Иуда Искариот

Глава 20

Ивана Егоровича Захарова разбудил тот же сон. Сон, который снится ему больше сорока лет. Иногда сон снится часто, почти каждый месяц, иногда сон не снится почти год. Память все забывает, успокаивается, и ему снова начинает казаться, что этот сон - всего-навсего сон. Детский сон-фантазия восьмилетнего мальчика, и никогда не было и не могло быть ни холодного январского дня 43-го года, ни выстрелов, ни громких женских криков: «Помогите! Люди, помогите!». Но сегодня сон приснился снова. Так же четко и ясно, будто это не сорок шесть лет назад, а все произошло сегодня, вот этой октябрьской ночью.

Проснувшись, Иван Егорович ощущал дрожь во всем теле. Встал, пошел на кухню, закурил, выпил успокоительных таблеток, которые прописали доктора, когда он пожаловался при удобном случае на навязчивый сон, правда, не передавая при этом его содержание. Просто сон из войны, который отложился в памяти восьмилетнего мальчика. Сколько их, его ровесников, детей войны не на бумаге, а наяву видевших все ужасы войны, теперь, перешагнув пятьдесят лет, переживают войну снова только во сне? Снова вскакивают по ночам от свиста пуль, разрыва снарядов. И их детям достаются ужасы уже другой, чужой, но для кого-то навсегда ставшей их войной. За все прошедшие годы никто никогда не напомнил Ивану Егоровичу о той страшной ночи и дне в деревне Николаевка. Только четыре года назад сон ему пришлось пережить снова. С новой силой, потому что никогда прежде он даже себе не признавался, что в той трагедии есть и его, пусть косвенная, вина. Или не его, Ванятки Захарова, в больших не по размеру валенках и отцовской шапке.

К сорокалетию Победы ЦК партии издал указ: «ни один участник боевых действий, ни один инвалид Великой Отечественной не должен оставаться без жилья». Указ ЦК партии должен выполняться, такие люди вновь находились. Хотя после тридцатилетия Победы райкомы рапортовали о стопроцентном обеспечении жильем и ветеранов, и инвалидов войны. Находились такие, которые по каким-то причинам теряли жилье, оставляли детям, надеясь на свои льготы. Так, в одном из райцентров области участник войны, Герой Советского Союза Климов получал уже жилье три раза, но всегда находились люди, назвавшиеся родственниками, которым он продавал свою однокомнатную квартиру, деньги быстро кончались, и старик жил на вокзале или в котельной в зависимости от времени года. К сорокалетию Победы он снова оказался на вокзале. Картина не для советской пропаганды: заросший, давно не бритый пожилой человек с орденскими клинками и Золотой звездой Героя. Правда Золотую он давно заложил, и местные умельцы сделали звезду один в один, но из дешевого сплава, и теперь герой войны мирно спал на лавочке на местном железнодорожном вокзале.

В Урывском районе, как и по всей стране, создали специальную комиссию по вопросу обеспечения жильем ветеранов и инвалидов войны, ее возглавил заместитель председателя райисполкома Сергиенко. В мартовский день 85-го года в преддверии исторического апрельского пленума ЦК КПСС почти во всех райкомах знали, какие вопросы будут рассматриваться на пленуме. Знали, вот только, куда повернет страну тот пленум? Жизнь размеренно текла, страна готовилась к торжественному празднованию сорокалетия Великой победы, все шло своим чередом. Составили список очередников, их было снова больше, чем предполагали, как будто жилье участникам войны стали давать только спустя сорок лет после Победы.

Иван Егорович работал в своем кабинете. Секретарша Зиночка доложила:

- На прием настоятельно, даже нагло по вопросу о ветеранах просится Наталья Кузьминична Логинова, участница войны.

- Зиночка, Вы же знаете, это не ко мне, комиссией о ветеранах занимается Сергиенко, все вопросы к нему, пожалуйста. Я очень занят.

Иван Егорович составлял какой-то отчет по запросу из обкома партии. Зиночка вышла, но через десять минут вновь постучала в дверь кабинета и робко вошла:

- Извините, Иван Егорович, я все объяснила гражданке Логиновой. Она даже не хочет понимать. Говорит, она Наталья Кузьминична Логинова – Захарова, 1922 года рождения, - добавила Зиночка, прочитав записанные данные на листке.

Сердце кольнуло у Ивана Егоровича. Как он сразу не сообразил, что тетка Наташа давно могла быть не Захаровой, а написать, как и все женщины, вышедшие замуж, фамилию мужа. Это без сомнения его родная тетка Наташа, сестра его отца, и он не видел ее с июля 1943 года. Сразу после снятия оккупации и с приходом наших войск тетка, как и многие в те годы молодые парни и девушки, завербовалась на Дальний Восток в Хабаровск. Шла война, и стране нужны были самолеты, пушки, танки, обмундирование для бойцов и командиров. Строились новые заводы и фабрики, стройки объявляли ударными комсомольскими. Молодежь, в основном с деревень, ехала на эти стройки за тысячи километров в надежде найти свое счастье, выполняла свой патриотический долг: «Все для фронта, все для Победы».

Секунду поколебавшись, Иван Егорович отложил исписанные листы и ручку в сторону, посмотрел на часы и сказал секретарше:

- Хорошо. Наверное, не отвязаться мне от назойливой старушки. Пригласите ее, Зиночка. Минут пятнадцать я смогу ей уделить, заодно и глаза отдохнут. Писанина не мое занятие, - он снова улыбнулся, закрыв глаза большой ладонью.

- Иван Егорович, такая бойкая старушка, она тоже участник войны и медаль у нее «За победу над Японией», - защебетала Зиночка, обрадованная тем, что ей больше не придется в десятый раз объяснять настырной бабушке, что Иван Егорович Захаров - государственный человек, и он занят важным государственным делом. А комиссию по всем вопросам о ветеранах при исполкоме возглавляет Сергиенко Владимир Павлович, а Иван Егорович - второй секретарь райкома КПСС - не занимается этим вопросом.

- По мне хоть Генеральный Секретарь. Я кровь в окопах проливала, здоровье потеряла, вот слепая почти, - старушка была в больших роговых очках с толстыми стеклами. – Не вижу ничего. Мне надо к Захарову, - настаивала беспокойная посетительница и положила большую пачку документов и красную книжечку участника Великой Отечественной войны сверху.

Зиночка, довольная своему избавлению, выпорхнула из кабинета. Вошла высокая худая старушка в очках, темном платочке, повязанном по-старушечьи, под подбородок. Иван Егорович даже не узнал свою тетку и, встреть он ее на улице, просто прошел бы мимо, как ежедневно проходил мимо десятков старушек, которые всегда толпились недалеко от райкома у районного отдела по соцобеспечению.

- Здравствуй, Ванятка. Не признал? – проговорила вошедшая Логинова все тем же, хоть и погрубевшим голосом, как и сорок лет назад, когда она, угощая его шоколадом, говорила: «На, попробуй шоколад, настоящий». – Не признаешь тетки родной? – продолжала Логинова, прошла по кабинету, осматривая все вокруг. – И в кабинет к тебе, как к царю, не пробиться. И милиция документы проверяет на дверях, секретарша молоденькая, как наседка оберегает, - тетка подошла к столу, за которым сидел Иван Егорович, присела на стул напротив и уже ласково, неворчливо добавила. – Молодец, Ванятка, добился своего в жизни, высоко взлетел.

- Здравствуй, Наталья Кузьминична, - Иван Егорович не знал, почему назвал тетку по имени- отчеству. – Не так я высоко и взлетел. Я всего-навсего второй секретарь райкома партии. А милиция внизу, это для порядка, новшество, совсем недавно ввели пост в райкомах. Везде должен быть порядок. Если все пойдут в райком свои вопросы решать: кто межу с соседом не поделил, у кого соседская корова капусту съела, когда нам тогда работать?

- Правильно, Ванятка, порядок должен везде быть, - согласилась тетка. – И указы вы правильные издаете. Вот о нас стариках – участниках войны вспомнили: «Обеспечить всех жильем», так ты на собраниях выступаешь? А тетка твоя родная у соседей живет, не имея своего угла. А я воевала, здоровье свое на войне оставила. Вот и документы, - она положила перед Иваном пачку документов, орденские книжки.

Иван Егорович раскрыл одну наградную книжку: «Логинов Семен Степанович, 1916 года рождения, лейтенант, наградить орденом Красной звезды, август 1943 года». Открыл вторую: «Логинов Семен Степанович 1916 года рождения, старший лейтенант, наградить орденом Красного Знамени, октябрь 1944 года».

- Это награды Вашего мужа, теть Наташ, - он впервые назвал тетку не по имени-отечеству.

- Правильно, Ванятка, моего Семена Степановича, умер он три года назад, и дочка у нас с ним есть, сестра твоя, Зоечка, живет в соседней области.

- Но что Вы хотите, теть Наташ? Чем Вас обидели? Почему, говорите, живете, не имея своего угла? Разве Семену Степановичу не предоставлялось жилье как ветерану Великой Отечественной войны?

- Представляешь, дали старую, затрапезную.

- Где, на какой улице квартира ваша?

- На Московской, дом 42, квартира 18, - скороговоркой проговорила тетка.

Иван Егорович хорошо знал соседний облцентр, он и областным стал недавно после разделения их области, и северная часть отошла вновь образованной области. Иван Егорович знал, что улица Московская - район новостроек, и не могло там быть затрапезной квартиры. Тетка лукавила.

- Квартира двухкомнатная? – спросил он.

- Четырех. Мы вместе жили: Зоечка с мужем и их двое деток, нам на шестерых и дали. Но умер Семен Степанович, мать стала не нужна, выгнали меня на улицу, - для достоверности тетка Наташа положила перед Иваном Егоровичем свой паспорт.

Действительно, в декабре прошлого года, она выписана с места регистрации и нигде не прописана.

- Но нужно было обратиться в суд, Наталья Кузьминична, Вам бы предоставили жилплощадь, - Иван Егорович волнуясь, снова назвал тетку по имени-отчеству.

- С зятем - алкоголиком под одной крышей жить? Нет, племянничек, не для этого я кровь проливала. Он напьется и устраивает скандалы.

- Вы тоже воевали, Наталья Кузьминична?

- Да, Ванятка, дорогой. Вот, посмотри мои документы, - она протянула наградную книжку.

Он открыл: «Захарова Наталья Кузьминична, 1922 года рождения, медаль «За победу над Японией», сентябрь 1945 год. Книжка красноармейца Захаровой Натальи Кузьминичны, как она сохранилась? Их отбирали, когда выдавали военные билеты. Красная книжка «участник ВОВ». Иван Егорович задумался. Он отлично понимал, для чего пришла к нему тетка, и что просто, с пустыми руками, уходить она не собирается. Теоретически, да и практически, если бы она была разведена с мужем, она имела бы право на получение жилья, но жилье получено на обоих.

- Вот если бы Вы, теть Наташа, были разведены с мужем, то…- начал разговор Иван Егорович просто, чтобы заполнить молчание.

- А я и разведена с ним.

- Как?! Он же умер, - даже вскочил с места Иван Егорович.

- Вот, Ванятка, - она протянула ему серую книжечку «Свидетельство о разводе», разведены три года назад, наверное, хитрая тетка, предвидя скорую кончину мужа, предусмотрела и этот вариант.

- Так в чем проблема? Идите, подавайте документы по месту жительства в своей области, - Иван Егорович начал перечислять, что необходимо было делать тетке.

- А где мое место жительства? Я выписана из квартиры. БОМЖ - твоя тетка. Вот что я завоевала у Советской власти.

- Не надо так о Советской власти, Наталья Кузьминична, - успокоил расходившуюся тетку Иван Егорович. – Но почему Вы к нам в район приехали?

- Я родом из этой области, и деревня наша Николаевка в соседнем почти районе, - начала объяснять тетка.

Иван Егорович видел, она хитрит, что-то скрывает. Тетка, в молодости не любившая работать, а жить получше, есть послаще, наверное, немного изменила в своем характере за эти годы.

- А пенсию мужа Вы получаете? – снова официально спросил Иван Егорович.

- А как же, я за инвалидом, у Сени вторая, потом первая группа была, я за ним горшки носила, имею право по закону.

«Вот в чем дело», - сразу понял Иван Егорович: «Вот куда клонит старая мошенница. Она хочет в соседней области получать пенсию, а здесь по вновь изданному указу получить квартиру. Покажи она свидетельство о разводе с мужем, полученное за два дня до его смерти, лежавшим, наверное, без сознания, и вся военная пенсия бывшего офицера-инвалида ушла бы навсегда. Но как могла все провернуть тетка, у нее и образование три класса, получила свидетельство о разводе, и в райсобесе об этом не узнали? Взятки, все делают взятки. Страна погрязла во взятках». Все стало на свои места. Иван Егорович теперь понимал, почему тетка Наташа из соседней области приехала сюда, именно к нему. Чтобы он, Иван Егорович Захаров, помог своей тетке, не совсем законно, получить жилье. Хотя, если не брать во внимание пенсию за мужа, все и законно, с мужем они разведены, жилье он получал. В его квартире живет его дочь и его внуки. Тетка, словно прочитав мысли племянника, обвела взглядом просторный кабинет с большой фотографией Генерального Секретаря на стене, встала, молча подошла к окну, отодвинула плотную штору. Окно из кабинета выходило во двор.

- Да, Ванятка, молодец, племянничек, всего ты добился в своей жизни сам. Теперь ты вершишь людские судьбы. Ты хозяин в этой жизни.

- Что за слова, Наталья Кузьминична, - он снова заговорил официально. – Какой я хозяин судеб? Я слуга, слуга моего народа!

- И квартира четырехкомнатная на двоих у тебя, - напомнила тетка.

- Я получил ее, когда с нами жили дети. У меня двое детей, теть Наташ. Они уже взрослые.

- Я знаю, Ванятка, я все о тебе знаю и о детях твоих: Галя окончила институт, врачом в облбольнице работает, сын в армию ушел с института, не доучившись на геолога.

- Дочь окончила школу с золотой медалью. И Виктор поступил в университет тоже без моей помощи, - Иван Егорович даже вспотел от волнения. Присутствие тетки давило его, возвращая в прошлую жизнь, ту, которая только иногда возвращалась к нему во сне: и снова лай собак, вой метели и голос: «Люди! Люди! Помогите!».

- Не надо, Ванятка, передо мной оправдываться. Я знаю, ты ни в чем не виноват, - проговорила тетка Наташа тихим голосом.

Сердце сжалось у Ивана Егоровича, словно в ожидании этих страшных слов: «Но ты сказал мне о наших солдатах, а я пошла, сказала немцам. Помнишь шоколад? Ты догадался, за что мне его дали?». Он ждал этих слов, но тетка, помолчав, сказала:

- Я рада за тебя, Ванятка, ты простой деревенский мальчишка из бедной семьи. Сидишь здесь, в большом светлом кабинете, и на прием к тебе, как к царю, записываться надо. И одного твоего звонка в любой колхоз…, и мяса тебе домой привезут. И шоколада ты можешь купить себе целый ящик.

Кровь ударила в лицо Ивана Егоровича, горло сдавило, дышать стало трудно, галстук давил как петля.

- Причем здесь шоколад? - проговорил он, казалось, не своим, а другим, сдавленным голосом.

- Что ты так разволновался, Ванятка? Детство, я говорю, голодное у тебя было, сиротой рос без отца и о конфетах мог только мечтать, - ловко ускользнула от тяжелого разговора тетка Наташа.

Да, совсем не так проста эта старушка, и яда в ее груди хватит для многих. Случись сейчас та же январская ночь 43-го года, и тетка Наташа сделала бы так же. Тетка посмотрела на племянника холодными злыми глазами за толстыми стеклами больших роговых очков:

- Что, Ванятка, отгул ты мне даешь? Иди тетка побирайся по электричкам, сейчас уже тепло скоро станет, и на вокзале жить можно.

- Ну что ты, теть Наташ, эти вопросы за час не решают. Надо все взвесить. Поехали, я отвезу Вас к нам домой, вечером приду, поговорим. С войны мы не виделись, сорок шесть лет, я, если честно, думал, и в живых Вас нет. Почему никогда не сообщали о себе? Помню, письмо одно только было после войны в деревню, еще из Хабаровска.

Иван Егорович изменился, сам не зная почему. Напоминания о шоколаде напугали его. Он вспомнил тот шоколад, принесенный под утро захмелевшей теткой в ту январскую ночь, твердый и горьковатый на вкус. В памяти Ивана Егоровича остались: казнь семьи Анисимовых и шоколад, таявший в его руке, темный и липкий, как кровь. Если тогда он не понимал, за что тетке дали этот шоколад немцы, то с годами, взрослея, он осознавал цену, которая была заплачена за плитки иностранного шоколада в золотой обертке. Даже себе он не признавался в этом, гнал эту мысль. Может, это только сон, тяжелый сон военного детства. Но теперь тетка отчетливо, хотя и намеками, дала понять, что все так и было, и цена шоколада – человеческие жизни, и он – Ванятка Захаров - был соучастником. Он, именно он увидел советских солдат, идущих к дому тетки Дарьи Анисимовой, и рассказал матери.

Не знаю, как могли бы рассматривать действия восьмилетнего мальчишки судьи военного трибунала, если б он состоялся. Наверное, даже по самым суровым законам вина мальчишки ничтожно мала. Он от восторга увиденного похвастался дома перед матерью и теткой, только совесть человеческая – судья более суровый, чем даже военный трибунал. Одна мысль, что люди узнают, откуда на самом деле немцам стало известно о приходе наших солдат в дом Дарьи Анисимовой, привела в дрожь и панику Ивана Егоровича.

Наталья Логинова увидела, как изменился от ее слов племянник, еще пятнадцать минут назад говоривший пламенные речи о службе своему народу, и поняла - с пустыми руками она из Урыва не уедет.

В квартире Ивана Егоровича тетка Наташа прожила всего два дня. Уже в первый вечер она поссорилась с Еленой Владимировной, и жена категорически поставила вопрос: поселить ее где-нибудь в гостинице или снять квартиру, которые сдавались в Урыве или в областном центре. Иван Егорович предложил тетке пожить на даче. Весна выдалась в этом году ранняя, и уже в середине марта заморозков не было даже ночью. Дача Захаровых была оборудована отоплением, правда печным, но дров и угля - брикетов было в сарайчике в достатке. Тетка сразу согласилась, высказав при этом все, что она думала о Елене Владимировне:

- Как ты мог прожить с ней всю жизнь? - подвела она итог. - Она людей не видит. «От бабки воняет!» Проживи с моё, горя столько хлебни, от тебя не так завоняет, - бормотала она, когда они уходили из квартиры Захаровых.

Тетка Наташа сразу, с первого взгляда, не понравилась жене Ивана Егоровича. Еще не услышав от нее ни слова, Елена Владимировна испытывала к ней ненависть. Когда муж сбивчиво рассказал ей, что тетку выставили из собственной квартиры ее дочь и зять, Елена Владимировна поняла, зачем приехала эта высокая сгорбленная старушка в больших роговых очках. Ненависть только выросла:

- Ты понимаешь, во что можешь впутаться, чем ты рискуешь? - спрашивала она мужа.

- Какой риск? Тетка - участник войны, и по закону, по указу ЦК КПСС к сорокалетию Победы, все участники, не имеющие жилья…- начал доказывать Иван Егорович.

- Правильно. Не имеющие и не получавшие это жилье, но она получала, - настойчиво объясняла Елена Владимирова.

- Получала не она, а ее бывший муж. Он инвалид, офицер, орденоносец, он получал по первому списку в 60-х и в 70-х, им дали новую четырехкомнатную, они вшестером в двухкомнатной жили.

- Ладно, Иван Егорович, делайте что хотите, - сдалась жена и сухо добавила. – Только одна просьба, чтобы Наталья Кузьминична жила это время не в нашей квартире.

И тетка поселилась на даче. Надо сказать, она быстро освоилась в домике, даже навела порядок, все перемыла. Ей нравилось здесь жить. Выяснилось, что несмотря на почтенный возраст, тетка не отказывается от рюмки-другой, и местные сторожа нашли общий язык с новой дачницей.

Иван Егорович все эти дни был в напряжении. Он узнавал, звонил, расспрашивал обо всех тонкостях нового указа. Ему очень хотелось выбить для тетки жилье и этим откупиться, выполнив свой родственный долг, тем более что в их городе она жить не собиралась, а, получив квартиру, хотела ее сразу обменять на квартиру в соседнем облцентре, пусть и с доплатой:

- Там у меня подруги, там я уже двадцать пять лет живу, там и могила моего Сенечки.

При этом Ивану Егоровичу очень не хотелось светиться при решении квартирного вопроса. Теоретически используя все свои связи в исполкоме, он мог добиться для тетки жилья. Документы участницы войны у нее были и без детального изучения вопроса: почему она в шестьдесят семь лет оказалась на улице, все было по закону. Для своих райкомовских и райисполкомовских были свои подходы к решению всех, в том числе и жилищных вопросов. Но зачем светиться? Все ночи после приезда тетки Иван Егорович стал плохо спать, не высыпался, ходил с красными глазами. Даже новый первый, Лев Борисович Зарубин, заметил изменения в поведении Захарова:

- Иван Егорович, ты не заболел? Как в воду опущенный ходишь, и глаза красные, сходи в поликлинику, - поинтересовался Зарубин.

- Нет, Лев Борисович, просто бессонница по ночам, а таблетки я не переношу. Старею, наверное, - отшутился Захаров.

Но решение пришло совсем неожиданно. Это часто бывает, когда ситуация кажется тупиковой, и уже не остается ни времени, ни других вариантов для ее решения, кроме одного – идти ва-банк. Один случайный разговор – и решение приходит, даже совсем не оттуда, откуда ждешь.

Воробьев Сергей Павлович, председатель облисполкома, тоже имел дачу в Урыве. Галина и сын Воробьева – Александр дружили, и все поговаривали о скорой свадьбе. Даже Сергей Павлович в неофициальной обстановке звал Ивана Егоровича сватом, ему без сомнения очень нравилась напористая, целеустремленная, и что важно для мужчины, наверное, в любом возрасте, красивая и стройная дочь Захарова – Галина.

- Красавица и умница. Эта своего не упустит и добьется. Именно такую жену-лидера и надо нашему Сашке с его тряпкой-характером, - говорил Воробьев жене Зое Алексеевне.

Хотя жена, наверное, женским чутьем предостерегала мужа:

- Не знаю, Сережа, боюсь – не вертихвостка ли она? Прямо пожирает мужиков глазами как Клеопатра.

- А мне кажется наоборот – мужики ее глазами пожирают, - засмеялся Воробьев.

Иван Егорович завез тетке на дачу продукты и на обратном пути встретил ехавшего на своей машине Воробьева. Тот уже готовился к пенсии, вез какие-то саженцы, рассаду цветов. Воробьев помигал фарами – остановил Захарова. Они вышли из машин.

- Здравствуй, сват, - первый заговорил Воробьев. – Ты живешь что ли на даче, выселила Елена Владимировна? Я смотрю дым из трубы идет, три дня езжу подряд и вижу. Я теперь почти каждый день езжу дачу протапливать, рассада здесь у меня, - весело проговорил Сергей Павлович, протягивая Захарову руку.

- Да нет, Сергей Павлович, тетка живет…- и Иван Егорович коротко, но в нужном ракурсе, обрисовал положение бедной обиженной тетки.

- Родная тетка что ли? – поинтересовался Воробьев.

- Сестра отца. Роднее не бывает. Она, правда, Логинова теперь по мужу, но в девичестве…- Иван Егорович не договорил – Воробьев перебил.

- Это хорошо, что Логинова, а не Захарова. Мы решим это вопрос, Иван Егорович. Правда, не новую квартиру, но после ремонта и даже в центре обещаю. Будет твоя тетка в областном городе жить. Разворачивай свою лайбу, поехали, отдашь мне все ее документы.

Иван Егорович даже не предполагал, что этот вопрос, мучавший его все последние дни, может так легко решиться. Сергей Павлович Воробьев даже дал разгон в комиссии: как получилось, что одинокая женщина, участница войны, вдова инвалида, героя войны оказалась на улице. И родом она с их области. Наверное, всем в комиссии стало стыдно: почему вдова героя войны, сама фронтовичка живет на улице, а может, у членов комиссии тоже были брошенные родственники участники войны. И, не вникая в подробности, через девять дней Логинова Наталья Кузьминична, 1922 года рождения, участница войны, награжденная медалями, получила однокомнатную квартиру на улице Владимира Невского.

В последний вечер на дачу к ней приехал племянник. Поздравил, привез ордер и даже бутылку армянского пятизвездного коньяка – обмыть квартиру. Выпили по две рюмки.

- Теть Наташ, - поинтересовался Иван Егорович, – ты живешь в соседней области и ни разу не дала знать о себе.

- Зачем, Ванятка? Ты человек государственный, зачем отнимать тебя от важных дел своими заботами. Тяжело стало, выбросили меня на улицу, обратилась. Спасибо тебе, племянничек. Помог, - ответила Наталья Кузьминична. – С Петрушей мы переписываемся, я к нему в село его ездила. Он ко мне приезжал.

- А я брата лет шесть не видел. Так письмо, телеграммой поздравишь, а живем рядом, двести километров всего. Да дела, дела, - задумчиво проговорил Иван Егорович.

- Молодец Петруша, сейчас веровать стал по-настоящему. У себя в селе церковь реставрирует. Ему и с епархии помогают. Что нам старушкам осталось? Сходить помолиться за упокой о мертвых и о здравии за живых. Все мы там будем, но не в одно время, - заговорила тетка каким-то чужим фальшивым голосом.

Иван Егорович вздохнул, он совсем не знает своей тетки, ее истинного лица. А есть у нее истинное лицо? Он не знал - причиной того, что, живя в соседней области, тетка не давала о себе знать, был ее муж фронтовик-инвалид Логинов Семен Степанович, которого он никогда не знал и не видел. Покойный Семен Степанович в последние годы любил приложиться: «Все забывается, и боль будто утихает, пусть и на время», - говорил он. И вот лет пятнадцать назад тетка Наташа за рюмкой рассказала мужу о январской ночи 43-го, но в другом свете. Что племянник Ванятка, ставший сейчас вторым секретарем райкома, в детстве по ребячьей наивности сказал соседке про солдат в доме Анисимовых, а соседка – злая бабка, раскулаченная в 30-х, донесла, и мальчик стал виной смерти семьи.

- Я, Сеня, его в руках вот так держу! - Наталья сжала сухие кулачки. – Он у меня при желании все сделает, как скажу.

Но такую реакцию мужа она не ожидала. Тот со всей силы стукнул протезом руки по столу, даже тарелки и недопитая бутылка полетели на пол.

- Не сметь! - закричал он не своим голосом. – Если я узнаю, что ты дашь даже знать о себе, обещаю: отрублю тебе ночью сонной голову. Ребенок доверился соседке, причем здесь он? Хотя пятно это может перечеркнуть всю его жизнь.

Утром, протрезвев, Семен Степанович повторил угрозу тем же властным голосом, который за прожитые вместе годы Наталья Кузьминична не слышала ни разу. Она поняла: муж не шутит и сдержит обещание.

- Как инвалиду контуженному дадут мне за тебя два года, - помолчав, добавил. – Условного два года, - и засмеялся недобрым злым смехом, от которого мурашки побежали по спине у тетки Наташи.

До самой смерти мужа она боялась даже напоминать о существовании Ванятки – Ивана Егоровича Захарова.

Тетка сдержала обещание, она быстро, без проблем поменяла квартиру в облцентре на квартиру в соседнем облцентре, где жила раньше, даже при обмене ей доплатили. За два месяца, прожитых в Урыве и облцентре, она ни разу не съездила в родную Николаевку. Брат Петр потом написал, что тетка сдала свою квартиру квартирантам, прописала там своего внука и переехала в село, где жил и учительствовал Петр. Купила домик возле церкви. В церкви уже стали служить службу, хотя церковь еще реставрируется, и тетка теперь работает при церкви. Раскаяние ли пришло в душу к ней или простой животный страх перед неизбежностью смерти? Кто знает. Ивану она не написала никогда.