Когда плачет скрипка. Часть 1

Глава 7 Кровавый след

Когда Манюня услышал рассказ Михаила о стычке на водной станции, он сказал:

– Я догадываюсь, откуда ноги растут! Поезжай, в школу милиции, я организую пропуск.

Воскресенье, пятое мая, было рабочим днем вместо третьего, пятницы. «Сегодня ровно четыре года со дня убийства», – вспомнил Михаил, когда проходил КПП школы милиции и увидел табло электронного календаря над входом.

На территории ему показали здание спортзала и рассказали, где можно найти Феликса, его знали именно по этой кличке.

В вестибюле на стуле у стены Михаил вдруг увидел своего «знакомого» по водной станции. Он сидел слегка бледный с рукой в гипсовой повязке.

Михаил приблизился и сел рядом. Тот его не узнал.

– Привет! Не узнаешь? – Михаил довольно грубо потыкал пальцем гипс. – Что, болит?

Парень пытался отстраниться. Глаза стали круглыми от боли и недоумения.

– Если не ответишь на мои вопросы, станет еще больнее!

Наконец до того дошло, с кем он разговаривает.

– Я тут не при чем! Феликс попросил…

– А ты и рад стараться! Летел впереди паровоза – так хотелось развлечься за мой счет! Вот мое служебное удостоверение. Видел? А теперь говори фамилию, имя, отчество и номер группы.

– Оставь его, пожалуйста, в покое! Я отвечу на твои вопросы, – в дверях кабинета тренера стоял Феликс. – Заходи!

Михаил уселся на стул в крошечном кабинете, стены которого всплошную были заклеены календарями разных лет с обнаженными торсами культуристов, актеров и актрис.

– Поленился познакомиться у Алены с твоим личным делом заранее. Прочитал его только сегодня, – продолжил Феликс. – Извини! Знаешь, когда просит об услуге большой начальник, даже такая сука как Сумченко, отказать трудно. Они обычно ничего хорошего не делают, но нагадить могут здорово. Попросил через какого-то клерка тебя слегка “проучить”. Ну, чтобы, в конце концов, сбежал отсюда без оглядки. Чем ты ему насолил? Может, в чай нассал?!

– Он четыре года назад засадил за убийство одного невиновного парня и теперь боится, что мы это дело раскроем. Только я тут пешка, очень даже инициативная, но пешка. Есть еще начальник отдела и весь отдел! Все материалы там. Сумченко такой большой начальник и такой наивный, если думает: уберу практиканта – и дело будет закрыто.

– Значит, он что-то знает, чего не знаешь ты со своей логикой и честностью. Ладно! У меня начинается занятие, я должен бежать. Извини еще раз! Готов загладить свою вину через ресторан! Звони! Вот мой телефон, – он достал из ящика письменного стола визитную карточку. – Может быть, когда-нибудь потренируемся вместе…

В отделе Михаила ждал сюрприз: дактилоскопия дала положительный ответ. Кровавый отпечаток пальца на костюме убитой принадлежит Валерию.

Михаил даже не знал, радоваться или огорчаться. Этот факт здорово продвинет дело – хорошо! Валера может оказаться убийцей – плохо!

Как он понимал Манюню! Было жаль парня.

– Вези этого Валеру сюда, сразу после прихода его с работы. Я дам машину. Только шума не поднимайте, машину оставите подальше от дома.

Михаил был так возбужден, что с трудом заставил себя съесть обед. Время после обеда тянулось бесконечно. Он не мог найти себе занятие. Даже ходил в НТО и разглядывал отпечатки, читал заключение.

Но тут случай подкинул занятие. Позвонил Садовский-старший:

– Молодой человек! Вы нам задали много вопросов и исчезли. Так может на них не отвечать?

– Если честно, то вопросы пока утратили актуальность, но отвечать нужно. Спасибо, что позвонили. Так каков будет ответ на главный вопрос, по поводу скрипки?

– Скрипки не было.

– Вы напрасно идете на поводу у Сумченко! Таким ответом Вы поставите Марка в весьма неудобное положение.

– Откуда Вы знаете о разговоре с Сумченко? Впрочем, это не телефонный разговор. Мы могли бы встретиться?

– Сегодня у меня нет времени, я не могу отлучаться далеко.

– Так мы подъедем к ГУВД через десять минут и не нужно пропусков. Ваши коридоры наводят на меня тоску. Мы прекрасно поговорим на улице, если не возражаете!

– Не возражаю, если вы появитесь не позже чем через полчаса.

– Уже едем!

Михаил увидел их на стоянке перед зданием Управления через десять минут.

Садовский-старший пригласил Михаила сесть на переднее сидение белой «Волги» рядом с ним. Марк забился в угол сзади. Михаил недавно узнал, почему не мог найти адрес Марка. Оказывается, Марк поменял фамилию. Теперь он Санин.

– Мы пока можем обойтись без показаний Марка, но я предупреждаю, что Сумченко вас здорово подставляет. Он понимает, что эти показания разрушают карточный домик, который он нагородил. Он вас толкает на лжесвидетельство. Давайте, как говорят в кино про следователей, без протокола. Была скрипка или нет?

– Была, – отозвался Марк. – Я предлагал ей, в шутку, помочь ее нести – знал, что откажет. Она скрипку никому не доверяла.

– Вы ведь понимаете, что этот факт в вашу пользу?

– Трудно понимать, когда тебя держат за горло! А он нас держит уже четыре года.

Валера повиновался безропотно. Уже в кабинете Манюни не удержался:

– Я знал, что этим кончится, как только увидел его в первый раз, – он кивнул на Михаила.

– Тогда облегчи душу, сбрось камень, который носишь на сердце четыре года.

– Хорошо. Я все расскажу! Только вы мне не поверите. Этот парень сидит четыре года ни за что, хотя только прошел с ней сто метров по улице. У меня дело гораздо хуже. Я стоял с ней рядом, с убитой. Даже брался за нее: вдруг она жива!

Манюня и Михаил переглянулись. Анатолий сидел в стороне.

– Давай все по порядку. То, что говорил в ресторане, можешь не повторять.

– Да. Попробую… Меня должны были через одну-две недели призвать в армию, а у меня осталось больше полтыщи… Родителям сказал тогда, что украли все. Короче говоря, я захотел с ней провести еще ночь… Но она почему-то избегала разговора на эту тему. В тот день я ее караулил у окна и одновременно пытался смотреть телевизор. Наконец она появилась с этими ребятами. Хотел даже выйти из дома к ней на помощь, когда показалось, что один из них пытается ее задержать. Но все закончилось благополучно. Парень поспешил за товарищами, а Лариса пошла к себе… Жаль, конечно, что не вышел сразу. Может, и убийства бы не было. Я решил досмотреть передачу, чтобы дать ей какое-то время переодеться, поужинать, короче говоря, отдохнуть после занятий. Я также подумал, что еще слишком светло – могут заметить соседи, как стучу в окно.

– Итак, в окно ты больше не смотрел и больше никого не видел?

– Да. Хотелось досмотреть хотя бы конец серии спокойно. Сумерки сгущались, когда я вышел из дома. Да, выбрал тротуар подальше от домов. Вижу, что-то белеет. Там как раз стояли скамейки. Подумал, вдруг она там сидит. Подхожу ближе, а она лежит. У головы лужа крови… Вы понимаете мое состояние? Сердце чуть не выскочило… Перевернул на спину – она не дышит, без сознания. Хотел что-то подложить под голову, взял за затылок, а голова мягкая… Чуть не упал в обморок. Понял, что врач ей уже не поможет… И тут как ударит по голове мысль, что я первый кандидат для обвинения в убийстве. Рука в крови, аж горит. Бросился домой. Наверное, час отмывал руки, постирал все, что было на мне… Утром пошел на работу. После работы сидел дома, никуда не ходил. В день похорон заявился сам в военкомат, получил повестку на отправку с ближайшей партией. Было все равно куда, хоть в Афганистан!

– Какие-то вещи рядом с убитой ты не заметил?

– Нет, ничего рядом я не видел. Я же сказал, что она успела побывать дома или у нее все украли… Потом мне в армию написали, что был суд и один из парней признался. Трудно было поверить, а с другой стороны, он ведь мог вернуться и вызвать ее из дома. Хотя это маловероятно.

– Попытайся вспомнить, может быть, ты кого-нибудь видел тогда. Человека или машину?

– Не видел. Я был в таком состоянии, что не чувствовал под собой земли…

– Ты можешь показать все на месте?

– Попробую. У меня и сейчас все перед глазами…

Манюня вызвал дежурную машину.

Снова вышли из машины на трамвайной остановке и прошли весь путь Ларисы пешком. Валера шел несколько впереди и повторял свой рассказ уже с привязкой к местности. Так пришли на место преступления. Валера даже лег на землю и показал, как она лежала ничком до его прихода, и как он ее перевернул на спину.

– Пока достаточно. Можешь идти домой. Только никому не говори о нашей беседе. Мы все записали на диктофон. Завтра тебе покажут протокол. Может быть, еще что-нибудь вспомнишь…

Валера несколько растерялся и медлил. Он уже мысленно посадил себя в КПЗ и собирался просить, чтобы сообщили жене прямо сейчас о его задержании. Иначе жена спать не ляжет и будет разыскивать его по моргам.

– Чего же ты ждешь?

– Я часто думал над вопросом, как мог уйти убийца с места преступления и пришел выводу: через пролом в заборе.

– Разве в заборе санатория есть пролом?! – спросил Михаил. Он упрекнул себя в невнимательности при осмотре места происшествия.

– Да, есть! – Манюня это знал.

– Его закрывают эпизодически, но спустя несколько дней появляется опять. Он очень удобен для жителей близлежащих домов, да и для отдыхающих тоже, – пояснил Валера.

– Хорошо, что вспомнил. До встречи!

Валера, все еще недоумевая, направился к своему дому. Когда он достаточно удалился, Манюня опять заговорил:

– Он рассказал довольно точно, правда, может не все. Я ведь был тогда здесь, почти сразу после сообщения об убийстве. Давай пройдем через этот пролом. Продолжим, так сказать, следственный эксперимент.

Проход к пролому шел через двор крайнего дома, так как забор санатория образовывал одну из сторон двора.

Они вошли на территорию санатория. Вверх по пологому склону вела узкая, довольно плотно утрамбованная тропинка. Склон покрыт редкими, но очень большими и старыми деревьями, кроны которых где-то высоко соединились в почти непроницаемый для солнца свод. Местами и поросль была довольно густой и высокой, образуя не совсем сплошную крышу нижнего яруса. Грунтовая тропинка пересекала серпантин многочисленных асфальтированных прогулочных дорожек поперек склона.

– Вот где покоится орудие убийства! – полушутя заметил Михаил.

Манюня не ответил. Очевидно, был вполне согласен. Через пять минут они вышли на оживленную улицу, пройдя между двумя корпусами санатория, спальным и бытовым, к главным воротам с открытой настежь калиткой. Возвращение назад к пролому заняло еще меньше времени, чуть больше трех минут.

Отдыхающих они почти не встретили, только слышали шум голосов с игровых площадок в дальнем конце парка.

– Давай, я отвезу тебя в общежитие. На сегодня достаточно, – предложил Манюня, когда они сели в машину.

– Как вы думаете, убил Валера? – спросил Михаил.

– Я бы мог ответить, если бы догадывался о возможных мотивах… Ведет он себя вполне правдиво. Может, за четыре года хорошо продумал линию защиты. Рассказал весьма неприятные для себя факты, хотя даже не знает о дактилоскопической экспертизе! Что это: тонкий ход, скрывающий преступление, или искренность невиновного человека?

– Я склонен считать, что преступник кто-то другой. Валера один из многих, кто имел с ней интимную связь, – высказал свое мнение Михаил. – Да! Нам не хватает информации о возможных мотивах убийства. Что это: ревность, беременность, болезнь?

– Нужно ставить вопрос об эксгумации. Это, во-первых. Во-вторых, добиться от Марковой, почему она не сделала вскрытие как положено. К сожалению, оба вопроса зависят от Сумченко.

– Почему и второй вопрос?

– Не буду пока об этом говорить, дабы не ослабить твой напор. Впрочем, будет лучше, безопаснее для тебя, если узнаешь заранее. Маркова – любовница Сумченко.

– Силен! – только и мог сказать Михаил.

Как только Михаил вошел в вестибюль общежития, сразу же от дежурной позвонил Марковой домой. Он узнал, что завтра она работает с девяти утра.

Однако время встречи она ему не назвала.

– Звоните! – и был весь ответ.

Утром первый звонок в полдесятого:

– Сейчас обход!

– Когда позвонить?

– После двенадцати… Нет, после часа.

Звонок в час:

– Не знаю, что сказать? Так много работы… Давайте в конце смены.

– Когда это?

– Около пяти. Лучше, если вы приедете сюда.

Михаил дожидался Маркову в шикарном вестибюле центрального корпуса горкомовской больницы. Мраморный пол, зеркала, полированный алюминий, пальмы, масса цветов и удобные кресла вокруг журнальных столиков с относительно свежими журналами.

Вот застучали каблуки по мрамору. Появилась стройная женщина, одетая с вызовом, характерным для шестнадцатилетней девочки. Короткая прическа из ровных, несколько переосветленных волос, красивые голубые глаза, короткое в обтяжку голубое трикотажное платье значительно выше колен и, как оказалось, с почти голой спиной. Туфли на высоченном каблуке и сумка – все из белой лакированной кожи. Голые до плеч руки, уже слегка загорелые, как и все видимые части тела, украшали многочисленные перстни и затейливые браслеты из серебра.

Когда Михаил поднялся из кресла и приблизился, оказалось, что она невысокого роста, не больше ста шестидесяти сантиметров.

– Мы не сможем здесь поговорить. Я должна ехать домой. Садитесь, я вас подвезу в город, – сказала она в ответ на приветствие Михаила.

Михаил сел на переднее сидение белой «восьмерки» в надежде поговорить по дороге. Но Марина Ивановна решительно пресекла попытки:

– Не отвлекайте меня, пожалуйста! Я начинающий водитель и не хочу, чтобы вы своим крепким лбом выбили переднее стекло, – она окинула быстрым взглядом опытной женщины мощную, но стройную фигуру Михаила.

– Я могу пристегнуть ремень безопасности, – отшутился Михаил, но попытки оставил.

Тем не менее, она по дороге часто отвлекалась, выглядывая в боковые окна, то вправо, то влево. Как оказалось, она высматривала телефон-автомат.

– Мне нужно срочно позвонить, извините, – остановила машину и поспешила к автомату через дорогу. Михаил от нечего делать наблюдал за ее изящной подвижной фигуркой в стеклянной телефонной будке.

Она напомнила ему другую весну в его родном селе, молодых козлят, яркий костер почти без дыма и такую же стройную соседскую девочку, блондинку, которая хотела стать его женой. Но он тогда был влюблен первой юношеской любовью в ее сестру Анну, его одноклассницу.

В тот майский вечер, солнце вот-вот сядет, Михаил, его сестра Мария и ее неразлучная подруга Анастасия, Настя, играли на пригорке позади огородов с молодыми козлятами.

Недалеко паслись козы на привязи. Дети палили костер и валялись на старых дедовых кожухах. Было приятно ощущать на себе твердые легкие копытца козлят, тепло костра, нежность молодой травы, отливающей золотом под закатным солнцем.

Время от времени пролетал и падал золотым метеоритом в золотую траву майский жук. Тогда кто-нибудь из них подхватывался и пытался найти его в траве. Иногда это удавалось, и жук пополнял коллекцию своих собратьев в спичечных коробках у девочек.

С пригорка открывался прекрасный вид на село. Белые дома среди садов, тополя у дорог, вербы вдоль реки, столбы сизого внизу и розового вверху дыма в неподвижном воздухе.

Соседский двор виден, как на ладони. Время от времени Михаил бросает на него взгляд.

Осенью ему исполнится шестнадцать. Сердце переполнено волнением ожидания: придет к ним Анна или нет? Вот она вышла с ведром к колодцу, набрала воды, отлила часть собаке, вошла в сарай.

– Напрасно ждешь! Она не придет, – это Настя разгадала его желание.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, знаю! Женись лучше на мне!

– Ха-ха-ха! – Михаила рассмешила откровенность двенадцатилетней девочки, которую он знал с пеленок и которой ему приходилось вытирать попку.

– Чего смеешься! Я буду красивее ее… Батя сказал маме, что Анна разъелась, я слышала.

– Научись сначала плавать! Вот если переплывешь речку сама на мужском пляже, тогда женюсь на тебе.

Мужским пляжем называлось самое широкое место реки, где купались, главным образом, мужчины и дети. Выше по течению и дальше от села был «девчоночий» пляж, где купались женщины в возрасте и девочки, которых те приводили с собой.

– И переплыву! – громко, но не очень уверенно ответила Настя.

Воды она боялась с детства. Ей было два года, когда отец, дядя Митя, взял ее с собой летним вечером на речку. В тот день после работы он как обычно выпил за ужином. Днем мотался без обеда и его сильно разобрало.

Короче говоря, он упустил в речку маленькую Настю. Та наглоталась воды и так сильно испугалась, что год не говорила. Дядя Митя в раскаянии совсем бросил пить и даже сейчас позволяет себе немного только по большим праздникам.

С тех пор Настя боялась реки и дальше чем по пояс не заходила. В прошлом году ей опять не повезло. Она увлеклась и зашла слишком далеко. Течение ее начало сносить. Вот уже по горло, вот и с головой. Ее охватил такой ужас, что даже не могла кричать. Она отталкивалась от дна, хватала воздух, беспорядочно колотила руками, что только ускоряло ее снос на глубину.

Михаил был на реке, ловил рыбу ниже по течению. Сначала он услышал крики детей, а потом и увидел голову, которая то появлялась, то скрывалась, как поплавок при сильном клеве.

Благо был только в трусах и сразу бросился наперерез. Когда поймал ее за волосы и подтянул к себе, она обвила его руками за шею, а ногами обхватила за талию так крепко, что он чуть сам не задохнулся.

С трудом вытащил на берег, а она не отпускает. Пришлось так и нести ее домой. Это тоже случилось в мае. После холодной воды худое, нежное, с зачатками груди девичье тело приятно согревало и (о ужас!), Михаил почувствовал как его трусы поднимаются.

Что делать?! Попытался еще раз освободиться, но не тут-то было. Объятия только усилились. Тогда, высвободив правую руку, так ударил по головке, что аж взвыл от боли. Зато помогло. Дальше кроме боли он ничего не чувствовал.

Он принес Настю к ней домой и отрывал от себя уже с помощью ее матери. Ему пришлось остаться у кровати, пока Настя не уснула под ватным одеялом после кружки горячего молока.

Маркова закончила свои переговоры. Они поехали дальше.

– Мы можем поговорить у меня дома, – сказала она некоторое время спустя. – Обещаю напоить чаем!

– Спасибо. Буду признателен! – Михаил не ожидал такой перемены.

Уютная двухкомнатная квартира на третьем этаже шестнадцатиэтажного дома обставлена чешской мебелью. Чешская сантехника также на кухне и в ванной, где Михаил мыл руки.

Хозяйка отлучилась переодеться и вскоре появилась в красивом, но довольно вылинявшем халате. Михаил даже заметил разрыв на плече сзади.

«Что бы это значило?» – задал сам себе вопрос как всегда, когда встречался с неожиданным фактом.

Маркова захлопотала с чаем. Разговор все откладывался. Зазвонил телефон. Она подошла и сняла трубку. Михаила удивило построение разговора: без приветствий, без имен и всего два слова.

– Да! Пятнадцать.

Михаил уловил ее мимолетный взгляд на часы. Что-то должно произойти через пятнадцать минут, не иначе! Он заметил время тоже. Минута шла за минутой. Маркова порхала из кухни в гостиную. Она заметно растягивала время, каждый раз принося по одному предмету. Блюдца, потом чашки, потом чайные ложки, салфетки и так далее. Когда стол был сервирован, прошло как раз почти пятнадцать минут.

Марина Ивановна задержалась на кухне. Михаил решил проверить, чем она там занята.

– Вам чем-нибудь помочь? – с этими словами Михаил быстро и бесшумно появился в дверях кухни.

Маркова стояла у окна и смотрела во двор. Было заметно, как она подавила первое невольное движение прочь от окна и растерялась.

– Какой чудесный вид! – эту пустую фразу Михаил произнес, как оправдание любопытства.

Он стал рядом и увидел то, что высматривала Марина. Из черной «Волги» вышли трое и направились через двор к подъезду.

Растерянность Марковой усилилась, она даже пыталась оттереть его от окна.

– Так давайте, наконец, пить чай! Прошу Вас за стол! – и она первой поспешила в гостиную.

Михаил догнал ее уже у балконной двери и задержал за руку.

– Вы не выйдете на балкон! Не будете рвать на себе Ваш уже драный халат и кричать: «Помогите!»

Ее глаза стали совсем темными из-за невероятно расширенных зрачков. Она попыталась вырваться и проскочить на балкон. Однако Михаил держал ее крепко, потом сгреб в охапку и понес в ванную, посадил грубо на пуфик в углу, закрыл дверь снаружи на изящную задвижку и сказал через дверь:

– Если попытаетесь выйти отсюда раньше, чем через десять минут, я Вас действительно изнасилую и уйду через балкон. Эти олухи без Сумченко взломать дверь не посмеют.

Это была только угроза, но Михаилу стало неприятно. Можно было придумать что-нибудь другое. Он вышел на балкон, через который действительно собрался уходить.

Какая неудача! Балкон застеклен и превращен в лоджию. Михаил поспешил в спальню. Там должен быть второй балкон. Он также был застеклен.

В дверь уже звонили.

Он внимательно рассмотрел остекление. Почти все рамы открывались. Что он и сделал, затем высунулся далеко из балкона и попытался разглядеть, куда удобнее перелезть. Только вверх – верхний балкон не был застеклен.

Стал ногами на подоконник, вылез наружу и развернулся спиной к улице. Руки как раз доставали до нижней обвязки ограждения балкона. Спасибо советским архитекторам за низкие потолки!

Спустя несколько секунд он был уже на верхнем балконе. На его счастье балконная дверь оказалась открытой. В комнате за обеденным столом он увидел серьезно перепуганное полураздетое по случаю жаркого дня семейство: муж, усатый толстяк, жена и сын, лет двенадцати.

Муж механически продолжал жевать.

– Мальчик, покажи выходную дверь! – и, спохватившись, добавил. – Не волнуйтесь, я из милиции. Извините за беспокойство!

Сын было дернулся, но мать остановила и пошла открывать сама. Михаил последовал за ее пышными ягодицами в купальнике и вышел на лестничную площадку совсем без слов.

На цыпочках поднялся еще на два этажа и вызвал лифт.

Во дворе он обернулся, бросив взгляд на окна Марковой. Все было тихо. Прошел мимо черной «Волги» и запомнил ее номер. По номеру понял – машина милицейская.

Когда он добрался городским транспортом до общежития, его уже ждала у подъезда знакомая машина и в вестибюле знакомая троица, которую теперь мог разглядеть с близкого расстояния.

Они были в штатском, но один представился:

– Капитан Бойко! Вы практикант Гречка?

– Да.

– Прошу следовать за мной.

– У Вас есть ордер на арест?

– Нет.

– Тогда на каком основании?

– Вас приглашают просто на беседу, – пришел на помощь второй, самый молодой. «Третий, наверное, водитель», – решил Михаил.

– Кто?

– Там узнаете.

– Позвольте Ваше удостоверение! – обратился к капитану Михаил.

Тот с некоторым колебанием протянул Михаилу в развернутом виде, не передавая в руки, удостоверение. Михаил быстро записал номер и фамилию в записную книжку.

– Я должен подняться на пять минут в комнату переодеться.

– Мы пойдем с Вами!

– Зачем? Я не собираюсь убегать. Я могу просто не поехать. Пусть тот, кто хочет со мной беседовать, приезжает сюда или завтра на работу, в Управление.

Троица переглянулась молча.

– Хорошо, – сказал капитан. – Только пять минут!

Михаил надеялся застать Анатолия, но того не было. Он быстро написал две записки почти одинакового содержания: "Меня забрал капитан Бойко на беседу с кем-то, Прошу сообщить об этом в девять утра Манюне” и номер телефона Манюни.

Одну записку он оставил для Анатолия, другую передал вахтерше в вестибюле общежития.

Его отвезли куда-то на окраину в отделение милиции и оставили ждать в комнате дежурного.

Как только сопровождающие удалились, дежурный, разбитной молодой парень, попросил Михаила перейти в другое место, повел по коридору и почти втолкнул в комнату, которая оказалась камерой с умывальником, унитазом и двухъярусными нарами справа и слева от зарешеченного окна.

Дверь сзади захлопнулась. Михаил понял, что он в мышеловке. Он не стал стучать и возмущаться. Возможно, его просто запугивают. Подержат до утра и утром извинятся за недоразумение.

Он сел на привинченный к полу табурет у небольшого столика, очевидно, для приема пищи, почти у двери и стал ждать.

Ждать пришлось недолго. Камера открылась. Вошел молоденький солдатик в форме внутренних войск, за ним виднелись головы других. Руки солдатик держал за спиной, он был без ремня. Михаил сразу сообразил, что к чему.

Он быстро прошел между нарами и стал спиной к окну. Теперь к нему пройти можно было только по одному. Его мощная фигура сразу остановила первого солдатика и того оттеснили в сторону.

Вперед вышел более рослый светловолосый парень с нахальной физиономией. Всего их было четверо. На руках намотаны ремни.

Михаил заговорил первым:

– Ребята! Я следователь МВД, и вы делаете большую глупость. Я здесь незаконно, меня пригласили для беседы с каким-то начальником и обманом заперли в камере.

– Давай, выходи! Побеседуем! – сказал нахальный, переминаясь от нетерпения.

– Пусть говорит! – робко вставил первый солдатик.

– Я служил в Афгане в ВДВ и меня учили убивать одним ударом. Гарантирую, половина из вас станет трупами, а другая – инвалидами…

На несколько секунд установилась тяжелая тишина, потом нахальный продолжил свое:

– Да он травит, чтобы запугать!

Михаил сдернул матрац с нижних нар на пол и ударом ноги разнес доску-тридцатку на две половинки. Этот маневр нужен был ему не столько для демонстрации силы удара, сколько для того, чтобы еще больше затруднить движение нападавшим.

– Вы как хотите, а я ухожу! – солдатик пробирался к выходу.

– Ребята! Прошу вас уйти! Я ведь сообщил, где нахожусь. Завтра утром здесь будет половина ГорУВД!

За первым солдатиком потянулся второй, затем третий. Нахальный ушел последним, играя желваками, что должно, наверное, означать угрозу, дескать, разговор еще не окончен и последнее слово за ним.

Михаил даже пожалел, что вышло так хорошо и ему не пришлось что-нибудь сломать нахальному. Хотя бы ключицу. Он умел это делать молниеносным движением.

Михаил вытащил куски разбитой доски и припрятал так, чтобы ими можно было воспользоваться в случае чего. Матрац бросил на нары и сел на прежнее место.

Прошло больше часа. Дверь опять загремела, и в камеру вошли двое молодых парней. Дверь закрылась.

Один из них высокий, массивного телосложения и уже с животом, сразу направился к унитазу и стал мочиться. Другой, длинноволосый, среднего роста, переминался в ожидании очереди.

Первый мочился долго, потом крякнул довольно, прошел, застегивая брюки, между нарами и сел на нижние нары у окна. Помочился второй и, не смывая, отошел. Он застегивал ширинку и нахально смотрел на Михаила. Застегнул, картинно повертел носом:

– Слышу запах мента!

– А я слышу вонь ментовской суки! Смой унитаз после себя для начала!

– Ах ты, падла! Ты еще вякаешь! – он перешел почти на визг, взбадривая себя.

– Смой! Смой! – вмешался здоровяк.

Недоумевая, длинноволосый дернул ручку сливного бачка, и почти сразу с воплем бросился на Михаила, пытаясь ударить в лицо ногой.

Михаил был готов к нападению, блокировал удар и резким вращением захваченной ноги повалил нападавшего на пол лицом вниз. Еще через секунду нога была захвачена для болевого приема и Михаил слегка нажал.

Длинноволосый завопил от боли. Вопли перемежались с ругательствами.

Михаил обратился к толстяку:

– Скажи ему, чтобы замолчал, а то сломаю ему ногу.

– Отпусти! Он больше не будет, – потом добавил, обращаясь к длинноволосому, когда тот поднялся с пола. – Садись на нары и молчи! Дай поговорить с человеком. – И уже обращаясь к Михаилу. – Призыв какого года?

– Восемьдесят четвертого.

– А я и он – восемьдесят седьмого. Он водила. Познакомились, когда однажды выручали колонну наших машин. Узнали, что земляки, обменялись адресами. Теперь вот вышиваем вместе… Тебя узнал по парашюту. Чувствуется школа «прапора» Моргуна. Помнишь стишок, который передавался от призыва к призыву: «Моргун и глазом не моргнет, как в дугу тебя согнет!»

– Конечно, помню! Может быть, благодаря ему я и выжил в той мясорубке.

Михаил посмотрел на запястье своей правой руки, где была маленькая татуировка десантного парашюта, эмблема их учебки. При всем своем отвращении к татуировкам и, тем более, к той войне, этой татуировкой Михаил в душе гордился как знаком солдатского братства.

– Будем знакомы! Женя, – толстяк протянул руку с такой же татуировкой. – Василий, – он кивнул на нары.

– Михаил.

– Как ты сюда попал?

– Есть такая дрянь – прокурор города. Он в свое время сфабриковал дело. Слышал об убийстве скрипачки четыре года назад? – Женя согласно кивнул, и Михаил продолжил. – Посадил невиновного парня и прослыл героем. Теперь мешает раскрутить это дело. Самое смешное и подлое, что он мстит мне, беззащитной, как он считает, пешке. Я всего-навсего студент-практикант. Следствие ведет начальник отдела Манюня. Слышал?

Женя опять кивнул.

– Теперь понятно. Нас загребли в кафе. Пристали к нам два солдата ВВ, и я собрался было дать им в зубы. Вдруг врывается сразу целая ватага и с ними мент. Он когда-то уже брал меня за драку. Тогда я доказал, что прав. Сейчас, говорит, тебе не отвертеться. Если хотите уйти без протокола, то отделайте хорошенько мента, который проштрафился и сидит у нас.

– Как раз после этого вас бы и посадили. Он бы сказал, что это сугубо ваша инициатива.

– Вася слабонервный. Боится милиции. Не хочет испортить себе биографию, мечтает работать за границей. Ты его прости.

Вася уже похрапывал.

– Пора на боковую! – Женя откровенно зевал и потягивался. – Пиво расслабляет…

До утра ничего не произошло. Однако Михаил спал плохо. Он был перевозбужден. Воспоминания нахлынули чередой.