Свиток 10, в котором Хадамаху, Аякчан и Хакмара задерживают до выяснения обстоятельств

На улице возле засыпанной снегом лавки бушевал скандал.

– Бандиты они! Этот явился – говорит, девку продавать, за долги… – орал приказчик.

– Ничего подобного я не говорил, – рыкнул Хадамаха. Поведению приказчика он не удивлялся: глупо ждать, что тот на себя вину за разгром лавки возьмет. Удивляло Хадамаху отсутствие зрителей. В Сюр-гуде лавок побольше, да только если б одна из них сгорела, вокруг полгорода бы толпилось, а вторая половина жалела, что не успела вовремя. А тут – никого. Это было… не то чтобы не по закону, а не по обычаю как-то. Неправильно, как и все здесь.

– А сам лавку поджег! – продолжал разоряться приказчик. – Как заревет, как на меня кинется и светильник об стену – хрясь! И кричит… то есть рычит: «Да здравствуют братья Биату!» А девка их… – он ткнул пальцем в Аякчан. – Дым повалил, сразу задевалась куда-то, небось, выручку стырить.

– Выручка пропала? – бросил тот, кого называли шаманом Кандой.

Приказчик поглядел на выпирающую из дверного проема лавки противопожарную снежную подушку. На его лице отразилось столько чувств, что, казалось, щеки отвалятся, не выдержат. Приказчику очень хотелось ответить «да!» – и прикарманить немалую деньгу, свалив все на случайных путников. Но такая ценная мысль пришла ему в голову лишь сейчас, значит, заранее выручку-то он перепрятать не успел! И Эрлик ведает, сумеет ли, когда снежный завал разгребать начнут.

– Батюшка, он все врет! – объявила девушка. – Господин южанин с сопровождающими лицами…

– Мордами… – буркнул держащийся за лоб Хуту, с ненавистью глядя на Хадамаху. Под его пальцами вырастала и наливалась цветом роскошная гуля.

– Явился за покупками, а вот этот, – она презрительно ткнула пальцем в приказчика, – начал господина южанина оскорблять! Напугал моего бедного зайчика! И вот… – Она печально поглядела на воняющую пожаром и засыпанную снегом отцовскую лавку. – Такая потеря!

Хадамаха невольно кивнул – часть товаров из-под снега вытащат, но потери и впрямь знатные. Хорошо хоть сама лавка уцелела – бревна толстые, влажные, продержались.

– Мы еще найдем где-нибудь его горелые косточки! – продолжала всхлипывать девушка.

– Чьи? – невольно спросил шаман Канда.

– Так зайчика же! – топнула ножкой девица. – А все этот! – она снова погрозила пальцем приказчику. – Вел себя как… как дикий зверь, да-да!

Приказчик вздрогнул и втянул голову в плечи. Хадамаха ощутил неприятный, отвратительный жар в груди. Кажется, в его родных местах слово «зверь» теперь не просто слово.

– Молодая госпожа Эльг ошибается! Я ни при чем… Этот южанин ее обшаманил своими штучками! Песенки читал, весенним соловьем заливался! И красавица госпожа, и стройная, и лицо у нее белое… Сразу видать – подлещивался! – приказчик почувствовал себя как на болоте, когда под ногой вдруг оказывается спасительная кочка. – Только госпожа по наивности своей ему поверила – цап, и в мешок! И в тайгу – братьям Биату на растерзание. – И застыл в величественной позе, явно довольный своей сообразительностью.

Хадамаха поглядел на приказчика сочувственно. И вроде ничего доброго ему не пожелаешь, гнусу такому, а чего с ним сейчас бу-удет… Даже медведю боязно!

Девушка – молодая госпожа Эльг – даже не побелела, она поголубела, став того же цвета, что волосы старухи-жрицы. А потом начала краснеть, наливаться краснотой, как летняя ягода соком, вот-вот брызнет… И брызнуло – еще как!

– По-твоему, меня стройной назвать, белоликой назвать можно, только чтобы украсть? Что красивая, только по наивности поверить могу? Уродина я, выходит, навроде нижнемирских албасы, дочек Эрлик-хана?

Без коленных чашечек – изгибающиеся,

С лицами черными, как клей,

С курчавыми волосами,

С грудями, как холмики…

– в запале прокричала Эльга, осеклась, но на Хакмара все же посмотрела – оценил ли он знание поэзии.

Хакмар оценил – вымученно улыбнулся и бросил быстрый взгляд на Аякчан. Та даже головы не повернула – стояла в окружении стражников, точно те и не стража, а личная охрана матери-основательницы. Напрасно она. На Хакмара злится напрасно – не охмури тот девицку, уже б пропали они все. И нос дерет тоже зря. Стражники не любят, когда замурзанные девчонки в лохмотьях ведут себя как гордые храмовницы – у самых лучших рука так и чешется подзатыльник отвесить. Хадамаха почесал руку.

– Госпожа меня не так поняла! – истошно, как пойманная лисой утка, вопил приказчик. – Да я на солнечную красу госпожи сам заглядываюсь!

– Да как ты смел? – взвилась Эльга. – Кто ты, а кто я? За меня уже сейчас женихи пятьдесят оленей дают! Батюшка, вы слыхали, как наглый пес на вашу дочь облизывается, будто на оленье сало?

– Я сам видел, как зверь госпожу тащил! – влез с непрошеным заступничеством Хуту. – Я кинулся, спасти пытался, а он посмел поднять руку… в смысле лапу свою на человека поднял!

«Повезло тебе, что я не пес… и не заднюю лапу поднял на человека-то!» – попытался пошутить сам с собой Хадамаха. Выходило вовсе не смешно.

– Спасти – это оставить посреди горящей лавки? – Эльга одарила Хуту презрительным взглядом. – Батюшка, он вашу дочь убить хотел! Может, он ваш тайный враг? – невинно сообщила она отцу. И с нежным придыханием добавила: – А спас меня господин южанин!

Аякчан отвернулась и стала глядеть в бревенчатую стену лавки.

«Хорошо устроился Хакмар, – меланхолично подумал Хадамаха. – Таскаю девчонок я, а спасает их он!»

Окончательно обалдевшие от обвинений, Хуту и приказчик открыли рты…

– Хватит! – веско обронил старый шаман. И все и впрямь замолчали: и девушка, и приказчик. – А ты что скажешь, шпион братьев Биату? – обратился шаман к Хакмару.

– Скажу, что не знаю, кто такие братья Биату, – устало ответил Хакмар. – Я торгую железом, в местные дела не лезу.

– И медведь с тобой случайно оказался, – усмехнулся шаман.

– Медведь со мной, уж конечно, не случайно, – рассудительно сказал Хакмар.

Хадамаха невольно оскалился – медведь, значит? Умгум.

– Я здешних мест не знаю, мне носильщик да проводник нужен был, – продолжал Хакмар.

– Мало людей-проводников? – буркнул Хуту.

– Медведь все ж таки лучше, – ответил Хакмар… и шагнул в сторону, уклоняясь от удара древком копья. Копье звучно булькнуло по натекшей из дверей лавки воде.

– Хуту! – перекрывая гневный вопль дочери, гаркнул шаман. – Тебе кто велел?

– Вы слыхали, господин Канда, чего этот южанин сказал? – дрожа, как в лихорадке, вскинулся Хуту. – Что медведи лучше людей!

– Он только хотел сказать, что медведям в тайге самое место, правда, господин южанин?! – побледнев, и в этот раз, кажется, от страха, вмешалась Эльга и умоляюще поглядела на Хакмара.

– Разберемся, – сквозь зубы процедил шаман Канда. – Моя лавка сгорела, – обводя всех недобрым взглядом, бросил он. – И я найду, кто в этом виноват! – Его тяжелый взгляд остановился на Хадамахе.

– Батюшка, господин южанин… и медведь его… мне жизнь спасли… – пролепетала девушка, и Хадамаха был ей за это признателен.

– Помню! Разберемся, – отрезал старик Канда. – И кто виноват в том, что я с вами время теряю, когда такое дело важное… – он оборвал сам себя, будто сказал лишнее, и рявкнул на приказчика: – Ты! Остаешься здесь! Убытки считать будешь!

– Так под снегом все! – заикнулся приказчик.

– Лопату в руки и разгребай! – с ласковостью, от которой мороз драл по коже, сказал старик. – Пока товары, что Огонь пощадил, вода не доконала. А вы, госпожа жрица, извольте домой. Отдыхать, травки пить, которые я вам прописал, для здоровья шибко полезные… – подхватывая старуху-жрицу под руку, проворковал шаман.

Жрица вздрогнула, точно спала стоя, обвела окрестности тусклым взглядом и прошамкала:

– Сдается, мне здесь делать нечего!

– Вовсе нечего, только отдыхать, госпожа жрица нам нужна здоровенькая, потому как куда ж мы без вас, пропадем вовсе… – заворковал шаман. Жрица закуталась в парку и поковыляла прочь, тяжело опираясь на плечо шамана.

Аякчан задумчиво уставилась ей вслед: словно решала, не является ли ее долгом матери-основательницы прикончить дряхлую сестричку на месте, прежде чем та натворит бед.

– И ты тоже пошла домой! – обернулся Канда к дочери. – А этих – ко мне в белый чум! – скомандовал он стражникам. – Отдай им свой меч, – велел он Хакмару.

Хадамаха понял, что драться все-таки придется. И бежать потом тоже. Если, конечно, в драке они победят. Потому что гордый мастер-южанин, наследник клана, никогда не отдаст свой меч.

– А залог? – тоном завзятого торговца вдруг сказал гордый мастер-южанин. – Только на рожи ваших стражников глянешь, сразу ясно – вместо моего, настоящего южного, железяку какую подсунут и скажут, что так и было. Залог давайте, потом меч получите. – Он поглядел на разоренную лавку и деловито нахмурился: – Хотя не знаю, что у вас, уважаемый хозяин, осталось равноценного.

– Можно, я ему все ж таки вдарю, господин Канда? – попросил Хуту.

– Помолчи… – обронил Канда. Окинул Хакмара полным сомнения взглядом и пробормотал: – Глядишь, и впрямь торговец. Хорошо, меч оставишь. Ежели сбегёте, мне легче, сразу знать буду, кто виноват! – усмехнулся он. – В чум и пусть ждут, – снова велел он стражникам. – Не до них сейчас, гость важный у меня. – И он бережно повел жрицу по улице. Эльга еще мгновение постояла и припустила следом за отцом, то и дело оглядываясь на Хакмара.

– В подвал их? – радостно крикнул вслед шаману Хуту. Тот не обернулся.

Ученик шамана растянул губы в подобострастной, заискивающей улыбочке, странно контрастирующей с непроницаемым взглядом темным глаз.

– Извольте простить-извинить, главный начальник-стражник! – кланяясь так, словно переламывался в пояснице, забормотал он. – Никак не можно их в подвал!

– Ты мне не указывай, что можно, чего нельзя! – рявкнул Хуту, но голос молодого стражника звучал неуверенно.

– Как я могу указывать начальнику-стражнику? – удивился ученик шамана. – Никак не могу! А господин белый шаман Канда может. Если господин шаман не говорил в подвал, значит, нельзя в подвал. Нужен господину шаману подвал. В комнаты ведите, как господин белый шаман Канда велел. – И больше даже не глянув на пленников, заторопился за господином. Хадамаха, Хакмар и Аякчан дружно проводили его взглядами и так же дружно уставились в разные стороны.

– Чтоб этого Донгу Эрлик забрал! – недобро глядя в спину шаманского ученика, процедил Хуту. – Вроде кланяется, уважительные слова говорит, а сам будто тоже из этих… зверьков! Из змей…

– Донгу, говоришь… – прошептал Хадамаха.

– Да ты сдурел никак – чтобы я, человек, вдруг с животным разговаривал? – вскинулся Хуту. – А ну пошел! Господин Канда велел в чум, значит, в чум!

Загрузка...