Витязь самодержавия / Политика и экономика / Наше вс


Витязь самодержавия

/ Политика и экономика / Наше вс

Как государь Николай Павлович разочаровался в вертикали власти

К какоМУ периодУ российской истории ближе всего наше время? Либералы, кивая на брежневское безвременье, заблуждаются. Если уж листать учебник истории, то лучше перечитать главу, посвященную царствованию государя императора Николая I. Среди злопыхателей он был известен как Палкин, поклонники царя зовут витязем самодержавия. Тут вам и вертикаль власти во всей своей красе, и возникновение корпорации силовиков, и заигрывание с системными либералами, и поиски государственной идеологии. И застой. Так назвал это время Петр Чаадаев. Кстати, система спецслужб, созданная при Николае Павловиче, дошла до нас почти в неизменном виде — разве что названия другие. Впрочем, ни вертикаль, ни воцарившаяся в стране стабильность не уберегли Россию от потрясений, а самодержца — от суда над самим собой.

Государево древо

История царствования Николая I полна белых пятен. До конца не проясненным остается даже вопрос о происхождении Николая Павловича. Его отец, Павел I, если верить официальной родословной, родился от брака Петра III и анхальт-цербстской принцессы, вошедшей в историю как Екатерина II. Однако до самого конца династии ходили слухи, что биологическим отцом Павла являлся один из первых фаворитов Екатерины дипломат Сергей Васильевич Салтыков. Отцом же самого Николая злые языки называли и вовсе придворного гофкурьера Бабкина.

Романовы, кстати, относились к своей родословной без особого пиетета. Когда внук Николая I, Александр III, услышал из уст Константина Победоносцева версию о происхождении своего прадеда Павла Петровича, то перекрестился и произнес: «Слава богу, мы русские!» Хотя, когда императору представили альтернативную точку зрения, он и ей был рад: «Слава богу, мы законные!»

Впрочем, Николай I к проблеме своего происхождения подходил серьезно. В 1906 году в Санкт-Петербурге были опубликованы «Воспоминания о младенческих годах императора Николая Павловича, записанные им собственноручно». Начинались они довольно странно: «Всем известно, кто был мой отец и кто моя мать». Если всем известно, так что на этом делать акцент? Но самого царя проблема эта, судя по всему, не на шутку мучила. С одной стороны, смешки за спиной по поводу «гофкурьерского» происхождения, с другой — фактическая изолированность от семьи. На круг — гнетущее одиночество.

Николай воспитывался отдельно от старших братьев Александра и Константина, родившихся на 19 и 17 лет раньше. К тому же готовили его не к престолу, а к службе в армии: сразу же после рождения малыш Коленька был записан в чине полковника в элитный Конный полк. В четыре года приписан к лейб-гвардии Измайловскому полку (он до смерти носил измайловский мундир). С 1803 года воспитанием ребенка стал заниматься суровый немецкий генерал Ламздорф. В 1817 году Николай назначен генерал-инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардии Саперного батальона. С 1818 года он командир бригады 1-й Гвардейской дивизии.

Чему именно, кроме палочной дисциплины, научила армия будущего царя, известно мало. В любом случае плоды этого просвещения королева Великобритании Виктория оценила невысоко: «Ум его не обработан, воспитание его было небрежно».

Он почти не пил, не курил, любил собак, обожал парады. Как тогда и полагалось человеку из высшего общества, долгие годы царь жил на две семьи. По завещанию он оставил любовнице Вареньке Нелидовой 200 тысяч рублей и право оставаться во дворце под одной крышей с вдовствующей императрицей. Помимо этого, по словам современника императора, он «пользовался репутацией неистового рушителя девических невинностей. Можно сказать положительно, что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушения на ее любовь самого государя». Царь виртуозно владел шершавым армейским юмором. Согласно историческому анекдоту, когда ему подали прошение от купчихи Семижоповой с нижайшей просьбой о смене фамилии в связи с неблагозвучностью, император начертал на прошении «Удовлетворить. Хватит и пяти». Словом, солдат, не знающий слов любви. Потому что сам не слышал их с детства. Не испытавший теплоты подлинных человеческих отношений, никого к себе не приближавший и никому не доверяющий.

Самодержец постоянно разъезжал по стране с инспекциями. Как писал Василий Ключевский, он «бывало, налетит в какую-нибудь казенную палату, напугает чиновников и уедет». В общем, мастер ручного управления. И прирожденный трудоголик: Николай отличался блестящей памятью и большой работоспособностью, называя себя — не поверите! — каторжником Зимнего дворца (не отсюда ли пошла путинская «галера»?). И понятно, что первым делом государь заботился об укреплении безопасности государства и системы своей личной власти.

Государево око

При Николае численность армии и флота выросла почти на 40 процентов, на их содержание в среднем уходило до 40 процентов расходов казны. Кстати, сегодня 16 процентов бюджетных трат идет по разделу «Национальная оборона» и 15 процентов — «Национальная безопасность и правоохранительная деятельность». Понятно, что с таким финансированием николаевская Россия исправно исполняла роль «жандарма Европы»: были жестко подавлены польское восстание и революция в Венгрии.

Начал же царствование с борьбы с «несогласными» — зачинщиков бунта на Сенатской повесил, прочих отослал «во глубину сибирских руд». Хотя, как говорят, не смог простить государь высокородным бунтовщикам сословного предательства, а не мало кому понятного протеста. Николай I всеми фибрами души ненавидел либералов (а какой правитель, скажите на милость, их любит?), но при этом широко привлекал их на госслужбу. Ввел суровую цензуру, но лично опекал отдельных творцов, особенно Пушкина. Главное, чтобы все было под личным контролем.

Для более эффективного управления страной царь первым делом разделил Россию на округа, близкие к нынешним федеральным. А вскоре, в 1826 году, именным указом образовал III Отделение императорской канцелярии — тайную полицию с широкой агентурной сетью. О целях ведомства первый его руководитель генерал Александр Христофорович Бенкендорф писал так: «Император Николай… убедился из внезапно раскрытого заговора, обагрившего кровью первые минуты нового царствования (восстание декабристов. — «Итоги»), в необходимости повсеместного, более бдительного надзора, который окончательно стекался бы в одно средоточие».

Ведомство Бенкендорфа стало любимым инструментом политики императора. Александр Герцен писал, что руководитель секретного ведомства ходил к царю «раз пять в день, — всякий раз бледнел — вот какие люди нужны были новому государю. Ему нужны были агенты, а не помощники, исполнители, а не советники, вестовые, а не воины».

Согласно высочайшему указу новой структуре полагалось собирать и анализировать: «1) Все распоряжения и известия по всем вообще случаям высшей полиции; 2) Сведения о числе существующих в государстве разных сект и расколов; 3) Известия об открытиях по фальшивым ассигнациям... 4) Сведения подробные о всех людях, под надзором полиции состоящих, равно и все по сему предметы распоряжения; 5) Высылка и размещение людей подозрительных и вредных; 6) Заведывание наблюдательное и хозяйственное всех мест заключения, в коих заключаются государственные преступники; 7) Все постановления и распоряжения об иностранцах, в России проживающих, в пределы государства прибывающих и из оного выезжающих; 8) Ведомости о всех без исключения происшествиях; 9) Статистические сведения до полиции относящиеся».

Со временем круг полномочий III Отделения еще более расширился. Историк Исаак Троцкий так описывает его сферы влияния: «В своем стремлении охватить всю жизнь населения они вмешивались решительно во всякое дело, куда представлялась возможность вмешаться. Семейная жизнь, торговые сделки, личные ссоры, проекты изобретений, побеги послушников из монастырей — все интересовало тайную полицию». Остается исторической загадкой, как при таких полномочиях и функциях ведомство умудрялось обходиться штатным расписанием всего-то в шестнадцать человек! Речь идет, конечно, только о центральном аппарате спецслужбы. На местах ей подчинялась вся полиция, жандармы, да и военные части. Но все же: к концу николаевского царствования оком государевым заведовали сорок «спецагентов», что для 65-миллионной страны даже не капля в море, а какая-то наночастица. Впрочем, крамола таилась исключительно в столицах. «Во глубине сибирских руд» и прочих медвежьих углах с инакомыслящими быстренько разбирался Корпус жандармов (учрежден в 1827 году), который также возглавлял начальник III Отделения. Численность корпуса поначалу немногим превышала четыре тысячи человек. Если совсем припекало, привлекали армейские гарнизоны.

Рутинной спецработой на местах занимались и многочисленные платные и добровольные помощники спецслужб, засыпавшие «центр» доносами. Как именно организовывался «бдительный контроль», становится ясно на примере наставлений Бенкендорфа лейб-гвардии Драгунского полка поручику Шервуду-Верному: «1) Обратить особенное ваше внимание на могущие произойти без изъятия во всех частях управления и во всех состояниях и местах злоупотребления, беспорядки и закону противные поступки. 2) Наблюдать, чтобы спокойствие и права граждан не могли быть нарушены чьей-либо личной властью и преобладанием сильных лиц или пагубным направлением людей злоумышленных. 3) Прежде чем приступить к обнаружению встретившихся беспорядков, вы можете лично сноситься и даже предварять начальников и членов тех властей или судов или те лица, между коих замечены вами будут незаконные поступки, и тогда уже доносить мне».

Под каток спецслужб попало и «наше все» — Александр Сергеевич Пушкин. Весной 1834 года поэт узнал, что его личная переписка просматривается III Отделением и передается на самый верх — «высочайшему цензору». В дневнике поэт записал: «Какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться».

Государева идея

Любая историческая аналогия в России приобретает свой неповторимый колорит. Вот недавно у нас имела место демократия с приставкой «суверенная», а при Николае Павловиче оформился политический строй, тоже не виданный в Европах: народно-православное самодержавие. Именно в те времена в ответ на «дерзости» европейских революционеров родилась российская официальная идеология, согласно которой русскому народу противно все, что происходит на Западе, ибо у него есть особый путь.

Хрестоматийная формула впервые была изложена в 1833 году в циркуляре министра народного просвещения Сергея Уварова: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с высочайшим намерением августейшего монарха, совершалось в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности». Самое забавное, что граф Уваров являлся завзятым либералом-западником. Но служба есть служба.

Свою задачу на посту министра Уваров видел так: «Мы живем среди бурь и волнений политических. Народы изменяют свой быт, обновляются, волнуются, идут вперед… Но Россия еще юна, девственна (это про страну, которой стукнуло почти 1000 лет. — «Итоги») и не должна вкусить, по крайней мере теперь еще, сих кровавых тревог… Если мне удастся отодвинуть Россию на пятьдесят лет от того, что ей готовят теории, то я исполню свой долг и умру спокойно». Сказано — сделано. Ровно через 50 лет после смерти Сергея Семеновича случилась первая русская революция.

По мысли николаевских идеологов, русские люди глубоко религиозны и бесконечно преданы престолу. Им милее послушание и смирение, нежели свобода и равенство перед законом. Причем, по мнению историка Михаила Погодина, эта тенденция пошла еще от Рюрика, когда варяги пришли к нам, избранные по нашей охоте, по крайней мере сначала, не так, как западные победители и завоеватели, — первое существенное отличие в сути, в сердцевине русского государства, отличительной чертой русского народа стало признание и поклонение иноземной верховной власти. В издаваемом Погодиным журнале «Москвитянин» он писал, что «словене были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый», они «всегда довольны своей участью».

В свою очередь историк Сергей Соловьев за идеологическими экзерсисами Уварова не видел ничего, кроме пустой болтовни: «Он не щадил никаких средств, никакой лести, чтобы угодить барину (императору Николаю); он внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых началах, и придумал эти начала, то есть слова: православие, самодержавие и народность; православие — будучи безбожником... самодержавие — будучи либералом; народность — не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги... Люди порядочные, к нему близкие... с горем признавались, что не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран нечистыми поступками. При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще-умном, поражали, однако, крайние самолюбие и тщеславие; только, бывало, и ждешь, — вот скажет, что при сотворении мира Бог советовался с ним насчет плана».

Как бы то ни было, Николай Павлович пришел в восторг от идей своего «серого кардинала» и стал повсеместно насаждать народность. Государь принялся часто говорить со своим окружением по-русски (до того придворным языком был исключительно французский). По оценке Пушкина, без ошибок. При этом великая княжна Александра, младшая дочь Николая, русский язык так толком и не выучила. На придворных балах военные в «русифицированных» мундирах кружили дам в сарафанах и кокошниках.

Народность следовало подкрепить ярким символом, и он быстро сыскался. Во время посещения Костромы в 1835 году Николай I распорядился воздвигнуть памятник Ивану Сусанину «во свидетельство, что благородные потомки видели в бессмертном подвиге Сусанина — спасении жизни новоизбранного русской землей царя через пожертвование своей жизни — спасение православной веры и русского царства от чужеземного господства и порабощения». По совету государя композитор Глинка отказался от первоначального замысла назвать свою новую оперу «Иван Сусанин». В результате на афишах было начертано: «Жизнь за царя». Раздавать звания народных артистов и вручать государственные премии тогда еще не догадались, поэтому на премьере оперы Николай I в знак одобрения даровал композитору бриллиантовый перстень.

Официальные СМИ, которых Белинский называл «рептильными», плыли исключительно по течению. Если перелистать газеты того времени, в империи царили тишь, гладь да божья благодать. Корреспондент «Русского инвалида», конечно, не читавший еще не написанную пьесу Евгения Шварца «Дракон», тем не менее в 1836 году практически ее цитировал: «Русский царь (говорим мы без аллегорий, без преувеличения, без лести) это благодетельное светило». Авторы «Северной пчелы» уверяли, что «каждый час, каждая минута драгоценной жизни нашего монарха ознаменованы любовью к России, ведомой Им к крайней черте просвещения, могущества, славы» и «Будем признательны и откровенны: всем обязаны мы обожаемому нашему монарху…»

Государева ошибка

Что в сухом остатке от николаевского тридцатилетия? Это, безусловно, один из самых продолжительных периодов стабильности в отечественной истории. И вообще ключевая ее эпоха. «Солдафон» Николай Палкин выстроил то, что пригодилось преемникам, — и Советскому Союзу, и его наследникам. Сверхцентрализация, всевластие спецслужб, ручное управление страной, фактическое отсутствие разделения властей.

Проблема в том, что ни одна самая прочная вертикаль, созданная самым деятельным государственником, не пережила своего основателя. За заморозками всегда очень быстро наступает оттепель...

В 1855-м, в последний год жизни Николая, не какой-нибудь карбонарий, а губернатор Курляндии Валуев написал записку «Дума русского», в которой доказывал, что в России «сверху — блеск, внизу — гниль; в творениях нашего официального многословия нет места для истины… Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли, движущейся без особого на то приказа… Везде противоположение правительства народу, казенного частному, вместо ознаменования их естественных и неразрывных связей. Пренебрежение к каждому из нас в особенности, и к человеческой личности вообще водворилось в законах… Управление доведено, по каждой отдельной части, до высшей степени централизации; но взаимные связи этих частей малочисленны и шатки».

Хрупкость николаевской вертикали спровоцировала вторжение неприятеля. После поражения России в Крымской войне известный публицист заметил: «Не знаю, что будет теперь, но знаю, что все будет совершенно иначе: по-старому жить невозможно». Близкие государя отмечали, что, получая новости о военных поражениях в ходе Крымской войны, он страдал бессонными ночами, «клал земные поклоны» и после каждого донесения «плакал как ребенок».

Николай I скончался в возрасте 58 лет. По официальной версии от гриппа, перешедшего в воспаление легких. Мол, нравственное потрясение от поражения в войне надломило железное здоровье императора, и истощенный организм не вынес обычной инфлюэнцы. Однако сразу после манифеста о кончине по столице пошли сплетни о том, что император либо покончил с собой, либо был отравлен. «Разнеслись слухи о том, что царь отравлен, — записал в дневнике публицист Николай Добролюбов, — что оттого и не хотели его бальзамировать по прежнему способу, при котором, взрезавши труп, нашли бы яд во внутренностях, что потому и не показывали народу лицо царя». Историк Анатолий Смирнов в качестве доказательств версии самоубийства приводит воспоминания дипломата Александра Пеликана, а также записки полковника генерального штаба, адъютанта цесаревича Ивана Савицкого. Первый писал: «Вскоре после смерти Николая Павловича Мандт (личный врач императора. — «Итоги») исчез с петербургского горизонта… Мандт дал желавшему во что бы то ни стало покончить с собою Николаю яд… Самовластный император достиг бы своей цели и без помощи Мандта: он нашел бы иной способ покончить с собой и, возможно, более заметный». Савицкий в своих мемуарах подтверждает, что царю помог уйти в мир иной «немец Мандт — гомеопат, любимый царем лейб-медик, которого народная молва обвинила в гибели (отравлении) императора, вынужденный спасаться бегством за границу». Наконец, анатом Венцель Грубер, бальзамировавший тело Николая I, похоже, составил слишком реалистичный протокол вскрытия, за что был даже посажен в Петропавловскую крепость. Грубер обнаружил явные следы отравления.

Случай особый. Николай I, пожалуй, единственный российский правитель, сумевший непредвзято оценить итоги своей деятельности и сам себе вынести приговор. Потерю Россией статуса главной континентальной державы, лишенной флота даже в «домашнем» Черном море, государь пережить был не в силах.

Умирая, Николай I честно признался наследнику, будущему реформатору Александру II: «Сдаю тебе команду не в полном порядке». А внуку, будущему царю Александру III, почему-то посоветовал учиться умирать. До конца династии оставалось каких-то 62 года…

Загрузка...