Князь мертвецов 2

Стоять так было бессмысленно. Он на всякий случай еще раз оглянулся, проверяя, нет ли пути назад - песок немедленно взвился смерчем, недвусмысленно намекая, что нет.

Митя сунул голову в дверь.

Почувствовал, как стремительно летит и плашмя, как лягушка, рухнул на уже знакомый потертый ковер в рисунках асфоделий.

Было неожиданно больно. И дыхание перехватило. Он еще полежал мгновение, потом с трудом подобрал под себя руки и наконец сел, по-турецки подогнув колени и потирая ушибленную грудь.

Он сидел на ковре, таком же, как дома, когда мама еще была жива, и смотрел в сад сквозь высокую стеклянную дверь, такую же, какая была в поместье бабушки Белозерской. Правда, здешняя дверь - без ручки и плотно впаяна в стену, так что не понять, где заканчивается стекло и начинается камень.

За окном оказался уже виденный им сквозь стекло песочных часов двор. Теперь Митя понял, что изображение все же не было неподвижным: нападавшие уже ворвались во двор, а паро-беллумы защитников окутали клубы пара, и сверкнул огонь. Голова того, кто лежал на земле, перекатилась набок, а мальчишка в картузе высунулся из-за угла целиком.

Митя его знал! И даже знал, что не мальчишка то вовсе, а девчонка!

Не было ни звука шагов, ни шелеста юбок, ни тени, но Митя вдруг понял, что за спиной у него кто-то есть. Стоит и пристально глядит в затылок немигающим взглядом.

Он не встал, только выпрямился до хруста в позвоночнике. Та, что стояла у него за спиной, неспешно пошла по кругу. Мимо медленно проплыли черные юбки с белой пеной кружев, и он почти ткнулся носом в шелка, едва заметно пахнущие ладаном и сухой пылью. И уставился на выглядывающие из-под них носки черных с серебром туфелек.

- Теперь-то я могу на тебя посмотреть - ведь я уже умер, - не поднимая глаз, спросил Митя.

- Посмотри, - прошелестел свистящий вымораживающий шепот, и рука в черной кружевной перчатке взяла его за подбородок, заставляя поднять голову. Он на миг зажмурился, а потом распахнул глаза широко-широко. Дворянин и светский человек должен бестрепетно глядеть в глаза смерти. Даже если это не просто смерть, а ... Смерть.

Трепета и впрямь не было. Жгучая, отчаянная, совершенно детская злоба вспыхнула в его душе. Он вскочил на ноги, и глядя в глаза Мораны-Темной, самой страшной и грозной из Великих Предков, заорал совершенно по-детски:

- Ты не смеешь! Не имеешь права! Кем бы ты ни была - ты не смеешь сперва отнять ее у меня, и у отца ... А потом являться ко мне в облике моей матери! Которую ты убила ради своих... - и с бесконечным презрением припечатал. - ... высших целей!

Тонкие, будто углем нарисованные брови на бледном лице Рогнеды Меркуловой, урожденной княжны Белозерской, поползли вверх. Митю одарили взглядом сверху вниз - Великие Предки, он помнил этот взгляд, так смотрела мама, когда он ленился и делал вид, что не понимает урока! - и свистящий бесплотный голос прошелестел:

- Что за глупости ты себе выдумал, мальчик мой. У тебя никогда не было и не могло быть иной матери, кроме меня.

- Ты врешь! - выкрикнул он. - Врешь! - и тут же смутился. Кричать такие вещи даме столь ... знатной. Хотя можно ли считать одну из Великих - знатной дамой, если за ней не стоит вереница предков, а она сама - Предок? В любом случае — это очень дурной тон, а светский человек должен быть безупречен даже в ненависти. Особенно в ненависти!

Митя выпрямился так, что лопатки свело, и вскинул подбородок. И очень постарался сделать лицо невозмутимо-непроницаемым.

Его одарили еще одним взглядом: тяжелым, как могильная плита, и страшным, как она сама:

- Разве Смерть может лгать? - прошипела она.

- Я убежден в вашем всемогуществе, сударыня, - он чуть склонил голову - уважительно, но не раболепно, а она ... она вдруг расхохоталась, ярко и звонко, как девочка, и протянула:

- Наглеееец! Весь в отца, - подобрала юбки и изящно опустилась в кресло - кружева ее платья накрыли ковер с асфоделиями морозными узорами. – Мальчик мой, и как же ты, по-твоему, появился на свет?

Снова рассказывать, как недавно Ингвару? Но тот, по-крайности, и впрямь не знал, откуда Истинные князья берутся! Митя раздраженно отвернулся.

Сквозь стекло двери отчетливо видны были хвосты пара за летящими из окон пулями. Один из нападающих запрокинулся, будто вот-вот завалится навзничь. Глаза его неподвижно глядели в пустоту, а в середине лба зияло черное пятно. Выскочившая из-за угла девчонка в мальчишеских тряпках замерла на бегу, а руки ее тянулись к тому, кто лежал на земле.

Смотреть на это ... этого ... лежащего ... было даже хуже, чем рассказывать, и Митя заложил руку за спину, будто отвечая урок, и заговорил занудным тоном:

- История не сохранила подобных сведений о наших собственных Великих Предках, но еще древнегреческие ученые установили, что их олимпийцы, в те времена почитаемые богами ... - пришлось приложить усилие, чтоб не покоситься на нее при этих словах: разозлится или нет? - Вселяются в тела смертных в момент зачатия. Пример: Посейдон, вселившийся в царя Эгея, чтобы зачать Тезея, или Зевс в Агамемнона для зачатия Геракла ...

- Я вижу, что отец позаботился о твоем образовании, но учителя истории мог бы подобрать не столь академичного! - процедила она. - Который задался бы вопросом... ну хотя бы о троянце Энее, если уж собственных Великих Предков никто за тысячу лет спросить не удосужился!

- А что - Эней? - обиженно пробормотал Митя: он тут умер, между прочим, а она древней историей развлекается! Конечно, для нее смерть — это рутина, а для него - все же потрясение. Он первый раз в жизни умер - и никакого сочувствия! А еще в матери набивается!

Морана-Темная подалась вперед и улыбаясь так, будто знала каждую его мысль – и посмеивалась! - прошептала:

- Те же древнегреческие ученые установили, что его матерью была Афродита. И родила она сама.

- И что?

Эдакие изыски, может, Ингвару интересны, или еще кому, а вот он гораздо больше любопытствует, что с ним самим дальше будет.

За стеклом погромщики раззявили рты - орали что-то, один заваливался на спину с дырой во лбу, а девчонка в мальчишеских лохмотьях подхватила подмышки то ... того ... кто лежал на земле и поволокла его в укрытие, за дворовой сортир. Голова у него ... у тела ... некрасиво болталась, а каблуки сапог жалко скребли по земле.

Митя снова торопливо отвернулся. И наткнулся на неодобрительный взгляд. Все же, когда на тебя неодобрительно смотрит Смерть, это неприятно. Крайне. О чем она там рассказывала? Афродита, которая сама родила Энея ...

- Афродита, она, конечно, богиня, но все же женщина, - просто чтоб не молчать, пробормотал он.

- А я, по-твоему, кто с-с-сынок? - снова сорвалась на шипение она, и из глаз ее хлынула первозданная ледяная тьма.

Митя отчаянно, до судорожно колотящегося сердца, до перехваченного дыхания пытался хотя бы не завизжать от ужаса как девчонка! Удержать лицо! Черный лед сковывал ему ноги, медленно полз вверх, до бедер, и устремлялся дальше, к груди. Мелькнула смутная мысль, что это странно, если он мертв, ни заполошного стука сердца, ни дыхания быть не должно.

- Сон! - выдохнул он. - Мой сон! Мне снилось, что ... Что дядюшка Белозерский рассказывает, будто... моя мама... то есть, его сестра Рогнеда... Умерла младенцем! Но... но…тогда выходит... - он замолчал, потому что это противоречило всему, чему его учили, что знал каждый образованный человек.

- Я же говорила тебе в прошлый раз, чтоб ты побеседовал с дядюшкой, а ты никак! - укоризненно протянула она.

- Но это же был сон! Всего лишь сон! - прощаясь с попытками сохранить светскую невозмутимость, закричал Митя. - Меня там еще убили!

- Так тебя и убили, - равнодушно сказал она, кивая на стекло.

Митя невольно взглянул туда ...

Прикрываясь выломанными воротами, погромщики бежали к дверям дома. Двигались они медленно, точно пробиваясь сквозь густой кисель. Свесившаяся из окна гибкая лоза обвилась вокруг одного - виден был его беззвучно разевающийся рот, и опускающийся на лозу топор. Плавно летящие пули неторопливо и неслышно вдавливались в снятые воротные створки, прикрываясь которыми погромщики рвались к дому. Митя видел и то, чего не замечал больше никто - реющий над двором призрак. Глаза мертвой Фиры Фарбер были широко распахнуты, из них катились невидимые слезы. Из-за угла дворовой будочки, где скрылась девчонка со своей ношей, торчали щегольские остроносые ботинки. И если его ... тело ... Митя еще мог старательно, изо всех сил не узнавать, то сшитые на заказ ботинки он не узнать никак не мог!

Да. Его убили. И теперь его тело валяется за сортиром. Какое ... унижение для сына самой Мораны-Темной.

- Люди... - не отрывая глаз от стекла, задумчиво сказала Морана. – Настолько озлобленные, что готовы броситься на ближайшего соседа. Так безнадежно беспомощные, что рвутся убивать всё равно кого, лишь бы не чувствовать себя беззащитными. И такие несчастные, что вовсе не боятся - меня. Я для них не страх, рядом с муками, что несет им подарок моей сестры Живы. они все чаще зовут меня милосердной. И просто - зовут.

Край ворот врезался в двери дома, выбивая их внутрь. Разевая рты в беззвучных воплях, погромщики лезли в дом. Тот казался стаканом, в который все лилась и лилась вода, и вот-вот должна была не вместиться и хлынуть наружу. За окнами началось мельтешение, кажется, там дрались. Наружу, как из закипающего чайника, вырывались клубы пара от выстрелов. Все также беззвучно с подоконника второго этажа сорвался горшок герани, и медленно, будто его на веревке спускали, полетел к земле. А на сам подоконник рухнула парочка, сцепившаяся в нерасторжимом объятии. Они прижимались друг к другу крепче самых страстных возлюбленных: здоровенный бугай сжимал в объятиях сереброволосого носатого альва, руки альва были закинуты ему на шею и давили, давили, давили ... Пальцы альва железными прутьями вонзались в шею, так что передавленная кожа свисала складками, хват громилы у альва на плечах был такой силы, что у альва лезли глаза из орбит ...

Из окна нижнего этажа, прижимая к себе ребенка, выпрыгнула женщина – следом за ней из того же окна лез тощий юнец, в руке его блестел нож.

- Пирует смерть и ужас мечет

Во град, и в долы, и в леса!

Там дева юная трепещет;

Там старец смотрит в небеса¹²... - продекламировала Морана, голос ее звучал откровенно издевательски. - Никогда не могла понять, почему вы думаете, что в случае массовых смертей я пирую? Пир — это чашечка кофе и много-много пирожных в компании с Живой и Лелей. На худой конец костер и поросенок на вертеле. Твой дядюшка Велес отлично жарит мясо, если бы они еще каждый раз не дрались с Перуном, все было бы чудесно! Клянусь нашей Семьей, даже званые ужины, и те могут сойти под определение - пир! Но нет, все почему-то уверены, что я так неистово и страстно люблю свою работу, что мечтаю делать ее все больше, и больше, и больше! - теперь она уже почти шипела. - Веришь ли, даже людских поэтов спрашивала ... ну, ты понимаешь, когда ... откуда они взяли эдакий образ – ни один не смог ответить! Самые совестливые были даже несколько смущены, - она хмыкнула.

Не размыкающие смертельных объятий противники медленно перевалились через подоконник и полетели вниз. Взметнулись серебряные волосы альва ...

У Мити шевельнулась мысль, что возможная гибель этого альва должна его волновать. По некой важной причине. Но что это за причина - никак не вспоминалось, так что, наверное, не слишком она и важна.

- Ты знаешь, почему на Туманном Альвионе я есть Морриган-Война?

- Потому что альвы не умирают, если их не убить? - в нынешнем его холодном равнодушном состоянии всё казалось простым и кристально ясным.

- Для них Война и есть единственная возможная Смерть. Хотя и встреча с настоящим Кровным Моранычем тоже даром не проходит. Но люди ... Мало вам, что вы раньше или позже всё равно придете ко мне, так вы еще и торопитесь. Вы постоянно хотите заставить меня работать. Да что там - перерабатывать, как тех женщин на фабрике, - монотонно и устало проговорила Морана. - Кто-то убивает соседа - и отправляется на каторгу, и умирает, выхаркивая легкие. Кто-то сопротивляется - и попадает на виселицу.

Из окна мансарды «Дома модъ» вышвырнули рулон белоснежной ткани.

- А кто-то доводит до всего этого ... - она снова кивнула на окно - там старый Альшванг лупил рукоятью паро-беллума по голове одного из налетчиков, а второй в этот момент поднимал над ним топор. - И получает земли и золото или что там ценится в нынешнем мире - акции и банковский счет? А потом говорят: злая смерть, ужасная смерть, несправедливая смерть. Будто все вот это... – она махнула рукой на разоренный двор, - я, а не они сами!

Альв извернулся в воздухе, поворачиваясь так, чтоб об мостовую грянулся его противник.

- Я слишком долго не вмешивалась. С тех самых пор, как мертвые перестали толпами бродить по земле. - Морана разглядывала разоренный двор как картину за стеклом. - Не знаю, как много еще времени пройдет - десять лет, двадцать. Но дело идет к чудовищных размеров переработке! Брат пойдет на брата, сын на отца, жена на мужа, - она повернулась к Мите и уставилась на него огромными, полными абсолютной, непроницаемой, болезненной тьмы глазищами. - А там, глядишь, и снова, как в позабытые людьми времена, заскрипит, перекосится колесо, что вечно вертят Морана и Жива, и орды не-живых опять побредут по земле. Полагаешь, в этих обстоятельствах я не имела права подобрать оставленное душой тело одной из моих Внучек, как... как нищая подбирает выброшенное платье?

- Этого не может быть. - Митя упрямо набычился. Потому что иначе ... иначе приходилось признать, что общеизвестные истины вовсе не были истинами, а он сам напрасно злился все эти годы. Ну, почти напрасно ...

- Моя мама... Рогнеда Меркулова-Белозерская была слабосилком! Почти без Мораниной ... без твоей силы! Как это может быть, если она — это ты! То есть, ты - она!

- Что было, то взяла, с тем и жила. Так даже проще, не приходилось бояться, что Сила вырвется из-под контроля, - небрежно отмахнулась она.

- Но ... но ... но... - теперь Митя уже не смотрел в стекло. Он повернулся к ней и глядел только на нее, не отрываясь. — Это значит, что ... мой отец ... был женат на ... на самой ... на ...

Они долетели разом. Погромщик, которого выкинул альв. Сам альв сверху. Показалось или и впрямь был слышен сухой треск ломающихся костей?

- Он был женат на мне, - сказала Смерть. - Я его выбрала.

- Но ...

Рулон белоснежной ткани развернулся, и его складки медленно и плавно опадали на лежащих - будто накрывая их саваном.

- Мальчик мой! - укоризненно перебила она. - Я все же Темная Дама, даже если мое воплощение не слишком красиво и не наделено великой Силой. Я бы заполучила любого, кто мне подошел, но твой отец... Подходил идеально! Трезвомыслящий циничный карьерист, в душе одержимый неистовой жаждой справедливости. Я посчитала, что немного справедливости — это именно то, чего мне не хватает, - она прищурилась, разглядывая картинку за стеклом.

Погромщик был неподвижен, альв шевельнулся, пытаясь подняться на четвереньки.

- Но знаешь, - на ее бледном, с мелкими острыми чертами лице вдруг мелькнул слабый румянец. - Я получила даже больше, чем желала. Шесть лет с твоим отцом были ... удивительны. - и неуверенно добавила. - Я даже, наверное, была ... счастлива? Точно не знаю, у меня не слишком большой опыт в счастье. Но в прошлом своем браке я ничего такого не чувствовала... - она совсем сбилась и замолчала.

Митя широко распахнутыми тазами глядел на смущенную Смерть! На свою ... маму?

В самом деле, по-настоящему, от начала и до конца - маму? Это всегда была она? Шелест шелков, тонкая прохладная рука, сжимающая его детские пальцы на прогулке в Александровском саду, сказки, которые она рассказывала...

Он вдруг истошно закричал, сжимая виски руками. В голове словно бомба взорвалась, возвращая утопающую в сумраке спальню, где темная тень сидит у его изголовья, и звучит над головой загадочный холодный голос:

- Две ночи ночевал Иван-царевич с Марьей Моревной, прекрасной королевной, в ее белом шатре на ратном поле. И родились у них сыновья! Два, два сына, не один, как в сказках рассказывают, не три, два! Близнецы. Священная пара, похожие, как две капли воды. Кощ. И Крук. Они были смелыми, мои мальчики. Настоящими воинами ... тогда все были воинами. Всегда вместе. Вместе первый раз упокоили, вместе в первый раз убили. А вот умереть ... Они тоже долго уходили от смерти. Совсем как ты... Смеялись даже: «Матушка подождет». А я ... я что ж ... Я ждала. А потом их просто задавили числом.

«Как сейчас. Как меня.» - подумал Митя.

Поднявшегося на колени альва ударили обломком доски. Его швырнуло вперед, будто им играли в лапту. Альв рухнул на булыжники двора, и тут же по нему перекатился клубок из сцепившихся тел.

- Кощ всегда считал, что он старший, потому что родился первым. А старший должен заботиться о младшем. И когда Крук упал, Кощ накрыл его собой, руки-ноги растопырил, спину выгнул. Копье пробило ему спину, но не дотянулось до брата. На Крука хлынула Кощева кровь, а потом и сам он рухнул брату на грудь и тогда ...

Крук содрогнулся всем телом, и вздохнул. Встал и открыл глаза, - монотонным голосом повторил Митя, не отрывая глаз от ползущего пo булыжникам альва. Тот еще цеплялся ногтями, подтягивая непослушное тело, и слепо запрокидывал будто красным платком накрытое лицо.

- Ты просил эту сказку раз за разом, - блекло улыбнулась она. - Всегда так радовался, когда Крук вставал ...

- А я спрашивал, что сталось с Кощем? - все тем же монотонным голосом спросил Митя. Она не ответила, да он на самом деле и не ждал ответа. Теперь он помнил, что не спрашивал никогда. Ему, маленькому, для счастливого конца хватало пробуждения Крука. - Кощ — это ведь Кощей? Бессмертный лич?

Альв полз, ладонями и локтями подтаскивая за собой непослушное тело ...

- А Крук - мой смертный сын, Истинный князь, предок и родоначальник всех Моранычей. - кивнула она. - Он прожил долгую жизнь, очищая мир от нежити. Прежде, чем вернулся туда, откуда его выдернул брат. Ко мне. Кощ ... Он спас брату жизнь. - Митя вдруг увидел, как в уголках ее глаз блеснули слезы! Смерть плакала! - А вот ему помочь уже никто не смог, - прошептала Морана и ладонями обняла Митино лицо. Наклонилась и поцеловала его в лоб.

- Я ... Я вспомнил! - выдохнул он. - В детстве ты ... ты меня никогда не целовала!

- Потому что поцелованный Смертью — это вовсе не метафора, - грустно улыбнулась она.

Боль в висках отпускала, сменяясь ощущением онемения и накатывающего равнодушия. Наверное, ему следовало... как это называется? Переживать? Волноваться? Бояться? Но он вдруг перестал понимать, что означают все эти чувства. Его заполняло спокойное, холодное уютное безразличие.

- Станешь ты живым или не-мертвым сыном Мораны, - зашелестел у виска ее ледяной шепот, - зависит от того, будет ли кому тебе помочь. И сумеют ли они, - она заставила его повернуть голову, почти вжимая лицом в стекло.

Последним усилием, как смертельно раненный зверь, альв подтащил себя к единственному укрытию - к той самой будочке, за которой пряталась Даринка. И окончательно замер, ткнувшись окровавленным лицом в такое же неподвижное тело. Его, Мити, тело.

На миг он увидел Даринку, сидящую у него на груди. Ее вскинутая рука впечаталась ему в щеку, его голова безжизненно мотнулась, перекатившись по растекающейся из-под неподвижного альва крови.

- Тебе следовало меня предупредить, - со все больше захлестывающим его безразличием разглядывая собственное тело, обронил он. - Я бы позаботился о правильных друзьях. Подкупил. Или привязал. Заставил, объяснил, что делать ...

Она посмотрела на него своими жуткими глазищами - только ему больше не было страшно. Мертвому ли бояться смерти? Смешно… было бы, если бы он помнил, как это - смеяться.

- С каких это пор смерть дает подсказки как выжить? - она насмешливо приподняла одну бровь, и он вдруг ощутил легкий укол зависти: вот настолько выразительно у него никогда не выходило. Могла бы и научить, а сейчас поздно - учиться могут живые, мертвецам ни что новое не доступно.

Она подождала мгновение, и хмыкнув, снова повернулась к стеклу. Там мелькнуло что-то странное ... Очень странное!

Митя почувствовал, как окутавший его ледяной кокон безразличия вдруг треснул.

Из распахнутого окна мансарды выпрыгнул . . . паук? Огромный, как блюдо, и пушистый, как... как кот! Его многочисленные глаза сверкали, будто драгоценные камни, черные, покрытые волосками лапки непрерывно шевелились, а следом тянулась тонкая белая нить. Паук свалился спиной на дерущихся, отскочил, как мячик, подлетел вверх, упал снова и повис, будто пес, вцепившись внушительными жвалами в руку одного из погромщиков. Сверху из мансарды, один за другим сыпались новые пауки. Разворачиваясь на лету, вылетела еще одна штука белоснежного шелка. На миг ткань словно зависла в воздухе, переливаясь в пронзавших ее насквозь солнечных лучах.

В этот миг тишина разом кончилась, потому что Митя сперва сдавленно пискнул, а потом во всю глотку заорал:

— Это что, это - альвийские пауки? А это - альвийский шелк? Они топчутся на альвийском шелке?

Плавно и замедленно передвигающиеся за стеклом фигуры сперва застыли в неподвижности, а потом сюда, в комнату за стеклом, вдруг хлынули вопли, шум, ругань, гвaлт, и события стремительно сорвались вскачь.

Пауки рванули во все стороны, прыгая по спинам, плечам и головам, цепляясь суставчатыми ногами и впиваясь жвалами во что подвернется.

Яростно сражающиеся противники расцепились и с воплями ужаса дружно заметались по двору, уворачиваясь от сыплющихся со всех сторон укусов. Сапоги и башмаки безжалостно топтали развернувшиеся рулоны ткани, Митя заорал пуще, и всем телом ударился в стекло.

Во двор, неистово подгоняя Митин автоматон, ворвался Ингвар! Даринка выскочила из своего убежища и отчаянно замахала над головой руками, призывая на помощь.

Сверху спикировала рыжая мара. Окутавшись крыльями, припала на одно колено. К груди она прижимала брошенную Митей трость - утренний отцовский подарок!

Даринка нырнула обратно за угол.

Мара выпрямилась и оскалив желтые клыки, рявкнула на погромщика. Тот шарахнулся назад, врезался в паука, получил укус, заорал, сшибая всех встречных крыльями, мара рванула за будочку.

Завидевший ее Ингвар дернул рычаг, и автоматон помчался через двор, отрезая погромщиков от Даринкиного убежища. Прямиком по шелку помчался!

От Митиного вопля разделяющее их стекло выгнулось, как надутый ветром парус и лопнуло.

Острая боль вспыхнула в груди, в затылке и почему-то в языке? Его выгнуло дугой, а вокруг заплясали золотые перуновы молнии. И он еще успел услышать возглас Мораны ... мамы:

— Вот этого я не ждала! - а потом уже затихающее. - Я забыла - я же тебе подарок на день...

И в уши его ворвался совсем другой крик...

Глава 25. Мертвый и живой

- Что же делать? Что делать, что ... - Даринка и сама не замечала, как бормочет, волоча Митю в укрытие. Обмякшее тело было тяжелым, каблуки ботинок скребли по булыжникам и, так и норовили за что-нибудь зацепиться. Собственных рук она не чувствовала, но остановиться даже мысли не было! Еще рывок, она втащила Митю под прикрытие дворовой будочки, сама рухнула рядом на четвереньки, и выглянула из-за угла. Тут же метнулась обратно, одной рукой зажимая себе рот, а другой мелко крестясь:

«Господи-Боже, дева-Мария-жива-Мать, что же это?»

С грохотом рухнули выбитые ворота, и толпа погромщиков с ревом ринулась во двор.

- Бабах-баба-бабах! - загрохотали паро-беллумы из окон, и двор затянуло клубами пара.

- Бей-убивай! - толпа откликнулась совершенно звериным ревом, и в дверь дома принялись бить тяжелым.

Даринка почти свалилась Мите на грудь, ухватила его за лацканы сюртука и отчаянно затрясла:

- Очнись! Очнись, слышишь! Останови это, ты можешь, ты мертвяков упокаивал, и варягов убивал, я видела, ну что же ты лежишь, вставай!

Никогда еще ей не было так страшно. В степи она встречалась с бродячими мертвяками - они были хищные, быстрые, но мертвые, а от того безмозглые, не им тягаться с ведьмой. Под прикрытием морока бежала через захваченный варягами город - но они были грабителями, чужаками, чего и ждать от них. Но этих ... этих людей она знала! Там, на улицах, за ней гнался хлопец - она лечила ему руку, и баба - она выхаживала ее младенца от лихорадки. И лица их были – не лица, морды: хмельные кровью и восторгом. Они улыбались, и страшнее этих пьяных улыбок она ничего в жизни не видала, а еще они узнавали ее! Все они ее узнавали, и ни один не захотел помочь. Все кричали: «Убить ведьму!»

И приходилось бежать и драться, но она хотя бы была не одна: когда все вокруг - враги, даже мерзкий соседский сынок кажется своим. А теперь он лежит и не двигается!

- Да очнись же ты! - Даринка размахнулась и залепила Мите по щеке.

Его голова безжизненно перекатилась, размазывая стекающую из-под волос кровь.

- Митя! - сдавленно всхлипнула Даринка, лихорадочно и бессмысленно дергая его шейный платок. Наконец, пальцы добрались до кожи на шее и зашарили в поисках бьющейся жилки. Пусть хоть слабенько, хоть чуть-чуть.

Грохнуло - выбитая дверь дома завалилась внутрь, и по ней полезли погромщики. Жилки не чувствовалось.

- Вы что же, - прижимая грязную ладонь ко рту, прошептала младшая барышня Шабельская. - Вы ... умерли, Митя?

Изнутри донесся такой пронзительный многоголосый крик, что Даринка рухнула на колени, обеими руками зажимая уши.

-Аааааа!

Рев мужских глоток. Крики - женские и детские, жуткий, сверлящий уши, отчаянный визг. Вопли - ярости, боли, торжества. И снова выстрелы. Рыча, как дикие звери, противники вцеплялись друг другу в глотки, дрались чем попало - штакетинами из забора, досками и кирпичами, лупили разряженными паро-беллулами по головам или попросту сцеплялись в рукопашную. Схватка кипела во дворе и в доме, а с улицы лезли все новые и новые рожи - страшные, красные, распаренные, орущие ...

- Ах ты фетюкъ, собачий выкормыш, как ты мог меня тут бросить! Вставай сейчас же! Вставай, говорю! - пыхтя от натуги, она принялась драть на Мите рубаху в поисках ран ...

Грохот разлетевшеюся об булыжники цветочного горшка, новый крик, и взрыв ругани, густой, как деготь, и такой же черной - через подоконник верхнего этажа перевесились сцепившиеся противники. Ветер взметнул серебристые волосы альва, и прижавшись друг другу, как в самом страстном из объятий, они полетели следом за горшком. Хрясь! Захрустели кости, враги приложились об булыжники, и наконец, расцепились. Погромщик остался лежать, а альв, пошатываясь, приподнялся, чтобы тут же получить доской. Его швырнуло обратно наземь, он пополз, пытаясь убраться из-под ног сражающихся.

Ран на Мите не было, кроме глубокой ссадины на голове. Он просто - не дышал! Не дышал и все!

Даринка почти запрыгнула ему на живот, сунула пальцы в рот и со всей силы дернула за язык!

- Дыши же! Дыши!

- Ты что делаешь, ненормальная? - заорал над головой скрипучий голос и дохнуло запахом разрытой земли и тлена.

Даринка вскинула голову - над ней, вздернув вверх крылья, как атакующая птица, застыла мара! Крылатая, зубастая и со щегольской тростью в когтистых лапах!

- Искусственное дыхание, - пробормотала Даринка. - По методу Лаборда.

- Туда! Туда альв поганый пополз, я видел! Бей нелюдя, люди! – заверещал противный бабий голос.

Альв валялся тут же, рядом, сейчас он почти утыкался Мите в спину, а из-под среброволосой головы расползалась лужа мерцающей слабыми искорками крови. Раздался топот множества ног ...

- Тут твари нелюдские! И ведьма с ними! Вона, паныча дохлого оседлала! Бей тварюку!

Во дворик верхом на автоматоне ворвался Ингвар, но обрадоваться Даринка не успела - его окружили со всех сторон, десятки рук потянулись выдернуть из седла ...

Хлипкую будочку будто взрывом подбросило - она шатнулась под напором толпы, со страшным скрежетом покосилась и рухнула, рассыпаясь на доски. Толпа взвыла с азартом затравивших дичь псов ... И ринулась на них!

Мара вскинула трость над головой и с воплем:

- Блиииин! - вонзила наконечник Мите в грудь!

Раздался пронзительный треск, и перуновы молнии брызнули во все стороны, пронзая разом и Митю, и Даринку, и мару, заплясали на луже крови и в волосах бесчувственного альва...

Даринка широко распахнула разом и глаза, и рот, не в силах вопить от пронзившей ее боли.

Лежащего под ней Митю выгнуло дугой.

Золотые молнии опутывали его сверкающей сетью, рассыпались искрами на коже, нестерпимо пылали в волосах и трепетали на ресницах. А потом он шумно вздохнул и открыл залитые сплошной, непроницаемой чернотой глаза.

***

Мир перед глазами тонул в золотом сиянии, и было бы оно поистине прекрасно, если бы не было так мучительно больно. В ушах бесконечно тянулся протяжный, и скрипучий как несмазанный ворот колодца, вопль:

- Блииииииииинннннн!

Сквозь золото и терзающий глаза блеск медленно проступали темные фигуры, а потом сияние разом погасло, и он - увидел!

Увидел Даринку, сидящую у него на груди и держащую его за язык!

- Ты-сто-делаес? - напрасно пытаясь освободиться от хватки неожиданно сильных пальцев, прошепелявил он.

Даринка взвизгнула и вихрем слетела с него.

Митя вскочил на ноги движением таким гибким и плавным, будто в теле его не было ни одной кости. Стряхнул с плеч изодранный сюртук - ну вот, еще один пропал! – а следом и жилет, оставшись лишь в штанах и сорочке, тоже драной, но нагими мы приходим в этот мир, нагими уходим из него, а раз он пока намерен тут задержаться, следует соблюдать приличия. Попытался пригладить торчащие дыбом волосы - пальцы больно ужалило искрой. Митя охнул, по-детски сунул обожжённые пальцы в рот и расплылся в глупейшей улыбке.

Болит!

Он - живой! Живой! Запрокинул голову к солнцу и сильно, глубоко вздохнул! Кричать не хотелось. Говорить не было сил.

Сколько он так стоял - и сам не знал, но потом что-то звякнуло. Митя вздрогнул и огляделся, скользя внимательным взглядом по лежащему альву. Замершей на четвереньках Даринке - та вдруг попыталась отползти. Маре с его собственной тростью в лапах - смертевестница торопливо прикрылась крыльями и склонилась в самом настоящем придворном реверансе. Как перед членом царского дома. Поглядел на Ингвара, которого уже наполовину выволокли из седла автоматона и на замершую толпу. Плотную, густую, распалённую – и неподвижную!

- Мертвяк! - слабо вякнул всклокоченный мужик и звучно икнул.

- Ничего подобного, - с достоинством возразил Митя и прислушался к себе. – Разве что чуть-чуть ... - все же где-то внутри, то ли в желудке, то ли в костях засело ощущение холода, и Митя совершенно точно знал, что теперь оно с ним навсегда. - Но чувствую себя живее всех живых! - то ли толпу убеждая, то ли себя, добавил он.

Мара вдруг скрипуче хихикнула.

Из толпы винтом выкрутился хорошо запомнившийся за сегодняшний день тощий экзальтированный юноша, что был с Алешкой Лаппо-Данилевским, а следом, раздвигая людей как крейсер - волну, двигался здоровенный мазурик.

- Как есть мертвяк! - надсаживая глотку, заорал он, тыча в Митю пальцем. – Жиды мертвяка подняли! Бей иии... - кликушечный вопль оборвался резким коротким стуком.

На крикуна упало ведро. Ярко окрашенное пожарное ведро, примерно на треть заполненное мерцающим - то непроницаемо черным, а то слепяще белым - песком. Крикун сложился пополам, как портновский аршин, и ткнулся носом в булыжники.

Митя протянул руку и вынул из пустоты пожарный топор с крюком на другом конце. Поглядел на него страдальческим взглядом: что будут думать о нем его потомки, все последующие поколения Кровных Князей Меркуловых, чьим родовым оружием, приходящим к члену рода везде и всегда, будут пожарный топор и ведро! Ведро! Какая вульгарность! И не изменишь ведь ничего! Он в расстройстве махнул топором ...

Голова бугая мячом хлопнулась оземь, а из шеи вверх ударила кровавая струя. Митя поискал платок, не нашел, и обтер капли крови со щеки кончиками пальцев. Совсем так скоро опростится! И сказал брезгливо:

- Пошли вон отсюда!

Толпа не шевельнулась и тогда он - не закричал, а наоборот, понизил голос до шепота:

- Вон, я сказал!

В толпе глухо, протяжно застонали, а потом она вся, дружно, заорала. Каждый человек. И завывая от ужаса, ринулась вон с разгромленного двора!

- Шелк не топчите! — вот теперь уже заорал Митя. - Быдло... Вот как можно так?

Разжал пальцы, позволяя топору исчезнуть, повернулся на каблуках, ухватил лежащего альва за отвороты сюртука и вздернув в воздух, затряс на вытянутых руках:

- Контрабанда, значит? Нет больше шелка? Все вот ее сестричкам на платья пошло? А 3то что? А это? Это? - тряся альва как разыгравшийся пес подушку с дивана, орал Митя, указывая попеременно то на размотанные по двору рулоны шелка, то на перебирающих лапками пауков. - У вас есть пауки! Они вам плетут шелк! Не смейте подыхать, вы, остроухий мерзавец! - заорал Митя ему в лицо. – А ну пошла вон отсюда, нечего тут крутиться! - рявкнул он куда-то в пустоту над плечом альва.

Глядевшая неотрывно Даринка могла поклясться, что видела, как испуганно метнулась прочь от альва размытая фигура в черном балахоне и с крыльями.

- Вы мне за всё ответите! - с удвоенным напором тряся альва, продолжал орать Митя.

- Я вам даже всё отдам, - с трудом разлепив окровавленные губы, выдохнул альв. - До последнего лоскута ... Только погром ... Остановите ... Прошу ...

- На это не нужен первый Истинный Князь за полтысячи лет, - высокомерно глядя на альва, обронил Митя. А у самого аж сердце зашлось: он - Истинный Князь! Самый настоящий! Доподлинный! И ему даже не пришлось умирать насовсем! - Хватило бы и взвода казаков. Но если вы обещаете мне весь ваш запас альвийского шелка ... пусть он и не настоящий ...

- Он самый настоящий! - обиделся Йоэль. - Подлинней не бывает!

- Посмотрим ... - все также высокомерно качнул головой Митя. - Ингвар, возьмите его в автоматон, а то он на ногах не стоит. И барышню Шабельскую туда же как-нибудь уместите, сделайте одолжение. И догоняйте! - он снова вынул из пустоты топор - и длинными хищными скачками ринулся прочь со двора с всё тем же боевым кличем. - А ну пошли вооооон!

В душе его царило ликование и реяли знамена из альвийского шелка!

Глава 26. После погрома

«Дом модъ» стоял изувеченный и распотрошенный. Секреты губернских модниц были бесстыдно выброшены наружу: двор покрывали отрезы ткани, изорванные платья на изломанных манекенах, недошитые кружевные панталоны. Скрытая даже от клиенток повседневная жизнь хозяев дома зияла во все окна - изрубленные топорами этажерки и кресла, вышвырнутые в окна стулья. Под ногами жалко похрустывали обломки фарфоровых слоников.

И тишина. Только что отчаянно сражавшиеся люди никак не могли принять, что больше не надо драться. Они приготовились дорого продать свои жизни, а их больше не убивают. И в это невозможно поверить, всё кажется, что враги вовсе не ушли, а затаились.

В окнах показались сперва настороженные дула паро-беллумов, а потом такие же настороженные и словно бы «прицельные» лица. С нижнего этажа выглянул старый Яков Альшванг, а с верхнего - прижимающий к себе сестру Захар Гирш. Огляделись, готовые в любой момент нырнуть за подоконник и снова стрелять, стрелятъ, стрелять. И оказалось, что не в кого. Двор был пуст, разве что Йоську Альшванг двое мальчишек - один постарше, в форме реального училища, а второй мелкий совсем, и в сущих лохмотьях - вели к стоящему под парами автоматону. И остановились, потому что дорогу им преградила тварь. Тощая, желтая, с черными крыльями, она в упор пялилась на Йоэля мрачными провалами глаз и вдруг расплылась в жутковатой клыкастой улыбке:

- Какие ушкиииии!

Тот шарахнулся, едва не опрокинув поддерживающих его Ингвара и Даринку.

- И глазки! Надо же, настоящий эльф! - почти умиленно выдохнула мара.

- Я не эльф! - возмутился альв. - Я даже не альв!

-А кто?

- Еврей, - как всегда с достоинством объявил Йоэль.

- С такими ушами?

- С таким носом! - отрезал Йоэль и вдруг подозрительно на нее прищурился. – А вы ангел смерти?

- Мара я! Смертевестница! - возмутилась мара и снова расплылась в восторженной улыбке. - Слышь, альво-еврей, дай ушки пожамкаю! Это ж не ушки, а просто любовь!

Йоэль начал аккуратно пятиться от тянущихся к нему когтей мары, бормоча:

- А старый Гирш-то, похоже, и впрямь пророк. Казаками ругнулся - казаки, любви ангела смерти пожелал - и вот!

- Лезьте уже в автоматон, Йоэль, Митя сказал его догонять, - решительно скомандовал Ингвар.

- А мы обязательно должны делать, что сказал Митя? - Йоэль не то, чтобы спорил, просто в его голосе были некоторые сомнения.

- Он все-таки теперь Истинный князь. Всякое такое ... по его части! - Ингвар широко махнул рукой, так что непонятно было, что именно «такое», но явно имелось ввиду нечто большое. Может даже - величественное.

- Истинный Князь? - хором повторили Йоэль с Даринкой, и глаза у обоих стали одинаково круглые. - Но ... это же сказка! Древняя! -добавил Йоэль.

— Это альв с носом, он же еврей с ушами - сказка, а Митька - мой Истинный Князь. Я его только что ... доделала. - с глубочайшим самодовольством объявила мара.

— Это когда ты ... вы в него перуновыми молниями из трости стрельнули? - полюбопытствовала Даринка.

Выражение лица у мары стало странным. То есть, еще более странным чем обычно.

- Электри ... перуновым ударом Истинных Князей не делают. Им остановившееся сердце запускают, - подумал и уточнила. - Только если сразу после остановки. И если повезет.

- Перуновым ударом можно запустить сердце! - повторила восторженно слушающая эти откровения Даринка. И деловито уточнила. - И про блины кричать, да?

- Про какие бли ... - начала мара и тут же выпалила. - Блин! В смысле, про блины - не обязательно! «Блин» — это... там, где я жила раньше, вроде ругательства. Приличного. Для девочек.

- У Мораны Темной ругаются блинами? - озадачилась Даринка. — Это потому, что на поминки блины пекут? Или блины пекут, потому что ими ругаются?

- Блин, - прилично выругалась мара и с места взмыла в воздух.

Йоэль больше не спорил и молча полез в автоматон. Только выражение лица у него было ошеломленное: то ли все еще пытался понять, что происходит, то ли попросту удар головой об булыжники сказывался.

- Йоська! - негромко и неуверенно окликнули вслед, - ты куда поехал? А пауков загонять кто будет?

— Вот вы и будете, - мрачно буркнул Йоэль, пытаясь вместе с Даринкой умоститься на заднем сидении - тощий и острый локоть младшей барышни Шабельской упирался ему в живот.

- И лучше им это сделать. Если по возвращении наш Истинный Князь Мораныч не получит свой вожделенный паучий шелк ... - передергивая рычагами, пробормотал Ингвар.

- Убьет? - затаила дыхание Даринка - появление совсем близко - считай, по соседству! - легендарного Истинного Князя повергало ее в состояние восторженного ужаса.

- Скорее заставит самих шелк ткать. Вместо пауков, - глубокомысленно заметил Ингвар, выказывая тем самым изрядное знакомство с характером и привычками первого за полтысячи лет Истинного Князя.

Автоматон широкой рысцой шел по улицам. Следы погромов видны были везде: разбитые окна, выломанные двери, выброшенные из окон вещи и пятна крови на мостовой. От них Даринка старательно отворачивалась, хотя понимала, что себя не обманет, и перинный пух, вертящийся белым смерчем посреди улицы, еще не раз придет к ней в снах. В остальном же улица была совершенно, оглушающе пуста. Брошенные на улице узлы с награбленным добром указывали на поспешное бегство погромщиков. Издалека доносился уже знакомый клич: «Воооон!»

Автоматон перешел на размашистую рысь. Макушка Даринки въехала альву под челюсть, оба взвыли сквозь стиснутые зубы и промолчали. Паро-конь вылетел на незнакомую улицу, но Ингвар сразу понял, что это граница еврейского квартала: теперь ее легко было отличить по новеньким фонарям. Рядом, баюкая на руках топор, стоял Митя. Он запрокинул голову и не отрывал от фонаря глаз.

Фонарь ... горел. Прозрачный огонь за стеклом почти таял в свете дня, но вокруг фейерверками разлетались искры, так что фонарь окружал неистово пылающий ореол, а из-под него короткими, судорожными рывками вырастала тень. Вот она была совсем коротенькой, вот дернулась и подросла немного, вот дернулась опять. Пара не успевших сбежать от Истинного Князя с топором погромщиков замерла, будто завороженные, и глядели в эту тень неподвижными, остановившимися глазами.

Ингвар сам не понял, как выскочил из седла:

— Это что такое?

- Полагаю, реальность, - не оборачиваясь, обронил Митя.

Голос его сперва прозвучал странно гулко, а потом увяз будто в тумане. Шею пощекотало что-то холодное, омерзительно влажное. С трудом оторвав глаза от корчащейся, как в припадке, тени, Ингвар обернулся.

Туман полз. Фонарь словно курился, вместо дыма распуская вокруг себя его вязкие клубы. Туман ручейками тёк в переулки, его гибкие щупальца шевелились на фасадах домов, точно огромное морское чудовище цеплялось за них, пытаясь вползти в город.

- Реальность? - повторил Ингвар, пятясь от потянувшегося к нему туманного отростка. Больше всего он надеялся, что вот это - вовсе не реально. Он закроет глаза - и оно исчезнет, потому что для одного дня и так – довольно!

- От фонарей до провокаторов - не слишком ли много суеты для еврейского погрома? - отозвался Митя.

- Мы не навязывались, - пробормотал альв.

- Я говорю о расходах. По всему выходит, что погром - всего лишь инструмент. - Митя не отрывал взгляд от полыхающего, как маленькое солнце, фонаря и корчащейся под ним тени. - А на самом деле господа Лаппо-Данилевские задумали нечто масштабное... Или не только они ...

Тень еще раз, рывком, дернулась, почти упершись Мите в подошвы ботинок, зашевелилась, и начала подниматься, чавкая, как стекающая смола. Только текла она не вниз, а вверх, складываясь в невысокую кряжистую фигуру. Нет! В половину кряжистой фигуры, причем непонятно какую!

Выросшее словно из-под земли ... существо, человеком, вне сомнения, не было. Ростом оно доставало человеку едва по пояс. И тут же вымахало втрое, нависая, как гора! У него была одна рука и одна нога, а от тела - только половина, левая! Нет, правая! Нет, все же левая ...

Ингвар судорожно моргнул: видимой становилась то одна часть, то другая, мелькали рука-нога-голова, тут же пропадая, менялся рост, ширина плеч, будто существо это то выглядывало сквозь туманную завесу, то пропадало за ней снова ...

- Кажется, я знаю, что это такое! - подрагивающим голосом выдохнул альв.

Существо гулко расхохоталось, сверкнув сквозь туманное марево хищными клыками:

- Надо же, альв! А говорили - нету! - голос создания звучал так, будто не один, а десяток голосов говорили в унисон, произнося одну и тут же фразу. - Умри, Ивовый лист!

Сверкнула сталь - изменчивое тело этого создания вдруг обросло десятком рук, и в каждом ослепительно и страшно сверкал меч. Существо ринулось - на альва. И врезалось в красное пожарное ведро.

- Он не альв. А смерть тут - в моем веденьи! - прошипел Митя и оскалился навстречу врагу улыбкой черепа.

Глава 27. Оборотни и чудовища

Аркадий Меркулов проморгался от ослепившей глаза вспышки, но ничего не увидел. Вокруг стоял туман. Густой, как кисель. Плотный и душный, как пуховая перина летом, но не жаркий, а леденяще-холодный. Он оседал на коже крохотными маслянистыми каплями, и оставлял после себя одновременно мерзкое и чуждое ощущение.

Он протянул подрагивающую руку. До запястья она была еще видна, а дальше пальцы тонули в сером мареве. Вдруг отчетливо представилось, что стоит податься чуть вперед, и они коснуться чего-то ... кого-то ... того, кто прячется в тумане. А вот прямо сейчас этот кто-то ... что-то ... глядит на шарящие вслепую пальцы и скалится в злорадной усмешке. А потом предвкушающе облизывается длинным жабьим языком. Пришлось приложить изрядное волевое усилие, чтоб не отдернуть руку, а деланно-спокойно убрать обратно. Вокруг снова сомкнулась невещественная и в то же время непроницаемая стена тумана.

- Хорунжий? Княжич? - негромко позвал Меркулов.

Он был уверен, что никто не ответит, но вроде бы неподалеку голос младшего Потапенко хрипло пробормотал:

- Я-то здесь ... Понять бы, вы где?

- Понять бы, где это - здесь? - с другой стороны откликнулся княжич Урусов.

- На улице мы, ваши благородия, я вона, за забор держусь! - отозвался кто-то из казаков - если ориентироваться на слух, Меркулов мог бы поклясться, что голос звучал сверху, будто казак вместе с конем оказался на крыше. - Ишь, туману жидовня напустила! Не иначе, чтоб мы до них не добрались.

- И не спасли? - хмыкнул Урусов.

— Вот напрасно вы, ваше благородие, им верите - кто его знает, что они в том тумане с людьми-то делают, - упрямо настаивал казак. На сей раз голос его звучал словно из-под мостовой.

- Отставить разговорчики! - глухо рыкнул младший Потапенко - теперь из-за спины.

- Кто тут кому чего натуманил разбираться будем, когда из того клятого тумана выберемся.

- Я могу глаза паро-коню включить и помигать! - позвал Меркулов.

- Ото дило! - одобрил хорунжий. - о, кажись, бачу, блымает щось! Хлопцы, никому, кроме меня, не двигаться! У кого рядом забор, чи ще щось таке - держаться крепко самим, а то и коня привязать! Я - до вас, ваше высокоблагородие. А вы блымайте, блымайте!

- Да я ... блымаю. - пробормотал Меркулов, щелчком рычага заставляя глаза паро-коня то ярко вспыхивать, то приглушать свечение.

Щелк ... щелк-щелк-щелк ...

Цок ... Цок-цок-цок...

Близко и отчетливо застучали копыта - звук двоился, а иногда и троился, но при этом явственно приближался. Господин Меркулов приподнялся в седле, вглядываясь в туман.

- Ось вы где - я вас уже бачу! - над самым ухом громыхнул голос хорунжего, а потом он закричал.

Взревел яростно, захлебываясь этим бешенным ревом, и безумно частил топот копыт, будто конь хорунжего вертелся и плясал на месте, и отчетливо свистела казацкая шашка.

Туман наполнился криками:

- Ваше благородие! Хорунжий! Хорунжий, где вы?

Отец рванул рукоять, бросая автоматон на помощь отчаянно бьющемуся Потапенко. И тут же снова дернул рычаг - звуки схватки мгновенно отдалились, приблизились, зазвучали справа-слева-из-за спины...

- Получай, тварь! - взревел младший Потапенко.

И тут же снова обрушилась тишина. Абсолютная. Непроницаемая. Ни звука. Ни вздоха.

- Хорунжий? - настороженно позвал Меркулов.

Ответа не было. Издалека накатил шорох - тихий, едва слышный. Так шуршат волны, накатывая на берег. Шорох сменился равномерным скрипом, похожим на скрип весел в уключинах.

- Хорунжий? - уже почти прорычал Меркулов. - Кто-нибудь?

Ответом был звук шагов. Неровные, спотыкающиеся, будто идущий пошатывался, а порой чуть не падал ... Топ ... топ-топ ...

- Кто здесь?

Топ-топ ...

Со звучным щелчком Меркулов взвел курок паро-беллума. И поднял его на вытянутой руке, целясь чуть выше человеческого роста. Если человек – над головой пройдет, если нет - туда ему и дорога.

Сквозь туман медленно проступила высокая объемистая похожая на шкаф фигура. Видны были очертания широких плеч, и головы с двумя торчащими то ли бивнями, то ли клыками, как у кабана!

Фигура глухо взревела и ринулась вперед. Меркулов выстрелил. Пар ударил во все стороны, вспышка выстрела на миг озарила туман, и Меркулов сам заорал:

- Ваше превосходительство!

Губернатор шагнул из тумана - будто вышел из серой стены! И с размаху ударился о брюхо стоящего на задних ногах паро-коня. Обхватил его обеими руками и задрал голову наверх.

- Как вы здесь... Откуда? - дергаясь в попытках выбраться из поднятого вертикально седла забормотал отец. Потянул рычаг, заставляя ноги автоматона сложиться в суставах и опустится ниже.

- Не знаю, Аркадий Валерьянович! - тряся слипшимися от влаги, грязи и кажется, крови, «ласточкиными хвостами» бороды, бормотал окутанный паром губернатор. - Выехал на беспорядки, думал, разгоню народишко, усовестить хотел или напугать ... так ведь они будто обезумели - злые, что собаки! Камнем в меня кинули, шаромыжники! - он потянулся пальцами к уже схватившейся корочкой ссадине под волосами. Рядом коллежский советник Меркулов увидел вторую, совершенно свежую, не иначе как оставленную на голове начальства его пулей! - Перед глазами все помутилось, руки не держат, из седла вывалился, а дальше и не помню - куда лошадь делась. Где я? - вскричал он. - Что здесь происходит?

Оно рухнуло сверху. Увидеть Меркулов не успел - только почувствовал ветер от падающего сверху клинка, и невероятным усилием бросил тело в сторону. Свистнул воздух, возникший из тумана клинок звонко ударил в бок автоматона, и тут же исчез. Меркулов рванул рычаги, паро-конь выпрямился, резко разводя возникшие вместо передних ног широкие лезвия.

- Дзанг-дзанг-дзанг! - тесаки автоматона чертили туман, почти чудом отбиваясь от налетающего со всех сторон клинка. Казалось, он не атакует из тумана, казалось, он и был туманом, мгновенно превращавшимся в жалящее тонкое лезвие, способное ударить отовсюду! Оно и било - отовсюду! Слева-справа-сзади ...

Автоматон вертелся как юла - губернатор рухнул ничком, когда тесаки скрестились над ним, отбивая падающий сверху туманный клинок!

- Держись! - Меркулов перевесился из седла, вздергивая губернатора чуть ли не за ворот.

В поднятом на задние ноги автоматоне больше не было второго седла, но губернатор подтянулся рывком, упираясь ногами в края, а руками мертвой хваткой вцепляясь в мечи Меркулова.

Со всех сторон неслись топот, вскрики, звон стали об стали. В кишащем вокруг сером киселе было не понять - идет ли там, в тумане, невидимое сражение, или эти звуки просто отражение их собственной битвы!

- Да что здесь такое происходит-то, я спрашиваю? - прямо над головой Меркулова взревел губернатор и ...

Звуки для Аркадия Валерьяновича исчезли! Раздавшийся прямо над ухом рык Внука Велеса-Крылатого Змея мгновенно погрузил мир в непроницаемую, ватную тишину, зато покрывало тумана дрогнуло и пошло рябью. Сзади снова взревело - Меркулов этого не слышал, он только почувствовал, как раздулась для рыка грудь губернатора и туман разлетелся рваными клочьями, будто тряпка в зубах громадного пса.

Хватка на плечах разжалась, и Аркадий Меркулов едва успел извернуться, одной рукой удерживая рычаг автоматона, а второй пытаясь поймать теряющего сознание губернатора, пока тот не врезался макушкой в булыжники. Глаза у его превосходительства закатились под лоб, а из носа двумя струйками текла кровь.

Зато туман разметало в стороны, открывая обычные, вроде бы хорошо знакомые городские улочки со скользящими над мостовой гротескными фигурами, будто отлитыми из дыма и тьмы. Однорукими, одноногими, горбатыми, скособоченными, и даже безголовыми и.. жуть-то какая, полуголовыми! У ближайшей твари была всего половина головы - причем это была то одна половина, то другая! Фигуры непрерывно мерцали, дрожали, как марево над болотами, и глаз не успевал уследить, когда одни части их тел исчезали, а другие появлялись. Враги походили на калейдоскоп из рук, ног, жутко выкаченных глаз, рогов, хвостов и щупалец! Неизменными оставались только мечи, самые разные: от широких, как весло, до тонких, больше похожих на шпаги. И было их - много! Очень много! И махали они быстро-быстро, пытаясь достать атакующих их со всех сторон - зверей!

Волки. Кабаны. Лисы настолько крупные, что почти не уступали волкам. Падающие сверху на схватку громадные кречеты.

Звуки вернулись вместе с треском громадных крыльев и яростным боевым клекотом.

Громадный волк взвился свечкой от земли, на лету теряя ошметки казачьих шаровар с лампасами, и пасть его исчезла в животе противника. Буйствующий посредине схватки медведь размахнулся - болтающиеся на плечах остатки мундира разлетелись в клочья. Когтистая лапа врезалась в висок врагу, перемешивая существующую половину с несуществующей, существо снесло в сторону, и оно тут же стянулось обратно, как собирается вместе туман.

- Ndengina ta mereth en draugrim! - прокричал странный, слишком высокий для мужчины, и низкий для женщины, голос. - Ndengina andodulin!¹³ – ощетинившись клинками враги со всех сторон ринулись на оборотней.

Кричал некто человекообразный по другую сторону схватки. Весь он был окутан слоями мерцающей светлой ткани, закрывающей даже лицо, только две вполне человеческие босые пятки торчали из-под складок. Человек ... существо ... сидело верхом на чем-то, что с некоторой натяжкой можно назвать лошадью - такой же зыбкой, будто текучей, как и сражающиеся сейчас бойцы.

Меркулов отпустил губернатора - тот бессильно соскользнул на мостовую – и погнал паро-коня вперед. Автоматон помчался прямо на размахивающее сразу пятью клинками создание - оно перло на вахмистра Вовчанского, заставляя огрызающегося волка пятиться. Все пять клинков взлетели над серой ушастой башкой, тварь торжествующе зашипела - и тут в нее врезался разогнавшийся автоматон. Тряхнуло - тварь была вполне материальна! Существо отшвырнуло в сторону, а вахмистр немедленно прыгнул сверху - и впился клыками в как раз материализовавшуюся часть горла! Брызнула черная вонючая кровь, Вовчанский взвыл, будто ему обожгло пасть - но продолжал вгрызаться.

Меркулов выхватил паро-беллум и на полном автоматонном ходу принялся палить поверх схватки по той самой завернутой в тряпку фигуре! Эта тварь орет — эта тварь командует - эту тварь нужно убить!

Выстрелы грянули над переулком, пар ударил во все стороны, закутанная фигура лихо крутанулась, свешиваясь вдоль конского бока и пропуская выстрелы над головой. Меркулов тут же перенес прицел ниже сразу несколько странных бойцов взвились в прыжке, собой закрывая предводителя.

По обе стороны улицы распахнулись окна на верхних этажах домов еврейских фабрикантов - и выстрелы загрохотали оттуда!

Это было так неожиданно, что господин Меркулов чуть не пальнул в ответ, но неизвестные стрелки с верхних этажей лупили по врагу!

Предводитель совсем соскользнул наземь и скорчился под брюхом своего изменчивого коня, а тот, растопырив копыта, встал над ним, вздрагивая от попадающих в тело пуль. От каждого выстрела над гладкой переливающейся шкурой поднимались брызги.

Схватка замерла. Неведомые противники дружно прянули в воздух - и ринулись к предводителю, окружая его своими телами! Двое, похожих на длинноногих длинноруких пауков, стремительно поползли по фасадам зданий, прорываясь к открытым окнам, двое крылатых оборотней ринулись им наперерез. Клекот, вопль, и нападающие полетели вниз, а кречеты зависли над схваткой, в любой момент готовые ударить каждого, кто оторвется от земли.

На краткий миг все смолкло. Не стреляли из окон. Не звенели клинки. Не двигались ни одни, ни другие, застыв в настороженном противостоянии.

- Вы кто такие? - воспользовавшись паузой, проорал княжич Урусов. В руках его змеей извивался боевой хлыст, замаранный черной дымящейся кровью.

— Это фоморы, - из-за спины вдруг прозвучал отчетливый мелодичный голос.

Гибкий, как ивовая лоза, альв танцующей походкой прошел сквозь расступившуюся перед ним стаю оборотней.

Альва Аркадий Валерьянович знал, Митька представлял его как своего портного. Но вот на кого - на кого, а на мирного портняжку тот сейчас походил меньше всего. Был изрядно бледен, выпачкан в крови, в рваной одежде, но выглядел не как обычный избитый и измотанный парень, а как герой из поэмы альвийского лорда Байрона!

Следом за ним шагал гораздо менее потрепанный Ингвар, но Митькиного автоматона при нем не было. И самого Митьки с ними нет. Аркадий Валерьянович попытался оглядеться, но рядом были только Урусов и оборотень, а впереди – эти самые фоморы.

- Фоморы — это Те, Которые Приходят Из Тумана? - неуверенно уточнил Ингвар, и тут же явственно возрадовался, - о, так нам про них рассказывали! Они вроде бы битву какую-то альвам проиграли ... как раз на этот ... Самайн! Ну, который у них сегодня!

- Битву при Маг Туиред, - кивнул княжич Урусов и слегка смутился. - У меня в детстве книжка была - «Легенды Туманного Альвиона». Фоморов, славных и грозных детей богини Домны, изгнали в другой мир, и теперь они каждый год пытаются вернуться.

- А шо такое вдруг к нам? - альв изящно склонил к плечу голову с роскошной гривой серебряных волос, - я таки сильно извиняюсь, но Туманный Альвион отсюда капельку левее.

- Ну, так они ж уси косые та одноглазые - как тут сторонами света не обмишулится? - вахмистр Вовчанский сидел на корточках в характерной «собачей» позе. Был он совершенно гол, разве что сзади торчал хвост, а на кудрях держалась лихо сбитая набок казачья фуражка.

Оставшиеся в шкурах оборотни ответили на его слова издевательским воем и тявканьем.

— Это потому, что не могут в нашем мире проявиться полностью. – наставительно пояснил княжич Урусов. - Часть каждого из них всегда остается в другом мире.

— Это шо ж выходит: задница на службу пошла, а башка дома осталась? – с откровенной завистью воскликнул Вовчанский. - Ось бы и мне так!

- И почему полагают, что на службе голова не нужна? - фыркнул Урусов.

- Та то она у Вовчанского такая, ваш-бродь. Не шибко надобная, - заверили его, и оборотни снова разразились насмешливым рыком и тявканьем.

Ряды фоморов раздвинулись и вперед, в брызгах соленой воды и белой пены с гривы водного коня, вылетел их предводитель.

- Большинство из нас и впрямь не может покинуть темный мир, - прошипел он, болтающаяся перед его лицом белая занавеска вздувалась и опадала. - С тех пор как нас изгнали туда, где ни света, ни тени, ни луны, ни солнца, где ничто не умирает, но ничего и не рождается! Но теперь твой сын, человек ... - он вытянул руку и кончиком выметнувшегося прямиком из ладони туманного клинка указал на Меркулова. - ... открыл нам путь сюда, в страну, где нет Туат Да Даннан!

Митька? Причем тут Митька?

- Где мой сын? - звенящим от явной ярости и скрытого страха голосом выпалил Меркулов.

- Отправился к своей Кровной родичке Моране! Подох! Как пес, разом с грязными жидовскими тварями! - торжествующий крик донесся с ближайшей крыши. Мелькнул автоматонный плащ и широкополая шляпа а-ля Рокамболь.

Псы-оборотни возмущенно взвыли и дернулись было вслед промелькнувшей на крыше тени, но резкий медвежий рык заставил их замереть на месте.

- Мне жаль, - голос предводителя фоморов, странный, не мужской и не женский, зазвучал также завораживающе-мелодично, как у альва. - Крови Морриган не следовало вмешиваться: чтобы открыть проход, нам хватило бы вот его жизни ... - свисающий ему на лицо край ткани мотнулся, когда он кивнул на альва - ... и крови его родичей по матери. Но теперь мы сделаем все, чтобы смерть крови Морриган не была напрасной! Этот город и этот мир будет наш! - из второй его руки тоже выметнулся клинок, и он пронзительно заверещал. - Gurth gothrimlye fo-moiri!¹⁴

«Мертв... мертв... — это слово перекатывалось в голове, как медный шар по тарелке. - Мой сын - мертв.» Митьку убили. Считай, принесли в жертву. Чтоб пустить сюда вот этих тварей! Автоматон Аркадия Меркулова сорвался с места прежде, чем смолк крик предводителя. Оборотни ринулись за ним, а сверху из распахнутых окон снова за грохотали выстрелы.

Глава 28. Битва на границе миров

Между врагами, точно из пустоты, возникли двое. Хрупкий мальчишка в лохмотьях и потрепанном картузе сидел на корточках, прижимая испачканные ладошки к мостовой. И невысокий, но широкоплечий юноша, в драной сорочке, подбирался к фонарю на границе еврейского квартала.

- Что вам стоило еще чуток побеседовать - я уже почти добрался! – досадливо рявкнул юноша, одной рукой подхватывая своего мелкого спутника, и отшвыривая его в сторону.

Мальчишка улетел с совершенно девчоночьим визгом, а сверху, как сокол на добычу, рухнула жуткая тварь с крыльями, подхватила его за шиворот и зашвырнула в ближайшее окно. Окно с той стороны немедленно захлопнули, зато распахнулось соседнее, а выстрелы грянули уже оттуда.

- Митька! - заорал Меркулов. – живой!

В тот же миг фонарь, к которому он подбирался, снова вспыхнул. Похожие одновременно на огненные фонтаны и горящие клены, фонари полыхали по границам еврейского квартала.

- Ашшш! - угольно-черная тень вытянулась по земле - и тень эта шелестела! Ее появление было ... слышно! Рядом появилась вторая тень, а навстречу им по земле уже скользили тени-щупальца от других фонарей. Мгновение - и квартал замкнуло в черное кольцо. Внутри него играли сполохи багрово-фиолетовых огней, и что-то шевелилось. Пыхнув, будто дым из трубы, взвился клок серого тумана ...

- Аrаn'уа Indekhe¹⁵! -из кольца тьмы и сполохов с боевым кличем вылетел вооружённый копьем фомор с непомерно широкими плечами и головой.

- По маре не стрелять, она наша! - заорал Митя.

- Искренне ваша ... - буркнула мара, падая сверху и вгрызлась клыками в короткую шею фомора.

Тот с воплем закрутился на месте - мара висела у него на плечах. Но из черного кольца вместе с туманом валила новая фоморья толпа.

Поднятый на дыбы автоматон отца завертелся на месте, орудуя раскрывшимися вместо передних копыт боевыми тесаками. Фрррр! - стремительный пируэт на задних ногах, широко разведенные лезвия рубили фоморов, как гребной винт речную воду. Во все стороны брызнула черная кровь.

- Бейте по тем частям, которые здесь! - крик княжича Урусова перекрыл даже грохот схватки.

Из рук Йоэля вылетели ивовые лозы, пропитанные кровью из многочисленных порезов на теле альва, они оплели руки и ноги похожего на паука фомора, не позволяя соскальзывать в иной мир. Отчаянно вопя по-немецки, Ингвар принялся молотить пойманного фомора по голове гаечным ключом. Меч выпал из рук фомора, Йоэль кинулся к зазвеневшему о булыжник клинку.

- Эк! - над головой пронеслась стремительная тень, альв крутанулся на месте ...

Громадный волк всем телом снес кинувшегося на Йоэля фомора, и тут же завизжал пронзительно и жалобно, когда когти твари вошли ему под ребра.

- Вшшших! - хлыст в руках княжича Урусова развернулся змеей, и полоснул крест-накрест.

Первый удар пришелся в пустоту, наполненную туманной мглой, зато второй вспорол плечевой доспех фомора, вырвав кусок кровоточащей плоти. Вторым ударом Урусов снес фомору голову.

У самых глаз стремительным росчерком мелькнул клинок - прыгнувший на Урусова фомор на миг завис, как наколотая на булавку бабочка. Подобранный Йоэлем тонкий, как спица, клинок вошел фомору точно в глаз. Взмахом гибкой «спицы» Йоэль стряхнул врага - клинок звучно свистнул. Свернул из ивовой лозы петлю, и захлестнул шею следующего врага.

Оборотень вскочил своему противнику на грудь, и раззявленная пасть прихватила фоморью голову, разом сминая ее между зубами.

- Аррра! - выскакивающие из озаренной сполохами пламени тьмы фоморы попадали в медвежьи объятия. Потапенко сгребал их сразу по несколько и стискивал так, что слышан был непрерывный хруст костей. Но из темного провала перли все новые и новые воины, а предводитель продолжал вопить:

- Ela sen! Ndengina ho!¹⁶

Вылетевшее из провала чудище, больше всего напоминающее старческую сморщенную голову с орлиными крыльями вместо ушей, ринулось на медведя сверху, скаля острые, как шилья клыки.

- Эк! - пожарный топор крутанулся в воздухе и вонзился твари прямиком в пасть. Вопль твари был страшен. На миг, краткий, как половинка удара сердца, она застыла в воздухе, а потом начала осыпаться серым прахом, и с воем исчезла.

Митя завертел топор вокруг себя. Его противник пустил волну изменений, уводя свою материальную половину в сторону и подставляя под удар колышущееся марево другого мира. Марево булькнуло, как болотная жижа, и его словно присыпало мелким черно-белым песком. Митя еще успел увидеть выражение безграничного изумления на уродливом лице фомора, прежде чем тот превратился в песчаный смерч и развеялся по ветру.

Митя ломился сквозь толпу фоморов. На него ринулись слева - он отмахнулся, острый крюк с другой стороны топорища завяз в мягком, чавкнуло, и топор тут же высвободился. До него попытались дотянуться длинным копьем, он рубанул по древку, но копье только спружинило, оказавшись крепче и обычного дерева, и собственного хозяина. Потому что от угодившего точно в лоб лезвия тот рассыпался в прах. На него навалились с двух сторон. В тот же миг перед ним возник предводитель фоморов, и копыто его водяного коня лягнуло Митю в грудь - точно волной об скалу ударило! Дыхание перехватило, Митя согнулся пополам от лютой боли.

Воздух свистнул, рассеченный занесенным над головой клинком.

- Митька! - дохнуло паром и запахом горячего железа и с шелестом прошелся тесак отцовского автоматона. Клинок столкнулся с клинком. Грохнуло, как гром ударил! Митя извернулся ужом, уходя из-под удара. Мышцы взвыли, в плече стрельнуло болью, но он перекатился по мостовой, вскочил, замахиваясь топором.

Тесак отцовского автоматона жалобно хрупнул и переломился, как сухая ветка, ударив в скрещенные туманные клинки предводителя фоморов. Брошенный Митей топор попал в круп водного коня. Плеснуло вмиг почерневшей водой, конь заржал, взмывая на дыбы, и предводитель вылетел из седла. Тряпки его взметнулись, как крылья, он кувыркнулся в воздухе и приземлился на ноги, прикрываясь клинками. Заходясь истошным ржанием, водный конь заметался между сражающимися.

Уцелевший тесак автоматона вспорол воздух - еще мгновение, и он перерубит предводителя, как коса стебель травы.

Сразу двое фоморов ринулись предводителю на помощь. Один подпрыгнул, хватаясь за край автоматонного седла, замахнулся кривым клинком и заорал, когда к нему метнулась рыжая молния, и всей пастью вгрызлась в зад. Рысь Раиска подгребла фомора под себя, кроя его в клочья со всех четырех лап.

- Урусов, вы же нас на погром вызывали! - с явной претензией проорал мужской голос.

- Опоздали, господа! Теперь тут вторжение! - втаскивая Раиску на седло, ответил Урусов.

Из переулков галопом вылетали уланы. Кони неистово ржали и вскидывались на дыбы перед теневой границей, ряды всадников смешались, но еще мгновение, и они выправятся.

Запрокинув голову, предводитель фоморов призывно заорал. Вибрирующий клич, который не смогла бы издать ни одна глотка в этом мире - ни людская, ни звериная - прокатился над замершим в ужасе городом.

-Asca, fo-moiri ohtar! - звал и торопил этот клич. - I'narr en gothrim glinuva nuin l'anor!¹⁷

Багряно-фиолетовые сполохи в чернильной глубине провала замельтешили с такой скоростью, что их отблески выплеснулись наружу, и переливающийся призрачный мост выгнулся над чернотой. По нему, на бегу держа строй, ринулись вооруженные мечами и булавами, клинками и копьями фоморы. С пронзительным воем орда скатывалась с играющего сполохами пламени моста, и с разгона вступала в схватку.

Улицы вокруг провала в иной мир кипели: все дрались со всеми. Оборотни, фоморы, уланы, городовые сбились в сплошную, плотную толпу, занятую лишь тем, что наносила и отражала удары. Схватки прокатывались по улицам, ударяясь о стены домов, и волнами откатывались обратно. Клубы пара и клочья тумана распадались под мечами фоморов, клыки оборотней рвали плоть, обезумевший водный конь метался, топча всех без разбора, грохотали выстрелы. Хлыст Урусова срезал фоморов на световом мосту, а уланы отстреливались из седел.

Грохот битвы покрыл новый пронзительный вопль предводителя - тьма под мостом вскипела и сквозь нее начало всплывать ... Сперва это было похоже на гигантский валун, поросший редкими островками светящегося мха. Потом над булькающей тьмой поднялся огромный, весь в кровавых прожилках глаз - он неистово вращался в глубокой каменной глазнице, и под его взглядом трескались и рассыпались камни мостовой. А потом, с другой стороны, вдруг распахнулась громадная пасть – потоки тьмы, густые, как смола, стекали с нее. Из пасти вырвался долгий вибрирующий вопль, от которого кони уланов обезумели, и принялись вскидываться на дыбы. Из раззявленной пасти вылетел длинный язык, в один миг обернулся вокруг коня и поволок к себе.

Всадник рубанул саблей по языку.

- Дзанг! - сабля звонко переломилась пополам. Язык твари мотнулся из стороны в сторону, с размаху приложив коня об стену. Орущий от ужаса улан кубарем выкатился с седла, а чудище уже стремительно втягивало язык обратно. Конь еще успел слабо заржать - и скрылся в пасти. Зубы чудовища сомкнулись – смачно хрустнули кости, и с довольным уханьем оно принялось жевать.

Выстрелы из паро-беллумов ударили со всех сторон. Стреляли уланы, стреляли уцелевшие городовые, стреляли с верхних этажей домов.

Окровавленный язык вылетел из пасти и словно косой прошелся по окрестностям. Упало разрубленное тело лошади, забился, крича и заливая все вокруг кровью из срезанной руки, городовой.

Свистящий паром автоматон Меркулова подлетел на полном скаку и уцелевший тесак обрушился на язык монстра. Тот взревел, язык свернулся спиралью и как атакующая змея ударил в автоматонный щит.

Митя видел ясно и четко, будто все вокруг вдруг стали двигаться медленно-медленно... Стальной щит автоматона разлетелся, как стеклянный. Отца вынесло из седла, он покатился по мостовой и замер возле самого провала изломанной куклой. Из глубины провала выметнулась перепончатая когтистая лапа монстра, и устремилась к отцу.

Мите казалось, он кричит, но на самом деле из его горла вырвался лишь сдавленный хрип - так хрипят умирающие. Внутри стало пусто и холодно. Топор окутался мертвенным черным ореолом и взвился в воздух, рубанув по нависшей над отцом лапище.

От вопля чудища с домов посыпались вывески. Рухнула отколовшаяся от фасада кариатида. Тварь отчаянно трясла разрезанной лапой с набухшей каплей цвета гноя, и не переставала орать.

Гибкие ивовые лозы оплели отца и стремительно поволокли прочь. Тварь снова заверещала, на сей раз протестующе, и попыталась дотянуться до ускользающей добычи. Митя ринулся к ней. Окутанный черным маревом топор врезался в выпученный глаз. Черная полоса перечеркнула его пополам, глаз набух, точно его надували изнутри, с громким хлопком лопнул и вытек из глазницы струей праха.

Ослепленный монстр орал, орал, орал...

Вихрь развевающихся белых тряпок и свистящей стали налетел на Митю. Предводитель фоморов возник словно из ниоткуда, его клинки рассекли воздух перед Митиным лицом. На краткий миг Митя растерялся, с трудом отбивая этот вертящийся смерч, попятился... Предводитель фоморов торжествующе вскрикнул и ринулся на Митю, отгоняя его от ослепленного монстра.

Ведро вывалилось из пустоты у предводителя фоморов над головой, и тот полетел кубарем.

- Даринка! - заорал Митя, нырком бросаясь вперед и тут же исчез.

Фомор вскочил как распрямившаяся пружина, крутанулся на месте, в поисках врага. И замер.

К его боку прижималось мертвенно холодное лезвие топора. Окутанные черным маревом пальцы стиснули горло. А у самого уха раздался ледяной шепот:

- Фортинбраса всю пьесу нет на сцене, но именно он получает всю выгоду. Недаром вы так обеспокоились, когда я упомянул этот персонаж, мисс... ах простите, наверное, все же брэнниль¹⁸ ... Джексон.

Митя сдернул с головы противника тряпку. Со вполне человеческого, хоть и предельно некрасивого лица смотрел один огромный, страшно выпученный, тускло горящий глаз.

Бух ... бух ... бух ...

В отдалении что-то бухало, будто там сваи заколачивали, Митя украдкой покосился туда, но тут же снова сосредоточился на мисс.

- Любопытно, кому из ваших пришло в голову перестать столетиями прорываться в Туманный Альвион, а попробовать проникнуть в другие человеческие земли, - стискивая горло мисс еще сильнее, выдохнул он. - И когда начали засылать к нам таких как вы ... полукровок? Но об этом мы еще успеем поговорить, а сейчас – гони своих тварей обратно и закрывай этот проход, или умрешь!

- Фоморы ... бессмертны ... как и альвы ... - корчась в его хватке, прохрипела мисс Джексон. - А вот люди ... нет ... - мисс снова заорала - без слов, но будто приказывая - и повисла на Мите, не давая пошевелиться.

Воющая и слепо мечущаяся гигантская тварь стремительно развернулась на крик, вскинула растопыренную лапищу над головой - прихлопнуть обоих как мух!

Буханье послышалось совсем близко ...

- А некоторые люди такие смертные, что это даже заразно! - выкрикнул Митя.

В проулок ворвался ротмистр Богинский на загнанном коне. Следом за ним стремительно и неотвратимо мчался голем. Покрытый трещинами, изрытый ямами и сколами, скособоченный, он бежал, повинуясь окрикам сидящего у него на плечах знакомого Мите молодого каббалиста. Глаза голема вспыхнули и ящик, в глиняных ручищах похожий на шкатулку, взлетел в воздух - прямиком в растопыренную лапу иномирного чудища.

Ящик ударился о ладонь, когтистые пальцы громадного фомора невольно сомкнулись и грянул взрыв.

Громадный, ослепительный, как солнце, и горячий, как все заводские печи города разом шар пламени раздулся над чернотой провала, мгновенно поглощая сверкающий мост с текущими по нему войсками фоморов. Изнутри донеслись пронзительные нечеловеческие вопли, пламя завернулось спиралью, сквозь него проступила огромная темная фигура - монстр отчаянно метался. Широко распахнутая пасть на миг вынырнула из пламени, из нее вырвался чудовищный рев, огонь ринулся прямиком к Мите.

Митя крутанулся волчком, окутываясь словно бы антрацитово-черной кисеей. Они переплелись между собой: чернота и пламя взрыва. Вертящийся черно-оранжевый смерч на миг полностью скрыл Митю и его противницу и помчался обратно - унося за собой щуплую фигурку в развевающих белых тряпках. Ее прокрутило в черно-огненном вихре, как на карусели, и она исчезла в переливах тьмы и пламени.

Смерч начал раскручиваться быстрее, сильнее, страшнее, он танцевал на тонком основании, раскачивая верхушкой, как извивающаяся кобра. Оставшихся на улицах фоморов подняло в воздух и поволокло в жерло черно-огненного торнадо. Их притягивало все ближе, ближе, наконец, завертело в сплошном вихре тел, слепило в громадный орущий ком. Смерч взметнулся до самых небес, вспыхнул чернотой и огнем и сложился сам в себя, стремительно ухнув под землю.

Мягко, как пар над чайником, пыхнул клочок серого тумана, оставив в воздухе стремительно вертящееся ... ведро.

С грохотом оно рухнуло на край выжженного в мостовой черного круга, в центре которого торчал перекрученный, как свернутая веревка, фонарь.

Митя наклонился, подобрал ведро, с лязгом, от которого вздрогнула вся улица, уронил в него топор. Разжал руки и позволил и тому и другому исчезнуть.

- И лицо сделайте... поживее, - пробормотал бочком подобравшийся к нему Ингвар. - А то, простите, оно ... череп. Еще за фомора примут.

Митя обеими руками потер лицо и тяжело привалился к перекрученному фонарю:

- Нет, ну право же, лучше бы мисс все же урок провела, чем вот так ...

А когда отнял руки от лица, рядом стоял княжич Урусов и пренебрегая этикетом и приличиями пристально его рассматривал:

- Вы ведь все повторяли, что не Мораныч, верно, Митенька?

- Неоднократно, княжич ... - Митя поглядел на него настороженно.

- И что Аркадий Валерьянович - ваш отец, породивший вас в законном браке с ... с ... - голос у княжича прервался и с благоговейным ужасом он выдохнул, - с вашей матушкой ...

- И это так ... - еще больше насторожился Митя.

Губы и ресницы Урусова задрожали, а потом он вдруг согнулся пополам, и совершенно неприличным образом захохотал:

- И ведь правду же, чистую правду говорили ... вы и не были Моранычем ... еще не были... а мы-то здесь: «незаконнорожденный Белозерский ...» - явственно передразнил он кого-то и перестав смеяться, с чувством добавил. - Какие же мы все-таки дураки... А еще гордимся... Кровные... - и надрывая горло, в полной тишине заорал. - Славься, Истинный Князь!

- Який ще ... Истинный Князь? То ж сказка! - потерянно пробормотал Вовчанский.

- Первый за полтысячи лет! И это сказка стоит рядом с вами, вахмистр! Слава Новой Крови! Слава!

Пару мгновений голос Урусова звучал в тишине, а потом вдруг вся толпа дружно заорала. Орали уцелевшие городовые, потрясая оружием, орали уланы, взмахивая саблями, рычали оборотни, свесившиеся из окон обитатели окрестных домов махали руками и тоже орали, орали, орали ... Вряд ли все они слышали слова Урусова, а кто слышал - вряд ли многие поняли, но торжествующий победный клич перекатывался из улицы в улицу, взмывая над в очередной раз уцелевшим городом. И разве у них не было повода торжествовать?

Митя ухватил Ингвара за рукав, заставляя пригнуться к себе:

- Присмотрите за отцом. И Йоэлем. И Даринкой. И вообще присмотрите тут, а мне надо еще кое-что сделать.

Он метнулся к приведенному Ингваром автоматону, и сходу поддав пару, погнал его в ближайший переулок.

Глава 29. Наказание за преступление

- Ты глупец! Я даже не могу поверить, что ты такой глупец! Как, вот как ты мог себя настолько глупо повести? И ради чего?

- Потому что я их ненавижу! Я хотел, чтоб они оба страдали! И этот ублюдок Митя, который думал, что, если у него Кровная родня, так он выше меня! И его папаша, полицейский шпик, ради своей жалкой карьеры давший чужому ублюдку имя! Я видел, как Митька подыхает! И сделал так, чтоб он меня тоже видел! А еще я хотел, чтоб и наш бесценный сосед, прежде чем сдохнет, знал, что Митька - уже мертв! И что это сделал я!

Горячечную сумбурную речь оборвал звук звонкой пощечины.

- Что ж, ты своего добился - теперь он знает. Ты ему об этом сказал! – произнес презрительно-ледяной голос. - А еще тебя слышали городовые, казаки, княжич Урусов, и не удивлюсь, что даже сам губернатор, если он, конечно, уцелел в той бойне.

- Я в плаще был и шляпе!

Новый звук пощечины.

— Это только в романах героя под плащом никто не узнает!

- Пусть докажут! Митька меня в этом плаще на бабайковском подворье видел – и молчал, потому что доказательств никаких!

- Тебя все видят! Тебя везде видят! Боже, зачем ты послал мне сына-идиота! – и снова пощечина.

- Прекрати меня бить! Ты не лучше! Ты говорил, что все получится! И про Бабайко так говорил, и про варягов! Ты говорил - за нами сила! Обещал, тебя наместником сделают! Все рудники и заводы нашими будут! «Такой куш, такой куш!» И что? Удираем теперь?

- Да, удираем! - к звукам перебранки прибавился звук торопливых шагов - похоже, увлекшиеся взаимными упреками собеседники вспомнили, что они действительно удирают. - Скажем, что уехали в имение еще вчера. Анна подтвердит - куплю ей новую побрякушку. Слуги болтать не осмелятся. Против нас только фонари, которые мы поставили, но, если твердо стоять на своем... - шаги совсем приблизились, и из-за угла почти бегом выскочили двое. Первый остановился так резко, что торопящийся за ним следом второй с размаху врезался ему в спину, охнул, выглянул из-за плеча и закричал, содрогаясь от ненависти:

- Ты же был мертв! Он был мертв, отец, клянусь тебе, я видел, как он упал, я ...

- Право же, не так громко. После битвы, знаете ли, хочется тишины, - не переставая в манере ротмистра Богинского разглядывать собственные ногти, Митя чуть поморщился - то ли шум раздражал, то ли состояние ногтей не нравилось. И правда, два, вон, вовсе ободрал - до живого мяса! И больно, и ужасный mauvais tоn. - Не сердитесь на Алексея, Иван Яковлевич, он и правда старался. У него даже почти получилось - не его вина, что некоторым смерть ничуть не мешает в жизни. Даже помогает.

- Если тебя городское быдло не добило, так я сейчас закончу! - взвизгнул Алешка Лаппо-Данилевский, выхватывая из-за пазухи паро-беллум. Палец его дернулся на курке...

Алешку прибило ведром. Оно грохнулось сверху, по касательной долбануло его по голове, отлетело и загремело по мостовой. Алешка пошатнулся, рука с паро-беллумом пошла вниз, пуля ударила в булыжник, со звонким клацаньем отрекошетив в сторону.

Двигаться Митя начал раньше, чем Алешка сунул руку за отворот сюртука. Нырок вниз, длинный шаг и появившийся в его руке пожарный топор черенком с силой толкнул Алешку в грудь, опрокидывая того на мостовую. Лезвие топора прижалось Алешке к горлу, а ногой Митя наступил ему на грудь, придавив к мостовой. Тот рванулся и замер, опасливо косясь на сверкающую у самых глаз сталь.

- Ничего не скажешь, удобств и выгод в таком оружии немало, - косясь на ведро, себе под нос пробормотал Митя - под его взглядом ведро исчезло. - Но все равно как-то по-плебейски, - и уже в полный голос бросил выхватившему паро-беллум Лаппо-Данилевскому. - Не стоит, Иван Яковлевич. Я, конечно, понимаю, что от такого, как вы выражаетесь, идиота-сына не грех и избавиться ...

- Мразь! - прохрипел Алешка. - Поганый ублюдок!

- Но не рассчитываете же вы справиться там, где проиграли фоморы? - не обращая внимания, мягко продолжил Митя. - Да и сами вы недалеко ушли от сынка ...

- Простите? - ледяным тоном переспросил Лаппо-Данилевский. Паро-беллум он не опускал, мечась глазами между топором у горла сына и стоящим над ним Митей.

- Вряд ли в этой ситуации вам стоит надеяться на прощение, - вздохнул Митя.

- Не понимаю, о чем вы говорите, - ледяным тоном бросил Лаппо-Данилевский.

— Это, знаете ли, пока вы против подданных отечества нашего злоумышляли, можно было рассчитывать на недостаточность улик или поддержку покровителей. А к делу о государственной измене подход иной будет. О ваших денежных затруднениях известно многим, так что причину предательства искать не придется. Неужто и впрямь надеялись, что фонари, выставленные руной призыва, и массовое кровавое жертвоприношение удастся выдать за случайность? Да и Алешку видели: в той самой пещере, где он сговаривался с лазутчицей фоморов. Собирались поставить там пару фоморьих фонарей и подготовить «засадный полк»? Ударили б на город не только изнутри, но и снаружи? Любопытно, кого в жертву готовили? – Митя поглядел на Алешку, на старшего Лаппо-Данилевского и устало покачал головой. - Впрочем, нет, не любопытно. Неплохой план, как и все иные ваши планы. Даже удивительно, что при такой предусмотрительности они всегда заканчиваются неудачей, - равнодушно добавил он.

— Это все ты! - корчась у Мити под ногой, прохрипел Алешка. - Я же говорил тебе, отец, что в пещере был варяжский драккар! Невидимый! Он сбежал, а потом стрелял по нам, а потом привез на склады железо. А ты все - болван, болван! А я не болван — это все он! И с Бабайко, и с варягами - да он на все способен!

- Благодарю. Даже лестно, - хмыкнул Митя. - Хотя я способен на большее, чем быть злым роком провинциального дворянского семейства.

- Надеетесь на Кровную родню? - хмыкнул Лаппо-Данилевский. - Не стоит так уж верить, что они по-прежнему будут держать в руках всю власть в империи - слишком уж многим они мешают!

- Фоморам? Варягам? Вам, Иван Яковлевич?

- Я не собираюсь обсуждать с мальчишкой придворную политику! - Лаппо-Данилевский высокомерно вскинул голову. - И напрасно вы с вашим батюшкой надеетесь выслужиться! Какие еще жертвоприношения? Всего лишь неумные фантазии полицейских. Еврейский погром - обычное дело, этой нации не впервой возбуждать против себя негодование честных христиан. В конце концов, они Христа распяли! Ваше свидетельство, что бы вы там ни видели, не стоит ничего: вы просто клевещете, желая помочь батюшке в карьере. Да и как вы могли что-то видеть или слышать - неужто с невидимого варяжского драккара? Любопытно, любопытно, откуда бы вам знать, где он, тот драккар? А не вы ли и привели находников в город? Или ваш батюшка? Все же он человек небогатый, из низов, а железо – изрядный куш и соблазн для вчерашнего мещанина. Да и с фоморами не все чисто. Верно ли я слышал, что их предводитель, с которым будто бы сговаривался мой сын – на самом деле гувернантка Шабельских?

При этих словах Алешка захрипел - Митя даже мельком глянул, не перерезал ли ему, невзначай, горло.

- Эта уродина?

- Так все фоморы отнюдь не красавцы, - пробормотал Митя. - По сравнению с иными мисс Джексон весьма мила.

— Значит - верно? Надо же, а мы и не знали! А вот вы-ы ... она ведь вас навещала дважды в неделю, уединялась с вами под предлогом уроков - а каких уроков, кто может сказать? Да и сами Шабельские... зачем они нелюдь в доме столько лет держали, и какой имели умысел? Дочь их младшая и вовсе вызывает немалые подозрения: была замешана в деле Бабайко - как бы не сама лично мертвецов поднимала, о чем мы с Алешкой и будем свидетельствовать. Ах да, еще альв! Агент Туманного Альвиона, не иначе, и цель его - отвадить фоморов от островов, натравив на наши беззащитные земли. Вполне в духе альвийского коварства!

- Он наполовину еврей, - пробурчал Митя.

- И вовсе выродок, - согласился Лаппо-Данилевский, - личность, несомненно, гораздо более подозрительная, чем, как вы изволили выразиться, провинциальное дворянское семейство. А ведь вы его публично своим портным объявили – многие слышали! Есть еще бывший муж моей нынешней жены, а ваш управляющий Штольц. Его братец Ингвар, кажется, тоже присутствовал на тех уроках с фоморой-гувернанткой? Надо же, какой казус... И гимназисты, о которых вы проявили заботу, столь странную для себялюбивого мальчишки, каббалист, инженер. Поверьте, о них я тоже найду что рассказать подозрительного, так что целый заговор нарисуется. даже если нам с сыном не удастся оправдаться, и мы пойдем на дно... - губы Лаппо-Данилевского скривила злая усмешка, - за собой мы утянем и батюшку вашего, и вас, Дмитрий, и даже ваших Кровных родичей! Уж можете не сомневаться!

- И чего вы хотите? - мрачно сказал Митя. Ни мгновения, ни единого мгновения он не сомневался, что Лаппо-Данилевский так и сделает. И если за себя и отца Митя не волновался - Истинный Князь неприкосновенен - то Ингвар, Йоэль, Даринка... Ему ли не знать, как подозрительны и пристрастны бывают господа из Петребурга!

- Для начала извольте отпустить моего сына! - фыркнул Лаппо-Данилевский.

Митя подумал - и убрал топор от горла Алешки.

Скалясь, как озлобленная крыса, Алешка вскочил, отпрыгнул назад, отступая за спину отца и торжествующе ухмыльнулся:

- Возомнили о себе невесть что? Как бы не так! Будете делать, что вам скажут!

- Алексей! Помолчи... Вы тоже будете молчать, Дмитрий, - придавил голосом Лаппо-Данилевский. - И батюшке вашему объясните, чем может для него обернуться излишняя настойчивость в расследовании этого дела. А теперь – прочь с дороги! - он махнул рукой, будто смахивал соринку.

- Не торопитесь так, Иван Яковлевич, - задумчиво проговорил Митя. - Все равно я в вашей паро-телеге шланг от парового котла выдернул. Не думал, что мы с вами договариваться станем, - теперь уже Митя криво улыбнулся. - Да, раз уж мы с вами так мило беседуем ... Уж не сочтите за труд, Алексей, меня давно мучает вопрос ... Это же вы каким-то образом оставили следы медведя на месте убийства Эсфирь Фарбер? Чтобы навести подозрения на младшего Потапенко?

— Вот и видно, что как не пыжься, а вы всего лишь парвеню!¹⁹ Иначе вас бы не беспокоила ни грязная жидовка, ни это животное, ее любовник!

- Алексей, я велел тебе молчать! Просто ничего не отвечай.

- Если он не ответит, разговора не будет, - хмыкнул Митя. - Я не сомневаюсь, что он это сделал. Меня, знаете ли, интересует - как? Не могли же вы таскать за собой некую печать ... штамп ... в форме медвежьей лапы? Из дерева или металла? Куда бы вы ее прятали - в панталоны?

- Представьте себе! - расхохотался Алешка. - Да! Не сообразили? Впрочем, куда вам... Эту самую печать не обязательно делать ни из дерева, ни из металла, хватит обыкновенного меха с нашитыми когтями! Достаточно пары мгновений, бросить ее на землю и придавить подошвами. И эти мгновения у меня были, пока вы в погоню кинулись, а остальные в доме квохтали да метались, как куры!

- Оригинально, - покивал головой Митя. - Даже - талантливо. Что ж, для таких талантливых господ у меня есть особое предложение. Вы поедете туда... – он махнул рукой и Лаппо-Данилевский настороженно спросил:

- И что - там?

- Мужской монастырь. Половину оставшегося после выплаты долгов состояния передадите городу, на восстановление, половину, так и быть, монастырю, чтоб вас приняли. И проживете там всю свою жизнь, оба. Труд. Молитва. Покаяние. Можете даже не каяться искренне - ваши отношения с Богом Людским и Сыном Человеческим суть ваше и его дело. Главное, чтоб вы никогда этот монастырь не покидали: ни вы, ни ваш сын. И пока вы там, я и мой отец ни делом, ни словом не коснемся вас.

Алешка расхохотался, Иван Яковлевич настороженно поглядел на Митю и напряженно спросил:

- А если нет?

- Нет так нет, - легко согласился Митя и шагнул в сторону, давая понять, что не собирается перекрывать им дорогу. - Ступайте себе ... с Богом и Предками ... Куда хотите. И делайте, что пожелаете. И пусть все, совершенное вами, падет на ваши головы.

- Какой-то подвох? - еще больше насторожился Лаппо-Данилевский.

- Безусловно, - снова согласился Митя. - Но выбор у вас есть. Или туда, - он махнул на улицу, уводящую к монастырю. - Или обратно, - показал в ту сторону, откуда прибежали Лаппо-Данилевские. - Или сюда, - и кивнул на улицу, ведущую мимо несчастного «Дома модъ» к припрятанной паро-телеге.

Лаппо-Данилевские, отец и сын, переглянулись.

- Я не хочу! Я не буду хоронить себя заживо в монастыре, потому что так велел возомнивший о себе ублюдок! Еще и имущество отдай! - возмутился Алешка.

Иван Яковлевич мгновение подумал. Бросил настороженный взгляд на Митю, на сына, еще подумал и медленно, как подбирающийся к сметане кот, двинулся в освобождённый Митей проход. К припрятанной в закрытом дворике паро-телеге. Митя не шевельнулся.

Лаппо-Данилевские пробежали мимо и припустили прочь по улице.

Они уже проскочили мимо Мити, когда Алешка оглянулся и прокричал:

- И советую держать язык за зубами! Иначе хуже будет!

- Уж на этот счет будьте покойны. - им вслед пробормотал Митя. - Ни за что не проговорюсь. Тем более, что кому надо, та все слышала ...

Лаппо-Данилевские скрылись в проулке, ведущем мимо заднего двора «Дома модъ», мгновение было тихо - даже топот их сапог смолк. А потом со стороны, куда убежали отец и сын, донесся пронзительный, полный нечеловеческого ужаса двойной крик.

Митя задумчиво склонил голову к плечу. Крики длились, длились, длились ... Смолкли.

- Что ж, я давал им шанс, - прошептал он. - А она - в своем праве.

Воздух всколыхнулся и перед ним возник призрак Фиры Фарбер. У нее был слегка осоловелый сытый взгляд, а на губах играл жуткая улыбочка абсолютного довольства.

- Ты получила, что хотела, а теперь тебе пора, - строго сказал Митя и тонкий серебряный нож скользнул из манжета к нему в ладонь.

Но призрак не стал сопротивляться - она только умоляюще сложила ладони и посмотрела на Митю просительно. Он в ответ лишь покачал головой:

- Нет. Навряд хорунжий обрадуется, узнав, что все это время ты за ним наблюдала. Позволь ему жить свою жизнь. А твое время истекло.

Она вздохнула, так что расплывчатый образ колыхнулся, вспыхнул свет и узкий тонкий луч унесся к небесам.

Митя устало выдохнул, вернул нож в перевязь и побрел прочь, к оставленному в соседнем переулке автоматону. И только пo пути вспомнил, что так и не выполнил данного самому себе обещания: объяснить Алешке, что у того никогда не будет шитых альвом сюртуков.

Звучало как-то глупо. Алешка и его отец повинны в смерти множества людей. Разных людей: молодых, старых, ни в чем не повинных, и виновных во всяческих непотребствах. Но имеющих несомненное, Богом и Матерью-Живой данное право - жить. Которое никто не смел у них отнимать, кроме закона людского или... воли князя Мораныча. А осмелившиеся присвоить себе это, не принадлежащее им, право, были разоблачены, осуждены и отправлены на смерть.

Рассуждения о сюртуках были в тот момент несколько неуместны. А чувство уместности и своевременности - следующее за умением правильно одеваться достоинство светского человека. И только потому Митя и промолчал, а вовсе не потому, что - забыл!

- Недоставало еще, чтоб я начал забывать о по-настоящему важных вещах! – Митя с трудом залез в седло паро-коня. К дому решил добираться не торопясь и в объезд - отец жив, точнее, отец не умер, это он чувствовал со всей определенностью, потому и не беспокоился. А попадаться другим участникам нынешней баталии и терпеть их расспросы у него попросту не было сил. Мерно цокая стальными копытами, автоматон выбрался из еврейского района прямиком к кладбищу и вот тут Митя остановился.

За оградой бродили мертвецы. Все могильные камни были сворочены на сторону, оградки разломаны, а могилы зияли разверстыми ямами. Мертвецы кружили по тропкам, то и дело подбираясь к воротам и кладбищенскому забору, тыкались в них, содрогались, как от Перуновых молний и вновь начинали кружить.

Кладбищенская ограда гордо сияла новехонькой кирпичной кладкой. В самом деле сияла - на каждом кирпиче тусклым светом болотных огоньков светился символ полумесяца, именуемого также Мораниным серпом.

- Но ... как же это ... - растерянно глядя на мертвецов, пробормотал Митя, - я же ... я же всего лишь придумал, будто наш кирпич не пропускает мертвецов...

«Я тебе подарок ...» - будто наяву он услышал голос Мораны... мамы ... там, в безвременье, в комнате с окном в сад и ковром с рисунком асфоделей.

- Так вот вы почему на мой зов не явились! - сжимая кулаки, процедил Митя и посмотрел на мертвых так недобро... ну вот настолько недобро, что ковыляющий неподалеку дедок судорожно дернулся и рухнул, не подавая больше признаков не-жизни. Следом, один за другим, начали падать и остальные мертвецы. Пылающие отметины серпов на кирпичах еще разок вспыхнули и погасли. — Вот так-то лучше ... А вам, маменька, надо бы почаще разговаривать с сыном! Тогда ваши подарки не будут столь неуместны и несвоевременны!

Глава 30. Очень важные разговоры. Беседа с отцом

В эти, самые первые после нашествия дни, Мите Меркулову, полных шестнадцати лет, по метрике - сословия дворянского, фактически же - Кровного, рода Мораниного, фамилии князей Меркуловых, Князя Истинного, крови Новой, привелось иметь несколько разговоров, важность и сложность которых, как он сам полагал, вполне равнялась битве с фоморами и закрытию прохода в мир под-морем, из какового те и происходили. Несколько из этих разговоров - по мнению Мити, самые значимые - ему пришлось вести самостоятельно, без всякой поддержки. И хотя был он человеком, безусловно, светским, а важный талант светского человека заключался в умении общаться приятно и для себя полезно, в себе во время этих разговоров Митя вовсе не был уверен. Наверное, потому, что собеседники его светскими людьми не были.

Первый разговор состоялся тем же вечером. До дома он ехал долго - по улицам таскали тела. Убитых евреев - в сторону синагоги, христиан - в собор, что делать с мертвыми фоморами не знал никто, потому их попросту складывали рядами на улицах, пугая выползших из домов обывателей. Отцовские городовые, жандармы и казаки - злые, ободранные, кое как перевязанные тряпками, уже пропитавшимся кровью - вламывались в дома бедноты и заводские бараки, орали, наскоро осматривались в поисках награбленного или следов недавней драки. У кого находили - гнали на тюремный двор, кто оказывался чист - отправляли под начало дворников разгребать мусор, выброшенное на мостовые барахло и мертвецов. Стоял ор и плач, рыдали и орали все - и арестованные, и отправленные на работы. Полицейские с казаками только орали, без рыданий.

Пришлось вмешаться. Митя вовсе не возражал ни против уборки улиц силами местной бедноты, ни против арестов виновных в погроме. Но зачем же только низшими сословиями ограничиваться - он ведь точно видел среди погромщиков пару лавочников. Пришлось быстро взять под свое начало пятерку из случайно подвернувшихся городовых, казаков и даже одного совсем молоденького и растерянного уланского корнета. Корнет попытался было ерепениться и искренне, до потери дара речи, изумился, получив от пожилого казака подзатыльник разом с внушительным увещеванием: «То ж наш полицейский паныч! Он с варягами бился и чудов поганых прогнал, его мы давно знаем, а про тебя, ваше благородие, нам пока ничего не известно». Прошлись по лавчонкам из тех, что соперничали с еврейскими, начали с чайной Сердюкова - жаль его Мите не было совершенно.

Криков о несправедливости и произволе стало больше, Мите тут же предложили взятку. Митя не без удовольствия взял, и не без сожалений определил ее на восстановление мостовых. Оставлять их разбитыми все же не годилось, у него как-никак автоматон. Ответственным за взятки... в смысле, за тут же созданный благотворительный фонд в пользу пострадавших определил среднего Альшванга, который Аарон. Прикомандировал к нему тех самых пожилого казака с молодым корнетом, передал наскоро составленный список замешанных в погроме лавочников, и на всякий случай пообещав лично устроить маленький отдельный еврейский погромчик семейству Альшвангов, если вдруг что будет не так, наконец поехал домой.

По дороге наткнулся на Ингвара - тот с энтузиазмом командовал расчисткой перегородившего улицу завала. Здраво решил ему не мешать - а то еще вдруг помогать придется. Через квартал увидел Свенельда Карловича, деловито катившего куда-то на паро-телеге: в одной руке рычаг, во второй - его знаменитая секира, явно потемневшая от крови. Где и с кем успел повоевать управляющий, расспрашивать не стал - после сам расскажет.

Даже Даринку видел - ушлая девчонка ни много ни мало ухватила за гриву того самого водного коня предводителя ... предводительницы фоморов, и теперь упорно волокла его к дому Шабельских. Конь упирался, но как-то вяло, и выглядел совершенно замороченным. Вот тут уж Митя хотел вмешаться, но Даринка оглянулась, точно почувствовав его взгляд ... и она, и конь тут же исчезли из виду. Уж эти ее способности! Досадливо хмыкнув, Митя направился дальше.

В особняке на Тюремной площади царила затаившаяся тишина. Словно бы все обитатели дома караулили, прислушиваясь, у дверей своих комнат, но выглянуть не решались. Одна лишь бесстрашная Леська выскочила из кухни - Митя напрягся, ожидая то ли объятий, то ли упреков - но она лишь окинула его долгим нечитаемым взглядом и буркнула:

- Батюшка ваш в кабинете быть изволит. Вы токмо долго тама не задерживайтесь, а то ванна остынет, - и убежала в сторону ванны.

У дверей отцовского кабинета Митя задержался на мгновение, не решаясь постучать, потом обругал сам себя - он варягов не испугался, он фоморов не боялся! - и всё же вошел.

Отец сидел за столом, пристально глядя на лежащий перед ним заряженный паро-беллум. Лицо покрывали бесчисленные ссадины, шея забрана в плотный воротник бинтов, правая рука на перевези - кто-то из местных Живичей над ним поработал, хотя и не слишком хорошо. Но и то - Живичей в городе было мало и все слабосилки, а раненых много. Зато здоровой левой рукой он ласково так, как котенка, поглаживал паро-беллум.

- Истинный Князь, да? - не оборачиваясь на застывшего в дверях Митю, сказал отец. - Когда начались эти твои ... странности, у меня были лишь две мысли. Что ты все же не мой сын - прости, но это представлялось самым логичным. И что мы далеко не всё знаем о природе Кровного родства, и для его проявления все же не обязательно, чтоб оба родителя были Кровными. Вот про Истинного Князя мне ни единого раза не пришло в голову. Все же сказки, это ... это сказки! Как не ожидаешь в клетке попугая найти Жар Птицу, в будке дворового пса - Великого Симаргла, так и обнаружить Истинного Князя в собственном сыне. А ты ... ты давно ... знаешь?

- С поездки к тетушке в Ярославль. Когда мышку поднял, чтоб девицу пугать, которую тетушка Людмила тебе сватала, - тихо сказал Митя. И уточнил. – Девицу сватала.

Отец усмехнулся - пальцы его все также ласкали паро-беллум:

- А ведь я ее тогда за врунью посчитал, - и тоже уточнил. - Девицу.

Митя дернул плечом - оправдываться он не собирался, девица была препротивная. Сейчас он бы, может, и что похуже мертвой мышки на нее натравил.

- Когда мы вернулись, дядюшка Белозерский мне и рассказал ... к чему всё это.

- Ты мог бы сказать мне.

- Я ... не хотел. Не говорить, а умирать. А еще больше не хотел становиться нежитью.

Лицо отца стало встревоженным. Митя покивал, дескать, да, был такой риск.

- Надеялся, что мне удастся отвертеться. И злился еще ... Я ведь не думал, что мама — это сама Морана и есть! Думал, она вселилась в маму, и мама умерла ... из-за меня!

- Сама ... Морана ... и есть? - медленно-медленно повторил отец.

Митя посмотрел на него в панике. Он хотя бы знал о самом себе, а на отца это все обрушилось сразу.

- Она ... мама сказала, что была счастлива те шесть лет! С тобой. С нами.

- Рогнеда... Морана... - опять повторил отец и пальцы его аккуратно и крепко обняли рукоять паро-беллума. - То есть, если я сейчас пущу себе пулю в лоб – то встречусь с женой? - в голосе его явственно прозвучала угроза. - И смогу высказать ей всё, что думаю по сему поводу?

За окном словно потемнело. Митя почувствовал, как у него перехватывает дыхание, а потом, стараясь двигаться бесшумно, принялся подбираться к отцу.

- Да не крадись ты! - раздраженно бросил тот, по-прежнему не оглядываясь, и оттолкнул паро-беллум от себя. - Ни о каком самоубийстве не может быть и речи! Я - христианин, так что подожду на роду написанного срока.

За окном снова засияло осеннее солнце, а где-то вдалеке, кажется, пронесся облегченный вздох. Митя тоже выдохнул: теперь он был уверен, что отец будет жить долго. Может даже, очень долго. Дорогая маман навряд в ближайшие полвека найдет в себе душевные силы на обстоятельное объяснение с отцом своего ребенка.

- Да и сын у меня ... без матери растет. Как тебя, дурня, одного оставить, - отец слабо улыбнулся.

Митя отвернулся, чтобы отец не видел его лица, и часто-часто заморгал.

- Или ты предпочтешь жить с Белозерскими? - настороженно спросил отец. – Что ты хочешь делать?

- А... - Митя растерянно замер, а потом плюнул, и вполне простонародно отер глаза ладонью - уж больно слезы мешали. Хорошо хоть плюнул - мысленно, а то так и вовсе опроститься недолго, от эдаких-то потрясений. - Я не знаю. Я так старался не стать Истинным Князем, что почти не думал, что мне делать, если всё же стану ...

... Начищенный до блеска автоматон неспешно нес его по улицам столицы. Стальные копыта звонко били в брусчатку мостовой и каждый, каждый прохожий оглядывался на вороненого паро-коня и его блистательного всадника!

Автоматон свернул на Большую Морскую и остановился у Яхт-клуба. Двери распахнулись, услужливый швейцар с достоинством спустился навстречу. Митя легко выпрыгнул из седла, и швейцар с поклоном взобрался на его место, уводя паро-коня в гараж Яхт-клуба. Митя небрежно одернул пошитый альвом безупречный сюртук, оправил манишку альвийского шелка и принялся неспешно подниматься. Второй швейцар распахнул перед ним дверь и отвесил глубокий поклон. Помнится, в прошлый раз, когда он приезжал на извозчичьей пролетке, поклон был ниже, да и встречали его вовсе не на лестнице.

- Изволите обождать? - указывая на кресло в гостиной, в котором Митя сидел в прошлый раз, почтительно поинтересовался швейцар.

- Нет, пройду прямо в кабинеты, меня ждут, - взмахом холеной руки отмахнулся Митя, и сам пошел через анфиладу роскошных гостиных, по которым его когда-то вел дядюшка.

- Друг мой Димитрий! Диметриос! - навстречу ему выскочил ротмистр Николаев, с которым он некогда встречался здесь, в надежде, что у того хватит влияния, чтоб оставить Митю в Петербурге. Сейчас смешно и вспомнить!

- Но вы, однако, франтом ... - завистливо протянул Николаев. - Неужто в Париже были всё это время? Слыхали новую сплетню? Будто в какой-то провинции, на юге ... а может, не на юге, кто там знает ... объявился мошенник, который называет себя... - Николаев прищурился, явно испытывая любопытство собеседника. - Представьте себе - Истинным Князем! Истинным ... князем ... - он захохотал во всю глотку. - Экий наглец - думает, кто-то ему поверит! Говорят даже, он сюда сегодня явится, но это, я полагаю, и вовсе выдумка! - все еще подхихикивая продолжал Николаев. - Вы оставайтесь, вдруг и впрямь придет. Вместе похохочем!

- Благодарю вас, сударь, я непременно останусь, - стряхивая пальцы Николаева с рукава сюртука, процедил Митя, и пошел дальше.

У курительной он на миг замешкался - все же оказаться тут было его давней мечтой, хотелось ее как следует прочувствовать! - и сквозь приоткрытую дверь услышал голоса:

- Белозерские и впрямь полагают, что мы признаем их ублюдка Истинным Князем? - презрительно цедил холодный голос. - Совсем обезумели в своем желании вернуться к власти.

- Я человек простой, бескровный, в ваших Кровных делах не понимаю. Но нельзя же в наш просвещённый век и впрямь верить в древние сказки! - гулко бухнул в ответ ему бас.

- Меня удивляет, как легкомысленно вы относитесь к этому, господа! - в третьем голосе отчетливо слышалось шипение. - А стоило бы задуматься, нет ли в появлении этого самозванца покушения на власть Его Императорского Величества и всей династии Даждьбожичей!

- Сударь, вы кто такой? Что тут делаете? - на плечо Мите легла чья-то рука. Он резко обернулся... И увидел позади себя компанию свитских во главе с младшим князем Волконским.

- Эй! - вскричал здоровяк в артиллерийском мундире. - А это не тот ли сыскарёныщ которого мы в прошлый раз хотели с лестницы спустить?

- Я вам более скажу, господа, - томно растягивая слова, протянул младший князь Волконский. - Есть у меня подозрения, что именно сей господинчик от сидения в провинции настолько ума решился, что выдает себя за Истинного Князя!

Свита великих князей захохотала, Митю снова ухватили за воротник и вздернули над полом. Ворот пошитого альвом сюртука затрещал, и Митя еще успел увидеть искры веселого азарта в глазах силача-артиллериста, держащего его за шкирку, как забежавшего с улицы дворового кота, прежде чем глаза у того вспучились, будто их надули изнутри, и лопнули, забрызгав кровью разом смолкших свитских.

Митя приземлился на ноги, и мягко повернулся, вынимая из воздуха топор. Гостиная наполнилась воплями, свитские метались, будто и не Кровные вовсе, кто-то, наконец, сообразил выхватить собственное родовое оружие, но было поздно! Топор опустился на голову младшему князю Волконскому. Митя пнул откатившуюся голову ногой и отпуская обуревающую его безудержную ярость, ринулся на свитских. Глаза затянуло алой пеленой и стало наплевать, обвинят ли его в заговоре против империи!

- ... Митя! Мить, ты что уснул? - голос отца был гулким, как колокол, и долетал словно издалека. - Митя!

- А? Что? - Митя вскинулся, судорожно озираясь. Он сидел все в том же кресле отцовского кабинета в Екатеринославе! Не в Петербурге! Слава Предкам!

— Это я тебя спрашиваю - что? Будто заснул, а глаза открыты. Тебе худо? - наклонился к нему встревоженный отец.

- Да как сказать ... - Митя обеими руками потер лицо и тихо пробормотал. - А личем, пожалуй, было бы проще. Такого Истинного князя еще попробуй - не признай.

А вот живого и на первый взгляд обычного юношу ... Пусть даже Моранычи его попросту почуют. А другие Кровные? Симарглыч Урусов силу Истинного Князя хотя бы видел своими глазами, а как поступит глава рода Урусовых-Симарглычей? Признает Митю, или посчитает это невыгодным? Да и мало ли при дворе государей-Даждьбожичей людей не Кровного, а дворянского происхождения, для которых Истинный Князь и вовсе не более, чем сказка полутысячелетней давности?

- Если ты захочешь ехать в Петербург, я подам в отставку и поеду с тобой! - решительно объявил отец и тут же замер, в такой же растерянности, как и Митя.

Тот улыбнулся в ответ: зная, как дорога отцу его карьера, жертву он оценил, но они оба понимали, что она бессмысленна. Важный полицейский чиновник Меркулов и впрямь мог помочь, а вот отставной коллегии советник тут же терял влияние и связи.

- Белозерские ... - хором произнесли отец и сын, а потом отец нахмурился и недобрым тихим голосом спросил, - личем, говоришь, мог стать ... А они об этом знали?

На что Митя глухо пробурчал:

- Они и вовсе полагают, что лучше знают, каким должно быть Истинному Князю.

- А ты как полагаешь?

- Что, если они ошибутся, ответственность за их ошибки все равно падет на меня! - зло ответил Митя. - Так я уж лучше за свои ...

- Резонно, - отец в раздумьях побарабанил кончиками пальцев по столешнице. - Но я так и вовсе ничего, кроме сказок, об Истинных Князьях не знаю. Я даже не знаю, может учителя какого найти? Хотя, где? Не худо бы разобраться, какие относительно Князей Истинных имеются положения и установления, - и тут же досадливо сморщился. - Чтимые Предки, так этого же даже в «Сводах Законов» не найдешь, там самые старые нормы от Петра с Екатериной!

Ответить Митя не успел - с нижнего этажа донесся пронзительный вопль:

- На помощь! Аркадий, на помо...

К лестнице Митя добежал первым. Перегнувшись через перила, увидел тетушку, собственным телом прикрывающую Ниночку от мары. Склонив голову к плечу, рыжая смертевестница разглядывала вопящую Людмилу Валерьяновну – крылья мары были недоуменно приподняты. Выскочивший из привратницкой Антипка вскинул ружье и подрагивающим от страха голосом прокричал:

- А ну отзынь от барыни с барышней, нежить проклятущая!

- Я не проклятущая. Я весьма даже достопочтенная и высокопоставленная нежить, - с достоинством сообщила мара, слегка презрительно глядя в черный зрачок дула.

- У меня, между прочим, личный Истинный князь есть. Хотя не понятно, как ты собираешься им быть, если у тебя тетушка при виде нежити орет, как в кабинете у дантиста! А сторож не знает, что из обычного ружья нас не пристрелишь. И держите в этом доме хотя бы одно окно постоянно открытым! - раздраженно бросила она. - А то смертевестница, стучащаяся в дверь, как почтальон — это крайне дурной тон!

Митя невольно кивнул - этот довод он понимал.

- Будь любезен, проведи воспитательную работу. И завтра увидимся, - мара круто повернулась на пятках, едва не хлестнув тетушку крыльями по лицу.

- 3-зачем? - наконец сумел выдавить Митя.

- Ты полагаешь, что вот прямо так сходу стал самым что ни на есть грозным и непобедимым Истинным Князем? А сам трупов на кладбище накидал - и кто их, по-твоему, по могилкам расфасовывать будет? Вот его городовые? - она вульгарно ткнула когтистым пальцем в сторону безмолвно взирающего на него отца. – Или опять горожан подрядите в добровольно-принудительном порядке? А потом - упс! - простите, не того закопали. Этот просто в обмороке лежал. Истинным князем мало стать - им нужно еще остаться! И желательно, по-прежнему живым. Чтоб завтра был на кладбище - будем твои огрехи подчищать. Я из тебя сделаю Истинного князя, чего бы это тебе ни стоило! - она погрозила Мите когтем и направилась к выходу. У самой двери оглянулась и бросила через плечо. - И не забывай, что тебе положена свита! Ими я тоже займусь.

Дверь хлопнула, послышался шум крыльев и за окном снова мелькнул темный силуэт.

- Она очень странно разговаривает. Будто и не на росском, - задумчиво сказал отец. - Хотя нежить, конечно, пусть и высшего порядка.

- Если окно открытым держать, дом выстудим, - тетушка все еще сжимала побелевшие пальцы у Ниночки на плечах. Потом вдруг содрогнулась, будто очнувшись и выкрикнула. — Это чудовище теперь будет постоянно прилетать?

- Она хорошая! И красивая! - вдруг выпалила Ниночка.

- Давайте побеседуем в кабинете, - дипломатично предложил отец и с некоторым трудом поковылял обратно.

Им пришлось ждать, пока у дверей зазвучали тихие шаги и в кабинет вошла тетушка. Ниночкину руку в своей она держала так крепко, что девочка морщилась, но терпела.