УИЛЬЯМ П. БЛЭТТИ Изгоняющий дьявола

Когда же вышел он (Иисус) на берег, встретил Его один человек... одержимый бесами с давнего времени... Он (нечистый дух) долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, но он разрывал узы... Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: «легион».

Евангелие от Луки

Джеймс Торелло: Джексона повесили на мясной крюк. Под такой тяжестью тот даже разогнулся немного. И на этом крюке он провисел трое суток, пока не издох.

Фрэнк Буччери (посмеиваясь)-. Джекки, ты бы видел этого парня. Этакая туша, а когда Джимми подсо­единил к'нему электрический провод...

Торелло (возбужденно)-. Он так дергался на этом крюке, Джекки! Мы побрызгали его водичкой, чтобы он лучше почувствовал электрические разряды, и он так за­орал...

Отрывок из подслушанного телефонного разговора членов Коза Ностры об убийстве Уильяма Джексона (запись ФБР)

...Некоторые вещи вообще нельзя объяснить. Напри­мер, одному священнику вбили в череп восемь гвоздей... Еще вспоминаю семерых маленьких мальчиков и их учителя. Когда к ним подошли солдаты, они читали мо­литву «Отче наш». Один из солдат штыком отрубил язык учителю. Другой достал шампуры и вогнал их в уши мальчикам. Как вы это назовете?

Д-р Том Дулей Дахау, Аусшвиц, Бухенвальд

ПРОЛОГ Северный Ирак

Палящее солнце крупными каплями выжимало пот из упрямого старика, которого мучило дурное предчувствие. Оно было похоже на холодные мокрые листья, прилипа­ющие к спине.

Раскопки закончены. Курган полностью и тщательно ис­следован, все находки изучены, внесены в список и отправле­ны по назначению. Бусы и кулоны, резные драгоценные кам­ни, фигурки, изображающие фаллос, каменные ступки с едва заметными остатками охры, глиняные горшки. Ничего выда­ющегося. Ассирийская шкатулка слоновой кости. И человек. Точнее, кости человека. Бренные останки великого мученика, которые когда-то заставляли старика задумываться о сущно­сти материи, Бога и дьявола. Теперь он узнал все. Он почув­ствовал запах тамариска и перевел взгляд на холмы, порос­шие тростником, и на каменистую дорогу, которая, извива­ясь, вела в места, повергающие всех смертных в благоговей­ный страх. Поехав на север, можно было попасть в Мосул, на восток — в Эрбил. На юге лежали Багдад, Керкук и великий Небухаднезар.

Старик сидел за столом в придорожной чайхане и, мед­ленно потягивая чай, смотрел на свои истоптанные ботинки и брюки цвета хаки. Мысли одна за другой приходили ему в голову, но он не мог соединить их в единое целое.

Рядом кто-то засопел. Хозяин чайханы, морщинистый, су­хощавый старик, подошел к нему, шаркая пыльными ботин­ками со смятыми задниками.

— Kaman chay, chawaga?[1]

Человек в хаки отрицательно покачал головой, продол­жая смотреть вниз, на грязные ботинки, пропыленные суетой жизни. «Частички Вселенной,—-медленно размышлял он,— материя, и тем не менее в основе этого —дух». Для него дух и ботинки были только двумя сторонами вечной и бесконеч­ной материи.

Курд все еще ждал. Человек в хаки посмотрел на его ли­цо. Глаза у чайханщика были тусклые, словно на них натяну­ли мутную пленку. Глаукома.

Старик вынул бумажник и стал медленно перебирать со­держимое. Вот несколько динаров, потрепанные водитель­ские права, выданные в Ираке, поблекший календарь из пла­стика двенадцатилетней давности. На обратной стороне вид­нелась надпись: «Все, что мы отдаем неимущим, возвратится к нам после нашей смерти». Такие календари изготовлялись иезуитской миссией. Он заплатил за чай, оставив 50 филсов на расколотом столе, направился к своему джипу, сунул ключ в замок зажигания. Нежное позвякивание ключей в этой тишине показалось ему оглушительным.

На мгновение старик замер, прислушиваясь к окружа­ющей тишине. Впереди, на вершине далекого холма, возвы­шались крыши домов. Весь Эрбил, казалось, висел в воздухе, сливаясь с черными тучами. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Что ждало его?

— Allah ma’ak, chawaga[2].

Какие гнилые зубы. Курд, улыбаясь, махал ему на проща­ние рукой. Человек в хаки собрал все то доброе, что у него было внутри, и улыбнулся. Но, как только он отвернулся, улыбка исчезла. Он включил мотор, резко повернул руль и направился в Мосул. Курд, в то время как джип набирал скорость, наблюдал за ним с непонятным чувством потери. Что уходило от него? Что он чувствовал, пока этот незнако­мец был рядом? Курду показалось, что рядом с посетителем он был в полной безопасности. Теперь это чувство таяло вме­сте с исчезающим из вида джипом. Ему стало неуютно и оди­ноко.

Доскональная перепись находок была закончена в шесть часов десять минут. Хранителем древних экспонатов в Мосу­ле был пожилой араб с отвислыми щеками. Записывая в большую книгу последнюю находку, он вдруг остановился на секунду и, обмакнув перо в чернильницу, посмотрел на своего визави. Человек в хаки о чем-то сосредоточенно ду­мал. Он стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел вниз, будто прислушиваясь к шепоту прошлого. Хранитель музея с любопытством наблюдал за ним некоторое время, а затем вновь вернулся к книге и мелким аккуратным почер­ком дописал последнее слово. Затем, с облегчением вздох­нув, положил ручку и посмотрел на часы. Поезд в Багдад от­правлялся в восемь часов. Он промокнул страницу и предло­жил выпить чаю.

Человек в хаки отрицательно покачал головой, присталь­но разглядывая что-то на столе. Араб наблюдал за ним с чуть заметным чувством беспокойства. Какая-то тревога витала в воздухе. Он встал, подошел поближе и почувствовал легкое покалывание в затылке. Его друг наконец шевельнулся и взял со стола амулет. Он задумчиво повертел его в руке. Это была зеленая каменная головка демона Пазузу, олицетворяющего юго-западный ветер. Демон повелевал хворями и недугами. В голове виднелось отверстие. Его владелец когда-то исполь­зовал амулет как защиту от болезней.

— Зло против зла,—сказал хранитель музея, лениво об­махиваясь французским научным журналом, на обложке ко­торого расплылось жирное пятно.

Старик не двигался и не отвечал.

— Что-нибудь случилось, святой отец?

Человек в хаки, казалось, не слышал его, весь поглощен­ный мыслями об амулете. Это была самая последняя наход­ка. Потом он положил фигурку назад и вопросительно по­смотрел на араба.

Хранитель музея взял старика за руки и крепко сжал их.

— Святой отец, я чувствую, что вам не надо уходить.

Его друг спокойно ответил, что уже пора, уже поздно и надо идти.

— Нет-нет-нет, я имел в виду, чтобы вы не уезжали домой.

Человек в хаки уставился на крошечное зернышко, кото­рое прилипло к губе старого араба. «Домой»,—повторил он. В звучании этого слова ему слышался какой-то безысходный конец.

— В Америку,—добавил хранитель музея и сам удивил­ся, зачем он это сказал.

Человек в хаки посмотрел на араба. Им всегда было лег­ко вдвоем.

— Прощай,—прошептал он. Потом быстро повернулся и шагнул в сумерки навстречу длинной дороге к дому.

— Увидимся через год! — крикнул ему вслед араб. Но че­ловек в хаки не оглянулся. Араб наблюдал, как старик ухо­дил все дальше и дальше. Скоро он вышел на окраину горо­да, перешел через Тигр. По дороге к развалинам он замедлил шаг, потому что с каждым шагом зародившееся дурное пред­чувствие угнетало его все сильней и сильней. Ему нужно бы­ло быть готовым, и он знал это.

Маленький деревянный мостик через мутный ручей Хоер заскрипел под его тяжестью. Через минуту старик стоял на том холме, где когда-то сверкала под солнцем Ниневия, от­крывая все свои пятнадцать ворот ассирийским племенам. Те­перь город простирался внизу, покрытый кровавой пылью судьбы. Он стоял и ощущал тревогу, чувствовал, что кто-то разрушает его мечты.

Сторож курд вышел из-за угла, снял с плеча винтовку и побежал к нему. Затем, узнав его, резко остановился, улыб­нулся и пошел дальше.

Человек в хаки осмотрел развалины. Храм Набу. Храм Иштар. Он медленно шел вперед. Во дворце Ашшурбанипа- ла он остановился и посмотрел на массивную статую из изве­сти: острые крылья, когтистые лапы, выпуклый, похожий на обрубок пенис. Рот застыл в дикой усмешке. Демон Пазузу.

И вдруг он поник.

Он все понял.

Неминуемое приближалось.

Он смотрел на пропыленные камни. Сумерки сгущались. Он услышал лай бездомных псов, рыскающих стаями по окраинам города. Солнечный диск медленно опускался к краю земли. Старик опустил закатанные рукава рубашки, застегнул пуговицы. Подул с юго-запада прохладный ветерок.

Человек в хаки заспешил в Мосул. Сердце его сжималось в предчувствии скорой встречи со старым врагом...


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Начало


Глава первая

Дом сдавался внаем. Очень ухоженный дом. Аккуратный. В колониальном стиле. Обвитый плющом. Находился он в Вашингтоне, в районе Джорджтауна. Через дорогу распола­галась территория университета. Сзади — крутой спуск на шумную М-стрит, а внизу — мутный Потомак.

Ранним утром первого апреля в доме было тихо. Крис Макнейл лежала в кровати и просматривала текст сценария для завтрашней съемки. Регана, ее дочь, спала внизу. В ком­нате у кладовой спали немолодые экономка и мажордом, Уилли и Карл. Примерно в половине первого Крис оторва­лась от текста. Она услышала какое-то постукивание. Очень странные звуки. То приглушенные, то громкие и четкие. Очень ритмичные. Похожие на какую-то недобрую мор­зянку.

Забавно.

Минуту она прислушивалась, затем отвлеклась, но посту­кивание не прекращалось, и она не могла сосредоточиться. Крис в сердцах швырнула сценарий на кровать.

Боже, я сойду с ума!

Она встала с твердым намерением разобраться, в чем дело.

Крис вышла в коридор и огляделась. Ей показалось, что звуки идут из комнаты Реганы.

Что это она там делает?

Она спустилась в холл, постукивание стало слышно гром­че. Когда же она распахнула дверь и вошла в комнату, звуки резко затихли.

Что за чертовщина?

Ее симпатичная одиннадцатилетняя дочка спала, прижав­шись к большому плюшевому круглоглазому медведю.

Крис подошла к кровати, нагнулась и шепнула:

— Рэге, ты не спишь?

Дыхание ровное. И глубокое.

Крис оглядела комнату. Бледные лучи света из зала легли на картины, нарисованные Реганой, на ее игрушки.

Ну, ладно, Рэге. Твоя глупая мамочка попалась. На удочку. Скажи теперь: «Первый апрель, никому не верь!»

И все же Крис знала, что на нее это не похоже. Ее дочка была скромной и очень робкой девочкой. Тогда где же шут­ник? Какой-нибудь дурак спросонок решил проверить отопи­тельные трубы или канализацию? Однажды в горах Бутана она несколько часов подряд смотрела на буддийского монаха, который сидел на корточках . и занимался созерцанием. В конце концов ей показалось, что он воспарил. Скорее всего показалось. Рассказывая об этом случае, она всегда добавляла «скорее всего». Возможно, и теперь ее воображение (доволь­но богатое само по себе) и выдумало этот стук.

Ерунда —я же слышала!

Неожиданно она посмотрела на потолок. Ага! Слабое ца­рапанье!

Крысы на чердаке! Господи! Крысы!

Она вздохнула. Ну вот. Огромные толстые хвосты. Шлеп, шлеп. Как ни странно, ей полегчало. И тут она впервые обратила внимание на холод. Комната бы­ла совершенно выстужена.

Мать подошла к окну. Проверила его. Закрыто. Потрога­ла батареи. Горячие.

В чем дело?

Крис посмотрела на дочь, на ее курносый нос и веснушча­тое лицо, потом быстро наклонилась и поцеловала теплую щеку. «Я так люблю тебя»,—прошептала она. Затем Крис вернулась в свою спальню и вновь принялась за чтение сце­нария.

Ей хотелось спать. Она перевернула страницу. Бумага бы­ла измята, края оборваны. Это работа режиссера-англичани­на. Когда он нервничает, то дрожащими руками отрывает по­лоску бумаги от первой попавшейся страницы и жует ее, пока во рту у него не вырастает большой бумажный ком.

Милый Бэр к!

Крис зевнула и вновь взглянула на сценарий. Многие страницы были объедены. Она вспомнила про крыс. У э т и х маленьких сволочей, безусловно, есть чув - ство ритма. Она решила утром отправить Карла за крысо­ловками.

Пальцы Крис разжались. Сценарий выпал из рук.

Крис уснула. Ей снилась ее смерть. Она задыхалась и рас­творялась, терялась в пустоте и все время думала: меня не будет, я умру, меня не будет никогда, о, па - па не допустит этого, я не хочу превратить - ся в ничто, навсегда —и опять таяла, растворялась, и этот звон, звон, звон...

Телефон!

С тяжело бьющимся сердцем Крис вскочила и сняла трубку.

Звонил помощник режиссера.

— В гримерной в шесть часов, дорогая.

— Ладно.

— Как дела?

— Если сейчас пойду под душ и приду в себя, значит, все в порядке.

Он засмеялся.

— Увидимся.

— Хорошо.

Она повесила трубку. Немного посидела, раздумывая над своим сном. Сон? Это скорее напоминало раздумья в полу­сне. Такая удивительная ясность! Конец существования. Не- возвратимость. Она раньше не могла себе представить. О Боже, этого не может быть!

Но это, к сожалению, правда.

Крис надела халат и быстро спустилась вниз, к реальному и шкворчащему жареному бекону.

— Доброе утро, миссис Макнейл!

Седая Уилли склонилась над столом. Она выжимала сок из апельсинов. Под глазами синие мешки. Чуть заметный ак­цент. Она, как и Карл, была родом из Швейцарии. Экономка вытерла руки салфеткой и направилась к плите.

— Я сама достану, Уилли,—Крис, всегда наблюдатель­ная, заметила ее усталый взгляд. Уилли вернулась к столу, ворча что-то себе под нос. Крис налила кофе и принялась за завтрак. Посмотрев на свою тарелку, она тепло улыбнулась. Алая роза. Регана. Мой ангел. Каждое утро, когда Крис снималась, Регана тихонько вставала с кровати, шла на кухню и клала ей цветок на тарелку, а потом, сонная, опять шла спать. Крис покачала головой, вспомнив, что она когда-то хо­тела назвать ее Гонерильей. Да. Все верно. Надо быть готовой к худшему. Ее большие зеленые глаза стали вдруг похожи на глаза бездомного или осиротевшего человека. Она вспомнила о другом цветке. О сыне. Джэми.

Он умер давно, когда ему было всего три года. Крис в то вре­мя была молоденькой неизвестной девочкой из хора на Брод­вее. Она поклялась, что никогда не будет любить так сильно, как Джэми и его отца, Говарда Макнейла. Уилли подала сок, и тут Крис вспомнила о крысах.

— Где Карл? —спросила она экономку.

— Я здесь, мадам.

Мажордом выглянул из-за двери кладовой. Властный. По­чтительный. Энергичный. Вежливый. Живые, блестящие гла­за. Орлиный нос. Абсолютно лысый.

— Послушай, Карл. На чердаке-завелись крысы. Неплохо бы купить капканы.

— Крысы?

— Я же сказала.

— На чердаке чисто.

— Ну, значит, у нас чистоплотные крысы.

— Никаких крыс.

— Карл, я их слышала ночью.—Крис едва сдерживалась.

— Может, канализация,—попробовал возразить Карл,— или отопительные трубы?

— Крысы! Ты купишь в конце концов эти проклятые ловушки? И перестань спорить!

— Да, мадам. Я пойду прямо сейчас!

— Не сейчас, Карл! Все магазины закрыты!

— Они и правда закрыты,—проворчала Уилли.

— Посмотрим.

Он ушел.

Крис и Уилли обменялись взглядами, потом Уилли пока­чала головой и вернулась к бекону. Крис вспомнила про свой кофе. Странный. Странный человек. Так же, как и Уилли, трудолюбивый, очень преданный. И все же было в нем что-то такое, от чего Крис становилось не по себе. Что именно? Может, его чуть заметная заносчивость? Или его вы­зывающее поведение? Нет. Что-то другое. Супруги жили у нее уже почти шесть лет, но Карла она никак не могла по­нять до конца.

Крис поднялась в свою комнату и надела свитер и юбку. Посмотрела в зеркало и с удовольствием начала расчесывать свои короткие рыжие волосы, вечно казавшиеся растрепан­ными. Потом состроила рожицу и глупо усмехнулась. Эй, милая соседушка! Можно поговорить с тво - им мужем? С твоим любимым? С твоим него - дяем? А, твой негодяй в богадельне? Это он звонит! Она показала язык своему отражению. Поникла. ОБоже, что за жизнь! Взяла коробку с гримом и па­риками, спустилась вниз и вышла на тенистую чистую улицу.

На мгновение Крис остановилась, вдохнула полной грудью свежий утренний воздух и посмотрела направо. По­шла дальше. К своей работе, к этой веселой путанице, к бута­форской, шутовской старине.

Как только Крис вошла через главные ворота, ее настро­ение немного улучшилось, а потом, увидев знакомые ряды фургонов вдоль южной стены, где размещались костюмер­ные и гримерные, она и вовсе повеселела. В восемь утра пер­вого дня съемок она уже почти пришла в себя, потому что начала спорить по поводу сценария.

— Эй! Бэрк! Будь так добр, посмотри, что это здесь за ерунда, а?

— Ага, у тебя все-таки есть сценарий! Прекрасно! — Ре­жиссер Бэрк Дэннингс, подтянутый и стройный, как принц из волшебной сказки, озорно и лукаво подмигнул ей и акку­ратно оторвал дрожащими пальцами полоску бумаги от сце­нария.

— Сейчас я начну чавкать,—засмеялся он.

Они стояли на площадке перед административным здани­ем университета среди актеров, статистов, технического пер­сонала и рабочих ателье. Кое-где на лужайке уже размести­лись любопытные зрители. Собралось множество детей. Опе­ратор, уставший от шумихи, поднял газету, которую жевал Дэннингс. От режиссера уже с утра слегка отдавало джином.

— Да, я жутко доволен, что тебе дали сценарий.

Это был изящный, хрупкий, уже немолодой человек. Он говорил с таким изысканным британским акцентом, что в его устах даже самые страшные ругательства звучали красиво. Когда он пил, то постоянно хохотал, казалось, что ему труд­но сдерживать себя и оставаться хладнокровным.

Пока шли съемки, солнце то ярко светило, то пряталось за тучи, и к четырем часам небо окончательно нахмурилось. Помощник режиссера распустил труппу до следующего дня.

Крис пошла домой. Она чувствовала усталость. На углу ее выследил из дверей своего бакалейного магазина пожилой итальянец и попросил дать автограф. Крис расписалась на бу­мажном пакете и добавила «с наилучшими пожеланиями». Пока она стояла у светофора, взгляд ее упал на католическую церковь. Кто-то ей говорил, что здесь женился Джон ф. Кеннеди. Здесь он и молился. Крис попыталась предста­вить его среди набожных морщинистых старушек и жертвен­ных свечей.

Мимо промчался развозящий пиво грузовик, громыхая за­потевшими банками.

Крис перешла на другую сторону. Пошла вдоль улицы, и когда проходила мимо школы, ее обогнал какой-то священ­ник в нейлоновой куртке. Подтянутый. Небритый. Он свер­нул налево и направился в сторону церкви.

Крис, остановившись, с интересом наблюдала за ним. Священник торопился к небольшому коттеджу. Заскрипела старая дверь, и появился еще один священник. Этот был очень мрачный и, по всей вероятности, нервничал. Он кив­нул молодому человеку и, опустив голову, заспешил в цер­ковь. Опять скрипнула дверь коттеджа, и Крис увидела еще одного священника. Он поздоровался со своим гостем и об­нял его за плечи. В этом движении было что-то покровитель­ственное. Он вовлек молодого человека внутрь, и дверь за­хлопнулась с противным скрипом.

Крис в недоумении уставилась на свои туфли. Что за ерунда? Ей стало интересно, ходят ли иезуиты исповедо­ваться.

Послышался отдаленный раскат грома. Крис взглянула на небо. Интересно, будет дождь или нет... воскресение...

Да, да, конечно. В следующий вторник. Сверкнула молния. Можешь не волноваться, ма­лышка, мы сами тебе позвоним.

Подняв воротник пальто, Крис заторопилась домой. Ей очень хотелось, чтобы пошел дождь.

Через минуту Крис была уже на месте. Сначала она за­шла в ванную, оттуда —на кухню.

— Салют, Крис, успешно поработали?

Это Шарон Спенсер. Симпатичная блондинка двадцати с небольшим лет. Вечно юная. Родом из Орегона. Уже три года она работала секретарем у Крис и одновременно была домашней учительницей Реганы.

— Да как всегда, ерунда, — Крис подошла к столу и лени­во начала перебирать почту.—Что-нибудь стоящее внимания?

— Не желаете ли отобедать на следующей неделе в Бе­лом доме?

— Не знаю, Марти, а что я там буду делать?

— Объедаться пирожными до отвала.

Крис засмеялась.

— А где Рэге?

— Внизу, в детской.

— Чем занимается?

— Лепит. По-моему, птицу. Для тебя.

— Да, птица мне нужна,—улыбнулась Крис. Она подо­шла к плите и налила в чашку горячего кофе.

— Ты пошутила насчет обеда?

— Конечно, нет,—удивилась Шарон.—В четверг.

— Народу много будет?

— Да нет. По-моему, человек пять или шесть.

— Кроме шуток?

Крис было приятно. Она даже не особенно удивилась. Ее общество любили многие: кучера и поэты, профессора и ко­роли. Что им нравилось в ней? Ее жизнь? Крис села за стол.

— Как прошли занятия?

Шарон зажгла сигарету и нахмурилась:

— Опять плохо с математикой.

— В самом деле? Интересно.

— Вот именно. Это же ее любимый предмет,—поддер­жала Шарон.

— Ну, это, наверное, из-за современных методов обуче­ния. Я бы даже не сумела различить номера автобусов, если бы...

— Привет, ма!

Регана выскочила из-за двери, широко расставив в сторо­ны руки. Рыжие хвостики. Светящееся от радости лицо. И миллион веснушек.

— Привет, маленькая негодяйка.—Крис поймала ее в объятия и крепко прижала к себе, смачно чмокая в щечку и не пытаясь сдерживать свою нежность. Потом с любопыт­ством спросила: — Что же ты делала сегодня? Что-нибудь очень интересное?

- Да, ерунда.

— Какая именно ерунда?

— Дай вспомнить. — Регана уперлась коленями в ноги ма­тери и медленно раскачивалась взад-вперед.—Ну, как всегда, я занималась.

— Так.

— И рисовала.

— Что ты рисовала?

— Цветы, такие, знаешь... как маргаритки, только розо­вые. А потом, ну да, потом была лошадь! — Регана широко раскрыла глаза и начала с восхищением рассказывать: — У этого дяди была лошадь, ну, у того, который живет там, у ре­ки. Ма, мы гуляли, и вдруг эта лошадь, такая красивая! Ма, ты бы ее видела!,И этот дядя сам разрешил мне посидеть на ней. Правда-правда! Ну, конечно, только на минуточку!

Крис многозначительно подмигнула Шарон.

— Неужели сам? — спросила она, удивленно поднимая брови. Когда Крис приехала на съемки в Вашингтон, Шарон (она была уже членом семьи) жила вместе с ними в отдель­ной комнате на втором этаже. Потом она познакомилась с каким-то конюхом, который работал на конюшне, располо­женной неподалеку. Теперь Шарон нужна была отдельная квартира. Крис сняла для нее номер-люкс в дорогой гостини­це и при этом настояла на том, чтобы за номер платила именно она, а не Шарон.

— Сам,—улыбнулась Шарон.

— Лошадь была серая! — добавила Регана.—Ма, а неуже­ли мы не можем купить лошадь? То есть ведь мы могли бы, да?

— Посмотрим, малышка.

— Когда у меня будет лошадь?

— Посмотрим. Ну, а где твоя птица?

На секунду Регана замерла, а потом, недовольно взглянув на Шарон, сжала губы и укоризненно покачала головой.

— Это был сюрприз.—Она засмеялась.

— Ты хочешь сказать...

— Ну да. С длинным смешным носом, как ты и хотела!

— Рэге, ты прелесть. Можно посмотреть?

— Нет, мне еще нужно ее раскрасить. Когда будем обе­дать, ма?

— Ты голодная?

— Умираю от голода.

— Так ведь еще и пяти нет. Когда же мы ели? — спроси­ла Крис у Шарон.

— Где-то в двенадцать, — попыталась припомнить Шарон.

— А когда вернутся Уилли и Карл?

Крис отпустила их до вечера.

— Часов в семь,—ответила Шарон.

— Ма, пошли в кафе, а? —попросила Регана.—Можно?

Крис взяла дочь за руку, притянула ее к себе и поцело­вала.

— Беги наверх, одевайся, сейчас пойдем.

— Как я тебя люблю!

Регана выбежала из комнаты.

— Малыш, надень новое платье! — крикнула ей вдогонку Крис.

— Тебе хотелось бы опять стать одиннадцатилетней де­вочкой? — задумчиво спросила Шарон.

— Это — предложение?

Крис глянула на письма и начала безразлично расклады­вать исписанные листки.

— Ты его принимаешь? — настаивала Шарон.

— Со всеми заботами, которые у меня сейчас? И со все­ми воспоминаниями?

- Да.

— Ну уж нет.

— Подумай хорошенько.

— Я думаю.—Крис подняла письмо с прикрепленным впереди конвертом. Джаррис. Ее агент.—Кажется, я просила его пока ни о чем мне не писать.

— Прочитай,—предложила Шарон.

— А что такое?

— Я читала его сегодня утром.

— Что-нибудь хорошее?

— Великолепное. Они хотят взять тебя режиссером,— ответила Шарон и сделала очередную затяжку.

- Что?!

— Прочитай письмо.

— О Боже, Шар, ты не шутишь?

Крис вцепилась в письмо и начала жадно пробегать его глазами:

- «... Новый сценарий... триптих... студия просит сэра Стефана Мора... При наличии согласия на...» Я буду режиссе­ром!

Размахивая руками, она заверещала от радости:

— О Стив, ты ангел, ты не забыл!

Они снимали какой-то фильм в Африке. Он здорово на­пился. Сидя в шезлонге, на закате дня, Стив как-то сказал ей, что ему нравится работа актера. «Ерунда,—ответила Крис.— Ты знаешь, что такое настоящая работа? Самому ставить фильмы!» — «Согласен». — «Надо сделать что-то свое собствен­ное, я имею в виду что-то такое, что будет жить по­том».—«Ну и займись этим сама».—«Я пыталась, но меня не берут».—«Почему?» —«Им кажется, что я не справлюсь с монтажом». Дорогие воспоминания. Теплая улыбка. Милый Стив!

— Ма, я не могу найти платье! — крикнула Регана.

— В стенном шкафу! — ответила Крис.

— Уже Смотрела!

— Сейчас иду! — На секунду Крис задумалась, взглянула на письмо и поникла.—А вдруг ерунда какая-нибудь и не в моем стиле?

— Да вряд ли. Мне кажется, фильм стоящий.

— Ну да, ты всегда считала, что в фильмы ужасов надо вставлять комедийные эпизоды.

Шарон засмеялась.

— Мама!

— Иду!

Крис медленно встала.

— У тебя сегодня свидание, Шар?

- Да.

Крис покосилась на корреспонденцию.

— Тогда иди, а с остальной ерундой разберемся завтра. Шарон встала.

— Хотя подожди-ка.—Крис что-то вспомнила.—Одно срочное письмо надо отправить сегодня же.

— Хорошо.—Шарон взяла блокнот и приготовилась за­писывать.

— Ма-а-а-м! — Регана уже подвывала от нетерпения.

— Подожди, я сейчас,—попросила Крис Шарон.

Шарон глянула на часы.

— Крис, мне уже пора заниматься созерцанием.

Крис пристально и с чуть заметным раздражением посмо­трела на нее. За полгода ее секретарша вдруг превратилась в «искательницу спокойствия». Началось это с самогипноза еще в Лос-Анджелесе, а потом закончилось буддийским пес­нопением. Последнее время, пока Шарон жила под одной крышей с Крис, в доме поселилась апатия, сопровождаемая безжизненными, унылыми напевами «Nam myoho renge куо» («Крис, ты просто повторяй эти слова, ничего больше, и твои желания исполнятся, и все будет так, как ты хочешь...»). Эти завывания доносились до Крис и днем, и ночью, и чаще всего именно тогда, когда она разучивала роль.

— Можешь включить телевизор,—великодушно разре­шила Шарон своей хозяйке.—Все нормально. От песнопения меня никакой шум не отвлекает.

На этот раз она собралась заниматься трансценденталь­ным созерцанием.

— Шар, неужели ты действительно веришь, что вся эта чепуха может хоть каким-то образом помочь тебе? —равно­душно спросила Крис.

— Это меня успокаивает,—ответила Шарон.

— Понятно,—сухо отчеканила Крис и пожелала Шарон спокойной ночи. Она не напомнила про письмо и, выходя из кухни, пробормотала: — «Nam myoho renge куо».

— Повторяй эти слова минут пятнадцать или двадцать! — крикнула ей вдогонку Шарон.—Может, это и тебе поможет!

Крис остановилась и хотела возразить, но передумала. Она поднялась в спальню Реганы и сразу же подошла к стен­ному шкафу. Регана застыла посередине комнаты и внима­тельно вглядывалась в потолок.

— Что такое? — забеспокоилась мать.

Крис пыталась найти платье. Бледно-голубое, ситцевое. Она купила его неделю назад и хорошо помнила, что повеси­ла платье в стенной шкаф.

— Странный шум,—заметила Регана.

— Я знаю. У нас завелись друзья.

— Разве? Какие? — Регана перевела взгляд на мать.

— Белки, крошка моя, белки на чердаке.

Ее дочь была брезглива и терпеть не могла крыс. Даже мыши приводили ее в ужас.

Поиски платья не увенчались успехом.

— Мам, посмотри, его тут нет.

— Вижу, вижу. Может, Уилли случайно бросила его в стирку?

— Как будто исчезло.

— Ну ладно. Надень тогда синее, оно тебе тоже идет.

Они пошли в кафе. Крис довольствовалась салатом, а Ре­гана после супа с четырьмя булочками и жареного цыпленка уплетала шоколадный коктейль, полторы порции пирога с голубикой и кофейное мороженое. И куда это все умещается? В кости идет, что ли? Девочка была очень худенькая.

Крис докурила и, медленно допивая кофе, посмотрела в окно.

Темная вода Потомака застыла в каком-то ожидании.

— Какой хороший был обед, мам.

Крис повернулась к ней и, как это часто с ней случалось, увидела в своей дочке Говарда. Она тут же перевела взгляд на тарелку.

— А пирог не будешь доедать? — спросила Крис.

Регана опустила глаза.

— Я .наелась конфет.

Крис потушила сигарету и улыбнулась.

— Тогда пошли.

Около семи они были дома. Уилли и Карл уже верну­лись. Регана сразу побежала в детскую, чтобы побыстрее за­кончить птицу для матери. Крис пошла на кухню за письмом. Уилли варила кофе в старой кастрюльке без крышки. Она была раздражена и недовольна.

— Привет, Уилли, как кино? Хорошо провели время?

— Не спрашивайте.—Она бросила щепотку соли и немного яичной скорлупы в булькающее содержимое ка­стрюльки. Да, они сходили в кино, объяснила Уилли. Она хо­тела посмотреть кино с участием «Битлз», но Карл настоял на своем: ему приспичило пойти на фильм про Моцарта.

— Ужас! —кипела она, уменьшая огонь на плите.—Та­кой дурак!

— Ну извини.—Крис сунула письмо под мышку.—Кста­ти, Уилли, ты не видела платье, которое я купила Регане на прошлой неделе? Такое голубое, из ситца?

— Да, сегодня утром оно было в стенном шкафу.

— И куда ты его положила?

— Оно там.

— Может, ты случайно прихватила его, собирая грязное белье?

— Оно там.

— С грязным бельем?

— В стенном шкафу.

— Там его нет. Я смотрела.

Уилли хотела что-то ответить, но только сжала губы и бросила сердитый взгляд на кастрюльку с кофе. Вошел Карл.

— Добрый вечер, мадам. — Он направился к умывальнику и налил стакан воды.

— Ты расставил капканы? — спросила Крис.

— Никаких крыс.

— Ты их расставил?

— Конечно, я их расставил, но на чердаке чисто.

— А теперь скажи: тебе кино понравилось?

— Очень.—По его поведению, так же как и по непрони­цаемому выражению лица, ничего нельзя было понять.

Крис пошла к себе в комнату, про себя напевая извест­ную песенку «Битлз». Но внезапноуостановилась.

Сейчас я тебе покажу! ’

— Карл, а тебя не затруднило достать мышеловки?

— Ничуть.

— В шесть часов утра?

— В ночном универмаге, мадам.

— О Боже!

Крис.долго купалась, наслаждаясь теплой водой, а когда вошла в свою спальню за халатом, то в стенном шкафу обна­ружила пропавшее платье Реганы. Оно лежало смятое на ку­че белья.

Крис подняла его. Как оно здесь очутилось?

Этикетки не были сорваны. Крис задумалась. Потом вспомнила, что в тот же день, когда покупала платье, купила и кое-что для себя. Наверное, я все сюда и бро­сила.

Крис отнесла платье в спальню Реганы и, повесив его на вешалку, убрала в шкаф. Она мельком взглянула на туалеты дочери. Прекрасные платья. Да, Рэге, смотри лучше на них и не думай о папе, который да - же писем не пишет.

Крис закрыла шкаф и, резко повернувшись, ударилась но­гой о письменный стол. О Боже, этого еще не хва­тало!

Она приподняла ногу и потерла ушибленный палец. И тут только заметила, что стол сдвинут с прежнего места приблизительно на метр. Неудивительно, что я уда - рилась. Наверное, Уилли пылесосила и ото­двинула его.

Крис с письмом от своего агента спустилась в кабинет и присела на мягкий низкий диван у огня.

Она еще раз просмотрела письмо. Вера, Надежда, Любовь. Три независимые части, в каждой свой режиссер и актерский состав. Ей предлагали Надежду. Замысел ей нравился. Немного скучновато, подумала она, но зато изы­сканно. Наверняка название изменят на что-нибудь типа «Суматоха вокруг доброде - тел и».

В прихожей послышался звонок. Пришел Бэрк Дэннингс. У него не было своей семьи, и он часто заходил к Крис. Буду­щий режиссер задумчиво улыбнулась и покачала головой, услышав, как Бэрк что-то съязвил в отношении Карла, кото­рого ненавидел и постоянно поддразнивал.

— Ну, привет. Дай выпить! — первым делом потребовал Бэрк, войдя в комнату и устремившись к бару.

Бэрк был немного раздражен и чем-то расстроен.

— Опять в поисках? — спросила Крис.

— Что ты имеешь в виду, черт возьми? — огрызнулся он.

— У тебя озабоченный вид.—В таком состоянии она его уже видела, когда снимали фильм в Лозанне. Они остано­вились в приличной гостинице с видом на Женевское озеро. В первую ночь после приезда Крис никак не могла заснуть. В пять часов утра она вскочила с кровати, оделась и спусти­лась вниз, чтобы выпить чашечку кофе или просто поболтать с кем-нибудь. Ожидая в коридоре лифта, она выглянула в окно и увидела Дэннингса. Он вышагивал вдоль берега озе­ра, засунув руки в карманы пальто, и не обращал никакого внимания на жуткий холод. Когда Крис спустилась в вести­бюль, Бэрк как раз входил в гостиницу.

— Ни одной шлюхи на горизонте! — разочарованно выпа­лил он, проходя мимо нее с опущенными глазами. Затем Дэннингс вошел в лифт и поднялся к себе в номер спать. По­зже, когда Крис со смехом вспомнила этот случай, Дэннингс пришел в ярость, объявил публично, что она страдает «избыт­ком галлюцинаций», и добавил, что верят ей «только потому, что она кинозвезда»: Тогда Бэрк назвал ее ненормальной, а несколько позже спокойно объяснил (чтобы не обижать ее), что, возможно, она кого-то и видела, но по ошибке при­няла за Дэннингса. «Кстати,—заметил он,—моя прапраба­бушка, кажется, была родом из Швейцарии».

Крис подошла к бару и напомнила ему об этом случае.

— Не будь дурой! — закричал Дэннингс.—Я провел це­лый вечер на чае, я был на факультетском чаепитии!

Крис облокотилась о стойку бара:

— Так ты пил только чай?

— Да, не ухмыляйся так глупо.

— И нализался чаем,—сухо отрезала она.—Вместе с иезуитами.

— Нет, иезуиты были трезвые.

— Они не пьют?

— Ты что, рехнулась? — продолжал кричать Бэрк.—Они нажрались! Никогда в жизни не встречал таких алкашей!

— Потише, Бэрк, не забывай: здесь Регана.

— Да, Регана,—зашептал Дэннингс.—Дай же скорее вы­пить, черт тебя дери!

— Что же ты делал на факультетском чаепитии?

— Идиотская общественная деятельность, всегда надо за­ниматься какой-нибудь ерундой.

Крис протянула ему стакан джина со льдом.

— Мы обсуждали, как сильно испоганили их террито­рию,—пробурчал режиссер. Он поднес стакан к губам и сде­лал набожный вид.—Ну да, смейся. Все, что ты умеешь,— это смеяться и вертеть задом.

— Я только улыбнулась.

— Ну, все равно. Лучше скажи, как у тебя дела.

Крис неопределенно пожала плечами.

— У тебя плохое настроение? В чем дело?

— Не знаю.

— Не рассказывай сказки.

— Чертовщина какая-то, я, пожалуй, тоже выпью,—ска­зала она, протягивая руку за стаканом.

— Правильно, это полезно для желудка. Ну, так в чем же дело?

Крис медленно налила себе водки.

— Ты когда-нибудь думал о смерти?

— Извини, но...

— Да, о смерти,—перебила она его.—Думал когда-ни­будь, Бэрк? Что это такое? Я хочу сказать, на самом деле что это такое?

— Не знаю,—ответил Дэннингс слегка раздражен­но.—Нет, не знаю. Я вообще об этом не думаю. Я восприни­маю смерть, как она есть, и все. Какого черта ты вздумала го­ворить об этом?

Крис пожала плечами.

— Не знаю,—медленно произнесла она. Бросила кусочек льда себе в стакан и задумчиво наблюдала за ним.—Да... да... я думаю, это что-то вроде... как сон в момент пробуждения. Я хочу сказать, что именно так мне показалось... что смерть... именно такая. Я имею в виду конец, к о н е ц, я раньше нико­гда об этом не думала.—Крис потрясла головой.—О Боже, меня даже в дрожь бросило! Мне показалось, что я падаю с нашей проклятой планеты со скоростью сто миллионов в час.

— Чушь! Смерть —это покой,—вздохнул Дэннингс.

— Но только не для меня, дорогой мой.

— Твоя жизнь будет продолжаться в твоих детях.

— Перестань! Мои дети —это не я.

— Да, и слава Богу! Одной такой вполне достаточно.

— Нет, Бэрк, ты только вдумайся! Никогда больше не су­ществовать! Это...

— О Господи, помилуй! Приходи на факультетское ча­епитие на следующей неделе, и, может, священники тебя успокоят.

Бэрк поставил стакан.

— Давай лучше выпьем.

— Знаешь, а я и не догадывалась, что они пьют.

— Ты просто глупая.

В его глазах сверкнула злоба. Бэрк приближался к агрес­сивной стадии опьянения. Крис задумалась. Ей показалось, что она задела его за живое.

— Они ходят исповедоваться? — спросила она.

— Откуда я знаю? — неожиданно взревел Бэрк.

— А ты разве не учился на...

— Где этот проклятый джин?

— Хочешь кофе?

— Не будь дурой. Я хочу выпить.

— Выпей кофе.

— Ну перестань. Давай налей на дорожку.

— Что-нибудь полегче?

— Нет, никакой дряни. Терпеть не могу пить всякую дрянь. Ну, давай же наливай в конце концов!

Бэрк протянул стакан, и Крис плеснула ему немного джина.

— Может, мне пригласить двух или трех священников к себе?

- Кого?

— Я не знаю.—Она снова пожала плечами.—Ну, ко­го-нибудь поважней.

— От них потом не отвяжешься. Все они ворюги и зану­ды,—выпалил Бэрк и залпом осушил стакан.

Да, он начисто забывается. Крис быстро пере­менила тему. Она рассказала о новом сценарии и о том, что ее приглашают на съемки в качестве режиссера.

— Неплохо,—пробормотал Дэннингс.

— Но я боюсь.

— Ерунда. Самое главное —это заставить всех поверить в то, что поставить фильм было очень сложно. В первый раз я не понимал этого, зато теперь я, как видишь, на высоте. Это элементарно.

— Бэрк, если говорить честно, то именно сейчас, когда мне сделали такое предложение, я чувствую себя очень не­уверенно. И особенно в отношении технической стороны дела.

— Послушай, предоставь это другим. У тебя будут опера­торы, редакторы, сценаристы. Подыщи хороших специали­стов, и они обо всем позаботятся. Самое важное — это работа с актерами, а здесь ты справишься превосходно. Ты ведь мо­жешь не только словами сказать им, как двигаться и произно­сить реплики, милая, но и показать. Вспоминай других ре­жиссеров и будь сдержанней.

Крис еще не верила ему.

— И все-таки что делать с техникой? — обеспокоенно спросила она. Пьяный или трезвый, Дэннингс был как-никак одним из лучших режиссеров, и Крис очень нужны были его советы.

Битый час она вникала в таинство режиссерского искус­ства.

— Дорогая моя, единственное, что тебе нужно,—это найти хорошего редактора,—усмехнулся Дэннингс, закруг­ляя разговор.—Человека, действительно разбирающегося в этом деле.

Опасный момент агрессивности миновал, и теперь Бэрк являл собой очаровательного собеседника.

— Извините, мадам. Вы что-то хотели?

У дверей в кабинет стоял Карл.

— А, привет, Торндайк,—засмеялся Бэрк.—Или это Ген­рих? Никак не могу запомнить.

— Это Карл.

— Ах да, конечно. Как же я мог забыть, черт меня побе­ри! Скажи-ка, Карл, ты был внештатным осведомителем при гестапо или официальным? Мне кажется, здесь есть разница.

Карл вежливо ответил:

— Ни тем, ни другим, сэр, я швейцарец.

— Да-да, конечно,—захохотал Дэннингс.—И ты, конеч­но же, никогда не играл с Геббельсом?

Непроницаемый Карл повернулся к Крис.

— И никогда не летал вместе с Рудольфом Гессом?

— Мадам чего-нибудь желает?

— Я не знаю. Бэрк, ты хочешь кофе?

— А пошел твой кофе...

Бэрк резко встал и, выйдя с воинственным видом из ком­наты, покинул дом.

Крис покачала головой и повернулась к Карлу.

— Отключи телефон,—произнесла она равнодушно.

— Хорошо, мадам. Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо. Где Рэге?

— Внизу, в детской. Позвать ее?

— Да, уже пора спать. Нет, погоди, не надо. Я пойду к ней, взгляну на птицу.

— Хорошо, мадам.

— И в сотый раз прошу прощения за Бэрка.

— Я не обращаю внимания.

— Знаю. Вот это его и бесит.

Крис вышла в коридор, открыла дверь на первый этаж и крикнула сверху:

— Эй, разбойница! Ты что там делаешь? Птица готова?

— Да, иди посмотри. Спускайся сюда, я ее уже закон­чила.

— Ну, ты молодчина! — воскликнула Крис, когда дочка протянула ей фигурку птицы. Та еще не совсем высохла, и краски немного растеклись. Птица была выкрашена в оран­жевый цвет, а клюв — в зеленую и белую полосочку. К голо­ве был приклеен хохолок из перьев.

— Тебе нравится? — спросила Регана.

— Да, крошка, очень нравится. Как ее зовут?

— М-м-м...

— Так как мы ее назовем?

— Не знаю.—Регана пожала плечами.

— Давай подумаем.—Крис задумалась и прижала палец к губам.—Может быть, Птичка-Глупышка? А? Просто — Птичка-Глупышка.

Регана прыснула и прикрыла рот ладонью, чтобы не рас­хохотаться. Она радостно закивала.

— Итак, Птичка-Глупышка большинством голосов! Пусть останется здесь и подсохнет, а потом я отнесу ее в свою ком­нату.

Крис поставила птицу на место и вдруг заметила план­шетку для спиритических сеансов. Она лежала рядом на сто­ле. Крис была любопытна и в свое время купила эту план­шетку, чтобы исследовать собственное подсознание. Но у нее ничего не получилось. Пару раз она пробовала с Шарон и один раз с Дэннингсом. Но Бэрк очень ловко научился управлять планшеткой («Так это ты ее все время двигаешь, голубчик?»), и все «послания» были начинены ругательствами. Впоследствии Дэннингс сваливал все на «этих дефективных духов».

— Ты играешь с планшеткой?

— Ага.

— Ты умеешь?

— Ну конечно. Давай я тебе покажу.—Она с готовно­стью подошла к столу.

— Я думала, что для игры нужно два человека.

— Совсем необязательно, я все время играю одна.

Крис пододвинула стул.

— Давай играть вдвоем, хорошо?

Секунду девочка раздумывала:

— Хорошо.

Регана пододвинула пальцы к белой планшетке, и, как только Крис захотела до нее дотронуться, планшетка резко повернулась и остановилась у отметки «нет».

Крис лукаво улыбнулась:

— Это значит: «Мамочка, я хочу поиграть одна»? Ты не хочешь, чтобы я с тобой играла?

— Нет, я хочу. Это капитан Гауди сказал: «Нет».

— Какой капитан?

— Капитан Гауди.

— Малышка, а кто такой этот капитан Гауди?

— Ты знаешь... Ну, я задаю ему вопросы, а он отвечает.

- Да?

— Да, он очень хороший.

Крис чуть заметно нахмурилась. Она вдруг встревожи­лась. Регана любила своего отца, но внешне никак не отре­агировала на развод родителей. А вдруг она плакала в своей комнате, но Крис даже не знала этого? Она боялась, как бы депрессия и другие отрицательные эмоции не отразились на здоровье Реганы. Фантазии, выдуманный друг. Это было уже явное отклонение. И почему «Гауди»? Очень похоже на «Гау- ард», так звали отца Реганы. Очень похоже.

— Как же так, то ты не можешь придумать имени для своей птички, то вдруг у тебя появляется капитан Гауди? По­чему ты называешь его «капитан Гауди»?

— Потому что его так зовут,—улыбнулась Регана.

— Кто это сказал?

— Ну он, конечно.

— А что он тебе еще говорит?

— Ерунду.

— Какую ерунду?

— Просто ерунду.

— Например.

— Сейчас увидишь. Я у него кое-что спрошу.

— Пожалуйста.

Регана прикоснулась пальцами к планшетке, уставилась на дощечку и сосредоточилась.

— Капитан Гауди, моя мама красивая?

Секунда... пять секунд... десять... двадцать...

— Капитан Гауди?

Прошло еще несколько секунд. Крис была удивлена. Она была уверена, что ее дочь сама сдвинет планшетку на отмет­ку «да».

Боже мой, что же это такое? Бессозна­тельная неприязнь? Нет, этого не может быть.

— Капитан Гауди, это уже невежливо,—обиделась Регана.

— Малышка, а может, он уже спит?

— Ты думаешь?

— Я думаю, что и тебе пора спать.

— Уже? Он дурачина,—пробурчала Регана и пошла за матерью наверх.

Крис уложила ее в постель и села рядом.

— Кроха, в воскресенье я не работаю. Хочешь куда-ни­будь пойти?

- Куда?

Несколько раз Крис пыталась найти для Реганы подруг. t Ей удалось познакомиться с одной двенадцатилетней девоч­кой по имени Джуди. Но сейчас Джуди уехала на пасхальные каникулы, и Крис показалось, что Регана чувствует себя оди­нокой.

— Ну, я не знаю,—ответила Крис.—Куда-нибудь. Давай посмотрим город? А может, пойдем к цветущим вишням? Вот это мысль, они наверняка уже цветут. Ты хочешь?

— Конечно, хочу, ма.

— А завтра вечером пойдем в кино. Ладно?

— Как я тебя люблю!

Регана обняла ее, и Крис в ответ крепко прижала девочку к себе, прошептав:

— Рэге, милая, я тебя тоже очень люблю!

— Можешь пригласить и мистера Дэннингса, если хо­чешь.

Крис удивилась:

— Мистера Дэннингса?

— Да, все нормально. Я не против.

Крис засмеялась:

— Нет, не нормально. Почему я должна приглашать ми­стера Дэннингса?

— Он же тебе нравится.

— А тебе он разве не нравится?

Она не ответила.

— Крошка моя, что с тобой происходит? — Крис решила у нее все выпытать.

—- Ведь ты же собираешься выйти за него замуж.—Это был уже не вопрос, а утверждение.

Крис рассмеялась.

— Малышка моя, конечно, нет! О чем ты говоришь? И как это пришло тебе в голову?

— Но он же тебе нравится.

— Мне нравятся пироги, но я не собираюсь выходить за них замуж. Малышка, он мой друг, просто старый хороший Друг.

— Тебе он нравится не так, как папа?

— Я люблю твоего папу и всегда буду любить твоего па­пу, а мистер Дэннингс часто ко мне приходит, потому что ему скучно, он совсем один, вот и все. Он мой друг.

— А я слышала...

— Ты слышала? От кого ты слышала?

В глазах дочери еще проглядывало сомнение, но вскоре оно рассеялось.

— Не знаю. Я просто подумала.

— Ну это совсем глупо. Забудь.

— Хорошо.

— А теперь спи.

— Можно, я почитаю? Я не хочу спать.

— Конечно, можно. Почитай немного и ложись спать.

— Спасибо, мамочка.

— Спокойной ночи, кроха.

— Спокойной ночи.

Крис послала ей воздушный поцелуй и вышла. Она спу­стилась вниз. Ох уж эти дети! Откуда они столь­ко выдумывают?

Крис стало любопытно, не считает ли Регана причиной, развода Дэннингса. Ну нет, это уж совсем глупо. Регана знала только, что Крис подала на развод. Этого хотел Говард. Причиной, как он считал, являлись длительные раз­луки и подавление его личности, поскольку никто не воспри­нимал его иначе как «мужа кинозвезды». Регана ничего этого не знала. Ну, хватит. Прекрати заниматься ди - летантским психоанализом и займись лучше своей дочерью.

Крис вернулась в кабинет. Она заметила сценарий и ре­шила еще раз перечитать его. На середине Крис вдруг подня­ла глаза и увидела перед собой Регану.

— Привет, что случилось?

— Мам, там какие-то странные звуки.

— В твоей комнате?

—, Как будто кто-то стучится. Я не могу заснуть.

Где, черт возьми, эти мышеловки?!

— Кроха, ложись в моей спальне, а я пойду посмотрю.

Крис проводила ее до спальни и уложила.

— Можно, я немножко посмотрю телевизор?

— А где книга?

— Не могу найти. Можно?

— Конечно.—Крис включила маленький переносной те­левизор.—Так не громко?

— Нормально.

— И постарайся заснуть.

Крис выключила свет и направилась в коридор. Оттуда по узкой лесенке, покрытой коврами, она поднялась на чердак, открыла дверь, на ощупь включила свет и, пригнувшись, про­шла вперед.

На сосновом полу валялись картонные коробки из-под посылок. И ничего больше, не считая шести мышеловок. Все шесть были начинены приманкой. На всем чердаке ни одной пылинки. В воздухе пахло свежестью и чистотой. Чердак не обогревался. Тут не было никаких труб и батарей. Не было и дыр в крыше.

— Ничего нет.

Крис похолодела от ужаса. Боже мой! Она прижала руку к тяжело бьющемуся сердцу и оглянулась.

— Господи, Карл!

Он стоял у входа на чердак.

— Извините, но вы видите сами. Здесь чисто.

— Да, все чисто. Большое спасибо.

— Может, лучше кошку?

- Что?

— Ловить крыс.

Не дожидаясь ответа, он кивнул головой и вышел.

Крис посмотрела ему вслед. Либо у Карла чувство юмора отсутствовало полностью, либо было настолько глубоко за­прятано, что ускользало от ее внимания.

Крис вспомнила о звуках. Поглядела на крышу. Улица была густо засажена деревьями, стволы которых обвивали плющ и другие ползущие растения. Ветви лип скрывали до­брую треть особняка. Может быть, и в самом деле белки? Наверняка. Или ветви. Да, скорее всего в е т - в и. Ночью дул сильный ветер.

«Может, лучше кошку?» Крис вспомнила Карла. Кто он: идиот или притворяется? Она лукаво улыбнулась, как девчонка, придумавшая очередную шалость, спустилась в спальню Реганы, подняла что-то с пола, опять прошла на чердак и через минуту вернулась в свою спальню. Регана спала. Крис перенесла дочку в ее комнату и вернулась к себе. Затем выключила телевизор и заснула.

До утра в доме все затихло.

Во время завтрака Крис как бы между прочим заметила Карлу, что ночью слышала звук захлопнувшейся мышеловки.

— Ты посмотришь? — спросила она, потягивая кофе и де­лая вид, будто полностью поглощена чтением газет.

Не сказав ни слова, Карл поднялся на чердак.

Крис направилась к лестнице и по дороге встретила Кар­ла, спускавшегося с чердака. В руках он держал большую плюшевую мышь. Он нашел ее в мышеловке.

Крис, удивленно подняв брови, уставилась на мышь.

— Кто-то шутит,—-пробормотал Карл, проходя мимо нее и относя игрушку в спальню Реганы.

— Сколько интересного происходит в доме,—заметила про себя Крис, входя в спальню. Она сняла халат и стала го­товиться к съемкам. Да, может быть, лучше кошку, старый осел. Гораздо лучше. Она усмехнулась, и лицо ее сразу сморщилось.

Съемки шли успешно. К 12 часам дня пришла Шарон, и в коротких перерывах они занимались делами в гримерной Крис. Написали письмо агенту с обещаниями обдумать пред­ложение, дали согласие на приглашение в Белый дом, сочи­нили телеграмму Говарду, напомнив ему, чтобы он позвонил Регане в день ее рождения, настрочили просьбу менеджеру

Крис о годовом отпуске и составили план проведения вече­ринки, которую решено было устроить двадцать третьего апреля.

Вечером Крис повела Регану в кино, а на следующий день на «ягуаре», принадлежащем Крис, они поехали осматривать достопримечательности Вашингтона. Они посетили Мемори­ал Линкольна, Капитолий, лагуну цветущих вишен. Потом поехали на Арлингтонское кладбище к могиле Неизвестного солдата. Регана вдруг посерьезнела, а у могилы Джона Ф. Кеннеди даже слегка взгрустнула. Она долго глядела на Вечный огонь, потом вдруг взяла мать за руку.

— Ма, а почему люди должны умирать?

Эти слова ранили Крис. О, Рэге, и ты тоже? Не­ужели и ты? Нет, нет! Что она могла ответить ей? Соврать она не могла. Крис всмотрелась в личико дочери, по­вернутое к ней, в ее блестевшие слезами глаза. Неужели Ре­гана читала ее собственные мысли? У нее это всегда получа­лось. Всегда получалось раньше...

— Малышка, люди очень устают,—ответила Крис.

— Почему же Бог разрешает им уставать?

Крис удивилась и забеспокоилась. Сама она была атеист­кой и никогда не говорила с Реганой о религии, считая, что это было бы нечестно.

— Кто рассказал тебе про Бога?

— Шарон.

— Понятно.

Надо будет с ней поговорить.

— Ма, ну почему Бог разрешает нам уставать?

Крис посмотрела в эти глаза, ждущие ответа, увидела в них боль и сдалась —она не могла рассказать ей того, что сама считала правдой.

— Понимаешь, Бог скучает по нас, Рэге, и хочет, чтобы мы к нему вернулись.

Регана ничего не ответила. Молчала она и по дороге до­мой. В таком настроении Регана оставалась в течение двух дней.

Во вторник был день рождения Реганы, и ее настроение, казалось, улучшилось. Крис прихватила ее с собой на съемки, и когда рабочий день закончился, все участники фильма спе­ли Регане песню «С днем рождения», а потом подарили торт. Дэннингс, будучи всегда добрым по трезвости, зажег юпите­ры и заснял момент, когда Регана разрезала торт. Он назвал это «пробной съемкой» и пообещал впоследствии сделать ее кинозвездой. Регана веселилась от души.

Но после обеда, получив подарки, девочка опять заскуча­ла. Говард так и не позвонил. Крис сама набрала его номер в Риме, и портье ответил, что Говард отсутствует уже не­сколько дней. Наверное, катается где-нибудь на яхте.

Крис извинилась и повесила трубку.

Регана понимающе кивнула головой. Но настроение у нее было окончательно испорчено. Девочка отказалась даже вы­пить шоколадный коктейль. Ничего не сказав, она пошла в детскую и оставалась там до вечера.

На следующий день Крис проснулась и увидела рядом с собой полусонную дочь.

— Что такое, какого... Что ты здесь делаешь? — улыбну­лась она.

— Моя кровать трясется.

— Ты с ума сошла.—Крис поцеловала ее и накрыла оде­ялом.—Иди спи, еще рано.

То, что казалось утром, было на самом деле началом бес­конечной ночи.

Глава вторая

Священник стоял в метро на краю пустынной платформы и прислушивался к грохоту поездов, который заглушал его боль. Эта боль уже долгое время никак не утихала в нем. Но так же, как и сердцебиение, особенно отчетливо она слыша­лась в тишине. Священник переложил портфель из одной руки в другую и пристально вгляделся в нутро тоннеля. Цвет­ные огоньки убегали вдаль, и казалось, что они освещают до­рогу к отчаянию и безнадежности.

Послышался кашель. Священник обернулся. Какой-то се­дой бродяга сидел на полу в луже собственной мочи и не ше­велился. У него было сморщенное, измученное лицо, и в желтых глазах светилась тоска.

Священник отвернулся. Сейчас этот бродяга подойдет к нему и начнет скулить. Помогите старому дьяцку, отця! Позалейте! Рука, испачканная в блевотине, судо­рожно нащупывала на груди медаль. Воздух был полон от­блесками тысяч исповедей, смешанных с запахом вина, чес­нока и сотен других исконно человеческих грехов, выплес­нувшихся наружу... Они обволакивают... душат... душат...

Священник почувствовал, что бродяга медленно поднима­ется.

Не подходи!

Шаги.

Боже, спаси и сохрани.

— Эй, отця!

Священник вздрогнул. И поник. Он не мог обернуться. Не мог видеть Христа, стонущего в этих пустых глазах, Хри­ста, страдающего от гнойных ран и кровавого поноса, того Христа, который не мог дольше жить. Невольно он потрогал свой рукав, будто проверял, на месте ли траурная повязка. Смутно он припомнил и другого Христа.

— Эй, отця!

Послышался шум приближающегося поезда. Сзади кто-то споткнулся. Священник оглянулся на бродягу. Тот за­шатался. Затем оступился и упал. Не размышляя ни секунды, священник рванулся к нему, подхватил и подтащил к скамей­ке у стены.

— Я католик,—пробормотал несчастный.

Священник попытался успокоить его. Он осторожно по­ложил нищего на скамейку. В этот момент подошел поезд. Священник быстро достал из бумажника доллар и сунул его бродяге в жилет. Потом ему показалось, что так доллар мо­жет потеряться. Он вытащил банкноту и запихнул ее поглуб­же в карман мокрых брюк. Потом поднял свой портфель и вошел в двери поезда.

Священник сел в углу и притворился спящим. На конеч­ной остановке он сошел и пешком побрел в Фордгэмский университет. Доллар, доставшийся бродяге, предназначался для поездки в такси.

Войдя в зал для приезжих, священник вписал свое имя в специальный журнал. Дэмьен Каррас. Потом проверил за­пись. Ему показалось, что чего-то не хватает. Вспомнив, он приписал к своему имени еще три слова: «член ордена иезу­итов».

Каррас снял комнату в Уэйджель-Холле и уже через час крепко спал.

На следующий день ему надо было идти на собрание Американской ассоциации психиатров. Священник должен был выступить с основным докладом на тему «Психологиче­ские аспекты духовного развития». После собрания вместе с другими психиатрами он пошел на вечеринку, но ушел от­туда рано. Ему еще надо было зайти к матери.

Каррас подошел к полуобвалившемуся и построенному из песчаника дому, расположенному в восточной части Ман­хэттена на Двадцать первой улице. Остановившись у лестни­цы, ведущей наверх, он заметил играющих неподалеку детей. Неухоженные, плохо одетые, бездомные дети. Ему вспомни­лись унижения, которые приходилось терпеть, лишь бы не быть выселенными из дома.

Каррас поднялся по лестнице и с болью толкнул дверь, будто вскрывал незажившую рану. Приторно пахло гнилью. Он вспомнил, как ходил в гости к миссис Корелли в ее кро­шечную каморку с восемнадцатью кошками, и ухватился за поручни. Неожиданно резкая слабость овладела им. Он по­чувствовал свою вину. Нельзя было оставлять ее одну. Ни­когда.

Мать очень обрадовалась, увидев его. Даже вскрикнула от радости. Расцеловала и бросилась на кухню варить кофе. Темные волосы, узловатые, разбухшие вены на ногах, Дэмьен сидел на кухне и слушал ее бесконечное щебетание. Он раз­глядывал выцветшие обои и грязный пол, которые так часто всплывали в его памяти. Жалкая лачуга! Помощь от конторы социального обеспечения и несколько долларов в месяц от брата —вот и все доходы матери.

Мать села за стол. Заговорила о своих знакомых. В ее раз­говоре до сих пор слышался акцент. Дэмьен пытался не смо­треть в ее полные грусти глаза.

Он не должен был оставлять ее одну.

Дэмьен, правда, написал ей несколько писем. Но мать не умела ни читать, ни писать по-английски. Тогда он починил ей старый треснувший радиоприемник. У нее появился свой мирок, полный новостей и сообщений о майоре Линдсее.

Дэмьен прошел в ванную. Пожелтевшие газеты, наклеен­ные на треснувшие кафельные плитки. Проржавевшая рако­вина и ванна. Да, в этом доме он впервые ощутил свое приз­вание. Здесь он понял суть любви. Теперь любовь остыла. По ночам он чувствовал, как она, остывшая, еще воет в его серд­це, подобно осеннему заблудившемуся ветру.

Без четверти одиннадцать Каррас поцеловал мать и, по­прощавшись, обещал при первой же возможности вернуться. Он ушел, а старый приемник все сообщал и сообщал ей о происходящих в мире событиях...

Вернувшись в свою комнату в Уэйджель-Холле, Каррас еще раз обдумал текст письма к архиепископу штата Мэри­ленд. Когда-то он хорошо знал его. Священник просил пере­вести его в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к матери. Про­сил о должности учителя и об освобождении от прежних обязанностей. При этом Каррас ссылался на свою «непригод­ность» быть священником.

Мэрилендский архиепископ познакомился с ним во вре­мя ежегодной инспекции в Джорджтаунском университете. Эта процедура напоминала проверку в армии, когда генерал лично выслушивает жалобы и просьбы подчиненных. Услы­шав просьбу быть поближе к матери, архиепископ согласил­ся и понимающе кивнул, но когда дело дошло до «непригод­ности» в работе, он возразил. Каррас настаивал на своем:

— Видишь ли, Том, дело здесь даже не в психиатрии. Ты же сам знаешь. Некоторые людские проблемы переиначива­ют всю их жизнь и смысл жизни. Это просто ад, и не только секс играет здесь роль, а прежде всего их вера. Я больше так не могу. Это слишком. Я выхожу из игры. У меня появились свои проблемы, вернее, сомнения.

— А у кого их нет, Дэмьен?

Архиепископ был всегда очень занят, и у него не было времени выпытывать у Карраса настоящие причины. Дэмьен был благодарен ему за это. Он знал, что ответы его все равно покажутся безумными: необходимость пожирать пищу, а за­тем ею же и гадить. Вонючие носки. Юродивые дети. Он не мог упомянуть и о газетной статье, в которой говорилось о молодом священнике, стоявшем на автобусной остановке. О том, как незнакомые люди облили его керосином и подо­жгли. Нет. Это слишком. Все это так непонятно. И в то же время так реально! Молчание Бога тоже корнями уходило в туман. В мире так много зла. И большая часть его родилась из сомнений добрых и честных людей. Разумный Бог должен покончить с этим. Он должен показаться людям. Должен за­говорить.

Боже, дай нам знамение.

Воскрешение Лазаря ушло в далекое прошлое. Никто из живых не слышал его смеха.

Почему нет знамения?

Очень часто Дэмьену хотелось жить в одно время с Хри­стом, видеть его, дотрагиваться до него, смотреть ему в глаза. О, мой Бог, дай мне увидеть тебя! Дай мне узнать тебя! Приди ко мне хотя бы во сне!

Сильная тоска охватила его.

Каррас сидел за письменным столом и держал ручку. Воз­можно, не время заставило архиепископа молчать. Видимо, он понял, что вера и любовь нераздельны.

Архиепископ обещал рассмотреть просьбу Дэмьена, но до сих пор пока ничего не сделал. Каррас написал письмо и пошел спать.

Он с трудом проснулся в пять часов утра и пошел в часов­ню Уэйджель-Холла. Там Каррас достал гостию[3], вернулся в свою комнату и стал молиться.

«Et clamor mens ad te vemat»,— с болью шептал он.—«Да приблизится к тебе вопль мой...»

Сосредоточившись, Дэмьен поднял гостию со смутным воспоминанием прежней радости. В этот момент он неожи­данно почувствовал на себе пристальный взгляд, светящийся издалека и несущий в себе давно потерянную любовь.

Священник разломил гостию над потиром.

— В мире я оставлю тебя. Мое смирение я отдаю те­бе.—Дэмьен сунул гостию в рот и проглотил вместе с ком­ком отчаяния, застрявшим в горле.

Когда месса была окончена, Каррас тщательно вытер по­тир и осторожно положил его в портфель. Затем быстро встал и пошел на вокзал. Священник торопился на утренний поезд в Вашингтон и уносил в своем черном чемоданчике боль и страдание.

Глава третья

Ранним утром одиннадцатого апреля Крис вызвала по те­лефону своего врача в Лос-Анджелесе и попросила его про­консультироваться у известного психиатра относительно Реганы.

— Что случилось?

Крис объяснила. На другой день после дня рождения она вдруг заметила резкую перемену в поведении и настроении дочери. Бессонница. Раздражительность. Приступы злости. Она разбрасывала вещи. Кричала без причины. Не ела. Вдо­бавок ко всему у нее появился избыток энергии. Она посто­янно двигалась, бегала, топала ногами, прыгала и ломала ве­щи. Совсем не занималась уроками. Выдумала себе несущест­вующего друга. И совершенно ненормальными способами привлекала к себе внимание.

— Например? — спросил врач.

Во-первых, этот стук. С тех пор, как Крис обследовала чердак, она слышала стук еще пару раз. При этом Регана на­ходилась в своей комнате. Когда же Крис входила к ней, стук прекращался. Во-вторых, Регана постоянно «теряла» ве­щи в комнате: то платье, то зубную щетку, то книги, то ту­фли. Она жаловалась, что кто-то «двигает» ее мебель. В до­вершение всего утром после вечеринки в Белом доме Крис увидела, что Карл с середины комнаты передвигает письмен­ный стол в спальне Реганы на прежнее место. Когда Крис спросила его, что он делает, он повторил свои слова «кто-то шутит» и отказался от дальнейшего обсуждения этого вопро­са. Вскоре Регана пожаловалась матери, что ночью, пока она спала, кто-то опять переставил всю ее мебель.

После этого все подозрения Крис слились воедино. Стало ясно, что все это делает сама Регана.

— Ты имеешь в виду лунатизм? Она делает все это во сне?

— Нет, Марк. Она делает это вполне сознательно. Чтобы привлечь к себе внимание.

Крис рассказала и о трясущейся кровати. Это повтори­лось еще дважды, и каждый раз Регана просилась спать вме­сте с матерью.

— Ну уж у этого может быть вполне реальная основа,— предположил врач.

— Нет, Марк, я не говорю, что кровать тряслась. Я сказа­ла, что она говорит, будто кровать трясется.

— А ты уверена, что кровать не трясется?

- Нет.

— Возможно, это клонические судороги,—пробормотал врач.

— Что-что?

— Температура есть?

— Нет. Ну и что ты думаешь по этому поводу? — спроси­ла Крис.—Вести ее к психиатру?

— Крис, ты говорила про уроки. Как у нее с математи­кой?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ты мне не ответила,—настаивал Марк.

— Ужасно. То есть вдруг неожиданно стало очень плохо.

Марк замычал.

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Это один из признаков синдрома.

— Какого синдрома?

— Ничего серьезного. Но по телефону я не хочу строить никаких догадок. У тебя ручка рядом?

Марк хотел посоветовать ей хорошего терапевта в Ва­шингтоне.

— Марк, а ты не мог бы приехать и осмотреть ее сам? — Крис вспомнила про Джэми. Затянувшаяся инфекция. Врач прописал новый универсальный антибиотик. Выдавая лекарство в аптеке, фармацевт недоверчиво посмотрел на нее: «Не хочу тревожить вас, мэм, но это... Видите ли, это совсем новое лекарство, и некоторые врачи из штата Джор­джия считают, что оно вызывает апласстическую анемию в...» Джэми. Джэми умер. И с тех пор Крис больше не доверяла врачам. Только Марку. Да и то не сразу, а по истечении мно­гих лет.

— Марк, ну я прошу тебя,—взмолилась она.

— Нет, я не могу. Да ты не волнуйся. Это очень хоро­ший врач. Возьми ручку.

Молчание. Потом:

— Ну ладно.

Крис записала фамилию.

— Пусть осмотрит ее и позвонит мне,—сказал врач.— И забудь о психиатре.

— Ты уверен в этом?

Марк объяснил ей, что обычно все торопятся с выводами и забывают простую вещь: болезнь тела очень часто начинает­ся с болезни мозга.

— Что бы ты сказала,—продолжал он,—если была бы моим врачом, да простит мне Бог, а я бы поведал тебе, что меня мучают головные боли, ночные кошмары, тошнота, бес­сонница и искры перед глазами. К тому же я постоянно ощу­щаю беспокойство и неуверенность в работе. Ты бы, конечно, сказала, что я нервнобольной!

— Нашел кого спрашивать, Марк! Я-то уж знаю, что ты сумасшедший!

— А ведь это симптом опухоли в мозге, Крис. Проверь тело. Это во-первых. А там будет видно.

Крис сразу же позвонила терапевту и договорилась о при­еме. Времени у нее было достаточно. Съемки закончились, по крайней мере у нее. Бэрк Дэннингс продолжал работать со «вторым составом», снимая второстепенные сцены.

Больница находилась в Арлингтоне. Доктора звали Самю­эль Кляйн. Пока Регана раздраженно ожидала в смотровой, Кляйн усадил мать в своем кабинете и выслушал историю бо­лезни Реганы. Крис рассказала все. Врач кивал, изредка что-то записывая в блокнот. Когда Крис упомянула трясущу­юся кровать, доктор нахмурился. Крис продолжала:

— Марк насторожился, когда узнал, что у Реганы стало плохо с математикой. Почему?

— В смысле с уроками?

— Да, но в особенности с математикой. Почему?

— Давайте не торопиться, миссис Макнейл. Я должен сначала осмотреть ее.

Врач извинился и вышел. Он полностью осмотрел Регану, взял у нее анализы мочи и крови.

После этого Кляйн усадил Регану перед собой и беседо­вал с ней, наблюдая за ее поведением. Затем он вернулся к Крис и сразу принялся выписывать рецепт.

— Похоже, у нее гиперкинетическое расстройство нервов.

- Что?

— Нервное расстройство. Так по крайней мере думаем мы. Сейчас мы точно не знаем, что при этом происходит в организме, но в таком возрасте это часто случается. Все симптомы налицо: ее чрезвычайная активность, темперамент, плохие дела с математикой.

— Да-да, с математикой. Но при чем тут математика?

— Она требует наибольшего сосредоточения.—Кляйн вырвал листок с рецептом из крошечного голубого блокнота и протянул его Крис.

— Вот вам рецепт на риталин.

— На что?

— Метилфенидат.

— Понятно.

— Будете давать по десять миллиграммов два раза в день. Я советую принимать одну порцию в восемь часов утра, а вто­рую—в два часа дня.

— А что это? Транквилизатор?

— Стимулятор.

— Стимулятор? Да она сейчас и без этого...

— Состояние девочки не совсем соответствует ее поведе­нию,—объяснил Кляйн.—Это форма перераспределения энергии. Реакция организма на депрессию.

— На депрессию?

Кляйн кивнул.

— Депрессия...—тихо повторила Крис.

— Вы здесь упомянули ее отца,—продолжал Кляйн.

Крис посмотрела на него:

— Так вы думаете, ее не надо показывать психиатру?

— Нет-нет. Давайте подождем и понаблюдаем за дейст­вием риталина. Мне кажется, в этом и будет отгадка. Подо­ждем недели две или три.

— Вы считаете, что это нервы?

— Похоже, что так.

— А ее вранье? Оно прекратится?

Его ответ удивил Крис. Кляйн спросил, слышала ли Крис, чтобы Регана ругалась или употребляла неприличные слова.

— Никогда,—ответила Крис.

— Понимаете, это в какой-то степени похоже на ее вра­нье: так же нетипично для нее, как вы утверждаете. Но при некоторых нервных расстройствах может...

— Подождите-ка,—перебила Крис, пораженная его сло­вами,—откуда вы знаете, что Регана употребляет неприлич­ные слова. Или, может, я что-нибудь не так поняла?

Секунду Кляйн удивленно смотрел на нее, а потом осто­рожно сказал:

— Да, я хотел сказать, что она знает такие слова. А вы об этом не подозревали?

— Я и до сих п о р об этом не подозреваю! О чем вы го­ворите?

— Ну, в общем, она нецензурно ругалась, пока я осматри­вал ее, миссис Макнейл.

— Да вы шутите! В это трудно поверить.

— Мне кажется, она сама не понимает того, что гово­рит,— успокоил ее врач.

— Я тоже так думаю,—пробормотала Крис.—Может, и не понимает.

— Давайте ей риталин,—посоветовал он.—Посмотрим, что будет дальше. А через две недели я снова ее осмотрю.

Кляйн взглянул на календарь, лежавший на письменном столе.

— Значит, так. Давайте встретимся двадцать седьмого, в среду. Вам удобно? — спросил он, глядя на Крис.

— Да, разумеется,—ответила она, встав со стула, и смяла рецепт в кармане пальто.—До двадцать седьмого, доктор.

— Я поклонник вашего таланта,—улыбаясь, заметил Кляйн, и открыл перед ней дверь.

В дверях Крис остановилась и, погруженная в свои мыс­ли, прижала палец к губам. Потом взглянула на доктора:

— Так вы считаете, не надо к психиатру?

— Не знаю. Но самое простое объяснение всегда кажется самым лучшим. Давайте подождем. Увидим, что из этого по­лучится.—Врач обнадеживающе улыбнулся.—А пока что по­старайтесь не волноваться.

- Как?

Крис вышла.

По дороге домой Регана выпытывала у матери, что сказал ей доктор.

— Что ты нервничаешь.

Крис решила ничего не выяснять у Реганы относительно нецензурных выражений.

Но немного позже с Шарон Крис завела такой разговор. Ей необходимо было узнать, слышала ли Шарон, чтобы Рега­на ругалась.

— Конечно, нет,—удивилась Шарон.—Даже в последнее время ничего подобного не слышала. Но мне помнится, как однажды учительница рисования в ее присутствии выруга­лась. (Крис специально нанимала человека, который учил Ре­гану рисованию и лепке на дому.)

— Давно это было? — спросила Крис.

— Нет, на прошлой неделе. Но ее-то ты знаешь. Может, она чертыхнулась или сказала что-нибудь вроде «чушь соба­чья».

— Да, кстати, ты что-нибудь говорила Регане о религии?

Шарон вспыхнула.

— Нет, совсем немного. Ты понимаешь, этот вопрос бы­ло трудно обойти. Она ведь задает так много вопросов и... ну...—Она беспомощно пожала плечами.—Мне было трудно. Подумай сама, как бы я ей все объяснила, не рассказав о том, что я сама считаю величайшим враньем?

— Расскажи ей все, а что есть правда —пусть сама выби­рает.

В последующие дни, вплоть до вечеринки, которую давно запланировала Крис, Регана аккуратно принимала риталин. Крис сама следила за этим. Однако она не заметила никаких перемен к лучшему. Напротив, появились некоторые призна­ки ухудшения. Провалы памяти, забывчивость, нечистоплот­ность, жалобы на тошноту. Появился еще один способ при­влекать к себе внимание (хотя прежние больше не повторя­лись): Регана уверяла мать, что в ее комнате чем-то отврати­тельно пахнет. Крис принюхивалась, но ничего не чувство­вала.

— Ты не чувствуешь?

— Ты хочешь сказать, что и сейчас пахнет? — спросила Крис.

— Ну, конечно!

— И на что это похоже?

Регана сморщилась:

— Как будто что-то горит.

— Да? —Крис опять принюхалась.

— Неужели не чувствуешь?

— Ну, конечно, кроха,—солгала Крис.—Совсем немно­жко. Давай откроем окно и проветрим комнату.

На самом деле Крис не ощутила никакого запаха, но ре­шила не спорить с Реганой, по крайней мере до следующего визита к врачу. Кроме того, у нее было полно дел. Во-пер­вых, надо было готовиться к приему гостей. Во-вторых, тре­бовалось дать окончательный ответ относительно сценария. Перспектива ставить фильм ей нравилась, но давать согласие второпях она не хотела. Между тем агент звонил ей еже­дневно. Крис объяснила, что хочет знать мнение Дэннингса, поэтому отдала сценарий ему, и Дэннингс его читает.

В-третьих (и это было самое главное), у Крис провали­лись сразу две финансовые сделки: покупка обратимых обли­гаций с предварительным выплачиванием доходов и вклад капитала в ливийскую нефтедобывающую компанию. Таким образом Крис намеревалась избавить свои капиталы от упла­ты налогов. Но дело обернулось против нее: нефти в Ливии не оказалось, а из-за подскочивших вверх доходов была объ­явлена срочная распродажа облигаций.

Для обсуждения этих и других проблем приехал менед­жер Крис по вопросам бизнеса. Он прибыл в четверг. Пере­говоры длились всю пятницу. В конце концов Крис во всем согласилась со своим менеджером, который пришел от этого в веселое расположение духа. Лишь один момент вызвал его недовольство: Крис заявила, что хочет купить «феррари».

— Что? Новую машину?

— А почему бы и нет? Помнишь, я в одном фильме ез­дила на «феррари». Если написать на завод и напомнить им об этом, может быть, удастся устроить сделку? Как ты дума­ешь?

Менеджер так не думал. Он считал, что покупка новой машины была бы расточительством.

— Бен, в прошлом году я заработала восемьсот тысяч, а ты говоришь, что я не могу купить какую-то дурацкую ма­шину! Тебе это не кажется нелепым? Куда же девались деньги?

Бен напомнил ей, что большая часть денег лежит в банке. Потом представил ей полный список, куда утекают ее день­ги. Федеральный подоходный налог, предстоящий федераль­ный подоходный налог, налог штата, налог на поместье, де­сять процентов комиссионных агенту, пять процентов ему, пять процентов агенту по рекламе, один процент с четвертью жертвуется фонду процветания кинематографа, затем шли расходы на туалеты самой последней моды, зарплата Уилли, Карлу и Шарон, управляющему в доме в Лос-Анджелесе, расходы, связанные с поездками в разные города, и, наконец, ежемесячные карманнь/е расходы.

— Ты в этом году будешь еще сниматься? — спросил Бен.

— Не знаю. Ты считаешь, что это необходимо?

— Думаю, да.

Крис подперла руками подбородок и уныло посмотрела на него.

— Может, тогда купим «хонду»?

Бен ничего ей не ответил.

Немного позже Крис решила отложить в сторону все де­ла и занялась приготовлением к завтрашней вечеринке.

— Давайте не будем устраивать застолье. Сделаем ужин «а-ля фуршет». Приготовим рагу с мясным соусом,—предло­жила она Уилли и Карлу.—Стол поставим в углу гостиной. Ладно?

— Очень хорошо, мадам,—быстро согласился Карл.

— Как ты думаешь, Уилли, может быть, сделать на де­серт салат из свежих фруктов?

— Это будет великолепно,—одобрил Карл.

— Спасибо, Уилли.

Крис пригласила на вечер интересную и разношерстную компанию. Кроме Бэрка («Только не напивайся, черт бы тебя побрал!») и молодого ассистента режиссера, она ожидала се­натора (с супругой), астронавта (с супругой), двух иезуитов из Джорджтауна, своих соседей, Мэри Джо Пэррин и Эллен Клиари.

Мэри Джо Пэррин была седой толстушкой, прослывшей вашингтонской пророчицей. Крис познакомилась с ней на приеме в Белом доме, и та ей очень понравилась. Крис каза­лось, что эта женщина должна быть строгой, чопорной, но Мэри Джо Пэррин оказалась простой и добродушной жен­щиной.

Эллен Клиари, женщина средних лет, работала в госде­партаменте. В свое время, когда Крис увлекалась туризмом и путешествовала по России, Эллен Клиари работала в по­сольстве США в Москве. В последующие годы Крис с благо­дарностью вспоминала Эллен и, как только приехала в Ва­шингтон, тут же решила встретиться с ней.

— Послушай, Шар, а кто придет из священников? — спросила Крис.

— Точно не знаю. Я пригласила президента и декана, но мне кажется, что президент пришлет кого-нибудь вместо се­бя. Я разговаривала с его секретарем, и он сказал, что прези­денту обязательно нужно вечером быть в городе.

— Кого же он пришлет?—-с интересом спросила Крис.

— Сейчас посмотрю,—Шарон порылась в своих запи­сях.—Вот. Его помощник — отец Джозеф Дайер.

— Он из университета?

— Не уверена.

— Ну ладно, не все ли равно.

Крис была немного разочарована.

— Следи завтра за Бэрком,—попросила она.

— Обязательно.

— Где Рэге?

— Внизу.

— Знаешь, может быть, тебе лучше туда перенести ма­шинку? Ты бы смогла печатать и заодно присматривать за де­вочкой. Ладно? Я не хочу, чтобы она подолгу оставалась одна.

— Неплохая мысль.

— Но это потом. А теперь иди домой. Занимайся созер­цанием или поиграй с лошадками.

Приготовления подходили к концу. Крис вдруг опять по­чувствовала тревогу. Она попробовала смотреть телевизор. Но сосредоточиться никак не удавалось. Ей было не по себе. Что-то необычное чувствовалось во всем доме. Какое-то странное спокойствие. Как пыль, застывшая в бликах света.

К полночи все в доме спали. Это была последняя спокой­ная ночь.

Глава четвертая

Первой приехала Мэри Джо Пэррин вместе со своим сы­ном-подростком Робертом. Последним прибыл розовоще­кий отец Дайер. Это был молодой человек маленького роста и очень хрупкого телосложения, робко глядевший на при­сутствующих сквозь очки в стальной оправе. Еще в дверях он извинился за опоздание:

— Никак не мог подобрать подходящий галстук.

Крис, опешив, посмотрела на него, а потом рассмеялась. Депрессия, длившаяся целый день, понемногу отступала.

Вино сделало свое дело. Уже без четверти десять гости разделились на небольшие группы и вели оживленную бе­седу.

Крис положила себе на тарелку дымящееся рагу и пошла искать Мэри Джо Пэррин. Она сидела на диване рядом с де­каном иезуитов, отцом Вагнером. Крис при знакомстве ко­ротко переговорила с ним и уже успела составить о нем свое мнение. Отец Вагнер был лысый, весь осыпанный веснушка­ми, очень добродушный и внимательный человек. Крис подо­шла к ним и уселась по-турецки на полу перед столиком с кофе. Пророчица о чем-то весело щебетала.

— Продолжайте, Мэри Джо!—улыбнулся декан и наса­дил на вилку кусок рагу.

— Да-да, продолжайте, Мэри Джо!— поддержала его Крис.

— Ого! Превосходное рагу! — похвалил декан.

— Не очень горячее?

— Нет, в самый раз. Мэри Джо сейчас рассказывала, что когда-то жил на свете иезуит, который одновременно был и медиумом.

— А он мне не верит! — засмеялась пророчица.

— Это не совсем так,—поправил ее декан.—Я сказал, что в это трудно поверить.

— Он, наверное, был медиумом постольку-поскольку? — засомневалась Крис.

— Да, конечно,—согласилась Мэри Джо.—Но ему уда­лось освоить даже левитацию.

— Я занимаюсь этим каждое утро,—спокойно заметил иезуит.

— А он проводил сеансы спиритизма? — спросила Крис у Мэри Джо.

— Разумеется,—ответила та.—Он был очень известен в девятнадцатом столетии. Его, пожалуй, единственного из всех медиумов не считали мошенником.

— А я утверждаю, что он не был иезуитом,—опять вме­шался декан.

— О Господи, да был же, я вам говорю! — Мэри Джо за­смеялась.—Когда ему стукнуло двадцать два, он присоеди­нился к иезуитам и поклялся больше никогда не заниматься спиритизмом. Но его вскоре выгнали из Франции после одного спиритического сеанса, который он проводил прямо в королевском дворце. Вы представляете себе, что он сделал? В середине сеанса он предсказал императрице, что сейчас ее коснется рука ребенка, дух которого вот-вот материализуется и станет осязаемым. Вдруг кто-то включил свет, и все увиде­ли, что иезуит положил свою голую ногу на руку августей­шей особы!

Иезуит улыбнулся и поставил тарелку на столик.

— Ну все, больше не ждите от меня снисхождения, ко­гда я буду отпускать вам грехи.

— Но вы же должны согласиться, что в каждом стаде должна быть одна паршивая овца.

— Наши паршивые овцы вымерли вместе с папами из се­мейства Медичей.

— А со мной один раз вот что произошло,—начала Крис.

Но декан перебил ее:

— Что, уже начинается исповедь?

Крис улыбнулась и заметила:

— Ну уж нет, я не католичка.

— Иезуиты тоже не католики,—усмехнулась Мэри Джо.

— Это сплетни монахов-доминиканцев,—возразил декан и обратился к Крис: — Извините, так о чем вы начали гово­рить?

— Мне кажется, я видела, как один человек возносился вверх. В горах Бутана.

Она рассказала об этом случае.

— Как вы считаете, это возможно? — спросила она, за­вершая рассказ.—Я вполне серьезно.

— А кто его знает? —Декан пожал плечами.—И вообще, что такое гравитация? Или, если уж на то пошло, что такое материя?

— Хотите знать мое мнение? — вмешалась Мэри Джо.

Декан ответил ей:

— Нет, Мэри Джо, я принял обет нищеты.

— И я тоже,—пробормотала Крис.

— Что такое? — заинтересовался декан, наклоняясь к ней.

— Ничего особенного. Я о чем-то хотела спросить вас. Да, вы знаете маленький коттедж, который стоит за церко­вью?—Крис махнула рукой в неопределенном направлении.

— Святая Троица?

— Да, говорят, там проводится черная месса,—зловеще прошептала миссис Пэррин.

— Черная что?

— Черная месса.

— А что это такое?

— Мэри Джо пошутила,—ответил декан.

— Я знаю,—продолжала Крис.—Но я не разбираюсь в этих вещах.

— В общем, это пародия на католическую святую мес­су,— объяснил декан.—Она связана с черной магией и кол­довством. Поклонение дьяволу.

— В самом деле? Неужели такое возможно?

— Я не могу сказать точно. Хотя как-то слышал, что ста­тистика утверждает, будто в Париже ежегодно черная месса проходит не менее пятидесяти тысяч раз.

— Как, в наше время? — удивилась Крис.

— Это только то, что я слышал.

— Да, а источник информации, наверное, секретная служба иезуитов? — поддразнила его миссис Пэррин.

— Совсем нет,—возразил декан,—я слышу внутренние голоса.

— Вы знаете, у себя дома в Лос-Анджелесе, — подхватила Крис,—я часто слышала жуткие рассказы о культах ведьм и колдунов. Но мне как-то не верилось, что это правда.

— Я уже сказал, что не могу ответить вам наверняка,— начал декан.—Но я знаю человека, который в этом разбира­ется. Это отец Джо Дайер. Где Джо?

Декан оглядел комнату.

— А, да вот же он! — воскликнул декан и указал на свя­щенника. Тот стоял около буфета спиной к ним. И уже вто­рой раз накладывал себе в тарелку добавку.

— Эй, Джо!

Молодой священник обернулся. Лицо его решительно ничего не выражало.

— Вы звали меня, святой отец?

Иезуит поманил его пальцем.

— Ладно, подождите минуточку,—пробурчал Дайер, продолжая наступление на рагу и салат.

— Это наш единственный гномик среди всех служите­лей церкви,—с нежностью в голосе сказал декан.—У них в Святой Троице на прошлой неделе произошли оскверне­ния. Джо говорит, что это, похоже, дело рук поклонников дьявола. Мне кажется, что он кое-что знает об этом.

— А что случилось в церкви? — заинтересовалась Мэри Джо Пэррин.

— Это так омерзительно.—Декана передернуло.

— Расскажите, мы все равно уже не едим.

— Нет уж, увольте,—запротестовал он.

— Расскажите!

— А вы разве не можете прочитать мои мысли, Мэри Джо? — съехидничал декан.

— Я могла бы,—засмеялась она,—но считаю себя недо­стойной вторгаться в эту святая святых!

— Это противно,—предупредил декан.

Он рассказал об осквернениях. В первом случае старый ризничий нашел в церкви кучу человеческих испражнений на алтаре прямо перед молельней.

— Да, это мерзко,—сморщилась миссис Пэррин.

— А второе еще хуже того,—заметил декан. Избегая фривольных мест и заменяя грубые слова на более прилич­ные выражения, он рассказал, что к статуе Христа, стоящей недалеко от алтаря, кто-то прилепил огромный фаллос, вы­лепленный из глины.

— Ну что, вам еще не противно? — закончил он.

Крис заметила, что Мэри Джо действительно стало не по себе, потому что она сказала:

— Да, пожалуй, хватит. Я уж и не рада, что попросила вас рассказать об этом. Давайте переменим тему.

— Нет, я зачарована,—возразила Крис.

— Еще бы, я ведь очаровательный человек.—Эти слова произнес отец Дайер. Он застыл над ней, держа в руках та­релку.—Погодите минуточку, мне надо кое о чем перегово­рить с астронавтом.

— О чем же? —спросил декан.

С серьезным видом отец Дайер сказал:

— Что вы думаете о первом миссионере на Луне?

Все рассмеялись.

— Вы им как раз подойдете по размерам,—захихикала миссис Пэррин.—Они вас без труда засунут в носовое отде­ление.

— Нет, я не про себя,—поправил ее отец Дайер. Потом повернулся к декану и объяснил: — Я хотел договориться на­счет Эмори.

— Это наш приверженец пресвитерианства,—пояснил Дайер женщинам.—На Луне ведь никого нет, а это как раз то, что ему нужно. Понимаете, он очень любит тишину и спокойствие.

— А каких грешников он будет там обращать? — спроси­ла миссис Пэррин.

— Конечно же, астронавтов. Это ему подходит. Один или два человека, никаких толп. Парочка грешников, и до­вольно.

Он с сереьзным видом посмотрел на астронавта.

— Извините,—сказал Дайер и устремился к нему.

— Мне он нравится,—улыбнулась миссис Пэррин.

— И мне тоже,—согласилась Крис. Затем повернулась к декану.—Что же все-таки у вас в том коттедже? — напом­нила она о прерванном разговоре.—Или это страшная тайна? Что там за священник? Такой смуглый. Вы понимаете, о ком я говорю?

— Отец Каррас,—тихо сказал декан. На лице его появил­ся оттенок грусти.

— Чем он занимается?

— Он наш советник.—Декан поставил рюмку на стол и повертел ее за ножку.—Прошлой ночью у него произошло большое несчастье. Бедняга!

— Что такое? —с участием спросила Крис.

— У него умерла мать.

Крис почувствовала, как ее охватывает жалость.

— Я не знала,—прошептала она.

— Он очень сильно переживает,—продолжал иезуит.— Она жила совсем одна и, наверное, пролежала мертвая не­сколько дней, прежде чем ее нашли.

— Как это ужасно,—пробормотала миссис Пэррин.

— Кто же нашел ее? —печально спросила Крис.

— Управляющий. Они, наверное, и до сих пор об этом не знали бы, если б... Просто ее соседи пожаловались, что у нее днем и ночью играет радио.

— Как это грустно,—тихо промолвила Крис.

— Извините меня, мадам.

Перед ней стоял Карл. Он держал поднос с рюмками и стаканами.

— Поставь сюда, Карл, пожалуйста.

Крис сама любила разносить вино гостям. Ей казалось, что это прибавляет вечеру особую интимность и очарование.

— Ну ладно. Начнем с вас. — Она предложила вино дека­ну и миссис Пэррин, потом обошла всю комнату, угощая го­стей.

Дайер и астронавт, не обращая ни на кого внимания, про­должали свою беседу.

— На самом деле я не священник,—услышала Крис го­лос Дайера. Он положил руку на плечо астронавту, который смеялся и все никак не мог успокоиться.—Я скорее передо­вой раввин.

Через некоторое время Крис услышала, как Дайер спро­сил у астронавта:

— Что такое космос?

Астронавт пожал плечами и ничего не ответил. Дайер на­хмурился и недовольно произнес:

— А ведь вы должны знать.

Крис стояла рядом с Эллен Клиари. Они вспоминали по­ездку в Москву. Вдруг Крис услышала знакомый резкий и злобный голос, доносившийся с кухни.

О Боже! Это Бэрк!

Он уже кого-то ругал.

Крис извинилась и быстро направилась в кухню. Дэн­нингс отчаянно орал на Карла, а Шарон безуспешно пыталась успокоить его.

— Бэрк! — закричала Крис. — Прекрати сейчас же!

Дэннингс не обратил на нее никакого внимания и про­должал орать. От злости на губах у него выступила пена. Карл с безучастным выражением лица стоял около раковины и, сложив руки, смотрел прямо в лицо Дэннингсу.

— Карл! — воскликнула Крис.—Может быть, ты уйдешь отсюда? Убирайся! Ты что, не видишь, в каком он состоянии?

Но Карл так и не сдвинулся с места, пока Крис буквально не вытолкнула его за дверь.

— Нацистская свинья! — орал ему вслед Дэннингс, потом добродушно посмотрел на Крис и потер руки в предвкуше­нии вкусного.

— А что у нас на десерт? — как ни в чем не бывало спро­сил он.

— На десерт! — Крис в ужасе схватилась за голову.

— Но я же голоден! — пожаловался Бэрк.

Крис повернулась к Шарон:

— Накорми его! Мне надо укладывать Регану. И, пожа­луйста, Бэрк, ради всего святого, веди себя прилично! Там священники! — Она указала на гостиную.

Бэрк в изумлении поднял брови, и в его глазах блеснул неподдельный интерес.

— И ты тоже заметила? — искренне изумился он.

Крис вышла из кухни и спустилась вниз к Регане. Дочь весь день играла одна. Сейчас она занималась планшеткой. Регана была сосредоточена и, казалось, ничего не замечала вокруг. Ну ладно, по крайней мере она не на­строена агрессивно. В надежде как-то развлечь Регану Крис повела ее в гостиную и представила своим гостям.

— Какое прелестное дитя!— восхитилась жена сенатора.

Регана вела себя подозрительно хорошо, кроме, пожалуй, одного момента, когда при знакомстве с миссис Пэррин она замолчала и не ответила на рукопожатие. Но пророчица от­шутилась:

— Знает, что я мошенница,—и весело подмигнула хозяй­ке дома. Немного позже она сама с любопытством взяла руку Реганы и слегка сжала ее, будто хотела нащупать пульс. Рега­на отдернула руку, и глаза ее злобно заблестели.

— Ой-ой-ой, наверное, она очень устала,—сказала миссис Пэррин, с беспокойством продолжая следить за Реганой.

— Она немного больна,—извинилась Крис и посмотрела на Регану; — Правда, крошка? ,

Регана ничего не ответила. Она смотрела в одну точку и не шевелилась.

Крис повела Регану в спальню и уложила в кровать.

— Ты хочешь спать?

— Не знаю,—сонным голосом ответила Регана, поверну­лась на бок и уставилась в стену невидящим взглядом.

— Хочешь, я тебе немного почитаю?

Дочь отрицательно покачала головой.

— Ну, хорошо. Постарайся заснуть.

Крис наклонилась, поцеловала ее, потом подошла к две­ри и выключила свет.

— Спокойной ночи, кроха.

Ока уже выходила из комнаты, когда услышала тихий го­лос Реганы:

— Мама, что со мной?

На секунду Крис растерялась. Но быстро справилась с со­бой и ответила:

— Я же тебе говорила, крошка, это нервы. Ты еще две недели будешь принимать таблетки, и все пройдет. Ну, а те­перь постарайся заснуть. Ладно?

Молчание. Крис ждала ответа.

— Ладно? — переспросила она.

— Ладно,—шепотом ответила Регана.

Крис почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. Она потерла руку. О Боже, в этой комнате стано­вится холодно. Откуда здесь может скво­зить?

Она подошла к окну и проверила, не дует ли из щелей. Но все было в порядке.

— Тебе не холодно, малышка?

Молчание.

Крис подошла к кровати.

— Регана, ты спишь?

Глаза закрыты. Дыхание глубокое и ровное.

Крис на цыпочках вышла из комнаты.

Из зала доносились музыка и пение. Спускаясь вниз, Крис не без удовольствия заметила, что отец Дайер играет на фор­тепиано и поет, а гости ему охотно подпевают. Когда Крис входила в гостиную, они как раз заканчивали песню «До на­шей следующей встречи».

Крис решила присоединиться к поющим, но на полпути ее остановил сенатор с супругой. Они собирались уходить. Вид у них был весьма раздраженный.

— Вы так быстро меня покидаете? — спросила Крис.

— О, извините нас, дорогая, вечер был просто велико­лепный!—приступил к извинениям сенатор.—Но у бедняж­ки Марты начались головные боли.

— Мне так неловко, но я на самом деле ужасно себя чув­ствую,—простонала жена сенатора.—Крис, вы ведь извините нас, правда? Нам так понравилась ваша вечеринка.

— Мне не хочется вас отпускать! — огорчилась Крис и проводила их до двери, пожелав им спокойной ночи. Про­ходя в комнату, она столкнулась с Шарон, которая как раз выходила из кабинета.

— Где Бэрк? — забеспокоилась Крис.

— Здесь,—успокоила ее Шарон и кивком указала на ка­бинет.—Отсыпается. Что тебе сказал сенатор? Что-нибудь этакое? Я представляю...

— Что ты имеешь в виду? —не поняла Крис.—Они про­сто ушли.

— Я догадываюсь.

— Шарон, объясни немедленно, в чем дело.

— Да все из-за Бэрка,—вздохнула Шарон.

Убедившись, что их никто не подслушивает, она рассказа­ла о встрече сенатора с режиссером. Дэннингс, проходя ми­мо сенатора, заметил, что, дескать, в его джине бултыхается какой-то вонючий волос, упавший, по всей вероятности, с че­го-то... Затем он повернулся к сенатору и тоном обвинителя продолжал:

— Никогда в жизни не видел такого волоса. А вы видели? '

Крис засмеялась. Шарон продолжала описывать, как сена­тор растерялся и не знал, что ответить, а в это время Дэн­нингс впал в донкихотство и выразил свою «безграничную благодарность» за само существование политиков, ибо без них, как он выразился, «мы бы вообще не знали и не подо­зревали, кто такие государственные деятели».

Когда оскорбленный сенатор удалился, Дэннингс повер­нулся к Шарон и заявил с гордостью:

— По-моему, я довольно деликатно с ним объяснился, правда?

Крис опять расхохоталась:

— Ну ладно, пусть спит. Но ты все-таки останься с ним, а то вдруг он проснется? Хорошо?

— Хорошо,—согласилась Шарон и направилась в ка­бинет.

Дайер, улыбнувшись Крис, прервал игру на рояле.

— Ну, молодая леди, чем мы вас сегодня порадуем? Для вас можно придумать что-нибудь поинтересней.

Крис улыбнулась в ответ.

— Я бы предпочла узнать побольше о черной мессе,— сказала она.—Отец Вагнер проговорился, что вы большой знаток в этой области.

Гости, стоявшие у рояля, притихли и с интересом посмо­трели на Дайера.

— Да нет же,—запротестовал Дайер, наигрывая какую-то несложную мелодию.—А почему вы вспомнили о черной мессе?

— Мы разговаривали о... ну... о том, что случилось в Свя­той Троице, и...

— А, об осквернениях!— опередил Крис священник.

— Послушайте, о чем вы здесь говорите? — вмешался в разговор астронавт.—Введите-ка меня в курс дела.

— И меня тоже,—добавила Эллен Клиари,— а то я запу­талась.

— В церкви, которая находится на этой улице, были обнаружены следы осквернений,—объяснил Дайер.

— А именно? — заинтересовался астронавт.

— Не стоит уточнять,—посоветовал отец Дайер.—Ска­жем просто, что там произошли омерзительные события. Ладно?

— Отец Вагнер нам говорил, будто вы считаете, что это черная месса,—подсказала Крис.—Мне хотелось бы поболь­ше узнать об этом.

— Да я почти ничего не знаю,—запротестовал священ­ник.—Обо всем, что я знаю, мне рассказал другой джеб.

— Кто такой «джеб»? — спросила Крис.

— Сокращенно «иезуит». Отец Каррас — большой специ­алист в этой области.

Крис сразу насторожилась.

— Это тот смуглый священник из Святой Троицы?

— Вы его знаете? — удивился Дайер.

— Нет, но я слышала это имя.

— Мне помнится, он даже написал статью. Хотя, конеч­но, Каррас интересовался всем этим с точки зрения психи­атрии.

— Что вы хотите сказать? —не поняла Крис.

— А что вы хотите сказать своим «что вы хотите ска­зать»?

— Вы хотите сказать, что он психиатр?

— Конечно. То есть я считал, что вы сами это знаете.

— Послушайте, может, мне кто-нибудь в конце концов объяснит, о чем здесь разговор? — нетерпеливо перебил астронавт.—Что происходит во время черной мессы?

— Давайте назовем это извращением,—Дайер пожал плечами.—Надругательство. Богохульство. Сатанинская паро­дия на святую мессу, здесь вместо Бога поклоняются дьяволу и иногда приносят ему человеческие жертвы.

Эллен Клиари покачала головой и отошла в сторону.

— Для меня это слишком страшно.—Она попыталась улыбнуться.

— А вы откуда это знаете? — пытала Крис молодого иезу­ита.—Если черная месса существует на самом деле, кто же будет о ней рассказывать другим?

— Мне кажется,—ответил Дайер,—подробности узнают от разоблаченных сатанистов: они сами признаются во всем.

— Перестань,—перебил его декан.—Эти признания ни­чего не стоят, Джо. Их же пытают.

— Нет, только слабых,—возразил Дайер.

Гости нервно рассмеялись. Декан взглянул на часы.

— Ну, мне пора,—обратился он к Крис.—В шесть часов у меня месса в часовне Дальгрен.

— А вот у меня музыкальная месса.—Дайер улыбнулся. Затем уставился в пространство за спиной Крис и тихо доба­вил:—Мне кажется, у нас гостья, миссис Макнейл.

Крис оглянулась и в ужасе замерла. Регана, стоя в одной ночной рубашке, обильно мочилась на ковер. Она уставилась пустым взглядом на астронавта и произнесла безжизненным голосом:

— Там, наверху, ты и умрешь.

— О Господи! —в страхе воскликнула Крис и бросилась к дочери.—О Боже, о моя крошка, пошли, пошли скорей со мной!

Она схватила Регану за руку и увела ее, на ходу бросая робкие извинения мертвенно-бледному астронавту:

— О, извините ее! Она больна, она, наверное, и сейчас спит на ходу! Она не понимает того, что говорит!

— Да, нам, пожалуй, пора идти,—обратился к кому-то Дайер.

— Нет-нет, оставайтесь,—запротестовала Крис, оглянув­шись на гостей.—Пожалуйста, оставайтесь! Все в порядке, я через минуту вернусь!

Около кухни Крис остановилась и попросила Уилли смыть пятно на ковре. Потом она проводила Регану в ван­ную, подмыла девочку и сменила ей ночную рубашку.

— Кроха, зачем ты сказала это? — Крис пыталась добить­ся ответа у Реганы, но та ничего не понимала и бормотала ка­кую-то несуразицу. Глаза ее были затуманены и, казалось, ни­чего не видели.

Крис уложила девочку в кровать, и Регана тут же заснула. Крис немного подождала, прислушиваясь к ее дыханию, и вышла из комнаты.

На лестнице она заметила, как Шарон и ассистент режис­сера помогали Дэннингсу выйти из кабинета. Они заказали такси и собирались, проводить его до гостиницы.

— Не переживайте особенно! — крикнула им вслед Крис.

Неожиданно, на какую-то секунду придя в себя, Бэрк пробубнил:

— К чертовой матери! — И растворился в тумане у под­жидающего такси.

Крис вернулась в гостиную. Миссис Пэррин сидела мол­ча, отрешенно наблюдая за огнем в камине. В таком же пода­вленном настроении находился и астронавт. Крис знала, что в этом году он должен лететь на Луну. Астронавт смотрел на свой стакан и время от времени хмыкал, выказывая тем са­мым свое участие в разговоре. Никто из присутствующих не заикнулся о жутких словах Реганы.

— Ну уж теперь мне и в самом деле пора на мессу,—за­явил, вставая, декан.

За ним потянулись и остальные. Гости поблагодарили Крис за вечер и угощения.

В дверях отец Дайер взял Крис за руку и заглянул ей в глаза:

— Как вы думаете, не найдется ли в одном из ваших фильмов роль для священника, который умеет играть на рояле?

— Если даже и нет,—засмеялась Крис,—мы напишем такую роль специально для вас, святой отец.

— Я хлопочу за своего брата,—уточнил Дайер с серьез­ным видом.

— Вы неисправимы! — Крис опять рассмеялась и пожела­ла ему спокойной ночи.

Последней уходила Мэри Джо Пэррин с сыном. Крис немного поболтала с ними у дверей. Ей показалось, что Мэри Джо хочет что-то сказать, но сомневалась, стоит ли. Чтобы немного задержать ее, Крис спросила, что Мэри думает о возне Реганы с планшеткой и о ее безумном увлечении вы­мышленным капитаном Гауди.

— Вы считаете, что это плохо? — обратилась Крис к Мэ­ри Джо.

Она была уверена, что после двух-трех фраз миссис Пэр­рин распрощается с ней, и поэтому удивилась, когда Мэри Джо, нахмурившись, уставилась вниз на ступеньки. Миссис Пэррин задумалась, спустилась к ожидающему ее на крыльце сыну и тихо проговорила:

— Я бы отобрала у нее эту планшетку.

Она протянула сыну ключи от машины:

— Бобби, заведи мотор и подожди в машине, а то уже холодно.

Взяв ключи, Роберт признался Крис, что всегда был по­клонником ее таланта, и направился к старому, разбитому «мустангу», стоявшему неподалеку, на той же улице.

В голосе миссис Пэррин звучало сомнение.

—• Я не знаю, что вы думаете обо мне,—медленно заго­ворила она.—Многие считают, что я занимаюсь спиритиз­мом. Но это не так. Да, у меня есть дар, но в этом нет ничего таинственного. Я сама католичка и считаю, что мы живем в двух мирах одновременно. Первый, который мы осозна­ем,— это время. Но иногда какой-нибудь «каприз природы», вроде меня, начинает чувствовать и другой мир, который, мне кажется, лежит... в вечности. В вечности нет времени. Там будущее всегда существует в настоящем. И когда я чув­ствую тот мир, я вижу будущее. Кто знает, может быть, на самом деле все не так. Может, это всего-навсего совпадение. А если это правда, то все настолько естественно! Теперь о тайнах...—Тут она замолчала, будто подбирала слова.—Тай­на—это совсем другое. Играть в эти игры я считаю крайне опасным. Это относится и к планшетке.

До сих пор Крис считала миссис Пэррин бесстрашной женщиной с потрясающей силой духа. Теперь же она разгля­дела в Мэри Джо и беспокойство, и озабоченность. Крис овладело дурное предчувствие, которое она попыталась ото­гнать прочь.

— Пожалуйста, продолжайте, Мэри Джо,—улыбнулась Крис.—А вы не знаете, как действует эта планшетка? Она рассчитана на подсознание человека?

— Да, скорее всего,—согласилась миссис Пэррин.—Но мы можем только предполагать. Рассказывают, что во время спиритических сеансов с планшеткой удавалось иногда при­открывать завесу тайны. Конечно, не ту, что отделяет нас от мира духов, в это вы не поверите. Нет, именно ту завесу, что вы называете подсознанием. Однако, моя дорогая, во всем мире немало сумасшедших домов, где держат людей, шутив­ших с этим.

— Вы это серьезно?

Мэри Джо замолчала. Затем из темноты донесся ее моно­тонный голос:

— Крис, в Баварии жила одна семья. Это случилось в 1921 году. Я не помню фамилии. Их было одиннадцать че­ловек. Вы можете проверить это по старым газетам. После одного спиритического сеанса они все сошли с ума. Все сразу. Одиннадцать человек. В буйном веселье они подожгли свой дом. Когда была сожжена вся мебель, они хотели сжечь трехмесячного ребенка одной из младших дочерей, но сосе­ди успели вмешаться и остановили их. Вся семья,—закончила миссис Пэррин,—была помещена в сумасшедший дом.

— О Боже!— воскликнула Крис, вспомнив про капитана Гауди. Теперь увлечение дочери приобретало жуткий смысл. Безумие. Неужели правда? Что-то в этом было. Я ж е г о в о - рила, что нужно показать ее психиатру!

— О, ради Бога,—воскликнула миссис Пэррин, выходя на свет,—вы не меня слушайте, а своего доктора!

В ее голосе чувствовалась уверенность. Она пыталась успокоить Крис.

— Я предсказываю будущее, но насчет настоящего я аб­солютно беспомощна.

Миссис Пэррин порылась в своей сумочке.

— Где же мои очки? Я их опять положила не на место. А, вот и они.—Мэри Джо нашла их в кармане пальто.

— Очаровательный домик,—заметила она, надев очки и взглянув на фасад дома.—От него веет теплом.

— Вы меня успокоили. Я думала, вы сейчас скажете, что в нем водятся привидения!

— Почему я должна вам это говорить?

Крис вспомнила о своей подруге, известной актрисе, ко­торая жила в Беверли Хиллз и продала дом только потому, что считала, будто в нем обитает привидение.

— Не знаю.—Крис попыталась улыбнуться.—Наверное, из-за того, что вы предсказываете будущее. Я пошутила.

— Это очень красивый дом. Я раньше часто бывала здесь.

— Правда?

— Да, его снимал один мой друг, адмирал. Он мне и сей­час изредка пишет. Его, беднягу, опять отправили в море. Я даже не знаю, по ком я больше скучаю: по нему или по этому дому.—Мэри Джо улыбнулась.—Но, может быть, вы меня сюда еще как-нибудь пригласите.

— Мэри Джо, конечно, с большой радостью. Вы очарова­тельнейшая женщина.

— Ну уж если не очаровательнейшая, то по крайней ме­ре чувствительнейшая из всех ваших друзей!

— Я серьезно. Позвоните мне. Пожалуйста. Позвоните на той неделе.

— Да, конечно, мне наверняка захочется узнать, как здо­ровье вашей дочери.

— У вас есть мой номер?

— Да. Дома в записной книжке.

Что-то было не совсем так. Крис удивилась. В голосе Мэ­ри Джо звучала какая-то странная нотка.

— Спокойной ночи,—попрощалась миссис Пэррин.— И еще раз спасибо за прекрасный вечер.

Крис закрыла дверь и почувствовала, что смертельно уста­ла. Тихая ночь. Что за ночь... Что за ночь.

Она вошла в гостиную и увидела, как Уилли, нагнувшись, расчесывала ворс на ковре в том месте, где было мокрое пятно.

— Я пробовала сводить уксусом,—пробормотала Уил­ли.— Два раза.

— Сходит?

— Может, в этот раз,—засомневалась Уилли.—Не знаю. Сейчас посмотрим.

— Нет, сейчас ничего не увидишь, надо, чтобы ковер высох.

Да уж, действительно очень ценное заме­чание. Толстуха несчастная! Иуда, иди лучше спать!

— Оставь, Уилли. Иди спать.

— Нет, я закончу.

— Ну ладно. Спасибо тебе за все. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мадам.

Крис медленно поднялась по лестнице.

— Великолепное рагу, Уилли. Всем очень понравилось.

— Да, мадам. Спасибо.

Крис заглянула к Регане. Дочь еще спала. Потом Крис вспомнила про планшетку. Может быть, спрятать ее? Или выкинуть? Боже, Пэррин ведь не очень разби­рается в этих делах! Крис и сама понимала, что вы­мышленный друг — это не совсем нормально. Да, пожа­луй, я ее лучше выкину.

Крис колебалась, стоя у кровати и глядя на Регану. Она вспомнила один случай. Дочери было тогда три года. Говард решил, что Регане пора уже спать без бутылочки, и Регана кричала всю ночь до четырех утра, а потом на протяжении еще нескольких дней у нее были приступы истерии. Крис бо­ялась, что такая реакция может повториться и сейчас. Луч­ше подожду немного, пока не проконсульти - руюсь у психиатра. К тому же и риталин пока что не произвел желаемого эффекта.

Она решила подождать. Вернувшись в свою комнату, Крис забралась в кровать и сразу же заснула. Проснулась она от отчаянного, истеричного крика.

— Мама, иди скорей, иди сюда! Я боюсь!

Крис бросилась через холл в спальню Реганы. Девочка визжала. Из спальни доносился скрип пружин.

— Крошка, что случилось? •— воскликнула Крис и вклю­чила свет.—О Боже!

Напрягая все тело, Регана распласталась на спине. Лицо ее было заплаканное и исказившееся от ужаса. Руками девоч­ка судорожно вцепилась в кровать.

— Мамочка, почему она трясется? — закричала она.— Останови ее!

Матрац на кровати резко дергался взад и вперед.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ На краю пропасти

Пока мы спим, неуемная боль редкими толч­ками будет биться в сердце, покуда в отчаяньи и помимо воли нашей не снизойдет к нам муд­рость, посланная богом

Эсхи I

Глава первая

Ее снесли в дальний угол маленького кладбища, где зем­ля, скованная надгробными плитами, задыхалась от тесноты.

Месса была такой же печальной и унылой, как и вся жизнь этой женщины. Приехали ее братья из Бруклина, при­шел бакалейщик из углового магазина, отпускавший ей про­дукты в кредит. Дэмьен Каррас наблюдал, как ее опускают в темноту. Горе и слезы душили его.

— Ах, Димми, Димми...

Дядя обнял его за плечи.

— Ничего, она сейчас в раю, Димми, она сейчас счаст­лива.

ОБоже, пусть будет так! О мой Бог! Я про­шу тебя! Молю тебя, пусть будет так!

Его уже ждали в машине, но Дэмьен никак не мог отой­ти от могилы. Воспоминания давили его. Ведь мать всегда была одна... Все это время она терпеливо и покорно ждала, пока Дэмьен вернется. Почему же все теплые человеческие чувства ограничились в нем хранением в бумажнике той са­мой церковной карточки: «Помни...»?

Каррас вернулся в Джорджтаун к обеду, но есть ему со­вершенно не хотелось. Дэмьен слонялся взад-вперед по ком­нате. Приходили с соболезнованиями знакомые иезуиты, об­менивались с ним парой фраз, обещали молиться за нее и уходили.

В начале одиннадцатого явился Джо Дайер. Он с гордо­стью вытащил бутылку шотландского виски и прокомменти­ровал:

— Отличная марка!

— Откуда ты взял деньги? Позаимствовал из фонда для бедных?

— Не будь идиотом, это было бы нарушением обета ни­щеты.

— А откуда же они у тебя?

— Я украл бутылку.

Каррас улыбнулся и покачал головой. Затем достал ста­кан, кофейную кружку и, ополоснув их в крошечном умы­вальнике, промолвил:

— Я верю тебе.

— Такую безоглядную веру я первый раз встречаю.

Каррас вдруг почувствовал знакомую боль. Он отогнал ее прочь и вернулся к Дайеру. Тот уже сидел на его койке и от­крывал бутылку. Дэмьен устроился рядом.

— Ты когда предпочитаешь отпустить мне грехи: сейчас или попозже?

— Лей давай,—отрезал Каррас,—и отпустим грехи друг другу.

Дайер наполнил стакан и кружку.

— Президент колледжа не должен пить,—проговорил он.—Это было бы дурным примером. Пожалуй, я избавил его от большого искушения.

Каррас выпил. Он не поверил Дайеру. Слишком хорошо он знал президента. Это был очень тактичный и добрый че­ловек. Дайер пришел, конечно, не только как друг, его навер­няка просил об этом президент.

Дайер старался изо всех сил: смешил Дэмьена, рассказы­вал о вечеринке и об актрисе миссис Макнейл, выдавал све­жие анекдоты о префекте. Дайер пил немного, но стакан Карраса наполнял регулярно, и Дэмьен быстро опьянел. Дай­ер встал, уложил друга в постель и снял с него ботинки.

— Собираешься украсть... и мои ботинки? — заплета­ющимся языком проворчал Каррас.

— Нет, я гадаю по ноге. А теперь замолчи и спи.

— Ты не иезуит, а вор-домушник.

Дайер усмехнулся и, достав из шкафа пальто, накрыл им Дэмьена.

— Да, конечно, но кому-то ведь надо оплачивать счета. Все, что вы умеете делать,—это греметь четками и молиться за хиппи на М-стрит.

Каррас ничего не ответил. Дыхание его было ровным и глубоким. Дайер тихо подошел к двери и выключил свет.

— Красть грешно,—вдруг пробормотал в темноте Каррас.

— Виноват,—тихо согласился Дайер.

Он немного подождал, пока Каррас окончательно заснет, и вышел из коттеджа.

Проснулся Дэмьен вялым и разбитым. Шатаясь, он про­шел в ванную, принял душ, побрился и надел сутану. Было 5.35 утра. Он отпер дверь в Святую Троицу и начал мо­литься...

— Memento etiam...— шептал он в отчаянии.—Помни ра­бу твою, Мэри Каррас...

В дверях молельни ему вдруг привиделось лицо сиделки из госпиталя Беллеву. Он услышал плач и причитания.

«Вы ее сын?»

«Да, я Дэмьен Каррас».

«Не заходите к ней сейчас. У нее приступ».

Через приоткрытую дверь он видел комнату без окон, с потолка свисала ничем не прикрытая электрическая лам­почка. Обитые стены. Холодно. И никакой мебели, кроме больничной койки.

— ... Прими ее к себе, молю тебя, помоги ей обрести мир и покой...

Их глаза встретились, мать вдруг замерла и, подойдя к двери, спросила его недоумевающе:

«Зачем это, Димми?»

Ее взгляд был кротким, как у ягненка.

— Agnus Dei,—прошептал Дэмьен и, наклонившись, уда­рил себя в грудь.— Агнец Божий, уносящий с собой грехи на­ши, помоги ей обрести покой...

Он закрыл глаза, взял гостию и увидел свою мать в при­емной больницы. Руки сложены на коленях, лицо покорное и растерянное. Судья разъяснил ей заключение психиатра из Беллеву.

«Ты все поняла, Мэри?»

Она кивнула, но ничего не сказала. У нее вынули зубные протезы.

«И что ты об этом думаешь, Мэри?»

Она ответила с гордостью:

«Вот мой мальчик, и он будет говорить за меня».

Каррас склонил голову над гостией, и тихий стон сорвал­ся с его губ. Он опять ударил себя в грудь, будто что-то хотел этим изменить, и прошептал:

— Domine, no sum diynus... Я недостоин. Скажи лишь слово и исцели мою душу.

После мессы он вернулся к себе и попытался заснуть, но безуспешно.

Через некоторое время в дверь постучали. В комнату за­глянул молодой священник, которого Дэмьен никогда пре­жде не встречал.

— Вы не заняты? К вам можно ненадолго?

В глазах священника застыла тоска.

Какое-то мгновение Каррас не мог заставить себя взгля­нуть на священника. В душе он ненавидел этого молодого иезуита.

— Войдите,—тихо предложил Дэмьен.

Молодой священник смущенно топтался на месте, не зная, с чего начать. Каррас заботливо усадил его. Предложил кофе и сигареты. Затем попытался изобразить на своем лице интерес. Проблема, приведшая к нему, этого визитера, была известна: одиночество священника.

Из всех трудностей, с которыми Каррасу приходилось здесь встречаться, эта проблема наиболее волновала священ­ников. Иезуиты были отрезаны от семейной жизни и вообще от женщин, поэтому они часто боялись проявлять чувство привязанности по отношению к своим товарищам или завя­зывать крепкую дружбу.

— Иногда мне хочется положить на плечо друга руку, но в этот момент я начинаю опасаться, как бы он не подумал, будто я гомосексуалист. Сейчас много говорят о том, что сре­ди священников немало скрытых гомосеков. Поэтому я ниче­го подобного не делаю. Я даже не хожу к друзьям послушать музыку, или поболтать, или просто покурить. Дело не в том, что я боюсь Бога, мне страшно подумать, что Он начнет опа­саться за меня.

Каррас чувствовал, как тяжесть наболевшего постепенно покидает молодого священника и ложится на его, Карраса, плечи. Он не противился и терпеливо слушал своего гостя. Каррас знал, что теперь этот иезуит будет часто заходить к нему, ибо здесь он найдет спасение от одиночества. Потом они сделаются друзьями, и когда молодой человек обнару­жит, что это произошло естественно и непринужденно, то­гда, возможно, он начнет дружить и с другими священни­ками.

Дэмьен почувствовал слабость, и горе опять завладело всем его существом. Он взглянул на карточку, которую ему подарили на прошлое рождество. На ней было написано: «Когда мой брат в печали, я разделяю его боль и в нем встре­чаю Бога».

В действительности у Дэмьена это не получалось, и в ду­ше он винил себя. Мысленно Каррас всегда пытался разде­лить беду кого-либо из братьев, но только мысленно. Дэмье- ну всегда казалось, что его боль принадлежит только ему одному.

Наконец гость взглянул на часы. Пора было идти в тра­пезную обедать. Иезуит поднялся и собрался уходить, но в этот момент заметил на столе у Карраса недавно вышед­ший роман.

— Не читал еще? — полюбопытствовал Каррас.

Молодой священник отрицательно покачал головой.

— Нет. Хорошая книга?

— Не знаю, я только что прочел ее, но не уверен, что все правильно понял,—солгал Каррас. Он поднял книгу и протя­нул ее гостю: — Хочешь взять? Мне очень хотелось услышать чье-нибудь мнение.

— Конечно,—согласился иезуит, запихивая книгу в кар­ман куртки,—я постараюсь вернуть ее дня через два.

Настроение его явно улучшилось.

Когда дверь за гостем захлопнулась, Каррас на какое-то мгновение почувствовал умиротворение. Он достал требник и направился во двор, читая молитву.

После обеда к нему заглянул еще один гость, пожилой пастор из Святой Троицы. Он пододвинул стул поближе к столу и выразил свои соболезнования по поводу кончины матери Карраса.

— Я молился за нее, Дэмьен. И за вас тоже,—закончил он хриплым голосом с чуть заметным провинциальным ак­центом.

— Вы так добры ко мне, святой отец. Большое спасибо.

— Сколько ей было лет?

— Семьдесят.

— Прекрасный возраст.

Каррас смотрел на молитвенную карточку, которую за­хватил с собой пастор. Во время мессы использовались три такие карточки. Они изготовлялись из пластика, и на них пе­чатался текст молитвы, произносимой священником. Психи­атру стало интересно, для чего пастор принес эту карточку.

— Послушайте, Дэмьен, сегодня у нас в церкви опять кое-что произошло. Еще одно осквернение.

Пастор рассказал ему о том, что статуя Девы Марии в углу церкви была размалевана под проститутку.

— А вот еще. Это было уже утром, в тот день, когда вы уехали в этот... в Нью-Йорк. В субботу, кажется. Ну да, в суб­боту. Ну, в общем, посмотрите. Я только что разговаривал с сержантом полиции и... ну... это самое... ну посмотрите сю­да, пожалуйста, Дэмьен.

Каррас взял в руки карточку. Пастор объяснил ему, что кто-то вставил отпечатанный на машинке листок между на­стоящим текстом и пластиковой пленкой. Фальшивка, в кото­рой встречались опечатки и другие типографские ошибки, была тем не менее составлена на хорошем латинском языке. Текст представлял собой яркое и подробное описание вы­мышленной лесбийской любви между Девой Марией и Ма­рией Магдалиной.

— Ну достаточно, это не обязательно читать до конца,— прервал пастор, забирая назад карточку, как будто боялся, что чтение может содействовать греху.—Это великолепная ла­тынь, здесь выдержан стиль, это настоящая церковная ла­тынь! Сержант заявил, что разговаривал с одним психиатром, и тот поведал, что все это мог сделать... ну, это, в общем... это мог сделать священник... это очень больной священник. Как вы считаете?

Психиатр на секунду задумался. Потом кивнул.

— Да. Да. Возможно. Возможно, протестуя против че­го-то, он делает это в состоянии лунатизма. Я, конечно, не уверен, но такое может быть.

— Вы кого-нибудь подозреваете, Дэмьен?

— Я вас не понимаю.

— Рано или поздно они ведь все приходят к вам, верно? Я имею в виду больных на территории колледжа, если такие есть. Есть ли среди них что-нибудь подобное? Я хотел ска­зать, среди их болезней.

— Нет, таких нет.

— Я знал, что вы мне все равно не скажете.

— Святой отец, я ничего не смог бы узнать в любом слу­чае. При лунатизме человек способен разрешить многие свои проблемы, в основном такие решения бывают чисто симво­лическими. Поэтому я все равно ничего не узнал бы.

Глава вторая

Регана лежала на столе в смотровой Кляйна с раскинуты­ми в стороны руками и ногами. Врач обеими руками прижал ее стопу к лодыжке. Несколько секунд он крепко удерживал стопу в таком положении, затем неожиданно отпустил. Сто­па вернулась в нормальное положение.

Кляйн несколько раз проделал это, и каждый раз стопа неизменно возвращалась в первоначальное положение. Одна­ко врач был явно недоволен таким результатом. Он попро­сил присмотреть за девочкой и вернулся в свой кабинет, где его ждала Крис.

Было двадцать шестое апреля. Кляйн не был в городе в воскресенье и понедельник, так что Крис смогла застать его только сегодня. Она сразу же рассказала ему о происшествии на вечеринке и о том, что произошло после этого.

— Кровать действительно двигалась?

— Да, она двигалась.

— Долго?

— Не знаю. Может, десять секунд, а может, пятнадцать. То есть это то, что я сама видела. Потом Регана замерла, и я заметила, что кровать мокрая. Может быть, она намочила ее раньше, я не знаю. Но после этого она сразу же крепко заснула и не просыпалась до следующего дня.

Доктор Кляйн задумался.

— Что это может быть? — заволновалась Крис.

Когда она приезжала в первый раз, Кляйн сказал, что кровать может двигаться вследствие клонических судорог, когда мышцы то напрягаются, то расслабляются. В хрониче­ской форме эта болезнь называется клонус и является показа­телем каких-либо изменений в мозгу.

— Да, но результат проверки этого не подтвердил,—не­доумевал Кляйн и описал Крис процедуру. Он объяснил, что при клонусе прижимание стопы вызвало бы судороги. Врач сел за стол. Вид у него был крайне обеспокоенный.

— Она никогда не падала?

— В смысле на голову? — удивилась Крис.

- Ну да.

— Нет, такого я не припомню.

— Чем она болела в детстве?

— Да ничем особенным. Корью, свинкой, ветрянкой.

— Она ходила во сне?

— Только теперь.

— То есть вы хотите сказать, что на вечеринке она все де­лала во сне?

— Конечно. Она до сих пор ничего не может вспомнить. Даже того, что с ней происходило недавно.

— А что такое?

— В воскресенье, когда она спала, позвонил Говард из Рима.

«Что с Рэге?»

«Спасибо тебе за телефонный звонок в день ее рожде­ния».

«Я не мог выбраться с яхты. Так что, Бога ради, отстань от меня. Как только я вернулся в отель, я сразу же ей по­звонил».

«В самом деле?»

«Разве она тебе не говорила?»

«Ты с ней разговаривал?»

«Да. Поэтому я и решил, что лучше поговорить с тобой. Что там за чертовщина у вас происходит?»

Рассказывая об этом доктору Кляйну, Крис объяснила, что, когда Регана окончательно проснулась, она ничего не по­мнила ни о телефонном разговоре, ни о том, что произошло на вечеринке.

— Тогда, вероятно, она говорит правду и насчет мебели, которую якобы кто-то двигает,—предположил Кляйн.

— Я не понимаю вас.

— Несомненно, она двигает ее сама, но делает это в со­стоянии прострации. Это называется автоматизмом. Состо­яние вроде транса. Пациент либо не понимает того, что дела­ет, либо ничего не помнит.

— Да, но мне вот что пришло в голову, доктор. В ее ком­нате есть стол из тикового дерева. Он весит, наверное, пол­тонны. Как же она могла сдвинуть его с места?

— Патология часто связана с огромной физической силой.

— Да? А как это объяснить?

Доктор только пожал плечами:

— Этого никто не знает. Ну, а кроме того, что вы мне уже рассказали, больше вы не заметили ничего необычного в поведении дочери?

— Она стала очень неряшливой.

— Особенно необычного,—настаивал врач.

— Для нее это как раз особенно необычно. Подожди­те-ка, я вспомнила. Вы помните ту планшетку, с которой она играла в капитана Гауди?

— В вымышленного друга?

— Теперь она его слышит.

Кляйн весь подался вперед и грудью лег на стол. По мере того как Крис рассказывала ему о дочери, в его глазах росло недоумение. Врач задумался.

— Вчера утром,—продолжала Крис,—я слышала, как Ре­гана разговаривала с Гауди в спальне. То есть она бормотала какие-то слова, потом чего-то ждала, как будто играла с планшеткой. Когда я тихонько заглянула в комнату, план­шетки у нее не оказалось. Рэге сидела одна. Она кивала голо­вой, как будто соглашалась с ним.

— Она его видела?

— Не думаю. Рэге склонила голову немного набок. Она всегда так делает, когда слушает пластинки.

Врач в задумчивости кивнул головой.

— Да-да, понимаю. А еще что-нибудь в этом роде? Мо­жет быть, она видит что-нибудь? Или чувствует запахи?

— Запахи,—вспомнила Крис.—Да, верно. Ей постоянно кажется, что у нее в спальне плохо пахнет.

— Пахнёт горелым?

— Точно!— воскликнула Крис.—Как вы догадались?

— Иногда это случается при нарушении химико-электри­ческой деятельности мозга. У вашей дочери эти нарушения должны быть в височной доле головного мозга.

Кляйн указал ей на переднюю часть черепа.

— Вот здесь, в передней части мозга. Теперь подобное встречается редко, но в таких случаях у пациента, в основном перед приступом, возникают необычные галлюцинации. Эту болезнь часто путают с шизофренией, но это не шизофре­ния. Возникает она вследствие поражения височной доли го­ловного мозга. Мы не ограничимся проверкой на клонус, миссис Макнейл. Я считаю, что теперь ей надо сделать ЭЭГ.

— А что это такое?

— Электроэнцефалограмма. Она покажет нам работу мозга в виде волнообразной кривой. Обычно, исходя из этой кривой, сразу выявляют все отклонения.

— Но вы действительно считаете, что у нее поражена ви­сочная часть мозга?

— Симптомы похожи, миссис Макнейл. Например, ее нечистоплотность, драчливость, неприличное поведение, а также автоматизм. И, конечно, эти припадки, из-за которых дергалась кровать. Обычно после таких приступов больной мочится, или его рвет, или и то, и другое одновременно, а потом крепко засыпает.

— Вы хотите проверить Регану прямо сейчас? — забеспо­коилась Крис.

— Да, я думаю, это надо сделать немедленно, но ей надо ввести успокоительное. Если девочка шевельнется или дер­нется, это скажется на результатах. Вы разрешите ввести ей, скажем, двадцать пять миллиграммов либриума?

— О Боже, конечно, делайте все, что необходимо,—вы­говорила Крис, потрясенная всем услышанным.

Она прошла с ним в смотровую. Увидев в руках врача шприц, Регана завизжала, и кабинет огласился потоком руга­тельств.

— Крошка, это поможет тебе,—произнесла Крис умоля­ющим голосом. Она крепко держала Регану, и доктор Кляйн сделал укол.

— Я сейчас вернусь,—пообещал врач. Пока сиделка под­готавливала в смотровой аппаратуру, он успел принять еще одного пациента. Вернувшись через некоторое время, Кляйн обнаружил, что либриум еще не подействовал на Регану.

Врач очень удивился.

— Это была приличная доза,—в недоумении заявил он Крис.

Кляйн ввел девочке еще двадцать пять миллиграммов ли­бриума и вышел, а когда вернулся, Регана была уже кроткой и послушной.

— А что вы сейчас делаете? — испугалась Крис, наблю­дая, как Кляйн присоединяет трубки с физиологическим рас­твором к голове Реганы.

— С каждой стороны по четыре провода,—начал объяс­нять врач.—Мы можем сравнить работу правого и левого по­лушарий мозга.

— А зачем их сравнивать?

— Так можно обнаружить значительные расхождения в работе обоих полушарий. Например, был у меня один па­циент, которого мучили галлюцинации,—продолжал объяс­нять Кляйн,—как зрительные, так и слуховые. Я обнаружил отклонения, только сравнивая «волны» левого и правого по­лушарий, и оказалось, что галлюцинации возникали только в одной половине мозга.

— Это дико.

— Левое ухо и левый глаз функционировали нормально, лишь правая половина видела и слышала то, чего на самом деле не было. Ну, ладно, давайте теперь посмотрим.—Он включил машину. На флюоресцентном экране вспыхнули волны.—Сейчас мы наблюдаем работу обоих полушарий,— пояснил Кляйн.—Здесь мы будем искать остроконечные вол­ны, имеющие форму шпиля.—Он пальцами нарисовал в воз­духе острый угол. — Надо искать волны очень высокой ампли­туды. Они проходят со скоростью от четырех до восьми за секунду. Наличие этих «шпилей» и будет признаком пораже­ния височной доли мозга,—закончил врач.

Он тщательно рассматривал на экране кривую линию, но никакой аритмии не обнаружил. Острых углов не было. Сравнивая работу правого и левого полушарий, Кляйн и здесь не выявил отрицательных результатов.

Врач нахмурился. Он ничего не мог понять. Повторил процедуру сначала. Никакой патологии не было.

Кляйн позвал сиделку и, оставив ее с Реганой, прошел с Крис в кабинет.

— Так что же с ней такое? — осведомилась Крис.

Врач задумчиво сидел на краю стола.

— Видите ли, ЭЭГ могла подтвердить мое предположе­ние. Но отсутствие аритмии не опровергает его окончатель­но. Возможно, это истерия, но уж очень сильно отличаются кривые работы мОзга до и после приступа.

Крис наморщила лоб:

— Доктор, вот вы постоянно повторяете «приступ». А как называется эта болезнь?

— Это не болезнь,—спокойно парировал врач.

— Ну все равно, ведь как-то вы это называете? Есть же какой-нибудь- термин?

— «Это» называется эпилепсией, миссис Макнейл.

— О Боже!

Крис упала в кресло.

— Не переживайте так сильно,—успокоил ее Кляйн.— Я по опыту знаю, что многие люди часто преувеличивают опасность эпилепсии, и рассказы о ней большей частью обык­новенная выдумка.

— А это не наследственная болезнь?

— Предрассудки,—продолжал объяснять Кляйн.—Хотя так думают многие врачи. Практически каждый человек склонен к припадкам. Большинство людей рождается с со­противляемостью к ним, только у некоторых эта сопротивля­емость невелика. Так что разница между вами и эпилептика­ми не качественная, а количественная. Вот и все. И это не болезнь.

— Тогда что же это, просто галлюцинации?

— Расстройство. Расстройство, которое можно вылечить. Оно имеет огромное количество разновидностей, миссис Макнейл. Например, вот вы сейчас сидите передо мной и на секунду отключаетесь, в результате чего, скажем, упускаете несколько слов из моей речи. Это один из видов эпилепсии, миссис Макнейл. Вот так. Это настоящий эпилептический припадок.

— Да, но с Реганой происходит совсем другое,—возра­зила Крис,—и возможно ли, чтобы это проявлялось так не­ожиданно?

— Послушайте, мы же еще точно не знаем, что с вашей дочерью. Может быть, вы были правы, когда хотели отвести ее к психиатру. Мы не исключаем, что это психическое рас­стройство, хотя я лично в этом сомневаюсь. Лет двести или триста назад таких больных считали одержимыми дьяволом.

— Что-что?

— Считали, что мозгом таких людей управляет бес. Одно из обывательских объяснений расщепления личности.

— Послушайте, ну скажите мне хоть что-нибудь хоро­шее,—еле слышно проговорила Крис.

— Вы особенно не переживайте. Если это поражение мозга, то в каком-то смысле вам повезло. Надо только уда­лить этот шрам.

— Я уже ничего не понимаю.

— Может оказаться, что это всего лишь внутричерепное давление. Надо сделать несколько рентгеновских снимков че­репа. У нас в этом здании есть специалист. Может быть, мне удастся направить вас к нему прямо сейчас. Хорошо?

— Да, конечно, договоритесь с ним.

Кляйн позвонил по телефону, и ему ответили, что Регану примут сразу же.

Он повесил трубку и написал на клочке бумаги: «Комната 21-я на 3-м этаже».

— Я позвоню вам завтра или в четверг. Надо пригласить еще невропатолога. А пока что назначаю ей либриум.

Он вырвал из блокнота рецепт и протянул его Крис.

— Будьте всегда рядом с дочерью, миссис Макнейл. В со­стоянии транса, если это транс, она может удариться или упасть. Ваша спальня находится рядом с ее комнатой?

- Да.

— Это хорошо. На первом этаже?

— Нет, на третьем.

— В ее спальне большие окна?

— Одно окно. А почему вас это интересует?

— Закрывайте получше окно, а еще лучше, сделайте так, чтобы оно запиралось на замок. В состоянии транса она мо­жет выпасть из окна.

Крис подперла лицо руками и задумчиво проговорила:

— Вы знаете, я сейчас подумала кое о чем.

— О чем же?

— Вы говорили, что после припадка она должна сразу же крепко засыпать. Как в субботу вечером. Ведь вы так гово­рили?

— Да,—согласился Кляйн.—Все правильно.

— Но как же тогда объяснить, что, жалуясь на дергающу­юся кровать, моя дочь всегда бодрствовала?

— Вы мне про это не рассказывали.

— Но это так. И выглядела Регана очень хорошо. Она просто приходила в мою комнату и просилась ко мне на кровать.

— Она мочилась в кровати? Или ее рвало?

Крис отрицательно покачала головой:

— Регана прекрасно себя чувствовала.

Кляйн задумался на мгновение и закусил губу.

— Давайте подождем результата рентгеновских снимков.

Крис отвела Регану в рентгеновский кабинет и подожда­ла, пока будут сделаны все снимки. Потом она отвезла дочь домой. После второго укола Регана вела себя необычайно спокойно и все время молчала. Теперь Крис решила как-ни­будь занять девочку:

— Хочешь, поиграем в «Монополи»[4] или еще что-нибудь придумаем?

Регана отрицательно покачала головой и взглянула на мать невидящими глазами. Казалось, что девочка смотрит ку­да-то вдаль.

— Я хочу спать,—выговорила она голосом, таким же сонным, как ее глаза. Потом Регана повернулась и направи­лась в спальню.

Наверное, действует либриум. Крис посмотре­ла вслед дочери, вздохнула и пошла на кухню. Здесь Крис на­лила в чашку кофе и села за стол рядом с Шарон.

— Ну, как дела?

— Не спрашивай.

Крис вытащила рецепт.

— Лучше позвони в аптеку, пусть принесут вот это,— произнесла она и рассказала Шарон все, что говорил врач.—Если я буду занята или уйду куда-нибудь, смотри за ней хорошенько, ладно, Шар? Он...

Вдруг она что-то вспомнила.

— Да, кстати.

Крис встала из-за стола и поднялась в спальню Реганы. Дочка лежала в кровати и, похоже, уже спала.

Крис подошла к окну и закрыла его на щеколду. Она взглянула вниз. Окно выходило на крутую городскую лестни­цу, ведущую на М-стрит.

Да, лучше всего вызвать столяра, и немед­лен н о.

Крис вернулась на кухню и добавила для Шарон в список домашних работ еще один пункт. Потом перечислила Уилли, что приготовить на обед, и позвонила своему агенту.

— А как насчет сценария? — поинтересовался он.

— Сценарий прекрасный, Эд. Давай согласие. Когда начало?

— Твоя часть будет сниматься в июле, так что подготовку надо уже начинать.

- Как?! Уже?!!

— Да, надо начинать. Это тебе не роль играть, Крис. Надо провести большую подготовительную работу. Заняться с декоратором, костюмером, гримером, продюсером. Нужно выбрать оператора, редактора и обговорить все сцены. Ну, я надеюсь, ты все это и сама знаешь.

— Черт!

— У тебя что-нибудь случилось?

— Да, у меня проблема.

— Что случилось?

— Регана серьезно заболела.

— Да? Что с ней?

— Еще не знаю. Ждем результата анализов. Послушай, Эд, я не могу ее бросить.

— А кто говорит, что ты должна ее бросить?

— Нет-нет, ты меня не понял, Эд. Я должна быть с ней. Ей нужен мой уход. Я не могу объяснить тебе всего, Эд, это так запутано. Но неужели нельзя немного подождать?

— Нельзя. Они хотят пустить фильм под Рождество. По­этому и спешат так.

— Ради Бога, Эд, ну две-то недели они могут повреме­нить. Поговори с ними!

— Я ничего не понимаю. Сначала ты мне все уши про­жужжала, что хочешь поставить фильм, а теперь неожи...

— Все правильно, Эд,—перебила Крис.—Я очень хочу, просто ужас как хочу поставить фильм, но тебе все равно придется сказать им, что мне нужно немного времени.

— Если я так скажу, мы только все испортим. Это мое личное мнение. Они ведь не особенно держатся за тебя, и те­бе это известно. Если Мору передадут, что ты не очень го­ришь желанием, он переиграет. Так что будь разумней, Крис. Делай, конечно, то, что сочтешь нужным. Мне все равно. По­ка этот фильм не станет популярным, мы не получим за него много денег. Но если ты хочешь, я попрошу у них отсрочки, хотя этим мы только все испортим. Так что я должен им сказать?

— О Боже! — вздохнула Крис.

— Я знаю, это нелегко.

— Да уж. Ну послушай...

Она задумалась. Потом покачала головой:

— Нет, Эд, они просто должны подождать.

— Это твое окончательное решение?

— Да, Эд. И позвони мне потом.

— Ладно, позвоню. До свидания.

Крис повесила трубку и закурила сигарету.

— Между прочим, я разговаривала с Говардом. Я тебе не рассказывала? — спросила она Шарон.

— Да? Когда? Ты сказала ему про Рэге?

— Да, я попросила, чтобы он к ней приехал.

— Приедет?

— Не знаю. Вряд ли,—засомневалась Крис.

— Может, попытается вырваться?

— Да, наверное,—вздохнула Крис.—Но его тоже можно понять, Шар. Я-то знаю, в чем тут дело.

— В чем же?

— Опять эта проблема «муж кинозвезды». А Рэге была частью этого. Она везде была со мной. Нас вместе снимали на обложки журналов, в любой рекламе мы также выступали вдвоем. Неразлучные мать и дочь —на всех фотографиях.— Крис стряхнула пепел.—А может, это чепуха, кто его знает? У меня все смешалось. Но с ним трудно наладить отношения, Шар. Лично я просто не в состоянии.

Она заметила у Шарон книгу.

— Что ты читаешь?

— Не поняла. А, это! Я совсем забыла. Миссис Пэррин просила тебе передать.

— Она заходила?

— Да, утром. Жалела, что не застала тебя дома. Она уез­жает из города, но как только вернется, сразу же позвонит.

Крис кивнула и посмотрела на книгу. «Изучение дьяволо- поклонничества и явлений, связанных с ним». Она открыла книгу и внутри нашла записку от Мэри Джо:

«Дорогая Крис, я случайно зашла в библиотеку Джордж­таунского университета и взяла для вас эту книгу. Здесь есть главы о черной мессе. Но вы прочитайте все, мне кажется, вы найдете здесь много интересного. До скорой встречи.

Мэри Джо».

— Очаровательная женщина,—восхитилась Крис.

— Да,—согласилась Шарон.

Крис провела пальцем по обрезу книги:

— Ну и что там насчет черной мессы? Что-нибудь очень противное?

Шарон потянулась и зевнула:

— Вся эта чушь меня не интересует.

— А как же твои религиозные увлечения?

— Да брось ты.

Крис оттолкнула книжку, и та по столу заскользила к Шарон.

— Прочитай и расскажи мне.

— И потом мучайся ночью в кошмарах, да?

— А за что я тебе деньги плачу?

— За упреки.

— Могу и без тебя обойтись,—проворчала Крис и рас­крыла вечернюю газету.—Все, что от тебя требуется,—это молча выслушивать мои наставления, а ты уже целую неделю огрызаешься.—В порыве раздражения она отбросила газе­ту.—Включи радио, Шар. И поймай новости.

Шарон пообедала с Крис, а потом ушла на свидание. Кни­гу она забыла. Крис увидела, что книга по-прежнему лежит на столе, и решила заглянуть в нее, но почувствовала вдруг, что сильно устала. Она оставила книгу и поднялась наверх.

Крис заглянула к Регане. Дочка еще спала, и спала, види­мо, крепко. Крис еще раз проверила окно. Уходя из комна­ты, она оставила дверь открытой и, прежде чем лечь спать, убедилась, что дверь в ее спальню тоже открыта. Крис немного посмотрела телевизор и вскоре заснула.

На следующее утро книга о дьяволопоклонничестве ис­чезла со стола.

Но никто этого не заметил.

Глава третья

Невропатолог принялся рассматривать рентгеновские снимки. Он искал в черепе маленькие углубления, похожие на следы от крошечных гвоздиков. За его спиной, сложив ру­ки, стоял доктор Кляйн. Врачам не удалось обнаружить по снимкам ни поражения мозга, ни скопления жидкости, ни изменения в шишковидной железе. Теперь они искали ха­рактерные патологические изменения формы черепа, указы­вающие на хроническое внутричерепное давление.

Но им так и не удалось ничего найти. Было двадцать вось­мое апреля, четверг.

Невропатолог снял очки и аккуратно засунул их в левый нагрудный карман куртки.

— Сэм, я ничего не нахожу. Абсолютно ничего.

Кляйн, нахмурившись, уставился в пол и качал головой:

— Этого не может быть.

— Хочешь, сделаем дополнительные снимки?

— Не стоит. Надо взять пункцию спинного мозга.

— Да, пожалуй.

— А пока что тебе надо ее осмотреть.

— Сегодня?

— Я...—Тут зазвонил телефон.—Извини.—Он поднял трубку.—Я слушаю.

— Вас просит миссис Макнейл. Говорит, что дело очень срочное.

— По какому коду?

— Номер двенадцать.

Кляйн сразу же соединился с Крис.

— Миссис Макнейл, это доктор Кляйн. Что у вас случи­лось?

Срывающимся от истерики голосом Крис закричала:

— О Боже, доктор, с Реганой плохо! Вы можете прийти прямо сейчас?

— Что с ней?

— Не знаю, доктор, я просто не могу этого описать! Ради Бога, приходите! Как можно скорей!

- Иду.

Он повесил трубку и соединился со своим секретарем:

— Сюзанна, попроси Дрезнера принять моих пациентов.

Переодевшись, Кляйн обратился к невропатологу:

— Это она. Хочешь, пойдем вместе со мной, это совсем рядом, через мост.

— У меня есть час свободного времени.

— Тогда пошли.

Через несколько минут врачи были на месте. Дверь от­крыла испуганная Шарон, и они сразу же услышали из спаль­ни Реганы крики ужаса и стоны.

— Меня зовут Шарон Спенсер,—представилась девуш­ка.—Проходите, пожалуйста. Она наверху.

Шарон открыла дверь в спальню.

Крис рванулась к двери. Лицо ее было искажено ужасом.

— О Господи, проходите! — дрожащим голосом выдави­ла она.—Вы посмотрите, что с ней делается!

— Это доктор...

Кляйн запнулся. Он увидел Регану. Истерично крича и за­ламывая руки, она поднялась над кроватью, на секунду завис­ла в горизонтальном положении и тяжело рухнула на ма­трац. Затем ее тело опять приподнялось и вновь упало.

— Мамочка, останови его! —визжала девочка.— Останови его! Он хочет меня убить! Останови его! Остано-о-о-о-в-и-и-и-и-и-и его-о-о-о-о, ма-а-а-а, ма-а-а-а!

— Крошка моя! — зарыдала Крис и закусила кулак. Она умоляюще посмотрела на Кляйна.—Доктор, что это? Что с ней происходит?

Врач растерянно покачал головой и, не веря своим гла­зам, продолжал наблюдать за Реганой. Она то поднималась над постелью, то, задыхаясь, падала на кровать, будто невиди­мые руки хватали ее и подбрасывали снова и снова.

Крис дрожащей рукой прикрыла свои глаза.

— О Боже, Боже,—прохрипела она,—доктор, что это?

Неожиданно движение прекратилось, и Регана закрути­лась на кровати. Глаза ее закатились, и теперь были видны одни белки.

— Он сжигает меня... сжигает меня! — стонала девоч­ка.—Я горю! Горю!

Она начала быстро сучить ногами. Врачи подошли побли­же и встали по обе стороны кровати. Дергаясь и извиваясь, Регана выгнула шею и запрокинула назад голову. В глаза вра­чам бросилось ее распухшее горло. Она начала бормотать что-то странным грубым голосом, исходившим, казалось, из груди.

— ...откъиньай... откъиньай...

Кляйн нащупал ее пульс.

— Ну, маленькая, давай посмотрим, что с тобой случи­лось,—тихо предложил он.

Вдруг врач пошатнулся и отпрянул, чуть не упав на пол. Регана неожиданно села и оттолкнула его с такой силой, что он отлетел в другой конец комнаты. Лицо ее было искажено злобой.

— Этот поросенок мой! — взревела она.— Она моя! Не прикасайтесь к ней! Она моя!

Регана визгливо рассмеялась и упала на спину, как будто ее кто-то толкнул.

Крис, задыхаясь от слез, выбежала из комнаты.

Кляйн подошел к постели. Регана нежно поглаживала свои руки.

— Да-да, ты моя жемчужина,—тихо напевала она тем же странным грубым голосом. Глаза девочки были закрыты, и, казалось, она входит в экстаз:

— Мой ребенок... мой цветочек... моя жемчужина...

Потом Регана вдруг опять начала извиваться, выкрикивая лишь отдельные невнятные слова. Внезапно она резко села с беспомощным и испуганным выражением лица. Глаза де­вочки были широко раскрыты.

Она замяукала.

Потом залаяла.

Потом заржала.

Потом, согнувшись пополам, начала стремительно вра­щать свое туловище. При этом Регана тяжело и прерывисто дышала.

— О, остановите его! —рыдала она.—Пожалуйста, остановите его! Мне так больно! Заставьте его оста­новиться! Мне трудно дышать!

Кляйн не смог вынести это зрелище. Он взял свой чемо­данчик, поставил его на подоконник и начал приготавливать все для укола.

Невропатолог оставался у кровати. Регана упала на спину, как будто ее снова кто-то толкнул. Глаза ее закатились, и, бе­шено вращая белками, она забормотала что-то низким, груд­ным голосом. Невропатолог склонился над ней, пытаясь ра­зобрать слова. Потом он заметил, что Кляйн подзывает его к себе. Врач направился к окну.

— Я введу ей либриум,—зашептал ему Кляйн, поднося шприц к свету,—но тебе придется подержать ее.

Невропатолог кивнул. Он внимательно вслушивался в бред девочки, склонив голову в сторону кровати.

— Что она говорит? —еле слышно поинтересовался Кляйн.

— Не знаю. Какую-то чепуху. Бессмысленный набор звуков.

Такое объяснение ему самому не очень-то понравилось.

— Она произносит эти слова так, будто они что-то обо­значают. Я ясно слышу ритм.

Кляйн кивнул ему, и они тихо подошли к кровати с обе­их сторон. Когда они приблизились, Регана напряглась и за­стыла. Врачи понимающе переглянулись. Тело девочки нача­ло изгибаться назад, как лук, в немыслимую дугу, пока голова не дотронулась до пола. При этом Регана оглушительно виз­жала от боли.

Врачи вопросительно взглянули друг на друга. Кляйн по­дал сигнал невропатологу. Внезапно Регана потеряла созна­ние, упала и помочилась на кровать.

Кляйн нагнулся и приподнял ей веко. Потом нащупал пульс.

— Она скоро придет, в себя,—прошептал' он.—По-мо­ему, у нее обморок. Как вы считаете?

— Кажется, да.

— Давайте все же застрахуемся,—предложил Кляйн.

Он сделал ей укол.

— Что вы думаете? — поинтересовался у невропатолога Кляйн, прижав ватку к месту укола.

— Поражение височной доли мозга. Возможно, Сэм, что это шизофрения, но началось все слишком неожиданно. Раньше ничего этого не было?

Кляйн отрицательно покачал головой.

— Может быть, истерия?

— Я уже думал об этом.

— Естественно. Но ведь тогда получается, что она проде­лывает все это сознательн о.—Невропатолог недоверчиво покачал головой.—Нет, здесь явная патология, Сэм. Ее сила, бред преследования, галлюцинации. Да, при шизофрении все эти симптомы наблюдаются. Но такие приступы бывают и при поражении височной доли мозга. Здесь есть еще кое-что, что меня беспокоит...—Он не договорил и, задумав­шись, поднял брови.

— Что такое?

— Я точно не уверен, но мне кажется, здесь налицо при­знаки раздвоения личности: «моя жемчужина... мой ребе­нок... мой цветочек», «поросенок». Мне показалось, что она говорила это про себя. А ты как думаешь?.. Или я уже сам начинаю сходить с ума?

Кляйн пальцами поглаживал себя по губам, обдумывая ответ.

— Ну, если говорить честно, тогда я об этом не подумал, но теперь...—Кляйн замычал.—Возможно. Да-да, это воз­можно. Сейчас, пока она еще не пришла в себя, можно взять у нее пункцию спинного мозга, и, может быть, кое-что прояс­нится.

Невропатолог кивнул.

Кляйн порылся в своем чемоданчике, нашел таблетку и положил себе в карман.

— Ты можешь остаться?

Невропатолог взглянул на часы.

— У меня есть еще полчаса.

— Давай поговорим с ее матерью.

Они вышли из комнаты и направились в зал.

Крис и Шарон, опустив головы, стояли у балюстрады. Ко­гда врачи подошли, Крис утерла нос влажным скомканным платком. Глаза ее покраснели от слез.

— Девочка спит,—сказал Кляйн.

— Слава Богу,—вздохнула Крис.

— Я ввел ей большую дозу успокоительного. Теперь, воз­можно, она проспит до завтрашнего утра.

— Хорошо,—прошептала Крис.—Доктор, вы уж меня простите, что я веду себя как ребенок.

— Вы себя прекрасно ведете,—попытался убедить ее Кляйн.—Это очень трудное испытание. Да, кстати, позвольте вам представить доктора Дэвида.

— Очень приятно,—выдавила из себя Крис. На ее лице появилось подобие улыбки.

— Доктор Дэвид — невропатолог.

— И что вы об этом думаете? — обратилась к обоим вра­чам Крис.

— Мы все-таки считаем, что это поражение височной до­ли мозга,—настаивал Кляйн,—и...

— Боже, да о чем, черт возьми, вы здесь говорите! — взорвалась Крис.—Она ведет себя, как психопатка, у нее раз­двоение личности! Что вы...

Вдруг она запнулась и опустила голову.

— Наверное, я перенервничала. Извините.—Затравлен­ными глазами Крис посмотрела на Кляйна.—Что вы гово­рили?

Ответил ей Дэвид:

— Миссис Макнейл, настоящих, признанных наукой слу­чаев раздвоения личности не наберется и сотни. Это очень редкая болезнь. Я знаю, что проще всего сейчас обратиться к психиатру, но любой опытный психиатр сначала убедится в том, что исключены все возможные болезни тела. Так надо действовать и нам.

— Ладно. Так что же дальше? — вздохнула Крис

— Надо взять пункцию спинного мозга,—заявил Дэвид.

— Спинного мозга?

Дэвид кивнул.

— То, что мы не увидели на рентгеновских снимках и на кривой ЭЭГ, может быть, проявится здесь. По крайней мере это исключит некоторые другие предположения. Лучше за­няться этим прямо сейчас, пока девочка спит. Я, разумеемся, сделаю ей местное обезболивание, но боюсь, как бы она не пошевелилась.

— Как же Регана могла прыгать на кровати таким стран­ным образом? — прищурилась от волнения Крис.

— Думаю, что мы это уже обсудили,—отрезал Кляйн.— При патологическом состоянии может наблюдаться огромная физическая сила и ускоренная реакция организма. Как насчет анализа? Вы согласны?

Крис вздохнула и поникла, уставившись в пол.

— Давайте,—пробормотала она.—Делайте все, что необ­ходимо, только бы она выздоровела.

— Постараемся,—заверил ее Кляйн.—Можно, я вос­пользуюсь вашим телефоном?

— Конечно. Пройдемте в кабинет.

— Да, кстати,—вставил Кляйн,—ей надо поменять по­стельное белье.

— Я все сделаю,—вызвалась Шарон и прошла в спальню Реганы.

— Не хотите выпить кофе? — предложила Крис по доро­ге в кабинет. — Сегодня слуг нет дома, но я могу приготовить растворимый.

Врачи отказались.

— Я смотрю, вы еще ничего не сделали с окном,—заме­тил Кляйн.

— Нет, мы уже сделали заявку,—возразила ему Крис.— Завтра придут мастера и вставят замки, запирающиеся на ключ.

Врач одобрительно кивнул.

Они вошли в кабинет, Кляйн позвонил в больницу и про­инструктировал своего помощника, какие медикаменты и ин­струменты принести.

— И подготовьте лабораторию для исследования анали­за,—добавил он.—Сразу после процедуры я сам займусь этим.

Положив трубку, Кляйн повернулся к Крис и попросил рассказать, что произошло с тех пор, как он видел Регану по­следний раз.

— Так. Во вторник,—раздумывала Крис,—ничего не бы­ло. Регана сразу пошла в спальню и проспала до следующего утра, потом... Нет-нет, подождите. Нет, она не спала. Все правильно. Уилли мне говорила, что рано утром в кухне слы­шала ее. Помню, я еще обрадовалась, решив, что к ней вер­нулся аппетит. Но Регана опять возвратилась в спальню и оставалась там весь день.

— Она спала? — заинтересовался Кляйн.

— Нет, по-моему, она читала,—задумалась на секунду Крис.—И я немножко успокоилась. Подумала, что дело по­шло на лад. Прошлой ночью опять ничего не случилось. Все началось этим утром.—Она шумно вздохнула.—Боже, не­ужели все это было!

Крис рассказала врачам, что с утра сидела на кухне. Вдруг туда вбежала визжа Регана и спряталась за стулом. Она вце­пилась в руки матери и испуганным голосом сообщила, что за ней гонится капитан Гауди. Он ее щиплет, толкает, ругает­ся, грозится убить ее. «Вот он!» — пронзительно закричала де­вочка, указывая на дверь в кухню. Потом она упала на пол. Тело ее задергалось в судорогах, она задыхалась и плакала. Регана кричала и жаловалась, что капитан Гауди бьет ее нога­ми. Потом неожиданно встала посреди кухни, выставила ру­ки в стороны и начала вертеться, «как волчок». Это длилось несколько минут, пока она в изнеможении не свалилась на пол.

— А потом вдруг,—дрожащим голосом продолжала Крис,—я заметила в ее глазах ненависть, такую ненависть... и она сказала мне...

Ей не хватило воздуха.

— Она назвала меня... О Боже!

Крис, закрыв лицо руками, расплакалась.

Кляйн спокойно подошел к бару, достал стакан и налил воды из-под крана. Потом повернулся к Крис.

— Проклятие, где сигареты? — Она робко вздохнула.

Кляйн протянул ей стакан с водой, а также маленькую зе­леную таблетку.

— Лучше проглотите вот это,—посоветовал он.

— Это транквилизатор?

- Да.

— Дайте мне еще одну.

— Одной вполне хватит.

— Вы не слишком щедры,—попыталась улыбнуться Крис.

Она проглотила таблетку и вернула доктору пустой стакан.

— Спасибо. Потом все началось. Вся эта ерунда. Регана вела себя так, как будто это была не она, а кто-то другой.

— Например, капитан Гауди? — вмешался Дэвид.

Крис удивленно посмотрела на него. Дэвид ждал ответа. — Что вы имеете в виду? —не поняла Крис.

— Не знаю, — пожал плечами Дэвид. — Я просто спросил. Крис повернулась к камину и уперлась в него отсутству­ющим взглядом. Она была чем-то напугана.

— Я не знаю,—грустно закончила Крис.—Просто кто-то Другой.

На мгновение все замолчали. Потом Дэвид встал и сооб­щил, что ему пора идти. Бросив на прощание несколько обо­дряющих слов, он откланялся и вышел.

Кляйн проводил его до двери.

— Ты проверишь на сахар? — напомнил ему Дэвид.

— Нет, я же провинциальный идиот.

Дэвид чуть заметно улыбнулся.

— Я сам немного перенервничал,—задумчиво прогово­рил он и отвернулся.—Странный случай.

Невропатолог, размышляя о чем-то, рассеянно поглажи­вал свой подбородок. Потом он взглянул на Кляйна:

— Если что-нибудь обнаружишь, дай мне знать.

— Ты будешь дома?

— Да. Позвони мне.—Дэвид махнул на прощание рукой и вышел.

Через некоторое время привезли необходимые инстру­менты. Кляйн сделал Регане обезболивающий укол новока­ина в спину, и Крис с Шарон наблюдали, как он, поглядывая время от времени на манометр, выкачивал спинномозговую жидкость.

— Давление нормальное,—тихо констатировал врач.

Когда все было кончено, он подошел к окну и проверил, не помутнела ли жидкость.

Она была прозрачной.

Кляйн осторожно сложил пробирки с жидкостью в свой чемоданчик.

— Вряд ли она проснется до утра,—заверил он жен­щин,— но если вдруг это произойдет ночью, могут возник­нуть кое-какие проблемы. Вам понадобится медсестра, кото­рая сможет делать ей уколы.

— Можно, я сама буду их делать? — забеспокоилась Крис.

— А почему не медсестра?

Крис не хотела признаваться в том, что не доверяет ни врачам, ни медсестрам.

— Я лучше буду делать сама,—попросила она.—Можно?

— Эти уколы делать непросто,—засомневался врач.— Крошечный пузырек воздуха может стать крайне опасным.

— Я знаю, как это делается,—вмешалась Шарон.—Моя мать была директором орегонской школы медсестер.

— Шар, а может быть, ты сама смогла бы делать эти уко­лы? Ты не можешь остаться сегодня на ночь? — попросила Крис.

— Только на сегодня,—вмешался Кляйн.—Ей, может быть, придется достаточно долго лежать под капельницей. Это будет зависеть от течения болезни.


— А вы не можете научить меня делать уколы? — завол­новалась Крис.

Врач кивнул.

— Думаю, что смогу.

Он выписал рецепт на торазин и на шприцы. Потом от­дал его Крис.

— Вот это пусть принесут прямо сейчас.

Крис передала рецепт Шарон.

— Пожалуйста, сделай это для меня, хорошо? Позвони в аптеку, и пусть все это доставят сюда. А я пойду с доктором и дождусь результата анализа... Вы не возражаете? —- спроси­ла она врача.

Кляйн заметил, как застыло в ожидании ответа ее лицо. Поймав беспомощный и смущенный взгляд Крис, он кивнул.

— Представляю себе, что вы сейчас чувствуете,—Кляйн улыбнулся.—Я себя примерно так же чувствую, когда разго­вариваю о своей машине с механиком.

Они вышли из дома вчетвером в шесть часов восемна­дцать минут.

В своей Росслинской лаборатории Кляйн проводил иссле­дование спинномозговой жидкости. Сначала он определил количество белка. Норма.

Потом перешел к подсчету кровяных телец и, наконец, исследовал жидкость на сахар. Патологии не обнаружил.

Крис в отчаянии заломила руки.

— Вот и все. Приехали,—промолвила она безжизнен­ным голосом.

— У вас в доме есть наркотики? — поинтересовался врач.

- Что?

— Фенамин? ЛСД?

— Да нет. Ничего подобного я у себя не держу.

Кляйн уставился на свои ботинки, потом снова посмотрел на Крис и произнес:

— Ну вот теперь, миссис Макнейл, пора проконсультиро­ваться у психиатра.

Крис вернулась домой вечером в семь часов двадцать одну минуту и-у двери окликнула Шарон.

Шарон в доме не было.

Крис поднялась в спальню Реганы. Девочка все еще спала. На постельном белье ни единой морщинки. Крис заметила, что окно распахнуто настежь. Пахло мочой. Наверное, Шарон хотела проветрить комнату. Куда она ушла?

Крис спустилась по лестнице и встретила Уилли.

— Привет, Уилли. Как сегодня развлекались?

— Ходили по магазинам. Потом в кино.

— А где Карл?

Уилли неопределенно махнула рукой.

— Сегодня он отпустил меня послушать «Битлз».

— Неплохо.

Уилли победно взмахнула рукой.

Было семь часов тридцать минут.

В восемь часов одну минуту, пока Крис в кабинете разго­варивала по телефону со своим агентом, вернулась Шарон с парой свертков, плюхнулась на стул и вопросительно уста­вилась на свою хозяйку.

— Где ты была? — поинтересовалась Крис, повесив трубку.

— А он тебе ничего не передал?

- Кто?

— Бэрк. Его здесь нет? Где он?

— Он был здесь?

— А разве, когда ты вернулась, его уже не было?

— Ну-ка, расскажи все по порядку,—попросила Крис.

— Да тут такая ерунда получилась,—раздраженно начала Шарон и тряхнула головой.—Я не смогла дозвониться апте­карю, и, когда пришел Бэрк, я подумала, что оно к лучшему; он посидит с Реганой, пока я схожу за торазином.—Она по­жала плечами.—Я должна была это предвидеть.

— Вот именно. Ну, и что же ты купила?

— Я подумала: раз у меня есть время, куплю-ка я резино­вую простыню для Реганы.—Шарон достала покупку.

— Ты ела?

— Нет еще. Думаю, можно проглотить бутерброд. Ты не хочешь?

— Пожалуй. Пойдем перекусим.

— Ну как анализы? — спросила по дороге на кухню Шарон.

— Никак. Все результаты отрицательные. И теперь к пси­хиатру,—с отчаянием в голосе вымолвила Крис.

После бутербродов и кофе Шарон научила Крис делать уколы.

Некоторое время Крис терзала шприцем грейпфрут и до­билась определенных успехов. В девять часов двадцать восемь минут в прихожей раздался звонок. Уилли открыла дверь. Пришел Карл. По дороге в свою комнату он со всеми поздо­ровался и объявил, что забыл дома ключи.

— Не могу в это поверить,—засомневалась Крис.—Пер­вый раз за все время он что-то забыл.

Весь вечер они проторчали в кабинете, уставившись в те­левизор.

В одиннадцать часов сорок шесть минут зазвонил теле­фон. Крис сняла трубку. Звонил молодой ассистент режиссе­ра. Голос у него был расстроенный.

— Ты еще ничего не слышала, Крис?

— Нет, а что такое?

— Очень плохие дела.

— В чем дело? — заволновалась Крис.

— Бэрк умер. Он где-то напился. Оступился на лестнице и скатился по ней. Пешеход на М-стрит видел, как он падал. Бэрк сломал себе шею. Жуткое зрелище. Такой страшный конец!

Трубка выпала из рук Крис. Она беззвучно рыдала, едва удерживаясь на ногах. Шарон подхватила ее, опустила трубку и проводила Крис до дивана.

— Бэрк умер! — всхлипнула Крис.

— Боже мой!— выдохнула Шарон.—Что с ним случи­лось?

Крис не могла ничего толком рассказать. Она плакала.

Немного позже они разговорились и проболтали всю ночь. Крис пила. Она вспоминала Дэннингса.

— Ах, Боже мой! — вздыхала Крис.—Бедный Бэрк!.. Бед­ный Бэрк!

К ней снова вернулись мысли о смерти.

В пять часов утра Крис стояла, облокотившись на стойку бара и уныло свесив голову. Она ждала, когда из кухни вер­нется Шарон со льдом.

Наконец Крис услышала шаги.

— Я до сих пор не могу в это поверить,—промолвила Шарон, входя в кабинет.

Крис взглянула на нее и замерла.

Прижимаясь к полу, в какой-то паучьей позе, позади Ша­рон стояла Регана. Тело ее было выгнуто, голова почти каса­лась ног, язык, как жало змеи, то и дело высовывался изо рт£ со страшным присвистом.

— Шарон! — выдохнула Крис, холодея от ужаса и не спу­ская глаз с Реганы.

Шарон остановилась. Регана тоже замерла. Шарон повер­нулась... и ничего не увидела. И вдруг завизжала, почувство­вав, как язык Реганы коснулся ее лодыжки.

Крис побелела.

— Звони доктору и поднимай его с кровати! Пусть н е - медленно приходит!

Куда бы ни направилась Шарон, Регана по пятам следова­ла за ней.

Глава четвертая

Пятница, двадцать девятое апреля. Пока Крис ждала в холле, доктор Кляйн и известный психиатр осматривали Регану.

Врачи уже полчаса наблюдали за ней. Девочка время от времени корчила гримасы и прижимала к ушам руки, как будто ее мучили оглушительные звуки. Она изрыгала руга­тельства. Орала от боли. Потом упала лицом в подушку и, подтолкнув на живот ноги, замычала что-то нечленораз­дельное.

Психиатр отозвал Кляйна от кровати.

— Давайте введем ей транквилизатор,—прошептал он.— Может быть, мне удастся с ней поговорить.

Терапевт кивнул и приготовил шприц с пятьюдесятью миллиграммами торазина. Почувствовав приближение вра­чей, Регана быстро повернулась, а когда психиатр попытался ее удержать, закричала от ярости. Она ударила его, а потом, укусив, отпихнула прочь. Позвали на помощь Карла, и только тогда Кляйну удалось сделать укол. Однако одной дозы ока­залось недостаточно. Сделали второй укол и стали дожидать­ся результатов.

Регана успокоилась. Она изумленно уставилась на врачей и заплакала:

— Где мама? Я хочу маму!

Психиатр кивнул Кляйну, и тот пошел за Крис.

— Твоя мама сейчас придет, крошка,—успокаивал Регану психиатр. Он присел на кровать и погладил девочку по голове.

— Успокойся, маленькая. Все хорошо. Я доктор.

— Я хочу маму! — не унималась Регана.

— Она уже идет. Тебе больно, малышка?

Регана кивнула. Слезы ручьями лились по ее щекам.

- Где?

— Везде! — всхлипнула Регана.—Все болит!

— О моя малышка!

— Мамочка!

Крис подбежала к кровати и крепко обняла дочь. Потом расцеловала ее и попыталась успокоить. После этого распла­калась сама.

— Рэге! Ты опять с нами! Теперь это действительно ты!

— Мама, он мне делает больно! — сквозь слезы прогово­рила Регана. — Пусть он перестанет бить меня. Ладно? Ну, по­жалуйста!

Крис непонимающе взглянула на дочь, потом на врачей. В глазах ее была мольба.

— Ей ввели большую дозу успокоительного,—спокойно объяснил психиатр.

— Вы хотите сказать...

Он перебил ее:

— Посмотрим.

Затем повернулся к Регане.

— Ты можешь сказать, что с тобой случилось, малютка?

— Я не знаю,—ответила девочка.—Я не знаю, почему он так со мной обращается.—Слезы покатились из ее глаз.— Ведь мы с ним всегда дружили!

— С кем?

— С капитаном Гауди! И еще мне кажется, будто во мне кто-то сидит! И заставляет меня безобразничать!

— Капитан Гауди?

— Я не знаю!

— Человек?

Регана кивнула.

- Кто?

— Яне знаю!

— Ну ладно, не волнуйся. Давай сыграем в одну игру.

Психиатр достал из кармана блестящий маленький диск на серебряной цепочке.

— Ты видела когда-нибудь в кино, как людей гипнотизи­руют?

Девочка кивнула.

— Ну вот, я и есть гипнотизер. Да, я все время гипноти­зирую людей. Конечно, если они мне сами разрешают делать это. Если я тебя сейчас загипнотизирую, то человек, который внутри тебя, выйдет наружу. Ты хочешь, чтобы я тебя загип­нотизировал? Посмотри, твоя мама здесь, она рядом с тобой.

Регана вопросительно взглянула на мать.

— Давай попробуем, крошка,—подбодрила ее Крис.— Не бойся.

Регана повернулась к психиатру и кивнула.

— Ладно,—прошептала она.—Только не очень долго.

Психиатр улыбнулся и вдруг услышал звук бьющегося стекла. Хрупкая фарфоровая ваза упала на пол с письменного стола, о который опирался локтями доктор Кляйн. Врач изу­мленно взглянул на свой локоть, а потом на разбитую вазу. Он нагнулся и начал подбирать осколки.

— Ничего-ничего, Уилли все уберет,—запротестовала Крис.

— Сэм, закрой, пожалуйста, ставни,—попросил психи­атр.— И задерни занавески.

Когда в комнате стало темно, психиатр взял в руку цепоч­ку и начал легонько раскачивать блестящий диск. Он поймал светящийся блик и приступил к гипнозу.

— Смотри сюда, Регана, смотри сюда, и ты скоро по­чувствуешь, как твои веки становятся все тяжелей и тяже­лей...

Скоро девочка вошла в состояние транса.

— Очень похоже,—прошептал психиатр. Затем он обра­тился к девочке: —Тебе удобно, Регана?

— Да.—Голос был тихий и спокойный.

— Регана, сколько тебе лет?

— Двенадцать.

— Внутри тебя кто-нибудь есть?

— Иногда.

— Когда?

— Когда как.

— Этот «кто-то» живой?

- Да.

— Кто это?

— Я не знаю.

— Капитан Гауди?

— Я не знаю.

— Человек?

— Я не знаю.

— Но он находится в тебе?

— Да, иногда.

— А сейчас?

— Не знаю.

— Если я попрошу его поговорить со мной, ты разре­шишь ему отвечать?

- Нет!

— Почему нет?

— Я боюсь.

— Чего?

— Не знаю!

— Если он поговорит со мной, Регана, я думаю, он вый­дет из тебя. Ведь ты хочешь, чтобы он вышел из тебя?

- Да.

— Тогда разреши ему поговорить. Ты разрешаешь ему говорить?

- Да.

— Сейчас я говорю с тем, кто находится внутри Рега­ны,— уверенно начал психиатр.—Если ты здесь, то ты тоже загипнотизирован и должен отвечать на все мои вопросы.

На секунду он замер, чтобы дать возможность словам дойти до ее сознания. Потом повторил еще раз:

— Если ты здесь, то ты тоже загипнотизирован и дол­жен отвечать на все мои вопросы. Теперь отвечай: ты здесь?

Молчание. И тут произошло что-то невероятное: дыхание Реганы вдруг стало смрадным. Его можно было почувство­вать на расстоянии нескольких шагов. Блик от диска застыл на лице девочки.

Крис в ужасе затаила дыхание. Черты девочкиного лица исказились, превращаясь в отвратительную маску: губы растя­нулись в разные стороны, распухший язык вывалился изо рта.

— Боже мой! — выдохнула Крис.

— Ты и есть существо, живущее в Регане? — продолжал выспрашивать психиатр.

Девочка кивнула.

— Кто ты?

— Откъиньая,—пробасила она грудным голосом.

— Это твое имя?

Регана кивнула.

— Ты человек?

Она прорычала:

— Ад!

— Это твой ответ?

- Ад!

— Если это «да», то кивни головой.

Она кивнула.

— Ты говоришь на иностранном языке?

- Ад.

— Откуда ты? Кто тебя прислал?

- Гоб.

— Ты из пустыни Гоби?

— Агобтаайтэнь,—возразила Регана.

Психиатр на секунду задумался, а потом решил сделать еще одну попытку:

— Когда я буду задавать тебе вопросы, отвечай движени­ем головы: кивок, если «да», и покачивание в стороны, если «нет». Ты понимаешь меня?

Регана кивнула.

— Твои ответы имеют смысл? — спросил он.—Да.

— Тебя Регана знала раньше? — Нет.

— Ты ее собственное изобретение? — Н е т.

— Ты существуешь на самом деле? —Да.

— Как часть Реганы? — Нет.

— Ты ее любишь? — Нет.

— Не любишь? —Да.

— Ты ее ненавидишь? — Д а.

— За какой-то ее проступок? — Д а.

— Ты винишь ее за развод родителей? — Нет.

— Это имеет отношение к ее родителям? — Нет.

— К ее друзьям? — Нет.

— Но ты ненавидишь ее? —Да.

— Ты наказываешь ее? —Да.

— Ты хочешь причинить ей боль? —Да.

— Убить ее? —Да.

— Если она умрет, ты тоже умрешь? — Нет.

Этот ответ обеспокоил психиатра, и он в раздумье опу­стил глаза. Врач поудобнее устроился на кровати, и пружины противно заскрипели. В тишине слышалось только тяжелое дыхание Реганы, от которого за версту несло зловонием.

Психиатр снова глянул на искаженное злобой лицо. Он лихорадочно пытался что-нибудь придумать.

— Может ли девочка сделать так, чтоб ты из нее вы­шел?—Да.

— Ты можешь мне сказать, что для этого надо сде­лать? — Да.

— Ты мне скажешь? — Н е т.

- Но...

Вдруг он вскочил с кровати, задохнувшись от нечеловече­ской боли. Психиатр с ужасом почувствовал, как Регана стальной хваткой вцепилась в него. Выпучив глаза, он попы­тался высвободиться из этих страшных когтей, но без­успешно.

— Сэм! Сэм, помоги мне! —в ужасе закричал он.

Крис бросилась к выключателю. Кляйн рванулся вперед.

Регана, запрокинув голову назад, дьявольски расхохота­лась, а потом по-волчьи завыла.

Крис щелкнула выключателем. Она повернулась и увиде­ла жуткую картину, похожую на замедленное кино: Регана и оба доктора возились на кровати. Мелькали ноги и руки, гримасы сменяли одна другую, слышались неровное дыхание и отдельные выкрики, хохот, переходящий в вой, и потом снова —дикий смех. Регана хрюкала, ржала, и это странное кино крутилось все быстрее и быстрее, кровать двигалась взад-вперед со скоростью, которую трудно было себе пред­ставить. Мать беспомощно наблюдала, как Регана снова зака­тила глаза и испустила такой отчаянный вопль, что у Крис кровь застыла в жилах.

Регана рухнала на постель и потеряла сознание. Наважде­ние исчезло.

Все затаили дыхание и замерли на месте. Потом, посте­пенно приходя в себя, врачи осторожно встали. Оба не спу­скали глаз с девочки. Кляйн подошел к постели и, не обра­щая ни на кого внимания, нащупал пульс. Пульс был нор­мальный, и Кляйн, накрыв Регану одеялом, кивком указал на дверь. Все тотчас покинули комнату и спустились в кабинет.

Некоторое время врачи и Крис молчали. Женщина сиде­ла на диване. Кляйн и психиатр устроились на стульях друг против друга. Психиатр о чем-то думал: он вперился взгля­дом в журнальный столик и пощипывал себя за губу. Потом, вздохнув, взглянул на Крис. Она уставилась на него невидя­щим взглядом.

— Что же это такое, черт возьми!— воскликнула Крис с болью в голосе.

— Вы не поняли, на каком языке она говорила? — поин­тересовался психиатр.

Крис отрицательно покачала головой

— Вы верите в Бога?

— Нет.

— А ваша дочь?

— Нет.

Потом психиатр расспросил ее о подробностях течения болезни. Рассказ Крис обеспокоил его.

— Что это? —пытала его Крис, нервно сжимая побелев­шими пальцами скомканный платок.—Что это за болезнь?

— Это что-то не совсем понятное,—уклончиво объяснил психиатр.—И если говорить начистоту, то ставить диагноз после такого кратковременного осмотра было бы с моей сто­роны крайне неразумно.

— Но какие-нибудь мысли у вас должны быть,—наста­ивала Крис.

— Я понимаю, вам не терпится узнать хоть что-нибудь, поэтому я выскажу кое-какие предположения.

Крис напряженно кивнула и подалась вперед. Пальцы су­дорожно цеплялись за платок.

Она перебирала пальцами кружевную кайму, как будто у нее в руках были тряпичные четки.

— Прежде всего могу сказать,—начал врач,—весьма не­похоже, что она симулирует.

Кляйн одобрительно закивал головой.

— Для этого у нас есть несколько признаков,—продол­жал психиатр.—Например, ее болезненные и ненормальные движения, а главным признаком я считаю изменение черт лица при разговоре с так называемым человеком внутри ее. Видите ли, подобные действия могут происходить лишь то­гда, когда она сама верит, что это существо находится у нее внутри. Вы меня понимаете?

— По-моему, да.—От удивления Крис прищурила гла­за.—Но я только никак не пойму, откуда это существо взя­лось! Я, конечно, часто слышала о раздвоении личности, но никаких объяснений мне при этом не давали.

— И никто не даст, миссис Макнейл. Мы используем раз­ные термины: «сознание», «разум», «личность», но на самом деле мы не очень четко представляем себе, что каждое из них означает.—Врач покачал головой.—Не знаем. Совсем ничего не знаем. Поэтому когда я начинаю говорить о раздво­ении личности, то прекрасно понимаю, что все объяснения вызывают только еще большее количество вопросов. Фрейд считал, что некоторые мысли и чувства каким-то образом подавляются сознанием, но могут проявиться в бессознатель­ном состоянии. Они активно проявляются в различных пси­хических отклонениях. Эти подавленные чувства и эмоции давайте назовем «диссоциирующими», так как слово «диссо­циация» означает отклонение от основного потока сознания. Так вот, когда «диссоциирующее» становится самостоятель­ным или когда личность больного слабеет и дезорганизуется, может возникнуть психоз шизофрении. Он отличается от раздвоения личности,—предупредил психиатр.—Шизофре­ния означает расшатывание личности. Если же «диссо­циирующее» может как-то выделиться и организовать подсоз­нание больного, вот тогда эта часть начинает действовать вполне независимо; она становится самостоятельной лично­стью и может принять на себя также функции тела.

Врач вдохнул в себя воздух. Крис внимательно слушала его. Потом психиатр продолжил:

— Это одна из теорий. Есть еще несколько. Но, возвра­щаясь к Регане, хочу сказать, что у нее и намека нет на ши­зофрению, и ЭЭГ показала, что кривая работы ее мозга со­вершенно нормальная. Поэтому я склонен отвергнуть все по­дозрения на шизофрению. Остается истерия.

— В которой я и находилась всю прошлую неделю,— пробормотала Крис.

Психиатр чуть заметно улыбнулся.

— Истерия,—продолжал он,—это форма невроза, при которой эмоциональное расстройство превращается в телес­ное. При психоастении, например, человек теряет способ­ность осознавать свои поступки и, делая что-то сам, приписы­вает это «что-то» другому лицу. Хотя в этом случае другая личность осознается им не до конца. У Реганы несколько иной случай. Мы подошли к тому, что Фрейд называл «транс­формированной» истерией. Она вырастает из бессознательно­го чувства вины и необходимости понести наказание. Диссо­циация здесь играет первостепенную роль, я бы даже сказал, не только диссоциация, но и само раздвоение личности. При этом могут наблюдаться и судороги, как при эпилепсии, гал­люцинации, чрезмерное возбуждение.

— Да, все это похоже на ее состояние,—уныло подтвер­дила Крис.—А вы как считаете? То есть все, кроме чувства вины. Какую вину она может за собой чувствовать?

— Ну, первое, что приходит в голову,—продолжал пси­хиатр,—это развод. Дети часто считают, что родители расста­ются именно из-за них, и поэтому принимают всю вину на себя. Но в данном случае такое можно только предположить. Я вот еще о чем думаю: у девочки могла развиваться депрес­сия на почве размышления о смерти — танатофобия. У детей она часто сопровождает чувство вины и возникает на почве страха потерять кого-нибудь из близких. В результате разви­ваются нервное расстройство и возбудимость. Вдобавок вина здесь может быть просто неизвестна. Ее трудно выявить кон­кретно,—закончил врач.

Крис замотала головой.

— Я запуталась,—пробормотала она.—Никак не пойму, откуда берется эта новая личность.

— Крайне необычно то, что ребенок в таком возрасте смог воедино собрать и систематизировать все части новой личности. Конечно, удивительно и многое другое. Например, игра девочки с планшеткой указывает на то, что она легко поддается внушению. Однако на самом деле мне не удалось загипнотизировать ее.—Психиатр пожал плечами.—Возмож­но, она сопротивлялась. Но что удивительнее всего: уровень развития новой личности довольно высок. Это не двенадцати­летний ребенок. Здесь человек гораздо старше. И еще тот язык, на котором она разговаривала...—Врач уставился на ле­жавший перед камином коврик и задумчиво подергал себя за нижнюю губу.—Есть, конечно, похожее состояние, но мы знаем о нем совсем мало: это форма лунатизма, при которой у больного неожиданно проявляются способности и знания, которых никогда не было раньше. При этой форме вторая личность стремится разрушить первую. Однако...—Психиатр не закончил фразу и неожиданно взглянул на Крис.

— Это очень запутанно,—пробормотал он.—И я все зна­чительно упрощаю. Ей следует обследоваться у нескольких специалистов в течение двух или трех недель. Проводить об­следование нужно тщательно, скажем, в дэйтонской клинике Бэрринджер.

Крис опустила глаза.

— У вас есть затруднения?

— Нет. Все в порядке.—Она вздохнула. —Просто я поте­ряла «Надежду». Вот и все.

— Я не понял вас.

— Это моя личная трагедия.

Психиатр позвонил из кабинета в клинику Бэрринджер. Регану согласились сразу же принять и советовали привезти ее на следующий день.

Врачи ушли.

Крис вспомнила о Дэннингсе, и ей стало грустно. С раз­мышлением о смерти нахлынули мысли о пустоте, о невыно­симом одиночестве и спокойствии под землей, где нет ника­кого движения, никакого движения... Она заплакала. Это слишком. Я не мог у... Потом Крис успокоилась и нача­ла собирать вещи.

Крис стояла в своей спальне и выбирала парик для поезд­ки в Дэйтон. Неожиданно в дверях появился Карл. Он сооб­щил, что к ней кто-то пришел.

— Кто там?

— Детектив.

— И он пришел ко мне?

Карл кивнул. Потом передал ей визитную карточку. Крис бегло пробежала ее. УИЛЬЯМ Ф. КИНДЕРМАН,—стояло на визитке,—ЛЕЙТЕНАНТ, а в нижнем левом углу, как за­бытая всеми сирота, приткнулась еще одна надпись: «Отделе­ние по расследованию убийств». Отпечатана она была замыс­ловатым готическим шрифтом, отдать предпочтение такой изощренной форме букв мог, очевидно, только какой-нибудь любитель древности.

Крис оторвала взгляд от карточки. В душе у нее зароди­лось смутное подозрение.

— Карл, а нет ли у него в руках чего-нибудь такого, что может оказаться рукописью сценария? Какого-нибудь боль­шого конверта, или свертка, или чего-нибудь в этом роде?

Карл отрицательно покачал головой. Крис стало любо­пытно, и она поспешила вниз. Бэрк? Может быть, это имеет какое-то отношение к Бэрку?

Детектив тоскливо слонялся по залу, зажав свою бесфор­менную шляпу в толстых, коротких, только что наманикю- ренных пальцах. Это был пухлый человек лет пятидесяти. Толстые щеки лоснились от частого и тщательного употреб­ления хорошего мыла. На нем болтались мятые брюки, по­тертые и мешковатые, никак не соответствующие его при­лежному уходу за собственным телом. Старомодное твидо­вое пальто бесформенно висело. Его карие, влажные, немно­го раскосые глаза были, казалось, постоянно обращены в про­шлое, в них отражалась тоска по ушедшему времени. Крис заметила, что дыхание детектива было напряженное, с под­кашливанием, как у астматика.

Она подошла ближе. Детектив протянул ей руку и заго­ворил каким-то болезненно хриплым шепотом.

— Ваше лицо я бы узнал в любом гриме, миссис Мак­нейл.

— Разве на мне сейчас грим? — искренне удивилась Крис, пожимая его руку.

— О Боже.мой, конечно, нет,—поспешно поправился он и замахал рукой, как будто отгонял муху.—Это формаль­ность. Вы сейчас заняты, давайте завтра. Я приду завтра еще раз.

Он повернулся и собрался было уходить, но Крис взвол­нованно спросила:

— А что случилось? Бэрк? Бэрк Дэннингс?

Беспечность детектива еще сильнее взбудоражила ее ин­терес и беспокойство.

— Мне даже неудобно. Неловко как-то,—вздохнул тот, опустив глаза.

— Его убили? Вы из-за этого пришли ко мне? Его уби­ли? Да?

— Нет-нет. Это простая формальность,—повторил де­тектив.—Ничего особенного. Ведь вы понимаете, он был зна­менитым человеком, поэтому мы не могли оставить все про­сто так. Мы не могли,—чуть ли не извиняясь, продолжал он.—Только один или два вопроса. Он упал? Или, может быть, его кто-то подтолкнул? — Детектив ритмично покачи­вал рукой и головой. Потом пожал плечами и хриплым голо­сом добавил: — Кто знает?

— Его не ограбили?

— Нет, его не ограбили, миссис Макнейл, его никто не грабил. Но в наше время ограбление — это не единственная причина для убийства. Сегодня, миссис Макнейл, искать по­вод для убийства очень хлопотно, это только лишняя обуза. Наркотики, проклятые наркотики.—Детектив недовольно за­молчал.—Эти наркотики, ЛСД...—Он посмотрел на Крис и забарабанил пальцами по груди.—Поверьте мне, я сам отец и, когда вижу, что происходит вокруг, у меня сердце разры­вается. У вас есть дети?

— Да, один ребенок.

— Сын?

— Дочка.

— Так-так...

— Пойдемте в кабинет,—нетерпеливо перебила Крис и повернулась, чтобы проводить его.

— Миссис Макнейл, можно попросить вас об одном одолжении?

— Да, пожалуйста.

— Мой желудок.—На лице его появилось выражение нестерпимого мучения. —У вас не найдется стаканчика мине­ральной воды? Если это трудно, то не надо. Я ничем не хочу вас беспокоить.

— Нет-нет, это меня совсем не затруднит. Присядьте по­ка в кабинете.—Она показала, где находится кабинет, и по­шла на кухню.—По-моему, у меня в холодильнике стоит одна бутылка.

— Нет-нет, я тоже пойду на кухню,—возразил детектив, следуя за ней.—Я так не люблю причинять лишние хлопоты.

— Ничего страшного.

— Да нет, я же вижу, что вы заняты. У вас есть де­ти?—спросил он по дороге на кухню.—Ах да, все правильно, у вас есть дочка, вы же мне говорили, все правильно. Одна дочка.

— Одна дочка.

— Сколько ей лет?

— Только что исполнилось двенадцать.

— Тогда вам еще рано волноваться.—Детектив вздох­нул.—Еще рано. Вот немного попозже вам придется смо­треть в оба.—Он покачал головой. Крис заметила, что поход­ка у него была вразвалку.—Когда вы наблюдаете за происхо­дящими в мире событиями, вы перестаете во что-либо ве­рить. Это немыслимо. Все сошли с ума. Вы знаете, я как-то глянул на свою жену и сказал: «Мэри, весь мир находится в каком-то постоянном нервном напряжении. Все сошли с ума. Весь белый свет».

Они вошли на кухню. Карл чистил плиту. Он не заметил их и не оглянулся.

— Мне и правда так неловко,—хрипло пробормотал де­тектив и уставился на Карла. Взгляд его с любопытством скользил по его спине, рукам и шее. Так, наверное, малень­кая птичка скользит по поверхности озера.

— Я встретился с известной кинозвездой,—продолжал он,—и прошу ее дать мне стакан минеральной воды. О Боже!

Крис нашла бутылку и теперь искала открывалку.

— Вам со льдом? — поинтересовалась она.

— Нет, просто так. Я люблю просто так.

Крис открыла бутылку.

— Вы помните фильм с вашим участием, который назы­вается «Ангел»? — напомнил детектив.—Я смотрел его шесть раз.

— Если вы ищете убийцу, — съязвила Крис, наливая пузы­рящуюся шипящую жидкость,—то арестуйте продюсера и редактора.

— Нет-нет, фильм был превосходный, и мне очень по­нравился.

— Садитесь. — Она кивком указала на стул.

— Спасибо.—Детектив сел.—Нет, фильм был чудесный. Такой трогательный. Только одно упущение. Одна крошеч­ная незначительная помарка. Спасибо вам большое.

Крис поставила стакан с водой и села напротив него, сло­жив руки перед собой на столе.

— Так вот, что касается небольшой погрешности,—как бы извиняясь, продолжал детектив.—Совсем маленькой. И уж, пожалуйста, поверьте, что я — дилетант. Вы же пони­маете, я всего-навсего простой зритель. Но все же мне пока­залось, что музыкальное оформление в некоторых сценах действовало на нервы. Оно было слишком навязчивым. —Те­перь детектив говорил начистоту и был увлечен разгово­ром.—Из-за этой музыки я постоянно чувствовал, что нахо­жусь в кинозале. Вы меня понимаете? И что все действу­ющие лица — это только симпатичные актеры. Это меня рас­строило. А кстати, о музыкальном оформлении — компози­тор ничего не позаимствовал у Мендельсона?

Крис тихо барабанила пальцами по столу. Странный де­тектив. И почему это он постоянно посматривает в сторону Карла?

— Вот этого я не знаю, — отрезала Крис. — Но я рада, что фильм вам понравился. Лучше выпейте вот это.—Она указа­ла на стакан с водой.—А то весь газ выйдет.

— Да-да, конечно, я заболтался. Вы заняты. Простите ме­ня.—Детектив поднял стакан, как будто хотел произнести тост, и осушил его.—Вода хорошая, очень хорошая.—Отста­вляя стакан, детектив заметил фигурку птицы, слепленную Реганой. Птица стояла на столе, и ее клюв забавно свисал над солонкой и перечницей. — Необычная фигурка.—Детектив улыбнулся.—Симпатичная. Профессиональный скульптор?

— Моя дочь,—возразила Крис.

— Очень симпатичная птица.

— Видите ли, я не люблю, когда...

— Да-да, я понимаю, я причиняю много хлопот. Только один-два вопроса —и все. Даже один вопрос.—Он взглянул на часы, будто торопился на свидание.—Так как несчастный мистер Дэннингс закончил съемки в нашем городе, то мы подумали, может быть, в день катастрофы он ходил к ко­му-нибудь в гости. Кроме вас, у него были знакомые где-ни­будь поблизости от этого места?

— Он был у меня в тот вечер, —уточнила Крис.

— Да? —Детектив удивленно поднял брови.—Как раз перед тем, как случилось несчастье?

— А когда это случилось? — заволновалась Крис.

— В семь часов пять минут,—ответил детектив.

— Да, примерно в это время.

— Тогда все становится понятно.—Киндерман кивнул и заерзал на стуле, как будто собирался подняться и уй­ти.—Он был пьян, а когда уходил домой, свалился с лестни­цы. Да, все становится понятно. Тогда для протокола скажи­те мне, во сколько приблизительно он ушел из дома?

— Я не знаю,—ответила Крис.—Я его не видела.

— Я не понял вас.

— Видите ли, он приходил сюда, когда меня не было до­ма. Я ходила в Росслинскую лабораторию.

— А, понимаю. Конечно. Но тогда откуда вы знаете, что он был здесь?

— Мне сказала Шарон.

— Шарон? — перебил детектив.

— Шарон Спенсер. Это мой секретарь. Она была здесь, когда заходил Бэрк, она...

— Он приходил к ней?

— Нет, ко мне.

— Да-да, конечно. Простите, что я вас перебил.

— У меня заболела дочка, и Шарон, оставив его с ней, пошла за лекарством. Когда я вернулась домой, Бэрк уже ушел.

— Когда это было?

— Семь пятнадцать или семь тридцать.

— А когда вы ушли из дома?

— Где-нибудь около четверти седьмого.

— Когда ушла мисс Спенсер?

— Я не знаю.

— Между уходом мисс Спенсер и вашим возвращением кто еще находился в доме с мистером Дэннингсом? Кроме вашей дочери?

— Никого.

— Никого? И он оставил ее одну?

Крис кивнула.

— Слуг не было?

— Нет. Уилли и Карл в это время...

— Кто они такие?

Крис почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Она вдруг поняла, что эта невинная беседа оказалась на деле са­мым настоящим допросом.

— Карл, вот он.—Она кивком указала на слугу. Тот все еще чистил плиту...

— А Уилли — его жена, — продолжала Крис. — Они ведут хозяйство. Я их отпустила вчера после обеда, а когда верну­лась, их еще не было дома. Уилли...

Крис запнулась.

— Что Уилли?

— Да нет, ничего. — Она пожала плечами и отвела взгляд от мускулистой спины Карла. Крис заметила, что плита была абсолютно чистой. Почему же Карл так усердно скреб ее?

Крис достала сигарету. Киндерман дал ей прикурить.

— Итак, только ваша дочь знает, когда Дэннингс ушел из дома?

— Это был несчастный случай?

— Конечно. Это формальность, миссис Макнейл, простая формальность. Мистера Дэннингса не ограбили, и у него не было врагов. По крайней мере мы не знаем, чтобы такие бы­ли в нашем городе.

Крис на секунду взглянула на Карла и быстро перевела взгляд снова на Киндермана. Заметил ли он? Кажется, не за­метил. Он ощупывал фигурку птицы.

— Эта птица ведь как-то называется, но я никак не могу вспомнить, как именно. Нет, не могу.—Детектив заметил во взгляде Крис легкое смущение.—Извините меня, вы так за­няты. Еще минуточку — и все. Так вы говорите, ваша дочь не знает, когда ушел мистер Дэннингс?

— Нет, вряд ли. Ей ввели большую дозу снотворного.

— О, извините, мне так неловко, так неловко.—В его раскосых глазах появилось участие.—С ней что-нибудь серь­езное?

— Боюсь, что да.

— Могу я узнать?..—осторожно полюбопытствовал де­тектив.

— Мы еще сами толком не знаем.

— Опасайтесь сквозняков,—предупредил он.

Крис, казалось, ничего не слышала.

— Сквозняк зимой — прекрасное поле деятельности для микробов. Так говорила моя мать. Может быть. Но все эти приметы и народные мудрости для меня все равно что меню в шикарном французском ресторане: великолепный каму­фляж всяких гадостей, вроде лягушек, есть которых просто так никогда не придет вам в голову,—честно признался он.—Ее комната на втором этаже?

Крис кивнула.

— Не открывайте окно, и она скоро поправится.

— Вы знаете, там окно всегда закрыто,—заверила детек­тива Крис, пока он искал что-то во внутреннем кармане пид­жака.

— Она выздоровеет,—повторил детектив нравоучитель­но.—И помните: немного предосторожности...

Крис снова забарабанила пальцами по столу.

— Вы заняты. Все, я уже ухожу. Только запишу кое-что для формальности, и все.

Он извлек из кармана отснятую на ротапринте смятую программку школьной постановки «Сирано де Бержерака». Потом порылся в кармане пальто и достал замусоленный огрызок карандаша, заточенный, как показалось Крис, с по­мощью ножниц.

Детектив развернул программку на столе и попытался ее разглядеть.

— Только пару фамилий,—вздохнул он.—Спенсер пи­шется через два «е»?

— Да, через два «е».

— Через два «е»,—бормотал детектив, записывая фами­лию на полях программки.—А ваши слуги? Джон и Уилли...?

— Карл и Уилли Энгстром.

— Карл. Ну да, правильно, Карл. Карл Энгстром.—Он записывал имена крупным шрифтом.—Я вспоминаю време­на,—отвлекся детектив, поворачивая программку в поисках чистого места,—я вспоминаю... Нет, подождите. Я совсем за­был. Да, так насчет ваших слуг, когда, вы говорили, они пришли домой?

— Я еще ничего об этом не говорила. Карл, вчера вече­ром ты когда вернулся домой? — обратилась Крис к слуге.

Швейцарец обернулся с невозмутимым лицом.

— Ровно в девять часов тридцать минут, мадам.

— Да, верно, ты забыл дома ключи Я вспомнила, что по­смотрела на часы, когда ты позвонил в дверь.

— Интересную картину смотрели? — поинтересовался у Карла детектив. —Я никогда не хожу на фильмы после ре­кламы,—объяснил он, обращаясь к Крис.—Мне важно, что о фильме думают живые люди, зрители.

— «Король Лир» с участием Скофилда,—отчетливо про­изнес Карл.

— А, этот фильм я уже видел. Прекрасный фильм. От­личнейший фильм.

— Да. В кинотеатре «Крэст»,—продолжал Карл.—Ше­стичасовой сеанс, вечерний. Сразу после фильма я сел в автобус.

— Это не так важно,—попытался убедить его детек­тив.— Помилуйте.

— Мне нетрудно.

— Ну, если вы настаиваете...

— Я вышел на пересечении Висконсин-авеню и М-стрит. Было где-то около двадцати минут десятого. Потом я шел пешком до дома.

— Что вы, помилуйте, это уж совсем не важно,—заве­рил его детектив.—Но тем не менее большое спасибо. Вы мне очень помогли. Вам понравилось кино?

— Великолепный фильм.

— Да, я с вами вполне согласен. Ну, а теперь...—Киндер- ман повернулся к Крис, продолжая что-то записывать на про­граммке.—Я потратил столько вашего времени, но это ведь моя работа. Еще минуточку, и я ухожу. Трагично. Как тра­гично. Такой талант. И такой человек. Он умел обращаться с людьми. С такими людьми, от которых зависело, будет фильм хорошим или нет: с оператором, со звукооператором, с композитором, ну, и с другими... Пожалуйста, поправьте меня, если я заблуждаюсь, но мне кажется, что такой знаме­нитый человек должен стоять в одном ряду с Дэйлом Карне­ги, например. Может быть, я не прав?

— Иногда Бэрка удавалось вывести из себя,—-вздохнула Крис.

Детектив положил программку на место.

— Ну, возможно, такое бывает у всех великих людей, у всех знаменитостей, а он ею был.—Киндерман опять что-то записал.—Многое зависит и от маленьких людей, так сказать, от серой массы. Эти люди отвечают за всякие мелочи, а эти мелочи вместе составляют немаловажные детали. Как вы считаете?

Крис бросила взгляд на свои ноги и решительно покачала головой.

— Если Бэрк и сердился, он никогда никого не уни­жал,— заявила она, и на ее лице появилась чуть заметная горькая улыбка.—Сэр, когда он напивался, такое, может быть, и случалось.

— Ну вот и все. Теперь мы закончили.—Киндерман по­ставил последнюю точку.—О нет, подождите.—Он вдруг спохватился.—А миссис Энгстром? Они ушли и пришли вме­сте? — Детектив махнул рукой в сторону Карла.

— Нет, она ходила смотреть фильм с участием «Битлз» и пришла через несколько минут после меня.

— Зачем я это спросил? Это не имеет никакого значе­ния.—Киндерман пожал плечами, сложил программку и за­сунул ее в карман пиджака с карандашным огрызком. —Ну вот и все. Когда я вернусь в контору, безусловно, вспомню, о чем забыл вас спросить. У меня всегда так бывает. Тогда я вам позвоню.

Детектив шумно выдохнул воздух и встал.

Крис поднялась вместе с ним.

— Вы знаете, я уезжаю из города недели на две,—сказа­ла она.

— Это не срочно,—успокоил ее детектив, посмотрел на фигурку птицы и улыбнулся.—Симпатичная. Очень симпа­тичная птичка.

Потом взял ее в руки и потер клюв большим пальцем.

Крис нагнулась и подняла с пола какую-то нитку.

— У вас хороший врач? —вдруг спросил детектив.— Я имею в виду врача, который лечит вашу дочь.

Он поставил фигурку на место и собрался уходить. Крис пошла за ним, наматывая по дороге нитку на большой палец.

— У меня их очень много,—тихо проговорила она.—Но сейчас я хочу, чтобы ее обследовали в клинике. Там занима­ются примерно тем же, что и вы, только объектом внимания врачей являются бактерии и вирусы.

— БудехМ надеяться, что со своей работой они справляют­ся лучше меня. Эта клиника находится не в городе?

— Нет, не в городе.

— Хорошая?

— Посмотрим.

— Держите девочку подальше от сквозняков.

Они дошли до парадной двери. Киндерман взялся за ручку.

— Я мог бы сказать, что мне было очень приятно, но в связи с такими обстоятельствами... Извините, ради Бога. Мне так неловко.

Крис, скрестив руки, рассматривала коврик. Не глядя на детектива, она кивнула в ответ

Киндерман открыл дверь и вышел на крыльцо. Он еще раз повернулся к Крис, и, уже надевая шляпу, откланялся:

— Желаю вашей дочери быстрейшего выздоровления.

— Спасибо.—Крис тускло улыбнулась.—А вам —удачи в ваших делах.

Детектив кивнул, его взгляд был теплым и слегка груст­ным. Крис наблюдала, как Киндерман подошел к дежурной полицейской машине, ожидавшей его на углу перед пожар­ным гидрантом. Он рукой прижимал к голове шляпу, спасая ее от порывов южного ветра. Полы его пальто трепетали. Крис закрыла дверь.

Киндерман сел в полицейскую машину, потом обернулся и еще раз взглянул на дом. Ему почудилось, что в комнате Реганы произошло какое-то движение: гибкая, едва различи­мая тень мелькнула и тут же скрылась. Киндерман не мог точно сказать, было ли это на самом деле или ему показа­лось. Но он заметил, что ставни раскрыты. Странно. Он немного подождал. Но никто не появлялся. Детектив нахму­рился, потом открыл бардачок и вынул оттуда маленький ко­ричневый конверт и перочинный ножик. Он раскрыл кон­верт и с помощью крошечного лезвия выскреб из-под ногтя большого пальца краску, содранную с фигурки птицы. После этого он заклеил конверт и кивнул шоферу-сержанту. Маши­на поехала.

Конверт Киндерман положил в карман.

— Не спеши,—предупредил он шофера, увидев, что впе­реди образовался затор, и устало потер глаза руками.—Это работа, а не удовольствие. Что за жизнь. Что за жизнь!

Вечером, в тот момент, когда по дороге в дэйтонскую клинику доктор Кляйн делал Регане успокаивающий укол, лейтенант Киндерман задумчиво стоял в своем кабинете, опершись ладонями о стол. Он сосредоточенно пытался увя­зать воедино имевшиеся факты. Изучал заключение патоло­гоанатома о смерти Дэннингса.

«... повреждение спинного мозга, перелом костей черепа и шеи. Многочисленные ушибы, разрывы и ссадины: кожа шеи растянута. На ней кровоподтеки. Сдвиги грудинно-со­сковой, пластырной, трапециевидной и различных мелких мышц шеи. Перелом позвоночника. Сдвиг передних и за­дних связок спины...»

Киндерман выглянул из окна. Светилась ротонда Капито­лия. Конгресс засиживался допоздна. Он опять закрыл глаза и припомнил разговор с патологоанатомом, состоявшийся в ту ночь, когда умер Дэннингс.

«Это могло произойти в результате падения?»

«Нет, вряд ли. Видите ли, он был пьян, и мышцы, безу­словно, были расслаблены. Если толчок оказался силь­ным и...»

«И если предположить, что он падал с высоты двадцати или тридцати футов...»

«Да, конечно. Кроме того, сразу после удара его голова должна была стукнуться обо что-то. Другими словами, при стечении этих условий оно, конечно, и могло привести к ле­тальному исходу. Может быть. Я повторяю: может быть».

«А мог ли это сделать другой человек?»

«Да, но он должен обладать большой силой».

Киндерман проверил алиби Карла Энгстрома на момент смерти Дэннингса. Время сеанса в кинотеатре совпадало, сов­падал и график движения транзитного автобуса. Кроме того, шофер автобуса, на котором Карл, по его собственному утверждению, возвращался домой, закончил работу и сме­нился на остановке, где Висконсин-авеню пересекает М-стрит, именно там, где, по словам Карла, он и сошел при­близительно в 9.20. Автобус немного запаздывал, но шофер успел нагнать время в дороге и приехал на остановку в 9.18.

На столе у Киндермана лежал еще один документ: обви­нение Энгстрома в уголовном преступлении от 27 августа 1963 года. Он обвинялся в неоднократном хищении наркоти­ков на протяжении нескольких месяцев. Брал он их из дома врача в Беверли Хиллз, где служил вместе с Уилли.

«... родился 20 апреля 1921 года в Цюрихе (Швейцария), женился на Уилли Браун 7 сентября 1941 года. Дочь Эльвира родилась в Нью-Йорке И января 1943 года, адрес неизвестен. Подсудимый...»

А дальше шло совсем непонятное.

Врач, который, без всякого сомнения, должен был вы­играть дело, неожиданно, не дав никаких объяснений, отка­зался от обвинения.

Через два месяца Энгстромы нанялись на работу к Крис Макнейл. Это означало, что врач дал им положительную ре­комендацию.

Энгстром, безусловно, воровал наркотики, но медицин­ская экспертиза показала, что у него не было ни малейших признаков, изобличавших его как наркомана.

Почему?

Детектив все еще не открывал глаз. Он начал тихо декла­мировать «Бармаглота» Льюиса Кэрролла:

«Варкалось. Хливкие шорьки...»

Это тоже помогало ему прояснить сознание.

Дочитав стихотворение, он открыл глаза и уставился на ротонду Капитолия. Попытался ни о чем не думать. Но, как и прежде, ему это не удавалось. Детектив вздохнул, и взгляд его упал на отчет полицейского психолога — об осквернении в Святой Троице.

«... статуя... фаллос... экскременты... Дэмьен Каррас...» Не­которые слова были подчеркнуты красным карандашом. Кин- дерман посидел немного в тишине, потом, достав пособие по колдовству и черной магии, открыл его...

«Черная месса... форма поклонения дьяволу. Ритуалы включают в себя: 1. Проповедь зла среди членов общины.

Совокупление с бесом (по общему мнению, болезненное, так как пенис беса обычно описывается как «ледяной»).

Различные осквернения, чаще всего сексуальные».

Киндерман нашел абзац, в котором описывались ритуалы, связанные с человеческими жертвами. Он медленно прочи­тал его, покусывая себя за подушечку указательного пальца. Закончив чтение, он нахмурился и покачал головой. В задум­чивости детектив взглянул на лампу и выключил ее. Потом вышел из здания и поехал в морг.

Дежурный, сидевший за письменным столом, жевал бу­терброд с ветчиной и сыром. Когда Киндерман подошел к нему, он быстро стряхнул крошки с кроссворда.

— Дэннингс,—хрипло прошептал детектив.

Дежурный кивнул, записал в кроссворде какое-то пяти­буквенное слово, потом поднялся и, прихватив с собой бутер­брод, пошел по холлу. Киндерман последовал за ним, зажав в руке шляпу. Ему казалось; что вокруг пахнет тмином и еще чем-то, напоминающим горчицу. Они подходили к морозиль­ным установкам, которые хранят тех, кто спит вечным сном без сноведений.

Они остановились у номера 32. Дежурный с безразлич­ным выражением на лице выдвинул ящик с трупом. Потом откусил кусок бутерброда, и маленькая крошка ржаного хле­ба, облитая майонезом, упала на саван. Некоторое время Киндерман смотрел вниз. Потом медленно и очень аккурат­но отодвинул край простыни и увидел то, во что никак не хо­тел верить.

Голова Дэннингса была повернута на 180° и лежала за­тылком вверх.

Глава пятая

По глинистой овальной дорожке зеленой университет­ской низины в полном одиночестве бегал разминочным тем­пом Дэмьен Каррас. На нем были шорты цвета хаки и хлоп­чатобумажная рубашка с короткими рукавами, насквозь про­питанная потом. Впереди на холме белел известковый купол астрономической обсерватории. Сзади находилась медицин­ская школа, которую со всех сторон обступали холмы разво­роченной земли.

С тех пор как Дэмьена освободили от обязанностей со­ветника, он приходил сюда каждый день. И накручивал кру­ги, гоняясь за здоровым, спокойным сном. Он уже почти вы­здоровел, вырвав из сердца цепкие когти горя. Теперь оно почти отпустило его.

Двадцать кругов...

Почти отпустило.

Еще! Еще парочку!

Почти отпустило...

Кровь гудела в его сильных мышцах. Длинными пружи­нистыми шагами Каррас огибал поворот и тут заметил чело­века, сидящего на той самой скамейке, где он оставил свитер, полотенце и брюки. Дэмьену показалось, что человек наблю­дает за ним. Может быть, он ошибся? Нет... Человек повер­нул голову в том направлении, куда побежал Каррас.

Священник увеличил скорость и пошел на последний круг. Ему казалось, что от его шагов дрожит земля. Потом Дэмьен замедлил бег; тяжело и шумно вдыхая воздух, он пе­решел к ходьбе. Дэмьен прошел мимо скамейки, прижимая руки к бокам и не обращая на незнакомца никакого внима­ния. Мускулистая грудь и плечи сильно растянули рубашку и деформировали надпись «философы», нанесенную на ткань с помощью трафарета. Когда-то эти буквы были черными. Но в результате частой стирки они потускнели и теперь едва прочитывались.

— Отец Каррас? — хрипло позвал лейтенант Киндерман.

Священник оглянулся и, прищурив глаза от солнечного света, кивнул. Он подождал, пока Киндерман подошел к не­му, а потом жестом пригласил его пройтись.

— Вы не возражаете? А то я упаду,—задыхаясь, пошу­тил он.

— Конечно, конечно, пожалуйста,—без особого энтузи­азма согласился детектив и засунул руки в карманы.

—- Мы не встречались раньше? — начал иезуит.

— Нет, святой отец. Нет, но мне кто-то говорил, что вы похожи на боксера. По-моему, какой-то священник, я уже не помню. —Детектив вытащил свой бумажник.—У меня совер­шенно нет памяти на имена.

— А свое собственное имя вы помните?

— Уильям Киндерман, святой отец.—Сыщик показал свое удостоверение.—Отдел по расследованию убийств.

— Правда? — Каррас рассматривал значок и удостовере­ние с нескрываемым мальчишеским любопытством. Его взмокшее, раскрасневшееся лицо выражало наивность.— А что случилось?

— Вы знаете, святой отец,—задумался на секунду Кин­дерман, вглядываясь в грубые черты лица священника,—вы действительно похожи на боксера. Извините меня, но этот шрам, вот этот, около глаза, делает вас похожим на Брандо из кинофильма «Портовый район». Вы настоящий Брандо. Вам, наверное, все об этом говорят, святой отец?

— Нет, не говорят.

— А вы когда-нибудь занимались боксом?

— Совсем немного.

— Вы из Вашингтона?

— Из Нью-Йорка.

— Клуб «Золотые перчатки»? Я угадал?

— Вы дослужитесь до капитана.—Каррас улыбнулся.— Чем я могу быть полезен?

— Замедлите немного шаг, пожалуйста. Эмфизема.—Де­тектив указал на свое горло.

— Йзвините.—Каррас пошел медленнее.

— Ничего. Вы курите?

- Да.

— Вам не следует курить.

— Да, конечно. А теперь объясните мне, в чем все-таки дело.

— Разумеется. Я заболтался. Между прочим, вы сейчас не заняты? — поинтересовался детектив.—Я не отрываю вас от чего-нибудь?

— От чего именно? — удивился Каррас.

— Может быть, от молитвы.

— Да, вы непременно будете капитаном.—Каррас зага­дочно улыбнулся.

— Извините, я что-нибудь упустил?

Каррас покачал головой, но улыбка не сходила с его губ.

— Я сомневаюсь, что вы вообще когда-либо что-либо упускаете,—возразил он.

Киндерман остановился и попытался придать своему ли­цу сконфуженное выражение, но, встретив взгляд священни­ка, опустил голову и рассмеялся.

— Ну да. Конечно... конечно... вы же психиатр. Кого я хочу провести? —Он пожал плечами.—Вы знаете, святой отец, у меня такая привычка. Вы уж меня простите. У меня свои методы. Ну, хорошо, давайте остановимся, и я вам рас­скажу, о чем, собственно говоря, идет речь.

— Осквернения,—угадал Каррас, кивнув головой.

— Да, мой метод не удался,—спокойно заметил детектив.

— Извините.

— Ничего, святой отец, я заслужил это. Да, эти проис­шествия в церкви,—подтвердил он.—Верно. Но, помимо этого, и еще кое-что более серьезное.

— Убийство?

— Да. Отгадайте еще что-нибудь. Мне это нравится.

— Но вы же из отдела по расследованию убийств.— Иезуит пожал плечами.

— Это ничего не значит, Марлон Брандо. Ничего не зна­чит. Вам не говорили раньше, что вы очень умный священ­ник?

— Моя вина,—пробормотал Каррас. Он продолжал улы­баться, хотя начал понимать, что помимо воли задел своего собеседника.—Я все же не понимаю, какая здесь связь?

— Послушайте, святой отец, можно мне надеяться, что этот разговор останется между нами? Конфиденциально? Так сказать, небольшая исповедь?

— Конечно.—Дэмьен открыто смотрел на детектива.— Так в чем дело?

— Вы знаете режиссера, который снимал здесь фильм, святой отец? Бэрка Дэннингса?

— Да, я видел его.

— Вы его видели.—Детектив кивнул головой.—Вы зна­ете, как он умер?

— Ну, из газет...—Каррас снова пожал плечами.

— Это только часть правды.

- Да?

— Только часть. Послушайте, а что вы знаете о поклоне­нии дьяволу?

- Что?

— Терпение. Я вас подвожу к главному. Поклонение дья­волу—вам это знакомо?

— Немного.

— А все, что касается самих ведьм, не охоты за ними, а самих ведьм?

— Да, я когда-то писал статью по этому вопросу.—Кар- рас улыбнулся.—С точки зрения психиатрии.

— В самом деле? Отлично! Это большой плюс. Вы може­те мне очень помочь, даже в большей степени, чем я ожидал. Послушайте, святой отец. Итак, о поклонении дьяволу... Осквернения. Они у вас никак не ассоциируются с поклоне­нием дьяволу?

— Возможно. Такие ритуалы есть в черной мессе.

— Это уже хорошо. А теперь насчет Дэннингса. Вы чита­ли, что он умер?

— Он упал.

— Ну что ж, я скажу вам. Пожалуйста, между нами.

— Конечно.

— Бэрка Дэннингса, святой отец, нашли у огромной лестницы. Ровно в семь часов пять минут его голова была свернута на спину, как у цыпленка.

Отчаянные крики раздались с бейсбольного поля, где тре­нировалась университетская команда. Каррас замер и посмо­трел лейтенанту в глаза.

— Так это произошло не в результате падения? — нако­нец произнес священник.

— В принципе это возможно.—Киндерман пожал плеча­ми.—Но...

— Маловероятно,—задумчиво продолжил Каррас.

— И что вам приходит в голову относительно поклоне­ния дьяволу?

— Ну,—вымолвил наконец иезуит,—предположим что бесы таким образом ломают шею ведьмам. По крайней мере так утверждает легенда.

— Легенда?

— В основном да. Хотя, по-моему, некоторые люди уми­рали подобным образом. Наиболее вероятно, что это были члены сборища, которые либо отреклись от черной мессы, либо выдали ее секреты. Но это только догадка.

Киндерман кивнул.

— Точно. Я вспомнил о подобном убийстве в Лондоне. Это было уже в наше время. Вернее не так давно, четыре или пять лет тому назад, святой отец. Я читал об этом в га­зетах.

— Да, я тоже читал, но все это оказалось газетной уткой. Я ошибаюсь?

— Нет, все верно, святой отец, абсолютно верно. Но в данном случае вы можете проследить некоторую связь между убийством и осквернением в церкви. Может быть, это какой-то сумасшедший священник или некто, настроенный против церкви! А может быть, подсознательный протест...

— Больной священник,—пробормотал Каррас.—Вы об этом?

— Вы психиатр, святой отец, вот вы и скажите мне.

— Безусловно, в осквернениях есть психическое отклоне­ние, какая-то патология,—задумался Каррас.—И если Дэн- нингса убили, то я считаю, что убийца страдает расстрой­ством психики.

— И, возможно, что-то знает о поклонении дьяволу?

— Возможно.

— Возможно,—хмыкнул детектив.—Тот, кто подходит под эту статью, очевидно, живет где-то поблизости и имеет по ночам доступ в церковь.

— Больной священник,—тихо повторил Каррас и протя­нул руку к выгоревшим брюкам цвета хаки.

— Послушайте, святой отец, вам это, конечно, тяжело. Я все понимаю. Но ведь для священников на территории уни­верситета вы —психиатр, святой отец.

— Нет, у меня теперь другие обязанности.

— В самом деле? В середине года?

— Таков приказ ордена.—Каррас пожал плечами и стал надевать брюки.

— И все-таки вы должны знать, кто болен, а кто здоров.

То есть вы понимаете, какую болезнь я имею в виду. Это вы должны знать.

— Совсем не обязательно, лейтенант. Совсем не обяза­тельно. Если бы я и знал, это было бы чистой случайностью. Я не занимаюсь психоанализом. Мои обязанности — давать советы. Я действительно не знаю, кто бы это мог быть.

— Ах, ну да. Врачебная этика. Если бы вы и знали, то все равно не сказали бы.

— Скорее всего нет.

— Между прочим, это я вспомнил так, к слову. Такая этика очень часто идет вразрез с законом. Я не хочу утомлять вас мелочами, но не так давно одного калифорнийского пси­хиатра посадили в тюрьму за то, что он не дал полиции опре­деленных сведений о своем пациенте.

— Это угроза?

— Не говорите ерунду. Я сказал к слову.

— Я всегда смогу объяснить судье, что это была испо­ведь,—усмехнулся иезуит.

Детектив мрачно взглянул на Карраса.

— Хотите заняться делом, святой отец?

— Послушайте, я действительно ничего не скрываю,— объяснил он.—На самом деле. Но если бы я и знал этого больного священника, я не назвал бы его имени. Скорее все­го я доложил бы об этом архиепископу. Но я даже прибли­зительно не могу себе представить, кто бы это мог быть.

— Ну ладно,—вздохнул детектив.—Если говорить чест­но, я не думаю, что это мог быть священник. Если бы я объ­яснил, какие у меня подозрения, вы бы назвали меня ненор­мальным. Не знаю. Все эти общества и культы, где жизнь человеческая и гроша ломаного не стоит. Начнешь задумы­ваться. Чтобы идти в ногу со временем, надо быть чуточку су­масшедшим.

Каррас кивнул.

— Что написано на вашей рубашке? — спросил вдруг Киндерман.

— Что именно?

— На вашей футболке,—уточнил детектив.—Надпись «философы».

— A-а, я читал лекции в одно время,—объяснил Кар- рас,— в Вудстокской семинарии штата Мэриленд. Я играл в низшей бейсбольной команде. Она называлась «Философы».

— А высшая?

— «Богословы».

— Странно все это, очень странно,—печально произнес детектив.—Послушайте, святой отец. Или я сошел с ума, или в Вашингтоне существует община Ведьм. Возможно ли это в наше время?

— Ну-ну, продолжайте,—подстегнул его Каррас.

— Значит, возможно.

— Я вас не понимаю.

— Вы мне точно не ответили и опять поступили очень умно. Вы играете роль защитника дьявола, святой отец, да-да, защитника. Может быть, вы не хотите показаться доверчи­вым. Суеверный священник и рациональный умница Киндер­ман.—Он постучал пальцем у виска.—Но гений находится рядом, это наш Век разума. Правильно. Ну скажите, я прав?

Иезуит посмотрел на детектива с уважением.

— Ну что ж, это довольно проницательное замечание.

— Тогда ладно,—понизил до хрипа голос Киндерман.— Я вас еще раз спрашиваю: может ли сейчас в Вашингтоне су­ществовать община Ведьм?

— Но я действительно не знаю,—задумался Каррас, сло­жив руки на груди.—Говорят, что где-то в Европе есть почи­татели черной мессы.

— В наши дни?

— В наши дни.

— Такие, как в средние века, святой отец? Вы знаете, я многое читал об этом, между прочим, и о сексе, и о стату­ях, и еще Бог знает о чем. Я не хочу вызывать у вас отвраще­ния, но неужели они действительно этим занимались?

— Я не знаю.

— Но выскажите хотя бы свое мнение по этому поводу. Иезуит рассмеялся.

— Ну хорошо. Тогда я считаю, что все это правдоподоб­но. По крайней мере я так думаю. Но здесь я исхожу только из патологии. Ну да, об этой самой черной мессе. Все, кто этим занимался, были, видимо, психически больными. В ме­дицине даже есть специальный термин для подобного рас­стройства: сатанизм. Эти люди не могут получать сексуально­го наслаждения, если оно не связано с богохульством и осквернением святых. Это встречается не так уж редко да­же в наше время, а черная месса только подтверждает пра­вильность моих слов. В отчетах парижской полиции можно и сейчас найти описание интересного случая, который прои­зошел с двумя монахами. Сейчас вспомню. По-моему, это было в Крэпи. Эти два монаха пришли в гостиницу и начали ругаться, требуя трехместную кровать. Третьего они тащили с собой: это была статуя божьей матери в человеческий рост.

— О Боже, это потрясающе,—выдохнул детектив.—По­трясающе.

— Но это самая настоящая правда. И она подтверждает, что все, прочитанное вами, основано на фактах.

— Да, секс... Может быть, может быть. Я теперь пони­маю. Но это немного другое. Не важно. А ритуалы, связан­ные с убийствами, святой отец? Это тоже правда? Расскажи­те! Они берут кровь грудных младенцев?

— Я ничего не знаю о ритуальных убийствах,—прогово­рил Каррас.—Нет, не знаю. Но в Швейцарии одна акушерка на исповеди призналась, что убила около 30 или 40 младен­цев во время черной мессы. Возможно, у нее выведали это под пытками,—поспешил добавить он.—Кто знает? Но гово­рила она убедительно. Акушерка рассказывала, что прятала в рукав длинную тонкую иглу, и, когда надц было принимать ребенка, она незаметно высовывала иглу и втыкала ее в ро­димчик на голове ребенка, а потом опять прятала иглу в ру­кав. После этого не оставалось никаких следов,—пояснил Каррас и взглянул на Киндермана.— Все считали, что ребе­нок родился мертвым. Вы слышали, что европейцы-католики весьма предосудительно относятся к акушеркам? Так вот, эта предосудительность вытекает именно отсюда.

— Это страшно.

— И в нашем веке встречается безумие. Во всяком случае...

— Подождите. Все эти истории... ведь их рассказывали под пытками, верно? Так что на них нельзя полностью пола­гаться. Сначала они подписывали свои признания, а уж потом кто-то другой мог их дополнить. Я хочу сказать, что в этих случаях не было ни клятв, ни, так сказать, предписания о представлении виновных перед судом для рассмотрения за­конности их ареста. Я прав?

— Да, вы правы, но тем не менее многие признания бы­ли сделаны добровольно.

— Кто же будет добровольно рассказывать о таких вещах?

— Ну, хотя бы те, у кого болела душа.

— Ага. Еще один достоверный источник!

— Конечно же, вы правы, лейтенант. Я выступаю в роли адвоката дьявола. Но есть одна вещь, часто нами забываемая: люди, у которых хватает духу сознаться в подобных делах, возможно, способны и совершить их. Ну, например, вспом­ним легенду об оборотнях. Конечно, это звучит смешно, ведь никто не может превратиться в дикого зверя. Но если чело­век поверит в то, что он оборотень, он и будет вести себя как оборотень.

— Ужасно. Только теория или факт?

— Ну, существовал же, например, Уильям Стампер. Или Питер. Я точно не помню. Он жил в Германии в XVI веке, был уверен в том, что он оборотень, и убил больше 20 чело­век.

— Вы хотите сказать, что он сам признался в этом?

— Да, но думаю, что это признание было обосновано.

- Чем?

— Когда его поймали, он пожирал мозги двух своих мо­лодых невесток.

Детектив и иезуит подошли к стоянке. Поравнявшись с полицейской машиной, Киндерман посмотрел на Карраса.

— Так кого же мне искать, святой отец? — спросил он.

— Сумасшедшего,--тихо ответил Дэмьен Каррас.—Воз­можно, наркомана.

Детектив задумался и, ни слова не говоря, кивнул голо­вой. Потом повернулся к священнику.

— Хотите, подброшу? — предложил он, открывая дверцу машины.

— Спасибо, мне здесь близко.

— Не важно, садитесь! — Киндерман нетерпеливым же­стом пригласил священника в машину.—Потом расскажете своим друзьям, что катались в полицейской машине.

Иезуит улыбнулся и опустился на заднее сиденье.

— Ну вот и хорошо.—Детектив шумно выдохнул воздух, откинулся назад и захлопнул дверцу.

Каррас показал дорогу. Они поехали на Проспект-стрит, к современному зданию, куда недавно перевели иезуитов. Каррас не мог больше оставаться в коттедже, понимая, что священники, привыкшие к его помощи, будут продолжать свои посещения.

— Вы любите кино, отец Каррас?

— Очень.

— Вы видели «Короля Лира»?

— У меня нет возможности.

— А я видел. У меня есть пропуск.

— Это хорошо.

— У меня есть пропуск на самые лучшие фильмы. Моя жена очень устает и поэтому никогда со мной не ходит.

— Это плохо.

— Да, это плохо, я не люблю ходить в кино один. Пони­маете, мне нравится поговорить о фильме, поспорить, покри­тиковать его.

Каррас молча кивнул, глядя вниз на большие и сильные руки, зажатые между колен. Так прошло несколько секунд. Потом Киндерман неуверенно повернулся и, с хитринкой в глазах, предложил:

— Может быть, вы когда-нибудь согласитесь сходить со мной в кино, отец Каррас? Это бесплатно... У меня про­пуск,— быстро добавил он.

Священник взглянул на него и улыбнулся.

— Как говорил Эльвуд Дауд в кинофильме «Гарвей»: когда?

— О! Я позвоню вам, позвоню!—Лицо детектива засве­тилось.

Они подъехали к дому и остановились.

Каррас взялся за ручку и открыл дверцу.

— Пожалуйста, позвоните. Извините, что я не смог вам помочь.

— Ничего, вы мне все-таки помогли.—Киндерман не­уклюже помахал рукой. Каррас уже выходил из машины.

— Послушайте, святой отец, я совсем забыл,—вдруг остановил его Киндерман.—Совсем вылетело из головы. Вы помните ту карточку с осквернительным текстом? Ту самую, что нашли в церкви?

— Карточка с молитвами?

— Ну да. Она еще у вас?

— Да, она у меня. Я проверял латинский язык. Она вам нужна?

— Да, она, может быть, мне чем-нибудь поможет.

— Одну секундочку, сейчас принесу.

Пока Киндерман ждал около полицейской машины, иезу­ит прошел в свою комнату на первом этаже, выходящую окнами на Проспект-стрит, и взял карточку. Потом вышел на улицу и отдал ее Киндерману.

— Может быть, остались отпечатки пальцев,—предполо­жил Киндерман, осматривая карточку, а потом добавил: — Хотя нет, вы же держали ее в руках. Хорошо, что я вовремя сообразил.—Он вглядывался в пластиковую обертку карточ­ки.—Ага, подождите-ка, что-то есть, что-то есть! —Потом с нескрываемым ужасом детектив посмотрел на Карра- са.—Вы ее вынимали отсюда?

Каррас усмехнулся и кивнул.

— Ну, это не важно, может быть, мы что-нибудь все-та­ки найдем. Кстати, вы ее изучали?

- Да.

— Ваше заключение?

Каррас пожал плечами.

— На шутника не похоже. Сначала я подумал, что текст сочинил какой-то студент. Но теперь я в этом сомневаюсь. У того, кто писал эти строки, несомненно, сильное психиче­ское расстройство.

— Как вы и говорили.

— И латынь...—Каррас нахмурился.—Текст не безликий, лейтенант, здесь чувствуется определенный стиль, вполне ин­дивидуальный стиль. Человек, который это писал, должен думать на латинском языке.

— А священники думают на латыни?

— Ну-ну, продолжайте!

— Ответьте на вопрос, мистер Вечно-Подозревающий.

— Да, на определенной стадии освоения языка это быва­ет. По крайней мере у иезуитов и некоторых других священ­ников. В Вудстокской семинарии некоторые философские дисциплины читались на латыни.

— Почему?

— Для четкости мышления. Это стройная система.

— Ага, понимаю.

Каррас посерьезнел:

— Послушайте, лейтенант, можно, я скажу вам, кто, по-моему, действительно сделал это?

Детектив придвинулся к нему:

— Кто же?

— Доминиканцы. Поищите среди них.—Каррас улыб­нулся, помахал на прощание рукой и пошел.

— Я вам сказал неправду! — вдруг крикнул ему вслед лейтенант.—Вы похожи на Саль Минео!

Киндерман следил взглядом за священником. Тот еще раз махнул рукой и вошел в здание. Детектив повернулся, уселся в машину, вздохнул и пробормотал:

— Он колеблется, колеблется. Совсем как камертон под водой.

Новая комната Карраса была обставлена скромно: одно­спальная кровать, удобный стул, письменный стол и книж­ные полки, встроенные в стену. На письменном столе стояла старая фотография его матери, а в изголовье кровати молча­ливым упреком висело металлическое распятие.

Эта узкая комната вполне устраивала Карраса и являла со­бой его мир. Дэмьен не заботился о вещах, главное, чтобы они всегда были чистыми. Каррас принял душ, быстро по­брился. Надев брюки цвета хаки и рубашку с короткими ру­кавами, он легкой походкой направился в столовую для свя­щенников. Здесь он заметил розовощекого Дайера, одиноко сидящего в углу.

— Привет, Дэмьен! — поздоровался Дайер.

Каррас кивнул и, встав рядом со стулом, скороговоркой пробубнил молитву. Потом благословил себя, сел и поздоро­вался с другом.

— Ну, как дела у бездельника? — пошутил Дайер, пока Каррас развертывал на коленях салфетку.

— Кто это бездельник? Я работаю.

— Читаю одну лекцию в неделю?

— Здесь важно качество,—возразил Каррас.—Что на обед?

— А по запаху не определишь?

— Кошмар! Кислая капуста да конская колбаса.

— Здесь важно количество,—с напускной серьезностью парировал Дайер.

— Каррас покачал головой и протянул руку к алюмини­евому кувшину с молоком.

— Я бы не стал рисковать,—пробормотал Дайер, не ме­няясь в лице и намазывая масло на добрую половину пшенич­ного батона.—Видите там пузыри? Селитра.

— Мне полезно,—отрезал Каррас, пододвинул к кувши­ну свой стакан и услышал, как кто-то подошел к столу.

— Я наконец-то прочитал книгу,—десело сообщил подо­шедший.

Каррас поднял глаза и почувствовал болезненную трево­гу, а потом свинцовую тяжесть в суставах. Он узнал священ­ника, приходившего к нему недавно за советом. Того самого, который не мог ни с кем подружиться.

— Да? И что же вы о ней думаете? — полюбопытствовал Каррас и поставил кувшин на место.

Молодой священник заговорил, а уже через полчаса вся столовая сотрясалась от смеха Дайера.

Каррас взглянул на часы.

— Не хочешь одеться? — спросил он молодого священни­ка.—Можно пойти полюбоваться закатом.

Через некоторое время они уже стояли, облокотившись о перила лестницы, ведущей на М-стрит.

Рыжие лучи заходящего солнца освещали западную часть неба и мелкими красноватыми зайчиками разбегались по темной речной глади.

Однажды в это же время Каррас встретил Бога. Это было давно. Но, как покинутый любовник, он помнил об этом сви­дании.

— Красивое зрелище,—восхищался Дайер.

— Да,—согласился Каррас.—Я стараюсь приходить сюда каждый вечер.

Университетские часы начали отбивать время. Было семь часов вечера.

В 7 часов 23 минуты лейтенант Киндерман изучал спе­ктрографические данные, подтверждавшие, что краска, отко- лупленная с птицы Реганы, была идентична краске с осквер­ненной статуи девы Марии.

А в 8 часов 47 минут в трущобах северной части города бесстрастный Карл Энгстром вышел из запущенного, полу- развалившегося жилого дома, прошел три квартала к авто­бусной остановке, минуту подождал, не меняя выражения лица, а потом вдруг согнулся и зарыдал, опершись о фонар­ный столб.

В это время лейтенант Киндерман был в кино.

Глава шестая

В среду, 11 мая, они вернулись домой. Регану положили в кровать, установили замки на ставнях и убрали все зеркала из ее спальни и ванны.

«... все меньше и меньше работает ее сознание, а во время припадков она полностью отключается. Это новый симптом, и, пожалуй, он исключает истерию. В то же время прояви­лись другие симптомы в области, которую мы называем па­рапсихологическим феноменом...»

Пришел доктор Кляйн. Крис вместе с Шарон наблюдали, как он демонстрировал им необходимые действия по под­ключению Регане питания во время комы. Он показывал им носожелудочную трубку:

— Сначала...

Крис заставляла себя смотреть и в то же время не видеть лица дочери, слушать врача и забыть о словах, произнесен­ных врачом в клинике...

Но они пробивались в ее сознание, как туман сквозь вет­ви деревьев.

Кляйн направил трубку в желудок Реганы.

— Сначала вы должны проверить, не попала ли жид­кость в легкое, — инструктировал он, зажимая трубку, чтобы прекратить доступ сустагена.—Если...

«... синдром разновидности такого расстройства, которое вряд ли встретишь еще где-нибудь, может быть только у при­митивных народов. Мы называем это «сомнамбулическая одержимость». Честно говоря, мы мало об этом знаем, разве только то, что она начинается с конфликта или чувства вины, приводящего больного к впечатлению, будто в его теле нахо­дится посторонний разум, душа, если хотите.

Раньше, когда люди верили в дьявола, это вторгающееся существо считалось бесом. В современных случаях это чаще душа какого-либо умершего человека, знакомого больному прежде, которому он подсознательно может подражать ми­микой, голосом, манерами и иногда даже воспроизводить черты лица этого знакомого. Говорят...»

После того, как мрачный доктор ушел, Крис связалась со своим агентом в Беверли Хиллз и безжизненным голосом со­общила, что не будет принимать участия в съемках. Потом она позвонила миссис Пэррин. Но последней не оказалось дома. Крис повесила трубку и почувствовала отчаяние.

Хоть бы кто-нибудь был рядом. Кто-нибудь, кто мог бы ей помочь...

«...есть более простые случаи, относящиеся к душам умер­ших, здесь редко встречается ярость, сверхактивность или мышечное возбуждение. Однако в большинстве случаев сом­намбулическая одержимость новой, вселившейся личности всегда злобно настроена и враждебно относится к первой. Ее основная цель — разрушить, замучить, а иногда даже уничто­жить первую личность...»

В дом доставили несколько смирительных ремней. Крис, усталая и опустошенная, стояла и наблюдала, как Карл привя­зывал их к кровати и к рукам Реганы. Когда Крис поправляла Регане подушку, швейцарец выпрямился и с жалостью гля­нул в искаженное лицо девочки.

— Она выздоровеет? — спросил он. Крис уловила участие в его голосе, но не смогла ответить... В тот момент, когда Карл обратился к ней, Крис нащупала под подушкой ка­кой-то предмет.

— Кто положил сюда распятие? — возмутилась она.

«...Этот синдром — только проявление конфликта или ка­кой-то вины, поэтому мы и пытаемся выяснить причину. Са­мый лучший способ в этом случае — гипнотерапия, однако здесь мы не могли успешно ее применить. Поэтому выбрали наркосинтез — это вид лечения наркотиками, но, честно гово­ря, опять зашли в тупик.

— Так что же дальше?

— Время покажет. Боюсь, что теперь только время мо­жет все выявить. Мы попытаемся что-нибудь сделать и будем надеяться на перемены. Пока что придется положить ее в больницу...»

Крис отыскала Шарон на кухне в тот момент, когда та ставила на стол пишущую машинку. Шарон только что при­несла ее из детской. Уилли около раковины резала морковь для рагу.

— Шар, это ты сунула распятие ей под подушку? —вы­пытывала Крис с напряжением в голосе.

— Что ты имеешь в виду? — опешила Шарон.

— Ты не клала?

— Крис, я не пойму, о чем ты говоришь. Послушай, я же тебе говорила еще в самолете: я рассказала Регане, что «Бог создал мир», и еще, возможно, о...

— Хорошо, Шарон, я тебе верю, но...

— Я тоже ничего не клала,—проворчала Уилли.

— Но ведь кто-то положил его туда, черт возьми! — взор­валась Крис и тут же накинулась на Карла, открывавшего хо­лодильник.

— Я тебя еще раз спрашиваю: это ты положил распятие ей под подушку? —Голос ее почти срывался.

— Нет, мадам,—спокойно возразил Карл, заворачивая кусочки льда в полотенце.—Нет. Не знаю никакого креста.

— Но этот идиотский крест не мог сам попасть туда! Кто-то из вас врет! Отвечайте все: кто сунул его туда?! Кто? — Она вдруг тяжело опустилась на стул и зарыдала, за­крыв лицо руками.—Простите меня, ради Бога, простите, я не соображаю, что делаю,—всхлипывала Крис.—О Боже, я ничего не понимаю!

Уилли и Карл молча смотрели на нее. Шарон успокаива­юще дотронулась до ее шеи.

— Ну перестань. Все хорошо, все хорошо.

Крис вытерла лицо рукавом.

— Да, я понимаю, что тот, кто это сделал, хотел как лучше.

«— ... Послушайте, я вам снова и снова повторяю, вы луч­ше поверьте мне: я не отдам ее ни в какой сумасшедший дом!

— Это...

— Мне не важно, как вы это называете! Но я должна ви­деть ее все время!

— Тогда извините.

— Конечно! «Извините»! О Боже! Сотня докторов, и все, что вы мне можете сказать, это ваше идиотское...»

Крис затянулась сигаретным дымом, потом нервно зату­шила бычок и поднялась в спальню Реганы. В сумерках Крис разглядела прямую фигуру, сидящую на стуле у кровати Рега­ны. «Что он тут делает? — удивилась она.—Карл?»

Крис подошла ближе, но швейцарец даже не взглянул на нее, продолжая пристально смотреть на девочку.

Рука Карла была протянута вперед, касаясь лица Реганы. Что у него в руке?

Крис приблизилась к кровати и различила самодельный компресс со льдом, который Карл наспех соорудил на кухне. Швейцарец пытался охладить девочке лоб.

Крис была тронута и с удивлением наблюдала за этой картиной. Заметив, что Карл не обращает на нее внимания и не двигается, она повернулась и тихо вышла из комнаты...

«... внешняя случайность, ведь одержимость редко связы­вают с истерией, поскольку корни синдрома почти всегда ве­дут к самовнушению. Должно быть, ваша дочь слышала об одержимости, верила в нее, знала симптомы, поэтому сейчас ее подсознание и воспроизводит синдром. Если это возмож­но установить, тогда и лечение надо проводить на основе са­мовнушения. В таких случаях, мне думается, сыграло бы на руку потрясение. Хотя, вероятно, большинство терапевтов с этим не согласятся.

Ну, и как я уже говорил, повлиять может любая внешняя случайность. Поскольку вы возражаете против госпитализа­ции своей дочери, я...

— Говорите же, ради Бога, что «я»?

— Вы когда-нибудь слышали о ритуале изгнания дьявола, миссис Макнейл?..»

Книги в кабинете были для Крис лишь частью обстанов­ки, она не читала ни одной из них.

Теперь же Крис жадно всматривалась в названия, упорно искала...

«... специфический ритуал, во время которого раввины или священники пытаются изгнать духа. В настоящее время сохранился только у католиков. Для тех, кто считает себя одержимым, этот ритуал вполне действенное средство. Обычно этот метод срабатывает, здесь играет роль сила вну­шения. Вера больного в одержимость вызывает синдром, и в той же мере вера в изгнание беса может заставить исчез­нуть все признаки одержимости. Этот... ну вот, вы уже на­хмурились. Ну, может быть, здесь будет к месту рассказать вам об австралийских аборигенах. Они считают, что если ка­кой-нибудь колдун мысленно на расстоянии пошлет им «луч смерти», то они обязательно должны умереть. И ведь в са­мом деле умирают! Ложатся и постепенно умирают! Единственное, что иногда спасает их, это то же самое внуше­ние: аннулирующий луч, посланный другим колдуном!

— И вы хотите, чтобы я отвела ее к колдуну?

— Да. То есть я хочу сказать, что ее надо показать свя­щеннику. Я понимаю, что это немного странный совет, воз­можно, даже опасный, ведь мы не уверены в том, что Регана хоть что-нибудь знала раньше об одержимости, и в частности об изгнании бесов. Как вы думаете, она могла об этом про­читать?

— Не думаю.

— Может быть, она видела это в кино? Или по телеви­зору?

— Нет.

— Может быть, читала Евангелие, Новый Завет?

— А почему вы об этом спрашиваете?

— Там есть упоминание об одержимых и о том, как Хри­стос изгонял бесов. Описание признаков одержимости.

— Нет. Забудьте об этом. Слышал бы сейчас все это ее отец...»

Указательный палец Крис скользнул по корешкам книг. Ничего нет. Ни Библии, ни Нового Завета, ни...

Спокойствие!

Ее взгляд вернулся к заглавию книги, стоящей в самом низу. Это был один из томов о колдовстве, который ей прис­лала Мэри Джо Пэррин. Крис достала книгу и отыскала огла­вление. Палец заскользил вниз по странице.

Вот!

Название главы пульсом отдалось в висках: «Состояние одержимости».

Крис захлопнула книгу и прикрыла глаза. Она растеря­лась...

Может быть... Может быть...

Крис открыла глаза и медленно побрела на кухню. Ша­рон печатала на машинке. Крис показала ей книгу.

— Шар, ты прочитала это?

Шарон продожала печатать, не отрывая глаз от листа.

— Что именно прочитала? — переспросила она.

— Книгу о колдовстве.

- Нет.

— Это ты ее отнесла в кабинет?

— Нет. Я вообще ее не трогала.

— А где Уилли?

— Ушла на рынок.

Крис кивнула, что-то обдумывая. Затем поднялась в спальню Реганы и показала книгу Карлу.

— Карл, ты не ставил эту книгу в кабинет? На стеллаж?

— Нет, мадам.

— Можеть быть, Уилли,—пробормотала Крис, уставив­шись на книгу. Смутные ужасные догадки начали мучить ее. Неужели врачи в клинике Бэрринджер были правы? Неуже­ли это правда, и Регана сама внушила себе психическое рас­стройство после прочитанного? Можно ли найти здесь описа­ние подобного состояния? Что-то специфическое, что при­сутствует и в поведении Реганы?

Крис села за стол, открыла главу об одержимости и нача­ла искать:

«Непосредственное явление, вытекающее как следствие веры в бесов, так называемая одерж мость,—состояние, при котором люди считают, что их физическим и моральным по­ведением руководит либо бес (наиболее часто в описыва­емый период), либо дух умершего человека. Это явление встречалось в истории во все времена и по всей территории земного шара. Его еще предстоит объяснить. После тщатель­ного исследования Траготта Ойстраха, впервые опубликован­ного в 1921 году, этот вопрос практически не изучался. До­стижения психиатрии почти ничего не добавляют по сущест­ву этого явления».

Крис нахмурилась. После разговора с врачом у нее сло­жилось другое впечатление.

«Известно следующее: некоторые люди подвергались та­ким изменениям, что для окружающих они становились сов­сем другими личностями. Менялись не только голос, манеры, выражение лица и характерные телодвижения, но и сам че­ловек начинал чувствовать, что он отличается от своего про­шлого «я», и осознавал, что у него теперь иное имя (человече­ское или дьявольское) и другая судьба...»

Симптомы... Где же симптомы? — нервничала Крис.

«... В малайском архипелаге, где одержимость до сих пор — обычное явление, вселившийся дух умершего часто за­ставляет одержимого повторять жесты усопшего, подражать его голосу и манерам до такой степени, что родственники усопшего часто впадают в истерику. Здесь можно столкнуть­ся и с так называемой квазиодержимостью — это может быть либо простое надувательство, либо паранойя или истерия. Проблема всегда состояла лишь в том, как объяснить явле­ние, и самое древнее толкование этому — вселение духа. Та­кое толкование подтверждали еще тем, что вселившаяся лич­ность вела себя совсем по-иному. В бесовской форме одер­жимости «бес», например, мог разговаривать на иностранном языке, неизвестном первой личности или...»

Вот! Это уже кое-что! Ее бред! Попытка воспроизвести какой-то язык. Крис торопливо продолжала читать:

«... или проявление парапсихологических способностей, например, телекинеза: перемещение предметов без исполь­зования материальной силы...»

Стук? Подпрыгивание кровати?

«В случаях вселения духа умершего происходят и такие явления, как описанный Ойстрахом эпизод с монахом, стано­вившимся во время приступов одержимости способным и одаренным танцором, хотя до заболевания никогда и нигде не танцевал. Такие явления могут быть весьма впечатляющи­ми. Психиатр Юнг после изучения сеансов одержимости мог дать лишь частичное объяснение тем явлениям, которые бес­спорно нельзя симулировать...»

Это уже звучало тревожно.

«... И Уильям Джеймс, величайший психолог Америки, указывал на «правдоподобность» духовного объяснения этого явления, после того как тщательно изучил так называемое «Чудо Вацека», девочку-подростка из Вацека в штате Илли­нойс, которую нельзя было отличить от девочки по имени Мэри Рофф, умершей в сумасшедшем доме двенадцать лет назад...»

Крис, нахмурившись, читала и не слышала, как в прихо­жей раздался звонок. Она не слышала, как Шарон перестала печатать и пошла открывать.

«Обычно считают, что демоническая форма одержимости восходит к истокам Христианства... На самом деле и одержи­мость, и изгнание бесов появились задолго до времени Хри­ста. Древние египтяне, а также жители древнейших цивили­заций Тигра и Евфрата считали, что физические и духовные расстройства вызываются вторжением в организм бесов. При­водим в качестве примера заклинание против детских болез­ней в Древнем Египте: «Уйди прочь, исчадье тьмы, нос твой как крючок, а лицо наизнанку... Ты пришел лобзать мое ди­тя... Ты не смеешь...»

— Крис?

Увлекшись она продолжала читать дальше:

— Шар, я занята.

—• К тебе явился детектив по делу об убийстве.

— О Боже, Шар, скажи ему...—Крис задумалась.—Хотя не надо.—Она нахмурилась, все еще глядя в книгу.—Не надо. Пусть войдет. Пригласи его.

Послышались шаги.

Крис замерла в ожидании.

Чего я жду?

Детектив вошел вместе с Шарон. Комкая в руках шляпу, он сопел, почтительно склонившись немного вперед.

— Мне так неловко. Вы заняты, я вижу, вы заняты. Я вас побеспокоил.

— Ну, как ваши дела с миром?

— Очень плохо, очень плохо. А как ваша дочь?

— Никаких перемен.

— О, извините, мне ужасно неловко. —Детектив неуклю­же топтался у стола. В глазах его проскальзывало уча­стие.—Вы знаете, я бы вас никогда не стал беспокоить, у вас больна дочь, это так неприятно. Боже мой, когда моя Руфь болела, или нет, нет, это была Шейла, моя младшая...

— Пожалуйста, присаживайтесь,—перебила Крис.

— Да-да, спасибо.—Киндерман шумно выдохнул и с бла­годарностью уселся на стул напротив Шарон. Та опять приня­лась печатать письма.

— Извините, так на чем вы остановились? — возобновила разговор Крис.

— Ах, да, моя дочь, у нее... ах, ну, это не важно.—Детек­тив сменил тему. — Вы ведь заняты. А я тут лезу со своей жи­знью, хотя о ней можно было снять целый фильм. В самом деле! Это просто невероятно! Если бы вы знали хоть полови­ну из того, что происходило в моей сумасшедшей семье! Я расскажу вам всего один случай. Моя мама каждую пятни­цу готовила нам рыбный фарш. Так всю неделю, понимаете, всю неделю никто не мог помыться, потому что моя мамуля запускала в ванну карпа, вот он там и плавал себе целую не­делю, потому что моя мама, видите ли, считала, что это очи­щает его организм от ядов! Вы приготовились? Потому что... Ах, ну ладно... Этого достаточно.—Киндерман вздохнул и махнул рукой.—Иногда полезно посмеяться хотя бы для того, чтобы не расплакаться.

Крис безразлично смотрела на детектива и ждала...

— Вы читаете? — Киндерман взглянул на книгу о кол­довстве.—Это нужно вам для фильма? — поинтересовался он.

— Просто читаю.

— Нравится?

— Я только начала.

— Колдовство,—пробормотал детектив. Вытянув голову, он попытался прочитать название книги.

— В чем дело? — рассердилась Крис.

— Да-да, извините. Вы заняты, я сейчас уйду. Как я уже говорил, я бы никогда не стал вас беспокоить, но тут...

- Что?

Детектив стал серьезным и положил руки на стол.

— Понимаете, миссис Макнейл, мистер Дэннингс...

- Ну?

— Черт побери!— яростно воскликнула Шарон и вынула испорченное письмо из машинки. Она скомкала его и швыр­нула в корзину для бумаг, стоящую около Киндермана.

— О, извините,—осеклась Шарон, заметив, что ее вне­запная вспышка гнева перебила их разговор.

Крис и Киндерман смотрели на нее.

— Вы —мисс Фенстер? — обратился к Шарон Киндер­ман.

— Спенсер,—поправила Шарон и отодвинула стул, соби­раясь встать и поднять листок.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь,—затараторил Кин­дерман, нагибаясь и поднимая скомканный листок.

— Спасибо,—поблагодарила Шарон.

— Ничего. Извините, вы — секретарь?

— Шарон, это...

— Киндерман,—напомнил детектив.—Уильям Киндер­ман.

— Ну да. А это Шарон Спенсер.

— Рад познакомиться,—кивнул Киндерман блондинке. Она положила руки на машинку и с любопытством рассма­тривала его.—Возможно, вы нам поможете,—добавил детек­тив.—В ночь гибели мистера Дэннингса вы ушли в аптеку и оставили его одного в доме, верно?

— Не совсем. Оставалась еще Регана.

— Это моя дочь,—пояснила Крис.

Киндерман продолжал задавать вопросы Шарон.

— Он пришел повидать миссис Макнейл?

- Да.

— Он считал, что она скоро придет?

— Я ему сказала, что она должна вернуться очень скоро.

— Очень хорошо. А когда вы ушли? Вы этого не пом­ните?

— Надо подумать. Я смотрела новости, поэтому. Ну да, верно. Я помню, еще разозлилась, когда аптекарь заявил, что рассыльный мальчик уже ушел домой. Я тогда еще сказала: «Ну-ну, а всего-то шесть тридцать». Значит, Бэрк пришел че­рез десять или двадцать минут после моего разговора.

— Значит,—подытожил детектив,—он пришел сюда где-то в 6.45?

— А что все это значит? — заволновалась Крис, чувствуя в душе растущее напряжение.

— Понимаете, тут возникает вопрос, миссис Макнейл,— с хрипотцой в голосе произнес Киндерман, поворачиваясь к ней.—Приехать в дом, скажем, без четверти семь и уйти всего через двадцать минут...

— Ну и что? Это же Бэрк,—возразила Крис.—На него похоже.

— А похоже ли на мистера Дэннингса,—поинтересовал­ся Киндерман,—посещать бары на М-стрит?

- Нет.

— Я так и думал. Я просто проверил. А имел ли он при­вычку ездить в такси? Обычно он вызывал машину из дома, когда собирался уходить?

- Да.

— Тогда приходится задуматься, зачем же он разгуливал по лестнице. Удивительно и то, что в таксопарках нет записи о заказе в тот вечер из этого дома,—добавил Киндер­ман.—Кроме той, где зафиксировано, что таксист заехал за мисс Спенсер ровно в шесть сорок семь...

— Я ничего не знаю,—пробормотала Крис. Голос ее был бесцветным... Она ждала...

— Вы же знали об этом!— крикнула детективу Шарон, потрясенная его словами.

— Да, простите меня,—извинился детектив.—Однако дело теперь приняло серьезный оборот.

Крис часто задышала, не сводя с Киндермана глаз.

— В каком смысле? — пролепетала она неестественно пи­склявым голосом.

Детектив уперся подбородком в кулаки, все еще сжима­ющие скомканный листок.

— Судя по отчету патологоанатома, миссис Макнейл, ве­роятность случайной гибели исключена... Однако.

— Вы хотите сказать, что его убили? —Крис напряглась.

— Положение... Я понимаю, это очень неприятно.

— Продолжайте.

— Положение его головы и определенные травмы мышц шеи...

— О Боже! — вскрикнула Крис.

— Да. Это неприятно. Извините. Мне ужасно неловко. Но, понимаете, в таком состоянии — детали можно упу­стить—в таком состоянии тело мистера Дэннингса могло оказаться, только пролетев определенное расстояние, ну, ска­жем, двадцать или тридцать футов. И только потом оно дол­жно было скатиться по лестнице. Так что вполне вероятно, что... Но, позвольте, я сначала спрошу вас...

Детектив повернулся к нахмурившейся Шарон.

— Когда вы ушли, мистер Дэннингс был здесь? С де­вочкой?

— Нет, он был внизу... В кабинете.

— Может ли ваша дочь вспомнить...—Киндерман повер­нулся к Крис,—был ли в тот вечер мистер Дэннингс в ее комнате?

Была ли она когда-нибудь вообще с ним наедине?

— А почему вы об этом спрашиваете? Нет, я же говори­ла раньше: ей дали сильное успокоительное и...

— Да-да, вы мне говорили, это верно, я вспомнил. Но, может быть, она проснулась. Ведь это возможно?**

— Нет. И потом...

— Когда мы с вами разговаривали в прошлый раз, она тоже спала после успокоительного?

— Да, она действительно спала,—вспомнила Крис.—Ну так что?

— Мне показалось, что в тот день я видел ее у окна.

— Вы ошиблись.

Киндерман пожал плечами:

— Может быть, может быть, я не уверен.

— Послушайте, почему вы все это спрашиваете? — вы­молвила наконец Крис.

— Видите ли, есть вероятность, как я уже говорил, что покойный напился до такой степени, что споткнулся и выпал из окна спальни вашей дочери.

Крис отрицательно покачала головой:

— Этого никак не могло случиться. Во-первых, окно все­гда закрыто, а во-вторых, Бэрк был всегда пьяный, но при этом всегда аккуратный и осторожный. Ведь так, Шар?

— Так.

— Бэрк даже работал «под мухой». Как же он мог спот­кнуться и выпасть из окна?

— Может быть, вы еще кого-нибудь ждали в тот ве­чер? — спросил Киндерман.

- Нет.

— Может быть, у вас есть друзья, которые заходят без звонка?

— Только'Бэрк,—уверила его Крис.—А что?

Детектив опустил голову и, нахмурившись, начал разгля­дывать смятый листок в руках.

— Странно... это так загадочно. Покойный приходит на­вестить вас, остается только на двадцать минут, уходит, не встретив вас, и при этом оставляет тяжело больную девочку. Говоря точнее, миссис Макнейл, вы исключаете, что он мог упасть из окна. Кроме того, после падения он не мог полу­чить такие травмы шеи. Такое происходит в одном случае из тысячи...

Детектив указал на книгу о колдовстве.

— Вы читали в этой книге про ритуальные убийства?

Крис отрицательно покачала головой. Предчувствие ско­вало ее.

— Может быть, не в этой книге,—засомневался Киндер­ман.—Однако простите меня, я упомянул об этом просто так, чтобы вы лучше подумали. Ведь бедного Дэннингса на­шли со свернутой шеей. Именно подобным образом совер­шаются ритуальные убийства так называемыми бесами, мис­сис Макнейл.

Крис побледнела.

— Какой-то сумасшедший убил мистера Дэннингса,— продолжал детектив, пристально глядя на Крис.—Сначала я не говорил этого, чтобы не расстраивать вас. И, кроме того, теоретически это мог быть и несчастный случай. Но лично я так не думаю. Это мое мнение. Моя догадка. Я считаю, что его убил очень сильный человек. Это раз. Трещины на чере­пе — это два. И еще разные мелочи, о которых я говорил, до­пускают возможность того факта, что покойного убили, а по­том столкнули из окна комнаты вашей дочери. Это могло произойти, если кто-то зашел к вам в промежутке между уходом мисс Спенсер и вашим приходом. Поэтому я и спра­шиваю еще раз: кто мог зайти?

— О Боже, подождите секунду! — потрясенно прошепта­ла Крис срывающимся голосом.

— Да-да, извините... Это так неприятно. Возможно, я вовсе не прав, признаю... Но вы подумайте. Кто? Кто мог зайти?

Крис опустила голову и, нахмурившись, задумалась. По­том взглянула на Киндермана.

— Нет. Не могу никого вспомнить.

— Может быть, тогда вы, мисс Спенсер? — обратился де­тектив к Шарон. —Кто-нибудь к вам сюда приходит?

— О нет, никто,—удивилась Шарон, широко раскрыв глаза.

Крис повернулась к ней:

— А твой жокей знает, где ты работаешь?

— Жокей? — переспросил Киндерман.

— Это ее друг,—пояснила Крис.

Шарон отрицательно покачала головой.

— Он никогда не приходил сюда. Кроме того, в тот ве­чер он был в Бостоне. У них там какой-то съезд.

— Он торговец?

— Нет, адвокат.

Детектив опять повернулся к Крис,

— А ваши слуги? У них бывают посетители?

— Нет. Никогда.

— Может быть, вы ждали в тот день посылку? Или ка­кой-нибудь пакет?

— Я об этом ничего не знаю. А что?

— Мистер Дэннингс был — о мертвых плохо не говорят, царство ему небесное,—но, как вы выразились, «под мухой». В этом состоянии он был, ну, скажем, вспыльчив, возможно, мог к чему-нибудь придраться и разозлить человека, в дан­ном случае посыльного, который зашел для того, чтобы пере­дать вам что-нибудь из магазинов? Какой-нибудь сверток?

— Я действительно не знаю,—недоумевала Крис.—Все приносит Карл.

— Да, я понимаю.

— Хотите спросить его?

Детектив вздохнул и откинулся на спинку стула, засовы­вая руки в карманы пальто. Он хмуро уставился на книгу о колдовстве.

— Не важно, не важно. Это было давно. У вас ведь очень больна дочь, и, пожалуйста, не волнуйтесь. Очень рад был с вами познакомиться, мисс Спенсер.

— Я тоже.—Шарон слегка кивнула.

— Загадочно,—покачал головой Киндерман.—Странно. Извините меня, я потревожил вас впустую.

— Ничего, я провожу вас до двери,—предложила Крис, думая о чем-то своем.

— Не беспокойтесь.

— Мне нетрудно.

— Ну, если вы настаиваете. Кстати, один шанс на мил­лион, я понимаю, но ваша дочь,—может быть, вы спросите ее, видела ли она мистера Дэннингса в своей комнате в тот вечер?

Крис шла, сложив руки.

— Послушайте, прежде всего у него не было причин подниматься к ней.

— Я понимаю, я все понимаю, это верно. Но ведь если бы в свое время английские ученые не задали вопрос: «А что это за грибок?» — у нас сегодня не было бы пенициллина. Не так ли? Пожалуйста, спросите ее. Вы спросите?

— Когда она достаточно поправится. Да, я спрошу.

— Я не хотел огорчать вас...—Они уже подошли к вход­ной двери, когда Киндерман вдруг замялся и в нерешитель­ности приложил пальцы к губам: — Вы знаете, мне очень не­ловко просить вас, однако...

Крис напряглась в ожидании очередного удара. Пред­чувствие опять неприятно защекотало где-то внутри.

— Что такое?

— Для моей дочери... не могли бы вы дать авто­граф? — Детектив покраснел, и Крис чуть не рассмеялась от облегчения.

— О, конечно. Где карандаш? — засуетилась она.

— Вот он! — Киндерман одной рукой вынул из кармана пальто замусоленный карандашный огрызок, а другой —из пиджака — визитную карточку.—Она будет так благодарна.

— Как ее зовут? — спросила Крис, прижимая визитку к двери и приготовившись надписать ее.

Последовало какое-то непонятное замешательство. Крис слышала за спиной только тяжелое дыхание. Она обернулась на детектива и заметила в его глазах смятение.

— Я солгал,—выдавил он наконец.—Это для меня.

Киндерман уставился на визитку и покраснел.

— Напишите: «Уильяму».

Крис уставилась на него с неожиданной и чуть заметной нежностью, потом, взглянув на обратную сторону карточки, написала «Уильям Ф. Киндерман, я люблю вас!» —и расписа­лась.

— Вы очень милая женщина,—заметил детектив, не гля­дя на Крис, и засунул карточку в карман.

— А вы очень милый мужчина.

Киндерман покраснел еще сильнее.

— Нет, я не милый. Я надоедаю. Не обращайте внимания на то, что я здесь наговорил. Это так неприятно. Забудьте об этом. Думайте только о вашей дочери. Только о дочери.

Крис кивнула, и подавленное настроение опять захватило ее, как только Киндерман вышел на крыльцо.

— Но вы спросите ее? —напомнил детектив, повернув­шись к Крис.

— Да,—прошептала Крис.—Я обещаю. Я спрошу.

— До свидания. Будьте осторожны.

Крис еще раз кивнула и добавила:

— И вы тоже.

Она закрыла дверь. И тут же опять открыла ее, услышав стук.

— Как неприятно. Я так вам надоел. Я забыл у вас каран­даш.-—Его лицо выражало смущение.

Крис обнаружила у себя в руках огрызок, слабо улыбну­лась и отдала его Киндерману.

— И еще...—Он колебался.—Это бесполезно, я пони­маю, я уже надоел, но все же я не усну спокойно, если буду знать, что где-то сумасшедший или наркоман гуляет на сво­боде. Как вы думаете, мог бы я поговорить с мистером Энг­стромом? Насчет доставок... По поводу доставок на дом. Мне, пожалуй, следовало бы это сделать.

— Конечно, входите,—чуть слышно проговорила Крис.

— Нет, вы заняты. Этого достаточно. Я могу поговорить с ним здесь. Здесь хорошо.

Он прислонился к перилам.

— Если вы так настаиваете...—Крис едва заметно улыб­нулась.—Он с Реганой. Я его сейчас пришлю.

Крис поспешно закрыла дверь. Через минуту на крыльцо шагнул Карл. Высокий и статный, он смотрел на Киндермана прямым холодным взглядом.

- Да.

— Вы имеете право не отвечать мне,—начал Киндерман, так же прямо глядя ему в глаза.—Если вы не воспользуетесь этим правом, то все, что вы скажете, может быть использова­но против вас на суде. У вас есть право переговорить с адво­катом или пригласить адвоката на допрос. Если* вы желаете иметь адвоката, но не имеете средств, вам будет назначен ад­вокат бесплатно перед допросом. Вы поняли?

Птицы щебетали в густой листве деревьев, и гудки авто­мобилей с М-стрит доносились сюда приглушенно, как жуж­жание пчел на дальнем лугу. Взгляд Карла не изменился. Он коротко бросил:

- Да.

— Вы отказываетесь от права молчать?

- Да.

— Вы хотите отказаться и от права переговорить с адво­катом или пригласить его на допрос?

- Да.

— Вы утверждали ранее, что 28 апреля, в день смерти мистера Дэннингса, вы посетили кинотеатр «Крэст»?

- Да.

— В котором часу вы вошли в кинотеатр?

— Я не помню.

— Вы утверждали, что ходили на шестичасовой сеанс. Это поможет вам вспомнить?

— Да. На шестичасовой сеанс. Я вспомнил.

— Вы смотрели эту картину с самого начала?

- Да.

— И ушли после окончания фильма?

- Да.

— Не раньше?

— Нет, я досмотрел до конца.

— После этого вы сели в транзитный автобус перед ки­нотеатром и сошли на пересечении М-стрит и Висконсин-аве- ню приблизительно в 9.20 вечера?

- Да.

—- И пошли домой пешком?

— И пошел домой пешком.

— И были дома примерно в 9.30?

— Я был дома ровно в 9.30.

— Вы в этом уверены?

— Да, я посмотрел на часы. Абсолютно уверен

— Так вы досмотрели фильм до самого конца?

— Да, я уже сказал.

— Ваши ответы записываются на магнитофон, мистер Энгстром, и я хочу, чтобы вы были уверены в том, что гово­рите.

— Я уверен.

— Вы помните ссору между служащим кинотеатра и пья­ным зрителем, происшедшую за пять минут до окончания фильма?

- Да.

— Вы мне не можете назвать причину этого недоразу­мения?

— Этот мужчина напился и мешал другим.

— И чем все кончилось?

— Выставили. Его выставили из кинотеатра.

— А ведь никакой ссоры не было А помните ли вы вы­нужденную паузу по техническим причинам, она продолжа­лась примерно 15 минут, и фильм был прерван.

— Нет.

— Вы помните, как возмущались зрители?

— Нет. Никакой паузы не было.

— Вы уверены?

— Ничего не было.

— Было, и это записано в журнале киномеханика, поэто­му фильм кончился в тот вечер не в 8.40, а примерно в 8.55, а значит, самый первый автобус, который смог вас довезти до пересечения М-стрит и Висконсин-авеню, подошел не в 9.20, а в 9.45. Дома вы могли быть не ранее чем без пяти десять, а не в 9.30, что подтвердила и миссис Макнейл. Теперь не смогли бы вы объяснить это загадочное несоответствие?

- Нет.

Несколько секунд детектив молча разглядывал его, потом вздохнул и, опустив голову, выключил магнитофон, спрятан­ный под подкладку пальто.

— Мистер Энгстром,—проникновенно начал Киндер­ман.—Возможно, совершено серьезное преступление. Вы под подозрением. Мистер Дэннингс оскорблял вас, я узнал об этом из других источников. Очевидно и то, что вы говори­ли неправду относительно места вашего пребывания в мо­мент его смерти. Иногда случается — все мы люди, почему бы и нет? — что женатый человек оказывается в таком месте, о котором ему не хотелось бы упоминать. Вы заметили, я устроил все так, чтобы мы разговаривали с вами наедине? Теперь я не записываю. Магнитофон выключен. Вы можете доверять мне. Если уж получилось, что в тот вечер вы были не с женой, а с другой женщиной, вы можете сказать мне об этом, я проверю ваше алиби, и вы не будете больше на подо­зрении, а ваша жена... она ничего не узнает. Скажите, где вы были в тот момент, когда умер Дэннингс?

На секунду в глубине глаз швейцарца что-то блеснуло, но тут же пропало.

— В кино! —упорно настаивал на своем Карл.

Детектив пристально смотрел на него. В тишине было слышно только его сиплое дыхание. Шли секунды...

— Вы меня арестуете? — разорвал наконец тишину Карл. Голос его слегка дрожал.

Детектив не ответил и продолжал, не мигая, разгляды­вать швейцарца. Карл собрался что-то сказать, но детектив неожиданно спустился с крыльца и направился к полицей­ской машине, засунув руки в карманы.

Карл бесстрастно и спокойно наблюдал за ним с крыльца. Киндерман открыл дверцу машины, достал пачку салфеток, вынул одну и высморкался, безразлично уставившись на реку. Потом сел в машину и даже не оглянулся.

Карл взглянул на свою руку и заметил, что она дрожит.

Когда захлопнулась входная дверь, Крис стояла у стойки бара в кабинете и наливала водку в стакан со льдом. Она услышала шаги. Карл поднимался по лестнице. Крис взяла стакан и медленно направилась в кухню, помешивая напиток указательным пальцем. Она шла и ничего вокруг не замечала. Что-то вокруг пугающе изменилось. Ужас просачивался в ее сознание. Что там, за дверью? Что это?

Не смотри!

Крис вошла на кухню, села за стол и отхлебнула из стака­на. «Я считаю, что его убил очень сильный че - лове к...»

Взгляд ее упал на книгу о колдовстве.

Что-то...

Шаги. Это Шарон. Вернулась из спальни Реганы. Вот она вошла. Села за машинку. Вставила чистый лист бумаги в ка­ретку.

Что-то...

•— Довольно-таки неприятно,—пробормотала Шарон, опустив пальцы на клавиатуру и рассматривая стенограмму, лежащую рядом.

Тишина. Что-то тяжелое зависло в воздухе. Крис отсутст­вующе продолжала пить.

Шарон нарушила тишину. С напряжением в голосе она произнесла:

— Сейчас развелось много хиппи в районе М-стрит и Ви­сконсин. Разные оккультисты. Полиция называет их «адовы собаки». Я подумала, может быть, Бэрк...

— О Боже, Шар! Забудь об этом, прошу тебя!— взорва­лась Крис.—Я должна думать сейчас только о Рэге! Ты пони­маешь?

Шарон повернулась к машинке и застучала с бешеной скоростью. Потом резко поднялась и вышла из кухни.

— Я пойду погуляю,—холодно бросила она.

— Ради Бога, держись подальше от М-стрит! — напут­ствовала Крис и опять уставилась на книгу.

— Ладно!

— И от Н-стрит тоже!

Крис слышала, как открылась и закрылась входная дверь. Она вздохнула и почувствовала, что жалеет о том, что прои­зошло. Но вспышка сняла напряжение, не полностью, конечно.

Крис попыталась сосредоточиться на книге. Она нашла место, где остановилась, с нетерпением принялась пробегать страницу за страницей, отыскивая описание симптомов Рега­ны: «... бесовская одержимость... синдром... случай с 8-летней девочкой... ненормально... четыре взрослых человека едва могли удержать...»

Перевернув очередную страницу, Крис уставилась на нее и застыла.

Она услышала шум. Это Уилли вернулась с продуктами.

— Уилли?.. Уилли?..—срывающимся голосом позвала Крис.

— Да, мадам,—отозвалась Уилли, ставя на пол сумки. Не глядя на нее, Крис подняла книгу.

— Это ты положила книгу в кабинет, Уилли?

Уилли взглянула на книгу и кивнула, потом повернулась и принялась разгружать сумки.

— Уилли, где ты ее нашла?

— Наверху, в спальне,—ответила Уилли.

Она засовывала в холодильник бекон.

— Когда ты ее там нашла? — продолжала допытываться Крис, не отрывая взгляда от страниц.

— После того как все уехали в больницу, мадам, когда я пылесосила в спальне Реганы.

— Ты уверена?

— Уверена, мадам.

Крис застыла. Взгляд ее замер, дыхание остановилось. В ее памяти болезненно четко вспыхнула картина того вече­ра, когда умер Дэннингс. Она ясно вспомнила открытое окно в спальне Реганы. Что-то совсем знакомое шевельнулось в ее мозгу, когда она взглянула на первую страницу книги.

По всей длине страницы была аккуратно оторвана тонень­кая полоска бумаги.

Крис дернулась, услышав наверху в спальне Реганы звуки возни.

Стук, очень частый, с мощнейшим резонансом, будто кто-то кувалдой молотил в комнатах!

Истошный крик Реганы, ее испуганный, умоляющий го­лос!

Карл! Это Карл что-то со злостью кричит Регане.

Крис выскочила из кухни.

О Бог мой, что там происходит?

Обезумев, она бросилась к лестнице в спальню. Крис услышала удар. Кто-то споткнулся, кто-то рухнул на пол, как тяжелый мешок.

Раздался крик Реганы:

— Нет! Нет! Прошу тебя, нет! — и потом жуткий голос Карла.

Нет-нет, это не Карл! Там кто-то еще!

Крис пролетела через холл, задыхаясь, ворвалась в спаль­ню и замерла в ужасе. Невероятные удары сотрясали стены. Карл без сознания лежал около письменного стола. Девочка волчком вертелась на кровати, а кровать подпрыгивала и тряслась. В руках Регана сжимала белое костяное распятие и направляла его во влагалище, с ужасом уставившись на крест. Ее глаза почти вылезли из орбит от страха, все лицо было перепачкано кровью, сочащейся из носа, трубка для пи­тания валялась рядом.

— Я прошу тебя! Нет! Ну, пожалуйста! — кричала девоч­ка, а руки все ближе придвигали крест. Казалось, она изо всех сил пытается оттолкнуть распятие, но не может.

— Ты сделаешь то, что я говорю, мерзавка! Ты с д е - лаешь это!

Ужасный бас, эти жуткие слова шли от Реганы, голос ее вдруг стал низким и грубым, свирепым и яростным, и в одно мгновение выражение ее лица изменилось, превра­тившись в дикую бесовскую маску, виденную Крис на сеансе гипноза. И теперь лицо и голос менялись с невероятной ско­ростью. Оглушенная, Крис продолжала смотреть.

- Нет!

— Ты сделаешь это!

— Прошу тебя!

—- Ты сделаешь это, или я убью тебя!

— Прошу тебя!

Глаза Реганы раскрылись еще шире, она невидяще устави­лась перед собой, отступив перед какой-то страшной неиз­бежностью, открыла рот и закричала с неистовым отчаянием. Потом черты беса опять появились на лице Реганы, комната наполнилась зловонием, и стало очень холодно, казалось, что этот холод шел от стен. Удары прекратились, и пронзитель­ный крик девочки перешел в грудной, захлебывающийся злобный крик ликующего победителя. Регана ткнула распя­тие во влагалище и яростно начала глубже и глубже вонзать его, при этом она свирепо приговаривала все тем же низким, оглушительным басом:

—- Теперь ты моя, ты м о я, вонючая скотина!

Крис не могла пошевелиться, а Регана яростно бросилась на мать. Лицо ее изменилось до неузнаваемости, она вытяну­ла руку, схватила Крис за волосы и дернула вниз.

— А-а-а! Мамаша маленькой хрюшки! — пророкотал тот же низкий голос.—А-а-а-а! — Затем рука, вцепившись в голо­ву Крис, дернулась вверх, а другая сильно ударила ее в грудь. Крис отлетела от кровати и стукнулась головой о стену, а Ре­гана продолжала злобно хохотать.

Крис в полуобморочном состоянии лежала на полу, пе­ред ней мелькали какие-то лица, раздавались непонятные зву­ки. Перед глазами вертелось что-то бесформенное, расплыв­чатое, в ушах шумело и свистело. Крис пыталась встать, но это ей никак не удавалось. Она посмотрела на заляпанную кровью кровать, на дочь, лежащую к ней спиной, и поползла мимо Карла к кровати. Вдруг Крис съежилась и подалась на­зад. Она разглядела, как голова дочери начала медленно по­ворачиваться вокруг неподвижного туловища, все круче и круче, пока Крис не показалось, что голова повернулась на 180°.

— Ты знаешь, что она сделала, твоя трахнутая дев­ка? — захихикал знакомый голос.

Крис взглянула на это безумное ухмыляющееся лицо, на пересохшие растрескавшиеся губы, на лисьи глаза и потеряла сознание.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Бездна


Глава первая

Крис ожидала его, стоя на набережной около Кей- Бридж. На дороге то и дело скапливались машины, водите­ли, спешившие домой, сигналили в образовавшихся заторах с будничным безразличием.

Она нервно стряхнула пепел с сигареты и взглянула на дорогу, ведущую к мосту из города. Кто-то торопливо шел по тротуару. Крис разглядела брюки цвета хаки и синий сви­тер. Нет, это не священник.

Краем глаза она увидела, как человек в свитере положил руку на парапет, и резко обернулась.

— Двигай дальше, развалина,—жестко сказала Крис, бро­сая сигарету в воду,—или, клянусь Богом, я сейчас позову по­лицию.

— Мисс Макнейл? Я отец Каррас.

Она вздрогнула, покраснела и повернулась к нему. Шеро­ховатое, морщинистое лицо.

— О Боже мой! Я... Боже!

Нервничая, она сняла темные очки и тут же снова надела их, встретив взгляд ясных и грустных глаз.

— Мне надо было предупредить вас, что я буду в обыч­ной одежде. Извините.

Голос звучал успокаивающе, он словно снимал все волне­ния и тревоги. Отец Каррас аккуратно сложил свои огром­ные и вместе с тем такие чувствительные руки на груди. Крис поймала себя на том, что не может оторвать глаз от этих рук.

— Я думал, что так будет менее заметно,—продолжал священник.—Ведь вы, кажется, хотели, чтобы все осталось в тайне?

— Мне нужно было лучше позаботиться о том, чтобы не выглядеть такой дурой,—ответила Крис, роясь в сумочке.— Я думала, что вы...

— Простой человек? — вставил он с улыбкой.

— Я поняла это сразу, когда увидела вас в университе­те.—- Теперь она начала обыскивать карманы своего костю­ма.—Поэтому и позвонила вам. Да, вы производите впечат­ление простого человека.—Крис взглянула на него и увиде­ла, что священник пристально смотрит на ее руки.—У вас не найдется сигареты, святой отец?

— Ничего, что без фильтра?

— Сейчас я выкурю любую солому.

— Мои доходы таковы, что я часто так и поступаю.

— Обет нищеты,—пробормотала она, вынимая сигарету и улыбаясь через силу.

— Обет нищеты иногда приносит пользу,—возразил отец Каррас, отыскивая спички.

— Как, например?

— Делает солому вкуснее.—Слегка улыбаясь, он смо­трел, как в руке у Крис дергалась сигарета, затем решительно взял ее и прикурил, пряча спичку в ладонях. Потом вернул сигарету Крис и сказал: — Машины поднимают такой ветер, что прикурить просто невозможно.

— Спасибо, святой отец.—Крис посмотрела на него с благодарностью.—Откуда вы родом, отец Каррас?

— Из Нью-Йорка.

— Я тоже. Но тем не менее никогда бы туда не верну­лась. А вы?

— И я.—Каррас проглотил комок, подкативший к горлу, и попытался улыбнуться.—Но не мне принимать подобные решения.

— Ну да, какая же я глупая. Вы же священник. Вы едете туда, куда вас направят.

- Да.

— А как случилось, что вы из психиатра сделались свя­щенником? — спросила Крис.

Отцу Каррасу не терпелось побыстрее вникнуть в суть де­ла, но в то же время он понимал, что нельзя торопиться с расспросами. Крис сама должна выйти на нужный разговор.

— Тут как раз наоборот,—поправил он.—Общество...

— Какое общество?

— Общество Христа. Или, по-другому, иезуиты...

— А, понимаю.

— Общество направило меня в университет учиться на психиатра.

— Куда?

— В Гарвард, к Джону Хопкинсу.

Каррас вдруг поймал себя на мысли, что хочет произве­сти впечатление на Крис. «Почему?» — удивленно подумал он, но тут же нашел ответ, вспомнив дешевые галерки в вос­точной части города и трущобы, где пролетело его детство. Маленький Джимми и кинозвезда.

— Неплохо,—кивнула она.

Маленький Джимми достиг цели.

— Мы не даем обета моральной нищеты.

Крис почувствовала легкое раздражение и, пожав плеча­ми, перевела взгляд на реку.

— Видите ли, я вас не знаю, и...—Глубоко затянувшись, она выдохнула дым и потушила окурок о парапет.—Вы ведь друг отца Дайера?

— Да, я его друг.

— И довольно близкий?

— Достаточно близкий.

— Он рассказывал вам о вечеринке?

— В вашем доме?

— Да. Он вам говорил что-нибудь о моей дочери?

— Нет, я и не знал, что у вас есть дочь.

— Ей двенадцать лет. Он вам не рассказывал про нее?

- Нет.

— И не рассказывал, что она сделала?

— Он вообще не упоминал о ней.

— Похоже, священники умеют молчать.

— Когда как,—ответил Каррас.

— А от чего это зависит?

— От священника.

В глубине его сознания вдруг мелькнула мысль об извра­щенности некоторых женщин, страстно желающих под лю­бым предлогом завлечь и совратить именно священника.

— Я хотела сказать, что наш разговор смахивает на испо­ведь. Вам ведь запрещено разглашать тайну исповеди, верно?

— Да, это так.

— А то, что не относится к исповеди? — спросила Крис.—Я хочу сказать, что если...—Ее руки дрожали.—Мне интересно... Я... Мне, правда, очень хочется узнать. Что, если какой-то человек, скажем, убийца, или что-то в этом роде, понимаете? Если он обратится к вам за помощью, вы его вы­дадите?

Пыталась ли она что-то выведать у него или же ей просто хотелось рассеять свои сомнения?

— Если он придет ко мне за духовной помощью, то нет,— ответил Каррас.

— Вы бы его не выдали?

— Нет, но я бы попытался убедить его в том, что он дол­жен сознаться сам.

— А как вы изгоняете бесов?

— Не понял.

— Если человек одержим, то как вы изгоняете из него бесов?

— Для начала, думаю, надо посадить этого человека в ма­шину времени и доставить в XVI век.

— Что вы хотите этим сказать? Я вас не понимаю.

— Видите ли, мисс Макнейл, это явление больше не встречается.

— С каких пор?

— С тех пор, как мир узнал о таких психических заболе­ваниях, как паранойя, или раздвоение личности, и других па­тологических отклонениях, которые я изучал в Гарвардском университете.

— Вы шутите?

Крис смутилась. Голос ее дрожал, и Каррас в душе про­клинал себя за болтливость. «Что это на меня нашло?» — уди­вился он про себя, а вслух продолжил:

— Многие образованные католики, мисс Макнейл, не ве­рят больше в дьявола, а что касается одержимости, то с того дня, как я стал иезуитом, я не встречал ни одного священни­ка, который бы изгонял бесов. Ни одного.

— Я начинаю сомневаться в том, что вы священник,— промолвила Крис с ноткой горького разочарования в голо­се.—А как же библейские рассказы о Христе, изгоняющем всех этих бесов?

— Видите ли, если бы Христос назвал одержимых про­сто шизофрениками, что, как я полагаю, было истиной, его распяли бы на три года раньше.

— В самом деле? —Крис взялась за очки, пытаясь сдер­жать себя.—Дело в том, отец Каррас, что один очень близ­кий мне человек, возможно, одержим, и ему нужна помощь. Вы сможете провести изгнание бесов?

Все вокруг показалось вдруг Каррасу нереальным: и мост, и кафе, и автомобили, и кинозвезда Крис Макнейл. Он уста­вился на нее, размышляя, как лучше ответить, и уловил мучи­тельный страх и отчаяние в покрасневших от слез глазах.

— Отец Каррас, это моя дочь,—прошептала Крис.—Моя Дочь! Л е. е.

— Тогда тем более нужно забыть об изгнании...

— Но почему? О Боже, я не понимаю!— надрывно вскрикнула Крис.

Каррас взял ее за руку.

— Прежде всего это может только ухудшить дело.

- Как?

— Ритуал изгнания бесов целиком основан на внушении. Он может вызвать одержимость там, где ее не было, или укрепить ее там, где она уже зародилась. Кроме того, мисс Макнейл, прежде чем церковь даст разрешение на такой ри­туал, ей нужно провести расследование, чтобы убедиться в правомерности вашей просьбы. На это нужно время. Меж­ду тем ваша...

— А вы не можете провести изгнание? —взмолилась Крис. Ее нижняя губа дрожала, в глазах стояли слезы.

— Послушайте меня. Право изгонять бесов имеет каж­дый священник, но ему необходимо разрешение церкви, и, честно говоря, это разрешение дается очень редко, поэтому...

— Но вы хотя бы гляньте на нее!

— Конечно, как психиатр, я мог бы, но...

— Ей нужен священник! — яростно вскричала Крис.—Я ее показывала всем эти идиотским психиатрам, и они послали меня к вам. Теперь вы посылаете опять к ним!

— Но ваша...

— Господи Иисусе, неужели мне никто не пом о - жет? —Этот отчаянный вопль переполошил птиц, которые откликнулись с берегов взбудораженным криком.—О Боже, помогите мне, хоть кто-нибудь! — разрыдалась Крис и прижа­лась к Каррасу.— Пожалуйста, помогите мне! Помогите! Прошу вас! Пожалуйста! Помогите...

Священник заглянул ей в глаза и положил свои крупные руки на голову Крис. Пассажиры, попавшие в затор, равно­душно наблюдали за ними из окон автомобилей.

— Конечно, конечно,—прошептал Каррас, похлопывая Крис по плечу. Он пытался успокоить и взбодрить ее, пре­рвать женскую истерику.

Дочь? Да ей самой нужна помощь психи­атра.

— Хорошо, я осмотрю ее,—сказал священник.—Осмо­трю.

Они молча подошли к дому. Карраса угнетало ощущение нереальности происходящего, к тому же в голове вертелись мысли о завтрашней лекции в университете. Надо было под­готовить кое-какие заметки. Каррас понял, что не успеет к обеду. Было без десяти шесть. Крис открыла дверь и повер­нулась к нему.

— Святой отец... может быть, вам лучше надеть сутану?

— Слишком опасно,—ответил он и почувствовал ка­кую-то леденящую, гнетущую тревогу. Острыми осколками льда она вошла в его тело, сконцентрировалась и поползла вверх, замерев в горле.

— Отец Каррас?

Он поднял глаза. Крис вошла в дом и придерживала дверь.

Какую-то долю секунды священник стоял не шевелясь, а потом решительно вошел в прихожую, испытывая при этом странное чувство обреченности.

Он услышал звуки возни, доносившиеся сверху. Хриплый бас кому-то угрожал, посылая всевозможные проклятья с яростной ненавистью.

Крис стала подниматься на верхний этаж. Священник по­следовал за ней в спальню Реганы. Карл стоял напротив две­ри, прислонившись к стене. Руки его были сложены, голова опущена. Он медленно поднял голову и посмотрел на Крис. Каррас уловил в его взгляде страх и смятение. Бас громыхал где-то совсем рядом. Он был таким громким, что казалось, в комнате установлен электронный усилитель.

— Оно пытается вырваться из смирительных ремней,— вымолвил Карл слабеющим от ужаса голосом.

— Я сейчас вернусь, святой отец,—пробормотала Крис.

Каррас наблюдал, как она шла через зал к своей спальне. Потом взглянул на Карла.

— Вы священник? — спросил Карл.

Каррас кивнул. В этот момент из комнаты послышался рев какого-то животного, похожий на мычание вола.

Кто-то тронул его за руку.

— Это она,—выдохнула Крис.—Регана.—И дала ему фо­тографию.—Эта фотография была сделана четыре месяца назад.—Она взяла карточку и кивнула в сторону спальни.—А теперь идите и посмотрите, что с ней стало. А я подожду здесь.

— Кто с ней? —спросил Каррас.

— Никого.

Он выдержал ее пристальный взгляд и, нахмурившись, повернулся к спальне. Как только он взялся за ручку двери, звуки, доносившиеся оттуда, резко оборвались. В напряжен­ной тишине Каррас медленно вошел в комнату и чуть не вы­летел обратно, ощутив резкое зловоние.

Быстро придя в себя, он закрыл за собой дверь. И тут взгляд священника упал на существо, которое прежде было Реганой. Оно полулежало на кровати, подпертое подушкой. Широко открытые проницательные глаза сверкали безумным лукавством. С интересом и злобой они уставились на Карра- са. Лицо напоминало страшную маску. Каррас перевел взгляд на спутанные, свалявшиеся волосы, на исхудалые руки и но­ги, на раздутый живот и потом снова на глаза: они наблюда­ли за ним, буравили его насквозь.

— Привет, Регана,—как ни в чем не бывало поздоровал­ся священник.—Я друг твоей матери. Она мне сказала, что ты неважно себя чувствуешь. Сможешь рассказать, что про­изошло? Я хочу помочь тебе.

Немигающие глаза яростно блеснули, и на подбородок из уголков рта поползла желтоватая слюна. Потом губы напряг­лись и вытянулись в злобную насмешливую улыбку.

— Ну-ну,—злорадно прохрипела Регана, и у Карраса по­бежали мурашки по всему телу от этого невероятно низкого баса, полного угрозы и силы.—Итак, это ты... они прислали тебя! Ну тебя-то нам нечего бояться.

— Да, это верно. Я твой друг. Я бы хотел помочь тебе.

— Тогда ослабь ремни,—загремел голос Реганы. Она по­пыталась поднять руки, и только теперь Каррас заметил, что они были стянуты двойными смирительными ремнями.

— Они тебе мешают?

— Чрезвычайно. Они создают крайнее неудобство. Ад - с к о е неудобство. — В ее глазах блеснул тайный азарт.

Каррас заметил следы царапин на лице и раны на губах девочки. Наверное, она кусала их.

— Боюсь, что ты можешь сделать себе больно, Регана.

— Я не Регана,—басом откликнулся голос. На лице оста­валась все та же злобная усмешка, и Каррасу вдруг показа­лось, что таким оно было всегда. Как нелепо это вы­глядит со стороны.

— Да, я понимаю. Тогда, наверное, нам надо познако­миться. Я —Дэмьен Каррас. А ты кто?

— А я —дьявол.

— Ага, хорошо, очень хорошо,—одобрительно кивнул Каррас.—Теперь мы можем поговорить.

— Поболтаем немного?

— Если хочешь.

— Это так приятно для души. Однако ты скоро пой­мешь, что я не могу свободно разговаривать, пока на мне эти ремни. Я привык жестикулировать. Как тебе известно, я про­вел много времени в Риме, дорогой Каррас. Будь так добр, развяжи ремни!

Какая точность мыслей и выражений!

— Так ты говоришь, что ты дьявол? — спросил Каррас.

— Уверяю тебя.

— Тогда почему ты не можешь сделать так, чтобы ремни исчезли?

— Это слишком примитивное проявление моей силы, Каррас. Слишком грубое. В конце концов, я же ко­роль!—Смех.—Для меня предпочтительней убеждение. Я люблю, чтобы в мои дела кто-нибудь вмешивался и помо­гал мне. Если я сам расслаблю ремни, мой друг, я лишу тебя возможности совершить благодеяние.

— Но ведь благодеяние,—возразил Каррас,—это добро­детель, и именно то, что дьявол должен предотвращать, так что я помогу тебе, если не буду снимать ремни. При условии, конечно,—он пожал плечами,—что ты на самом деле дья­вол. Если же нет, то я, пожалуй, сниму их.

— Ну ты лиса, Каррас. Если бы любезный Ирод был с нами, он гордился бы тобой.

— Какой Ирод? — прищурившись, спросил Каррас.—Их было двое. Ты говоришь о короле Иудеи?

— Об Ироде из Галилеи!—-с ненавистью и презрением выкрикнула она и улыбнулась, продолжая тем же зловещим голосом: — Ну вот, видишь, как меня расстроили эти прокля­тые ремни. Развяжи их. Развяжи, и я сообщу тебе твое будущее.

— Очень соблазнительно.

— Это я умею.

— А как я узнаю, что ты действительно видишь будущее?

— Я же дьявол.

— Да, ты так говоришь, а вот доказательств не даешь.

— В тебе нет веры.

Каррас застыл:

— Веры в кого?

— В м е н я, дорогой Каррас, в меня!- Маленькое пла­мя заплясало в злобных и насмешливых глазах.—Доказатель­ства—это так расплывчато!

— Мне подошло бы что-нибудь очень простое,—продол­жал Каррас.—Ну, например... дьявол ведь знает все, верно?

— Не совсем: почти все, Каррас, почти. Ты меня пони­маешь? Люди говорят, что я зазнаюсь. Это не так. К чему же ты клонишь, лиса?

— Я думаю, что мы сможем проверить твои знания.

— Ах, да, конечно! Самое большое южноамериканское озеро,—насмешливо произнесла Регана,—озеро Титикака в Перу! Это подойдет?

— Нет, мне нужно от тебя только то, что известно одно­му дьяволу. Например, где Регана? Ты знаешь это?

— Она здесь.

— Где «здесь»?

— В свинье.

— Дай мне взглянуть на нее.

— Зачем?

— Я должен быть убежден, что ты говоришь правду.

— Ты хочешь поразвлекаться с ней? Ослабь ремни, и я разрешу тебе это сделать.

— Я хочу видеть ее.

— Она ничего из себя не представляет как собеседница, мой друг. Я бы посоветовал тебе остановить свой выбор на мне.

— Ну вот, теперь мне ясно, что ты не знаешь, где она.—Каррас пожал плечами.—Очевидно, ты не дьявол.

— Я — дьявол! — неожиданно взревела Регана и дерну­лась вперед. Лицо ее исказилось от злобы. Каррас вздрогнул от этого низкого громыхающего голоса, сотрясшего стены в комнате.—Я — дьявол!

— Ладно, ладно, так дай же мне взглянуть на Регану,— попросил Каррас.—Это и будет доказательством.

— Я докажу тебе! Я отгадаю твои мысли! — вскипело су­щество.—Задумай число от одного до десяти!

— Но это мне ничего не докажет. Мне нужно видеть де­вочку.

Неожиданно Регана засмеялась и откинулась на подушку.

— Нет, тебе никто ничего не сможет доказать, Каррас. И это прекрасно. В самом деле, это прекрасно! А мы тем временем постараемся развлечь тебя на славу. В конце кон­цов нам бы сейчас очень не хотелось потерять тебя.

— Кому это «нам»? — заинтересовался Каррас.

— Мы —маленькая симпатичная компания внутри поро­сенка,—кивнула Регана.—Да-да, великолепное маленькое об­щество. Позднее, возможно, я тебя кое с кем из нас познакомлю. А пока у меня мучительно чешется в одном ме­сте, до которого я не могу достать. Ты не мог бы на минуточ­ку ослабить ремень, Каррас?-

— Нет. Скажи мне, где у тебя чешется, и я почешу.

— Ах, как хитро! Как хитро!

— Покажи мне Регану, тогда я, возможно, и развяжу один ремень,—предложил Каррас.—Если...

И вдруг он замер. Дэмьен понял, что смотрит в глаза, пе­реполненные ужасом; на губах девочки застыл беззвучный вопль.

В ту же секунду облик Реганы исчез, и черты лица бы­стро изменились, превратившись опять в жуткую маску.

— Ну, так снимешь эти ремни? — спросил бас с сильным британским акцентом.

— Помогите старому дьяцку, отця! Позалейте! — Суще­ство вдруг перешло на гаденький скрипучий голос, а потом с хохотом откинулось назад.

Каррас сидел неподвижно. Внезапно он почувствовал, как будто к его шее прикоснулись чьи-то холодные руки. Регана перестала смеяться и сверлила его взглядом.

— Кстати, твоя мать здесь, с нами, Каррас. Ты ничего не хочешь ей передать? Я бы мог это сделать.

Побледнев, Каррас уставился на кровать. Регана торжест­вующе засмеялась.

— Если это правда,—ровным голосом проговорил свя­щенник,—тогда ты должен знать имя моей матери. Назови его.

Регана зашипела на него, глаза ее безумно заблестели, шея по-змеиному изогнулась.

— Так назови его.

Регана взревела, и этот вопль, прорвавшись через ставни, заставил задрожать стекла огромного окна. Глаза ее закати­лись.

Некоторое время Каррас наблюдал за Реганой, потом вы­шел из комнаты.

Крис быстро отошла от стены, вопросительно глядя на иезуита.

— Вы держите ее на транквилизаторах? — спросил Каррас.

— Да. На либриуме.

— Какая дозировка?

— Сегодня ей ввели 400 миллиграммов, святой отец.

— Четыреста?

— Да, иначе нам не удалось бы надеть на нее эти ремни. Мы с трудом все вместе...

— Вы дали ей 400 миллиграммов за один раз?

— Ну да. Регана такая сильная, вы не поверите.

— Она получает питание?

— Нет, святой отец. Только сустаген во время сна. Но она выдернула трубку.

— Выдернула?

— Сегодня.

Каррас забеспокоился и серьезно произнес:

— Она должна быть в больнице.

— Я не могу этого сделать,—безжизненным голосом от­ветила Крис.

— Почему?

— Просто не могу! — повторила она.—Нельзя допустить, чтобы еще кто-то был в этом замешан. Она...—Крис глубоко вздохнула. Потом медленно выдохнула воздух.—Она кое-что сделала, святой отец. Я не могу рисковать. Никто не должен об этом знать. Ни врач... ни сиделка.—Крис взглянула на Карраса.—Ни одна душа.

Нахмурившись, священник выключил воду. Что, если человек, скажем, преступни к... Он опустил голову.

— Кто дает ей сустаген? Либриум? Другие лекарства?

— Мы сами. Доктор показал нам, как это делается.

— Но вам будут необходимы рецепты.

— Кое-чем вы смогли бы нам помочь, святой отец, ведь верно?

Каррас повернулся к Крис, встретил ее запуганный взгляд и прочел в нем какой-то необъяснимый, тайный ужас.

— Святой отец, на что это похоже? — спросила Крис.—Вы думаете, что она одержима?

— А вы?

— Я не знаю. Я считала вас специалистом.

— Что вы знаете об одержимости?

— Только то, что прочитала. И еще то, что мне рассказа­ли врачи.

— Какие врачи?

— В больнице Бэрринджер.

— Вы католичка?

— Нет.

— А ваша дочь?

- Нет.

— А какой религии вы придерживаетесь?

— Никакой, но я...

— Зачем же вы тогда пришли ко мне? Кто вам посове­товал?

— Я пришла, потому что мне некуда больше ид­ти!—крикнула Крис взволнованно.—Никто мне не сове­товал!

— Вы говорили, что вам посоветовали обратиться ко мне психиатры.

— Я уже не знаю, что говорила. Я почти потеряла рас­судок!

— Послушайте, для меня важно только одно: помочь ва­шей дочери. Но я должен предупредить вас: если вы рассчи­тываете на ритуал изгнания, как на какое-нибудь лечение по­трясением или внушением, то церковь не даст своего разре­шения, и вы упустите драгоценное время, мисс Макнейл.

Каррас вцепился в вешалку, чтобы успокоить дрожь в ру­ках. В чем дело? Что случилось?

— Между прочим, я миссис Макнейл,—сухо отрезала Крис.

Каррас опустил голову и попытался говорить мягче.

— Видите ли, для меня не важно, что это — бес или пси­хическое расстройство. Я сделаю все, чтобы помочь девочке. Но мне нужно знать правду. Пока что я только пробираюсь в темноте. Почему бы кам не спуститься вниз, где мы смогли бы поговорить? — Он повернулся к Крис и ободряюще улыб­нулся ей.—Я бы выпил чашку кофе.

— А я бы выпила что-нибудь покрепче.

Они устроились в кабинете. Каррас сел в кресло у ками­на, а Крис —на диван. Она рассказала священнику историю болезни Реганы, аккуратно опуская все, что касалось Дэн- нингса.

Каррас слушал, лишь изредка перебивая ее, чтобы задать вопрос. Он кивал головой и время от времени хмурился.

Крис призналась, что вначале действительно считала, буд­то изгнание может подействовать как потрясение.

— А теперь я и сама не знаю,—засомневалась она. Ее веснушчатые руки нервно вцепились в колени.—Я просто не знаю.—Крис взглянула на задумавшегося священника.— А что вы думаете, святой отец?

— Вынужденное поведение, вызванное чувством ка­кой-то вины и, возможно, основанное на раздвоении лич­ности.

— Святой отец, мне уже говорили о подобной чепухе! Как же вы можете предполагать это после виденного?!

— Если бы вы наблюдали столько пациентов в психи­атрических больницах, сколько я, вы утверждали бы это так же легко,—убедительно возразил Каррас.—Пойдем дальше. Одержимость бесами — ладно. Давайте представим, что это возможно и иногда случается. Но ведь ваша дочь не говорит, что она бес, а уверяет, что она — сам дьявол, а это равно­сильно тому, как если бы она утверждала, что она Наполеон! Понимаете?

— Тогда объясните стук и все прочее.

— Но я не слышал стука.

— Его слышали в больнице, святой отец, это было не только здесь, в доме.

— Возможно, но, чтобы объяснить его, вовсе не обяза­тельно привлекать сюда чертей.

— А что же? — потребовала Крис.

— Психокинез.

- Что?

— Вы слышали о том, что происходит на сеансах спири­тизма, не правда ли?

— Когда призраки и души швыряются вещами и двигают блюдечко?

Каррас кивнул.

— Это встречается не так уж редко и обычно получается у эмоционально неуравновешенных подростков. Очевидно, невероятное внутреннее напряжение будит невидимую энер­гию, которая и передвигает предметы на расстоянии. В этом нет ничего сверхъестественного. То же можно сказать и о чрезвычайной силе Реганы. Назовите это «разум, преобла­дающий над материей», если хотите.

— Лучше я назову это кошмаром.

— Ну, в любом случае подобное встречается за предела­ми одержимости.

— Черт возьми, это прекрасно,—тихо пробормотала Крис.—Вот мы сидим здесь: я атеистка, а вы священник и...

— Лучшее объяснение любому явлению,—перебил ее Каррас,—всегда то, что проще других и включает в себя все факты.

— Может быть, я глупа,—парировала Крис,—но объяс­нение, будто «что-то непонятное в чьей-то голове подбрасы­вает блюдце к потолку», мне тоже ничего не дает! Так что же это? Можете вы объяснить, ради всех святых?

Каррас задумался и откинулся на спинку кресла.

— У Реганы низкий голос? — поинтересовался он.

— Нет, я бы даже сказала — очень высокий.

— У нее не раннее развитие?

— Нет. Среднее.

— А что она читает?

— В основном Нэнси Дру и комиксы.

— А сама манера разговаривать сильно отличается сейчас от ее обычной речи?

— Полностью. Она не употребляла и половины слов, ко­торыми пользуется теперь.

— Нет, я имею в виду не содержание речи, а стиль.

— Стиль?

— Ну, как она соединяет слова в предложении.

— Я не уверена, что поняла вас правильно.

— У вас нет ее писем? Сочинений? А запись ее голоса была бы...

— Да, у меня есть пленка, которую она наговаривала для отца,—перебила Крис.—Она хотела отослать ее вместо пись­ма, но так и не закончила. Возьмете ее?

— Да, и еще мне нужна история болезни, записанная в Бэрринджере.

— Послушайте, святой отец, я уже прошла через все это, и...

— Да-да, я понимаю, но мне их нужно просмотреть для себя.

— Значит, вы все еще против изгнания?

— Я только против того, что принесет вашей дочери больше вреда, чем пользы.

— Но вы сейчас говорите как психиатр?

— Нет, я говорю и как священник. Если я пойду в цер­ковь за разрешением на изгнание беса, то первым делом я должен буду дать существенные доказательства того, что у вашей дочери не обычное психическое расстройство. По­том мне нужны будут данные, исходя из которых церковь признает, что она одержима.

— Например?

— Еще не знаю, надо почитать книги.

— Вы шутите? Мне казалось, что вы в этом разбираетесь.

— Возможно, вы сейчас знаете об одержимости больше, чем большинство священников. А пока что скажите, когда вам смогут прислать записи из больницы?

— Если будет нужно, я найму самолет.

— А пленка?

Крис встала.

— Пойду поищу.

— И еще кое-что,—добавил Каррас.—Та книга, о кото­рой вы говорили, с главой об одержимости, вы не вспомни­те, когда Регана ее читала: до начала болезни?

Крис сосредоточилась, постукивая по зубам ногтями.

— Мне помнится, она что-то читала, перед тем как это дерьмо... как эта ужасная штука началась,—быстро поправи­лась она. — Но я не могу сказать точно. Думаю, что она ее чи­тала. То есть я в этом уверена. Абсолютно уверена.

— Я бы хотел просмотреть эту книгу. Вы мне ее дадите?

— Она ваша. Ее взяли в вашей библиотеке. Я сейчас при­несу. А пленка, по-моему, внизу. Я скоро вернусь.—Крис вы­шла из кабинета.

Каррас отсутствующе кивнул, рассматривая узор на ковре. Прождав Крис несколько минут, он встал, прошел через ка­бинет и остановился в темном холле. Дэмьен словно застыл в другом измерении; засунув руки в карманы, он уставился в никуда и слушал доносившиеся сверху звуки: то хрюканье свиньи, то вой шакала, то шипение и икание.

— А, вы здесь! А я искала вас в кабинете.

Каррас обернулся и заметил, что Крис включает свет.

— Вы уходите? —Она подошла к нему, держа книгу и пленку.

— Боюсь, что да. Мне нужно подготовиться к завтрашней лекции.

— Вы читаете лекции? Где?

— В медицинской школе.—Дэмьен взял у нее книгу и пленку.—Я приду к вам завтра, днем или вечером. Но если случится что-нибудь непредвиденное, звоните мне в любое время. Я попрошу телефонистку на коммутаторе, чтобы вас со мной соединили.

Крис кивнула. Иезуит открыл дверь.

— Как у вас обстоит дело с медикаментами?

— Пока хорошо,—успокоила она священника.—Нам вы­писали рецепт на бланке, который каждый раз возвра­щают.

— Вы больше не будете вызывать врача?

Крис прикрыла глаза и чуть заметно покачала головой.

— Вы же знаете, я не терапевт,—предупредил Каррас.

— Я не могу,—прошептала Крис.—Не могу.

Священник чувствовал, как в ней поднимается тревога.

— Вы понимаете, что рано или поздно мне придется рас­сказать обо всем высшему духовенству, особенно если я буду бывать здесь по ночам?

— Это так необходимо? — Крис нахмурилась.

— Иначе это будет выглядеть несколько странно, вы не считаете?

Крис опустила глаза.

— Да, я понимаю, что вы хотите сказать,—пробормотала она.

— Вы не против? Я расскажу только самое необходимое. Не волнуйтесь.—Иезуит попытался успокоить ее.—Больше никто не узнает.

Крис подняла свои измученные глаза и, встретившись с его грустным взглядом, прочитала в нем боль и сочувствие.

— Хорошо,—согласилась Крис.

Она поверила этому взгляду.

Каррас кивнул:

— Мы еще поговорим.

Он уже собирался выйти, но замешкался на секунду в дверях, приложил к губам пальцы, о чем-то раздумывая:

— Ваша дочь не знала, что я священник?

— Нет. Никто не знал, кроме меня.

— Вы знали, что у меня недавно умерла мать?

— Да. Мне очень жаль.

— А Регана знала об этом?

- Нет.

Каррас кивнул.

— А почему вы об этом спрашиваете? — не унималась Крис, удивленно приподнимая брови.

— Это не важно.—Иезуит пожал плечами.—Мне просто хотелось узнать.

Онхпосмотрел на актрису, в его глазах мелькнула тревога.

— Вы ночью спите?

— Да, немного.

— Принимайте таблетки. Вы пьете либриум?

- Да.

— Сколько? — поинтересовался Каррас.

— По десять миллиграммов, два раза в день.

— Принимайте по двадцать. Попробуйте пока не захо­дить к дочери. Чем чаще вы ее видите в таком состоянии, тем скорее начнете неправильно судить о ней. Лучше оста­вайтесь в неведении. И успокойтесь. В состоянии нервного расстройства вы ей ничем не поможете. Да вы и сами это знаете.

Опустив глаза, Крис грустно кивнула.

— А теперь, пожалуйста, ложитесь спать,—тихо попро­сил священник.—Прямо сейчас идите и ложитесь.

— Да, хорошо,—послушно согласилась Крис.—Хорошо. Я вам обещаю.—Она попыталась улыбнуться.—Спокойной ночи, святой отец. Спасибо. Спасибо вам большое.

Секунду он молча смотрел на нее, потом повернулся и быстро вышел.

Крис, стоя в дверях, наблюдала за священником. Когда он перешел через улицу, она вдруг поняла, что сегодня Кар- рас остался без обеда.

Заметив, что он опускает закатанные рукава, Крис забес­покоилась, не холодно ли ему.

На углу Проспект-стрит и П-стрит иезуит уронил книгу и резко остановился, чтобы поднять ее, потом обогнул угол и скрылся из виду. Глядя ему вслед, Крис почувствовала об­легчение. Она не заметила, что в легковой машине, стоящей рядом с ее домом, сидит Киндерман.

Крис закрыла дверь.

Каррас принял душ, сел за письменный стол и обнаружил блок сигарет «Кэмел» без фильтра, а рядом с ним два ключа: один —с отметкой «Лингафонная лаборатория», а 'Дру­гой — «Холодильник столовой». Ко второму ключу была при­ложена записка: «Лучше это сделаешь ты, чем крысы». Кар- рас прочитал надпись и улыбнулся: «Леденцовый мальчик». Он отложил записку, снял часы и положил их перед собой на стол. Было 12 часов 28 минут ночи. Каррас начал читать. Фрейд. Маккасланд. «Сатана». Тщательные исследования Ойстраха. Чтение он закончил уже под утро. Глаза нестерпи­мо болели. Каррас взглянул на пепельницу, переполненную пеплом и смятыми окурками. Дым густой пеленой повис в воздухе. Он встал, медленно побрел к окну, открыл его, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух и задумался. У Реганы выявились физические признаки одержимости. Он не сомневался в этом. Во всех приведенных случаях, незави­симо от эпохи и места нахождения больного, симптомы одержимости всегда были одни и те же. Некоторые из них, правда, у Реганы еще не проявились: пятна на теле, желание есть непригодную к употреблению пищу, нечувствитель­ность к боли, громкая и продолжительная икота. Но осталь­ные выявились в достаточной степени: непроизвольное мы­шечное возбуждение, зловонное дыхание, обложенный язык, раздутый живот, раздражение на коже и слизистых оболоч­ках. Но, что более важно, налицо были основные симптомы, наличие которых Ойстрах относил к «истинной» одержимо­сти: поразительные перемены в голосе и чертах лица в соче­тании с появлением новой личности.

Каррас поднял глаза и уставился в темноту. Через ветви деревьев ему померещились дом и большое окно в спальне Реганы. Когда одержимость добровольная, как у медиумов, новая личность часто бывает доброй. «Как Ция»,—отметил про себя Каррас. Дух женщины, который вселился в мужчи­ну-скульптора. Приступы были непродолжительными, дли­лись не более часа. Но в Регане находится не Ция. Эта вторая личность была злой. Типичный случай бесовской одержимости, когда новая личность пытается разрушить тело своего хозяина. И это ей часто удается.

В задумчивости иезуит подошел к столу, взял пачку сига­рет, закурил. Ну, хорошо. У нее синдром бесов­ской одержимости. А как это лечить? Все за­висит от того, что вызвало одержимость.

Священник присел на край стола. Задумался. Например, монахини в монастыре Лилль. Это случилось во Франции в начале семнадцатого века. Монахини признались на испове­ди, что во время одержимости они часто посещали дьяволь­ские оргии и занимались развратом с женщинами, с мужчи­нами, с домашними животными и с драконами. И с дра­конами! Иезуит покачал головой. Во многих случаях одер­жимости встречается смесь фантазии и мифомании. Одержи­мость может быть вызвана и психическими расстройствами: паранойей, шизофренией, неврастенией, психоастенией,— в этом крылась основная причина того, что уже в течение многих лет церковь советовала священникам работать вместе с психиатрами и невропатологами. Однако не все случаи одержимости объяснялись так просто. Некоторые из них Ойстрах характеризовал как «отдельные случаи расстройства», не прибегая к психиатрическому термину «раздвоение личности», а заменяя его примерно такими же по смыслу оккуль­тными понятиями «бес» или «дух усопшего».

Записи, сделанные в Бэрринджере, свидетельствовали, по словам Крис, о том, что расстройство Реганы могло быть свя­зано с внушением или с чем-то, вызвавшим истерию. Каррас тоже придерживался этого вывода. Он считал, что большин­ство изученных им случаев имели в своей основе эти причи­ны. Во-первых, подобное почти всегда случа­ется с женщинами. Во-вторых, вспомнить хо - тя бы вспышки эпидемий одержимости. И еще священников, занимавшихся изгнани­ем бесов... Каррас нахмурился. Они сами часто станови­лись одержимыми. Он подумал о Лодане. Франция. Урсу- линский женский монастырь. Из четырех священников, по­сланных туда во время эпидемии одержимости, трое — отец Лукас, Лактанц, Транкуилл — не только сами стали одержи­мы, но и вскоре умерли, вероятно, от нервного потрясения. Четвертый, Пьер Сурин, ставший одержимым в 33 года, со­шел с ума и провел остальные 25 лет своей жизни в безумии.

Если расстройство Реганы было истерического характера, если внушение есть причина одержимости, тогда на это мог­ла повлиять прочитанная глава из книги о колдовстве. Гла­ва об одержимости. Читала ли она ее?

Иезуит пролистал несколько страниц. Может быть, здесь он найдет какое-то сходство описания припадков одержимо­сти с поведением Реганы? Это было бы доказатель - ством. Это могло бы помочь.

Кое-где он нашел совпадения:

«...случай с 8-летней девочкой, который описывали так: «Она ревела, как бык, тяжелым, низким басом». (И Регана так же ревела.)

...Случай с Элен Смит, которую лечил известный психо­лог Флауэрни. Психолог описывал, как с поразительной ско­ростью менялись черты ее лица и голос. (С Реганой было то же. Личность, которая разговаривала с британским акцентом. Быстрая перемена. Почти моментальная.)

...Случай в Южной Африке. Сведения получены от из­вестного этнолога Юнода. Он рассказал о женщине, которая однажды ночью исчезла из дома. Ее нашли на следующее утро. Женщина была привязана к верхушке высокого дерева «широкими прочными лианами», а потом «сползла с дерева вниз головой, шипя и высовывая язык, как змея. Некоторое время она висела на дереве и говорила на языке, которого до сих пор никто из местных жителей не слышал». (Регана то­же ползала за Шарон, как змея. А ее бессмысленная речь? Что это — попытка говорить на «неизвестном языке»?)

...Случай с Джозефом и Тибатом Бернерами. Им было со­ответственно 10 и 8 лет. Говорили, что они «вдруг начинали волчками вертеться с огромной скоростью». (Очень похоже на то, как дергается и крутится Регана.)

Да, причины, чтобы подозревать внушение, имелись: в этой главе упоминалось об огромной силе, о скверносло­вии. Более того, в ней подробно описывалось течение одер­жимости по стадиям: «Первая —заражение —сюда вхо­дят нападение жертвы на предметы окружающей обстанов­ки, шумы, запахи, перемещение предметов, вторая — одер - жимость — нападение на субъект с целью запугивания, на­несения увечий посредством ударов руками и ногами».

Может быть, она все это и читала. Но Каррас не был убе­жден. И Крис тоже. Она сильно в этом сомневалась.

Священник снова подошел к окну. Так где же от­вет? настоящая одержимость? бес? Он опустил глаза и покачал головой. Нет. Это невероятно. Пара­психологические проявления? Конечно. Почему бы инет? Сколько опытных наблюдателей описывало их. И те­рапевты, и психиатры. Например, Юнод. Но все дело в том, как ты преподнесешь эти проявления. Каррас опять вспомнил Ойстраха, его рассказ про шамана в горах Алтая. Шамана исследовали в больнице во время ле­витации. Незадолго до начала левитации его пульс участился сначала до ста, а потом и до двухсот ударов в минуту. Замет­но изменилась частота дыхания, поднялась температура. Его ненормальное состояние было тесно связано с физиологией. Оно было вызвано какой-то материальной силой или энер­гией.

Но в качестве доказательства настоящей одержимости церковь требовала иные внешние проявления, которые...

Каррас забыл формулировку и заглянул в книгу. Провел пальцем по странице и отыскал нужное место: «...достовер­ные внешние проявления, свидетельствующие о высшем вторжении в интеллект человека». «Есть ли это у Рега­ны?»—спросил себя Каррас.

Он прочитал строчки, которые отчеркнул для себя каран­дашом: «Изгоняющий бесов должен убедиться в том, что ни одно из проявлений не осталось незамеченным...»

Священник зашагал по комнате, перечисляя в уме при­знаки расстройства Реганы и пытаясь по возможности объяс­нить их. Он перебирал один признак за другим:

Невероятная перемена черт лица Реганы.

Частично вследствие болезни. Частично в результате пло­хого питания и ухода. Но скорее всего, решил он, из-за того, что лицо должно отражать психическую конституцию.

Невероятная перемена голоса.

Иезуит ни разу не слышал ее нормального голоса. Но да­же если он и был высоким, как утверждает мать, постоянный крик мог огрубить голосовые связки, и, следовательно, голос стал более низким. Дело было даже не в этом, а в удивитель­ной громкости голоса, которая физиологически невозможна. И все же, подумал Каррас, в состоянии возбуждения и в па­тологии огромная сила и напряжение мышц считаются нор­мальным явлением. Не может ли это относиться и к голосо­вым связкам?

Резкое увеличение словарного запаса и объема знаний.

Криптомнезия: сохранившаяся и отложившаяся в глуби­не мозга информация, полученная с первого дня жизни. У сомнамбул, а иногда и у людей, находящихся при смерти, эта подсознательная информация пробивается наружу с пора­зительными подробностями.

Она узнала, что я священник.

Регана могла догадаться. Если она читала главу про одер­жимость, то могла ожидать, что к ней пришлют священника. Юнг утверждал, что подсознательная интуиция и чувстви­тельность у истерических больных в десятки раз выше той, которую проявляют медиумы во время «чтения мыслей» и на сеансах спиритизма. Ведь «чтение мыслей» — это не что иное, как вибрации, незаметное сотрясение воздуха, идущее от че­ловеческих рук. Эти вибрации создают определенный рису­нок, он-то и является условным кодом для разных букв или чисел. Регана, угадав его профессию, могла «прочитать» и мысли священника. Она ведь наблюдала за его манерами, руками, могла почувствовать запах церковного вина.

Регана узнала, что у него умерла мать.

Всего лишь логический домысел. Ему уже сорок шесть лет.

«Помогите старому дьяцку...»

Католичество признает телепатию как реальное и естест­венное явление.

Раннее развитие интеллекта у Реганы.

Психиатр Юнг, наблюдая однажды случай раздвоения личности, обладающей якобы оккультными способностями, сделал заключение, что истерический лунатизм не только обостряет чувственное восприятие, но и повышает интеллек­туальные способности, так как новые, вторгающиеся лично­сти оказываются намного умнее первой. «Но все же,—уди­вился Каррас,—может ли констатация факта объяснить его?»

Внезапно священник застыл над столом. Его осенило, что намек Реганы на Ирода был гораздо тоньше, чем ему сначала показалось: когда фарисеи рассказали Христу об угрозах Иро­да, Христос ответил им: «Идите и скажите этой лисе, что я изгоняю бесов...»

Каррас взглянул на пленку с записью голоса и устало опу­стился на стул. Он прикурил еще одну сигарету... выпустил дым... и опять вспомнил братьев Бернеров и восьмилетнюю девочку со всеми признаками настоящей одержимости. Ка­кую же книгу могла прочитать девочка, чтобы подсознатель­но так правдоподобно симулировать симптомы? И, может быть, одержимые в Китае каким-то образом связывались с одержимыми в Сибири, в Германии, в Африке, ведь сим­птомы всегда были одинаковы?

«Кстати, твоя мать с нами здесь, Каррас...» Сигаретный дым поднимался вверх и возвращал Дэмьена в прошлое. Он откинулся назад, уставившись на нижний ле­вый ящик стола, затем выдвинул ящик и вытащил из него старую школьную тетрадь, тетрадь своей матери. «Обучение взрослого населения». Дэмьен положил ее на стол и с трепе­том пролистал. Алфавит, опять и опять алфавит. Потом про­стые упражнения:

Урок 4.

Мой полный адрес.

Между страницами она пыталась написать ему письмо:

«Дорогой Димми,

Я долго ждала тебя...»

Еще одно письмо. Незаконченное. Дэмьен отвернулся. В окне привиделись ее глаза. В них застыла тоска.

«Отец наш, я недостоин...»

Глаза матери вдруг превратились в глаза Реганы. Они мо­лили... Они ждали...

«Скажи хоть слово...»

Священник взглянул на пленку с записью голоса Реганы.

Он вышел из комнаты, прихватив с собой пленку, и на­правился в лабораторию. Отыскал свободный магнитофон. Сел. Заправил пленку. Надел наушники. Щелкнул выключа­телем. Подался поближе и приготовился слушать.

Некоторое время было слышно только шипение пленки. Потом раздался щелчок включаемого аппарата, и сразу же какой-то шум, звуки возни. «Привет...» Потом, видимо, плен­ку остановили. Откуда-то издалека донесся приглушенный голос Крис Макнейл: «Не так близко к микрофону, малыш­ка. Держи его вот так. Ну, давай. Говори дальше». Смех. Микрофон стучит по столу. Потом веселый голос Реганы Макнейл.

«Привет, папа! Это я. М-м-м-м». Опять смех и шепот в сторону: «Я не знаю, что говорить!» «Ну, расскажи ему, как у тебя дела. Расскажи, чем ты занимаешься». Снова смех. «М-м-м-м... папа... ну, я... Ты меня хорошо слышишь? Я... м-м... ну вот... в Вашингтоне, знаешь? Это где президент и этот дом... ты знаешь, папа, он такой... нет, подожди, я луч­ше начну сначала. Ну вот. В общем, здесь...»

Остальное Каррас слышал неясно, звуки доносились изда­лека, в ушах шумело, в груди, где-то внутри, всколыхнулось предчувствие: существо, которое я видел в той комнате,—не Регана!

Он вернулся к себе. Произнес молитву, а когда поднимал гостию, пальцы его задрожали. Дэмьен вдруг ощутил наде­жду, о которой не смел даже думать; против этой надежды восставала вся его воля, каждая клеточка, каждый нерв.

«Это мое тело...» — прошептал он с трепетом.

Нет, это хлеб! Это только хлеб!

Дэмьен не осмеливался полюбить вновь и опять потерять свою любовь. Прежняя утрата была для него слишком тяже­ла. Священник опустил голову и проглотил гостию. Надежда растаяла, а хлеб больно оцарапал его пересохшее горло.

После мессы Дэмьен позавтракал, набросал кое-какие за­метки и отправился читать лекцию в медицинскую школу Джорджтаунского университета. С трудом давалась плохо подготовленная речь: «...и рассматривая симптомы мани­акальных состояний, вы...» «Папа, это я... это я...»

Но кто «Я»?

Каррас отпустил студентов пораньше и вернулся домой. Он сразу же сел за стол и еще раз просмотрел главу о при­знаках одержимости: «...телепатия... естественное явление- движение предметов... теперь предполагается... тело может излучать некий флюид... наши предки... наука... в настоящее время надо быть более осторожным. Однако сверхнормаль­ные явления не выдерживают критики...» Дэмьен начал чи­тать медленней: «...нужно тщательнее анализировать все раз­говоры, которые ведутся с пациентом. Если в них сохраняет­ся логико-грамматическая структура и та же система ассоци­аций, что и в нормальном состоянии, то одержимость следу­ет поставить под сомнение».

Каррас тяжело задышал. Он сильно устал за это время. Неужели единственная надежда для Реганы —это обряд из­гнания? Неужели ему придется приподнять завесу прошлого?

Нет, нужно еще раз проверить. Он должен знать правду. Но как ее узнать? «...разговоры с больными надо тщательно...» Ну да. Почему бы не попробовать? Если обнаружится, что структура речи Реганы и «беса» совпадает, то даже со сверх­нормальными проявлениями, конечно же... Верно. Только резкое отличие докажет, что одержимость возможна!

Священник нервно зашагал по комнате. Надо еще что-то срочно придумать. Она... Он остановился, уставившись в пол и сложив за спиной руки. Эта глава... Эта глава в книге по колдовству... Бесы все­гда реагируют на священную гостию, она вводит их в ярость, как и другие реликвии. Святая вода! Вот то, что мне надо! Я приду к девочке и окроплю ее простой водопроводной водой, но скажу, что это святая вода! Если Регана среагирует на нее так, как дол­жны реагировать на святую воду бесы, то будет ясно, что она не одержима... что причина во внушении... А если нет, то...

Настоящая одержимость?

Может быть...

Дрожа, как в лихорадке, Дэмьен пошел искать пузырек для святой воды.

Уилли открыла священнику дверь. Еще из прихожей он взглянул на дверь спальни Реганы, откуда доносились крики. Кто-то ругался. Но это был уже не тот низкий громкоголо­сый бас. Голос отличался резкостью, в нем явственно чувство­вался британский акцент... Когда Каррас видел Регану в по­следний раз, именно эта личность на секунду возникла перед ним.

Каррас посмотрел на Уилли, с удивлением рассматрива­ющую его рясу.


— Скажите, пожалуйста, где миссис Макнейл? — обра­тился к служанке священник.

Уилли указала наверх.

— Спасибо.

Дэмьен поднялся по лестнице и увидел Крис. Она сидела рядом со спальней Реганы. Голова ее была опущена, руки сложены на груди. Когда иезуит подошел поближе, Крис услышала шорох его одежды и встала.

— Здравствуйте, святой отец.

Под глазами мешки. Каррас нахмурился:

— Вы спали?

— Немного.

Он с упреком покачал головой.

— Я просто не могла, — вздохнула Крис, кивком указывая на спальню.—Это продолжается всю ночь.—Она взяла свя­щенника за рукав, будто пыталась увести его в сторо­ну.—Пойдемте вниз, там мы сможем...

— Нет. Я хотел бы посмотреть на нее,—перебил Каррас, не трогаясь с места.

— Прямо сейчас?

Что-то неладно. Она напряжена. Чем-то напугана.

— А почему бы нет? — поинтересовался он.

Крис с опаской взглянула на дверь, ведущую в спальню. Оттуда доносился пронзительный мужской голос:

— Проклятый нацист! Нацистская свинья!

Крис отвернулась, потом в отчаянии кивнула:

— Идите. Идите к ней.

— У вас есть магнитофон?

Она метнула на него удивленный взгляд.

— Принесите его, пожалуйста, сюда, и еще чистую ленту.

Крис подозрительно нахмурилась.

— Зачем? Вы хотите записать?..

— Да. Невоз...

— Святой отец, я не могу...

— Мне нужно сравнить структуру ее речи,—резко пере­бил ее Каррас.—И, пожалуйста, запомните: вы должны мне доверять!

Из спальни выскочил Карл, вслед ему несся поток отбор­ной ругани. Мрачное лицо швейцарца было землистого от­тенка.

— Ты их сменил, Карл? — спросила Крис, как только слу­га закрыл за собой дверь.

— Да, сменил,—сухо отчеканил Карл и заспешил через холл к лестнице.

Крис посмотрела ему вслед и повернулась к Каррасу.

— Хорошо. Хорошо. Его принесут сюда.—Она неожи­данно отвернулась и вышла из холла.

Каррас следил за ней, ничего не понимая. Что произо­шло? Потом прислушался. В спальне было тихо. Но тишина взорвалась вдруг дьявольским смехом. Каррас нащупал в кар­мане пузырек с водой, открыл дверь и шагнул в спальню.

Зловоние было еще сильнее, чем в прошлый раз. Священ­ник прикрыл за собой дверь и уставился на кровать.

Бес наблюдал за ним насмешливым взглядом. Глаза его были полны лукавства, ненависти и силы.

— Здравствуй, Каррас.

— Здравствуй, Дьявол. Как ты себя чувствуешь?

— В настоящий момент счастлив видеть тебя. Очень рад.—Язык вывалился наружу, глаза нахально рассматривали Карраса.—Теперь ты в своем обычном одеянии. Очень хоро­шо. Кстати, кто тебе сказал, что я —Дьявол?

— Разве не так?

— Нет. Просто бедный разбуянившийся демонишка. Черт. Однако я не совсем забыт нашим папочкой, который сейчас обитает в аду. Кстати, ты ведь ему не расскажешь о моей непростительной оговорке, Каррас? Не расскажешь, когда его увидишь?

— Я увижу его? Он здесь? — вздрогнул священник.

— В поросенке? Конечно, нет. Здесь только маленькая несчастная компания скитающихся душ, мой друг. Ты ведь не винишь нас за то, что мы здесь, правда? Дело в том, что нам деться-то некуда. Мы бездомные бродяги.

— И как долго ты собираешься здесь находиться?

Голова дернулась, Регану перекосило от ярости, и она за­рычала:

— Пока не подохнет поросенок! — Неожиданно она от­кинулась назад и, пуская слюни, улыбнулась: — Между про­чим, какой сегодня прекрасный день! Как раз для изгнания, Каррас.

Книга! Она прочитала это в книге!

— Ну начинай же. Побыстрее, пожалуйста.

— Разве тебе этого хочется?

— Безумно.

— Но это выгонит тебя из Реганы.

Закинув голову, бес дико расхохотался. Потом смех резко оборвался.

— Это нас сплотит.

— Тебя и Регану?

— Тебя и нас, мой милый друг,—заскрипел бас.—Тебя и нас.

Каррас замер. Он ясно почувствовал прикосновение к шее чьих-то рук. Будто кто-то дотронулся до него ледяны­ми пальцами. Мгновением позже ощущение пропало. «Это от страха»,—успокоил себя иезуит. От страха.

Страха перед чем?

— Ну да, ты присоединишься к нашей маленькой семей­ке, Каррас. Беда в том, моя крошка, что, хоть раз распознав знамение Бога и поверив в него, человек уже не имеет оправ­даний. Ты, наверное, заметил, как мало чудес происходит в последнее время? Не наша вина, Каррас, не обвиняй в этом нас. Мы стараемся.

Каррас дернулся и повернул голову, услышав резкий и громкий скрип. Ящик шкафа был выдвинут на всю длину. Священник увидел, как ящик сам собой задвинулся с тем же противным скрипом. Что э т о? Он тут же успокоился, и ду­ша его освободилась от мелькнувших на мгновение сомне­ний, подобно дереву, сбросившему оковы состарившейся ко­ры. Психокинез. Каррас услышал хохот.

— Как приятно поболтать с тобой, Каррас,—оскалился бес.—Я чувствую себя свободным. Как развратник. Я расправ­ляю свои огромные крылья. Ведь даже то, что я просто рас­сказываю тебе об этом, должно удесятерить твои проклятия, мой доктор, мой бездарный лекарь.

— Это ты сделал? Ты двигал сейчас ящик?

Но бес уже не слушал его. Он уставился на дверь. Кто-то приближался к спальне.

Черты его лица опять изменились, и перед Каррасом яви­лось новое существо.

— Проклятый мерзавец!— закричало оно с британским акцентом.—Поганый лгун!

Вошел Карл. Он быстро приблизился к кровати, держа в руках магнитофон, поставил его, отвернулся от Реганы и так же быстро вышел из комнаты.

— Прочь, Гиммлер! Прочь с моих глаз! Вали к своей ко­солапой дочке! Поднеси ей квашеной капустки и ге - роинчику! Ей это придется по нраву, ей...

Неожиданно существо успокоилось и мирно наблюдало, как Каррас заправляет в магнитофон пленку.

— О, что у нас там новенького в программе? — радостно заверещало оно.—Мы что-то собираемся увековечить, падре? Как здорово! Я люблю новые роли, ты же понимаешь! Про­сто обожаю!

— Я —Дэмьен Каррас,—начал священник, когда магни­тофон заработал.—А кто ты?

— Ты что же, меня не узнаешь? Ерунда какая-то. — Суще­ство захохотало.—Кстати, где здесь дают выпить? А то у ме­ня в горле пересохло.

Священник аккуратно поставил микрофон на ночной столик.

— Если ты назовешь мне свое имя, то я, пожалуй, поищу что-нибудь.

— Ну да, конечно.—хихикнуло существо.—А потом, я полагаю, сам все и вылакаешь.

Каррас нажал на кнопку «запись» и продолжал:

— Как тебя зовут?

— Задрюченный ворюга! — заорало существо. И в тот же момент исчезло. Вместо него появился бес.—А что мы сей­час делаем, Каррас? Записываем нашу милую трепотню?

Каррас напрягся. Он посмотрел на беса, переставил стул поближе к кровати и сел.

— Ты не возражаешь?

— Вовсе нет,—заскрипел бес.—Мне всегда нравились эти адские механизмы.

И вдруг новый сильный запах ударил в нос священнику, запах, похожий на...

— Квашеная капуста, Каррас. Ты заметил?

Действительно, пахнет квашеной капустой. По­том запах исчез, и его сменило обычное зловоние. Каррас на­хмурился. Неужели показалось? Самовнушение? Он решил, что пора доставать пузырек. Хотя нет, еще ра­но. Надо записать побольше.

— С кем я говорил перед этим? — спросил Каррас.

— С одним из нашей компании, Каррас.

— С демоном?

— Ты ему льстишь.

— Каким образом?

— Слово «демон» означает «мудрый», а он придурок.

Иезуит встрепенулся.

— А на каком языке «демон» означает «мудрый»?

— На греческом.

— Ты говоришь по-гречески?

— Совершенно свободно.

Один из признаков! Она говорит на незна - комом я з ы к е. На подобное священник даже не рассчиты­вал.

— Pos egnokas hoti presbyteros eimi? — быстро задал он во­прос на классическом греческом языке.

— Я не в духе, Каррас.

— А-а-а. Тогда не умеешь...

— Я не в духе!

Каррас почувствовал разочарование.

— Это ты выдвигал ящик стола? — поинтересовался он.

— Да, уверяю тебя.

— Очень эффектно.—Каррас кивнул.—Ты действитель­но очень сильный демон. Интересно, а можешь повторить?

— В свое время повторю.

— Почему не сейчас?

— Надо же оставить тебе сомнения,—прорычал бес.—Некоторые сомнения. Чтобы таким образом обеспе­чить правильный исход событий.—Он откинул голову и злобно рассмеялся.—Как нехарактерно для меня брать в союзницы истину и выигрывать с ее помощью! Как это за­водит!

Ледяные пальцы вновь дотронулись до шеи. Каррас ока­менел. Опять страх? Страх? Но страх ли это?

— Нет, не страх,—возразил бес, ухмыльнувшись.—Это я сделал.

Ощущение прикосновения пропало. Каррас нахмурился. Еще одно проявление. Телепатия? Проверить. Не - медленно проверить.

— Ты можешь сказать, о чем я сейчас думаю?

— Твои мысли слишком скучно читать.

— Значит, ты не умеешь читать мысли.

— Думай, как хочешь...

Попробовать святую воду? Сейчас? Каррас слышал, как поскрипывает мотор магнитофона. Нет. Еще не время. Надо еще немного записать.

— Ты очаровательное создание,—начал Каррас.

Регана ухмыльнулась.

— Нет-нет, в самом деле,—продолжал Каррас.—Я бы с удовольствием послушал подробности о твоем прошлом. Ну, например, ты никогда не говорил мне, кто ты такой.

__ я—черт,—представился бес.

— Да, знаю, но какой именно черт? Как тебя зовут?

— Какая разница, Каррас? Зови меня Гауди.

— Да-да, капитан Гауди.—Каррас кивнул.—Друг Реганы.

— Очень близкий друг.

— Правда?

— В самом деле.

— Тогда почему ты мучаешь ее?

— Потому что я ее друг. Поросенку это нравится.

— Нравится?

— Она без ума от этого.

— Но почему?

— Спроси ее!

— И ты разрешишь ей ответить?

- Нет.

— Тогда какой смысл спрашивать?

— Никакого! — В глазах беса заблестела ярость.

— С кем я говорил раньше? — выпытывал Каррас.

— Ты уже спрашивал об этом.

— Я знаю, но ты мне так и не ответил.

— Еще один хороший приятель нашего сладкого поросе­ночка, дорогой Каррас.

— Можно мне поговорить с ним?

— Нет. Им сейчас занимается твоя мамаша.—Бес тихо загоготал и добавил: — Прекрасный язычок у твоей мамаши. И ротик замечательный.

Он хитро и выжидающе уставился на Карраса. Священ­ник почувствовал резкий прилив ярости, но понял, что она относится не к Регане, а к бесу. Бес! Что случилось с тобой, Каррас? Он попробовал успокоиться, глубоко вздохнул, достал из кармана рубашки пузырек и откупорил пробку.

Демон насторожился:

— Что это?

— А ты разве не знаешь? — удивился Каррас, слегка приоткрывая большим пальцем горлышко пузырька и раз­брызгивая содержимое на Регану.—Это святая вода, черт.

В то же мгновение бес съежился и начал корчиться, в ужасе выкрикивая:

— Она жжет! Она меня жжет! А-а-а! Прекрати это! Остановись, мерзкий святоша! Прекрати!

Каррас хладнокровно закрыл пузырек. Истерия. Внушение. Она все же читала эту книгу. Он посмо­трел на магнитофон. Зачем тогда записывать?

Заметив, что Регана затихла, Каррас взглянул на нее и на­хмурился. Вчем дело? Что происходит? Черты лица изменились, они лишь отдаленно напоминали только что ви­денную Каррасом страшную маску. Регана что-то бормотала. Очень медленно. Какой-то бред. Каррас подошел к кровати, нагнулся и стал вслушиваться. Что это? Набор звуков. Ивее же... Здесь прослеживается определен - ный ритм... Похоже на непонятный язык. Возможно ли это? Не будь дураком! И все-таки...

Каррас проверил уровень записи на магнитофоне. Слиш­ком тихо. Он добавил громкость и стал прислушиваться, пригнув свою голову к губам девочки. Бред тем временем прекратился, слышно было только глубокое хриплое дыха­ние.

Каррас выпрямился.

— Кто ты? — обратился он к Регане.

— Откъиньай,— выдохнула она. Стон. Потом шепот. Де­вочка говорила с надрывом, казалось, каждое слово вызывало у нее сильную боль. Веки задрожали.

— Откъиньай.

— Это твое имя? — нахмурился Каррас.

Губы зашевелились. Девочка лихорадочно произносила непонятные слоги. Что-то совсем неразборчивое. Внезапно прекратился и этот шепот.

— Ты понимаешь меня?

Тишина. Приглушенное глубокое дыхание. «Странный звук,—подумал Каррас.—Так дышат больные люди, когда спят в кислородной камере».

Иезуит ждал, надеясь услышать еще что-нибудь.

Тишина.

Каррас перемотал пленку и, прихватив кассету, поднял магнитофон.

Последний раз взглянул на Регану. В нерешительности за­держался, уставившись на ослабшие ремни, потом вышел из комнаты и спустился вниз.

Крис и Шарон пили на кухне кофе. Заметив священника, они впились в него напряженными взглядами. Крис обрати­лась к Шарон:

— Иди проверь Регану. Хорошо?

Шарон отпила маленький глоток кофе, кивнула Каррасу и вышла. Священник устало опустился на стул.

— Ну как там? — спросила Крис, ловя его взгляд.

Каррас собрался было ответить, но в этот момент вошел Карл, вознамерившийся вычистить над раковиной кастрюли.

Крис проследила за взглядом священника.

— Все нормально,—-тихо успокоила она его.—Говорите. Как там дела?

— Появились две новые личности. Вернее, одна появля­лась в прошлый раз, она говорит с британским акцентом. Это ваш знакомый?

— А это так важно? — переспросила Крис.

—- Да, важно.

Крис опустила глаза и кивнула:

— Я его знаю.

— Кто это?

— Бэрк Дэннингс.

— Режиссер?

-Да.

— Режиссер, который...

— Да,—-быстро вставила Крис.

Некоторое время иезуит молчал, обдумывая услышанное. Он заметил, как нервно подергиваются его пальцы.

— Вы не хотите выпить кофе? — предложила Крис.

Каррас покачал головой:

— Нет, спасибо.—Он облокотился на стол.—Регана бы­ла с ним знакома?

- Да.

- И...

Раздался звон падающей посуды. Крис вздрогнула, резко повернулась и увидела, что Карл уронил на пол сковороду.

— В чем дело, Карл?

— Извините, мадам.

— Выйди отсюда. Сходи в кино или еще куда-нибудь. Нельзя же нам всем сидеть в этом доме, как в тюрь­ме.—Крис повернулась к Каррасу, взяла пачку сигарет и, услышав, как он запротестовал, хлопнула ею по столу.

— Нет, я лучше посмотрю за...

— Карл, я не шучу! — не оборачиваясь, нервно вскрикну­ла Крис.—Убирайся! Уйди из дома, ну хоть ненадолго! Нам всем надо выходить отсюда. Иди!

— Да-да, иди! — поддержала вошедшая на кухню Уилли и отобрала у Карла сковородку.

Карл взглянул на Крис и Карраса и вышел.

— Извините, святой отец,—смущенно пробормотала Крис.—Ему так много пришлось пережить в последнее время.

— Вы правы,—мягко начал Каррас.—Все должны ста­раться понемногу выходить из дома. И вы в том числе.

— Так что говорит Бэрк? — поинтересовалась Крис.

— Он ругался,—пожал плечами Каррас.

— И это все?

Священник заметил, как голос ее дрогнул.

— Разве этого недостаточно? — Он заговорил ти­ше.—Кстати, у Карла есть дочь?

— Дочь? Нет, я ничего не знаю. Если и есть, то он о ней никогда не говорил.

Уилли чистила кастрюли у раковины, и Крис обернулась к ней.

— Разве у вас есть дочь, Уилли?

— Она умерла, мадам. Очень давно.

— Извини меня.

Крис повернулась к Каррасу.

— Я сама об этом первый раз слышу,—прошептала она.—А почему вы спросили? Откуда вы узнали?

— Регана говорила о ней,—ответил Каррас.

Крис молча уставилась на него.

— А вы никогда не замечали у нее сверхчувствительного восприятия? — спросил священник.—Я имею в виду, до бо­лезни.

— Ну...—Крис запнулась.—Даже не знаю. Я не уверена. То есть, бывало, что наши мысли совпадали, но мне кажется, это часто происходит с близкими людьми.

Каррас кивнул и задумался.

— А вторая личность, о которой я говорил,—начал он,— это она появлялась во время гипнотического сеанса?

— Та, которая бредит?

— Да. Кто это?

— Я не знаю.

— Она вам совсем незнакома?

- Нет.

— А вы посылали за медицинскими отчетами?

— Да, их привезут сегодня и сразу же передадут вам.—Крис отпила глоток кофе.—Мне это стоило большого труда.

— Я знал, что вы столкнетесь с трудностями.

— Трудности были, но тем не менее документы вам при­несут. Так как же насчет изгнания беса, святой отец?

Каррас опустил глаза и вздохнул:

— Я не совсем уверен, что епископ одобрит это изгна­ние.

— Что значит «не совсем уверен»? —- Крис поставила чаш­ку на стол и нетерпеливо взглянула на священника.

Иезуит сунул руку в карман и вынул оттуда пузырек.

— Вы видите это?

Крис кивнула.

— Я сказал девочке, что это святая вода,—объяснил Кар- рас.—И когда начал разбрызгивать ее, Регана реагировала очень бурно.

— Ну и что?

— Это не святая вода. Это обыкновенная водопроводная вода.

— Может быть, некоторые бесы просто не знают раз­ницы?

— Вы действительно верите, что в ней сидит бес?

— Я верю, что Реганой завладел тот, кто хочет ее убить, отец Каррас. А может ли он отличить мочу от воды, по-мо­ему, не так уж и важно. Разве я не права? Извините, конечно, но вы хотели знать мое мнение! Какая разница между святой водой и водопроводной?

— Святую воду освящают.

— Великолепно, отец Каррас, я так счастлива, что узнала об этом! Значит, вы говорите, об изгнании не может быть и речи?

— Нет, я только начал разбираться в этом деле,—горячо возразил Каррас.—Но у церкви свои критерии, и с ними надо считаться. Нельзя без разбора верить во все предрассуд­ки и рассказы о левитирующих священниках или плачущих статуях святой девы Марии. Я не хочу стоять в одном ряду с такими рассказчиками.

— Вы не хотите принять либриум, святой отец?

— Извините, но вы хотели знать мое мнение.

— И я узнала его.

Каррас полез за сигаретами.

— Дайте и мне тоже,—попросила Крис.

Иезуит протянул ей пачку, поднес спичку и прикурил сам. Они шумно выдохнули дым и тяжело откинулись на спинки стульев.

— Извините,—мягко проговорил священник.

— Такие крепкие сигареты вас погубят.

Он повертел в руках пачку, шелестя целлофаном.

— У нас есть все необходимые церкви признаки. Ваша дочь говорит на языке, который никогда прежде не знала и не изучала. Я все записал на пленку. Потом ее ясновидение. Правда, современные взгляды на телепатию и сверхчувстви­тельное восприятие несколько иные, чем в средние века, и церковь может не принять их как доказательство одержи­мости.

— А вы сами-то верите в эту чепуху? —Крис нахмури­лась.

Каррас посмотрел на нее и продолжил:

— И последнее —ее сила. Она не соответствует ни ее возрасту, ни ее состоянию. Это уже ближе к мистике.

— А стук в стенах?

— Сам по себе он ничего не значит.

— А то, как она подпрыгивала на кровати?

— И этого недостаточно.

— А чертовщина на коже?

— Что такое?

— Разве я вам не рассказывала?

— О чем?

— О, это было в больнице,—объяснила Крис.—Там бы­ли...—Она провела пальцем по груди.—Ну, как надпись. Просто буквы. Они появились у нее на груди, а потом исчез­ли.

Каррас нахмурился.

— Вы сказали «буквы», а не целые слова?

— Нет, не слова. Сначала один или два раза появлялась буква «М», потом «П».

— Вы это видели? — спросил Каррас.

— Нет, мне рассказывали.

- Кто?

— Врачи из больницы. Все записано в истории болезни.

— Я вам верю. Но опять же повторяю: это естественное явление. Оно встречается довольно часто.

— Где? В Трансильвании? — недоверчиво поинтересова­лась Крис.

Каррас покачал головой.

— Нет, я читал об этом в журнале. Мне запомнился один случай. Тюремный психиатр сообщил, будто один из за­ключенных мог по своему желанию впадать в транс, и в этом состоянии у него на груди появлялись знаки зодиака.—Иезу­ИТ Провел рукой по груди. — Он заставлял кожу на груди при­подниматься в определенных местах.

— Пожалуй, вы не очень-то верите в чудеса.

— Однажды был проведен такой эксперимент,—спокой­но объяснил Каррас.—Пациента загипнотизировали, ввели в транс и на каждой руке сделали надрезы. Ему сказали, что левая рука будет кровоточить, а правая — нет. И действитель­но, кровь пошла только из левой руки. Сила мозга удержива­ла ток крови. Мы не знаем, как это происходит, но факты на­лицо. То же самое и со знаками у заключенного, то же самое и у Реганы: подсознание контролирует скорость течения кро­ви и посылает ее увеличенное количество туда, где кожа дол­жна вздуться. Таким образом появляются рисунки, буквы или что угодно. Это, конечно, таинственно, но вряд ли сверхъе­стественно.

— С вами очень трудно, святой отец.

Каррас прикусил ноготь большого пальца.

— Я попробую вам объяснить,—начал он.—Цер­ковь — заметьте, не я, а церковь,—издала однажды предупре­ждение для священников, занимающихся изгнанием бесов. Я читал его вчера вечером. Там было сказано, что большин­ство людей, считающих себя одержимыми,—я цитирую,— «гораздо больше нуждаются в помощи врача, нежели свя­щенника». Как вы думаете, в каком году было издано это предупреждение?

— В каком же?

— В тысяча пятьсот восемьдесят третьем.

Крис удивленно взглянула на него и задумалась. Потом она услышала, что священник встает со стула.

— Разрешите, я подожду, когда принесут больничные за­писи, и просмотрю их?

Крис кивнула.

— А пока что, — продолжал иезуит, — я выберу из пленок нужные места и отвезу их в институт лингвистики. Может быть, это бессмысленное бормотание все-таки имеет отноше­ние к какому-нибудь языку. Хотя я и сомневаюсь в этом, но все может быть. Там выявят еще и структуру речи. Если она окажется постоянной, вы можете быть уверены, что девочка не одержима.

— И что тогда? — заволновалась Крис.

Священник пристально посмотрел на нее. Крис была обеспокоена. Беспокоится, что ее дочь не одержима! Он вспомнил Дэннингса. Что-то здесь не то. Совсем не то.

— Мне очень неудобно просить вас, но не могли бы вы одолжить мне на некоторое время свою машину?

— На некоторое время я могу одолжить вам хоть собст­венную жизнь,—пробормотала Крис.—Только верните ма­шину к четвергу, вдруг она мне понадобится.

С болью смотрел Каррас на эту беззащитную, поникшую женщину. Ему так хотелось взять ее за руку и успокоить, ска­зав, что все уладится. Но как это сделать?

— Подождите, я дам вам ключи,—заговорила она.

Получив ключи, Каррас прошел в комнату, взял пленку с записью голоса Реганы и возвратился на стоянку, где была припаркована машина Крис.

Садясь в машину, он услышал с крыльца окрик Карла:

— Отец Каррас!

Каррас обернулся. Карл бежал к нему, натягивая на ходу куртку, и махал рукой.

— Отец Каррас! Подождите минутку!

Каррас опустил стекло, и Карл просунул в окно голову.

— Вы в какую сторону едете?

— На круг Дюпон.

— Это здорово. Вы меня туда не подбросите, святой отец? Можно?

— Рад буду помочь. Садитесь.—Каррас завел мо­тор.—Сделаю доброе дело, если вывезу вас отсюда на неко­торое время.

— Да, я пойду в кино. Идет хороший фильм.

Каррас включил скорость, и машина тронулась.

Некоторое время они ехали молча.

Каррас был занят своими мыслями. Одержимость? Невозможно. Святая вода. И все-таки...

— Карл, вы ведь хорошо знали мистера Дэннингса?

Карл уставился на ветровое стекло, потом кивнул:

— Да, я его знал.

— Когда Регана... когда она пытается изобразить Дэннин­гса, вам не кажется, что она действительно на него похожа?

Молчание. Потом короткий сухой ответ:

- Да.

Больше они не разговаривали. Выехав на круг Дюпон, ма­шина затормозила перед светофором.

— Я сойду, отец Каррас,—сказал Карл, открывая дверь.—Здесь можно пересесть на автобус. Большое спасибо, вы меня очень выручили.

Швейцарец стоял посреди улицы и ждал, когда загорится зеленый свет. Он улыбнулся, помахал священнику рукой и следил за машиной, пока она не скрылась за поворотом на Массачусетс-авеню. Потом побежал к автобусу и сел в него. Проехав несколько остановок, Карл сделал пересадку, доехал до северо-западного жилого района и зашагал к полуразру- шившемуся старому зданию.

Он остановился около мрачной лестницы и задумался. Из кухни несло кислятиной. Где-то в квартире надрывался ребе­нок. Швейцарец опустил голову. Из-под плинтуса выполз та­ракан и заспешил к лестнице. Карл вцепился в перила и хо­тел было вернуться, но потом покачал головой и пошел на­верх. На третьем этаже он свернул в темный закуток и оста­новился перед дверью. Постоял так некоторое время, поло­жив руку на дверную ручку, и нажал кнопку звонка. Из глу­бины квартиры донесся скрип пружин. Кто-то раздраженно выругался. Послышались неровные шаги, как будто человек шел в ортопедической обуви. Дверь неожиданно приоткры­лась, гремя, натянулась дверная цепочка, и в образовавшейся щели показалась женщина в одной комбинации. Из уголка рта торчала сигарета.

— А, это ты,—мрачно произнесла она и сняла цепочку.

Карл наткнулся на ее жесткий взгляд. Эти глаза, похо­жие на два переполненных болью колодца, обвиняли его. Он разглядел печальный изгиб рта на опустошенном лице моло­дой девушки, похоронившей свою юность и красоту в деше­вых гостиничных номерах, ночами тоскующей по несостояв- шейся жизни.

— Скажи там, чтобы побыстрее проваливали!— донесся из глубины квартиры мужской голос.

Девушка грубо отрезала:

— Не трепыхайся, это мой папаша!

Потом повернулась к Карлу:

— Пап, он пьяный. Ты лучше туда не ходи.

Карл кивнул.

Равнодушные глаза молча следили за его руками. Карл достал из заднего кармана брюк бумажник.

— Как мама? — поинтересовалась девушка, затягиваясь сигаретным дымом и не сводя глаз с бумажника. Карл вынул деньги и отсчитывал десятидолларовые купюры.

— Она чувствует себя хорошо.—Он кивнул.—Мама чув­ствует себя хорошо.

Девушка судорожно закашлялась и прикрыла рот рукой.

— Проклятые сигареты,—прохрипела она.

Карл заметил у нее на руке следы от уколов.

— Спасибо, пап.

Он почувствовал, как она вытягивает у него из пальцев деньги.

— О Боже, нельзя там побыстрей? — заорал мужчина из комнаты.

— Слушай, пап, давай поскорей, а? Ты же его знаешь!

— Эльвира!..—Карл неожиданно_ сделал шаг вперед и схватил ее за руку.—Сейчас в Нью-Йорке открылась боль­ница! — почти умоляя, прошептал он.

Дочь скорчилась и попыталась вырвать руку.

— Ну хватит!

— Я пошлю тебя туда! Они помогут! Тебя не посадят в тюрьму! Это...

— О Боже мой, ну хватит, па! — хрипло воскликнула де­вушка, высвободив, наконец, руку.

— Нет, прошу тебя! Это...

Она захлопнула перед ним дверь.

Карл горестно опустил голову — последняя его надежда рухнула.

Из квартиры раздались приглушенные голоса, послышал­ся циничный женский смех, перешедший в кашель.

Карл повернулся и застыл на месте. Перед ним стоял лейтенант Киндерман.

— Может быть, мы поговорим, мистер Энгстром? — засо­пел детектив. Он стоял, засунув руки в карманы, и грустно смотрел на Карла.—Я думаю, теперь мы можем поговорить.

Глава вторая

В кабинете директора Института лингвистики Каррас вставил в магнитофон кассету.

Он выбрал на пленке нужные места и переписал их на отдельную кассету. Сейчас Каррас собирался прослушать пер­вую запись. Он включил магнитофон и отошел от стола. Кар- рас и директор молча слушали лихорадочное и невнятное бормотание Реганы. Потом Каррас повернулся к директору.

— Что это, Фрэнк? Это язык?

Директор, полный седеющий мужчина, сидел на краю письменного стола. Пленка кончилась. Лицо Фрэнка выража­ло крайнее удивление.

— Какая-то дикость. Где вы это взяли?

Каррас остановил магнитофон.

— Эта запись хранится уже несколько лет. У меня был пациент, страдающий раздвоением личности. А сейчас я пи­шу статью по этому вопросу.

— Понятно.

— Ну, и что вы думаете?

Директор снял очки и начал покусывать черепаховую оправу.

— Нет, лично я такого языка никогда не слышал. Одна­ко...—Он нахмурился. И опять взглянул на Карраса.—Мож­но еще раз прокрутить?

Каррас быстро перемотал пленку и запустил еще раз.

— Ну, теперь ваше мнение не изменилось?

— Ритм, характерный для языков вообще, здесь при­сутствует.

— Да, мне тоже так показалось,—согласился Каррас.

— Но язык мне незнаком, святой отец. Он древний или современный? Или вы сами этого не знаете?

— Не знаю.

— Оставьте пленку у меня. Я попрошу ребят, и они про­верят.

— Фрэнк, а вы не могли бы переписать ее? Я должен оставить оригинал у себя.

— Да-да, конечно.

— Но это еще не все. У вас есть время?

— Да, что там у вас?

— Если я дам вам пленку с записью речи двух разных людей, не могли бы вы, сделав семантический анализ, ска­зать, принадлежит ли речь в первом и во втором случаях одному и тому же лицу?

— Думаю, что смогу.

— Каким образом?

— Здесь можно применить метод подсчета частоты упот­ребления тех или иных знаков. Если у вас есть запись из ты­сячи или более слов, можно подсчитать количество разных частей речи.

— А можно ли положиться на такой вывод?

— Безусловно. Почти на сто процентов. Такая проверка выявляет разницу и в основном словарном запасе. Здесь имеют значение не столько сами слова, сколько стиль. Мы это называем «индексом разнообразия». Дилетанту здесь разо­браться трудно, что, впрочем, нас устраивает.—Директор чуть заметно улыбнулся. Потом кивком указал на пленки, ко­торые Каррас держал в руках.—Если я правильно понял, здесь записана речь двух разных людей.

— Нет. И голос, и слова принадлежат одной и той же личности, Фрэнк. Я уже говорил вам, это случай раздвоения личности. И слова, и голоса кажутся совершенно разными, но все это принадлежит одному и тому же лицу. Я буду вам очень обязан.

— Вы хотите, чтобы я проверил записи? С радостью. Я передам их специалисту.

— Нет, Фрэнк, я прошу вас о большем — чтобы это сде­лали именно вы и как можно скорее. Это очень важно.

Директор заглянул ему в глаза и поспешно кивнул.

— Хорошо-хорошо, я займусь этим.

Фрэнк сделал копию записи с пленки священника, и Кар- рас вернулся в свою комнату. На полу за дверью он нашел за­писку. В ней сообщалось, что история болезни уже достав­лена.

Каррас расписался за пакет. Вернувшись в комнату, он не­медленно принялся за чтение и вскоре убедился, что напрас­но ездил в институт.

«...предполагается навязчивая идея вины с последующим истерико-сомнамбулическим...»

Но сомнения все-таки остались. Все зависит от того, как объяснять эти явления. А пятна на коже у Реганы? Каррас закрыл лицо руками. То, о чем рассказывала Крис, действительно упоминалось в бумагах. Но там также указыва­лось, что у Реганы сверхактивная кожа, и она сама могла это делать, проводя по груди пальцем незадолго до появления букв. Обычная дерматография.

Она сама это делала. Каррас был убежден в этом. Как только Регане стянули ремнями руки, таинственные бук­вы больше ни разу не появлялись.

Обман. Сознательный или подсознатель­ный, но все равно обман.

Священник поднял глаза и взглянул на телефон. Может, позвонить Фрэнку? Он снял трубку. Абонент не отвечал, и Каррас продиктовал автоответчику, чтобы Фрэнк ему пе­резвонил. Измученный и уставший, он медленно поднялся и побрел в ванну. «...Изгоняющий дьявола должен убедиться в том, что не осталось призраков...» Дэмьен глянул на свое отражение в зеркале. Может, он что-то упустил? Что? За - пах квашеной капусты. Каррас повернулся, снял с ве­шалки полотенце и вытер лицо. Самовнушение, вспом­нил он. К тому же люди с психическими заболеваниями так умеют переделывать свой организм, что от тела начинают ис­ходить самые различные запахи.

Удары... Ящик, открывающийся и закрывающийся сам по себе. Телекинез? Но может ли это быть? «Неужели вы верите в эту чепуху?» Мысли путались и разбегались. Слишком устал. Тем не менее Каррас продолжал ду­мать о Регане.

Он вышел из здания и направился в университетскую би­блиотеку, нашел нужный журнал и прочитал статью немец­кого психиатра Ганса Бендера об исследовании явлений па­рапсихологии.

Сомнений нет, решил Каррас, закончив чтение: психоки­нез существует, в его пользу говорят авторитетные докумен­ты, случаи, которые удалось заснять на пленку, и случаи в психиатрических клиниках. Но ни в одном из них даже не упоминалось об одержимости бесами. Предполагалось, что телекинез достигается за счет энергии мозга, высвобожден­ной подсознательно и (что особенно произвело на Карраса впечатление) встречающейся у подростков в моменты «чрез­вычайно высокого внутреннего напряжения, расстройства или озлобленности».

Каррас протер усталые глаза, еще раз просмотрел вы­держки с описанием симптомов, тщательно обдумывая каж­дый из них. «Что же пропущено? —удивлялся он.—Что?»

И тут же с отчаянием осознал, что ответом было жесто­кое слово: «НИЧЕГО».

Каррас вернул журнал и направился к дому миссис Мак­нейл. Уилли открыла ему дверь и провела в кабинет.

Крис, облокотившись на стойку бара и подперев руками голову, стояла спиной к священнику.

— Здравствуйте, святой отец.

В ее голосе сквозило отчаяние. Обеспокоенный священ­ник подошел к актрисе.

— Вам плохо?— тихо спросил он.

— Нет, мне хорошо.

Эту фразу она почти выдавила из себя. Каррас нахмурил­ся. Крис закрыла лицо руками. Руки дрожали.

— Что вы делали? — спросила Крис.

— Я читал больничные записи. — Каррас подождал. Она не отвечала. Тогда он заговорил снова: —Я считаю... Пойми­те, лично мое мнение таково, что Регане сейчас помогут пси­хиатры и соответствующее лечение.

Крис медленно покачивала головой.

— Где ее отец? — спросил священник.

— В Европе,—чуть слышно прошептала Крис.

— Вы сообщили ему, что случилось?

Крис несколько раз порывалась рассказать ему обо всем. Может быть, это несчастье снова их сблизило бы. Но Говард и священники... Это невозможно. Ради Реганы Крис решила ничего ему не говорить.

— Нет,—тихо ответила она.

— Мне кажется, будет лучше, если он приедет сюда.

— Послушайте, нет ничего лучше, чем то, что далеко от нас! — неожиданно взорвалась Крис.—И нет никого лучше, чем тот, кто убирается от вас ко всем чертям!

— Я думаю, стоит послать за ним.

— Зачем?

— Это может...

— Я просила вас выгнать дьявола, а не тащить сюда еще одного!— истерично закричала Крис. Лицо ее исказилось от страданий.—Что же вдруг случилось со всеми священника­ми?

— Послушайте...

— На кой черт мне здесь Говард?

— Мы можем поговорить об этом...

— Так поговорите об этом сейчас! На кой черт здесь ну­жен Говард? Какой от него толк?

— Есть сильные подозрения, что расстройство Реганы как раз началось с ее чувства вины по поводу...

— По поводу чего?

— Это может быть...

— Развод? Этот бред я уже слышала от психиатров!

— Видите ли...

— Регана виновата, потому что она убила Бэрка Дэннингса! — завизжала Крис, со всей силой сдавив рука­ми виски.—Она убила его! Регана убила его, и теперь ее пы­таются убрать! Ее посадят в тюрьму! О Боже мой, Боже мой...

Крис зарыдала и пошатнулась. Каррас подхватил ее и проводил до дивана.

— Успокойтесь,—тихо повторил он,—успокойтесь.

— Нет, они все равно ее уберут! — всхлипывала женщи­на.—Все равно... они... ее... О-о-о1 Боже мой!.. Боже мой!

— Ну, успокойтесь.

Каррас усадил Крис на диван, помог лечь, а сам присел на край дивана и взял ее ладони в свои руки.

Он думал о Киндермане. О Дэннингсе. Об этих слезах. Нет, все это нереально.

— Успокойтесь, все в порядке... не переживайте так... успокойтесь...

Вскоре всхлипывания прекратились, и Крис, приподняв­шись, села. Каррас принес ей воды и пачку бумажных салфе­ток, найденных им на полке в баре. Потом снова присел ря­дом с Крис.

— Я рада,—проговорила она, сморкаясь.—Боже, как я рада, что наконец-то рассказала об этом.

Карраса одолело смятение. Чем спокойней становилась Крис, тем сильнее он сам начинал волноваться. Необъясни­мая и гнетущая тяжесть навалилась на священника. Он весь напрягся изнутри! Нет! Молчи! Не говори больше ничего!

— Может быть, вы хотите мне еще что-то сказать? — ти­хо вымолвил Каррас.

Крис кивнула, глубоко вздохнула и вытерла глаза. Очень сбивчиво и отрывочно она рассказала о Киндермане, о книге, о своей уверенности в том, что Дэннингс заходил к Регане в спальню, о невероятной силе Реганы и о том, как она уви­дела повернувшееся к ней на 180° лицо Дэннингса.

Крис замолчала. Теперь она ждала, что скажет священ­ник. Некоторое время Каррас обдумывал услышанное. Нако­нец тихо проговорил:

— Вы же не знаете, что это сделала она.

— Но голова повернулась и уставилась на меня,—вос­кликнула Крис.

— Вы сами довольно сильно ударились головой о сте­ну,— возразил Каррас.—К тому же находились в шоковом состоянии. Вам это показалось.

— Она сама сказала об этом,—настаивала Крис безжиз­ненным голосом.

Молчание.

— А Регана не рассказала вам, как именно она это проде­лала? — поинтересовался Каррас.

Крис отрицательно покачала головой.

— Нет, не говорила.

— Тогда ее слова ничего не значат,—заверил Кар- рас.—Это все ерунда, раз Регана не рассказала вам все под­робности, знать которые может только убийца.

Крис с сомнением пожала плечами.

— Я не знаю,—промолвила она.—Не знаю, правильно ли я поступила. Я считаю, что это сделала Регана и что она может убить еще кого-нибудь. Я не знаю...—Крис замолча­ла.—Святой отец, что же мне делать?

Ощущение тяжести, обрушившейся на него, становилось все отчетливей и острей, и Каррас внезапно осознал, что эта тяжесть никогда больше его не оставит.

Он уперся локтями в колени и прикрыл глаза.

— Вы правильно поступили, что рассказали мне обо всем,—спокойно начал Каррас.—А сейчас перестаньте ду­мать об этом и положитесь на меня.

Священник почувствовал ее взгляд и обернулся.

— Вам лучше?

Крис кивнула.

— Вы не сделаете мне одолжения?

— Что такое?

— Сходите в кино.

Она вытерла ладонью глаза и улыбнулась:

— Я терпеть не могу кино.

— Тогда сходите в гости к друзьям.

Крис положила руки на колени и тепло взглянула на Карраса.

— Мой друг сидит передо мной,—произнесла она.

Иезуит улыбнулся.

— Отдохните-ка лучше,—посоветовал он.

— Ладно.

Каррас снова задумался.

— Вы считаете, что это Дэннингс отнес книгу наверх? Или она уже была там?

— Я думаю, что она уже была там,—ответила Крис.

Священник обдумал ее ответ. Встал.

— Ну, хорошо. Вам нужна сейчас машина?

— Нет, можете пока оставить ее у себя.

— Отлично. Я к вам зайду попозже.

— До свидания, святой отец.

— До свидания.

Дэмьен в полном смятении вышел на улицу. В голове все перемешалось. Регана. Дэннингс. Невозможно! Нет! Ивее же... Крис, впав в истерику, почти убедила его. Вот в том-то и дело: истеричное воображение. И все же... он перебирал все варианты и искал, искал ответ.

Вернувшись к себе, иезуит позвонил в институт. Но Фрэнка там не оказалось. Дэмьен положил трубку. Святая во­да. И водопроводная вода. Что-то здесь не так. Он открыл «Инструкцию для изгоняющих дьявола»: «злые духи... невер­ные ответы... таким образом может показаться, что данная личность не одержима...» Каррас задумался. Черт возь­ми! Какие еще «злые духи»?

Он с треском захло нул книгу, взгляд его упал на меди­цинские записи. Дэмьен перечитал их, отыскивая места, кото­рые можно было упомянуть в разговоре с епископом.

Вот. Нет подозрения на истерию. Это уже кое-что. Но мало. Нужно еще. Смутно припоминалось какое-то несоот­ветствие. Но какое? Дэмьен отчаянно пытался вспомнить. И вдруг его осенило.

Он поднял трубку, набрал номер и услышал сонный го­лос Крис:

— Это вы, святой отец?

— Вы спали? Извините.

— Ничего.

— Крис, где этот доктор...—Каррас заглянул в свои запи­си.—Доктор Кляйн?

— В Росслине.

— В больнице?

- Да.

— Позвоните ему и передайте, что к нему зайдет доктор Каррас, который желает посмотреть ЭЭГ Реганы. Скажите, доктор Каррас. Вы меня поняли?

— Поняла.

-Ас вами я поговорю попозже.

Повесив трубку, Каррас быстро переоделся в свитер и брюки цвета хаки. Сверху он надел черный плащ и застег­нул его на все пуговицы. Посмотрев на себя в зеркало, он на­хмурился. Так выглядят только священники и полицейские. В их одежде всегда найдется какая-ни­будь деталь, сразу указывающая на профессию. Каррас рас­стегнул плащ, снял черные ботинки и надел белые теннис­ные тапочки.

Он сел в машину Крис и поехал в Росслин. Останови­вшись у светофора перед мостом, Дэмьен выглянул из окна и обомлел. Из черной полицейской машины на 35-й улице перед винным магазином Дикси выходил Карл. За рулем ма­шины сидел Киндерман.

Загорелся зеленый свет. Каррас дал полный ход и вы­рвался вперед. Он въехал на мост и глянул в зеркальце задне­го вида. Видели они его или нет? Вряд ли. Но почему они были вместе? Что это: чистая случайность? Или тоже связано с Реганой?

Забудь об этом! Нельзя все время думать об одном и том же.

Каррас припарковал машину у больницы и принялся разыскивать кабинет Кляйна. Доктор был занят, но медсестра передала Каррасу электроэнцефалограмму. В отдельном ка­бинете Дэмьен, пропуская между пальцев длинную узкую по­лоску бумаги, изучал результат ЭЭГ.

Вскоре к нему присоединился Кляйн.

— Доктор Каррас?

— Да. Рад с вами познакомиться.

— Я —доктор Кляйн. Как дела у девочки?

— Ей лучше.

— Рад слышать.

Каррас вернулся к изучению рисунка. Кляйн водил паль­цем по зигзагообразной линии.

— Видите? Волны очень ритмичные. Никаких отклоне­ний.

— Да, вижу,—Каррас нахмурился.—Очень любопытно.

— Любопытно? Если учитывать, что мы имеем дело с ис­терией...

— Я полагаю, что это пока малоизвестно,—пробормотал Каррас, продолжая рассматривать ленту,—Бельгиец Айтека обнаружил, что при истерии наблюдаются довольно стран­ные колебания волн на рисунке. Очень незначительные, но постоянные изменения. Я искал их здесь, но пока не смог найти.

Кляйн ухмыльнулся:

— Ну и что?

Каррас посмотрел в его сторону:

— Но все-таки, когда вы делали ЭЭГ, у нее было рас­стройство?

— Да, было. Я бы сказал, что было. То есть, конечно же, было.

— Неужели вас не поразило то, что результаты получи­лись идеальные? Даже в нормальном состоянии субъекты способны менять рисунок волн в пределах допустимого, а у Реганы было расстройство. Можно было логически пред­положить, что на ЭЭГ появятся колебания. Если...

— Доктор, миссис Симмонс нервничает,—перебила его медсестра, открывая дверь.

— Да-да, иду,—вздохнул Кляйн.

Медсестра поспешно удалилась. Кляйн шагнул к выходу и обернулся.

— Кстати, об истерии,—сухо вставил он.—Извините, мне надо бежать.

Кляйн закрыл за собой дверь. Каррас услышал его тороп­ливые шаги. Потом стало слышно, как в приемной открылась дверь, и оттуда донесся голос:

— Ну, как мы себя сегодня чувствуем, миссис?..

Дверь закрылась. Каррас вернулся к бумажной ленте, до­смотрел ее, свернул, перевязал и вернул медсестре в прием­ной. Что-то есть. Об этом он мог упомянуть в разговоре с епископом. Каррас мог утверждать, что у Реганы не исте­рия, а значит, она, возможно, одержима. С другой стороны, ЭЭГ порождала еще одну загадку: почему на ней не было от­клонений? Совсем никаких^!

Священник возвращался к дому Крис, но у дорожного знака на углу 35-й улицы и Проспект-стрит сердце его екну­ло: между знаком и домом иезуитов стояла машина Киндер- мана. Детектив сидел в машине один, высунув из окна локоть и уставившись прямо перед собой.

Каррас нашел свободное место, припарковал машину и запер ее. Неужели он наблюдает за домом? Призрак Дэннингса вновь отчетливо встал перед его глазами. Неужели Киндерман думает, что Регана...

Спокойно. Не спеши. Спокойно.

Священник подошел к машине и нагнулся к окошку:

— Здравствуйте, лейтенант.

Детектив быстро обернулся, удивленно посмотрел на не­го, а потом расплылся в улыбке:

— А, отец Каррас.

Успокойся! Каррас почувствовал, что ладони у него увлажнились и похолодели.

Спокойней. Не показывай ему, что ты вол­нуешься! Спокойней!

— С вас сейчас штраф возьмут, вы это знаете? По будням с 4 до 6 здесь запрещена остановка.

— Не важно,—засопел Киндерман.—Я ведь разговари­ваю со священником. А здесь все полицейские набожные.

— Как у вас дела?

— Говоря откровенно, отец Каррас, так себе. А у вас?

— Не могу пожаловаться. Вы так и не раскрыли то дело?

— Какое дело?

— Смерть режиссера.

— А, это...—Детектив махнул рукой.—Лучше не спра­шивайте. Послушайте, а что вы делаете сегодня вечером? Вы не заняты? У меня есть пропуск в «Крэст». Там сейчас идет «Отелло».

— А кто играет?

— Дездемону —Молли Пайкон, а Отелло —Лео Фукс. Вы довольны? Это же Шекспир! Какая разница, кто играет! Так вы идете?

— Боюсь, что нет. У меня очень много работы.

— Вижу. Извините, но выглядите вы отвратительно. За­сиживаетесь допозна?

— Я всегда выгляжу отвратительно.

— А сейчас хуже обычного. Бросьте свои дела! Один ве­чер можно и отдохнуть. Пойдемте!

Каррас решил проверить Киндермана:

— А вы уверены, что именно эти актеры в главных ро­лях? Мне помнится, что сейчас на экранах идет картина с уча­стием Крис Макнейл.

Детектив не отреагировал:

— Нет, я уверен. Там идет «Отелло».

— Кстати, что вас привело в наши места?

— Я приезжал специально из-за вас, хотел пригласить в кино.

— Да, конечно, гораздо проще приехать, чем позвонить по телефону,—съязвил Каррас.

Детектив невинно поднял брови и развел руками.

— Ваш номер был занят.

Иезуит молча уставился на него.

— Что случилось? — спустя мгновение поинтересовался Киндерман.

Каррас с мрачным видом просунул внутрь машины руку и приподнял Киндерману веко. Осмотрел глаз.

— Не знаю. Вы ужасно выглядите. У вас может развить­ся мифомания.

— Я не знаю, что это такое,—проговорил Киндерман, когда Каррас убрал руку.—Это серьезно?

— Не смертельно.

— Но что это? Я умираю от любопытства.

— Загляните в справочник,—посоветовал Каррас.

— Не будьте злюкой. Я некоторым образом на страже за­кона и могу вас задержать. Вы это понимаете?

— А за что?

— Психиатр не должен заставлять людей волноваться. Вы эпатируете публику, святой отец. Нет, я серьезно, эта пу­блика не прочь от вас отделаться. Что же это за экстравагант­ный священник, расхаживающий в свитере и тапочках?

Чуть заметно улыбнувшись, Каррас кивнул.

— Мне пора. Будьте осторожны.—Прощаясь, Дэмьен дважды постучал по окошку, потом повернулся и медленно побрел к дому.

— Сходите к психоаналитику! — хрипло крикнул вслед детектив. Проезжая мимо Карраса, он посигналил и махнул ему рукой.

Каррас помахал в ответ, остановился на тротуаре и дро­жащей рукой осторожно провел по лбу. Неужели она могла это сделать?

Неужели Регана так чудовищно разделалась с Бэрком Дэннингсом? Дэмьен поднял голову и взглянул на окно Рега­ны. Что же там, вэтом доме? И сколько уже времени Киндерман идет по следу Реганы? Может быть, он видел ко­го-то, похожего на Дэннингса? Или слышал голос этого че­ловека? Сколько времени будет мучиться Регана?

Или она умрет?

Он должен переговорить с высшим духовенством.

Священник торопливо перешел улицу и направился к до­му Крис. Надавил на кнопку звонка.

Дверь открыла Уилли.

— Миссис прилегла отдохнуть,—заявила она.

Каррас кивнул.

— Хорошо. Очень хорошо. — Он прошел мимо служанки и поднялся наверх. Ему срочно понадобились неопровержи­мые доказательства.

Священник вошел в спальню Реганы и увидел Карла. Тот сидел у окна, сложив руки и уставившись на девочку. Своей солидностью и спокойствием швейцарец гармонировал с доб­ротной темной мебелью комнаты.

Каррас подошел к кровати и посмотрел на Регану. Глаза ее закатились, слышалось невнятное бормотание, похожее на какое-то неземное заклинание. Каррас перевел взгляд на Карла. Потом не спеша нагнулся и начал развязывать ремни, стягивающие руки Реганы.

— Святой отец, не надо!

Карл подскочил к кровати и резко оттолкнул руку свя­щенника.

— Не надо, святой отец! Она сильная! Очень сильная! Оставьте эти ремни!

В глазах его без труда читался неподдельный страх, и Каррас понял, что разговоры о силе Реганы не были пустой болтовней. Она могла это сделать, могла свернуть шею Дэн- нингсу. О Боже, Каррас! Спеши!

Отыщи доказа - тельства! Думай! Спеши или...

— Ich mochte sie etwas fragen, Engstrom! [5]

Горячей волной в крови нахлынула надежда. Каррас вздрогнул и посмотрел на кровать. Бес издевательски ухмы­лялся, обращаясь к Карлу:

— Tanzt Ihre Tochter gern?[6]

Немецкий! Бес спрашивает, любит ли дочь Карла танце­вать! Сердце Карраса забилось, он повернулся и увидел, что у слуги щеки стали пунцовыми. Карл весь затрясся, в глазах сверкнула ярость.

— Карл, вам лучше выйти,—посоветовал Каррас.

Швейцарец отрицательно замотал головой и только креп­че сжал кулаки.

— Нет, я останусь.

— Вы уйдете отсюда. Я прошу вас,—твердым голосом произнес иезуит, глядя прямо в глаза Карлу.

После некоторого замешательства Карл уступил и вышел из комнаты.

Смех прекратился. Каррас оглянулся. Бес с довольным видом наблюдал за священником.

— Итак, ты вернулся,—пробасил он.—Я удивлен. Я счи­тал, что неудача со святой водой навсегда отобьет у тебя охо­ту появляться здесь. Но я совсем забыл, что у священников нет совести.

Каррас изо всех сил пытался сдержаться и ждал, что бу­дет дальше. Ему необходимо было сосредоточиться и оце­нить все трезво. Он знал, что языковая проверка требует раз­говора, ведь отдельно произнесенные фразы могли оказаться подсознательно запомнившимися. Спокойно! Ты по­мнишь ту девочку? Служанку-подростка? Она была одержима и в бреду разговаривала на каком-то языке, кото­рый в конце концов оказался древнесирийским. Каррас пред­ставил себе, как это поразило всех, когда выяснилось, что де­вочка одно время работала в доме, где одним из квартиран­тов был студент, изучающий теологию. Накануне экзаменов он шагал по комнате, поднимался по лестнице и на ходу чи­тал вслух древнесирийские тексты. Девочка все это слышала. Спокойно! Не торопись!

— Sprechen Sie deutsch?[7]— тихо спросил Каррас.

— Если хочешь поразвлекаться?

— Sprechen Sie deutsch? — повторил он и почувствовал, как сердце в надежде застучало еще быстрей.

— Natiirlich, [8] — злобно усмехнулся бес.—Mirabile

dictu[9], не правда ли?

Сердце иезуита замерло. Не только немецкий, но и ла­тынь! Да еще разговорная!

— Quod nomen mihi est? — быстро спросил Каррас. (Как меня зовут?)

— Каррас.

Священник возбужденно продолжал:

— Ubi sum? (Где я?)

— In cubiculo. (В комнате.)

— Et ubi est cubiculum? (А где комната?)

— In domo. (В доме.)

— Ibi est Burke Dennings? (где Бэрк Дэннингс?)

— Mortuus. (Он умер.)

— Quomodo mortuus est? (Как он умер?)

— Inventus est capite reverso. (Его нашли co свернутой го­ловой.)

— Quis occidit eum? (Кто его убил?)

— Регана.

— Quomodo еа occidit ilium? Due mihi exacte! (Как она убила его? Расскажи мне подробно!)

— Ну ладно, пока и этого вполне достаточно,—сказал бес, оскалившись.—Достаточно. И вообще хватит. Хотя, ко­нечно, тебе и в голову не пришло, как я полагаю, что, пока ты задавал свои вопросы по-латыни, ты в уме сам же прогова­ривал и ответы на латыни.—Он рассмеялся.—Разумеется, подсознательно. И что бы мы вообще делали без этого под­сознания? Ты понимаешь, на что я намекаю, Каррас? Я сов­сем не умею говорить по-латыни. Я читаю твои мысли. Я просто нашел ответы в твоей голове.

Каррасу стало страшно. Уверенность его была поколебле­на, постоянно мучили сомнения, глубоко засевшие в его мозгу.

Демон усмехнулся и продолжал:

— Да, я знал, что до тебя это дойдет, Каррас. За это ты мне и нравишься. За это я уважаю всех разумных лю­дей.—Голова его откинулась, и он захохотал.

Мозг священника лихорадочно работал. Он пытался най­ти такой вопрос, на который можно было бы дать несколько ответов. Но, может быть, я буду думать обо всех ответах? Ладно. Тогда можно задать вопрос, на который сам не знаешь ответа! А правиль­ность его можно будет определить позже.

Он подождал, пока смех прекратился, и спросил:

— Uam profundus est imus Oceanus Indicus? (Какова глу­бина Индийского океана в самом глубоком месте?)

Глаза беса засветились.

— La plume de ma tante[10],—злобно произнес он.

— Responde Latine[11].

— Bon jour! Bonne nuit![12]

— Quam...

Каррас не договорил. Глаза беса закатились, и появилось существо, бормочущее на неизвестном языке.

Каррас с нетерпением потребовал:

— Я хочу говорить с бесом!

Ответа не было. Только дыхание.

— Quis es tu? (Кто ты?) —резко спросил он. Голос его звучал раздраженно.

Молчание.

— Дай мне поговорить с Бэрком Дэннингсом!

Существо начало икать.

— Дай мне поговорить с Бэрком Дэннингсом!!!

Икота продолжалась с равномерными промежутками. Каррас покачал головой. Затем подошел к стулу и сел на са­мый край. Сгорбившись, он принялся ждать...

Время шло. Каррас начал дремать. Вдруг он резко вски­нул голову и посмотрел на Регану. Тишина, икота прекрати­лась.

Спит?

Он подошел к кровати и посмотрел на девочку. Глаза за­крыты. Дыхание глубокое. Он нагнулся и нащупал пульс, по­том тщательно осмотрел ее губы. Они были сухими и растре­скавшимися. Каррас выпрямился, подождал еще немного, за­тем вышел из комнаты.

Он спустился в кухню в надежде найти Шарон. Шарон сидела за столом и ела суп. В руке у нее был бутерброд.

— Вам что-нибудь приготовить поесть, отец Кар- рас? — спросила она.—Вы, наверное, голодны.

— Спасибо, не надо. Я не хочу,—ответил Дэмьен и взял со стола блокнот Шарон. Достал ручку.

— Ее мучила икота. У вас есть компазин?

— Да, осталось еще немного.

Каррас писал что-то на листке и, не поднимая головы, сказал:

— Сегодня вечером поставьте половину 25-миллиграм- мовой свечки.

— Хорошо.

— У нее началось обезвоживание организма,—продол­жал он.—Поэтому я перевожу ее на внутривенное питание. Первым делом позвоните в магазин медицинского оборудо­вания и скажите, чтобы сюда доставили вот это.

Он протянул ей исписанный листок.

— Она спит, поэтому сейчас можно установить сустаген- ное питание.

— Хорошо,—кивнула Шарон. —Я все сделаю.

Выгребая ложкой остатки супа, она придвинула к себе листок и проглядела список.

Каррас молча наблюдал за ней.

— Вы ее учительница?

- Да.

— Не учили ли вы ее латыни?

Она удивилась:

- Нет.

— А немецкому?

— Только французскому. И довольно серьезно.

— Но ни немецкому, ни латыни?

— Да нет же!

— А Энгстромы, они между собой иногда говорят по-не­мецки?

— Конечно.

— Регана могла это слышать?

Шарон пожала плечами.

— Наверное.—Она встала и понесла тарелки в ракови­ну.—Да, я даже уверена в этом.

— А вы сами никогда не изучали латынь?

— Никогда.

— Но могли бы отличить ее на слух?

— Да, конечно.

— Она никогда не разговаривала по-латыни в вашем при­сутствии?

— Регана?

— С тех пор, как заболела.

— Нет, никогда.

— А на каком-нибудь другом языке? — пытался дознаться Каррас.

Шарон закрутила кран и задумалась.

— Может быть, мне это показалось, но...

- Что?

— Ну, мне показалось...—Она нахмурилась.—Я готова поклясться, что она разговаривала по-русски.

Каррас внимательно посмотрел на нее.

— А вы сами говорите по-русски? — спросил священник. В горле у него пересохло.

Шарон пожала плечами.

— Чуть-чуть. — Она сложила кухонное полотенце.—Я изучала его в колледже, вот и все.

Каррас обмяк. Она выбирала латинские слова из моей головы. Он сидел, опустив голову на руки и ни­чего не видя вокруг. Его терзали сомнения, факты. Теле­патия часто встречается в состоянии силь­ного напряжения. Человек начинает гово­рить на языке, знакомом кому-нибудь из присутствующих... Что же делать? Надо немного отдо­хнуть. А потом еще раз попробовать... еще раз... еще раз... еще раз... Он встал. Шарон, прислонившись к раковине и сложив руки, задумчиво наблюдала за ним.

— Я пойду к себе,—сказал Дэмьен.—Как только Регана проснется, позвоните мне.

— Хорошо, я позвоню.

— И насчет компазина,—напомнил он.—Не забудьте.

Она кивнула:

— Конечно, не забуду. Я все сейчас сделаю.

Каррас пытался припомнить, не забыл ли он что-то еще сказать Шарон. Так всегда: когда надо сделать очень многое, обязательно о чем-то забываешь.

— Святой отец, что происходит? — спросила Ша­рон.—Что же это? Что случилось с Реганой?

Он поднял свои поблекшие от горя и слез глаза.

— Я не знаю.

Затем повернулся и вышел из кухни.

Проходя через зал, Каррас услышал шаги. Кто-то тороп­ливо догонял его.

— Отец Каррас!

Он оглянулся. Карл нес его свитер.

— Извините,— сказал слуга, протягивая свитер священни­ку.—Я хотел сделать это раньше, но совсем забыл.

Пятна были выведены, и от свитера приятно пахло.

— Большое спасибо, Карл,—ласково сказал священ­ник.—Вы очень заботливы.

— Спасибо вам, отец Каррас. Спасибо за помощь мисс Регане.—Карл повернулся и с достоинством удалился.

Каррас смотрел ему вслед и вспоминал о том, как встре­тил его в машине Киндермана. Еще одна тайна...

Он с трудом открыл дверь. Было уже темно. С чувством отчаяния Дэмьен шагнул вперед — из одного мрака в другой.

Он перешел улицу и заспешил навстречу близкому отды- . ху, но, войдя в комнату, увидел на полу у двери записку. За­писка была от Фрэнка. Насчет пленок. Домашний телефон и «пожалуйста, позвоните...».

Дэмьен набрал номер и замер в ожидании. Руки его под­рагивали.

— Алло? — зазвучал в трубке писклявый мальчишеский голос.

— Можно мне поговорить с твоим папой?

— Да. Подождите, пожалуйста.—Трубку положили и тут же снова подняли. Опять мальчик: — А кто это?

— Отец Каррас.

— Отец Каритц?

Сердце Дэмьена бешено стучало, но он спокойно попра­вил мальчика:

— Каррас. Отец Каррас.

Трубку опять положили, и через несколько секунд раз­дался голос:

— Отец Каррас?

— Да. Здравствуйте, Фрэнк. Я тщетно пытался дозво­ниться вам.

— О, извините. Я занимался дома нашими пленками.

— Уже закончили?

— Да. Это какая-то чертовщина.

— Я и сам знаю.—Каррас пытался говорить ровным го­лосом.—Так что же там, Фрэнк? Что вы обнаружили?

— Начнем с частности...

- Ну?..

— Здесь недостаточно примеров, чтобы сказать наверня­ка, вы понимаете, но выводы сделать можно. Эти два голоса на пленках, возможно, принадлежат разным людям.

— Возможно?

— Под присягой я не стал бы на этом настаивать, но ошибка почти исключена.

— Почти исключена...—автоматически повторил Каррас. Опять сомнения...—А что насчет бреда? — спросил он без­надежно.—Это какой-нибудь язык?

Фрэнк рассмеялся.

— Что тут смешного?

— Это что, психологический тест, святой отец?

— Я вас не понимаю, Фрэнк.

— Или вы перепутали пленки, или я уж не знаю...

— Фрэнк, это язык или нет? —перебил Каррас.

— Я бы сказал, что это язык. Да, именно язык.

Каррас напрягся:

— Вы Шутите?

— Вовсе нет.

— И что это за язык?

— Английский.

Несколько секунд Каррас молчал, а потом изо всех сил закричал:

— Фрэнк, или я вас не расслышал, или вы решили надо мной подшутить?

— У вас есть магнитофон? — спросил Фрэнк.

Магнитофон стоял на письменном столе.

— Да, есть.

— Там есть кнопка реверса?

— А в чем дело?

— Есть или нет?

— Подождите.—Каррас раздраженно положил трубку на стол и снял с магнитофона крышку.—Такая кнопка есть. Но что все это значит?

— Поставьте пленку и проиграйте ее в обратную сторону.

- Что?!

— Там какие-то злые гномы.—Фрэнк рассмеялся.—В об­щем, вы прослушайте, а завтра побеседуем. Спокойной ночи, святой отец.

— Спокойной ночи, Фрэнк.

— Желаю вам хорошенько развлечься.

Каррас повесил трубку, разыскал нужную ленту и вставил ее в магнитофон. Сначала он просто прослушал ее. Покачал головой.

Ошибки быть не могло: бред —и все.

Дэмьен промотал пленку до конца и включил ее в обрат­ную сторону. Он услышал свой голос, произносящий слова наоборот. А потом голос Реганы — или еще кого-то — говоря­щий... по-английски!

— Marin, Marin, Karras, beus letus...[13]

Английский. Какая-то чепуха, но на английском! Как она это делает, черт возьми!

Он прослушал пленку, перемотал ее и поставил снова. Потом еще раз. И только после этого осознал, что слова то­же шли в обратном порядке!

Взяв бумагу и карандаш, Дэмьен сел за стол и начал запи­сывать транскрипцию слов. Он работал увлеченно, то и дело щелкая выключателем магнитофона. Когда с этим было по­кончено, на другом листке бумаги он записал те же слова, только меняя их порядок в предложениях.

Наконец, откинулся на спинку стула и прочитал все, что у него получилось.

...опасность. Но не совсем (неразборчиво) умрет. Мало времени. Теперь (неразборчиво). Пусть она умрет. Нет, нет, так хорошо! Так хорошо в этом теле! Я чувствую! Здесь (неразборчиво). Лучше (неразборчиво), чем пустота. Я боюсь священника. Дай нам время. Бойся священника! Он (неразборчиво). Нет, не этот, а тот, кото­рый (неразборчиво). Он болен. Ах, эта кровь, почувствуй кровь, как она (поет?).

На этом месте Каррас спросил: «Кто ты?», и ответом бы­ло: «Я никто, я никто».

Тогда Каррас спросил: ((Это твое имя?» — ((У меня нет имени. Я никто. Нас много. Дай нам жить. Дай нам согреться в теле. Не (неразборчиво) из тела в пустоту, в (неразборчиво). Оставь нас, оставь нас. Дай нам жить. Каррас. (Мэррин? Мэррин?..)...»

Он вновь и вновь перечитывал написанное. Его пугали эти слова, казалось, что здесь говорят несколько людей сразу. В конце концов от многократного перечитывания текст прев­ратился в бессмысленный набор слов. Каррас отложил ли­сток и закрыл лицо руками. Это не неизвестный язык. Писать слова наоборот не считалось сумасшествием, и такое явление часто встречалось, но говорить! Переделывать произноше­ние так, чтобы при проигрывании назад слова звучали фоне- тично верно. Это было не под силу даже чрезмерно возбу­жденному интеллекту. Может, это и есть ускоренное разви­тие подсознания, на которое ссылается Юнг? Нет. Здесь что-то другое.

Каррас подошел к полкам, отыскивая книгу Юнга «Пси­хология и патология так называемых оккультных явлений», и нашел нужную страницу: «Отчет об эксперименте относи­тельно автоматического написания слов». Субъект подсозна­тельно отвечал на все вопросы анаграммами.

Анаграммы!

Он положил открытую книгу на стол, склонился над ней и прочитал часть отчета:

«3-й день.

— Что такое человек?—...

— Это анаграмма? — Да.

— Сколько в ней слов Пять.

— Какое первое слово? — Смотри.

— Какое второе слово? —И-и-и-и.

— Смотри? Я должен разгадать его сам? — Попробуй.

Решение анаграммы субъектом было найдено:

(Жизнь в меньшей степени может.) Он сам был удивлен. Это доказывало, что в его мозгу существует интеллект, совер­шенно от него не зависимый. Поэтому он продолжал зада­вать вопросы:

— Кто ты? —Клелия.

— Ты женщина? —Да.

— Ты жила на земле? —Нет.

— Ты будешь жить? —Да.

— Когда? —Через шесть лет.

— Почему ты разговариваешь со мной?

Субъект расшифровал и эту анаграмму: (Я Клелию чув­ствую.)

4-й день.

— Это я отвечаю на вопросы? —Да.

— Клелия здесь? —Нет.

— Тогда кто здесь?—Никого.

— Клелия существует? — Нет.

— Тогда с кем я разговаривал вчера? — Ни с кем».

Каррас перестал читать. Покачал головой. Ничего сверх­нормального здесь не было: просто неограниченные возмож­ности интеллекта.

Он достал сигарету, потом снова сел и закурил. «Я н и - кто. Нас много». Жутко. Откуда она могла это взять?

«Ни с кем».

Может быть, и Клелия появилась так же? Неожиданно возникающие личности?

«Мэрри н... Мэрри н...» «Ах, эта кров ь...» «Он б о - лен»...

Утомленный взгляд Дэмьена упал на книгу «Сатана». Он вспомнил первые строки: «Не дай дьяволу увести меня...».

Каррас выпустил дым, закрыл глаза и закашлялся. Горло саднило. Глаза слезились от дыма. Он встал, повесил на дверь табличку «Прошу не беспокоить», выключил свет, задернул занавески, сбросил ботинки и рухнул на кровать. В голове мелькали обрывки мыслей. Регана, Дэннингс, Киндерман. Что делать? Он должен помочь, но как? Поговорить с епи­скопом, имея лишь то немногое, что у него есть? Нет, рано. Пока еще он не может отстаивать свою правоту до конца.

Каррас подумал о том, что неплохо было бы раздеться и забраться под одеяло. Но он слишком устал. Тяжесть собы­тий давила на него, а он хотел быть свободным.

«...Дай нам жить!»

«Дай мне жить!» — ответил он на это. Тяжелый глубокий кон постепенно окутал его.

Дэмьен проснулся от телефонного звонка. Слабой рукой он потянулся к выключателю. Интересно, сколько сейчас вре­мени? Он снял трубку. Звонила Шарон и просила’его прийти прямо сейчас. Каррас снова почувствовал себя затравленным и измученным.

Он прошел в ванную, умылся холодной водой, натянул свитер и вышел из дому.

Было еще темно. Несколько кошек в испуге шарахнулись в разные стороны.

Шарон встретила его внизу. Она была в кофте и куталась в одеяло. Вид у нее был перепуганный.

— Извините, святой отец,—прошептала Шарон,—но я подумала, что вы должны это видеть.

- Что?

— Сейчас увидите. Только тише. Я не хочу будить Крис.—Она кивком пригласила Карраса следовать за ней.

Войдя в спальню Реганы, священник ощутил ледяной хо­лод. Он нахмурился и недоуменно посмотрел на Шарон.

— Отопление включено на полную мощность,—прошеп­тала она и взглянула на Регану, на страшные белки ее глаз, сверкающие при свете ночника. Казалось, Регана находится в бессознательном состоянии. Дыхание тяжелое, полная не- подвижность. Трубка — на месте, сустаген медленно вливает­ся через нос в горло ребенка.

Шарон осторожно подошла к кровати, наклонилась и медленно расстегнула Регане воротник пижамы. Каррас с болью наблюдал за тем, как обнажается исхудалое тело де­вочки. По выступившим ребрам, казалось, можно сосчитать остаток ее дней на этой земле.

Он почувствовал, что Шарон смотрит на него.

— Я не знаю, святой отец, может быть, это уже прекра­тилось,—прошептала она.—Но вы посмотрите на грудь.

Брови Карраса поползли наверх. Он заметил, что кожа Реганы начала краснеть, но не на всей груди, а только местами.

— Вот, начинается,—шепнула Шарон.

По телу Карраса поползли мурашки, но не от холода, а от того, что он увидел на груди у Реганы. Ярко-красными ре­льефными буквами на коже четко проступили два слова:

ПОМОГИТЕ МНЕ

— Это ее почерк,—прошептала Шарон.

В 9 часов утра священник Дэмьен Каррас явился к прези­денту Джорджтаунского университета и попросил предвари­тельного разрешения на проведение ритуала изгнания дьяво­ла. Получив его, он отправился к епископу епархии. Тот серьезно выслушал рассказ Карраса.

— Вы уверены, что это настоящая одержимость? — спро­сил епископ.

— Я могу утверждать, что все признаки, описанные в «Ритуале», сходятся,—уклончиво ответил Каррас. Он все еще не осмеливался поверить в случившееся. Не разум, а сердце заставило его прийти сюда. Жалость и надежда, что внушение поможет излечить девочку.

— Вы хотели бы провести изгнание сами? — спросил епи­скоп.

Дэмьен почувствовал в себе прилив сил. Ему захотелось сбросить с себя тяжкий груз и избавиться от надоедливого призрака собственного неверия.

— Да, конечно,—ответил он.

— Как ваше здоровье?

— В порядке.

— Вам когда-нибудь приходилось делать что-нибудь по­добное?

— Никогда.

— Хорошо, мы примем решение. Конечно, в таких делах лучше всего иметь человека с опытом. Их немного, но, воз­можно, кто-нибудь вернулся из заграничной миссии. Дайте мне время подумать. Когда что-нибудь прояснится, я сразу же поставлю вас в известность.

После того как Каррас ушел, епископ связался с прези­дентом Джорджтаунского университета, и они поговорили о Дэмьене, уже второй раз за этот день.

— Да, он знает всю историю болезни,—заметил в разго­воре президент.—Я думаю, не будет вреда, если взять его в качестве помощника. В любом случае необходимо при­сутствие психиатра.

— А кого пригласить для изгнания? У вас есть какие-ни­будь предложения? Я ума не приложу.

— Здесь сейчас Ланкэстер Мэррин.

— Мэррин? Мне казалось, что он в Ираке. По-моему, я читал, что он работает на раскопках где-то в Ниневии.

— Да, рядом с Мосулом. Все правильно, только он уже закончил работу и три или четыре месяца назад вернулся. Он в Вудстоке.

— Преподает?

— Нет, работает над очередной книгой.

— Бог да поможет нам! Вам, однако, не кажется, что он слишком стар? Как его здоровье?

— Наверное, неплохо, иначе он не стал бы заниматься раскопками, не так ли?

— Думаю, вы правы.

— Кроме того, у него есть опыт, Майкл.

— Я этого не знал.

— По крайней мере, так говорят.

— Когда это было?

— Мне кажется, 10 или 12 лет назад, по-моему, в Афри­ке. Изгнание длилось несколько месяцев, он сам чуть не по­гиб.

— В таком случае я сомневаюсь, чтобы он захотел это по­вторить.

— Мы делаем то, что нам говорят, Майкл. Среди нас, священнослужителей, мятежников нет.

— Спасибо за напоминание.

— Ну и что же вы думаете?

— Я полагаюсь на вас и на архиепископа.

Этим же вечером молодой человек, готовящийся стать священником, бродил по Вудстокской семинарии штата Мэ­риленд. Он искал худого седовласого иезуита и нашел его, когда тот в раздумье прогуливался по аллеям семинарии. Юноша вручил ему телеграмму. Пожилой человек поблаго­дарил его, тепло посмотрел на юношу, затем повернулся и продолжал свои размышления. Он шел и любовался при­родой; иногда останавливался, прислушиваясь к пению мали­новки и наблюдая за поздними бабочками. Он не вскрыл те­леграмму и не прочитал ее, так как уже знал, что в ней написано. Он прочитал ее в пыльных храмах Ниневии.

Он был готов, поэтому и продолжал свою прощальную прогулку.


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «Да приидет вопль мой
пред лице твое...»

«Тот, кто остается верным любви, остается верным Богу, а Бог —ему...»

Святой Павел

Глава первая

Киндерман сидел за столом в полумраке своего тихого кабинета. Свет от настольной лампы падал на ворох докумен­тов. Рапорты полицейских и отчеты из лабораторий, вещест­венные доказательства и служебные записки. В задумчивости, он медленно разложил их в виде лепестков цветка, чтобы сгладить то мерзкое заключение, к которому они его приве­ли и которое он никак не мог принять.

Энгстром был невиновен. Во время гибели Дэннингса он был у своей дочери — снабжал ее деньгами для покупки нар­котиков. Он солгал в первый раз, чтобы не выдать ее и чтобы мать, считавшая дочь умершей, ничего не узнала. Когда Кин­дерман рассказал Эльвире, что ее отец подозревается в соуча­стии убийства Дэннингса, она согласилась все рассказать. На­шлись и свидетели, которые подтвердили рассказ. Энгстром был невиновен. Невиновен и молчалив. От него нельзя было узнать, что происходит в доме у Крис.

Киндерман нахмурился, рассматривая свой «цветок»: что-то ему не понравилось.

Он передвинул один «лепесток» немного ниже и правее и еще раз проанализировал все факты.

Киндерман уставился в самую середину своей бумажной розы, где лежала старая выцветшая обложка популярного журнала. С фотографии на него смотрели Крис и Регана. Он пригляделся к девочке: симпатичное, веснушчатое лицо, во­лосы завязаны в «хвостики», не хватает переднего зуба. Кин­дерман посмотрел в окно. На улице было темно. Моросил надоедливый дождик.

Он пошел в гараж, сел в черный автомобиль и поехал по блестящим, мокрым от дождя улицам в сторону Джорджтау­на. Припарковавшись на восточной стороне Проспект-стрит, он просидел в машине около четверти часа, глядя на окно комнаты Реганы. Может быть, нужно постучаться и потребо­вать, чтобы ему ее показали? Он опустил голову и потер лоб рукой.

Уильям В. Киндерман! Вы больны! Идите домой! Примите лекарство и ложитесь спать!

Он опять посмотрел на окно и задумчиво покачал голо­вой. Нет. Неумолимая логика руководила его поступками.

К дому подкатил автомобиль.

Детектив насторожился, повернул ключ зажигания и включил дворники.

Из такси вышел высокий пожилой человек. На нем были черный плащ и шляпа, в руках он держал видавший виды че­моданчик. Старик заплатил шоферу и остановился, осматри­вая дом с улицы. Такси тронулось и повернуло на 36-ю ули­цу. Киндерман поехал за ним. Поворачивая за угол, он заме­тил, что пожилой человек так и не двинулся с места; он стоял в туманном свете уличного фонаря, как памятник пут­нику: полный спокойствия и застывший на века.

Детектив посигналил фарами таксисту.

В это время Шарон делала Регане укол либриума, а Кар- рас и Карл держали девочку за руки. За последние два часа доза была увеличена до четырехсот миллиграммов. Это было очень много, но после временного затишья, длившегося мно­го часов, бес неожиданно проснулся в таком приступе яро­сти, что ослабевший организм Реганы не смог бы долго про­держаться.

Каррас измотался. После визита к представителю высше­го духовенства он вернулся к Крис, чтобы рассказать ей о ре­зультатах. Потом помог наладить для Реганы внутреннее пи­тание, вернулся домой и сразу же рухнул в кровать. Однако уже через полтора часа его разбудил телефонный звонок. Звонила Шарон. Регана все еще была без сознания, и ее пульс постепенно замедлялся. Каррас сразу же бросился на помощь, захватив чемоданчик с медикаментами. Он уколол Регану в ахиллесово сухожилие, чтобы посмотреть на ее ре­акцию. Реакции не было. Он с силой надавил на ноготь. То же самое. Священник забеспокоился. Хотя он знал, что при истерии и в состоянии транса иногда наблюдается невоспри­имчивость к боли, в данном случае он опасался наступления комы, которая легко могла закончиться смертью. Каррас из­мерил давление: девяносто на шестьдесят, пульс — шестьде­сят. Он оставался в комнате и делал повторные измерения каждые пятнадцать минут в течение полутора часов, пока не убедился в том, что Регана была не в состоянии шока, а в оцепенении. Шарон получила инструкцию продолжать измерять пульс каждый час. После этого Дэмьен вернулся к себе, чтобы поспать. Но его снова разбудил телефон. Ему сообщили, что «изгоняющим дьявола» назначен Ланкэстер Мэррин, а помощником — он, Каррас.

Новость потрясла его. Мэррин! Философ-палеонтолог, че­ловек, обладающий удивительным, тонким умом! Его книги всякий раз приводили в волнение церковь, потому что в них вера объяснялась с точки зрения науки, постоянно развива­ющейся материи, судьба которой — стать субстанцией духов­ной и присоединиться к Богу.

Каррас тут же позвонил Крис, чтобы передать новость, и узнал, что епископ уже сообщил ей об этом лично.

— Я ответила епископу, что Мэррин может остановиться у нас,—сказала Крис.—Это займет день или два, верно?

— Я не знаю,—ответил Каррас.

Подождав еще немного, он продолжал:

— Вы не должны слишком многого ждать от него.

— Я хотела сказать, если это поможет.—Голос Крис зву­чал подавленно.

— Я и не думал убеждать вас в том, что это не подейст­вует,—подбодрил ее Каррас.—Просто на это, возможно, по­надобится время.

— Сколько времени?

— Бывает по-разному.

Он знал, что изгнание дьявола часто затягивалось на неде­ли, а то и на месяцы. Знал, что часто вообще не помогало. Предчувствовал, что бремя лечения свалится на него очеред­ным и на сей раз последним грузом.

— Это занимает несколько дней или недель,—сказал он Крис.

После разговора Каррас почувствовал себя до предела усталым и измученным. Вытянувшись на кровати, он думал о Мэррине. Волнение и сомнения овладели им. Дэмьен счи­тал себя вполне подходящим кандидатом для проведения ри­туала, однако епископ выбрал не его. Почему? Из-за того, что Мэррину раньше уже приходилось делать это?

Он закрыл глаза и вспомнил, что для изгнания бесов вы­бирают тех, «кто набожен» и обладает «высокими душевны­ми качествами». Ему припомнился отрывок из Евангелия, ко­гда ученики спросили Христа, почему они не могут изгонять бесов, и он ответил им: «Потому, что вера ваша слаба».

Архиепископ знал о его проблеме, знал об этом и прези­дент. Может быть, один из них и рассказал епископу? Каррас повернулся на кровати и почувствовал себя недостойным, не­умеющим, отвергнутым. Эта мысль больно ужалила его. В та­ком подавленном настроении он все же заснул, и сон посте­пенно заполнил все трещины и пустоты в его сердце.

Но и на этот раз он проснулся от телефонного звонка. Рыдающая Крис сообщила, что у Реганы опять приступ. Дэ­мьен поспешил к ним и проверил у девочки пульс. Сердце бешено колотилось. Он ввел ей либриум, потом еще раз. И еще раз. После этого Каррас отправился на кухню и сел рядом с Крис за стол, чтобы выпить чашечку кофе. Крис про­сматривала одну из книг Мэррина, которые по ее просьбе бы­ли доставлены на дом.

— Мне это недоступно,—тихо сказала она. Однако по ее виду можно было догадаться, что книга ей очень понрави­лась.

Она перелистала назад несколько страниц, нашла отме­ченное место и передала книгу Каррасу. Он прочитал:

«...У нас есть установившееся мнение относительно по­рядка, постоянства и обновления материального мира, окру­жающего нас. Хотя каждая часть его преходяща и все эле­менты его движутся, все же он связан законом постоянства, и хотя он постепенно умирает, он так же постоянно и возро­ждается. Исчезновение одного только лишь дает рождение другим, и смерть-—это появление тысячи новых жизней. Каждый час бытия свидетельствует о том, как преходяще и как одновременно с этим твердо и велико сие грандиозное существование единства. Оно подобно отражению в воде: всегда одно и то же, хотя вода течет. Солнце заходит, чтобы снова взойти, ночь поглощает день, чтобы он снова родился из нее, такой же ясный, словно никогда и не угасал. Весна становится летом, а потом, пройдя лето и осень,—зимою, но тем яснее и ближе становится ее возвращение, которое все равно восторжествует над холодом, хотя к холоду весна стре­мится уже с самого первого своего мгновения. Мы горюем о майских цветах, потому что они непременно завянут, но мы знаем, что однажды май непременно возьмет вверх над ноябрем, и этот круговорот никогда не остановится. Это учит нас надеяться и никогда ни в чем не отчаиваться...»

— Да, это красиво,—тихо сказал Каррас, не отрывая взгляда от книги.

Сверху послышался крик беса:

— Негодяй! Подонок! Набожный лицемер!..

— Она всегда клала мне розу на тарелку... утром... перед тем, как мне уходить на работу.

Каррас вопросительно посмотрел на Крис.

— Регана,—пояснила она и опустила глаза.—Я совсем за­была, что вы ее раньше никогда не видели.—Крис высморка­лась и коснулась пальцами век.

— Вам налить немного бренди в кофе, отец Кар- рас? — спросила она, силясь придать голосу бодрость.

— Спасибо, не нужно.

— А для меня просто кофе не подходит,—прошептала она.—Я налью себе бренди, если вы не возражаете.

Крис вышла из кухни.

Оставшись один, Каррас мелкими глотками допил свой кофе. Ему было тепло в свитере, надетом под рясу. То, что он не смог успокоить Крис, слегка расстроило его. Он вдруг вспомнил свое детство, и ему стало грустно. У него жила со­бачонка Джинджер, простая дворняга, которая однажды за­болела и лежала в ящике прямо в его комнате. Ее все время лихорадило и рвало, и Каррас укрывал ее полотенцами, за­ставлял пить теплое молоко. Потом пришел сосед и сказал, что собака больна чумкой. Он покачал головой и добавил: «Надо было сразу же делать уколы». Однажды он вышел из школы... на улицу... они шли парами... И на углу его ждала мать... она была очень грустная... потом она взяла его за руку и вложила в нее монетку в полдоллара... он тогда еще обра­довался: так много денег!., и тут же раздался ее голос, мяг­кий и нежный: «Джинджер больше нет...»

Он посмотрел на горькую черноту в чашке и ощутил хо­лод утраты.

— Проклятый святоша!!!

Бес все еще был в бешенстве.

«Надо было сразу же делать уколы».

Каррас вернулся в спальню Реганы и удерживал ее, пока Шарон делала укол либриума. Доза на этот раз составляла пятьсот ^миллиграммов.

Шарон прижала тампон к месту укола, и тут Каррас изу­мленно взглянул на Регану. Ругательства на этот раз относи­лись не к ним, а к кому-то другому, кто был невидим и нахо­дился далеко отсюда.

— Я сейчас вернусь,—сказал он Шарон и спустился на кухню, где в одиночестве за столом сидела Крис, подливая себе в кофе бренди.

— Вы не передумали, святой отец? — спросила она.

Он отрицательно покачал головой и устало опустился на стул.

— Вы разговаривали с ее отцом?

— Да, он звонил.—Молчание.—Он хотел поговорить с Рэге.

— И что же вы ему сказали?

— Я сказала, что она ушла в гости.

Снова тишина. Каррас взглянул на Крис и увидел, что она смотрит на потолок. Он заметил, что крики наверху наконец смолкли.

— Мне кажется, либриум подействовал,—с удовлетворе­нием произнес Каррас.

В дверь позвонили. Он посмотрел на Крис, и она уловила догадку в его глазах.

Киндерман?

Потянулись долгие секунды. Они ждали. Уилли отдыха­ла, Шарон и Карл были еще наверху. Крис резко поднялась и пошла в комнату. Она приподняла занавеску и посмотрела в окно на незваного гостя. Слава Богу! Это не Киндер­ман. Вместо детектива она увидела высокого пожилого муж­чину в поношенном плаще. Склонив голову, он терпеливо ждал под дождем, держа в руках старомодный, потертый че­моданчик.

Звонок прозвенел еще раз.

Кто он?

Удивленная Крис, пошла к выходу, приоткрыла дверь и высунулась в темноту.

— Я вас слушаю.

Поля шляпы скрывали глаза незнакомца.

— Миссис Макнейл? — раздался его голос. Он был чи­стым, мягким и вместе с тем достаточно уверенным.

Старик снял шляпу, и Крис увидела глаза, которые оше­ломили ее. Умные и добрые, они словно сияли и были на­полнены пониманием и состраданием. Они излучали тепло, и источник этой целительной энергии был одновременно в них самих и вовне, и поток этот не имел границ.

— Я —отец Мэррин.

Секунду она непонимающе смотрела на него, на его ху­дое лицо аскета, на рельефные, тщательно выбритые скулы, а потом поспешно распахнула дверь:

— О Боже! Пожалуйста, входите! О, входите! Видите ли, я... В самом деле! Я не знаю, где мои...

Он вошел в дом, и она закрыла дверь.

— То есть я хочу сказать, что я ждала вас только завтра утром!

— Да, я знаю,—услышала она в ответ. Крис обернулась и увидела, что отец Мэррин стоит, склонив голову набок, и смотрит вверх, как будто слышит что-то, нет, чувствует чье-то невидимое присутствие... Какие-то отдаленные вибра­ции, которые ему давно знакомы. Она с удивлением наблю­дала за пришельцем.

— Можно я помогу вам, святой отец? Мне кажется, ваш багаж слишком тяжел.

— Спасибо,—мягко ответил он.—Этот чемодан —как часть меня самого: такой же старый... и потрепанный.—Отец Мэррин опустил глаза, и в них мелькнуло что-то совсем доб­рое и ласковое.—Я привык к грузу... Отец Каррас здесь?

— Да, он на кухне. Кстати, вы сегодня обедали, святой отец?

Послышался скрип открываемой двери.

— Да, я поел в поезде.

— Вы не хотите еще перекусить?

Через секунду дверь закрыли.

— Нет, спасибо.

— Этот противный дождь,—сокрушалась Крис.—Если бы я только знала, что вы приедете, я бы вас встретила на вокзале.

— Это не важно.

— Вы долго искали такси?

— Всего несколько минут.

— Все равно я перед вами виновата, святой отец!

С лестницы быстро спустился Карл, взял из рук священ­ника чемодан и понес его через зал.

— Вам приготовлена постель в кабинете, святой отец,— засуетилась Крис.—Там очень удобно, я подумала, что вы лю­бите, когда вас не беспокоят. Я провожу.—Она шагнула впе­ред и остановилась.—Или, может быть, вы хотите повидать отца Карраса?

— Прежде всего я хотел бы повидать вашу дочь,—сказал Мэррин.

Она удивилась.

— Прямо сейчас, святой отец?

— Да, прямо сейчас.

— Она спит.

— Не думаю.

— Ну, если...

И тут Крис вздрогнула, услышав, как сверху раздался приглушенный яростный крик беса. Он был похож на вопль заживо похороненного человека.

— Мэр-р-р-ри-и-и-и-и-н-н-н!!!

За этим последовал глухой удар, потрясший стены спальни.

— О, Боже всемогущий! —Крис прижала руки к груди и онемела от ужаса. Священник не шевелился. Он смотрел наверх, напряженно и сосредоточенно, и в глазах его не было и намека на удивление. Даже больше, отметила про себя Крис, он, похоже, узнавал этот голос.

Еще один удар потряс стены.

— Мэр-р-р-и-и-и-н-н-н-н-н-н!!!

Иезуит медленно двинулся вперед, не обращая внимания ни на Крис, ни на Карраса, внезапно появившегося в дверях кухни. Жуткие удары о стены не прекращались. Отец Мэр- рин хладнокровно подошел к лестнице, и рука его, тонкая и изящная, будто вылепленная из гипса, легко заскользила вверх по перилам.

Каррас подошел к Крис и вместе с ней наблюдал, как Мэррин вошел в спальню Реганы и закрыл за собой дверь. Несколько секунд было тихо. Внезапно раздался резкий хо­хот дьявола, и Мэррин вышел из комнаты. Он закрыл за со­бой дверь и пошел в зал. Дверь в спальню снова открылась, оттуда выглянула удивленная Шарон.

Иезуит быстро спустился по лестнице и протянул руку Каррасу, ждавшему его внизу.

— Отец Каррас...

— Здравствуйте, святой отец.

Мэррин стиснул руку Карраса и серьезно посмотрел ему в глаза.

Сверху доносились дикий хохот и ругательства в адрес Мэррина.

— Вы очень плохо выглядите,—сказал Мэррин.—Вы устали?

— Нет. А почему вы об этом спрашиваете?

— У вас есть с собой плащ?

Каррас отрицательно покачал головой.

— Тогда возьмите мой,—сказал седовласый иезуит, рас­стегивая пдащ.—Я попросил бы вас принести мне рясу, два стихаря, орарь, немного святой воды и два экземпляра «Риту­ала».—Он протянул плащ изумленному Каррасу.—Мне ка­жется, надо начинать.

Каррас нахмурился:

— Что вы имеете в виду? Прямо сейчас?

— Да, именно так.

— Может быть, вы сначала хотите послушать ее исто­рию, святой отец?

— Зачем?

Мэррин непонимающе поднял брови.

Каррас понял, что ему нечего на это ответить, и отвел взгляд от чистых бесхитростных глаз.

— Хорошо,—ответил он.—Я сейчас все принесу.

Мэррин посмотрел на Крис.

— Вы не возражаете, если мы начнем сразу же? —тихо спросил он.

Она смотрела на него и чувствовала, как все ее существо наполняется облегчением, решимостью и уверенностью. Эти чувства обрушились внезапно, как гром среди ясного неба.

— Вы, наверное, устали, святой отец? Не хотите ли ча­шечку кофе? Его только что заварили.—Голос ее звучал на­стойчиво, и в то же время в нем прослушивались нотки мольбы.—Он горячий. Не хотите, святой отец?

Мэррин заметил ее усталые глаза и то, как она нервно сжимала и разжимала кулаки.

— Да, с удовольствием,—тепло сказал он.— Спасибо. Ес­ли только вас это не затруднит.

Крис провела его на кухню, и через минуту он уже дер­жал в руке чашку с черным кофе.

— Хотите, я налью в кофе немного бренди, святой отец? Мэррин склонил голову и ровным голосом произнес:

— Врачи не разрешают.—И добавил, протягивая ей чаш­ку: — Но, слава Богу, воля у меня слабая.

Крис увидела веселую искорку в его глазах и налила ему бренди.

— Какое у вас чудесное имя,—сказал он.—Крис Мак­нейл. Это не псевдоним?

Она налила себе немного бренди и покачала головой.

— Нет, мое настоящее имя не Эсмеральда Глютц.

— Ну и слава Богу,—пробормотал Мэррин.

Крис улыбнулась.

— А что такое Ланкэстер, святой отец? Такое необычное имя. Вас назвали в чью-нибудь честь?

— В честь грузового судна. Или в честь моста. Да, по­мнится, это был мост.—Он задумался, потом продол­жил;—Дэмьен! Как бы мне хотелось, чтобы меня звали Дэ­мьен! Это имя священника, который посвятил свою жизнь прокаженным острова Молокай. В конце концов он сам забо­лел. Прекрасное имя. Я считаю, что если бы меня звали Дэ­мьен, я даже согласился бы на фамилию Глютц.

Крис засмеялась, и ей стало легче. Некоторое время они разговаривали с Мэррином о домашних делах и разных ме­лочах. В дверях появилась Шарон. Мэррин встал, как будто только и ждал ее появления, отнес кружку в мойку, ополос­нул ее и аккуратно поставил в сушилку.

— Спасибо, кофе был очень вкусный, как раз то, что надо.

— Я провожу вас в вашу комнату.

Он поблагодарил и пошел за ней к кабинету.

— Если вам что-нибудь понадобится, святой отец, скажи­те мне.

Он положил ей руку на плечо и ободряюще сжал его. Крис почувствовала, как в нее вливаются сила и тепло. И по­кой. Она явно ощутила покой! И еще одно странное чув­ство... безопасности.

— Вы очень добры.—Ее глаза улыбались.—Благодарю вас.

Он опустил руку и посмотрел ей вслед. Но как только Крис скрылась, лицо его исказилось от боли. Мэррин вошел в кабинет и тщательно закрыл дверь. Из кармана брюк он до­стал коробочку с надписью «аспирин», открыл ее, вынул отту­да таблетку нитроглицерина и осторожно положил ее под язык...

Крис прошла на кухню. Прислонившись к двери, она смотрела на Шарон, которая стояла у плиты и, положив руки на кофейник, ждала, когда подогреется кофе.

— Послушай, дружок, почему ты не хочешь отдо­хнуть? — озабоченно спросила Крис.

Молчание. Казалось, Шарон была погружена в размышле­ния. Потом она повернулась и уставилась на Крис.

— Извини. Ты что-то сказала?

Крис заметила какое-то напряжение в ее лице.

— Что произошло наверху, Шарон?

— Где произошло?

— В комнате. Когда туда вошел отец Мэррин.

— Ах, да...—Шарон нахмурилась.—Да. Это было за­бавно.

— Забавно?

— Странно. Они только...—Она запнулась.—Ну, в об­щем, они молча посмотрели друг на друга, а потом Регана, то есть это существо, сказало...

— Что сказало?

— Оно сказало: «На этот раз ты проиграешь».

— А потом?

— Это все,—ответила Шарон.—Отец Мэррин повернул­ся и вышел из комнаты.

— А как он при этом выглядел? — спросила Крис.

— Забавно.

— О Боже, Шарон, оставь в покое это слово! — вспылила Крис и хотела добавить еще что-то, но вдруг заметила, как Шарон склонила голову набок, будто к чему-то прислушива­лась.

Бес внезапно прекратил бушевать, и еще... что-то тревож­ное и тягостное разливалось в воздухе вокруг них.

Женщины уставились друг на друга.

— Ты тоже это чувствуешь? — спросила Шарон.

Крис кивнула. Дом. Что-то было в самом доме. Напряже­ние. Воздух постепенно сгущался, в нем явно угадывалась пульсация, вибрация какой-то посторонней энергии.

Звонок у входной двери вывел их из оцепенения.

— Я открою.

Шарон пошла в холл и открыла дверь. Вернулся Каррас и принес с собой картонную коробку из-под белья.

— Спасибо, Шарон.

— Отец Мэррин в кабинете,—сообщила она Дэмьену.

Каррас осторожно постучал и вошел, неся коробку на вы­тянутых руках.

— Извините, святой отец,—сказал он.—Я немного...

Каррас неожиданно остановился. Мэррин, одетый в брю­ки и рубашку с короткими рукавами, стоял на коленях у кро­вати и молился, опустив голову на сложенные руки. Каррас секунду стоял неподвижно, как будто вдруг очутился в детст­ве и увидел себя, бегущего куда-то вперед с перекинутой че­рез руку рясой дьячка.

Он перевел взгляд на коробку из-под белья, на еще не просохшие капельки дождя. Потом медленно подошел к ди­вану и молча выложил на него содержимое коробки. Закон­чив эту процедуру, он снял плащ и аккуратно повесил его на стул, взял стихарь из белой материи и стал надевать поверх рясы. Он услышал, как Мэррин встал и сказал:

— Спасибо, Дэмьен.

Каррас повернулся к нему, поправляя одежду. Мэррин подошел к дивану и оглядел принесенные вещи.

Каррас взял в руки свитер.

— Я подумал, может быть, вы наденете под рясу вот это, святой отец? —сказал он, протягивая его Мэррину.—В ком­нате иногда становится очень холодно.

Мэррин дотронулся до свитера.

— Вы очень внимательны, Дэмьен.

Каррас взял с дивана рясу Мэррина и молча наблюдал, как тот надевает свитер. Только теперь он ощутил величие, силу этого человека, этой минуты, тишины дома, которая сейчас давила и душила его

Он опомнился, когда почувствовал, что Мэррин тянет у него из рук рясу.

— Вы знакомы с правилами ритуала, Дэмьен?

— Да,—коротко ответил Каррас.

Мэррин начал застегиваться.

— Особенно важно не вступать с бесом в разговоры...

Бес. «Он произнес слово как бы между прочим»,—поду­мал Каррас. Именно это и поразило его.

— Мы можем спрашивать только очень немногое,—ска­зал Мэррин, застегивая пуговицу на воротнике.—И помните, что все излишнее — чрезвычайно опасно.—Он взял стихарь и надел его поверх рясы.—Ни в коем случае не прислуши­вайтесь к тому, что он говорит. Бес — лжец. Он будет лгать, чтобы смутить нас, но при этом будет подмешивать к своей лжи долю правды. Это психологическая атака, Дэмьен. И очень серьезная. Не слушайте его. Помните об этом и не слушайте.

Каррас передал ему епитрахиль[14], и Мэррин спросил:

— Вы еще что-то хотите узнать, Дэмьен?

Каррас отрицательно покачал головой.

— Нет, но я думаю, что вам стоит познакомиться с раз­ными личностями, которыми одержима Регана. Пока что их три.

— Всего одна,—мягко ответил Мэррин, поправляя оде­жду. На секунду он крепко сжал епитрахиль, и на лице его появилось мучительное выражение страдания и боли. Потом он взял «Ритуал» и дал один экземпляр Каррасу.

— Литании святым мы пропускаем. У вас есть святая вода?

Каррас вынул из кармана маленький пузырек, заткнутый пробкой. Мэррин взял его и кивнул в сторону двери:

— Идите, пожалуйста, первым, Дэмьен.

Наверху в напряженном ожидании стояли Крис и Ша­рон. На них были надеты теплые кофты и свитеры. При зву­ке открываемой двери они повернулись и, глядя вниз, увиде­ли, что к лестнице идут Каррас и Мэррин.

«Высокие,—подумала Крис,—какие они высокие и вели­чественные!»

Наблюдая за тем, как Каррас подходит все ближе и бли­же, Крис возликовала. Ко мне на помощь пришел мой старший брат, иберегись теперь, прокля - тый! Она ощутила сильное сердцебиение.

Около двери в комнату иезуиты остановились. Увидев теплую одежду Крис, Каррас нахмурился.

— Вы тоже собираетесь пойти туда?

— Мне показалось, что так будет лучше.

— Не надо, прошу вас,—принялся убеждать ее Кар- рас.—Не надо. Вы совершите большую ошибку.

Крис вопросительно посмотрела на Мэррина.

— Отцу Каррасу виднее,—спокойно ответил тот.

— Хорошо,—в отчаянии произнесла она и прислонилась к стене.—Я буду ждать здесь.

— Какое второе имя у вашей дочери? — спросил Мэррин.

— Тереза.

— Прекрасное имя.—Мэррин ободряюще посмотрел ей прямо в глаза, потом перевел взгляд на дверь. Крис вновь по­чувствовала какое-то напряжение, будто темнота сгущалась и давила на нее. Изнутри. Оттуда, из спальни.

— Все в порядке,—тихо произнес Мэррин.

Каррас открыл дверь и сразу же отшатнулся от волны зловония и ледяного холода. В углу комнаты, сгорбившись на стуле, сидел Карл. На нем был старый зеленый охотничий костюм. Карл вопросительно посмотрел на Карраса. Иезуит перевел взгляд на беса, чей яростный взгляд сверлил фигуру Мэррина.

Каррас подошел к кровати и встал в ногах у беса, а Мэр­рин, высокий и стройный, подошел сбоку. Он остановился и склонился над кроватью.

Гнетущая тишина воцарилась в комнате. Регана облизну­лась распухшим, почерневшим языком. Раздался звук, похо­жий на шорох пергамента.

— Ну что, чирей проклятый,—проскрипел бес.—Нако­нец-то! Наконец-то ты явился собственной персоной!

Старый священник поднял руку и перекрестил кровать, а потом и всю комнату. Повернувшись, он открыл пузырек со святой водой.

— Ах, ну да! Вот и святая моча!— зарычал бес.—Семя святых!

Мэррин поднял пузырек, и лицо беса исказилось от зло­сти.

— Давай же.

Мэррин начал разбрызгивать воду. Бес вскинул голову и затрясся от ярости.

— Давай, продолжай! Валяй, Мэррин! Вымочи нас! Пото­пи нас в своем поту! Ведь твой пот священный, святой Мэр­рин! А теперь нагнись и испусти немного благовония!

— Молчи!

Слово вылетело, как стрела. Каррас резко повернул голо­ву и с удивлением посмотрел на Мэррина, который повелева- юще глядел на Регану. Бес замолчал. Он тоже смотрел на Мэррина, и в глазах его мелькнуло сомнение. Бес насторо­жился.

Мэррин закрыл пузырек, встал на колени у кровати, за­крыл глаза и начал читать «Отче наш».

Регана плюнула, желтоватый комок слюны попал в лицо Мэррина и начал медленно сползать по щеке.

— ...Да приидет царствие Твое.—Мэррин достал из кар­мана платок и не спеша вытер с лица плевок.—И не введи нас во искушение.

— Но избави нас от лукавого,—подхватил Каррас и ко­ротко взглянул на Регану.

Ее глаза закатились так, что были видны одни белки. Кар- рас встревожился, почувствовав усилившийся в комнате хо­лод. Он вернулся к тексту и стал следить за молитвой.

— Бог и Отче наш, я взываю к святому имени Твоему, молю о милосердии Твоем, сжалься и помоги мне одолеть врага Твоего, который измывается над созданием Твоим, по­моги мне, Боже,—продолжал молиться Мэррин.

— Аминь,—произнес Каррас.

— Боже, создатель и защитник рода человеческого, сжалься, смилуйся над рабой Твоей, Реганой-Терезой Мак­нейл, чьи душа и тело находятся в лапах врага нашего, иску­сителя, который...

Каррас услышал, что Регана зашипела, и взглянул на нее. Она выпрямилась, закатила глаза и быстро задвигала языком. При этом голова ее тоже двигалась, каку кобры.

Каррас снова ощутил беспокойство и снова заглянул в текст.

— Спаси рабу Твою,—молился Мэррин, читая «Ритуал».

— Которая верует в Тебя, Господи,—отзывался Каррас.

— Пусть же она найдет защиту в Тебе...

— И избавь ее от врага...

Мэррин продолжал читать молитву.

Вдруг Каррас услышал испуганный крик Шарон. Он бы­стро повернулся и увидел, что та в оцепенении уставилась на кровать. Каррас обернулся назад и обомлем. Передняя часть кровати медленно отрывалась от пола!

Он не верил своим глазам. Четыре дюйма. Полфута. Фут. Потом начали подниматься и задние ножки.

— Gott in Himmel![15] — в ужасе прошептал Карл.

Кровать поднялась еще на фут и зависла в воздухе, мед­ленно покачиваясь и кренясь, будто плавала по поверхности тихого озера.

— Отец Каррас! — послышался сзади шепот.

Регана извивалась и шипела.

— Отец Каррас!

Дэмьен обернулся. Мэррин смотрел на него в упор, кив­ком указывая на «Ритуал», который Каррас держал в руках.

— Ответьте, пожалуйста, Дэмьен.

Каррас недоуменно посмотрел на него.

— Не позвольте же бесу возыметь власть над нею,—тихо и уверенно повторил Мэррин.

Каррас торопливо заглянул в книгу и с гулко бьющимся сердцем прочитал ответ:

— И пусть порожденный несправедливостью не сможет причинить ей зла.

— Господи, услышь мою молитву,—продолжал Мэррин.

— Да приидет вопль мой пред лице Твое.

— Господь с нами!

— И с душами нашими!

Мэррин начал читать следующую молитву, и Каррас опять посмотрел на кровать. Дрожь пробежала по всему те­лу. Она там! Она там! Прямо передо мной! Вот она! Он услышал, как открылась дверь, и оглянулся. Шарон и Крис, вбежав в комнату, остановились как вкопанные, все еще не веря своим глазам.

— Боже мой!

— ...Всемогущий Боже, Господи...

Мэррин поднял руку и будничным жестом три раза пере­крестил лоб Реганы, продолжая читать молитву из «Ритуала»:

— ...Который послал своего сына единородного сражать­ся против врага нашего...

Шипение прекратилось, и из перекошенного рта Реганы исторгся душераздирающий бычий рев.

— ...вырви из когтей торжествующего дьявола рабу Твою, созданную по образу и подобию Твоему...

Мычание становилось все сильнее, заставляло тело содро­гаться, проникало в каждую клеточку, в каждый нерв.

— Господи, создатель наш, отец наш...—Мэррин спокой­но вытянул руку и прижал орарь[16] к шее Реганы: —И сатана был низвергнут с небес и упал на землю, повергая в ужас...

Рев прекратился. Комната заполнилась тишиной. Потом обильная и зловонная рвота ровными толчками поползла изо рта Реганы, покрывая ее лицо толстым слоем и стекая, как лава, на руки Мэррина.

— Протяни руку свою, изгони злого беса из Терезы-Рега­ны Макнейл, которая...

Каррас смутно слышал, как дверь снова открылась, и Крис вылетела из комнаты.

— Выгони его, преследующего невинных...

Кровать начала медленно раскачиваться, накренилась и стала двигаться вверх-вниз, а потом вправо-влево, но Мэр- рину удалось приспособиться и к этим движениям. Он плот­но прижимал орарь к шее Реганы, которую все еще рвало.

— Пополни дух наш отвагой, чтобы мы смогли смело сражаться с нечистым...

Неожиданно кровать замерла. Каррас увидел, как она спокойно, подобно перышку, заскользила вниз и с приглу­шенным стуком опустилась на коврик.

— ...Господи, дай нам силу... Услышь мою молитву,—ти­хо произнес Мэррин.

Он сделал шаг назад, и комната затряслась от его приказа:

— Я изгоняю тебя, нечистый дух, и всякую сатанинскую силу! Все порождение ада!

Мэррин, встряхнув рукой, сбросил комки рвоты на коврик:

— Это Христос приказывает тебе, чье слово усмиряет ве­тер и море! Тот, кто...

Регану перестало рвать. Она сидела молча и смотрела на Мэррина. Стоя в ногах кровати, Каррас с напряжением на­блюдал за всем происходящим, его потрясение понемногу стало проходить, но в мозгу с новой силой вспыхнули сомне­ния. Он вспомнил сеансы спиритизма, психокинез, силу мыс­ли и напряжения у подростков и нахмурился. Потом подо­шел к кровати и взял Регану за запястье. И тут же понял, что опасения его были не напрасны. Пульс у Реганы возрос до не­вероятной частоты. Каррас считал удары, глядя на свои часы, и не мог поверить, что сердце способно выдержать такой ритм.

— Это Он приказывает тебе, Тот, Кто сверг тебя с небес!

Властные заклинания Мэррина отдавались эхом в созна­нии Карраса, а в это время пульс Реганы неумолимо продол­жал учащаться. Все быстрее и быстрее билось ее сердце. Тон­кие струйки пара поднимались от рвоты вверх. Каррас при­смотрелся и почувствовал, как волосы у него на голове стано­вятся дыбом. Очень медленно, как в кошмарном сне, санти­метр за сантиметром, голова Реганы начала поворачиваться, вращаться, как у куклы, шея при этом хрустела, как старый, несмазанный механизм, и ее страшные, сверкающие глаза уставились прямо на него.

— ...и посему трепещи в страхе, Сатана...

Голова медленно повернулась назад, в сторону Мэррина.

— ...ты, попирающий справедливость! Породитель смер­ти! Предатель рода человеческого! Ты, отбирающий жизнь, ты...

Каррас устало огляделся по сторонам. Накал в лампах не­ожиданно ослаб, и они очутились в страшном, мигающем по­лумраке. Дэмьена передернуло. Становилось все холоднее и холоднее.

— ...ты, повелевающий убийцами, ты, враг...

Приглушенный удар потряс комнату. Потом еще один. Затем стал слышен ритмичный стук, сотрясающий стены, и пол и раскалывающий потолок. Стук этот словно пытался войти в ритм с биением бесовского сердца.

— Уходи прочь, чудовище! Твоя доля —быть в изгнании! Твое жилище — в гнезде гадюк! Ползай же, подобно им! Сам Бог повелевает тебе! Кровь и...

Стук усилился, удары раздавались все чаще и чаще.

— ...Приказываю тебе...

И еще чаще.

— ...именем судьи всех живых и мертвых, именем созда­теля...

Шарон вскрикнула, зажимая уши руками. Удары стали оглушительными и раздавались с бешеной скоростью.

Пульс у Реганы стал таким частым, что его невозможно было подсчитать. С другой стороны кровати подошел Мэр­рин и медленно перекрестил грудь Реганы, покрытую слоем рвоты. Его молитва была полностью заглушена грохотом.

Неожиданно Каррас почувствовал, что сердцебиение ста­ло уменьшаться. Когда Мэррин перекрестил Регане лоб, гро­хот прекратился, словно по мановению безумного дирижера.

— Господи, повелитель на земле и в небесах, Господи, властелин над всеми ангелами и архангелами...—Каррас при­слушивался к молитве, а пульс становился все реже и реже...

— Гордец, скотина Мэррин! Подонок! Ты все равно про­играешь! Она умрет! Поросенок сдохнет!

Мерцающий туман поредел. Бес вновь с ненавистью наки­нулся на Мэррина:

— Развратная гадина! Еретик! Заклинаю тебя: повернись, посмотри на меня! Посмотри на меня, дрянь! — Бес дернулся и плюнул в лицо Мэррину, зашипев: — Вот так твой хозяин исцеляет слепых!

— Господи, создатель всего живого...—молился Мэррин, доставая в то же время платок и вытирая лицо.

— Последуй теперь его примеру, Мэррин! Давай же! Со­верши чудо... Исцели поросенка, святой Мэррин!

— ...Освободи рабу свою...

— Лицемер! Тебе же плевать на свинью! Тебе на всех плевать! Ты отдал ее нам на растерзание!

— ...Я смиренно...

— Врешь! Ты врешь! Расскажи нам, где ты растерял свою смиренность? В пустыне? На развалинах? В могилах, куда ты позорно сбежал от своих друзей? Куда ты нагло смылся? Как ты смеешь разговаривать после этого с людьми, ты, вшивая блевотина!..

— ...отпусти...

— Твое место в гнезде у павлина, Мэррин! Твоя участь — остаться наедине с самим собой! Уединись где-ни­будь подальше и поговори сам с собой, ведь тебе больше нет равных!Мэррин продолжал молиться, не обращая внимания на поток оскорблений.

Каррас попытался сосредоточиться на тексте. Мэррин чи­тал отрывок из Библии:

— «...он сказал «легион», потому что много бесов вошло в него. И они просили Иисуса, чтобы не повелевал им идти в бездну. Тут же на горе паслось большое стадо свиней, и бе­сы просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позво­лил им. Бесы, вышедшие из человека, вошли в свиней, и бро­силось стадо из крутизны в озеро, и потянуло, и...»

— Уилли, у меня для тебя хорошие вести!— заскрипел бес. Каррас поднял глаза и увидел в дверях Уилли, которая тут же замерла, держа в руках ворох простыней и полоте­нец.— Я облегчу твои страдания,—загремел голос бе­са.—Эльвира жива! Она жива! Она...

Уилли уставилась на него, а Карл закричал:

— Нет, Уилли, нет!

— Она наркоманка, Уилли, совершенно безнадежная...

— Уилли, не слушай!— кричал Карл.

— Сказать тебе, где она живет?

— Не слушай! Не слушай! —Карл попытался вытолкнуть Уилли из комнаты.

— Сходи, навести ее в праздник, Уилли, удиви ее! Схо­ди...

Неожиданно бес замолчал и внимательно посмотрел на Карраса, который, подсчитав пульс Реганы и найдя его нор­мальным, решил, что можно ввести немного либриума. Он попросил Шарон приготовить все для инъекции.

Шарон кивнула и быстро отошла в сторону. Когда она с опущенной головой подошла к кровати, Регана с воплем «Потаскуха!» обдала ей лицо рвотой.

Шарон остановилась как вкопанная, и тут появилась лич­ность Дэннингса и заорала:

— Проклятая шлюха!

Шарон вылетела из комнаты.

Новая личность скорчила недовольную физиономию, огляделась и спросила:

— Может быть, кто-нибудь откроет окно? Пожалуйста! Здесь такая жуткая вонища! Это просто...

— О нет-нет, не надо,—вдруг передумав, продолжал тот же голос. — Ради Бога, не делайте этого, а то еще кого-нибудь к черту угробят! — Потом Дэннингс засмеялся, подмигнул Каррасу и исчез.

— ...это он изгоняет тебя...

— Неужели, Мэррин? Да неужели? — Снова появился бес, и Мэррин молился, время от времени перекладывая орарь и крестя Регану. Бес снова принялся ругать его.

«Слишком долго длится этот приступ,—подумал Кар- рас.—Слишком уж он затянулся».

— А, вот и свиноматка появилась!— засмеялся бес.

Каррас повернулся и увидел, что к нему приближается Крис со шприцем и тампоном. Она пыталась не смотреть на него.

— Шарон переодевается, а Карл...

Каррас перебил ее коротким: «Хорошо», и она подошла с ним к кровати.

— Да-да, посмотри на свое произведение, мама-свинья! Подойди сюда! — захихикал бес.

Крис изо всех сил пыталась не смотреть на Регану, не слу­шать ее, пока Каррас потуже привязывал руки девочки.

— Посмотри на эту блевотину! — взревел бес.—Ты до­вольна? Это все из-за тебя! Да! Это все из-за того, что карьера тебе важнее всего на свете, важнее мужа, важнее дочери, важнее...

Каррас оглянулся. Крис не шевелилась.

— Давайте же! —приказал он.—Не слушайте! Давайте!

— ...твой развод! Иди к священникам! Но они тебе не по­могут!—У Крис затряслись руки.—Она сошла с ума! Она сошла с ума! Поросенок спятил! Это ты довела ее до сумас­шествия и до убийства, и...

— Я не могу.—Лицо у Крис изменилось. Посмотрев на трясущийся шприц, она покачала головой.—Я не могу делать укол!

Каррас выхватил у нее шприц:

— Ладно, протрите руку! Протирайте! Вот здесь,—твер­до приказал он.

Бес дернулся и, сверкая глазами от ярости, повернулся к нему.

— Кстати, и о тебе, Каррас!

Крис прижала тампон к руке и протерла нужное место.

— А теперь уходите!— решительно приказал Каррас, вонзая иглу в тело.

Крис вышла.

— Да, уж мы-то знаем, как ты заботишься о матерях, до­рогой Каррас!— закричал бес. Иезуит отступил и некоторое время не мог шевельнуться. Потом вынул иглу и посмотрел на закатившиеся глаза. Из горла Реганы доносилось тихое, медленное пение, похожее на голос мальчика из церковного хора:

— Tantum ergo sacramentum veneremur cernui...

Это был католический гимн. Каррас стоял как вкопан­ный, пока продолжалось жуткое, леденящее кровь пение. Он поднял глаза и увидел Мэррина с полотенцем в руках. Акку­ратно и очень осторожно он вытер рвоту с шеи и лица Реганы.

— ...et antiguum documentum..

Пение продолжалось.

Чей же это голос? И эти обрывки: Дэннингс, окно...

Каррас не заметил, как вернулась Шарон и взяла полотен­це из рук Мэррина.

— Я закончу, святой отец,—сказала она.—Уже все про­шло. Перед компазином я бы хотела переодеть ее и немного привести в порядок. Можно? Вы не могли бы на минуточку выйти?

Священники вышли в теплый полутемный зал и устало прислонились к стене.

Каррас все еще прислушивался к страшному приглушен­ному пению, раздававшемуся из комнаты. Через несколько секунд он обратился к Мэррину:

— Вы говорили... вы говорили мне, что в ней только одна... новая личность.

- Да.

Они разговаривали, опустив головы, будто на исповеди.

— А все остальное — только формы приступов. Да, здесь всего... всего один бес. Я знаю, что вы сомневаетесь. Видите ли, этот бес... В общем, я один раз уже встречался с ним. Он очень могучий, очень.

Они снова помолчали, потом заговорил Каррас:

— Говорят, что бес... появляется помимо желания жертвы.

— Да, это так... это так. Он может появиться и там, где нет греха.

— Тогда какова цель одержимости? — спросил Каррас, хмурясь.—Отчего это происходит?

— Кто знает,—ответил Мэррин, задумался на секунду, потом продолжил: — Мне, однако, кажется, что цель бе­са—не сама жертва, а другие люди, мы... те, кто видит все это, кто живет здесь. И я думаю, я уверен — он хочет, чтобы мы отчаялись, потеряли человеческий облик и сами стали зверьми, подлыми, разложившимися личностями, забывши­ми о человеческом достоинстве. В этом, видимо, и весь се­крет—дьяволу нужно, чтобы мы сами считали себя недо­стойными. Я думаю, что вера в Бога зависит не от разума, а от нашей любви, от того, считаем ли мы, что Бог любит нас...

Мэррин помолчал, а потом заговорил медленней, как бы вспоминая о чем-то:

— Он знает... бес знает, куда бить. Тогда, давно, я даже отчаялся любить ближнего своего. Некоторые люди... оттал­кивали меня. Это меня мучило, Дэмьен, и привело к тому, что я разочаровался в себе, после чего мог легко разочаро­ваться и в своем Боге. Моя вера была расшатана.

Каррас с интересом посмотрел на Мэррина.

— И что же произошло потом? — спросил он.

— ...В конце концов я понял: Бог никогда не потребует от меня того, что невозможно с точки зрения психологии, что любовь, которая нужна ему, находится во мне, она в мо­их силах и совсем непохожа на обычные эмоциональные чув­ства. Совсем непохожа! Ему нужно было только, чтобы я де­лал все с любовью, делал даже для тех, кто отталкивает меня,—а ведь это требует от нас большой любви.—Он пока­чал головой.—Конечно, все ясно и так, сейчас я понимаю, Дэмьен. Но тогда не понимал. Странная слепота. Как много мужей и жен считают, что их любовь прошла, потому что сердца их не бьются в восторге при виде возлюбленного! Бо­же!—Он снова покачал головой.—Вот здесь-то и лежит от­вет, Дэмьен... Одержимость. Не в войнах суть, как считают многие, и даже не в таких случаях, как этот... Эта девочка... бедный ребенок. Нет, главное в мелочах, Дэмьен... в бес­чувственном, мелочном непонимании. Ну, ладно. Ведь и Са­тана не нужен, чтобы началась война. Для этого достаточно нас самих... нас самих.

Из спальни все еще доносилось ритмичное пение. Мэр­рин взглянул на дверь и прислушался:

— А ведь даже от зла может исходить добро. Конечно, в каком-то смысле, который мы не можем ни понять, ни уви­деть.—Мэррин помолчал.—Возможно, что зло —это суровое испытание добра,—задумчиво продолжал он.—И, возможно даже Сатана, сам Сатана, не желая этого, делает что-то такое, что потом служит во благо добру.

— А если бес будет изгнан,—спросил Каррас,—какая га­рантия, что он больше не вернется назад?

— Я не знаю,—ответил Мэррин,—не знаю. Но такого не случалось никогда.—Он приложил руку к лицу.—Дэмьен. Какое красивое имя.

Каррас почувствовал смертельную усталость в его голосе. И что-то еще. Какое-то усилие, которым он пытался пода­вить боль.

Неожиданно Мэррин шагнул вперед, извинился и, за­крыв лицо руками, поспешил вниз, в ванную. Каррас же по­чувствовал откровенную зависть к сильной и искренней вере иезуита. Пение прекратилось. Чем же кончится эта ночь? Он глубоко вздохнул и вернулся в спальню. Регана заснула. «На­конец-то!—подумал Каррас.—И наконец-то можно отдо­хнуть».

Он нагнулся, взял ее худую руку и начал следить за се­кундной стрелкой часов.

— Почему так со мной поступили, Димми?

Дэмьен застыл от ужаса.

— Почему?

Каррас не мог сдвинуться с места, у него перехватило ды­хание. Существо смотрело на него таким одиноким и обвиня­ющим взглядом. Г л а з а его матери! Его матери!

— Ты бросил меня, чтобы стать священником, Димми, ты думал, мне будет легче...

Не смотри!

— А теперь ты меня выгоняешь?

Это не она!

— Зачем ты это делаешь?

В висках застучало, к горлу подкатил комок. Он крепко зажмурился, а голос становился все более умоляющим и страшным.

— Ты же у меня хороший мальчик, Димми! Прошу тебя! Мне страшно! Не гони меня отсюда, Димми! Ну, пожалуйста!

Это не моя мать!

— Там, снаружи, нет ничего! Только темнота, Димми! Мне будет так одиноко!— Голос ее дрожал от слез.

— Ты не моя мать,—прошептал Каррас.

— Димми, прошу тебя!

— Ты не моя мать...

— О, ради Бога, Каррас!

Это уже был Дэннингс.

— Послушай, нехорошо гнать нас отсюда! В самом деле! То есть, что касается меня, я здесь нахожусь по справедливо­сти. Сучка! Она отняла у меня тело, и мне кажется, что я по праву остался здесь, как ты думаешь? О, ради Христа, Каррас, посмотри на‘меня, а? Посмотри же! Мне не очень-то часто удается поговорить. Ну, оглянись на меня!

Дэмьен завороженно поднял глаза.

— Ну вот, так-то лучше. Послушай, она же меня убила! Не наш хозяин, Каррас, а она! Это точно! —Существо усердно затрясло головой.—Она! Я занимался своими дела­ми возле бара, и мне вдруг послышалось, что кто-то стонет. Наверху. Я должен был посмотреть, что там ее беспокоило. Ну, я пошел к ней наверх, и эта стерва, представь себе, схва­тила меня за горло! Боже, никогда в своей жизни я не видел такой силы! Она начала орать, что я как-то надул ее мамашу, и что она развелась из-за меня, и еще что-то в этом роде. Я уж точно не помню. Но уверяю тебя, милый мой, что это она выкинула меня из проклятого окна. — Голос осекся и про­должал уже фальцетом: — Она убила меня! И теперь ты считаешь, что это честно — выгонять меня отсюда? Послушай, Каррас, ну-ка ответь! Ты считаешь, это честно? А?

Каррас сглотнул.

— Да или нет? — настаивал голос.—Честно?

— Каким образом... шея оказалась свернутой? — через си­лу выдавил из себя Каррас.

Дэннингс осторожно огляделся.

— Ну, это чистая случайность... Я ведь ударился о ступе­ни, понимаешь... так что это случайность.

У Карраса пересохло в горле. Сердце бешено стучало. Он поднял руку Реганы и растерянно посмотрел на часы.

Снова появилась его мать:

— Димми, прошу тебя! Не оставляй меня одну! Если бы ты стал не священником, а доктором, мы жили бы в краси­вом доме, таком хорошем, Димми, без тараканов, я не оста­лась бы одна-одинешенька в квартире... И тогда...

В отчаянии он пытался не слушать, но голос молил:

— Димми, пожалуйста!

— Ты не моя мать...

— Боишься посмотреть правде в глаза, тварь воню­чая?—Теперь появился бес. — Веришь тому, что говорит Мэр­рин? Веришь, что он святой и хороший? Нет, он не такой!

Он гордец и недостоин уважения! Я докажу тебе, Каррас! Я докажу это, убив поросенка!

Каррас открыл глаза, но все еще не осмеливался повер­нуть голову.

— Да, она умрет, и ваш Бог не спасет ее, Каррас! И ты не спасешь ее! Она умрет из-за его высокомерия и твоего неве­жества! Сапожник! Не надо было давать ей ли­бриум!

Каррас обернулся и посмотрел в эти сверкающие побе­дой глаза.

— Пощупай пульс! — усмехнулся бес.—Ну, Каррас! По­щупай пульс!

Каррас все еще держал Регану за руку и озабоченно хму­рился. Пульс был частый и...

— Слабый? — засмеялся бес.—Ах, да! Но это ерунда. По­ка что ерунда.

Каррас взял свой чемоданчик и достал стетоскоп. Бес за­кричал:

— Послушай ее, Каррас! Хорошенько!

Каррас услышал ее далекое и слабое биение сердца.

— Яне дам ей спать!

Каррас быстро взглянул на беса и похолодел.

— Да, Каррас! — хохотал он.—Она не будет спать. Ты слышишь? Яне дам поросенку заснуть!

Каррас онемел. Бес откинул голову и злорадно ухмыль­нулся. Никто не заметил, как в комнату вернулся Мэррин, встал у кровати рядом с Каррасом и взглянул ему в глаза.

— Что такое? — спросил он.

Каррас глухо ответил:

— Бес сказал, что не даст ей спать.—И измученно посмо­трел на Мэррина.—Сердце начало сбиваться в ритме, святой отец. Если она в скором времени не получит хоть немного отдыха, она умрет от сердечной недостаточности.

Мэррин встревожился.

— Вы можете ей дать какое-нибудь лекарство, чтобы она заснула?

Каррас покачал головой.

— Нет, это опасно. Может наступить кома.

Он повернулся к Регане, которая в это время начала ку­дахтать, как курица.

— Если давление упадет еще ниже...—Он не закончил фразу.

— Что можно сделать? — спросил Мэррин.

— Ничего... ничего,—ответил Каррас.—Я не знаю, мо­жет быть, есть какие-то новые средства.—И вдруг он доба­вил: — Я хочу пригласить специалиста-кардиолога, святой отец.

Мэррин кивнул.

Каррас спустился вниз. Из кладовой раздавались всхлипы­вания Уилли и голос Карла, пытающегося успокоить ее. Крис не спала и сидела на кухне, Каррас объяснил ей необходи­мость консультации, умолчав, однако, о той опасности, кото­рая угрожала Регане. Крис согласилась, и Каррас позвонил приятелю, известному специалисту медицинского факультета Джорджтаунского университета, разбудил его и кратко изло­жил суть дела.

— Сейчас приеду,—ответил кардиолог.

Он прибыл примерно через полчаса и был очень удивлен обстановкой в комнате. С ужасом и состраданием смотрел он на Регану. Она бредила, то напевая, то издавая животные зву­ки. Потом появился Дэннингс.

— О, это невыносимо! — пожаловался он врачу. — Просто ужасно! Я надеюсь на вас, вы должны что-то сделать! Вы что-нибудь предпримете? Иначе нам некуда будет пойти, и все из-за... О, этот проклятый, упрямый дьявол!

Доктор удивленно поднял брови. Пока он измерял Рега­не давление, Дэннингс обратился к Каррасу:

— Какого черта вы здесь торчите? Вы что, не видите, что эту сучку нужно немедленно отправить в больницу? Ее место в сумасшедшем доме, Каррас! Теперь ты понимаешь, да? Да­вайте оставим в стороне все суеверия! Если она умрет, вино­ваты будете вы! Только вы! Если Он такой упрямый, это еще не значит, что и вы должны так же вести себя! Вы же врач! Вы должны понимать это, Каррас! И войдите в наше поло­жение: сейчас с жильем очень трудно, и если мы...

Вернулся бес и завыл по-волчьи. Кардиолог хладнокров­но упаковал свои инструменты и кивнул Каррасу. Обследова­ние было закончено.

Они вышли в зал. Кардиолог на секунду оглянулся на дверь в спальню и повернулся к Каррасу.

— Что за чертовщина здесь происходит, святой отец?

— Я не могу объяснить вам,—честно признался Каррас.

— Ладно.

— Что вы нашли?

Доктор был мрачен:

— Она уже на пределе. Ей нужно выспаться... прежде чем упадет давление.

— Можем ли мы ей помочь, Билл?

— Молитесь,—ответил врач.

Он попрощался и ушел. Каррас смотрел ему вслед и каж­дой клеткой, каждым нервом молил об отдыхе, о надежде, о чуде, хотя знал, что чудес не бывает.

«...не надо было давать ей либриум!»

Он вернулся в спальню.

Мэррин стоял у кровати и смотрел на Регану, ржавшую по-лошадиному. Лицо у него было грустным, потом на нем отразились смирение и, наконец, твердая решимость. Мэр­рин встал на колени:

— Отче наш...—начал он.

Регана отрыгнула на него темную вонючую желчь и за­смеялась:

— Ты проиграешь! Она умрет! Она умрет!

Каррас взял свою книгу и раскрыл ее. Потом стал наблю­дать за Реганой.

— Спаси рабу Твою,—молился Мэррин.—Перед лицом опасности.

Сердце Карраса терзалось в отчаянии. Засни! За­сни! — неустанно повторял он.

Но Регана не засыпала.

Ни на рассвете.

Ни днем.

Ни вечером.

Не заснула она и в воскресенье, когда пульс был уже сто сорок ударов в минуту и заметно ослаб. Приступы не прекра­щались. Каррас и Мэррин не переставая читали молитвы. Каррас пытался сделать все возможное: он использовал сми­рительную рубашку, чтобы свести движения Реганы до мини­мума, выгнал всех из комнаты, чтобы проверить: вдруг от­сутствие посторонних лиц приостановит приступ. Но ничего не помогало. Крик Реганы становился все более слабым, как и она сама, давление, однако, не падало. Сколько это еще мо­жет длиться? Нервы у Карраса были на пределе.

Господи, не дай ей умереть! Не дай ей уме - реть! Ниспошли ей сон! Ниспошли ей сон!

В воскресенье, в семь часов вечера, Каррас, совершенно изможденный, сидел в спальне рядом с Мэррином. Он думал о том, что ему не хватает веры, знаний, о том, что он ушел от матери, надеясь обрести положение в обществе. И о Регане. О своей ошибке. «...Не надо было давать ей либриум...»

Священники закончили очередной этап ритуала и теперь отдыхали, прислушиваясь к Регане. Она пела «Ранис Анже- ликус».

Они редко покидали комнату. Каррас вышел только один раз, чтобы принять душ и переодеться. Однако при таком хо­лоде бодрствовать было легко. Запах в комнате с утра изме­нился: теперь было похоже, что где-то поблизости находится гнилая, разложившаяся плоть. От спертого воздуха сильно тошнило. Лихорадочно следя за Реганой красными, утомлен­ными глазами, Каррас вдруг услышал какой-то звук. Будто что-то скрипнуло. Потом еще раз. Как раз в тот момент, ко­гда он моргнул. Потом до его сознания дошло, что звук доно­сится из-под его затвердевших век. Он повернулся к Мэрри- ну. Слишком уж большой дефицит сна накопился в старом организме. Это в его-то возрасте! Мэррин сидел с закрытыми глазами, опустив подбородок на грудь. Каррас с трудом под­нялся, подошел к кровати, проверил пульс Реганы и пригото­вился измерять давление. Оборачивая черную материю во­круг руки, он несколько раз подряд моргнул, чтобы прийти в себя: комната уже начала расплываться у него перед глазами.

— Сегодня мой праздник, Димми.

Сердце рванулось из груди. Потом он заглянул в глаза, которые принадлежали уже не Регане. Это были глаза его матери.

— Разве я не была к тебе добра? Почему ты бросил меня одну умирать, Димми? Почему? Почему? Почему ты...

— Дэмьен!

Мэррин крепко сжал его руку.

— Пожалуйста, идите отдохните немного!

У Карраса подкатил комок к горлу, и он молча вышел из спальни. Кофе? Да, он хотел бы выпить чашечку кофе. Но еще больше ему хотелось принять душ, побриться и пере­одеться.

Он вышел из дома, пересек улицу, вошел в подъезд и от­крыл дверь в свою комнату... Но как только он увидел свою постель...

Забудь о душе. Поспи. Хотя бы полчаса.

Едва он протянул руку к телефону, собираясь попросить, чтобы его разбудили через тридцать минут, как телефон за­звонил сам.

— Да, я слушаю,—хрипло сказал он.

— Вас ожидают, отец Каррас. Некий мистер Киндерман.

Задумавшись на секунду, Каррас ответил:

— Пожалуйста, скажите ему, что я сейчас выйду.

Повесив трубку, Каррас заметил на столе пачку сигарет «Кэмел». В ней торчала записка Дайера:

«В часовне нашли ключ от клуба Плейбой. Не твой ли, случаем? Можешь взять его в приемной».

Каррас равнодушно отложил записку, переоделся в чи­стое белье и вышел из комнаты, забыв захватить сигареты.

В приемной он увидел Киндермана, увлеченного переста­новкой цветов в большой вазе. Детектив, держа в руке розо­вую камелию, повернулся к Каррасу.

— А, святой отец! Отец Каррас! —Лицо детектива при­няло выражение озабоченности. Он быстро воткнул цветок на прежнее место и подошел к Каррасу.

— Вы ужасно выглядите! В чем дело? Вот к чему приво­дит бег по стадиону! Бросьте вы это! Послушайтесь меня!

Он взял Карраса за локоть и потянул его на улицу.

— У вас есть время? — спросил Киндерман, когда они вы­шли из приемной.

— Очень мало,—пробормотал Каррас.—А что случи­лось?

— У меня к вам небольшой разговор. Мне нужен ваш со­вет. Простой совет, ничего более.

— Какой совет.

— Одну минуточку.—Киндерман махнул рукой.—Давай­те прогуляемся, подышим воздухом. Это так полезно.—Он повел иезуита через Проспект-стрит. — Посмотрите-ка вон ту­да. Как красиво! Просто великолепно! Нет, ей-Богу, вы плохо выглядите,—повторил он.—Что случилось? Вы не больны?

«Когда же он поймет, что происходит?» — подумал про себя Каррас, а вслух произнес:

— У меня много дел.

— Тогда отложите их,—засопел детектив.—Притормо­зите немного. Отдохните. Кстати, вы видели балет Большого театра? Они выступают в Уотергейте.

— Нет.

— И я не видел. Но мне очень хочется. Балерины так изящны... Это очень красиво!

Они прошли еще немного. Каррас взглянул в лицо Кин- дерману, который в задумчивости смотрел на реку.

— Что вы задумали, лейтенант? — спросил Каррас.

— Видите ли, святой отец,—вздохнул Киндерман.— У меня появилась проблема.

Каррас мимолетом взглянул на закрытое ставнями окно Реганы.

— Профессиональная проблема?

— Частично... только частично.

— Что случилось?

— Ну, в общем...—Киндерман замялся.—В основном это проблема этики. Можно сказать так... Отец Каррас... во­прос...—Детектив повернулся и, нахмурившись, прислонился к стене здания.—Я ни с кем не мог поговорить об этом, да­же со своим капитаном, понимаете... Я не мог рассказать ему. Поэтому я подумал...—Его лицо неожиданно оживи­лось.—У меня была тетка... Это очень смешно. В течение многих лет она была просто в ужасе от моего дяди. Никогда не осмеливалась сказать ему слово; даже боялась взглянуть на него. Никогда! Поэтому когда она сердилась на него из-за чего-то, то пряталась в шкаф в своей спальне, и там, в темно­те,—вы мне не поверите! —в темноте, среди одежды и мо­ли, она ругалась. Ругалась! —на дядю! —в течение двадцати минут! И говорила все, что она о нем думает! Когда ей стано­вилось легче, она выходила из своего шкафа, шла к дяде и целовала его в щечку. Как вы считаете, отец Каррас, это хо­рошо или плохо?

— Очень хорошо,—ответил, улыбаясь, Каррас.—Так что же, сейчас я ваш шкаф? Это вы имели в виду?

— В какой-то степени.—Киндерман в задумчивости по­смотрел вниз.—В какой-то степени. Только здесь дело более серьезное, отец Каррас.—Он немного помолчал, затем доба­вил:—И шкаф должен говорить.

— У вас есть сигареты? — спросил Каррас. У него дрожа­ли пальцы.

— В моем состоянии еще и курить?

— Ах, да... Конечно, нет...—пробормотал Каррас, при­жимая ладони к стене. Перестаньте дрожать!

— Ну и доктор! Вы все еще сводите бородавки лягушка­ми, доктор Каррас?

— Жабами,—мрачно ответил Каррас.

— Вы что-то сегодня совсем не в духе,—обеспокоился Киндерман.—Что-нибудь случилось?

Каррас молча покачал головой и тихо произнес:

— Продолжайте.

Детектив вздохнул и посмотрел на реку.

— Я говорил...—Он засопел, потом почесал лоб боль­шим пальцем.—Я говорил, что... Ну, давайте предположим, что я работаю над одним делом, отец Каррас. Речь идет об убийстве.

— Дэннингс?

— Нет, я говорю чисто гипотетически. Считайте, что вы об этом ничего не знаете. Ничего.

Каррас согласно кивнул.

— Убийство похоже на ритуальное жертвоприноше­ние,— хмуро продолжал детектив, медленно подбирая сло­ва.—Давайте предположим, что в доме живут пять человек, и один из них —убийца. И я знаю об этом совершенно точ­но.—Он медленно повернул голову.—Но вот проблема... Все улики — понимаете? — указывают на ребенка, на маленькую девочку лет десяти, может быть, двенадцати... Далее... В этот дом приходит священник, очень известный, и, так как это де­ло чисто теоретическое, я, святой отец, чисто теоретически предположил, что священник вылечил однажды очень спе­цифическую болезнь. Болезнь, кстати сказать, психическую.

Каррас почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

— И еще здесь замешан сатанизм... плюс сила. Да, неве­роятная сила. И эта выдуманная девочка могла, например, свернуть взрослому человеку шею. Да, это ей было вполне под силу.—Он кивнул головой.—Да, да... Теперь во­прос.—Киндерман в задумчивости наморщил лоб.—Видите ли... Девочка здесь ни при чем. Она сумасшедшая. И всего лишь ребенок. Ребенок! И все же ее болезнь... девочка мо­жет быть опасна. Она может убить кого-нибудь еще. Вот в чем проблема. Что делать? Я имею в виду, теоретически. Забыть об этом? Забыть и надеяться...—Киндерман замял­ся,— на то, что она поправится? Или... Святой отец, я не знаю... Это ужасное решение, просто ужасное. И мне не хо­телось бы принимать его. Как правильно поступить в таком случае? Я имею в виду теорию. Как вы считаете?

Некоторое время иезуит боролся со своими противоречи­выми чувствами, злился на себя за то, что снова ощутил страшный груз. Потом, встретив прямой взгляд Киндермана, тихо ответил:

— Я бы оставил решение вопроса тем, кто более компе­тентен.

— Я полагаю, что они это сейчас и решают. Я знал, что вы мне именно так ответите. Ну, мне пора, а то миссис Кин­дерман начнет нервничать и твердить, что вот опять обед стынет! Спасибо вам, святой отец. Мне сейчас легче... гораздо легче. Да, кстати, вы мне не откажете в любезности? Если встретите человека по имени Энгстром, скажите ему: «Эль­вира в больнице, у нее все в порядке». Он поймет. Передади­те? Если, конечно, вы его встретите.

Каррас удивленно посмотрел на него.

— Обязательно,—сказал он.—Обязательно.

— Послушайте, а когда же мы с вами сходим в кино, свя­той отец?

Иезуит опустил глаза и пробормотал:

— Скоро.

— «Скоро». Вы, как тот раввин, который говорит о мессе всегда только «скоро». Послушайте, сделайте мне еще одол­жение. Прекратите этот бег по стадиону, хотя бы ненадолго. Ходите, просто ходите. Сбавьте темп! Вы мне обещаете?

— Обещаю.

Детектив сунул руки в карманы и смиренно уставился в землю.

— Понятно,—вздохнул он.—Скоро. Всегда только «скоро».

Перед тем, как уйти, Киндерман положил руку на плечо иезуиту и крепко сжал его.

— Элия Казан шлет вам поклон.

Некоторое время Каррас наблюдал, как он шел по улице. Наблюдал с удивлением. С любовью. И поражался тем изме­нениям, которые могут происходить в сердце человека. Он прижал кулак к губам и почувствовал, как печаль исторгается из груди и затуманивает глаза. Взглянув на окно Реганы, он решил вернуться в дом.

Дверь открыла Шарон, держа в руках испачканное белье. Она извинилась:

— Я несла это вниз постирать.

Глядя на нее, он подумал было о кофе, но тут же услы­шал, как наверху бес орет на Мэррина. Он двинулся к лест­нице, но вдруг вспомнил о Карле. Где он сейчас? Дэмьен по­шел на кухню, но Карла там не было. Только Крис сидела за столом и разглядывала... альбом?

Приклеенные фотографии, вырезки из газет. Она закры­вала голову руками, и Каррас не мог разглядеть выражения ее лица.

— Извините,—тихо спросил Каррас.—Карл у себя?

Крис покачала головой:

— Он вышел.—Каррас услышал, что она всхлипну­ла.—Там есть кофе, святой отец. Вот-вот закипит.—Крис встала из-за стола и вышла из кухни.

Каррас перевел взгляд на альбом, подошел к столу и про­листал его. Он увидел фотографии маленькой девочки и с болью осознал, что смотрит на Регану: вот здесь она в день рождения, задувает свечки на торте, здесь сидит в шортах и маечке, весело помахивая рукой фотографу. Спе­реди на майке виднелась какая-то надпись, сделанная по тра­фарету: «Лагерь...» Дальше он не смог разобрать.

На следующей странице детским почерком на листке бу­маги было написано:

«Если бы вместо обычной глины Я могла бы взять самые красивые вещи, Например, радугу, Или облака, или песенку птицы, Может быть, тогда, милая мамочка, Если бы я все это перемешала, Я бы по-настоящему вылепила тебя».

Ниже: «Я люблю тебя! Поздравляю с праздником!» и под­пись карандашом: «Рэге».

Каррас закрыл глаза. На сердце стало тяжело от случай­ной встречи с чужим прошлым. Он отвернулся и стал ждать, когда закипит кофе. Выкинь все из головы! Немед - л е н н о! Прислушиваясь к бульканью закипающего кофе, он почувствовал, как у него задрожали руки, жалость вдруг пе­реросла в слепую ярость, в злость на эту болезнь, на эту боль, на страдания детей и на хрупкость тела, на чудовищную и не­преодолимую разрушительную силу смерти.

«...Если бы вместо обычной глины...»

Злоба снова медленно превращалась в сострадание, в бес­помощную жалость.

«...самые красивые вещи...»

Больше он не мог ждать. Он должен идти... Должен что-то сделать... помочь... попытаться...

Каррас вышел из кухни. Проходя мимо гостиной, он за­глянул в дверь и увидел, что Крис лежит на диване и рыдает, а Шарон сидит рядом и пытается ее успокоить. Он отвернул­ся и пошел наверх, в спальню.

Бес отчаянно ругал Мэррина:

— ...все равно ты бы проиграл! И ты знал это! Ты подо­нок, Мэррин! Скотина! Вернись! Вернись и...—Каррас пе­рестал слушать.

«...или песенку птицы...»

Он посмотрел на Регану. Ее голова была повернута в сто­рону. Приступ бесовской ярости продолжался.

«...самые прекрасные вещи...»

Он медленно подошел к своему стулу, и только тогда за­метил, что Мэррина в комнате нет. Когда же Дэмьен напра­вился к Регане, чтобы измерить давление, то споткнулся о распростертое тело на полу. Мэррин лежал возле самой кровати, безвольно раскинув руки, лицом вниз. В ужасе Кар- рас опустился на колени, перевернул тело и увидел страш­ное, посиневшее лицо. Он взял его за руку в надежде нащу­пать пульс. Жгучая, невыносимая боль пронзила его сердце: Мэррин был мертв!

— ...священная напыщенность! Умер, да? Умер? Кар- рас, вылечи его! —заорал бес.—-Верни его, дай нам за­кончить, дай нам...

«Сердечная недостаточность. Коронарная артерия не вы­держала...»

— О Боже всевышний! — чуть слышно простонал Каррас, закрыл глаза и затряс головой. Он не хотел, не мог поверить. В безумном порыве горя он изо всей силы сжал бледное за­пястье Мэррина, будто хотел выжать из мертвых сухожилий пропавшее биение жизни.

— ...набожный...

Каррас заметил крошечные таблетки, раскатившиеся по всему полу. Нитроглицерин. Глазами, красными от слез, он посмотрел на мертвое тело Мэррина. «...идите и отдохните немного, Дэмьен...»

— Даже черви не будут жрать твои останки, ты...

Каррас услышал слова беса, и его заколотило от злобы. Не слушай!

— ...гомосек...

Не слушай! Не слушай!

На лбу у Карраса вздулись пульсирующие жилы. Он под­нял руки Мэррина и стал осторожно складывать их на груди.

Плевок вонючей слюны угодил прямо в глаз Мэррину.

— Последний обряд! — обрадовался бес, запрокинул го­лову и дико захохотал.

Некоторое время Каррас молча смотрел на плевок и не шевелился. Он ничего не слышал, кроме шума приливающей к голове крови. Потом очень медленно, весь дрожа, поднял голову. На его багровом лице застыла маска ненависти и злобы.

— Ты, сукин сын,—прошептал он, и эти слова рассекли воздух, как сталь.—Ты, подонок! — Хотя он не шевелился, каждый мускул его был напряжен, и жилы на шее натяну­лись, как веревки.

Бес перестал смеяться и зло уставился на него.

— Ты проиграешь! Ты всегда проигрывал!

— Да, ты прекрасно расправляешься с детьми!—Дэмьен дрожал, как в лихорадке.—С маленькими девочками! А ну-ка, давай посмотрю, способен ли ты на что-нибудь боль­шее! Давай же, попробуй! — Он выставил свои огромные ру­ки и медленно поманил к себе.—Давай, ну, давай же! Попро­буй, возьми меня! Оставь девочку, возьми МЕНЯ! МЕНЯ!..

Крис и Шарон услышали, что в спальне Реганы происхо­дит нечто странное. Крис сидела возле бара, Шарон смешива­ла напитки. Она поставила водку и тоник на стойку бара, и тут обе женщины одновременно поглядели наверх. Послы­шался звук падающего тела. Потом удары по мебели, по сте­нам. И голос... беса? Да, беса. Были слышны его ругательства. Но голос был уже немножко другим. Он менялся. Каррас? Пожалуй, Каррас мог говорить таким голосом. Но ЭТОТ го­лос был громче. И глубже.

— Нет, я не позволю тебе обижать их! Ты не посмеешь причинить им зло! Ты...

Крис уронила стакан и вздрогнула от звука разбившегося стекла. В ту же секунду они вместе с Шарон выбежали из ка­бинета, помчались вверх к спальне Реганы и ворвались в ком­нату.

Они увидели, что ставни, снятые с петель, валяются на полу, а окно!.. Стекло было полностью высажено!

Встревоженные женщины кинулись к окну, и в эту секун­ду Крис увидела Мэррина, лежавшего на полу возле кровати. Она замерла. Потом подбежала к нему, нагнулась, и у нее тут же перехватило дыхание.

— О Боже!— закричала она.—Шарон! Шар, подойди! Скорее, сюда!

Шарон выглянула в окно, тоже вскрикнула и рванулась к двери.

— Шар, что случилось?

— Отец Каррас! Отец Каррас!

Рыдая, она вылетела из комнаты, а Крис встала и подо­шла к окну. Она смотрела вниз, и сердце ее в эту минуту го­тово было вырваться из груди. В самом конце лестницы, на М-стрит, окруженный собравшейся толпой, беспомощно ле­жал Каррас.

От ужаса она не могла шевельнуться и стояла, как пара­лизованная.

— Мама?

Слабенький, тоненький голосок, дрожащий от слез, по­звал ее откуда-то сзади. Крис окаменела. Она боялась пове­рить.

— Что случилось, мама? Пожалуйста, подойди ко мне! Мамочка, пожалуйста! Я боюсь! Я...

Крис обернулась. Она увидела детские слезы, умоляющее родное лицо и бросилась к кровати.

— Рэге, моя маленькая, моя крошка! О, Рэге...

...Шарон неслась к дому иезуитов. Она вызвала Дайера,— тот сразу же вышел в приемную,—и все ему рассказала. Дай­ер побледнел.

— Вы вызвали «Скорую помощь»?

— О Боже, я об этом как-то не подумала!

Дайер быстро проинструктировал дежурного у телефона и кинулся вперед. Шарон едва успевала за ним. Они перебе­жали улицу и спустились по ступенькам вниз.

— Дайте мне пройти! Расступитесь! — Проталкиваясь че­рез зевак, Дайер слышал обрывки реплик: «Что произо­шло?» — «Какой-то тип упал с лестницы».—«Вы виде­ли?» — «Наверное, напился. Видите, его рвало».—«Ну, пошли, а то опоздаем в...»

Наконец Дайеру удалось протиснуться внутрь кольца, и он застыл на миг от чувства неутешного горя и скорби. Каррас лежал на спине, около головы его растекалась лужа крови. Он безразлично смотрел в небо, рот был слегка при­открыт. Но вот он заметил Дайера и слегка шевельнулся. Как будто хотел сказать ему что-то очень важное и срочное.

— Ну-ка, разойдись! А ну, отойдите! —К толпе подошел полицейский.

Дайер опустился на колени и положил ладонь на разби­тое лицо. Как много порезов! Из уголка рта струйкой стекала кровь.

— Дэмьен...—Дайер запнулся и постарался справиться с комком, подкатившим неожиданно к горлу. Он увидел сла­бую улыбку, озарившую лицо Карраса, и придвинулся по­ближе. Каррас медленно дотянулся до руки Дайера и, глядя ему прямо в глаза, сжал ее слабеющими пальцами.

Дайер еле сдерживал слезы. Он придвинулся еще ближе и прошептал ему прямо на ухо:

— Ты хочешь исповедаться, Дэмьен?

Каррас снова сжал ему руку.

Дайер немного отодвинулся и медленно перекрестил его, произнеся слова отпущения грехов:

— Ego te absolvo...[17]

Слеза выкатилась из глаза Карраса, и Дайер почувствовал, что он еще сильнее сжимает его руку.

— ...in nomine Paths, et Filli, et Spiritus Sarcti. Amen[18].

Дайер склонился над Каррасом, подождал немного и прошептал ему на ухо:

— Ты...—И тут же осекся, почувствовав, что рука Карра­са разжалась. Он посмотрел на него и увидел, что глаза Дэ- мьена наполнились покоем и чем-то еще: какой-то таинст­венной радостью от того, что сердце наконец-то перестало страдать. Глаза устремились в небо, но они уже ничего не ви­дели в этом мире.

Медленно и очень нежно Дайер опустил Каррасу веки. Вдали послышалась сирена «Скорой помощи». Он хотел ска­зать: «Прощай», но не смог, а только опустил голову и за­плакал.

Подъехала «Скорая». Санитары положили тело Карраса на носилки, задвинули их в машину. Дайер тоже залез внутрь и сел рядом с врачом. Он нагнулся и взял Карраса за руку.

— Вы ему больше ничем не поможете, святой отец.— Врач пытался говорить как можно мягче.—Не расстраивайте себя. Вам не надо ехать.

Дайер не сводил глаз с разбитого лица и отрицательно ка­чал головой.

Врач посмотрел на дверцу, около которой терпеливо ждал шофер, и кивнул ему. Дверца захлопнулась.

Шарон стояла на тротуаре и молча наблюдала, как «Ско­рая» медленно скрывается за углом.

Вой сирены будоражил ночь и несся над рекой, но потом шофер, видимо, вспомнив, что спешить уже некуда, отклю­чил сигнал. Стало совсем тихо, и река вновь обрела покой.

Эпилог

Стоял конец июня. В спальне Крис собирала вещи, и яр­кие солнечные лучи пробивались через стекло. Она положи­ла цветастую кофточку в чемодан и закрыла крышку.

— Ну вот и все,—сказала она Карлу.

Тот закрыл чемодан на ключ, и Крис пошла к Регане.

— Эй, Рэге, ты готова?

Прошло уже шесть недель после смерти священника и после того, как Киндерман закрыл дело, хотя не все было выяснено до конца. Крис могла только догадываться о слу­чившемся, и частые размышления доводили ее до того, что она нередко просыпалась среди ночи в слезах.

Киндерман тоже не мог успокоиться. Смерть Мэррина наступила от острой сердечной недостаточности. Но Каррас...

— Интересно,—сопел Киндерман в попытках добраться до истины.—Это не девочка. В тот момент она была крепко связана смирительными ремнями. Очевидно, сам Каррас убрал ставни и выбросился из окна. Но зачем? От страха? Или в попытке избежать чего-то ужасного? Нет! —Киндер­ман сразу же отбросил эту версию. Если бы Дэмьен хотел уйти, то вышел бы спокойно через дверь, тем более что Кар- рас был не из тех, кто бежит в минуту опасности.

Тогда чем объяснить этот прыжок?

Киндерман решил поискать ответ в показаниях Дайера, который говорил, что у Карраса были большие эмоциональ­ные перегрузки: чувство вины перед матерью, ее смерть, про­блема его собственной вины. Когда Киндерман добавил к этому несколько бессонных ночей, вину перед неизбежной смертью Реганы, издевки беса, принимавшего облик его ма­тери, и удар, нанесенный смертью Мэррина, он с грустью за­ключил, что у Карраса помутился разум. Кроме того, рассле­дуя смерть Дэннингса, детектив вычитал в книгах, что во время изгнания бесов священники часто и сами становились одержимыми, когда этому благоприятствовали обстоятель­ства: сильное чувство вины, желание быть наказанным плюс сильная самовнушаемость. Каррас был к этому предрасполо­жен. Звуки борьбы, меняющийся голос священника, который слышали Шарон и Крис,—все это также подтверждало гипо­тезу Киндермана.

Однако Дайер не согласился с таким предположеним. Он снова и снова приходил поговорить с Крис, пока девочка вы­здоравливала и набиралась сил. Он всякий раз спрашивал, в состоянии ли Регана вспомнить, что же все-таки случилось в комнате в тот вечер. Но ответ был всегда один: «Нет».

Дело было закрыто.

...Крис заглянула в спальню Реганы и увидела, что девоч­ка сидит, обняв двух плюшевых зверей, и недовольно смо­трит на упакованный чемодан на кровати.

— Ну как, ты уже уложила вещи, крошка? — спросила Крис.

Регана, такая худенькая и слабая, с черными кругами под глазами, посмотрела на нее:

— Не хватает места вот для них!

— Ну, ты же все равно не сможешь взять сейчас всех, до­рогая. Оставь их, а Уилли все привезет. Пойдем, кроха, а то опоздаем на самолет.

В полдень они улетали в Лос-Анджелес, оставляя Шарон и Энгстромов собирать вещи. Потом Карл на «ягуаре» дол­жен был привезти домой все оставшееся.

— Ну, ладно,—нехотя согласилась Регана.

— Вот и хорошо.—Крис, услышав звонок, быстро спу­стилась по лестнице и открыла дверь. На пороге стоял отец Дайер.

— Привет, Крис! Я зашел попрощаться.

— О, я очень рада! Я как раз сама собиралась к вам.—Она сделала шаг назад.—Заходите.

— Да нет, не стоит, Крис. Я знаю, что вам некогда.

Крис молча взяла его за руку и втащила в зал:

— Прошу вас. Я как раз собиралась выпить кофе.

— Ну, если вы уверены, что...

Она была уверена. Они пошли на кухню, сели за стол, вы­пили по чашечке кофе, поговорили о мелочах, а в это время Шарон и Энгстромы продолжали заниматься багажом, бегая по всему дому.

Крис заговорила о Мэррине: она была очень удивлена, увидев так много известных людей — и американцев, и ино­странцев — на его похоронах. Потом они помолчали, и Дайер принялся грустно разглядывать свою чашку. Крис без труда отгадала его мысли.

— Регана ничего не помнит,—произнесла она.—Про­стите.

Иезуит молча кивнул. Крис взглянула на свой нетрону­тый завтрак. На тарелке все еще лежала роза. Она взяла ее и в задумчивости повертела в руках стебелек.

— А он так и не увидел ее,—прошептала Крис, ни к ко­му не обращаясь. Потом посмотрела на Дайера и встретила его взгляд.

— А как вы думаете, что же произошло на самом деле? Как неверующая,—тихо спросил он,—вы считаете, что она и в самом деле была одержима?

Крис опустила глаза и задумалась, продолжая поигрывать цветком.

— Что касается Бога, то я действительно в него не верю. До сих пор. Но когда речь идет о дьяволе, тут совсем другое дело. В это я поверить могу. И я верю. В самом деле! И не только после того, что случилось с Рэги, а вообще.—Она по­ложила цветок.—Вот вы обращаетесь к Богу. Представьте, сколько он должен отдыхать от наших просьб и молитв, что­бы они ему не надоели, если он, конечно, существует. Вы по­нимаете, о чем я говорю? А дьявол постоянно сам создает се­бе рекламу. Он везде, он всюду совершает сделки.

— Но если все зло мира заставило вас поверить в суще­ствование дьявола, то что вы скажете насчет всего добра, которое есть в мире?

Она задумалась и отвела глаза в сторону. Потом посмо­трела на тарелку.

— Да... да,—тихо согласилась Крис.—Об этом стоит подумать...

Со дня смерти Карраса печаль настолько глубоко вошла в ее сознание, что оставалась в нем и по сей день. Хотя впере­ди она предвидела светлые дни и все время вспоминала слова Дайера, которые он произнес, провожая ее до машины после похорон Карраса.

— Вы не могли бы зайти ко мне? — спросила она тогда.

— Я бы с удовольствием, но боюсь опоздать на празд­ник,— ответил он.

Крис была поражена.

— Когда умирает иезуит,—пояснил Дайер,—у нас всегда праздник. Для него это только начало, и мы должны отме­тить это событие.

У Крис мелькнула еще одна мысль.

— Вы говорили, что у отца Карраса была проблема с ве­рой?

Дайер кивнул.

— Я не могу в это поверить,—сказала она.—Я никогда в жизни не встречала такой набожности.

— Такси уже здесь, мадам,—доложил появившийся Карл.

Крис вышла из задумчивости:

— Спасибо, Карл. Все в порядке.—Она встала, и Дайер вслед за ней поднялся из-за стола.

— Нет, нет, вы оставайтесь, святой отец. Я сейчас вер­нусь. Я только поднимусь за Рэге.

Крис ушла, а Дайер вновь принялся размышлять над по­следними непонятными словами Карраса, над криками, кото­рые слышали перед самой его смертью. Здесь что-то скрыва­лось. Но что? Этого-то он и не понимал. И Крис, и Шарон вспоминали только какие-то смутные обрывки фраз. Дайеру отчетливо вспомнилась затаенная радость в глазах умирающе­го священника. Этот странный блеск не давал ему покоя, бы­ло в них что-то похожее на... триумф? Дайер не был уверен в этом, но от такой мысли ему почему-то стало легче.

Он встал, вышел в зал, прислонился к двери и, засунув руки в карманы, молча стал наблюдать, как Карл помогает укладывать багаж в такси. Воздух был горячим и влажным. Дайер вытер взмокший лоб и услышал, что Крис спускается вниз. Она вышла, держа Регану за руку. Мать и дочь подо­шли к Дайеру, и Крис поцеловала его в щеку, а потом, кос­нувшись его рукой, заглянула прямо в глаза.

— Все в порядке,—сказал он и улыбнулся.—Мне поче­му-то кажется, что все будет хорошо.

Крис кивнула:

— Я позвоню вам из Лос-Анджелеса. Ждите.

Дайер посмотрел на Регану. Она нахмурилась, взглянув на него, будто вспоминая что-то, потом протянула руки. Дай­ер нагнулся, и она его поцеловала.

Крис отвернулась.

— Ну, пошли,—сказала она, взяв Регану за руку.—Мы опоздаем, кроха. Пошли.

Дайер, не отрываясь, смотрел, как они шли к машине, и махал им на прощание. Крис послала ему воздушный поце­луй и быстро села в такси вслед за Реганой. Карл уселся ря­дом с шофером, и такси тронулось. Дайер дошел до поворо­та и все смотрел им вслед. Вскоре машина повернула за угол и скрылась.

Сзади раздался скрип тормозов. Священник оглянулся и увидел полицейскую машину, из которой выходил Киндер­ман. Детектив не спеша обошел автомобиль и проковылял к Дайеру, приветливо махнув ему рукой.

— Я пришел попрощаться.

— Вы опоздали.

Киндерман остановился и поник.

— Уже уехали?

Дайер кивнул.

Киндерман посмотрел на улицу и горестно покачал голо­вой. Потом обратился к Дайеру:

— Как девочка?

— Все в порядке.

— Это хорошо. Очень хорошо. А остальное меня не ин­тересует. Ну, ладно. Надо возвращаться на работу. До свида­ния, святой отец.—Он повернулся и шагнул к машине, по­том остановился и, раздумывая о чем-то, уставился на Дайера.

— Вы ходите в кино, отец Дайер?

— Конечно.

— У меня есть контрамарка.—Он поколебался секунду и добавил: —На завтрашний вечер в «Крэст». Вы не хотите составить мне компанию?

Дайер стоял, засунув руки в карманы.

— А что там идет?

— «Высоты Вутеринга».

— А кто играет?

— Хатклиффа — Джэки Глизон, а Катерину Эрн­шоу—Люси Болл.

— Я уже смотрел,—ответил Дайер.

Киндерман молча посмотрел на него и отвернулся.

— Еще один,—пробормотал он. Потом вдруг подошел к Дайеру, взял его под руку и повел по улице.

— Мне вспомнились слова из фильма «Касаблан­ка»,—сказал он весело.—В самом конце Хэмфи Богарт гово­рит Клоду Рэйнс: «Луи, мне кажется, что это — начало краси­вой дружбы».

— Знаете, а вы немного похожи на Богарта.

— И вы заметили?

Наступило время забвения. Но они старались запомнить все до последней детали...

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Я взял на себя смелость изменить местонахождение Джорджтаунского университета, а также перевести в другое место Институт Языков и Лингвистики. Проспект-стрит в действительности не существует, она выдумана мной так же, как и приемная в доме иезуита.

Отрывок прозы, приписанный Ланкэстеру Мэррину, взят из проповеди Джона Генри Ньюмана «Вторая весна».



ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги