Кенгуру в ночи

ГЛАВА 21

В двадцать лет я могла пить, гулять всю ночь напролет, что только добавляло мне естественного очарования. В двадцать пять я впервые задумалась о том, что молодость действительно может пройти. И тут же выбросила крамольную мысль из головы. Как там говорят идиотки-оптимистки: нам ровно столько, на сколько мы выглядим! Вот и я так говорила. Пока не приблизилась к размытой возрастной границе, которая у нас почему-то называется бальзаковским.

В тридцать лет начинаешь более ревностно относиться к своей жизни. То, что раньше давалось безо всяких усилий, теперь требует немалых финансовых и эмоциональных вложений, а то и физических. К примеру, лишний бокал и лишняя же сигарета делают мешки под глазами более заметными (тут даже самый дорогой крем-лифтинг не поможет), тортики и пирожные вызывают некоторую опаску (а вдруг талия прибавит пару лишних сантиметров?), очередной праздник восьмого марта — бессознательную панику.

В тридцать лет понимаешь, что секс не только приятное, но и очень полезное занятие. По крайней мере, так утверждает твой личный гинеколог. И ты, взвесив «за» и «против», склонна с ним согласиться. Увы, в тридцать лет намного сложнее найти партнера, который бы в совершенстве усвоил завет твоего врача и регулярно бы претворял его в жизнь.

Биологические часики так и норовят сорваться на пронзительный визг будильника. И почему-то все чаще тянет к старому фотоальбому, сохранившему беззаботную улыбку юности и надежду, что сразу же после окончания школы жизнь превратится в бесконечный джек-пот.

Именно о джек-поте я думаю каждый раз, когда мне приходится реставрировать лицо после бессонной ночи. И с каждым разом на это уходит все больше времени и декоративной косметики. К счастью, мне по-прежнему говорят комплименты и знакомятся в общественных местах, что внушает некоторую надежду.

Минувшая ночь нанесла почти непоправимый ущерб внешности. Особенно меня беспокоили царапины на лице (подозреваю, что по мне прошелся хвост крокодила, пока я валялась на полу в полной отключке).

Про мешки под глазами я уже говорила. Ужас! Если так и дальше пойдет, то я вскоре рискую перейти в разряд элитного секонд-хенда на брачном рынке. Не то что бы я туда стремилась, но все же…

— Эфа! Вылезай из ванны! Завтрак готов!

Другая бы разомлела от подобного призыва, почуяв сексуальный подтекст, но только не я. За столом меня ждал Кеша, благоухающий моими же духами, и Федоров, заросший трехдневной щетиной, который, решил здесь поселиться исключительно из-за собственного упрямства и никому не ведомых принципов. Никаким сексуальным подтекстом здесь и не пахнет, но из ванной комнаты пришлось выйти.

— Ты прекрасно выглядишь!

— Спасибо, Кеша.

— Ты великолепна, только выглядишь усталой! — внес свою неумелую лепту Федор Федорович.

— А тебя, Федоров, никто не спрашивал.

Обменявшись любезностями, мы начали завтракать.

— Какие планы на сегодня? — Кеша рискнул нарушить жевательно-глотательную паузу.

— Ученый совет, — буркнула я.

— Засада! — сообщил Федоров.

Кеша оживился:

— Такая, как вчера?

— Угу.

— Тогда я тобой! Эфа, думаю, ты и без меня справишься!

— А как же твой астральный макияж? — ехидно спросила я, наливая себе вторую чашку кофе.

— Сегодня у нас библиотечный день, — нашелся Иннокентий. — так что я весь в вашем распоряжении, Федор Федорович. Костюм цвета хаки от Армани подойдет?

— М-м, наверное… — Федоров тоскливо посмотрел на своего незваного ассистента, приплясывающего на месте от нетерпения. — Кеша, ты иди, готовься, а мне надо с Эфой поговорить.

— От твоих никаких известий?

— Ты же читал вчерашнее письмо. По словам деда, они сейчас в Праге. И судя по всему, собираются там остаться. Еще вопросы?

— Я на почтамте был, — вдруг ни с того ни сего брякнул Федоров.

Уф! Одной проблемой меньше. Не придется тащиться через весь город, чтобы потом разговаривать с почтовыми работниками.

— Ну и? Что ты узнал?

Федоров помолчал, наслаждаясь моим нетерпением.

— Говори! — от удара кулаком чашка подпрыгнула на блюдце, оставив темную лужицу на скатерти.

— Ничего не узнал, — сказал наконец Федоров. — Они не могут отследить всех посетителей. Ясно одно, что письма действительно отправляются с главпочтамта.

— Ну, ты прям Шерлок Холмс! — с непередаваемым отвращением промолвила я. — Стоило туда ехать, чтобы вернуться с пустыми руками!

— Можешь лучше, докажи! — огрызнулся Федоров. — Я потратил три часа, опрашивая сотрудников почты. Никто не видел ничего подозрительного!

— А как ты себе представляешь это самое подозрительное?! — съязвила я. — Некто в черном плаще и черных очках, поминутно озираясь, набирает письмо на секретном ноутбуке, вкладывает его в секретный конверт и опускает в секретный почтовый ящик. А потом уходит заснеженными огородами. Так?

— А хоть бы и так, — разозлился в свою очередь Федоров. — По-твоему, мне нужно было поставить охрану около каждого окошка?!

— По-моему, тебе нужно было выяснить два момента: могут ли письма из-за границы дойти до адресата через главпочтамт. Это первое. Второе — ты давно мог бы навести справки, выезжали ли мои родичи за границу или нет.

— Стоп, подруга! — Федоров с беспокойством посмотрел на меня, — ты два дня назад уверяла меня, что их насильно держат в загородном пансионате. Было такое? Было. По твоим словам, все документы, одежда остались дома. Говорила? Говорила. А теперь ты утверждаешь прямо противоположное. Вопрос — кто из нас сошел с ума?!

— Наверное, все-таки я, — хоть и не сразу, но я нашла в себе силы сделать подобное признание. — Честное слово, сама запуталась.

— С чего ты взяла, что они за границей? — в кое-то веки Федоров задал правильный вопрос.

— Из-за этого, — прошептала я и показала ему дедово письмо. Рядом с отрывком о белокурой ящерице красовались несколько чешских марок. — Он всегда так делает. Покупает марки той страны, где находится, и наклеивает на письмо. Одного не пойму, как они могли выехать из страны?

— Только одним способом, — уверенно сказал Федоров. — Трэффик. Хотя если честно, не завидую я тому, кто на это решился. Твоя родня их со свету сживет.

— А вот и я!

Мы оба остолбенели, увидев Кешу во всей его красе от Армани. Насколько я помню, Армани в основном предпочитает шить одежду для женщин, которые всегда правы и потому не боятся ни расшитых хрусталем тканей, ни струящегося шелка, ни матового блеска вычурной отделки. Когда Армани «согласился» пошить этот наряд специально для Кеши, он либо был мертвецки пьян, либо просто не отдавал себе отсчет в дальнейших последствиях.

Потому что вечерний костюм цвета хаки с отделкой из стразов смотрелся на нашем друге просто чудовищно. Особенно в сочетании с армейскими ботинками на высокой шнуровке.

— Засада, говоришь? — в моем голосе прорезались мстительные нотки. — Полностью с тобой согласна. Это полная засада. Успеха вам, друзья мои. Боевых шрамов и орденов. Пусть даже и посмертно. И дорога-а-я не узнает, какой у парня был…

Никогда я еще так не бежала из дома, как сейчас. Не дай бог, Федоров передумает, и мне придется тащить Кешу к себе в институт. В этом прикиде от кутюр. Да я же со стыда сгорю!

На Ученый совет я прибыла с десятиминутным опозданием. Бабоньки — синие чулки — буквально позеленели от злости, академики, напротив, оживились. Еще бы! Как выяснилось, именно я в этот день должна была делать доклад о состоянии дел во вверенном мне подразделении. Вот невезуха, а? Если бы я еще знала, в каком состоянии находится мой родной факультет: уже неделю туда не заезжала!

— Просим вас, Стефания Андреевна! — ректор благодушно указал место за кафедрой. Стараясь выглядеть уверенно, я прошла к кафедре, застыв в позе Ниобеи. Давненько я не оказывалась в столь дурацкой ситуации.

Бурных аплодисментов не последовало. Впрочем, я их и не ждала.

— Вы тезисы подготовили?

— Как-нибудь без тезисов обойдусь, — буркнула я себе под нос. Голова после вчерашнего трещала, как грецкий орех в зубах Щелкунчика. Господи, что ж им сказать-то?! Ни одной приличной мысли, одна нецензурщина на ум приходит. И тут меня осенило!

— Тема моего сегодняшнего выступления кому-то может показаться революционной, — в сравнении со мной сапер выглядел как жалкий мальчишка. Однако, судя по оживлению в зале, слова упали в благодатную почву. Народ зашелестел бумажками и приготовился к импровизированному шоу. — Я хочу поговорить об изнаночной стороне профессии. Кого мы сегодня готовим?! (вопрос поставил их в тупик, что, признаться, мне было только на руку). Я отвечу — мы готовим непрофессионалов. За пять лет в вузе они с трудом постигают теорию, но при этом понятия не имеют о практической стороне вопроса. Как брать и давать взятки? Как грамотно пользоваться служебным положением и не быть пойманным с поличным? Как пить в коллективе, чтобы наутро тебе не уволили без выходного пособия? Наконец, как ответить на сексуальные домогательства?!

Ректор растерянно посмотрел на меня:

— Но позвольте…

— Не позволю! — меня несло, как Остапа: стремительно и бесповоротно. — Именно эти вопросы мне ежедневно задают студенты на лекциях. Их интересует суровая правда жизни, а не пыльные талмуды классиков.

— И что вы предлагаете?

— Ввести новый предмет, — бухнула я. — Этику и физиологию. К примеру, это может быть этика и физиология журналистики, этика и физиология делопроизводства, этика и физиология юриспруденции…

— Стефания Андреевна, остановитесь! — взмолился ректор. — Не так быстро, я записываю.

Йе-с-с! Правильно говорили древние. Если хочешь войти в анналы истории, предложи полную чушь, и тогда массы пойдут за тобой. Кто бы мог подумать, что совершенно идиотская затея найдет такой отклик?! Через двадцать минут после моего эмоционального выступления ученый совет бурлил и булькал подобно котлу матушки Ветровоск.

Я неслышно собрала свои вещички и на цыпочках удалилась. Теперь целую неделю можно спать спокойно. Не удивлюсь, если в следующую пятницу я увижу приказ о внедрении нового предмета — этики и физиологии. Как дети, честное слово!

В коридоре меня поджидала толпа студентов, желающих получить досрочный допуск к сессии. На других факультетах подобное рвение не только не приветствовалось, но и осуждалось. Допуск ребятки могли получить только в исключительных случаях. У нас придерживались демократии: по желанию, студент мог досрочно сдать сессию и отбыть в неизвестном направлении до следующего семестра. Что толку сидеть в промозглом Питере, если есть возможность покататься на горнолыжном курорте или покупаться в океане?! Все понимаю, всем подпишу направления, но только один раз, никаких пересдач не будет: не смог ответить, милости просим к нам в январе, аккурат после новогоднего застолья. Наравне со всеми. И прощай тогда и горнолыжный курорт, и соленый Тихий океан, и тундра, и тайга. Наконец вы коридоре мы остались одни — я и симпатичный худенький пацанчик.

— Жора, ты же не сдашь! — я с укоризной взглянула на своего студента со смешной фамилией Блюм. — Ты даже в январе не одолеешь этот предмет, что толку пытаться в декабре?

— Стефания Андреевна, — Жора заученно заныл. — Что вам стоит поставить зачет и вывести тройку за экзамен. Я готовился. Честно слово! Ночей не спал, учил до отупения.

— Заметно! И о личной жизни на время сессии ты, конечно, забыл?

— Конечно! — Блюм внимательно изучал мраморный пол. — Даже не сомневайтесь!

Врет! За четыре года Блюм ни разу не открыл учебник, появляясь на лекциях от случая к случаю. На зачетах и экзаменах Жора неизменно собирает благодарный зрительный зал. Подозреваю, что студенты заранее печатают и распространяют билеты в первый ряд.

Блюм — противоестественное сочетание бытовой хитрости и интеллектуальной тупости. Девушки неизменно клюют на мужское обаяние и папин кошелек, но спустя день-два сбегают в поисках кого-то другого. В больших количествах Жору выносить невозможно. Вот и я стала уставать от его огромных щенячьих глаз.

— Зачем тебе досрочная сессия?

Он оживился.

— Тут такое дело. Мой дядя, ну вы помните, он нам еще бесплатно афиши в своей типографии делал, купил мне путевку на Кубу. С двадцатого декабря по…

В голове щелкнуло и замкнуло.

— Стоп! В какой типографии работает твой дядя?

— Он не работает, он хозяин, — поправил меня Жора Блюм. — В типографии «Факс».

— Неважно, — отмахнулась я, роясь в необъятной сумке. — Черт, куда же он подевался? Ага! — злополучный буклет нашелся в косметичке, между духами и губной помады. Как, а главное — зачем, я умудрилась его туда засунуть? С некоторым сомнением я взглянула на Жору: все-таки неловко использовать служебное положение в корыстных целях. Но с другой стороны, он и так ничего не выучит по причине отсутствия мозгов, зато я смогу получить ценную информацию из первых рук и при этом сидя в своем уютном кабинете. Корысть взяла вверх над профессиональными принципами. И я решилась:

— Значит так, Жора. Я тебе предлагаю взаимовыгодную сделку. Берешь этот буклет и дуешь к своему дяде, который самых честных правил. Выясняешь все, что только можно выяснить об этой прокламации: заказчик, тираж, когда и откуда поступила оплата, кто забирал заказ, кто вкладывал сюда компьютерный диск, делали ли допечатки. В общем, все.

— А потом? — Блюм уставился на яркий буклетик.

— Потом приезжаешь в институт, рассказываешь мне и получаешь досрочно сданную сессию.

— По всем предметам? — не веря своему счастью, уточнил Жора.

— По всем предметам. Куба ждет тебя!

— Понял. Сделаю. Сегодня, — отрапортовал студент и помчался к выходу. Уже на бегу он обернулся и проорал: — Вы мировая тетка, Стефания Андреевна!

Хм, не погорячилась ли я со всеми предметами? За «тетку» ему придется ответить на два лишних вопроса, хотя с определением «мировая» я полностью согласна.

Жора появился часа через два — красный и счастливый. Как я и предполагала, ради любимого племянника дядя дал полную и исчерпывающую информацию. Все-таки блат — великая вещь! Не устаю в этом убеждаться.

— Ну и задачку вы задали, Стефания Андреевна! — сказал он, отдуваясь. — Посложнее экзамена. Дядька с ног сбился. Разыскивая документацию. Такое впечатление, что кто-то успешно заметал следы. Ни договоров, ни платежек, ни оригинал-макета. Вообще ничего. Как корова языком слизнула. Бухгалтер в панике, валерьянку глотает. Дядька орет: «Всех уволю!». Я было совсем струхнул. Думаю, не видать мне теперь досрочной сессии, если бы не дядькина секретарша. Не тетка, а мастодонт! Она еще сталинские времена застала и теперь подстраховывается. По всей документации копии делает. Не лень же! Однако ж пригодилось. Все нашлось. Я копию со всего снял, поскольку ничего в этих бумажках не понимаю. Вы лучше меня разберетесь. Ну, как там с моей Кубой? — добавил он вдруг жалобно. — Вопрос решен положительно?

— Положительно! Иди, собирай вещички, — махнула я. — Не забудь только зачетку в деканате закрыть. Я прослежу, чтобы тебе нормальные оценки проставили.

— Спасибо, Стефания Андреевна! — щенячьи глаза подернулись влагой радости. — А это вам подарочек от дядьки. Полный комплект. У него случайно оказался.

На стол скользнула знакомая рекламная брошюра, в середину которой был вложен диск. В следующий раз, когда подумаю воспользоваться служебным положением, даже сомневаться не стану: воспользуюсь!