Казаки-разбойники

Глава 3

Лука еще раз участвовал в бою под Нюренбергом. Здесь он получил небольшую рану в бок, но пролежать пришлось больше месяца. Была уже осень, и войска имперцев вернулись в Чехию.

Там Лука и выздоровел, после чего он был переведен в конную сотню, где сотником был пан Андрей Серый. Казак он был высокий, с сивыми усами, хотя лет ему и не так уж много. Всего-то чуть за сорок. Сивые волосы оселедца и были причиной такого прозвища.

В первом же выезде на дело Лука сумел добыть второго коня и с готовностью предложил его другу Якиму. Тот уже отлежался и теперь был зачислен в ту же сотню, что и Лука. Это сильно скрасило тяжесть службы обоим, тем более что в осеннюю распутицу воевать не очень приятно.

Казачьи сотни спешно влили в конный корпус хорватов, нанятых императором. И это скопище конницы было брошено под немецкий городок Люцен, где готовилось большое сражение со шведами и немцами-протестантами.

Полковник Носович со старшинами вел успешные рейды по тылам и коммуникациям шведов, нарушая снабжение армии и тревожа тыловые части противника.

В одном из рейдов поздней осенью казацко-хорватская конница бросилась в атаку на отряд шведских кирасиров. В отчаянной рубке великаны-кирасиры, закованные в крепкие панцири, крушили палашами легкие сотни казаков и хорватов.

Лука скоро понял, что с этими грозными вояками им не справиться, и потому старался держаться в толпе своих, полагая, что скопом им легче будет прорубаться из стальных лав шведов.

– Яким, держись ближе! – кричал Лука, с трудом уклоняясь от натиска мощного кирасира. Его палаш легко сломал саблю Луки, но для второго замаха времени не хватило. Лука успел выхватить трофейный пистоль и разрядить его в живот солдата.

Друг подлетел к нему и отразил удар второго кирасира, но сам получил по плечу. Кровь брызнула из раны. Лука подхватил друга и, нахлестывая лошадей, вырвался из свалки.

– Давай быстрей перевяжем рану, Яким! Кровь сильно идет!

– Пустое, Лука, – силился бодриться Яким. – Гляди, наших теснят! Сколько посекли казаков! Быстрее!

Лука едва успел перетянуть рану другу, как казаки и хорваты с поспешностью заполнили поле, где Лука с Якимом занимались раной.

Юноша подобрал с земли саблю, успел еще раз зарядить пистоль, как снова оказался перед кирасирами. Но их большие тяжелые лошади уже устали и не могли быстро маневрировать.

– Яким, заходи сбоку! Вот этого мы можем срубить! – это Лука орал другу, опасаясь, что кирасир может успеть развернуться и атаковать их.

Яким, превозмогая боль, бросил коня влево, Лука вправо, и солдат немного растерялся. Этим быстро воспользовался Лука и сбил ударом сабли его каску. А Яким заметил, что швед отвлекся на Луку, и слегка рубанул по голой голове. Кирасир еще какое-то время качался в седле, но после второго удара Луки поник и свалился на землю.

– Тикаем! Наши почти все ушли вперед! Лука, поспеши!

Лука едва увернулся от хлесткого удара другого солдата, пришпорил кобылу, и она вынесла его далеко в низину, где земля была размочена дождями.

Свою ошибку Лука понял поздно. Но оказалось, что погнавшиеся за ним два кирасира на своих тяжелых лошадях попали в куда худшее положение. Они никак не могли заставить лошадей скакать быстрее. Лука придержал лошадь, оглянулся в поисках Якима. Тот скакал по лучшей почве и уходил все дальше.

Враги были уже шагах в десяти. Пришлось Луке опять вытащить пистоль. Кирасир занервничал, пришпорил коня, но Лука не стал ждать. Пуля угодила в грудь, пробила панцирь, и солдат свалился на шею лошади.

Второй кирасир бросился к товарищу, а Лука, уже не торопясь, боясь завязнуть, шагом погнал кобылу дальше, к своим. Кирасиры не осмелились пуститься по вязкому грунту, обходили его стороной, и Лука вскоре успел выбраться на твердь.

– Как ты умудрился выскочить, Лука? – кричал Яким, уже не владея рукой. Хорошо, что это была левая рука, но теперь от потери крови и от боли он и правой едва мог держать саблю.

– Одного свалил, второй не осмелился преследовать по топи! Как рука?

– Не очень, друже. Болит, я слабею. Наверное, крови много вышло.

– Вот не повезло тебе. Уже второй раз! Иди ищи лекаря. Пусть посмотрит, а то я все сделал наспех. Я тебя найду, если что. На, глотни немного, – и Лука протянул ему флягу с вином, разбавленным водой.

После передышки, на другой день, конный хорвато-казачий корпус бросили на ликвидацию прорыва шведов, которые так сильно потеснили имперцев, что те почти в панике начали отступать, бросив артиллерию, окопы и раненых. Казаки немного сдержали наступление, но и им пришлось отступить. Натиск был уж очень стремительным, а дух имперцев сломлен.

Солнце клонилось к западу, спеша уйти на покой за осенние тучи. Полк, где дрались Лука и Яким, отошел, получив другой приказ. В версте от них грохотали пушки, трещали мушкеты. Дым полосами и клубами плыл в предвечернем небе, временами заволакивая поле битвы.

Подскакал сотник, закричал, указывая на спешно отступающие толпы имперской пехоты:

– Сотня, обходим бегущих! Ударим по пешим немного сбоку! Вперед, за мной!

Казаки пустили лошадей рысью, проверяя свободной рукой оружие. Усталость целого дня боя давила. Лошади с трудом преодолевали изрытое пространство. Многие спотыкались.

– Лука, боюсь, конь подведет! – прокричал Яким, трусивший несколько сзади. – Притомился совсем.

– Что делать! Попридержи его, может, перед боем и отдохнет малость! Моя кобылка еще держится!

Две сотни казаков с визгом и воплями выхватили сабли и понеслись сквозь расстроенные ряды имперских пехотинцев на саксонскую пехоту, теснившую отступавшие толпы солдат.

Лука оглянулся, но Якима не заметил. Времени на поиски уже не было. Он с остервенением махал саблей, смутно ощущая, как ее клинок врубается в чье-то тело.

Проскочив первый ряд пехотинцев, казаки наткнулись на следующий. Тот не раздумывая поспешил с залпом. Пули проносились с визгом, несколько казаков и лошадей упали.

Несколько минут отчаянной рубки – и Лука услышал звук трубы, приказывающий прекратить атаку и отходить. Это удивило его, но он не задумался ни о чем. Кругом наседали пехотинцы с пиками, мушкетами и алебардами.

Лука погнал кобылу правой стороной плохо обозначенного фронта атаки, забирая больше назад, где пехотинцев было поменьше. Он уже не стремился наносить удары саблей, а больше смотрел, как бы самому не получить в бок острием алебарды.

Он уже разрядил оба пистолета, оглядывался на отходивших казаков. Его кобыла, вся в пене, уже с трудом дышала от усталости, но еще мчала и вынесла его прямо на нескольких шведских солдат, которые бежали тяжело и медленно, пытаясь занять побольше территории и оттеснить казаков подальше.

Холодный пот прошиб истомленное тело Луки. Он был один среди врагов. Его товарищи ушли назад, их фигуры маячили уже далеко. Он придержал кобылу, осмотрелся. Сзади напирали плотные ряды пехотинцев, впереди виднелись разрозненные фигурки солдат противника, и выхода, казалось, не было.

– Милая, выручай! – шептал Лука лошади на ухо, наклонившись вперед. Он похлопал ее потную шею, огладил мокрую шерсть. – Выноси, голуба!

Он рысью направил лошадь туда, где почти не было солдат. Его заметили, и Лука пришпорил лошадь. Кобыла рванулась вбок, пронеслась мимо трех солдат, юноша отмахнулся от четвертого, круто завернул лошадь вправо, и она тяжело вынесла его на небольшой пригорок. Противник остался близко, но позади. Мушкеты их были разряжены, а холодным оружием достать теперь его было невозможно.

– Спасибо, милая! Спасибо! Выручила! Отдохни немного!

Лука тяжело спрыгнул с лошади и повел ее в поводу, спеша побыстрее сблизиться со своей сотней.

Едва он приблизился к своим, как далеко за ним прокатилась волна криков. Что-то происходило неподалеку. Там, куда отступали расстроенные отряды имперцев.

– Что это? – крикнул Лука, поспешив соединиться со своими казаками. Те уже спешились и обтирали мокрые крупы своих лошадей. Хорошие лошади – вот их последнее спасение от поднимающихся по пологому склону шведов.

– Да кто ж его знает! Что-то там случилось. Хоть бы не отрезали нам отход! Но сдается мне, что это что-то получше, чем окружение, – отвечал ему замученный казак с кровавым потеком, спускающимся по лицу.

Скоро все увидели, как конная масса приближается к ним. Опытным глазом можно было легко заметить, что это свежие лошади, а по одежде казаки поняли, что это подкрепление, пришедшее неизвестно откуда.

– Сотня! По коням! Освободить проход! Это свежие силы! – Сотник поспешил вскочить в седло и погнал коня в сторону. Сотня бросилась следом.

Несколько тысяч конников пронеслись мимо, оглашая окрестности воплями и размахивая саблями.

– Слава богу! Хоть передохнем, а то и в седле трудно усидеть, не то что орудовать саблей, – проговорил пожилой казак с седым оселедцем и без шапки.

– Да, Панас, пусть теперь сами поработают, – согласился его сосед.

А Лука крутил головой в поисках Якима. Тот оказался на правом фланге, и пробиться к нему было трудно.

Тут Лука заметил, что легко ранен в двух местах. Пуля пропахала бок, но ребро не задела, а алебарда оцарапала голень, разорвав голенище сапога.

Он еще раз оглянулся на поле битвы, где шведские полки начали отходить, отбиваясь от наседавших конников.

Пришлось сойти с лошади и заняться ранами, пока они еще свежие. Боль в них нарастала, причиняла большие неудобства и беспокойство. Лука злился, оглядывался по сторонам, боясь пропустить новый приказ.

Утром был получен приказ покинуть позиции, где никто не одержал победы, и уходить из Саксонии. Это всех обрадовало. Казаки в вечернем сражении участия не принимали и теперь хоть немного отдохнули.

До зимних квартир казаки не дошли. Им поручалось совершать рейды по тылам противника, нарушать снабжение войск, перехватывать и уничтожать мелкие отряды, добывать пропитание самим и ждать дальнейших указаний.

Зима выдалась довольно теплой, морозов почти не было, но дороги раскисли и сильно выматывали лошадей.

Казакам придали несколько сотен хорватов. И теперь их набеги приняли более планомерный характер.

Сотня, в которой служил Лука, под командованием кряжистого казака Боровского ушла далеко на юго-запад в опасное предприятие. Их главной целью был перехват почты противников. Особенно почты Франции, которая вела интриги с княжествами Германии, сколачивая союз против Испании.

Лука последние дни казался злым, хмурым и недовольным.

– Что с тобой, друг? – спросил однажды Яким. – Ты вроде бы чем-то недоволен? Поведай мне.

– А чем тут быть довольным, Яким? Я зачем сюда пришел?! За славой казачьей, за грошами на хорошую жизнь. Вот и думаю, какого лешего мы тут гибнем за шесть талеров? Ведь не меньше половины из нас не вернутся домой, а часть будет калеками! А что мы получим, если нас минует смерть? Какая же тут слава?! Обидно за себя, Яким!

– Ты что, один такой? И никто не думает об этом. Каждый надеется на удачу!

– Какая там удача! Смерть, а перед нею мучения – вот наша удача! Муторно, и нет никакого желания больше воевать, Яким.

– Что ж теперь делать, Лука? Надо ждать окончания войны, мирного договора, тогда лишь можно вернуться домой. Все у нас такие, как ты. И не бери в голову эти мысли!

– Хочу, да не получается! Сколько мучений, сколько крови, а толку никакого! Дома хоть многие бьются за лучшую долю, а мы? Что тут мы делаем? Тем же католикам помогаем, против которых постоянно выступаем дома. Послать бы их к бесам и вернуться домой!

– Да успокойся ты, Лука! Сейчас у нас не так трудно. И харч добываем, и в набегах немного разживаемся для себя. Денег-то нам платить император не очень спешит.

– Это так, да все ж не по душе мне все это. Уже полдюжины ран заимел. А сколько будет впереди?

После Нового года, когда зима пошла на убыль, сотня Луки перехватила гонца с охраной в десять солдат. Их атаковали, порубили, а письма уложили для отправки главнокомандующему.

– А остальное, казаки, разделим между собой, – объявил сотник. – Тут оказались несколько мешочков с монетами. Талеры нам не помешают, а?

– Пан сотник мудро рассудил, – бросил озорной взгляд Панас. – Мы возражать не собираемся.

После долгих подсчетов каждый казак получил по восемьдесят талеров. Сотник Боровский оставил себе двести монет. Все были довольны и теперь смотрели на жизнь с легкостью и блеском в глазах.

– Вот тебе и плата за нашу кровь, Лука! – воскликнул Яким, стараясь ободрить друга. – С такими деньгами и домой можно уходить. Что скажешь?

– Сам же говорил, что этого нельзя сделать. Товарищество нарушу.

– То-то и оно, Лука! Да одним нам вовек отсюда не выбраться. Мы даже читать не умеем, не то что писать. Что ты можешь объяснить людям по дороге? Ничего! Мы если и запомнили три десятка слов, так с этим далеко не уедешь! Темные мы, и куда нам рыпаться!

– Наверное, ты прав, Яким. Однако от этого не легче.

– Вот получили мы по восемьдесят талеров. Ну и что? Большинство из нас их спустят за месяц или два. И что тогда? Опять нищие! Темнота, Лука!

Юноша вздохнул и задумался.

А тем временем сотня, вернее, и не сотня даже, а всего чуть больше пятидесяти казаков-конников продолжали рыскать по огромной территории в поисках почты, харчей и добычи зипунов.

Весна застала их недалеко от Вюрцбурга на берегах Майна. Март выдался дождливым. Река вздулась, неся грязные воды к Рейну. Деревни вокруг были до такой степени разорены и ограблены, что большинство мужского населения не приступили к полевым работам, а подались на дороги промышлять грабежом.

– Хлопцы, на дорогах стало уж очень опасно, – предупредил сотник. – Постараемся держаться плотнее и начеку. Оружие всегда должно быть наготове. Народ здесь уже отчаялся и готов на все. И с продовольствием плохо, поэтому не транжирьте харчи попусту.

– Не лучше ли податься в не затронутые войной места, пан сотник? – спросил кряжистый казак по имени Михай.

– Как без приказа? Сомнительно это, Михай.

– Какой приказ, пан сотник? Мы уже давно без приказов тут перебиваемся. И где теперь нам искать наш корпус? Того и гляди, наткнемся на шведов.

– Думаю, что следует подаваться на восток. Там мы скорей встретим своих. Или узнаем о них. Да и война те места меньше пограбила.

– А я согласился бы подойти к маленькому городку, осадить, если не пропустят внутрь, и потребовать выкуп, – решительно молвил Панас. – А просто грабить здешний люд мне не по душе. Он и так измордован дальше некуда.

– Ишь, пожалел! – раздался голос из глубины.

– Чего там! Они же люди, а сколько лет колотятся из-за этой войны!

– Это их дело! А нам нужно побыстрее к своим пробиться. Дороги подсохнут, тогда будет труднее это совершить.

Споры продлились бы и дольше, но сотник остановил их, приказав:

– Разговоры прекратить! Будем пробиваться на восток. Готовьтесь!

С пустыми подсумками, с отощавшими лошадьми, казаки потянулись топкими дорогами на соединение со своими.

Идя вверх по Майну, они рассчитывали, что по его берегам найдутся деревни, да и корма для лошадей будет больше. Так оно и случилось. Но деревни были пусты. Лишь на четвертые сутки казаки подошли к селению, раскинувшемуся вокруг монастыря.

Жители не успели затвориться за тощими стенами, и казаки, недолго посовещавшись, легко проникли в городок.

– Захватим старшин городка и тогда будем требовать выкуп, – распорядился Боровский. – Заложников пригнать в храм. Монастырь оставим на потом.

– Пан сотник, – подал голос Панас, – это лучше сделать тотчас, пока святые отцы не успели припрятать добро.

– Подождем! Выполняйте приказ!

К полудню человек восемь именитых горожан со страхом топтались у церкви.

В сотне имелся казак, который немного говорил по-немецки. Научился самому простому. Он-то и сумел объяснить, что от города требуется.

Он коротко и решительно приказал принести две тысячи талеров к вечеру, и городские мужи после долгих причитаний разошлись по домам собирать выкуп. Кроме этого казаки добыли овес для лошадей, сено, две подводы с лошадьми и перед вечером, получив затребованное, приступили к небольшому доминиканскому монастырю. Открыть ворота монахи отказались.

– Михай, возьми людей и обойди монастырь. Найди возможность без хлопот проникнуть за эти стены, – сотник был зол.

Вскоре за стенами послышались крики, грохнули два выстрела, и голоса затихли. Послышалась возня, ворота отворились, и казаки въехали в обширный двор. Монахи стояли толпой, понурив головы. Настоятель, сухощавый старик с бритым лицом, что-то говорил, но никто его не понимал.

Переводчик, повинуясь кивку сотника, выступил вперед и молвил:

– Выкуп! Две тысячи! Быстро!

Настоятель заговорил, понять его было невозможно, но можно догадаться по голосу, что он возмущен и платить отказывается.

– Брешет, пан сотник! Бедные, говорит. Прижать надо посильнее.

– Обыскать монастырь! – крикнул сотник. – Раз не хотят по-доброму, придется действовать силой! Всех старших монахов запереть в одном месте в подвале и держать заложниками. Остальных выгнать за ворота. Будем ночевать здесь, в монастыре. Действуйте!

Казаки похватали самых важных монахов, согнали вместе и тумаками заставили спуститься в подвал.

– Закрыть и сторожить! – распорядился сотник. – Все, что найдете ценного, снести в одну келью. Панас, подбери нам всем место для ночлега.

Прошел час, и в келье появились почти все ценные вещи монастыря, громоздившиеся кучей.

– Нет денег, хлопцы, – объявил сотник. – Придется пощекотать католиков. У них должны быть деньги, и немалые.

Несколько казаков с факелами и фонарями спустились в подвал. Шестеро монахов смиренно сидели на жесткой скамье и со страхом взирали на страшных пришельцев. Толмач опять коротко бросил:

– Выкуп! Талеры! Две тысячи! Быстро!

Монахи пожимали плечами, что-то говорили, но не соглашались отдать требуемое. Сотник напряженно смотрел на каждого из них, выбрал самого слабого, как ему казалось, и кивнул на него:

– С этого начинайте!

Монаху ткнули в лицо факелом. Запахло горелым волосом. Монах закричал, а толмач громко крикнул:

– Выкуп! Выкуп! Быстро!

Ничего не получалось. Монахи не хотели говорить или не знали, где тайник. Последнее было сомнительно.

– Раскалите прут, казаки, – приказал сотник. – Воткнем этот прут в монашью задницу! Может, после этого откроют тайник.

Казаки повалили одного монаха, сорвали сутану, оголили нижнюю часть тела, растянули на лавке. Остальных поставили так, чтобы всем было видно.

– Начинай, – кивнул сотник. – Слегка пока что.

Душераздирающий вопль заметался под низкими сводами подвала, ища выхода. Толмач продолжал твердить одно и то же.

Один монах, дрожа всем телом, согласно закивал, не в силах произнести нужное слово.

– Кажись, один скис, – молвил сотник. – Посмотрим, что из этого выйдет.

Он потянул монаха за рукав. Они вышли в темный низкий коридорчик, прошли по нему, спустились в подвал, дверь которого была сорвана. Фонарь едва освещал захламленное помещение. Монах дрожащим пальцем указал на стену.

Боровский посветил, присмотрелся к стене. Было заметно, что кладка еще не высохла, и сотник разозлился, поняв, что казаки не слишком усердно осмотрели подвал. Жестом он приказал монаху вскрыть тайник.

С немалыми усилиями монах вытащил несколько кирпичей. Сотник обнаружил в тайнике мешочки с монетами, церковную утварь из золота и серебра, украшенную драгоценными каменьями.

Боровский внимательно поглядел на ценности, взвесил их на руке, вздохнул и положил на место. Мешочки с монетами вынул, обернулся и опять стал рассматривать утварь. Вытащил кинжал и довольно сноровисто выколупнул почти все крупные камни, поглядел на них и сунул в карман.

Он вернулся к оставшимся с монахами казакам, молча показал мешочки и пригласил казаков следовать за собой. Монахов оставили в подвале, закрыв на засовы и замки, привалив бочками из-под вина.

– Радуйтесь, казаки! Выкуп у нас, – радостно сверкнув глазами, объявил сотник и выложил на стол в трапезной все мешочки. – Поделим, а то мне тяжело их будет таскать с собой, ха-ха!

Выкупа оказалось более пяти тысяч талеров. Сотник благодушно молвил:

– Разделим по справедливости, паны-братья. Каждому доля, и от каждого мне по два талера. Согласны?

– Слава сотнику! – крикнул кто-то радостно. – Вот настоящая справедливость!

– Согласны, пан сотник! Делите!

Казаки умильно щурили глаза. Им досталось несметное богатство, о котором и мечтать-то было страшно. Это не те крохи, что обещаны императором. Шесть несчастных талеров! Тут получается почти в сто раз больше!

Однако Боровский заявил сурово и решительно:

– Вы убедились, что я поступаю справедливо. Но нам потребуются и общие деньги. Мы еще не соединились со своими. Предлагаю отдать на общие нужды по два талера. С меня пять.

Это не вызвало ни у кого возражений. Дело нужное и необходимое. А Боровский добавил, хитро усмехнувшись:

– И постарайтесь молчать об этом, казаки. Это ни к чему совсем, трепаться языками про наши дела. Они лишь наши, и другим нечего о них знать.

– Понятное дело, пан сотник! Мы согласны!

– Лука, ты все равно вина не принимаешь, так тебе особое задание. Пока мы тут будем пировать, ты отдохни и хорошенько выспись, а потом мы тебя разбудим – встанешь на стражу. Мало ли что! Иди ложись.

Юноша было немного обиделся, но потом решил, что это не очень-то и плохо. Он устал, глаза и так слипались. Лука отправился в одну из келий, где завалился на жесткое монашье ложе и спал, пока его не подняли.

Казачья полусотня утром с веселым гомоном, нагруженная снедью и вином, тронулась дальше. Лука вызвался править парой лошадей, запряженных в повозку. Он решил, что его кобыле лучше идти в поводу, чем тащить седока по топким дорогам.

Они сильно привязались друг к другу – юноша и лошадь. Он подкармливал ее корочками хлеба с солью, не жалел ничего, вот и теперь припрятал лишний мешок овса для своей любимицы. Боровский уже два раза предлагал продать ему кобылку.

– Нет, пан сотник, – отнекивался Лука. – Лошадь не продается. Эта моя Нэнька, как я ее назвал, уже многое понимает, и я не могу ее продать. Простите, пан сотник.

И теперь Лука нет-нет да и оглядывался на свою красавицу, бредущую за телегой. Та поводила острыми ушами и косила фиолетовый глаз по сторонам.

Полусотня медленно продвигалась на северо-восток среди буйства весны. Деревни по сторонам дороги были полупусты. Там работали почти сплошь женщины и дети, и то лишь на огородах. Только в редких местах кое-где зеленели хлеба.

Сотник Боровский часто оглядывал местность в подзорную трубу, добытую в монастыре, а Лука с вожделением взирал на это. Ему так сильно хотелось взглянуть в эту диковинную трубу, что часто настроение его портилось после таких обзоров сотника. Он мечтал о такой трубе и постоянно искал ее в тех деревнях, которые они миновали.

Так прошло дней десять. Продовольствие уже подходило к концу, надо было искать источник его пополнения.

– Версты три до деревни, – молвил сотник, просмотрев с пригорка местность. – Попробуем отыскать харчи. Авось повезет. Казаки, – обернулся он назад, – будем проезжать лесок, так держаться настороже.

Въехали в лесок, протянувшийся на полверсты в ширину, отделявший деревенские угодья. Огромные дубы, вязы, сосны величаво шелестели молодой листвой. Дорога, малоезженая в это смутное время, уже зарастала бурьяном. Место казалось глухим и мрачным. Казаки поминутно оглядывались, держа оружие наготове, прислушиваясь к посторонним звукам.

– Проклятье, засада! – закричал задний казак.

Все оглянулись назад, выхватив сабли и опустив пики. Там медленно, величаво падала большая сосна, загораживая отступление. И тут же с шумом и треском повалилась сосна спереди, ломая сучья и теряя иголки. С воплями и руганью на дорогу высыпали страшные, заросшие бородами мужики в рваных рубахах. Их оружием служили косы, серпы, топоры и вилы.

Они дружно бросились на казаков. Прозвучали первые выстрелы пистолей. С остервенением и те и другие рубились. Лошади визжали, топали, брыкались и падали, придавливая седоков и мужиков.

Казаки крутились волчками, отражая нападение и отстреливаясь из пистолей.

Лука успел вскочить на кобылу и едва отбил косу, как острия вил стремительно рванулись ему в бок. Ударом сабли, которая тут же переломилась, он немного изменил их путь, кафтан затрещал, распоротый, а обломок сабли ничего не мог уже сделать. Лука еще успел выхватить древко вил из цепких рук мужика, не ожидавшего такого. Удар в бедро чем-то твердым едва не вышиб Луку из седла.

Теперь он отмахивался вилами, как копьем. Мельком заметил замах топора в руке мужика, инстинктивно вскочил на прямые ноги и ощутил, как мощный удар, задев штаны, обрушился на заднюю луку седла. Нэнька присела на задние ноги, но устояла и вынесла Луку из этого ада. Здесь Лука отразил удар косы, зацепил нападавшего вилами, выхватил из-за кушака пистоль и выстрелил в грудь другого человека, нацелившегося копьем.

Пронзительный свист прекратил побоище. Мужики быстро отступили и так же стремительно их шумные шаги по подлеску затихли по обе стороны дороги.

Казаки огляделись. На дороге лежали тела людей, рядом дрыгала ногой смертельно раненная лошадь. Несколько человек были ранены и блажили, свои просили помочь, чужие – пощадить.

Казаки матерно ругались, спрыгивали с коней и осматривали раненых.

– Черт! – выругался сотник Боровский. – Потерять троих казаков! Словно настоящее сражение! Дьявольщина!

Его тоже зацепило, он зажимал колотую рану правой руки тряпкой, пропитанной кровью. Зло крикнул:

– Всех раненых в повозку! Быстрее перевязывайте – и в дорогу! До деревни с версту будет!

Лука с удивлением обнаружил, что не может стать на правую ногу. Бедро у него распухло и сильно болело. Под штаниной темнел огромный синяк. Он пощупал его, но ничего не обнаружил. Спросил подошедшего Якима:

– Ну-ка глянь, что там? Болит жутко!

Яким, в пятнах крови, опустился на колени и осторожно прощупал, не обращая внимания на вопящего друга.

– Не похоже на перелом, Лука. Просто сильный удар. Как же ты проморгал?

– Трое напали! Едва отбился! И саблю сломал! Что теперь без сабли я?

– Ничего, Лука! У нас трое убитых и раненые есть. Возьмешь одну из освободившихся. Однако слышишь приказ? Заряжай пистоли.

Убитых оттащили к обочине, раненых мужиков добили, а своих четверых наиболее тяжело раненных уложили в повозку.

Казаки быстро вырыли общую могилу и забросали землей убитых товарищей. Поставили крест из связанных палок, помолчали, пошептали молитву и тронулись дальше.

Деревня оказалась в два десятка дворов. Бедность и запустение торчали из всех щелей. Женщины, изможденные и худые, с озлобленными прищуренными глазами, с недоумением и страхом взирали на казаков.

Попытка узнать о возможности ночлега не увенчалась успехом. Бабы уже узнали, что произошло в лесочке, – было очевидно, что это их мужики напали на отряд. И теперь они обреченно ожидали погрома, пожара и насилия. Но им, казалось, это было безразлично.

– Никакого добра тут нет, казаки, – изрек сотник. – Но ночевать придется в деревне. Раненым нужно хоть денек отдохнуть и подлечиться.

А перед самым закатом трое казаков пригнали бычка из леса, поймав его на ужин. Боровский с облегчением вздохнул и впервые за день улыбнулся.

– Ужин у нас есть, казаки! Готовим его! И посмотрим раненых. Выставить стражу!

Большой костер пылал жарким пламенем. На жердине крутились куски говядины, а шагах в двадцати стояла толпа баб, которые глотали слюни, жадно втягивая ноздрями восхитительный запах жаркого.

Лука сидел около костра и следил за жарким. Он уже приспособил палку из вил и теперь мог ковылять с нею, не беспокоя ногу.

Он встретился глазами с молодой девкой лет двадцати на вид, хотя после голода и лишений она могла выглядеть и старше своих лет. В глазах стояла мольба. Даже в сумерках Лука обратил внимание, что девка хороша собой и пригожа, и грязные лохмотья на ней казались не такими ужасными.

Лука вернулся к костру, оглядывался несколько раз и даже улыбнулся ей. Ответа он не получил, но это его не оскорбило и не разозлило.

Он оглянулся по сторонам, схватил нож и быстро отрезал ломоть мяса от одного из кусков, завернул в два листа лопуха, бросил утверждающий взгляд на девку и спрятал кусок в два фунта за пазуху, ощущая горячее.

Девушка еще шире раскрыла глаза и инстинктивно подалась вперед. Лука с готовностью потряс ладонью, предупреждая опрометчивый шаг.

Он отрезал кусочек для пробы, подул, положил в рот, пожевал. Скоро будет готово, хотя можно есть и сейчас. Он покричал, созывая казаков, и еще отрезал кусок с ладонь.

– Казаки, ужин готов! Начинайте, а я пошел, – и он многозначительно кивнул в сторону стоящих баб.

– А ты не теряешься, хлопец! – усмехнулся один казак. – Смотри, возвращайся.

Лука усмехнулся и подошел, ковыляя, к бабам. Он смотрел на девицу и глазами приглашал погулять, придерживая выпирающий кусок на груди.

Она оглянулась по сторонам, ища поддержки у товарок. Те были невозмутимо суровы и молчаливы. Лука протянул руку, приглашая. Она колебалась недолго.

Когда они отошли подальше, а Лука при этом опирался на ее худое плечо, он достал мясо, отрезал кусочек и протянул к ее рту. Губы жадно потянулись, схватили, а зубы торопливо заработали. Луке стало жалко эту несчастную девушку, и он спросил, с трудом подыскивая слова, сколько ей лет. Она поняла с трудом и ответила, подтверждая слова пальцами.

– Ого! Только шестнадцать, а я думал, что больше!

Она его, конечно, не поняла, но приняла очередную порцию мяса. Так, со смехом и шутками, Лука скормил половину куска. Проглотил и свою долю. Остальное отдал девушке, показав, что может взять. Та заулыбалась, завязала мясо в грязный фартук, а Лука многозначительно стал ощупывать ее худое тело. Она быстро поняла его намерение, помялась, но согласительная улыбка вдохновила его.

Девушка отвела его в дряхлый сарай, где на соломе они начали целоваться и обжиматься. Лука скоро понял, что девушка не намерена сопротивляться. Это его устраивало. Лишь боль в бедре слегка мешала ему насладиться юным телом.

Он вернулся удовлетворенным и радостным. У костра сидели два казака с мушкетами и пиками наготове.

– А вот и котейко наш гулящий пожаловал! – усмехнулся старший. – Сиди теперь и сторожи. А я посплю малость.

– Лукашка, как у тебя все это получается? – спросил другой казак, вопросительно глядя на товарища. – И быстро ж ты управился. Наши тоже ходили, но те насильничали. А у тебя как?

– Я никогда не насильничаю, – ответил уверенно Лука. – Мне интересно, когда по доброй воле. А так… Нет, это не по мне. Никакого интересу.

– Прыткий ты, хлопец. А меня и не тянет.

– Так оно же у каждого свое. Лучше скажи, что пан сотник думает?

– Сказал, что завтра можно остаться тут, если ничего худого не случится.

Утром казаки дружно доели бычка и поглядывали на хаты с намерением обыскать их. Потом прибежал один казак, что уже немного кумекал по-здешнему.

– Казаки, узнал, что сюда идет обоз чей-то. Мужик говорил бабам, а я уразумел. Вот только не знаю, как далеко. Узнать бы. Пан сотник, послать бы к бабам нашего толмача Андрейко. Он быстрее все разузнает.

– И нашего кота гулящего, – добавил казак, стороживший с вечера. – Ему легче будет свою девку разговорить.

– Может быть, – согласился сотник. – Лука, пойдешь с Андрейком. Без вестей не вертайтесь.

Лука вздохнул, схватил оружие и вместе с Андрейком, раненным в голову, которая белела повязкой, поковылял искать баб и свою Анюту.

Долго искать не пришлось. Анюта сама вышла и с улыбкой просительно поглядела на Луку. Тот сожалеюще пожал плечами. Но подтолкнул толмача, и тот с большими потугами расспросил об обозе, идущем к деревне.

– Я понял, что обоз подвод в пятьдесят, но чьи они, она не знает. Им без разницы это. Для них все мы – враги.

– Пошли быстрее, расскажем сотнику.

– Далеко они? – спросил Боровский, выслушав донесение.

– Версты три, за лесом, что мы вчера прошли. И охраны человек сорок, пан сотник, – закончил отчет Андрейко.

– Пан сотник, – вступил в разговор Лука. – Маловато нас, одним тяжеленько будет. Надо бы пойти к бабам и постараться им втолковать, что хорошо бы напасть на обоз сообща с ихними мужиками. Так будет сподручнее и легче.

– Добре, Лука. Устроим засаду в деревне, так будет удобнее. Приготовить мушкеты и пистоли. Лошадей спрятать.

– Пан сотник, у меня лук где-то должен быть в фуре. Если возьму я его и отправлюсь вперед? Буду начинать бой. Постараюсь сразить начальников, а там и вы подоспеете.

– Молодец, давай, Лука. И пистоли не забудь. Дело опасное, а ты почти неподвижен.

Лука поспешил исполнить задуманное, забрался в седло, порубанное в схватке, и погнал кобылу к роще.

Там он долго и тщательно выбирал место, отвел лошадь в кусты, длинный повод закрепил рядом. Обломал несколько веток для лучшего обзора и стал с волнением ожидать появления обоза.

Ждать пришлось с полчаса. Послышался перестук колес, скрип и голоса.

Впереди ехали три всадника – по одеянию Лука определил саксонцев. В голове сразу стало легче. Все же не своих бить придется.

Наладив стрелу на тетиву, разложив пистолеты, Лука постарался сдержать волнение. Это удавалось плохо. Быть одному в таком месте и на таком задании было непросто.

Он вытер потные ладони о шаровары, поморщился от боли в бедре. Передних он решил не трогать. То было передовое охранение – с ним легко справятся другие.

Появились еще два конника, следом потянулись фуры, запряженные парой крупных лошадей каждая. В одном из передних Лука признал командира. Он был не дальше двадцати пяти шагов и хорошо просматривался.

В него-то казак и прицелился. Тетива тонко дзинькнула, всадник оглянулся и стал заваливаться набок.

Лука торопливо наложил вторую стрелу и, пока второй всадник не начал вопить тревогу, выпустил ее. Та угодила в ногу всаднику. В седле он остался и кричал, указывая на кусты, где затаился Лука.

Три охранника пустили лошадей к нему. Лука быстро прицелился и спустил стрелу. Передний конник наклонился к шее лошади, пытаясь вытащить стрелу из плеча. Но остальные быстро приближались.

С десяти шагов Лука сделал три торопливых выстрела. Один всадник тут же упал, а третий стал сдерживать лошадь. Лука пустил стрелу и не стал смотреть, что случилось. Потянул повод, и Нэнька тут же появилась из-за кустов, настороженно прядая острыми ушами.

Опираясь на костыль, Лука с трудом взобрался в седло и оглянулся на вопли и выстрелы, доносившиеся с дороги. Его никто не преследовал, а всадник, в которого он выпустил стрелу, удалялся, склонившись к шее лошади.

На дороге шла жестокая сеча. Лука удивился, что мужики мелькали среди воинов и их число с каждым мгновением увеличивалось. Казаки в основном не ввязывались в рукопашную схватку, а стреляли из пистолей и мушкетов и бросали пики. Но три казака все же рубились.

Лука наладил стрелу, выбрал цель и пустил смертоносное жало. Пораженный солдат бросил поводья, и лошадь понесла его в сторону.

Какое-то спокойствие навалилось на юношу. Он стрелял, выпуская стрелу за стрелой, не следил, каков результат, но знал, что часть его стрел достигала цели.

У Луки кончились стрелы, да и бой стал затихать. Обоз собрался в кучу, подводы перепутались. Возницы лезли под возы, солдаты бросали оружие и поднимали руки. А казаки носились из конца в конец обоза, искали вооруженных людей, секли их, потом бросились за добычей. Мужики торопились делать то же.

Лука выехал из укрытия. Его встретили довольными криками.

– Лука, тебя ищет пан сотник! – крикнул Тарас, смахнул струйку крови с лица и широко осклабился щербатым ртом.

Сотник Боровский сам подъехал на гнедом жеребце и еще издали крикнул:

– Ну, Лука, не ожидал! Молодчина, казак! Теперь уж тебе никто не откажет в праве на оселедец. С нас причитается! Не ранен?

– Нет, пан сотник! Все хорошо у меня. Убитые есть у нас?

– Слава богу, Лука, нет! Шестеро раненых, но не сильно. Зато обоз наш! У нас теперь полно харчей!

– Угу, – ответил неопределенно Лука и погнал кобылу вперед.

Он думал о том, что хотя бы половину надо отдать мужикам. И ему хотелось, чтобы Анюта получила какой-нибудь хороший подарок.

Прибежали бабы из деревни и с гвалтом и воплями растаскивали раненых и мертвых мужиков.

Лука заметил Анюту. Подъехал, улыбнулся и ужаснулся, заметив слезы, ручьями текущие из ее глаз. Рядом плакала ее мать над убитым мужиком.

Стало тоскливо, печально и гадостно на душе. Он не нашел слов для девушки, да и чем можно было утешить ее, коль впереди одна нищета и голод, а может быть, и смерть. Он повернул кобылу и поехал, думая, как одарить ее в это ужасное время, чтобы эта девушка, почти ребенок, могла выжить.

Здесь же произошло разделение добытого добра. С десяток фур были пусты. Их еще не успели наполнить награбленным. Но остальные были полны мукой, зерном, овчинами, сухарями и одеждой. За обозом гнали стадо коров и отару овец. В фурах визжали свиньи, кудахтали куры, шипели гуси.

Казакам досталось шестнадцать фур, но не все они были с продуктами. Пустые отдали крестьянам, а шесть решили взять с собой. Их нагрузили до самого верха. И после обеда решили отправиться дальше.

Лука подошел к сотнику и неуверенно топтался около.

– Чего ты, Лука?

– Хочу пана сотника попросить.

– Говори, я тебя слушаю.

– Не мог бы пан сотник разрешить отдать одной семье корову и лошадь?

– А чего это ты просишь за них? Это не та ли девка, с которой ты ночью тешился?!

– Она самая, пан сотник. У нее отца убили. Как им жить теперь?

Боровский подумал немного, потом ответил с сожалением:

– Коровы я дать не могу. Самим нужно позарез. Но вот пару коз и лошадь можно. Это у нас еще осталось. А взамен коровы пусть возьмут мешок муки и мешок зерна. Ты хорошо поработал сегодня! Свалил капитана первым же выстрелом! Тебя можно отметить. Да и потом на твоем счету еще четыре солдата. Бери и порадуй своих новых знакомых.

Лука вместе с Якимом отвели скотину к хате Анюты, узнав, где они живут. А по дороге Яким стянул с воза курицу и гуся.

В убогой хибарке слышался плач. Мать Анюты еще причитала и подвывала, а девушка молча лила слезы, смотрела на мертвое лицо отца и была убита горем.

– Анюта! – позвал Лука, не слезая с лошади. – Вот вам добавок привезли.

Девушка ничего не поняла, но потом сообразила, вышла во двор, приняла подарки, с благодарностью глянула на Луку. У того сжалось сердце от жалости.

– Храни тебя Господь, Анюта, – молвил Лука горестно и неумело перекрестил ее. – Прощай, Анюта, – и помахал рукой.

Он потом еще несколько раз оглянулся. Девушка стояла и смотрела ему вслед. Лицо ее было бледно, измученно и некрасиво.