III. Подготовительный период: мужи апостольские

Термин “мужи апостольские” (В оригинале, как и в англоязычной литературе вообще, — Apostolic Fathers, дословно “апостольские Отцы”. (Примеч. ред.)) принято употреблять по отношению к тем авторам, которые лично знали некоторых апостолов, но сами не принадлежали к их числу. Сначала Отцами апостольского века называли пятерых писателей, чьи труды в 1672 г. впервые объединил патролог Котелье (J. В. Cotelier). Это издание включало писания Варнавы, Климента Римского, Ермы, Игнатия и Поликарпа[144]. В 1693 г. Уильям Уэйк (William Wake) издал английский перевод некоторых документов под общим названием «Подлинные послания апостольских Отцов» (The Genuine Epistles of the Apostolical Fathers)[145]. Потом к ним стали добавлять анонимное Послания к Дuoгнemу[146], сохранившиеся фрагменты Папия и Дидахе (после первой публикации полного текста в 1883 г.), озаглавленного в рукописи как «Учение Господа, преподанное язычникам через двенадцать апостолов».

Титул “мужи апостольские” не принадлежит древнему преданию — нет каких-либо точных указаний на то, что в древности существовали собрания их писаний. У каждого из них своя история. Они появились в период с 95 по 150-е гг. по Р. X. и свидетельствуют о наличии различных трактовок и форм христианства. Ведь это было то время, когда оно получало все большее распространение, а его сторонники начинали консолидироваться. Поэтому христианство мало-помалу приобретало черты общественного института, и его лидеры всячески старались подчеркнуть, как много значит церковная организация для жизни общества. Кроме существенных местных отличий, были и определенные различия в самом характере вероучения, то есть апостольские мужи имеют в виду христианство, развивавшееся в иудейской среде, и его эллинистическую форму.

У мужей апостольских редко используются прямые цитаты из новозаветных текстов, но довольно часто (это особенно справедливо для евангельских повествований и поучений Самого Христа) встречаются такие ссылки и реминисценции, которые не всегда просто идентифицировать или истолковать. В большинстве своем они сообщают читателям той или иной местности определенный (а скорее — неопределенный) набор сведений о некоторых документах I века, которые потом и стали частью того, что мы сегодня называем Новым Заветом[147].

I. КЛИМЕНТ РИМСКИЙ

Текст, озаглавленный “Первое послание Климента Римского”, представляет собой письмо, написанное около 95–96 г. по Р. X.[148] от имени Римской церкви, которое традиционно приписывается Клименту, одному из выдающихся епископов Рима. Суть его такова. Несколько новых членов коринфской общины восстали, как можно предположить, против некоторых пресвитеров и сместили их. Когда весть об этом дошла до Рима, Климент затеял длительную переписку, призывая раскольников к покаянию. Бог, говорит он, требует порядка во всем, и настаивает на том, чтобы отставленных пресвитеров восстановили в правах и им — законным главам общины, поставленным апостолами или их преемниками, беспрекословно повиновались. В заключение Климент выражает надежду на то, что его гонец вскоре возвратится с доброй вестью о мире.

В тексте послания Климент часто приводит многочисленные цитаты из Ветхого Завета, проводя между ними параллели, и выдержки из некоторых новозаветных книг[149]. Ветхозаветные высказывания нередко предваряются такими общеизвестными выражениями[150], как “Писание говорит” (), “написано” (), “то, что написано” (). Большинство из них приводится с большой точностью по греческому тексту Септуагинты.

Немногие цитаты из Нового Завета приводятся совсем иначе. Вместо традиционных предварительных вступлений, указывающих на наличие письменного текста, Климент дважды призывает своих читателей “вспомнить слова Господа Иисуса”. Например, в xiii, 2 Климент причудливо сочетает фразы, обнаруживаемые в Евангелиях от Матфея и от Луки и вообще не имеющие точных параллелей в Четвероевангелии. Так, он пишет:

В особенности же вспомните слова Господа Иисуса, которые он произносил, уча мягкосердечию и долготерпению. Ибо Он говорил так: “Будьте милосердны, чтобы и к вам были милосердны; прощайте, и вы будете прощены; как вы поступаете с другими, так и с вами будут поступать; как вы даете, так и вам давать будут; как вы судите, так и вас будут судить; как вы бываете добрыми, так и вам будет явлена доброта; какой мерой вы меряете, такой мерой и вас мерить будут”.

Какие-то из этих фраз можно найти в Мф 5:7; 6:14–15; 7:1–2, 12; Лк 6:31, 36–38, но не все есть в наших Евангелиях. Климент мог цитировать по памяти или пользоваться записанным, а может быть, даже незаписанным сборником (катехизисом) поучений Иисуса, употреблявшимся в Римской церкви[151]. Дело осложняется еще и тем, что аналогичный набор выражений мы встречаем у Климента Александрийского (Строматы II. xviii. 91); некоторые из них воспроизводит и Поликарп (Фил. xi. 3).

Другая ссылка на поучения Иисуса появляется в xvi. 7–8, где Климент пишет так:

Вспомните слова Господа Иисуса; Он говорил: “Горе тому человеку. Лучше было бы ему не родиться вовсе, чем соблазнить () кого-нибудь из избранных Моих. Лучше, если повесили бы на него мельничный жернов и бросили в море, чем совратить () одного из избранных Моих.

Здесь сразу же вспоминаются слова Иисуса Христа из Мк 9:42; Мф 18:6–7; Лк 17:1–2; однако прямого соответствия этой фразе в евангельских текстах мы не найдем. Очевидно, Клименту известна традиция, в которой эти слова сохранились. Нельзя с уверенностью утверждать, что, составляя свое послание, Климент не пользовался каким-либо списком одного из синоптических Евангелий или, если так оно и было, что он считал себя обязанным точно воспроизводить тексты.

Кроме этих двух прямых ссылок, у Климента есть один-два примера возможных ссылок на синоптиков. В этой связи, вероятно, больше всего заслуживает внимания то, как он использует образы из притчи о сеятеле (Мф 13:3; Мк 4:3; Лк 8:5) в своей проповеди на 1 Кор 15:36 и далее: 14:5. Однако трудно сказать определенно, опирается он здесь на письменный текст или на устное предание. В любом случае показательно уже то, что как абсолютный авторитет слова Иисуса Климент использует лишь дважды, а на книги Ветхого Завета ссылается более 100 раз.

Свидетельство Климента относительно некоторых Павловых посланий звучит более ясно. Так, в гл. 47 он призывает своих коринфских читателей поучаться Посланием, с которым “благословенный апостол Павел” к ним обратился. По тому, как Климент пишет об этом, можно предположить, что список этого Послания был доступен в Риме. В других местах автор вполне определенно ссылается и на другие Послания — Римлянам, Галатам, Филиппийцам и Ефесянам. Это позволяет с уверенностью говорить о том, что у него был сборник Павловых посланий. Следует заметить, что Климент обращается к ним как к полным благих советов писаниям человека, к которому коринфские христиане, безусловно, должны прислушаться, но не свидетельствует об их абсолютном авторитете. Например, пересказав в 35:5–6 отрывок из Рим 1:29–32, он пишет: “…ибо Писание говорит…”, и цитирует Пс 1:16–23. Это подводит нас к выводу, что для него Павловы послания не идентичны Св. Писанию, хотя очевидно, что он считает их весьма авторитетными.

Помимо ссылок на указанные ранее Послания Павла есть и неоднократные аллюзии на Послание к Евреям. Разбросаны они по всей первой части его письма (17:1,5; 21:9; 27:2), но кульминация приходится на 36:2–5 — место, почти дословно повторяющее Евр 1:1–3. В других местах Климент вставляет фразы, которые наводили многих на мысль, что ему были известны и Деяния, и Послание апостола Иакова, и Первое послание Петра.

Подводя итог, мы можем сказать, что для Климента Библия — это Ветхий Завет, который он неоднократно называет Писанием () и цитирует более или менее точно. Встречаются редкие ссылки на определенные изречения Иисуса, они для него авторитетны, но его вовсе не занимает вопрос о том, как доказывается их достоверность. В двух или трех случаях, когда он призывает коринфян вспомнить “слова Христа” или “…Господа Иисуса”, кажется, что память его хранит записанные где-то поучения, но он не называет их Евангелием. Ему известны отдельные Послания апостола Павла, и он высоко их ценит. То же справедливо и в отношении Послания к Евреям, с которым он конечно же хорошо знаком. Хотя все эти книги, несомненно, имеют для него большое значение, он никогда не отсылает к ним как к Писанию.

II. ИГНАТИЙ АНТИОХИЙСКИЙ

Согласно Оригену, Игнатий был вторым епископом Антиохии, то есть преемником апостола Петра. Евсевий же сообщает, что Игнатий был лишь третьим после Петра, наследуя Евводию. О его жизни ничего не известно, кроме разве того, что он под конвоем был препровожден из Антиохии в Рим, где его ждала мученическая кончина. Это произошло при императоре Траяне около 110 г. по Р.Х.

На скорбном пути в Рим Игнатий написал семь писем — четыре из Смирны и три из Трои[152]. В первых трех письмах он обращался с поддержкой к Эфесской, Магнезийской и Траллийской церквам, расположенным в Малой Азии. В четвертом письме, адресованном Римской церкви, он просит не лишать его мученичества и не хлопотать за него перед языческими властями. Получив в Трое известия о прекращении гонений в Антиохии, он написал Филадельфийской и Смирнской церквам и отдельно Поликарпу, епископу Смирнскому, где попросил направить гонцов с поздравлением христианам Антиохии, поскольку восстановлен мир.

Стиль этих писем неподражаем. Написанные отрывистым, несколько туманным языком, перегруженные метафорами и сложными риторическими образами, они тем не менее являют такую глубокую веру и всеобъемлющую любовь Христову, что по праву считаются одним из сильнейших свидетельств христианства во II веке. В них мало цитат, да и те коротки, но это объясняется тем, что Игнатий наверняка приводит их по памяти, а прежде всего виной обстоятельства, в которых он пишет, и, безусловно, самый его стиль.

В письмах автор часто использует выражения, которые очень напоминают нам характерные фразы из Павловых посланий[153]. Потрясенный тем, что Павел называет себя “прах (), попираемый всеми” (1 Кор 4:13), Игнатий дважды применяет это к себе в Послании к Ефесянам (8:1; 18:1). В письме к Траллийцам, 12:3, он воспользовался фразой Павла “…чтобы мне самому не остаться недостойным” (1 Кор 9:27), а в Послании к Римлянам, 5:1, он почти дословно приводит слова из 1 Кор 4:4 — “но тем не оправдываюсь”. Вновь и вновь он цитирует выражения из живого рассказа о себе: “А после всех явился (Христос) мне, как некоему извергу. Ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому что я гнал Церковь Божью. Но благодатию Божьей есмь то, что есмь” (1 Кор 15:8-10). Эти слова произвели на Игнатия столь неотразимое впечатление, что их отголоски легко заметить в пяти его письмах:

Я нестоящий, наименьший из всех, изверг, но я обрел милость быть кем-то (Рим 9:1).

Я — наименьший из верных (Еф 21:2).

Я недостоин называться членом [церкви Сирийской], будучи наименьшим из них (Тралл 13:1).

Я недостоин называться членом (Магн 4:1).

Я недостоин принадлежать к ней (церкви), будучи наименьшим из них. Но Бог судит мне быть достойным, не по свидетельству моей совести, но по благодати Божией (Смирн 9:1).

Можно предположить, что Игнатий был знаком и с Посланиями апостола Павла к Римлянам, к Ефесянам и Филиппийцам, на что указывает сходство фразеологии.

Вполне вероятно, что ему было известно и Послание к Евреям, а также Первое послание Петра, хотя четких подтверждений мы не находим.

Теперь попробуем выяснить, насколько хорошо Игнатий знал об Иисусе и Его служении и опиралось ли его знание на записанные Евангелия или только на устное предание. Предупредим сразу, что свидетельства весьма скудны.

Что касается синоптических Евангелий, наиболее точные параллели прослеживаются у Игнатия с Матфеем, а не, например, с Марком или Лукой. Тщательно пересказывая христианское учение в начале Послания к Смирнийцам, Игнатий пишет, что Иисус “был крещен Иоанном, чтобы всякая правда могла быть исполнена им” (1:1). Знаменательно, что из евангелистов только Матфей повествует о том, что Иисус, убеждая Иоанна крестить Его, говорит: “Так надлежит нам исполнить всякую правду” (Мф 3:15). Позже, в том же письме, говоря о трудном и таинственном предмете (об ангелах, не верящих в кровь Христову), Игнатий бросает: “Вмещающий это да вместит” (  , 6,1). Ср.: “Кто может вместить это, да вместит” (   , Μφ 19:12).

Эти упоминания, как и примеры явных сопоставлений с Евангелием от Матфея (например, к Поликарпу 2:2 — Мф 10:16; к Ефесянам 5:2 — Мф 18:19–20), привели многих исследователей к выводу, что Игнатий знал или само Евангелие от Матфея, или хотя бы документ, очень близкий к нему[154].

Ответ на вопрос, знал ли Игнатий Евангелие от Луки, во многом зависит от того, к какому выводу мы придем, рассмотрев такие отрывки:

Смирн 3:1-2

Для себя я знаю и верю в то, что Он был во плоти даже по воскресении. И когда Он явился им с Петром, Он сказал им: “Дотроньтесь до меня и осяжите меня, и увидите, что я не призрак () бестелесный”.

Лк 24:39

Посмотрите на руки Мои и на ноги Мои; это Я Сам; осяжите Меня и рассмотрите, ибо дух () плоти и костей не имеет, как вы видите у Меня.

Трудно со всей определенностью сказать, цитирует ли здесь Игнатий Луку или какой-либо другой источник, устный или письменный.

Если ассоциации с синоптическими Евангелиями весьма малочисленны, то отголоски четвертого Евангелия слышны довольно часто[155]. Ниже приводим некоторые из наиболее показательных примеров.

1) В письме к Магнезийцам (7:2) Игнатий говорит о Боге так: “Он показал себя через Своего Сына, Иисуса Христа, который есть Его Слово, изреченное из молчания[156], который во всем снискал благоволение Пославшего Его”. Здесь две достаточно очевидные косвенные цитаты из Евангелия от Иоанна (1:1 и 8:28–29).

2) В письме к Филаделъфийцам (7:1) он пишет: “И хотя некоторые желали обмануть меня по плоти, дух [самого Игнатия] невозможно обмануть, ибо он от Бога. Знает он, откуда приходит и куда уходит (    )”. Эти же пять слов о Духе Божьем встречаются в Ин 3:8.

3) В письме к Римлянам (7:2) Игнатий пишет, что “…князь века сего (   ) хочет пленить меня и подкупить мой ум, устремленный к Богу”. Это напоминает нам повторяющиеся слова о “князе мира сего” (   ) в четвертом Евангелии (12:31; 14:30; 16:11). Через несколько строк Игнатий пишет о “живой воде”, которая говорит в нем: “Прииди к Отцу” (ср.: Ин 4:10; 7:38). А чуть ниже он заявляет: “Не желаю я пищи тленной, ни наслаждений земной жизни. Но хочу вкусить “хлеба Божьего” — плоть Христову, “который есть семя Давидово”; а в питие я желаю крови, которая есть неоскудевающая любовь”. Здесь мы находим фразы, похожие на Ин 6:33; 7:42, и другие отголоски Иоаннова богословия.

4) В письме к Филаделъфийцам (9:1) он пользуется сравнением Христа с дверью, подчеркивая Иоанново учение о значимости Слова до воплощения: “Он (первосвященник) есть дверь к Отцу, которою вошел Авраам, и Исаак, и Иаков, и пророки, и апостолы, и Церковь. Все они соединяются в единстве Божьем”. Следует заметить, что для Игнатия многие темы четвертого Евангелия тесно связаны друг с другом (ср.: Ин 10:7; 14:6; 8:30–59; 17:20-3).

Такие параллели слов, а иногда и идей показывают, что Игнатий хорошо знал Иоанново богословие, и позволяют предположить, что узнать его он мог, только прочитав четвертое Евангелие. Отсутствие какой-либо явной цитаты вполне согласуется с упоминавшимися выводами о стиле автора и об обстоятельствах, в которых ему приходилось писать.

Епископ из Антиохии всего трижды употребил формулу “как написано” (), причем все три раза — в отношении Ветхого Завета. Дважды о книге Притч (Магн 12:1 и Еф 5:3; это могло основываться на 1 Петр 5:5), а третья ссылка появилась в связи с очень сжатым и интригующе неопределенным сообщением о споре, который вышел у него с иудейскими христианами в Филадельфии (Филад 8:2–9:1). Оппоненты заявили (согласно интерпретации, принимаемой большей частью комментаторов[157] этого места), что если они не найдут этого в “древних писаниях” ( здесь относится к Ветхому Завету), то они не поверят этому и в Евангелии (). Когда же он ответил, что Писание скорее на его стороне (“Но ведь написано”, ), они ответили: “В этом-то и состоит вопрос”. Другими словами, они оспаривали мессианское значение, которое он приписывал текстам-доказательствам, извлеченным из “древних писаний” Ветхого Завета.

Отрывок заканчивается страстными словами, которые мало что добавляют к сказанному, но сам автор считает, их важными для того, чтобы поставить точку в споре: “Для меня этот источник Иисус Христос; неизменный источник — Его крест, Его смерть и воскресение, и вера, которая через Него, — этим я желаю оправдываться по вашим молитвам. Священники [олицетворяющие Ветхий Завет] хороши, но Первосвященник [Иисус Христос] выше”. Здесь “древнее” () и Евангелие ( ) противопоставлены как Ветхий Завет — Новому. Таким образом, тем, кто хотел получить подтверждение из прошлого, Игнатий отвечает, что основы христианской веры надо искать не в Ветхом Завете, а в учении Христа, праведность Которого намного превосходит ветхозаветную. В итоге главным авторитетом для Игнатия выступает апостольское свидетельство о жизни, смерти и воскресении Иисуса Христа, причем не так уж важно, в устной или письменной форме. Он, безусловно, знает собрание Павловых посланий, включавшее (в порядке убывания частоты, с какой они упоминаются) Первое послание к Коринфянам, Ефесянам, Римлянам, Галатам, Филиппинцам, Колоссянам, Первое послание к Фессалоникийцам. Не исключено, что ему были известны Евангелия от Матфея и Иоанна, а может быть, и от Луки. Но нет достаточных свидетельств, что он рассматривал какое-либо Евангелие или послание как “Писание”.

III. ДИДАХЕ

Дидахе — небольшое наставление о добродетели и церковной жизни. Хотя на него ссылался не один Отец Церкви (Евсевий и Афанасий даже едва не отнесли его к Новому Завету), однако до 1875 г. не было известно ни одной его копии. Именно в этот год Филофей Вриенний, митрополит Никомидийский, обнаружил в Константинополе, в библиотеке Иерусалимского монастыря Гроба Господня, рукопись, датированную 1056 г. по Р. X.[158]

Вопросы, связанные с установлением авторства, даты и места происхождения Дидахе, весьма сложны. Одни ученые относят его к I веку[159], другие — к III и даже IV векам[160], и все же большинство предпочитает датировать памятник первой половиной II века. В книге отражена жизнь ранней и, возможно, изолированной христианской общины. О том, находилась ли она в Сирии или в Египте, спорят до сих пор, хотя, на наш взгляд, предпочтительнее первое.

Наставление состоит из 16 коротких глав. В первых шести описывается “путь жизни” и “путь смерти”; с седьмой по пятнадцатую содержатся наставления о крещении, посте, молитве, евхаристии, о том, как следует относиться к пророкам, епископам и диаконам. В главе 16 помещено пророчество об антихристе и втором пришествии Христа. Автором этих наставлений, как видно из подзаголовка, считается не кто иной, как Иисус, говоривший через апостолов. Однако слова “апостол” в тексте нет, кроме 9:3–6, где оно относится не к Двенадцати или к Павлу, а к странствующим проповедникам. Поэтому представляется, что подзаголовок добавлен уже после того, как составили документ.

Что до письменных источников, мы находим две цитаты из Ветхого Завета (Мал 1:11–14 и 14:13; Зах 14:5 и 16:7), две из Нового, обе — из Матфея, и одно, вероятно, из неизвестной апокрифической книги (1:6: “Сказано, пусть милостыня запотеет в руках ваших, пока вы не узнаете, кому подаете”). Вот цитаты из Матфея: “Не молитесь как лицемеры, но как Господь заповедал в своем Евангелии, молитесь так, “Отче наш, сущий на небесах… ибо Твоя власть и слава вовеки” (8:2, из Мф 6:5 и далее) и “Никто да не ест и не пьет вашу евхаристию, кроме тех, кто был крещен во имя Господа; ибо к этому применимы слова Господа: “Не давайте святыни псам” (9:5, из Мф 7:6).

Кроме них в Дидахе есть три изолированные ссылки на то, что Господь заповедал в Евангелии (9:34, 15:3 и 4), и слышны отголоски некоторых новозаветных книг. Анализ этих упоминаний показывает, что главным источником, из которого автор почерпнул свои знания наставлений Иисуса, было Евангелие от Матфея. Вместе с тем очевидно, что ему известны и устные предания.

В евхаристических молитвах (гл. 9-10) заметны едва различимые следы евхаристических отрывков из четвертого Евангелия (6:25–58) и молитвы Иисуса из Ин 17, но они не настолько четки, чтобы можно было с уверенностью говорить, что автор читал список Евангелия от Иоанна. Скорее всего, они отражают общую для автора Дидахе и евангелиста Иоанна традицию.

В вопросе об использовании Павловых посланий “заняты” почти все промежуточные позиции между мнением Гарнака, который не сумел обнаружить ни одного ясного свидетельства, и Дж. Э. Робинсоном (J. A. Robinson), который, напротив, считал, что автор Дидахе хорошо знал Первое послание к Коринфянам: “Он подражал его делению на части, заимствовал слова и выражения и модифицировал его мысли подходящим для собственных целей образом”[161]. Но большинство исследователей все-таки придерживаются того мнения, что влияние Павла незначительно.

Итак, можно сделать вывод: согласно Дидахе, как мы могли заметить, странствующие апостолы и пророки еще занимают важное положение в жизни Церкви, но постепенно его утрачивают. Их деятельность обусловлена всевозможными предосторожностями и целиком базируется на авторитете традиционного учения, идущего от Господа, чей Дух они и должны являть: “Не всякий, говорящий в духе, пророк, кроме как говорящий от Господа. Потому, как он говорит, отличать будут истинного пророка от лжепророка” (11:8). Обращаясь к Евангелию, автор приводит только слова Иисуса, само же Евангелие (несомненно, от Матфея) считает не необходимым и надежным источником высказываний Христа, которые с несомненной достоверностью передаются верным, а лишь удобным собранием Его изречений.

IV. ПАПИЙ ИЕРАПОЛЬСКИЙ

Одним из первых, кто проявил интерес к ранним христианским писаниям наравне с устной традицией, был Папий, епископ Иераполя во Фригии, городе, где христианская церковь появилась благодаря усилиям Епафраса, одного из соратников апостола Павла (Кол 4:12–13). О жизни Папия мало что известно, кроме разве слов Иринея (Ad. Her. V. 33:3–4): “Он — человек, живший давно (), слышавший проповедь апостола Иоанна и друживший с Поликарпом, епископом Смирны”. Из всего этого следует, что Папий жил между 70 и 140 г. по Р. X.[162]

Этот автор более всего известен как создатель труда в пяти книгах, озаглавленного Толкования Слов Господних (), от которого, к сожалению, уцелели небольшие фрагменты. Из предисловия явствует, что Папий хотел изучить подробно жизнь Христа по живой традиции, шедшей от Его учеников. После замечания о том, что его не столько заботило количество доступных источников, сколько их качество, то есть соответствие истине, он продолжает:

Если появлялся кто-нибудь, кто был последователем пресвитеров[163], я исследовал слова пресвитеров, что говорил Андрей, или Петр, или Филипп, или Фома, или Иаков, или Иоанн, или Матфей, или кто другой из учеников Господних и что говорили Аристион и пресвитер Иоанн, ученики Господа. Ибо я не думал, что сведения из книг помогут мне так же, как речь живущих и по сей день людей[164].

Из этой цитаты видно, что отбираемые для толкования слова Господа Папий черпал не только из письменных документов, но и из устной традиции. О том, что говорили Андрей, Петр, Филипп, Фома, Иаков, Иоанн и Матфей или Аристион и пресвитер Иоанн, он, вероятно, узнавал от своих основных информаторов — палестинских христиан, переселившихся в Малую Азию после падения Иерусалима в 70 г. Возможно, они были на особом положении лишь потому, что жили в той же стране, что и Иисус, а посему считались носителями особо драгоценной и аутентичной традиции. Таким образом, Папий признавал два источника христианства: одним было устное слово, другим — записанные свидетельства. То, что он предпочитал первое, объясняется скорее психологическими, нежели догматическими причинами. Заметим, что позднее, во II веке, предпочтение будет отдано уже письменным источникам[165].

Содержание некоторых устных преданий весьма драматично[166]. Например, по Евсевию (Церковная история, III. 39, 9), Папий узнал у дочерей Филиппа (ср.: Деян 21:8) о воскресении мертвого человека при жизни самого Филиппа. Кроме того, он передает историю об Иусте Варсаве, который выпил смертельный яд без всякого ущерба для себя.

Помимо устных преданий, которые Папий любил собирать, он включил в свои Толкования два кратких сообщения о том, как составлены Евангелия от Марка и Матфея. Справка о втором очень коротка — она умещается в одно предложение: “Матфей записал изречения (или рассказы, ) на еврейском наречии, и переводили их кто как мог”[167].

Эти таинственные слова принято относить к одному из источников канонического Евангелия от Матфея. Они могут означать, что собрание изречений Христа приписано Матфею, потому что он, сборщик податей, конечно же умел писать[168].

Принято считать, что в словах “Матфей записал на еврейском наречии” () последние два означают один из семитских языков, иврит или арамейский. Предположение о том, что это означает “написанное по-гречески, но в стиле, характерном для еврейской литературы”[169], не принимает в расчет указания на трудности, с которыми сталкивались переводчики текста.

Идея об импровизированных переводах с семитского оригинала могла возникнуть тогда, когда потребовалось объяснить различия, бросающиеся в глаза при сопоставлении Евангелия от Матфея с Евангелием Евреев или другими арамейскими или греческими Евангелиями. В том, как Папий рассказывает о деятельности Матфея, можно разглядеть апологетическое намерение.

Намерение это еще отчетливее выступает в его словах о Марке, что, судя по цитате из Евсевия, свидетельствует о куда более сильном критическом отношении к Марку, нежели к Матфею (Церковная история, III. 39, 15):

Пресвитер говорил так: “Марк, став переводчиком Петра ( могло означать еще “секретарь”), аккуратно записал все, что делал или говорил Господь, как запомнил [из проповедей Петра], но не по порядку (), ибо сам не слышал Христа и не ходил с Ним. Позднее он сопровождал Петра, который говорил, сообразуясь с обстоятельствами ()[170], а не излагая слова Господа по порядку (). Поэтому Марк нисколько не погрешил в том, что записал все, как запомнил. Он заботился только об одном: как бы не пропустить или не исказить ничего из того, что он слышал”.

По этим словам можно установить три аспекта критики Евангелия от Марка: а) Марк не слышал самого Иисуса и не ходил с Ним; б) он записывал без какого-либо порядка, смыслового или хронологического[171], и в) его Евангелие неполно.

В ответ на эту критику Папий заявляет, что подлинность Евангелия гарантирована самой личностью Петра, отсутствие же должного порядка объясняется условиями, в которых оно создавалось, а наличие пропусков говорит прежде всего о честности Марка, записавшего только то, что проповедовал Петр.

Другие разбросанные свидетельства, зафиксированные Евсевием, Иеронимом, Филиппом Сидонским и некоторыми более поздними св. Отцами, показывают, что Папию были известны четвертое Евангелие, Первое послание Петра, Первое послание Иоанна и Апокалипсис. Что касается Евангелия от Луки и Павловых посланий, в уцелевших отрывках об этом ничего не сказано[172].

Подводя итог, скажем, что Папий как бы перекидывает мостик между этапами передачи евангельской традиции — устной и письменной. Хотя при написании книг он пока еще отдает явное предпочтение устной форме, но уже заметны причины, по которым в дальнейшем авторы все чаще будут отказываться в пользу писаний от устных свидетельств. В целом же Папий дает нам представление не только о развитии канона Нового Завета, но и о реальной жизни общин, в рамках которой приверженность устной традиции препятствовала становлению ясных представлений о каноничности.

V. ПОСЛАНИЕ ВАРНАВЫ

Послание Варнавы представляет собой богословский трактат, изложенный в виде письма. И Климент Александрийский, и Ориген высоко ценили его, приписывая Варнаве, спутнику и сподвижнику апостола Павла. Мнение это, безусловно, ошибочно хотя бы потому, что если бы так было, то падение Иерусалима, а это 70 г. по Р. X., должно бы произойти несколько ранее (16:3 и далее). Неизвестный автор, по всей видимости — учитель из язычников, поставивший перед собой задачу доказать, что смерть Христа на кресте была жертвой во исполнение замысла, выраженного в Ветхом Завете (9:7–9). В своем толковании Ветхого Завета он занимает радикальную антииудейскую позицию, которая весьма уникальна для раннехристианской литературы. Аргументированно критикуя некоторые положения иудаизма, например строгие предписания Моисеева закона, включая разделы о жертвенных животных и храме, автор объявляет их ошибочными, происходящими, как он считает, от слепоты иудеев и их доверия ангелу зла (9:4). Пользуясь методом аллегорического толкования, он навязывает Ветхому Завету, в том числе и предписанию о пище в Книге Левит, такое значение, которое принципиально чуждо его составителям. Если учесть большую склонность автора к символическим и типологическим толкованиям, можно предположить, что он был жителем Александрии. Что же касается датировки произведения, то большинство ученых считает: общий тон послания заставляет отнести его к первой половине II века.

Варнава часто цитирует Ветхий Завет, очень точно воспроизводя хорошо известные места из Псалтири и Исайи. Однако нередко, полагаясь на собственную память, он не особенно заботится о точной передаче оригинала. Можно насчитать около 100 примеров, когда за формулой, обычно предваряющей искаженную цитату, следует весьма расплывчатый и неясный по своей принадлежности к Писанию текст: “сказано в Писании”, “как написано”, “пророк говорит”, “так говорит Господь (или Бог)”, “там говорится (он сказал)”. Иногда он ссылается на книгу того или другого библейского автора — Иакова, Моисея, Давида, Исайи, Даниила. Но нередко Варнава цитирует авторов и других книг, придавая им значимость пророческих: Премудрости Соломона (2:12), Вторая книга Ездры (12:1), Вторая книга Варуха (11:9 и далее). Заметим, что две последние относятся к раннехристианской литературе. К тому же для подтверждения пророчества о последних временах он не только привлекает книгу Еноха, но и приводит выдержку из нее (1 Енох 16:5–6) после оборота “ибо сказано в Писании”. Ясно, что Варнава — в отличие от других мужей апостольских, таких, например, как Ерма, — “муж ученый”. Он много читал и цитирует широкий спектр произведений. Но возникает вопрос: использовал ли автор какие-либо книги из Нового Завета?

Что касается Евангелий, то некоторые ученые указывают на три отрывка, которые, по их мнению, свидетельствуют о том, что Варнава был знаком с Евангелием от Матфея:

1) В 7:3 утверждается, что, когда распинали Иисуса, “дали Ему пить уксуса () с желчью ()”. О том, что так оно и было, упоминается во всех четырех Евангелиях, но лишь Матфей (Мф 27:34) говорит о “вине, смешанном с желчью”. Не исключено, что Варнава в поиске подходящих образов и пророчеств скорее находился под влиянием 69-го псалма: “И дали мне в пищу желчь, и в жажде Моей напоили меня уксусом” (69:22).

2) В 4, 14 Варнава увещевает своих читателей остерегаться, “чтобы случайно не оказаться (вне), как написано ( ), много званых, но мало избранных” (    ). Это напоминает цитату из Мф 22:14, но, возможно, как считают некоторые, Матфей и Варнава заимствуют это выражение из одного и того же источника. Представляется, что притчевый характер этой фразы подтверждается тем, что она во многих рукописях добавлена к Мф 20:16 (С D N W QFam. I Earn. 13 и др.).

3) Знает Варнава и то, что Иисус “пришел призвать не праведников, но грешников” (5:9), и это дословно совпадает с Мф 9:13 и Мк 2:17.

Гораздо менее ясно, известно ли Варнаве четвертое Евангелие. В контексте рассуждений о медном змее, которого Моисею повелевалось вознести на шест (Числ 21:7 и далее), Варнава говорит, что здесь мы вновь встречаемся со "славой Иисуса" — довольно прозрачная аллюзия на Ин 3:14.

Знал ли Варнава другие новозаветные книги? Некоторые исследователи обнаружили в тексте места, созвучные Первому и Второму посланиям к Тимофею. Слова об Иисусе, призывающем грешников, а к их числу относятся и апостолы, которые “были беззаконны по множеству прегрешений” (5:9), напоминают о других: “Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый” (1 Тим 1:15). Утверждение же, что, согласно словам ветхозаветных пророков, положено было, чтобы “Господь явился во плоти” (5:6), можно сопоставить с первой строкой отрывка, который принято считать ранним символом веры, зафиксированным в 1 Тим 3:16: “Он явился во плоти, оправдал Себя в Духе…” и т. д. По всей вероятности, Варнаве было известно и Второе послание к Тимофею, поскольку его слова о “явленной благодати” и “разрушении зла” (5:6) напоминают об аналогичном сочетании слов в 2 Тим 1:9-10. Вспоминается текст этого же Послания, когда Варнава говорит о Сыне Божьем как о Господе и “Судье живым и мертвым” (2 Тим 4:1; Варнава 7:2). Но может быть и так, что оба автора цитируют независимо друг от друга общую для всех вероисповедную формулировку.

Среди других достойных упоминания примеров следует сказать о слове . Оно встречается у Варнавы в описании Иисуса, когда Он придет в день судный, облаченным в алую ризу, “закрывающую стопы” (7:9). Употребление этого слова как существительного в Новом Завете отмечено только однажды, в Откр 1:13, при описании Христа Небесного. Это дает основание предполагать, что Варнава мог находиться под влиянием Апокалипсиса.

Итак, на основании вышеизложенного можно констатировать: для Варнавы Писание — это то, что мы называем Ветхим Заветом, включая некоторые книги, не входящие в иудейский канон. Большая часть встречающихся у него совпадений с синоптической традицией ограничивается простыми предложениями, которые могли быть известны христианину той поры из устной традиции. Единственный случай использования формулы “как написано” вводит фразу “много званых, но мало избранных”. Объясняется это обычным небрежением к Новому Завету. С другой стороны, если трактат написан незадолго до 130 г. или сразу же после него, то главная его цель отнюдь не предполагала частое цитирование новозаветных книг; конечно, лишь в том случае, если ему действительно были известны многие из них. При любых обстоятельствах мы ничего, или почти ничего, не можем почерпнуть здесь, чтобы узнать о развитии новозаветного канона.

VI. ПОЛИКАРП СМИРНСКИЙ

Послание, написанное Поликарпом, епископом Смирнским, христианам в Филиппах, обязано своим появлением письмам Игнатия, тесно связанным с его мученической кончиной. Следуя в Рим, Игнатий проезжал и Смирну. Здесь его приветствовала местная церковь во главе с епископом. Потом он под конвоем был препровожден в Филиппы, где его посетили руководители местной церкви. После его отъезда они написали Поликарпу, прося того прислать им копии писем, которые епископ написал ему и некоторым церквам Малой Азии. Поликарп исполнил эту просьбу, приложив в пояснение собственное письмо (см. 13:2). В нем он призывает своих адресатов твердо стоять в вере (гл. 4–6), избегать еретических учений (гл. 7), держать пред своим взором подвижничество Игнатия и других мучеников (гл. 9), утверждаться в человеколюбии и доброделании (гл. 10). В заключение он пишет, что, посылая филиппийцам копии писем Игнатия, просит их направлять ему последние новости о нем и его спутниках (13:2).

Когда прочитаешь письмо, возникает одно недоразумение: последняя просьба, которая предполагает, что Игнатий и “те, кто с ним” (qui cum eo sunt) еще не претерпели мучений, сопоставляется с более ранним утверждением Поликарпа (9:1 и далее) относительно веры и силы духа Игнатия и других христианских мучеников, которые теперь с Господом (). Β 1936 г. П. Η. Харрисон (Р. N. Harrison)[173] попытался примирить эти два отрывка, предположив, что на самом деле это письмо состоит из двух. Одно — краткое (гл. 13–14), написанное вскоре после того, как Игнатий был препровожден в Рим на мученическую смерть; второе (гл. 1-12) — во время кризиса Филиппинской церкви, предположительно около 135 г. по Р. X. Лишь позднее, как считает Harrison, эти два послания объединили в одно. У этой гипотезы появились сторонники, но на самом деле нет никакой надобности датировать второе послание столь поздним сроком, ибо из самого текста следует, что между вторым и первым посланиями прошел год или чуть больше. Можно предположить и то, что Поликарп говорил о мученичестве Игнатия как о свершившемся факте, принимая во внимание ревностное к тому стремление епископа Антиохии и решимость достичь этой цели. Тогда это могло быть одно послание, написанное скорее раньше происшедших событий[174]. Но в любом случае разница между 110 и 135 г. не столь уж велика.

Несмотря на очевидное родство душ, одинаковую силу духа Поликарпа и Игнатия, их близость по времени, первый менее ориентирован на вопросы церковного устройства, но при этот обнаруживает более глубокое знание новозаветного текста. Пропорционально объему их посланий у Поликарпа в два-три раза больше новозаветных цитат и ссылок. Из 112 ссылок на Библию около 100 относятся к Новому Завету и только дюжина — к Ветхому. Ниже приводятся цитаты из Поликарпа, позволяющие составить ясное представление о том, что он почитает за авторитет.

Во-первых, это духовные нормы христианской жизни. Их три:

Поэтому “давайте служить Ему (Христу) со страхом и всяческим трепетом”, как Он сам нас призывает, как делали апостолы, проповедавшие нам Евангелие, как пророки, заранее предвозвестившие пришествие нашего Господа (6:3).

В этом отрывке четко видно смещение акцентов: авторитет пророков постепенно переходит к Евангелию. Теперь они значимы лишь постольку, поскольку возвестили о Нем, тем самым их почитание делается производным. Что касается апостолов, то они становятся посредниками между благовествованием Господа и верующими.

По другому отрывку Поликарпа можно судить, что основное ядро вероучения, напоминающее Нагорную проповедь, было известно церкви в Филиппах в устной или письменной форме:

Вспомните, чему учил Господь, когда говорил: “Не судите, да не судимы будете; прощайте, и вы будете прощены; будьте милосердны, и вы будете помилованы; какой мерой вы меряете, такой и вас мерить будут”. И еще: “Блаженны бедные и гонимые за праведность, ибо их есть Царство Небесное” (2:3).

Здесь объединены цитаты из Мф 7:1–2 и Лк 6:36-8, но есть выражения, которые не встречаются ни в одном из канонических Евангелий. Во второй части фрагмента мы видим две заповеди блаженства (Мф 5:3 и 10), которые соединены в одну фразу. Для нас важно то, что в обоих случаях текст цитируется как слова Иисуса, а не как Писание. Поликарп не видит необходимости подтверждать эти фразы авторитетом евангелистов.

В следующем примере текст цитируется дословно: Будем же пребывать в посте и молить всевидящего Бога “не ввести нас в искушение”, потому что даже Господь сказал: “Дух бодр, плоть же немощна” (7:2).

Последнее выражение взято из Мф 26:41 и прямо указывает на то, что это слова Господа. Важно и то, что в предыдущей фразе Поликарп воспроизводит прошение из молитвы Господней, не называя источника. “Слово Господне” само по себе придает авторитетность и своим содержанием, и тем, что оно исходит от Господа.

По обращению Поликарпа к другим новозаветным писаниям мы узнаем, что ему известно Послание к Римлянам, Первое послание к Коринфянам, Галатам, Ефесянам, Филиппийцам, Второе послание к Фессалоникийцам, Первое и Второе послания к Тимофею. Отсутствие ссылок на Второе послание к Коринфянам, к Колосянам, Первое послание к Фессалоникийцам, к Титу и Филимо-ну, по всей видимости, случайно.

Из других новозаветных посланий Поликарпу почти наверняка известно Послание к Евреям, поскольку автор называет Христа “вечным Первосвященником” (12:2; ср.: Евр 6:20; 7:3), кроме того, у него слышны отголоски Евр 12:28 (“Давайте служить Ему со страхом и всяческим почитанием”, 6:3). Итоговое предложение в его предостережении против ересей: “Всякий, кто не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть антихрист”, очевидно, взято из Ин 4:2–3. В письме много ссылок и на Первое послание Петра, которое он, вероятно, знал почти наизусть.

Принимал ли Поликарп эти апостольские слова за Писание? Возможно, так и было, когда автор замечает: “Как сказано в этих писаниях, “гневаясь, не согрешайте” и “солнце да не зайдет в гневе вашем” (12:1). Первое высказывание — цитата из Пс 6:5, а обе эти фразы встречаются в Еф 4:26 — послании, которое он хорошо знает и к которому обращается в различных местах. Употребление словосочетания “эти писания” и объединяющего союза “и”, на наш взгляд, предполагает, что Поликарп думает, будто приводит две отдельные цитаты. Может быть и так, что объединение этих двух фрагментов в обоих случаях обязано цитируемому Посланию к Ефесянам. Так или иначе, он называет последнее Писанием. Поскольку это единственный раз, когда Поликарп слова из Нового Завета назвал Писанием, некоторые исследователи посчитали, что он, цитируя по памяти, ошибочно отнес оба фрагмента к Ветхому Завету[175]. Трудно выбрать из этих вариантов интерпретации слов Поликарпа, но у первого то преимущество, что он позволяет понимать их в обычном значении[176].

В итоге можно сказать, что довольно небольшое по объему Послание Поликарпа содержит намного больше ссылок на писания Нового Завета, чем любое произведение того или иного мужа апостольского. Он располагал как минимум восемью Павловыми посланиями (включая два пастырских)[177] и, кроме того, знал Послание к Евреям, Первое послание Петра и Первое послание Иоанна. Что касается Евангелий, то он цитирует как “слова Господа” выражения, которые мы находим у Матфея и Луки. За одним исключением, ни одна из многочисленных ссылок автора не подается как цитата из Писания. К тому же это исключение, как считают некоторые, связано с ошибочным отнесением цитаты к Ветхому Завету. При этом Поликарп не просто много помнит из того, что впоследствии будет восприниматься как Писание Нового Завета; у него просматривается и уважение к этим апостольским документам, которые, в отличие от других писаний, имеют особое значение. Поликарп, как отмечает Грант (Grant)[178], “ясно отличает апостольский век от своего времени и, предположительно по этой причине, не использует письма Игнатия в качестве авторитета, при том, что в них “вера, терпение и назидание, восходящее к Господу нашему” (13:2)”.

VII. ЕРМ РИМСКИЙ

Одной из наиболее популярных книг, появившихся в ранней Церкви, был Пастырь Ерма. Его часто цитировали, одно время даже считали боговдохновенным, и, кроме всего прочего, до наших дней сохранилось более 20 отдельных греческих[179] фрагментов на пергаменте и папирусе, датируемых II–IV веками; два латинских (II и V века, соответственно) и два коптских (саидский и ахмимский). Есть еще перевод-пересказ на эфиопский язык и короткие фрагменты на среднеперсидском языке, обнаруженные среди манихейских текстов в Турфане.

Пастырь представляет собой красочную религиозную аллегорию, в повествовании которой почти всюду действует суровый человек, одетый как пастух. Он служит проводником Ерму. Отсюда книга и получила свое название — . Это — причудливый калейдоскоп из пяти «Видений», двенадцати «Заповедей» и десяти «Подобий». Ей присущ строгий морально-назидательный тон. Основная мысль книги — прежде всего призыв к покаянию, к нравственной жизни, а обращена она к тем христианам, в памяти которых еще свежи гонения (Вид 3. 2, 5; Под 9, 28) и над которыми нависла тень новых потрясений (Вид 2, 2; 4, 2).

Несмотря на то что Ориген и Иероним считали автором Пастыря того Ерма, которого упоминает Павел в Послании к Римлянам (16:14), есть и внутреннее и внешнее указания на то, что автор жил несколько позже. Так, например, он говорит, что его современник — некий Климент, вступавший в общение с верующими других городов (Вид 2, 4). Если, что вполне вероятно, это римский епископ, писавший около 96 г. по Р. X. к коринфянам, то Пастыря следует датировать концом I — началом II века. С другой стороны, согласно указанию канона Муратори, наш автор приходился братом Пию, епископу Рима, умершему в 154 г. Наличие богословских и литературных несовпадений в различных частях книги долгое время оставалось загадкой для комментаторов. Некоторые даже предлагали считать, что авторов было несколько[180]. Пожалуй, наименее удачное решение проблемы — предположение, что Ерм был младшим современником Климента и писал (а возможно, и публиковал) свое пестрое сочинение по частям, со значительными временными интервалами, объединенным затем им окончательно в одну книгу к середине II века[181]. Следует признать, что при отсутствии надежных данных и с учетом довольно противоречивых интерпретаций среди занимавшихся Пастырем ученых проблема, связанная с его датировкой, до сих пор не решена.

Личность Ерма ясно определяется из самой книги. Он открыто и многословно перечисляет подробности своей жизни и жизни его семьи. Мы узнаем, что, будучи христианином-рабом, он был продан в Рим некой женщине по имени Рода, которая потом отпустила его на свободу. Став свободным, он женился, был удачлив (хотя и не всегда в ладах с законом), но из-за неудач снова обеднел. Ерм рассказывает, что во время гонений его дети отступились от веры, предали собственных родителей, вели нечестивый образ жизни. Давая себе характеристику, пишет о том, что он тугодум, но человек неуемного любопытства (Зап 12, 4; Под 5, 5). В то же время он видит себя “терпеливым, добронравным и всегда улыбающимся, исполненным наивности и простодушия” (Вид 1,2). Из всего этого мы можем заключить, что перед нами простой человек с ограниченным кругозором, но по-настоящему благочестивый и думающий. Как бы то ни было, его книгу высоко ценили в ранней Церкви как нравственное назидание, и, согласно Афанасию, она служила пособием для оглашаемых, а во II и III веках некоторые церкви даже иногда признавали ее боговдохновенным Писанием. Так мыслили ее, например, Ириней и Климент Александрийский. В Синайском кодексе — списке греческой Библии V века — Пастырь (вместе с Посланием Варнавы) располагается после книг Нового Завета.

У Ерма отсутствуют прямые цитаты из Ветхого или Нового Заветов. Но в то же время то здесь, то там видны следы выражений и мыслей из Св. Писания, используемые автором для того, чтобы включить их в новый контекст. Ему, по всей видимости, известно Евангелие от Иоанна и как минимум какое-то одно из синоптических[182], кроме того, как будет ясно из нижеследующих цитат, Послание к Ефесянам и Послание Иакова. Заявление в Под 9, 12, что в Царство Божье входит только тот, кто получил имя Сына Божьего, напоминает место из Ин 3:18. В Под 9, 20 Ерм, толкуя притчу о зернах и плевелах, уподобляет тех, кто слишком занят всякими мирскими делами, сорнякам — их душат их же собственные занятия. “Таким людям, — заключает он, — трудно будет войти в Царство Божье”. Но если трудно богатым войти в Царство (ср. Мф 19:23 и далее), то те, кто подобен детям, свободны от злобы, невинны и “несомненно, будут обретаться в Царстве Божьем” (Под 9, 29 и далее).

Похоже, что место из Послания к Ефесянам (Еф 4:3–6), в котором соединены мир и единство в одном теле и одном Духе, стало для Ерма источником его представлений об идеальном состоянии членов Церкви. В Под 9, 13 он дважды говорит о верующих как о тех, у кого “один Дух и одно тело”. В Под 9, 17 Ерм пишет, что у крестившихся “одни мысли и одно понимание, и их вера становится единой, когда и любовь едина”; в 9, 18 он заглядывает вперед, в те времена, когда очистившаяся Церковь станет “одним телом с единым сознанием, единым мировосприятием, единой верой и единой любовью”.

У Ерма много совпадений с текстом Послания Иакова — порой кажется, что целые части Пастыря обрамлены явными выдержками из этого послания (например, Вид 3, 9; Зап 2, 94; Под 5, 4)[183]. Слово  (двоедушный), которое в Новом Завете употреблено только в Иак 1:8 и 4:8, кажется, очень нравится Ерму — он употребляет его 19 раз; однокоренной глагол  — 20, а существительное  — 16[184]. Следует заметить, что ни в Септуагинте, ни в обычном греческом языке его нет.

Итак, вполне очевидно, что Ерм редко цитирует источники. Единственная книга, высказывания из которой упоминаются и доподлинно приводятся в Пастыре (Вид 2, 3), — малоизвестный еврейский апокалипсис под названием Книга Елдада и Модада[185]. Хотя там есть заимствования из Матфея, Послания к Ефесянам и Послания Иакова, нет таких рассуждений Ерма, которые заставили бы нас думать, что он включает их в канон Писания. Сам Пастырь свидетельствует о том, насколько неравномерно во II веке шел процесс формирования новозаветного канона.

VIII. ТАК НАЗЫВАЕМОЕ ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ КЛИМЕНТА

Сочинение, известное как Второе послание Климента, на самом деле не принадлежит к писаниям этого епископа. Автор ясно указывает на то, что текст он читает на религиозной службе (гл. XIX), то есть перед нами раннехристианская проповедь. Стиль ее отличен от Первого послания Климента — он не столь изящен; проповедник, говоря о себе, использует — форму единственного числа, в то время как для автора Первого послания характерно употребление первого лица множественного числа. Более того, он противопоставляет себя и своих слушателей евреям в манере, чуждой настоящему Клименту, а приводимые им цитаты, как правило, не из Ветхого Завета, что почти всегда мы видим у Климента. В своем повествовании автор нередко ссылается на евангельские рассказы.

Когда и где написано это послание, установить трудно, поскольку отсутствуют прямые указания на какие бы то ни было современные автору события. Можно только определить его место в общем развитии христианской вероучительной доктрины. На этом основании его принято относить ко времени между 120 и 170 г. Внутри этих рамок наиболее часто принимается 150 год[186]. Еще туманнее место происхождения. Аналогия с Первым посланием Климента предполагает Рим, поэтому Гарнак приписал его папе Сотеру (166–170). Другие же (например, Ф. Функ, Г. Крюгер — Funk, Kriiger) полагают, что это популярная среди коринфян проповедь, которую читали вместе с Первым посланием Климента, и стали ассоциировать с этим именем. Однако третья группа ученых (Дж. Харрис, Дж. Бартлет, Б. Стритер — Harris, Bartlet, Streeter) считает местом ее появления Александрию, так как неизвестный автор приводит цитаты, напоминающие текст Евангелия Египтян и греческого Евангелия Фомы. Как первое, так и второе — египетского происхождения. Нам же представляется, что ни одно из этих предположений не опирается на достаточно убедительные свидетельства, которые позволили бы сделать однозначный вывод. Поэтому проблему исторического контекста придется оставить неразрешенной.

Главная цель автора — внушить мысль о личной святости. В обоснование своего учения он часто обращается к Ветхому Завету и словам Господа. Приводя цитаты из Ветхого Завета, он иногда упоминает имя автора, например “Исайя” (3:5) или “Иезекииль” (6:8). При обращении к Новому Завету он никогда не ссылается на явно известные ему Евангелия от Матфея и от Луки как на повествования евангелистов. В этом случае он предпочитает пользоваться формулой “Господь говорит”. Так, в поддержку своего увещевания делать добрые дела он цитирует изречение “не всякий, говорящий мне “Господи, Господи”, спасется, но тот, кто поступает праведно” (4:2). Здесь, безусловно, видна традиция, зафиксированная во фразе из Нагорной проповеди в передаче Матфея (Мф 7:21).

Чуть дальше от того, что сохранили канонические Евангелия, отстоит утверждение “сказал Господь: “Мои братья те, кто исполняет волю Отца Моего”” (9:11). Перед нами явная контаминация Лк 8:21 (“Матерь моя и братья мои, слушающие слово Божье и исполняющие его”) и Мф 12:49 и далее (“Вот матерь моя и братья мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот мне брат, и сестра, и матерь”).

Сходным образом во Втором послании Климента приводится цитата, объединенная из Мф 6:24 (или Лк 16:13) и Лк 9:25: “Господь сказал: “Никакой слуга не может служить двум господам”. Если мы желаем служить и Богу и маммоне, это для нас бесполезно, “ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою потеряет?”” (6:1–2).

В других местах послания как слова Господни приводятся отдельные фразы и даже целые предложения, которых нет ни в одном каноническом Евангелии. Например, в 7:5 мы читаем:

Господь говорит в Евангелии: “Если вы не сохранили малое, кто даст вам великое? Ибо Я говорю вам, что верный в малом и в большом будет верен”.

Хотя последнее предложение полностью совпадает с Лк 16:10, но первая часть цитаты отсутствует в текстах нынешних Евангелий.

Еще более характерна следующая цитата из 5:2–4:

Ибо Господь говорит: “Вы будете как агнцы посреди волков”. А Петр в ответ говорит ему: “А если волк задерет агнцев?” Господь сказал Петру: “Пусть агнцы не боятся волков после своей смерти; и вы не бойтесь убивающих вас и не могущих ничего более сделать вам, но бойтесь того, кто после вашей смерти будет иметь власть над вашими телами и душами, чтобы ввергнуть их в геенну огненную” (5:2–4).

Вот я посылаю вас как агнцев посреди волков (Лк 10:3).

Не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать. Но… бойтесь того, кто по убиении может ввергнуть в геенну (Лк 12:4–5) (“…бойтесь того, кто может и душу и тело погубить в геенне” Мф 10:28; “геенна огненная” Мф 5:22; 18:9).

Очевидно, что выражения из Луки и Матфея перемешаны и помещены в более широкий контекст, напоминающий диалог Иисуса с Петром об агнцах в Ин 21:15–17. Но мы не располагаем данными, чтобы определить источник этих слов. Их размер и стиль указывают лишь на то, что они заимствованы не из устной традиции, а из письменного документа, но ни в одном из известных нам нет следов такого диалога.

Весьма далека от канонических текстов такая цитата:

Ибо когда самого Господа спросил некто, когда наступит Его Царство, Он сказал: “Когда двое станут одно, и внутреннее как внешнее, и мужчина и женщина уже не будет ни мужчиной, ни женщиной” (12:2).

Она напоминает логию 22 из Евангелия Фомы:

Они (ученики) говорят Ему: “Войдем ли мы, будучи детьми, в Царство?” Иисус сказал им: “Когда вы два сделаете одним, а внутреннее как внешнее и внешнее как внутреннее, и верхнее как нижнее, и когда мужское и женское соедините в одно, так что мужское не будет мужским, а женское женским”.

Поскольку часть этого выражения мы находим в Евангелии Египтян[187], где оно несколько шире и представлено как ответ Иисуса на вопрос Саломеи, можно предположить, что Второе послание Климента заимствует фрагменты устной традиции, нашедшей свое отражение в Евангелии Фомы и Евангелии Египтян. Не исключено, что, как показывает результат детального анализа Барды (Ваагda)[188], точнее всего это высказывание передано именно во Втором послании Климента.

Остается еще одно место, где приводятся слова Иисуса; в отличие от всех, прежде рассмотренных, автор отождествляет его с Писанием. Приведя отрывок из Ветхого Завета (Исайя 54:1), автор продолжает: “В другом Писании также сказано (    ): “Я пришел призвать не праведников, а грешников”” (2:4). Поскольку эти слова точно совпадают с Мф 9:13 и Мк 2:17, можно предположить, что автор Второго послания Климента считал Евангелие от Матфея (которое в древней Церкви использовалось намного шире, чем Евангелие от Марка) Писанием, так же как и книгу Исайи[189].

Проводя аналогию с апостольскими посланиями, мы видим, что автор в 9:7 говорит об обетовании, “которое ухо не слышало, глаз не видел и на сердце человеку не приходило” (1 Кор 2:9). Его утверждение (14:2) “живая Церковь есть Тело Христово” напоминает Еф 1:22, а слова в 16:4 “любовь покрывает множество грехов” (   ) в точности совпадают с 1 Петр 4:8 (и с 1 Климента 49:5). Фраза “Верен тот, от кого обетование” (11:6), по-видимому, заимствована из Евр 10:23.

В 14:2 мы находим важную, но несколько нечеткую отсылку к авторитетам, у которых автор Второго послания Климента заимствует свое учение. Развивая аллегорическое представление о предсуществовании Церкви, он опирается на “книги и апостолов” (    ). Возникает вопрос: что имел в виду автор, употребляя эти два слова вместе? Вряд ли это было предметом его специальных размышлений, но, несомненно, под словом “книги” он подразумевал Ветхий Завет, поскольку непосредственно перед этим процитировал Иер 7:11 и Быт 1:27. Произнося “апостолы”, он, как видно из контекста, имел в виду в первую очередь Еф 1:22–23, но мог называть и другие христианские книги, которые, как считалось, были соотносимы с иудейскими писаниями. При этом важно отметить, что он и не пытается включать апостольские документы в категорию “книг”, то есть отнести их к Библии.

Итак, неизвестный автор Второго послания Климента явно незнаком с Евангелиями от Матфея и Луки, Первым посланием к Коринфянам и с Посланием к Ефесянам. Нет никаких указаний на Иоанново Евангелие или его послания. Возможно, ему были известны Послание к Евреям, Послание Иакова и Первое послание Петра. Из одиннадцати отмеченных нами случаев в пяти приводятся такие слова Господа, которые не встречаются в канонических Евангелиях. Их присутствие, равно как и наличие в 11:2–4 цитаты из апокрифической ветхозаветной книги, поданной как “пророческое слово” (  ), показывает, что обращение нашего проповедника к священным книгам не регулируется никаким строгим каноническим представлением, даже тогда, когда речь идет о Ветхом Завете.

IX. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Писаний мужей апостольских сохранилось относительно немного — в общей сложности они составили бы том приблизительно такого же объема, что и Новый Завет. Кроме Пастыря Ерма, Дидахе и Толкований Папия, все они написаны в форме посланий по типу Павловых. Следует подчеркнуть, что эти произведения появлялись не как плод богословских изысканий, но по велению религиозного чувства. Они содержат не вероучительный анализ, а скорее прямые свидетельства веры и призывы к святости. Мы не ждем того, что в таких документах обнаружатся какие-либо дискуссии о каноничности, но находим в них свидетельства, по большей части разбросанные по текстам, о существовании той или иной книги, которая впоследствии была причислена к Св. Писанию Нового Завета.

Несмотря на большое различие между писаниями мужей апостольских — не только географических, но, что гораздо важнее, идеологических, — можно сделать ряд обобщающих выводов. Естественно ожидать того, что отношение к Ветхому Завету и к различным книгам Нового Завета (насколько они могли быть известны) будет различным в зависимости от происхождения некоторых авторов. Для первых иудеохристиан Библия состояла из Ветхого Завета и некоторых апокрифических иудейских книг. Параллельно этому писаному авторитету существовала традиция, преимущественно устная, в которой сохранялись слова, приписывавшиеся Иисусу. С другой стороны, авторы, принадлежавшие эллинистическому крылу Церкви, чаще обращаются к тем писаниям, которые позднее были включены в Новый Завет. В то же время, однако, они редко признавали эти документы Писанием.

Кроме того, тогда еще не существовало жесткой нормы цитирования книг, которые еще не были в полном смысле слова каноническими. Поэтому иногда довольно трудно определить, какие книги Нового Завета были известны раннехристианским авторам[190]. Неясность часто сохраняется вплоть до конца II века.

Итак, и иудейская и эллинистическая группы авторов знают о существовании определенных книг, которые позже войдут в Новый Завет. И те и другие неоднократно выражают свои мысли посредством выражений, заимствованных из этих писаний. Эти ссылки показывают, что ощущение авторитетности этих писаний появилось раньше соответствующей теории. Однако эта авторитетность не имела свойств исключительности.

С другой стороны, мы видим, что словам Господа приписывается верховный авторитет. Иногда их цитаты совпадают с текстами Четвероевангелия, но бывают и расхождения. Уже во времена Папия явно зарождается склонность, вначале — бессознательная, подчинить авторитетность слов Иисуса гарантии, основанной на том, что эти слова сохранены в таких-то и таких-то книгах, заслуживающих доверия.

Загрузка...