Клад Стервятника

Глава 7. Импровизации

Два часа спустя мы, не сговариваясь, рухнули на холодный песок и обессиленно вытянули гудящие ноги. Вертолет стоял по соседству, охраняя наш покой, — как большой, мудрый и преданный дракон из детской сказки. Он сделал свое дело, и сделанное поражало своими масштабами.

Вдоль берега, у самой кромки черной жижи, тут и там возвышались горы серых тушек. Болото понемногу затягивало трупы крыс: сотни, тысячи трупов…

Мне страшно было заглядывать в вещмешок. Не хотелось знать, сколько я на пару с Гордеем истратил обойм. АКС-74 — вполне эффективное оружие против крыс-мутантов Зоны, однако есть нюанс: когда стая насчитывает три-четыре десятка. А в рыжей болотной воде уже утопло по моим самым скромным прикидкам сотни полторы, и бездыханные тушки все еще продолжала поглощать жадная трясина.

Хорошо еще, что Гордей оказался неплохим стрелком, и его автоматический пистолет неизвестной мне марки не умолкал ни на минуту. Гордей палил как настоящий голливудский шериф — от живота и бесперебойно. Я так и не уловил, когда он успевал менять обоймы.

Мой «Калашников» устроил настоящее крысиное жертвоприношение…

Конечно, главное, что нас спасло, — это звуковой генератор. Излучая с борта зависшего над нами вертолета смертоносные для крыс акустические волны, он частью смел в воду главные силы крысиной стаи, а затем разметал по берегу оставшиеся хвостатые легионы.

И почему излучатели такого боевого хэви-метала до сих пор не используют в охране Периметра, чтобы истреблять вожаков — крысиных королей? Эти чертовы людоеды взяли себе за правило в последние три года приводить по весне огромные стаи грызунов под самые стены, с легкостью пролезая под колючей проволокой и перегружая своими телами цепи высоковольтного напряжения.

Хорошо еще, что дело не дошло до подствольника моего автомата. Чудо-вертолет — это все-таки машина, пусть и с дистанционным управлением. Причем машина транспортная, а потому не обладающая даже пулеметной турелью. Кто знает, что нас еще поджидает в этих болотах буквально в следующую минуту?

Гордей упруго вскочил — прямо ванька-встанька! — и принялся выгружать из вертолета оборудование и экстраполятор, затянутый в водонепроницаемый прорезиненный чехол. Еще была пара ящичков с армейскими замками, снабженными фиксаторами-закидушками. По виду ящички — обычные зипы, правда, один контейнерного типа; очевидно, для поддержания постоянной внутренней температуры его содержимого. Но чутье подсказывало мне, что в них-то и размещается самая важная и ценная составная часть комплекса восстановителя-экстраполятора.

Все это время, пока шли разгрузка и сборка, очкарик что-то бубнил себе под нос, точно разговаривал со своим вертолетом. И, несмотря на мою готовность к сотрудничеству, Гордей не подпустил меня к прибору даже на шаг.

— Может, помочь, ась? — без особого энтузиазма предложил я.

— Позову, когда все будет готово, — проскрипел он, увлеченно распаковывая очередную сверхсложную фиговину. — Всякая импровизация должна быть подготовлена заранее. Считай, что я пока это… импровизирую.

Я лениво наблюдал за его манипуляциями. Вот он с треском отстегнул застежки-клапаны, затем освободил содержимое чехла от дополнительной пластиковой оболочки. Вслед за тем Гордей расчистил место на песке и застелил его куском плотного полиэтилена, рулон которого также нашелся в вертолете предусмотрительного очкарика.

Апофеозом сервиса оказались складные брезентовые стульчики в количестве двух штук, один из которых Гордей любезно предложил мне.

Я только диву давался… А еще я немного завидовал ему! Так застарелый курильщик или пьяница с дряблым пивным брюханом завидует накачанному атлету, спокойно пожирающему в беге милю за милей и не имеющему ни грамма лишнего веса.

Во всяком случае, я уже твердо решил по возвращении навести в своей избушке если и не идеальную чистоту, то хотя бы нечто вроде порядка. Буду как Гордей! Мистер Образцовость!

И еще в моей голове свербела одна очень неприятная мысль, которой я покуда не давал ходу, увлеченный приготовлениями ученого.

Когда мой товарищ полностью распаковал прибор, моим глазам предстал длинный телескопический шест с круглым сечением, на одном конце которого была закреплена тусклая металлическая станина с сенсорным блоком и механизмом неизвестного мне покуда принципа действия. Блок был полностью радиоуправляемым; во всяком случае, Гордей осторожно устроил возле шеста узкий пенал дистанционного пульта-«раскладушки» на манер мобильного телефона системы «все в одном флаконе + видеокамера и, конечно же, тетрис, друзья!». После чего, совершив еще несколько манипуляций со своим оборудованием, в суть которых я совсем не въехал, он включил пульт и принялся сосредоточенно колдовать над ним.

— Смотрю, ты большой спец по части дистанционников, — нарушил я сосредоточенное молчание ученого.

— Занимался в авиамодельном кружке, — небрежно откликнулся тот, периодически поглядывая на шест.

Наконец экстраполятор тоже ожил: замигали светодиоды, несколько раз переключились сенсоры, а потом из трубки с тихим жужжанием выдвинулись дополнительные коленца-модули. Один, второй, третий, четвертый… Ого! Кажется, экстраполятор может удлиняться бесконечно.

Гордей проверил по отдельности каждый из шести «суставов», а потом открыл поочередно оба ящичка.

В первом, к моему удивлению, оказался обыкновенный пистолет. Нет, конечно, он был здоровенный, с длинным дулом и, возможно, являлся подлинным чудом истребительной техники. Я в марках оружия не эксперт, но мне показалось, что это «Херцог-12».

Гордей разорвал пупырчатый пластиковый пакет наподобие тех, в которые он так любит заворачивать свое электронное хозяйство. Затем пошуровал на дне контейнера и извлек на свет подобие танкового шлема с большими, облегающими наушниками закрытого типа. К шлемофону крепились десятки проводков в разноцветной изоляции с контактами и примитивными зажимами-крокодильчиками. Когда Гордей нахлобучил этот шлем на свою гениальную голову, я невольно улыбнулся.

— Ты здорово смахиваешь сейчас на папашку всех растаманов и почитателей ганджубаса Боба Марли, — сообщил я. — Хайре растафара, рэггей форева!

— Ты находишь? — без тени улыбки осведомился тот, сосредоточенно поправляя застежки и мембраны наушников. Ну точь-в-точь моя Леська перед зеркалом!

— Только твои дреды не мешало бы хорошенечко завить, — посоветовал я.

— Мне главное, чтобы они работали, — отмахнулся Гордей. И тут же принялся гундосить, между прочим, одну из моих любимых песенок старины Майка:

— А ты, оказывается, любитель попеть, — отметил я, созерцая его манипуляции. — Во всяком случае, сегодня ты уже с утра дерешь горло.

— Ну, если бы не мой выдающийся вокал, — Гордей переткнул пару проводков и подергал датчики, проверяя на прочность, — вместо моего горла был бы разодран ты, май фрэнд. Сам знаешь, «карусель», когда хорошенечко раскрутится, колесует средних размеров человека в течение трех-пяти секунд.

— «Средних размеров человека»… Ай-ай-ай, — покачал я головой. — Все-таки вы, ученые — бездушные типы. Я вот никогда не смог бы сказать о тебе — «Гордей обыкновенный средних размеров».

— Ага, — легко согласился он. — А еще мы беспрестанно делаем опыты на живых людях и перешиваем животным головы на жопы. Такими профессионалов науки изображают в научно-фантастических романах испокон веку. Либо ботаник, либо упырь, и третьего не дано.

— Почему? Бывают еще упыри-ботаники.

Программа-минимум представлялась, на первый взгляд, легкой: погрузить шест экстраполятора в застывшие «волны» грунта на месте бывшей зыби.

Я не знаю наверняка, сохраняется ли сама зыбь на одном и том же месте в течение нескольких дней. Курсирует ли она под воздействием каких-нибудь гравитационных сдвигов, или же ведет оседлый образ своей аномальей жизни.

Но, судя по частоте, с которой Синоптик обновляет карты в наших ПДА, долго на месте не задерживаются ни зыби, ни «электры». А уж подвижные аномалии вроде некоторых подвидов «трамплина» и бродячей «карусели», с которой я нынче уже успел свести знакомство, те гастролировали по Зоне как ненормальные.

Однако когда мы погрузили шест примерно на полтора метра в землю, продвигаться дальше он категорически отказался. Гордей пыхтел, сопел, лихорадочно клацал клавишами управления, но вибробур, который, по его словам, как раз и отвечал за внедрение в грунт блока анализаторов и молекулярного сканера, только натужно гудел. А в самые напряженные моменты еще и принимался надсадно скрипеть, так что Гордей поминутно выключал питание и давал передохнуть «этой безмозглой удочке».

Я же старался тщательно исполнять все приказы Гордея, а сам тем временем усиленно размышлял над прежней темой. Непонятно было, откуда взялась эта «карусель» и кто пригнал сюда такую орду крыс.

В том, что крысы подверглись перед атакой мощному мотивационному воздействию, у меня не было и тени сомнения. Это было понятно по их целенаправленному движению и слаженности всех действий. Обычно крыс ведут за собой короли, подлинные центурионы хвостатых легионов. И даже при этом поведение крыс суматошно. Они часто бросаются в разные стороны, разбегаются из общего потока. Иные даже удирают, улучив удобный момент, благо инстинкты самосохранения никто еще не отменял даже у животных Зоны. Ну, разве что псевдоплоть, припять-кабан или стая слепых собак из чистого упрямства не уступят дороги противнику, который объективно их сильнее.

Но упрямство диких свиней — их самая что ни на есть природная черта. А что делать с крысами, когда их не одна сотня, а сто тысяч, и когда они нуждаются в жестком управлении?

Оказалось, что разгадка, как это нередко случается в Зоне, лежала на поверхности. Хотя в моем случае — как раз на дне.

Отдыхая после жаркой схватки по пояс в болотной жиже, я заприметил в полукилометре от береговой линии силуэты чаек. Несколько крупных грязно-белых птиц оживленно кружили над оврагом или глубокой лощиной — мой бинокль имел вполне сносный зум и расшифровку смазанных деталей с помощью системы «искусственный интеллект». Но все главные детали ландшафта прятались за кустарником, наседавшим на песчаную дюну.

Поначалу это меня, признаться, не слишком насторожило. Чаек в Зоне хватает, как и в любой промышленной зоне по ту сторону Периметра.

У меня на родине, в Казани, эти прожорливые пернатые давно уже облюбовали район центральной городской свалки и чувствуют себя там гораздо вольготнее, нежели на широких волжских просторах. Так же и тут, только на смену мирным белоснежным птицам, некогда украшавшим Припять и по весне ненадолго сбивавшимся в стаи подобно снежной метели, радиация породила остроклювых крылатых разбойниц, способных втроем или впятером напасть на зазевавшегося человека и нанести ему серьезный урон. А самый опасный представитель пернатой фауны — черный хищник поморник, смело нападающий на человека, когда тот вторгается на его территорию…

Между прочим, так было не всегда. Еще несколько лет назад птиц в Зоне вообще не было. Ни мутировавших, ни обычных. Но с какого-то момента вдруг начали появляться. Сперва по одной, по две, а потом и целыми стаями.

Пока не начало доходить уже до триллерной киноклассики вроде «Птиц» Хичкока.

Так, чайки напали в Зоне на германских и австрийских туристов, членов привилегированного рыболовного клуба «Der Fisch 1892», который даже на канале «Discovery» пару раз показывали. У дойчей имелось вполне официальное разрешение, купленное за жирные германские евро, и потому водил их в Зону военный переводчик и бывалый сталкер Нариман — большой знаток подледного лова припятской уклейки и полосатого зеленого окуня с двумя хвостами. И все шло хорошо, покуда дойчи не заприметили неподалеку в небе припятскую чайку. Честное слово, лучше бы они на поплавки свои смотрели!

Вид огромной белоснежной птицы привел фишерманов в восторг. Они решили непременно сфотографировать диковину. И принялись наперебой подманивать летучее исчадие ада к себе, соблазняя кусочками яблок, дольками апельсинов и даже банановой кожурой.

Птица не обращала на людей внимания, высматривая в воде мальков покрупней. Так продолжалось до тех пор, пока один из потомков гордого Зигфрида не зашвырнул в чайку хлебной коркой. И на свою беду попал чрезвычайно метко — прямо по башке.

Та, недолго думая, развернулась и ринулась на обидчиков. А следом за нею — вся стая, что кормилась неподалеку и приняла дойчей за разорителей родных гнезд.

В итоге туристическая группа улепетывала во все лопатки, оставив на поле ожесточенного и весьма кратковременного боя свои навороченные пожитки — тирольские шляпы, дорогущие рыболовные снасти, гостинцы для «этих царственных птичек» и клочья жакетов вперемешку с клетчатой шотландкой штанов. Чайки гнали их до ближайшего зимовья, а потом еще битых три часа подражали тем самым птичкам из ужастика Хичкока, сосредоточенно царапая пуленепробиваемые стеклопакеты окон когтями и демонстративно хлеща их крыльями.

— Дас ист я шреклихь, — повторяли охреневшие дойчи, прихлебывая «Ягермейстер».

В общем, я внимательно следил за кружением чаек, тем более у Гордея что-то там застопорилось. Тихо чертыхаясь, он спешно возился с чем-то внутри дистанционного пульта. Наконец решение созрело, и я сообщил напарнику, что намерен прогуляться до интересующей меня низины.

— У тебя детектор аномалий, часом, не барахлит? — вяло осведомился Гордей.

— Если что, вызову группу техподдержки, — попытался отшутиться я. Но Гордею было не до шутовства.

— В самом деле, может, возьмешь мой вместо этой рухляди Комбатовой? Правда, он…

Гордей на миг замялся, очевидно, подыскивая правильное слово.

— В общем, он немного того… усовершенствованный. Я доработал там принципиальную схему, и теперь у него немножко другой… э-э-э… принцип работы. Более оригинальный, чем был.

— У меня все работает, — твердо сказал я.

Не хватало еще мне сюрпризов от бездушной железяки, у которой, видите ли, есть свои собственные принципы.

«Старый конь борозды не испортит», — приговаривал я, поглаживая «Комбатову рухлядь». И, подхватив автомат, бодро зашагал в направлении низины.

Картина, открывшаяся моим глазам, едва лишь я миновал косогор, была малоприятной. На дне овражка, где из-под хитросплетения тополиных корней выбивался мутный ручеек, были свалены дохлые крысиные тела. Двадцать-тридцать трупиков.

Стояло жуткое зловоние.

Падаль уже давно распределили между собой большие белокрылые чайки. Они вились над оврагом, время от времени издавая резкие протестующие крики, и явно видели во мне конкурента, претендующего на их законную добычу.

Я быстро огляделся.

От моего внимания не ускользнули ни примятая жухлая трава, по которой к овражку тащили бездыханные тела грызунов, ни отсутствие чаек на берегу, где Гордей уже готовился монтировать шест экстраполятора. Что до болотного побережья, то птиц явно отогнал инфразвук.

А вот кто согнал вместе несколько крупных крысиных стай и вдобавок лишил их воли, уничтожив вожаков и навязав свою, пока оставалось для меня загадкой. То, что в овраге валяются именно крысиные короли, я определил сразу по характерному окрасу шкур с черным отливом, которого не бывает у рядовых пасюков (они же по науке — Rattus norvegicus), пусть и генетически модифицированных зонной радиацией.

Вот теперь для меня все встало на свои места.

Некий контролер, обладая не столько могучей физической силой, сколько ментальной, «зарядил» место гибели Слона сюрпризами для тех, кто вздумает пошуровать тут с целью наживы. Не знаю, как обошлись с теми, кто первым обнаружил место последней стоянки группы Слона. Может, их даже пощадили как обыкновенных мародеров. Но здесь явно ждали кого-то посерьезней…

Как там сказал сегодня Гордей?

«Всякая импровизация должна быть заранее подготовлена».

В нашем случае — активировалась бродячая «жабья карусель». А затем на нас ринулась целая армия ополоумевших крыс!

Я крутил эти факты так и этак, пытаясь отыскать здесь, в глухом овраге, хоть какую-то зацепку, которая могла бы вытянуть мои умозаключения из болота глушняка на более-менее твердую почву. Помнится, я читал, что натюрморт в переводе означает «мертвая натура». Пожалуйста: здесь перед самым моим носом — эта самая мертвая натура, гниет, понимаешь, во всей своей вонючей красе.

Я покрепче зажал нос. Жить сразу стало легче, а дышать — нет. И пришлось лезть в подсумок за респиратором.

Всегда очень полезно бывает попробовать взглянуть на себя со стороны.

Я мысленно зажмурился, затем попробовал увидеть себя с облака. Или с двенадцатого этажа высотного корпуса моего родного Казанского университета. Или хотя бы с высоты полутораметрового роста моего любимого ротного старшины, старшего прапорщика Зуева, полотер ему в глотку вместе с полбанкой мастики.

И сердце мое сжалось от острой жалости к себе. Потому что я вдруг понял со всей отчетливостью: я не стою всего этого!

Ни спецом наведенной «карусели».

Ни целой армии зомбированных крыс.

Ни даже этой жалкой кучи отбросов с оскаленными зубами, каждый в половину моего мизинца.

И такая вдруг тоска нахлынула! А когда мне плохо, я иногда пью, но чаще пою. Сам себе. И бесплатно, что характерно.

Вот и теперь как-то само собою загундосилось:

Вот черт, похоже, я эту заразу гундосую у Гордея подцепил.

И тут меня осенило.

Если не меня тут поджидали с крысами и «каруселью» нестандартного типа действия, то, значит, кого?

Остается второй и единственный вариант — моего ученого напарника. Кто-то прознал наверняка, что мы с очкариком намылились поклониться грешным Слоновьим мощам. И приготовил достойную встречу.

А зачем, спрашивается?

Еще один кирпич в стену моих умозаключений, достойный Шерлока Холмса, не замедлил прилететь тут же. И я не успел морально увернуться.

В том, что встреча нам подготовлена достойная, мне предстояло убедиться еще раз. Сначала возле вертолета раздался истошный вопль. А затем наступила гнетущая тишина.

Даже ожесточенный скрип и стук, который доносился в последние несколько минут из владений Гордея, вконец изнервничавшегося со своим колдометром, теперь стих. И это был еще один дурной знак.

Поэтому я развернулся и во все лопатки помчался обратно, не разбирая дороги и молясь, чтобы детектор аномалий на этот раз не подвел.

Примчавшись на место нашей дислокации, я обнаружил там еще один натюрморт. В смысле, мертвую натуру. Но на этот раз еще и ходячую.

Подельники Слона, которых мы совсем недавно застали в горизонтальном и очень вонючем положении, теперь ни с того ни с сего вдруг решили восстать из мертвых. И слегка прогуляться на пленэре.

Разлагающаяся троица обступила сидящего на куске брезента Гордея, как гопота в темном казанском переулке.

Причем тот, на чьей башке еще оставались рыжие космы, сжимал в высохшей коричневой лапке штурмовой десантный нож, направив его по-испански, лезвием вниз. А Гордей с белым, как бумага, лицом обхватил рукою свой шест, оперевшись на него, точно то было копье. И теперь я отчетливо видел, как над верхушкой шеста, там, где у копья положено быть стальному наконечнику, медленно вращается и пульсирует светящийся серебром обруч диаметром со столовую тарелку, не больше.

Мое эффектное появление на сцене очередных боевых действий было встречено зрителями вяло. Лишь один зомби — тот, что ближе всех к Гордею, — обернулся и смерил меня равнодушным рыбьим взглядом. И я сразу понял, отчего Гордей, парень совсем не робкого десятка, сейчас походил на артиста пантомимы с густо забеленной физиономией.

У зомби было лицо Гордея. Точь-в-точь его. Только без грима, если не считать таковым фиолетовые язвы разложения на щеках, кое-где виднеющиеся сквозь дыры в скулах желтые зубы, ну и пустые, черные глазницы, в которых, кажется, кто-то копошился.

Я человек впечатлительный и потому поспешно отвел глаза. Страх Гордея был понятен и вызывал у меня вполне понятное сочувствие. Я и сам не люблю по утрам глядеть на себя в зеркало.

В особенности если ночка была, как говорится, еще та.