Глава 6

Как ни странно, но последняя фраза Олега подняла у Полынова настроение. Лучше все-таки при первом знакомстве прослыть трезвенником, чем занудным «сухарем». От мнения, что ты «сухарь», – попробуй, отмойся, а изменить мнимый статус трезвенника – плевое дело.

Припомнив треп Беспалова о неразрешимой загадке лестницы в здании, Никита на обратном пути воспользовался лифтом. Ощущение, надо сказать, он испытал не из приятных – кабина дребезжала, раскачивалась, словно опускалась не в вертикальной шахте, а скользила по головоломному желобу бобслейной трассы. К счастью, все закончилось благополучно, и Никита в полном здравии был доставлен на первый этаж.

Хотя больше пользоваться лифтом не хотелось.

Но когда Полынов шагнул из прохлады здания в полуденную жару на улицу, то ощутил страстное желание до вечера кататься в утлой кабинке лифта вверх-вниз, предпочитая оставаться в прохладе, чем шляться по раскаленным улицам. Может, стоило побыстрому купить в ближайшем киоске бутылку водки и вернуться в лабораторию? Так сказать, с покаянием?

«Нет уж, – одернул себя Никита и ступил на расплывающийся под подошвами асфальт. – Нечего малодушничать и заискивать перед подчиненными, так и без того свой подмоченный имидж можно окончательно испортить. Надо быть „спокойну и выдержану“. Как говорится, умерла, так умерла, и не хрен воскрешать».

В первом же киоске Никита купил зеркальные солнцезащитные очки, нацепил их на нос, и жара вроде бы сразу спала. Элементарный обман зрения, но психологический эффект от него весьма действенный.

Настроение опять пошло вверх. Вспомнилась очаровательная микробиолог Леночка, и тотчас в голове завертелась похабная песенка: «Один халатик был на ей, а под халатиком у ей все голо-то, все голо-то, все голо…» Однако Никита мужественно наступил песне на горло. Как гадюке подколодной. Почему-то именно в таком ракурсе видеть Леночку не хотелось, хотя с некоторых пор Никита и взял для себя за правило думать о женщине только как о женщине. Иначе, если начнешь представлять ее как нечто возвышенное и неземное, – возможны варианты с непредвиденными последствиями. Как с лаборанткой Лилечкой, из-за которой все в его жизни некогда полетело вверх тормашками. Слишком серьезно он тогда отнесся к их связи, а когда она внезапно оборвалась – света белого невзвидел. Забросил науку, завербовался в спецшколу… Никита постарался побыстрее уйти от этих мыслей, но напоследок все же почему-то подумалось, что с Леночкой у него в Каменной степи все получится. И будет это красиво.

В Армянском переулке Никита купил в киоске кофе в зернах, бросил кулек в полиэтиленовый пакет, где сиротливо покоился так и не понадобившийся галстук, и, неторопливо шагая по теневой стороне улицы, вышел к Чистым прудам.

Возможно, когда-то, при Юрии Долгоруком или Иване Калите, пруды и оправдывали свое название, но с тех пор, как опричники Ивана Грозного загадили их, сбрасывая в воду трупы, никому не удалось возвратить прудам их былую «пречистость». И современные власти, одевшие берега в гранитный парапет, не смогли возродить первозданность прудов. Как была вода мутной и стоялой, такой она и осталась. Наверное, лучше было бы засыпать пруды и на их месте возвести часовенку по невинно убиенным жертвам грозненских репрессий, тем более что подобный прецедент в Москве уже случился, когда засыпали зимний плавательный бассейн. Но, похоже, ни те древние «грозненские» события, ни более близкие по времени, одноименные, но дальние по расстоянию, московские власти не интересовали, и пруды продолжали существовать, наводя на жителей тоску и уныние. Ну какая красота может быть у водоема, намертво зажатого со всех сторон плотным рядом домов?

Впрочем, динамик летнего кафе утверждал иное.

«Чистые-е пруды-ы-ы, задумчивы-ые и-ивы…» – надсаживаясь в сладостной истоме, тянул певец. До какой же степени надо быть урбанизированным человеком, ни разу не высунувшим нос за черту города, чтобы воспеть грязные лужи? Только извращенцу может прийти на ум обозвать чахлые рахитичные ивы на берегу задумчивыми.

Загорелый до черноты пацан в одних трусах сидел на парапете на самом солнцепеке и держал в руках удочку. Поплавок на неподвижной глади мутно-зеленой воды стоял как вкопанный. Кому тут клевать, спрашивается? Головастикам разве… Вот из таких пацанов и вырастают потом насквозь градолюбивые уроды, воспевающие сточные канавы.

Полынов сел под тент за столик летнего кафе, взглядом подозвал официантку.

– Пива. Холодного. – Он немного подумал и добавил:

– Очень.

– Очень холодного или очень хочется? – попыталась сострить официантка. Посетителей за столиками было немного, и она определенно маялась от скуки.

Никита окинул взглядом ее ладную фигурку.

Школьница. Подрабатывает на каникулах. Ко всему созрела, однако Никита никогда с малолетками не связывался. Вот если бы на ее месте оказалась микробиолог Леночка…

– Ледяного, – мрачно буркнул он, отводя взгляд.

Официантка намека не поняла.

– Какого именно? У нас сорок сортов, – продолжала она уточнять воркующим голосом, гарцуя перед столиком необъезженной лошадкой.

– Любого. Но не пастеризованного.

Заказ поверг официантку в недоумение. Она даже пританцовывать перестала – видно, во вкусовых тонкостях пива еще не разбиралась, да к тому же до сих пор ей такие привередливые посетители не попадались.

Русскому человеку ведь что надо? Если пива – то побольше; главное, чтобы градус был да по вкусу не моча. А всякие там нюансы – это для пресыщенных иностранцев-пивоманов. Но как раз гурманы здесь пиво не пьют, предпочитая респектабельные пабы.

Вдаваться в подробности и объяснять пигалице, что пить пастеризованное пиво – все равно что ей провести ночь со скопцом, Никита не стал. Еще примет за согласие завязать разговор. Он только молча глянул на нее, и, похоже, холод его взгляда достиг официантки и через зеркальные стекла очков.

– «Останкинское» устроит? – неуверенно предложила она.

– Бутылочное, – уточнил Никита.

– Что-нибудь к пиву? – Оправившись, официантка перешла на деловой тон.

Никита чуть задумался и, решив окончательно сразить ее, небрежно бросил:

– Да. Сушеных кальмаров.

К его удивлению, «заряд» ушел «в молоко». Девица заученно кивнула и исчезла. Видимо, приняла заказ за шутку типа: «…и запеченного гуся, но непременно с яблочком в гузке».

Однако, когда она через минуту поставила на стол запотевшую бутылку «Останкинского», пустой стакан и одноразовую тарелочку с сушеными кальмарами, настала очередь удивляться Полынову. Чтобы скрыть смущение, он придирчиво рассмотрел наклейку на бутылке – нет ли там надписи «пастеризованное» – и только тогда, барственно кивнув, расплатился.

Залпом выпив первый стакан ледяного пива, Никита посидел пару минут, ощущая, как холодная волна приятно расходится по телу, и наконец отважился взять кусочек сушеного кальмара, по внешнему виду напоминающего пластинки столярного клея. Кстати, по весу и на ощупь тоже. Несмотря на свой заказ, он не то что никогда не ел, а в глаза не видел столь сомнительный на вид деликатес. До некоторых пор и не подозревал о его существовании, пока, будучи еще студентом, не побывал на Дальнем Востоке. Было это во времена всеобщего дефицита, но все равно каких только экзотических блюд он там не перепробовал: маринованные побеги молодого папоротника, свежая морская капуста, сок лимонника, кедровое масло, китовое мясо, крабы, красная икра, да не просто так, а ложками из эмалированного тазика под самогон… А вот сушеных кальмаров отведать не довелось. Видел только объявления в пивбарах да рыбных отделах гастрономов, что сушеных кальмаров нет. И все. Вконец заинтригованный, Никита начал расспрашивать аборигенов, что же это такое, но вразумительного ответа не получил. Одни восхищенные междометия. И вот теперь, абсолютно неожиданно, – нате вам, будьте любезны, извольте снять пробу…

Он положил кусочек в рот, осторожно разжевал и понял, что аборигены Дальнего Востока в своем мнении относительно вкусовых качеств непрезентабельного деликатеса были абсолютно правы. Ничего, кроме выспренних междометий, тут не скажешь. Под такую закуску и цистерну пива выпить можно.

Никита допил бутылку, заказал вторую. Холодное пиво расслабило, настроение приняло благодушно-созерцательный оттенок. После пары-тройки абсолютно невразумительных песен из динамика вновь полились стенания о Чистых прудах, но теперь слова песни не казались такими уж откровенно дебильными. В конце концов, и в нищем на паперти с некоторой натяжкой можно увидеть черты «мыслителя», так почему же рахитичным ивам не «задуматься» о своем горестном житье-бытье? А из пацана-рыболова, быть может, вырастет отнюдь не ревностный поборник кирпича и металла, а совсем наоборот – яростный защитник дикой природы. Западет ему в душу с детства, что в Чистых прудах рыбы нет, вот и начнет он последние уголки девственной природы оберегать да лелеять…

Благодушие накатилось совсем уж радужной волной и настроило мысли на мажорно-мечтательный лад. Ну почему во всем окружающем нужно видеть только ущербность? В каждом человеке есть чистое и прекрасное начало, главное – его распознать. Взять хотя бы ту девушку, что сидит от него через пустой столик, курит, потягивает сквозь соломинку «пепси».

Видик у нее еще тот: грима на лице столько, что, тряхни она всклокоченной прической, штукатуркой на стол посыплется, в уголках рта презрение ко всему миру… Зато, вполне возможно, душа у нее…

Какая у нее душа, Полынов представить не успел.

Слишком долго он рассматривал девицу, и она истолковала его пристальный взгляд по-своему. В упор уставилась на Никиту и сделала рукой жест, что, мол, не против пересесть к нему за столик.

Никита очнулся, растянул губы в извиняющейся улыбке и отрицательно помотал головой. Девица скорчила недовольную мину, что-то презрительно пробормотала в его адрес и, закинув ногу на ногу, отвернулась с самым что ни на есть независимым видом.

Вот и помечтай тут, вздохнул Никита. Похоже, не то место и не то время выбрал. И как бы в подтверждение этому почувствовал, что и его особой кто-то исподтишка интересуется.

Не подав вида, все так же лениво потягивая пиво, он скосил глаза. Как кстати пришлись зеркальные очки – словно предвидел подобный оборот. Нет, не девчушка-официантка на него глаз положила. Она стояла спиной к Полынову, облокотившись о стойку бара, и о чем-то весело болтала с барменом, вертя задом. Никита для нее был пройденный этап – ну, не получилось у нее завязать знакомство с приглянувшимся посетителем, и ладно. Таких клиентов у нее с десяток на дню бывает.

А вот двое мужчин за дальним столиком Никите не понравились. Один, щуплый, в спортивном костюме, невзрачный, словно блеклая фотография, сидел лицом к Полынову, а второй, коротко стриженный крепыш в джинсах и голубой майке, – спиной. Изредка пригубливая, они цедили пиво, курили и молчали.

Для постороннего взгляда – вроде бы обыкновенные, задавленные жарой обыватели, но Никиту эта парочка насторожила. То ли чересчур равнодушным, блуждающим по сторонам взглядом щуплого и каменной неподвижностью крепыша, то ли их неестественным молчанием – где это видано, чтобы приятели за столом, да с пивными кружками в руках, словом друг с другом не перебросились даже при жестоком похмелье? К тому же просто некому было минуту назад так посмотреть на Полынова, чтобы он почувствовал.

Никита допил пиво, встал и вальяжной походкой направился вдоль прудов вверх к Мясницкой. В зеркальных очках отразилось, как щуплый что-то сказал своему напарнику, тот раздавил в пепельнице сигарету, поднялся и вперевалочку, не спеша пошел за Полыновым.

«А вот тут вы, ребята, недоиграли, – невесело пожурил их Никита. – Даже простые собутыльники, расставаясь, друг другу руки на прощание пожимают…»

Он шел фланирующей походкой разомлевшего от пива и жары человека, а сам трезво рассуждал, прикидывая в уме различные варианты отрыва от «хвоста».

Можно было нырнуть в метро, добраться до Кольцевой линии, где проще замести следы. Можно было…

Нет, внезапно понял Никита. Ничего этого делать не следует. Сейчас он числится на легальной работе, живет в легальной квартире, поэтому не стоит раньше времени показывать свои знания и умение по запутыванию следов. Все это может пригодиться для экстраординарного случая, а в данный момент лучше всего не подавать вида, что заметил слежку, и попытаться извлечь из ситуации максимум выгоды. Например, заняться выяснением, насколько серьезно его «пасут».

На Мясницкой Никита взял такси, причем сделал это не торопясь, давая возможность наружному наблюдению за собой сориентироваться, и поехал домой. Два раза по пути он останавливал машину: один раз у овощного киоска, где купил ананас и пару плодов манго, а второй раз – когда, не выходя из машины, приобрел у уличного торговца с десяток газет.

Нехитрые уловки позволили выделить из потока автомобилей серую «Волгу», бежевые «Жигули» и темно-зеленый «Форд», которые, чередуясь, «вели» его по улицам. «Пасли» его профессионально, на большом расстоянии, но именно на подобные случаи и натаскивали Полынова в спецшколе, заставляя мгновенно запоминать не только номера подозрительных автомобилей, но и их малейшие отличительные особенности. С таким размахом и так обстоятельно вести наблюдение могла только ФСБ, хотя ее «топтуны» на колесах все же и допустили ряд небрежностей, недооценивая Полынова. По всем правилам слежки полагалось не менее пяти-шести машин, причем после отрыва подозреваемого или его непредвиденной остановки в пути «засвеченная» в данном эпизоде машина должна была отстраняться от преследования и заменяться на резервную. Однако этого не происходило – то ли с бензином в ФСБ была напряженка, то ли там не принимали Полынова всерьез, пока не докопавшись до его личного дела. Последнее радовало, но сама ситуация в целом тревожила. Лишь теперь Никита стал понимать, в какое гнилое дело втравил его Веретенов. Быть шпионом в собственной стране, при этом работая на ее же благо, – глупее ситуации не придумаешь. И более дичайшей представить невозможно. Нонсенс для нормального государства. Хотя, кто это сказал, что Россия – нормальное государство? О нормальности уже лет десять речи идти не может, тем более – о государстве. Да, появилась на карте мира такая страна, как Россия, а вот государство так и не состоялось. Слишком разные это понятия.

Почти как по Ленину получилось, предрекавшему в светлом будущем отмирание роли государства. До такой степени оно в России «отмерло», что и люди вымирать начали. Лишний тому пример – судьба жителей поселка Пионер-5 в Каменной степи.

Когда такси свернуло во двор его дома, Никита глянул в зеркальце заднего обзора и увидел, как следовавший за ним в некотором отдалении темно-зеленый «Форд» проехал мимо и остановился на обочине.

На весьма удобном месте, с которого хорошо просматривался двор.

Расплатившись с таксистом, Полынов вошел в подъезд и воспользовался лифтом, подавив в себе желание взбежать на четвертый этаж по лестнице. Если нужно выиграть время, то это хороший способ дезориентировать «топтунов», направив их на тот этаж, где стоит лифт. Инстинкт преследуемого – во что бы то ни стало если не оторваться от погони, то хотя бы на время запутать следы – штука хорошая, но сейчас ему не стоило давать волю. Не пройдет и получаса, как фээсбэшники все равно вычислят его квартиру, и Полынов от такого маневра не то что ничего не выиграет, а, наоборот, проиграет. Зачем, спрашивается, добропорядочному гражданину сбивать службу безопасности с толку? Разведчик имеет право находиться только в двух психологических состояниях: в основном – при трезвом, холодном рассудке, когда до мельчайших подробностей просчитываются все варианты ситуации и поведения, и лишь только в безвыходном положении переключаться на исключительное – инстинкт и интуицию, когда чисто животное чутье обложенного со всех сторон зверя способно, вопреки логике и здравому смыслу, найти выход из, казалось бы, безнадежной ситуации. Все остальные чувства: сомнение, неуверенность и прочая – это не для профессионалов, а для дилетантов.

Никита специально долго возился на лестничной площадке с ключами, дождался, когда вызванный с первого этажа лифт опустится вниз, и только затем открыл дверь. В лифт так никто и не сел – «топтуны» определяли, на какой этаж поехал их «ведомый».

Полынов вошел в квартиру с шумом, чтобы и на первом этаже слышали, захлопнул дверь и ничуть не удивился, когда из кухни выглянул Алексей.

– Ага! – улыбаясь, сказал Алексей. – Хозяин пожаловал. Как раз к обеду поспел.

На нем был кухонный фартучек с рюшечками, перед собой он катил уставленный закусками столик на колесиках.

Никита сумрачно глянул на Алексея, сунул ему в руки полиэтиленовый пакет, коротко бросил:

– Помой и нарежь к столу, – и прошел в кабинет.

– О, шикуем! – саркастически рассмеялся из кухни Алексей, увидев в пакете тропические плоды. – Галстук тоже помыть и нарезать?

Никита не ответил. Подошел к окну и в щель между шторами посмотрел во двор. Напротив подъезда, зияя пустотой тонированных стекол, стояли бежевые «Жигули» из его «эскорта». Это понятно – «Форд» во дворе старого дома отнюдь не престижного района выглядел бы белой вороной.

– Так с галстуком что делать? – продолжал ерничать Алексей.

Полынов прошел на кухню. Алексей возился на столе с манго. Ножом надрезал плод вдоль и теперь орудовал ложкой внутри, извлекая большую плоскую косточку. И Никита лишний раз отметил, что его напарнику «разные там заграницы» знакомы не понаслышке, а воочию. В России разделывать манго не научишься.

– На галстуке мы вешаться будем, – мрачно изрек он.

– Да? – Алексей бросил на Никиту короткий настороженный взгляд, но разделывать манго не прекратил. Хладнокровия ему было не занимать. – Вдвоем на одном галстуке? Откуда такой пессимизм?

– От верблюда. – Никита сверлил взглядом Алексея, будто это он притащил за собой «хвост». – Я под «колпаком». Поэтому вешаться на галстуке предлагаю по очереди. Первым – ты.

Алексей ничего не сказал. Сосредоточенно разложил по тарелкам нарезанные ломтиками плоды, поставил их на передвижной столик и покатил его из кухни.

– Пойдем в комнату, – спокойно предложил он. – Я не согласен с такой очередностью. Будем бросать жребий. – Коньяк, водку, виски? – спросил Алексей, когда они сели в кресла.

– Водку.

Алексей взял с нижней столешницы передвижного столика запотевшую бутылку «Смирновской», налил в стопки.

– За что пьем? – нехорошо оскалясь, спросил Полынов?

– А за твой первый рабочий день в МЧС! – наигранно бравируя, поднял стопку Алексей.

Они выпили, Полынов взял бутерброд, стал жевать. Неожиданно на душе стало легче, словно он принял микстуру от всех болезней. Почти два месяца он в глаза водки не видел – откуда ей взяться в джунглях Африки? – только виски и спирт, поэтому сейчас выпил с превеликим удовольствием. Как и каждый россиянин он, можно сказать, был «воспитан» на этом исконно национальном напитке, быть может, и заключающем в себе ключ к тайне загадочной русской души, непонятной другим народам. Настолько интригующей тайне, что иностранцы в последнее время все чаще вместо своего стандартного тоста «Прозит!» произносят: «Уыпьем уодки!» – но все равно в русской душе ни хрена разобраться не могут.

– «Хвост» серьезный? – наконец спросил Алексей.

– Думаю, ФСБ.

– Основания?

– Разговор в Министерстве обороны, где от ФСБ присутствовал куратор учений в Каменной степи.

– Понятно… – протянул Алексей, задумчиво отхлебывая из стакана апельсиновый сок. – И насколько серьезно нас обложили?

– У подъезда стоят бежевые «Жигули». Похоже, фиксируют всех входящих и выходящих.

– Та-ак… А в самом подъезде?

– Вряд ли. По городу они вели меня ограниченным составом и несколько небрежно.

– Это хорошо… – повеселел Алексей. – Значит, пока только превентивная акция, а не плотный прессинг.

Он налил Полынову полную стопку, а себе плеснул чуть-чуть.

– Испортил ты мне своим «хвостом» праздник души, – ответил он на вопросительный взгляд Никиты. – Надеялся расслабиться, товарища в командировку проводить, водки в свое удовольствие попить… ан, придется поработать.

Они выпили за командировку.

– Как уходить будешь? – мрачно спросил Полынов. – Не хочу, чтобы ты своей физиономией засветил мою связь с Веретеновым.

– Все предусмотрено, – поморщился Алексей. – Уйду самым что ни на есть тривиальным, а потому самым надежным способом. Думаешь, из скаредности тебя поселили в захолустье? Здесь, под домами, великолепные подвалы, целая подземная система, как лабиринт. Войду туда в твоем подъезде, а выйду из соседнего дома. И, кстати, вход в подвал со двора не просматривается.

Кровь ударила Полынову в голову. Чтобы не сорваться, он опустил глаза и медленно, как учили, отсчитал десять ударов пульса в висках. Внутреннее напряжение спало. Дикие времена в стране наступили, если начинаются разборки между государственными структурами. ФСБ против МЧС, МЧС против Вооруженных сил… Не ясно только, за кого он, Полынов.

– Почему же я об этих подвалах ничего не знаю? – ровным, металлическим голосом спросил он. – За подсадную утку меня держите?

Алексей застыл с бутербродом у рта.

– Не кипятись, Никита, – тихо сказал он и положил бутерброд на тарелку. – Вначале фээсбэшники аппетит испортили, теперь ты… О подвалах, а также еще о некоторых особенностях подъезда и этой квартиры я бы тебе обязательно рассказал. Но ситуация кардинально изменилась. Ниточка в Институт молекулярной биологии, которую ты нам дал в руки сегодня утром, вывела на такие сведения, что в них просто не верится. Слишком все фантастично, но если ты хоть часть из этих данных подтвердишь в Каменной степи, то больше тебе в этой квартире жить не придется. Придется переходить на нелегальное положение.

Он встал, вышел в коридор и тут же вернулся, неся небольшой кейс. Снова усевшись в кресло, Алексей раскрыл кейс, достал из него небольшой, размером с книгу, пентоп, протянул Полынову. Никита взял компьютер и открыл его. На одной панели располагалась миниатюрная клавиатура, на другой – дисплей из жидких кристаллов. В углублении под клавиатурой покоился светокарандаш.

– С этой минуты забудь о каких-либо иных средствах связи, кроме этой. Держи. – Алексей передал Никите небольшую плоскую коробочку. – Внутри – лазерный двухдюймовый диск. Береги его как зеницу ока – без него пентоп – бесполезный набор дорогостоящих деталей. Время связи – с восьми до двенадцати, утром и вечером. Наиболее оптимальное – в районе десяти, когда спутник связи в зените. Учти, пентоп не приспособлен для хранения информации, и повторно мы ее будем передавать только в исключительных случаях. Пароль для связи «Ашел» – мое имя наоборот. Вызовешь меня: «Леша», – буду гнать правдоподобную, но стопроцентную дезинформацию. Все понятно?

– Какова степень вероятности перехвата передачи?

– Пусть это тебя не волнует. Связь идет через дешифратор, так что без твоего лазерного диска никто и бита информации в передаче разобрать не сможет.

Никита подбросил на руке компьютер, скривился.

– Хлипок не в меру… Не развалится от встряски?

Алексей только усмехнулся.

– В закрытом состоянии можешь им хоть гвозди забивать, хоть под танк класть. Корпус из металлокерамики. – Он глубоко вздохнул, хлопнул себя ладонями по коленям. – Ну, все. Пора. Чем раньше я от тебя уйду, тем больше вероятность проскользнуть незамеченным. Вдруг фээсбэшникам в голову что-то стукнет и они усилят группу наблюдения… Кстати, вызови меня сегодня вечером по пентопу. И связь проверим, и заодно узнаешь, не засветился ли я при уходе.

Алексей встал, протянул Никите руку.

– Успеха тебе в Каменной степи. Счастливо.

– Спасибо, Ашел, – горько сыронизировал Никита, отвечая на рукопожатие. Непонятно было, зачем придумали пароль, созвучный с именем самого упрямого животного, – надеялись, что в контрразведке никогда не поверят в столь глупое словосочетание?

Во всяком случае, Алексей ничуть не обиделся – наоборот, загадочно улыбнулся.

Проводив Алексея, Никита немного постоял у дверей, прислушиваясь. В подъезде было тихо – похоже, Алексей ушел чисто.

Полынов вернулся в комнату, налил полстакана водки, выпил, закусил маринованными маслятами.

Сумрачно окинул взглядом стол и кисло поморщился. С ананасами и манго он дал маху. Привык с Сан Санычем спирт тропическими плодами закусывать и сейчас, чисто машинально, купил их в ларьке, нарушив одно из «золотых» правил разведчика – оставлять в покинутой стране все приобретенные там привычки. Теперь дольки ананаса и манго, к которым, кстати, ни он, ни Алексей так и не притронулись, точнее, не сами дольки, а факт покупки тропических плодов был лишней зацепкой для дотошного следователя ФСБ: а не тот ли самый это Никита Полынов, кто последним встречался в Центральной Африке с вице-консулом Российской Федерации Егором Семеновичем Ненароковым перед его гибелью? Хотя, в общем, и без экзотических фруктов через день-два в ФСБ вычислят след Полынова в Африке – слишком уж рьяно за него взялись, а он был в тропиках без какой-либо «легенды» и тем более прикрытия. Так что не во фруктах дело – но все же прокол есть прокол. Нашел, чем себя успокоить…

Ситуация, куда ни кинь, складывалась не из веселых. С самым отвратительным сценарием, когда от тебя ничего не зависит и ты вынужден продолжать работу «не сходя с дистанции» практически в открытую, не имея понятия о направлении ответного хода противника. Теперь нужно было быть трижды бдительным и не допустить и малейшего промаха. Спокойно делать свое дело – и не позволять нервам брать над собой верх. Лучшим вариантом в этом случае было хорошо выспаться, тем более что завтра предстоял суматошный день по устройству лагеря экспедиции в Каменной степи, когда без контактов с командным составом учений никак не обойтись. Как говорится, утро вечера мудренее, хотя Никита собирался спать днем, а проснуться именно вечером.

Полынов плотно поел, выпил ударную дозу водки и лег спать, настроившись проснуться в половине девятого вечера. Чему-чему, а умению просыпаться точно в назначенный срок его обучили.

Спалось Никите плохо. То ли жара в Москве была иная, чем в тропиках, – более сухая, что ли? – то ли водка оказалась «несвежей», но Полынову во сне было муторно. Проснулся он в двадцать минут девятого, весь в поту. Несмотря на жару, его знобило, голова разламывалась, желудок стоял колом. И лишь только он спустил ноги с кровати, как кол в желудке повернулся, подступил к горлу, и Никита еле успел добежать до унитаза.

Минут пять его выворачивало наизнанку, потом, когда желудочные спазмы отпустили, он еще некоторое время приходил в себя, сидя на полу в туалете в обнимку с унитазом. Наконец Никита смог подняться, проковылял на дрожащих ногах в ванную комнату, где принял контрастный душ, долго истязая себя сильным напором то горячей, то холодной воды. Боль в голове прошла, но ощущение дискомфорта в организме осталось.

Растираясь полотенцем, Никита посмотрел в зеркало. Оттуда на него глянуло бледное осунувшееся лицо с темными кругами под нижними веками и слегка желтоватыми белками глаз. Быть не может! Похоже на «тофити». Только сыпи на теле вроде бы нет, да и температуры. А рвота – что это, почему? Нет, ерунда все это… В желудке ощущалась жгучая тяжесть, болела печень. Типичные симптомы пищевого отравления. Можно было грешить на сушеных кальмаров, можно – на грибы, можно – на водку. Черт его знает, из чего ее сейчас гонят, а подделать импортную бутылку да запечатать ее для отечественных фальсификаторов – не проблема. Но можно было грешить и на акклиматизацию – все-таки произошла резкая смена влажного климата тропиков на сухой Восточно-Европейской равнины, – хотя раньше его организм на перемену места пребывания не реагировал. Однако все в жизни когда-то происходит впервые, и это новоприобретение имеет нехорошее свойство часто-густо повторяться. В жизни человека не повторяются только рождение и смерть. Они одноразовы.

Облачившись в махровый халат, Никита босиком прошлепал на кухню, нашел в аптечке левомицетин, проглотил пару таблеток и начал готовить кофе. По рецепту Сан Саныча – с корицей и кардамоном. По всем врачебным канонам сейчас полагалось промыть желудок и выпить несладкого чаю с сухарями, но Полынов решил воспользоваться собственным методом.

Да, после него желудок еще пару дней будет побаливать, зато голова станет светлой и ясной. А это Полынову завтра край как необходимо.

В самый ответственный момент – как раз перед закипанием, когда нужно вовремя снять турку с плиты, не допустив, чтобы появляющаяся пенка покрыла всю поверхность завариваемого кофе, – в дверь позвонили.

– Минутку! – крикнул в коридор Никита, не отводя глаз от турки.

Звонок тренькнул еще раз, а затем залился требовательной, непрерывной трелью.

Не обращая внимания на надрывающийся звонок, Никита закончил приготовление кофе, вылил его из турки в чашку и только тогда направился к двери.

– Кто там? – на ходу поинтересовался он.

Верещание звонка оборвалось.

– Открывайте, милиция! – в приказном тоне донеслось из-за двери.

Полынов вскинул брови. Это еще что за явление?

Можно было, конечно, попрепираться сквозь закрытые двери, но на кухне ждал свежесваренный кофе, и Никита, чтобы побыстрее отвадить непрошеных гостей, щелкнул замком.

На лестничной площадке стояли два молодых стража порядка – лейтенант и сержант. Лица их были суровы, а позы милиционеров выражали готовность в случае малейшего подозрения в неповиновении власти мгновенно скрутить Полынова в бараний рог и, стащив под заломленные за спину локотки по ступенькам во двор, зашвырнуть в черный воронок.

– Чем обязан? – корректно спросил Никита.

Милиционеры проигнорировали его вопрос.

– Почему так долго не открывали? – чуть ли не рявкнул лейтенант и сделал попытку шагнуть через порог.

Ничего у него не получилось, так как Полынов, мгновенно среагировав, шагнул навстречу, и они столкнулись.

– Не понял? – вежливо улыбаясь, сказал Никита, глядя в глаза лейтенанту. Мол, извините, что так принимаю, но уж будьте так любезны, не соблаговолите ли вы.., короче, не хамите, ребята.

Лейтенант икнул от столкновения и понял, что нахрапом строптивого жильца не взять.

– Разрешите войти? – немного умерив недовольство в голосе, но все так же строго сказал лейтенант.

Словно об отказе не могло идти речи.

– Нет. Не разрешаю, – совсем уж в радушной улыбке расплылся Никита, будто не отказал, а, наоборот, пригласил гостей к себе. Ситуация определенно стала его забавлять. Даже самочувствие улучшилось.

– Вы что, не видите, что перед вами представители закона? – предпринял новую атаку лейтенант.

Полынов пожал плечами.

– Вы знаете, лейтенант, завтра я закажу в ателье милицейскую форму и, когда пошьют, надену ее. И чем я буду отличаться от вас?

Лейтенант с сержантом переглянулись, достали из нагрудных карманов документы и мазнули раскрытыми книжечками перед глазами Полынова. Обыкновенный обыватель ничего бы не успел разглядеть, но Никите не стоило особых усилий сфотографировать их взглядом. Документы были настоящими, выданными старшему участковому лейтенанту Стародубу Николаю Фомичу и участковому инспектору сержанту Шимайло Павлу Алексеевичу.

– Вы удовлетворены?

– Допустим, да, – кивнул Никита. – Что дальше?

– А дальше, – с некоторым злорадством произнес лейтенант, – мы бы хотели посмотреть на ваши документы!

Полынов изобразил на лице изумление.

– Опять не понял. С какой стати? Почему я, находясь в своей собственной квартире, должен показывать кому-либо свои документы?

– Что ты не понял?! – вмешался сержант. – А ну, предъяви паспорт!

– Что? – смыв улыбку с лица, нахмурился Никита. Ну что с сержанта возьмешь? Мент есть мент. По своей психологии тот же уголовник, только с погонами. – Сержант Шимайло, у вас, наверное, в кармане лежит санкция от прокурора тыкать и хамить всем подряд? Или вам погоны жмут? Так их завтра в прокуратуре пообрывают.

Он перевел взгляд на лейтенанта.

– В чем, собственно, дело? Я вас слушаю, лейтенант Стародуб.

То, что Полынов запомнил их фамилии по мельком виденным документам, произвело на милиционеров впечатление.

– Может быть, вы все-таки позволите нам войти? – сменил агрессивный тон на нормальный лейтенант. – Не на лестничной же площадке нам разговаривать…

– Нет, – снова отрезал Полынов. Спектакль начал ему надоедать. К тому же кофе на кухне стыл. – У меня в комнате труп лежит, я его как раз расчленять заканчиваю, а вы мне помешаете. Так что, давайте, излагайте ваши претензии здесь.

При упоминании о «расчлененке» сержант было дернулся к Полынову, но лейтенант его удержал. И по тому, каким быстрым, неуловимым движением он это сделал и как беспрекословно повиновался ему сержант, Полынов понял, что в меру ему продемонстрированная внешняя туповатость лейтенанта на самом деле лишь маска. Никакой он не милиционер. Документы у него настоящие, да участковый он липовый.

Вот сержант – тот, понятное дело, самый что ни на есть всамделишный. Народному артисту так не сыграть.

– Шутить изволите, – пожурил лейтенант. – А по нашим данным, в этой квартире никто не живет. Появляются разные подозрительные личности на день-два и исчезают.

– У вас устаревшие данные, – поморщился Никита. – Или вы плохо работаете, если не знаете, что у вас делается на участке. Обратитесь вначале в ЖЭК, уточните, как они согласовывали с вашим отделением мою прописку, что вы о ней не в курсе, а потом приходите. У вас все?

– А чем вы можете подтвердить ваши слова? – пытаясь все-таки вернуть разговор в старое русло, задал лейтенант совсем уж дебильный вопрос.

– Да ничем не собираюсь подтверждать, – раздраженно процедил Никита. На языке так и вертелось послать не в меру ретивого лжеучасткового за «подтверждением» к полковнику Федорчуку, но он сдержался. Себе дороже мог оказаться «посыл». – Это ваши заботы – доказывать мое не правомерное проживание в этой квартире. Если докажете, приходите, но непременно с санкцией. В противном случае наш разговор будет перенесен в прокуратуру. До свидания.

Полынов захлопнул дверь и вернулся на кухню.

Как он и предполагал, кофе успел остыть, и пришлось его пить теплым.

Интересно все-таки, что хотели выяснить в ФСБ, подсылая к нему участковых? Что они прощупывали?

Неужели еще не докопались до его личного дела или Они в архивы КГБ не заглядывают?

Загрузка...