, бездействовал в продолжение всего октября. Мало того, Сулейман высказывал даже сильнейшие опасения относительно крепости Рущук, которая, по его донесениям, была неспособна сопротивляться не только осаде, но даже и атаке открытой силой. Только в начале ноября турки постепенно начинают переходить к активным действиям.

В середине октября нам удалось значительно улучшить сообщение Рущукского отряда с базой — Румынией, построив мост через Дунай между селениями Петрошаны на левом и Батином на правом берегу.

5 ноября турки производили небольшие разведки в районе Кацелева и Иован-Чифтлика, а 7-го наступали на авангардные позиции 12-го корпуса у Пиргоса и Хан-Гюль-Чесмы; это наступление имело характер усиленной рекогносцировки. Стойкость наших передовых войск позволила не обнаружить силы и расположение 12-го корпуса. Нечего и говорить, что подобная усиленная рекогносцировка, предпринятая за шесть дней до предполагаемого наступательного боя, позволила раскрыть намерения самого наступающего боя, после чего наследник цесаревич не замедлил сосредоточить свои войска для отражения ожидаемого удара. К 12 ноября вызванные этим передвижения были закончены, и 12-й корпус занял Мечко-Трестеникскую позицию.

На позиции у Мечки: отряд генерал-майора Цитлядзева — Азовский и Днепровский пехотные полки с двумя батареями — шесть батальонов и 16 орудий (5581 строевой нижний чин).

На позиции у Трестеника: отряд генерал-майора Фофанова — Украинский и Одесский пехотные полки с четырьмя батареями и отряд генерал-майора Корево — Бессарабский пехотный полк с полутора батареями — всего девять батальонов и 44 орудия (8360 строевых нижних чинов).

Кавалерия: 12-я кавалерийская дивизия — 17 эскадронов и сотен и 12 конных орудий (3186 нижних чинов).

Этим войскам могли служить резервом отряды у Табачки, Обретеника и Дамогилы, под командованием начальника 33-й пехотной дивизии генерал-майора Тимофеева — восемь батальонов, 32 орудия и шесть сотен (7589 нижних чинов).

Для обороны мостов у с. Батина стояли: саперный батальон, батальон Херсонского полка и четыре орудия (696 нижних чинов).

Всего в 12-м корпусе: 24 батальона, 30 эскадронов и сотен при 108 орудиях (26 977 нижних чинов).

Мечко-Трестеникская позиция составляла левую оконечность оборонительного фронта Рущукского отряда и простиралась на 10 верст от Рущукского шоссе до Дуная. Она состояла из двух укрепленных участков — Трестеникского и Мечского, разделенных длинным оврагом, огибавшим тыл Мечкинского участка. Находившиеся впереди Трестеника Хан-Гюль-Чесменские высоты превалировали над позицией и давали укрытие для турецких резервов. Левый фланг был прикрыт Дунаем, причем Парапанские батареи с левого берега могли обстреливать наступающего на левый фланг позиции. Правый фланг был открыт, но прикрывался отрядами, стоявшими в Обретенике, Дамогиле и Табачке, которые могли сосредоточиться на правом фланге позиции за 4–5 часов, а также действовать во фланг наступающему.

Сулейман поставил себе целью атаковать левый фланг Рущукского отряда, сбить его с позиции Мечка-Трестеник и, захватив Батинскую переправу, наступлением на Белу угрожать сообщениям всей русской армии. Выполнение операции было возложено на Азафа-пашу с 51 табором, 54 орудиями, двумя полками кавалерии и несколькими сотнями черкес. Атаку предполагалось произвести тремя колоннами: правой — на Пиргос, поддерживая среднюю, направлявшуюся на Мечку, и левой — на Трестеник. В направлении к 13-му корпусу турки провели ничтожную демонстрацию. Переправа передовых войск на левый берег Лома была замечена нами вечером 13 ноября, и мы ожидали вероятной атаки на следующий день.

Дело началось наступлением на Пиргос, где в 8 часов турки заставили находившиеся в дежурной части четыре роты азовцев с двумя орудиями, поддержанные сменой[77], отойти от авангардной позиции, и к 9 часам восемь таборов утвердились в Пиргосе. Несколько позднее обозначилось наступление турок на авангард Трестеникского отряда. Барон Фиркс[78] решил прежде всего покончить с противником, атаковавшим Мечку, ударив в его левый фланг частью войск Трестеникского отряда; затем уже он предполагал действовать против частей, наступавших к Трестенику. Было приказано двум батальонам бессарабцев с батареей подкрепить Мечкинский отряд, а двум батальонам одессцев с батареей и пятью эскадронами наступать во фланг туркам, на Пиргос. На Трестеникской главной позиции осталось всего три батальона, 26 орудий с двумя батальонами авангарда у Хан-Гюль-Чесмы; на правый фланг была выслана 2-я бригада 12-й кавказской дивизии.

Шесть батальонов Мечкинского отряда (днепровцы и азовцы с 16 орудиями) не только остановили атаки 10 таборов, поддержанные сильным артогнем, но и сперва своим левым флангом, по инициативе командира 8-й роты Днепровского полка капитана Иванова, а затем и всем фронтом, около полудня, перейдя в решительное наступление, выбили турок из д. Мечки и заставили их отступать к Пиргосу. Подоспевшие два батальона одессцев с батареей своей атакой во фланг способствовали полнейшему разгрому противника. Наше преследование было остановлено наступлением турок со стороны Хан-Гюль-Чесмы, и кроме того, надо было поддержать Трестеникский отряд, где бой достиг крайнего напряжения.

Бой у Трестеника также завязался со схватки с авангардом (два батальона с четырьмя орудиями) на позиции у Хан-Гюль-Чесмы. Когда турки ввели в дело до 10 таборов, авангард отошел на главную позицию, неоднократно сам переходя в наступление и отбрасывая преследующего противника. Турки направили свои главные силы именно на Трестеникский участок, они развернули здесь до 40 таборов с сильной артиллерией. Положение наших пяти батальонов было в высшей степени тяжелым, но активное содействие артиллерии (44 орудия), руководимой командиром 12-й артиллерийской бригады полковником Григорьевым, помогло пехоте отстоять свои позиции до прибытия подкрепления. К 14 часам 30 минутам турки охватили оба фланга Трестеникского участка и повели одновременно атаку на всем его протяжении, подкрепливая ее адским артиллерийским и ружейным огнем. Барон Фиркс приказал генералу Цитлядзеву атаковать двумя одесскими батальонами правый фланг турок, но еще раньше командир дивизиона белгородских улан полковник Юмудский удачным действием спешенных частей и двух конных орудий задержал атаку, направленную на левый фланг, а в 15 часов 30 минут одессцы и азовцы с батареей перешли в решительное наступление, чем восстановили наш приоритет в этом пункте. В то же время прибыли на наш правый фланг два батальона бессарабцев и высланный от Дальней Могилы великим князем Владимиром Бендерский полк, а к Трестенику подходил и Тираспольский полк, приведенный по своей инициативе генералом Тимофеевым, принявшим самое деятельное участие в бою.

С прибытием столь значительных подкреплений кризис боя для нас миновал окончательно, и вся наша линия перешла в наступление. Турки нигде не выдерживали удара и начали отступать. Преследование велось упорно, невзирая на сумерки и дождь, до наступления полного мрака ненастной ночи.

Наши потери состояли из 32 офицеров и 761 нижнего чина; турки потеряли убитыми и ранеными более 1200 человек и пленными трех офицеров и 80 нижних чинов.

Победа 14 ноября войск 12-го корпуса свидетельствует не только об их стойкости и мужестве в борьбе с превосходящими силами, но и о полной тактической подготовленности. Все рода оружия действуют в полном согласии; артиллерия, не увлекаясь состязанием с артиллерией противника, все время выручает пехоту; последняя часть переходит в контратаки, не давая противнику ни окружать себя, ни изводить губительностью огня; наконец, оборона обоих участков позиции закончена самым решительным общим переходом в наступление, обеспечившим победные результаты сражения. Государь пожаловал за этот бой великому князю Владимиру Св. Георгия 3-й степени и прислал для награждения 150 отличившихся различных военных орденов.

После боя турки немедленно отошли к лагерю у Кадыкиоя, и в Рущукском отряде потекла свойственная обороняющимся томительная жизнь, хотя и предполагающая постоянную готовность к отражению противника на широком фронте. Наступление холодов усугубило тяжелое положение отряда.

Турки перенесли центр своих действий с крайнего правого фланга своего Восточного фронта на крайний левый и подготовили удар у Елены. Предполагая действовать совместно с Шипкинским отрядом, Сулейман хотел обратиться на Тырново, с занятием которого оборона Шипкинского перевала русскими должна была пасть сама собой. Для исполнения этого плана приходилось перенести активные операции в область Балкан. Сулейман поставил себе задачей прежде всего отбросить наши войска, прикрывавшие подступы к Тырнову с востока и юго-востока. Дабы не ослабить войска на Нижнем Ломе, пришлось направить к Осман-Базару всего одну дивизию в составе 18 таборов, шести эскадронов, 24 орудий. Эта дивизия совместно с Осман-Базарским отрядом и восьмью батальонами из Сливны должны были составить отряд в 40 батальонов, 12 эскадронов и 36 орудий с иррегулярной кавалерией, который главными силами сосредоточился к 21 ноября у Ахметли (30 верстах восточнее Елены).

Для обороны пространства между Осман-Базарской дорогой и Хаинкиойским проходом, т. е. для прикрытия путей к Тырново от Осман-Базара, Сливна и Твардицы, были выдвинуты войска 11-го корпуса и части войск 8-го корпуса, авангарды которых образовали следующие отряды:

1) Осман-Базарский — три батальона, шесть эскадронов и сотен и 12 орудий на позициях у Кесарева, Джулюнцы и Ново-Село, фронтом к Осман-Базару;

2) Златарицкий — один батальон, одна сотня и два орудия — для обеспечения фланга предыдущего отряда и связи с следующим;

3) Еленинский, состоявший из: а) авангарда — два батальона, четыре эскадрона и шесть орудий — у Марены, б) бокового отряда — три роты и два орудия — у Новачи, на Твардицком перевале, и в) главных сил — три батальона, три роты и 18 орудий — у Елены.

Всем отрядом командовал начальник 9-й пехотной дивизии генерал-адъютант князь Святополк-Мирский, а авангардом — командир Орденского драгунского полка полковник Лермантов. Надо заметить, что князь Мирский прибыл в Елену только за два дня до боя и предоставил управление им генерал-майору Домбровскому.

План Сулеймана состоял в том, чтобы 24 батальонами атаковать позицию Марены главными силами, с обходом через Новачи, а с 14 батальонами произвести демонстрацию на Осман-Базарской дороге, против нашей Кесаревской позиции. Атака на Маренскую позицию последовала с рассветом, в высшей степени решительно, большими силами. Незначительные русские силы[79], отбиваясь с удивительным упорством, отошли к еленинской позиции, а затем и к позиции у д. Евковцы.

Отпор, данный Еленинским отрядом, был настолько серьезен, что турки, понеся сами огромные потери, не развили своего успеха преследованием и не притиснули отряд к Николаевскому ущелью (в 5 верстах за д. Евковцы), отступление по которому было бы крайне затруднительным.

На следующий день мы ожидали продолжения атаки, но турки ограничились рекогносцировкой, а между тем положение отряда Мирского улучшалось с каждым часом. К утру 24 ноября на позиции у Евковцы могло быть собрано 18 батальонов, восемь эскадронов и 48 орудий; всего же для прикрытия Тырнова в районе Осман-Базарская дорога — Елена мы располагали 30 батальонами, 17 эскадронами и сотнями и 95 орудиями; но кроме того, сюда же следовали войска, посланные наследником цесаревичем, что доводило силу обороны до 40 батальонов при 133 орудиях. Таким образом Сулейман упустил благоприятную для него минуту.

24 ноября генерал Малахов с бригадой 26-й пехотной дивизии занял вновь Злагарицу, опрокинув турецкий отряд, ушедший поспешно обратно за Елену.

Когда обозначилось направление активных действий Сулеймана на Елену, то наследник цесаревич вновь перегруппировал свои силы, создав в конце ноября три участка обороны: левофланговый[80], центральный[81] и правофланговый[82]. Основные позиции для обороны оставались прежние: Мечко-Трестеницкое, Баничко-Батиницкая и Чаиркиойская.

29 ноября Сулейман-паша пытается броситься на крайний левый фланг Рущукского отряда (на Кадыкиой — Пиргос). Это привело к новому упорному бою 30 ноября между Мечкой и Трестеником. Наследник цесаревич своевременно разгадал планы Сулеймана и приказал с рассветом 30-го перевести 2-ю бригаду 35-й пехотной дивизии к Дамогиле и притянуть к Мечке отряд, оборонявший Батинскую переправу. Со своей стороны великий князь Владимир перевел из Дамогилы в Трестеник Бессарабский полк.

К рассвету 30 ноября на позиции у Трестеника находились 1-я бригада 12-й пехотной дивизии и 2-я бригада 33-й пехотной дивизии — 12 батальонов и 40 орудий (командовал генерал-лейтенант барон Фиркс), на позиции у Мечки — 2-я бригада 12-й пехотной дивизии — шесть батальонов и 32 орудия (командовал генерал-майор Цитлядзев). При этих войсках находилась вся 12-я кавалерийская дивизия — 18 эскадронов и сотен и 12 конных орудий. Могли прибыть в течение дня еще 10 батальонов, шесть сотен и 42 орудия и таким образом всего можно было противопоставить неприятелю в день 30 ноября 28 батальонов, 21 эскадрон и сотню и 130 орудий.

Бой разгорелся по всей линии, но наступление турок велось собственно на Мечку и в промежуток между нею и Трестеником.

После полудня турки, сосредоточив до 30 таборов против Мечкинского участка, повели решительную атаку и в особенности на правый фланг; несмотря на страшные потери, они напирали здесь с отчаянным фанатизмом и значительно усилили свою артиллерию. Было ясно, что турки хотят во что бы то ни стало прорвать центр нашей обороны. Великий князь воспользовался этим упорством противника и решил, дав ему втянуться в лощину между Мечкой и Трестеником, удерживаясь на левом своем фланге и в центре, перейти в решительное наступление правым флангом; он поджидал прибытия 2-й бригады 35-й пехотной дивизии. В это время — около 13 часов — цесаревич прибыл на высоты у Яли-Абланово и наблюдал за ходом боя. Голова колонны 2-й бригады 35-й дивизии полковника Назарова подошла к Трестенику. Тогда Великий князь приказал ей и Украинскому полку идти вдоль шоссе на Рущук и, зайдя правым флангом, ударить на левый фланг турок, а барону Дризену с кавалерией содействовать этому наступлению.

В это время, когда вполне сказалось успешное наступление Назарова и на действиях турок, атаковавших Мечку, Цитлядзев приказал перейти в наступление всем остальным войскам Мечкинского участка. Таким образом в 15 часов 30 минут все наши войска, по всему фронту, от обороны перешли в решительное наступление, и победа была уже в наших руках. Великий князь приказал наступать самым энергичным образом, но вскоре наступление обратилось уже в преследование, закончившееся лишь с наступлением темноты.

Наши потери состояли из 22 офицеров и 813 нижних чинов, а турецкие — более 3000 человек. Государь наградил наследника цесаревича Георгием 2-й степени, великого князя Владимира — бриллиантовой шпагой с надписью: «14 и 30 ноября 1877 года».

Сражение под Мечкой — Трестеником, закончившееся нашей блестящей победой, представляет собой последнюю наступательную попытку армии Сулеймана против нашего Восточного фронта. В продолжение пяти месяцев войска Рущукского отряда, под начальством и руководством наследника российского престола и затем императора великой России Александра III, выдерживали почти непрестанные бои и сражения с противником, постоянно превосходившим их числом (иногда в несколько раз), имевшим выгоды наступательного образа действий, опиравшимся на сильные крепости, располагавшим хорошими путями сообщения и предводимым считавшимся лучшим из турецких военачальников. Своей невидной, но чрезвычайно важной службой Рущукский отряд не только облегчил, но и дал возможность всей русской армии одержать победу на других, более важных пунктах театра войны.

Наступление на Балканы

За взятие Плевны государь наградил Георгием 1-й степени великого князя Николая Николаевича, 2-й степени — Тотлебена, 3-й степени — Непокойчицкого и князя Имеретинского и 4-й степени — Левицкого. После молебствия государь завтракал в Плевне и долго беседовал с Османом, которому возвратил саблю. Вообще мы относились к этому лучшему из турецких военачальников особенно внимательно и сердечно; так, ему отдавали воинские почести наравне с положенными для фельдмаршалов русских войск. Осман выказывал особенное уважение Тотлебену и Скобелеву[83].

Наши трофеи, захваченные под Плевной, оказались огромными: 44 тысячи пленных, 88 орудий (многие из них были сперва закопаны турками), 7 знамен (одно взято в бою рядовым гренадерского Астраханского полка Ждановым, одно взято в обозе и найдено пять) и два значка[84].

30 ноября состоялся в Порадиме, в присутствии государя, военный совет в составе главнокомандующего, князя Карла, Милютина, Тотлебена, Непокойчицкого и Обручева.

4 декабря государь отбыл в Россию. Хотя присутствие царя-освободителя среди своих войск, сражавшихся за святое дело освобождения единоверных и единоплеменных братьев, было в высшей степени благотворным, но в то же время непосредственная близость императорской главной квартиры к полевому штабу очень часто затрудняла командование армией. Среди приближенных государя было немало лиц, относившихся враждебно к великому князю; он сам говорил: «Меня придворные вообще не любят, а в императорской главной квартире постоянно против меня интриговали, стараясь уронить в глазах государя».

Стратегическая обстановка к началу декабря была следующая. Потеряв свою Западную армию, турки располагали только войсками на Восточном и Южном фронтах: Восточный фронт — армия Сулеймана, опиравшаяся на крепости на протяжении от Дуная до Сливна (120 верст), силой 107 тысяч, Южный фронт — отряды Весселя и Шакира, оборонявшие всю линию Балкан, от Сливна через Казанлык до Софии (210 верст), силой 55 тысяч.

Мы имели против Восточного фронта отряды Рущукский, барона Деллинсгаузена и Циммермана, силой 120 тысяч, а против Южного фронта отряды Радецкого, Карцова и Гурко, силой 55 тысяч; у Плевны находился резерв в составе бывшего отряда обложения, силой 90 тысяч человек, не считая румынов. Таким образом, мы достигли значительного превосходства сил, причем все наши войска были отличного качества, а турки имели много таборов нового формирования, из необученного мустахфиза и народного ополчения, не только не способных к упорному бою, но еще и постоянно дезертировавших. Однако эти выгоды парализовались стихийными условиями: наступившая зима, с морозами и метелями, вообще затрудняла всякие действия, в особенности войск, не снабженных теплой одеждой; наступление же на Балканы, по бездорожью (все более или менее удобные пути были заняты турками), казалось многим прямо немыслимым. Кроме того, если зимовка в Придунайской Болгарии давала возможность туркам выиграть время для всесторонней подготовки обороны, как в Балканах, так и за ними, то была крайне тягостной для русской армии: средства страны были истощены, особенно в районе крепостей; дороги портились, а при ледоходе Дунай не позволял рассчитывать на регулярный подвоз запасов. Оставаясь в Придунайской Болгарии, армия обрекалась на лишения, и в то же время после напряженной деятельности переходила к полному бездействию, что неминуемо повлекло бы развитие эпидемий. Вместе с тем, с затягиванием войны, усложнялась политическая обстановка; наши успехи раздражали Англию и Австрию; в последней собирались многочисленные митинги, требовавшие от правительства вооруженного вмешательства.

Турки уже стремились заручиться содействием своих друзей, чтобы заключением перемирия остановить наше наступление на Балканы. Поэтому нам оставалось только окончательным разгромом всех вооруженных сил Турции выиграть лучшую стратегическую и политическую позицию, а для этого надлежало во что бы то ни стало немедленно двинуться на Балканы, тем более что мы располагали достаточными силами. Можно было предоставить Румынии второстепенные операции, что и было сделано: их 4-я дивизия конвоировала пленных и должна была сменить наш Журжево-Ольтеницкий отряд, чтобы он присоединился к своим частям; остальные три дивизии начали операцию против Ак-Паланки. В то же время на нашей стороне выступили сербы, которые к 12 декабря окружили Ниш, а 16-го взяли Пирот.

Балканскую преграду можно было форсировать в двух направлениях: у Шипки, на кратчайшем операционном пути Тырново-Казанлык-Адрианополь, или в Этропольских Балканах, на кружных путях через Орханиэ на Софию — Ихтиман; в частности, прорыв во втором направлении открывал нам дорогу и на первом, так как выводил в тыл обороны Шипки, но это могло случиться лишь в неопределенное время; первое же направление было несравненно выгоднее, ибо избавляло войска Радецкого от невыносимого шипкинского сидения, где убыль только от болезней заставляла таять войска; три полка 24-й дивизии были сведены с перевала в количестве по 2000 штыков и имели в госпиталях до 6 тысяч заболевших.

Главнокомандующий склонялся к наступлению в ближайший обход шипкинских позиций, в чем его усиленно поддерживал Скобелев; Радецкий упорно доказывал невозможность такого предприятия, но великий князь был противоположного мнения. Для обеспечения успеха великий князь назначил в отряд Радецкого Скобелева и полковника генерального штаба Соболева, рекогносцировавшего летом левый обходный путь. Наоборот, Гурко рвался наступать через Балканы и не имел никакого сомнения в успехе. Для железной воли этого полководца не могло быть препятствий, что он и доказал на деле. Под энергичным напором Гурко было решено одновременно прорываться через Балканы в обоих направлениях.

1 декабря отряд «обложения» был расформирован, и армия составила три отряда: Восточный — цесаревича, Центральный — Радецкого и Западный — Гурко. Прежде всего освободившимися под Плевной войсками был усилен Рущукский отряд, как имевший против себя наиболее многочисленную и наименее расстроенную турецкую армию. 9 декабря в Тырново прибыли штаб, Киевский гусарский полк и 30-я пехотная дивизия 4-го корпуса; его 2-я пехотная дивизия с казанскими драгунами стала в Дольнем Монастыре. На усиление Гурко были отправлены 3-я гвардейская пехотная дивизия и 9-й корпус, сосредоточившиеся в Орханиэ к 12 декабря. На усиление Радецкого пошел Скобелев с 16-й пехотной дивизией, 3-й стрелковой бригадой, четырьмя саперными батальонами и 9-м Донским полком, прибывший в Сельви 13–14 декабря.

Наступление Гурко предполагалось первоначально 11 декабря, но погода была в высшей степени неблагоприятной. 6 декабря началась и не прерывалась в течение трех суток снежная метель; 10-го начался на Дунае ледоход; 11-го был сорван мост у Браилова; 14-го разведены мосты у Систова и Батина, причем мосты у первого пункта были настолько повреждены, что из двух можно было составить только один. В отряде Гурко, где только половина войск могла размещаться по квартирам, а другая бивакировала, ежедневная убыль больными достигла 50 человек. В Псковском же пехотном полку 6 и 7 декабря заболело 340 бойцов.

15 декабря главнокомандующий получил донесение от нашего военного агента в Вене полковника Фельдмана, что турки укрепляют за Балканами три позиции: между Софией и Адрианополем, у Адрианополя и перед Царьградом, а так-же формируют в Адрианополе резервную армию в 150 тысяч. Такие известия и слухи об успешном ходе переговоров турок с Англией о недопуске на Балканы заставили великого князя особенно торопиться наступлением.

Потерпев поражение под Мечкой 30 ноября и узнав о капитуляции Османа, турки прекратили всякие наступательные попытки на всем Восточном фронте и у Шипки и переключили все свое внимание на защиту подступов через Балканы к Софии. Мехмету-Али было поручено сформировать новую армию в Софийском районе, как для его обороны, так и для помощи Осману; но достаточного количества войск не оказалось. Мехмет-Али имел не более 25–30 тысяч мустахфиза, которые он расположил на позициях северных склонов Этропольских Балкан (Этрополь, Правец, Ложани, Скравена, с резервом у Врачеша), а впереди перевала Араб-Конак устроил семь редутов, вооруженных полевыми орудиями, из которых сильнейший назывался турками Илдыс-Табия, а нами Шандорник; небольшая часть войск находилась у Софии, Ташкисена и Златицы.

Гурко разбил турецкие отряды у Правца 11-го и у Этрополя 12 ноября и отбросил их к Балканам. Тогда Мехмет-Али решил ограничиться обороной Араб-Конакской позиции, вопреки указаниям из Константинополя не только удерживать всю Орханийскую линию, но и наступать к Ловче; однако, чтобы отчасти выполнить эти указания, он выделил вперед Врачеша восемь таборов с батареей. 18 ноября Гурко обошел позицию у Орханиэ и занял ее без боя, захватив во Врачеше богатые склады боеприпасов, провианта и одежды. Затем, когда Гурко утвердился против Шандорника, Мехмет-Али попытался 21 ноября атаковать наш правый фланг, но, потерпев неудачу, был отозван и заменен Шакиром-пашой.

Подкрепления из Восточной турецкой армии были направлены в количестве 60 батальонов (30–37 тысяч человек) частью через Варну, морем и по железной дороге, частью на Котел и Сливно походом, и 15 декабря часть их была у Татар-Базарджика, часть подходила к Софии, куда прибыл и Сулейман, но как раз в это время кавалерия авангарда Гурко (астраханские драгуны) заняла, пройдя Чурьяк, Софийское шоссе и едва не захватила в плен турецкого главнокомандующего. Можно думать, что турки отчасти совершенно растерялись после капитуляции Плевны, а отчасти чересчур понадеялись на обещания английского посла в Константинополе Лайярда о заключении перемирия до перехода русских через Балканы.

Переход через Балканы Западного отряда. По прибытии всех подкреплений из-под Плевны в распоряжении Гурко составилось 84,5 батальона, 56 эскадронов и сотен, 264 пеших и 54 конных орудий, силой около 70 тысяч человек. Против них у Шакира имелось: на позиции Араб-Конак — Шандорник — 45 таборов, у Лютикова — 10, в Златице — 15, в окрестностях Софии и по дорогам на Пирот, Берковац — 12; всего около 80 таборов; у Араб-Конака было около 12,5 тысячи человек; турки могли в случае обхода их расположения отходить или на Софию, в укрепленный лагерь, но тогда им угрожала возможность быть отрезанными от Адрианополя, или к последнему через Петричево и Татар-Базарджик, что было несравненно выгоднее. Обладая значительным превосходством сил, Гурко решил обойти оба фланга противника. Для этого были обрекогносцированы по два направления: в обход левого фланга, от Врачеша через гору Умургач и на д. Чурьяк, и в обход правого фланга, от Этрополя через Бабу-гору и на Златицу. Все четыре дороги представляли собой лишь вьючные тропы, а по крайней правой — на Умургач зимой не производилось никакого движения. Было решено главные силы провести на Чурьяк по дороге, разведанной подполковником Ставровским, а еще две колонны направить вправо на Умургач и влево через Бабу-гору.

Для подготовки движения приняты следующие меры: людям выдали сухари, чай и сахар на шесть дней (с 13 по 18 декабря) и мясо на трое суток; насколько возможно привели в порядок обувь, в ход пустили и болгарские опанки, и просто шкуры; починили одежду (полушубков и валенок не было). На подъемных лошадей наложили вьюки; лошадей перековали, и кое-кто ковал на острые шипы, но таких счастливцев было немного. Для облегчения перевозки орудий собрали волов и болгарские сани, которые, однако, пользы не принесли, так как артиллерию пришлось тащить исключительно на руках. С 9 декабря приступили к разработке дороги на Чурьяк преображенцами и двумя ротами гвардейских саперов. 12 декабря дорога была готова до перевала, а в 17 часов того дня полк выслал два батальона в д. Чурьяк, в одну ночь подготовили спуск к деревне; 12 декабря в Орханиэ все начальники были ознакомлены с диспозицией.

Диспозиция требовала:

1) авангарду генерала Рауха (13 батальонов, 16 пеших орудий, 11 сотен и четыре конных орудия) начать подъем в 11 часов дня, иметь привал в Чурьяке и в 4 часа утра 14 декабря спуститься и занять Софийское шоссе, став на позиции фронтом к Ташкисену;

2) средней главной колонне генерала Каталея: первому эшелону (восемь батальонов, один саперный батальон, 16 пеших орудий, пять эскадронов и сотен) начать подъем через полчаса после того, как пройдет хвост авангарда, а второму эшелону (10 батальонов и восемь пеших орудий) через полчаса после прохождения первого; оба эшелона должны иметь ночлег на 15 декабря на Софийском шоссе; таким образом, весь переход через Балканы предполагалось совершить за полтора суток;

3) правой колонне генерала Вельяминова (шесть батальонов, восемь пеших орудий, 16 эскадронов и восемь конных орудий) выступить из Врачеша в 5 часов 30 минут утра и на следующий день пехоте иметь ночлег в Желяве, составив заслон от Софии, а кавалерии захватить Филиппопольско-Софийское шоссе и содействовать дебушированию средней колонны;

4) левой колонне генерала Дандевиля (девять батальонов, восемь пеших орудий, шесть эскадронов и сотен, шесть конных орудий) выступить из Этрополя в 6 часов утра и на следующий день выслать кавалерию через Буново на Софийское шоссе, а пехоте провести демонстрацию в тыл турецкой позиции у Шандорника, чем отвлечь противника от главной колонны;

5) отрядам графа Шувалова (12 батальонов и 24 орудия), принца Ольденбургского (восемь батальонов и 28 орудий), генерала Брока (5,5 батальона, два орудия и три сотни) и генерала Шильдер-Шульднера (девять батальонов, 38 орудий и семь эскадронов) оставаться против турецких позиций на перевалах и вести демонстрации, а в случае отступления противника преследовать его.

Всего для действий на фронте Мургач-Златица было назначено для наступления 47 батальонов, 74 орудия и 38 эскадронов и сотен, а для наблюдения за позициями турок на перевалах 34,5 батальона, 92 орудия и 10 эскадронов и сотен.

Мороз достигал 20 градусов и почти все время сопровождался сильным ветром и даже в некоторых местах вьюгой. Относительно легче были условия движения авангарда и главной колонны на Чурьяк вследствие разработки дороги, но при гололедице вырубленные ступени на крутых подъемах быстро стирались и их приходилось возобновлять. Только в 14 часов два орудия авангарда с двумя ротами достигли перевала; весь авангард должен был оставаться на перевале день 14-го и ночь на 15 декабря. При сильной метели без варки пищи, в напряженной работе люди выбивались из сил.

14 декабря Гурко уже произвел рекогносцировку турецких позиций, а 15-го, как только можно было начать спуск, он приказал находившемуся в Чурьяке Преображенскому полку сбить турок с позиции у д. Негашево; в то же время козловцы заняли находившуюся западнее д. Потоп, а казаки, выйдя на Софийское шоссе, прервали сообщение Шакира с Софией и захватили турецкий обоз. Таким образом, выход для главной колонны был совершенно и прочно обеспечен, первый эшелон мог начать подъем только в 15 часов 15 декабря, и к вечеру 18-го вся колонна сосредоточилась в Софийской долине, затратив четверо суток на подъем и спуск всего 44 орудий.

Левая колонна за отсутствием саперов при помощи 700 рабочих-болгар, проработав подряд 42 часа, достигла головой перевала через Бабу-гору к вечеру 14 декабря. Эта колонна больше всего пострадала от метели и урагана[85]. При таком бедственном положении отряда Дандевиль отошел к Этрополю, а затем, по соглашению с генералом Броком, действовавшем у Златицы, перешел Балканы в этом направлении и принял начальство над обоими отрядами.

На долю правой колонны генерала Вельяминова выпала самая отчаянная тропа на гору Умургач, откуда можно было спуститься или западнее к д. Желяве, или восточнее к д. Чурьяк, куда выходила и главная колонна[86]. К вечеру 14 декабря, хотя два батальона авангарда и дошли до перевала, но вследствие поднявшейся метели должны были возвратиться. Метель свирепствовала и 15-го, но люди продолжали работать, и около полудня 16-го голова достигла Умургача, где ветром сносило всех одиночных людей. Тогда же была установлена связь с главной колонной и получено разрешение генерала Гурко спускаться прямо на Чурьяк, что было исполнено необычайно энергично 17-го.

Шакир-паша проявлял страшную суетливость: то испрашивал разрешения сосредоточить все силы у Адрианополя, то просил Сулеймана выслать из Софии в горы войска; ему было известно и о наступлении русских через Чурьяк. Когда Шакир собственными глазами увидел спускающуюся по склонам Балкан русскую кавалерию, выслал в Ташкисен Беккер-паше четыре батальона, четыре орудия и три эскадрона; этот отряд начал укрепляться. Подкрепив Беккера, Шакир решил оставаться на месте до 19 декабря.

Сосредоточив войска трех колонн к вечеру 18-го, Гурко в тот же день произвел личную разведку позиции у Ташкинсена и ознакомил начальников с планом атаки на следующий день. Гурко распределил войска для атаки следующим образом: колонна Рауха (девять батальонов, восемь орудий и полэскадрона) с колонной Васмунда (три батальона) должны были выступать севернее шоссе на три турецких редута; в связи с ними должен действовать граф Шувалов (восемь батальонов и два орудия), смененный на позиции перед Араб-Конаком отрядом Шильдер-Шульднера, освободившемся вследствие отступления турок от Лютикова. Колонна Курлова (10 батальонов и восемь орудий) должна была наступать южнее шоссе на главную высоту турецкой позиции; за нею следовал резерв из 10 батальонов и 16 орудий. Кавалерия Клодта (16 гвардейских эскадронов и четыре орудия) должна была через д. Комарци действовать в тыл туркам. Всего для атаки назначено 39,5 батальона, 32 пеших орудия, 16 эскадронов и шесть конных орудий, а в заслонах оставалось 45 батальонов, 260 орудий и 32 эскадрона. Из этого видно, что приходилось действовать с ничтожным количеством артиллерии.

Турки, несмотря на присутствие в их рядах мустахфиза, оказали упорное сопротивление, выставив восемь батальонов, четыре орудия и три эскадрона, всего до 5000 человек. В этом отряде почему-то проявили особую деятельность английские офицеры: полковник Алликс и капитан Текерей.

К 3 часам дня колонны Рауха и Курлова овладели всей турецкой позицией. Турки, отойдя в некотором беспорядке, все-таки успели занять вторую позицию в расстоянии 300 сажен от первой. Туман, а главное, изнурение людей не позволили продолжать атаку. Наши потери в бою достигли 15 офицеров и 547 нижних чинов, турки потеряли около 1000 человек.

Шакир-паша начал отступление после полудня; выслав одну бригаду к д. Комарцам, под прикрытием ее и Беккера ему удалось отправить все обозы и тяжести, оставив лишь под Шандорником 10 орудий. Наши войска убедились в отступлении турок только на следующий день утром, когда и были взяты все неприятельские позиции.

Генерал Гурко приказал с рассветом 20 декабря возобновить наступление под Ташкисеном, но и здесь турки уже отступили, так что оставалось их только преследовать. Отступление отряда Шакира усложнилось тем обстоятельством, что турецкие войска, оборонявшие Златицу, тронулись только в ночь на 21 декабря и, будучи преследуемые Дандевилем, были отрезаны от Петричева; Дандевиль мог также отрезать от Отлукиоэ самого Шакира. Это и имел в виду Гурко, но вследствие запаздывания приказаний отряд Дандевиля не вышел наперерез туркам. Точно так же не удалось и преследование в охват Шакира с юга, ибо гвардейская кавалерия, желая иметь при себе свои орудия, потеряла время на прокладку дороги и вышла в тыл своей 3-й гвардейской дивизии, которая одна преследовала противника в хвост. Турки оказали сопротивление у Петричева, причем здесь были убиты генералы Каталей и Философов, неосторожно выехавшие в боевую цепь. Шакир продолжал уходить и 23 декабря сосредоточил свои войска в Отлукиоэ, оставив в арьергарде одну бригаду против с. Мечки.

Когда генерал Гурко выступил против Шакира, то к стороне Софии был выслан отряд генерала Вельяминова с его шестью батальонами и Кавказской казачьей бригадой. Но затем надо было захватить Софию с ее богатыми продовольственными запасами, так как это прежде всего обеспечивало наше сообщение, а затем мы должны были войти в связь с сербами, уже бывшими у Пирота. К этому времени турки сосредоточили для обороны Софии до 30 таборов, силой около 12 тысяч человек, но у них не было определенного плана действий. Узнав о приближении отряда Вельяминова, турки выступили из Софии и 20 декабря энергично атаковали его у Горного Бугорова. Это молодецкое дело было нами выиграно, несмотря на огромное превосходство сил противника. Гурко поспешил подкрепить Вельяминова, выслав часть войск с генералом Раухом в ночь на 21 декабря, а сам повел к Софии 1-ю гвардейскую дивизию, стрелковую бригаду, Козловский полк и две батареи. 22 декабря Гурко уже произвел рекогносцировку Софии и нашел ее северный фронт совершенно беззащитным. Однако атаковать не пришлось, потому что турки воспользовались свободным путем на Дубницу и отступили. 23 декабря состоялся торжественный въезд генерала Гурко в Софию и молебствие в соборе. Мы получили много продовольствия (до 200 тысяч пудов муки) и снарядов (в одной мечети было найдено 20 тысяч патронов с надписью «в Плевну».

Таких блестящих результатов достигли русские войска под предводительством Гурко; оценка их доблести и выносливости лучше всего отражена их начальником-героем в приказе, отданном им в Софии 25 декабря в День Рождества Христова: «Не знаешь, чему удивляться больше: храбрости ли и имуществу вашему в боях с неприятелем или же стойкости и терпению в перенесении тяжелых трудов в борьбе с горами, морозами и глубоким снегом. Пройдут годы, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-богатырей».

Сражение под Шейновом

Ко дню падения Плевны войсками генерала Радецкого заканчивался четвертый месяц исторической самоотверженной осады Шипки, и можно сказать смело, что только русские офицеры и солдаты оказались в состоянии не только жить под постоянным огнем противника, но и переносить невероятные тяготы погоды. Всего в отряде было 20 батальонов: 14-й дивизии — полки Минский, Подольский и Житомирский — и 24-й дивизии — полки Иркутский, Енисейский и Красноярский. Больных числилось 81 офицер и 5214 нижних чинов. В начале декабря морозы достигали свыше 20 градусов; свирепствовали снежные ураганы, наметавшие сугробы в полторы сажен высотой. Жизнь войск была отчаянная[87]: на голых вершинах, резком ветру, при беспрерывных вьюгах; солдаты ютились в земляных норах и снеговых сугробах, подвергаясь постоянно перекрестному огню с командных высот. Потери были настолько значительными, что, например, в Подольском полку выбыло 280 раненых — все во время отправления естественных надобностей. 16 декабря Волынский полк сменил три полка 24-й дивизии, отправленных на отдых в Тырново.

У турок на Балканах и за Балканами для обороны Шипкинского района было около 40 батальонов, расположенных в двух группах: меньшая — на горных позициях, а большая — в укрепленном Шейновском лагере. Относительно форсирования Шипки Радецкий настаивал на том, чтобы дождаться минуты, когда Гурко прорвется через Этропольские Балканы, ибо если бы ему удалось достигнуть Калофера, то турки были бы вынуждены оставить Шипку без боя. Однако главнокомандующий, которому принадлежит идея форсирования Шипки, настоял на своем плане, несмотря на то что Радекций даже, двинувшись вперед, телеграфировал, что слагает с себя ответственность за последствия.

Скобелев явился ярым защитником необходимости наступления, находя, что мы, располагая достаточными силами, конечно, могли бы оказать сильнейшую поддержку Западному отряду. В представленном 16 декабря Непокойчицкому докладе он, между прочим, соглашаясь, что атаковать турецкие шипкинские позиции в лоб невозможно, доказывал, что их можно обойти, и тогда турки могли быть не только охвачены, но и окружены, после чего сложили бы оружие. Обилие снега в горах Скобелев находил выгодным, так как он заставлял противника двигаться траншеями и действовать не фронтом, а отдельными кучками и толпами. Нельзя не заметить также, что Скобелев еще в октябре предвидел возможность зимнего перехода Балкан и тогда уже заказал 800 вьючных седел, которые были перекуплены другими войсками, но все-таки пригодились.

Первоначально в состав отряда Скобелева вошла только его 16-я дивизия, в которой к 1 декабря состояли 171 офицер и 10 783 нижних чина. Скобелев принял все меры к снабжению дивизии теплой одеждой[88]. Наконец, дивизия имела в достаточном количестве шанцевый инструмент. Из Плевненских складов Углицкому полку было выдано 500 ружей Пибоди с 500 патронами на ружье. В три перехода Скобелев довел свою дивизию в Сельви, где был задержан на 5 дней.

Всего в распоряжении Радецкого к 19 декабря было 55 батальонов, пять рот саперов, восемь болгарских дружин, восемь эскадронов, 13 сотен при 86 орудиях. При таком сосредоточении сил было признано возможным обойти турок с обоих флангов, а часть войск оставить на позициях перед Шипкой для того, чтобы не позволить им стянуть все свои силы против обходящих колонн. Для обходов было назначено 40 батальонов, восемь дружин, вся кавалерия и 38 орудий, распределенных следующим образом:

1) правая (западная) колонна — Иметлийский отряд — Скобелева: 16-я пехотная дивизия, 9, 11 и 12-й стрелковые батальоны, две саперные роты, 9-й Донской полк, уральская сотня, одна полевая и одна горная батареи; всего 15 батальонов, семь дружин, семь сотен и 14 орудий; позднее добавлены еще три полка 1-й кавалерийской дивизии — восемь эскадронов и шесть сотен, итого 15,6 тысячи штыков и сабель;

2) левая (восточная) колонна — Травненский отряд — князя Святополка-Мирского: 30-я пехотная дивизия, три полка 9-й дивизии, 4-я стрелковая бригада, одна дружина, одна рота саперов, 23-й Донской полк; всего 25 батальонов, одна дружина, шесть сотен и 24 орудия; всего 18 тысяч штыков и сабель;

Под непосредственным начальством Радецкого оставались на позициях у горы Св. Николая: 14-я пехотная дивизия, Брянский полк, две роты саперов; всего 15 батальонов и 48 орудий.

20 декабря Радецкий предписал правой колонне двинуться от Таплыша на Иметли, занять последнюю деревню, там «укрепиться и оставаться впредь до получения приказаний», выставив боковой отряд к Лысой горе; левой колонне было приказано двинуться от Травны к Янине. Дальнейшее движение было назначено на 24 декабря. К этому времени авангард Скобелева сосредоточился у Топлыша, а главные силы — в Габрове; авангард Мирского был в четырех верстах от горы Крестца, а главные силы — в Травне и Дренове; в последнем пункте только что сосредоточилась 30-я пехотная дивизия, назначенная в поход неожиданно и потому к нему совершенно не подготовившаяся. Предполагалось, что 24 декабря левая колонна сосредоточится у Гузова-Маглижа (45–50 верст от штаба Радецкого), а правая — у Иметли (32 версты от штаба Радецкого) и на следующий день произойдет атака Шипки с двух сторон, причем правой колонне рекомендовалась «осторожность» и указывалось на вероятность содействия отряда генерала Карцева, направленного через Троянский перевал; было сказано «атаковать без Карцева только при благоприятной обстановке». Таким образом, все действия должны были разыграться на площади около 200 кв. верст, и связь между отрядами должна была отсутствовать из-за движения исключительно по горным тропам и отсутствия телеграфа, который был доведен только до горы Крестца. Ни одна из обходящих колонн не могла рассчитывать на какой бы то ни было резерв.

Относительно пути движения Скобелева хотя и имелись довольно полные сведения, но они относились к летнему и осеннему времени. Еще в августе дорогу рекогносцировали казаки Скобелева, но более подробную разведку произвел 2 ноября подполковник граф Келлер, доходивший до горы Караджи с двумя болгарами-проводниками и четырьмя казаками, до самых черкесских постов. Путь Топлыш-Иметли представлял труднопроходимую тропу летом и признавался местными жителями совершенно непроходимым зимой, с заваленным снегом, а местами с обледеневшим покровом. Протяженность пути 16–17 верст. Подъем до горы Чуфута тянулся на 9 верст, а спуск в 3 версты отличался необычайной крутизной и становился иногда почти отвесным; затем до Иметли оставалось еще 3 версты. Высота перевала 5000 тысяч футов. После подъема на Ветропольскую поляну и преодоления горы Караджи путь пролегал всего в 1000–1200 сажен от турецких позиций и мог быть обстреливаем. Снег приходилось расчищать на протяжении 15 верст, роя траншею глубиной иногда до 2 сажен.

Скобелев предполагал дойти до Иметли за 24 часа (в действительности потребовалось более 72) и там укрепиться. Он мог выбрать еще более западный путь, на Сеченый Камень, но эта дорога оказалась менее проходимой и притом длиной в 26 верст.

Скобелев разделил свой отряд на авангард генерала Столетова в составе двух батальонов (один казанцев и 12-й стрелковый) и уральской сотни; главные силы — 2-я бригада 16-й дивизии, семь дружин и горная батарея; эти части должны были следовать от Топлыша через гору Караджу; 9-й Донской полк должен был составить правую колонну и идти по кружной дороге на Сеченый Камень, а 1-я бригада 16-й дивизии с полевой батареей составила резерв, который предполагалось также двинуть в обход за Донцами.

Мороз достигал 10 градусов, но без ветра. В голове пошел граф Келлер, начальник штаба генерала Столетова, со стрелками и уральцами; казанцы прокладывали дорогу. В 6 часов 30 минут Келлер вышел на Ветропольскую поляну, а в 9 часов 30 минут был уже на горе Карадже. Скобелев радовался тому, что турки не заняли перевала, и уже рассчитывал вечером достигнуть Иметли, но чрезвычайные затруднения при подъеме расстроили его планы. Хвост авангарда взобрался на Ветропольскую поляну лишь около полудня, а это был лишь только первый уступ и оставалось еще два. Главные силы могли тронуться только в 4 часа следующего дня.

В 15 часов Скобелев прибыл на Ветропольскую поляну, где авангард окопался. В 14 часов начали прокладывать дальнейшую дорогу, а на горе Караджа выставили заслон к востоку из одной дружины и 12-го стрелкового батальона, так как в 750 сажен были видны турки. В 16 часов Скобелев послал Радецкому донесение, что не может определить, когда прибудет в Иметли. К ночи на Ветропольской поляне собрался Казанский полк, и получили известие о взятии Гурко Софии. Одна рота крикнула «ура», которое было подхвачено другими, и таким образом можно было считать, что мы обнаружили себя туркам; поэтому было разрешено развести костры. К этому времени выяснилась невозможность движения по дороге на Сеченый Камень, и Скобелев приказал следовать по этому направлению только двум сотням донцов.

Весь день 25 декабря прокладывали дорогу и с трудом продвигали вперед горные пушки; работали все ночи, и к рассвету 26-го глава авангарда начала прокладывать спуск, ниспадавший почти отвесно в овраг, так что люди скорее сваливались, а не сходили; лошадей пришлось развьючивать.

За спуском дорога выходила на средний отрог главного хребта, а по бокам были еще два — западный и восточный, на которых и встретил нас противник. Турки давно уже заметили наше движение, пробовали обстреливать дорогу южнее Караджи, но вреда нам не причинили. Хвост главных сил — 2-й бригады — забрался на Ветрополье только к 6 часам 26-го, и только тогда могла двинуться 1-я бригада.

В 9 часов 30 минут 26-го турки повели наступление на д. Иметли, уже занятую главными частями казанцев; две с половиной роты последних отошли и заняли позицию на среднем отроге. Положение этих рот сразу же стало критическим, так как ни одна из остальных частей еще не начала спускаться и находилась не ближе 3 верст. Турки быстро заняли оба соседних отрога и поражали казанцев не только с флангов, но и в тыл, а равно самым действенным образом обстреливали участок дороги, по которому могли прибыть подкрепления. Казанцам удалось удержаться, и в 11 часов 30 минут подошли 5,5 роты казанцев и угличан, а в 14 часов прибыл Скобелев, который приказал перейти в наступление с целью расширить фронт действий.

В 15 часов пришло приказание Радецкого «занять Иметли и 27-го утром идти на д. Шипку и атаковать неприятеля». В записке сообщалось, кроме того, что голова колонны Мирского находится на полпути от Сельцев к Гузову. Скобелев ответил, что дебуширует из гор с боем и, вероятно, сосредоточится только на следующий день не ранее полудня (без полка и батареи); предполагает атаковать в полдень, но если бы Мирский атаковал раньше, то поддержит его всем, что будет под рукой.

Между тем бой принимал довольно опасный оборот; измученные солдаты оказывались не в состоянии выдержать губительный огонь турок. Тогда Скобелев под страшным огнем проследовал на передовую позицию и ободрил бойцов (сперва ему даже не отвечали на приветствие, но его энергичность позволила вывести солдат из состояния апатии). Затем Скобелев вернулся к спуску и опять подвергся жестокому огню. При этом был ранен в ключицу его начальник штаба Куропаткин, обязанности которого принял храбрый и энергичный граф Келлер. Благодаря общему наступлению наших войск турки были, наконец, изгнаны со своих позиций на предгорьях, после чего ушли и из д. Иметли, в которой были найдены в изобилии скот, мука, птица, мед и орехи.

Но большая часть наших войск была еще в горах. В 1 час ночи Скобелев донес: «Невозможно быть готовым к атаке в полдень, так как главные силы еще не спустились, но если увижу атаку левой колонны, то поддержу, какими бы малыми силами ни располагал, но предпочитаю атаковать позднее (полудня)». В 3 часа ночи, а затем еще через три часа были получены приказания Радецкого: «Назначена в состав Иметлийского отряда 1-я кавалерийская дивизия; Мирский с рассветом двинется к Хаскиою и будет у Шипки не ранее полудня; рассчитать движение так, чтобы Мирский прибыл ранее». Как видно, Радецкий сам требовал, чтобы Скобелев атаковал позднее Мирского.

К рассвету 27-го в д. Иметли собрались Казанский полк без трех рот и 20 уральских казаков; в версте позади были два с половиной батальона угличан, а у Крутого спуска — уральская сотня, четыре сотни донцев, четыре дружины и голова Владимирского полка. От Топлыша двинулись Владимирский полк и одна дружина, батареи, Суздальский полк и два стрелковых батальона.

В 7 часов Скобелев донес: «Сегодня, в случае атаки после 16 часов, в долине будет около 12 батальонов при шести горных орудиях». Утром Панютин окончательно освободил отроги гор от турок, а Казанский полк двинулся против наступавших на Иметли колонн турок и занял позицию на буграх, фронтом на Шейново, в 700–900 шагах от окраины Иметли. Захваченный казаками в плен турецкий офицер показал, что армия Весселя стоит в Шейновском лагере и окружена сильными укреплениями. Около 11 часов получено донесение о спуске колонн Мирского, а также был замечен спуск турок от Лысой горы к Шипке. Казалось, что турки готовятся наступать, и Скобелев приказал окапываться.

В 14 часов дня, когда бой колонны Мирского был в самом разгаре, Скобелев приказал своим войскам наступать.

Он располагал в Иметли девятью батальонами, шестью орудиями и семью сотнями, но из них два батальона нужно было оставить для защиты тыла и левого фланга. Были развернуты знамена, раздалась музыка, и бойцы под артиллерийским огнем турок дошли на расстояние 2000 шагов от западного фронта укрепленного лагеря, который был резко обозначен опушкой леса. Продолжение движения повлекло бы за собой штурм лагеря, но, несмотря на обстоятельное донесение о наступлении Мирского, причем были даже представлены скроки с указанием занятия передовой, но не главной позиции на восточном фронте лагеря, Скобелев решил ограничиться демонстрацией, а потому продолжалась с обеих сторон вялая артиллерийская стрельба и мы окапывались. Извещения об этом решении Мирскому послано не было. Почему-то обе колонны считали, что держать связь между собой, заставляя посыльных спускаться с гор в долину, невозможно, и не желали рисковать напрасно людьми.

Положение Скобелева было в высшей степени затруднительным, ибо ему приходилось брать на себя ответственность в случае, если бы колонна Мирского из-за бездействия его войск понесла поражение. В то же время столь честолюбивому и выдающемуся полководцу, как Скобелев, казалось, что если Мирскому удастся в одиночку своей колонной взять Шейновский лагерь, то сам Скобелев будет навеки покрыт позором, поскольку не принял участия в победе русских войск. Однако Скобелев не побоялся будущих обвинений в бездействии[89]. В данном случае Скобелев мог атаковать только половиной всех своих сил и не имел возможности подготовить атаку артиллерийским огнем, так как в его распоряжении было всего шесть горных пушечек против нескольких десятков турецких дальнобойных орудий. Перед ним возвышались мощные укрепления. Перед западным фронтом лагеря не было позиции, взяв которую, можно было бы укрепиться и поджидать подхода укреплений; нужно было, следовательно, брать лагерь одним порывом шестью батальонами. Ясно, что если бы последовала неудача, то положение стало бы тяжелым: повторный штурм, хотя бы и с большими силами, конечно, имел меньше шансов на успех, а новая неудача поставила бы отряд в критическое положение за невозможностью отступить.

Итак, не сосредоточив силы, Скобелев не должен был и не имел права штурмовать лагерь: это ему предписывали обстановка, военное искусство, элементарное знание тактики. Но может, ему нужно было пожертвовать своими войсками, чтобы выручить Мирского? На это можно ответить так: победителя не судят, а Скобелев победил; кроме того, Мирский не был разбит и даже не понес никаких напрасных потерь. Следовательно, в чем же вина Скобелева? Наоборот, его военный гений позволил ему ясно, отчетливо сознавать, что 25 батальонов славных русских боевых войск в колонне Мирского могли бороться с Весселем-пашой, и поэтому следовало дать генеральный бой только после сосредоточения всех сил, а бой Мирского 27-го числа должен был послужить к нему лишь подготовкой. Наконец, нельзя не обратить внимания на следующий факт: имелись сведения, подтвержденные и казаками Скобелевского отряда о том, что со стороны Калофера могли наступать значительные силы турок, а в таком случае тем более Скобелев должен был действовать наверняка, то есть всеми силами, и дождаться их спуска с гор.

В 16 часов разгорелась перестрелка в отряде Мирского, но вскоре стихла, и в 18-м часу Скобелев отошел к Иметли. Суздальский полк собрался на перевале только к 20 часам и затем двигался всю ночь. В 20 часов двинулась из Топлыша голова 1-й кавалерийской дивизии, стоявшей по недоразумению на месте с 14 часов.

Собственно выступление 1-й дивизии пользы Скобелеву не принесло, а, наоборот, усложнило движение в горах пехоты, задержав ее на несколько часов.

Поскольку переход через горы Иметлийского отряда завершился к утру 28 декабря, то выходит, что он продолжался 3,5–4 суток, а для полевой батареи 5 суток; головное орудие доставили за 56 часов.

Колонне Мирского продвигаться было несравненно легче, чем правой колонне. Расстояние от Травны до Гузова — 31 верста, но до Крестца дорога на протяжении 13 верст удобная и легкая, а из тяжелых 18 верст — 11 верст подъема до д. Сельцы и семь спуска, гораздо более отлогого, чем под Иметли. Вообще этот путь считался зимой одним из лучших. Наконец, и высота перевала всего 3300 футов, тогда как Иметлийского — 5000. Кроме того, значительную помощь движению оказали 2000 рабочих болгар, деревянными лопатами энергично расчищавших снег. Турки не только не занимали Травнинский перевал, но даже его не контролировали; поэтому авангард беспрепятственно занял селения Сельцы и Гузово. Полевая артиллерия была отправлена в Травну, чем сильно облегчилось движение. К 17 часам весь отряд, за исключением 2-й бригады 30-й дивизии, сосредоточился в окрестностях Гузова, в долине, а 2-я бригада (Коломенский и Шуйский полки), свернув восточнее с перевала, заняла с боя в сумерках д. Маглине. Таким образом, переход левой колонны оказался легче.

Как сказано выше, Вессель-паша, несмотря на видимый его обход, упорствовал в обороне, вероятно, надеясь на силу укреплений под Шейновом. Действительно, они представляли собой обширный четырехугольник с обводом в 7 верст, с 14 редутами, из которых наиболее сильные находились на северо-восточном (группа укреплений на главном кургане) и юго-западном фронтах. Остальные редуты были построены с расчетом на две роты, а некоторые вмещали еще и по два орудия. Толщина бруствера до 7 футов, глубина наружного рва до 7 и ширина до 10 футов.

Наилучшим был подступ от д. Скиречио с юго-восточной стороны, но на него не было обращено внимание в колонне Мирского. На восточном фронте имелась передовая позиция на курганах в 300 саженях от главной линии обвода. Расстояние от Шейнова до Гузова — 10, до Иметли — 6 верст. К северо-востоку лежала д. Шипка, которую атаковать отдельно было невозможно, так как атакующий попадал меж двух огней: с севера — со стороны войск, сидевших на позициях против Шипкинского перевала, и с юга — из укрепленного Шейновского лагеря. Турки имели в горах приблизительно 15–20 батальонов; из них против горы Св. Николая — пять-семь, на Лысой горе — четыре-пять, на батареях правого фланга — два и в Маглиже — три с половиной. В Шейнове и д. Шипке могло быть 25–30 таборов. Всего у турок было 30–35 тысяч человек. Главные склады были в Шейновском лагере, частью в д. Шипке и в Казанлыке. Радецкий, не подозревая о существовании Шейновского лагеря, отдал приказ атаковать д. Шипку.

Атака князя Мирского. Направив генерала Шнитникова с пятью батальонами (один батальон был оставлен в Маглиже) для демонстрации к Казанлыку, князь Мирский в 9 часов утра начал наступление на Шейново. Турки не заняли ни одной из имевшихся по пути позиций, поэтому войска беспрепятственно достигли восточного фронта укрепленного лагеря, где с передовой позиции по ним был открыт огонь из пяти орудий, а с 2000 шагов полились ружейные пули. В боевой части шли стрелки с горной батареи, в частном резерве Елецкий, а в общем Севский, Орловский и Ярославский полки; Серпуховский полк был оставлен в Гузове.

Наша горная батарея открыла действенный огонь сперва с 800 сажен, а потом с 800 шагов и взорвала ящик в турецком укреплении; это послужило сигналом для атаки, и в полдень стрелки одним махом взяли передовую позицию на курганах, захватили три орудия и до 70 пленных. С прибытием Елецкого полка семь батальонов начали атаку главной позиции, но страшный огонь остановил наступление, а турки сами перешли в контратаку. Подкрепившие боевую линию севцы и орловцы вместе с уже сражавшимися частями отбросили турок и преследовали их, но огонь 20 орудий и прибытие турецких резервов заставили нас остановиться. Можно считать, что против наших тринадцати турки постепенно ввели в дело своих 16–20 батальонов и, кроме того, имели огромное превосходство в кавалерии и артиллерии. У нас выбыли из строя один бригадный командир, два командира полка и два командира стрелковых батальонов, но тем не менее мы атаковали два раза и остались ночью на занятой позиции, которая была немедленно укреплена, почти от д. Шипки до рощи у д. Скиречио (в полуверсте).

Ночью шел снег; войска не получили горячей пищи, а носимые в ранцах запасы были на исходе, но так как генерал Шнитников беспрепятственно занял Казанлык и нашел там много продовольствия, то немедленно выслал галеты для отряда.

Для продолжения боя Мирский решил сосредоточить до 22 батальонов, оставя лишь по одному в Маглиже, Гузове и Казанлыке; из них девять было свежих, не бывших еще в бою. В общем положение Мирского не было плохим, но тем не менее он донес Радецкому о своих будто бы отчаянных трудностях: «Войска дрались как львы целый день; потери большие; отступление невозможно; о Скобелеве ничего неизвестно; выручайте, патронов и пищи надо; мы взяли два орудия и 100 пленных».

Еще до рассвета 28-го началась перестрелка, а с утра турки перешли в наступление: сперва на наш правый фланг, потом на центр и позднее на левый фланг. Следовало, сосредоточив свежие батальоны в Скиречинской роще, прорвать оттуда расположение турок, тем более что это направление атаки допускало и связь с действиями Скобелева. Однако, хотя мы и утвердились в ней, но по недоразумению, вернее по причине непроверенных слухов о наступлении со стороны Эски-Загры 10 тысяч турок, Шнитников получил приказание следовать со своими батальонами на Гузово и таким образом не участвовал в бою. Наконец около 11 часов стало известно, что Скобелев близко, и казачьи разъезды обеих колонн вошли в связь. После полудня среди турок началось особенное смятение; их конница бросилась вон из лагеря, прорываясь западнее Скиречинской рощи; бывшие на фланге три сотни спешились, но турки пронеслись под их огнем.

Затем турки массами дебушировали из Шейновского леса к своему лагерю, и было видно, как наступавшие скобелевские войска их расстреливали, но еще держался северо-восточный фронт с главным курганом. Тогда по всей линии был дан сигнал к атаке, и началось наступление. Неожиданно огонь турок начал стихать и наконец совсем прекратился. Наши 15,5 батальона остановились, потому что последовала уже сдача Весселя Скобелеву.


Сражение у деревень Шейново и Шипка 28 декабря 1877 г. С картины А. Кившенко


Атака отряда Скобелева. К 10 часам у Иметли собрались все части Скобелевского отряда, кроме Суздальского полка, начавшего в 8 часов спуск, 4-й батареи, оставшейся еще у Ветрополья, двух кавалерийских полков и пяти рот. Кроме оставленных для охраны пути арьергарда одной дружины и третьей роты, Скобелев рассчитывал иметь в 10 часов 20 батальонов и дружин, но не оказалось еще шести; вот почему он медлил с атакой, все поджидая суздальцев и твердо веря, что 25 батальонов Мирского, не встретивших никаких затруднений при своем движении до Шейнова, не дадут себя разбить. Однако с 8 часов он уже начал выстраивать боевой порядок. Как-то не верится заверениям некоторых историков о том, что Скобелев никак не мог решиться наступать на Шейновский укрепленный лагерь, желая выполнить буквально приказ Радецкого атаковать д. Шипку. Впрочем, вряд ли стоит оспаривать это… равно и приводимые факты о том, как писались предварительные распоряжения Скобелева (их исследовал между прочим Куропаткин), ибо в действительности он атаковал не д. Шипку, а Шейновский укрепленный лагерь, то есть поступил не по букве приказа, а как того требовали здравый смысл и обстановка.

Главным пунктом атаки Скобелев избрал юго-западный фронт, как позволявший скорее войти в связь с левой колонной. Для подготовки атаки огнем были назначены 9-й и 11-й стрелковые батальоны и угличане, вооруженные Пибоди, с горной батареей; кроме того, боевую часть составили две дружины; в частном резерве шли угличане и одна рота саперов, в общем были казанцы, владимирцы и ожидались суздальцы; два донских полка, под начальством Дохтурова, наступали на правом фланге. Всего в бою приняли участие 15 батальонов, шесть орудий и 11 сотен.

Перед западным фронтом турецкого лагеря местность была совершенно открытой и ровной, но были два лога, допускавших укрытие резервов. Турки открыли огонь более чем из 20 орудий, а с 1500 шагов сильнейший оружейный огонь. Стрелки храбро овладели передовыми ложементами, но в эту минуту неприятельская кавалерия произвела бешеную атаку на левый фланг 11-го стрелкового батальона, и был ранен командовавший здесь граф Толстой. Хотя атака кавалерии была отражена, но произошло некоторое замешательство, и говорят, что Скобелев смутился и даже сказал: «Опять начинается Плевна». Однако он немедленно послал на выручку батальон владимирцев. Внимание турок было отвлечено на их правый фланг, а потому Понютин с 9-м стрелковым батальоном, подкрепленный дружиной и угличанами, овладел одним из важнейших редутов. Таким образом, первая линия укреплений перешла в наши руки, но за ней находились еще сильнейший редут и укрепленная опушка леса.

Несмотря на самоотверженные порывы смельчаков-одиночек, массы не могли преодолеть турецкого огня и не двигались, но случайно выручил один барабанщик, неожиданно обратившийся к Понютину с такими словами: «Ваше высокоблагородие, что вы на них смотрите: пойдемте в редут. Пропадать — так по присяге. Тут все равно всех перестреляют». Он забил в барабан и пошел, а Понютин, взяв знамя, двинулся также вперед. Одним махом стрелки, болгары и угличане бросились на редут и захватили в нем три орудия и одно знамя; пленных было мало, потому что сгоряча всех перекололи.

Таким образом, во втором часу пала последняя линия обороны турок на западе, и они бросились через лес на восток, к лагерю и главному кургану. Нашим войскам оставалось только преследовать их по пятам, что они и сделали. Нельзя не отметить того искусства, с которым вел бой Скобелев. В ту минуту, когда он достиг решающего успеха, у него остались лишь нетронутыми девять свежих батальонов, уже подходивших к опушке леса; вероятно, один вид этой грозной массы должен был много способствовать последовавшему решению Весселя капитулировать. Контратака турок, направленная из лагеря, была отбита, а равно не удался прорыв на юг, где кавалерия приняла их в шашки, а пехота в штыки. Тут сдались 73 офицера и 2500 солдат, да 300 кавалеристов были изрублены казаками.

К Скобелеву приехал подполковник Саид-Бей в качестве парламентера, а в скором времени генерал Столетов привез и Весселя, который вручил Скобелеву свою саблю; Скобелев потребовал немедленно послать приказание войскам, занимавшим горные позиции, сдаваться. В 16 часов 10 минут уже выставлялись караулы к имуществу, а затем всех пленных постепенно стали отправлять в Иметли, причем Скобелев позаботился об их продовольствии. Нашими трофеями были: два паши, четыре полковника, 280 офицеров, а всего пленных около 30 тысяч; 27 орудий, из которых 12 взяты с боя, семь знамен и много значков; а также большие запасы продовольствия. Наши потери составили: в отряде Мирского 2100 человек, в отряде Скобелева — 1700; против наших 33 тысяч сражалось около 27–28 тысяч турок.

В этот же день Радецкий атаковал в лоб турецкие шипкинские позиции. Он знал заранее, что успеха быть не могло, потому что позиции турок, сильные вообще, зимой становились совершенно неприступными, но, не имея связи с обеими подходящими колоннами и слыша, что у них идет бой, он решил облегчить их действия, притянув на себя по крайней мере те силы турок, которые находились перед ним, тем более что полученное им вышеприведенное отчаянное донесение Мирского, очевидно, заставило его решиться на это; туман и ветер 28 декабря не позволили ему ни видеть, ни слышать ход боя в долине. Прождав до полудня, очевидно, в надежде получить какие-либо определенные донесения от Скобелева и Мирского и примирившись с болью в сердце с неизбежными жертвами, он наконец пустил в атаку сперва три батальона, а затем и еще три. Герои своими трупами устлали все шоссе от нашей позиции до турецкого расположения и заполонили рвы их укреплений, но никакого успеха иметь не могли. Это дело обошлось нам в 1700 жертв.

Необычайная трудность местности, несокрушимая настойчивость русских войск и самого Скобелева заставляют восхищаться всей Шейновской операцией, ее можно причислить к одним из самых блестящих подвигов русской армии.

Настроение Радецкого и вообще всего отряда на Шипке было в высшей степени угнетенным, ибо в 15 часов пришлось отказаться от бесплодных атак, но около 16 часов вдруг послышалось громовое «ура». С турецкой стороны показались генерал Столетов и турецкие офицеры. Радецкий узнал о сдаче Весселя и мог теперь обезоружить только что сражавшиеся против него восемь турецких батальонов. Тогда же было послано приказание сдаваться и остальным турецким отрядам, расположенным в горах. Победа была полной и блестящей, но обошлась нам в 5300 убитыми и ранеными.

Наступление за Балканами с 28 декабря 1877 г.

Дальнейшее наступление русских войск представляет собой их победное шествие к Царьграду вслед за деморализованными остатками турецких вооруженных сил. Собственно военные действия не могут представлять интереса, и центр тяжести последнего переходит исключительно к политике. Мы увидим, как скоро блестящие успехи стратегии, одержанные ею благодаря беспримерной в военной истории тактической выносливости русского солдата, начинают постепенно таять и наконец сводятся к нулю вследствие неуверенности, запутанности, сложности и негибкости русской политики.

В Константинополе поняли наконец безвыходность положения и решили вступить в переговоры. 28 декабря в Ловче главнокомандующий получил одновременно донесение о пленении Весселя и телеграмму турецкого военного министра о согласии султана заключить перемирие. Великий князь ответил, что не может быть и речи о перемирии без предварительного принятия оснований мира. 30 декабря на вторичную телеграмму из Константинополя был дан ответ, что условия будут предъявлены лицу, уполномоченному Портой принять их и затем заключить перемирие. В тот же день пришло высочайшее повеление «не торопиться объявлением турецкому уполномоченному наших условий, а по возможности протянуть дело и между тем не ослаблять энергии в военных действиях».

К 28 декабря войска генерал-адъютанта Гурко заняли Мечку, Ихтиман и подходили к Самакову. Сулейман, еще до занятия нами Софии, сомневаясь в дальнейшем сопротивлении Шакира у Араб-Конака, отправился в Адрианополь, где только и считал возможным задержать русских, но получил приказание дать отпор на линии Самаково-Ихтиман-Злотарица. Ввиду отказа Сулеймана удержаться на этой растянутой линии он был отрешен от звания главнокомандующего с оставлением начальником над войсками, отступавшими с Балкан. В то же время новый главнокомандующий и военный министр Реуф сообщил Сулейману о посылке уполномоченных для заключения перемирия; Сулейман приостановил поэтому движение своих войск и, опоздав со средоточением к Адрианополю, приказал войскам собираться к Татар-Базарджику.


Переход через Балканы в декабре 1877 г.


Так как прорывом у Шипки нам открывался свободный путь на Адрианополь, то главнокомандующий, находившийся в Ловче, тотчас же приказал Радецкому и Гурко продолжать движение вперед, а прибыв 1 января в Казанлык, сделал окончательные распоряжения относительно общего наступления всей действующей армии и преследования турок:

1) правой колонне Гурко — войска западного отряда с Троянским отрядом генерал-лейтенанта Карцова — 86,25 батальона, 91,5 эскадрона и 176 орудий — наступать к Адрианополю;

2) средней колонне Гонецкого — 24 батальона и 96 орудий — выступить 2 января из Габрова и, возможно скорее перейдя Балканы, собраться в Казанлыке, откуда двигаться за своим авангардом; этому авангарду под командованием Скобелева — 28 батальонов, 20 эскадронов и 22 орудия — наступать 3 января через Эски-Загру, Сейменли-Тырново и Херманлы на Адрианополь, выслав три полка кавалерии для захвата железной дороги Ямболи — Адрианополь и моста на р. Марице;

3) левой колонне Радецкого — 21 батальон, шесть сотен и 48 орудий двинуться через Эски и Ени-Загры к Ямболи, а оттуда долиной Тунджи к Адрианополю;

4) трем полкам 8-й кавалерийской дивизии из состава войск наследника цесаревича двинуться через Твардицкий перевал к Ямболе на соединение с Радецким;

5) для прикрытия левого фланга армии за Балканами боковому отряду барона Деллинсгаузена — 12 батальонов, восемь эскадронов и 38 орудий — перейти Балканы у Твардицы, занять Сливно и Ямболи и выслать части на Котел, Карнобад, Айдос и Бургас, войдя в связь с отрядом Циммермана[90];

6) Восточному отряду наследника цесаревича — 84 батальона, 58 эскадронов и 370 орудий — при первой возможности перейти в наступление к стороне Рущука, Разграда, Эски-Джумы и Осман-Базара, стараясь овладеть последними тремя пунктами и прервать железнодорожное сообщение Рущука с Шумлой;

7) Нижнедунайскому отряду Циммермана начать наступление к Ходжи-Оглу-Базарджику, овладеть ими, разрушить железную дорогу Рущук — Варна, выдвинуть отряд на Проводы и войти в связь с отрядом барона Деллинсгаузена; выдвинуть боковой отряд к Силистрии; защиту тыла обеспечить 30-й пехотной дивизии на линии Черноводы — Кюстенджи;

8) поддержание порядка в занятой стране и охрана путей сообщений возлагались на 18 резервных батальонов и полевые войска (шесть батальонов, 14 эскадронов и два саперных батальона), находившихся на левом берегу Дуная, которым предписывалось перейти на правый берег.

В Казанлыке великий князь получил уведомление о назначении Портой своими уполномоченными Сервера и Намика-паши. Вследствие непосредственного обращения султана государь телеграммой от 3 января выразил желание, чтобы «до окончательного заключения перемирия военные действия продолжались с величайшей энергией». 7 января в 16 часов турецкие уполномоченные были приняты с почестями в Казанлыке. В тот же день великий князь получил телеграмму князя Горчакова от 5 января с указанием телеграфировать в Петербург о предлагаемых Портой условиях для остановки военных действий; это было важно «для выигрыша времени, чтобы прийти к соглашению с Австрией».

Вследствие этого нового высочайшего повеления нужно было затягивать переговоры, но так как уполномоченные упорно заявляли, что не имеют никаких инструкций о предъявлении нам мирных предложений и посланы лишь выслушать сообщение о них, но это вынудило великого князя сообщить им высланные ему при письме военного министра от 20 декабря условия мира.

Предварительные условия мира состояли в следующем:

1) возведение Болгарии в пределах согласно преобладанию болгарского населения (не меньше указанных на Константинопольской конференции) в автономное княжество, платящее дань; вывод из Болгарии Оттоманской армии, за исключением некоторых пунктов;

2) признание независимости Черногории (с расширением границ), Румынии (с выдачей контрибуции) и Сербии (с изменением границ);

3) предоставление Боснии и Герцеговине автономного управления, с распространением подобных реформ на прочие христианские области Европейской Турции;

4) компенсация России ее издержек на войну и понесенных потерь денежно и территориально;

5) тотчас после подписания основания мира и условий перемирия приостановление военных действий на обоих театрах войны.

Кроме того, в письме военного министра было предложено по возможности добиться, чтобы турецкие войска покинули важные стратегические позиции и нужнейшие из не взятых нами крепостей — одной или двух на Дунае и р. Эрзурума в Анатолии. Выбор этих позиций и крепостей обусловливался тем, чтобы туркам при несостоявшихся переговорах или их разрыве было трудно возобновить военные действия.

Великий князь донес, что «необычайно быстрый ход военных действий обязывал его не затягивать возможности прекратить военные действия; если наступление на Константинополь не входило в наши соображения, то оно могло быть предупреждено только скорым заключением перемирия; искусственная же затяжка переговоров могла только возвести на нас неблаговидное нарекание в том, что мы, обольщая Порту надеждой на мирный исход, подступаем к ее столице».

Намик и Сервер-паша сперва ответили, что принятие предъявленных им требований повлечет за собой окончательный распад Турецкой империи, потом они отклонили большую их часть и наконец 10 января согласились на все пункты, но придание Болгарии статуса автономной провинции признали все-таки нарушением целостности империи.

Между тем уже 8 января великий князь получил известие о бегстве из Адрианополя турецких войск и губернатора Джемиля-паши, сына Наймика. Несмотря на то что наши войска из-за чрезвычайных трудностей не успели перейти Балканы одновременно, но быстрое наступление к Адрианополю способствовало окончательному разгрому врага. Везде тесня и опрокидывая его, мы успели с 31 декабря по 8 января овладеть с боя Филиппополем (3–5 января), отбросить армию Сулеймана в Родопские горы, захватив всю ее артиллерию, и без выстрела занять Адрианополь (8 января), у которого, как того ожидали наши недруги в Европе, турки должны были устроить нам вторую Плевну. Вместе с паническим отступлением турецких войск шло поголовное бегство сулейманского населения.

Великий князь пришел к заключению, что при быстроте смены событий желательно, не прекращая переговоров с турками, сохранить свободу действий. Еще 9 января великий князь испросил указаний, как поступить в случае подхода к Константинополю, а также что делать, если: 1) английский или другие флоты вступят в Босфор, 2) иностранный десант высадится в Константинополе, 3) начнутся беспорядки и резня христиан. Еще один вопрос, адресованный императору, касался Галлиполи.

10 января, получив известие о занятии без выстрела Адрианополя, великий князь донес государю, что «при настоящих обстоятельствах невозможно уже теперь остановиться и, ввиду отказа турками принять условия мира, необходимо идти до Царьграда и там покончить предпринятое святое дело». Во всеподданнейшем донесении от 12 января великий князь опять настаивает на занятии Царьграда и проливов: «Нам будет выгодно иметь в руках столь ценный залог, как Константинополь и берега Босфора. Он послужит нам и к ограждению нашей безопасности в Черном море в случае могущего произойти столкновения с одной из морских держав. Без сомнения, для полного обеспечения наших интересов на Востоке и в особенности для предупреждения захвата в чужие руки необходимого нам выхода из Черного моря в Средиземное неизбежным делается, вместе с движением на Константинополь, занятие Галлиполи и Дарданелл. Мне небезызвестно, к каким усложнениям может повести направление наших сил на этот пункт, но ввиду опасности перехода его во враждебные руки я считаю себя обязанным сделать со своей стороны все возможное, чтобы предупредить разрешение этого вопроса в неблагоприятном для нас смысле».

14 января великий князь прибыл в Адрианополь, где христианское население встретило его восторженно. Наши войска уже сильно продвинулись вперед:

1) средняя колонна Скобелева имела три полка кавалерии в Люле-Бургасе и передовые отряды в Кирк-Килисе и Айроболе;

2) вся гвардейская кавалерия правой колонны Гурко стояла у Люле-Бургаса и Айроболя; восемь батальонов — в Адрианополе, а остальные войска — на пути от Филлиппополя, выслав отряды к р. Арде, за которую бежали остатки армии Сулеймана;

3) левая колонна — 8-й корпус Радецкого — находилась в одном переходе от Адрианополя;

4) пехота отряда барона Деллинсгаузена заняла Сливно и Ямболе, а кавалерия наступала к Карнобаду;

5) резерв — гренадерский корпус — занимал поэшелонно Казанлык, Эски-Загру и Тырново-Сейменли.

Войска были сильно утомлены и совершенно обносились; на людях были изношенные шинели и полушубки; не было сапог, а вместо фуражек — болгарские шапки и чалмы. Войсковые обозы остались далеко позади; сообщение с левым берегом Дуная было прервано ледоходом. Число отсталых вследствие обморожения ног было так велико, что в батальонах оставалось до 500 человек; кавалерия пострадала меньше, но в эскадронах было не более 80 коней; артиллерия всех колонн наполовину осталась позади; парки были в нескольких переходах, и снаряды везли лишь в передках и передних ходах зарядных ящиков; также мало было и патронов. Но надежда на скорый и славный конец великого дела поддерживала физические силы людей и не давала развиваться болезням, неизменно сопутствующим утомлению и лишениям.

Хотя следовало дать войскам некоторый отдых, чтобы исправить снаряжение, подтянуть артиллерию, парки и обозы, но силы людей уже достигли крайнего предела нервного возбуждения, и приостановка не пошла им на пользу, а потому великий князь, приказав авангарду Скобелева двигаться безостановочно, решил тотчас, как только соберется к Адрианополю весь отряд Гурко, начать общее наступление тремя колоннами: левой — генерала Радецкого — через Кирк-Килиссе и Визу на Деркосо; средней — Скобелева — через Люле-Бургас и Чорлу на Чаталджу; правой — генерал-адъютанта Гурко — от Чорлу к Буюк-Чекмендже; общему резерву генерал-лейтенанта Ганецкого — за войсками средней колонны. Для прикрытия флангов направлены боковые отряды: к стороне Сливно-Ямболе-Бургас — барона Деллинсгаузена и к стороне Демотика — Деде-Агач-Галлиполи — Шаркиой — генерал-лейтенанта Карцова; к стороне р. Арды — генерала Чернозубова. Для защиты тыла оставлены войска в Софии, Филиппополе, на Шипке и в Адрианополе.

Однако дальнейшее наступление к Царьграду было приостановлено заключением перемирия, и войска наши стали в районе Херманлы и Адрианополя, выдвинув передовые отряды к побережью Черного, Мраморного и Эгейского морей.

14 января великий князь телеграфировал государю, прося приготовить в Севастополе десант из одной дивизии с тремя 9-фунтовыми батареями. Турецкие уполномоченные испросили разрешения отправить 16 января через наши аванпосты запрос Порте. На другой день были получены от государя ответы по вопросам, содержащимся в телеграмме от 9-го числа. В случае вступления иностранных флотов в Босфор войти в дружественные сношения с начальниками эскадр относительно водворения общими силами порядка в городе; при наличии иностранного десанта в Константинополе избегать всякого столкновения с ним, оставив войска наши под стенами города; если сами жители Константинополя или представители других держав будут просить о водворении порядка в городе и охранении спокойствия, то констатировать этот факт особым актом и ввести наши войска; ни в коем случае не отступать от сделанного нами Англии заявления, что мы не намерены действовать на Галлиполи. Англия со своей стороны обещала нам ничего не предпринимать для занятия Галлипольского полуострова, а потому и мы не должны давать ей предлог к вмешательству, даже если бы какой-нибудь отряд турецкий находился на полуострове. Достаточно выдвинуть наблюдательный отряд на перешеек, отнюдь не подходя к самому Галлиполи.

Ввиду приближения наших войск к Царьграду государь повелел генерал-адъютанту графу Игнатьеву отправиться в Адрианополь для ведения, совместно с Нелидовым, предварительных переговоров о мире при главной квартире.

18 января турецкие уполномоченные испросили экстренную аудиенцию у великого князя. Были немедленно назначены делегаты: с нашей стороны начальник полевого штаба генерал-адъютант Непокойчицкий и его помощник генерал-майор Левицкий; со стороны турок дивизионный генерал Неджиб-паша и бригадный генерал Осман-паша, пробывший несколько лет в нашем учебном батальоне и в должности военного агента в Петербурге.

Подписание протокола об основаниях мира и условиях перемирия состоялось в 17 часов 19 января. Великий князь заставил турецких уполномоченных строго придерживаться присланного из Петербурга текста, но усилил его требованиями полностью вывести турецкие войска из Болгарии и сдать нам крепости Видин, Рущук и Силистрию в Европе и Эрзурум в Азии; кроме того, русские войска получили право на временное занятие, в продолжение переговоров, известных стратегических пунктов, обозначенных в условиях перемирия, на обоих театрах войны. В последнем отношении встретились некоторые затруднения, когда мы потребовали вывести гарнизоны из константинопольских укреплений между Деркосом и Буюк-Чекмендже, составляющих последний оплот столицы, но турки покорились и этому.

19 января великий князь телеграфировал государю: «Имею счастье поздравить Ваше Величество. Предпринятое Вами святое дело благополучно приведено к концу. Основания мира, предложенные Вашим Величеством, приняты Портой, и протокол сию минуту подписан мною и уполномоченными султана. Перемирие заключено и подписано, и приказания о приостановлении военных действий немедленно отправляются во все отряды и на Кавказ. Все Дунайские крепости, Разград и Эрзурум очищаются турецкими войсками». 22 января во всеподданейшем донесении сказано: «Вся совокупность фактов достаточно свидетельствует о полном поражении, нанесенном Турции славными войсками Вашего Императорского Величества, и о необходимости, в которую султан был поставлен предоставить себя вполне на великодушие русского государя».

В первых числах февраля наши войска расположились следующим образом:

1) Правая колонна — гвардейский корпус — в районе Люле-Бургас-Урша-Селиври;

2) левая колонна — в районе Кирк-Килиссе-Сарая-Мидия;

3) средняя колонна Скобелева — в Чаталдже и окрестностях, в готовности по первому приказанию захватить линию турецких укреплений Деркос-Буюк-Чекмендже;

4) резерв армии — в Херманлы и Хайскиой; в тылу остались 9-й корпус и некоторые части — всего 30 батальонов, 32 эскадрона.

Войска наследника цесаревича занимали Разград, Эски-Джуму, Осман-Базар, Котел и с 8 января Рущук. Отряд генерала Циммермана занял Хаджа-Оглы-Базарджик и Бальчик, выслав полк пехоты и казаков в Силистрию. На низовьях Дуная стояли бригада 36-й пехотной дивизии и Ольвиопольский уланский полк.

29 января великий князь получил уведомление от турецкого министра иностранных дел, что английское правительство в целях защиты своих подданных в Константинополе приказало части своего флота вступить в Дарданеллы и что шесть броненосцев уже пытались войти, но, получив отказ в пропуске, отошли в Безикскую бухту. Великий князь немедленно предупредил Сервера-пашу о последствиях вступления британских морских сил в проливы, указав на возможность занятия нашими войсками высот Константинополя, и отправил в Константинополь для переговоров относительно дружественного вступления наших войск в столицу статского советника Ону.

29 января государь под сильным впечатлением, вызванным политикой Англии, составил такую телеграмму главнокомандующему:

«Вступление английской эскадры в Босфор слагает с нас прежние обязательства, принятые нами относительно Галлиполи и Дарданелл. В случае, если бы англичане сделали где-либо высадку, следует немедленно привести в исполнение предположенное вступление наших войск в Константинополь. Предоставляю тебе в таком случае полную свободу действий на берегах Босфора и Дарданелл, с тем, однако же, чтобы избегать непосредственного столкновения с англичанами, пока они сами не будут действовать враждебно».

Выслушав доклад военного министра и признав, что занятие нашими войсками Константинополя не согласовывалось бы с прежде данными Англии по этому вопросу заявлениями, государь поручил генерал-адъютанту Милютину составить новую телеграмму такого содержания:

«Из Лондона получено официальное извещение, что британский кабинет, узнав от Лаярда об опасном будто бы положении христиан в Константинополе, дать приказание части своего флота идти в Царьград для защиты своих подданных. Нахожу необходимым войти с турецкими уполномоченными в соглашение о вступлении и наших войск в Константинополь с той же целью. Весьма желательно, чтобы вступление это могло исполниться дружественным образом; если же уполномоченные воспротивятся, то нам надобно быть готовыми занять Царьград даже силой. О назначении числа войск предоставляю твоему усмотрению, равно как и выбор времени, когда приступить к исполнению, приняв в соображение действительное очищение турками дунайских крепостей».

Милютин отправил эту последнюю депешу, но через несколько часов государь отослал и свою первую депешу. Депеша второй редакции пришла ранее депеши первой редакции, но во всяком случае ни та, ни другая не заключали в себе категорического приказания занять Константинополь, что справедливо отметил великий князь в ответ на нарекания в неисполнении будто бы приказания государя. Мало того, он тогда же, 4 февраля, донес государю, что положение дел со времени заключения перемирия (более двух недель) изменилось не в нашу пользу, так как численность турецких войск в Константинополе увеличивалась с каждым днем и турки вообще пришли в себя после паники.

3 декабря английская эскадра в составе четырех броненосцев и одного парохода вошла в Мраморное море и бросила якорь у Принцевых островов. Великий князь на случай занятия Константинополя сперва притянул две гренадерские дивизии, а затем 4 февраля приказал: правой колонне — части гвардейской пехоты и кавалерии — сосредоточиться в Буюк-Чекмендже; средней колонне Скобелева приготовиться к наступлению на Царьград по первому приказанию; левой колонне генерала Радецкого наступать к Чаталдже, а оттуда далее смотря по обстоятельствам; резерву армии: одной гренадерской дивизии дойти до Чорлу и Чаталджи, а другой — до Энос-Шаркиой, выслав заслон к Галлиполи. Кроме того, чтобы усилить вообще войска, направляемые на Царьград, были двинуты через Балканы 1-я пехотная дивизия и из Софии 1-я гвардейская пехотная дивизия.

27 января прибыл в главную квартиру граф Игнатьев и приступил к переговорам о мире с турецкими уполномоченными (новыми) Сафвет-пашой и Саадуллах-беем.

Между тем из Европы, Петербурга и Константинополя приходили самые тревожные известия по поводу политических осложнений с Англией и Австрией; распространялись слухи о предполагаемой европейской конференции, до завершения которой мир не будет считаться окончательным. Турецкое правительство не отвечало на сделанное ему великим князем предложение относительно Сан-Стефано. Тогда долготерпение главнокомандующего истощилось, и 9 февраля он категорично объявил Сафвет-паше, что если 11 февраля к 6 часам утра не получит согласия Порты для вступления в Сан-Стефано, то займет его и все те места и позиции, которые признает нужным, и без ее согласия, не придавая, однако, этой мере враждебного для Турции характера.

Решительные тон и смысл заявлений подействовали на Порту, и первый министр поспешил послать в Адрианополь приглашение перевести главную квартиру в Сан-Стефано, но это приглашение запоздало: великий князь в 6 часов утра 11 февраля выехал по железной дороге и прибыл в Сан-Стефано в 4 часа утра следующего дня; здесь он был встречен двумя пашами, которые, идя пешком у стремени, сопровождали въезд Его Высочества в Сан-Стефано. Местное греческое духовенство встретило великого князя с крестом, а жители выказали радость при виде православных войск «в одном из предместий Константинополя». В тот же день вступила в Сан-Стефано и часть гвардии. 14 февраля великий князь донес государю: «Присутствие наших войск у самых ворот турецкой столицы передает окончательно в наши руки судьбу Оттоманской империи и подымает в глазах местных христиан великое историческое значение избавительницы России, призванной Проведением к разрешению сосредоточенных на здешней почве вековых вопросов».

Занятие нами Сан-Стефано вызвало в Европе большое беспокойство, но, конечно, приближение наших войск к Константинополю не могло не сделать турок более сговорчивыми, так как казалось им постоянной угрозой столицы империи. В 16 часов 15 минут 19 февраля, в знаменательный день восшествия на престол Александра II и дарованного им освобождения крестьян, был подписан мир, освобождавший миллионы наших братьев православных славян от турецко-магометанского ига. В тот же день состоялся парад войск, и великий князь телеграфировал государю: «Счастие имею поздравить Ваше Величество с заключением мира. Господь сподобил Вас окончить великое, Вами предпринятое святое дело: в день освобождения крестьян Вы освободили христиан из-под ига мусульманского». Государь ответил: «Благодарю Бога за заключение мира. Спасибо от души тебе и всем нашим молодцам за достигнутый славный результат. Лишь бы европейская конференция не испортила то, чего мы достигли нашей кровью». О, как был прав государь в отношении того, что сделал с нашими блестящими результатами кровавой войны Берлинский конгресс!

Главнейшие деятели войны[91]

Несмотря на то что война застала нас в самый неблагоприятный момент крупных реформ в армии, далеко еще не законченных, несмотря на то что русское огнестрельное оружие значительно уступало оружию противника, несмотря на то что в отношении тактической подготовки наша армия не усвоила современные требования, наконец, несмотря на то что турецкий солдат того времени мало уступал по своим личным качествам русскому солдату, Россия блестяще выиграла кампанию и внесла в историю военного искусства целый ряд положительных образцов, вызвавших удивление даже теоретика Мольтке и явившихся предметом тщательного изучения не только европейских армий, но и японцев.

Невольно вспоминаются незабвенные слова приказа Гурко, отданного им 25 декабря в Софии: «Пройдут годы, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-богатырей!» И слава эта была создана старшими военачальниками, умело подвигнувшими неподражаемого русского солдата на новые подвиги.


Великий князь Николай Николаевич Старший


Главнокомандующий армией, великий князь Николай Николаевич Старший, являлся главным деятелем этой войны и смело может быть назван душой всех побед. На эту должность он явился достаточно подготовленным предшествовавшими должностями генерал-инспектора кавалерии и особенно главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа[92]. Здесь уже он обнаружил острый и широкий ум, способный охватить сложную обстановку в полном объеме и сделать из нее правильный вывод. К тому же это был чисто русский человек, беззаветно любивший Россию, знавший ее историю; он прекрасно понимал задачи России, скорбел о тех громадных жертвах, которые понесла уже Россия в деле освобождения балканских славян, и в этом отношении вряд ли кто-нибудь иной лучше него понимал ту историческую миссию, которая выпадала на долю главнокомандующего армией в войне 1877–1878 гг. На эту войну он смотрел как на святое дело, начатое Александром II.

Блестящий кавалерийский начальник, он обладал чрезвычайно энергичным и смелым характером, любил рисковать, особенно если видел поддержку в некоторых своих подчиненных и отваживался на такие стратегические операции, которые другим полководцам казались несбыточными. Он отличался порывистостью и подчас нетерпеливостью, поэтому, ценя мнение людей, особенно опытных и старше себя, не подчинялся им всецело. Его кипучая натура требовала действий решительных и стремительных, а вместе с тем не исключала известной выдержки, так как неудачи не обескураживали его, а наоборот побуждали все к новым и новым попыткам добиться раз намеченной цели.

В этом отношении нельзя не отметить его настойчивости при взятии Плевны; ему всецело принадлежит честь незамедлительного перехода через Балканы; ему же следует приписать стремление дойти до самого Константинополя, и если он не вошел в Царьград, то это можно объяснить лишь особым его уважением и почтением к Александру II, находившемуся в этом вопросе под влиянием канцлера князя Горчакова. Он умел ценить выдающихся своих сподвижников, ненавидел интриги и глубоко любил русского офицера и солдата; Плевненское сидение и особенно неудачные штурмы доставили много мучений его восприимчивой душе; еще больше страдал он как русский человек от тех дипломатических унижений, на которые были мы обречены под стенами Константинополя.

Необходимо отметить его способность предоставлять полную инициативу своим подчиненным, к ошибкам которых он относился чрезвычайно снисходительно. Это даже давало повод некоторым обвинять его в слабости характера, особенно при сравнении с такими железными натурами, как Скобелев и Гурко.

Трудно обрисовать его личность в кратких словах, но несомненно, что это был полководец крупный, смелый, самобытный, с широким кругозором и верой в себя и своих подчиненных.


Генерал-адъютант А. А. Непокойчицкий


Начальник штаба Действующей армии, генерал от инфантерии, генерал-адъютант Артур Адамович Непокойчицкий на войну пошел, имея от роду 63 года, с должности председателя Военно-кодификационного комитета. Прослужив восемь лет на Кавказе (1840–1848 гг.), он показал себя выдающимся офицером Генерального штаба во время Венгерского похода; затем участвовал в Восточной войне и отличился опять при осаде Силистрии. С наступлением реформ в военном ведомстве он, как один из самых выдающихся деятелей того времени (1857 г.), был назначен председателем Комитета по сокращению штатов и делопроизводства в военном ведомстве, а затем и Военно-кодификационного комитета. Здесь он выказал себя чрезвычайно спокойным и уравновешенным, умевшим согласовывать различные мнения и притом пользовавшимся большим авторитетом. Этим он заслужил особое уважение Д. А. Милютина и императора. Назначение его начальником штаба к великому князю можно объяснить, с одной стороны, желанием уравновесить его спокойствием кипучую натуру главнокомандующего; с другой стороны, его опытность, приобретенный авторитет и независимое служебное положение давали ему возможность управлять штабом главнокомандующего, набранным преимущественно из Петербурга; к сожалению, тяготы и лишения войны сделали его там апатичным и недостаточно авторитетным; однако его советы во всех трудных случаях отличались глубоким осознанием сложившейся ситуации и принимались во внимание. Великий князь, доверяя ему и ценя его уравновешенность, посылал обыкновенно Непокойчицкого в особо важные места (Шипка) и затем уж полагался всецело на его мнение, основанное на личном знакомстве с тем или иным вопросом. Нельзя также не отметить, что своим невозмутимым спокойствием он нередко заражал и великого князя.

Наследник цесаревич Александр Александрович был на этой войне в роли начальника маловидного, но чрезвычайно ответственного Рущукского отряда. Этому отряду приходилось прикрывать единственную переправу через Дунай, обеспечивать Плевненский отряд и тыл отряда Радецкого, действуя все время против значительно превосходящих сил противника, и притом наиболее соорганизованных и опирающихся на сильные крепости.


Наследник цесаревич Александр Александрович


Сначала, действуя оборонительно, Рущукский отряд остановил все наступательные порывы турок. Начальник отряда, всегда спокойный и сосредоточенный, являлся обыкновенно в наиболее важные места; его появление, его вид уже внушали войскам уверенность в успехе дела; они дрались как львы. Он поставил в своем отряде на должную высоту разведку кавалерии; выяснив какое-нибудь серьезное изменение в положении противника, наследник цесаревич немедленно принимал быстрейшие меры для противодействия противнику, с особым искусством производя сосредоточение войск к угрожаемым пунктам; весь отряд всегда верил в силу и целесообразность предпринимаемых им мер. Редкий начальник пользовался таким авторитетом, как цесаревич в своем отряде, и редкому начальнику верили так слепо его войска, как наследнику. Всегда спокойный, уравновешенный, упорный, он эти качества перелил и своим подчиненным, и тяжелая работа делалась в Рущукском отряде без горячки, суетливости, но спокойно и уверенно.

Когда обстановка для отряда сложилась более благоприятно, он перешел в решительное наступление и в сентябрьских боях нанес врагу сильное поражение. Победа цесаревича выручила русскую армию, поставленную в тяжелое положение под Плевной и на Шипке. Новое поражение турок в ноябре навсегда отбило у них желание предпринимать какие-либо серьезные активные действия. На Ломе стало спокойно. Мощный русский витязь крепко стоял на страже и надежно обеспечил с этой стороны свободу русских действий — своими мощными ударами он безжалостно разрушил все розовые мечты турок о победе.

Военный министр генерал-адъютант Дмитрий Алексеевич Милютин принимал горячее и непосредственное участие в войне, сопровождая на театр военных действий государя.


Генерал-адъютант Д. А. Милютин


Несмотря на то что война застала военное ведомство с далеко еще не законченными реформами, первая мобилизация русской армии прошла без особых трений главным образом благодаря мерам, своевременно принятым Милютиным. В этом отношении особую деятельность проявил Дмитрий Алексеевич в деле усиления обороноспособности берегов Черного моря; им же особое внимание было уделено организации обозов армии и интендантской части; к сожалению, интендантство не проявило должной энергии и потому продовольственная часть, по настоянию Непокойчицкого, была передана товариществу Грегера, Горвица и Когана, что следует признать безусловно неудачной мерой.

Будучи на театре военных действий, Дмитрий Алексеевич являлся постоянным и самым близким советчиком государя; мнения его принимались к сведению даже главнокомандующим. Но нельзя при этом не отметить, что в то же время Милютин зачастую подвергал критике многие операции главнокомандующего, и эта критика была особенно чувствительна уже потому, что Дмитрий Алексеевич по своему характеру всегда стоял за действия методические, осторожные, тогда как главнокомандующий являлся ярым сторонником решительной стратегии. Кроме того, он иногда через государя стремился помимо желания главнокомандующего назначать генералов, деятельность которых, по его мнению, была особенно ценна для пользы военных действий (Обручева), а в критические минуты предлагал и собственные планы; этим он зачастую причинял великому князю огорчения. Однако во все продолжение войны он прилагал все свои усилия к тому, чтобы последующие мобилизации шли как можно лучше и чтобы Действующая армия не терпела ни в чем лишений.

Имя генерала Эдуарда Ивановича Тотлебена было популярно во всей русской армии. Деятельность его в войне 1877–1878 гг. достаточно ярко описана ранее. Здесь лишь необходимо отметить, что вызван он был из России, чтобы поправить дела под Плевной, после того как там все, за исключением, кажется, одного М. Д. Скобелева, отчаялись в успешности операций. В душу воюющих стало закрадываться сомнение в успехе войны, утрачивалась вера в себя. Тотлебен водворил порядок под Плевной и сумел всем подчиненным внушить веру в свои силы, в его искусство, а главное, в его авторитет. Даже Гурко, плохо переносивший чью-либо власть над собой, говорил, что никогда еще такого авторитетного и опытного начальника не видал[93].


Генерал Э. И. Тотлебен


Дав каждому из подчиненных ему начальников определенную задачу, он не вмешивался в исполнение, но строго требовал точного выполнения своего поручения; отступления в этом отношении не допускал, что и было поводом к столкновениям с М. Д. Скобелевым. Он не допускал также вмешательства в его распоряжения или отдачи распоряжений подчиненным помимо него; это повело также к серьезным размолвкам между ним и главнокомандующим[94]. Это был человек, отличающийся удивительной систематизацией в работе и строгостью в оценке.

Однако, несмотря на строгость, Тотлебена все очень ценили и чрезвычайно уважали, а войска смотрели на него с благоговением.

Имя Ф. Ф. Радецкого тесно связано со славной переправой через Дунай и тяжелым шипкинским сидением. В этих противоположных по характеру операциях он проявил одинаковую распорядительность и удивительную храбрость, но все это Радецкий выказывал с такой скромностью и простотой, как будто делал самое обыденное дело, оставаясь все время в тени, выдвигая своих помощников, но подавая собой пример. Всегда ровный, спокойный и доброжелательный, Радецкий представлял собой тип чисто русского героя; этим он был особенно близок и дорог русскому солдату. А между тем Шипка держалась наполовину обаянием его личности. Страшные условия службы там казались издали спокойными («На Шипке все спокойно!») в освещении Ф. Ф. Радецкого, считавшего службу царскую всюду одинаковой.


Генерал-лейтенант Ф. Ф. Радецкий


Он обладал в высшей мере непреклонной решимостью в достижении раз поставленной цели, бесстрашием и равнодушием к опасности. В критические минуты он становился перед войсками и лично водил их в штыки (на Шипке 12 августа). Его скромность не знала предела. Когда государь за переправу через Дунай вручил Радецкому Св. Георгия 3-й степени, тот сказал: «Ваше Величество, это не мне следует, а Драгомирову!»[95] Точно так же, когда главнокомандующий, встретив его 31 декабря у подножия Балкан, снял с себя орден Св. Георгия 2-й степени и передал ему, то Радецкий так сконфузился, что сунул орден в карман[96]. А между тем как гордились им солдаты Шипкинского отряда! Это был их шипкинский орел! Это был истинный герой.


Генерал-адъютант И. В. Гурко


Иосиф Владимирович Гурко прославил имя свое в Русско-турецкой войне на Балканах в первый раз как лихой кавалерийский начальник, второй раз — как командующий большим отрядом. Оба раза он проявил себя чрезвычайно решительным начальником, выказавшим изумительную неутомимость и энергию; в основу его характера была положена железная воля. Благодаря ей он добивался во всех своих действиях блестящих результатов, которые обыкновенно ошеломляли турок, трепетавших при его имени. Суровый, подчас резкий на словах, он отличался большой заботливостью о подчиненных, всегда верил в их силы и способности, так как выше всего ставил русского офицера и солдата, чем заслужил любовь солдат; русский же народ причислял его к немногим героям Русско-турецкой войны.


Генерал-лейтенант М. Д. Скобелев


Генерал-лейтенант Михаил Дмитриевич Скобелев 2-й, явившись на войну 1877–1878 гг. в числе многих генералов, жаждавших отличиться, вышел из нее в ореоле героя и кумира русского солдата и народа. Почти все важнейшие операции под Плевной, при переходе через Балканы и движении к Константинополю связаны с именем Скобелева. Во всех критических и самых тяжелых положениях обыкновенно обращались к нему; прибегая к нему, Скобелеву, далеко не всегда давали необходимые средства, но Михаил Дмитриевич и с малыми средствами обыкновенно делал большие дела. В сердце своем он носил «искру войны», и она зажигала не его одного, но и всех его окружавших. В этом он имел много сродного с Суворовым и, подобно ему, на войне больше всего обращал внимание на моральную подготовку успеха, развивая эту сторону виртуозно; стоит только вспомнить атаки Зеленых гор и события 30–31 августа.

Никто не умел водить войска на штурм так, как это делал М. Д. Скобелев. В этом умении уже видна печать гениальности. Его кипучая деятельность, безумная отвага, жесткая настойчивость в атаках в то же время сочетались с теплым, душевным чувством к офицерам и солдатам. «Дисциплина должна быть железной, — сказал он на войне одному из подчиненных ему командиров, ударившему солдата, — в этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом, а не бойней… Я очень многим обязан здравому смыслу солдата. Нужно только прислушиваться к ним». И русский солдат это чувствовал, своей принадлежностью к отряду Скобелева он гордился необычайно. «Мы — Скобелевские!» — обыкновенно отвечали они на вопрос, какой они части или дивизии. С каждым днем войны его влияние на солдат и офицеров все более и более росло, и вскоре он стал для своих подчиненных полубогом, а для России — героем, гордостью страны.

Мы здесь не касаемся той удивительной заботливости, какую проявлял всегда Михаил Дмитриевич к своим подчиненным, — заботливостью, проявляемой и в виде стремления вооружить своих солдат более совершенным, лучшим оружием, отбитым у турок, и заказом вьючных седел для перехода через Балканы, когда никто еще необходимости в них не предвидел. Заботливость эта была исключительная. Его войска всегда были одеты, обуты и сыты при самой невозможной обстановке. Эти второстепенные заботы лишь подчеркивали в этой живой, кипучей натуре черты крупного, гениального полководца, основывавшего успех всех своих действий на идеальном знании души русского солдата и офицера, на умении управлять ими безгранично, исключительно на движении вперед, на нападении, на атаке и штурме. Других способов войны Михаил Дмитриевич не знал!

Берлинский конгресс[97]

Сан-Стефанский мирный договор совершенно видоизменял территориальные границы на Балканском полуострове. За Турцией еще оставались Константинополь, Адрианополь, Салунь, Эпир, Фессалия, Албания, Босния и Герцеговина. Но вся Болгария, от Дуная до Эгейского моря, от Черного моря до Охридского озера, обращалась в самостоятельное княжество, с христианским управлением, с правом избрания князя. Порта признавала независимость Черногории, получавшей значительное земельное приращение от Албании и Герцеговины и кусок Адриатического побережья. Провозглашалась независимость Румынии и Сербии, расширявшей свои владения к югу. В Боснии и Герцеговине вводились преобразования, устранявшие возможность повторения турецких неистовств; облегчалось положение Эпира, Фессалии, Албании. Обещаны были реформы и армянам, а равно и ограждение их от неистовств курдов и черкесов.

К сожалению, этот договор был слишком поспешно обнародован и сообщен всем европейским кабинетам. В Берлине не возразили против него; Франция и Италия были слишком заняты своими внутренними делами и не интересовались войной, зато Англия давно уже была вне себя из-за полного крушения своих надежд; ее тайная и явная помощь Турции не могла исправить дела. Открытое выступление английского флота в Мраморном море едва не довело дело до войны между Россией и Англией. Россия принуждена была сдержать свое возмущение из-за выступления заодно с Англией и Австрией; последняя, ознакомившись только с «основаниями мира», подписанными 19 января в Адрианополе[98], предъявила резкий протест, находя, что эти основания представляют целую политическую программу, совершенно противоречащую видам и интересам Австро-Венгрии.

Сознавая, что осуществление этой программы навсегда закроет ей всякий доступ к Эгейскому морю и распространение по Адриатическому, Австро-Венгрия стала готовиться к противодействию, приступить с лихорадочной поспешностью к вооружениям.

А между тем положение русской армии у Царьграда, развитие сильной заболеваемости в рядах армии, не защищенной ни со стороны Дарданелл, ни со стороны Босфора, где силы турок не были еще окончательно сломлены, было тем особенно опасным, что России теперь грозила война с Австро-Венгрией. Остальные наши вооруженные силы, хотя постепенно и мобилизуемые ввиду австрийского шума, были далеко еще не готовы к войне. Наши политики считали, что Россия и так слишком истощена только что законченной войной и что наши финансы не выдержат новой войны.

Между тем отношения с Англией и Австро-Венгрией продолжали ухудшаться, и предводитель австро-мадьярской политики граф Андраши видел единственный выход из создавшегося положения в созыве общеевропейской конференции, о чем и поспешил оповестить великие державы, приглашая собраться в Вене. Однако вследствие отказа России местом конференции избрать Вену вопрос этот затянулся. Вот в этот-то период, именно 19 февраля 1878 г., турецкими и русскими уполномоченными и был подписан в Сан-Стефано предварительный мир между Россией и Турцией, немедленно ратифицированный султаном; эта ратификация не была признана ни Англией, ни Австрией.

Попытка Андраши организовать конференцию в Баден-Бадене опять не удалась. Тогда князь Горчаков обратился к канцлеру Германии князю Бисмарку с просьбой созвать в Берлине уже не конференцию, а конгресс из представителей великих держав, под личным председательством самого Бисмарка, выразив при этом надежду, что «германский канцлер будет руководить прениями в духе честных отношений к России»[99]. После некоторых колебаний император Вильгельм и князь Бисмарк изъявили свое согласие.

Берлинский конгресс разрешал все недоразумения с Австро-Венгрией, а потому опасность войны с нею отпадала, но зато со стороны Великобритании возникли неожиданные препятствия. Английский кабинет в очень резкой форме объявил, что соглашается участвовать в Конгрессе лишь при условии, что рассмотрению на нем будут подлежать все без исключения вопросы, затронутые в заключенном уже в Сан-Стефано мирном договоре и что никакое изменение порядка, установленного прежними трактатами, не будет признано действительным иначе как с общего согласия великих держав. Князь Горчаков, вполне естественно, признал оскорбительным для достоинства России подобное заявление. Россия явилась бы на конгресс не в качестве даже равноправной участницы, а как бы в роли подсудимой. Горчаков, решительно отклонив притязание Англии, заявил, что «русский двор уже выразил согласие на обсуждение конгрессом вопросов, касающихся европейских интересов, и что дальше этого он пойти не может»[100].

Дальнейшие дипломатические сношения повели к еще большему обострению. 20 мая лорд Биконсфильд издал королевский приказ о созыве резервов; возможность войны с Англией у нас сознавалась всеми. Новый министр иностранных дел лорд Салисбюри поспешил обнародовать циркуляр к дипломатическим представителям Англии, в котором все постановления Сан-Стефанского мира изображались в виде мер, направленных к распространению преобладания России на Востоке. В своем ответе Горчаков весьма умело разбил все доводы английского циркуляра.

Однако во время этой затянувшейся войны дипломатов и Австро-Венгрия предъявила свои решительные возражения против Сан-Стефанского договора. Она указала на следующие необходимые изменения, согласованные с интересами Габсбургской империи: 1) занятие Австро-Венгрией не только Боснии и Герцеговины, с включением и южных округов, отданных в Сан-Стефано Черногории, но и Ново-Базарского пашалыка, а также крепости Ада-Кале на острове Дуная; 2) отказ в согласии на дарование Черногории какого-либо порта на Адриатическом море; 3) изменение западной границы Сербского княжества, с уменьшением территории в пользу Боснии; 4) Исключение из состава Болгарии всей Македонии, а также проведение южной границы княжества в расстоянии менее близком от Адрианополя; 5) сокращение срока занятия Болгарии русскими войсками с двух лет до шести месяцев. В случае согласия России на эти перемены Австро-Венгрия обязывалась не вступать в сделку с Англией, поддержать требование России о возвращении ей Дунайского участка Бессарабии и вообще поддерживать на будущем конгрессе ее дипломатическую программу.

Не прерывая доверительных переговоров с Веной, у нас начали более деятельно готовиться к войне не только с Англией, но и с Австрией; в Главном штабе были составлены планы военных действий на случай объявления России войны Англией и Австрией. Решили собрать на австрийской границе армию из войск, не принимавших участия в Русско-Турецкой войне, с подкреплениями с Кавказа и даже из-за Дуная. Однако последнее можно было предпринять лишь при условии овладения берегами Босфора и заграждения этого пролива минами, дабы воспрепятствовать английскому флоту проникнуть туда. Для этого приходилось выяснить отношение к нам Турции. Обо всем этом был запрошен главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Из Сан-Стефано получили неутешительные вести — поведение Турции было более чем уклончивым. Великий князь писал государю, что овладеть Босфором — «вещь до крайности трудная». Письмо это заканчивалось так: «Да поможет нам бог окончить все запутанные дела миром! Если же суждено опять драться, то верь, что каждый из нас исполнит свой долг свято»[101].

Между тем обстановка складывалась все более и более неблагоприятно для нас, Турция совершенно подчинилась влиянию английской и австрийской дипломатии; великий князь указывал на трудное положение нашей армии. 17 апреля он был по собственной просьбе ввиду расстроенного здоровья отозван в Петербург с производством в генерал-фельдмаршалы. На его место назначили генерал-адъютанта Тотлебена. Ознакомившись досконально с общим положением в армии, Тотлебен признал наилучшим в случае войны с Англией отступить с армией к Адрианополю; тогда он считал возможным отделить от дунайской армии два корпуса на поддержку армии, сосредотачиваемой против Австрии.

Ввиду такой неблагоприятной обстановки князь Горчаков продолжил переговоры с Австро-Венгрией, начав постепенно делать ей уступки (занятие Австрией Герцеговины, выделение Южной Болгарии в особое государство); однако эти уступки не удовлетворили графа Андраши.

Прошло уже два месяца со дня подписания Сан-Стефанского мирного договора, а вопрос о мире или войне ни на шаг не приблизился к развязке. Обе стороны усиленно вооружались, дипломатические переговоры тянулись вяло и бесплодно. Наконец нашему лондонскому послу, графу Петру Андреевичу Шувалову, удалось склонить министра иностранных дел лорда Салисбюри объясниться: какие из статей Сан-Стефанского мирного договора будут признаны правомочными, какие изменены и в каком смысле?

После некоторых колебаний и совещаний с лордом Беконсфильдом лорд Салисбюри согласился на предложенный обмен мнений, но при условии и сохранении строжайшей тайны. Князь Бисмарк все же был посвящен графом П.А. Шуваловым в тайну этих переговоров. «Вы хорошо сделали, что уговорились с Англией, — сказал он, — она и одна объявила бы вам войну, тогда как Австрия не двинется без союзников»[102].

18 мая граф Шувалов подписал с лордом Салисбюри три тайные конвенции, главные условия которых были следующими: Болгария разделялась на две части; южная получала лишь широкую административную автономию; границы ее сокращались. Вообще права султана на эту часть значительно усиливаются. Обещанные Портой права и преимущества ее христианским подданным в европейских областях, а также армянам в Малой Азии будут поставлены под наблюдение всех великих держав. Англия не препятствует присоединению к России участка Бессарабии, Карса и Батуми, но зато Россия отказывается от Алашкертской долины с крепостью Баязет. В отношении контрибуции Россия удостоверила, что не посягнет на права Англии как кредитора Порты и ничто не изменит в положении, которое она занимала в этом отношении до войны.

22 мая германское правительство разослало всем державам — участницам Парижского трактата 1856 г. — приглашение собраться на конгресс в Берлин для обсуждения условий «прелиминарного» мирного договора, заключенного в Сан-Стефано между Россией и Турцией.

К 1 июня съехались в Берлин члены конгресса, представители великих держав; прибыли также и представители некоторых заинтересованных государств, хотя они не получили приглашения.

Уполномоченными были: от России — канцлер князь Горчаков (большую часть конгресса проболел), лондонский посол граф П. Шувалов, берлинский посол барон Убри; от Германии — канцлер князь Бисмарк, министр фон Бюлов, парижский посол князь Гогенлоэ-Шиллинсгсфюрст; от Австро-Венгрии — граф Андраши, граф Кайроли, барон Гаймерле; от Франции — министр Валдингтон, посол Сен-Валье; от Англии — лорд Биконсфильд, лорд Салисбюри, посол Одо Россель; от Италии — министр граф Корти, берлинский посол граф де Лоннэ; от Турции — Каратеодори-паша, Могаммед-Али-паша, берлинский посол Садулла-бей; от Греции — министр Дельянис; от Румынии — министры Братиано и Когальничано; от Сербии — министр Ристичь; от Черногории — Божко Петрович, а также армянские архипастыри и персидский посланник Малькольм-хан.

Важнейшие вопросы обсуждались и разрешались не в ходе заседаний конгресса, а большей частью в частных собраниях, им предшествовавших, между представителями России, Англии и Австро-Венгрии. Те из них, которые еще недавно служили предметом раздора между Россией и Англией, теперь уже были предрешены тайными конвенциями. Но зато на конгрессе пришлось согласовать враждебные интересы России и Австро-Венгрии. Благодаря искусному посредничеству князя Бисмарка все английские требования были признаны как английскими, так и русскими уполномоченными. С другой стороны, германский канцлер не раз вмешательством своим решал в пользу России пререкания, возникшие преимущественно по второстепенным вопросам и возбуждаемые обыкновенно великобританскими представителями. Так, когда уже в конце заседаний конгресса в одной из английских газет были опубликованы тайные конвенции Англии с Россией и напечатаны страстные нападки на лорда Биконсфильда якобы за чрезмерную уступчивость его по отношению к России, английские уполномоченные заявили, что Англии придется, по всей вероятности, взять обратно уже выраженное ею согласие на присоединение к России Батуми; однако резкое вмешательство князя Бисмарка[103], заявившего лорду Биконсфильду, что, отступив от своего обязательства перед Россией, Великобритания тем самым нарушила бы обязательства и перед Германией[104], заставила Биконсфильда уступить России.

Первое заседание состоялось 1 июня. Оно было посвящено составлению бюро конгресса. Председателем избрали единогласно князя Бисмарка.

Канцлер открыл заседание речью, которую закончил словами: «Цель наша утвердить с общего согласия и на основании новых поручательств мир, в котором так нуждается Европа».

Прения на общих заседаниях носили иногда очень страстный характер, немало было и пикировок между дипломатами, и только дипломатическое искусство председателя, поступавшего иногда весьма властно, довели все эти заседания до конца. Наконец на последнем заседании конгресса, 1 июля, представители великих держав подписали трактат, состоявший из 64 статей. В этом трактате Сан-Стефанский «предварительный» договор был значительно видоизменен в пользу интересов западных держав и преимущественно Австро-Венгрии.

Сущность Берлинского трактата заключалась в следующем: Болгарии отошли лишь болгарские области к северу от Балкан. Болгария являлась хотя и вассальным, но вполне самостоятельным княжеством. До введения в нем нового государственного строя управление возлагалось на «императорского русского комиссара», с «целью контроля» при котором находились оттаманский комиссар и консулы великих держав. Временное управление продолжалось до девяти месяцев со дня ратификации Берлинского договора.

К югу от Балкан образовалась Восточная Румелия; она находилась под непосредственной властью султана, но пользовалась административной автономией. Границы ее были сужены. Во главе стоял генерал-губернатор из христиан, назначаемый Портой на пять лет с согласия великих держав. Организация Восточной Румелии поручалась Европейской комиссии (представители великих держав и Порты).

Русских войск на Балканском полуострове не должно быть больше 50 тысяч человек. Через девять месяцев они отзывались, а через 12 месяцев обязаны были отойти даже из Румынии. Вся территория к востоку от новых областей до границ Албании, отошедшая по Сан-Стефанскому договору Болгарии, была оставлена за Турцией, которая обязывалась ввести областное устройство, более свободное и гуманное. Австро-Венгрия получила право занять своими войсками и ввести свое управление в Боснии и Герцеговине, а также держать свои гарнизоны в Ново-Базарском пашалыке, оставленном, однако, за Портой[105].

Черногория признана независимой, она получила небольшое земельное приращение за счет Герцеговины и Албании, а также порт Антивари, но без права содержать военный флот. Получили также независимость Сербия и Румыния. Сербия получила небольшую прирезку из старых земель, Румыния — Добруджу, в обмен придунайского участка Бессарабии, присоединенного к России, однако без устьев Дуная.

Ардаган, Карс, Батуми с их округами присоединены к России, возвратившей Порте завоеванную Алашкерстскую долину с крепостью Баязетом. Хотур отошел к Персии.

Порта обязалась ввести улучшение и преобразование в областях, населенных армянами.

Во всех новых независимых государствах и в Турции провозглашены полная свобода совести и пользование всеми гражданскими и политическим правами без различия вероисповедания. Установлено, что положение, существующее в святых местах, не может быть подвергнуто изменению. Заключительной статьей подтверждены все не отмененные или не измененные Берлинским трактатом постановления Парижского договора 1854 г. и Лондонского 1871 г.

Между большинством участвовавших в конгрессе держав завязались тесные связи, вылившиеся впоследствии в союзы и соглашения. Так, Англия заключила с Турцией оборонительный союзный договор (конечно, против России) и получила за это в управление остров Кипр. В Берлине же произошло сближение между министрами Англии и Франции, в итоге последняя получила полную свободу в Тунисе. Наконец, окончательно окрепла дружба между князем Бисмарком и графом Андраши.

Берлинский договор был ратифицирован государем уже 15 июля. По поводу его обнародования в «Правительственном вестнике» появилось официальное сообщение; в нем, между прочим, указывалось, что война была предпринята Россией «не по расчету, не из материальных выгод или честолюбивых политических замыслов, но в силу чувства христианского, чувства человеколюбия, того чувства, которое охватывает всякого честного человека при виде вопиющего зла». В заключение было сказано, что Россия «не делала торга ни из своих жертв, ни из своих успехов» и что не напрасно «русский народ подчинил свои права победителя высшим интересам общего мира и солидарности народов»[106].

Азиатский театр[107]

Обстановка перед войной. Значение Азиатского театра войны, хотя и являвшегося второстепенным по сравнению с Европейским, было для нас немаловажным. Прежде всего, Азиатская Турция является главным источником пополнения вооруженных сил Оттоманской империи, и потому бездействие наше здесь позволило бы туркам стянуть все лучшие свои силы на Балканском полуострове. Затем, успех на этом театре войны был необходим для поддержания нашего престижа у населения Кавказа, и наконец, здесь возможны и желательны были территориальные приобретения.

Для военных действий в Азиатской Турции мы могли противопоставить противнику, прежде всего наши кавказские войска. Войска эти в силу сложившейся обстановки долголетней ожесточенной борьбы с кавказскими горцами, сравнительно недавно закончившейся, отличались многими выдающимися качествами и пользовались вполне заслуженной боевой славой. Постоянная необходимость иметь дело с врагом изворотливым, смелым, жестоким и неуловимым, в горной стране, с населением фанатичным и враждебно настроенным выработала в кавказских войсках своеобразный, рыцарственный дух геройства; наряду с этим усвоены были зачастую совершенно оригинальные приемы ведения военных действий, приспособленные как к местным условиям, так и к характеру противника.

В кавказских войсках как нижние чины, так и офицеры отличались духом предприимчивости, находчивостью и частным почином, чему способствовали постоянные экспедиции небольшими отрядами, где такая небольшая часть, как рота, зачастую играла самостоятельную роль. С такими войсками можно было принимать самые смелые решения, будучи уверены, что каждый воин понимает свой маневр и действует во благо общего успеха. Сверх того, в кавказских войсках под влиянием постоянного соприкосновения с горцами, развилось совершенно особое чувство чести, в силу которого соревнование в проявлении мужества между воинскими частями, а равно и между отдельными лицами, достигло степени наивысшего напряжения.

Первоначально для военных действий на Азиатском театре войны предназначались только войска кавказского военного округа, которые с 1 ноября 1876 г. уже были мобилизованы, в числе четырех пехотных и двух кавалерийских дивизий; остальные три дивизии были пока оставлены в тылу для поддержания спокойствия в стране. Стянутые к границе Турции, наши кавказские войска образовали два самостоятельных отряда: так называемый Отдельный Кавказский корпус генерал-адъютанта Лорис-Меликова, который назначался для ведения главных операций, и Кобулетский отряд генерал-лейтенанта Оклобжио, задача которого заключалась в обеспечении фланга последних со стороны моря и в овладении Батумом. Силы Лорис-Меликова делились на три части соответственно трем естественным операционным направлениям, по которым единственно только и возможно было наступление в глубь неприятельской страны. Главные силы (около 30 тысяч) располагались у Александрополя, на прямом пути Карс — Эрзурум; Ахалцихский отряд генерал-лейтенанта Девеля (около 9 тысяч) — у Ахалкалак, на прямом пути к крепости Ардаган, и наконец, Эриванский отряд генерал-лейтенанта Тергукасова (до 11,5 тысячи) — у Игдыря, откуда Алашкертской долиной шел путь к Эрзуруму, в обход Карса.

Во главе всех войск Кавказского военного округа стоял великий князь Михаил Николаевич. На его долю выпало завершение Кавказской войны после пленения Шамиля в Гунибе. Назначение великого князя кавказским наместником состоялось в начале 1863 г., и в течение всего этого года, а также и следующего, 1864-го (до 21 мая), военные действия по окончательному усмирению горцев продолжались. Твердый, настойчивый характер великого князя, сумевшего своим личным обаянием быстро приобрести доверие как среди войск, так и у местного грузинского, армянского и мусульманского населения, во многом способствовало тому, что 65-летняя Кавказская война была приведена к долгожданному окончанию. Великий князь сумел расположить к себе своих ближайших сотрудников, и авторитет его на Кавказе ко времени начала военных действий против Турции стоял чрезвычайно высоко. Обладая несомненным военным глазомером, великий князь, однако, претендовал на непосредственное руководство военными операциями и ограничивался лишь общими указаниями; хотя во вторую половину кампании лично прибыл на театр военных действий и своим присутствием и влиянием много способствовал упорядочению операций. Он умел подбирать себе сотрудников и привлекать к делу каждого сообразно его качествам и способностям.

Объявление войны застало турок не готовыми, так же как и на Европейском театре. Большая часть войск 4-го корпуса, квартировавшего в Армении, была на Евпропейском театре. Назначенный главным начальником (муширом), Мухтар-паша протянул часть 5-го корпуса из Сирии и с лихорадочной деятельностью начал формировать новые регулярные части, а равно пешие и конные ополчения. Однако к 12 апреля турки могли нам противопоставить лишь гарнизоны крепостей (в Карсе — 10,5 тысячи, в Ардагане — 5,5 тысячи, в Баязете — 1500 человек) да не более 4,5 тысячи в окрестностях Карса и 7,5 тысячи, расбросанных в Алашкертской долине, не считая самостоятельного 25–30-тысячного отряда Дервиша-паши, оборонявшего доступ к Батуми. Ардаган был обращен перед войной в крепость, укрепления Карса окончательно подновлены, расширены и усилены. Что же касается Батуми, то при отсутствии у нас на Черном море флота ему с моря ничего не угрожало, а с суши его защищали, кроме войск Дервиша-паши, свойства труднодоступной местности да еще воинственность местного населения (кобулетцев).

Успех русских войск под Ардаганом

Политическое наше положение на Кавказе требовало наступательных действий. Первоначально так и предполагалось сделать, причем при быстром захвате линии Ардаган — Карс — Баязет. Конечной целью наступления ставился Эрзурум, как средоточение всех неприятельских сил и средств на этом театре. Но затем явилось опасение высадки сильного неприятельского десанта на Черноморском побережье, удачное движение которого в тыл могло нейтрализовать все наши успехи.

Это вызвало, с одной стороны, усиление Кобулетского отряда за счет действующего корпуса, а с другой — принятия для последнего такого нерешительного плана действий, который совершенно не соответствовал действительному положению противника. Правда, наши представления о его силах и их состоянии были значительно преувеличены: мы считали их вдвое превосходящими нас. В результате решено было перейти одновременно всеми силами границу по всем трем направлениям, затем, приостановившись для прикрытия своей территории, выяснить более точно положение и силы противника и в зависимости от этого решить, что же предпринять: действовать против одной из крепостей или же наступать в обход или в глубь страны.

Мухтар-паша также намеревался наступать; он рассчитывал опередить подход наших сил на пограничной реке Арпачае, после чего, опираясь на Карс и Ардаган, вторгнуться в Закавказье, где искать поддержки у местного мусульманского населения. Но для выполнения этого плана надо было успеть закончить формирование войск и стянуть необходимые силы, что к 12 апреля отнюдь не могло быть исполнено.


Направления движения русских войск к Ардагану


Наши войска перешли границу беспрепятственно, турецкие посты были всюду легко оттеснены; но затем наступление продолжалось слишком осторожно, малыми переходами, а конница наша держалась чересчур близко от своей пехоты, на расстоянии не более 10–15 верст. В силу этого мы были по-прежнему мало осведомлены. Приостановившись у Енгикея (20 верст не доходя до Карса), Лорис-Меликов бросил, наконец, 42 эскадрона своей конницы в поиск по западную сторону Карса. Мухтар-паша успел уйти из Карса и укрыться за горным хребтом Саганлуг, пересекавшим путь Карс — Эрзурум. До 27 апреля наши главные силы оставались у Енгикея, ограничиваясь разведками к стороне Карса.

Тем временем Алахцихский отряд Девеля беспрепятственно наступал на Ардаган и, приблизившись к нему на расстояние одного перехода, выяснил, что самостоятельно не в силах предпринять что-либо решительное против этой крепости. Овладение Ардаганом давало нам большую свободу действий против Карса, открывало связь с Кобулетским отрядом и возможность наступления на Эрзурум западным путем через Ольты, что преграждало всякое сообщение Дервишу-паше с Мухтаром.

Для наблюдения за Карсом оставлен был отряд генерала Комарова (около 19 тысяч), а остальные силы, под командой генерала Геймана, двинуты к Ардагану, который решено было штурмовать совместными силами Девеля и Геймана. Лежавшие восточнее Ардагана Гюлявердынские высоты, с фортом Эмир-Оглы, являлись ключом крепости, и на них решено было направить главный удар. 4 мая они были атакованы войсками Девеля и частью сил Геймана; к концу дня, после упорного боя, форт Эмир-Оглы был взят, причем особенно отличился Елизаветпольский полк. В ночь на 5 мая возведены с южной стороны Ардагана батареи, а 5-го, с 18 часов, произведен общий штурм, на который доблестные кавказские войска пошли с музыкой и распущенными знаменами. Артиллерия наша смолкла, когда штурмовые колонны были в 400 шагах от укреплений. Грозный вид наступающего произвел на турок такое могучее впечатление, что огонь их ослаб и даже совсем утих при приближении нашем на 200 шагов. Турки бежали, причем вынесшийся вперед взвод Кубанской казачьей артиллерии, дав несколько выстрелов по мостам, еще более усилил смятение и панику. Наши потери — 69 убитых и 352 раненых; у турок — до 2000 убитых и 300 пленных; остальные разбежались.


Штурм Ардагана 3 мая 1877 г. С картины А. Кившенко


Успех под Ардаганом, помимо материальных выгод, в числе которых немаловажное значение имели доставшиеся нам в этой крепости запасы всякого рода, оказал еще огромное моральное влияние. Доблестный штурм окрылил наши войска и поднял их дух, а на противника и на единоверных ему кавказских мусульман произвел угнетающее впечатление.

Для удержания в своих руках Ардагана, упрочения нашей власти в крае и преграждения Мухтару попыток войти в связь с Батуми в Ардагане был оставлен отряд генерал-майора Комарова (5 тысяч). Все прочие силы можно было либо направить против Батуми совместно с Кобулетским отрядом, либо действовать ими против Карса, либо, наконец, пользуясь пассивностью этой крепости, направить за Саганлук, искать и бить противника в поле. Последнему решению благоприятствовали и успехи Эриванского отряда, который уже овладел к этому времени Баязетом.

Переход в наступление Мухтара-паши

Несмотря на проявленную Мухтаром-пашой энергию, до половины мая его положение по справедливости можно считать критическим. Эрзурум прикрывался единственно теми силами, о которых упомянуто выше, то есть 5 тысячами в Зевине и 7,5 тысячами в Алашкертской долине. Но с середины мая начали подходить подкрепления, закончились формирования, и в результате к концу мая на фронте Ольты — Зевин — Дели-баба находилось уже почти 30 тысяч.

Военный совет, собранный у нас после взятия Ардагана, пришел к заключению, что количество наших сил не позволяет вести одновременно наступление против Мухтара и действия против Карса, а потому все усилия надлежит сосредоточить исключительно против крепости. Такое решение было чрезвычайно благоприятно для турецкого мушира, так как давало ему время выйти из критического положения и ни в чем не препятствовало его организационной работе.

К 12 мая главные наши силы сосредоточились на северо-восточной стороне Карса, а затем, до прибытия осадного парка, ограничились установлением блокады, для чего разделены были на два отряда, Геймана и Девеля. Первый из этих отрядов расположен был севернее, а второй — южнее Карса. 15 мая в отряде Геймана получено было сведение, что из-за Саганлуга к Карсу двигаются массы конницы, под начальством Муссы-паши Кундухова. Лорис-Меликов решил немедленно направить всю имевшуюся у него в распоряжении конницу для атаки неприятеля, поддержав ее в случае надобности пехотой Геймана. В назначенный для этой цели конный отряд, под начальством князя Чавчавадзе, вошли полки: Нижегородский и Северский драгунские, Кизляро-Гребенский, 1-й и 2-й Волгские и Кавказский казачьи полки, 2-й Дагестанский и Кабардино-Кумыкский конные иррегулярные полки и две сотни Александровского конного иррегулярного полка с двумя конными батареями.

Конный отряд, задержанный плохими дорогами, только к 12 часам ночи достиг реки Карс-чая. Увидев на той стороне большие бивачные огни и тянущийся к Карсу длинный обоз, Чавчавадзе решил, не теряя ни минуты и пользуясь ночной темнотой, стремительно напасть на бивак противника со всех сторон. Разделив свои силы на три колонны, он направил первую в обход левого фланга турок, среднюю прямо с фронта и левую — со стороны Саганлуга. Движение колонн было так рассчитано, чтобы в 4 часа утра напасть на бивак противника одновременно.

Ровно в 2 часа ночи все колонны перешли вброд реку, а в 3 часа ночи левая колонна князя Эристова, ошибочно принявшая вправо, наткнулась на противника. Выгоды внезапности были утрачены, неприятель всполошился и превосходящими силами насел на Эристова, начав теснить его с обоих флангов. Князь Чавчавадзе послал первый Волгский казачий полк на выручку, что дало возможность Эристову перейти в наступление; турки были опрокинуты, часть их искрошена нижегородскими драгунами и волгскими казаками, а остальные рассеяны. Но новые массы турецкой конницы наступали на фланги и в тылу нижегородцев.

Показавшаяся луна облегчила ориентирование; драгуны, во главе с 3-м эскадроном, устремились на неприятеля и в рукопашной жестокой свалке опрокинули его, несмотря на то что он был втрое сильнее. Преследование велось при содействии огня артиллерии до самого Бегли-Ахмета, где находились главные силы Кундухова. Нижегородцы врезались в густую толпу бежавших и на рассвете наголову их разбили. Беглецы-турки попали под огонь правой колонны, которая не поспела вовремя к бою. Преследование велось до самого лагеря, но здесь прекратилось из опасения наткнуться на пехоту. Турки потеряли 83 убитыми и 30 пленными, а мы захватили два орудия, четыре зарядных ящика, два значка и много разного оружия.

Лихое ночное Бегли-Ахметское дело является одной из славнейших боевых страниц нашей кавказской конницы и служит своего рода классическим примером.

Слухи о народившейся за Саганлугом новой турецкой армии, давление, оказываемое ею на ход операций под Карсом, и затруднительное положение, в котором оказался Эриванский отряд, побудили нас принять новое решение, а именно: оставя отряд генерала Девеля под Карсом для ведения осадных работ, выделить войска генерала Геймана в целях наступательной операции против Мухтара и оказания поддержки Эриванскому отряду. После взятия Баязета генерал Тергукасов 29 апреля занял Сурп-Оганес, после чего до 22 мая оставался в бездействии, выжидая развития наших действий под Карсом.

Генерал Тергукасов был типичным представителем героев кавказской школы. Он, будучи уроженцем Кавказа, отлично знал все местные особенности. Не имея высшего военного образования, он обладал светлым умом и богатым военным опытом при несомненной военной даровитости, волю же имел железную.

Бездействием Тергукасова воспользовался начальник Ванского отряда Фаик-паша, который организовал и собрал многочисленные ополчения. Наступать решительно к Вану было рискованно; мелкие же поиски не приводили ни к чему. Чтобы облегчить наше положение под Карсом, Лорис-Меликов поручил Тергукасову привлечь на себя внимание Мухтара, а для этого начать наступление по Алашкертской долине. 29 мая Тергукасов занял Зейдекян, а в переходе впереди, у подножия Драм-Дага, правофланговый отряд Мухтара, под начальством Мехмета-паши, поспешно укреплялся. Удалившись на 200 верст от своей базы, Тергукасов, особенно ввиду присутствия у Вана скопищ Фаика-паши, вынужден был более трети своего состава оставить для охраны сообщений, так что у Зейдекяна имел не более 7000 человек. В связи с опасным положением Эриванского отряда Мухтар-паша уже с середины мая настойчиво требовал от Фаика-паши наступления к Баязету, но последний медлил под разными предлогами и только в начале июня подошел на расстояние одного перехода к Баязету, как раз тогда, когда от генерала Тергукасова потребовано было телеграммой перейти к решительным действиям.

Сражение при Драмдаге

4 июня Тергукасов одержал победу при Драмдаге. Противник занимал укрепленный высокий гребень с двумя крутыми высотами на флангах. Правофланговая и послужила точкой главного удара. Батальоны Ставропольского полка, входившие в состав нашей правой колонны, несмотря на сильные контратаки турок, утвердились на этой высоте и, поддержанные от резерва, вынудили неприятеля к отступлению. Наша конница преследовала, пока подошедшие два свежих турецких батальона не остановили ее.

Путь в Пассинскую долину был, таким образом, открыт; но так как с фронта, то есть со стороны Карса, Мухтару пока ничего не угрожало, то он мог безнаказанно сосредоточиться к правому своему флангу, другими словами — обрушиться почти всеми силами на Тергукасова. К 6 июля Баязет был окружен Фаик-пашой, и, таким образом, путь отступления Тергукасова был перехвачен. К счастью, последний ограничился только этим и не вторгся в Эреванскую губернию, защищаемую лишь двумя ротами. В этом отношении огромную пользу сослужила геройская оборона баязетского гарнизона. 9 июня Мухтар-паша лично перешел в наступление против Тергукасова, но в бою при Даяре усилия его раздавить этот отряд разбились о геройское сопротивление наших войск.

Наступление турок было раскрыто нашим разведотрядом, который, искусно пользуясь местностью, задержал их и был немедленно Тергукасовым поддержан. Заняв отдельные опорные пункты, наши два с половиной батальона с 22 орудиями удерживали позицию протяженностью до 6 верст по фронту против превосходящих сил противника. Пока Мухтар делал распоряжения для атаки, намереваясь обрушиться на наш правый фланг, все силы Тергукасова подтянулись и развернулись; только один батальон Крымского полка оставался в резерве. Турки после сильного обстрела нашего расположения пошли в атаку только в половине пятого, но все их усилия были тщетны. В 10 часов вечера бой прекратился, и обе стороны остались на своих местах.

Мухтар-паша намерен был на другой день возобновить атаку, но получил известие о выступлении из Карса войск генерала Геймана, что заставило его остаться в выжидательном положении. В свою очередь Тергукасов отошел к Драм-Дагу, дабы выждать здесь результатов наступления Геймана.

Генерал Гейман был старым кавказцем и в последние годы Кавказской войны командовал войсками. Смелый и решительный, он не обладал, однако, должной выдержкой и вообще не имел достаточно широкого кругозора для самостоятельных и ответственных действий.

Зевинский бой

10 июня отряд Геймана дошел до Саракамыша, где выяснилось, что у Зевина — только часть сил турок (Измаила-паши), не более 10–14 батальонов; главные же их силы — у Дели-бабы, против Тергукасова. Возник вопрос: атаковать ли Зевинскую позицию, чтобы разбить отдельно Измаила-пашу, или же, продвинувшись к Хорасану, занять срединное положение между обеими неприятельскими группами и попытаться разбить их по частям. Последнее решение облегчило бы и положение Тергукасова, о судьбе которого определенных сведений у Геймана не было. Тем не менее последний решил идти на Зевин. Турки занимали здесь позицию на возвышенностях правого берега речки Зевин-чая с крутыми скатами, пересеченными глубокими оврагами. Позиция была усилена тремя линиями укреплений.


План Зевинского боя


Атаковать Гейман решил с фронта, направив конницу в обход правого фланга для удара в тыл позиции и пресечения подхода подкреплений со стороны Хорасана. Пехотные колонны перешли Зевин-чай и под страшным фронтальным огнем одолели крутизну правого берега и выбили турок из укреплений 1-й линии; но все попытки овладеть 2-й линией, где уже были редуты, окончились неудачей: турки подтянули резервы и отбили все атаки. Несмотря на это, успеха еще можно было достигнуть, если бы конница сделала свое дело, так как все резервы турок были перетянуты на левый фланг. Но князь Чавчавадзе, вместо того чтобы кружно обойти позицию по более удобному пути, двинулся кратчайшим путем в горы и повел спешенный бой, в котором на пересеченной местности был приостановлен даже слабой пехотой. Темнота прекратила бой, войска наши отошли на левый берег Зевин-чая; турки не преследовали. Несмотря на тактический неуспех, все-таки пользу Зевинский бой принес, так как облегчил отступление Тергукасова благодаря тому, что отвлек большую часть сил Мухтара.

Зевинская неудача произвела полный поворот в ходе кампании. И Гейману, и Тергукасову пришлось отступать. Но если первый отступал беспрепятственно, несмотря на то что за ним по пятам следовал сам Мушир с 35 батальонами, то Эриванскому отряду пришлось пережить ряд кризисов. Обремененный ранеными, ощущая недостаток в патронах и снарядах и вынужденный еще оберегать многие сотни армянских семейств, спасавшихся от грозной мести турок, Тергукасов должен был отступать под натиском превосходящих сил посланного против него Измаила-паши, имея сверх того в тылу скопища Фаика.

Только моральный подъем духа после удачных боев 4 и 9 июня и энергия предводителя позволили Эриванскому отряду со славой выйти из тягостного положения и совершить за 10 дней 180-верстное отступление, приравниваемое некоторыми историками к знаменитому отступлению 10 тысяч греков. 25 июня Тергукасов достиг Игдыря, откуда два дня спустя отправился на выручку геройского гарнизона Баязета.

Оборона Баязета

Крепость Баязет состояла из старинных, полуразвалившихся каменных построек и расположена была на высокой круче, у подножия которой протекала горная речка. В распоряжении коменданта, майора Штоквича, было всего-навсего пять штаб-, 30 обер-офицеров и 1587 нижних чинов. Огромные скопища курдов и турок подступили к крепости, причем в числе их начальников находился и сын знаменитого Шамиля, генерал свиты турецкого султана. Не имея ни боевых припасов, ни продовольствия, ни питьевой воды, которую можно было доставать, только рискуя жизнью, под выстрелами неприятеля, мужественный баязетский гарнизон геройски отбивал ежедневные ожесточенные атаки турок. Брать воду из речки скоро сделалось совершенно невозможно: каждая попытка стоила жизни смельчакам, спускавшимся к воде. Дело дошло до того, что пили собственную мочу. Несмотря на все эти ужасные лишения, комендант и офицеры, подавая пример выносливости и мужества, поддерживали геройский дух в людях. Когда явился на выручку Тергукасов, освобожденный гарнизон Баязета напоминал своим видом призраков.


Отбитие турецкого штурма у Баязета 8 июня 1877 г. С картины Л. Лагорио


В течение 23-дневной осады гарнизон потерял двух штаб-офицеров и 159 нижних чинов. Комендант, майор Штоквич, за славную оборону Баязета был награжден Георгием 4-й степени и пожизненной пенсией в 1000 рублей.

27 июня Тергукасов с 28 ротами, 19 эскадронами и сотнями и 24 орудиями двинулся на освобождение геройского баязетского гарнизона. Прикрывшись к стороне Диадина конницей, он атаковал Фаика-пашу и, нанеся ему поражение, увел освобожденных баязетцев к Игдырю. Измаил-паша, присоединив к себе Фаика, занял Баязет, выдвинул передовые части в русские пределы и готовился вторгнуться в Эриванскую губернию.

На всем театре войны к началу июля положение радикально изменилось. Кроме Ардагана, почти вся захваченная территория противника была утрачена, и наши войска вынуждены были не только перейти к обороне, но и снять осаду Карса. Положение турок настолько улучшилось, что они имели на своей стороне превосходство сил, могли их сосредоточить и перейти к наступательным действиям. Очевидно, такое положение дел крайне поколебало наш престиж в глазах кавказского населения; а между тем опасность восстания в тылу (оно действительно возникло в Чечне и Дагестане) не позволяло ослаблять оставленные на Кавказе войска, и подкрепление приходилось притягивать изнутри России, откуда нельзя было получить их скоро.


Расположение русских и турецких войск вблизи Кюрюк-Дара


Теперь Мухтару-паше можно было приступить к исполнению своих первоначальных планов о вторжении в пределы Закавказья. Кратчайшим было направление от Карса прямо на Ахалкалаки — Тифлис; оно к тому же проходило по краю богатому и густонаселенному. Другое направление, более кружное, шло на Тефлис через Александрополь; оно было более безопасным, так как сообщения с Карсом и Эрзурумом оставались прикрытыми и можно было действовать совместно с Измаилом-пашой, наступавшим в Ереванскую губернию.

Опасаясь, что турками избрано будет первое направление, мы даже перевели часть сил наших на левый берег реки Карс-чай, чтобы помешать им в этом движении; но оказалось, что Мухтар простоял до 2 июля, тронулся по второму направлению весьма медленно, причем на Аладжинских высотах (восточнее Карса) остановился. Его армия, насчитывавшая теперь уже 53 батальона, 42 эскадрона и 56 орудий, тотчас же приступила к возведению укреплений.

Наши войска отошли к Кюрюк-Дара, выдвинув авангард к Башкадыкляру. Первоначально Мухтар-паша, по-видимому, имел в виду лишь выждать на этой укрепленной позиции приближение Измаила-паши и только после того наступать соединенными силами. Такое выжидание привело к обоюдному бездействию, заполненному лишь мелкими поисками, особенно выгодному для нас, так как это приближало нас к сроку ожидаемого прибытия подкреплений. С другой стороны, нам на руку играло и бездействие Измаила-паши, на которого между тем, по плану Мухтара, ложился почин наступления.

Эриванскому отряду при вступлении в русские пределы пришлось выполнять весьма тяжелую задачу охранения границы на протяжении 70 верст от соединенных сил Измаила и Фаика (25 тысяч), превосходивших его более чем вдвое. Тергукасов очень искусно воспользовался горной местностью, заняв перевалы; попытка Измаила в последней декаде июля воспользоваться разброской наших сил и, отвлекая наше внимание к одному из перевалов (Чингильскому), прорваться в другом направлении, потерпела неудачу. Турки приступили к устройству укрепленного лагеря у Аликочака; тем не менее у нас признано было необходимым усилить генерала Тергукасова из главных сил, куда уже начали прибывать подкрепления. Прежде всего они были выделены из Кобулетского отряда, а к 1 августа начали прибывать эшелоны 40-й пехотной дивизии; к середине сентября ожидалось прибытие из Москвы еще и 1-й гренадерской дивизии, с приходом которой на нашей стороне оказывался даже перевес в силах.


Турецкие позиции в районе горы Аладжи


Первоначально решено было выступить против Измаила-паши и с этой целью усилить Эриванский отряд; а чтобы не дать в свою очередь Мухтару-паше оказать Измаилу помощь, 6 августа произведена нами была усиленная рекогносцировка Аладжинской позиции. Рекогносцировка эта в то же время имела целью ближе изучить особенности турецкой укрепленной позиции и подступы к ней. Аладжа, будучи отрогом Карадага, граничит с южной частью Карской равнины, имеет высоту более 6000 футов над уровнем моря, а над окружающей местностью — около 1500 футов. Восточные ее скаты круче северных, которые более пологи и спускаются террасами. Возвышенности Аладжи и окружающая их местность открыты и не препятствуют обзору на огромные расстояния. Сама позиция турок распадалась на две части: 1) правый фланг — собственно Аладжа и высота Чифт-Тепеси и 2) левый фланг — Визинкевские высоты и гора Авлиар; обе эти части разделялись труднопроходимым оврагом Суботанского ручья. Впереди левого фланга передовую позицию образовали куполообразные высоты Большие и Малые Ягны, из которых вторая уже близка была к крепости Карсу. Впереди правого фланга ту же роль играла высокая Кизил-Тапа, а скалистая высота Инах-Тепеси являлась на этом фланге опорным пунктом.

Протяженность главной позиции по фронту — 18 верст, а передовых — 28 верст, что для 40–50-тысячной армии Мухтара было непосильным, и позиция являлась растянутой; надо прибавить к этому трудность из-за оврагов поддержания связи между отдельными ее частями. Фланги позиции обеспечивались: левый — крепостью Карсом, а правый лишь отчасти прикрывался рекой Арпачей, через которую имелись переправы. По отношению к нашему операционному направлению Александрополь — Карс — Арзурум позиция являлась фланговой и к базе турок — крепости Карсу — примыкала флангом, хотя пути на Эрзурум, минуя Карс, ею все-таки прикрывались.


Расположение русских войск в районе Аладжи


Для усиленной разведки Аладжинской позиции 6 августа, а также с демонстративной целью сформированы были три колонны: левая генерала Девеля, средняя генерала Геймана и правая — полковника Комарова. Первая направлена была на правый фланг турок — к горе Инах-Тепеси; вторая — против Суботана и третья — к горе Большие Ягны. В состав колонн вошли 40-я пехотная и Кавказская гренадерская дивизии с добавлением некоторых частей и подкреплений, присланных из Ардаганского отряда. Разведка охватывала весь фронт турецкой позиции, причем войскам предписано было в серьезный бой не вдаваться, а действовать преимущественно артиллерийским огнем. Разведка Инах-Тепеси выяснила, что овладение этой вершиной не принесет никакой пользы, так как она находится под выстрелами с главного хребта Аладжи. В свою очередь, полковник Комаров захватил Большие Ягны, а Гейман — позиции у Суботана и Хаджи-Вали. Другими словами, обе эти колонны вышли из пределов поставленной задачи. Поэтому им пришлось с большими трудностями, под напором превосходящих сил, отступить, что, однако, они выполнили с большим искусством.

11 августа из главных сил выделена была колонна генерала Девеля (около бригады), которая и двинулась на усиление Эреванского отряда. Узнав об этом, Мухтар-паша в ночь на 13 августа захватил слабо охраняемую нами вершину Кизил-Тапа. Во втором часу ночи дивизия Мехмед-бея скрытно двинулась к этой горе, на которой у нас стояли только передовые посты; другая дивизия предназначалась для ее поддержки и стала в промежуток между Кизил-Тапой и Уч-Тапой; конница же Хуссейна-паши, при поддержке пехотного отряда, выдвинутого из Визинкева, должна была, для отвлечения нашего внимания, угрожать нашему лагерю вблизь Кюрюк-Дара. Нападение турок на Кизил-Тапу было удачным: наши передовые части были смяты, а Кизил-Тапа захвачена неприятелем. Наши упорные контратаки, несмотря даже на возвращение колонны Девеля, не достигли цели. Что же касается турецких демонстративных атак на Кюрюк-Дара, то все они были отбиты. Потеря Кизил-Тапы заставила нас отойти несколько назад и занять более сосредоточенное расположение; турки грозили ему обходом обоих флангов, но сами еще более растянулись. Туркам не следовало медлить и надлежало развивать успешно начатое наступление, а они бездействовали; только Измаил-паша произвел ряд атак на наши войска у Игдыря, но не всеми своими силами, почему они и были отбиты.

Наступление русских: Аладжинское сражение; Авлиар; Деве-Бойну

Тем временем к 20 сентября все подкрепления наши сосредоточились и в главных силах Лорис-Меликова уже насчитывалось 60 батальонов, 96 эскадронов и сотен при 240 орудиях. С такими силами решено было перейти к решительному наступлению. На командированного из Петербурга генерала Обручева (впоследствии начальник Главного штаба) возложено было составление плана атаки Аладжинской позиции. Генерал Обручев к этому времени уже составил себе репутацию выдающегося офицера Генерального штаба. Отличающийся замечательными дарованиями, особенно в области стратегического искусства, он, при содействии лиц, близко изучивших топографические особенности местности, принялся за составление плана общей атаки Аладжинской позиции. Так как левый ее фланг имел особо важное стратегическое значение, ибо оттуда шли сообщения Мухтара с Карсом и Эрзурумом через Визинкев и Базарджик, то этот фланг и намечен был точкой главного удара.

Войска разделены были на правое крыло генерал-адъютанта Лорис-Меликова (32 батальона, 40 эскадронов и сотен и 112 орудий), левое крыло, под командованием генерал-лейтенанта Лазарева (11,25 батальона, 15 эскадронов и сотен и 28 орудий), и Камбинский отряд генерал-майора Шелковникова (5,5 батальона, три сотни, 12 орудий).

Правое крыло в свою очередь делилось на четыре колонны, из которых две (Комарова и графа Граббе) направлялись с двух сторон на Малые Ягны, под общим начальством генерал-лейтенанта Роопа; 3-я — на Большие Ягны и 4-я (фон Шака) — на Хаджи-Вали; обе эти колонны были подчинены генерал-лейтенанту Гейману. Частный резерв правого крыла (генерал-лейтенант Соловьев) двигался за правофланговыми колоннами. На войска левого крыла возлагалась задача удерживать турок, действуя на них преимущественно огнем. Общий резерв стал близ горы Караял. Камбинский отряд Шелковникова должен был пробраться в тыл туркам, для чего заранее был собран у Камбинского поста на Арпачае, где устроена переправа.

Колонны правого крыла выступили 19-го с вечера, чтобы атаковать на рассвете, но сбились с направления и разобщились, из-за чего атака Малых Ягн пошла не так, как предполагалось, а вылазка из Карса вынудила и вовсе отказаться от этого намерения. Штурм Больших Ягн, наоборот, вполне удался; но дальнейшее наступление к Авлиару несвижских гренадер не имело успеха вследствие отпора превосходящих сил противника. К тому же положение колонны фон Шака оказалось неблагоприятным для наступления: колонна эта столкнулась у Хаджи-Вали со значительно превосходящими силами и потеряв много убитыми и ранеными, под угрозой обхода справа отошла к Большим Ягнам, где уже частный резерв Соловьева остановил турок. Противник отступил, преследуемый конницей, но использовать успех генералу Гейману не пришлось за дальностью общего резерва и вследствие наступления темноты. Правому крылу пришлось не только действовать огнем, но и отбивать направленные против него неприятельские атаки; Камбинский отряд генерал-майора Шелковникова выступил с Камбинского поста (на реке Арпачае) в 8 часов вечера 19 сентября и, преодолев огромные трудности при подъеме на кручи Аладжи, к утру 20 сентября оказался в тылу правого фланга турок; но слабость его сил и наличие всего четырех горных пушек привели к тому, что турки не только сосредоточили против него превосходящие силы, но и окружили войска Шелковникова. Положение последнего сделалось положительно безвыходным; но смелость и искусство этого выдающегося молодого генерала[108] да неимоверная доблесть войск вывели отряд из критического положения. Потеряв 582 бойца убитыми и ранеными, Шелковников с невероятными усилиями пробился к Арпачаю.

21 сентября турки атаковали наше левое крыло со стороны Суботана и были отброшены в полном беспорядке; 22-го они наступали на войска Геймана (очистившие Большие Ягны вследствие недостатка воды), но были остановлены огнем.

Бои 20–22 сентября хотя и не достигли цели, но послужили в значительной мере прологом последующей блестящей победы нашей 3 октября. Они ослабили силы турок, поколебали их дух, привели к еще большей растяжке их позиции — ибо меньшим количеством войск приходилось занимать тот же фронт; нам же они позволили вызнать неприятельское расположение и ввести весьма целесообразные поправки в сам план атаки.

Показателем деморализации турок послужило, с одной стороны, значительное дезертирство, а с другой — отвод турецких войск с захваченных ими передовых пунктов (у Суботана, Кизил-Тапы и Больших Ягн) на главные позиции, занимавшиеся ими до 13 августа. Это как бы подтверждало слухи о намерении Мухтар-паши, ввиду приближения зимы и бездействия Измаила, отступить к Карсу, что откладывалось лишь до тех пор, пока все запасы не будут перевезены в крепость. Опасение возможности такого исхода вызвало с нашей стороны решение безотлагательно вновь атаковать неприятеля, не допустив его безнаказанно укрыться в крепость.

По новому плану атаки, разработанному генералом Обручевым, главный удар решено было обрушить на центр турецкого расположения, направив его при том не только с фронта, но и с тыла. Такое решение, приводящее при удаче к такому же перехвату путей отступления на Эрзурум, как и при атаке левого фланга, более отвечало растянутому теперь расположению турок; сверх того, мы не подвергались более фланговому удару со стороны крепости Карс. В обход Аладжи направлена была сильная колонна генерал-лейтенанта Лазарева (23,5 батальона, 29,25 эскадрона и сотен, 76 орудий — около трети всех сил), которая должна была, перейдя Арпачай, обойти турок, но не в тыл правого фланга их позиции, как сделал Шелковников, напоровшийся на труднодоступные кручи, а гораздо глубже, направляясь на Визинкев и Базарджик. Так как одновременно с этим наше левое крыло должно было сдерживать турок на фронте, а правое наносить удар на центр (Авлиар), то выходило, что одновременно с прорывом турецкой позиции правый ее фланг (наиболее сильный по природным свойствам) в случае успеха сжимался в железные тиски и обрекался на самую печальную участь, будучи совершенно лишен путей отступления.

Войска, оставшиеся на фронте, были разделены на две группы: правое крыло осталось под общим начальством генерала Геймана; левое было вверено генералу Роопу. Общий резерв придвинут ближе к центру. Генерал Лазарев должен был совершить 80-верстное обходное движение по крайне труднодоступной местности, причем река Арпачай, с крутыми, обрывистыми берегами, отделяла его от своих. Для связи обходной колонны с остальными силами была проложена телеграфная линия.

2 октября конница, шедшая в голове обходной колонны, наткнулась на шесть турецких батальонов; дважды пробившись сквозь их ряды, она подтвердила сведения о противнике, полученные от лазутчиков, заплатив за это, однако, дорогой ценой. Турки, распознав обходное движение, поспешили преградить обходной колонне дорогу. Они были остановлены нашей спешенной конницей, которая, подкрепленная стрелками, оттеснила неприятеля к Визинкевским высотам, где наша авангардная пехота и утвердилась к вечеру на передовой позиции противника. Тем временем главные силы генерала Лазарева подтянулись к Базарджику. Таким образом, обходная колонна прочно утвердилась в тылу противника к ночи на 3 октября, о чем было доложено главнокомандующему Кавказской армии, великому князю Михаилу Николаевичу, по телеграфу.

Утром 3 октября генерал Гейман повел атаку на Авлиар. 44 тяжелые 9-фунтовые пушки с рассвета начали громить его куполообразную вершину, которая вскоре от падающих на нее снарядов стала дымиться, подобно вулкану. Попытки турок приостановить атаку нашей пехоты ударами в ее фланги окончились неудачно. В 12 часов 30 минут дня Авлиар пал, а вслед за ним и Визинкевские высоты, атакованные Лазаревым. Турецкая позиция, как и было задумано, оказалась разрезанной; войска ее левого фланга в полном беспорядке бежали в Карс (в том числе и сам Мушир вместе с находившимся при нем в качестве советника английским генералом); наша конница их преследовала и забрала множество пленных и трофеев; остальные продолжали держаться на гребне Аладжи, которая постепенно сжималась железным кольцом наших доблестных героев: с севера и востока — левым крылом генерала Роопа, с северо-запада — Гейманом, а с запада и юго-запада — Лазаревым. В третьем часу часть войск противника, видя безвыходность своего положения и не имея мужества пробиться, сдалась; другая еще держалась до вечера на высоте Чифт-Тепеси, но, окруженная там со всех сторон, также вынуждена была сложить оружие.

Авлиарская победа стоила нам 56 офицеров и около 1385 нижних чинов убитыми и ранеными. Турки потеряли: пленными — семь пашей, 250 офицеров и около 7000 нижних чинов при 35 орудиях, а убитыми и ранеными — до 15 тысяч человек. Это был полный разгром их армии.

Авлиарский бой в тактическом отношении является крайне поучительным примером атаки укрепленной позиции. Бой этот, безусловно, является одной из наиболее блестящих страниц нашей истории, одним из наиболее рельефных образцов проявления русского военного искусства.

В крепости Карс господствовала полная паника, как выяснилось впоследствии. Если бы у нас рискнули преследовать турок немедленно всеми силами, то весьма вероятно, что и твердыня неприятеля могла достаться нам с налета почти без всяких жертв. Но и без того результаты победы были грандиозны. Сразу покончено было с пресловутым аладжинским сидением; полевые войска противника более чем наполовину уничтожены; у нас развязаны руки для операций против Карса или Эрзурума; Измаил-паша, естественно, вынужден был отступить за наши пределы; наконец, у местного населения Кавказа престиж русской власти и русского оружия сразу окреп и возрос; восстание в тылу успокоилось, и нам открыт был широкий путь к целому ряду блистательных побед.

Мухтару-паше оставалось теперь одно: прикрывать доступ к Эрзуруму — главной своей базе и средоточию турецких сил и средств в Армении. Наиболее важной частью этих сил, почти нетронутой, являлись теперь войска Измаила-паши, которому и приказано было безотлагательно спешить на соединение с остатками разбитых на Аладже войск, отступавших от Карса.

Для нас было чрезвычайно важно не допустить соединения этих двух неприятельских групп, к чему имелась полная возможность при условии безотвязности в преследовании. К сожалению, это было упущено; для преследования Мухтара войска высланы были только 4 октября вечером, и притом, сбившись с направления, они дошли только до Карс-чая. Распоряжения для дальнейших действий были даны только вечером 5 октября, причем войска наши были разделены на два отряда. На генерала Лазарева (34 батальона, 34 эскадрона и сотни, 126 орудий) возложены были действия против крепости Карс; генералу Гейману (28 батальонов, 25,5 эскадрона и сотен и 98 орудий) поручено было наступать за Саганлугом, действуя совместно с Тергукасовым против Измаила-паши и вообще остатков турецких войск. Что же касается Тергукасова, то ему приказано неотступно преследовать Измаила.

Саганлугский отряд Геймана должен был выступить 6-го, но промедлил до 10-го, вследствие неустройства продовольственной части. 12 октября Гейман уже достиг Зевинской позиции, занятой слабым отрядом. Тем не менее Гейман задержался перед этой позицией, вместо того чтобы поспешить занять Хорасань и Керпикей, то есть те пункты, где только и могло произойти на пути к Эрзуруму соединение обоих неприятельских отрядов. Лишь 14-го он передвинулся в Чермук.

Тем временем Измаил-паша, еще с 5 октября начавший отходить от своих позиций на Агри-Даг, искусно скрыл от Тергукасова свой отход и направление своего отступления, удачно прошел опасные ущелья и, выиграв у противника целые сутки, кинулся наутек усиленными 35-верстными переходами, бросая тяжести, обозы и уничтожая запасы. К 12 октября расстояние между ним и главными силами Эриванского отряда возросло до 60 верст, и только наши передовые конные части следовали за ним. Дойдя 14-го к вечеру до Юз-Верана и узнав здесь о близости войск Геймана, Измаил продолжил марш ночью, перешел Аракс и в Керпикейе соединился с остатками войск Мухтара. Таким образом, последнему удалось достигнуть очень важного результата: собрать все силы, что у него оставались, и прикрыть Эрзурум.


Движение русских войск в направлении к Эрзуруму


Медлительность Геймана, который к тому же не воспользовался должным образом своей конницей, чтобы точно быть осведомленным о движениях и действиях неприятеля, лишила нас весьма существенных выгод. Неприятельские силы, которые, под влиянием только что пережитого разгрома, были деморализованы и разобщены, так что легко могли быть разбиты по частям, теперь соединились. Уже одно это придавало остаткам турецких войск бодрость и надежду на лучшее будущее. Эти 36 батальонов, 27 эскадронов и 40 орудий были уже теперь такой силой, с которой Гейману пришлось серьезно считаться.

Заняв 15-го Хорасан, Гейман начал настойчиво преследовать турок, которые спешно продолжали отступать. В ночь на 17-е арьергард неприятеля был настигнут в Гасан-Кала, и наша конница нанесла ему здесь жестокое поражение. Турки укрылись на позиции Деве-Бойну, а Гейман, соединившись у Гасан-Кала 21 октября с Тергукасовым, решил атаковать турок.

Поражение последних должно было, скорее всего, открыть нам ворота Эрзурума и тем нанести неприятелю последний решительный удар в пределах Армении. Вместе с тем мы получали возможность на предстоящую зиму избежать трудной стоянки в горной малонаселенной и скудной местности, приобретали удобные зимние квартиры и богатые запасы Эрзурумской равнины, что было очень важно ввиду трудности доставки припасов через Саганлугский хребет. Хребет Деве-Бойну пересекал прямой путь к Эрзуруму и со своими разветвлениями представлял местность весьма пересеченную; края его упирались в труднодоступные высоты Чобандаг и Полантекен. Протяженность по фронту — до 6 верст. Турки занимали Деве-Бойну 40 батальонами, 12 эскадронами, 39 орудиями и укрепились так, чтобы держать всю местность под перекрестной обороной. Рассчитывая на то, что противник деморализован предшествовавшими неудачами, Гейман решил, соединясь с Эриванским отрядом, атаковать эту сильную позицию тотчас же.

Главным пунктом атаки намечена была высота Узун-Ахмет, находившаяся на левом фланге неприятельского расположения; она была как раз между единственными двумя дорогами, шедшими через перевал, превалируя над ними так, что овладевший этой высотой господствовал над путями к Эрзуруму. Для отвлечения внимания противника от главного пункта атаки намечена была демонстрация против правого фланга. К 7 часам утра войска уже были готовы приступить к атаке. Для главного удара назначались две колонны: князя Амераджибова и Броневского (всего 15 батальонов и 38 орудий); для демонстрации на правом фланге восемь батальонов, шесть орудий и три сотни — генерал-майора фон Шака и еще восемь батальонов и 36 орудий генерал-майора Авинова для действия огнем против центра и правого фланга неприятеля. Конница охраняла фланги. Всего назначено для атаки 31 батальон, 29 эскадронов и 90 орудий. Около 10 часов утра обе стороны открыли артиллерийский огонь. Энергичные действия генерала фон Шака ввели в заблуждение турок, и Мухтар-паша начал перетягивать силы на свой правый фланг.

Тем временем высоту Узун-Ахмет энергично обстреливала наша артиллерия; для обеспечения защиты правого фланга и тыла будущей атаки два батальона Крымского полка выбили турок с холма у деревни Нижний Туй и отбросили к Чобандагу. Подготовленная таким образом главная атака начата была в половине пятого дня четырьмя батальонами с фронта, четырьмя по ущелью с северной стороны и двумя (из колонны Броневского) с юга. К 6 часам мы утвердились на Узун-Ахмет, захватив неприятельскую артиллерию. Это привело к быстрому отступлению турок по всей линии, очень скоро обратившемуся в бегство. Конница левого фланга (князя Амилахварова) преследовала бегущих до наступления темноты, захватив 10 пушек.

Разгром неприятеля был полный: взято 400 пленных, 43 орудия, масса боевых запасов, весь лагерь. Урон турок — 3000 убитых и раненых. К сожалению, упоенный победой Гейман не воспользовался ею немедленно — Эрзурум мог быть захвачен легко: в городе царила паника; армянское духовенство уже готовилось встречать победителей с крестом и молитвой.


План боя на высоте Узун-Ахмет


Если промедление Геймана в ночь с 23 на 24 октября еще может быть отчасти оправдано опасением расстроить войска при преследовании в темноте на незнакомой местности, то бездействие его 24-го не имеет оправдания. В этот день положение Эрзурума было таково, что возможен был захват крепости прямо с налета. Сделанное же Гейманом после 24-го предложение о сдаче было отвергнуто. Первое впечатление от погрома сгладилось; разбежавшихся солдат собрали, форты крепости Эрзурум заняли гарнизоны, и турки приготовились к упорному сопротивлению. Получив отказ на вторичное предложение сдать крепость, Гейман решил овладеть ею ночным штурмом. Однако предприятие это постигла неудача: колонны, двинутые в темную, безлунную ночь издалека, заблудились, так как не изучили предварительно местности и подступов к крепостным сооружениям; ни одна из них своевременно не прибыла куда ей было назначено, и только один из намеченных для атаки фортов удалось захватить и продержаться в нем до утра. Таким образом, захват Эрзурума открытой силой, легко осуществимый немедленно вслед за победой при Деве-Бойну, теперь, из-за допущенного промедления, требовал уже серьезной подготовки. С налета достигнуть этой цели оказалось невозможным, и овладеть Эрзурумом нам в эту кампанию так и не удалось.

Тем временем под Карсом отряд генерала Лазарева приступил к осадным работам. В крепости оставалось гарнизона 20–25 тысяч; несмотря на сильное нравственное впечатление, произведенное на гарнизон Авлиарским погромом, а затем установленной с 10 октября тесной блокадой крепости, комендант Гуссейн-паша резко отверг предложения о сдаче — и не без основания. Гарнизон Карса имел полное право рассчитывать отсидеться до зимы, во время которой едва ли действия против крепости могли продолжаться. Запасов было вдоволь; укрепления, только что подновленные и усиленные под руководством иностранцев, были мощными и хорошо вооруженными. Вести же осаду нам мешал, с одной стороны, скалистый грунт, а с другой — отсутствие необходимых для этого средств, доставка которых потребовала бы очень много времени. Единственно возможным, хотя и крайне смелым, рискованным решением, было овладеть Карсом открытой силой, предварительно подготовив успех бомбардирования и вообще всеми доступными мерами.

Взятие Карса

В 1877 г. укрепления Карса состояли из цитадели и каменной стены, окружавшей старый город; эти сооружения были старой постройки и имели второстепенное значение. Кроме них вокруг города на высотах, командующих окружающей местностью, имелись сильные форты. Укрепления эти превосходно защищали от подступов к городу и имели сильную взаимную артиллерийскую оборону. Сообразно условиям местности, форты эти распадались на три группы: Северо-восточную или Карадагскую (форты Араб и Карадаг); Юго-восточную, или Равнинную (форты Хафис, Канлы и Сувари); и Западную (две линии укреплений и фортов на левом берегу Карс-чая). Наибольшее значение имела первая группа: она возвышалась над всем городом, цитаделью и отчасти укреплениями левого берега, а потому составляла ключ крепости: форты эти были самыми сильными и на самых труднодоступных высотах. Вооружение Карса состояло из 300 орудий, преимущественно крупных калибров; для нанесения главного удара избрана была юго-восточная сторона крепости. Только с этой стороны обстреливался весь город, который легче было захватить при овладении равнинными укреплениями, а в городе сосредоточены были все запасы и средства для нагорных укреплений, а кроме того, только там можно было добыть питьевую воду. Другими словами, заняв город, можно было лишить нагорные укрепления источников существования и заставить их сдаться. Помимо этого против равнинных укреплений можно было воздвигнуть батареи не далее 600 сажен от города, с которых можно было обстреливать город и цитадель; с прочих же сторон город защищался горами и возведенными на них фортами, до которых от него было не менее 3 верст.


План окружающей Карс местности


В ночь с 23 на 24 октября приступили к возведению осадных батарей, из которых первые три были построены против форта Канлы. Турки утром атаковали их и были отбиты. В тот же день генералу Алхазову было поручено оттеснить турецкие передовые посты против форта Хафиса, чтобы дать возможность ближе заложить здесь осадную батарею. Алхазов решил прежде всего овладеть неприятельской полевой батареей, выстроенной впереди форта и мешавшей осадным работам. Полковник Есипов с тремя батальонами выполнил это; полковник Фадеев (два батальона Кутаисского полка) ошибочно уклонился вправо и вместо батареи очутился вблизи самого форта Хафис. Приняв в темноте это укрепление за батарею, Фадеев лихо налетел на вал, сбил турок с бруствера, огнем выгнал их из каменной казармы и захватил форт. Попытки турок в течение ночи выбить кутаисцев были неудачны; к рассвету они открыли с Карадага огонь по внутренним укреплениям. Только на рассвете кутаисцы поняли, какое смелое дело они сделали; видя, что на подкрепление рассчитывать не приходится, а самим едва ли можно удержать форт, Фадеев решил отступить, приведя в негодность как можно больше орудий. Кутаисцы забрали с собой и пленных — 10 офицеров и 68 нижних чинов. Потери их: двое убитых, 52 раненых, в том числе два офицера.

Ночной случайный захват кутаисцами форта Хафис имел весьма важное значение: он показал возможность нападения врасплох на турок, подтвердил слабую действенность огня и доказал, что штурм — дело не безнадежное. На турок этот успех произвел потрясающее впечатление; а с 30 октября, когда открыли свои действия все наши осадные батареи, их упорство было в значительной мере поколеблено бомбардированием, производившим в городе большие опустошения. Тем не менее, когда после получения известия о победе при Деве-Бойну, коменданту повторено было предложение сдать крепость — он оставил письмо без ответа. Тогда решено было у нас окончательно прибегнуть к штурму.

Одной из наиболее действенных мер, подготовивших успех штурма, были постоянные ночные экспедиции охотничьих команд. В этих смелых разведочных действиях охотники наши искусились еще за время стоянки под Аладжей; их самоотверженной и лихой работе мы обязаны тому, что подступы ко всем частям запутанной турецкой позиции были нами изучены в конце концов в совершенстве, что сослужило нам огромную службу в дни решительных ее атак.

Точно так же и под Карсом охотники каждую ночь, на всех фронтах, производили смелые ночные поиски, которые помимо изучения местности до мельчайших подробностей принесли еще ту огромную пользу, что приучили гарнизон к постоянным ночным тревогам, так что турки перестали на них обращать внимание и в ночь штурма приняли первые наши выстрелы за обычную тревогу. Первоначально штурм был назначен на 2 ноября, но вследствие дождя и сильного тумана решено было отложить его, с одной стороны — до ночных заморозков, а с другой — до наступления лунных ночей.

По имевшимся сведениям, гарнизон Карса был распределен следующим образом. В укреплениях левого берега — около 5500 турок и 115 орудий; в Карадагской группе — 2000 человек с 39 орудиями; в равнинных укреплениях — 2000 бойцов и 52 орудия. В резерве позади равнинных укреплений — 4500 турок и шесть полевых орудий; в резерве — за нагорными укреплениями — 2000. Одной из задач при составлении плана предстоящего штурма было заставить турок стянуть все эти резервы к тому фронту крепости, который не являлся намеченным для главного удара.

Согласно диспозиции для штурма, наши силы были распределены следующим образом. Под общим начальством генерала Лазарева направились на юго-восточный фронт следующие силы: 1) колонна генерала Алхазова (5,25 батальона и восемь орудий), которая должна была взять Хафис; 2) колонны генерал-майора графа Граббе и полковника Вождакина должны были с двух сторон взять Канлы; 3) колонна полковника князя Меликова (три батальона) должна была, овладев сперва Сувари, атаковать форт Чим с тыла, в помощь; 4) колонна генерал-майора Комарова (шесть батальонов, 16 орудий), которой поставлено задачей, демонстрируя частью сил против форта Тохмас, совместно с Меликовым взять форт Чим. После овладения укреплениями все эти войска должны были взять город.

Против остальных укреплений назначены демонстрации: с северо-запада — колонна подполковника Черемисинова; с северо-востока — колонна генерал-майора Рыдзевского. Общее начальство над войсками, действующими на левом берегу р. Карс-чай, вверено генерал-лейтенанту Роопу. Кроме того, оставлен общий резерв генерал-майора Дена и особое прикрытие (один батальон) при Главной квартире. Конница генерал-майора Шереметева (19 эскадронов и восемь орудий) наблюдала за дорогами на Эрзурум и Ардаган, обеспечивая связь между собой Рыдзевского и Черемисинова; конница генерал-майора князя Щербатова (19,5 эскадрона и сотен) прикрывала большую Эрзурумскую дорогу. Всего для штурма было назначено 32,7 тысячи человек, из них для атаки Чима, Сувари, Канлы и Хафиса — 14,5 тысячи, то есть почти половина.

К 17 часам 5 ноября войска сошлись на сборных пунктах и к 20 часам 30 минутам выступили, соблюдая полнейшую тишину и имея впереди каждой колонны редкие цепи охотников.

Граф Граббе направил на Канлы Вождакина слева, а сам ударил с фронта. Форт состоял из трех отдельных укреплений — двух передовых редутов и центрального люнета; передовые редуты, а также траншея, соединяющая Канлы с фортом Сувари, были взяты; но все атаки на центральное укрепление были безуспешны. Убитого Граббе сменил командир Перновского полка, полковник Белинский. После продолжительных усилий наконец перновцам удалось ворваться через вал в главное укрепление; но центральной каменной казармой, в которой засели уцелевшие защитники редута, овладеть было никак нельзя, а огнем оттуда очищалась вся внутренность укрепления.

Колонна Вождакина сбилась с пути и наткнулась на батарею, бывшую между Канлы и Хафисом. Батарею эту взяли и преследовали турок до самого города, после чего, выяснив ошибку, войска этой колонны повернули к Канлам. Но и при содействии Вождакина все попытки взять казарму этого форта ни к чему не приводили.

На помощь к Канлам были посланы: один батальон из колонны Алхазова (уже взявший форт Хафис) и прикрытие из осадных батарей, а также казаки Чавчавадзе. Инженер-полковник Бульмеринг, принявший начальствование, повел атаку с обоих флангов; конница заскакала в тыл; тем не менее гарнизон горжевой казармы упорствовал и сдался только к 5 часам, когда прочие форты крепости были взяты или заняты.

Таким образом, у главного укрепления, намеченного для атаки фаса, встречено было наиболее упорное сопротивление, и не здесь был достигнут решающий успех.

Князь Мелихов взял легко форт Сувари, с налета и без выстрелов, благодаря тому, что турки приняли его приближение за обычный поиск охотников. Но у форта Чима колонна была встречена страшным огнем; самого Меликова смертельно ранило, а его заместитель, видя, что атаки с фронта со стороны генерал-майора Комарова нет, отошел к Сувари.

У Комарова же происходило следующее: выделив ростовских гренадер (два батальона) для демонстраций против форта Тохмас, Комаров повел пятигорцев полковника Бучкиева для атаки форта Чима, но по пути их обстреливали продольно со стороны форта Тохмас, что вынудило весь боевой порядок повернуть в этом направлении. Под страшным огнем батальоны пятигорцев, потеряв своего командира, дошли до Тохмаса, заняли ров, но овладеть фортом не могли и вынуждены были отступить. Тогда Комаров повторил атаку в направлении на Чим, но здесь убийственный огонь с фланга нанес наступающему такие страшные потери, что колонне, вконец расстроенной, пришлось отойти совершенно. Таким образом, и здесь нас постигла неудача.

Что касается генерал-майора Алхазова, колонне которого назначено было атаковать Хафис с двух сторон, то обе части ее уклонились от намеченных путей. Два батальона майора Урбанского, направленные на южный фас форта, вышли на батарею, которую уже атаковал Вождакин, и отсюда пошли на Хафис, который и взяли сразу, с тыла. Будучи выбиты и вновь поддержаны батальоном из резерва, они опять атаковали и к 23 часам окончательно взяли Хафис. Что касается другой части колонны Алхазова (два батальона кутаисцев полковника Фадеева), то она должна была атаковать Хафис с запада, но попала под огонь батареи, бывшей между этим фортом и Карадагом. Фадеев решил взять прежде эту батарею, что и выполнил; выбитые турки в полном расстройстве бросились бежать к Карадагу, а увлеченные успехом кутаисцы горячо преследовали их по пятам. Таким образом, пользуясь темнотой, кутаисцы вскарабкались по отвесным почти скалам Карадага и ворвались без выстрелов в это самое сильное и важное сооружение Карса. Защитники Карадага были настолько ошеломлены неожиданным появлением русских, что бросились в панике к форту Араб. Таким образом, благодаря смелости и находчивости кутаисцев и их командира в 22 часа пал тактический ключ крепости. Все попытки выбить нас оттуда туркам не удались.

Колонна генерал-майора Рыдзевского так искусно вела демонстрацию огнем и притворным наступлением, что отвлекла внимание гарнизонов противолежащих фортов и этим обеспечила нам легчайшее достижение успеха на других пунктах. Рыдзевский вместе с тем подготовил успех и самому себе, так как ему вскоре пришлось перейти к решительным действиям. На рассвете от генерала Лазарева пришло приказание ввиду падения Карадага штурмовать Араб. Около 5 часов Рыдзевский с Абхазским полком и шестью ротами Гурильского начал взбираться на кручи и взял Араб, защитники которого были деморализованы быстрым падением Карадага. Таким образом, к 5 часам все форты левого берега были в наших руках. К 7 часам генерал Алхазов занял город и цитадель.

Что касается колонны Черемисинова, то она принесла огромную пользу успеху общего дела, так как не только энергичным огнем вела решительную демонстрацию против северо-западного фронта крепости, но еще и атаковала форт Лаз-Тепеси и заняла передовые траншеи. Результат таких действий был блестящим. Комендант Карса, находившийся в начале штурма за фортом Хафис, при главном резерве, как только на северо-западном фронте раздались первые выстрелы, прибыл в Лаз-Тепеси и убедился, что русские намерены овладеть фортом. Кстати сказать, что в 1855 г. штурм нами Карса производился именно с этой стороны. Гуссейн-паша начал притягивать сюда войска из ближайших укреплений и даже послал в город за последним резервом. В это время пришла роковая весть о падении Карадага и вторжении русских в город. Тогда комендант, видя, что дело проиграно, ускакал во главе сотни баши-бузуков на Ольту.

Турки, собравшиеся на Шорахских высотах, попытались было прорваться в направлении на Эрзурум, но мы преградили им путь последними резервами, бывшими в распоряжении генерал-лейтенанта Роопа и при Главной квартире. В Карсе взято 303 орудия, до 17 тысяч пленных (в том числе пять пашей и до 800 офицеров) и огромные склады запасов и имущества. Потери наши: один генерал, 17 офицеров и 47 нижних чинов убитыми и один генерал, 58 офицеров и 1726 нижних чинов ранеными. У турок было одних убитых до 3 тысяч.

Падение Карса имело огромное значение: помимо потрясающего нравственного влияния все войска теперь можно было направить под Эрзурум; операционная линия наша освобождалась, чем обеспечивалось снабжение войск под Эрзурумом; в самом же Карсе мы приобрели отличный, прекрасно снабженный опорный пункт. К сожалению, овладению Эрзурумом, последним оплотом турок, в котором укрылись остатки их сил, воспрепятствовала зима. Горы покрылись снегом, подвозы затруднились до крайности, штурм Эрзурума стал невозможен; войска наши должны были ограничиться блокадой, терпя во всем жестокую нужду. Развился сыпной тиф, и за время до 21 января — когда было заключено перемирие — войска потеряли от болезней больше, нежели за всю кампанию.

Действия Кобулетского отряда

Совершенно независимо от действий отдельного Кавказского корпуса шли операции на берегу Черного моря. Сильный турецкий флот господствовал на нем безусловно, ибо все наши морские средства ограничивались семью небольшими кораблями, приспособленными из торговых судов. Побережье у нас ничем защищено не было, а захват береговой полосы был опасен для нас ввиду возможности забросить оттуда факел восстания в среду кавказских магометан.

Что касается Кобулетского отряда генерал-лейтенанта Оклобжио, то задачей его, как известно, являлось обеспечение справа операций отдельного Кавказского корпуса путем самостоятельных действий против Батуми, где находился 25-тысячный корпус Дервиша-паши. Надо было помешать Дервишу-паше оказывать содействия Мухтару и, так сказать, приковать его к Батуми. С этой целью Ардаганский отряд Комарова рядом смелых движений на Ольту и Ардануч пресек все попытки восстановить связь между Карской и Батумской армиями турок, а тем временем Кобулетский отряд Оклобжио двигался из Озургет на Батуми. В состав Кобулетского отряда входило 15,5 батальона, 48 орудий и семь сотен. Наступление его чрезвычайно затруднялось крутыми лесистыми и бездорожными ущельями отрогов Аджаро-Ахалцихского хребта.

Отбросив турок с высот у Муха-Эстатэ, отряд генерал-лейтенанта Оклобжио 14 апреля занял их и окончательно там утвердился. 29 апреля произведено было частью сил наступление к реке Кинтриш для занятия передовых позиций на высотах Хуцубани. Несмотря на крайне неудобную для наступления местность и содействие турецкого флота, задачу эту выполнили и приступили к укреплению и налаживанию сообщений с Муха-Эстатэ, где оставались главные силы Кобулетского отряда. Для того чтобы прикрыть свое расположение со стороны нагорного Кобулети, жители которого были вооружены, при содействии турок, скорострельными винтовками, заняты были таким же порядком высоты Самеба.

После этого кобулетцы, отрезанные от турок, стали, по-видимому, склоняться на нашу сторону, являться в наш лагерь и сдавать оружие. Но с 20 мая настроение их вдруг изменилось, и для усмирения бандитских вылазок потребовалось выслать несколько подвижных колонн.

В таком положении отряд оставался до 11 июня, когда предпринята была усиленная разведка турецких позиций у Цихисдзири — где устроен был ими укрепленный лагерь, — дабы выяснить возможность дальнейшего наступления к Батуми.

После упорного 14-часового боя под палящим солнцем и на едва проходимой местности удалось с точностью установить, что турок — не менее 30 тысяч, которые к тому же занимают местность, крайне недоступную для атаки. Вследствие этого ввиду малочисленности отряда решено было 12 июня утром оставить захваченные передовые позиции, а, сосредоточив все силы на высотах Муха-Эстатэ, укрепиться здесь и выждать более благоприятной обстановки для перехода в наступление. Но турки произвели на нас энергичное нападение; нам с большими усилиями пришлось отбить целый ряд решительных и ожесточенных атак, руководимых самим Дервишем-пашей. Спустя несколько дней войска Кобулетского отряда снялись с позиций Самеба и 18 июня сосредоточились на Муха-Эстатэ, где и оставались до 15 ноября в оборонительном положении, пока вследствие падения Карса Дервиш-паша не отступил внезапно. Тотчас же наши войска заняли оставленные им позиции, а Ардаганский отряд генерал-майора Комарова был направлен через Ардануч к Батуми для облегчения наступления отряда генерал-лейтенанта Оклобжио.

С большими трудностями пройдя перевалы, заваленные вечными снегами, добрался Комаров до Ардануча, сбивая передовые части противника. Здесь он тотчас назначил администрацию занятого края и приступил к водворению порядка. Дальнейшее движение Ардаганского отряда к Батуми происходило все время с боем, и когда отряд овладел Долисханской позицией, открывавшей путь в долину реки Чорох, Кобулетский отряд также перешел в наступление. Атака высот Цихисдзири 18 января, однако, была неудачной, и на этом закончились наши действия против Батуми, так как была получена телеграмма о заключении перемирия.

Безуспешность наших операций против Батуми зависела, во-первых, от медлительности действий генерал-лейтенанта Оклобжио в период с 12 апреля по 1 мая, когда положение турок было незавидным, что позволило последним изготовиться, стянуть подкрепление и даже укрепить позиции. Во-вторых, отряд не был снабжен достаточным вьючным обозом и горной артиллерией, да и вообще гористая местность была настолько пересечена, что наступление значительными силами являлось затруднительным.

В общем, итогом наших военных действий в Азиатской Турции стали весьма существенные территориальные приобретения: мы получили крепость Карс с прилегающей местностью и важный для нас Батумский порт.

Операции в Турецкой Армении вписали в нашу военную историю блестящие страницы. Славные кавказские войска выказали все свои лучшие боевые качества и выдвинули целый ряд талантливых предводителей.

Беспримерный в военной истории ночной штурм первоклассной крепости, Авлиарский разгром армии на укрепленной позиции, блестящие действия Эриванского отряда, не считая других, более мелких деяний, сами по себе уже являются настолько крупными фактами, что ими в достаточной степени определяется громадная военно-историческая роль этой кампании, а равно и заслуги наших кавказских войск в деле создания прочного памятника русскому военному искусству этой эпохи.

Загрузка...