Классные и внеклассные приключения необыкновенных первоклассников

Фельетонисты

Как всегда, в среду вечером из репродукторов раздался знакомый голос радиокорреспондента:

– Говорят Ерши! Говорят Ерши! Начинаем очередной выпуск районной радиогазеты…

Наши герои уткнулись носами в репродуктор.

Они повизгивали и похрюкивали от волнения: представить только – сейчас их услышит весь район, все ребята и их родители, собственный отец, задержавшийся в конторе, и даже директор совхоза!

Великое изобретение нашего века – радио – работало на всю мощь!

Передача посвящалась детям района.

Сначала радио рассказало, как школьники заканчивают четверть: в основном это трудовые победы над неизвестным прежде, четверки и пятерки в подавляющем большинстве на полях тетрадей и дневников. Вывод ясен: на отличников должны равняться отдельные отстающие ученики.

Вторая страничка радиогазеты посвящена юному изобретателю. Мальчик Саша, четырех лет от роду, изобрел лекарство, известное в аптекарской науке как средство от истощения. Произошло это случайно: за ужином Саша смешал печеночный паштет с сахарным песком, а бабушка, страдавшая отсутствием аппетита, механически съела новое блюдо. Головные боли у бабушки мгновенно прошли, настроение поднялось, и она, узнав причину чудесного исцеления, от души расцеловала внука. Открытием заинтересовался районный врач Самохвалова.

«Закончим нашу передачу радиофельетоном „О ябедах“, – бодро объявило радио. – У микрофона ученики первого класса „А“ Одномах и Вертохвост».

Авторы со столь таинственными именами так бурно засопели, что Картина громыхнула из своего гнезда на балконе: «Крише!» -не слышно, мол, членораздельных звуков, тише!

«Дело было так, – прозвучал приятный голос Вертохвоста, и Дыркорыл очень удивился: что значит техника – ты сидишь дома с закрытым ртом и слушаешь сам себя! – Итак, все было обычно: ярко светило солнце за окном, пели птички, а я сидел в классе и решал трудную задачку. Как вдруг кто-то дерг меня сзади…»

– За хвост, – подсказал Дыркорыл. Но эти слова, записанные на магнитную ленту, в передаче не прозвучали.

«Я оборачиваюсь, – продолжал репродуктор голосом Дыркорыла, – и вижу: это мой товарищ Яша П. Я махнул ему: привет, Яша, как у тебя с задачей?! А он сразу жалуется учительнице: „Дыркорыл поставил мне на рубашку кляксу!“ И тут начались неприятности…»

Дыркорыл вспомнил с неудовольствием все события того дня: как он языком слизнул кляксу с Яшиной рубашки, как Яшка нажаловался потом своим старшим братьям и те трогать малыша не стали, а обозвали свининой, а он их – ябедой-говядиной, как потом Нехлебов с неудовольствием заметил, что Дыркорыл зря отвечал на грубость…

Эти подробности не были упомянуты в фельетоне. Но и так каждый слушатель догадался, что история не закончилась мирным рукопожатием.

Зазвучал мягкий бархатный голос Одномаха.

Одноух ни на кого не жаловался, но давал понять, что каждый, даже незначительный жалобщик, вовлекает в круг своих интересов множество занятых людей. Только три случая затронул выступавший – с надоевшей всем зачерствелой булочкой, со своими неподатливыми ушами и с изгрызанным мягким ластиком, но вывод его оказался точен: в эти истории были втянуты пять бабушек, трое дедушек, две мамы, один папа, трижды учительница в одном лице – итого двенадцать взрослых.

«Кар, кар, кар-р-р!» – возмутилась со своего места Картина. А я, мол, в свои двести с лишним лет – не в счет? Я разве не участвовала?!

– Ты – своя, – махнул лапкой Одноух.

«Подведем итоги, товарищи, – объявил репродуктор, – и задумаемся, так ли мы тратим свое общественно полезное время?..»

– Так ли?! – подхватили в один голос Вертохвост и Одномах в своей квартире.

Репродуктор ответил и на этот вопрос:

«Вывод ясен: ябедизм нетерпим в рядах школьников!»

И умолк.

В ту же секунду зазвенел телефон и пронзительно-веселый голос спросил:

– Кто говорит со мной? Одномах или Вртохвост?

Дыркорыл, взявший трубку, струсил, пролепетал:

– Я еще не говорю… Это вы говорите…

– Ты кто? Не бойся назвать себя! – язвила трубка, и в задорной интонации Дыркорыл уловил голос отца.

– Я, – вздохнул он, – Дырк…

– Вы что? – взревел неожиданно Нехлебов. – Наябедничали на весь район и – довольны?

– Кто – мы?! – обиделся Дыркорыл. – Ты разве не слышал? – И объяснил словами корреспондента Силкиной: – Это фельетон, а критика – острое оружие… Понимать надо, – добавил он от себя.

– Понятно: поросенки вы! Сейчас разберемся! – И Нехлебов бросил трубку.

На разведку была послана Картина.

Она вернулась и доложила, что Нехлебов выбежал из конторы в каком-то странном виде: одна половина лица белая, другая красная. А у подъезда, что самое главное, собрались деды с палками. В том числе и те самые – задетые фельетоном…

Но и без доклада Картины было ясно, что квартира на осадном положении. Авторы фельетона своими ушами слышали в открытом окне голоса:

– Бандитизм, говорят, наблюдается в рядах школьников…

– Нехлебовы это, точно.

– Пальнуть в них солью!

– Из чего? Из палки?

– Да хотя бы из палки!.. Мне однажды влепили, так до сих пор помню…

Серый Одномах запер все замки, припер дверь щеткой, а Картину шепотом пригласил с балкона в комнату.

Бледный Вертохвост вооружился молотком, объявил, что не откажется ни от одного своего слова.

Картина устроилась на книжной полке.

Они сидели и переживали короткую сцену, разыгравшуюся под их окном. К подъезду подошел совхозный бухгалтер Нехлебов.

– Михаил Михайлович, это твои выступали?

– Да, мои! – запальчиво объявил бухгалтер. – А что?

– Зачем же так… обижать… Сто лет, говорят старики, такого не было…

– Сто дет назад, – спокойно отвечал бухгалтер, – не существовало радио.

– Было, Миша, было. Устное, деревенское радио. А тут… свои все ж таки, соседи…

– Вы против критики? – вскрикнул бухгалтер, и Одноух, изумившись тону его голоса, сжал молоток.

– Почему против? Критику читаем, слышали, понимаем…

– А вы знаете, – спокойно сказал Нехлебов, – кто больше всех обижен во всей этой истории?..

И ответил, глядя в лицо соседям сквозь толстые линзы очков:

– Я!

И объяснил:

– Потому что я многое не знал о своих сыновьях!

И спокойно, как полководец, вошел в подъезд.

Дверь была распахнута. Фельетонисты прилипли спинами к обоям.

– Слышали? – блеснул очками Нехлебов.

– Слышали! – радостно подтвердили Нехлебовы.

– Молодцы! Ничего не бойтесь, – сказал отец и вдруг прислонился лбом к холодному стеклу. – Обалдеть от вас можно…

– Что значит обалдеть? – спросил Дырк.

– Ладно, я этого не говорил! А вы все уроки сделали?..

– Осталось одно пение…

– Тогда готовьтесь, – твердо сказал Нехлебов. – А я возьмусь за ужин.

До позднего вечера в разных квартирах звучали голоса: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо…» Первый «А» готовился к пению.