11. ЛЕС

Даже в Черном Вишена не влезал в такую чащобу, а уж Черное-то приходилось не раз пересекать. Ветер истошно завывал где-то вверху, в густом переплетении корявых узловатых сучьев. Свет едва пробивался сюда, в мир коварного полумрака; оживали густые бесформенные тени и рука сама хваталась за рукоять меча. Многолетний слой перепревшей листвы глушил все звуки, изредка только звонко хрустела сухая ветка под ногой кого-нибудь из путников. Коренастые силуэты дубов-исполинов, раскинувших могучие руки-ветви, напоминали мрачных великанов, исподтишка взирающих на вереницу людей.

Буря бушевала два дня и за это время ни одна капля не упала с неба на землю. Грома и молний хватило бы Перуну на целый год, а вот дождь так и не пошел. Оно к лучшему, конечно, зачем лишнее купание? Но странно все же, непривычно – как без дождя?

После они шли, дней десять, не меньше, все по той же чащобе. Боромир хмурился и часто поглядывал на невозмутимого Таруса. Каждый из путников понимал: много прошли, давно уж должны оказаться в дулебских землях, где к югу начинаются бескрайние ковыльные степи, а на западе виднеются горы. Лес и не думал кончаться.

Никто не жаловался. К чему? Однако долгое ожидание новой беды основательно измотало всех. Нервы напряглись до предела.

День сменялся днем, но ничего не происходило. Вернее, все выглядело так, будто ничего вокруг не происходит. Вишена давно заметил, что неподалеку от них беспрестанно шныряют козодои, перепархивая с ветки на ветку. Птица эта скрытная и малоприметная, дневной свет не любит. Неспроста, выходит?

Вишена поведал это Тарусу, тот лишь усмехнулся в ответ и погрозил пальцем: молчи, мол! Усмешка вышла печальная. Позже Пожарский понял, что козодоев видят и Боград со Славутой, однако помалкивают. О-хо-хонюшки, ведь три напасти всего-навсего одолели, три из семи!

«Ладно, – возразил себе Вишена. – Выдюжим, и с остальными справимся! Не даром с нами Тарус-чародей да Боромир-Непоседа! Да и прочие не лаптем щи хлебают, руки-ноги на месте, головы ясные тоже…»

Полумрак непролазной чащобы густел, уступая место все более глубокой тьме. Надвигалась ночь. Путники расположились у трех костров, неохотно переговариваясь приглушенными голосами. Нарушать бездонную тишину здешних лесов почему-то совсем не хотелось. Припасов у них почти не осталось, а дичи в этой глуши днем с огнем не сыщешь…

Великаны-деревья окружали людей, что сидели у колышущегося пламени костра. Казалось, глядят они с неодобрением, хотят отойти подальше, да не могут и потому лишь топчутся на месте, нехотя подбирая узловатые корни, негромко поскрипывают, словно жалуются.

Вишена сидел у огня и жарко горящие изумруды на мече увидал не сразу. Боромир в это время переговаривался с Тарусом и на свой меч не глядел.

«Начинается!» – понял Вишена и вскочил.

Ему показалось, что на плечо обрушилась скала. Тяжело завалившись на бок Вишена глянул вверх – над ним нависала, слегка покачиваясь, толстенная ветвь дуба.

Сбоку кто-то удивленно вскрикнул; усиливался скрип. Люди вскочили с мест, сомкнулись плечом к плечу и застыли кольцом, ощетинившись мечами.

Деревья ожили. Издавая глухие неприятные звуки громадные дубы окружили боромиров отряд и наступали на него, протянув темные морщинистые руки-сучья. В величавом неторопливом движении угадывалась скрытая неодолимая мощь.

– Уворачивайтесь от них! – крикнул Тарус звонко. – Раздавят!

На темных высоких стволах тускло замерцали неправильные пятна с ладонь величиной – точь-в-точь глаза! Среди качающихся ветвей, неслышно хлопая мягкими крыльями, замелькали большие совы. Их крик зазвучал громко и зловеще. Защелкали крючковатые клювы, растопырились когти-кинжалы, готовые впиться в живую трепещущую плоть.

Отряд рассыпался. Воины уклонялись от ветвей, те двигались не слишком быстро, но вот закричал от боли Тикша – кривые совиные когти вонзились ему в плечо. Птицу-бестию тут же разрубила надвое Соломея. Куртка Тикши быстро пропитывалась кровью, рука бессильно повисла.

Могучая ветвь опрокинула наземь Бояна-чикма. Дементий и Акила напрасно рубили ее мечами, клинки глубоко втыкались в плотную древесину, но вреда, похоже, не причиняли.

Славута нырнул, спасаясь от такой же ветви, выпрямился и проворно сшиб под ноги пеструю сову древком своей лунной секиры.

Боромир, щурясь от яркого света изумрудов, отмахивался от толстого медлительного дуба. Изумрудного меча дерево старательно избегало. Непоседа не замедлил предупредить об этом Вишену. Не зря: тот изловчился и мигом отрубил толстый, с руку, сук, почти без усилий, словно шею гусю.

Плясало пламя костра, под ногами мелькали причудливые живые тени, шевелились со скрипом дубы, метались совы с горящими, словно угольки, глазами, отблескивали сталью узкие серебристые клинки…

Отрубленные сучья падали на прелую листву, начинали извиваться и скоро превращались в больших черных змей. К скрипу, воплям сов и хриплому людскому дыханию добавилось громкое шипение.

– Змеи! Под ноги, под ноги зрите!

Боград размахивал пылающим факелом, истошно крича:

– Огнем! Огнем их, окаянных!

Факелов стало больше; один дуб даже вспыхнул, оглушительно затрещав.

– Так, други! Так их!

– Э-эх, ма!

Факелы полетели веером, огонь принялся весело пожирать окружившие людей деревья. Дым поплыл ввысь, разгоняя сов и затмевая проглянувшие звезды. За первым рядом горящих дубов зашевелился, казалось, весь лес.

– Уходить надобно, чародей! Сомнут, затопчут! – закричал Боромир. Но куда уходить-то?

Тарус, услыхав это, замер на миг, словно ухватил за хвост какую-то важную, готовую сбежать мысль.

– А ведь уйдем, Непоседа!

Пожар входил в силу, разрастался, пламя прыгало с дерева на дерево, и пошло, и пошло пластать… Отряд остался в кольце сплошного огня.

Из самого пламени вынырнула небольшая птица и свечой взмыла ввысь, исчезнув из виду. Где-то далеко зло засмеялся раскосый печенежский шаман, но его здесь, конечно, никто не услышал.

– Сюда, други, все сюда! – с надрывом закричал Тарус. За спиной его ясно виднелось на фоне языков пламени засохшее деревце ростом с человека, раздвоенное на верхушке. Знатная получилась бы рогатина, не засохни оно раньше времени…

Огонь громко гудел и тарусова заклинания никто не расслышал, видели только как зашевелились губы чародея. Пожар торопился сомкнуть кольцо и сожрать попавших в плен людей.

Одним сильным ударом Тарус разрубил деревце надвое, сверху до самого комля; в открывшуюся щель хлынул яркий солнечный свет. Там был день, там была степь, там было опасение.

– Туда!

Боромир шагнул первым, раздвинул половинки дерева, словно входил в басурманский шатер, и исчез там, в слепящем дневном свете.

– Споро!

Один за другим путники покидали горящий лес, вырываясь на свободу, в ровные, будто пол в избе, степи. Последним ушел Тарус. Сделав шаг он обернулся. В узкой клиновидной щели виднелась неистовая пляска огня и темное ночное небо.

– Все? – спросил он.

Переглянулись: не хватало Бояна. Боянов клинок сжимал Дементий и в глазах его плясала холодная ярость.

Чародей произнес заклинание и взмахнул мечом, словно собирался срубить этот волшебный клин-ход под корень, как молодую березку.

Щель исчезла, как и не было. О лесе и пожаре напоминал лишь слабый запах дыма. Вокруг раскинулась степь, и они знали: там, на западе – горы, а в горах ждут не дождутся драгоценные Книги.

Боромир вытер опаленное лицо и счастливо обратился к Тарусу:

– Вырвались, чародей? А? Не могу поверить! Четыре, небось?

Тарус отрицательно покачал головой, указывая на рубиновый меч в руке Яра. Со времени поединка с гадюкой клинок не уменьшился ничуть.

Соломея перевязывала плечо Тикше, тот скрипел зубами и терпел. Боград со Славутой склонились над ним, подбадривая.

Вишена тронул Таруса за руку.

– Где мы, чародей?

Тарус ответил не сразу, на секунду задумался.

– Думаю, в дулебских землях, Пожарский. Надолго ли?

– Уведут?

Покачал головой задумчиво.

– Кто знает? С четвертой напастью-то еще не покончили…

Рядом неслышно возник Боромир.

– О чем толкуете?

Лесные жители неуютно чувствовали себя посреди голой степи. Порешили немедля уходить к горам.

Тарус, Вишена, Боромир и Боград с Роксаланом держали совет прямо на ходу. Позади них вышагивал Славута-дрегович, но молча, не вмешиваясь в разговор.

– Трижды избавлялись мы от напастей. Сколопендра, жаба, да гадюка. Стало быть, надобно Яру убить козодоя.

– Дак где же он, козодой-то?

– Прилетит, не замешкается…

Некоторое время все молчали. Наконец Боромир негромко молвил:

– Раз от разу труднее тварей нечистых одолевать.

– Почему же? – не согласился Роксалан. – Гадюку живо хлопнули, быстрее, чем сколопендру.

Тарус криво усмехнулся; Боромир пояснил:

– Кабы не Соломея со своей свистулькой, кормили бы уже ворон…

Роксалан притих.

Есть тут еще одна странность, – сказал вдруг чародей. Боромир глянул на него:

– Сказывай!

– Свистульки те, знамо, не простые, заговоренные. Да только не против змей.

Все стали, будто вкопанные.

– Как так? – молвил за всех Роксалан. – Против кого тогда?

Тарус задумчиво глядел в небо.

– Бериллы, что в них вправлены, это каменья жабы.

– Жабы? Мы ж ее и так… того…

– Постойте, – перебил Боромир, – почему жабы? Что, у зверей есть свои каменья?

Тарус кивнул:

– А как же! У орла – сердолик, у медведя – аметист, у барана сапфир…

– А изумруд чей? – выпалил Вишена.

– Изумруд – скворцов камень. Вот только рубин ничей.

– Ладно, – кивнул Вишена, – ну, а змеиный камень?

– Яшма или гранат.

– Бериллы тогда к чему?

– Сам не уразумею, – развел руками Тарус. – Не сходится тут что-то.

«Последнее время чародей стал часто говорить «Не знаю.» Раньше такого с ним не бывало», – подумал тревожно Вишена. Правда, вопросы стали посложнее…

– Но ведь свистулька имеет вид змеи, так, чародей?

Их уже почти нагнали остальные путники и пришлось шагать дальше.

Никто не видел, как позади всех невесть откуда вынырнули четыре всадника на крупных черных волках. Ветер развевал отливающие металлом плащи.

Волки негромко зарычали и путники обернулись. Во всадниках Вишена сразу узнал родичей крылатого воина с изумрудом на секире.

– Кто это? – прошептал Боромир, обращаясь к Тарусу.

– Почем я знаю? Сроду таких не видывал.

На всякий случай взялись за мечи.

Всадники подъехали вплотную. Размерами они не уступали человеку, а вот волки их черные были куда крупнее своих лесных сородичей. Один из крылатых заговорил, тихо, с пришептыванием:

– Оттайте свои меши…

Боромир неодобрительно смерил их взглядом. Волки свирепо обнажили белоснежные клыки и снова зарычали. Звери, конечно, матерые, но их-то всего четверо!

– Ну, возьми, коли сможешь! – сказал Непоседа вызывающе и сделал шаг вперед.

Крылатые мигом соскочили на землю и застыли в боевых стойках, взметнув сверкающие секиры. Рядом с Боромиром плечом к плечу стали Вишена, Тарус и Боград.

– Осторожнее, они летают, – предупредил побратимов ученый Вишена. – Ловкие, ровно кошки.

– Погодите, – вдруг выступил вперед Славута. – Дайте-ка я, други. Поглядим, чья секира лучше, – и сжал покрепче дрегович свою лунную подругу.

Трое крылатых отошли к черным, как ночь, волкам, четвертый остался на месте, не изменив позы. Вишена неотрывно глядел на его оружие. Точеное ладное древко, сверкающий острый металл. И кроваво-красный рубин, вправленный в это великолепие. Рубин, а вовсе не изумруд. И у остальных троих тоже рубины.

Вишена обернулся к Тарусу, перехватил быстрый взгляд чародея и понял, что тот все видит.

С криком сшибся Славута с крылатым. Напряглись мышцы, заработали руки-ноги, замелькали секиры, зазвенела сталь. Противники ни в чем не уступали друг другу: ни в силе, ни в быстроте, ни в умении. А Славута никогда еще не бывал бит, даже Боромир иногда не выдерживал его бешеного натиска, а уж Вишене сколько раз доставалось…

Крылатый, тщетно пытавшийся одолеть дреговича, застыл, тоже невредимый и снова тихо промолвил:

– Ты шильный воин, ты тоштоин таже пыть отним ис наш, но ты умрешь, шеловек!

Славута усмехнулся:

– Не говори «Гоп»…

Они вновь сшиблись. Боромир негромко сказал Тарусу:

– Что делать-то будем, чародей? Вона, звери у них какие… Сожрут, не пикнешь…

Тарус не успел ответить. Крылатый вдруг отскочил от Славуты.

– Штой!

На дреговича он боле не глядел. Выпуклые красные глаза его обратились к Яру, стоящему вместе со всеми. Солнце играло на рубине ярова перстня, кровавые лучики бегали по рукояти его меча.

Крылатый переводил взор с перстня на гарду и всюду видел рубины. Трое его спутников незаметно оказались подле предводителя; секиры их исчезли под плащами-крыльями. Как по команде стали они разом на правое колено, прошипели что-то по-своему, затем споро вскочили на ужасных своих волков и пропали. Просто пропали и все. Только необычные узкие следы остались в пыли.

Ошарашенные путники молча хлопали глазами, не веря себе. Вишену больше всего поразило, что странная четверка совершенно их не опасалась, будто они не умелые воины и нет у них оружия.

– Чародей, что за диво?

Все поглядели на Таруса, а тот как-то странно всматривался в пустоту справа от себя, словно видел там нечто.

– Что такое, Тарус? – спросил Боромир беспокойно.

Чародей вдруг стремительно прыгнул к Яру, схватил его за руку, поверх ладони, сомкнутой на рукояти рубинового меча. Клинок молнией рассек степной воздух.

Прозвучал крик, не поймешь чей, звериный или человечий. Чистый блестящий меч вдруг обагрился кровью, людям под ноги невесть откуда упал разрубленный надвое козодой.

Яр ошарашено глазел на все это, не веря, что видит плоскую широкую голову убитой ночной птицы. Стало тихо, доносились только переливчатые трели жаворонков откуда-то из поднебесья да стрекот кузнечиков в траве.

Путники переводили взгляд с мертвой птицы на меч, а Тарус вдруг тяжело и неловко рухнул лицом вниз, отпустив Яра. Жиденький кустик ковыля жалобно захрустел. Нечисть сравнивала счет.

Ярило-солнце равнодушно взирал на все это с высоты.

Загрузка...