Канал

Глава первая

— Ну, и кто твой ротный? — спросил Лякин, ухмыляясь в свои прокуренные пшеничные усы. — Ого! Целый капитан! Агеев, говоришь? Да, старик, опускаешься ты все ниже и ниже…

— Значит, так надо, Серега, — ответил Полещук. — Мы же собой не распоряжаемся. Какая разница — кто и где, капитан или полковник, все равно канал!

Полещук замолчал, глядя на Лякина, разливающего по стаканам разбавленный спирт.

— Давай, Саня! За твое назначение! Надо же — ротный переводчик!

Полещук молча выпил спирт, ткнул вилкой в банку с консервированным тунцом, вытащил кусок, отправил его в рот и сказал:

— Не глумись, Лякин! Ну, тебя на хрен!

— А где рота-то? Сколько до супостата?

— Фаид. Большое Горькое озеро… До евреев всего пять километров по воде…

— Да, — с чувством произнес Лякин. — Не повезло… — Он осушил стакан, поморщился и, не закусывая, стал дымить „Клеопатрой“. — Для самолета пять километров — это секунды, а радар — та еще цель… Не повезло… Когда едешь-то?

— Не знаю, Сереж. Жду этого Агеева. Завтра должен прилететь. Значит, дня через три поедем на позицию.

Лякин задумался, потом положил в пепельницу дымящуюся сигарету и взял бутылку с разбавленным спиртом.

— Давай, Щука, еще махнем спиртяги. Дела, похоже, очень хреновые, евреи раздолбили буквально всю ПВО… Мой генерал намекает, что скоро грядут изменения, но не говорит, какие. Только палец ко рту прикладывает, мол, секрет и тайна великая…

— Какая там тайна, Серега! — сказал Полещук, подставляя стакан. — Наладят, наверное, очередной воздушный мост, перебросят из Союза оружие, технику… А евреи „Фантомами“ и „Скайхоками“ быстро разнесут ее в клочья. И кранты всей этой великой тайне!

— Ладно, Саня, не будем загадывать, — сказал Лякин. — Лучше выпьем. И по бабам! Кстати, как твоя греческая красотка поживает?

— Интересное предложение, — сказал Полещук и потянулся за сигаретами. — Что, деньги на ночной клуб завелись?

— Вовсе не обязательно на найт-клуб тратиться, — буркнул Лякин. — Можно чего-нибудь попроще отыскать. Тачку возьмем, и оста [таксист — егип. ] привезет, куда надо. Там и снимем шармуту… Или двух, если денег хватит… Ты мне не ответил — где твоя гречанка, Тэта, кажется?

— Откуда я знаю, где эта Тэта? Наверное, в Афинах, лопает грецкие орехи…

Полещук вспомнил Тэту и подумал, что, если он поедет сейчас с Лякиным снимать дешевую проститутку, это будет измена. Гнусная измена ценою в несколько фунтов. Не говоря уже о возможном триппере, или еще чего-нибудь похлеще… Но Тэты сегодня в Каире не было. И потом… Это ее предложение нелегально лететь в Грецию… Очень похоже на работу спецслужб… Едва познакомились и — в постель…

— Серега, мы еще не все выпили? — спросил Полещук, пялясь на пустую бутылку.

— Ну, Щука, ты даешь! Вообще что ли ничего не помнишь? В холодильнике пузырь стоит. Вместе же разбавляли… — И Лякин, дымя сигаретой, направился к холодильнику.

— Слышь, Саня, — сказал он из кухни, громко хлопая дверцей допотопного британского агрегата, — ты, это…

— Чего, Сереж?

— Ну, поосторожней там… В своем Фаиде… У нас хабира одного осколком насмерть…

Лякин появился в проеме двери с бутылкой из-под египетского бренди „Опора“.

— Гуляем, Саня! — сказал он и, выдернув пробку, стал разливать спирт по стаканам. — Давай, Щука, за удачу! За то, чтобы выжить в этом дерьмовой войне!

…Минут через сорок, слегка пошатываясь, приятели спустились вниз, поймали такси, и оста повез их на известную улицу египетской столицы, где можно было легко найти женщин легкого поведения, тех самых шармут. Паршивый аптечный спирт возымел свое действие — парней уже ничто не могло остановить: ни, якобы, отслеживающие их особисты, ни „Правила поведения советских граждан за рубежом“, ни элементарная осторожность…

Завтра-послезавтра их ждал канал, и они понимали, что оттуда можно не вернуться живыми… Полещук опять вспомнил Тэту, вспомнил, как прекрасно ему было с красивой гречанкой, как она плакала, прощаясь с ним. Он тронул золотой крестик под рубашкой и сказал Лякину:

— Серега, я никуда не хочу. Честно.

— Стэна, я оста! — приказал он таксисту.

Тот затормозил машину и непонимающе повернулся к пассажирам. Полещук выбрался из такси, за ним — Лякин. Полещук похлопал по карманам, вытащил пачку „Клеопатры“, закурил.

— Сереж, ей-Богу, не нужны мне эти шармуты! Спать хочу!

— Ты чего, Щука, совсем одурел от спирта? — возмутился Лякин. — Тебя через пару-тройку дней, упаси Аллах, могут шлепнуть на канале, а ты… Не понимаю! Короче, Щука, поехали! Чтоб не обидно потом было!

Он в несколько затяжек прикончил сигарету и направился к машине.

— Давай, Саня, не хрен думать! Один раз живем на этом свете!

Полещук докурил сигарету и, подумав, что последний аргумент Лякина вполне справедлив, махнул рукой и забрался в салон такси.

— Ялла бина! — крикнул Лякин, и машина помчалась по ночному Каиру.

…Девица, довольно симпатичная, лет двадцати навскидку, в просторном, европейского вида ситцевом платьице, кофте и с грязненькой, что было заметно даже в полумраке, какой-то хламидой на голове, оказалась сговорчивой. Она хитровато улыбнулась, уточнила цену и, узнав, что у клиентов нет места, стала решительно руководить таксистом, направляя его в какие-то закоулки. Не в меру выпившие переводчики не возражали, предвкушая момент, когда они, наконец-то, овладеют этой египетской шлюшкой.

— Гандоны-то есть? — спросил Полещук, глядя на сидевшую впереди проститутку.

— Обижаешь, Саня! — похлопал по своему карману Лякин. — Все продумано, резины хватит на целое отделение. — Он засмеялся и положил руку на плечо Полещука.

Машина остановилась в темном переулке возле какого-то здания. Расплатились с таксистом. Полещук осмотрелся: кругом темень, перед входом горит тусклый фонарь. Тишина. Девушка сказала, что нужны деньги вперед, за комнату и прочее. Полещук и Лякин достали бумажники и выдали ей пять фунтов. Девица взяла деньги и со словами „швеиит майя“ [чуток жидкости — егип. ], приподняв подол, присела в углу. Зажурчала струя. Парни возбудились.

— Так, Саня, — сказал Лякин, лихорадочно закуривая, — мы ее заставим сплясать канкан на столе. Не умеет — научим!

— Она же — грязная, и глаз подбит и ноги разные… — напевно, словами из песни Высоцкого, ответил Полещук, — она ж одета, как уборщица…

— Плевать на это, очень хочется! — добавил Лякин. — Неважно, Щука! — Ох, и попляшет она у нас!

Девушка одернула платье, подошла к парням и сказала:

— Ляхза вахида [один момент — араб. ], подождите, сейчас договорюсь с хозяином…

И, призывно махнув подолом, она исчезла в темном подъезде.

Полещук и Лякин еще полчаса, дымя „Клеопатрой“, ждали, когда вернется египтянка. В темный подъезд зайти так и не решились. Даже в пьяном угаре до них дошло, что кроме удара по голове, в лучшем случае, их там ничего не ждет… Ушлая египетская девчонка примитивно обвела их вокруг пальца. Утраченных пяти фунтов было немного жаль, но оба они, посмеявшись над своей пьяной глупостью, посчитали оставшиеся деньги, поймали такси и поехали „залить несчастье“ хотя бы местным пивом. Полещука же преследовало приятное ощущение, что изменить Тэте так и не получилось. Будь она хоть трижды разведчицей НАТО…

После ранения и госпиталя Сафват изменился. Это был уже не тот Сафват, который еще недавно заразительно смеялся, пересыпая свою речь шутками и прибаутками, курил сигареты с гашишем и пил виски. Его угнетала потеря батальона, который из-за предательства даже не смог приблизиться к линии Бар-Лева. Глядя в потолок госпитальной палаты, комбат подолгу размышлял о том, кто мог передать евреям информацию о совершенно секретной операции по форсированию канала. Ведь даже он до последнего момента не знал, когда ему сообщат время „Ч“, то самое время, когда, по образному выражению русских преподавателей на курсах „Выстрел“, „яйца первого солдата зависнут над траншеей обороняющегося противника“…

Матерно ругнувшись по-русски, перебрав всевозможные варианты, включая своего земляка генерала Хамди, Сафват пришел к выводу, что утечка все-таки пошла оттуда, из Генштаба. „Конечно, Хамди здесь ни при чем, — размышлял Сафват, — он, по определению, не способен на предательство… Тогда, кто? Не писарь же, в конце концов, рисующий значки на карте! Нет, это не сержант из оперативного управления ГШ, а фигура гораздо более серьезная, с возможностями оперативной передачи секретных сведений врагу…“

Лишь в одном предположение Сафвата было верным: утечка секретной информации действительно пошла из Генштаба. Но он не знал, да и не мог знать, что в оперативное управление ГШ, на „кухню войны“, как бы случайно забрел зять президента, Мирван Хасан. Причем, в тот самый момент, когда там обсуждалась предстоящая операция и принималось решение по ее реализации. Появление молодого вальяжного франта, родственника президента Насера, никого из офицеров и генералов не удивило. Все они прекрасно понимали, что от нечего делать, где он только не шляется. А показать Мирвану на дверь, любому из них означало лишение погон с золотыми орлами и скрещенными саблями, а то и еще чего-нибудь похлеще, например, престижной недвижимости, или вообще жизни.

…Генерал Хамди, навестивший Сафвата в госпитале „Маади“, вспомнил этот эпизод, но промолчал, и на вопросы земляка отвечал односложно, мол, понятия не имею, откуда утечка и кто предатель. Хотя подозрение у генерала появилось. Мысленно перебрав всех людей, посвященных в секреты Генштаба, он остановился на одном человеке. Им мог быть только Мирван Хасан.

— Не сомневайся, дорогой, контрразведка разберется, — сказал генерал Хамди и вздохнул. — Найдем предателя и расстреляем…

— Расстреляем… А кто мне вернет батальон, триста бойцов? — с грустью в голосе спросил Сафват. — Кто?!

Полещук долго не решался завести с Сафватом разговор на тему, обозначенную Озеровым. Как-то непривычно было видеть обычно жизнерадостного комбата в таком состоянии.

— Как твоя рука? — спросил Полещук. — Еще болит?

Сафват глянул на свою забинтованную конечность и вдруг засмеялся:

— Болит, еще как болит! Хорошо, что левая, а то и стакан поднять было бы трудно. Контузия, говорят, еще была. И крови много потерял… Про Муну я вообще молчу. Искяндер, ты когда-нибудь видел жену, египетскую женщину, которая подносит виски и скручивает сигарету с гашишем? Молчишь? И я не видел…

— Сафват, ты, надеюсь, понимаешь, что тебя вместе с твоим батальоном сдали не мифические силы из космоса, а люди из Генштаба?

— Не надо об этом, — скривился подполковник. — Душа ноет…

— Душа, душа… — Полещук посмотрел на дверь. — Слушай, азизи, а если я закурю?

— Можешь даже выпить, — сказал Сафват. — У богатых даже в госпитале свои причуды. Открой тумбочку, там все имеется. Муна принесла.

В прикроватной тумбочке действительно было все: и выпить, и закусить. Полещук вытащил на свет плоскую флягу виски, большую плитку шоколада из „Гроппи“ и пару апельсинов.

— Сафват, а тебе можно? — спросил Полещук, откручивая пробку фляги. — Слушай, а во что наливать?

— Ты же русский, азизи, — сказал Сафват, приподнявшись на кровати. — Глотай прямо из горла! И мне дай чуть-чуть. Хотя запретили напрочь…

После пары глотков виски Сафват откинулся на подушку, а Полещук, внимательно глядя на него, закурил.

— Знаешь, Сафват, это предательство, — замялся Полещук, — не оставляет меня в покое. — Есть нормальный вариант, подполковник.

— Какой? — Сафват попытался сесть, и застонал от боли.

— В общем, могут помочь наши люди, — сказал Полещук. — Вычислить канал утечки информации и, может быть, предателя…

— Ваши? То есть разведка?

— Да.

— И ты, лейтенант русской армии, смеешь говорить об этом мне? — возмутился Сафват. — Мне, командиру батальона, египтянину?

— Да, дорогой, смею. Потому что здесь завязаны интересы наших стран. Все это очень серьезно…

— Значит, ты, Искяндер, из русской мухабарат? — Сафват бросил взгляд на пачку „Клеопатры“, лежащую на тумбочке.

— Нет, азизи, — понял его Полещук. — Тебе нельзя курить. Мухабарат… Я не имею отношения к разведке. Меня попросили поговорить с тобой… Ведь ты же — патриот Египта, в конце концов! Батальон потерял, сам едва остался жив… Шпион в Генштабе — наш общий враг! Думай, Сафват!

— Мне не раз говорили, что все вы, русские переводчики, работаете на разведку, — сказал Сафват. — А я, осел, не верил. Особенно в отношении тебя, Искяндер…

— Может быть, кто-то и работает. Но не я. — Полещук вытащил из пачки сигарету, посмотрел на закрытую дверь и щелкнул зажигалкой. — Пойми, Сафват, вчера твой батальон, а сегодня-завтра — бригада, дивизия… Шпиона, передающего секретную информацию надо найти… Работаю я на разведку или нет — какая разница?

— Есть разница… Ладно, Искяндер, я подумаю. Передай своим, что подполковник Сафват думает. Глядя в потолок. Как жаль ребят, какие парни были… Настоящие бойцы…

— Так я пойду, Сафват? — спросил Полещук.

— Погоди. Еще виски не допили.

— Тебе нельзя, азизи.

— Сейчас нужно. Очень нужно. — Сафват приподнялся, схватившись здоровой рукой за кровать. — Я не хочу, понимаешь, Искяндер, иметь любую связь с вашей разведкой. Но испытываю при этом страстное желание узнать, кто предатель!

— Об этом-то и речь, азизи, — сухо сказал Полещук, отламывая кусок шоколада. — Ну что? Еще по глотку?

— Давай! — взял фляжку Сафват.

— Остановись! — громко сказал Полещук, видя, как египтянин вливает в себя виски. — Стэна! Мне-то оставь, в конце концов! И вообще тебе нельзя пить!

Раздался стук в дверь, и бесцеремонно вошла медсестра в голубом одеянии. Полещук, по привычке, попытался спрятать недопитую фляжку виски в тумбочку, но Сафват махнул рукой, мол, ни к чему, и повернулся на кровати, привычно готовясь к уколу. Медсестра зыркнула на Полещука, молча вогнала иглу в ягодицу Сафвата, и так же молча ушла.

— Вот, стерва, хоть бы слово приятное сказала! — произнес Сафват, с трудом, одной рукой натягивая пижамные штаны. — У вас в России тоже такие?

— Разные. Такие тоже есть… — Полещук почему-то вспомнил тугую задницу египетской медсестры и вздохнул.

— А как там мой мистер Чапай поживает? — спросил Сафват.

— Не знаю, азизи. Меня же перевели в ПВО.

— Что!? В ПВО? Почему сразу не сказал? — Сафват резко приподнялся на кровати, зацепился раненной конечностью за спинку, охнул от боли, упал на подушку и уставился на Полещука.

— Какое это имеет значение? Приказ есть приказ. Фаид. Недалеко от Суэца. Места знакомые…

— Фаид…, - задумчиво произнес Сафват, — аэродром… Там шли серьезные бои… Значит, расстаемся…

— Аэродром? — удивился Полещук. — А я и не знал, хотя сколько раз проезжал там по дороге на Суэц.

— Был когда-то… В „шестидневную“ войну его евреи разбили… Значит, в ПВО тебя, мальчишку, бросили… — Сафват поморщился то ли от боли, то ли от каких-то своих грустных воспоминаний. — Плохо это, Искяндер, бомбят евреи позиции ПВО каждый день. Дай Бог тебе выжить!

— Ладно, Сафват, не надо о плохом. Бомбят, стреляют… Так канал же, не бар твоего приятеля Махмуда с британской водкой „Борзой“. — Полещук усмехнулся. — Помнишь? Давай, выздоравливай, и отметим это дело! А, подполковник?

— Мы другое дело отметим, Искяндер, — серьезно произнес Сафват. — Когда предателя поймаем… Я в это дерьмо разряжу всю обойму своего пистолета! И пусть меня потом судит военный трибунал!

На смуглом лице египтянина появилась испарина, он тяжело задышал и со стоном попытался сесть на кровати. Полещук ему помог, и Сафват с трудом сел, опираясь ногами об пол.

— Все, Искяндер, спасибо. Скажи своему мухабарат, что я готов помочь русским найти этого грязного хайвана [животное — араб. ]. И убить мерзкую тварь! Как можно быстрее. Ты понял меня, Искяндер?

— Успокойся, понял! Я позвоню тебе домой. Все сделаем, как надо, не волнуйся, комбат…

В тот же день Полещук, встретившись с Озеровым, сообщил, что подполковник Сафват выразил готовность к сотрудничеству с русской разведкой. Каирская резидентура ГРУ в рамках операции „Родня“ начала готовить вербовку египетского офицера, планируя, в случае удачного расклада, выйти через него на заместителя военного министра Египта генерала Хамди. Однако переводчик Полещук, так и не ставший „Стрелком“, от которого зависел успех операции, главным образом, включая вербовку Сафвата, через несколько дней внезапно исчез из поля зрения разведчиков ГРУ.

В таком мегаполисе как Каир это было сделать, конечно, легко. Но из-под невидимого колпака военной разведки Полещук даже не думал уходить. Он вообще об этом не думал. Впрочем, и колпака как такового не было. Все получилось довольно глупо: когда Озеров приказал своим сотрудникам отыскать Полещука в Насер-сити, там его уже не оказалось, соседи по квартире сообщили, что переводчик убыл на канал вместе с приехавшим из Союза капитаном Агеевым, советником командира 6-й радиотехнической роты в Фаиде.

…Автобус ПАЗ был под завязку заполнен мужиками в арабской полевой форме одежды. Светло-зеленые куртки, солдатские, оливкового цвета, грубые шинели, небрежно брошенные на спинки сидений, и характерный запах перегара, исходивший от советских военных специалистов, ехавших на египетский фронт после так называемой фантазии (отпуска или каникул — как кому нравится называть эту полуторадневную побывку в Каире) — создавали в автобусе уникальную атмосферу небольшого сообщества людей, объединенных общими задачами и разобщенных своим социальным происхождением, воинскими званиями, возрастом, опытом работы в Египте и многим другим. Впрочем, никто из них об этом даже не задумывался. Советские хабиры направлялись на фронт, на чужую для них войну. Выполнять интернациональный долг и, если повезет, заработать на автомобиль. В салоне автобуса было шумно, изредка слышались матерные слова, кое-где поднимались облачка табачного дыма. Некоторые спали. Надрывно работал двигатель.

— Отставить курение! — раздался чей-то командирский голос спереди.

— Ты еще дышать нам запрети! — сказал, приподнявшись, плотный краснолицый хабир с заднего сиденья, явно мучающийся похмельным синдромом. — Нам евреи скоро кое-что запретят, а не ты… — Он осклабился и, видя молчаливую поддержку соседей, начал лезть на рожон. — Полковник или кто ты по званию? — Может тебе классиков марксизма законспектировать? Или боевой листок нарисовать?

Краснолицый, довольный своей шуткой, громко заржал, вызвав улыбки сидевших рядом с ним хабиров.

— Попрошу мне не тыкать! — раздраженно сказал полковник с переднего сиденья, видимо, старший машины. Он встал со своего места, ухватился рукой за стойку, внимательно, запоминающе посмотрел на наглеца и сказал:

— Я тебя потом найду… Ты у меня еще наконспектируешь… В Союзе.

— Ищи, ищи, полковник! — не сдавался краснолицый. — Авось повезет!

Полещук молча наблюдал за перепалкой двух хабиров, удивляясь безбашенности краснолицего и вспоминая свою стычку с генералом Верясовым в самолете. „Пожалуй, вряд ли он его найдет среди тысяч хабиров, — подумал он. — Хотя все возможно…“

Ближе к Суэцу все притихли. Вдалеке, по ходу движения, справа и слева дымились разрывы, доносился гул бомбежек.

— Саша, что это? — повернулся к Полещуку капитан Агеев. Это был рыжеволосый с веснушчатым лицом нескладный мужчина, лет 30-ти с гаком, одетый в темно-серый костюм со склада „десятки“ и египетскую полевую куртку, наверное, взятую напрокат у кого-то из хабиров. На его голове синим покореженным блином торчал дурацкий берет. В серо-голубых глазах можно было заметить смешанное чувство страха и любопытства.

— Бомбят, Юрий Федорович, — ответил Полещук. — Далеко. Не обращайте внимания.

Не обращать внимания на отдаленную бомбежку капитан Агеев, конечно, не мог. Он смотрел на дымы, прислушивался к доносившимся разрывам, и заметно волновался. Пожалуй, впервые он подумал, что не надо было соглашаться на эту командировку с ее заграничными чудесами в виде пирамид из школьного учебника по истории древнего мира и валюты с магазинами „Березка“. Но мысль об автомобиле „Волга“, кооперативной квартире (ну не в Москве, а хотя бы в Новосибирске), не говоря уже о заграничных тряпках для Маруси, привела его в более-менее нормальное состояние.

— Так, Саша, — сказал Агеев, поправляя на переносице дамские солнцезащитные очки в пластмассовой оправе. — Значит, бомбят евреи. — Он расправил плечи.

— А то, — повернул голову Полещук. — Война!

Полещук посмотрел на сидевшего впереди хабира, запрещавшего курить, действительно тянувшего на полковника и старшего машины, обернулся назад, где безбоязненно дымили незнакомый краснолицый советник и его друзья, достал пачку „Клеопатры“ и тоже закурил. До места назначенной встречи на 83-м километре трассы Каир-Суэц, где часто собирались автомашины, развозившие русских советников по воинским частям, оставалось всего ничего.

…Гул пикирующего самолета и мощный взрыв, резко качнувший автобус и кинувший его пассажиров на правый борт, произвели небольшую панику в салоне автобуса.

— Воздух! — заорал полковник спереди. — Все вон!!

Но автобус выпрямился и набирал скорость. Араб-водитель, вцепившись в баранку, не реагировал на крик. Полещук, цепко ухватившись за поручень сидения перед собой, посмотрел в автобусное окно: мимо в бешеном темпе мелькали придорожные барханы, а выше, в голубом небе, белыми клубками рвались зенитные снаряды — откуда-то вели огонь средства ПВО. Он повернулся к Агееву. Тот сидел с побледневшим лицом, сжавшись в комок, синего берета на голове не было. „Не повезло советнику, — подумал Полещук. — Такое начало командировки…“ Он успокаивающе похлопал Агеева по плечу, но капитан не реагировал.

— Вашу мать! — орал полковник, тыча рукой на водителя. — Остановите этого мудака! Кто-нибудь знает арабский? Стэна!!!

Полещук крикнул водителю, чтобы тот остановился, но он, похоже, ничего не слышал. Второй разрыв едва не опрокинул автобус. Шум и крики людей, столкнувшихся с металлическими стойками автобуса, и с друг другом создали дикую какофонию, заглушавшуюся воем и стрельбой израильских штурмовиков. Но все обошлось. ПАЗик выправился и, прибавив скорость, помчался по шоссе.

…Юрий Федорович, ей Богу здесь такого никогда не было, — успокаивал Полещук Агеева, глядя на голубое безоблачное небо. — Больше тридцати километров до Суэца… Какой-то дикий случай, ну прорвалась пара Скайхоков… Вот сейчас дождемся машины и все будет тип-топ.

Капитан Агеев был в полном недоумении. Какой, к херам, тип-топ? — подумал он. — Что говорит этот переводчик? Едва не перевернулись в автобусе, а теперь торчим в пустыне… Агеев посмотрел на унылый песчаный ландшафт, пнул ногой телефонный кабель, тянувшийся куда-то в желто-черные барханы, и сплюнул. — Вот, черт побери, командировочка!

— Товарищ капитан, улыбнитесь! — произнес Полещук, увидев мчавшийся к ним по пустынной дороге газик. За ним тянулось облако медленно оседавшей пыли. — Похоже, наши новые друзья едут, ротные…

Глава вторая

— Ли-натаараф — Давайте знакомиться! — сказал, слегка смущаясь, командир роты капитан Набиль на литературном арабском. Он посмотрел на русского советника, и в уголках его рта наметилась брезгливая улыбка. Полещук представил капитана Агеева и, понимая, какой у того нелепый для фронта вид, добавил, что советник — классный специалист по радарам, и его не успели переодеть из-за спешки.

Полещуку все было понятно: каким бы великолепным спецом ни был его новый начальник, первое впечатление он произвел, мягко говоря, неважное. Египетский капитан даже в полумраке блиндажа выгодно от него отличался: холеное лицо, высокий лоб с залысинами, прическа — волосок к волоску, тщательно отглаженная полевая форма… Может, потому он и смутился, что ожидал увидеть совсем другого человека, иностранца из неизвестной ему страны, офицера, которого невозможно спутать с кем-либо иным, а увидел несуразного Агеева. В общем, русского советника встретили, как водится, по одежке.

— Чай, кофе? — спросил Набиль. И, не дожидаясь ответа, крикнул в сторону выхода из блиндажа. Появился солдат, которому комроты скомандовал насчет кофе и чая, а также полевой формы для русского хабира.

— Саша, я не понимаю, — удивился Агеев. — В чем дело?

— А чего тут понимать, — ответил Полещук, — нормальное фронтовое гостеприимство: сейчас вас напоят, оденут и обуют, дабы вы не светились на канале одеждой из 10-го главного управления Генштаба. Евреи же все видят!

— Да ты что? — искренне удивился Агеев, глядя на ухмылявшихся командира роты Набиля и Полещука. — Да, да, Юрий Федорович, чистая правда, — сказал Полещук и перевел на арабский. Без номера управления Генштаба. Теперь рассмеялись все трое, а когда солдатик принес чай и кофе, начали предметно общаться.

— Мистер Юрий, я сейчас не буду представлять вас офицерам роты, познакомитесь с ними в рабочем порядке, Искяндер вам поможет, — сказал Набиль, глядя на Полещука и внимательно вслушиваясь в русский перевод.

— Да, капитан, мы разберемся.

— Прошу обратить особое внимание, господин мусташар [советник — араб. ] Юрий, на то, чтобы наши офицеры максимально быстро ознакомились со станциями П-12 и П-15, - произнес Набиль, — у них хорошее образование, и эта, новая для них техника, должна быть освоена в кратчайшие сроки. За нами — ракетные дивизионы, и от наших станций разведки и целеуказания зависит очень многое. Да, мальгу вам уже подготовили.

Капитан Набиль, которому, как подумал Полещук, явно не доставало стэка, чтобы имедж британского офицера (которому явно старался соответствовать египтянин) был полным, сухо попрощался и пошел к выходу из мальги.

— Саша, пошли на станции, — сказал Агеев, — посмотрим, познакомимся с людьми.

— У меня другое предложение, Юрий Федорович, — сказал Полещук, допивая кофе. — Радары подождут, давайте посмотрим наше местное жилье, бросим вещички — он кивнул на свой портфель, — а потом — на технику. А вот и одежка ваша прибыла. Там и примерем. Давай, вахш, — обратился он к солдату, — показывай, куда идти…

Мальга была, по египетским меркам, то, что надо: арматура, толь, мешки с песком, две железные кровати, дыра для вентиляции и стоящий в нише на приступке, напротив отверстия, глиняный кувшин „улля“, к которому Полещук жадно приложился. Сверху на веревке, привязанной к пруту арматуры, свисала керосиновая лампа.

— Юрий Федорович, рекомендую! — сказал он, отрываясь от кувшина. — Ох, какая холодненькая водичка!

— Саша, ну тебя в баню! — сказал Агеев, беря „уллю“. — Ты мне лучше скажи, сколько накатов в блиндаже, выживем ли мы при бомбежке?

— Не знаю, товарищ капитан, накатов здесь никаких нет, железная полусфера и песок сверху, думаю, что при прямом попадании, вряд ли… Кстати, какую койку вы выбираете, левую или правую?

Агеев посмотрел на обе кровати и молча показал пальцем на ближайшую к нему. Полещук кинул портфель на соседнюю, сел на нее, поерзал задом, проверяя упругость, потом, отогнув край тоненького матраца, наклонил голову, вздохнул и сказал:

— Да, не очень-то отдохнешь на этой железяке! Короче, товарищ советник, вот вам элемент тягот и лишений военной жизни!

Капитан Агеев осторожно присел на свою кровать, провел рукой по солдатскому одеялу и усмехнулся.

— Вполне нормально, Саша. Тебя бы к нам, в Сибирь, на учения, да поспать в палатке, когда снаружи минус тридцать…

— Все, молчу, Юрий Федорович, упаси Аллах! Кстати, пора бы вам переодеться в египетскую одежку, в костюме из „десятки“ на фронте, сами понимаете, не очень комфортно.

Агеев быстро переоделся в полевую форму, оставив под ней рубашку с галстуком.

— Пойдемте наружу, — сказал ему Полещук, — посмотрим при дневном свете.

Оба выбрались из блиндажа и зажмурились от яркого солнца. Форма оказалась впору, только рукава куртки были явно длинноваты.

— Сейчас исправим, — сказал Полещук и огляделся. Вокруг высились песчаные холмы и ни одной живой души. Он свистнул. Тишина.

— Фи хад гуна? [Есть кто-нибудь здесь? — араб. ] — крикнул Полещук.

— Айва, эффендем! [Да, господин! — егип. ] — раздалось в ответ, и из-за бархана за блиндажом появился египетский солдат.

— Найди-ка, братец, тарзи [портного — араб. ] и скажи, чтобы он укоротил рукава, — сказал Полещук. — И принеси нам пару шинелей и каски. — Он похлопал солдату по плечу, протянул ему пачку „Клеопатры“ и добавил:

— Покури, пока хабир переоденется…

— Я вот заметил, Саша, что этот Набиль, командир роты, ко мне не очень, — сказал Агеев, выходя из блиндажа и отдавая солдату куртку. — Как-то слишком сухо и официально…

— Ничего удивительного, Юрий Федорович, предполагаю что он — местный аристократ, британское образование и прочее. Не берите в голову!

…Даже в феврале днем египетское солнце бывает очень жарким, а в пустыне или на высотке под Фаидом, где расположилась 6-я радиотехническая рота — особенно. Каждый камешек на барханах, без малейших признаков растительности, излучал жар. На голубом небе не было ни единого облачка. Если подняться повыше, на один из самых высоких барханов, то можно увидеть узкую полоску поселка в зелени пальм и бананов, а дальше — изумрудно-синюю гладь Большого Горького озера и с десяток гражданских судов, заблокированных там со времен войны 1967 года.

— Пойдемте в мальгу, товарищ капитан, — сказал Полещук, спускаясь с бархана. — Уж больно жарко становится. Все-таки Африка…

„… Часть отраженной энергии попадает обратно в антенное устройство РЛС, усиливается в приемнике и фиксируется в выходном устройстве. Появление сигналов на выходе РЛС говорит о наличии объекта в пространстве…“ — нудно говорил Агеев. — Скорость объекта определяется импульсным методом…“

— Господин советник Юрий, — взметнулась рука арабского офицера, — прошу пояснить насчет импульсного метода.

Агеев посмотрел на Полещука, тот перевел вопрос и замолчал, ожидая ответа.

— Импульсный метод заключается в том, — начал объяснять Агеев, — что антенна РЛС посылает мощный радиоимпульс к воздушной цели…

Полещук начал переводить, как вдруг все заулыбались, повернув головы в сторону в сторону неторопливо подходившего невысокого офицера. По его проcтоватому довольно смуглому лицу и не подогнанной форме Полещук догадался, что он — вроде нашего офицера-двухгодичника, призванного на службу. Парнишка, скорее всего, из простой египетской семьи, откуда-нибудь из провинции. Так оно и оказалось.

— Лейтенант Абдель Кадер, — тихо произнес он. — Извините за опоздание.

Он под смешки офицеров сел на корточки и невозмутимо посмотрел на советника Агеева и на Полещука. Полещук подумал о неравенстве среди египетских офицеров, о богатых и бедных, к последним явно относился опоздавший лейтенант, чувствовавший себя не очень комфортно в чуждой для него среде. Даже здесь, на фронте.

— Итак, импульсный метод, товарищи, сводится к тому, что на основании эффекта Доплера станция получает отраженный сигнал с запаздыванием, которое равно… — Агеев написал на песке формулу — вот теперь вы видите, что обнаружение воздушной цели радаром элементарно просто. Вот вам и цель с ее скоростью…

Полещук, опустив Доплера, перевел все остальное и столкнулся взглядом с Абдель Кадером. Тот загадочно улыбался.

— Что-то непонятно? — спросил Полещук.

— Про эффект Доплера вы забыли. А вообще я хотел узнать насчет „Шрайков“, — сказал Абдель Кадер. — Говорят, что эти ракеты идут на излучение радара.

Полещук перевел и посмотрел на Агеева.

— Да, это американские противорадиолокационные ракеты, но их, насколько я знаю, пока у Израиля нет. А в принципе, нужно вовремя выключить станцию, это не проблема, если засечь момент пуска на экране радара. Потом посмотрим, как это делается.

Арабы закурили и, переговариваясь друг с другом, непоропливо пошли к радару. Абдель Кадер пристроился к Агееву. Полещук, приглядываясь к нему, его разбитым ботинкам, запачканной, нестиранной форме, помятому солдатскому кепи, но при этом — умным, все понимающим глазам, — понял, что этот лейтенант — очень непрост, и вопросов у него будет, наверное, много.

— Абдель Кадер, где ты учился? — спросил Полещук, по-дружески положив руку на его плечо. И вообще, откуда родом?

— Я из Нувейры, маленького городка, наверное, не знаете, — это южнее Эль-Файюма, — ответил Абдель Кадер и бросил настороженный взгляд на шагавших неподалеку офицеров, как будто ожидая, что они будут смеяться, услышав про его родную Нувейру. — Закончил три курса университета в Каире и вот, призвали… Второй год служу…

— И как, нравится? — спросил Полещук.

— Ничего. Терплю. Вы же понимаете, сейчас надо воевать, а потом, если Аллах пожелает, закончу учебу в университете.

— А откуда про „Шрайки“ знаешь? — спросил Полещук и посмотрел на Агеева. Тот молча топал по песку, изредка поглядывая на Полещука. Рядом с советником маленькой толпой, что-то громко обсуждая, шли офицеры роты.

— Да любопытно мне. Услышал — спросил. — Абдель Кадер повернул голову в сторону группы офицеров. — Не от них узнал, от других. И не подумайте, что я боюсь „Шрайков“, нет, просто мне интересно…

Около станции П-12 расселись в кружок, и капитан Агеев продолжил занятие, рассказывая египтянам о радаре, его тактико-технических характеристиках, особенностях работы. Полещук переводил, изредка уточняя у офицеров тот или иной термин. Пару раз по этому поводу возникали бурные дискуссии, Агеев, непонимающе крутил головой и успокаивался, услышав от Полещука суть спора. Солнце припекало, и когда переместились к позиции второго радара, устроились под тентом, из-под которого антенный комплекс П-15 не был виден.

Полещук приятно удивлялся тому, что капитан Агеев, не пользуясь никакими конспектами, свободно рассказывал об обеих радиолокационных станциях, сыпал цифрами, писал палочкой на песке формулы (вводя его в затруднительные объяснения, но офицеры-технари понимали их без перевода), отвечал на вопросы.

К концу занятия подошел капитан Набиль. Он пожал руку Агееву и Полещуку, приветственно кивнул поднявшимся офицерам роты, показав жестом садиться, снял с головы кепи и, промокнув чистейшим платком лоб, сел сзади на складной стул, принесенный солдатом.

Внезапный порыв ветра ударил по брезентовому тенту, его края шумно зашелестели, песочная пыль желтым облаком ворвалась внутрь. Кто-то закашлялся.

— Это все теоретическая часть, — подводил итог советник Агеев, рукой вытирая глаза. — Завтра мы ее продолжим. А потом займемся практической работой на станциях.

Он посмотрел на командира роты. Набиль выслушал перевод Полещука и молча кивнул головой в знак согласия. Потом достал из кармана платочек и стал вытирать лицо. Белоснежная ткань потемнела. Набиль скомкал платок и сунул его в карман.

— А теперь, товарищи офицеры, я хотел бы ответить на вопрос товарища… — Агеев запнулся и повернулся к Полещуку.

— Лейтенанта Абдель Кадера, — подсказал Полещук.

— На вопрос Кадера по поводу американских ракет типа „Шрайк“. — Агеев чуть задумался и продолжил:

— Такая противорадиолокационная ракета оснащена пассивной головкой самонаведения и может работать только против цели, то есть радара, работающей в определенном диапазоне частот. Есть несколько вариантов этих головок самонаведения, которые перекрывают отдельные, но не все, рабочие диапазоны РЛС. Поэтому эффективность „Шрайков“ достаточно низкая. А чтобы обезопасить станцию от попадания этой ракеты надо сменить частоту или, что намного лучше, как я уже сказал Кадеру, выключить радар.

— Но выключение радара, находящегося на передовой линии фронта, будет иметь нежелательные последствия для ракетных дивизионов, которые за нами, — сказал капитан Набиль и поморщился. — Мистер Юрий, ведь мы им даем целеуказания.

— Это верно, не буду спорить, — согласился Агеев. — Но, товарищ капитан, что лучше: сохранить станцию для дальнейшей боевой работы или…? Тем более, дивизионы не ослепнут, у каждого зенитно-ракетного комплекса есть свой радар. К тому же мы выключаем излучение всего на несколько секунд…

Правильно Юра рассуждает, подумал Полещук, глядя на удовлетворенное лицо Набиля, похоже, согласившегося с мнением русского советника. Может, и свое предвзятое отношение к Агееву изменит? Было бы здорово, а то весь негатив в какой-то степени всегда отражается на переводчике. Сколько раз такое было…

В конце февраля с большим трудом из-за тяжелого каменистого грунта закончили инженерное дооборудование позиций 6-й радиотехнической роты, саперы установили по периметру минные поля, опоясали роту колючей проволокой. Свободной осталась лишь дорога, ведущая вниз к подножию горы, где расположились тылы, и далее — к поселку Фаид, в котором теплилась жизнь, ковырялись в земле феллахи, и где можно было полакомиться фруктами, традиционной арабской едой, вроде куфты или кебаба, выпить бутылочку ледяной „Кока-Колы“. Наверху, у дороги установили ДШК, позиции „зушек“ [спаренных зенитных установок ЗУ-23] оборудовали около радаров. Все тщательно замаскировали.

Капитан Агеев, закончив тренировки с офицерами роты, которые довольно быстро усвоили все необходимое, целыми днями пропадал на станциях, ковырялся в блоках, чего-то налаживал, паял, менял, проверял. Выносной ИКО [индикатор кругового обзора] установили, говорил он, чеша затылок, а сопряжение не получается. Полещук кивал головой, не очень понимая эту проблему, и какое-то время крутился рядом, но, вскоре поняв, что он советнику в этих делах почти не нужен, сидел на КП роты, пил с египтянами чай или бесцельно слонялся по позициям, мечтая о поездке в Каир. Пока выезжать им запретили. Батальонный советник в Абу-Сувейре, которому Агеев регулярно докладывал по телефону о ходе подготовки станций к боевой работе, на все просьбы об отпуске сопел в трубку и говорил:

— Не разрешаю! Каир запретил! Обживитесь там основательно, наладьте аппаратуру, а там посмотрим. Душ принять? Потерпите немного или к летунам смотайтесь на полевой аэродром… Да рядом с вами, пара-тройка километров…

— Товарищ подполковник, две недели уже здесь торчим, — возмущался Агеев. — Завшивеем же… А у летчиков водопровод перебило, Полещук звонил им, узнавал… Так точно, понял!

Агеев втыкал трубку в коричневый эбонитовый корпус полевого телефона и, тяжело вздохнув, понуро шел на станцию. Полещук ничего не спрашивал, и так было понятно, что их „фантазия“ в Каир опять накрылась.

…Мирван Хасан (он же „Рамзес“) вылез из салона такси — обшарпанного старенького Мерседеса (свой шикарный и очень приметный автомобиль пришлось оставить в Гелиополисе), наклонился, якобы отряхивая брюки, и проверился. Не заметив ничего подозрительного, он направился к пирамиде Хеопса, где, как всегда роились многочисленные туристы. Рамзес взглянул на циферблат наручных часов, стрелки приближались к одиннадцати утра, до встречи с человеком из Моссада оставалось несколько минут. Он ускорил шаг, внимательно разглядывая попадавшихся на пути людей, арабов и иностранцев, автоматически пытаясь вычислить человека, с которым ему предстояло встретиться. Бесполезно, подумал Мирван, не японец же он, хотя, Аллах знает, кого эти хитроумные евреи могут сюда направить?!

Он сориентировался по Сфинксу, подошел к правой грани пирамиды и остановился. Никого, если не считать вездесущих египетских мальчишек, карабкавшихся на пирамиду, и двух полицейских, криками гнавших их оттуда вниз. Ну, и торговцев, назойливо предлагавших туристам терракотовые статуэтки и прочие „древности“, якобы найденные в захоронениях фараонов. Мирван прислонился к огромному каменному блоку, потрогал рукой его зернистую нагретую солнцем поверхность, и задумался. Вот она вечность… не боятся времени пирамиды, время боится их…

— Мумкин хадритак аиз хагя мин хагят ди? [Может, господин желает что-нибудь из этого? — егип. ] — спросил, появившийся, как джинн из бутылки, торговец в застиранной галабийе и намотанном на голове арабском платке с кошелкой, из которой торчали терракотовые фигурки.

Мирван взглянул на него и отмахнулся:

— Рух! Муш аиз хагя! [Пошел вон! Ничего не нужно! — егип. ] Я что сказал — рух!

Но торговец не собирался уходить. Он поставил кошелку на песок, снял солнцезащитные очки и Мирван столкнулся с жестким взглядом его необычных для египтянина серо-голубых глаз.

— Аль-гяв мумтаз ин-нагарда! [Сегодня прекрасная погода! — егип. ] — сказал торговец древностей, и до Мирвана внезапно дошло, что тот произнес фразу пароля.

— Аль-гяв мумтаз у нус! [Погода вдвойне прекрасная! — егип. ] — наконец ответил условной фразой Мирван, все еще продолжая сомневаться. Он вспомнил предыдущие контакты с кураторами из Моссада и еще раз внимательно посмотрел на торговца. Тот опустился на корточки и стал доставать из грязной кошелки маленькие фигурки фараонов, сфинксов, анубисов и прочих богов древнего Египта.

— Шуф, я мугандис! [Посмотри, уважаемый! — егип. ] — продолжал незнакомец, — Какие бесподобные вещи я тебе предлагаю. За совсем небольшую цену. Только для тебя, господин!

Мирван растерялся. Он еще раз посмотрел на высокого голубоглазого торговца и почти прошептал:

— Рух! Ав инта муш фагим? [Пошел! Или ты не понимаешь? — егип. ]

— Халас, — сказал „торговец“, криво улыбнувшись. — Все, закончили прелюдию, Рамзес, давайте по делу. Меня, кстати, зовут Мухаммед Саид. И нечего оглядываться, нас здесь никто не видит. Точнее, не знает. Ялла, мне нужна информация насчет прибытия русских частей в Египет. Кстати, ваши данные о разведке канала вашим батальоном оказались верными, мы приняли меры. Можете посмотреть счет в известном вам банке, он существенно прибавился. Итак, о русских.

— Мухаммед, я не понимаю, за кого вы меня принимаете? — на всякий случай сказал Мирван, оглядываясь вокруг.

— За Рамзеса, — ухмыльнулся „торговец“. — Не мумию, конечно, — я видел ваше фото. Говорите, у нас мало времени. Ну, Рамзес…

И Рамзес торопливо заговорил. Он рассказал о том, что русская дивизия ПВО с ракетами САМ-3 [125-й ЗРК „Печора“] и самолетами МиГ-21МФ вот-вот должна прибыть в Египет, но когда и каким путем, он не смог узнать. Об этом не знает никто, сказал он шепотом, даже в Генштабе. Все делают русские… Это все, что мне известно.

Мирван вытащил из кармана платок, вытер вспотевший лоб и замолчал, глядя на „торговца“.

— И это вся информация? Мы это уже знаем. Что еще?

— Ах, да! — вспомнил Мирван. — 20 февраля в Каир прибыла группа русских офицеров высокого ранга. Они до сих пор здесь, в Египте. Контролируют, как я понял, ход строительства ракетных позиций. Вот микропленка со схемами.

Он оглянулся и достал из нагрудного кармана пиджака миниатюрную кассету.

— Что же вы самое главное забываете? — нахмурился „торговец“ и взял черный цилиндрик с пленкой. — И не оглядывайтесь вы каждый раз!

…Хагай Леви еще раз пожалел, что поддался на уговоры Моссада и генерала Цура и согласился выполнить это задание. Ситуация сложилась почти патовая для спецслужб Израиля: сотрудник Моссада, которого долго и тщательно готовили для отправки в Каир, внезапно заболел, а его дублер, 40-летний совершенно здоровый мужчина неожиданно скончался от инфаркта. Оказалось, в конторе весьма ограниченное количество сотрудников по сравнению с военной разведкой, и найти моссадовца с соответствующей внешностью, свободно владеющего египетским диалектом было весьма проблематичным. Точнее, почти невозможным. После срочных переговоров руководства Моссада с Генштабом, в которых участвовали начальник разведуправления [АМАН] Элияху Ярива и шеф Моссада Цвика Тамир, генерал Мордехай Цур вызвал его, командира „Шфифона“, и предложил поработать на Моссад. „Мы все обговорили на самом высоком уровне, — сказал он. — В конце концов, делаем общее дело, а лучше тебя в этой операции я никого не вижу. Но не хочу приказывать. Давай, расан, соглашайся!“ Леви никому не рассказывал о встрече с русским переводчиком в пустыне под Рас-Гарибом, ибо пришлось бы давать пояснения, почему он, профессионал, грубо нарушил железное правило спецназа: ликвидировать любого, кто даже теоретически мог помешать выполнению задачи в тылу врага. По сути, он засветился, причем дважды, если приплюсовать Роду. И его предстоящее появление в Египте может подставить под удар (или вообще сорвать) операцию Моссада, от успеха которой зависит… Даже страшно представить, насколько важна информация, которую ему предстоит получать от агента в Каире! Но, с другой стороны, размышлял Хагай Леви, вероятность еще раз встретить русского в мегаполисе почти равна нулю. И потом — он же не египетский контрразведчик, а всего лишь русский переводчик! Разумеется, он не мог не сообщить кому-то из египтян… Возможно, в их контрразведку… Даже то, что мальчишка был тогда напуган до смерти, еще ни о чем не говорит… Мог! Ну, и что?… Леви не стал ничего говорить генералу Цуру, а лишь молча кивнул головой — согласен!

После сокращенной до предела подготовки с отработкой легенды (уроженец пригорода Александрии, потерял дом и семью в северной зоне канала, вынужден скитаться и зарабатывать мелкой торговлей — чем попало), Хагая Леви снабдили поддельными документам, деньгами, портативной рацией, компактным автоматическим „Кольтом“, и высадили ночью с маленького вертолета неподалеку от Исмаилии. Трехместный „Белл-47“ летел на максимально малой высоте, вне видимости египетских радаров, а символические беспокоящие удары Хель Хаавир севернее и южнее района высадки отвлекли внимание египтян от места приземления вертолета. Ранним утром, пройдя пару километров до Исмаилии, Леви сел на попутную машину и оказался в Каире. Документов никто не спрашивал: замызганный египтянин с жалкой кошелкой, явно потерявший все, что у него когда-то имелось, ни у кого не вызывал подозрения. Даже, несмотря на высокий рост. Впрочем, глаза частенько приходилось прятать за старенькими темными очками. „Беацлаха, Хагай! — вспомнил Леви пожелания генерала Цура. — Никогда не забывай про свои глаза! И не устраивай бойню в центре Каира. — Он засмеялся. — Работаешь тихо и один, то есть, без анашим из „Шфифона“. Прикрывать будут другие… Беацлаха! Удачи!..“

— Что за схемы на пленке? — спросил он Рамзеса. — Вам же четко обозначили задачу, если это не то, что нам нужно, вам не заплатят!

— Я понимаю, — сказал Мирван. — На пленке схемы дислокации средств ПВО Египта, включая строящияся позиции зенитно-ракетных дивизионов… Часть которых контролируют сейчас русские. — Он вновь достал платок и стал вытирать лицо.

„Хара, подумал Леви, глядя на Рамзеса, — дерьмо египетское! Все продает, хайван высокопоставленный! Что ему денег мало? И как он эту одежду скромненькую натянул на себя, ведь явно ее стесняется!“

Леви люто ненавидел предателей всех мастей и национальностей. Даже понимая исключительную важность информации, которую поставлял и поставляет за деньги этот молодой холеный египтянин, родственник Насера, он ненавидел его ничуть не меньше, чем любого другого предателя. И с огромным трудом старался это скрыть…

— Мало, Рамзес, очень мало, — жестко сказал он. — Не знаю, что там за документы на пленке, но, если вам верить, и такая информация почти ничего не стоит. Даже ломаного египетского пиастра. Надеюсь, вы догадываетесь, что наша воздушная разведка четко фиксирует все в зоне канала и в глубине территории… — Леви ухмыльнулся. — Нам нужно больше: где, когда и конкретно какие силы Советов (с указанием частей и подразделений) высадятся на территории Египта. Более того, нам нужны сведения о новейших типах боевой техники и вооружения русских, которые будут в зоне канала.

— Это будет очень сложно узнать, — потупил голову Рамзес. — Дело в том, что меня начали подозревать, я заметил это после истории с батальоном.

— Ну, и…?

— Отношение изменилось. В Генштабе стали как-то присматриваться, странно поглядывать…

— Возможно, вам показалось, Рамзес, не берите в голову! Хотя, конечно, старайтесь примечать. А кто, кстати, присматривался?

— Генерал Мустафа Хамди, замминистра обороны. Очень подозрительно смотрел…

— Ладно, будьте более внимательным. И главное — любая информация о русских. Максимально оперативная. Связь — на вас выйдут в самое ближайшее время и сообщат место тайника. Халас. Все.

„Торговец“ взял свою грязную кошелку, вытащил из нее фигурку Анубиса, сунул ее Мирвану, поправил платок на голове и с причитанием, что никто не покупает его дешевый товар, мгновенно исчез. Его незаметно проводили взглядом два человека из группы обеспечения встречи с агентом, ничем не выделявшиеся в толпе обычных туристов.

Мирван осмотрелся. Не изменилось ничего: так же бродили туристы, сновали торговцы сомнительными древностями, ребятишек на пирамиде уже не было, полицейские стояли возле верблюдов, на которых визжали женщины, боясь опуститься на землю. Солнце было почти в зените, становилось жарко.

Мирван Хасан пошел к стоянке такси. Настроение у него было хуже некуда, ведь он отдал куратору Моссада не самую свежую информацию, действительно мало чего стоящую. Кроме, пожалуй, схем. А вдруг заплатят, мелькнуло в голове, а нет — так я же патриот, в конце концов, и это здорово — ввести евреев в заблуждение. Эта мысль окончательно успокоила Рамзеса, он швырнул Анубиса в песок, уже не проверяясь, сел в такси и приказал ехать в Гелиополис.

…Поздним вечером в Булаке, одном из бедных районов Каира, заговорил радиопередатчик „Делко 5300“. Шифрованное сообщение Хагая Леви полетело в штаб-квартиру Моссад в Тель-Авиве. В одном из помещений здания „Хадар Дафна“ на бульваре царя Саула возникло оживление.

Глава третья

В первых числах марта в порту города Николаева был полный аврал. В спешном порядке на десятиградусном морозе, необычном для юга Украины в это время, шла погрузка транспортов Министерства морского флота СССР. Загружали сельскохозяйственную технику, а старые докеры цокали языками, и, дымя „Беломором“, понимающе переглядывались друг с другом:

— Какие, к черту, комбайны? Это же точняк — ракеты! Наверное, опять на Кубу… Во, гляди, ей Богу, похожи на солдат! Все — в одинаковой одежде! Комбайнеры, елы-палы!

— Ладно, мужики, кончай курить! — раздался голос бригадира. — Не наше это дело, в конце концов! Загружай сначала в твиндеки!

…Первым ушел сухогруз „Роза Люксенбург“, за ним — „Георгий Чичерин“ и еще больше десятка транспортов. Последним отчалил „Дмитрий Полуян“. В грузовых твиндеках каждого транспорта была боевая техника (пусковые установки, ракеты, „Шилки“) двух дивизионов, а на верхней палубе — дизель-генераторы, грузовые автомобили и прочая техника, якобы гражданского назначения. Личный состав ракетных дивизионов находился в трюмах, появляться на палубе солдатам запретили. О порте назначения капитанам судов сообщили после прохождения Мраморного моря, при подходе к проливу Дарданеллы.

Переход выдался тяжелым, часто штормило. В трюмах, заполненных под завязку солдатами, было душно, многие страдали морской болезнью, спертый воздух был пропитан миазмами не переваренной пищи. Никто не знал, куда их везут. „В страну с жарким и сухим климатом“, — говорили офицеры, сами лишь догадываясь о месте, где им всем предстоит выполнять интернациональный долг.

— Это где же такой климат? — задавались вопросом солдаты в трюме.

— В Австралии, — сказал один из бойцов, знаток географии.

— Ага, аборигенам будем помогать, — добавил другой. — Самолеты сбивать…

— Вы чего, пацаны? — усомнился кто-то. — Какая Австралия? До нее плыть и плыть… Это где-то поближе, мы же, кажется, в Средиземном море… Ой, больше не могу, блевать охота…

Начиная с 8 марта, в египетский порт Александрия стали прибывать советские транспорты с „сельхозтехникой“. Отстояв несколько часов на рейде, дожидаясь ночи, каждый сухогруз швартовался в порту, и на берег, покачиваясь, сходили группы молодых парней, одетых в одинаковые костюмы с беретами на коротко стриженных головах. Встречавшие египтяне вели их в огромный металлический ангар, где каждому выдавался комплект полевой формы песочного цвета. Солдаты быстро переодевались и их, смешных и нелепо выглядевших в военной форме — не по размеру большой (подгонять некогда и некому!), отправляли обратно к судам помогать в разгрузке.

Работа шла споро, скрипели портальные краны, египетские докеры азартно кричали международные „вира и майна“, на берег опускались деревянные ящики и какие-то машины. В темноту египетской ночи, рыча мощными моторами, уходили явно не комбайны, а что-то другое, укрытое зеленым брезентом. И этой неизвестной докерам техники было очень много. Работать приходилось каждую ночь. Слава Аллаху, радостно говорили докеры, глядя на усеянное звездами небо. Тем, кому повезло, платили за разгрузку по повышенному тарифу. Докеры были довольны, более того — счастливы, ведь можно будет порадовать жен и детей мясом и сладостями, такими редкими для простой египетской семьи…

Местом сбора прибывающих ракетных дивизионов и вспомогательных подразделений был назначен огромный парк на восточной окраине Александрии, где располагался дворцовый комплекс короля Фарука, последнего монарха Египта. На случай возможного нападения израильской авиации развернули четыре пусковые установки „Печоры“ и пару „Шилок“. Среди финиковых пальм, огромных фикусов и хвойных деревьев, похожих на низенькие сосны, советские солдаты и офицеры получали табельное оружие, там же формировались походные колонны боевой техники, каждую ночь уходившие по старой пустынной дороге в направлении Каира. В голове, середине и в хвосте каждой колонны, ощетинившись стволами, шли „Шилки“.

Истребители МиГ-21МФ в разобранном виде были переброшены в Египет огромными четырехмоторными „аннушками“, военно-транспортными самолетами Ан-12. С аэродромов Мерса-Матрух и Каир-Вест в небо Египта поднимались самолеты-разведчики 5-й Средиземноморской эскадры ВМФ. Несколько кораблей эскадры стояли, как обычно, в портах Александрии и Порт-Саида, основные силы занимались в нейтральных водах подготовкой к предстоящим учениям „Океан“. В круглосуточном режиме работали все корабельные службы радиоперехвата…

К середине марта в приканальной зоне, в предместьях Каира, Александрии и Асуана было развернуто около двадцати зенитно-ракетных дивизионов. Количество советских „добровольцев“ достигло двух тысяч солдат и офицеров и продолжало стремительно увеличиваться. Об операции под кодовым названием „Кавказ“ знали только генералы в аппарате главного военного советника Катушкина, резидентуры ГРУ и ПГУ. И, разумеется, в Москве, в здании Генштаба на Арбатской площади. Как это ни странно, в полном неведении были многочисленные советники в войсках и штабах, а контрразведывательные мероприятия (включая дезинформацию), разработанные в Москве и Каире, оказались настолько успешными, что израильская разведка получила информацию о высадившейся в Александрии дивизии ПВО слишком поздно…

— Юрий Федорович, собирайтесь! Едем в Каир! — крикнул Полещук, кубарем скатываясь в мальгу, где Агеев лежал на койке и крутил колесико настройки портативного радиоприемника. — Только что позвонил батальонный из Абу-Сувейра, сказал, что можно ехать. Ура!

— Ну, наконец-то! — радостно сказал Агеев, вскакивая с кровати. — Дождались! А то я уже бездельем маюсь, все наладил, сам знаешь, доложил о готовности станций… Набиль даст машину?

— Ага, до самого Каира, — ответил Полещук, запихивая в портфель грязный комплект полевой формы, белье и носки. — Вот накопилось-то нестиранного! Живем как свиньи… Повезло нам, товарищ капитан, с транспортом — Набиль кого-то из офицеров отправляет в Каир по делу, кажется, Аделя. Очень кстати. — Он защелкнул портфель. — Я готов! Бедному собраться — только подпоясаться.

— Сколько дней дали на отдых? — спросил Агеев, разглаживая на койке одеяло.

— А то вы не знаете? Как обычно, два дня, — ответил Полещук. — Точнее, полтора. Ну, побыстрее, Юрий Федорович! Время работает против нас! Я пошел. Догоняйте! Машина у КП роты…

У ротного газика курил лейтенант Адель, нетерпеливо поглядывая в сторону идущих по дороге Агеева и Полещука.

Адель — высокий молодой человек с крупными чертами смуглого чисто выбритого лица, внушительным носом, не казавшимся, однако, большим, закончил инженерный факультет Каирского университета и, попав в армию, довольно быстро освоился с царящими в ней порядками, а свою природную скромность пытался скрыть нарочитой грубоватостью особенно при общении с рядовыми бойцами.

— Ялла, щаггиль мухаррик! [Давай, заводи! — араб. ] — сказал он водителю, забираясь в машину.

— Долго собирались, Искяндер! — с недовольством в голосе произнес Адель. — Ялла бина, вахш! — повернул он к водителю. — Поехали!

По пути разговорились. О радарах, самолетах-разведчиках „Вотур“, несколько раз появлявшихся над позициями, несговорчивых алжирцах, отказывавшихся прикрывать роту, оказавшуюся сиротой на стыке двух полевых армий, второй и третьей, ни одна из которых не испытывала желания защитить в случае чего чужое для них подразделение ПВО. Вспомнили солдатика-бедолагу, подорвавшегося ночью на минном поле за колючкой — чего его туда занесло? Затем разговор плавно перешел на Каир, развлечения, египетских певиц, русскую водку и ее положительном влиянии на самочувствие людей в холодном русском климате.

Полещук машинально переводил, поглядывая на пустынный пейзаж за окном, а мысленно уже был с Тэтой, ну и с приятелями, конечно, — очень хотелось выпить в дружеской компании, а совместить одно с другим — нереально — вот проблема, черт побери! О красивой гречанке он вспоминал очень часто, иногда она приходила к нему во снах и, просыпаясь, Полещук мучительно пытался восстановить в памяти увиденное: милые плачущие глаза Тэты, ее прекрасное обнаженное тело, такое родное и желанное… Никакая она не разведчица, успокаивал он себя, подумаешь, предложила полететь в Грецию. Импульсивное женское желание быть рядом с любимым человеком! А люблю ли я ее? А она? Или все это — сиюминутная страсть? Ладно я, размышлял Полещук, живу в чужой мусульманской стране, где из доступных для общения девушек — одни шармуты, от пяти фунтов и выше… Но она-то — красивая гречанка, европейка, за которой мужики явно ходят табунами…

— Саша, ты чего задумался? — спросил Агеев, вернув Полещука в египетскую пустыню. — Как бы соколы израильские нас не долбанули по дороге! Помнишь „Скайхоки“ возле Суэца?

— Да не должны, — ответил Полещук, глядя через окно газика вверх, на небо. — Последнее время чего-то поутихли, замышляют, наверное, какую-нибудь очередную пакость.

Впереди появились зеленые сады Исмаилии. Маленькие одноэтажные домишки пригорода утопали в зарослях бананов и акаций, высоченные пальмы лениво покачивали своими широкими разлапистыми кронами, среди которых желтели гроздья фиников, в отдалении виднелись знаменитые манговые сады. Устремившись полумесяцем к небу, белел высокий минарет мечети.

— Адель, давай по зеленой дороге поедем, — сказал Полещук, положив руку на плечо лейтенанта. — Так надоела пустыня!

— А мы так и едем, — обернулся Адель. — Ты, Искяндер, наверное, пустыню настоящую не видел? — сказал он и засмеялся. — Это разве пустыня? — ткнул он пальцем в открытое окно газика. — Поедем, поедем, нет проблем! Вот сейчас свернем налево и вдоль искусственного канала до самого Каира… К обеду будем дома, инша Алла!

Тенистая дорога рядом с грязно-серой лентой пресноводного канала радовала взор. Глядя на акации, пальмы и цветущие тамариски, осликов, семенящих с тележками, наполненными овощами, феллахов, копошившихся вдалеке справа, остроконечные глинобитные башни голубятен, возвышающиеся над лачугами, Полещуку казалось, что он попал в другой мир, тихий и спокойный, в котором нет даже намека на войну. Полещук посмотрел на Агеева. Тот дремал.

Надо будет Сафвату позвонить, подумал Полещук, как он там? Наверное, уже дома? И виски хлещет, заливая трагедию с потерей батальона… Озеров, вспомнил Полещук, надо их состыковать, обещал же… А может, не стоит? Нет, такой вариант не пройдет, эти ребята достанут… Ладно, попробую, тем более Сафват согласился пойти на контакт с нашей разведкой. Времени только мало, подумал Полещук, на все про все — несчастных полтора дня! И он немного расстроился.

Через час показались пригороды Каира, газик свернул налево, на улицу Порт-Саид, и по объездной дороге помчался в направлении Гелиополиса. Вскоре за окном замелькали белые корпуса университета Айн-Шамс; Полещук посмотрел на часы: Адель был прав, время близилось к обеду…

— Нет, нет, Юрий Федорович, я — к себе, — отмахнулся Полещук от приглашения Агеева пообедать домашним борщом. — Душ приму, потом надо в офис главного заскочить за письмами. Перекушу где-нибудь по дороге, дел много…

— А то давай, по сто грамм выпьем под борщок! — уговаривал Агеев. — Моя Маруся такой борщ готовит — пальчики оближешь!

— В другой раз, Юрий Федорович! — сказал Полещук. — Может, завтра. — И, размахивая портфелем, помчался к лифту.

В квартире никого не было. Полещук стащил с себя пропотевшую овероль и кинул ее в угол. Туда же швырнул грязную форму и белье из портфеля, снял майку и трусы и голышом прошел в душевую. Завтра утром ему вручат пакет со всем этим, но выстиранным и отглаженным Настроение заметно улучшилось — впереди почти два дня отдыха в столице. Стоя под струйками воды, Полещук размышлял, куда рвануть сначала, а куда потом. Перекушу куфтой внизу с бутылочкой „Стеллы“, подумал он, затем надо будет позвонить Сафвату. Или Тэте? Ладно, обдумаю за пивом, решил Полещук и потянулся за полотенцем. Вытираясь, стал рассматривать себя в зеркале. На него смотрел кучерявый молодой человек со смуглым небритым лицом и густыми черными усами. Ну и рожа, подумал Полещук и стал искать бритвенный станок…

Натягивая джинсы, он услышал стук в дверь и пошел открывать. На пороге с сигаретой во рту стоял Сережа Лякин.

— Здорово, Щука! — радостно сказал он. — Давненько тебя не было, заждался. Думал, не случилось ли что-нибудь…

Друзья обнялись. Лякин уселся в потертое кресло, кинул на журнальный столик пачку „Клеопатры“. Полещук устроился рядом и закурил.

— Ну, рассказывай! — сказал Лякин. — Как там твой Фаид? Бомбили?

— В Фаиде пока все нормально, — ответил Полещук. — Налетов не было. Да мы и радары еще не включили… А ты как?

— А че, я? — усмехнулся Лякин в свои пшеничные усы. — Порядок в танковых войсках! Чуток потрепали жидовичи, но броня крепка! Выпить есть?

— Откуда, Серега? Я только что приехал.

— Может, по пиву, Сань? — спросил Лякин и потянулся за сигаретами. — Жарко сегодня. А?

— Давай! Только недолго, дел куча. Кстати, как у тебя с деньгами? Я еще не успел получить.

— На „Стеллу“ и спиртягу из аптеки хватит, — сказал Лякин и похлопал рукой по карману. — Пошли!

На торговом пятачке через дорогу от многоэтажек ничего не изменилось. В лавках, заполненных всякой всячиной, крутились, выбирая товар, местные арабы вперемежку с нашими женщинами, женами специалистов. Торговцы-египтяне на ломаном русском языке наперебой расхваливали товар, раздевая глазами легко одетых фигуристых русских женщин. „Мадам русия квейс! — восхищенно говорили они. — Купи, мадам, дешево отдам!“ Глазами-то женщин ели, но грань приличий старались не переступать: все арабы, по крайней мере, этого квартала Насер-сити, прекрасно знали, что их мужья воюют на Суэцком канале, не говоря уже о том, что любая попытка проявления сексуального интереса может закончиться мордобитием в участке полиции или, что еще страшнее, в мухабарат. После чего можно легко лишиться всего, и загреметь в калабуш [тюрьма — егип.].

Друзья расположились под навесом и заказали, как обычно, куфту и пару пива. Запотевшие бутылки „Стеллы“ им принесли быстро, Полещук нетерпеливо наполнил бокал, залпом его выпил и налил еще.

— Да, Серега, — сказал он, вытирая от пены усы. — Вот, о чем я мечтал эти недели в Фаиде — о холодненьком пиве! Кайф!

— Еще бы, — согласился Лякин, закуривая. — Слыхал новость?

— Какую?

— „Голос Израиля“ передал о том, что в Египет прибыли советские войска с ракетами „САМ-3“, самолетами-истребителями и прочим.

— Да, ты что? — удивился Полещук. — Врут, наверное. Как все вражьи голоса. А потом — если это правда, то где они? Ты лично видел?

— Я — нет, — сказал Лякин, проводя пальцем по влажной бутылке „Стеллы“. — И никто не видел.

— Значит, врут, — констатировал Полещук. — Нагоняют ажиотаж…

— А, если — правда? — задумчиво спросил Лякин. — Представляешь, старик, какая начнется заваруха? Ведь Штаты, как пить дать, вмешаются!

— Ну, тебя на хрен с такими прогнозами! — сказал Полещук. — Ты еще о ядерной войне порассуждай! Политик! Давай-ка лучше куфтой займемся, а то остынет…

Перекусив, друзья расстались до вечера. Полещук с трудом уговорил Лякина не ехать с ним, сославшись на предстоящее свидание с гречанкой Тэтой. Какие, мол, от друга секреты? Но, молчок, никому ни слова! Попросив у Лякина несколько фунтов в долг, он тормознул такси и поехал в аппарат ГВС за деньгами и письмами.

На половине пути, остановившись у телефона-автомата возле какого-то кафе, Полещук набрал номер квартиры подполковника Сафвата. Ответила жена, Муна. Радостным голосом она сказала, что Сафвата выписали из госпиталя и дали отпуск. Сейчас он у друзей, но к вечеру обещал быть дома. Полещук попросил Муну передать мужу привет и сказал, что позвонит позже, ближе к вечеру. Второй звонок Полещук сделал в отель аэропорта и на английском языке спросил мисс Тэту Эстатопуло из компании „Олимпик“. Мужской голос ответил, что мисс Тэта прилетает завтра утром, номера для экипажа уже забронированы. В общем, все идет, похоже, по плану, подумал Полещук, вешая трубку. Он забрался в салон ожидавшего его такси и махнул рукой водителю. Ялла бина! Поехали!

Не напиться бы сегодня, подумал Полещук, будь-то с Сафватом или с коллегами в Насер-сити. Ведь четверг, многие с канала приедут… Сначала будет разминка вонючим спиртом, а потом — вперед в „Аризону“ или „Мэриленд“… С песнями! Вариант встречи с Сафватом тоже имеет предсказуемые последствия: турне по барам, затем еще куда-нибудь… В любом случае утром с похмелюги буду никакой! А как же Тэта? И Полещук потрогал маленький золотой крестик под рубашкой, который стал для него чем-то вроде оберега или талисмана. Нет, никак нельзя пить сегодня. Разве что чуть-чуть… Он вспомнил слова Сереги Лякина о сообщении радио Израиля. Врут или не врут, а надо бы, действительно, послушать евреев.

Как раз в то время, когда Полещук ехал в салоне видавшего виды „фиата“ по улицам Каира, в просторном кабинете генерал-полковника Ивана Катушкина проходило совещание руководства группы советских военных специалистов и командования Особой дивизии ПВО. Впрочем, это совещание больше походило на форменный разнос. Генерал Катушкин был в ярости.

— Мудаки! — орал он. — Ракетчики хреновы! Кого сбили?!! Египетский Ил-28, заходивший на посадку! Генерал Сизарев, доложите, как это случилось!

— Товарищ генерал-полковник, — поднялся советник командующего ПВО. — Я хочу…

— Отставить! — сказал Катушкин. — Садитесь! — передумал главный, и обвел тяжелым взглядом всех сидевших в кабинете. — Командир дивизии генерал-майор Саблин! Встать! Доложите, каким образом ваши ракетчики умудрились сбить бомбардировщик местной стороны?! — По желвакам на лице генерал-полковника было понятно, что ничего хорошего от этого совещания ждать не придется. Никому. — Сначала секретную „Шилку“ едва не потеряли на марше, потом, извините, обос…лись, нажравшись мандаринов… — продолжал кипятиться Катушкин, — а теперь вместо „Фантома“ своих сбили! Что я буду докладывать в Москву? Меня же маршал Гречко матюгами обложит! И будет прав! Ну, Саблин?…

— Хочу пояснить, товарищ генерал-полковник, — встал по стойке смирно командир Особой дивизии ПВО, — что самолет не отвечал на запрос и был сбит двумя ракетами дивизиона подполковника Кудымцева.

— Вы разобрались, почему не отвечал? — спросил Катушкин.

— Так точно, товарищ генерал-полковник! — спокойно ответил комдив, но его голос едва заметно дрогнул. — Запросчик старый — „Кремний-1“. А у нас другой — „Кремний-2“, которым мы заменили систему опознавания после хищения израильтянами РЛС П-12 в Рас-Гарибе.

— А что, генерал, нельзя было уточнить информацию о наличии или отсутствии в воздухе египетских самолетов? — язвительно спросил генерал Катушкин. — Это же не Синай, а база Каир-Вест!

— Конечно можно, товарищ генерал-полковник, — ответил Саблин. — Мы так и сделали. Подполковник Реутский, находившийся на КП, оперативно связался с дежурными по авиабазе и получил отрицательный ответ: местных самолетов в воздушном пространстве нет. После чего Кудымцев дал команду на пуск…

— Садитесь, генерал! — произнес Катушкин и замолчал. — Так… Первый блин комом! Херовое начало… — произнес он после некоторого раздумья. — Погибли три местных офицера… А виноватых, вроде как нет… Да…

Генералы в темных костюмах, белых рубашках и при галстуках молча смотрели на главного военного советника в ожидании вердикта. Катушкин молчал. Едва слышно шумел кондиционер. Генерал Дольский что-то шепнул на ухо Сизареву. Комдив Саблин листал свой блокнот. На портрет президента Насера, пожужжав, села зеленая муха…

— Генерал-майор Саблин! — нарушил, наконец, молчание главный военный советник.

Командир Особой дивизии ПВО отложил блокнот и встал. Все смотрели на Катушкина.

— Подполковникам Кудымцеву и Реутскому объявить неполное служебное соответствие, — объявил он, — и откомандировать в Союз! Все!

— Но, товарищ генерал-полковник! — вскочил с места генерал Сизарев. — Так нельзя, это достойные боевые командиры! Они абсолютно правильно действовали! Прошу отменить ваше решение!

— Я тоже не согласен, — сказал генерал Саблин. — Если вам нужен стрелочник, товарищ генерал-полковник, прошу откомандировать меня!

— Это что за демократия такая? — произнес Катушкин и стукнул указкой по столу. — Вы в армии или где? Нам поручено сбивать израильские самолеты, а не ху…чить ракетами по своим!

— Вот именно, — поддержал Катушкина замполит Верясов. — Неправильное понимание политики партии и приводит к таким ошибкам. У нас не может быть демократии, есть решения съезда, есть партийная дисциплина. — Его круглое лицо покраснело, складки приобрели багровый оттенок. — Товарищ Саблин, я поручу вашему замполиту провести партийное, извиняюсь — профсоюзное собрание. Виновники гибели трех египетских офицеров должны быть наказаны. — Он посмотрел на генерала Катушкина. — И откомандированы в двадцать четыре часа…

В кабинете нарастал гул голосов. Главный военный советник встал, прошелся с указкой в руке вдоль длинного стола, посмотрел на портрет Насера, согнал с него зеленую муху. Потом вернулся на свое место, налил из графина воды. Выпил, подергал узел галстука. Похоже, что-то мучило генерала.

— Есть, у кого закурить? — спросил Катушкин и взял протянутую ему пачку „Мальборо“. Вытащил сигарету и прикурил от зажигалки генерала Дольского.

— Значит так, — сказал он и пыхнул дымом. — Отменяю свое решение об откомандировании провинившихся офицеров. — Катушкин посмотрел на генерала Саблина. — Но неполное служебное соответствие оставляю в силе. Пусть воюют, но если еще что-нибудь такое… Лично отыщу такой гарнизон, в такой дыре… — Он вмял окурок в пепельницу. — Был сегодня на ковре у министра. Думал, разнос устроит по поводу Ил-28, а Фавзи чуть в ладони не захлопал от радости. САМ-3 — отличные ракеты! Квейс!

Генералы удивленно притихли, слушая главного советника. Верясов укоризненно покачал головой. А Катушкин продолжал:

— Старшим по ПВО и главному инженеру: проконтролировать строительство ракетных позиций. Техника уже здесь, а позиции местная сторона еще не подготовила. Безобразие! — Катушкин поискал глазами:

— Я не вижу инженера, где полковник Грицанюк? Почему сидите? Встать! — повысил голос главный военный советник.

— Товарищ генерал-полковник, — вскочил с места Грицанюк. — Не дают строить! Бомбят, люди разбегаются… Стали работать по ночам — все равно бомбят да еще и напалм, сволочи, применяют! Много жертв, рабочие боятся…

— Напалм? — удивился Катушкин, хотя ему уже докладывали о применении авиацией Израиля напалмовых бомб. — Генерал Сизарев, разберитесь, в конце концов, в этой ситуации! Выделите средства ПВО местной стороны для прикрытия объектов строительства! А вам, полковник, — жестко контролировать ход работ, все сроки прошли! Это главное. Далее: генералам Сизареву и Саблину — обеспечить полную боеготовность ракетных дивизионов вне зависимости от подготовленности позиций. Занять временные! Зоны прикрытия вам известны, лично объехать все дивизионы, от Каира до Асуана. Задача ясна!

— Так точно, товарищ генерал-полковник! — вытянулись Сизарев и Саблин.

— Задачи авиационной группы, — произнес Катушкин и посмотрел на генерала Дольского. Тот поднялся со стула. — 35-я истребительная бригада прикрывает все промышленные и военные объекты северной части страны. — Он с указкой подошел к карте. — От Порт-Саида на востоке до Мерса-Матруха на западе. 135-я бригада — центральные районы Египта и Асуанскую плотину на юге. Григорий Устинович, к вам большая просьба и одновременно приказ:

— Не дай Бог, чтобы кто-либо из твоих летунов оказался на другой стороне канала! Не пе-ре-се-кать линию канала! Об этом им говорили в Москве, я — повторяю. Собьют евреи, в плен возьмут — ничего не знаем! И летчика не знаем! Документов нет, кого сбили — неизвестно! Думаю, всем все понятно. Перекур! Григорий Устинович, задержись на минуту! — сказал Катушкин, тронув рукав пиджака генерал-майора авиации Дольского. Тот остановился у выхода из кабинета. Катушкин подождал пока все выйдут, захлопнул дверь и сказал:

— Помнишь, наш разговор насчет американских летчиков, воюющих в составе ВВС Израиля? С вьетнамским опытом и прочим…

— Так точно, Иван Сергеевич, хорошо помню, — ответил Дольский и вопросительно посмотрел на главного. — А что?

— А то, — усмехнулся Катушкин, — нет у них американцев! Выдумки все это, херня, одним словом!

— Мне докладывала местная сторона…, - начал объяснять Дольский, но Катушкин его прервал:

— Знаю, врали… Выдавали желаемое за действительное, — безапелляционно сказал генерал-полковник. — Из политических соображений… Недавно получил ответ из Москвы на свой запрос, надеюсь, догадываешься, из каких инстанций…

— Почему, догадываюсь, Иван Сергеевич? Знаю, откуда! Ну, и что ответили с Хорошевки?

— Анализ перехвата радио-переговоров в воздухе над территорией Египта не дает основания утверждать, что их вели американцы. Или хотя бы один американский летчик. Весь зафиксированный радиообмен велся на еврейском языке, как его там?

— Иврите? — подсказал генерал Дольский.

— Вот именно, иврите! — четко повторил Катушкин и продолжил:

— Я — невеликий знаток языков, но специалисты с Хорошевки утверждают, что изучить этот самый иврит за короткое время невозможно. Тем более до уровня свободного владения…

— Допустим, нет среди израильских летчиков парней из Штатов, в чем я все-таки сомневаюсь, — сказал Дольский. — Но обстановка изменилась, теперь наши летчики будут летать в небе Египта, что скрыть не удастся. А этот факт даст зеленый свет на использование американских пилотов.

— Вряд ли, — усомнился Катушкин. — Впрочем, поживем — увидим!

…Вместе с письмами Полещуку вручили записку от Озерова. Он развернул листочек и прочитал: „Александр Николаевич, позвоните, пожалуйста, в торгпредство. В любой день, но желательно, как только приедете в Каир. До 17.00. Буду ждать. В.О.“ Даты на бумажке не было.

Ну вот, все планы коту под хвост, огорчился Полещук, надо звонить. И Сафвату — тоже…

— А чего это у вас так тихо? — спросил он дежурного на КПП. — Вымерли все что-ли?

— Главный совещание проводит, — ответил дежурный. — Понаехало генералов, погляди, сколько машин! Давай, быстренько мотай отсюда! Катушкин злой сегодня с утра, как черт!..

Полещук выскочил из КПП, глянул на припаркованные черные „Волги“ и песочного цвета газики, отошел подальше и стал ловить такси. „Какой такой умник придумал разместить аппарат главного военного советника рядом с резиденцией Насера? — подумал Полещук, глядя из окна набиравшего скорость автомобиля. — Пара воздушных ударов — и халас: ни президента, ни Катушкина со всем его аппаратом, включая Верясова!“ Он вспомнил круглую лоснящуюся рожу замполита и достал из кармана пачку „Клеопатры“.

Глава четвертая

Ажурная 150-метровая смотровая башня, видная издалека, наверное, с любого места центральной части Каира, казалась фантастической ракетой, устремившейся в небо, чем-то нереальным, особенно, если смотришь на нее с узких и грязных улочек Булака, бедного столичного захолустья, где теснятся, подпирая друг друга старые, едва ли не средневековые домишки.

Перед мостом через Нил открылась панорама острова Гезира, утопающего в зелени садов и парков: Замалек — фешенебельный район с роскошными виллами, похожими на дворцы, и не менее шикарными зданиями иностранных посольств, престижных спортивных клубов и кинотеатров. Ну, прямо райский уголок! Даже надоедливый весенний „хамсин“, ветер из пустыни, несущий тучи мельчайшей красноватой пыли, дующий уже несколько дней с перерывами, словно натыкался на барьер, достигнув границ Замалека. Конечно же это было не так, но уж больно поразительной казалась Полещуку разница между этим и другими районами египетской столицы.

Машина свернула на улицу Азиза Аббаса и остановилась у красивого здания в викторианском стиле, окруженного высокими пальмами и раскидистыми акациями. „Неплохо, однако, устроились наши торгаши, — подумал Полещук, направляясь ко входу в советское торгпредство, — и разведчики…“ Эта мысль неизменно посещала его, когда он оказывался здесь после спартанской жизни в блиндажах на канале.

— Ну, наконец-то появился! — обрадовано встретил Полещука Озеров. — А я уж думал, куда человек пропал? Давай, присаживайся!

— Да ладно вам, Валерий Геннадьевич! — сказал Полещук. — Вам-то не знать, смешно, ей Богу! В общем, загремел в роту РЛС в Фаиде. Слышали о таком местечке?

— Приходилось, — ответил Озеров. — Давай, рассказывай! Может, выпьешь чего-нибудь? Виски, джин, коньяк…

— Кофе и стакан холодной водички, если можно…

— Можно, Саша, можно, — метнулся Озеров к двери. — Сейчас, подожди минутку. Газету вот пока полистай! Свежая!

Полещук взял „Правду“, пробежался глазами по заголовкам, машинально отыскивая сообщения или статьи о событиях в Египте. Ничего! Как будто нет, и не было здесь никакой войны… Тишь, гладь и Божья благодать. Вся страна в едином порыве готовится встретить небывалыми трудовыми успехами 100-летний юбилей вождя пролетарской революции! Больше ничего!

— Все-таки давай, Полещук, по пятьдесят грамм! — появился в дверях Озеров с расписным деревянным подносом. — Коньячку! И я с тобой выпью. Как никак с канала приехал, а? — еще раз предложил Озеров и улыбнулся. Но его глаза за стеклами очков были серьезными.

— Нет, Валерий Геннадьевич, — решительно отказался Полещук, думая о том, что ему еще предстоит сегодня вечером выпить с друзьями, а начинать это дело сейчас было бы чревато, слишком стремно. — Лучше сразу к делу, — сказал он и взял стакан с водой.

Полещук, не вдаваясь в подробности, рассказал Озерову об обстановке на Суэцком канале в районе Фаида, подготовке радиолокационных станций к боевой работе, профессионализме капитана Агеева, израильских самолетах-разведчиках… Но по глазам Озерова он понял, что все это мало интересует „сотрудника торгпредства“ и он, попросив разрешения закурить, зажег сигарету и сказал:

— Все, Валерий Геннадьевич, не буду тащить кота за хвост, перехожу к главному. В общем так. Сафвату я звонил сегодня, говорил с женой. Из госпиталя его выписали, дали отпуск. Дома будет ближе к вечеру. — Полещук посмотрел на часы. — Думаю, через час-другой можно ему позвонить.

— То, что он сейчас в отпуске — великолепно, — сказал Озеров. — Твоя задача, Саша, обязательно дозвониться и вытащить комбата на встречу. Понял?

— Куда вытащить? — спросил Полещук. — Сафват, насколько я его знаю, вряд ли пойдет сюда, например, или в наше посольство… Конспиративная квартира, — добавил Полещук, вспомнив фильмы про шпионов, — тоже отпадает. Однозначно не пойдет… Вот какое-нибудь злачное место, типа незаметной кафешки с баром — другое дело…

— Шпионских романов начитались, Александр Николаевич? — заулыбался Озеров. — Хотя, в принципе, рассуждаешь, Саша, правильно. Давай-ка сделаем так… — он задумался. — Где вы с Сафватом бывали? В смысле, в каком-нибудь кафе?

— Да я уж не припомню, Валерий Геннадьевич, — сказал Полещук и вспомнил бар Махмуда с английской водкой „Борзой“. — Он меня на „Мерседесе“ возил…

— Понял, — сказал Озеров. — Да ты пей кофе, не стесняйся! Кафе, бар… Что ж нам такое придумать? Ладно, Саша, покури пока, а я сбегаю, проконсультируюсь с товарищами…

„У них здесь что — филиал ГРУ? — подумал Полещук, доставая из пачки очередную сигарету. — С кем это Валера будет консультироваться?“ Он щелкнул зажигалкой, закурил и подошел к окну. Окно выходило во внутренний двор здания, чистенький, с ухоженными газонами и клумбами, между которыми в строго геометрическом порядке торчали невысокие перистые пальмы. Во дворе никого не было. Хлопнула дверь, и вошел Озеров.

— Есть пара вариантов, — сказал он. — Каир-то хорошо знаешь?

— Не очень, — сказал Полещук. — В основном — центр и Гелиополис.

— Ну, этого вполне достаточно, — потер руки Озеров. — Мы — люди военные, без карты никак! Не забыл еще „дубовую рощу“? [кафедра оперативно-тактической подготовки — сленг слушателей ВИИЯ], — спросил он, расстилая на столе карту Каира.

— Как можно ее забыть, Валерий Геннадьевич! — ответил Полещук и подошел к столу. — А какие классные преподаватели были, помните? Полковник Проничев, например, выдавал перлы: „Усе горить, земля горить, вода горить, и только бронетанковые войска идуть у эпицентр ядерного взрыва…“

— Помню, Саша, помню. Ну вот, смотри: здесь Гелиополис, а вот здесь за кинотеатром „Рокси“ маленькая улочка, где находится кафе „Аль-Хуррия“. Нормальное тихое место, в кафе есть бар с алкогольными напитками. Это — вариант номер один. Запомнил?

— Да.

— Теперь второй вариант. Смотри внимательней на карту: это — в другой части города. Вот здесь. — Озеров показал карандашом место на карте. — Улица Аль-Гумхурия, далее площадь Оперы, а сразу за театром переулок, в самом начале которого кафе „Аль-Вади“. Вывеска у них не очень заметная, поэтому запомни место. Там тоже вполне пристойно и тихо. Ориентир — театр.

— Знакомое место, — сказал Полещук. — В театре, конечно, не был, но сориентируюсь легко. Найду.

— В общем, предлагаешь Сафвату сначала Гелиополис, а если не захочет — центр, оперный театр.

— А ежели, он свой вариант предложит? — спросил Полещук. — Мало ли…

— Исключено, — ответил Озеров. — Настаивай, ведь у него тоже есть свой интерес. Должен согласиться. Договоримся так: звонишь Сафвату, предлагаешь встретиться в одном из этих кафе, мотивируя тем, что ты уже там. Сижу, мол, лакаю виски и жду тебя… И сразу же перезваниваешь мне и говоришь, где ты. Оперативно, понял? Я постоянно буду на телефоне. Кстати, вот деньги на кафе, — Озеров достал бумажник. — Виски — это не спирт из аптеки!

— Не надо, Валерий Викторович, — сказал Полещук. — Деньги есть, только что получил.

— Ладно, скажешь потом, сколько потратил — я компенсирую…

Затем они долго обговаривали детали предстоящей встречи с подполковником Сафватом. Хотя из уст Валерия Озерова слово „вербовка“ не прозвучало ни разу, Полещук абсолютно не сомневался в том, что именно это должно будет произойти в каирском кафе. Наконец он не выдержал и прямо спросил Озерова о вербовке египетского офицера.

— Александр Николаевич, забудьте про киношные игры в шпионов, — сухо ответил Озеров. — Речь идет о привлечении египтянина к сотрудничеству с нами. Разумеется, негласному, но отвечающему интересам, как Египта, так и СССР. А вы, товарищ лейтенант, должны ценить оказанное вам доверие…

— Ничего у вас не получится с вербовкой, Валерий Геннадьевич, — скептически сказал Полещук. — Интерес Сафвата только в одном: найти предателя, по вине которого был уничтожен его батальон. А стать агентом он ни за что не согласится…

— Ну, что ты заладил: вербовка, агент… — сверкнул линзами модных очков Озеров. — Побеседуем с человеком и все… Ты, кстати, повторяю, в беседе участвовать не будешь. Познакомишь нас и уйдешь. Еще раз напоминаю: представишь меня как Ивана Петрова.

…Из здания торгпредства Полещук уходил с пластиковым пакетом, в котором были бутылка виски „Джонни Уокер“ и блок сигарет „Мальборо“. Его преследовало неприятное ощущение, что он за эту подачку как будто сдал Сафвата советской разведке. Фраза Валеры Озерова насчет высоких „интересов Египта и СССР“ отнюдь не утешала. „Однако, чего это я так переживаю? — подумал Полещук. — Сафват — мужик тертый, голыми руками его не возьмешь… Если что — пошлет Валеру подальше! На чистом русском матерном языке… А вискарь этот оприходую с мужиками.“

Все сложилось на удивление легко, и в восемь вечера Полещук уже сидел в полумраке маленького кафе „Аль-Хуррия“ за кинотеатром „Рокси“, тянул из высокого стакана виски со льдом, ждал Сафвата и вспоминал, как они с Тэтой здесь, неподалеку от „Рокси“ гуляли и целовались… Приятные воспоминания, черт возьми, подумал Полещук, зажигая очередную сигарету. Надо обязательно с ней завтра встретиться, решил он, вспомнив (в который раз!) безумную ночь с гречанкой в отеле аэропорта. От воспоминаний сладостно заныло сердце…

В кафе почти никого не было. За барной стойкой сидел в меру выпивший египтянин в мятом пиджаке и очках на носу, что-то пил из бокала и беседовал с барменом, который время от времени, по мере опустошения емкости, подливал клиенту из пузатой бутылки. В дальнем углу помещения подремывал за бутылкой „Стеллы“ плюгавый мужичок с большой лысиной, голова его была опущена и лица не было видно. Приглушенно звучала арабская музыка. „Подходящая обстановочка, — подумал Полещук, мысленно входя в роль сотрудника советской разведки. — И как это они находят такие места?“ Конечно же, Полещук не знал (да и не мог знать), что встреч в публичных местах, вроде этого тихого и незаметного кафе, разведка старается всячески избегать. И что этот выбор был вынужденным, да и то благодаря мягкому контрразведывательному режиму мухабарат в отношении советских спецслужб, пока еще дружественных. Ничего этого Полещук не знал, но, тем не менее, интуитивно старался внимательно рассмотреть этих двух египтян, насколько они могут помешать (кто такие — неизвестно?) предстоящей встрече Озерова с Сафватом.

— Ихна итнейн ва талит гяна мнейн? [Нас двое, а третий — откуда пришел? — егип. пословица, аналог русской — „Третий лишний!“] — произнес Сафват, подходя к столику Полещука и показывая рукой на стакан с виски. — Здравствуй, друг Искяндер! Здравствуй, азизи!

Полещук вскочил со стула, они обнялись. Полещук, пожимая руку египтянина, рассмотрел его: такой же, улыбающийся, немного похудевший…

— Что разглядываешь, как девушку? — спросил Сафват. — Посмотри лучше на мою руку! Как новая! — и он покрутил рукой перед лицом Полещука. — Вылечили! Чего пьешь? — Сафват взял стакан и поднес к своему носу. — Виски! А что, Искяндер, водки здесь нет?

— Есть, дорогой, но какая-то мне неизвестная. Я и взял виски.

— Понятно, — сказал Сафват и посмотрел на батарею бутылок за стойкой бара. — Так, что будешь пить?

— Виски, наверное, раз уже начал с него…

— Я… Исмак э? [Как твое имя? — егип. ] — спросил Сафват бармена. И, не дожидаясь ответа, заказал бутылку виски, лед, турши и соленые орешки. Бармен, мужчина средних лет в белой рубашке и клетчатой жилетке, услышав командный голос Сафвата, по которому было понятно, что клиент — большой начальник, подобострастно произнес "Хадыр, эффендем!" и начал суетиться за стойкой.

— Ялла! Рассказывай, азизи! — сказал Сафват, доставая сигареты. — Ты не представляешь, Искяндер, как я рад тебя видеть! Ну, давай, как там в Фаиде? Бомбили?

— Пока нет, слава Аллаху! — ответил Полещук, удивляясь про себя схожести вопросов Сафвата и Озерова. Хотя ничего удивительного, подумал он, и тот, и другой знают, что я попал в ПВО, где работать смертельно опасно… — Еще не бомбили, — повторил Полещук. — Присматриваются, ждут, наверное, когда заработают наши радары…

Бармен расставил на столике тарелочки с турши и соленым арахисом, принес лед в металлической емкости, стаканы и бутылку виски «Тичерз». Сафват открыл бутылку, сделал знак стоявшему в полунаклоне бармену, чтобы тот удалился, и стал наливать виски в стаканы.

— Мне хватит, Сафват! — сказал Полещук, хватая подполковника за руку.

— Да здесь всего чуть-чуть! — удивился Сафват. — Не узнаю тебя, Искяндер! Ты же — русский офицер, черт возьми, — произнес он по-русски. — И не виделись мы сто лет!

— Я тебя прошу, азизи…

— Ладно, как хочешь, — укоризненно сказал Сафват. — А себе я налью, как обычно. — И он наполнил стакан на треть, кинул в него несколько кубиков льда и поднял, глядя на Полещука. — За встречу, азизи!

Они чокнулись стаканами и выпили.

— Давай, давай, продолжай! — сказал Сафват, перебирая в тарелочке соленые овощи. Выбрал маленький огурчик, кинул его в рот. — Рассказывай!

И Полещук, закурив, продолжил свой рассказ о подробностях службы в 6-й роте, минах, колючке, самолетах-разведчиках, алжирской бригаде, проблемах быта… Выпитое виски ни капельки не расслабило его, он был внутренне напряжен и, незаметно (как ему казалось) поглядывая на часы, ждал появления Озерова, и мучительно не мог перевести разговор с Сафватом в нужное русло, подготовить египтянина к встрече с разведчиком ГРУ. А время поджимало, вот-вот должен был прийти Валерий Озеров.

— Помнишь наш разговор в госпитале? — наконец решился Полещук. — Ну, насчет предателя, помощи русской разведке…

Сафват молча кивнул, плеснул в стакан виски, залпом выпил и посмотрел в глаза Полещуку.

— Да, Искяндер, помню. — Он закурил, глубоко затянулся, встал и… направился к барной стойке.

"Куда это он? Зачем? — с ужасом подумал Полещук и привстал со стула. — Что он собирается делать?!"

А Сафват переговорив о чем-то с барменом, указал ему рукой на угол зала, где по-прежнему сидел лысый посетитель. После чего бармен, громко извиняясь, вышел из-за стойки, подошел к столику лысого, схватил его за руку и поволок к выходу. Сафват молча наблюдал. Через минуту в зале кроме Полещука и Сафвата никого не было. Посетитель в мятом пиджаке как-то незаметно ушел раньше.

— Халас, — сказал Сафват. — Лишних глаз поменьше… Выпьем, Искяндер?

— Да, ахи, — не возражал Полещук. — Но я не договорил: сейчас должен подойти один человек, с которым я хотел тебя познакомить. Его зовут Иван Петров…

Валерий Озеров показался в дверях кафе буквально через пару минут, когда Сафват и Полещук, выпив виски, закурили. Он был одет в скромный серенький пиджак и темные брюки, в руке — свернутая в трубку арабская газета. Высокий, элегантный молодой человек в очках. Ни за что не подумаешь, что это — сотрудник Главного разведуправления.

— Ас-салям алейкум! — поздоровался Озеров, дружески улыбаясь и протягивая руку. — Прекрасный вечер, господа! — Искяндер, друг мой, познакомь меня со своим приятелем, — сказал он на прекрасном египетском диалекте. — Слышал о вас, смелом египетском офицере, — добавил Озеров, пожимая руку Сафвата.

Сафват сдержанно улыбнулся, пододвинул стул и сказал на русском языке:

— Не надо комплиментов, мистер Петров… Искяндер! — он повернулся к Полещуку, сделал вопросительный жест рукой и спросил, перейдя на арабский язык:

— Что ты рассказывал обо мне господину Петрову?

— Ничего особенного, — смутился Полещук. — Война, плен… Недавняя разведка боем, гибель батальона… Понимаешь, Сафват, Петров — мой бывший преподаватель арабского языка, как-то разговорились при встрече, а я тогда в твоем батальоне работал…

— Преподаватель арабского языка? — переспросил Сафват и посмотрел на Озерова. — Мабрук! [Поздравляю! — араб. ] Великолепное произношение!

— Ну вот, теперь вы, господин Сафват, взялись за комплименты, — усмехнулся Озеров. — Шукран, спасибо!

— Пора выпить за встречу и знакомство, — сказал Сафват и взял бутылку виски. — Как на это смотрит мистер Иван Петров?

— Не возражаю, господин Сафват, — подставил стакан Озеров. — Только давайте, Сафват, без официальностей: мистер, господин…

— Договорились, — сказал Сафват, наливая виски в стакан. — А скажите мне, уважаемый Иван, у вас в России всех зовут Иванов, Петров и… как еще?

— Сидоров, — подсказал Полещук.

— Да, Сидоров, — повторил Сафват улыбаясь. В глазах египтянина сверкнули озорные смешинки. Казалось, он догадался, что Ивана Петрова на самом деле зовут совсем по-другому.

— Не повезло с фамилией! — откровенно рассмеялся Озеров, поднимая стакан. — Ну, за знакомство!

Все трое чокнулись стаканами, Сафват выпил свой до дна, погремел кубиками льда, и, не закусывая, потянулся к пачке сигарет. Озеров и Полещук — лишь пригубили и стали закусывать соленым арахисом. За столиком возникло молчание. Полещук поймал взгляд Озерова, поднялся со стула и сказал:

— Я прошу извинения, но мне пора идти. Дела!

Сафват вопросительно посмотрел на него, затем на «Петрова», молча перебиравшего в тарелочке турши, все понял и сказал:

— Понимаю, Искяндер. Девушка, наверное, заждалась? — И добавил, обращаясь к "Петрову":

— Отпускаем лейтенанта? Человек он молодой, не терпится после канала…

— Конечно, пусть идет, — сказал Озеров. — Каир после канала действительно кажется раем! Про девушек и говорить нечего — красавицы как на подбор! Гурии! Давай, Александр, иди! А мы с Сафватом немного побеседуем…

…На черно-белой фотографии была изображена молодая светловолосая женщина, слегка за 30, с едва заметной грустной улыбкой на миловидном, типично русском лице. На коленях у нее сидел смугленький черноволосый трехлетний мальчик с плюшевым медвежонком в руках.

— Как зовут… сына? — охрипшим от волнения голосом спросил Сафват после долгого молчания. Он плеснул в свой стакан виски, залпом выпил и закурил, глубоко затягиваясь дымом.

— Михаил, — ответил Озеров. — Миша Архипов. Да, уважаемый Сафват, вы не ошиблись: он — ваш сын.

Сафват вновь стал рассматривать фотографию. На глазах египетского мужчины, много видевшего и испытавшего в жизни, неожиданно навернулись слезы, он загасил в пепельнице сигарету, достал из кармана носовой платок и промокнул им глаза. Перевернул фотографию, прочел на обороте надпись: "С сыночком Мишей. Солнечногорск, январь 1970 г." Озеров молча смотрел на Сафвата, размышляя о сентиментальности арабов и о том, какой точный ход был выбран им и резидентом в этой "шахматной игре". Сафват ласково погладил снимок рукой и поднял глаза на "Ивана Петрова".

— Расскажите, как они живут? — спросил он, закуривая очередную сигарету. — Здоровы ли? И почему от Ольги не было ни одного письма?

— Живут нормально, там же, в известной вам квартире, — ответил Озеров. — Оба здоровы, Ольга передавала вам привет… Многого рассказать не могу, просто не знаю… Мы постараемся помочь вам наладить связь… А снимок можете оставить себе на память…

— Спасибо, — сказал Сафват. — Так о какой помощи вы собирались меня просить? Теперь я готов, но у меня есть несколько исключительно важных вопросов.

Резидент ГРУ полковник Иванов отложил отчет Озерова о вербовочной беседе с Сафватом, фигурировавшим в тексте под псевдонимом «Садык» [друг — араб. ], и сказал:

— Ну, наконец-то есть подвижка, Валерий Геннадьевич. Поздравляю!

— Рано поздравлять, Сергей Викторович, — ответил Озеров. — «Садык» хоть и был настроен благожелательно, особенно после вручения фотографии, но категорически отказался подписывать любые бумаги. Его интересует, как вы понимаете, только личность предателя, погубившего батальон…

— Ничего, для первого контакта ситуация вполне нормальная, — сказал Иванов. — И неважно, в каком качестве он будет проходить по нашим документам: агентом или просто источником… В ходе дальнейших встреч постарайтесь ненавязчиво убедить «Садыка» в необходимости информирования нас о планах военного руководства ОАР. Ведь у них, в генштабе, как вы знаете, продолжается какая-то непонятная возня…

— Согласен с вами, Сергей Викторович, — сказал Озеров. — Но «Садык» слишком мелкая фигура, даже при наличии дружеских отношений с генералом Хамди.

— Не спорю, — сказал Иванов и взял со стола отчет Озерова. — Но он же, в принципе, согласился вывести нас на Хамди.

— Очень уклончиво и неопределенно.

— Работайте, Валерий Геннадьевич! — сказал Иванов, положив руку на листы отчета. — Составьте план оперативного использования «Садыка», черновик вы уже давно сделали, подкорректируйте в свете состоявшейся беседы — и мне на подпись! Даже если не получится прямой выход на генерала Хамди, надо начинать оперативную игру, в которой «Садык» будет передаточным звеном информации… Втемную, разумеется. И гнать через него дезу в генштаб. Таким образом, мы попытаемся выявить источник утечки информации и выйти на объект… Черт, здорово опаздываем! — он бросил взгляд на настенный календарь и покачал головой. — Боюсь, «соседи» нас опережают — по моим данным, у них уже есть агент не только в генштабе, но и выше…

— Сергей Викторович, если удастся вычислить «крота», сдадим его мухабарат? — спросил Озеров.

— Упаси Бог, Валерий Геннадьевич! Ни в коем случае! — встрепенулся Иванов. — Пусть гонит нашу дезу в АМАН или «Моссад». Это и есть, как вы понимаете, основная цель оперативной игры… А с мухабарат другая игра: будем сливать им то, что нам нужно по конкретной обстановке. Но это — тема отдельного разговора…

— Я все понял, — сказал Озеров. — Вопрос насчет Полещука: что с ним делать?

— Что-что, да ничего, — ответил Иванов. — Используйте по своему усмотрению! Какой из него источник на уровне роты РЛС? Впрочем, подумайте…

— Хорошо, Сергей Викторович, — сказал Озеров, поднимаясь со стула.

— Я еще не закончил, — нахмурил брови резидент и взял со стола пачку «Мальборо». — Центр по-прежнему задает вопросы насчет операции «Железо», требует активизировать ее реализацию. Доложите, пожалуйста, что у вас по этому направлению…

Ничего существенного, точнее, вообще ничего по поводу добывания «Железа», то есть фрагментов американского самолета F-4E «Фантом» с электронными блоками, Озеров доложить резиденту, разумеется, не мог. Он лишь повторил, что всем военным советникам, находящимся в египетских зенитно-ракетных дивизионах, такая задача поставлена уже давно, но ни один «Фантом» на территорию Египта еще не упал. Местная сторона тоже готова всячески содействовать в этом вопросе. Может быть, сказал Озеров, больше повезет нашим ракетчикам, заступившим на боевое дежурство.

— Ладно, Валерий Геннадьевич, — подвел итог резидент. — Я поговорю с генералами Саблиным и Сизаревым, чтобы они поставили эту задачу перед своими подчиненными. А Сизарева еще раз попрошу напомнить командующему ПВО, дабы египтяне не чинили препятствий в этом деле, а наоборот — помогали.

…Когда Полещук добрался до Насер-сити-3, было уже темно. Он поднялся на лифте на этаж, где жил Сережа Лякин, и тихонько постучал во входную дверь квартиры. За дверью слышались голоса, но никто не открыл. Полещук постучал громче, радуясь про себя, что компания еще не разошлась. Наконец, дверь открыли. В проеме, слегка пошатываясь, стоял Витя Сажин. Его уши алели, рубаха была расстегнута до пояса.

— Мужики, Щука пришел! — крикнул он, повернув голову в сторону холла. — Заходи, Саня, гостем будешь!

В холле было накурено до предела, в спертом воздухе витали облака сизого дыма. За журнальным столиком, заставленном разнокалиберными стаканами, бутылками и тарелочками с остатками закуски, сидели Блоцкий, Лякин, Гвоздин и Агарышев. Все были заметно выпившими. Появление Полещука, гордо поставившего на столик бутылку "Джонни Уокера" компания встретила криками радости. То ли по поводу его прихода, то ли из-за литровой бутылки виски, а возможно, по обеим причинам.

— Чего так поздно? — недовольно спросил Сережа Лякин. — Ждали, ждали… все выпили… Хорошо, что принес пузырь… Садись, давай!

— Дела задержали, — стал оправдываться Полещук, оглядываясь в поисках свободного стула.

— Знаем мы эти дела! — сказал Блоцкий. — С телкой греческой, небось, общался?

— Штрафную ему! — пьяным голосом крикнул Леша Агарышев, сворачивая пробку "Джонни Уокера". Его узенькие глазки, выдававшие наличие в роду среднеазиатских корней, превратились в щелочки. — Бери стакан, Щука! — и он щедро плеснул в стакан янтарной жидкости. — Разбогател, однако, наш Полещук, — добавил он, разглядывая бутылку виски. — Это ж сколько такая стоит?

— Стоп, ребята! — поднялся со стула Полещук. — Никаких гречанок не было, дела другие… А виски — подарок! Давайте, за встречу!

— Не гони лошадей, Щука! — сказал Женя Гвоздин. — Еще не у всех нолито… — И он посмотрел на друзей своими немного странными, с поволокой глазами. — Вот теперь — вперед!

Все дружно выпили и стали обсуждать, в какой ночной клуб лучше поехать, когда допьют этот литровый пузырь. Витя Сажин предложил «Аризону», Агарышев — «Мэриленд», кто-то — только что открывшееся кафе «Шабака» в Гелиополисе… Начали спорить, где лучше и дешевле входной билет, но к единому мнению так и не пришли. Вновь наполнили стаканы и выпили. Полещук после второй «штрафной» порции (мы, мол, давно «квасим», а ты, Щука, трезвый, как огурчик!) здорово охмелел: сказались усталость, нервное напряжение и виски, выпитое с Сафватом в кафе. Он почти не участвовал в разговорах, слушал, молча курил и думал о завтрашней встрече с Тэтой.

К нему со стаканом подсел Сережа Лякин.

— Чего грустишь, Саня? — спросил он. — Давай, еще махнем по граммульке!

— Да устал я, Серега, — ответил Полещук. — Тяжелый день, мотался по городу…

— С греческой красавицей?

— И ты туда же! — обиженно произнес Полещук. — Мы ж договорились: никому ни слова, это мои личные дела…

— Ладно, не обижайся, старик! Давай выпьем! Кстати, мужики тоже слышали по "Голосу Израиля" о нашей дивизии ПВО, которая уже переброшена сюда, в Египет. И почти по всему каналу какое-то зловещее затишье: Леха говорил, что у них в северном секторе тихо, у Сажина — тоже тишина… Как бы это не было затишьем перед бурей…

Глава пятая

Полещук проснулся с тяжелой головой, дико хотелось пить. Он с трудом встал, вышел в холл, потом побрел на кухню в поисках чего-нибудь вроде бутылочки «колы». Конечно, нигде ничего подобного не было, в холодильнике — хоть шаром покати! Напившись воды из-под крана, он вернулся в свою комнату, упал на кровать и стал вспоминать, чем закончилась вчерашняя пьянка. Мысли ворочались со скрипом, как несмазанные шестеренки в коробке передач. Постепенно он почти восстановил в памяти концовку вечера.

Допив "Джонни Уокер", большинством голосов решили никуда не ехать, а сбегать в аптеку за спитром и продолжить мероприятие. Сбросились по фунту-полтора, кинули на пальцах, кому бежать — выпало Сажину, которого добровольно вызвался сопроводить Гвоздин. Через полчаса оба вернулись со спиртом, несколькими бутылками «Кока-Колы», огурцами, помидорами, парой лепешек и тремя банками рыбных консервов. И пошло-поехало: тосты, разговоры, воспоминания… Потом начали орать песни. А вот что было после этого Полещук так и не смог вспомнить. Провал в памяти. "Вроде, ничего особенного и не было, — подумал он, — добрался до своей койки и лег спать." Он посмотрел на аккуратно сложенную на стуле одежду, перестал терзаться мыслями и заснул…

— Лейтенант Полещук, подъем! — услышал он голос Лякина, трясущего его за плечо. — Сколько можно спать?! Я вот пивка принес!

Полещук открыл глаза и увидел стоящего возле кровати Серегу с неизменной сигаретой в губах. Он сел на кровати:

— А где пиво?

— Давай, давай, поднимайся, старик! Пиво ждет тебя в холле! Или товарищ лейтенант желают «Стеллу» в постель?

Полещук протер глаза, встал с кровати и, не одеваясь, направился в холл, где на журнальном столике красовались две зеленые запотевшие бутылки "Стеллы".

— Ну, Серега, ты просто ангел-спаситель! — сказал он, наливая пиво в стакан. — Чего вчера было? Голова раскалывается — ни хрена не помню!

— Мне-то плесни! — подставил стакан Лякин. — Ничего не было: Леха надрался, ты — тоже был хорош… Никуда не поехали, песни строевые горланили, идиоты… "Мы — парашютисты, тревожно на небе чистом…!" И «Ладогу» еще… А потом ты запел свою хохляцкую "Нiчь яка мicячна", здорово пел, но слов-то никто не знает… Сажа куда-то пропал, может, шармут пошел искать… Гвоздь тоже исчез…

Полещук слушал Лякина, подливал в стаканы «Стеллу» и ему становилось хорошо.

— Ну, какие планы на сегодня? — спросил Лякин. — Предлагаю взять пузырек спиртяги, между прочим, осталось кое-что, вчера не смогли осилить — и рвануть в спортклуб Гелиополиса, в бассейн… — он посмотрел на Полещука. — Ты как?

— Я не хочу, — сказал Полещук, вспомнив про Тэту, которая, возможно, уже прилетела в Каир. — Надо с хабиром сегодня пообщаться.

— Да на кой хрен тебе хабир? — возмутился Лякин, вертя в руках мятую пачку «Клеопатры», — Успеешь еще… На канале…

— Так, Серега, надо — значит надо! — сказал Полещук. — У Агеева должны быть данные насчет «Фантома», которые мне нужно перевести на арабский. Для ротных офицеров…

— Там переведешь, в своем Фаиде! — сказал Лякин. — Тоже мне проблема!

— Нет, я хочу это сделать здесь, — заупрямился Полещук, пошел в комнату и демонстративно достал из портфеля словарь. — Там будет не до этого, как будто ты не знаешь…

— Халас, — сказал Лякин. — Сейчас я сбегаю к себе за спиртом, выпьем, а потом переводи… Козел ты, Щука…! — И он ушел.

…Двести граммов чистого спирта, разбавленного водой из-под крана, легли на выпитое пиво (не говоря уже об алкоголе, вылаканном вчера), и через полчаса оба лейтенанта почти "не вязали лыка". Полещук еще помнил про Тэту, но никаких сил расстаться с Лякиным у него не уже не было. А Лякин продолжал твердить о наступающей войне с Америкой, тыкал спьяну сигаретой в обшивку диванчика, потом оба дружно заливали дымящееся место водой, радуясь, что заметили очаг возгорания… Наконец, Лякин задремал на диванчике.

Забрав его зажигалку и радуясь тому, что еще немного соображает, Полещук спустился вниз и, успешно, как ему показалось, миновав гостиничных соглядотаев, дошел до телефона-автомата возле кафе и набрал номер отеля аэропорта.

— Мисс Тэту Эстатопуло из компании «Олимпик», — спросил Полещук, пытаясь четко выговаривать слова на английском.

— Тэта! — cказал он, услышав знакомый голос. — Я сейчас приеду к тебе, darling!

— Может не надо сейчас, Алекс? — ответила Тэта. — Ты, похоже, dead drunk [пьян в доску — англ. ], Shuka!?

— Совсем немного… Главное — я вернулся, я — живой…! А сейчас я трогаю рукой твой крестик, — сказал Полещук, досадуя про себя, что он так не вовремя надрался, — и мечтаю тебя увидеть, darling!

— Приезжай! — коротко сказала Тэта после продолжительного молчания. — Я встречу тебя внизу, Алекс!

В трубке раздались короткие гудки. Полещук посмотрел на циферблат наручных часов и быстрым шагом направился к своему дому, размышляя о том, как привести себя в порядок. "Какой же я козел! — думал он. — Ведь знал же, чем эти пьянки заканчиваются!.. Сейчас — срочно холодный душ и чашку крепкого кофе! Хоть бы Лякин пожар не устроил в квартире…" Полещук сунул руку в карман джинсов, нащупал зажигалку Сереги, вспомнил про спички на кухне и побежал.

Поднимался ветер, небо мгновенно заволокло красновато-серым маревом, в воздухе в клубах песка замелькали обрывки газет и пластиковых пакетов, в лицо неприятно ударили струи мельчайшей пыли, стало трудно дышать… Хамсин, подумал Полещук, отплевываясь, этого еще не хватало! Прикрывая рукой глаза, он с трудом преодолевал напор горячего пустынного ветра, обрушившегося на город. Насер-сити мгновенно опустел, захлопали ставни окон, уличные торговцы, замотав головы платками, толкали свои тележки в сторону ближайших домов. Полещук добежал, наконец, до подъезда, влетел в вестибюль и стал отряхиваться от пыли.

— Хамсин муш квейс, мистер? — смеялись арабы, глядя на Полещука. — Маалешь, букра хамсин мафишь! [Ничего, завтра хамсина не будет! — иск. егип. ]

Полещук пробормотал, что все в руках милосердного Аллаха, и направился к лифту.

Сереги Лякина в квартире уже не было. Убрав со столика остатки утренней опохмелки, Полещук занялся приведением себя в божеский вид.

…Тэта сидела в холле отеля напротив рисепшена и пила «Кока-Колу». Полещук, благоухающий английской лавандой, направился к ней, как вдруг дорогу ему преградил египтянин в белой рубашке с коротким рукавом и аккуратно завязанном черном галстуке. Его профессиональная принадлежность почти не вызывала сомнений.

— Ваши документы, мистер! — сказал египтянин на плохом английском, буравя черными глазами Полещука.

Ну, вот я и попался, подумал Полещук, доставая из кармана удостоверение. С дикой похмелюги, вертелось у него в голове, в отеле аэропорта, где живут иностранцы! Замаячили картины Средней Азии, Мары, арыки, туркмены в лохматых папахах, вино типа «портвейн»… В общем, много чего всплыло в памяти в эти секунды…

— Пожалуйста, забит! [офицер — егип. ] — сказал он на диалекте, протягивая сотруднику мухабарат свое удостоверение. В сторону Тэты Полещук старался не смотреть.

Египтянин рассмотрел удостоверение Полещука и неожиданно его жесткий взгляд сменился добродушной улыбкой:

— Прошу меня извинить, — сказал он на арабском. — Русский переводчик! И подпись уважаемого полковника Бардизи! Извините, ради Аллаха, но вы, эффенди, так похожи на араба…

— Ничего, ничего, ахи! — сказал Полещук, краем глаза видя, как нервно напряглась Тэта. — Такая у вас служба!

— Девушка, полагаю, ваша знакомая? — повернулся египтянин в сторону Тэты.

— Да, летел как-то в самолете компании «Олимпик», — ответил Полещук, понимая, что контрразведчик сумел вычислить Тэту. — Познакомились…

— Не смею задерживать, баш мугандис! — сказал египтянин. — Еще раз приношу свои извинения!

Египетский контрразведчик, разумеется, не мог знать о том, что всем русским советникам и переводчикам строго настрого запрещено посещать не только злачные места, типа ночных клубов и ресторанов, но и общаться с гражданами других стран (если это не входило в круг их прямых обязанностей). Неслужебное общение с иностранцами называлось "несанкционированными контактами" и виновники подобных контактов строго наказывались, вплоть до высылки из страны. Ничего этого сотрудник мухабарат из отеля аэропорта не знал, а подпись известного ему полковника Бардизи на удостоверении Полещука полностью отметала все подозрения. И вообще отношение к русским спецам в Египте было очень лояльным, если не сказать больше… И чего это я, подумал Полещук, прошлый раз так волновался?

Контрразведчик подошел к стойке рисепшена и стал о чем-то беседовать с дежурным администратором. А потом куда-то исчез.

Полещук, криво улыбаясь (стресс от встречи с сотрудником египетской контрразведки все-таки давал о себе знать), направился к Тэте.

— Здравствуй, darling! — произнес он, не решаясь ее поцеловать.

— Привет! — сказала она и прикоснулась губами к его щеке. — Пьяница! Пошли, Алекс! Чего только я не думала, когда ты общался с этим ужасным человеком… Они — такие дикари!

…Дверь открыла высокая блондинка, немного похожая на Мерилин Монро, как решил Полещук, вот только рост! Он со своими 173-мя сантиметрами смотрел на нее снизу вверх. Блондинка явно была почти на десяток сантиметров выше. Пролещук бросил взгляд вниз — ее туфли были на каблуках, это его несколько успокоило, хотя он никогда не комплексовал насчет своего роста.

— Это Афина, знакомьтесь! — сказала Тэта. — Алекс, не тушуйся, я о тебе рассказывала. Ну…

Полещук пожал протянутую ему руку, улыбнулся, назвал себя. Афина наклонилась, и Полещук обомлел от ее грудей, выпятившихся из разреза халатика…

— Алекс! — заметила Тэта. — Стоп! Афина, как тебе не стыдно! Совращать моего друга! — Она прощебетала что-то по-гречески, обращаясь к подруге. Афина, глядя на Полещука, коротко ответила.

— Darling, — сказала Тэта. — Вот она — настоящая стюардесса! А я — вспомогательный персонал… Так, давайте пить чай! Алекс, ты точно — настоящий русский пьяница! И как тебе не стыдно! — Она чисто по-русски покрутила пальцем у виска и убежала.

Полещук проводил ее взглядом и посмотрел на Афину. Та, приняв в кресле соблазнительную позу, не стесняясь, ела его глазами. Полещук едва себя контролировал: Афина, Тэта… Нет, думал он, внизу мухабарат, надо отчаливать! Черт побери, такие замечательные девушки! Он поднялся со стула и пошел в туалет, ощущая спиной взгляд Афины.

В зеркале туалетной комнаты Полещук внимательно разглядел себя: симпатичный, черноволосый, вроде, в меру выпивший молодой человек, довольно смуглый для европейца, но… Он вытер руки туалетной бумагой и вышел.

На столике уже стояли стаканы с чаем, рядом крутилась Тэта. Звучала греческая мелодия, Афина стояла у зашторенного окна, ее бедра двигались в такт музыке.

— Алекс, присядь, — подошла к Полещуку Тэта. — Не обращай на нее внимания, она такая, уж очень хочет кавалера… Ну, хотя бы такого, как ты, darling! — И тихо сказала:

— Ну, русский пьяница, какой же ты perfect fool [набитый дурак — англ. ]… Сегодня у нас ничего не получится: я же не могу выгнать Афину — там ужасный египетский хамсин! Дурак! — и Тэта легонечко шлепнула по щеке Полещука. — Perfect fool! — И прошептала ему на ухо по-русски:

— Я тибия люблу, Алекс!

— Тэта, — начал было Полещук, но гречанка закрыла рукой его рот. — Молчи, Schuka, я знаю…

— Тэта, завтра утром я уезжаю на канал, — сказал Полещук. — И когда мы увидимся, не знаю…

К ним подошла Афина. В ее руке был стаканчик с чаем.

— О чем вы там шепчетесь? — спросила она. — Мне скучно и одиноко! Чай-то вы будете пить?

Полещук молча посмотрел на греческую "Мерилин Монро", тихо звучала музыка, он узнал «сиртаки» Теодоракиса, уходить в пыль хамсина не хотелось…

— Алекс, Тэта! — сказала Афина, ставя стакан с чаем на столик. — Давайте танцевать! — И она задвигалась в ритме сиртаки. — Нет, ребята, это же общий танец! Поднимайтесь, лентяи!

Ну, что тут делать? — подумал Полещук. — Надо танцевать! — И он взял за руку Тэту…

В последних числах марта заработали радары 6-й радиотехнической роты в Фаиде. И сразу же последовали налеты. С удивительным упорством, день за днем, израильские летчики пытались стереть с лица земли две радиолокационные станции П-12 и П-15, установленные на горе около Большого Горького озера.

Бомбили не только Фаид — воздушные удары наносились практически по всем объектам египетских сил ПВО, расположенным в зоне канала от Порт-Саида до побережья Красного моря. Радары Фаида, контролировавшие значительную часть Синайского полуострова и дававшие целеуказания зенитно-ракетным дивизионам, дислоцированным в пустыне, примерно в полусотне километров к западу от линии фронта, были как бельмо на глазу израильтян.

Через несколько дней непрерывных бомбежек снизу на гору, со стороны дороги, даже смотреть стало страшно: весь склон, словно черными язвами, был испещрен воронками от ракет и авиабомб.

Но рота держалась, станции работали. От прямых попаданий спасали, наверное, складки местности, не дававшие возможности израильским летчикам прицельно уничтожить радары. Даже потерь в роте не было, не считая нескольких раненых.

— Товарищ капитан! Юрий Федорович! — кричал Полещук, стуча по каске советника. — Все! Улетели! — Он тыкал в планшет выносного индикатора с отметками уходящих на восток целей и радовался. — Не дождетесь, мать вашу!

Агеев тяжело переносил налеты. Классный инженер-электронщик, способный легко разобраться и ликвидировать любую неисправность РЛС, он во время воздушного налета замыкался в себе и, нахлобучив каску, садился на корточки в углу штабного блиндажа, с ужасом ожидая прямого попадания.

Полещуку от вида сидящего на корточках советника-капитана становилось не по себе. Он тоже боялся смерти, но ему было стыдно смотреть — нет, не на капитана Агеева — а на египтян, солдат и офицеров, молчаливо наблюдавших это.

— Юрий Федорович, вставайте! — повторил Полещук. — Ушли злодеи… Поднимайтесь! Арабы смотрят!

Агеев поднимался, и они шли в свой блиндаж, свою мальгу, где прикрепленный к ним солдатик, наверное, уже приготовил для них чай или кофе. Агеев шагал молча, как будто не замечая упрямый хамсин, бьющий по лицам потоками красноватой пыли. Что такое хамсин по сравнению с воздушным налетом? Ерунда! Поэтому ротный советник и не замечал этой въедливой пыли, кашляя и отхаркиваясь, и продолжая месить ботинками песок на короткой дороге, ведущей к фронтовому дому, блиндажу.

Хотелось бы знать, думал Полещук, где же эта советская дивизия ПВО? И где эти хваленые ракеты САМ-3, о которых трендит израильское радио? Ведь бомбят не только наш Фаид — на планшете весь канал с Синаем в придачу! И что?! Да ни хрена! Летают, как хотят!

— Юрий Федорович, да перестаньте вы, в конце концов! — сказал Полещук, глядя на унылую физиономию своего советника. — Вот сейчас чайку египетского попьем…

— Видал я этот твой Египет… — буркнул Агеев. — В учебнике… На картинке… Домой хочу, в Сибирь…

Полещук промолчал. А чего говорить: у каждого свой Египет, у кого-то — археология с пирамидами, а у кого-то — Суэцкий канал с мерзостями войны… У Агеева, подумал он, пирамиды из школьного учебника смешались с реалиями войны на Суэце — и что ему сказать? Ничего! Что он — офицер Советской армии? Или завести разговор об интернациональном долге? И вообще, какого хрена, я — лейтенант-переводчик должен что-либо ему говорить? Он, Агеев, советник и старший по званию, обязан… А пошло оно все на хрен!

В мальге после крепкого чая, приготовленного вестовым, капитан Агеев более менее пришел в себя и стал вспоминать моменты воздушного налета, время от времени поглядывая с опаской на дыру выхода из блиндажа, словно ожидая очередного налета израильтян. Полещук тоже поглядывал туда, так как уже давно привык к неприятным неожиданностям. Они и случились, но утром, когда еврейские летчики приступили к выполнению своих боевых заданий.

…Полещук проснулся от духоты. Ноги нещадно грызли блохи, над ухом надоедливо пищал комар. Капитана Агеева в мальге не было. Поворочавшись пару минут на жесткой койке, Полещук сунул ноги в сапоги, хлебнул воды из глиняного кувшина-улли, и вылез из блиндажа. Несмотря на утренний час, ночной прохлады как не бывало, и солнце уже жарило вовсю. Неподалеку с отрешенным видом бродил капитан Агеев.

— Доброе утро, Юрий Федорович! Может, на КП роты пойдем? Перекусим вместе с офицерами, а?

— Да рано еще, Саша. Спят, наверное, еще. Покемарить что ли с полчасика? Пока наш солдатик с чаем не появится…

Агеев огляделся вокруг, но вестового, который готовил чай и носил еду из общего ротного котла, как следовало ожидать, нигде не было видно.

— Не ищите его, товарищ капитан, бесполезно. Спит где-то, как сурок. — Полещук посмотрел на ярко голубое небо и зажмурился от солнечных лучей. — Скоро прилетят соколы Израиля по нашу душу… Черт бы их побрал!

Капитан Агеев ошибался: никто из египетских офицеров не спал, и на КП роты уже кипела работа. Полещук глянул на планшет — в воздухе десятка полтора целей! Правда, они крутились над Синаем, но пересечь линию фронта для «Миража» или «Фантома» — минутное дело.

— Искяндер, — обратился к Полещуку лейтенант Адель. — Чего это хабир Юрий нервничает? — Он кивком головы указал на Агеева, меряющего мелкими шагами тесное пространство блиндажа.

— Голодный, наверное. Да и я бы не отказался от чашечки чая…

Приказы офицеров в египетской армии выполняются молниеносно. Еще бы, ведь за нерадивость солдат может запросто получить хорошую оплеуху. Поэтому едва Адель произнес слово «чай», как в руках русских оказались маленькие чашечки с крепчайшим чаем и сэндвичи.

Жуя сэндвич с таамийей (явно из поселка — как они умудрились так рано туда кого-то послать?), Полещук скосил глаза на планшет. Солдат-планшетист едва успевал наносить на плексигласовую поверхность векторы движения воздушных целей. Похоже, идут на нас, подумал Полещук, наблюдая, как три цели, отделившись от основной группы, стремительно приближались к центру планшета, то есть к позиции роты. Ближе, ближе… Последнюю метку планшетист нанести не успел и повалился на пол блиндажа.

Треск 23-миллиметровых зенитых установок пропал в страшном грохоте близких разрывов. Взрыв, еще взрыв… Блиндаж заходил ходуном, взметнулись клубы мелкого песка… Лица людей стали трудно различимы. Краем уха Полещук едва услышал, как арабы скороговоркой бормочут: "Аллаху акбар, Аллаху акбар…" Послышалось еще несколько взрывов, не таких мощных, наверное, ракет. И звенящая в ушах тишина…

Полещук ощутил противную дрожь в ногах. По его лицу и спине стекали струйки пота, сердце едва не выскакивало из грудной клетки… Только сейчас он заметил, что до боли сжимает в руках чашку с чаем. Машинально он поднес ее ко рту и тут же сплюнул, на зубах противно захрустел песок. Посмотрел на капитана Агеева. Тот в неудобной позе, на корточках, как и во время предыдущих налетов, неподвижно сидел в самом углу блиндажа. Лица советника из-под надвинутой каски почти не было видно.

Отплевываясь и вытирая носовым платком грязное от пыли и пота лицо, Полещук выбрался из блиндажа. Всюду воронки. В воздухе характерный удушливый запах разорвавшегося тола. Неподалеку от блиндажа — яма внушительных размеров, скорее всего, от 500-фунтовой бомбы. Кто-то, Полещук не смог разобрать, солдат или офицер, неподвижно лежал на песке: разорванное в клочья хаки, кровь, наверное, убит. К нему, увязая в песке, приближались два солдата с носилками.

— Кто?! — громко спросил Полещук. — Убит или ранен?

Бойцы наклонились над телом, потом один из них выпрямился и сказал:

— Ариф Мухаммад… Устушгид… [Сержант Мухаммед… Погиб… — араб. ] — И он добавил что-то скороговоркой с упоминанием Аллаха.

Полещук вытащил из кармана помятую пачку «Клеопатры», закурил и пошел дальше, безуспешно пытаясь вспомнить этого сержанта. Под ноги попался осколок бомбы, он нагнулся и поднял его. Металл еще не остыл, был горячим. Полещук пальцем осторожно потрогал острые, как бритва, края и отбросил осколок в сторону. Он подошел к своей мальге и обомлел — блиндажа не было! Его с капитаном Агеевым фронтовое жилище не выдержало прямого попадания ракеты. Сигарета догорела до фильтра, и Полещук швырнул ее на землю. "Сколько накатов? — вспомнил он вопросы Агеева. — Выживем ли при бомбежке?…" Нет, ни черта бы не выжили, подумал Полещук, разглядывая то, что недавно было блиндажом и могло стать их могилой…

— Что ты теперь скажешь, Искяндер? — он невольно вздрогнул, услышав за спиной голос лейтенанта Фавзи, фанатично верующего мусульманина, обожавшего вести разговоры на теологические темы, с которым Полещук старался не спорить, дабы не попасть в сложную ситуацию (в ВИИЯ не преподавались дисциплины, связанные с исламом и другими мировыми религиями, зато часов марксизма-ленинизма было более, чем достаточно!) — Всемогущий Аллах вас спас!

Полещук молча посмотрел на заваленный вход, торчащие прутья арматуры, разорванные мешки с песком, пнул сапогом штырь с пропеллером, фрагмент авиационной ракеты, и повернулся к Фавзи.

— Думаю, ахи, что ты прав. Ведь только Аллах вовремя направил нас с хабиром Юрием в штабной блиндаж. Чаю попить… Фавзи, дай команду, чтобы солдаты раскопали мальгу! Там остались наши вещи, два автомата, много чего нужного… И вообще, где нам с Юрием теперь жить?

— Хадыр, эфендем! — шутливо взял под козырек Фавзи. — Дия вахида! [Одна минута! — егип. ] Сейчас направлю бойцов с лопатами. А об Аллахе, милостивом и милосердном, ты хорошо подумай!.. Ты спрашиваешь, где жить… Аллах велик — не оставит вас без своей милости!

Полещук досадливо махнул рукой и пошел делиться неприятной новостью с Агеевым, вспоминая, что находилось в его потрепанном институтском портфеле. Главное — «Браунинг», думал он, словари, транзистор, сигареты и 200-граммовая плитка черного шоколада из «Гроппи» — сущая ерунда! Хотя тоже жалко, если пропадут!

Полещук посмотрел на голубое небо: недавний хамсин, как по мановению волшебной палочки, сменился редкими перистыми облаками и ярким солнцем. Где-то далеко, в северном направлении, глухими раскатами грома звучала артиллерия. Он еще раз посмотрел на небо и потопал дальше.

Капитан Агеев поначалу как-то безразлично отнесся к сообщению Полещука о том, что их мальгу завалило, но буквально через пару минут неожиданно обрадовался:

— Саша, свяжись срочно с Абу-Сувейром! Может, батальонный разрешит выехать в Каир…

Но связи с батальоном, как сказали Полещуку на КП роты, не было — где-то перебило телефонный кабель, и связисты пошли искать место разрыва. Агеев подождал немного и, ссутулившись, неохотно побрел на станцию П-15, где обнаружилась какая-то неисправность.

— Ты мне дай знать, когда будет связь с батальоном, — сказал он Полещуку, остановившись у блиндажа. — Да проследи, как там нашу мальгу разрывают… Хоть бы эти опять не прилетели!

Агеев вздохнул, взглянул на небо, надел каску, и в сопровождении одного из офицеров направился в сторону станции. Полещук проводил их взглядом и нырнул в блиндаж. На планшет любо-дорого смотреть: пара целей над Синаем, в районе Эль-Ариша, и все. Связи с Абу-Сувейром по-прежнему не было. Принесли чай, и Полещук с наслаждением выпил два стаканчика. А затем, еще раз глянув на планшет — ничего нового — пошел к своей мальге, надеясь, что ее уже успели раскопать… Надо бы пообщаться с Набилем, думал он по пути, ночевать-то негде, пусть пристроит нас с Юрой где-нибудь… А может, действительно, в Каир разрешат? Это было бы очень кстати! Жаль, что Тэта уже улетела в свою Грецию…

— Мистер Искяндер, вас господин капитан Набиль спрашивает! — подбежал к Полещуку запыхавшийся денщик командира роты. — Он ждет вас на КП…

Полещук, созерцавший процесс раскапывания своего блиндажа, хмуро посмотрел на солдата и сказал:

— Скажи командиру, что сейчас буду. Иди!

— Вот там копайте! — сказал он бойцам, орудовавшим лопатами, и показал пальцем место. — Ялла!

Капитан Набиль был, как всегда, немногословен и аристократичен. Глядя на него, можно было подумать, что никаких налетов не было в принципе, и вообще — все в роте нормально, а двое убитых и несколько раненых — странное и непонятное недоразумение. Чисто выбрит, причесан, отглаженное хаки… Полещуку даже стало неудобно за свой непрезентабельный вид. Любопытно, мелькнула в голове мысль, где же он был во время этого налета?…

— С батальоном связи нет, — сказал Набиль. — Я сейчас еду в Абу-Сувейр. Если мистер Юрий хочет пообщаться с советником командира батальона, то скажите ему, что я сейчас выезжаю. А насчет блиндажа проблема решаемая: переночуете сегодня внизу, там есть мальга. Я уже распорядился. Искяндер, прошу побыстрее! Машина ждет!

Агеев ехать в батальон почему-то отказался, попросил Полещука прозондировать вопрос насчет Каира и вернулся к своим любимым блокам и механизмам. Даже каску забыл возле станции.

…В Абу-Сувейре подполковник Грушевский, советник комбата, был вне себя:

— Какой Каир? Вы чего — оба обалдели? — кричал он, не стесняясь присутствия подсоветных офицеров. — Почему с вами нет связи? Где Агеев? Да у нас такие проблемы! А ваш Фаид молчит…!

— Товарищ подполковник! — заикнулся Полещук. — Да я…

— Слушать не хочу! — прервал его Грушевский. — Ну и что, что переводчик! Ты же — кадровый офицер! Вот и постарайтесь вместе с Агеевым обеспечить нормальную работу станций!

— Есть, товарищ подполковник! Но… — опять не выдержал Полещук, озирая египетских офицеров, стоявших рядом с Грушевским.

— Никаких «но», лейтенант, — сказал Грушевский. — Выполняйте!

Ну, как объяснить этому хабиру, размышлял Полещук, что я — просто переводчик, можно сказать, никто… Ведь все равно не поймет — дайте ему работу станций и все!

— Товарищ подполковник, здесь командир 6-й роты капитан Набиль! — сказал он.

— Где?

— Наверное, у комбата.

— Чего сразу не сказал? — умерил пыл Грушевский. — Давай со мной к нему!

Разговор с командиром батальона РТВ был тоже на высоких тонах. Но капитан Набиль держался великолепно, и Полещук даже изменил свое мнение насчет своего командира роты, высокомерного, как он думал, египетского аристократа. Ни хрена себе, думал Полещук, сидел Набиль в своей мальге, а все знает в деталях! Более того, убедил комбата в необходимости дополнительного обеспечения средствами ПВО — «Стрелами-1», о которых давно уже говорили офицеры… Грушевский только кивал головой в знак согласия. Расстались мирно.

— Ты, Полещук, не обижайся, — сказал Грушевский. — Сам видишь, какая сложная обстановка. Поможем! Но никаких Каиров, так и передай Агееву! А ротный у тебя — мужик, что надо! Ишь, как он моего в оборот взял!

Полещук молча пожал протянутую руку советника, и пошел догонять Набиля. Капитан уже сидел в газике и, дождавшись Полещука, махнул рукой:

— Ялла бина! В бригаду!

Полещук не стал расспрашивать, куда и зачем они едут — надо будет, Набиль скажет — и с удовольствием закурил «Клеопатру», зная, что некурящий комроты к этому относится спокойно, с пониманием.

В ангаре зенитно-ракетной бригады (почему ангар, когда все ПВО зарылось в землю, Полещук так и не понял) их обступили офицеры-ракетчики. Набиль сразу куда-то ушел, а Полещук, оглядев с интересом помещение, закурил. Ему тут же притащили стул, и стали с каким-то странным удивлением рассматривать. Полещук курил свою «Клеопатру» и смотрел на непонятную суматоху среди египтян. Они почему-то в упор рассматривали Полещука, переглядывались и смеялись. Наконец ему это надоело, он поднялся со стула и спросил:

— Хейр? Что случилось?

И тут вместо ответа произошло неожиданное: к Полещуку за руки подтащили упиравшегося египтянина, офицера-лейтенанта, удивительно похожего на него. Оба они настолько опешили, разглядывая друг друга, что не могли произнести ни слова. Первым пришел в себя египтянин и протянул руку:

— Фуад!

— Искяндер! — сказал Полещук. — Очень рад познакомиться.

И тут началось такое веселье, о котором ни Фуад, ни Александр, естественно, даже не могли предполагать. Откуда-то раздалась арабская музыка, с плеча Фуада сняли матерчатый погон с вышитой лейтенантской звездой, нацепили его на хаки Полещука, и, взяв их за руки, потащили показывать всем…

— Они братья! — кричали арабы. — Но один из них русский, второй — египтянин! Кто различит?

Даже появившийся капитан Набиль, при всей его сдержанности, едва не рассмеялся.

А «братья» даже не успели толком поговорить. Полещук записал на клочке бумаги номер телефона Фуада (Гелиополис — обязательно встретимся!), и побежал к машине.

Лейтенант Фуад, неожиданно познакомившийся со своим «братом», конечно же, даже в кошмарном сне, не мог предположить, чем обернется для него эта встреча, какую трагическую шутку сыграет его необычное сходство с Искяндером, русским переводчиком 6-й роты РТВ… Но это случится позже. В Гелиополисе.

Гелиополис! Как много еще будет связано с этим красивым районом Каира!..

Глава шестая

Беспорядочное скопление зданий серого цвета с покатыми крышами из красной черепицы в Кирие, одном из центральных районов Тель-Авива, выделялось своей безликостью и обилием антенн, торчавших над кронами деревьев. Любому прохожему, оказавшемуся поблизости, становилось немного не по себе от ощущения некоей секретности, исходивших от проволочного забора, обтянутого плотной зеленой тканью, и молчаливых патрулей с автоматами «Узи», внимательно контролировавших проезжую часть улицы и ее противоположную сторону с такими же постройками под красночерепичными крышами. Впрочем, шла затяжная война с арабами, и жители Тель-Авива давно привыкли и к вооруженным солдатам на улицах города, и к многочисленным патрулям, и к проверкам документов… Однако, это место охранялось особо.

Когда-то этот квартал назывался «Шарона» и принадлежал первым немецким колонистам, жившим в двух-трехэтажных домах без архитектурных излишеств, характерных для рабочих кварталов Южной Германии. Со временем эти дома по обеим сторонам дороги заняли различные структуры министерства обороны, других силовых ведомств, их управления и службы.

В одном из кабинетов генштаба генерал-лейтенант Мордехай Цур, заместитель начальника ГШ, проводил совещание. Совещание было срочным и важным: информация, поступившая из Египта и обработанная аналититическим отделом, требовала принятия решения.

— Хевре, — сказал генерал Цур. — Обстановка крайне серьезная. По информации нашего человека в Каире, курирующего агента «Рамзеса», Советы, силами дивизии ПВО, включая авиацию, высадились в Александрии и активно наращивают свое военное присутствие. — Он посмотрел на начальника АМАНа Эли Ярива и заместителя шефа Моссада Наума Арада, словно ожидая от них подтверждения своих слов. — Те молча кивнули в знак согласия. И генерал продолжил:

— К сожалению, эту информацию мы получили с опозданием… Но проблема не в этом. — Он встал со стула и с указкой подошел к карте на стене. — По данным агентуры, подтвержденным воздушной разведкой, — Цур бросил взгляд на командующего Хель Авира, генерала Мордехая Фейна, — авиация Советов в составе 108-й и 106-й истребительный авиабригад дислоцируется на аэродромах Каир-Вест, — генерал Цур показал указкой, — Дженаклис и Бени-Суэйф. Имеются пока не подтвержденные данные о появлении на территории противника бомбардировщиков типа ТУ-16 с русскими экипажами. Надеюсь, что Моссад, — он посмотрел на Наума Арада, — поможет военной разведке. — Цур перевел взгляд на Эли Ярива. — Это крайне важно… — Он ненадолго задумался и положил указку на стол:

— Кен, Наум?

— Бэтах, — коротко согласился Арад.

— Истребители Советов МИГ-21 с опознавательными знаками Египта уже начали полеты, — продолжал генерал Цур. — Службы радиоперехвата зафиксировали переговоры в воздухе на русском языке. Но Суэцкий канал они не пересекают… Пока не пересекают. Впрочем, уже сам факт присутствия русских в воздушном пространстве противника создает определенные проблемы для Хель Авира: мы же с Советами не воюем! Это все плоды твоей тактики глубокого проникновения, Мотти! — добавил Цур, обращаясь к командующему Хель Авира генералу Фейну, и улыбнулся в знак одобрения. — Будем надеяться на благоразумие русских, но в любом случае нанесение воздушных ударов по объектам в глубине территории Египта оказывается под вопросом, так как неизбежно приведет к столкновению с русскими. — Генерал в задумчивости потер лоб, вероятно, думая о том, что принятие решения по этой проблеме должно происходить не здесь, в генштабе, а в Кнессете с участием Голды Меир и Моше Даяна. Потом взял указку и вновь повернулся к карте:

— С вашего позволения, хевре, я продолжу. Теперь о русской дивизии ПВО. По данным нашей разведки, зенитно-ракетные дивизионы САМ-3, точное количество которых пока не установлено, занимают позиции в пригородах Каира, Александрии, Асуана и в приканальной зоне. Советы прикрывают также упомянутые аэродромы и военно-морскую базу на севере. Это — в общих чертах, более подробно расскажет генерал Ярива. Ялла, Эли!

Начальник АМАНа Элияху Ярива (недавно вернувшийся из Вашингтона, где занимал пост военного атташе, и еще не утративший лоска дипломата) взял у Цура указку и подошел к карте. Пояснения его, однако, не изобиловали особыми подробностями и сводились к тому, что русские вместе с египтянами продолжают создавать мощный противовоздушный щит, состоящий из зенитно-ракетных комплексов САМ-3 (С-125), САМ-2 (С-75) и скорострельных самоходных артиллерийских установок, которых русские называют "Shilka".

— Процесс находится в развитии, — сказал Ярива. — По информации наших источников и данным воздушной разведки, египтяне продолжают строительство позиций на всем протяжении приканальной зоны. — Указка в руке генерала провела линию вдоль Суэцкого канала. — Не дожидаясь окончания работ, русские вынужденно занимают временные позиции прямо в пустыне… Несколько ракетных пусков по самолетам они уже совершили, но, к счастью, Хель Авир потерь пока не имел…

— Тов, Эли, — сказал Мордехай Цур. — Хорошо. А что нам скажет главный авиатор? Давай, Мотти, доложи о действиях Хель Авира!

Генерал Мордехай Фейн, несмотря на молодость, четвертый год успешно командовавший Хель Авиром, кратко доложил о действиях авиации за последний период, а в конце сказал:

— Рано или поздно столкновения с русскими летчиками нам не избежать. Мы не можем каждый раз отворачивать свои машины и возвращаться на Синай, услышав в воздухе русскую речь. В таком случае ни одна боевая задача Хель Авиром выполнена не будет! Даже после получения очередной партии «Фантомов» из Америки. — И добавил, обращаясь к генералу Цуру:

— Полагаю, надо в срочном порядке выходить на Кнессет и правительство, чтобы там приняли решение и разрешили нам атаковать русских…

— Согласен, Мотти, — сказал Мордехай Цур. — Я уже думал об этом… А теперь, хевре, я перехожу к главному. Кремль, как вы знаете, официально опроверг заявление нашего правительства об участии в боевых действиях в Египте регулярных воинских частей. Москва подтвердила только присутствие русских советников, не уточнив, разумеется, их количество. В связи с этим нам поставлена задача предоставить в ООН вещественные доказательства непосредственного участия Советов в войне на Суэцком канале. А самым лучшим доказательством, полагаю, будет захват русского офицера и пары солдат из состава группировки ПВО. Вот для этого я и пригласил на совещание командира спецназа Иакова Брога. — Цур посмотрел на скромно сидевшего у края стола командира "Сайерет Маткаль". — Давай, Иаков, хотелось бы послушать, что ты думаешь по этому поводу.

— Немножко неожиданно, генерал, — сказал сааль Брог, поднявшись со стула. — В принципе, мои люди находятся в постоянной боевой готовности. Нужно лишь конкретизировать задачу, в смысле, определить объект, ну и тренировки провести с группой. Жаль, Хагая Леви нет! — Он с надеждой посмотрел на Цура.

— О Хагае временно забудь, — сказал генерал Цур. — Он на задании… Ты и сам справишься, тем более, что его «Шфифон» в твоем распоряжении. Действовать будете под видом египтян, как работал Леви во время операции «Равив», только без танков. Высадитесь с вертолетов. Да, обязательно включи в состав группы одного-двух парней, владеющих русским языком. Лучше двоих. На всякий случай.

— Тов, генерал, — сказал Брог. — Бэтах.

— Ялла, Иаков, — произнес Мордехай Цур. — Помозгуй сейчас с Эли, он больше знает, какой объект русских в приканальной зоне наиболее подходящий для акции… Эли! — он по-дружески положил ладонь на плечо начальника АМАНа. — Расскажешь потом, что вы решили… И скоординируй действия с авиацией. Черт! Честно говоря, не по душе мне все это… Влезаем, по сути, в большую политику… Наше дело воевать, а не тащить в ООН русского… — Генерал Цур посмотрел в глаза Наума Арада и улыбнулся. — А, Наум? Впрочем, в подобных моментах наши мнения с Моссадом расходятся…

— Иногда, — засмеялся Арад и поправил очки в роговой оправе.

— Надо поговорить, Наум, — стал серьезным генерал Цур. — Ты, наверное, догадываешься, о чем…

Заместитель шефа Моссада, прекрасный разведчик и аналитик с обманчивой внешностью рассеянного интеллигента, почти не сомневался в том, что речь пойдет о Хагае Леви и агенте «Рамзесе». И он не ошибся…

…Операцию под кодовым названием «Агам» [озеро — ивр. ] спланировали осуществить путем высадки спецгруппы "Сайерет Маткаль" на стыке 2-й и 3-й египетских полевых армий, в 30 километрах к западу от населенного пункта Фаид, где имелась брешь в системе противовоздушной и наземной обороны противника, и вертолеты с десантниками Иакова Брога меньше всего будут подвержены ударам с земли. Два радара в Фаиде решили нейтрализовать предварительной постановкой помех и последующими ударами авиации. Объект — русский дивизион установок САМ-3, где Брог должен был взять в плен двух ракетчиков, располагался в 2–3 километрах от места высадки.

— Обрати внимание, Иаков, — сказал Эли Ярива, показывая на карту. — Вот здесь, на побережье, правее Фаида, находится алжирская пехотная бригада с двумя батальонами в первом эшелоне и одним — во втором. Впрочем, после воздушных ударов по радарным станциям и одновременно по алжирцам, они вам мешать не будут. Тем более, что вы пролетите левее… Мэвин?

— Кен, — кивнул головой Брог и глаза его загорелись. Ему, командиру генштабовского спецназа и авантюристу по натуре, нравилось предстоящее боевое задание. И он в очередной раз вспомнил операцию «Равив» и Хагая Леви, блукающего сейчас, наверное, по узким переулкам Каира… Вспомнил, как он предлагал Хагаю захватить русского полковника, а тот отказался и назвал его авантюристом…

— Я подключу специалистов, — сказал генерал Ярива, — включая авиаторов. Прямо сейчас переговорю с Мотти. И можешь приступать к тренировкам.

— Кен, генерал, — повторил сааль Брог, глядя на карту. Мысленно он уже был там, в пустыне, на территории врага…

…Пока продолжались дебаты в Кнессете и совещания в правительстве Израиля по поводу принятия мер в связи с растущей русской угрозой, министр обороны Моше Даян, на всякий случай, установил "красную черту" в 30 километрах к западу от Суэцкого канала, запретив летчикам Хель Авира пересекать ее, если русские на своих МИГах также не будут ее нарушать с противоположной стороны канала. Это сообщение несколько раз было передано в эфир радиостанцией "Голос Израиля" на русском языке, и возымело свое действие: ни израильские, ни советские летчики эту черту старались не пересекать.

Но негласная договоренность не касалась приканальной зоны, где располагалась передняя линия обороны египтян и все радиолокационные станции раннего обнаружения от Порт-Саида на севере до Эль-Гардаки на юге. И израильский Хель Авир приступил к бомбардировкам этой зоны. Радары в Фаиде подверглись особенно яростным ударам.

…После серии интенсивных воздушных налетов и Агееву, и Полещуку, и арабским офицерам стало понятно, что израильтяне не оставят роту в покое пока не уничтожат. Оставив на горе макет РЛС «П-12» с имитатором излучения, рота ночью сменила позицию. Переместились в район разбитого аэродрома, и затаились среди полуразрушенных ангаров.

Полещук побродил по новому месту: повсюду следы войны и запустения, какие-то искореженные металлические конструкции, остатки построек, горы битого кирпича, холмики нанесенного ветром песка, хлам, мусор. Разглядывая все это, он вспоминал рассказ Сафвата о «шестидневной» войне и этом самом аэродроме…

Утром над старой позицией появилась пара «Скайхоков», спикировали, один из них выпустил ракету, затем самолеты сверкнули на солнце плоскостями, делая горку, и скрылись. Больше никакого интереса к горе израильтяне не проявляли. Разведка, как водится, доложила точно.

Через пару-тройку дней, усилиями капитана Агеева радары заработали. Обзор стал, конечно, похуже: видеть станциям мешали «местники» [неподвижные местные объекты], но боевые задачи рота худо-бедно выполнять могла. К счастью, не пришлось мучиться с отрывкой укрытий: их, оставшихся от прежних хозяев, оказалось более чем достаточно. Но, пожалуй, самое важное — на позиции был действующий водопровод, причем совсем рядом с мальгой.

…Несколько дней передышки ослабили бдительность Полещука. Впрочем, расслабился не только он. К тому же на всех сказывалась наступившая жара. Капитан Агеев почти каждое утро доставал своего батальонного начальника подполковника Грушевского в Абу-Сувейре просьбами об отпуске в Каир. Получив очередной отказ, он плелся к радарам и целыми днями ковырялся с неисправными блоками.

Полещук был предоставлен самому себе. Торчал на КП роты, а когда надоедало смотреть на круговерть воздушных целей над Синаем, шел к свободным от дежурства офицерам. Под заунывные или веселые арабские мелодии из транзисторного приемника Полещук пил с арабами чай-кофе с неизменной «Клеопатрой». Нескончаемые разговоры велись о женщинах, политике, исламе, жизни в России и… вновь о женщинах, таких далеких отсюда, с берега Большого Горького озера.

Выпросив у командира роты капитана Набиля машину, съездили с одним из офицеров на озеро. Полосу берега там обороняла алжирская пехотная бригада, с которой сразу же после передислокации на новую позицию по второму разу договорились о взаимодействии. Алжирцы, тарабарский диалект которых ни египтяне, ни тем более Полещук, почти не понимали, показали участок, свободный от противодесантных мин. Полещук поплавал в одиночестве, но никакого удовольствия не получил: вода оказалась теплой до противности, не говоря уже о том, что купаться рядом с минами было, мягко говоря, некомфортно…

Кто вскоре сообщил о радиотехнической роте израильтянам: агентура в Фаиде в виде обычных феллахов в полосатых галабиях, или роту вычислили средствами радиоэлектронной разведки с Синая — так и осталось неизвестным. Через пару дней мирной жизни позицию вновь начали бомбить.

…Начало воздушного налета застало Полещука врасплох, когда он находился вне убежища, в маленьком кирпичном строении, где арабы варили на примусе чай, совсем рядом от входа в блиндаж КП роты. Полещук лежал ничком в двадцати пяти метрах от спасительной дыры и с ужасом думал, что ни добежать, ни доползти туда не сможет, не успеет.

Осколки ракет, взрывавшихся неподалеку, низко разлетались в стороны, высекая искры и оставляя борозды в бетонке бывшего аэродрома. "Оставаться здесь, — лихорадочно крутились мысли в голове Полещука, — верная смерть, бежать — посечет осколками… Все, кранты! Что делать!?…" Совершенно оглушенный взрывами, он, приподняв голову, смотрел на то, как беззвучно, словно в немом кино, парят в воздухе, в облаках пыли и дыма рваные куски металлических ангаров… А выше сверкала смертоносная карусель израильских самолетов. По лицу Полещука потекли струйки пота, резь в глазах мешала видеть, ему стало страшно…

Внезапно Полещук почувствовал, что кто-то дергает его за сапог. Обернувшись, увидел лежавшего за ним солдата из обслуги командного пункта, но его имя так и не вспомнил. Солдат что-то кричал, и Полещук видел раскрывавшийся рот, шевелящиеся губы… Полещук махнул рукой в направлении КП и, когда пара самолетов, в очередной раз, отбомбившись, уходила в сторону солнца, надвинул каску на глаза и рванул к блиндажу. За несколько шагов до входа он чуть не упал от толчка в спину, удержался и кубарем скатился в дыру мальги.

Полещука подхватили руки египтян и, плохо соображая, он очутился в центре блиндажа. Оглушенный, мокрый от пота, ничего не видящий в запыленном, освещаемом тусклым светом ламп пространстве КП, Полещук тяжело дыша, постепенно приходил в себя. В его башке рефреном звучала одна мысль — спасен, спасен, жив… Еще раз пронесло…

Увидев его, капитан Агеев дернулся, и с выражением ужаса привстал со своего обычного места.

— Саша, ты что, ранен?! — скорее догадался, чем услышал Полещук слова советника. — Ты весь в крови!

Капитан Агеев подошел к Полещуку и уставился на него, не зная, что делать…

— Валлахи, мафишь хагя [Клянусь Аллахом, ничего нет — егип. ] — почему-то по-арабски заговорил Полещук, когда с него стали срывать окровавленное на спине хаки и осматривать. — Сигарету! — попросил он. Ран действительно нигде не было, боли Полещук не чувствовал. Ему сунули в губы сигарету, чиркнули зажигалкой. Агеев протер спину влажной тряпкой, нашли чье-то рабочее хаки…

— Шадда хиляк! — Крепись! — сказал кто-то из офицеров, похлопав Полещука по плечу. — Шатыр, Искяндер! — Молодец! — ободряюще добавил другой. — С нами Аллах!

…После налета в нескольких метрах от входа в блиндаж Полещук увидел то, что предполагал: убитого солдата в луже уже запекшейся крови вперемежку с серо-розовыми фрагментами мозгов. Страшную картину дополняли полчища черных мух. Несчастному солдату, бежавшему за Полещуком, осколком, как зазубренной бритвой, снесло половину черепа. Даже если бы на нем была каска, это его бы не спасло. Полещук отошел в сторону, его начало тяжело рвать…

Когда все утихло, обходя по привычке позицию, Полещук наткнулся на неразорвавшуюся авиабомбу. Она почему-то упала плашмя и лежала на земле, похожая на откормленную свиноматку. Полещук подошел поближе, прочитал надписи на стальном корпусе бомбы, что говорило об ее американском происхождении, запомнил место и потопал дальше.

Солнце палило нещадно. В раскаленном воздухе стоял еще не рассеявшийся запах дыма и гари; со стороны Большого Горького озера доносились протяжные гудки заблокированных в его водах гражданских судов — моряки (немцы, поляки, англичане и прочие шведы) предупреждали, чтобы авиация не наносила удары по ним. Вот разорались, подумал Полещук, а ведь на каком-нибудь западном сухогрузе вполне может сидеть израильский корректировщик. Кто-то говорил, что там, вроде, есть один "американец"…

Еще в двух местах он нашел следы неразорвавшихся бомб. Это были шурфы в земле примерно метрового диаметра. Заглянув в один из них, самой бомбы Полещук не увидел: осыпавшийся грунт с кусками кирпичей похоронил ее на неизвестной глубине. "Очень похоже на бомбы замедленного действия, — подумал он. — Могут рвануть в любой момент. Вот гады, чего только не используют в войне: и «Шрайки», и напалм, и ракеты, начиненные маленькими стальными стрелками…" С этими мыслями он вернулся на КП роты.

— Саша, ты где болтаешься? — встретил его вопросом капитан Агеев. — У нас какой-то старший лейтенант появился, я ничего понять не могу. — Советник повернул голову в дальний угол блиндажа. — Вроде, про бомбы спрашивает. Узнай, кто он и что ему нужно.

Полещук снял каску и подошел к незнакомому старлею, общавшемуся с двумя офицерами роты, поздоровался с ним, назвал свое имя.

— Старший лейтенант Абдель Керим, — назвал себя офицер в замусоленном хаки и высоких шнурованных матерчатых ботинках. — Командир группы саперов. Я спрашивал, есть ли на вашей позиции бомбы замедленного действия.

— Да, есть. Я лично видел три, — ответил Полещук.

— Можешь показать, где?

— Конечно. Пошли.

Полещук объяснил Агееву, что приехала группа саперов для разминирования бомб замедленного действия. А так как единственным, кто видел места их падения, оказался он, надо парням помочь. Советник неопределенно махнул рукой, и Полещук пошел догонять Абдель Керима.

— Ну, это просто, — сказал старлей, когда Полещук подвел его к авиабомбе, лежавшей на поверхности. В десятке метров от массивного стального цилиндра уже собрались любопытные, а лейтенант Фавзи, фанатично верующий мусульманин, бесстрашно приложив ухо к корпусу бомбы, пытался что-то услышать.

— По-моему, тикают часы, — сказал Фавзи, поднявшись с колен и отряхивая песок. — Клянусь Аллахом, эта штука замедленного действия! Искяндер, хочешь послушать?

Пока Полещук несколько секунд раздумывал, стоит ли проявлять нелепую в подобной ситуации храбрость, Абдель Керим отдал команду своим саперам, а всем остальным приказал удалиться в укрытие. Через десяток минут прогремел мощный взрыв, блиндаж, в котором все укрылись, заходил ходуном, еще раз вытряхнув изо всех своих щелей мельчайший песок… Затрещала зенитная установка — кто-то из солдат, видимо, подумал, что роту вновь бомбят и палил в чистое небо…

— Мухаммед, иди сюда! — подозвал Абдель Керим одного из своих саперов, когда Полещук подвел его к шурфу, в котором скрывалась вторая авиабомба. — Ялла, проверяй! — добавил он, отойдя на пару шагов от края отверстия. Полещук сделал то же самое и посмотрел на солдата-сапера. У него в руках был длинный металлический штырь, который он вдруг воткнул в яму со смертоносным зарядом. Хаки Полещука прилипло к спине, мгновенно став мокрым от пота. С ужасом наблюдая, как сапер продолжал орудовать своим щупом, Полещук вытер рукавом пот с лица и сказал старлею:

— Это — твоя работа, ахи Абдель Керим. Не моя. Я вообще-то переводчик. Пойдем, покажу тебе третью бомбу. Ялла!

…Как говорится, не худа без добра: антенный комплекс станции П-12 здорово посекло осколками, его демонтировали и увезли в ремонт. Подполковник Грушевский, поупиравшись, разрешил Агееву и Полещуку выехать в Каир.

…Все трое друзей-переводчиков, собравшихся у Полещука в Насер-сити, выглядели довольно подавленными. И Лякин, и Сажин, и Агарышев перенесли по нескольку воздушных налетов, не хотели обо всем этом вспоминать, и налегали на аптечный спирт. Полещук — тоже. После неумеренного застолья, если вообще можно было назвать это молчаливое надирание застольем, к девяти вечера, основательно набравшись, все безоговорочно решили продолжить мероприятие в ночном клубе. Наплевав на запреты, — послезавтра опять возвращаться под бомбы и ракеты, — переводчики остановили такси «мерседес», и покатили в "Аризону".

Можно было, конечно, добраться до улицы Аль-Ахрам в Гизе коротким путем, огибая центральную часть города с юга. Но офицерам захотелось полюбоваться ночным Каиром (кто знает, может, в последний раз!), поэтому вырулили на площадь Оперы, откуда свернули на улицу Сулеймана Паши, одну из самых фешенебельных и оживленных улиц столицы.

В центре города было полно народу. Ярко светились неоновые вывески магазинов, всевозможная реклама; отдыхая от дневного зноя, фланировали по тротуарам горожане. Богатые одеты по-европейски, бедные — в традиционных длинных рубахах «галабиях». Автомобили двигались непрерывным потоком, создавая клаксонами жуткую, но уже привычную какофонию звуков, из которой время от времени вырывалась замысловатая мелодия.

— Слышишь, Щука? — толкнул Полещука Сережа Лякин, когда обгонявший их автомобиль пронзительно просигналил длинной и необычной для советских ушей мелодией. — Любители итальянской оперы, мать их! На канал их под «Фантомы», попели бы там под свист бомб! — Лякин заерзал от возмущения и потянулся за сигаретами. — За кого воюем?!

— Да брось ты, Серега, возмущаться! — Полещук проводил взглядом удалявшийся «музыкальный» автомобиль. — Мы в Каире, старик. Радуйся жизни! Подумаешь, какой-то богатый египетский козел пытается всех удивить…

Витя Сажин молча прислушивался к диалогу и машинально гладил рукой чучело кошки, купленное на улице в Гелиополисе, где тормознулись у киоска с сигаретами, всего за несколько пиастров.

— Сажа, выбрось ты эту гадость! — наконец не выдержал Полещук. — На ней же блохи, наверное, остались. Африканские. Хочешь заболеть какой-нибудь экзотической болезнью? И потом, нас с этим чучелом в кабак не пустят!

— Вы чего, мужики? — Виктор взял кошку за хвост и поднял с колен. — Это же мягкая игрушка, а не чучело. — Он попытался рассмотреть свою покупку поближе, но в темноте салона такси отличить игрушку от чучела было, конечно, невозможно. — А, хрен с ней! — Он выбросил кошку в окно под колеса соседнего автомобиля, водитель которого, крутанув руль и высунувшись едва ли не по пояс, что-то возмущенно крикнул…

Агарышев, дремавший на заднем сидении, проснулся, чего-то промямлил, закурил сигарету, и уставился в окно.

Проехали площадь Тахрир и свернули на мост через Нил. Справа ажурными узорами светилась Каирская башня, самое высокое сооружение египетской столицы. Проехали аристократический Замалек, еще один мост и машина, свернув налево, помчалась по набережной, ведущей в Гизу. Наконец, оказались на улице Аль-Ахрам, где буквально через каждые сто-двести метров светились неоном вывески казино и ночных клубов. Леша Агарышев оживился.

…Успели к десяти вечера, началу программы. Цены в «Аризоне» хотя и были чуть ниже, чем в других ночных клубах, но все равно «кусались». Отстегнув по полтора фунта за вход, переводчики прошли в полумрак большого зала и сели за стол. Почти мгновенно появился официант, которому заказали по порции английского джина с тоником. Имелся глубокий смысл в предварительном употреблении дешевого спирта в Насер-сити: в кабаке уже не нужно было особо тратить деньги на дорогой алкоголь. Для «лакировки» хватало двух-трех порций виски или джина.

Посетителей в зале было не очень много. Мужчин — подавляющее большинство, женщин — по пальцам пересчитать, все — европейки с кавалерами явно неарабской наружности. Ярким пятном выделялась группа арабов в белоснежных одеяниях с куфиями на головах — гостей из Саудовской Аравии или Кувейта, расслаблявшихся после "сухого закона".

Постепенно зал наполнялся. Развязно хохоча, ворвалась компания представителей "золотой молодежи" — отпрысков богатых египтян, степенно входили пожилые, представительные мужчины в темных костюмах и малиновых турецких фесках; между столиками сновали разносчики соленого арахиса и сладостей; появилась парочка размалеванных донельзя девиц, похоже, проституток; музыканты на невысокой сцене настраивали свои инструменты.

Внезапно около столика переводчиков, как будто из-под земли, возник средних лет египтянин, невысокого роста, с фотоаппаратом со вспышкой в руках. Со словами "мумкин я сада?" — [Можно, господа? — араб. ] он навел на русскую компанию объектив.

— Ля! — едва ли не в один голос отказались парни и отвернули свои физиономии. Фотограф, удивленный и недовольный такой странной реакцией, молча направился к соседнему столу.

— Представляете, мужики, — глотнув из высокого стакана джин, нарушил минутное молчание Витя Сажин. — Наши рожи появились бы в какой-то каирской газете? Или оказались бы в ЦРУ? Неизвестно, что хуже…

— Не комплексуй, Сажа, он фотографирует всех желающих за деньги, — сказал Лякин и кивнул головой в сторону соседей, которые рассчитывались с фотографом.

Заказали еще по порции джина. Наконец громко заиграла музыка и после длинного проигрыша на сцену вышла певица. В зале засвистели и захлопали в ладоши, подбадривая ее, личность для большинства посетителей, видимо, известную. Присмотрелись: платье до пят, все в блестках, масса якобы золотых украшений, неумеренная косметика. Похоже, певице далеко за тридцать.

Песня длинная, но даже им, профессиональным военным переводчикам, были понятны лишь отдельные слова. Однако местная публика певицу хорошо понимала, демонстрировала бурный восторг, а самые ретивые ее почитатели выскакивали на сцену — кто-то запихивал деньги в ложбинку между пышных грудей египетской примадонны, саудовец, путаясь в своем белом одеянии, поплевав, прилепил банкноту ей на лоб, другой надел на руки певицы часы…

— Тааля! — подозвал Полещук официанта, попробовав напиток, который показался ему изрядно разбавленным. — Что же ты иностранцев обманываешь? Йахри бейтак! [Да сгорит твой дом! — егип. ругательство].

Коллеги, скорее всего, не почувствовали слишком разбавленный коктейль, но мгновенно поддержали Полещука, продемонстрировав неплохое знание египетского диалекта. Обескураженный официант, совсем не ожидавший от иностранцев беглого владения разговорным языком, попытался оправдываться. Однако это, под потоком свободно изрекаемых местных ругательств, было бесполезно. Он махнул рукой и, что-то возмущенно бормоча, убежал. Терять сытную работу в ночном клубе ему явно не хотелось. Через пять минут официант появился с бутылкой «Бифитера», плеснул по чуть-чуть в каждый стакан и инцидент был исчерпан. Довольные своей маленькой победой, переводчики вновь уставились на сцену.

Там после исполнения нескольких арабских песен, время от времени прерываемых аплодисментами и одобрительным свистом публики, разворачивалось самое крутое действо в арабской части программы — традиционный в Египте танец живота.

Под дробь барабанов танцовщица сбросила с себя накидку и осталась в золотистом, сверкающем в свете прожекторов поясе. Ее шея, уши, руки были увешаны золотыми и серебряными украшениями, смуглый живот двигался в ритме все убыстрявшейся музыки, звенели маленькие колокольчики на поясе… Мелкими шажками танцовщица спустилась в зал и продолжила свой танец между столиками. К ее ногам полетели банкноты, которые женщина подхватывала с пола привычным, отработанным жестом.

Полещук, когда женщина оказалась рядом, посмотрел на коллег. Они, истосковавшиеся по обнаженному женскому телу, буквально съедали танцовщицу глазами. Для него же издалека приятное зрелище вблизи сразу потеряло свое эротическое очарование: влажный живот и прочие женские «прелести» примадонны дохнули таким запахом пота, смешанным с пряно-сладким ароматом арабских духов, что стало противно. Впрочем, кому что нравится. Покрутившись у их столика и не дождавшись никакого подарка, танцовщица возмущенно сверкнула глазами-маслинами и, извиваясь потным телом, потекла дальше.

…Концовку вечера Полещук запомнил плохо. Заказали еще «Бифитера», потом пива… Какие-то люди пытались их разводить на деньги идиотской бумажной лотереей, он рвался в отель аэропорта, а его останавливали, потом пропал его «Ронсон», и едва не завязалась драка с египтянами, которых они заподозрили в воровстве дорогой зажигалки… Тащили Агарышева и его к стоянке такси… Кто-то падал… Появились полицейские… Серега Лякин, оказавшийся почему-то трезвее других, о чем-то с ними говорил, совал под нос удостоверение… Потом каким-то непонятным образом всем удалось убежать… В Насер-сити приехали под утро. Пьяные в лоскуты. Погуляли…

В таком пьяном угаре, подумал Полещук утром, можно действительно оказаться где угодно: и в Афинах у "черных полковников", и в Лэнгли под Вашингтоном, в штаб-квартире ЦРУ… Упаси Господь! Лучше застрелиться! И он, мгновенно вскочив с кровати, достал портфель — «Браунинг», замотанный в майку, был на месте. Полещук посмотрел на дверь, прислушался, потом развернул майку и обнажил пистолет. Подержал его тяжесть в руке, извлек обойму — пересчитал патроны и, вздохнув с облегчением, аккуратно обернул оружие грязной майкой и запихал на дно портфеля. Какое счастье, что этой штуки не было со мной вчера, подумал он, варианты, по-пьяни, непредсказуемы! Скорее, наоборот — легко предсказуемы: точно бы открыл пальбу, в воздух, конечно, но один хрен повязали бы обязательно! Всех!

…Ни в четверг, ни в пятницу Тэта в Каир не прилетела. Ранним утром в субботу, наскоро позавтракав бутылкой молока с печеньем, Полещук вместе с капитаном Агеевым выехали по дороге на Исмаилию, направляясь в Фаид. Полещук был мрачен.

Глава седьмая

Подполковник Сафват мучился тяжелыми раздумьями. Он уже дважды встречался с русским разведчиком Иваном Петровым, которому передал информацию, выуженную у генерала Хамди. Но ожидаемого результата не было: ни ответа на письмо Ольге, написанное по-русски корявыми буквами, ни даже намека на предполагаемого шпиона в недрах ГШ (в том, что этот хайван крутится в генштабе, у Сафвата не было ни малейшего сомнения!), а достаточно откровенный разговор с земляком еще раз убедил его в этом; куда-то пропал Искяндер, с которым ему не терпелось встретиться… Рота радаров в Фаиде, думал Сафват, это — непрерывные налеты авиации, хоть бы жив остался… Жаль парня, наверное, не отпускают в Каир!

Вообще-то странно, продолжал размышлять Сафват, каким образом русские могут вычислить агента, не имея доступа в генштаб? Да, я еще раз расспросил Мустафу Хамди о том самом совещании, на котором обсуждался вопрос о месте и времени форсирования канала моим батальоном. Посторонних, кроме двух сержантов, приносивших чай, там не было. Он, правда, упомянул родственника президента — Мирвана Хасана, заходившего в кабинет на несколько минут. Ну и что? Разве способен этот высокий красавчик, недавний инженер-химик, быть шпионом? Ведь он же стал членом семьи самого Насера! Но как-то неохотно говорил об этом Мирване генерал, вспоминал Сафват, и глаза в сторону отводил… Неужели, подозревает его? Нет, скорее всего, не хочет связываться с советником президента, или — какую там должность он занимает по повелению верховного: советник, помощник, доверенное лицо для особых поручений?… Ладно, Бог с ним, с этим Мирваном, пусть русские думают, решил Сафват, подробную информацию я им дал… А этот Иван Петров интересная личность, эрудирован, прекрасно говорит на арабском… Надо бы напомнить ему насчет письма Ольге. Он достал из кармана фотографию и в который раз стал ее рассматривать. Оля почти не изменилась, только в глазах грусть; Михаил, Миша — моя кровь, замечательный мальчик… А насчет письма, рановато, пожалуй, напоминать: мало еще времени прошло.

Сафват докурил сигарету с гашишем, плеснул в стакан немного виски, кинул несколько кубиков льда, поболтал стакан и выпил. Завтра ему предстояло принимать вновь сформированный батальон в той же пехотной бригаде под Суэцем. Видимо, выше батальонного уровня меня никогда не поднимут, подумал он, даже земляк Мустафа не в силах помочь. Я же — копт, хулиган и пьяница! Не надо было лезть на рожон в Йемене, да и позже… А может, пребывание в плену тому причина? Но я потом достойно воевал, потерял батальон, был ранен, в конце концов!..

Сафват, обычный армейский офицер, разумеется, не предполагал, что и его земляк генерал Хамди, и советская военная разведка давно уже вычислили источник утечки секретной информации, которым и был Мирван Хасан, зять президента Насера. Но генералу Хамди, обратившемуся, после некоторых колебаний, к Самиру Шарафу, ближайшему советнику президента и негласному руководителю всех египетских спецслужб, был дан от ворот поворот.

— Мирван? — засмеялся Самир и его внушительный живот затрясся. — Ты это серьезно? Не гневи Аллаха, генерал! — Он покрутил свой длинный свисающий ус и, став серьезным, добавил:

— Не лезь в эти сферы, Мустафа, занимайся своими делами! С благонадежностью Мирвана все в полном порядке! А информацию твою мы проверим…

Самир Шараф, как всегда, лукавил. О Мирване ему было известно практически все и, тем более, о его контактах с Моссадом. Но об этом никто не должен был знать. Потеря пехотного батальона, считал искушенный в политических комбинациях Шараф, ничто, если поставлена долговременная стратегическая задача, от выполнения которой зависит будущее Египта…

Так и ушел генерал Хамди ни с чем, вернее, с теми же сомнениями. Ушел, как опплеванный. "Тоже мне «Асад» [лев — араб. ], - вспомнил он кличку влиятельного чиновника, — с круглым брюхом и усами, как у моржа!"

А каирская резидентура ГРУ гнала по каналу Сафват — Хамди выверенную дезинформацию в генштаб Египта, надеясь с большой долей вероятности, на то, что она утечет через Мирвана в Тель-Авив, а возможно, и за океан, в Лэнгли. Резидентура советской военной разведки, приступив к оперативной игре, пока не знала одного архиважного момента: Самир Шараф уже давно был завербован Вадимом Кирпичевым, нынешним резидентом ПГУ, и, имея возможность прослушивать телефонные разговоры любых египетских чиновников самого высокого ранга, передавал их содержание лично Кирпичеву, второму секретарю посольства СССР, которого давно знал и уважал сам Гамаль Абдель Насер.

Впрочем, о негласной конкуренции двух советских спецслужб на территории Египта говорить не имело смысла: каждая из контор выполняла свои специфические задачи, а пересечение их интересов лишь подтверждало взаимосвязь войны и политики…

А Мирвана Хасана спецслужбы Египта использовали «втемную», закрывая глаза на гонорары Моссада и, по указанию влиятельного Самира Шарафа, даже не пытаясь установить за ним наружное наблюдение. Наоборот: его допускали во все кабинеты генштаба и разрешили присутствовать на любых совещаниях в министерстве обороны. У генералов складывалось однозначное мнение о том, что президент Насер готовит своему зятю некий значительный пост в высших эшелонах власти в стране.

…Несколько дней в Фаиде было тихо. Жара стояла неимоверная, и казалось, это пекло не закончится никогда. Даже короткий переход из мальги до КП роты давался с трудом. Раскаленный песок чувствовался сквозь кожаные подошвы офицерских полусапожек и Полещук с завистью смотрел на неуклюжие солдатские ботинки Агеева на толстой резине. Впрочем, глядя на советника, было понятно, что ему после сибирских морозов тоже весьма нелегко.

Тяжело было не только Агееву с Полещуком — от жары страдала вся 6-я рота, включая солдат-выходцев из Верхнего Египта, где на границе с Суданом такая температура — обычное явление. Все сидели в душных мальгах, стараясь не высовываться без нужды. Полещук даже подумал, что временное прекращение воздушных налетов с Синая, возможно, тоже связано с жарой. Хотя какая жара может быть в герметической кабине самолета да еще на высоте 5–6 тысяч метров?

Ни малейшего признака прохлады не было и вечером. Полещук, лежа на койке, крутил колесико настройки японского транзистора в поисках Москвы, время от времени прикладываясь к горлышку «улли» с теплой водой, стоявшей возле кровати. Напротив тихонько посапывал Агеев.

— Мистер Искяндер! — нарушил тишину громкий голос солдата-посыльного, и в полумраке входа выросла его фигура. — Капитан Набиль вызывает! Срочно!

— Что случилось, вахш? — поднялся с кровати Полещук.

— Не знаю, мистер! Сказал, что надо позвать русских…

Проснулся Агеев и, привстав на кровати, вслушивался в непонятный для него разговор.

— Что там? — спросил он и зевнул. — Вечер же уже, поздно…

— Не знаю, Юрий Федорович, — ответил Полещук, надевая овероль. — Набиль нас вызывает. Я сейчас сбегаю к нему, а вы пока побудьте тут… Ерунда какая-то… В общем, я побежал, а если что — пришлю за вами солдатика.

— Ладно, Саша, — сказал Агеев, еще раз зевнул и, побив кулаком ватную подушку, улегся на кровать. — Ты держи меня в курсе, может, на станции поломка?…

В мальге командира роты было двое незнакомцев: один — белобрысый крепыш с солнечными ожогами на лице, явно русский, второй — египтянин. Оба в полевой форме с кобурами пистолетов на брезентовых ремнях. Русский с удивлением посмотрел на Полещука, потом — на Набиля и сказал по-русски, обращаясь к лейтенанту-египтянину:

— Скажи ему, что мне нужен советник, русский советник Агеев!

— Я — лейтенант Полещук, переводчик Агеева, — сказал Полещук. — Кто вы?

— Майор Смирнов, командир дивизиона 75-х. Алексей Юрьевич, — ответил русский, протянув Полещуку руку, и добавил, повернувшись к Набилю:

— Надо же! А я подумал, что он — араб!

Набиль усмехнулся и сказал:

— Это — Искяндер, наш переводчик! А ты, мулязим [лейтенант — араб. ], - он деликатно подтолкнул египтянина в плечо, — можешь пока отдохнуть. Иди на КП роты, чаю там попей!

— Хадыр, эффендем! — сказал лейтенант, отдал честь и пошел к выходу из мальги.

— А где мистер Юрий? — спросил Набиль. — Он нам нужен, Искяндер! Срочно!

— Пусть солдат сбегает, — ответил Полещук. — Юрий у себя, просто мы не поняли, что случилось…

Пока Набиль, неторопливо, в своей манере, вызывал посыльного, а затем объяснял ему, что нужно привести сюда хабира Юрия, Полещук разговаривал с майором Смирновым.

— Саша, мы у вас под боком с двумя пусковыми С-75, ну и с подвижным КП и прочим, — объяснял Смирнов. — В общем, понимаешь, засада… У вас здесь удобное место, легко замаскировались, утром будем бить "Фантомы"…

— Радостно, конечно, товарищ майор, — с иронией сказал Полещук, поглядывая на Набиля, — насчет «Фантомов». Как я понимаю, завтра вы смоетесь, а нас потом евреи сравняют с землей…

— О чем это вы? — спросил командир роты, непонимающе мотая головой. — О "Фантомах"?…

— Черт побери, Набиль, — ответил Полещук. — Они же нас подставляют под удар! Можно, я закурю?

Набиль кивнул, и Полещук вытащил пачку «Клеопатры», протянул майору-ракетчику. Тот взял сигарету, прикурил от зажигалки Полещука и сказал:

— От ваших радаров нам нужна воздушная обстановка, дальше — наше дело! — Он потрогал свой шелушащийся нос. — Где же капитан Агеев?

— Я — командир роты! — громко сказал Набиль. — Командую здесь я! И не было никаких указаний насчет вас, уважаемый господин майор! — Он выслушал адекватно эмоциональный перевод Полещука, кивнул и продолжил:

— Переводчик правильно сказал — завтра вас здесь не будет, а нашу роту, упаси Аллах, уничтожат! Я не знаю, стоят ли наши станции разведки и целеуказания, контролирующие весь Синай одного сбитого самолета?…

Появился запыхавшийся капитан Агеев.

— Капитан Агеев, — сказал он, безошибочно обращаясь к советскому майору. — Советник командира роты. Какие проблемы?

После того, как командир дивизиона объяснил ему о ракетной засаде рядом с позицией роты, Агееву стало худо.

— Товарищ майор, может, чуток подальше переместитесь? — с надеждой спросил он. — Только что станцию из ремонта вернули… И вообще… — Он посмотрел на командира роты, на Полещука, как бы надеясь на то, что они оба смогут повлиять на ситуацию.

Раздался зуммер полевого телефона, и капитан Набиль взял трубку.

— Да, — сказал он. — Конечно. Они уже здесь. Обеспечим! Хадыр, эффендем!

Он воткнул трубку в коричневую пластмассовую коробку ТАИ-43, посмотрел на присутствовавших, и сказал:

— Господа, я получил указания лично от командира 8-й дивизии… Сообщаю их вам: обеспечить выполнение боевой задачи зенитно-ракетного подразделения ПВО и действовать в соответствии со складывающейся ситуацией…

Набиль вызвал офицеров роты, началась суета; майор Смирнов, кликнув своего переводчика, побежал в сторону места засады. Полещук проводил их взглядом, думая о том, что опасно близко они устроили это дело. Совсем рядом…

Эта душная и темная египетская ночь казалось бесконечной. Офицеры во главе с Набилем, благоухавшим французским парфюмом, сгрудились в мальге КП, глядя на плексигласовый планшет и прислушиваясь к словам оператора с наушниками. Отметок не было. Это радовало — израильтяне, видимо, пока ничего не засекли. Подали чай. Полещук закурил сигарету и, глядя на Агеева, изменившегося Агеева, не сидящего в углу блиндажа с надвинутой на нос каской, а нормального, напряженно смотрящего на планшет, подумал, что человек привыкает, в конце концов, ко всему, даже к этой странной войне…

— Мутаргим, мистер Искяндер! — нарушил ночное бдение чей-то голос. — Вас требуют в Абу-Сувейр, машину прислали… — Он вгляделся в полумрак блиндажа и козырнул Набилю. — Эффендем!

Полещук чуть не поперхнулся чаем:

— Кто требует?! Они чего обалдели? Ночь на дворе!

— Командир дивизии, — ответил сержант. — И его хабир. У них переводчик заболел…

Набиль, Агеев и другие офицеры оторвались от планшета и уставились на сержанта.

— Командир дивизии — произнес, наконец, Агеев. — Езжай, Саша! Значит, очень надо…

Капитан Набиль недовольно посмотрел на своего советника, потом молча кивнул головой.

Вот ноченька выпала, подумал Полещук, допивая чай. Сначала кочующий дивизион, теперь — ехать в Абу-Сувейр…

…Его привели на КП в бетонном бункере. "Ни хрена себе устроились, — удивлялся Полещук, спускаясь по ступенькам в глубокое подземелье. — Да здесь и атомная бомбежка не страшна! Нам бы такое!.."

А утром началась такая молотиловка, какой Полещук, уже много чего видевший на канале, до сих пор, не припомнил. Он автоматически переводил то, что говорил седой полковник, советник египетского комдива, и напряженно смотрел на огромный (по сравнению с ротным) планшет, видя отметки целей, роящиеся от Порт-Саида до Фаида и южнее. Особенно много целей было в районе Фаида. Израильтяне, похоже, бомбили его роту или ракетный дивизион, которого, скорее всего, там уже не было.

— Товарищ полковник, — не выдержал Полещук. — В районе Фаида сбили кого-нибудь?

— Нет, не сбили, — хмуро ответил советник комдива. — Было два пуска, но… Евреи ушли. Хитрые очень, — добавил он. — Знают, как где летать! А ты чего переживаешь, лейтенант?

— Да рота моя в Фаиде, товарищ полковник! — ответил Полещук. — А я — здесь…

— Ничего, лейтенант, — усмехнулся советник. — Целее будешь…

— Там же капитан Агеев, офицеры роты… — возмутился Полещук циничности полковника.

— Это война, парень, — спокойно сказал полковник. — И жертвы в ней неизбежны… А вообще-то не факт, что они погибли. Это со стороны, — он кивнул головой на планшет, — так кажется. Может, и живы, если блиндажи были сделаны как надо…

Полещук промолчал, вспомнив свою мальгу, засыпанную попаданием лишь одной авиационной ракеты. Ракеты, а не 500-фунтовой бомбы!

— Все нормально, сынок, — успокоил его седовласый полковник, приобняв за плечи. — Выдюжили Отечественную, выдюжим и эту, египетскую! Мать ее так!

…Капитан Агеев сидел возле входа в блиндаж. Рядом — его каска. Все дымилось, из воронок рядом исходил удушливый запах сгоревшего тротила. Агеев молча посмотрел на подошедшего Полещука и опустил голову. Он уже не чувствовал палящего африканского солнца, он не чувствовал ничего. Со стороны Большого Горького озера задыхались в непрерывных гудках сухогрузы. Вдалеке громыхала артиллерия, война на канале продолжалась…

Хагай Леви аккуратно проверился и почти подошел к месту закладки. Это было в Гелиополисе и Леви, чертыхаясь про себя, стал внимательно рассматривать прохожих. Со стороны — араб в грязной галабийе с кошелкой в руке был совершенно естественным и органичным элементом каирской улицы. Но только не в этом квартале Гелиополиса, откуда таких, как он, полиция безжалостно гнала. Негоже богатым египтянам смотреть из окон на нищих попрошаек! Леви об этом догадывался, поэтому чувствовал себя здесь не очень уютно. Но дело прежде всего, думал он, дернув молнию кошелки, чтобы были видны терракотовые фигурки древних богов Египта. И это было лишним, понимал Леви, какой богатый идиот польстится на покупку Анубиса, якобы добытого из захоронения Долины царей?

Он поставил кошелку на землю возле акации и опустился на корточки, еще раз проверяясь. Все чисто, ничего подозрительного. Леви поднялся, одернул длинную галабийю и, не спеша, направился к дому, справа от которого в металлической ограде должна была лежать маленькая кассета, завернутая в клочок газеты.

Леви протянул руку, достал сверток и быстро сунул его в кошелку. Вот и все, подумал он, и… обомлел. Навстечу ему шел тот самый русский переводчик, которого он почему-то не решился убить в пустыне под Рас-Гарибом. Русский явно увидел, что я что-то взял с ограды, подумал Леви, а возможно, узнал и меня… Надо его кончать!

— Устаз [профессор — араб. ], вы меня не узнаете? — спросил израильтянин, преградив путь русскому.

Тот непонимающе остановился, внимательно посмотрел на Леви и сказал:

— Не знаю, и знать не хочу! Пошел вон, васих! [грязнуля — араб. ]

— Я тебя предупреждал, чтобы ты больше никогда не попадался на моем пути! — зловеще сказал Леви. — Помнишь?

— Барра! [Прочь! — араб. ] — повысил голос юноша и посмотрел по сторонам в надежде увидеть полицейского. Но в этот полуденный жаркий час улица была почти безлюдной. Лишь где-то вдалеке маячили фигуры редких прохожих. И он, ненавидяще, уставился на высокого наглого феллаха в клетчатой куфии на голове, из-под которой жестко сверкали необычные серо-голубые глаза. — Пошел вон!

— Ладно, — осклабился феллах. — Не хочешь узнавать — не надо!.. Тогда купите Анубиса, устаз! Клянусь Аллахом, настоящий, из самого Луксора! Вот посмотрите, хадритак! — И Леви пошире распахнул створки своей кошелки, предлагая посмотреть.

Русский удивился мгновенной перемене в поведении странного незнакомца и непроизвольно наклонился над кошелкой, чтобы посмотреть на настоящего Анубиса. Это было последнее, что он увидел в своей короткой жизни: израильский спецназовец, быстро оглядевшись, мгновенным, давно отработанным движением рук свернул ему шею…

Леви огляделся, потом подтащил труп к ближайшей акации и усадил его, прислонив головой к стволу.

— Зеу зе [Вот и все — ивр. ], русский переводчик, — сказал он про себя, еще раз глянув на неподвижное тело у ствола акации. — Я тебя дважды пожалел… А теперь не могу… Прости меня, русский!

И Хагай Леви быстрым шагом направился к перекрестку. Он торопился в свою грязную лачугу в Булаке, чтобы проявить пленку и отправить шифровку в Моссад…

Глава восьмая

…Резкая боль от удара в грудь и ослепительный свет электрического фонаря. Чьи-то руки грубо сдергивают меня с койки.

— Кус уммак! Йа хайван!!! — выкрикиваю я арабские ругательства и тут же осекаюсь, получив пару болезненных ударов чем-то тяжелым в спину.

Мне швыряют овероль и заставляют одеться. Яркий свет слепит глаза, я быстро одеваюсь, боромоча ругательства и по-прежнему не понимая, что происходит и кто так грубо со мной обращается.

— Ялла! Барра — выходи! — произносит кто-то по-арабски и меня бесцеремонно выволакивают из блиндажа.

В едва брезжащем свете раннего утра недоуменно разглядываю неизвестных. Их двое. Камуфляжная пустынная форма, каски в такого же цвета чехлах, короткие автоматы… «Узи» — мгновенно определяю я систему оружия, и для меня все становится понятным: израильский десант.

— Рух — пошел! — говорит мне один из десантников, перебросившись несколькими фразами на иврите со своим напарником и больно ткнув дулом автомата в мою спину.

Ну, вот и кончилась командировка в Египет, думаю я, шагая со своими конвоирами по выщербленной бетонке бывшего аэродрома в сторону КП роты. Слава Богу, что хоть не прирезали сонного в блиндаже… Ну, раз не убили сразу, значит, я им зачем-то нужен. А куда подевался Юра Агеев?!.. Мой взгляд натыкается на окровавленный труп египетского солдата, ничком лежащий возле тропинки, чуть дальше — неподвижные тела еще нескольких бойцов — сколько их, разобрать трудно — я вижу беспорядочно сваленные друг на друга трупы, и нервный спазм страха мгновенно схватывает низ живота.

"Неужели все спали? Что сделают со мной?" — продолжаю я задавать себе вопросы и проклинать извечную арабскую беспечность. Ни хрена не помогли алжирцы, констатирую я, — а ведь мы им сколько раз говорили о возможной высадке десанта именно здесь, на стыке двух армий…

…По знакомым ступенькам, пинаемый конвоирами, я скатываюсь в просторный блиндаж, где несколько часов назад кипела боевая работа, и мы задыхались от клубов пыли и мелкого песка, взметенных взрывами авиабомб. Опершись на руки, я пытаюсь подняться, но конвоиры не дают мне это сделать, и под ударами их ботинок я утыкаюсь лицом в грязный земляной пол. Я мычу от боли и выталкиваю из разбитого рта крошево зубов вместе с песком и кровью. Звучит короткая фраза на непонятном иврите и шум удаляющихся шагов. В наступившей тишине слышу слово «встать», произнесенное по-арабски.

Поднимаюсь с пола, вытираю рукой окровавленное лицо и со смешанным чувством ненависти и страха перед неизвестностью смотрю на израильтян, сидящих на складных стульях. Их трое в одинаковой камуфляжной форме без знаков различия с брезентовыми кобурами пистолетов на ремнях.

— Вот и еще раз свиделись, русский переводчик! — говорит мне по-арабски один из них, и я узнаю в нем того самого «александрийца» с голубыми глазами. — Я тебя предупреждал, русский, чтобы ты больше никогда не попадался мне на пути…

Полещук проснулся весь мокрый от пота, сел на кровати и стал тереть глаза. Ну и сон, подумал он, прямо явь, а не сновидение! Он машинально притронулся рукой к передним зубам — все целые! Черт! Этот голубоглазый израильтянин меня преследует даже во сне! Какой-то кошмар! Он встал с кровати, закурил и подошел к окну. За ставнями брезжил ранний рассвет, обитатели Насер-сити еще спали. Полещук докурил сигарету, глянул на часы и лег на кровать. Но заснуть так и не смог. Он лежал на кровати, а в памяти всплывали картинки двух встреч с «александрийцем», назвавшимся Мухаммедом Саидом. Чуть не обделался от страха, вспоминал Полещук встречу в пустыне под Рас-Гарибом, когда голубоглазый стал снимать с плеча автомат… Ужас неминуемой смерти тогда оказался страшнее, чем все перенесенные бомбежки… И до, и после… Одно дело сидеть в мальге, думал он, когда не знаешь, попадет в нее бомба или нет, и совсем другое — видеть направленное на тебя дуло автомата и палец врага на спусковом крючке… Ладно, не убил же, в конце концов, — мысленно подвел Полещук итог своим размышлениям и вновь закурил.

Раздался усиленный динамиками голос муэдзина, призывающего правоверных на утреннюю молитву. Полещук вздрогнул и посмотрел на часы: начало шестого. Тэты в Каире нет, подумал он, Лякина — тоже, даже соседа нет. Он посмотрел на аккуратно застеленную кровать и подумал, что соседа по комнате так ни разу и не видел. Говорили, какой-то старлей, то ли переводчик, то ли технарь. А может, оно и к лучшему, решил Полещук, что наши отпуска не совпадают. По крайней мере, собираемся своей маленькой компанией без лишних глаз и ушей…

"Ашгаду анна Мухаммад расуль Алла!" [Свидетельствую, что Мухаммед — пророк Аллаха! — араб. ] — кричал муэдзин. Интересно, как этот Аллах умудрился нас с Юрой спасти, вспомнил Полещук про заваленный прямым попаданием ракеты блиндаж и слова лейтенанта Фавзи, если мы — неверные гяуры? Элементарная случайность!

А с Тэтой так и не получилось тогда толком ни поговорить, ни…, подумал он, не повезло… Пить надо было меньше! Когда теперь увидимся?

Полещук натянул джинсы и пошел на кухню варить кофе. Шесть утра, думал он, глядя на поднимающуюся коричневую пену в медной джезве и с удовольствием вдыхая аромат кофе с кардамоном, рань несусветная! Это все кошмарный сон виноват! Надо будет обязательно поговорить с Набилем насчет дополнительных мер на предмет противодесантной обороны. На горе-то были минные поля, а на новой позиции их нет… Да и алжирцы далековато… Пока подоспеют, нас всех прирежут в один момент! Как это было в проклятом Рас-Гарибе…

Полещук открыл дверцу холодильника, глянул на пустые полки, взял сиротливо стоявшую бутылку с водой и устроился за журнальным столиком в холле. Хотелось есть, но куда-либо идти было еще слишком рано. Что ж, кофе с «Клеопатрой» и стаканом холодной воды — нормальный вариант, чтобы на время заглушить чувство голода, подумал он, прихлебывая ароматный напиток. А потом приму душ и поеду в Гелиополис, где и перекушу более основательно…

— Кузакин! Александр! — крикнул Полещук, увидев знакомую жилистую фигуру бригадного переводчика. — Здорово!

— Привет! — протянул руку Кузакин и огляделся вокруг. Вид его был мрачен.

— Ты чего здесь делаешь? — спросил Полещук. — В Гелиополисе и в такую рань?

— Да так, дела… — ответил Кузакин и почему-то отвел глаза. — Сань, ты меня подожди, я скоро… — И он, еще раз оглянувшись, открыл какую-то дверь и исчез.

Полещук удивленно посмотрел ему вслед и перевел взгляд на медную табличку на стене возле двери. На ней арабской вязью было написано: "Дуктур Исмаил Салах. Амрад зугрийя" ["Доктор Исмаил Салах. Венерические болезни" — араб. ] И ему все стало понятно: не уберегся-таки Кузакин! Полещук закурил.

Через четверть часа появился Кузакин. Глянул на Полещука, потом, кивнув на медную табличку на фасаде, сказал:

— Догадался?

— Понял, не дурак… Рассказывай!

— Чего тут рассказывать? Трепак подцепил, вот — лечусь… Колют антибиотиками…

— А почему не у наших докторов?

— Ты чего? С ума сошел? Заложат сразу и вышлют в Союз!

— Да, ты прав, — сказал Полещук и с сочувствием посмотрел на Кузакина. — Саша, может, приземлимся в какой-нибудь кафешке? Поболтаем чуток! А?

— Давай! Только без спиртного, мне нельзя…

По дороге набрели на кафе, заказали еду на двоих. Полещук добавил бутылку «Стеллы», а Кузакин ограничился стаканом апельсинового сока.

— Помнишь стриптизершу Мэри в ночном клубе? — спросил Кузакин. — Ну, которая смылась, когда просекла, что мы с тобой — не югославы…

— Помню, а как же.

— От нее и подцепил триппер… Сучка канадская! — Кузакин грубо выругался. — Даже предположить не мог, что она больная… Ей-Богу, лучше бы шармуту египетскую трахнул за пару-тройку динаров! Мало того, что заплатил этой суке целых двадцать фунтов, так теперь еще и доктору приходится отстегивать приличные деньги… А в постели она, кстати, была очень хороша… — Он улыбнулся.

— Хороша, но… двадцать фунтов?! Старик, ты с ума сошел! — искренне удивился Полещук. — Это же…

— Ладно, Саня, замнем… Только ты не вякни кому-нибудь! Мне же скоро в Союз…Не хочется возвращаться с "волчьим билетом"…

— Перестань, Кузакин! — сказал Полещук, наливая в стакан пиво. — Стукачеством не занимаюсь! Все, сменим тему! Расскажи, как там наши в бригаде…

— Нормально. Все живы и здоровы. Тебя частенько вспоминают, особенно Субботин… Говорит, один, мол, Полещук знал все места, где можно раздобыть горючее… Ты, что: привозил им водяру из Суэца?

— Да нет, спирт из палестинского госпиталя, когда Чеботарь в отпуск уехал, не проставившись, и бренди под Новый год. Точно, из Суэца… Причем, даром…

Полещук вспомнил предновогоднюю поездку в Суэц, араба, исчезнувшего в темноте, с которым он так и не рассчитался за две бутылки бренди, и улыбнулся. Потом, отхлебнув пива, спросил:

— Как мой Чапай?

— Ругается постоянно: дали ему стажера-узбека… Ни по-арабски, ни по-русски не понимает…Откуда только их выкапывают?

— А то ты не знаешь? ГУК поставляет, — сказал Полещук. — Видать, только такие кадры остались… Сафват, кстати, на месте?

— Если бы… Ему дали новый батальон и вывели из состава бригады. Отдельный батальон с усилением. Где сейчас — не знаю. Наверное, готовится к очередной авантюре на том берегу канала. Да, рисковый мужик!

Полещук закурил и подумал, что надо бы позвонить Сафвату домой, ведь после встречи в кафе с Озеровым он его больше не видел. Озеров… Хорошо, хоть этот, вроде, отстал…А Сафвату сегодня же позвоню…

— Мужик он смелый, — сказал он, глядя, как Кузакин макает кусок мяса в блюдце с тахинным соусом. — Но не везет ему…

— Наоборот — еще как везет! — не согласился Кузакин. — Из такой передряги живым выбрался!

— Но батальон-то почти весь потерял! Да и с продвижением по службе у него не очень… Копт!

— Ничего, пробьется твой Сафват, — сказал Кузакин. — Комбриг недавно обмолвился, что после отдельного батальона ему дадут бригаду. Ну и полковника получит… Да что мы с тобой все о бригаде? Расскажи, как ты в своем Фаиде, слышал, достают вас евреи?

Полещук скупо рассказал Кузакину о работе в роте. Делиться подробностями ему совсем не хотелось: слишком свежи еще были неприятные воспоминания о перенесенных бомбежках, засыпанном блиндаже, солдате со снесенным черепом… К тому же, глядя на безразличное лицо Кузакина, он догадывался, что тому не очень-то все это интересно. Похоже, его бывшего коллегу по 9-й бригаде больше волновал триппер и предстоящее возвращение в Союз. Здоровым. Чтобы без проблем окунуться в сексуальные приключения с молодыми москвичками…

— Кузакин, ты меня не слушаешь? — не выдержал Полещук.

— Саша, ты посмотри, что там происходит! — сказал Кузакин, показывая на открытую дверь.

Полещук повернул голову. Там творилось что-то невероятное: внезапно наступила темнота, сверкнула ослепительная молния, раздался оглушительный раскат грома и мощно забарабанил град. Они вскочили из-за стола, подбежали к выходу и выглянули наружу. Градины размером с голубиное яйцо молотили по крышам домов и автомобилей, разбивали стекла, оголяли деревья… Сильный ливень обрушился с небес, потоки воды понесли по улице и тротуарам белое месиво града вперемежку с мусором… Вспышки молний и раскаты грома продолжались несколько минут. "Аузу биллахи!" ["Спаси Аллах!" — араб. ] — услышал Полещук бормотанье арабов за своей спиной. Один из них протиснулся вперед, наклонился и поднял несколько градин. На ладони они быстро таяли…Полещук тронул Кузакина за руку и кивнул в сторону стола:

— Пошли, Саша! Пусть местные насладятся редким явлением природы! Они же лед только в холодильнике видели…

— Честно говоря, я такой град тоже впервые в жизни вижу, — сказал Кузакин, с удивлением рассматривая на глазах уменьшавшуюся градину в своей ладони. — И это в жарком Египте!

Он стряхнул градину на пол и вытер салфеткой руки.

— Ни хрена себе явление! Интересно, к чему бы это?

— К исходу евреев из Синая, — сказал Полещук, усаживаясь на свое место. — Бабушка моя читала мне в детстве Библию, и я помню, было там что-то такое: "И послал Господь град на землю египетскую, и был сильный град и огонь, каких не было никогда…"

— Ну, Полещук, ты даешь! — удивился Кузакин. — Библию что ли цитируешь?

— Куда мне безбожнику! — улыбнулся Полещук. — Что-то осталось в закромах памяти от бабули… Царство ей небесное! Фразу про исход израильтян, правда, не запомнил, но, кажется, это было с градом связано.

…Когда вышли из кафе, от града уже ничего не осталось. Ярко светило солнце, в огромных лужах прыгали дети, у побитых градом автомобилей толпились зеваки, оживленно жестикулируя и с неподдельным изумлением трогая вмятины на их крышах и капотах.

Резидент ГРУ полковник Иванов и майор Озеров молча смотрели в окно, за которым бушевала стихия.

— Да, — прервал молчание Иванов. — Удивительное зрелище! Град-то какой! Так на чем мы остановились, Валерий Геннадьевич? — повернулся он к Озерову.

— Как мы с вами обговорили, я запустил через «Садыка» дезу о наращивании советской группировки в стране путем усиления авиационной и морской групп… Предложил ему ненавязчиво сообщить об этом генералу Хамди, акцентируя внимание на сверхзвуковых бомбардировщиках Ту-22 и истребителях МиГ-25. Плюс — наша Средиземноморская флотилия…Впрочем, вы все знаете…

— А источник информации? Как он вообще прореагировал?

— Нормально, даже обрадовался. Сказал, что покажем, наконец, евреям "кузькину мать", кстати, по-русски, вспомнив при этом Хрущева… Насчет источников — без проблем: русские хабиры и переводчики, с которыми «Садык» контачит…

— Хорошо. Надеюсь, деза попадет по прямому назначению, — сказал Иванов, закуривая. — Не очень-то это и деза… Постарайтесь, Валерий Геннадьевич, максимально аккуратно работать с «Садыком», не подставьте человека местной контрразведке! — Он посмотрел в окно и задумался. — Подполковник, как я понимаю, человек авантюрного склада… Все может быть…

— Понимаю, Сергей Викторович, — сказал Озеров, сняв очки, без которых он казался удивительно беззащитным. — Возможно все… — Очки майора ГРУ заняли свое место на его переносице и глаза стали жесткими. — И встречаться с ним стало сейчас проблематичным…

— А что такое? — спросил Иванов.

— "Садыка" с его батальоном, похоже, опять готовят штурмовать линию «Бар-Лева»…

— Не смешите, Валерий Геннадьевич! Линию «Бар-Лева» пехотным батальоном?…

— Шутка, конечно…Он и сам толком не знает… Видимо, наш «Садык» вновь сыграет роль «камикадзе» в попытке нащупать слабое место в обороне противника…

— Хреново, если это действительно так, — сказал Иванов. — Гиблое дело… Лишимся даже этого выхода на генштаб… Продумайте запасные варианты!

— Какие запасные, Сергей Викторович? — удивленно спросил Озеров. — Будто вы не знаете, что их попросту нет! Точнее есть, но — у «соседей»!

— Так работайте с «соседями», черт возьми! — возмутился резидент. — На личных контактах, в конце концов! Мне что — вас учить? Дело-то общее!

— А табачок врозь! — в сердцах произнес Озеров. — Пересекаемся с «кирпичевскими» иногда, но…

— Что но? Трудно, что ли напоить и накормить?

— Вы, наверное, смеетесь, Сергей Викторович? — едва не задохнулся от возмущения Озеров. — Да у них такие возможности…

— Работайте, майор! Личные контакты… Если нет других вариантов… Они — такие же люди, с такими же человеческими слабостями… Работайте по двум направлениям, где заметите слабинку — все внимание туда! Главное — результат! И постарайтесь вытащить в Каир этого лейтенанта-переводчика…

— Полещука?

— Да. Думаю, он все-таки будет нам полезен… И, будьте любезны, подготовьте мне бумагу о беседе с «Садыком». Хочу проанализировать. Потом свяжусь с Центром, и обсудим с вами перспективы и дальнейшее направление оперативной игры.

…Майор Озеров прекрасно понимал сложность ситуации. А когда она вообще была легкой для любого оперработника ГРУ? Тем более, здесь, в воюющем Египте! Личные контакты с «соседями», о которых, видимо, от отчаяния, говорил «резак», возможны, конечно, но лишь на уровне попить пивка, да и то — с оглядкой. В конторе Кирпичева не те ребята работают, с которыми можно обмениваться информацией, а уж просить что-то — и подавно! Тут же отработают в своих интересах, и будут правы!.. Сафват же всячески уклоняется от того, чтобы вывести на прямой контакт с генералом Хамди, говорит, никогда не пойдет генерал на это… И, черт побери, правильно делает, что уклоняется! Один намек на возможный контакт с русской военной разведкой — и… Более того, не факт, что наша деза дошла до Мирвана и дальше по цепочке… По крайней мере, до сих пор никаких изменений в раскладе сил не замечается. А какие вообще могут последовать меры со стороны противника, получившего неподтвержденную информацию о наращивании советского военного присутствия? Дополнительные поставки американского оружия Израилю? Крики в ООН? Или, не дай Бог, прямое вмешательство США? Но мы-то практически уже участвуем в войне, хоть и негласно! Тоже мне секрет Полишинеля! "Голос Израиля" каждый день сообщает о советской группировке войск ПВО, районах дислокации, номерах частей и подразделений, типах боевой техники — совершенно секретную информацию! Хорошо работает израильская разведка! Американцы, конечно, помогают данными со спутников-шпионов, но и агентура Моссада и АМАНа зря хлеб свой не ест. Поневоле задумаешься, где кроты окопались, кроме египетского генштаба…

Озеров достал из сейфа план оперативного использования агента «Садык», испещренного пометками Иванова, и надолго погрузился в раздумья. Без прямого контакта с генералом Хамди добрую половину пунктов этого плана можно выбросить "коту под хвост". А контакт, черт побери, оказывается теперь почти в области фантастики! Что же придумать?

Он походил по кабинету, подошел к окну. Во дворе возился старенький египтянин, выполнявший в торгпредстве обязанности садовника и дворника по совместительству. Озеров посмотрел, как тот собирает сбитые градом листья, недовольно качает головой, глядя на недавно ухоженный его руками дворик… Понаблюдав за ним пару минут, он, как бы вспомнив что-то, резко повернулся и направился к шкафу. На свет появились початая бутылка армянского коньяка и фужер. В маленьком холодильнике нашлись порезанный на дольки, немного подсохший, лимон и бутылочка «Спрайта». Озеров запер дверь, плеснул в фужер коньяку, выпил и зажевал долькой лимона. Его взгляд вновь остановился на плане использования агента. "Садык"- Сафват, Сафват — садык… Итак, что мы имеем, кроме этого друга? Ни-че-го! Вот если вытащить Полещука, подумал он, и сделать его переводчиком одного из наших генералов, вхожих в генштаб, то… Нет, это — не вариант, да и время не терпит…

Старший опер резидентуры ГРУ прекрасно понимал, что неудача в поисках достойного источника в руководстве минобороны, ГШ или иной структуры, где крутится информация, интересующая Центр, ставит на карту его карьеру, его будущее благополучие…Ведь скоро получать подполковника, а там — и Союз не за горами… И чертовски не хочется менять Москву на какое-нибудь захолустье!

Озерову, никогда не склонному к употреблению алкоголя (всегда пил только символически по праздникам и по необходимости в ходе встреч с агентурой) вдруг захотелось напиться. Вдрызг, до полной отключки! Он посмотрел на бутылку, налил полфужера, отхлебнул, поморщился и понял, что ничего не получится. По крайней мере, в этом его кабинете торгпредства. Тогда — где?

Раздался стук в дверь. "Минуточку!" — крикнул Озеров, быстро убрал фужер и коньяк в холодильник, и отпер дверь.

— Валерий Геннадьевич, вы машину свою будет брать? — спросила Марина, секретарша торгпреда, с любопытством заглянув в кабинет. — Все уже разъехались и гараж закрывают…

— Скажи, пусть закрывают! — ответил Озеров. — Я сегодня своим ходом. Хочу, Мариночка, прогуляться…

Ладно, — сказала Марина. — Я передам.

Она улыбнулась и поцокала каблучками по коридору.

Озеров проводил взглядом стройную фигуру молодой женщины, закрыл дверь, залпом допил коньяк в фужере, глотнул «Спрайта», бросил в рот дольку лимона и стал собираться. В отличие от большинства чистых сотрудников торгпредства, живших в этом здании на улице Азиза Аббаса, ему было рекомендовано арендовать квартиру в другом месте, подальше от лишних глаз и ушей. Торгпредские коллеги вначале удивлялись этому, а затем то ли стали догадываться о его двойной деятельности, то ли просто привыкли. Тем более, что за пределами Замалека жил не один Озеров… Идти домой не хотелось, и он стал перебирать в уме «злачные» места, в которых бывают «соседи» из конторы Кирпичева…

Но в тот вечер удача Озерову не улыбнулась. Посетив пару питейных заведений, о которых рассказывали его коллеги, он никого там не встретил. Надраться тоже не получилось, и Озеров с головной болью приехал на такси домой. Жена, давно привыкшая не задавать супругу лишних вопросов, только удивленно смотрела, как он молча выпил две таблетки «Алки-Зельтцер», разведя их в стакане воды.

…Борщ был действительно вкусным. Красный и наваристый он напомнил Полещуку редкие в последние годы поездки домой и яства, которыми его потчевала мама, мастерица приготовить чего-нибудь вкусненькое. Борщ, правда, она варила украинский с собственноручно испеченными пампушками.

— Ну, Саша, еще по одной? — спросил Агеев и, не дожидаясь ответа, наполнил до краев стаканчики разбавленным спиртом.

— Сашенька, может, добавить борща? — хлопотала вокруг стола Маруся, невысокая полная женщина с раскрасневшимся лицом, одетая в простенькое ситцевое платье. Ее нельзя было назвать красивой, но миловидные черты немного скуластого лица и добрые лучистые глаза вызывали приятное ощущение покоя и домашнего уюта. Да и холл квартиры Агеевых не смотрелся казенным: занавески, вязанные салфеточки, скатерть на столе и запах домашней готовки… Все резко отличалось от неухоженных холостяцких квартир молодых переводчиков.

— Спасибо, Мария Андреевна! — сказал Полещук. — Очень вкусно, как дома. Сто лет не ел такого борща! Добавочку — обязательно, но чуть позже…

Он взял стаканчик со спиртом и посмотрел на Агеева:

— Ну, Юрий Федорович, за нас! И за удачу!

— Давай! — сказал Агеев, чокнулся с Полещуком и повернулся к жене:

— Да ты присядь, в конце концов! И выпей с нами!

Маруся села на краешек стула, подняла стаканчик, чокнулась с мужчинами, пригубила спирт и замахала рукой:

— Ой, какой крепкий!

— А то, — ухмыльнулся Агеев, залпом выпил и закусил малосольным огурчиком. — Ты, мать, забыла, как мы в Сибири пили… А здесь жарко, вот поэтому-то тяжелее пьется…

— Саша, мне Юра такие ужасные вещи рассказывает про вашу работу там, на канале, — сказала Маруся и в ее глазах появилась тревога. — Бомбят, стреляют… Это правда?

— Да вы меньше его слушайте, — оторвался от борща Полещук и неодобрительно посмотрел на Агеева. — Краски сгущает ваш супруг. Работа как работа. Бывают, конечно, неприятные моменты.

— Война, мать! — сказал Агеев. — А мы с Сашей обязаны достойно выполнять интернациональный долг! — Он расправил плечи. — И выполняем его, несмотря на все тяготы и лишения… — Агеев взял бутылку и стал наполнять стаканчики.

Полещук смотрел на капитана и вспоминал, как тот отрешенно сидел во время бомбежки в углу блиндажа с надвинутой на нос каской, и удивлялся этой метаморфозе. Впрочем, подумал он, Агеев менялся каждый раз по мере удаления от линии фронта: чем ближе становился Каир, тем больше распрямлялись плечи советника командира 6-й роты, развязывался его язык, страх уступал место героической браваде…

— Как это по-арабски, Саша? — поднял Агеев стаканчик. — Ты же меня учил: ялла бина!

— Ялла бина! — подтвердил Полещук. — Поехали!

Маруся с восхищением смотрела на своего мужа.

— Ой! — вскликнула она, увидев пустые тарелки у мужчин. — Еще борща? Я мигом! — Она взяла половник и стала наполнять тарелки.

Выпили еще по одной.

— Да кури здесь! — сказал Агеев, заметив, что Полещук достает из кармана пачку сигарет и оглядывается. — Не стесняйся, мы привыкшие…

— Курите, Саша, курите! — добавила Маруся. — Я сейчас пепельничку принесу. Осталась от прежних жильцов…

Полещук с наслаждением закурил «Клеопатру» и подумал, что не зря он согласился, наконец, пообедать у Агеевых. Где еще угостят таким вкуснейшим борщом? Паршиво, правда, что придется выслушать еще не один рассказ Юры о его подвигах на канале, налетах авиации и прочем. И наблюдать, как при этом расширятся от ужаса глаза Маруси… А может, так и надо? Чтобы она, если случится непоправимое, морально уже была к этому готова…

— Александр, — прервал его размышления Агеев. — Давай, еще по одной! Маруся уже второе несет…

— Да, да — этот человек был одет в галабию, — сказала служанка. — Больше ничего не видела… Высокий, в темных очках… Я видела через окно, как они беседовали…

— А вы?

— А что я? — сказал Полещук. — Я видел Фуада всего один раз, там, на канале…В Абу-Сувейре… Приехал в гости, а тут такое… А как он, жив?

— Слава Аллаху, Фуад жив, надлом позвоночника в районе шеи, но…

— Я могу его видеть?

— Не сейчас, — сказал египтянин из криминальной полиции. Он в госпитале. Давайте, мистер, поговорим.

Из разговора с полицейским Полещук узнал о том, что некто в галабии пытался убить Фуада, но у него не получилось.

— Мистер Искяндер, а ведь вы очень похожи на Фуада! — не выдержал детектив, пристально глядя на Полещука.

— Ну и что дальше? — спросил Полещук. — Что, попадаю под подозрение? Да ты чего, полицейский, на что намекаешь? Я вообще-то иностранец, русский…

— А нам без разницы, кто вы, — сказал полицейский. — Попытка убийства — и мы отрабатываем все варианты, извините, вы оказались в их числе…

— Это полная ерунда, — сказал Полещук. — Ты что, не понимаешь, что я должен быть на канале? Сейчас, сию минуту! Вот — протянул он удостоверение, подписанное полковником Бардизи — этого мало?

Полицейский внимательно разглядел документ и сказал:

— Ну и что, мистер, почему я должен этому верить? Я вас задерживаю для проверки. Извините, мистер, ваши руки. — И египетский полицейский защелкнул наручники на запястьях Полещука.

— Да ты что?! — задохнулся от возмущения Полещук. — Можно, я позвоню?

— Звоните куда угодно! — сказал, ухмыляясь, полицейский. — Вот вам телефон. — И он пододвинул к Полещуку телефонный аппарат.

— Наручники снимите, пожалуйста! — попросил Полещук. — Никуда я не убегу.

Ситуация, в которой оказался Полещук, была чревата самыми неприятными последствиями. Один только факт задержания египетской полицией грозил высылкой из страны. А уж по подозрению в причастности к уголовному преступлению — тем более… Никто и разбираться не будет. Какого черта меня понесло зайти к Фуаду? — сетовал на самого себя Полещук. И кому сейчас звонить? Оставался лишь один вариант: позвонить Сафвату в надежде, что комбат окажется дома. И Полещук с неснятыми наручниками с трудом набрал номер квартиры Сафвата.

Ответил сам подполковник, и Полещук попросил его срочно приехать, сообщив адрес в Гелиополисе.

Через четверть часа ожидания в квартире появился Сафват. Абсолютно трезвый, на удивление Полещука, он мигом оценил ситуацию, сунул под нос полицейского свое карнэ, бегло произнес пару фраз с упоминанием нескольких имен, после чего полицейский сразу снял с Полещука наручники и склонился в подобострастном поклоне.

— Хадыр, эффендем! — сказал он. — Ошибка! С кем не бывает?!

— Ма аля магнун хараг! ["На дурака не сердятся!" — пословица, ар. яз. ] — произнес Сафват и, сделав жест Полещуку, направился к двери. — А ты делом займись! — обернулся он к детективу. — Опроси реальных свидетелей… Моего друга здесь никогда не было… Запомнил?!

В знакомом белом «мерседесе» Полещук облегченно вздохнул и посмотрел на Сафвата. Тот молча протянул ему «Мальборо», закурил сам, повернул ключ зажигания, плавно вырулил на дорогу и, хмуро улыбнувшись, сказал:

— А теперь рассказывай, Искяндер, как ты вляпался в эту уголовщину. Фуад? Кто этот Фуад?! И при чем здесь ты?!

Полещук рассказал о мимолетном знакомстве с египетским лейтенантом в Абу-Сувейре, внешнем сходстве с ним, восторге солдат и офицеров по этому поводу, и визите к Фуаду, закончившемся задержанием криминальной полицией.

— Ну, и что ты обо всем этом думаешь, ахи? — спросил Сафват. — Лично я не вижу никакой зацепки, связанной с покушением на никому не известного офицера. Лейтенанта, черт возьми, а не генерала Генштаба! Кому он мог навредить? — Сафват увернулся от лихача на мосту через Нил, просигналил ему клаксоном и, повернув на Имбабу, затормозил.

— Вот ты, ахи, молчишь, а я размышляю, — сказал он и посмотрел на Полещука. — Я думаю, что покушение на этого Фуада все-таки связано с тобой. Ведь это не было ограблением… А просто так, без цели, убивать человека в Гелиополисе не имело никакого смысла.

— А что бы изменилось, если бы на месте Фуада был я? — спросил Полещук. — Я что — носитель секретов, или мои карманы набиты деньгами?

— Абсолютно верно рассуждаешь, — сказал Сафват, закуривая. — Отбрасываем деньги, которых у тебя нет, и остаются секреты…

— Да ну тебя, ахи, какие секреты могут быть у русского лейтенанта? Ты их знаешь. Два радара в Фаиде в расположении известного тебе аэродрома… Бывшего. Вот и все секреты.

Сафват задумался. Потом сказал:

— Нет, Искяндер, должно быть что-то другое, более серьезное. Впрочем, это больше относится к Фуаду, и мы с тобой этого знать не можем. Ну что, поехали ко мне? — Он врубил передачу и, не слушая ответа Полещука, помчался в направлении к Имбабе…

Глава девятая

В Тель-Авиве было очень жарко. Над городом повисло колеблющееся марево, сквозь которое, едва просматривался диск солнца. Серая бетонная коробка здания "Хадар Дафна" на бульваре Царя Саула, подпираемая с обеих сторон магазинчиками, напоминала безликий бизнес-центр с обычными для подобных мест вывесками. На втором этаже размещался кафетерий, где случайный посетитель мог спокойно выпить чашечку кофе, ни о чем не догадываясь. Однако внутри самого здания, на верхних этажах, не находилось абсолютно ничего, имевшего отношения к бизнесу. Там за толстыми звуконепроницаемыми стенами располагалась штаб-квартира Моссада.

— Цвика еще болеет? — спросил начальник АМАНа Элияху Ярива у хозяина кабинета Наума Арада, вытирая платком потное лицо.

— Да, Эли, — ответил Арад. — Шеф тяжело переносит жару.

— Я тоже еще не привык к такому пеклу, — сказал Ярива. — Первое лето после Вашингтона… — Он поднял глаза на вращающиеся лопасти потолочного вентилятора, потом — на кондиционер. — На пределе?

— Кен, — подтвердил Арад. — Больше не выжимает. Кока-колу будешь? Или минералку?

— Лучше минералку.

Наум Арад достал из холодильника две бутылки минеральной воды. Поставил на стол, открыл, пододвинул одну к Яриве.

— Вон там стакан, наливай сам.

Он снял очки, протер платком линзы. Налил в стакан воды, выпил. Потом подошел к сейфу, поколдовал с дверцей и повернулся к начальнику АМАНа с листом бумаги в руке.

— На, Эли, читай!

— Что это? — Ярива взял бумагу. Листок слегка колыхался от потоков воздуха, разгоняемого вентилятором. Он положил его на стол и прижал уголок ладонью.

— Шифровка из Каира. Сам знаешь от кого.

Шеф военной разведки внимательно прочитал дешифрованный текст и сказал:

— Этого не может быть. Усиление группировки Советов? Ракетоносцы, корабли? Да русские еще не полностью развернули систему ПВО! У меня данные нашей воздушной разведки, мы внимательно отслеживаем каждый этап…

— Тем не менее, информация «Рамзеса» достаточно важная, — сказал Арад и потер кончик носа. — Чтобы мы поразмышляли. Поэтому я тебе и позвонил…

— Не верю я этому "Рамзесу"! — Ярива шлепнул ладонью по листу шифровки. — Ведь эта его информация не подтверждается другими источниками!

— Пока не подтверждается, — парировал его Арад. — А что касается — верю — не верю… — Он хмыкнул. — До сих пор информация «Рамзеса» была абсолютно достоверной. Боюсь, как бы мы не опоздали… Думаю, надо связаться с Лэнгли, пусть заокеанские коллеги отследят ситуацию со спутников.

— Ну, ну…, - скептически произнес Ярива. — Давай, это — твоя прерогатива, точнее Цвики… Согласуй с шефом.

— Кен, — кивнул головой Арад и взял стакан с минеральной водой. — Это еще не все. Куратор «Рамзеса» вроде бы засветился!

— Хагай?

— Точнее — «Саид», — серьезно сказал Арад.

— Что там случилось с нашим "Саидом"? — спросил Ярива, как будто не заметив своей оплошности. — Мухабарат вычислил?

— Не знаю… — задумчиво сказал Арад. — Сообщил, что его узнал кто-то…

— Кто?

— Не знаю, — повторил Арад. — В шифровке сказано: предположительно… Сам понимаешь, два рейда туда… По большому счету, нельзя было его забрасывать!

— Что будешь делать? — спросил руководитель АМАНа. — У тебя есть замена? Как бы я не верил информации «Рамзеса», в высших сферах египтян у нас нет другого источника…

— К сожалению, — подтвердил Арад. — Поэтому отзывать «Саида» из Каира крайне нежелательно. Думаю, пусть анашим на месте разберутся.

— Как?

— По обстановке, — сказал Арад. — Например, несчастный случай…

— А если информация о «Саиде» уже пошла по цепочке? — спросил Ярива. — В этом случае ликвидация одного звена ничего не даст.

— Мэвин, — согласился Арад. — Понятное дело. Там парни сообразительные, не первый день на агентурной работе. Дам им зеленый свет, пусть сами решают… Главное — избежать провала агентурной сети.

— Наум, ты все-таки запроси у «Саида» подробности его засветки, — сказал Ярива. — Может, он вообще ошибся. Сам знаешь, работа нервная, человек в постоянном стрессе…

— О кей, — сказал Арад. — С этим я разберусь. Но меня очень волнует операция «Агам», какие там новости?

— "Агам", «Агам»… — задумчиво произнес Ярива и посмотрел на бронзовый ханукальный светильник, стоявший на подоконнике. — Мне, как и Цуру, честно говоря, не по душе эта авантюра. Но… Скоро команда Брога будет полностью готова к выполнению операции. Место высадки уточнили… — Он вопросительно посмотрел на Арада. — Давай-ка, Наум, покажу тебе на карте.

Арад расстелил на столе топокарту, подогнул края, протянул Яриве простой карандаш и сказал, наклонившись над картой:

— Наверное, здесь.

— Не совсем, — сказал Ярива и провел тупым концом карандаша линию на карте. — Вот это полоса между левым флангом 2-й армии и правым флангом 3-й армии. Никаких подразделений здесь нет, данные аэрофотосъемки это подтвердили. Группа Брога высадится в этой точке, западнее Фаида. — Ярива сделал отметку карандашом. — А вот здесь находится искомый объект…

Раздался телефонный звонок, и Арад взял трубку.

— Кен, — сказал он, глядя на Яриву. — Очень занят. Об этом потом. Я тебе позвоню позже.

Он положил трубку на телефонный аппарат и сказал:

— Слиха [извини — ивр. ], Эли, не дают покоя. Всем срочно что-то нужно. Ялла, продолжай!

— В общем, здесь высаживается группа Брога, а объект находится здесь, — повторил Ярива, показывая на карте. — До высадки авиация нанесет удары по позициям радиолокационной роты и алжирской пехотной бригады. Вот тут, они — рядом. Кроме того, работа египетских радаров заранее будет подавлена постановкой радиоэлектронных помех. Короче, Наум, они ничего не будут видеть на своих экранах. Если выживут после налета Хель Авира…

Шеф военной разведки усмехнулся и, наливая в стакан минеральную воду, повторил:

— Если выживут…

— А что дальше, Эли? — спросил Арад, глядя на Яриву, покусывающего нижнюю губу, что некоторые физиономисты считают признаком неуверенности. — Меня интересует концовка операции.

— При удачном раскладе, а вернее, при любом развитии ситуации, те же вертушки и заберут группу Брога.

— Я, как ты знаешь, человек невоенный, — сказал Арад, снял очки и задумчиво прикусил дужку. — Но слишком уж просто у тебя получается: вертушки подождали группу, взяли на борт и улетели… Так не бывает. Это теоретически просто, а в действительности ситуация может сложиться совсем по-другому. Вот, посмотри на карту: два километра по песку ночью. Минимум два, а то и больше. Потом — ожидающие группу вертолеты могут быть захвачены или уничтожены противником. Может быть, есть смысл использовать другие машины для эвакуации группы Брога? Причем, с другого места, поближе к объекту…

— Смысл-то есть, — сказал Ярива. — Но опасность уничтожения группы в таком случае возрастает неоднократно. В первую очередь, русскими, а эти парни шутить не любят! Тем более, если Брогу удастся захватить пару их ракетчиков. Они же до Тель-Авива дойдут, как до Берлина во времена Второй мировой! Шучу, конечно.

Он засмеялся и отпил из стакана. Арад усмехнулся и сказал:

— Ладно, вам, военным, видней. Но все равно, Эли, продумай еще раз со своими этот этап операции. Все возможные варианты. В деталях и мельчайших нюансах… Нам позарез нужны пленные русские в египетской военной форме. Представляешь, какой шум будет в Совете Безопасности ООН?

— Хорошо, Наум. Мэвин. Надеюсь, станцуем по этому случаю «хору» вместе с нашей Голдой…

Элияху Ярива мысленно представил себе пожилую грузную Голду Меир, лихо отплясывающую «хору» вместе с ним и Наумом, и непроизвольно улыбнулся. Арад посмотрел на него с удивлением, но промолчал. Он думал отнюдь не о праздничном танце с Голдой, а о том, что Ярива, назначенный в прошлом году на пост руководителя военной разведки, не тот человек, которого он хотел бы видеть во главе АМАНа. Эли не прошел суровую школу разведки, и вообще был всегда далек от этой специфической деятельности. Комфортней всего он чувствовал себя в кресле военного атташе в Штатах… Если бы не слишком благосклонное отношение к нему «одноглазого», АМАН возглавил бы настоящий профессионал. Все решил Моше Даян… Впрочем, как говорят, "короля делает свита", и слава Богу, что под началом Эли работают истинные разведчики, прекрасные мастера своего дела. Лишь бы не вмешивался «дипломат» в эту кухню…

Полещук сидел в кабине армейского грузовика, курил и искоса поглядывал на молчаливого сержанта-водителя, небрежно крутившего баранку руля. Видавший виды ГАЗ-63, который он тормознул на выезде из Каира на дороге в Исмаилию, невольно напомнил ему такой же старенький грузовик, и подполковника Хоменко, и батальон Сафвата в пустыне под Суэцем. Чапай, наверное, уже в Союзе, думал он, а Сафват где-то пропал… Муна, по крайней мере, ничего о нем не знает. В Каир давно не приезжал, сказала она по телефону, но — жив и здоров… Звонил недавно. Голос у нее был грустный и Полещук, попросив передать мужу привет, повесил трубку.

За окном грузовика проносились знакомые картинки: пресноводный канал с серо-бурой водой, мерцавший солнечными бликами, поля с башнями голубятен, минареты мечетей в окружении финиковых пальм и зарослей опунции. Полещук высунул руку наружу и щелчком отправил туда окурок. На мгновенье кисть обожгло потоком горячего, как из духовки, воздуха. Он достал из кармана пачку «Клеопатры», вытащил сигарету и протянул пачку сержанту. Тот отрицательно мотнул головой и сказал:

— Шукран! Ма бадахханши! [Спасибо! Не курю! — ег. диалект]

— Уваллахи гариб! [Удивительно ей Богу! — ар. яз. ] — произнес Полещук, сунул пачку в карман, щелкнул зажигалкой, затянулся ароматным дымом и вернулся к своим мыслям.

Не повезло, подумал он, Агеев заболел, и можно было еще несколько дней побыть в Каире… Не очень похоже, чтобы Юра по-настоящему захворал — накануне вместе спирт под Марусин борщок пили… И все было нормально. А как ехать на канал — живот прихватило! Бывает, конечно, и не такое… Если бы не Белоглазов, то еще пару-тройку дней можно было отдохнуть и с Тэтой встретиться…Не повезло, черт побери! Как только референт узнал про болезнь Агеева, тут же — езжай один! И будь на связи с батальоном в Абу-Сувейре! Обстановка, мол, сложная. А когда она была простой на канале?

Полещук хмыкнул и достал из портфеля флягу с водой. Не предлагая водителю, сделал пару глотков и завинтил крышечку. Так, сержант довезет меня до Исмаилии, думал он, потом надо будет искать еще одну попутку до Фаида. А это сложнее. Ладно, прорвемся с Божьей помощью!

— Может, довезешь меня до Фаида? Ракыб? [сержант — ар. яз. ] повернулся он к водителю. — Это же недалеко.

— У меня военный груз, мистер хабир, — ответил сержант. — Я и вас, эфенди, взял, нарушив приказ…

— Ладно, ракыб, не волнуйся, — сказал Полещук. — Ты же видел мой карнэ [документ — ег. диал. ] — проблем с военной полицией не будет.

— Я знаю, эфенди. Но до Фаида не могу, у меня приказ.

— Квейс, я ахи, — сказал Полещук, поняв, что уговорить сержанта нарушить приказ не получится. — Хорошо, довези меня хотя бы до поворота на Фаид.

— Хадыр, эфендем! — согласился сержант. — Но если полиция, вы покажите свой карнэ. А то сидеть мне в калабуше…

Полещук кивнул и посмотрел на часы. Поздновато выехал, подумал он, время — к одиннадцати. Монотонно гудел двигатель, деревья вдоль шоссе сливались в бесконечную зеленую ленту, слипались глаза. И Полещук, откинувшись назад, задремал…

— Хабир! — потряс его за плечо сержант. — Проснитесь! Чай или кофе?

Полещук дернулся и, чуть не сбив сержанта с ног, спрыгнул на землю. Тонкая камуфляжная рубашка прилипла к спине, и Полещук недовольно поморщился.

— Где мы? — спросил он, оглядываясь.

— Нифиша, мистер! До Исмаилии десять километров… Устал, надо отдохнуть…

Справа за дорогой среди финиковых пальм виднелись белые хибарки этой самой Нифиши, а здесь на перекрестке под двумя тентами шла оживленная торговля всякой мелочевкой. Сержант вручил Полещуку чашечку кофе, крикнул насчет холодной воды, которую на маленьком подносе тут же принес мальчишка в грязной галабийе, и пошел рассматривать товар, разложенный на земле.

Полещук выпил стакан холодной воды и, попивая кофе, прошелся вдоль ряда торговцев, громко рекламировавших свой товар. На самом краю стояла девчонка, на взгляд лет 15–16, торговавшая жареным арахисом. И Полещук, пораженный красотой молодой египтянки, остановился.

— Бикям суданий? [Почем арахис? — ег. диал. ] — спросил он, глядя на тонкие черты ее смуглого лица, платочек на голове, повязанный на голове, как это обычно делают взрослые женщины, и цветастое застиранное длинное платье.

— Би-баляш ли хадритак [Для господина — даром! — ег. диал. ] — засмеялась девчонка. — Два пиастра!

Полещук взял кулечек арахиса, дал ей фунтовую банкноту и сказал:

— Инти гямиля! [Ты — красавица — ег. диал. ] Как тебя зовут?

— Мариам, — сверкнула карими глазами девчонка, улыбнулась и стала развязывать узелок с монетками, чтобы отсчитать сдачу.

— Сдачи не надо! — отмахнулся Полещук, удивляясь тому, какие красивые девушки бывают даже среди самых обычных египтянок, и стараясь не рассматривать Мариам в упор.

А ведь она — простая бедная феллашка из деревни, подумал он, и вдруг — такая необычная красота! И фигурка, похоже, отличная, что просматривается даже под просторным платьем. Отмыть бы эту египетскую Машу да приодеть — и дала бы она фору многим королевам красоты мирового уровня!

— Учишься в школе, Мариам? — спросил Полещук. — Или…?

— Закончила начальную школу, — ответила девушка, и улыбка на ее лице погасла. — Теперь помогаю родителям в поле… И арахис вот продаю… Недолго осталось…

— Что значит, недолго осталось? — не понял Полещук.

— Замуж меня отдают, — тихо произнесла Мариам. — А я не хочу за него!..

И она откровенно рассказала Полещуку печальную, но в общем-то обычную для патриархального Египта историю о том, что ее собираются отдать замуж за старого вдовца из их деревни, хромого и некрасивого, но богатого. У которого большой дом, много земли и трое детей… У моих родителей, сказала Мариам, это — единственная возможность выбраться из нищеты. А он ждал, когда мне исполнится 16 лет…

Полещук слушал откровения молодой египтянки и думал о том, что ее рассказ очень похож на сюжеты из индийских или местных фильмов, столь любимых зрителями в Союзе. Реальная жизнь, пришел он к выводу, бывает более драматичной, чем фантазии сценаристов и режиссеров.

— Я твердо решила, — сказала Мариам, — не пойду за него замуж! Лучше убегу в Каир!

— Против воли родителей? — удивился Полещук.

— Больше мне ничего не остается, — потупила глаза молодая египтянка. — Найду там работу, поживу, стану на ноги, а потом повинюсь перед родителями… Но с этим жить не буду. Никогда!

Полещук зажег сигарету и бросил взгляд на торговцев-египтян, прислушивавшихся к его разговору с Мариам. Ее будущее в Каире легко предсказуемо, подумал он. В лучшем случае — служанка, а в худшем, при такой внешности — панель…

— Ты мне не сказал, как твое имя, эфенди? — спросила девушка.

— Искяндер, — ответил Полещук.

— Искяндер? — вопросительно сказала она. — Странное имя… Не наше…

— Я и есть не ваш, я — русский.

— Русский? Настоящий русский? Не может быть! Ты же по-нашему говоришь! — воскликнула Мариам, и торговцы, как по команде, повернули головы в их сторону.

— А тебя, девушка, не накажут за то, что ты так свободно общаешься с незнакомым мужчиной? — понизив голос, спросил ее Полещук. — Это же харам, запретно!

— Это у мусульман харам, — ответила Мариам. — А я — христианка! — Она показала свое запястье с вытатуированным крестиком и гордо добавила:

— Ты видишь, русский? Я коптка! Слушай, Искяндер, возьми меня замуж! Я же красивая, ты сам сказал! У нас будут красивые дети…

— Да ты что, девочка?! — отшатнулся от нее Полещук. — Это невозможно! Я — иностранец и к тому же — военный!

Он посмотрел налево, на торговцев и застывшего с чашечкой кофе сержанта-водителя. Все молча смотрели на него и девчонку.

Неожиданное продолжение египетской мелодрамы, подумал Полещук. Этого еще не хватало по дороге на фронт!

— Поехали! — крикнул он сержанту. — Ялла бина!

Полещук положил на мешок с арахисом еще одну фунтовую банкноту, погладил египтянку по голове, заглянул в ее красивые карие глаза, подернутые печалью, и сказал:

— Инти гямиля! Будь счастлива, египетская Маша! А мне пора ехать на войну! Пока, сестренка!

Мариам еще долго смотрела вслед так понравившемуся ей парню в камуфляжной рубашке с темным пятном от пота на спине, иностранцу-хаваге, говорившему с едва заметным акцентом. "Ну почему я такая несчастная? — думала она. — Русский… Где эта его далекая Россия?" Она присела на корточки, достала маленькое круглое зеркальце, посмотрелась в него, поправила платок на голове, и, тяжело вздохнув, стала наполнять бумажные кулечки арахисом.

Слева под навесом что-то оживленно обсуждали собравшиеся в кучку мужчины-торговцы. По косым взглядам в ее сторону Мариам догадывалась, что они говорят о ней…

А Полещук, сидевший на ободранном сиденье старенького грузовика, натужно набиравшего скорость по дороге в Исмаилию, представлял, какой бы он произвел фурор, вернувшись в Союз с красивой феллашкой по имени Мариам. Он повернул голову и посмотрел на сержанта-водителя. Тот крутил руль, обгоняя семенящих осликов с небольшими тележками, наполненными овощами и фруктами, и молчал…

Глава десятая

Весь вечер воздушные цели роились к западу от Горького озера, не пересекая канал. Командир роты, долго стоявший у планшета, наконец, не выдержал и, ругнувшись, пошел к себе. И с его уходом — как по мановению волшебной палочки, авиация противника утихомирилась: все цели исчезли, и планшетист вытер пот с лица и присел на стульчик со стаканчиком чая.

— Халас, Мухаммад? — спросил Полещук, глядя на планшет.

— Айва, мистер, — подтвердил планшетист. — Мафишь харб [нет войны — ег. ], евреи отдыхают…

— Ну, что ж и мы отдохнем, — сказал Полещук и пошел к выходу из блиндажа.

Около входа расстелили одеяло и устроились на нем. Лейтенант Асым послал за чаем, а Адель настроил приемник на арабскую музыку. Закурили. Темное небо мерцало звездами, было удивительно тихо. Но жара не спадала, и Полещук снял каску и расстегнул до пояса форменную рубашку.

— Вот ты скажи мне, Искяндер, — нарушил молчание Адель. — Мы воюем за Суэцкий канал, за Синай, а ты? Мы тебя очень уважаем, но ты в одном с нами окопе — за что?

— Как это за что? — удивился Полещук. — Это наш интернациональный долг помогать вам в борьбе с израильской агрессией.

— Выбрось ты эту мишуру из головы, — сказал Адель. — Долг, обязанность… Ерунда все это! Ты скажи, сколько тебе платят за работу под израильскими бомбами?

— 103 фунта, — ответил Полещук. — Я не знаю, много это или мало…

— Всего-то? — удивился Адель. — Я думал вам, иностранцам, больше платят. Сто три фунта… — задумчиво сказал он. — Это — чуть больше зарплаты нашего инженера… Гражданского, конечно…

Асым, прислушавшись к разговору, наконец, не выдержал и сказал:

— Это — вполне достойные деньги, мы получаем меньше, Адель! И перестань доставать Искяндера! Он же не наемник, в конце концов! Они, русские, пришли сюда, на канал, не из-за денег, а чтобы помочь в войне с евреями! Да, Искяндер?

— Айва, — согласился Полещук. — Советский Союз всегда оказывал помощь государствам, которые подвергались империалистической агрессии… Примером много: Испания, Куба, Вьетнам…

— И Чехословакия тоже? — с издевкой спросил Адель. — Зачем вы ввели танки в страну вашего же Варшавского блока? Там что — тоже была империалистическая агрессия?

— Не знаю, Адель, — сказал Полещук. — Может быть, была угроза захвата Чехословакии блоком НАТО… Не знаю. Но когда возникает подобная ситуация, лучше всего обеспечить безопасность своих границ танками. Ты — человек военный, должен понимать… А вообще это — большая политика, и не мне, лейтенанту, думать об этом.

Полещук вспомнил о том, как за полгода событий в Чехословакии в ВИИЯ появилась большая группа солдат срочной службы, выходцев из Закарпатья, которым на трехмесячных курсах ставили чешский и словацкий языки, после чего они исчезли. А уже потом было объявлено казарменное положение, и поступила скудная информация о событиях в Чехословакии… Он вспомнил, как из «тревожных» чемоданчиков доставались бутылки коньяка и водки, и как все это выпивалось под классическую закуску в виде плавленых сырков «Дружба» и килек в томатном соусе. Никто ничего толком не знал…

— Вот и чай, — сказал Адель, снимая с подноса маленькие стаканчики. — Сделай погромче, — повернулся он к Асыму.

Асым крутанул колесико портативного приемника, и голос Умм Кульсум заворожил египетских офицеров.

Полещук вслушивался в слова песни знаменитой арабской певицы, но понимал лишь отдельные слова. Не хватает знания языка, думал он с сожалением, и спросить-то неудобно — они уверены, что я все понимаю…

— Эфендем! — закричал солдат, выскочивший из мальги. — Экран засвечен! Целей не видно! Помехи!

Все вскочили с места, Адель побежал к радару, Асым — в штабную мальгу. За ним — Полещук. У самого входа он остановился и посмотрел на темное небо, расцвеченное мерцающими звездами. Где-то высоко кружил самолет, гул двигателя в ночной тишине звучал особенно зловеще. Но средства ПВО почему-то молчали… "Что-то сейчас будет, — подумал Полещук, — помехи просто так не могут появиться…Что, черт побери, сейчас последует?!"

Внезапно раздался мощный гул летательных аппаратов, летевших на малой высоте. Полещук прислушался. То, что почти рядом, в километре к северу, пролетели вертолеты, не вызывало сомнений. "Три, точнее, два вертолета, — определил Полещук, — пролетели между нами и позициями алжирской бригады. Странно… Кто это? И радары ослеплены? Очень подозрительно… Неужели, десант?…"

Гул вертолетов постепенно затих. Полещук еще раз бросил взгляд на темное небо, украшенное звездами, и нырнул в блиндаж.

— Асым, похоже, евреи десант высаживают, — сказал он. — Где-то за нами, в глубине… Несколько вертолетов пролетели ближе к алжирцам…

— Ты уверен? — спросил Асым, глядя на планшет. — Мы ослепли, парни не могут перестроить радары… — Он грубо выругался и стал крутить ручку полевого телефона. — Где капитан Набиль?… Не отвечает!.. Солдат! — крикнул Асым. — Давай, срочно к командиру роты! Бисура! [быстро — ар. яз. ] — Он повернулся к Полещуку и спросил:

— Что ты говорил насчет десанта?

— Очень похоже, Асым… — ответил Полещук, закуривая «Клеопатру». — Нам бы заранее сообщили о вертолетах… А тут еще и помехи… Не слишком ли много странных совпадений?

Асым недоверчиво посмотрел на Полещука и нахмурился.

— Может, Набиль в курсе? — сказал он, явно сомневаясь в том, что комроты знал, но не передал им информацию о вертолетах. — Я думаю…

Договорить Асым не успел. Раздался мощный взрыв бомбы, оглушительный гул пикирующих самолетов и едва слышный треск очередей из ДШК… Взрыв ракеты, второй, третий…

— Гара! — закричал кто-то.

То, что на роту начался воздушный налет, всем было понятно без слов. Хоть бы напалм не применили, подумал Полещук, мгновенно вспомнив дымящиеся человеческие останки на арматуре и отвратительный, выворачивающий желудок зловонный запах…

Всколыхнулась земля, удар по барабанным перепонкам был страшен — все оглохли — мощным ударом взрывной волны всех осыпало сверху мелким песком, люди закашлялись. И еще, и еще… В маленьком пространстве мальги стало темно от повисшей пыли, рывками колыхавшейся между стенами при каждом очередном взрыве…

Полещук глянул на планшет и солдат, лежащих на полу блиндажа.

— Встать! — заорал Полещук. — Ялла! Работайте, ребята!

Асым пинками ногой, сдобренными грубыми ругательствами, поднимал расчет.

И Асым, и Полещук, разумеется, понимали, что ни о какой боевой работе не может быть и речи: оба радара ничего не видели, телефон молчал, и о том, что происходило наружи, можно было лишь догадываться. Но бойцов надо было любым способом выводить из состояния страха, характерного для любого человека, находящегося во время воздушного налета в замкнутом пространстве блиндажа.

Глядя на поднимающихся египтян Полещук, выудил из помятой пачки сигарету, выпрямил ее и щелкнул зажигалкой.

Ну ладно я, подумал Полещук, чужой для них, но какого хрена они, рабы Аллаха, так боятся смерти. Ведь Аллах обещает райскую жизнь в кущах Пророка! В отличие от меня, неверного!

— Похоже, кабель перебило, — крикнул ему в ухо Асым. — Связи со станциями нет! Что будем делать?

— Ждать окончания налета, — проорал Полещук. — Других вариантов у нас не имеется…Аля фикра [кстати — ар. яз], Асым, ты помнишь про вертолеты? Как бы евреи нас не навестили после налета. Дай команду, чтобы охрана была наготове! Пусть там проверят посты!

…Операция «Агам» поначалу складывалась вполне удачно. Два вертолета "Белл 205" с замазанными опознавательными знаками со спецназовцами "Сайерет Маткаль" в египетской полевой форме, по десять человек в каждом, высадились в намеченной точке на значительном удалении к западу от Фаида. Там, вдалеке полыхали огни, доносились приглушенные расстоянием звуки разрывов авиационных бомб, темное небо было расцвечено "нур теура" (САБами) и трассами снарядов малокалиберной зенитной артиллерии. Летчики Хель Авира обеспечивали высадку группы Брога ударами по Фаиду и позициям алжирской пехотной бригады…

Подполковник Иаков Брог, подсвечивая фонариком, сориентировался по компасу и карте и, подозвав офицеров, показал им направление движения.

— Вперед! — коротко приказал он.

— Цвика! — Брог отыскал глазами лейтенанта Вайса из «Шфифона». — Пойдешь со своими парнями в конце колонны замыкающим. И будь внимательнее, не забывай оглядываться назад!

— Тов! — ответил Вайс и побежал к бойцам.

Группа вытянулась в колонну. Увязая в песке, сменявшемся плотным каменистым грунтом, спецназовцы, тихо переговариваясь друг с другом, пошли в указанном направлении. "Прекратить разговоры! — донесся голос Брога. — Маэр, хевре!" [Ребята, быстрее! — ивр. ]

Через полчаса ускоренного марша Брог объявил привал. Бойцы повалились на песок, достали фляги с водой, некоторые лежа закурили, тщательно закрывая огоньки горящих сигарет одеждой.

— Прекратить курение! — тихо приказал Брог, проходя мимо спецназовцев. — Неужели надо напоминать, что огонек сигареты в пустыне виден на расстоянии до километра…

Он залег впереди, и что-то разглядев в свой 6-кратный цейссовский полевой бинокль, собрал офицеров группы.

— Мы почти рядом с объектом, — сообщил он. — Ориентир — антенна радара. Действуем по плану. Если позиция стандартная (а она, по данным воздушной разведки, именно такая), то на вероятном направлении нападения наземного противника, то есть нас, должно быть минное поле. Обходим его справа и слева, проделав проходы в колючке…Впереди саперы. В общем, не буду повторять, все то, что мы с вами недавно отработали в ходе тренировок. Мэвин?

Трое офицеров — Цвика Вайс, Амос Пелед и Рами Шамир, молча кивнули.

— Последнюю сотню метров двигаемся ползком, — продолжил Брог. — Впрочем, я дам команду, когда подойдем ближе…Цвика, ты прикрываешь действия группы Рами, нейтрализуешь охрану, если таковая появится, и держи рядом с собой Давида, чтобы он на русском языке сказал пару фраз… И никакого шума — действуем ножами… Рами, повторяю твою задачу: захватываешь ближайший блиндаж и…

— Не нужно повторять, ха-мефакед [командир — ивр. ], — с ухмылкой перебил Рами Шамир, лейтенант спецназа атлетического телосложения, на котором, казалось, камуфляжная форма вот-вот лопнет от мощной мускулатуры. — Я все помню, Иаков. И Михаэль, то есть Мийша, будет со мной, чтобы выманить русских ракетчиков из блиндажа…

— Тов, хевре, — сказал Брог. — Ялла!

Он еще раз приложил к глазам бинокль и навел оптику на позицию. Видимость, несмотря на ночное время, была достаточно хорошей: лунный свет и мерцающие звезды давали возможность рассмотреть подступы к объекту едва ли не в деталях. Ни единого огонька или малейшего движения Брог не увидел. Антенна радара была неподвижной. "Странно, — подумал Брог, — ни патрулей, ни даже намека на какую-либо активность людей… Не могут же все они беспечно спать? Подозрительно все это!.."

Песок, на котором лежал Брог, был настолько холодным, что за несколько минут он почувствовал, как холод охватывает все тело. Он поморщился, медленно встал и, пригибаясь, побежал догонять свою группу.

… Ползти не пришлось, так как ракетная позиция оказалась ложной. Сомнения Брога подтвердились, и он, пнув деревянную мачту муляжа радара, выругался и приказал радисту вызвать вертолеты.

— Как думаешь? Это, наверное, имитатор РЛС? — спросил он Вайса, показывая на темно-зеленый металлический ящик, укрытый брезентом. Кабель от него обвивал мачту антенны. — Трофей, кес умму! Может, погрузим в вертушку?

— Дай-ка посмотрю, Иаков, — сказал Вайс и, приподняв брезент, под светом электрического фонарика стал разглядывать незнакомый аппарат. — Черт его знает, что это такое… Написано на русском… Не понимаю…

— Давид! — крикнул Брог. — Давай сюда! Маэр!

Подбежал Давид, сухощавый сержант в очках, резервист, прикомандированный к "Сайерет Маткаль" в виде исключения — отлично владел русским языком.

— Что написано? Переведи! — сказал Брог.

Давид снял каску и склонился над зеленым ящиком.

— "Ирис", — прочитал он надпись на крышке. — И цифры…

— Что такое "ирис"? — спросил Брог.

— Конфеты есть такие, — ответил удивленно Давид. — И еще цветок ирис…

Вайс выключил фонарик и сказал:

— Иаков, бесполезно. Это нам ничего не дает. Конечно же эта штуковина — имитатор излучения РЛС, и она работает от аккумулятора. — Он легонько тронул ногой ящик. — Я — не спец в этих аппаратах, но, думаю, надо оставить все, как есть… Черт его знает, может, русские контролируют работу этого имитатора…

Подполковник Брог немного подумал и сказал:

— Иди, Давид! Тода! [спасибо — ивр. ] Цвика, давай, пока не прилетели вертушки пройдемся немного по позиции!

Иакову Брогу, несмотря на явную неудачу операции «Агам», было безумно интересно походить по позиции ракетного дивизиона.

Под камуфляжными сетками бугрились столбы «ракет», между ними в предрассветном едва различимом свете просматривались следы машин. — Да, молодцы эти русские, подумал он, надо же так ввести в заблуждение нашу хваленую разведку. А ведь я говорил тогда Яриве, что в такой близости от канала русских не может быть…

— Они здесь были, Иаков! — сказал Вайс. — Наверное, вчера или чуть раньше… — Он показал на металлический предмет странной формы. — Это, насколько я понимаю, уголковый отражатель…

— Что? — спросил Брог, наклоняясь над ребристой штуковиной.

— Уголковый отражатель, — повторил Вайс. — Эта штуки при облучении радаром имитируют ракеты, а при работающем имитаторе РЛС создается картинка зенитно-ракетного дивизиона… Которого в реальности нет…

Светало. Брог поежился от холода и, глядя на своих спецназовцев с трофейными автоматами Калашникова, сидевших на корточках, парней Вайса в отдалении, еще раз приказал радисту связаться с центром. Радист нажал на тангенту рации и забубнил позывные. Брог посмотрел на циферблат наручных часов, затем — на небо, в направлении Большого Горького озера, откуда должны были вот-вот появиться вертушки.

Было на удивление тихо… Операция «Агам» закончилась без результата…

Элияху Ярива был в ярости, сокрушался, конечно, и Наум Арад. Впрочем, Арад, прекрасный аналитик от Бога, сказал шефу военной разведки с едва заметной ухмылкой, трогая роговую оправу своих очков:

— Эли, ты помнишь нашу беседу? Я тебе намекал о возможных вариантах… Помнишь? Но ты же махал тогда мечом! Не учите меня, я, военный, все знаю… Да, ты много знаешь, но в конкретном случае ты лично едва не подставил Брога, нашего лучшего спецназовца Генштаба, который…

Он не стал договаривать, а генерал Ярива помолчал, глядя на ребристый уголковый отражатель, лежавший на полу возле стола — единственный трофей, добытый Иаковом Брогом на территории врага.

Анализ операции «Агам» показал следующее: в ночь, предшествовавшую высадке десанта "Сайерет Маткаль", на позиции действительно находился кочующий зенитно-ракетный дивизион, успевший свернуться после двух пусков ракет. Разведка не успела засечь его уход. Впрочем, так и осталось неизвестным, были ли там русские или дивизион был смешанного состава. Непонятно было и то, как они за столь короткое время успели установить муляжи ракет, имитатора радара и всего остального, что ввело в заблуждение израильскую военную разведку.

— А-а-а-а… — кричал солдат, стоявший на коленях, которого руками и ногами избивал лейтенант Адель.

— Ты что делаешь? Прекрати! — заорал Полещук, вылезая из мальги. — Адель, остановись!

Солдат, пуская кровавые пузыри, с надеждой посмотрел на русского.

— Эфендем! — пробормотал он, давясь кровью. — Я не виноват! Я просто испугался!..

— Ах, ты испугался! — крикнул Адель. — Вот тебе, вахш, за испуг! — И он с полного размаха ударил солдата сапогом в живот. — Вот тебе, вот!..

— О-о-о-о! — задохнулся в крике солдат.

— Ты что делаешь? — схватил Аделя за руку Полещук. — Харам алейк!

— Искяндер, не мешай! — вырвал свою руку Адель. — Ты не понимаешь: он сбежал во время налета… Лучше я его здесь изобью, чем военный суд назначит каторгу… Не мешай, Искяндер!

Полещук все понял и отвернулся. Адель, попинав ногами скорчившегося солдата, тяжело дыша и задыхаясь от возмущения, сказал:

— Сигарету дай! Вот скотина, даже не врет, что сбежал! Застрелил бы хайвана!.. Ладно, в следующий раз пусть только попытается сбежать…

Адель закурил «Клеопатру», вытащил из кобуры пистолет и, глядя на лежащего на песке солдата, сказал:

— Ты понял, хайван? Убью!

Полещук молча взял «Беретту», сунул пистолет в брезентовую кобуру Аделя, похлопал его по плечу и сказал:

— Успокойся, азизи! Потом убьешь. А сейчас — он нам еще нужен… Пошли на станцию, там проблемы…

Адель, не оборачиваясь, побрел в штабную мальгу. А Полещук, не выдержав, вернулся к избитому солдату, помог ему подняться и сказал:

— Сам виноват, не обижайся на Аделя. Он прав — лучше это, чем военный суд и каторга. Давай, приведи себя в порядок и — на свое место…

— Да, хабир, — утерся солдат, размазав кровь по лицу. — Я все понял… Шукран!

Связи с батальоном в Абу-Сувейре по-прежнему не было. Обе станции не работали. Потери 6-й роты, несмотря на продолжительный воздушный налет, были незначительными: один убитый и пять раненых.

Помахивая стеком, по позиции роты продефилировал капитан Набиль. Благоухая французским одеколоном, он спустился в штабную мальгу, глянул на планшет и спросил:

— Как, ничего нет? Озаботьтесь, господа офицеры, восстановлением связи! А вы, Искяндер, при первой же возможности свяжитесь с хабиром роты, мистером Юрием, сообщите ему, что обе станции не работают.

— Но, господин капитан Набиль, — поднялся Полещук, — он болен и находится в Каире.

— Знаю, Искяндер, но ситуация в роте такова, что его присутствие крайне необходимо… И еще, господа офицеры — у наших алжирских братьев большие потери. Соберите деньги, кто сколько может, и навестите парней с соболезнованиями… Вот мои десять фунтов…

Набиль провел своим стеком по железным прутьям каркаса мальги и удалился, оставив запах дорогого французского парфюма.

— Наверное, «шанель», — предположил Адель.

— Нет, — сказал Асым. — Это, клянусь Аллахом, французская лаванда.

Он громко втянул ноздрями запах и улыбнулся.

— Господа офицеры, я умираю. Ну, конечно, все каирские девушки от такого запаха строятся шеренгой! А вы, мистер переводчик Искяндер, быстренько установите связь с Каиром, — засмеялся он, — и срочно вызовите на канал мистера Юрия! А я пошел к себе!

Асым вытянулся и, имитируя походку Набиля, пошел к выходу из блиндажа.

— Дайте мне стек! — крикнул он.

Ему сунули в руки автомат Калашникова, и он прикладом провел по прутьям каркаса.

Все захохотали.

— Давайте сбросимся на алжирцев, — сказал Полещук. — Ребята погибли…

Все мгновенно замолчали. Полещук достал пятифунтовую банкноту, протянул ее Асыму и сказал:

— Возьми, ахи!

Кто-то дал Асыму каску, в которую офицеры стали кидать деньги…

… Старший лейтенант Из Эд-Дин, слишком уж верующий мусульманин, с которым по этой причине Полещук очень мало общался, опасаясь разговоров о религии, неожиданно подошел к нему и спросил:

— Искяндер, ты христианин?

— Мой дед был православным, — ответил Полещук, не решившись сказать, что он — атеист.

— Давно к тебе присматриваюсь, — сказал Из Эд-Дин. — Вот и крестик у тебя на шее, а ты, Искяндер, не молишься и в церковь не ходишь… А ведь Всевышний сколько раз спас тебя от смерти. Неважно, Аллах или Христос… И на горе, и здесь…

— Да я… — внутренне напрягся Полещук, ожидая подвоха, — в душе… Я понимаю и…

— Искяндер, мы все — рабы Божьи, — сказал Из Эд-Дин, положив руку на его плечо. — Мне Набиль дал машину, и я повезу тебя в одно место. Пошли!

…Место оказалось заброшенной коптской церквушкой на берегу канала в нескольких километрах к северу от Фаида. Из Эд-Дин остановил газик и сказал:

— Иди, Искяндер, помолись!

Полещук подошел к церквушке и обернулся. Из Эд-Дин махнул рукой:

— Иди!

В церкви, а это, видимо, была часовня, царило многолетнее запустение. Полещук, оставляя следы на толстом слое пыли, походил по небольшому пространству, разглядывая иконы. Некоторые из них были необычными: святые улыбались, а один то ли подмигивал, то ли был без одного глаза… Полещук нашел икону Николая Чудотворца, вспомнил бабушку Ксению, давным-давно водившую его в церковь в тайне от родителей, и с трудом отыскав огрызок свечки, зажег ее и воткнул в песок перед иконой. Постоял. Потом, пересилив себя, перекрестился. "Спаси и сохрани!" — прошептал он, удивляясь самому себе и той благости, которую он ощутил при этом. Повернувшись, пошел к выходу, но по пути остановился у иконы Георгия Победоносца и еще раз, пересилив себя, перекрестился.

— Ну, все хорошо? — встретил его Из Эд-Дин. — Вижу, что не зря тебя сюда привез. Не зря…

Полещук промолчал.

Из Эд-Дин протянул ему маленькую книжечку в черном пластиковом переплете.

— Это — Новый Завет на арабском языке. Подарок. Читай, Искяндер! И старайся не забывать о Всевышнем…

Глава одиннадцатая

К концу июня в центральном секторе Суэцкого канала завершилось развертывание мощной группировки зенитно-ракетных войск, включавшее 16 дивизионов ЗРК «Печора» и «Двина». Боевые порядки дивизионов занимали около 50 километров по фронту и 25–30 километров в глубину с интервалами между ними 6 км и более. Были оборудованы запасные и ложные позиции с макетами заводского производства и кочующими РЛС П-12 и П-15. Каждый дивизион имел прикрытие в виде самоходок ЗСУ «Шилка» и переносных комплексов «Стрела-2», а без малого десять бригад ствольной зенитной артиллерии разного калибра были выделены специально для ведения совместных действий с ракетчиками.

ПВО Египта, ядром которой стали советские зенитно-ракетные части, ощетинилась в готовности нанести удар по самолетам ВВС Израиля, если они попытаются проникнуть вглубь территории страны. Однако приканальная зона, напичканная частями и подразделениями сухопутных войск, по-прежнему оставалась за пределами ракетного «зонтика». Время подлета самолетов Хель Авира до переднего края египетского фронта составляло каких-то четыре-пять минут.

Израильтяне регулярно вели интенсивную воздушную разведку, но в зоны действия советских дивизионов старались не входить. Похоже, израильская военная разведка имела полную информацию о русских. Воздушным ударам подвергались только позиции египетских зенитно-ракетных дивизионов, находившиеся значительно ближе к каналу: от "телеграфных столбов" «Двины» израильские летчики успешно уходили, тем более, что и мастерство ракетчиков-египтян (даже, несмотря на присутствие русских спецов) оставляло желать лучшего.

Уходили израильтяне и от стычек с советскими летчиками-истребителями из состава дивизии ПВО, прикрывавшими воздушное пространство восточнее Каира, зная, что на почти на всех МиГ-21 летают русские пилоты (египтян в воздухе вычисляли мгновенно!), и, не имея приказа ввязываться с ними в бой. Точнее, им было приказано разворачиваться и покидать воздушное пространство Египта, если в воздухе появлялись русские МиГи. Невидимая "красная черта" между ними продолжала существовать. Но до поры до времени. «Рандеву» советских и израильских пилотов в воздухе было неизбежным, тем более, что и те, и другие страстно этого желали. Асы Хель Авира, искушенные в воздушных боях, хотели убедиться в своем превосходстве над русскими, показать им хрущевскую "кузькину мать", а советские летуны, не имевшие никакого боевого опыта, испытать себя в реальном бою с достойным соперником. Да и 5 тысяч египетских фунтов, обещанных за каждый сбитый самолет, тоже были у многих в уме. Вот и случилось то, что должно было когда-нибудь обязательно случиться.

22 июня пара МиГов с аэродрома подскока Катамия, перехватила израильский «Скайхок» в районе Исмаилии и сбила его двумя ракетами. Русская речь летчиков, перехваченная радиоразведкой, дала основание Моше Даяну предупредить о возможном прекращении ранее им же установленного нейтралитета в 30-километровой зоне в случае повторения инцидента и о неминуемом отмщении Советам. Дебатов в Кнессете по этому поводу уже не было, Израиль вступал в негласную военную конфронтацию с Советским Союзом.

В Вашингтоне заволновались, Белый дом провел срочные консультации. Помощник президента США по национальной безопасности Генри Киссинджер, 47-летний выходец из еврейской религиозной семьи, встретился со своим шефом, президентом Никсоном и, не скрывая своего волнения, сообщил об инциденте в Египте.

— Генри, не понимаю, отчего такая тревога? — удивился Никсон, глядя на руки своего помощника, выдававшие его волнение. — Понимаю — завязли в Индокитае… Полагаешь, сцепимся с Советами на Суэце?!

— Мистер президент, уверяю вас — второго Карибского кризиса не будет, — ответил Киссинджер, поправляя роговую оправу своих очков. — Возможно. Но пора задать жару русским! Это, надеюсь, и сделают израильтяне с нашей помощью. Надо лишь ускорить поставку обещанного им оружия, ну и, разумеется, держать на контроле ситуацию… Советы слишком зарвались: перебросили в Египет войска, а теперь и вовсе вступили в конфликт…

— Генри, будем действовать четко в рамках моего февральского послания Конгрессу…, - Никсон задумался, — которое, помнится, вместе с тобой готовили…Максимально препятствовать расширению влияния Советов в Азии, включая, разумеется, Ближний Восток. А цель, как говорили иезуиты, оправдывает средства…

— Согласен, мистер президент, — кивнул Киссинджер. — Но есть одно но. Наши израильские друзья, как я докладывал вам, уже обладают ядерным оружием, и с большой степенью вероятности могут применить его. В любой момент, если появится реальная угроза существованию Израиля как государства… А такая угроза уже вот-вот станет реальной. Тем более атомные субмарины Советов находятся в Средиземном море…

Президент Никсон встал из-за стола, подошел к высокому окну и посмотрел на идеально зеленую лужайку. Киссинджер тоже встал. Пару минут они молчали. Президент задумчиво поправил оливкового цвета гардину, повернулся к своему помощнику и сказал:

— Вот что я думаю, Генри. Мы не должны допустить, чтобы Израиль применил ядерное оружие. Это однозначно. И не можем делать вид, что не знаем о наличии такого оружия у наших друзей… Голда Меир умный политик, надеюсь, она понимает чреватость резких шагов в этом плане. Надо тактично ей намекнуть…

— Но, мистер президент, — не выдержал Киссинджер, — даже наши тактичные, как вы сказали, намеки насчет ядерного оружия не будут восприниматься всерьез, если мы откажем Израилю в обещанных дополнительных поставках «Фантомов»…

— Ладно, Генри, — сказал Никсон, — я на тебя надеюсь. Согласуй проблему с Конгрессом, там есть противники нашей линии на Ближнем Востоке. Подключи своих людей, они есть, я знаю. А с Москвой я договорюсь… Впрочем, пообщайся для начала с русским послом Добрыниным, прозондируй почву…

Тридцать седьмой президент Соединенных Штатов Ричард Милхауз Никсон пристально посмотрел на своего помощника, вновь акцентировал внимание на его неспокойных руках и подумал, что еврейская солидарность — большая сила, но она же может превалировать над интересами страны… Хотя вряд ли это касается лично Генри, успокоил он себя, слишком искушенный политик… И большой интеллектуал. Но почему он так волнуется? Впрочем, ситуация действительно серьезная: в Индокитае сплошные проблемы — затяжная кампания во Вьетнаме, ввод наших войск в Камбоджу… А тут еще нарастание очередного Суэцкого кризиса.

…Никсон не любил евреев, и даже, будучи вице-президентом, допускал нелестные высказывания в их адрес. Но в Генри Киссинджере, которого он планировал назначить госсекретарем, почти не сомневался. Почти. Потому что от каждого из евреев во власти подспудно ожидал подвоха… Никсон мучительно пытался убедить себя в том, что Генри — другой, ведь работая экспертом при трех президентах, он никогда и никому не давал усомниться в том, что интересы Америки для него превыше всего. Да и тандем с ним уже сложился, а "челночная дипломатия", придуманная им, давала ощутимые результаты…

Генри Киссинджер ослабил тугой узел галстука и сел в машину. Водитель вопросительно посмотрел на него.

— Джонни, как ты относишься к евреям? — спросил Киссинджер, прекрасно понимая, что задавать подобный вопрос Джону, мулату из Бронкса, было совершенно бессмысленным.

— Нормально, — ответил Джонни. — Куда едем, мистер Генри?

— Домой, — сказал Киссинджер. — Чего-то я устал…

Который раз Генри Киссинджер вспоминал предыдущих президентов и невольно сравнивал их со своим нынешним шефом. Да, Ричард нерешителен и скромен, и даже не очень уверен в себе — совсем не похоже на президента! — все это импонирует в личном общении… Но надо отдавать ему должное — интуитивно дальновидный политик, чувствующий ситуацию… В перспективе… Надо будет при помощи Добрынина организовать его встречу с Брежневым, пусть порешают судьбы мира в связи с Ближним Востоком…

Москва отреагировала спокойно, после доклада маршала Гречко генсек Леонид Брежнев зажег сигарету, пыхнул ароматным дымком, посмотрел в упор на министра обороны, хмыкнул и сказал:

— Что ж, Андрей Антонович, поздравляю с первым израильским самолетом, сбитым нашими летчиками! Летчиков наградить! Как, кстати, их фамилии?

— Майор Костенко и капитан Вознесенский.

— Молодцы! Жаль, конечно, что не «Фантом», но, как говорится, лиха беда начало. И до хваленых «Фантомов» доберемся!

— Товарищ генеральный секретарь, — несколько удивленно сказал Гречко. — Получается, мы втягиваемся в войну с Соединенными Штатами?!

— Ну, ты, маршал, загнул! — сказал Брежнев. — Наш ядерный потенциал остановит любого противника, а Никсон завяз во Вьетнаме, полез в Камбоджу и вряд ли теперь напрямую вмешается в Суэцкий конфликт… А наши атомные подводные крейсера в Средиземном море? Это что — детские игрушки? Главное, считаю, не допустить расширения конфликта за пределы Ближнего Востока, а Насеру мы должны помогать. Иначе, какого хрена отправили туда целую дивизию ПВО? На пирамиды смотреть? Нет — воевать! И показать преимущества социалистической системы, в том числе в области создания лучших в мире образцов оружия и боевой техники. — Он задумался, нахмурив густые брови. Потом посмотрел на дымящуюся сигарету. — Вот зараза, врачи запретили, а бросить никак не могу! — Брежнев смачно затянулся и смял в пепельнице окурок. — Да, поговори с нашей разведкой: Ивашутиным и Сахаровским, и сделай выводы. Потом обсудим. Да, и распорядись, чтобы моряки были в боевой готовности к любым неожиданностям. На всякий случай.

— Есть, товарищ генеральный секретарь!

— Андрей Антонович, может, хватит этого чинопочитания? А? Делаете из меня живого бога!

— Не понял, Леонид Ильич!

— Да все ты понял, маршал! Кстати, давно не охотились вместе. Давай-ка смазывай ружье, а то сидим по кабинетам… Я сам тебе позвоню, Андрей Антонович! И что бы без этого протокольного: товарищ генеральный секретарь… Махнем в Завидово, кабана завалим, водочки выпьем на природе. Договорились?…

Брежнев окинул взглядом министра обороны, оценил его стройную фигуру и безупречную военную выправку, вспомнил, что маршал на три года моложе его, вздохнул и потянулся за сигаретой.

— Андрей Антонович, не забудь про Завидово! — сказал он вслед уходящему министру.

Тот остановился у двери и по-уставному повернулся кругом.

— Есть, товарищ генеральный секретарь!

— Да ладно! — махнул рукой Брежнев. — Вас, военных, не исправить: есть, так точно, никак нет…! Иди уж! А воевали-то в 18-й армии…

Ничего этого, кроме подлетного времени израильских самолетов к каналу, Полещук, разумеется, не мог знать. Не догадывались о столь серьезном развитии ситуации, чреватом конфликтом между двумя ядерными державами, и офицеры 6-й радиотехнической роты в Фаиде на берегу Большого Горького озера, 5-километровая сине-зеленая гладь которого отделяла их от вражеских позиций на Синае. Все они, зарывшись в каменистую землю, опасались лишь применения Хель Авиром противорадиолокационных ракет «Шрайк» и русских ракетных засад вблизи позиции роты.

После последнего налета с ослеплением радаров помехами израильтяне оставили роту в покое. Советник комбата подполковник Грушевский, выслушал короткий доклад Полещука, задал пару вопросов и разрешил ему выехать в Каир. "Проведай там Агеева, — сказал он, — хватит ему болеть, и вместе дуйте обратно! Обстановка, сам видишь, какая…"

"Странная все-таки эта война, — в который раз подумал Полещук. — Здесь бомбят и стреляют, высаживают десанты, гибнут люди, а в сотне километров отсюда — тишь-гладь и божья благодать… Ночные клубы, казино, шикарные магазины, американские и французские фильмы в кинотеатрах, люди на улицах… Вроде, и нет никакой войны поблизости…Да, батя в Великую Отечественную и думать не мог об отдыхе от войны…"

…Полещук расслабленно лежал рядом с Тэтой, зарывшись лицом в ее чудно пахнувшие волосы, его рука ласкала грудь девушки, потом чуть влажный живот и ниже… Левая рука, на которой покоилась голова Тэты, занемела, но не хотел ничего делать, чтобы не нарушить все то, о чем он мечтал долгие недели во сне и наяву. Тэта, почувствовал его прикосновения, подняла голову и сонным голосом спросила:

— Алекс, ты меня любишь? — И, не дожидаясь ответа, нашла его губы и нежно поцеловала.

— Да, родная, очень люблю, — ответил Полещук, проводя рукой по бархатистой коже гречанки, ее груди, животу, бедрам. И она почувствовала его желание…

— Ты такой ненасытный, Алекс, — сказала Тэта, целуя Полещука в плечо. — Ну, не надо! Давай поспим немножко!

Она взяла его руку и стала целовать. Полещук еще больше возбудился.

— Тэта, я тебя хочу!

— И я, — ответила девушка. — А еще я очень хочу спать! Мне же завтра лететь в Афины!..

— А мне — на канал…

— Бедненький мой Алекс, — прошептала Тэта. — Мой любимый русский Schuka!..

И вновь сплелись вместе два тела, и не было ни Афин, ни канала, пропали время и пространство, исчезло все — они неистово любили друг друга. Русский лейтенант-переводчик и греческая девушка из авиакомпании «Олимпик»…

…Под утро Полещук проснулся. Тихо шелестел кондиционер, в номере было прохладно, не верилось, что за окном, закрытым жалюзи, уже наступает июньская жара. Он встал с кровати, натянул трусы, посмотрел на Тэту, и защемило сердце. Девушка безмятежно раскинулась на кровати, едва прикрытая легким одеяльцем, из-под которого выглядывали изящная смуглая нога и часть округлой соблазнительной ягодицы. Черные волосы разметались на подушке, обрамляя лицо Тэты, как дорогая рамка картины подчеркивает талантливое творение ее создателя. "Боже мой, — подумал он, — какая же она красивая! И как я ее безумно люблю! Что теперь делать?"

Он подошел к столику, на котором осталось кое-что из их вчерашнего гостиничного пиршества, и почувствовал дикий голод. Плеснул в бокал красного вина, выпил залпом, и, глядя на спящую Тэту, стал есть сыр, покрытый маленькими капельками влаги, подсохшие маслины, конфеты… Все подряд.

"Да, товарищ лейтенант, — опять настойчиво крутилось в голове Полещука, — приплыли, как говорится. За связь с иностранкой — прямая дорога в Туркмению, если не хуже… А что может быть хуже? Позорное изгнание из армии? Ну и пусть! Родине-то я не изменил! То есть, моя совесть чиста… Ну полюбил девушку, что же это — преступление?…"

Полещук посмотрел на спящую Тэту. Она, как будто почувствовав его взгляд, открыла глаза и потянулась.

— Алекс, darling, который час? Я не опоздала?

— Нет, my honey, еще рано. Я просто проголодался…

— Еще бы, — улыбнулась Тэта. — Такая ночь!.. Так который все-таки час? — Она бросила взгляд на будильник. — Полшестого?! Как тебе не стыдно так рано девушку будить! — Тэта опустила ноги на пол и потянулась за халатиком. — Отвернись, Алекс!

— А я и не смотрю, — сказал Полещук и отвернулся.

Тэта накинула халатик и прошмыгнула в ванную, на секунду остановившись возле него и чмокнув в щеку.

— Колючий! — услышал Полещук и не сразу понял английское слово. Потом провел по щеке рукой, и до него дошло — небритый.

"Удивительный народ эти женщины, — подумал он, разглядывая этикетку на бутылке греческого вина, — только что вместе спали, а сейчас она меня стесняется!" Полещук закурил, посмотрел на облачко дыма, развеваемое прохладным дыханием кондиционера, и вспомнил их первую ночь и ее, Тэту, обнаженную, целомудренно прикрывавшую ладошкой низ живота, когда она его провожала. Он недоуменно покачал головой и налил в бокал вина.

— Алекс, — обняла его Тэта со спины. — Darling, не надо больше пить! — Она отобрала бокал, поставила его на столик и поцеловала Полещука. — Я и так знаю, что ты известный русский пьяница, мой Schuka… Давай, поспим, любимый! Вместе. У нас есть еще полтора часа.

Полещук повернулся к Тэте и посмотрел в ее глаза. Они обнялись, и полтора часа пролетели для них одним мгновением, поспать им больше не удалось…

…В такси по дороге в Насер-сити Полещук прокручивал в памяти вечер и ночь с Тэтой, и поймал себя на мысли, что гречанка в этот раз даже не намекнула о том, чтобы нелегально переправить его в Афины. О чем только не говорили: о России, Греции, родителях, родственниках; вспоминали школьные годы, спорили, танцевали… Полещук поинтересовался, где Афина, так похожая на Мерилин Монро, и вместо ответа увидел грозящий пальчик Тэты — не надо! И ни слова о том, что их волновало больше всего… Умная девушка, моя Тэта, подумал Полещук, поняла, наконец, бесперспективность своей затеи. А утром, когда прощались, опять чуть не расплакалась. Как тогда. Но вопрос их будущего так и висел незримо в воздухе, и никто не знал на него ответа…

Полещуку стало грустно. Он закурил «Клеопатру», протянул пачку таксисту. Тот вытащил сигарету и благодарно кивнул. Жарче становилась с каждой минутой, воздух из открытого окна «Фиата», пропитанный выхлопными газами и сложными для определения ароматами Каира, обжигал лицо. Тонкая рубашка Полещука стала мокрой и неприятно липла к спине. Он вспомнил приятную прохладу гостиничной комнаты Тэты… Замелькали высотки Насер-сити.

— Останови здесь, оста! — сказал Полещук водителю, когда «Фиат» стал приближаться к его дому.

Он протянул таксисту фунтовую банкноту, вылез из машины, огляделся и пошел к подъезду. Сегодня вторник, вспомнил Полещук, никого из наших быть не должно. И это весьма кстати. Пойду, пожалуй, навестить Агеева, может, борщом Маруся угостит…

Глава двенадцатая

Озеров после разговоров с коллегами нашел-таки нужного ему человека в конторе соседей, но Иван Феоктистов, плотный черноволосый мужчина с намечавшейся лысиной и щеточкой усов под крупноватым носом, работающий под крышей представительства ССОД (Союз советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами), простодушно поглядывая на собеседника, продолжал темнить. Беседа, по понятным им обоим причинам, не складывалась.

— Может, еще пивка, Иван Сергеевич? — спросил Озеров, выливая остатки «Стеллы» в стакан Феоктистова.

— Не откажусь, — ответил Феоктистов. — Эх, еще бы воблочки нашей сюда, да постучать ею об стол! А, Валерий Геннадьевич?

Озеров кивнул и, поймав глазами бармена, улыбчивого смуглолицего египтянина в белой рубашке с галстуком-бабочкой, постучал пальцем по пустой бутылке.

— Кяман бира? [Еще пива? — ег. диал. ] — уточнил бармен на всякий случай и, услышав короткое утвердительное «айва», открыл дверцу холодильника.

Кафе «Шабака» в Гелиополисе было достаточно тихим и снаружи не особо приметным заведением. Не считая круглых окон, имитирующих иллюминаторы корабля. Довольно просторное помещение было декорировано рыбацкими сетями с прикрепленными к ним морскими звездами, ракушками и чучелами рыб. В центре зала высилась, упираясь в потолок, деревянная мачта со штурвалом в нижней части. Едва слышно работал кондиционер.

Кафе недавно открыли, и Озеров не ошибся в выборе места — посетителей здесь почти не было. Тройка местных юношей, сидевших в дальнем правом углу, явно не имела отношения к мухабарат — глаз Озерова в этом смысле был наметанным — они болтали о чем-то своем, не обращая никакого внимания на остальных посетителей. Да и куда можно было пригласить Феоктистова? От встречи на конспиративной квартире он наотрез отказался, а других вариантов просто не имелось. Не общаться же на каирской улице под палящим солнцем! Кафе было самое то, тем более, что представитель ССОДа, по слухам, имел слабинку: любил выпить, особенно, на халяву. Даже пару раз залетел по этой теме. Но, как сообщили коллеги, товарищ весьма непрост: неплохо владеет арабским, отлично играет под простоватого парня и себе на уме…

— Пиво без водки — деньги на ветер! — как бы про себя сказал Феоктистов, глядя на бармена, наполнявшего его стакан пенистой янтарного цвета жидкостью. — Или наоборот.

— Гат итнэн водка! [Принеси две водки! — ег. диал. ] — сказал бармену Озеров, добавив фразу про лед и закуску.

— Фудка мафишь, йя устаз [Водки нет, профессор — ег. диал. ] — промолвил бармен. — Могу предложить виски, джин или бренди.

Озеров вопросительно посмотрел на Феоктистова.

— Давай скотч, — сказал тот бармену. — Ялла!

— Другое дело, — улыбнулся Феоктистов, закуривая. — Это по-нашему! А вы, Валерий Геннадьевич, как я вижу, пиво не очень уважаете?

— Предпочитаю другие напитки, — сказал Озеров. — Хотя в хорошей компании могу и холодненьким пивком побаловаться. Особенно в жару…

Появился бармен с подносом, на котором стояли два стакана с виски на два пальца от дна, блюдечко с соленым арахисом, такое же — с ломтиками соленой моркови и лед в пузатом бокале. Феоктистов и Озеров замолчали, глядя, как он расставляет все это на столике. Наконец бармен склонился в поклоне, еще раз пожелал господам приятного вечера и ушел.

— Ну что, Иван Сергеевич, за дружбу между конторами! — сказал Озеров, поднимая стакан с виски.

— Дружба дружбой, а табачок врозь! — улыбнулся Феоктистов, позвенел льдинками в стакане, чокнулся с Озеровым и выпил виски залпом. — Смешные порции, — сказал он с сожалением, запивая виски пивом. — Совсем смешные… Сколько там: грамм 30–40?

— Иван Сергеевич, закажу еще, не проблема, — сказал Озеров. Он вспомнил те же слова "табачок врозь", сказанные резиденту Иванову по поводу контактов с соседями, подумал о стереотипе мышления, и пригубил стакан с виски. — Хотелось бы продолжить тему дружбы между конторами. Как вы на это смотрите?

— Если честно, то отрицательно, — ответил Феоктистов. Он кинул в рот несколько ломтиков моркови, пожевал и добавил:

— Вы же прекрасно знаете, Валерий Геннадьевич, что нас за это по головке не гладят. Скорее наоборот — гнобят за такие контакты. Полагаю, я не открыл вам Америку. Или вы попытаетесь меня разубедить? Ну-ну… Только закажите еще скотч, может, получится.

— Попытаюсь, — сказал Озеров и подозвал бармена. — Двойной виски!

Феоктистов закурил и бросил взгляд в дальний угол, где негромко галдели и яростно жестикулировали египетские юноши. Судя по отдельным, доносившимся оттуда словам, они обсуждали недавний футбольный матч с командой Алжира. Зазвучала музыка, и голос Ум Кульсум немного приглушил разговор египтян. Так-то оно лучше, подумал Феоктистов, если я слышал их, то они, возможно, могли слышать наш разговор. Впрочем, не факт, мы, вроде, негромко говорили… Он повернулся к Озерову и с улыбкой спросил:

— Не ваши парни?

— Обижаете, Иван Сергеевич! Так грубо мы не работаем. У нас с вами конфиденциальная встреча.

— Шучу, — осклабился Феоктистов. — Не принимайте всерьез, Валерий Геннадьевич. Ну, может, выпьем? Чтобы вам легче было меня вербануть…

— Избави Бог! — сказал Озеров. — Как вам такое в голову пришло? Я хотел предложить вам только взаимовыгодное сотрудничество. Впрочем, действительно — давайте выпьем!

Они выпили.

— Как понимать — взаимовыгодное? — спросил Феоктистов, шелуша в тарелочке арахис. — Мне-то, какая выгода? И вообще что нужно от меня вашей конторе?

Иван Сергеевич Феоктистов лукавил. Конечно, он понимал, что Озеров не собирается его вербовать, это было бы просто смешно и нелепо, к тому же он, 35-летний майор ПГУ, слишком дорожил своей «крышей» в ССОДе, чтобы рисковать, плотно контактируя с соседями. Больше года в Египте и не на канале, где можно лишиться жизни (цинковые гробы в Союз не часто, но отправляют), а в Каире со всеми прелестями столичной, по меркам Арабского Востока, жизни. К тому же — залет по пьянке, едва не выслали, спасла удачно и вовремя проведенная вербовка «кадра» из местных офицеров. Поверили, что это была, так сказать, производственная необходимость. Но, на карандаш резидента все-таки попал… Этот Озеров не прост, подумал Феоктистов, интересно, что нужно сейчас военной разведке? В любом случае надо поторговаться…

— Так, чем моя скромная персона интересна вашей конторе, Валерий Геннадьевич?

— Более чем, Иван Сергеевич, — уклончиво ответил Озеров. — Давайте, для начала договоримся о конфиденциальности нашей встречи и мысленно заключим, как говорят дипломаты, договор о намерениях. Согласны?

— Не возражаю.

— В таком случае я приоткрою карты, — сказал Озеров. — Меня интересует один из родственников президента Насера, его связи и контакты…

— Мирван Хасан?

— Он самый, — ответил Озеров, немного удивившись тому, как быстро Феоктистов назвал имя интересующего резидентуру человека. — Зять…

Впрочем, ничего удивительного, подумал он, соседи безо всякого сомнения были в курсе утечки информации о тайных переговорах Насера с советским руководством. История эта наделала тогда много шума в соответствующих кругах…

— А с чего вы взяли, что я работаю по этой теме? — спросил Феоктистов с деланно безразличным видом.

— Иван Сергеевич, давайте не будем играть в кошки-мышки, — сказал Озеров. — Постоянная утечка информации из египетского генштаба напрямую связана с зятем президента. Это касается, в том числе, и данных, относящихся к дислокации советских частей ПВО на территории Египта. И если у вас есть зацепки в ГШ, это может помочь общему делу…

Феоктистов закурил. Потом взял стакан с виски. Бросил взгляд на бармена, вытиравшего бокалы, затем — в противоположный угол на местных ребят, продолжавших о чем-то спорить. Выпил виски, запил глотком «Стеллы», глубоко затянулся сигаретой и сказал:

— Дело, конечно, общее… И помочь, вроде, надо… Но я, Валерий Геннадьевич, как вы понимаете, очень рискую… Дойдет до Кирпича — кранты, вышлют в Союз, и не просто на родину, а в территориальную управу на далекой, забытой Богом окраине… Нет, не могу…

Валерий Озеров смотрел на Феоктистова, оперативника соседской конторы, и прекрасно понимал его состояние. Да, очень трудно, подумал он, перейти эту невидимую черту, разделяющую две спецслужбы. С одной стороны, вроде, нарушение ведомственной инструкции, святая святых ПГУ, а с другой — нет… Кто, и как на все это смотрит. А как бы я поступил в подобной ситуации? Не найдя ответа, он сказал:

— Сергеич, давай еще по чуть-чуть! А?

— Продолжаешь спаивать, Геннадьич? Давай! Только выкатывай в таком случае бутылку, а то мне эти порции, как слону дробинка! И сам пей, не манкируй! Может, что и сложится в процессе!..

Как-то незаметно оба офицера перешли на «ты», и между ними невольно возникло чувство не то что симпатии, а некоей доверительности, если можно говорить подобное об оперативниках двух контор. Разумеется, конкурирующих. Но работающих в одной воюющей стране, имеющих общих друзей и общих врагов.

Надо чем-то его серьезно заинтересовать, подумал Озеров, одной идеи явно недостаточно… Но чем? Деньгами? Нет, Иванов на это не пойдет… Отдать ему взамен наш контакт? Не годится! Что же придумать? Ладно, решил Озеров, может, в ходе разговора появятся пожелания…

После появления на столе бутылки "Джонни Уокер" беседа немного оживилась.

— Что у вас есть по зятю? — спросил Феоктистов.

— Очень мало. Крутится в ГШ и сливает информацию Моссаду. Установили, в частности, что информация о спланированной оперативным управлением операции на канале стала известна противнику. В январе при попытке форсирования почти полностью был уничтожен батальон…

— И это все? — усмехнулся Феоктистов. — Не договариваешь, Геннадьич! Извини, но то, что зять вхож во все генштабовские кабинеты и что крутится там не из праздного любопытства, знает каждая собака… Что касается батальона, то не факт, что информация пошла от зятя. Разведка у них работает отлично, а линия Бар-Лева напичкана хорошо обученными подразделениями ЦАХАЛа. И вояки они будь здоров! Не в пример нашим египтянам от сохи! Так что, больше ничего нет по зятю?

Озеров промолчал. Он действительно не мог сказать больше того, что сказал. Ни о вбрасывании дезы через «Садыка», ни о вялотекущей оперативной игре, ни о попытках резидентуры выйти на контакт с генералом Мустафой Хамди…

— Нет, — произнес Озеров после паузы. — Потому-то я на тебя, Сергеич, и вышел…

Фектистов помолчал, потом допил пиво и встал из-за стола.

— Пойду, отолью, — сказал он. — Где здесь туалет?

— Вот там, — показал Озеров. — Слева от бара.

Едва широкая спина Феоктистова в белой рубашке с коротким рукавом скрылась за дверью туалета, как в кафе с шумом и смехом ворвалась компания подвыпивших молодых египтян. Они расселись на высоких барных стульях и, рассматривая батарею бутылок с алкогольными напитками, стали бурно обсуждать, что выбрать. Озеров боковым зрением смотрел на них и думал, что кафе перестает быть тихим местом, похоже, рыболовно-морская экзотика здорово притягивает посетителей… Особенно, "золотую молодежь", видимо, пресытившуюся шикарными барами «Хилтона» и «Шератона»…

— Валерий Геннадьевич, а ты говорил тихое место! — сказал Феоктистов, подходя к столику.

— Ошибочка вышла! — произнес Озеров. — Сам не ожидал… А это случайно не твои люди?

— Обижаешь, Геннадьич! — хитровато улыбнулся Феоктистов. — Мы так тоже не работаем!

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Есть у меня один человечек, — сказал Феоктистов, плеснув в стаканы виски, — местный товарищ, с которым я… Короче, понимаешь… Давай, выпьем!

Озеров пригубил, а Феоктистов опрокинул стакан в глотку и укоризненно покачал головой:

— Опять манкируешь, дипломат! Ладно, как знаешь… А закуски у них несерьезные, турши-мурши, орешки… Так и надраться можно!

Феоктистов замолчал, глядя на молодого египтянина в кремовой гипюровой рубашке со стаканом, решительно направляющегося к их столику. Юноша подошел и сказал на хорошем английском языке:

— Good evening! Могу я предложить вам, уважаемые господа, разделить с нами радость моей предстоящей свадьбы?

— Альф шукр уа альф мабрук! [Тысяча благодарностей и тысяча поздравлений! — ар. яз. ] — ответил Озеров. — Мы с моим другом с огромным удовольствием поднимем тост за ваше будущее семейное счастье!

— О, господа прекрасно говорят на арабском! — удивленно произнес виновник будущего торжества. — А у нас сегодня мужской вечер, а послезавтра свадьба. — Он достал из заднего кармана брюк бумажник и вытащил из него фотографию девушки. — Это моя невеста Хиям!

— Мабрук! Гямиля гиддан! [Поздравляем! Очень красивая! — егип. диал. ] — сказал Феоктистов. — Ялла нишраб швейя биль мунасаба ди! [Давайте немного выпьем по этому поводу! — егип. диал. ]

Он налил в стакан будущего молодожена немного виски и встал со стула. Озеров тоже встал и негромко спросил, как его зовут. После прозвучавшего имени «Мирван» Озеров и Феоктистов понимающе переглянулись.

— Ялла, Мирван!

Все трое чокнулись и выпили. Друзья Мирвана поддержали их громкими аплодисментами. Тройка ребят, сидевших в дальнем углу зала, удивленно посмотрели на них.

Озеров пожал Мирвану руку и легонечко подтолкнул в направлении бара.

— Веселитесь, ребята! У нас, извини, азизи, встреча после долгой разлуки…

Послезавтрашний молодожен направился к своим друзьям, встретившим его радостными криками и звоном стаканов с виски.

— А что, тактичный парнишка этот Мирван номер два! — сказал Феоктистов. — Понял, что мы иностранцы, но даже не стал расспрашивать, из какой мы страны. Немного странно!

— Ему сейчас не до этого, — произнес Озеров. — Такое событие в жизни! Кстати, обрати внимание: парню всего 24–25 лет, а уже женится! Значит, из весьма богатой семьи, копить деньги на это дело нет необходимости… А догадаться, что мы с тобой, Сергеич, не местные, даже особой сообразительности не нужно — у нас на лбу написано… Может, вернемся к нашим баранам? Ты мне про какого-то человечка начинал говорить…

— Я вот думаю, Геннадьич, как бы подороже тебе этого товарища продать… — сказал Феоктистов, наклонившись к Озерову. Он улыбался, но глаза были серьезными. — Очень информированный человечек, большая польза от него…

— Не говори загадками, Иван Сергеич, — произнес Озеров, поправляя очки. — О цене вопроса потом, скажи — кто он?

Феоктистов закурил и протянул руку к бутылке "Джонни Уокера"…

…Озеров приехал домой никакой. Жена демонстративно постелила ему в другой комнате, и Озеров даже был рад этому. Он с трудом разделся и лег на диван. Чертова работа, подумал он, пытаясь заснуть. Скоро алкашом стану… Заснуть никак не получалось — в памяти до нюансов прокручивалась вся беседа с Феоктистовым, сон пришел только под утро.

Ему приснился «Фантом» во дворе посольства и резидент Иванов в синей парадной форме полковника авиации. Они вместе обмывали ордена и орали песни…

— Валера! — прясла за плечо его жена. — Ты храпишь и рычишь! Проснись!

Озеров повернулся на другой бок, мысленно послал жену подальше, и опять вспомнил Феоктистова. Утром надо будет написать отчет, подумал он, и заснул.

…Проснувшись с тяжелой головой, Озеров принял ударную дозу «Алки-Зельтцер», постоял под холодным душем, выпил две чашки черного кофе с кардамоном, и решил ничего не писать. Надо немного подождать, пусть Феоктистов утрясет контакт, потом поиграем… А вообще, очень заманчиво, подумал он, отработать выход на этого Абдаллу Ибрагима, офицера ГШ и негласного сотрудника аппарата Самира Шарафа, истинную роль которого знают единицы. Вот он канал дезы, ведущий в самое военно-политическое ядро Египта и одновременно — ценнейший источник информации. Да, действительно непрост Феоктистов, если вербанул такого человека! А мне говорили — залетный, выпить любит… Легенда, не более, дураков Кирпич не держит… Надо, однако, отыскать Полещука, пропал где-то лейтенант…

Выслушав Озерова, Иванов нахмурился и сказал:

— Отработку контакта не разрешаю! Ни в коем случае! Человек Самира Шарафа… Валерий Геннадьевич, вы, наверное, не совсем представляете, к чему это может привести?!

Озеров удивленно посмотрел на резидента.

— Почему же, представляю, — сказал он. — Получим источник информации из ГШ и еще один канал для вбрасывания дезы…

— И при этом столкнемся лбами с нашими соседями, — добавил Иванов. — Линия ПР это вотчина Кирпичева, пусть они и занимаются политикой… Надо же — Самир Шараф… Нет, нет и нет!

— Но, Сергей Викторович, вы же сами озадачили меня поисками людей Кирпичева, имеющими контакты в генштабе.

— Ага, значит, нашелся такой. И кто он?

— Позвольте, я не буду раскрывать его на этом этапе, — ответил Озеров. — У нас с ним джентльменская договоренность.

— Ну-ну, не буду настаивать, — улыбнулся Иванов и задумался. — Ладно, Валерий Геннадьевич, одну встречу с этой связью я санкционирую. Но только одну, ознакомительно-зондирующую, очень аккуратную… Не более. Постарайтесь расположить его к себе, прощупайте интересы… Беседу акцентируйте на военной помощи СССР дружественному Египту в плане отражения израильской агрессии. Отчет сразу мне.

— Есть, Сергей Викторович!

— Черт его знает, как будет складываться ситуация, — задумчиво произнес резидент. — Вполне возможно, что этот контакт не будет лишним… Только никакой самодеятельности!

…Полковник Иванов не зря запретил Озерову плотную отработку этого контакта (даже одна встреча с ним, в принципе, могла иметь нежелательные последствия для резидентуры ГРУ) — по скудной, на уровне слухов, информации от своих личных источников, он знал, точнее, догадывался о том, что государственный министр Самир Шараф, курирующий египетские спецслужбы, находится на связи у резидента ПГУ Кирпичева.

Глава тринадцатая

Полещук выбрал укромное место в разрушенном ангаре под куском уцелевшей крыши, разделся до трусов, расстелил на бетонном полу вывернутую наизнанку полевую форму и стал методично отыскивать и давить блох. Достали, сволочи, загрызли напрочь, говорил он сам себе, пытаясь поймать очередное прыгающее насекомое… Покончив с курткой и штанами, он тщательно обследовал швы, довольно хмыкнул и, оглядевшись по сторонам, снял трусы. Не найдя насекомых, Полещук встряхнул их и, внимательно обследовав себя ниже пояса, надел трусы и форму. Присев на кусок бетонной балки, он стащил сапоги и пошуровал рукой внутри, выгоняя оттуда блох. Ну, вот и все, подумал он, какое-то время жрать меня не будут, а то чешусь, как прокаженный… Ведь чистую правду говорил Озерову Лешка Агарышев (или Витя Сажин?), что главные враги на канале — не евреи, а клопы, блохи и мухи, от которых невозможно спрятаться… Полещук вспомнил легионы клопов в мальге, баночки с водой под ножками кровати, этих мелких гадов, падающих с потолка, вездесущих прыгающих блох, и его лицо скривилось от омерзения.

Он взял каску и автомат и стал выбираться из развалин ангара. Вышел на бетонку, ведущую к штабной мальге, и по ушам ударил резкий грохот взрыва и вой пикирующего самолета… Полещук машинально надел каску и бросился бежать… Стопу правой ноги пронзила резкая боль… Еще один мощный взрыв, и он упал на землю. Ох, если бы это действительно была мягкая земля!

Полещук, совершенно оглушенный, лежал на выщербленной бетонке аэродрома и пытался дотянуться рукой до слетевшей с головы каски. Он не чувствовал боли от впивавшихся в тело кусочков бетона, он вообще ничего не чувствовал… Каска, каска… В ней спасение, горячечно думал он, ползком преодолевая несчастных полтора метра… Дико мешал автомат, который он тащил за ремень. Вот, наконец! Он нахлобучил каску, застегнул ремешок, отдышался и решил, что бежать до мальги — стрёмно, неминуемая смерть: ракеты взрывались впереди, сзади, справа и слева… Слава Богу, не так близко, но осколки искристо чертили бетонку, радиально разлетаясь во все стороны сквозь дым и пыль… Опять попался на ровном месте, подумал Полещук и вспомнил солдата со снесенным осколком черепом, серо-розовое месиво мозгов, запекшуюся кровь, усеянную полчищем отвратительных черных мух… На мгновение стало страшно и жалко себя, все тело дрожало, мочевой пузырь, казалось, вот-вот лопнет… Полещук перекатился на спину — умирать так с музыкой! — поймал на мушку Калашникова пикирующий самолет, взял упреждение, и нажал на спусковой крючок.

— А-а-а-а! Вашу… мать! — орал Полещук, не слыша ни самого себя, ни своей длиннющей очереди из АК.

…Взрыв, затем еще один… Он ничего не слышал, видел лишь взлетевшие в небо куски крыши ангара в серо-коричневом мареве песка и пыли…

Солнце слепило глаза, патроны кончились, запасного рожка не было… Полещук, мокрый от пота, лежал на спине, сжимая автомат, и от бессилия плакал… Боль в правой стопе становилась нетерпимой.

Стрелять по «Фантому» из автомата — все равно, что из пушки по воробьям! Налет закончился, и подбежавшие солдаты рывком подняли Полещука и потащили к мальге.

— Ляхза, ихвани! [Момент, братья мои! — ар. яз] крикнул Полещук, как в вату, не слыша своего голоса. — Остановитесь!

Он вырвался из рук солдат, отошел, прихрамывая, в сторону и, не стесняясь египтян, расстегнул ширинку и помочился. Египтяне заулыбались… Полещук смотрел на огромную воронку от бомбы, на самом краю которой осталась часть кирпичной стены ангара, и его трясло от пережитого страха. Он снял сапог, из подошвы которого торчала ржавая шляпка гвоздя, ранка в стопе кровоточила. Вот и получил первое «боевое» ранение, усмехнулся про себя Полещук, в сражении с блохами…

В тот день радиотехническая разведка советской группировки ПВО зафиксировала исключительную активность израильской авиации. Несколько групп самолетов противника с северного и северо-восточного направлений пересекали Суэцкий канал и наносили удары по позициям египетских средств ПВО, включая передовые РЛС разведки и целеуказания в центральном секторе канала. Но уже во второй половине дня стало ясно, что израильтяне, провоцируя пуски ракет, скорее всего, пытаются выявить точное расположение огневых позиций приканальной группировки зенитно-ракетных войск Египта. Девять дивизионов египетских ЗРК «Двина» безуспешно открывали огонь по «Фантомам». Ни одна из восемнадцати ракет не нашла свою цель…

После короткого совещания в штабе советской группировки ПВО и однозначного вывода о возможных действиях Хель Авира, было принято решение применить успешно апробированную тактику ракетных засад. В течение четырех дней, с 13 по 17 июля, десять дивизионов ночью передислоцировались на новые позиции в пустыне, а три дивизиона ЗРК «Печора» заняли позиции в зеленой приканальной зоне между Исмаилией и Фаидом. Оставленные позиции были оборудованы как ложные с макетами ракет и имитаторами…

Следующий день был тяжелым. Гнетущая тишина вскоре после полудня нарушилась появлением четверки «Скайхоков», и радары Фаида опять ослепли. Капитан Агеев ничего не мог сделать: поковырявшись на обеих станциях, он сообщил комроты Набилю, что израильтяне применили какие-то новые средства РЭБ… Дабы не подвергнуться ударам «Шрайками», радары выключили. 6-я рота замерла в тревожном ожидании…

— Странно все это, — сказал Агеев, поглядывая на планшет со старыми отметками целей. — Нас подавили помехами, а что дальше?

— А дальше будут давить ракетами и бомбами по 500 фунтов, — ответил Полещук. — Такое уже было… Не раз…

— Саша, ты не лезь, ради Бога, на рожон, как вчера, — укоризненно произнес Агеев. — Что за геройство такое?

— При чем здесь геройство? — сказал Полещук. — Выскочил по нужде, а тут — налет! Вот и отстреливался, как мог… И на гвоздь напоролся…

Почему-то ему не хотелось признаться в том, что он отсутствовал не по нужде, а доблестно сражался с блохами.

— Мальчишка! По «Фантому» из автомата…

— А что? — улыбнулся Полещук. — Если бы грамотно взял упреждение — 5 тысяч фунтов были бы в кармане…

— Дурак! — воскликнул Агеев. — Цинковый гроб тебе светил, а не фунты… То же мне фронтовой переводчик!

Полещук промолчал, потом закурил «Клеопатру» и сказал:

— Опытный военный переводчик, Юрий Федорович, интуитивно знает, когда нужно посетить отхожее место… Вот недавно был случай в танковой бригаде: переводчик пошел в полевой сортир, а тут — налет! Переводяга обделался, конечно, но — живой, а его советника убило осколком наповал… Потом на ковре у главного оправдывался, почему советник погиб, а он — нет… Печально, но факт!

— Это что, правда?

— Правда. Деньги собирали во второй полевой армии…

Отдаленный гул самолетов нарушил их беседу. Оба посмотрели на телефониста, но тот молчал, как и замерший в ожидании сержант-планшетист. Лейтенант Адель с сигаретой во рту рванулся к выходу из мальги. Через пару минут он вернулся и сказал:

— Ничего не понимаю. В воздухе дикая круговерть: куча самолетов, пуски ракет, разрывы…

— Успокойся, Адель, — сказал Полещук. — Нас выключили из игры, сиди, кури… Не бомбят же…

— Что случилось? — взволнованно спросил Агеев, хватаясь за каску.

— Ничего, — ответил Полещук. — Похоже на воздушный бой… Нас, товарищ капитан, не касается…

…Расан Шауль Кац, командир 201-й эскадрильи, был опытным пилотом. «Шестидневная» война, в которой он летал на «Урагане», был ранен, удачно катапультировался, потом пересел на «Миражи», совершил несколько десятков успешных боевых вылетов — сделали его асом Хель Авира и одним из первых в группе израильских летчиков, прошедшим переподготовку на самолетах «Фантом» в Калифорнии.

Майор, успев предупредить ведомого, Ури Амита, легко ушел от двух "телеграфных столбов" САМ-2, белыми веретенами пронесшимися по кривой траектории мимо, мысленно поблагодарив американцев за контейнер РЭБ фирмы «Хьюз», установленный на его «Фантоме». Веселые парни эти американцы, вспомнил он, как они по-детски удивлялись, когда ему удавалось в учебных воздушных боях одерживать победы над ними, многоопытными асами, сбившими не один десяток МиГов в небе Вьетнама… А там, вроде, тоже были русские… И в воздухе, и на ракетных позициях… Интересно, подумал он, защитит ли этот «Хьюз» от ракет САМ-3? Он переключился на внутреннюю связь:

— Мени, они промахнулись! Идем на цель, будь в готовности!

— Кибальти [принял — ивр. ], — отозвался штурман-оператор Менахем Бример. — Понял тебя. Готов!

Шауль Кац потянул ручку управления на запад. Через полторы-две минуты цель — позиция ракетного дивизиона русских. Интересно, еще раз подумал Кац, сработает ли контейнер?

— "Нец" [ястреб — ивр. ] полсотни пятый, — раздался в шлемофоне голос оператора КП. — Шахен ахат [сосед-один — ивр. ] на связи.

— Roger [Вас понял — англ. ], — ответил Кац.

— Два харота [говнюки — ивр. ] на МиГах, девять часов, дистанция семьдесят километров. Арабушим — арабы.

— Эванти. Понял. Сейчас отвалят. Вхожу в зону действия ПВО.

— Ури, слышал соседа? — спросил он ведомого. — Пара арабушим на девять часов, семьдесят километров.

— Эванти, — ответил Амит.

…Самолет резко тряхнуло, по фюзеляжу гулким горохом забарабанили осколки ракеты. Еще один взрыв слева, самолет дернулся, ярко вспыхнула аварийная панель…Загорелся двигатель, в кабине появился дым…

— Мени, в нас попали! — крикнул Кац, переключившись на внутреннюю связь. — Ракеты «земля-воздух» САМ-3… Кус има шелаем! [грубое ругательство — ивр. ] Мени, сбрасывай груз!!!

— Roger, — спокойно ответил Бример и нажал кнопку сброса. Самолет вздрогнул — бомбы понеслись к земле.

— Шахен ахат, шахен ахат! «Нец» полсотни пятый на связи, — майор Кац вызвал КП.

— На связи, — ответили с земли.

— Попадание в левый двигатель, иду на базу.

— Эванти.

Шауль Кац тянул ручку управления на восток, но машина, получив повреждения, не слушалась. Он включил форсаж, вывернул истребитель в нужном направлении и крикнул оператору по внутренней связи:

— Мени, идем на форсаже! Держись! Попытаюсь дотянуть до наших… Если не получится, дам команду на катапультирование…

— Тов, Шауль! — отозвался, прерывисто дыша, Бример. — Про форсаж мог бы и не говорить, еле живой от перегрузки… Тов!

— Полсотни шестой, ведомый! Ури! — переключился Кац на Ури Амита. — Нас подбили, тянем на базу. Работай по цели!

— Кибальти, — ответил Амит. — Работаю. Удачи, полсотни пятый!

"Фантом" с дымящимся левым двигателем несся на огромной скорости на восток, в сторону Суэцкого канала. Майор Кац, как в ускоренной киноленте, видел безжизненные песчаные холмы, отдельные островки пальм, но желанная лента канала не появлялась… Еще немного и… будет поздно, подумал он, а вырубив форсаж, войдем в штопор и… тоже… Ну, родимый, мысленно подбадривал он свой «Фантом», вытягивай, вытягивай!!! Нет, все!

— Мени! Мени! Как только выключу форсаж — покидай самолет! Повторяю: вырубаю форсаж! Катапультируйся!!!

— Эванти, — сказал оператор и отключился.

Шауль Кац выключил форсажный режим, пригнул голову и отжал ручку катапульты. Взлетел вверх фонарь кабины; мощным ударом его выбросило наружу, сердце ушло в пятки, внутренности взметнулись ко рту, потом все сдавило потоками воздуха, перехватило дыхание… Были те же, знакомые и страшные ощущения — выживу ли я?!

Наконец, отстегнулось кресло и щелестяще раскрылся парашют. Он вздохнул с облегчением, пошевелил руками и ногами, и подумал, что ему еще раз в жизни повезло. Вися на стропах парашюта, Кац увидел свой «Фантом», точнее его силуэт в бархане, с дымящимся двигателем. Самолет каким-то чудом не взорвался хотя горючего в баках было еще достаточно… С трудом поворачиваясь на стропах, он высматривал купол парашюта Менахема Бримера, но так его и не увидел. Куда же он пропал?

Теперь предстояло спрятаться и, активировав радиомаяк, ждать вертолетов службы спасения. Если повезет, подумал он, и сгруппировался, приближаясь к земле. Майор Кац приземлился, его потащило парашютом в сторону, вскочил на ноги и стал отстегиваться от строп. Ну, вот и все, подумал он, глядя, на бегущих издалека солдат с автоматами. Не повезло, отвернулась на этот раз удача от полсотни пятого! Спрятаться уже невозможно, вертолета не будет… В памяти возникла картинка родительского дома в Кирьят-Хаим, отец, мама… Он вытащил из кобуры «Беретту» и тут же сунул пистолет обратно — мучительно захотелось жить… Вражеские солдаты приближались, впереди, заметно тяжело дыша, бежал чернокожий мордоворот с автоматом Калашникова наперевес, похожий на нубийца, и Шауль вспомнил, как кто-то из парней рассказывал об ужасах, перенесенных в египетских застенках…Нет, сказал он сам себе, обливаясь потом, мы еще поборемся… Куда же пропал Мени Бример? И выполнил ли боевую задачу Ури Амит, его ведомый?

…Капитан Ури Амит свою задачу отработал успешно. После подавления радаров на переднем крае Суэцкого канала, включая 6-ю роту Фаида, больше двадцати «Фантомов» двумя группами с нескольких направлений под прикрытием «Миражей» нанесли ракетно-бомбовые удары по позициям советской группировки ПВО. Одновременно самолеты отвлекающей группы совершали полет на больших высотах в 30 километрах от позиций египетских ЗРВ вдоль канала с севера на юг и с юга на север. Прицельное бомбометание, в том числе по ложным позициям, было страшным. Советские дивизионы выдержали удары, произвели пуски ракет и уничтожили несколько израильских самолетов. В результате воздушной атаки на один из дивизионов погибли 7 бойцов стартового расчета и лейтенант, командир антенного поста…

Как ни пыталось руководство аппарата ГВС генерала Катушкина скрыть от многочисленной советской колонии факт гибели сразу восьми военнослужащих, все было тщетно. Об этом сообщил "Голос Израиля", кто-то что-то слышал, кто-то занимался отправкой обгоревших трупов в Союз, по военным и гражданским коллективам поползли зловещие слухи…

Шауль Кац сидел на песке рядом со своим парашютом и мучительно вспоминал русские слова, надеясь выдать себя за русского летчика. Других вариантов не было. Но кроме слов «водка» и «Достоевский» он ничего не знал.

Когда египтянин подбежал к нему, майор Кац с трудом встал, бросил под ноги «Беретту» и громко сказал:

— Stop! I am Russian pilot! Ани русий! Stop!!!

Ответом был сильный удар прикладом в грудь, и Шауль упал на спину. Солдаты, оживленно переговариваясь, стали пинать его ногами. Нубиец сорвал с него шлем, и рыжеволосая голова летчика на мгновение остановила избиение.

— Стэна! — крикнул он. — Мумкен, гувва фиалян тайяр русий?! [Может, он действительно русский летчик?! — араб. егип. ]

— Кяддаб, ибн эль-кяльб! [Врет, сукин сын! — араб. егип. ] — заорали солдаты, и игнорируя нубийца, набросились на беззащитного летчика… Шауль Кац перевернулся на живот, сжался в комок, и молча переносил болезненные удары ногами и прикладами…Господи, хоть бы не повредили мой несчастный позвоночник, навязчиво крутилось в голове, удачно перенести два катапультирования и… стать инвалидом из-за этих дебилов… Глупо!

Подкатил джип, и выпрыгнувший из него египетский офицер одним властным движением руки остановил расправу над неизвестным летчиком. Он же, глядя на окровавленного, тяжело дышащего с пересохшими губами пилота, дал ему флягу с водой. Шауль, с трудом обеими дрожащими руками держа флягу и проливая воду, напился и благодарно кивнул офицеру.

— Инта русий? [Ты русский? — ар. яз. ] — спросил тот.

Шауль Кац посмотрел на офицера, стоявших вокруг египетских солдат, оживленно о чем-то говоривших, и промолчал…

Через полчаса избитого солдатами летчика привезли в Фаид. Капитан Набиль, как всегда благоухающий английской лавандой, и с трудом скрывая свою радость — еще бы: такое событие! — приказал оказать пленному медицинскую помощь и привести к нему. Но рыжеволосый пилот не говорил на арабском, личных документов у него не было, хотя все снаряжение косвенно свидетельствовало о принадлежности к Хель Авиру. Летчик требовал водки, и капитан Набиль немного засомневался. Тем более, что на английский язык пленный не реагировал или делал вид, что не понимает. Набиль глянул на белый безликий шлем пилота, его «Беретту» с вытащенной обоймой на столе, вспомнил, что у русских должен быть пистолет Макарова и, нахмурив брови, отдал команду вызвать русского переводчика Искяндера. И тут же — случай-то совсем неординарный — связался с командиром батальона в Абу-Сувейре.

Полещук спустился в блиндаж и увидел рыжеволосого мужчину с перебинтованной головой и ссадинами на лице, небрежно замазанными красным арабским йодом. Человек был одет в летный комбинезон оливкового цвета; на столике лежали его пистолет и еще что-то. Полещук с любопытством смотрел на него. Европейские черты лица, веснушки на светлой коже, характерные для рыжих, слегка крючковатый нос — мужиков с такой внешностью в Союзе полно… Мужчина поднял усталые глаза.

— Искяндер, — сказал Набиль, — он утверждает, что — русский летчик…

— Я — лейтенант Полещук, переводчик, — представился Полещук на русском языке. — Вы русский? — спросил он.

Рыжеволосый, похоже, понял вопрос, но промолчал.

— Ваше воинское звание, должность? Назовите себя, в конце концов! — продолжал спрашивать Полещук, глядя на пленного, а затем — на Набиля.

Шауль Кац смотрел на русского парня в египетской полевой форме, слушал непонятную его речь, догадываясь, что от него хотят, и молчал. Он знал, что потом из него выбьют признание… в страшных условиях египетской тюрьмы… Но это случится потом… Пусть это будет потом…

— Сigarette, — с трудом произнес он, бросивший курить пару лет назад.

Русский протянул ему пачку «Клеопатры» и, глядя на бисеринки пота на лице неизвестного, наполнил стакан водой из глиняной «улли».

Шауль благодарно кивнул, неловко вытащил сигарету, русский щелкнул зажигалкой. Посмотрел на стоящего рядом солдата с Калашниковым.

— Ну, говори!

Шауль Кац глубоко затянулся и закашлялся. Взял стакан с водой, выпил двумя глотками и молча посмотрел на русского.

— Набиль, я не знаю, кто он, — сказал Полещук. — Однозначно — не русский, хотя очень похож. Молчит, ты же видишь… Если бы был наш, то что-нибудь сказал…

Подвинув солдата у входа, в блиндаж зашел Агеев. Удивленно уставился на летчика и, обращаясь к Полещуку и Набилю, спросил:

— А это кто?

— Летчик. Говорит, что наш, — сказал Полещук и усмехнулся. — Пообщайтесь, Юрий Федорыч, может, вам чего скажет…

Шауль Кац не хотел и не успел ничего сказать. Приехавший майор, по одному взгляду которого всем стало понятно, что это — военная контрразведка: пронзительные глаза без эмоций — о чем-то тихо поговорил с Набилем, и два молчаливых мужика в полевой форме с сержантскими нашивками молча потащили летчика к машине. Майор смел со стола имущество пилота, сунул пистолетную обойму в карман, кинул «Беретту» в шлем и поднялся наверх.

— Вы ничего не видели! — сказал он выскочившим из блиндажа Набилю, Агееву и Полещуку, и захлопнул дверцу машины. Взревел двигатель, и джип исчез. Полещук только успел заметить, что это был английский лендровер…

…Ближе к вечеру им сообщили про «Фантом», упавший в двадцати километрах к северо-западу. Поехали туда на двух машинах. Хвост истребителя, торчавший на вершине бархана, был виден издалека. Сапоги увязали в песке, подниматься на вершину бархана было тяжело. Полещук тяжело дышал, легкая камуфлированная куртка стала на спине влажной от пота и неприятно прилипала к телу… В воздухе стоял угарный запах сгоревшего керосина и какой-то химии; из левого двигателя, присыпанного слоем песка, вырывались струйки вонючего дыма. За хвостом самолета на полторы сотни метров была глубокая пропаханная фюзеляжем полоса, перекошенные искореженные плоскости, отделившиеся от фюзеляжа, зарылись в рыхлый песок. Все вокруг было черным и дымилось. Полещук с нескрываемым любопытством обошел самолет вокруг, посмотрел на шестиконечную звезду, верхняя часть которой виднелась из песчаного бархана, и сказал Агееву:

— Федорыч, похоже, это тот самый «Фантом»… Наш, в смысле парня, который водку требовал… Ни хрена себе, какая громадина! — Он задрал голову на вздыбленное хвостовое оперение истребителя. — Да, товарищ капитан, мощная машина! Однако, прямо в бархан врезался…

— Ты, это, поосторожней! — произнес Агеев, с опаской глядя на Полещука и дымящийся под слоем песка двигатель. — Еще взорвется!.. — И он отошел подальше от самолета.

— Интибах! [Внимание! — ар. яз] Ложись! — вдруг закричал Адель. — Автомобиль справа!

— Не кричи, Адель! Это наши, русские, — сказал Полещук, бросив взгляд в правую сторону. — Я их за километр вижу. Даже не могу тебе объяснить. Ну, точно — наши… Откуда здесь возьмутся евреи?

ГАЗ-69 в самодельной камуфляжной раскраске подъехал к подножию бархана, и наверх к сбитому «Фантому», тяжело дыша, падая и чертыхаясь, побежал среднего роста мужчина в египетской полевой форме, за ним — трое с автоматами.

— Ребята! — кричал он, взобравшись наверх. — Это — наш «Фантом», мы его завалили! Надо же — не взорвался! Просто фантастика! Как-будто кто-то пытался его посадить?! Невероятно!

Он снял с головы мятое солдатское кепи, вытер им вспотевшее лицо, и подошел к самолету, не веря, что такое возможно…

— Смирнов, — узнал крепыша Полещук. — Алексей!?

Они обнялись.

— Лейтенант, а ты здесь откуда?

— Да мы же рядом, майор! Вы что ли этого сбили? Ну, молодцы! А мы летчика поймали! Рыжий… Молчал, как сурок, водки хотел… Контрразведка увезла…

— Лейтенант, кажется, Саша? — спросил Смирнов, отведя Полещука в сторону и, почему-то игнорируя присутствие Агеева. — Ты же понимаешь — почти целый «Фантом»… — Он кивком показал на самолет. — Елы-палы, уникальный вариант… Я же понимаю, нас давно озадачили… Ей Богу, не врубаюсь: почему он не рассыпался в воздухе? Фантастика! Ведь эта железяка после ракеты должна была развалиться и падать кусками… А он, похоже, спланировал и на дикой скорости врезался в бархан. И не взорвался! Ну, не мог «Фантом» как планер лететь! Это же железяка!

Полещук достал сигарету и сказал:

— Радоваться должен! Доложи, что самолет практически целый, наши укакаются от радости… Особенно, в Москве.

— А где второй летун? — спросил майор Смирнов. — Их же двое должно быть.

— Не знаю, — сказал Полещук. — Наши поймали только одного. Может, не успел? — Он посмотрел на «Фантом». — Может, этот второй и пытался посадить самолет? Вытаскивать надо, зарылся в песок, техника нужна…

— Да уж, — произнес Смирнов и повернулся к подходящему Агееву.

— Привет доблестным РТВ! — сказал он, протягивая руку. — Вот, обсуждаем с вашим переводчиком эту машину… Несбиваемую и непобедимую! — Смирнов засмеялся. — Против лома нет приема, окромя другого лома! Нашего лома — САМ-3, как они, супостаты, называют нашу «Печору»…

Агеев молча пожал руку Смирнова и сказал, бросив опасливый взгляд на «Фантом»:

— Поздравляю. Теперь нас евреи не оставят в покое — разнесут в клочья! Вы же, товарищ майор, как обычно: сегодня здесь, завтра — там. А нам отдуваться!

Смирнов удивленно посмотрел на Агеева, тронул пальцем свой шелушащийся от солнца нос, резко натянул на голову кепи.

— Война, капитан, — сказал он. — Не мы ее придумали… Заводи! — крикнул он водителю, и солдаты, закинув автоматы за спину, побежали вниз к машине. — Поехали!

Смирнов махнул на прощанье рукой, и газик помчался по каменистой пустыне.

В Каире, а затем в Москве после получения оперативной информации по нескольким каналам, начиная с аппарата генерала Катушкина и резидентуры ГРУ, завертелась машина, были проинформированы соответствующие круги, озадачены дипломаты по линии МИДа, и проведены срочные переговоры за закрытыми дверями.

Под прикрытием ракетчиков «Фантом» демонтировали, извлекли из песка, погрузили на Камазы и доставили на авиабазу Каир-Вест. А спустя пару дней советские специалисты КБ Микояна уже ковырялись в его электронной начинке. Чуть позже несколько советских НИИ были озадачены изучением новейшего американского истребителя…

В Москве оказался и майор Шауль Кац, командир 201-й эскадрильи «Фантомов», сбитый в районе Фаида. Страшная египетская тюрьма, о которой он думал, повиснув на стропах парашюта, и готовясь к неизбежным пыткам, превратилась в неуютное место на борту военно-транспортного самолета советских ВВС, доставившего его в подмосковную Кубинку.

Шауль Кац прекрасно понимал, что его нелегальная депортация в Советский Союз связана с его же «Фантомом», и мучился мыслями о том, что его ждет. Он почему-то вспомнил молодого русского офицера, допрашивавшего его в Фаиде, умные, понимающие и сострадательные глаза этого смуглолицего парня в арабской форме, и подумал, что с таким человеком можно было быть самим собой — майором Хель Авира… Он закрыл глаза, и вновь, в который раз, как в кадрах кинофильма, возникли яркие картинки родительского дома в Кирьят-Хаим, отец и плачущая мать… Увидит ли он их когда-нибудь?…

Спустя какое-то время в Каире, подведя итоги операции «Железо», полковник Иванов со стаканом виски подошел к Озерову и сказал:

— Валерий Геннадьевич, можете вертеть дырку для ордена! Черт побери, все сложилось! «Фантом» у нас! Причем, в таком варианте, о котором мы даже не могли мечтать: с израильским летчиком! А скольких дипломатических усилий стоило все остальное!..

— А я-то здесь при чем? — удивленно спросил Озеров.

— Ладно вам прибедняться, — сказал резидент. — Этот ваш Полещук не только уточнил место падения «Фантома», но и участвовал в допросе летчика… Кстати, надо бы отметить этого лейтенанта…

Озеров вспомнил свой недавний сон про «Фантом» во дворе посольства, резидента в форме полковника ВВС, удивился про себя и спросил:

— Сергей Викторович, а какая у вас форма? Я понимаю, что вопрос дурацкий, но, тем не менее, что вы надеваете в Союзе, когда надо быть в военном обличии?

— Странный вопрос, — сказал Иванов. — Очень странный для вас, Валерий Геннадьевич. — А что, отвечу прямо: черные петлицы с пушечками — артиллерия… Только не спрашивайте, почему я на приемах в другом виде… Так надо, и вы это прекрасно понимаете… Давайте выпьем за «Железо», наш прорыв. Вы должны осознавать, как много это значит для нашей страны.

Валерий Озеров поднял свой стакан с виски, поднес ко рту, но пить не стал. Иванов этого, видимо, не заметил.

Глава четырнадцатая

….Хагай Леви аккуратно проверился — слежки не было. Он еще раз, подойдя к витрине магазина, незаметно оглянулся. Каирская улица жила своей обычной жизнью: со значимым видом шагали клерки в белых рубашках с галстуками, громко расхваливали свой товар уличные торговцы, за столиками кофеен под навесами мужчины неторопливо беседовали, читали газеты, курили кальян; стайка девушек в длинных цветастых платьях прильнула к витрине соседнего магазина, рассматривая украшения…

Леви ухмыльнулся. Он уже не продавец сомнительных древностей в грязной галабие, а респектабельный чиновник из Гелиополиса в белой рубашке с коротким рукавом и непривычным, давящим шею узлом галстука.

Жара, казалось, исходившая от всего — мостовой, стен домов и даже лохматых стволов пальмовых деревьев, действовала на нервы, казалось, от этого египетского пекла невозможно скрыться.

Леви ослабил удавку галстука и, подавив желание сесть за столик кафе и выпить ледяной кока-колы, небрежно помахивая портфельчиком, в котором были отнюдь не деловые бумаги, а пистолет «Кольт» с парой запасных обойм, направился к месту очередной встречи с Рамзесом.

Хагай Леви уже устал от непривычной для него работы. Ему хотелось вернуться на родину и воевать с врагами так, как он привык это делать, командуя «Шфифоном». Но Центр пока не давал добро на возвращение, и надо было делать это дело. Леви про себя выругался, посмотрел на часы — времени хватало — и повернул направо, под тент кафе с громким названием «Фараон». Минут десять он, утолив жажду, сидел за столиком, курил, попивая кофе и листая «Аль-Ахрам», каирскую газету, купленную у проходящего мимо мальчишки.

Необъявленная война набирала свою силу. Заголовки статей, фотографии двух плененных израильских летчиков: один — с забинтованной головой, второй — со следами травм на лице (последствия катапультирования или избиения?); хвалебные сводки с театра военных действий, призывы к воззмездию за зверства израильских захватчиков, разбавленные рекламой ночных клубов с арабскими танцовщицами и западными эстрадными группами; американских и французских фильмов, швейцарских часов известных мировых марок, всевозможных египетских фирм, стирального порошка «Rabso», сигарет и прочей ерунды — удручали. Леви еще раз внимательно рассмотрел нечеткие фотографии израильских пилотов, пробежал глазами статью, пытаясь разобрать имена пленных, но так и не понял (читать арабскую вязь он мог с трудом), сложил газету и сунул ее в портфель.

Жара усиливалась, палящее солнце проникало сквозь тент, обжигая лицо и руки. Тонкая рубашка на спине стала влажной. Он посмотрел на арабов за соседними столиками — те невозмутимо играли в нарды, потягивая ароматный дым кальяна. Леви подивился такой жаростойкости египтян, списав ее на азарт игры. Он затянулся сигаретой, допил воду, уже ставшую теплой и противной, и бросил взгляд на улицу. А там все бурлило — реальная жизнь египетской столицы была весьма далека от того, что написано в газете. Он расплатился и, проверившись, поехал на такси к Хан Эль-Халили, где в условленном месте его ждал Рамзес…

От конспиративных встреч с этим агентом, которого Центр высоко ценил за поставляемую информацию, Леви тоже устал. Искренне ненавидя предателей всех мастей, он в который раз ловил себя на мысли, что ему до дрожи в руках хочется размазать этого слащавого высокопоставленного агента по стенке. Но надо было терпеть, и Леви терпел изо всех сил — интересы Эрец Исраэль были намного выше его собственных желаний. Напоследок я все-таки, как минимум, набью ему слюнявую морду, челюсть сверну, подумал Хагай Леви, и эта мысль его почему-то сразу успокоила.

— Оста, — сказал он таксисту, когда машина повернула на улицу Аль-Азхар, — остановись возле вот того дома, возле кафе. Видишь, справа?

— Хадыр, — сказал таксист, повернул, и затормозил.

— Жарко сегодня, — произнес он, заглушив двигатель. — Устаз из Александрии?

Леви молча кивнул и стал расплачиваться с водителем.

— Шукран, — поблагодарил он, щедро отсчитав чаевые. — Да, оста, сегодня слишком жарко. В Александрии намного прохладней, — добавил Леви, в очередной раз удивившись тому, как даже простые египтяне, каирцы, по нескольким фразам распознают в нем александрийца. Если бы знал этот парень, кто я на самом деле, мелькнула мысль, вот бы удивился! А мне пришлось бы его убрать!

Он захлопнул дверцу машины и махнул таксисту рукой. Ялла! Давай, приятель, езжай по своим делам, мысленно говорил он сам себе, и благодари своего Аллаха, что мне сейчас не до тебя…

Направляясь к кафе, Леви вспомнил русского переводчика, которому он свернул шею в Гелиополисе. Только за то, что тот некстати попался ему на пути. Тоже ведь просек, что я — «александриец», подумал он, жаль, что так получилось… Другого варианта просто не было, успокаивала мысль, он должен был умереть еще там, в Рас-Гарибе…

… Хан Эль-Халили, знаменитый золотой базар Каира, гудел как пчелиный улей, сверкая драгоценными металлами и камнями, и благоухая всевозможными экзотическими ароматами. Это был город в городе со множеством улочек и переулков, бесчисленным количеством лавок и мастерских, в которых на глазах посетителей создавались как поделки, так и подлинные шедевры творчества безымянных египтян, единственной целью которых было подороже продать свои изделия, чтобы заработать на жизнь. Среди немногочисленных туристов (война с Израилем значительно уменьшила их поток, но приезжих со всех концов света, интересующихся Древним Египтом, было всегда достаточно, невзирая ни на что) сновали крикливые мальчишки в галабиях, предлагавшие за бесценок все, что угодно: от фрагментов мумий, сомнительного происхождения, до скарабеев, якобы добытых из захоронений фараонов. Алебастровым подделкам не было числа…

Полещук долго любовался работой чеканщиков, потом смотрел, как мастера инкрустируют перламутром шкатулки, затем, поторговавшись, купил для мамы серьги с александритами (перстень с этим красивым меняющим свой цвет камнем подарил ей отец, и ему захотелось, чтобы у мамы были такие серьги), и оказался в лавке со старинным оружием. Это было нечто. Он примерил кольчугу, потрогал лезвие турецкого ятагана, полюбовался эфесом шпаги, помахал арабской саблей.

— И сколько она стоит? — спросил Полещук из интереса.

Цену хозяин назвал неимоверную. Разговорились. Мальчишка принес кофе, и Полещук утонул в разговорах с хозяином антиварной лавки, Мухаммадом. Почуяв ценителя старинного оружия и даже понимая, что тот вряд ли сможет что-то купить, Мухаммад показал ему все. Даже французское ружье солдат Наполеона, из которого они якобы стреляли в Сфинкса.

— Французы в Сфикса не стреляли, — сказал Полещук, рассматривая старинное ружье. — Ни из него, ни из пушек. Это — миф, Мухаммад. Сфикса изуродовали арабы, захватившие Египет и подумавшие, что это — языческое божество, которому поклонялись египтяне в седьмом веке…

Получив в подарок крошечного скарабея (якобы настоящего, из захоронения Тутанхамона), Полещук распрощался с Мухаммадом, пообещав прийти еще раз.

— Искяндер, — сказал Мухаммад, пожимая руку. — Надеюсь, что вы придете с друзьями?!

Полещуку все стало ясно, и «старинный» скарабей в кармане потерял свою ценность. Как перстень с «брильянтом», купленный за несколько фунтов на улице… Таковы реалии Каира!

… Увидев шагающего по улице Аль-Азхар русского переводчика Хагай Леви был просто потрясен. Такого не может быть, подумал он, я же свернул ему шею… Да, похоже, руки дрогнули, не смог… Две встречи, разговор… Два пиастра мне цена… Спецназовец хренов…

Черт побери, лихорадочно размышлял он, что делать? Или мчаться на квартиру, чтобы отправить информацию Рамзеса, или отследить русского? Он выбрал второй вариант, и, поймав такси, поехал за машиной, в которой сидел русский.

— Оста, Аллах тебя благословит, — сказал Леви таксисту. — Езжай за этой машиной, в ней — мой кровный враг, обидевший жену. Хочу знать, где он живет…

— Ох, как я тебя понимаю, — сказал водитель, и Леви догадался, что случайно задел болевую точку этого человека. — Моя изменила мне с хозяином, два месяца обманывала… Догнать?

— Нет, не надо. Потом разберусь. Хочу узнать место, где этот хайван живет…

— Хадыр, эффендем. Сейчас узнаем…

Автомобиль остановился возле одного из домов Насер-сити. Хагай Леви проследил, как русский вошел в здание, запомнил его и посмотрел на таксиста. Тот непонимающе спросил:

— Хадритак, здесь же русские живут? Он что — русский?

— Не твое дело! — ответил Леви. — Может, русский, откуда я знаю! Вот тебе деньги — он достал бумажник и зашелестел купюрами — быстро за ним! Узнай, в какой квартире живет, скажи, что что неправильно дал сдачу! Давай, ялла! У таксиста при виде таких денег загорелись глаза и он побежал ко входу в здание. Хагай Леви проводил его глазами, обратил внимание, что ключ зажигания остался на месте, и расстегнул клапан портфеля, где лежал его «кольт».

Через пять минут он увидел таксиста, выходящего из дома, за ним, крича, выскочил, охранник с автоматом. Таксист махнул рукой и что-то ответил, после чего охранник кивнул и вернулся обратно.

— Ну? — спросил Леви. — Узнал?

— Деньги давай, эффендем! Чуть было не арестовали! Кто, что, документы!? Ужас, еле отвязался!

Таксист включил двигатель и, поглядывая с опаской на высотку, стал выруливать на трассу.

Его смуглое лицо было покрыто бисеринками пота, он неподдельно был взволнован.

Леви отсчитал таксисту тридцать фунтов, получил инфомацию о квартире русского и сказал:

— Ялла, давай обратно, гони в Гелиополис… Плачу дополнительно — с двойным бакшишем!

Вечером он связался с Кямалем, нелегалом Моссада. Встретились в условленном месте. Кямаль был вне себя.

— Что еще, Саид? — возмущался он. — Твои действия мешают нашей работе. Кус эммак! Ты действительно ничего не понимаешь! Какой русский мальчишка? Какая ликвидация? Ты уже прокололся, и я удивляюсь, почему тебя не отозвали?

— Кямаль, ты должен понять, — сказал Леви. — Так получилось, но оправдываться не собираюсь. В конце концов, я в этом дерьме не по своей воле, и общение с агентурой мне уже вот где. — И он показал на шею. — Достал меня и Рамзес и прочие… Сообщи и ты в Центр, что я устал и хочу воевать… Меня там не понимают…

— Ладно, Саид, успокойся, — сказал Кямаль. — Я сообщу. Что за проблемы с русским мальчишкой? Ты же его, вроде, завалил… Квеийс, разберемся, давай адрес.

Узнав, что ситуация связана с районом Насер-сити, где компактно проживают русские военные специалисты, Кямаль задумался.

— Нет, туда я людей не пошлю. И вообще… Саид, ты в своем уме? Нам еще не хватает сцепиться с русской контрразведкой!?

— Кямаль, я засветился, но Центру в деталях не сообщал… Пойми правильно… А насчет русского, может, найдешь вариант… Ну, например, использовать какого-нибудь местного…

— Понимаю, — сказал Кямаль и посмотрел на Саида. — Всесильный израильский спецназ просит оказать помощь в ликвидации ненужного человека. — Он ухмыльнулся. — Мне кажется, ты действительно не на своем месте. А?…

— Не бери на себя больше, чем можешь, Кямаль! — возмутился Леви. — Если я попросил тебя о помощи, это не значит ничего кроме помощи в конкретной ситуации. Я могу очень многое — тебе и не снилось!

Он снял темные очки и смерил своими жесткими серо-голубыми глазами низкорослого полненького моссадовца с круглым животиком, нависающим над брючным ремнем, внешне — типичного каирского чиновника невысого ранга. Тому стало не по себе. Взгляд Хагая Леви, человека, привыкшего убивать, обезоруживал любого.

— Ладно, не переживай, Саид, найдем какого-нибудь каирского хулигана, — сказал Кямаль, криво улыбнувшись и вытирая платком вспотевший лоб. — Не надо ломать копья, мы — в одной лодке. Извини, если был резок…

— Ты был не резок, Кямаль, — сказал Леви. — Ты был, извини, просто неправ в этом разговоре со мной. Если я тебя о чем-то прошу, надо это вы-пол-нять! Понял?

— Да, — ответил Кямаль.

— Маа саляма, — попрощался Леви, надевая темные очки. — Надеюсь, ты все понял? Кямаль! Связь в прежнем режиме…

Кямаль, далеко не последний разведчик-нелегал в каирской резидентуре Моссада, человек с безупречной легендой, успешно работающий в системе уже который год, проводил глазами удаляющегося Саида.

С каких это пор, подумал он, мне будет что-то приказывать этот выскочка, случайный в нашей конторе человек? Да, пора его отзывать…

…Полещук вышел на освещенную часть улицы и остановился в ожидании такси. Быстро темнело, и после сверкающей неоном рекламы площади Рокси, примыкающие к ней улицы казались темными. Узкая улица Султана Селима была безлюдной, лишь один человек шел по направлению к нему. Что-то в нем показалось подозрительным. Но что? Это был обычный молодой египтянин среднего роста в брюках и рубашке с коротким рукавом. Правая рука в кармане брюк, в левой — незажженная сигарета.

— Мистер, прикурить не найдется? — спросил прохожий по-арабски, быстро оглянувшись по сторонам.

Полещук не успел ответить, насторожившись словом «мистер», которое из уст незнакомца звучало странно по отношению к нему, человеку почти арабской внешности.

— Огонька, — повторил прохожий, и в его правой руке в свете фонаря сверкнул нож…

В Военном институте иностранных языков физподготовка была не в особом почете, значительно больше внимания уделялось другим дисциплинам — иностранным языкам и марксистско-ленинской подготовке, но один из преподавателей физо, майор небольшого роста, заслуженный мастер спорта СССР, плевал на другие предметы, и добился того, что несколько приемов боевого самбо многие слушатели усвоили до автоматизма. Это — защита от ударов ножом сверху, снизу, ногой…

Полещук блокировал скрещенными руками руку с ножом, и нанес ему сильный удар в пах. Тот заорал от боли. Сделав захват руки противника, Полещук мгновенно завел ее за спину и резко повернул кисть на излом. Египтянин крикнул, нож выпал и зазвенел, ударившись об асфальт. Услышав хруст кости, Полещук швырнул незнакомца на землю и отошел, занеся ногу для удара. Очень хотелось добить ногой негодяя, но тот корчился со стонами на грязном асфальте и Полещук понял, что в этом уже нет необходимости. Он все-таки резко пнул его ногой.

— Огоньку тебе, ублюдок! — не выдержал Полещук. — Козел! На кого напал, скотина!

Собралась толпа людей, раздался свисток полицейского. Двое полицейских в пропотевшей черной форме протиснулись сквозь толпу, защелкнули наручники на запястьях вопившего от боли незнакомца, нашли его нож, и потащили к машине. Полещук пошел с ними, понимая, что в этот раз отвертеться от участка не получится…

В участке Полещука допросили, посмотрели его документы, предложили заполнить бланк протокола. Когда дежурный полицейский увидел, как Полещук пишет арабской вязью протокол, он подошел к задержанному и двинул ему кулаком по лицу. "Ты — животное, хайван! — сказал он. — Русский не только говорит по-арабски, а даже умеет писать! Они, русские, защищают нашу страну на Суэцком канале! А ты, хайван, на него с ножом!"

Посмотреть на русского, который говорит и пишет на арабском языке, собрались все полицейские, и каждый из них посчитал своим долгом пнуть ногой или ударить рукой задержанного. К концу заполнения протокола на того было страшно глянуть, он лежал окровавленный на цементном полу и издавал странные хрюкающие звуки.

— Сейид Искяндер, — сказал дежурный офицер, провожая Полещука к машине. — Этого хайвана мы посадим минимум на пять лет. Не сомневайтесь!

— Офицер, — мотнул головой Полещук в сторону арестанта. — Он же не доживет до суда! Вызовите врача!

Полицейский промолчал.

В два часа ночи на полицейской машине Полещука доставили в Насер-сити. Сопровождающий офицер поговорил с охранником, тот отдал честь, и Полещук направился к лифту, размышляя, у кого из коллег можно найти спиртное…

Утром доложат полковнику Бардизи, подумал он, далее — по цепочке, слава Богу, завтра на канал, а эти пусть судят и четвертуют преступника. У кого же есть хоть сто граммов хотя бы египетского бренди? Полещук конечно же понимал, что полиция его найдет, потому что от таких заморочек невозможно скрыться. Даже на Суэцком канале. Но сейчас надо срочно выпить! Выпить!!!

…Сережа Лякин, к счастью, был в своей комнате, но ничего спиртного у него не оказалось.

— Все вчера выпили, — сказал он, обескураженно взлохмачивая волосы на голове. — Дважды смотались в аптеку за спиртягой… А ты откуда взялся? Щука, что-то случилось?

— Серега, потом расскажу! — расстроенно произнес Полещук. — Черт возьми, неужели ни у кого ничего нет?

— Саня, все спят, из наших — никого! А что случилось-то?

— Так, Сереж, пока ни слова! Пошли в аптеку! Одевайся!

— Нет, ты совсем охренел! — сказал Лякин. — Завтра на канал! Щука, ты в своем уме? Меня генерал по стенке размажет…

И Лякин, бурча что-то под нос, пошел одеваться.

…В ближайшей аптеке взяли поллитровый флакон спирта. Полещук молчал. На пятачке купили «Кока-колу».

— Закусь какая-нибудь есть? — нарушил молчание Полещук.

— Есть, — коротко ответил Лякин. — Ты мне, наконец, скажешь, что произошло?

— Потом, — промолвил Полещук. — Надо сначала выпить…

Выслушав рассказ Полещука, Лякин скептически улыбнулся.

— Ну, и что? Подумаешь, какой-то ублюдок с ножом! Ты же его уделал? Молодец!

Он закурил и, задумчиво глядя на облачко голубого дыма, поднимающегося к потолку, сказал:

— Хрен его знает, где нам суждено… В Бога я не верю, но судьба… Давай, старик, выпьем! Я же тебе давно говорил: или на канале нас бомба найдет, или…

Полещук дымил «Клеопатрой» и думал о том, что даже другу Сереге он не может все рассказать. Что-то его останавливало. Как просто жить Лякину, размышлял он, — выпил, поехал к своему генералу, перевел его «мудрые» речи… А у меня все по-другому: какие-то обязательства перед разведкой, какие-то проблемы и задания… Может, у Сереги тоже что-то подобное? Но он молчит, ухмыляется в свои пшеничные усы… В конце концов, никаких подписок я никому не давал… И свободен от всего этого…. А, пропади оно всем пропадом!

Полещук посмотрел на Лякина, засыпающего в кресле, затушил его сигарету, и пошел в свою квартиру. До рассвета оставалось несколько часов. Было жарко и потно. Он раздвинул жалюзи и глянул на улицу… Тишину разбудил голос муэтзина, призывавший правоверных к утренней молитве. Каир просыпался. Жара не спадала….

Полещук дочитал письмо и разволновался. Ну, Пося — командир роты, танкист — понятно, он — военный от Бога и отец — генерал; Валерка — ученый без пяти минут, так он и на медаль шел, математик, каких поискать… А Любка замуж выходит, обидно, конечно, но… Он вспомнил темную улочку Солнечногорска, где они с Любой целовались… Может, все к лучшему, подумал Полещук, но почему-то было грустно.