Команда

Киноповесть.

Предисловие Александра Кабакова

Всякого рода литературные игры и фокусы расставляют ловушки для авторов. Стоит увлечься – и от твоей затеи ничего не останется, кроме самой игры, кроме старательного и более или менее удачного выполнения ее правил. Рядовые изделия литературного постмодерна тем и неинтересны, что игра есть, а выигрыша нет. Там игра, выражаясь по-старинному, не на интерес. Там – пересмешничество без смысла и цели, там – пародирование ради гротескного сходства и только, там – разрушение сделанного другими как самоценный акт, там – использование чужого как вторсырья: вроде резки линкора на металлолом для ширпотреба. Играть стоит только ради того, чтобы выигрывать: получать самостоятельный художественный результат. Тогда все можно пускать в дело – бродячий сюжет, чужой стиль, истинную историю, газетную заметку… Все годится, лишь бы на выходе, как говорят технари, возникли ощущение, состояние, мысль, облеченная в образ, – которых не было прежде. Киноповесть Дмитрия Иванова – безусловно, литературная игра, причем игра как нельзя более рискованная. Автор переписал, существенно уменьшив объем, разнообразно знаменитый роман Александра Фадеева “Молодая гвардия” (самим Фадеевым, к слову, дважды переписанный). Действие перенесено в наше “непростое”, как говорят телекомментаторы, время. Кто теперь “плохие парни” и кто “хорошие”? Понять куда труднее, чем тогда, когда были просто “немцы” и “наши”. Все аналогии, а исторические особенно, как известно, хромают… Словом, задачу перед собой сочинитель поставил сложную и в чисто техническом смысле, и в художественном отношении. Скажу прямо и пристрастно: Дмитрию Иванову удалось ее решить безукоризненно. Возможно, этому способствовал выбор жанра: киноповесть не предполагает романного проникновения в психологию и стилистических экспериментов, зато позволяет прояснить суть авторского послания. И, слава Богу, суть эта состоит в том, что, казалось бы, прочно забыто современной литературой: в авторском восхищении мужеством, верностью, способностью пожертвовать всем ради романтических иллюзий и твердой верой в то, что это не иллюзии, а единственная реальность. Мне кажется, что форма ремейка была выбрана (может быть, подсознательно) от смущения: вроде бы неловко теперь всерьез писать о подвигах. Но, к счастью, получилось как раз то, что надо: современная кривоватая усмешка не скрывает самых что ни на есть натуральных слез. Большая, надо сказать, по нынешним временам редкость.

Александр Кабаков

Старший лейтенант Лобода по утреннему холодку возвращался от бабы с хутора Заячьего. Баба была ненасытная, и Лобода ушел от нее еле живой. Если бы не служба эта проклятая, сутки бы отсыпался. Старлей клевал носом за рулем милицейского мотоцикла и пару раз чуть не загремел в кювет.

Выбравшись, наконец, на бетонку, Лобода притормозил и привычно осмотрелся. Колыхающаяся седыми волнами ковыля степь была пуста. Но зоркий глаз гаишника ухватил вдалеке какое-то движение. И сразу же у старлея несмотря на усталость проснулся охотничий инстинкт. В руки ему шла добыча. Свидетелей нет, и придраться к любой чепухе, чтобы содрать с водителя пару сотен, самое оно.

Лобода выключил движок и стал терпеливо ждать со сложенными на груди руками, символизируя собой и судью, и палача.

Марьяна Хромова в некотором смятении стояла перед зеркальным шкафом, позволявшим увидеть себя в полный рост.

Итальянский купальник-бикини оказался слишком уж откровенным.

Крохотный треугольничек материи еще кое-как прикрывал низ живота, хотя для приличия бритвой там пройтись не мешало бы. А вот с грудью был полный облом. Ее никак не удавалось втиснуть так, чтобы не выглядывали предательски розовые кружочки сосков. Марьяна перекинула со спины на грудь толстую косу, которую упрямо не хотела остричь, несмотря на советы подруг. Однако и коса не спасала. Возможно, где-нибудь на пляжах Багамских островов или Французской Ривьеры, где девчонки запросто разгуливают “топлесс”, этот купальничек был бы в самый раз. Но появиться в таком здесь – все равно что выйти на люди голой.

Марьяна обернулась к Сашке, глядевшей на нее с открытым ртом, и неуверенно спросила:

– Ну как?

– Ваще!.. – восхищенно сказала Сашка, покачав головой.

Этим исковерканным “вообще” она выражала большинство своих эмоций. В данном случае – восторг.

– И у вас в таком виде можно загорать?

– Можно-то можно… – вздохнула Сашка. – Только все подумают, что ты бэ… Ну ты понимаешь.

– Да уж чего тут не понять!

Марьяна за дверцей шкафа стащила с себя бикини и натянула закрытый, целиковый купальник, благоразумно прихваченный из дома. Он был отечественного производства и прикрывал тело таким надежным панцирем, что, добавив юбочку, в нем можно было бы спокойно ходить по улицам, не привлекая особого внимания.

– Ну а этот? – спросила Марьяна.

– Этот нормально. Сойдет.

Марьяна и без Сашки это знала, но все-таки ощутила легкое разочарование. Фигурка у нее была очень даже неплохая, и закрытый купальник ее не портил. Однако в бикини – это был бы шок. Марьяна представляла себе, как обалдел бы Алик. Однако тут же устыдилась своих мыслей и даже слегка покраснела. Она как-то не думала раньше о таких вещах. И потом, кто он ей – этот Алик?..

У себя в Ставрополе Марьяна Хромова считалась девушкой серьезной и даже неприступной. В школе училась старательно и уже с седьмого класса твердо знала, что станет врачом. Душещипательным телесериалам она предпочитала книги, что было предметом особой гордости родителей. При этом затворницей Марьяну не считали. Она не сторонилась шумных компаний и на дискотеках порой отрывалась. Но без особого к этому интереса. А уж что касается “бухалова” или “травки”, которую тайно покуривали многие сверстники и сверстницы, этого

Хромова себе ни разу не позволила. Она и девственность свою сохранила в неприкосновенности, а насмешки подруг на этот счет отскакивали от нее, нисколько ее не раня.

На медаль по окончании школы она не потянула, хотя аттестат получила очень даже пристойный. Это стало неприятным сюрпризом, поскольку все вокруг заранее записали Хромову в медалистки. В результате Марьяна категорически отказалась ехать с родителями на отдых в Анталию, куда семья зачастила в последние годы. Никакие уговоры не помогли.

Марьяна засела за учебники, чтобы ненароком не провалить вступительные экзамены в медицинский. К тому же ее уже тошнило от турецких отелей с их непомерной жратвой и приставаниями горластых аниматоров.

Родители отправились в Турцию без Марьяны. Но оставлять дочь одну в городской квартире не рискнули. На семейном совете был вынесен окончательный вердикт. Марьяна на это время поедет в Краснокумск, к тете Тоне, где можно и к экзаменам подготовиться, и отдохнуть от ставропольской суеты и пылищи.

Хромов-папа на все лады расписал тихий, зеленый городок на реке

Куме, где, правда, был всего однажды и то сто лет назад. Подпевавшая ему мама взахлеб расхваливала тамошние помидоры величиной с детскую голову и прочие груши-яблоки, которые сами падают в руки, не выдерживая тяжкой спелости. Но главное, конечно, было то, что

Марьяна останется под присмотром тети Тони – женщины не только радушной, но и ответственной. А если Марьяне понадобится компания, то, пожалуйста, – у тети Тони есть дочка Александра, Сашка, почти тех же лет. Тем более с двоюродной сестрой давно пора познакомиться.

Они подружились сразу. Толстая, простодушная Сашка намертво приклеилась к ставропольской родственнице, смотрела на нее с немым обожанием и изо всех сил старалась развлечь.

Это Сашка вчера уговорила Марьяну пойти на единственную в городке дискотеку, куда съезжались девчонки и ребята даже из соседних сел.

Дискотека располагалась в бывшем Дворце культуры, носившем теперь гордое название Культурного центра, в котором мирно соседствовали кинотеатр, парикмахерская и крохотное кафе с ассортиментом привокзального ларька.

Марьяна долго не поддавалась на уговоры Сашки. Что там может быть интересного на провинциальной дискотеке? Но Сашка пристала как банный лист:

– Ну пойдем, Марьяша! Там здоровско, честное слово! Нормальная музыка. Как у вас в Ставрополе, вот увидишь! И потом, у нас там Алик!

– А это кто такой?

– Алик – это ваще!.. – убежденно сказала Сашка.

Это была высшая степень похвалы в устах Сашки, и Марьяна нехотя сдалась.

Больше она ничего не спрашивала про загадочного Алика, но вычислила его сразу, едва переступив порог дискотеки. Не заметить его было невозможно. Рослый, плечистый блондин с карими глазами и сережкой в ухе словно явился из самых сладких девичьих снов. К тому же Алик был ди-джеем. Это он решал, какой диск поставить на вертушку. Это он зажигал, выкрикивая в микрофон всякую смешную чепуху, и подпевал иногда на корявом английском. Его авторитет среди ребят был непререкаем. А девчонки так просто писали кипятком, когда Алик заводился по-настоящему.

Марьяна издалека присматривалась к местному кумиру. Неистребимый налет провинциальности угадывался в Алике с первого взгляда, но почему-то не портил его.

Толстая Сашка сходу ринулась в месиво танцующих и затерялась в скачущей толпе. Марьяна осталась подпирать стенку. Танцевать она не собиралась. Да ее никто и не приглашал. В ней как-то сразу опознали чужую, связываться с которой – только время тратить попусту.

Но Алик вскоре приметил незнакомую девушку с косой, не желавшую принимать участие в общем веселье. Такого на памяти Алика еще не случалось, и он почувствовал себя задетым. Здесь он правил бал, и безучастность Марьяны явно ставила под сомнение его безграничную власть.

Алик менял диски, стараясь угадать, чем он может зацепить незнакомку, но та даже бровью не повела. Тогда он пошел в лобовую атаку.

– Девушка! – громко сказал Алик в микрофон, остановив музыку. – У нас тут стенки прочные, их подпирать не надо!

Марьяна ощутила, как десятки взглядов скрестились на ней, и начала мучительно краснеть.

– Я тут уродуюсь для вас, – продолжал Алик, – а вам по барабану! У нас такое не прохиляет! Короче, танцуют все!

Загремела музыка. Растерянная Марьяна стала потихоньку пятиться к выходу, но на ее пути неожиданно возникла драка.

Она, должно быть, назревала раньше, а тут выплеснулась, захватывая в свой круговорот все больше участников. Оглушительно завизжали девчонки. Марьяна в испуге снова отступила к стене. Кулаки замелькали уже прямо перед ее носом. Музыка между тем продолжала греметь, и все это напоминало какую-то жалкую пародию на сцену из дешевого боевика.

Кто-то схватил Марьяну за руку и выдернул в коридор. Марьяна обернулась, ожидая увидеть перед собой Сашку. Но это был Алик.

– Не бойся! – весело сказал он. – Со мной не тронут!

Открытый пятнистый джип военного образца шел по бетонке, держа скромные девяносто, чтобы не отрываться от раздолбанного “Икаруса”, с одышкой поспешавшего за джипом. Солнце еще только поднялось над степью, но все окна автобуса были наглухо зашторены.

В джипе молча сидели трое здоровенных бородатых мужиков: двое – на переднем сиденье, один – на заднем.

– Мент впереди, – нарушил молчание водитель, увидав там, где грунтовая дорога соединялась с бетонкой, Лободу на его мотоцикле.

Сидевший сзади бородач ничего не ответил, только властно махнул рукой – поезжай, мол. Сосед водителя сунул руку за пазуху и, обернувшись, вопросительно взглянул на сидевшего сзади. Тот в ответ отрицательно покачал головой.

Милицейский мотоцикл стоял посреди бетонки, перекрыв проезд. Джип затормозил. Скрипнув, остановился и автобус с зашторенными окнами.

Лобода не двинулся с места, ожидая, что водитель джипа сам подойдет к нему. Но из джипа никто и не подумал выйти. Тогда старлей, играя желваками, спешился и вразвалочку направился к машине.

– Инспектор Лобода, – невнятно произнес он, коснувшись ладонью козырька фуражки. – Куда так гоним, водитель? На тот свет?

Реакция сидевших в джипе была неожиданной. Они, переглянувшись, засмеялись. Лобода вспылил.

– Документы попрошу! – сказал он с грозовой интонацией.

Как назло, права у водителя оказались в порядке. Но Лобода уже завелся.

– Куда направляемся? – резко спросил он.

Бородач, сидевший сзади, наконец, соизволил открыть рот.

– Мы строители, – сказал он с еле уловимым акцентом. – На работу едем. Животноводческий комплекс будем строить.

Лобода краем уха что-то слышал о начавшейся стройке. Но добыча явно уплывала из рук, и он продолжил допрос:

– В автобусе у вас что?

– Люди, – пожал плечами бородач с заднего сиденья. – Бригада.

– Посмотрим…

Лобода уже сделал шаг в сторону “Икаруса”, но бородач, сидевший сзади, протянул старлею сложенную вчетверо бумажку:

– Лучше документы посмотри.

Лобода развернул бумажку и едва не выронил вложенные туда купюры.

Пять штук по сто долларов. Лободу бросило в жар. Колебался он считанные секунды. Доллары, как по волшебству, исчезли в нагрудном кармане гаишника.

– Все в порядке? – насмешливо спросил бородач с заднего сиденья.

– Все нормально… Ехайте… – пробормотал Лобода, комкая в руке пустую бумажку. – Я и сопроводить вас могу… Мне все равно в ту же сторону…

Через минуту маленькая колонна продолжила путь. Теперь ее возглавлял на своем мотоцикле довольный старлей Лобода.

Алик Куренной ни секунды не сомневался, что сегодня же трахнет приезжую. Он настолько привык к обожанию местных девчонок, готовых лечь под него – только мигни, что иного исхода даже представить себе не мог. И то, что эта Марьяна приехала из Ставрополя, его ничуть не смущало. Можно подумать, у ставропольских баб все не вдоль, а поперек устроено!..

Было всего около девяти утра, а безжалостное июльское солнце уже наяривало на полную катушку, как в какой-нибудь Африке. Алик зашел за угол – вроде как укрыться в теньке, но на самом деле, чтобы не обнаружить себя. Марьяне ни к чему знать, что он приперся на место свидания первым. А то еще вообразит себе невесть что.

Залитая солнцем центральная площадь была совершенно пуста. Городок будто вымер. Еще на рассвете почти все взрослое население уехало на огороды, как случалось каждую субботу. Там они и переночуют в шалашах и времянках, чтобы вернуться домой только воскресным вечером.

У Куренных огорода не было. Мать с незапамятных времен трудилась учительницей в местной школе, посвящая все выходные проверке накопившихся за неделю тетрадок. Сейчас, правда, было лето, но и по дому дел хватало. Старший Куренной, отвечавший в городской управе за коммунальное хозяйство, вообще белого света не видел: то канализацию где-то прорвет, то электричество отрубят без предупреждения, то ретранслятор выйдет из строя и во всех телевизорах городка исчезнет с экранов картинка. А тут и самому Куренному-старшему понадобился срочный ремонт. Сердце забарахлило, и отца уложили в больницу под капельницу на неопределенный срок…

Алик взглянул на часы. Марьяна опаздывала уже на семь минут. А вдруг она решила вообще не приходить? Вот это будет облом! Хорошо еще, никто не знает, что он договорился с ней о встрече…

Алик Куренной родился лидером. И, может быть, поэтому ему все давалось легко. Учился он шутя, без напряга, но всегда на твердые четверки. Мог бы запросто стать и отличником, да только желания такого не имел. Ему было все равно, куда поступать после школы.

Институт он считал лишь надежным средством откосить от армии.

Родителей это возмущало. Особенно отца, который вспоминал свою армейскую службу с умилением и свято верил, что только там можно стать настоящим мужиком.

– А дедовщина? – спрашивал Алик.

– Это как себя поставишь, – возражал отец. – Будешь тряпкой, так об тебя хоть в консерватории будут ноги вытирать!

– Есть все-таки долг перед родиной! – встревала мать. – Этого понятия, Алик, еще никто не отменял!

Алик с легким сожалением смотрел на нее. Училка и есть училка. Даже дома не может без прописных истин. И не объяснишь ведь ей, что если ты кому-то и должен, то родителям, а уж никак не родине, которой ты до фонаря. Была бы война – тогда нет вопроса. Сам бы пошел, без проблем. А так – извините!

Но этого всего Алик матери, конечно, не говорил. В глубине души он мать любил по-настоящему, хотя и без телячьих нежностей.

Короче, в августе все-таки надо было определяться с институтом. А уж там-то…

В мечтах Алик видел себя фронтменом какой-нибудь забойной рок-группы, вроде “Раммштайна”. Однако сколотить ее здесь, в своем городишке, было немыслимо. Кое-кто из местных пацанов бренчал на гитаре, но все это Алик презрительно называл коровьими рыданьями.

Он-то, найдя самоучитель, вполне прилично овладел акустической шестистрункой. А покупать электрогитару не имело никакого смысла.

И тогда Куренной всерьез занялся дискотекой, которая до его прихода имела только мигающую неоновую вывеску, оставаясь унылым зальчиком без окон, в котором раньше занимался хореографический кружок, давно загнувшийся. Был там еще хриплый пленочный магнитофон, на котором вечно пьяный радист крутил каждый вечер древние записи Магомаева,

Пьехи, Ободзинского и других динозавров.

Алик раздобыл фирменную вертушку с двумя мощными спикерами, выпросил на местном радиоузле списанный микрофон и, смотавшись в Ставрополь, разжился там десятком дисков с клевыми записями. Стены унылого зальчика он обклеил яркими постерами зарубежных поп- и рок-звезд.

После этого Куренной сам стал за пульт, превратившись в первого местного диск-жокея.

И начался лом. Дискотека с трудом вмещала всех желающих. Плата за вход была смешная. Но уже через месяц Алик отбил все бабки, взятые в долг на устройство дискотеки. И даже кое-какой навар оседал у него в кармане.

Лишние деньги еще никому не мешали, но не это было главным. Алик купался в лучах славы, чувствуя себя настоящим идолом, пусть всего лишь местного розлива.

Теперь он являлся домой после полуночи, измотанный до крайности, но счастливый. Озабоченная мать, не выдержав, однажды тайно проникла на дискотеку и, естественно, пришла в ужас. Она описала все увиденное отцу в самых ядовитых красках, назвав то, что творилось на дискотеке, “каким-то балом Сатаны”. Алику по этому поводу дома был утроен настоящий Сталинград. Но тут уж ему вожжа попала под хвост.

Алик стоял насмерть, и родители отступили, решив дать ему возможность перебеситься…

Вчерашняя драка, возникшая в разгар танцев, не была чем-то из ряда вон выходящим. Выяснения отношений случались на дискотеке частенько.

Но это были честные кулачные бои без кастетов и поножовщины. Утерев кровавые сопли, бойцы расходились по домам, чтобы завтра снова отплясывать вместе как ни в чем не бывало.

Зачинщиком последнего сражения с деревенскими был, конечно же,

Андрюха Тюменев. Он всегда зорко следил за тем, чтобы чужаки не щупали краснокумских девок, которые, впрочем, визжали больше для порядка. С особой ревностью Тюменев приглядывал за Людкой, на которую пацаны слетались, как мухи на мед. Людка Швецова – это вообще была отдельная песня. Шаровая молния в юбке. Правда, юбки она носила чисто условные. Спасибо, они хоть трусики закрывали. А вчера

Швецова пришла на дискотеку в лосинах цвета “электрик”, от чего пацаны вообще заторчали.

Что там с Людкой произошло, Алик не видел, но наверняка Андрюха

Тюменев кому-то врезал в табло. И понеслось. Алик никогда не вмешивался в разборки. Он был выше этого и знал, что на него-то никто не посмеет поднять руку: ни чужие, ни свои. Но, увидев перепуганную Марьяну, Куренной, как благородный рыцарь, поспешил ей на помощь. Он за руку вытащил девушку в коридор и сказал весело:

– Не бойся. Со мной не тронут.

– У вас тут всегда так? – пролепетала Марьяна, приходя в себя.

– Бывает, – усмехнулся Алик. – А что? Нормальный ход. Самцы из-за телок бодаются.

Он увидел, что его слова покоробили девушку, и неожиданно смутился.

– А вы вообще-то как сюда попали? – спросил Куренной от смущения переходя на “вы”.

– Да сестра меня притащила.

– Сестра? Кто такая?

– Саша Назарова. Знаете?

– Сашку? А то!

– Она моя двоюродная сестра. Я к ним отдыхать приехала.

– На выходные?

– Нет, на две недели.

Сердце Алика радостно екнуло, и он сам этому удивился.

– Ну что, будем знакомиться? Лично я – Алик.

– Я знаю. Мне Саша про вас рассказала.

– Что рассказала?

– Ну что вы здесь самый крутой.

Сашка действительно по дороге на дискотеку вовсю расхваливала диск-жокея, хотя Марьяна об этом ее не просила.

– Да ля-ля это все! – отмахнулся Куренной. – Гонят, сами не знают что.

Но от Марьяны не укрылась его довольная усмешечка.

Их разговор был прерван появлением участкового Шульгина.

– Опять у тебя дебош, Куренной? – сурово спросил он.

– Почему у меня? Я-то тут при чем? – возразил Алик.

– А кто весь этот бардак организовал? Пушкин? Сам-то, небось, стоишь в сторонке, девушек клеишь. Призвал бы своих охламонов к порядку.

– На это милиция есть, – пробурчал Алик в спину участковому, который уже входил в зал, где продолжалась драка.

Через секунду там все стихло. Потом распахнулась дверь, и в коридоре появился Андрюха Тюменев – всклокоченный, с рассеченной губой. За ним – пацан из деревенских, прикрывавший ладонью фингал под глазом.

Последним шел сумрачный Шульгин. Процессия проследовала мимо примолкших Алика с Марьяной и вышла на улицу.

– Куда он их? – спросила Марьяна.

– В околоток, – ответил Алик. – Да ничего, утром отпустят. Нет проблем.

– Ну ладно. Я, пожалуй, домой пойду.

– Я провожу, – быстро сказал Алик. – А то мало ли что.

– А как же дискотека?

– Все! На сегодня финиш!

Обратная дорога к теткиному дому оказалась намного длинней, и

Марьяна догадалась, что Алик повел ее кружным путем. Но это ее ничуть не встревожило. Алик руки не распускал, разговаривал вежливо.

Только попросил:

– А можно, мы на “ты” будем?

– Давай, – согласилась Марьяна.

Алик никак не мог понять, с чего это вдруг его одолела какая-то робость. Эта приезжая девчонка, конечно, была в полном порядке. Но ведь и он себя не в дровах нашел. Марьяна тоже с удивлением прислушивалась к себе. Ей определенно льстило, что избалованный вниманием ди-джей послал подальше всех и вся, включая свою дискотеку, чтобы только остаться вдвоем с ней, с Марьяной.

Позади парочки, шагах в двадцати, тащилась толстая Сашка Назарова, не перестававшая удивляться тому, что Куренной сразу запал на ее двоюродную сестру. Сашка никогда не видела, чтобы Алик кого-нибудь провожал до дома.

– Слушай, а поедем завтра купаться, – предложил Алик, когда они остановились у подъезда. – Тут у нас островок есть один на Куме.

Вообще полный отпад. Песочек, зелень и все такое. А главное – вокруг ни души.

– В каком смысле? – с подозрением спросила Марьяна.

– Да нет, ты ничего такого не думай, – торопливо добавил Алик. – Мы целой компанией собираемся. Поехали, а?

– Я подумаю, – сказала Марьяна.

– Чего тут думать? Приходи завтра в девять утра к дискотеке.

Соберемся – и вперед!

– Посмотрим, – уклончиво ответила Марина и скрылась в подъезде.

Алик шумно вздохнул, глядя ей вслед.

Он не заметил, как между деревьями бесшумно мелькнула чья-то тень.

Не заметила ее и подходящая к дому Сашка.

Радость, охватившая старлея Лободу в связи с тем, что ему удалось практически на пустом месте срубить пятьсот баксов, как рукой сняла всю сонливость. Но чем дальше он вел за собой маленькую автоколонну по ковыльной степи, тем больше его начинали одолевать сомнения. С чего бы это строительной бригаде откупаться от одинокого гаишника такими деньгами?

Он сперва как-то не придал значения внешнему виду бородачей, ехавших в джипе. В последнее время камуфляжная форма стала обычной одеждой.

В ней щеголял кто попало. А сейчас Лободе это стало казаться подозрительным. Вдруг здесь что-то не так? И на кой хрен он, старлей

Лобода, вызвался сопровождать колонну? Кто его за язык тянул? Надо было переждать немного и вернуться на место службы проселками, будто он этих джипа с автобусом в глаза не видел. А теперь уж поздно, никуда не денешься…

Через полчаса мотоцикл Лободы остановился перед полосатым шлагбаумом, перегородившим бетонку. Здесь размещался блокпост, проверявший весь транспорт, идущий с южного направления. Возле шлагбаума скучали двое автоматчиков. На шум моторов из будки блокпоста неторопливо вышел армейский капитан, приблизился к Лободе и сипло спросил, дыхнув в лицо старлею крепким перегаром:

– Кого сопровождаешь?

– Стройбригада, – ответил Лобода. – На строительство животноводческого комплекса едут.

– Откуда люди?

– Из Дагестана, – наугад ляпнул Лобода и тут же пожалел об этом.

Заплывшие глазки армейского капитана опасно блеснули.

– Строители, говоришь? – просипел он. – А почему окна в автобусе зашторены?

– Так спят, наверно… – замялся Лобода.

– Сколько их там?

– Бригада… Я не считал…

Лобода совсем потерялся. Ему показалось – капитан просек, что тут не обошлось без приличной взятки. Во взгляде его он прочел брезгливую насмешку.

– Скажи, пусть документы приготовят, – сказал капитан. – Моторы заглушить. Всем выйти из машин.

Лобода слез с мотоцикла и понуро поплелся к джипу.

– Какие вопросы? – спросил бородач с заднего сиденья.

– Проверка. По всей форме, – сокрушенно вздохнул Лобода. – Военные.

Я для них – никто.

Бородач усмехнулся, сверкнув сквозь густую растительность ослепительно белыми зубами, с неожиданной легкостью выпрыгнул из джипа и направился к капитану. Он подошел к нему вплотную и спросил, почти не разжимая губ:

– Сколько?

– Не понял… – напрягся капитан.

– Штуки хватит?

– Опять не понял.

– Полторы. Теперь понятно?

– Зеленых? – спросил капитан, отводя взгляд.

– Само собой.

– Две, – сказал капитан, продолжая смотреть в сторону.

– Договорились, – кивнул бородач и сунул руку в карман комбинезона.

– Не здесь, – быстро сказал капитан. – Зайдем в помещение.

Они скрылись за дверью будки. Прошло минуты три, показавшихся Лободе вечностью. Наконец бородач вышел из будки, прошел к джипу и сел на свое место. Капитан, застрявший в двери, сипло скомандовал автоматчикам:

– Убрать заграждение!

Автоматчики безмолвно повиновались, подняв шлагбаум. Лобода торопливо оседлал мотоцикл и двинулся первым. За ним последовал джип, а потом и автобус, окутавшись сизым облачком выхлопных газов.

Автоматчики равнодушно пялились на зашторенные окна.

Когда блокпост остался далеко позади, Лобода снял с головы мокрую фуражку и подставил потное лицо степному ветерку. Потом он обернулся и обнаружил, что джип с автобусом больше не едут за ним. Они свернули в сторону Краснокумска. Старлей удивился, но одновременно испытал облегчение. Их пути разошлись, и слава богу!

Если бы он только знал, что за этим последует!..

Ее разбудила песня. Два хриплых голоса – мужской и женский – самозабвенно выводили мелодию своей юности:

Я ждала и верила

Сердцу вопреки.

Мы с тобой – две берега

У одной реки!..

“Это уж точно!” – с привычной злостью подумала она. Ее предки и правда были двумя берегами у одной реки, в которой вместо воды текла плодово-ягодная бормотуха. В честь субботы они начали с самого утра, как будто у них наступили выходные, как у нормальных людей, как будто всю рабочую неделю они вкалывали, как папы Карлы. Теперь они будут голосить до тех пор, пока не опорожнят бутылку ноль-восемь и не вспомнят все когда-то популярные песни советских композиторов, застрявшие в памяти на всю оставшуюся жизнь.

Она обвела сонным взглядом свою комнатушку, стены которой поверх вылинявших обоев в цветочек были обклеены яркими фотками из журналов: раскоряченная Мадонна, телеведущая Дана Борисова, не то вправду дурочка, не то косящая под нее, знойная Наталья Орейро…

Мужики были представлены побогаче. Кроме наших – непременного

Киркорова, одетого карнавальным павлином, томного, словно три дня не евшего, Витаса, слащавой парочки из безвременно распавшегося дуэта

“Смеш” – со стен глядели довольные жизнью Том Круз, Энрике Иглесиас,

Антонио Бандерас и, разумеется, Леонардо ди Каприо, уже выцветший на солнце, но все равно неподражаемый.

Все эти небожители обретались в такой волшебной и недостижимой дали, что в реальность их существования верилось с трудом. И уж совсем не верилось, что ей, Чебурашке, когда-нибудь посчастливится не во сне, а наяву увидеть заморские красоты, где люди живут сыто и весело, как хотела бы жить и она, да вот родилась не в том месте и не в то время…

Она бы еще поспала, но тут же вспомнила, что сегодня утром у нее есть одно очень важное дело – проследить за Аликом Куренным. Вчера после дискотеки, куда ее из жалости пускали бесплатно, она, спрятавшись за деревьями, подслушала, как Алик сговорился о встрече с этой приезжей сучкой, с Марьяной. И надо было узнать, как далеко зайдет у них дело. Не из праздного любопытства, нет. Из жуткой ревности, поскольку Алик давно уже был причиной ее бессонных, залитых слезами ночей.

Она встала и, покачиваясь спросонья, направилась в совмещенный санузел, встретивший ее потрескавшимся кафелем, вечно капающими кранами и непобедимыми ржавыми подтеками в раковине. Плеснув ледяной водой в лицо, она подняла глаза к мутному зеркальцу на стене.

Никаких волшебных превращений за минувшую ночь не произошло. Из зеркала на нее глянуло серенькое личико, похожее на мордочку хорька.

Она ненавидела эту мордочку. Ненавидела свою тощую, невзрачную фигурку без какого-либо намека на грудь. И это в пятнадцать-то лет, когда одноклассницы не знают, куда спрятать налившиеся сиськи и арбузные жопы. А ее от заморенного пацана не отличить в этих дешевеньких джинсах и застиранной маечке с надписью по-английски

“Дотронься до меня!” Желающих дотронуться пока не нашлось ни разу.

Разве что в драке. Она с малолетства дралась на равных с пацанами, которые брали ее в свою компанию, не считая девчонкой. Когда-то ей это льстило. Но чем дальше, тем больше она чувствовала себя обделенной их вниманием и оттого сделалась резкой и колючей. Она и постриглась коротко-коротко, под пацана. Научилась лихо материться, покуривала в открытую и никогда не отказывалась от пива, если, конечно, ей кто-то предлагал допить бутылку.

Однако подросшим ровесникам (а самое главное – Алику Куренному) она была неинтересна. Они уже вовсю обжимались по углам с ее подружками, а некоторые не только обжимались. Ей на этом убогом празднике секса места не было. И звать ее продолжали так, как звали в детстве, -

Чебурашка. А ведь у нее было красивое имя – Кристина. В честь дочки

Аллы Пугачевой, песню которой про айсберг в океане сейчас затянули предки.

– Блин! – сквозь зубы сказала Чебурашка. – Прям концерт по заявкам!

Отец Чебурашки когда-то работал сцепщиком вагонов на “железке”. Но однажды его, пьяного в дребедень, защемило между буферами. Да так, что пришлось ампутировать левую ногу по колено. Прежняя работа, естественно, накрылась медным тазом, а никакой другой для одноногого не нашлось, отчего отец запил еще злее. Мать от него не отставала.

Мизерная инвалидская пенсия растворялась в дешевом портвейне за считанные дни. Если бы не огород, вся семья давно бы загнулась с голодухи. Огород, правда, как и у всех, находился далеко от дома, и никто им не занимался. Но из благодатного чернозема сквозь заросли сорняка каким-то чудом сами собой перли морковь и картофель, лук и огурцы. Все это было мелкое, увядшее, с гнильцой, но, когда живот подводит, и такое сойдет.

Под крышкой на сковороде Чебурашка нашла вчерашние оладьи, сделанные пополам из муки с крахмалом. С трудом проглотив резиновую массу, она заглянула в комнату.

Отец с матерью сидели в обнимку, слегка покачиваясь в такт песне. У обоих в глазах стояли пьяные слезы. Сюжет каждой песни они переживали всей душой, будто речь шла о них самих. Появления дочери они даже не заметили. Как не замечали того, когда она уходит, когда возвращается и возвращается ли вообще.

Чебурашка вышла на лестничную площадку, разящую кошатиной, и захлопнула за собой дверь. Вслед ей грянула следующая песня:

Я люблю тебя, Россия,

Дорогая моя Русь,

Нерастраченная сила,

Неразгаданная грусть…

– Да провалитесь вы вместе со своей Россией! – сквозь зубы процедила

Чебурашка, сбегая вниз по лестнице.

Алик снова взглянул на часы. Четверть десятого. Еще ни одна девчонка не позволяла себе так опаздывать на встречу с ним. Наоборот, все приходили раньше времени и терпеливо дожидались его появления.

Площадь перед Культурным центром по-прежнему была пуста. Только неизвестно откуда вывернувшая Найда, увидев Куренного, потрусила к нему. Она привычно мела хвостом и скалила зубы в собачьей улыбке.

Эта большая беспородная псина была здесь своего рода достопримечательностью. Ласковая ко всем несмотря на свою безрадостную уличную жизнь Найда, казалось, не умела ни рычать, ни лаять. Она безропотно сносила игры малышей, любивших прокатиться на ней верхом. Никто о ней не заботился, но подкармливали многие, хотя

Найда никогда не выклянчивала еду, а протянутый кусок брала с чрезвычайной аккуратностью и вежливо отходила в сторону.

Вот и сейчас собака не стала просительно заглядывать Алику в глаза, а села у его ног и тихонько вздохнула, словно разделяя с человеком тягостное ожидание. Алик потрепал Найду по голове, и она блаженно закрыла глаза.

За этой умильной сценкой из-за угла украдкой наблюдала Чебурашка. Ей удалось перехватить Алика, когда тот выходил из дома, и незаметно проследить за ним до места встречи. Теперь Чебурашка, снедаемая ревностью, ждала, что будет дальше.

Куренной опять посмотрел на часы. И тут, наконец, вдалеке показалась

Марьяна. Девушка вовсе не летела со всех ног, как полагалось опоздавшей, а шла неторопливо. Но не это взбесило Алика. Марьяна шла не одна. С ней рядом ковыляла толстая Сашка. Такого облома Куренной не ожидал. Весь его хитрый план летел к черту.

Вчера он нарочно сказал Марьяне, что купаться на острове собирается целая компания. Чтобы приезжая ничего не заподозрила. На самом-то деле Алик планировал поехать с ней вдвоем. И даже ночью сходил к своему однокласснику Ринату Касымову за ключами от моторной лодки.

Добротная касымовская лодочка с подвесным мотором в шесть лошадиных сил была как раз то, что надо для поездки вдвоем на остров. А тут эта корова – Сашка!..

Алик стал лихорадочно соображать, как половчее отшить ее.

Между тем девушки подошли к нему вплотную.

– Привет! – сказала Марьяна. – Извини, пожалуйста. Давно ждешь?

– Только что пришел, – соврал Алик.

– Твоя собака?

– Общая.

– Погладить можно?

– Попробуй.

Марьяна почесала у Найды за ухом, и та благодарно лизнула ей руку.

– А где остальные?

– Да кто где… – туманно ответил Алик. – Больше никого ждать не будем.

Сашка испуганно посмотрела на двоюродную сестру. Сашка-то с самого начала подозревала, что никакой компании не будет, и потому долго отнекивалась от уговоров Марьяны, звавшей ее с собой. И оказалась права. Куренной смотрел на нее так, словно приказывал взглядом поворачивать оглобли.

Сашка уже была готова так и сделать. Но тут внезапный шум автомобильных моторов нарушил тишину. На пустую площадь выехал пятнистый джип с тремя бородатыми седоками в камуфляжной форме, а за ним – потрепанный “Икарус” с зашторенными окнами.

Все это выглядело так дико, что Марьяна с неуверенной улыбкой спросила:

– Что это у вас тут? Кино снимают?

Оторопевший Алик не успел ничего сказать. Шерсть на загривке Найды вдруг встала дыбом, и собака бросилась буквально под колеса джипа, захлебываясь злобным лаем.

– Найда! – крикнул Алик.

Но было поздно. Бородач, сидевший рядом с водителем джипа, быстро нагнулся и, схватив лежавший в ногах автомат Калашникова, дал прицельную очередь по собаке. Несчастная Найда взвилась в воздух и распласталась на земле. Щербатый асфальт вокруг нее окрасился кровью.

Джип и автобус, не останавливаясь, продолжили движение.

Потрясенные Алик, Марьяна и Сашка проводили глазами уезжающие машины, а потом, не сговариваясь, бросились к Найде. Из-за угла выскочила Чебурашка.

– За что? – крикнула на бегу Марьяна.

Когти Найды судорожно скребли асфальт. В недоумевающих глазах собаки стояли совсем человеческие слезы.

– Реальный свинарник! Хоть бы подмели для понта! – проворчал

Тюменев, ступив в тесный милицейский “обезьянник”.

– Вот сам и подмети, – хмуро посоветовал Шульгин. – Или мамашу свою пригласи.

– Мать не трогай! – вспыхнул Тюменев.

Она работала уборщицей в управе, и Андрюха не любил, когда ему об этом напоминали.

– А ты не гоношись! – огрызнулся участковый, запер дверь

“обезьянника” и ушел в дежурку, где боролся с зевотой его молодой коллега Коля Чванов.

Тюменев сплюнул, выматерился сквозь зубы и сел в углу на пол, привалившись спиной к стенке. Деревенский пацан, задержанный вместе с Андрюхой, переминался с ноги на ногу.

– Кончай отсвечивать! – буркнул Тюменев. – Сядь! Все равно до утра не выпустят!

Никакой злости к этому деревенскому валенку он не испытывал. Ну подрались и подрались. Не на Кавказе же, чтобы кровную месть заводить. А что касается “обезьянника”, так он для Андрюхи был вроде второго дома. Частенько приходилось здесь ночевать, потому что

Тюменев был пацан вспыльчивый и, чуть что не по нем, сразу начинал махать кулаками. Страха он не знал. Мог ломануться в драку и с семерыми, не сдаваясь до последнего.

С ранних лет мать не могла его обуздать. Вот был бы рядом папаша… Но об этом и мечтать не приходилось. Мать понятия не имела, кто ей заделал ребенка, и долгое время пудрила Андрюхе мозги, что папка его

– капитан дальнего плавания, скитающийся где-то по морям-океанам.

Однако Андрюха еще в третьем классе допер, что мамаша пургу гонит, и про отца-моряка даже нигде не заикался.

Тогда же он понял, что защиты ему ждать неоткуда, и начал самостоятельно завоевывать место под солнцем. Будучи от рождения тщедушным шкетом, он поставил перед собой задачу стать сильнее всех.

И настырно шел к своей цели, качая мышцы с помощью всяких увесистых железяк, подобранных на чужих дворах.

Школу он бросил после седьмого класса, совершенно утонув в целом лебедином озере двоек. Подрабатывал грузчиком в магазине и ждал с нетерпением призыва в армию. Он спал и видел, как попадет в десантуру и после дембеля вернется в камуфляжной форме, с крылатым значком ВДВ на лихо заломленном берете. А пока его вполне устраивало то, что даже взрослые побаивались с ним связываться. Все, кроме, пожалуй, Шульгина.

Участковый, хоть и отслужил всего-навсего в стройбате, был мужиком поразительно крепким. Давно, еще при первом задержании, Андрюха попытался от него вырваться. Но Шульгин зажал его стальными тисками, и Тюменев понял, что с этим ментом шутки плохи.

Шульгину еще и тридцати не стукнуло, однако подчеркнутая неторопливость в движениях и суровое выражение лица делали его взрослее лет на десять. Он всегда ходил в милицейской форме, словно она приросла к нему, и имел обыкновение появляться в самый неподходящий момент. Пивка нельзя было спокойно попить на улице прямо из ствола. Тут же рядом возникал Шульгин и начинал проповедь.

И дискотеку, зараза, каждый вечер проверять повадился. Станет в дверях и смотрит презрительно, как молодежь отрывается. Ну а если уж драку пацаны замутят, намахаться вдоволь не успеют: Шульгин уже тут как тут. И, конечно, весь кайф испортит. Не только Андрюхе. Всем.

Однако участковый несмотря на тайное прозвище “мент позорный”, всегда выступал по делу, а главное – не имел сучьей привычки жаловаться родителям. И Тюменев его за это невольно уважал.

С личной жизнью у Андрюхи как-то не ладилось. Слава отстойного пацана и отморозка пугала местных девчонок. С ним и танцевать-то на дискотеке соглашались только из страха. Одна только Людка Швецова держалась с Тюменевым на равных, поскольку сама была та еще оторва.

Андрюхе она нравилась, но он никогда в жизни в этом бы не признался.

Всю эту любовь-морковь Тюменев считал недостойной настоящего пацана и поэтому лишь ревниво наблюдал за Швецовой издалека. Но уж если кто-то позволял себе в отношении Людки что-нибудь лишнее, как казалось Андрюхе, он заводился с пол-оборота. А ей, шалаве, это нравилось…

Задремав на полу “обезьянника”, Тюменев не беспокоился о матери. Она давно уже привыкла к тому, что сын не всегда ночует дома. А сегодня вечером мать, как все по выходным, уехала на огороды.

– Тюменев! Давай с вещами на выход!

Андрюха продрал глаза и увидел Шульгина, стоявшего возле раскрытой двери “обезьянника”. В окна ментовки ломился солнечный свет.

Деревенского пацана уже и след простыл.

– Протокол задержания будем оформлять? – сонно поинтересовался Тюменев.

– Шлепай отсюда! – сказал участковый. – Бумагу еще на тебя тратить!

– Ну тогда дай закурить.

– Щас!.. А кофе в койку не желаешь?

Тюменев не успел огрызнуться. Раздался оглушительный треск. По окнам ментовки словно ударил заряд града. Стекла со звоном посыпались на пол.

– Что за хрень? – опешил Шульгин.

И тут по окнам ударило снова. Со стен посыпалась штукатурка.

– Ложись! – не своим голосом заорал Шульгин. – На пол, мать твою!

Он повалил замешкавшегося Тюменева, и сам плашмя упал рядом.

– Это чего? – враз осипшим голосом спросил Андрюха.

– Автомат, – ответил Шульгин. – Лежи, не дергайся. Убьют на хрен!..

Они действовали четко по разработанному плану. Джип и автобус уверенно подъехали к местному отделению милиции и остановились.

В этот момент молоденький милиционер Коля Чванов вышел покурить на крылечко да так и застыл, изумленно открыв рот с прилипшей к губе сигаретой. Из обеих дверей “Икаруса” вдруг горохом посыпались смуглые мужики в камуфляже, державшие наперевес автоматы. Бородач с заднего сиденья джипа поднялся во весь рост, махнул рукой и что-то гортанно выкрикнул. Тотчас затрещали автоматы.

Первая же очередь срезала остолбеневшего Колю. Он умер еще до того, как его тело коснулось земли. Стрельба продолжалась по окнам. Огонь был таким плотным, что за считанные секунды погибли еще трое захваченных врасплох милиционеров – почти все, кто находился на дежурстве в это роковое утро.

Выстрелы стихли так же внезапно, как и начались. В наступившей тишине над сонным городком раздавался только грай воронья, взметнувшегося над крышами.

Бородач с заднего сиденья джипа вновь поднял руку, прислушиваясь.

Это жест остановил остальных, уже рванувшихся было в здание милиции.

И тут из разбитого окна прозвучал одиночный выстрел. Стрелявший целил в главаря и сумел попасть, хотя не совсем точно. Пуля по касательной задела поднятую руку, только легко ранив бородача. По зданию милиции снова хлестнули автоматные очереди…

Шульгин отпрянул от окна, сжимая в руке пистолет. Он понимал, что больше выстрелить ему не дадут. Да и сколько он мог продержаться с одним “макаровым” против целой своры автоматчиков?

Андрюха Тюменев, продолжавший лежать на полу, взглядом спросил у мента: что делать?

– Уходим! – крикнул ему участковый. – Ползи за мной!

Он высунул руку с пистолетом чуть повыше подоконника и трижды нажал на курок, стреляя просто так, в белый свет как в копеечку. С улицы немедленно последовал ответ. Словно целый рой разъяренных свинцовых пчел ворвался в разбитое окно.

Но Шульгин уже по-пластунски полз к двери. Тюменев поспешил за ним.

В коридоре, не имевшем окон, оба поднялись на ноги. Шульгин быстро проскользнул в сортир и начал лихорадочно рвать на себя решетку, закрывавшую крохотное оконце.

– Чего стал как заколдованный? – обернулся он к Андрюхе. – Подсоби!..

Вдвоем им удалось наконец вырвать решетку. Но оконце, выглядывающее во двор, было таким маленьким, что сквозь него, казалось, и ребенок не пролезет.

– Пошел! – крикнул участковый. – Пошел, Тюменев!

Андрюха ввинтился в узенький проем и, обдирая бока, вывалился головой вниз во двор. А вот Шульгину пришлось туго. Он застрял посередине – ни туда, ни сюда.

– Ну давай же, Шульгин! Давай! – в отчаянье шептал Андрюха, изо всех сил пытаясь выдернуть застрявшего участкового из проклятого окошка.

– Уходи, Тюменев! Уходи! Шлепнут! – пыхтел в ответ Шульгин с покрасневшим от натуги лицом.

Но Андрюха вдруг понял, что никуда он не уйдет, не бросит этого достававшего его все время мента. Тюменев дернул его за плечи из последних сил, и – о, чудо! – Шульгин вывалился из окна, придавив собой Андрюху. Оба тут же вскочили на ноги.

– Понял, что происходит? – спросил Шульгин, задыхаясь.

– Понял, не дурак, – ответил Андрюха.

– Предупреди людей!

– А ты куда?

Шульгин не ответил. Он бросился в сторону, затрещали кусты, и коренастая фигура участкового скрылась из глаз.

Андрюха помедлил секунду и рванул в другую сторону.

Людку Швецову знал весь Краснокумск. Все двадцать тысяч его жителей.

Не каждый, конечно, был знаком с ней лично, но уж слышал про нее наверняка. Людка Швецова? Ну это ураган!..

Среди местной молодежи Людка была самой продвинутой. Чего стоил один только ее пирсинг, который она зафигачила у себя на пупке. И нарочно ходила по городу в коротком топике, выставляя напоказ живот с внедренной в кожу блестящей цацкой. Топики у нее тоже были – зашибись. Яркие, до рези в глазах, и обязательно надетые на голое тело, чтобы сосочки на груди торчали пиками.

Каждый месяц она перекрашивала волосы, появляясь то огненно-рыжей, то мелированной, то жгучей брюнеткой. И во всех обличьях была хороша. Окончание школы Швецова отметила тем, что стала блондинкой.

Ее с трудом узнали даже на вручении аттестата зрелости, полного одних троек.

При этом Людка была веселой и необыкновенно доброй девчонкой несмотря на все свои прибамбасы и закидоны. Жизнь ее не ожесточила, а ведь могла. Отец ушел в другую семью, когда Людке еще и годика не было. Но она, в отличие от матери, не упускавшей случая облить бывшего мужа дерьмом, на ветреного фазера зла не держала и даже виделась с ним довольно часто. Мать вышла замуж вторично, уже без особого разбора, и достался ей в спутники жизни, по совести говоря, не мужик, а спитой чай.

Однако это не помешало отчиму однажды попытаться завалить падчерицу, ошибочно приняв ее вольные манеры за блядские повадки. Но Людка так понесла его по кочкам, что он готов был из дома без штанов бежать. И после притих, как мышь под веником.

А Людка продолжала рассекать по городу, наплевав на шлейф сплетен, тянувшийся за ней вопреки тому, что она никого из местных пацанов близко к себе не подпускала.

Год назад Швецова все-таки нашла приключение на свою аппетитную попку. Московский журналист Виктор Гаранин появился в Краснокумске с редакционным заданием написать очерк о потихоньку загибающемся городке. Краснокумск и в самом деле хирел на глазах. Из десятка предприятий, дававших хоть какой-то заработок местным жителям, в конкурентной борьбе устоял лишь консервный заводик, продолжавший по старинке выпускать овощные и фруктовые соки в трехлитровых банках.

Но там было всего полтораста рабочих мест. Да приблизительно столько же народа трудилось в городском хозяйстве, включая чиновников управы и обслугу местной водокачки.

Столичный журналист лихой кавалерийской атакой взял городок за один день. Он приехал сюда уже с готовой концепцией очерка и нуждался лишь в фактических деталях. Случайная встреча с Людкой Швецовой в кафе Культурного центра круто изменила планы Гаранина. Он застрял в

Краснокумске на три дня.

Скоротечный роман Людки с московским гостем стремительно развивался на глазах у всего городка. Гаранин сразу смекнул, чем можно взять амбициозную провинциальную красотку. Человек искушенный, он без труда разгадал Людкину мечту стать фотомоделью и пообещал поспособствовать этому в столице, где у него была тьма знакомых в модельном бизнесе. Людка, как последняя дурочка, попалась на это и сходу втюрилась в журналиста. Да так безоглядно, что осталась на ночь в его убогом гостиничном номере со всеми вытекающими последствиями. Утром Гаранин отбыл в Москву, как-то позабыв оставить номер своего телефона.

Швецова терпеливо ждала от него весточки, пока не выяснилось, что она залетела. И Людка, никому ничего не сказав, рванула в Москву.

Когда она возникла на пороге редакции, Гаранин чуть дуба не дал. Все его посулы насчет модельного агентства оказались полной туфтой.

Более того, журналист был прочно женат, имел в активе двух малолетних детей и до икоты боялся, что его командировочные шашни станут известны ревнивой супруге. Но какие-то остатки совести

Гаранин еще сохранил и из своего кармана оплатил Людке аборт.

Несмотря на это Швецова вернулась в родной городок несломленной и продолжала выдрючиваться здесь со всеми своими прежними примочками.

Она была уверена, что и без посторонней помощи станет фотомоделью.

Только уж теперь ее на жеваное говно никто не купит.

Что касается Андрюхи, Людка, конечно, догадывалась о его тайных чувствах, но Тюменев, как говорится, был не ее уровень. Обожать себя издалека она позволяла, а все остальное – уж извините…

Тем не менее вчерашняя драка на дискотеке не выходила у Людки из головы. Как-никак это из-за нее все началось, и Шульгин забрал

Андрюху в ментовку. Повинуясь внезапному порыву, Людка решила с утра навестить узника и своими показаниями ускорить его освобождение.

Дождавшись, пока мать с отчимом отчалят на огороды, Швецова накрасилась, как индеец перед боем, и гарцующей походочкой двинулась к отделению милиции.

Издалека она услышала странные звуки: будто кто-то палкой прошелся по штакетнику. Раз, другой… А потом стрекотня стала беспрерывной, и изумленная Людка поняла – это стреляют из автоматов.

Отряд полевого командира Али-хана захватил городок буквально в считанные минуты. Субботнее утро было идеальным временем для налета.

Взрослое население почти поголовно отправилось на огороды. Так что обошлось без сопротивления, если не считать единственного прицельного выстрела Шульгина. Али-хан на пустяковую царапину даже внимания не обратил. Ему наскоро перевязали руку, и он тут же думать забыл о своем нелепом ранении.

Правда, стрелявшему удалось уйти, но справиться с одним уцелевшим ментом была не проблема. Все другие так и остались лежать в здании райотдела, изрешеченные автоматными очередями.

Сейчас главная задача состояла в том, чтобы не выпустить из городка ни одной живой души. Чтобы информация о захвате Краснокумска не дошла раньше времени до властей.

Семьдесят шесть боевиков находились под началом Али-хана. Не так уж мало, если учесть, что все они – люди проверенные и хорошо обученные в секретных лагерях. Подробная карта Краснокумска была размечена условными значками. По ним и началась работа.

Первым был уничтожен телефонный узел. Потом наступила очередь телевизионного ретранслятора. Через полчаса Краснокумск ослеп, оглох и онемел. По периметру города Али-хан выставил сторожевые посты, наглухо заблокировавшие все входы и выходы. Под особую охрану попала больница с родильным отделением. В руках боевиков больница была особым козырем из-за полной беспомощности находящихся там людей.

А далее городок следовало срочно подготовить к возможному штурму.

Федеральные войска не станут брать захватчиков на измор. Рано или поздно они получат приказ атаковать. К этому надо было подготовиться основательно.

Опытная команда подрывников уже начала минировать подходы к городку.

Но кроме этого Али-хан решил окружить Краснокумск цепью окопов и обустроить надежные укрытия для пулеметных гнезд, гранатометов и

“стингеров”, привезенных в автобусе с зашторенными окнами.

Только отдав все необходимые команды, Али-хан связался по сотовому с нужным человеком и произнес условную фразу по-арабски:

– Хвала Аллаху, Господу миров!

Это была первая строка из суры, открывающей Коран.

– Всемилостив Милосердный Он один! – прозвучала в ответ вторая строка.

Али-хан отключил мобильник.

Тот, кому надо, узнал, что начало операции прошло успешно.

Разговаривать дальше было опасно. Так и вражескую ракету можно накликать на свою голову, что уже случалось не раз.

Российские СМИ рисовали Али-хана кровожадным зверем. Он принял это как неизбежность, обусловленную бесконечной, вялотекущей войной.

Когда-то Али-хан был полковником погранвойск и до сих пор бережно хранил дома правительственные награды, которые заслужил честной службой канувшему в вечность Советскому Союзу. Нелепый и совершенно безумный пожар, разгоревшийся на Кавказе, поставил полковника перед нелегким выбором: присяга и офицерская честь против яростного бунта братьев-мусульман. После долгих, мучительных колебаний Али-хан встал под зеленое знамя ислама, глубоко запрятав сомнения, продолжавшие терзать его душу.

Профессиональный военный, он вскоре возглавил отряд боевиков и получил высокое звание амира. Во время многочисленных стычек с федералами в лесистых горах Али-хан старался не думать о том, что, может быть, стреляет в тех, с кем еще недавно плечом к плечу стоял на границе. Что поделать: человек не хозяин своей судбы.

Порой Али-хану бывало несладко даже в тех местах, где фактически властвовал его родной тейп. Совсем недавно ему пришлось с оружием в руках вступиться за старика из горного селения. Восьмидесятилетний

Сослан Андиев во время Великой Отечественной войны прошел со своей геройской разведротой до самого Берлина. И День Победы был для него святым днем. В этот раз Девятого мая Андиев, как обычно, вышел из дома в стареньком пиджаке, до пояса увешанном орденами и медалями.

Вскоре его окружила стая горластой молодежи, потрясавшей оружием, и потребовала, чтобы Андиев снял свои награды и бросил их в пыль.

Парни словно забыли о традиционном почтении к старцам. Но и у

Андиева кровь была горяча. Возникший конфликт грозил обернуться большой бедой.

На счастье, рядом случайно оказался Али-хан и решительно вступился за Андиева. Однако страсти уже накалились так, что даже авторитет амира не помог. И тогда Али-хан, выхватив пистолет, загородил старика собой. Парни были вынуждены отступить. Стрелять в амира никто не посмел.

Позже Ильяс, бывший в отряде заместителем Али-хана, довольно резко высказал командиру свое недовольство.

– Ты плохо читал Коран, – спокойно ответил ему амир. – В третьей суре сказано: “И не должны вы быть похожи не тех, кто разделились меж собой и предались раздорам”.

Али-хан обладал феноменальной памятью и многие суры мог цитировать дословно.

Ильяс опустил голову, чтобы скрыть гневный огонь в глазах, и промолчал. Спорить с Кораном было немыслимо. Но и после того случая между Ильясом и Али-ханом то и дело возникали ссоры из-за необузданной, а главное, неоправданной жестокости Ильяса. Однако бойцом он был умелым и отважным, за что ему многое прощалось.

Дисциплина в отряде была железная. Спиртное находилось под строжайшим запретом. А уж о наркоте и говорить нечего. Даже курили в отряде всего несколько человек. Одним из них был Ильяс. Правда, он делал это украдкой, и Али-хан догадывался – почему. Когда Ильяс подходил близко, чувствовался едва уловимый сладковатый запах анаши…

Боевики понятия не имели, сколько времени им придется держать оборону в Краснокумске. Не знал этого даже Али-хан, имевший приказ сопротивляться до специального сигнала старшего командира, который скрывался в недоступном для федералов месте. А приказ оставить город мог поступить лишь в одном случае. В случае выполнения российскими властями требования боевиков. Письмо с этими требованиями Али-хан держал в нагрудном кармане. Его следовало передать вражескому командованию после того, как в городке завершатся все оборонительные работы.

Амир с горечью понимал, что является всего лишь незначительной фигурой в большой игре. Федеральные войска ни за что не выполнят требования покинуть Кавказ, и вся эта громкая акция с захватом

Краснокумска нужна для того, чтобы в Интернете, на сайте

“Кавказцентр”, поднялась шумиха об очередном успехе моджахедов, чтобы в разных странах вновь встрепенулись разномастные правозащитники, чтобы не прерывался поток денег и оружия из-за кордона.

“Мы все умрем здесь”, – подумал Али-хан, но отнесся к этому с философским спокойствием. Пути назад все рано не было.

Между тем осада могла затянуться надолго, и надо было где-то разместить своих людей, нуждавшихся в пище, отдыхе и воде для омовения. Этим занимался Ильяс. Прежде всего, он позаботился о командире, у которого рана на плече внезапно дала о себе знать дергающей болью и новым кровотечением. Двухэтажный частный дом, чудом сохранившийся в центре, казался идеальным местом для постоя.

Там проживала семья Куренных.

Ильяс, подгоняя хозяев дулом автомата, бесцеремонно выставил на улицу Алика, его мать и бабушку. Бабушка, совершенно бесстрашная оттого, что жизнь ее находилась на излете, учинила настоящий бунт.

– Вы что же это творите, фашисты! – ломким голосом закричала она, наскакивая на Ильяса, как отважная наседка.

– Прикуси язык, женщина! – отрезал Ильяс.

– Еще чего! Будут мне в моем доме приказывать всякие черно…

Алик не дал договорить оскорбительное слово, прикрыв бабушке рот ладонью. И очень вовремя. Глаза Ильяса побелели от бешенства, и палец лег на курок.

Бабушку с трудом удалось угомонить, усадив ее на лавочку в палисаднике.

– Что же нам теперь делать? – растерянно спросила у Алика мать.

– Не знаю…

– Может, к Фроловым пойти? Они приютят, я уверена.

Однако к соседям идти не пришлось. Появившийся Али-хан укоризненно покачал головой и тут же все перерешил. Он вернул семью в дом, а сам расположился в столовой, где прилег на диван и закрыл глаза.

– Я сейчас доктора приведу, – пробурчал Ильяс, явно недовольный поведением командира.

– Не надо, – поморщился Али-хан. – Делами займись.

Ильяс ушел, оставив в доме одного боевика для охраны.

Дел действительно было по горло. Поэтому рыть окопы пришлось местным. Боевики, поигрывая автоматами, прошлись по домам и выкурили оттуда всех, кто попался под руку. Взрослых среди них оказалось совсем немного. В основном это были пацаны и девчонки, всякими хитростями избежавшие поездки на огороды.

Вломились моджахеды и в квартиру Назаровых, где Марьяна пыталась напоить из пипетки едва дышавшую, но еще живую Найду. Хромова сделала псине перевязку (недаром же собиралась поступать в медицинский) и сейчас уговаривала перепуганную Сашку сбегать в аптеку за пенициллином.

– С нами пойдете! – сказал девушкам один из боевиков.

– Мы не можем! – возразила Марьяна. – Вы же видите, у нас больная собака!

В ответ раздался издевательский смех.

Второй боевик заметил лежавший на столе мобильник Марьяны, схватил его и сунул в карман. Он выполнял волю командира, приказавшего забирать у населения все мобильники, и протесты Марьяны ни к чему не привели. Потом боевики вытолкали сестер на улицу, где девушки присоединились к небольшой колонне, в которой уже стояли Алик

Куренной, Чебурашка, Андрей Тюменев, Людка Швецова и еще десятка два человек, на беду оказавшихся дома.

Боевики наведались и в дом Касымовых, где за поздним завтраком сидели ничего не подозревавшие о происшедшем хозяин – Равиль

Касымов, главврач местной больницы, его жена и четверо детей малмала меньше, старшим из которых был шестнадцатилетний Ринат.

Когда боевики поняли, что попали в татарскую семью да еще углядели на книжной полке Коран в золоченой обложке, пыла у них поубавилось.

– Мусульманин? – спросил один из боевиков у главы семьи.

– Да, – ответил тот.

Касымовы никогда не скрывали этого, и никто в городке не смотрел на них косо. Тут вообще был самый настоящий интернационал, и никому в голову не приходило вспоминать, что, например, Куренные самые настоящие хохлы, Тюменевы – русские, Швецовы – из кубанских казаков, а Чвановы – цыганских кровей. Доносившиеся до Краснокумска слухи, что где-то в больших городах случаются кровавые разборки – там таджика зарежут, там армянина до смерти изобьют – казались какой-то первобытной дикостью. А бритоголовых подонков, которыми в

Краснокумске и не пахло, здесь считали самыми настоящими психами, непонятно почему разгуливающими на свободе.

Непьющая татарская семья Касымовых, жившая по своим строгим, хотя и непонятным правилам, считалась в городе примерной. Шамиль Касымов был уважаемым человеком. Скольких больных поднял на ноги! А с приветливой супругой его, Фатьмой, всегда можно было перекинуться добрым словом да взять у нее рецепт настоящего бешбармака.

Боевики стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– Вы кто такие? – спросил Касымов-старший. – И вообще что происходит?

– Ничего, – прозвучало в ответ. – Аллах акбар!..

И непонятные люди с автоматами убрались, оставив семейство Касымовых в недоумении и тревоге.

Как только за ними захлопнулась дверь, Касымов-старший бросился к телефону. Но в трубке стояла зловещая тишина, и стало понятно, что случилось нечто страшное.

Участковый Шульгин с чердака трехэтажного дома наблюдал за двигавшейся по улице небольшой колонной молодежи, вооруженной лопатами. По бокам шли несколько бородатых конвоиров.

Шульгин только что успел переодеться. Ему удалось стащить рубашку и штаны, которые сушились на веревке во дворе дома. Участковому пришлось пойти на это маленькое преступление. В милицейской форме он был бы слишком заметной мишенью для врага.

Вступать в бой с превосходящими силами противника не имело никакого смысла. Шульгина ждала бы неминуемая смерть. Может быть, красивая, но глупая. Совершенно бесполезная. А вот вырваться из города к своим, чтобы сообщить о том, что здесь происходит, следовало попробовать немедленно, не дожидаясь ночи, хотя темнота стала бы

Шульгину надежной помощницей. Сейчас время работало на захватчиков, позволяя им укрепить оборону.

Шульгин сразу догадался, куда и зачем ведут ребят с лопатами.

Спрятав в углу свою милицейскую форму, участковый сунул пистолет за пазуху и начал спускаться с чердака.

Во дворе произошла легкая заминка. Там Шульгин неожиданно нос к носу столкнулся с крутобедрой теткой, в растерянности стоявшей возле веревки, на которой сушилось выстиранное белье. Шульгин сделал шаг назад, но было уже поздно. Тетка увидела его.

– Ой! – радостно воскликнула она. – Вот ты-то мне и нужен! Ты же из милиции, да? Я хочу заяву сделать. Брюки мужнины у меня украли. И рубашку. Вот тут висели…

Внезапно тетка осеклась, узнав на Шульгине пропавшие вещи.

– Тихо, тихо! – сказал участковый, прикладывая палец к губам. -

Временная конфискация. Верну в полной сохранности, не сомневайтесь.

С этими словами он быстрым шагом пересек двор и исчез за углом.

Тетка с изумленно открытым ртом проводила его взглядом.

Жирный чернозем легко поддавался лопатам. И все-таки вырыть окопы полного профиля было не так-то просто. Особенно без сноровки. У девчонок через полчаса работы на ладонях вздулись пузыри. У пацанов тоже руки горели огнем. Но боевики торопились и ни разу не дали передышки. Наоборот, подгоняли грозными окриками.

Особенно лютовал один из них, по имени Мовлади. В этом молодом парне с круглым рябым лицом без труда угадывался русский.

Бывший контрактник Сергей Варгузов был родом из подмосковного

Ступина. В первом же бою с моджахедами его взяли в плен и наверняка поставили бы к стенке, если бы он по трусости не выразил горячего желания принять мусульманство. Вслед за Ильясом Варгузов громко повторил главное исламское свидетельство-шахаду: “Я знаю, верю всем сердцем и подтверждаю на словах, что Мухаммед – последний Посланник

Аллаха”, – обрил голову и стал мусульманином. После этого Ильяс привел его к командиру.

Али-хан презирал изменников, справедливо считая, что предавший единожды может предать и во второй раз. Однако в Коране было сказано: “…если враг твой прекратит борьбу – Всемилостив наш Бог и

Всепрощающ”. Спорить с этим было все равно что равнять себя с Богом, а это – великий грех.

Так Сергей Варгузов, получивший новое имя – Мовлади, стал членом отряда боевиков. Стараясь выслужиться, он изо всех сил пытался быть правоверней любого мусульманина. Но это выражалось лишь в особой жесткости, которой он превзошел даже свирепого Ильяса. Одно только огорчало Сергея-Мовлади. Как он ни старался, у него решительно не росла борода, от чего среди моджахедов он выглядел белой вороной…

Подгоняя грязной матерщиной тех, кто ковырял землю лопатами,

Сергей-Мовлади заметил, что Людка Швецова откровенно сачкует, захватывая всякий раз не больше чайной ложки земли.

– Ты, шалава! – закричал он. – А ну, кончай халтуру! Копай как положено!

Людка распрямилась и обожгла надсмотрщика ненавидящим взглядом.

– Ты мне тут глазками не сверкай! – взбеленился Сергей-Мовлади. -

Выколю!

– Да пошел ты! – отмахнулась Людка.

И тут Сергей-Мовлади заметил крохотный золотой крестик, висевший у нее на шее.

– А ну-ка, сними! – потребовал он, указывая на крестик.

– Может, тебе еще трусы снять? – дерзко ответила Людка.

– Сними, курва!

Швецову окрестили еще в младенческом возрасте. Она давно позабыла об этом, ни разу не заглядывала в церковь и не знала ни одной молитвы.

Золотой крестик был всего-навсего данью моде. Но сейчас разъяренная

Людка решила, что скорее сдохнет, чем подчинится.

Все вокруг прекратили работу, со страхом ожидая, что будет дальше.

Только Андрюха Тюменев, до боли сжав в побелевших пальцах черенок лопаты, начал с кошачьей ловкостью подкрадываться к бывшему контрактнику.

Сергей-Мовлади взял наизготовку болтавшийся у него на груди автомат.

– Считаю до трех!

Швецова закрыла глаза, но страшно ей не было.

Боевик выждал секунду-другую и опустил автомат.

– Ладно, – прохрипел он. – Живи пока. Но я тебя запомнил!..

Тюменев, уже готовый к прыжку, тяжело осел на дно окопа.

Сергей-Мовлади, играя желваками и матерясь сквозь зубы, пошел дальше. Конечно, нахальную лярву следовало шлепнуть на месте. Но это наверняка дошло бы до Али-хана, а командир не одобрял подобных расправ с мирным населением.

– Ну, Людка! – восхищенно шепнул Алик Марьяне. – Дала шороха!

– Я бы тоже не сняла, – тихо ответила Хромова.

Алик положил ей руку на плечо и сказал с улыбкой:

– Вот, значит, ты какая?

Этот жест заметила Чебурашка, не спускавшая глаз с Куренного, и сердце ее опять ужалила ревность.

– Работайте, суки! Чего встали? – заорал Сергей-Мовлади.

Отчаянный поступок Швецовой прорвал плотину молчания. Ребята, боявшиеся открыть рот, стали негромко переговариваться.

– Вот так и нам всем надо, – сказал Андрей Тюменев. – А мы тут на них ишачим, как негры. И главное – против своих!

– Забить их на хрен лопатами и ноги сделать, – подхватил цыганистого вида пацан, работавший рядом.

– Нет, – покачал головой Алик. – Перестреляют.

– Всех не перестреляют, – возразил цыганистый пацан.

– Это Витек, – объяснил Алику Тюменев. – У него братана убили. Кольку.

Милиционер Колька Чванов погиб первым на крыльце райотдела.

– Нет, – опять покачал головой Алик. – Надо по-умному.

– Как? – спросила Марьяна.

– Потом, – ответил Куренной. – Как отпустят, соберемся втихаря и что-нибудь придумаем.

Он опять почувствовал себя лидером и по глазам ребят понял, что так оно и есть.

К обеду были вырыты шесть окопов, и ребят отпустили на все четыре стороны. Для вида они вроде бы разошлись по домам, но уже через полчаса восемнадцать человек тайком пробрались на условленное место встречи в недостроенном доме, поднявшемся всего на один этаж. Пришли не все, только самые отчаянные.

– Значит, так, – первым заговорил Куренной, – дела хреновые.

Родителей с огородов они обратно в город не пустят.

– Да они вообще только завтра к вечеру собирались вернуться, – напомнил кто-то.

– Короче, мы в глубокой жопе! – подытожил Тюменев.

Никто не возразил.

– И главная фишка в том, что пока никто не знает, какие у нас тут проблемы, – продолжил Алик. – Поэтому первым делом надо как-то сообщить нашим.

– Как? – пискнула Чебурашка. – Они же все телефоны на фиг отрубили.

– Значит, кто-то должен пойти.

– Я пойду! – вскочил Тюменев.

– Они, гниды, все выходы из города перекрыли, – сказал Витек. -

Везде автоматчики стоят.

– Клал я на автоматчиков! – буркнул Тюменев.

– Я с тобой пойду! – сказала Людка.

Андрюха послал ей благодарный взгляд, но покачал головой:

– Нет. Не бабское это дело.

Все горячо заспорили, перебивая друг друга.

– Андрюха пойдет! – сказал Алик.

И все притихли.

– Давай, Андрюха. Прямо сейчас.

Тюменев молча кивнул и, перемахнув кирпичную кладку, скрылся из глаз.

– Осторожней там, Андрюха! – крикнула ему вслед Швецова.

– А мы что? – спросила Марьяна. – Так и будем сидеть сложа руки?

Все снова с надеждой посмотрели на Куренного. Диск-жокей наморщил лоб. Он не знал, что предложить.

– А давайте пока напишем листовку, – вдруг сказала Хромова. – Или даже несколько. И расклеим их по городу.

– Какую еще листовку? – удивилась помалкивавшая до сих пор Сашка.

– Обыкновенную, – спокойно ответила Марьяна. – Ведь все сейчас перепуганы до смерти, так? Надо людей поддержать. Чтобы не отчаивались, чтобы знали, что это ненадолго.

– Напишешь? – спросил Алик.

– Попробую. Ручка есть?

Нашлось не только несколько шариковых ручек, но и клочок бумаги.

– Листовки! Мура какая-то! – ревниво фыркнула Чебурашка. – Это как в войну, что ли?

– А сейчас что? Разве не война? – спросила Марьяна.

– Короче, начнем с листовок! – решительно объявил Куренной. – А там посмотрим…

Хромова еще билась над текстом, когда с окраины города вернулся злой как черт Андрюха Тюменев.

– Облом! – прохрипел он в ответ на немой вопрос. – Чуть на пулю не нарвался!..

– Ладно. – Куренной подавил тяжелый вздох. – Что-нибудь еще скумекаем.

– Жаль, эти сволочи у Марьянки мобильник забрали, – тихо сказала Сашка.

Хромова протянула Алику листок с готовым текстом. Он пробежал глазами по строчкам и кивнул:

– А что? Клево! Позырь, Андрюха!

Тюменев долго вчитывался в текст, шевеля губами. Потом сказал:

– Я чего-то не догоняю. Это зачем?

Тут уж все стали наперебой объяснять Андрюхе что к чему.

– Да детский сад это все! – отмахнулся Тюменев.

Однако решающее слово осталось за Аликом Куренным. Сашка мигом сгоняла домой за тетрадкой. Тетрадку разорвали на листки и сели переписывать текст. Дома все равно почти никого не ждали, а затея с листовками была прикольной. Хотя бы так можно было позлить боевиков.

– Только печатными буквами! – предупредил Алик. – Чтобы по почерку не догадались, кто писал!

– А как подпишемся? – спросила Швецова, подняв голову. – Надо подписать, а то как-то стрёмно.

– “Бригада!” – ляпнул Тюменев, припомнив любимый телесериал.

– Не, “Бригада” не прохиляет, – возразил Алик. – Там же одна крутая братва была.

– Ну тогда “Конкретные пацаны”, – не сдавался Тюменев.

– Еще скажи – “Кодла”, – поморщился Алик.

– А как же девушки? – подхватила Людка. – Нас, выходит, отцепили?

– Может быть, “Мстители”? – робко подала голос Сашка и жутко покраснела.

– Ага! Еще скажи – “неуловимые”! – язвительно заметила Чебурашка. -

Вот тогда уж точно детский сад получится!

– “Команда”!- сказал Куренной и повторил убежденно: – “Команда”!

– Просто “Команда”? – спросил Витек.

– Просто. Мы же теперь одна команда, верно?..

Так и порешили.

Единственным человеком, которому удалось покинуть захваченный городок, стал одноклассник Куренного Ринат Касымов. Впрочем, сделал он это не по своей воле.

К трем часам дня, когда оборонные работы были в основном завершены,

Али-хан решил, что пора переслать федералам, до сих пор находившимся в счастливом неведении, бумагу, в которой были изложены требования моджахедов. Послать с бумагой надо было кого-нибудь из местных.

Гонца могли задержать, а лишаться даже одного своего бойца Али-хан не хотел.

– Есть тут один мальчишка здешний, – сказал Ильяс. – Мусульманин. Он справится.

– Хорошо, – кивнул Али-хан и, достав из нагрудного кармана плотный конверт, протянул его Ильясу…

Когда Ильяс постучал в дверь Касымовых, отца уже не было дома. Он, встревоженный странными событиями, умчался в свою больницу, обнаружил там вооруженных боевиков и, наконец все поняв, решил, что его долг находиться рядом с больными.

Ринат сначала не хотел даже притрагиваться к конверту. Без отца он оставался в доме старшим мужчиной и просто не мог бросить семью в такой напряженный момент. Ильясу пришлось от уговоров перейти к угрозам. И мать, глядя на Рината умоляющим взглядом, шепнула:

– Отвези ты это проклятое письмо, сынок. За нас не волнуйся. Они нас не тронут. Отвези. Пусть хотя бы люди узнают, что тут случилось.

Слова матери убедили Рината. К тому же у него имелся мотороллер, на котором можно было быстренько смотаться туда и обратно.

– Ладно, давайте, – пробормотал Ринат и принял от Ильяса конверт. -

А кому передать?

– Начальству, – ответил Ильяс. – А еще лучше – журналистам.

Мать вышла на улицу проводить сына.

– Ты там останься, сынок. Не возвращайся, – тихо сказала она.

– Ладно, – вяло отмахнулся Ринат.

– Нет, ты поклянись, что останешься.

– Ну вот еще!..

Ринат оседлал мотороллер и с треском отъехал от дома.

Предупрежденный кордон беспрепятственно выпустил его из города.

Выезжая на бетонку, Ринат услышал за спиной звуки внезапно возникшей перестрелки. Но вскоре они стихли…

А стрельба между тем велась как раз по Андрюхе Тюменеву. Он решил, что уже обманул боевиков, и бесстрашно вышел на открытое пространство. Однако умело замаскированные моджахеды тут же открыли по нему пальбу и наверняка бы подстрелили Андрюху, если б вдруг из заросшей бурьяном канавы по ним не открыли огонь. Боевики тут же принялись палить в неведомого Андрюхиного спасителя. А Тюменев со всех ног рванул обратно в город…

Отъехав на приличное расстояние от крайних домов, Ринат остановился, не слезая с мотороллера, достал из кармана конверт и вскрыл его.

Содержание письма его не удивило. Ринат нечто подобное и ожидал. Его ужасно разозлило, что он оказался невольным посланником захватчиков, вроде как их парламентером. Но деваться было некуда. И к тому же мать была права: чем скорее люди узнают о захвате Краснокумска, тем будет лучше.

Ринат выжал полный газ и понесся вперед на предельной скорости.

Первым, кто встретился ему на пути, по иронии судьбы оказался старлей Лобода. Сославшись на нездоровье, он снова направлялся на хутор Заячий к запавшей ему в душу бабе. Ринат отчаянно засигналил и замахал рукой, чтобы обратить на себя внимание. Лобода остановил мотоцикл, дождался, когда Ринат приблизится, и благодушно поинтересовался:

– Что у тебя стряслось?

Ринат в двух словах объяснил ситуацию и показал гаишнику конверт.

Благодушие Лободы как ветром сдуло. Он сразу понял, что за стройбригаду сопровождал, польстившись на пятьсот баксов, и старлея прошиб холодный пот.

Дрожащими пальцами Лобода включил рацию, висевшую на портупее, и связался с начальством.

– Я тут на дороге пацана встретил… – начал сбивчиво объяснять старлей. – Он утверждает, что Краснокумск какие-то люди захватили…

Вроде как боевики…

– Закусывать надо, Лобода! – насмешливо прохрипела в ответ рация.

– Я серьезно говорю! – взмолился Лобода. – Вот пацан рядом стоит… У него письмо какое-то от этих… Они вроде как условия выдвигают…

– Ну бери этого пацана за хобот и тащи сюда, – смилостивилась рация.

– Разберемся.

Мотороллер был слишком тихоходен, а время поджимало.

– Садись ко мне сзади! – скомандовал Лобода.

Ринат быстренько стащил мотороллер в кювет, кое-как забросал его сверху жухлой травой, и они понеслись. Лобода гнал как сумасшедший.

Ему казалось, что хотя бы этим он искупит часть своей вины. А иудины баксы придется запрятать подальше…

Рината допрашивали трижды. Сначала менты, потом – военные, а последними – два озабоченных человека в штатском. Но та информация, которую мог дать им Касымов, была ничтожной. Он не мог даже приблизительно назвать численность отряда, поскольку с утра не выходил из дома. Рината, возможно, не заподозрили в пособничестве моджахедам, но возвращаться в Краснокумск запретили. На всякий случай.

Он не стал спорить, но, как только его оставили в покое, незаметно выскользнул из здания, где проводился последний допрос. Тревога за семью не давала Ринату покоя, и он был готов тридцать километров пройти до дома пешком.

К счастью, ему на глаза вскоре попался чей-то велосипед, прислоненный к ограде. Ринат воровато огляделся, потом вскочил в седло и нажал на педали. Щеки у него полыхали огнем. Ни разу в жизни

Касымов не брал чужого. Но место, где был позаимствован велосипед, четко отпечаталось в его памяти. И Ринат знал, что, когда все кончится, он непременно вернет велосипед хозяину…

У Касымова уже язык был на плече, когда он, наконец, добрался до припрятанного мотороллера. Теперь его место в кювете занял велосипед. А мотороллер, треща на всю степь, помчал Рината к родному дому.

Мать ахнула, увидев сына на пороге.

– Ну что тут у вас? – устало спросил Ринат. – Какие новости?

Новости были одна хуже другой.

Проходя по улице, Сергей-Мовлади увидел кучку местных жителей, что-то разглядывавших на стене дома.

– Эй, козлы! – заорал он. – Больше трех не собираться!..

Такого приказа Али-хан не отдавал. Но Сергей-Мовлади очень уж любил показать свою власть, которую ему давал болтавшийся на груди

“калашников”.

Люди расступились, и боевик чуть не лопнул от злости. Еще одна листовка! Три штуки он уже сорвал, бродя по улицам, и отнес командиру. Али-хан прочитал текст, полный оскорбительной ненависти к воинам ислама, и пожал плечами:

– Детские игры!

Ильяс отнесся к этому иначе.

– Надо бы найти этих шалунов, – прошипел он в ухо Сергею-Мовлади и добавил с яростью: – Шакалы!

Но как их найдешь? И времени на поиски не хватало, и были заботы поважнее. Письмо Али-хана, должно быть, уже дошло до адресата, и вскоре следовало ждать серьезных событий…

Сергей-Мовлади ногтем соскреб со стены очередную листовку, а когда обернулся, уже никого рядом не было.

Тем временем о листовках заговорил весь городок. Содержание своими словами пересказывали тем, кому не удалось их прочитать.

– Это что же за “Команда”, интересно? – спрашивали люди. – Кто такие?

А “Команда” снова собралась на прежнем месте. Куренной обвел взглядом ликующие лица ребят и сказал:

– Ну ладно. Это у нас клёво получилось. Но надо что-то покруче замутить. Давайте предложения.

Алик совершенно освоился с ролью теперь уже подпольного лидера и не играл, а жил в ней так естественно, что Марьяна Хромова поглядывала на него с живым интересом. Казалось бы, провинциальный диск-жокей, а вот поди ж ты!..

Никаких предложений, однако, не последовало. Все как в рот воды набрали.

– Ну что, тогда разбегаемся? – насмешливо спросил Алик. – Выходит, мы только на словах крутые?

– Мочить этих гадов надо! – угрюмо сказал Витек, сверкнув своим цыганским глазом.

– Голыми руками, что ли? – зло отозвался Тюменев. – Хоть бы финка была, блин!..

– А ты бы смог? – спросила Людка.

– Легко. Как нечего делать!

Людка не поверила, но все равно посмотрела на Андрюху с уважением.

– Сейчас другое главное, – рассудительно заговорила Хромова. -

Главное – нашим сообщить.

– Они и так скоро узнают, – сказала Чебурашка, которой обязательно надо было возразить ненавистной Марьяне.

– Засохни! – оборвал ее Алик. – Марьяна права!

– В чем права? В чем права-то? – визгливо закричала Чебурашка.

Она видела, что Алик с Марьяной сидят плечом к плечу, и смотреть на эту парочку было невыносимо.

– Закрой хлеборезку, кому сказали! – грубо одернул Чебурашку

Тюменев. – Смотрите, что эти суки учудили!..

Он сунул руку за пазуху, вытащил оттуда скомканный кусок материи, разложил его на земле, и все увидели выцветший российский триколор с грязными следами армейских ботинок.

– Что это? – испуганно спросила Сашка.

– Флаг наш, – ответил Андрюха. – Не узнала? Я его возле управы подобрал. Они его, падлы, сняли и свой зеленый повесили.

Все потрясенно примолкли. Никто из ребят не обратил внимания на то, что над управой полощется чужой флаг.

– Ну я этот кайф им поломаю! – угрожающе пообещал Тюменев. – Сегодня же ночью!

– Только флаг постирать надо, – сказала Людка. – Дайте мне.

Хруст чьих-то шагов по битому стеклу заставил всех насторожиться.

Людка мгновенно скомкала триколор и села на него.

– Чуть что, мы тут просто тусуемся! – успел шепнуть Алик.

Но тревога оказалась напрасной. Из-за угла выглянул Ринат Касымов.

– Вот вы где! – с облегчением выдохнул он.

– Подгребай, – сказал Куренной.

Через пару минут все уже были в курсе того, что произошло с Ринатом.

– А почему они именно тебя послали? – подозрительно спросил Витек. -

Потому что вы одной веры, что ли?

И Ринат вздрогнул, почувствовав, что сейчас между ним и его друзьями может возникнуть незримая граница вражды.

Однако Куренной сказал, осуждающе посмотрев на Витька:

– Это ты зря, Витек. Ринатка свой пацан. И не надо ля-ля! А то, что он до наших добрался, так это же класс! Наши теперь в курсах. Сечешь?

Витек промолчал, но возникшее было напряжение спало. И Касымову не пришлось объяснять того, что он не раз слышал от отца: каждый волен толковать Коран по-своему, находя в нем тот смысл, который ему ближе. Так, например, для одних джихад – это борьба с неверными, а для других – с самим собой, со своими грехами и пороками.

– Ты там все рассказал, что у нас делается? – спросила Людка.

– А что я мог? – развел руками Ринат. – Я же толком не видел ничего.

Дома сидел, пока они к нам не приперлись.

– Значит, нам все равно нужно какую-то связь с нашими наладить, – убежденно сказала Марьяна.

– Теперь-то на хрена? – не удержалась от реплики Чебурашка.

– Как это на хрена? – возразил Алик. – А сообщить, сколько тут боевиков, какое у них оружие, где они мины заложили, где снайперов расставили? У нас, например, их командир засел. Дать точный адрес, чтобы его ракетой накрыли!..

Наконец-то всем стало ясно, что надо делать дальше: собрать всю информацию о моджахедах. И придумать, каким образом ее передать.

Короче, азартная игра продолжалась, а привкус опасности всех только раззадоривал.

Алику Куренному неслыханно повезло. Он заскочил домой буквально на секунду, чтобы успокоить мать с бабушкой и чего-нибудь перекусить на скорую руку.

Дверь в столовую, где находился Али-хан, была закрыта, и возле нее стоял часовой по имени Азрет. Он был при командире вроде телохранителя. Али-хан не случайно приблизил к себе этого спокойного, молчаливого парня. В нем не чувствовалось той слепой ненависти к неверным, которая жила в большинстве членов отряда. И это Али-хану пришлось по душе.

Азрет и с семьей Куренных вел себя вполне нормально. Отчужденно, холодно, но все-таки по-человечески. Это даже мать с бабушкой отметили.

Еще с улицы Алик машинально заглянул в окно собственного дома и на мгновение замер. Он увидел Али-хана, говорящего по мобильнику. А на обеденном столе лежал еще один аппарат. Тот самый, который боевики отобрали у Марьяны Хромовой. Больше ни у кого в городке мобильников не было.

Алик на кухне торопливо глотал макароны с мясом, не чувствуя их вкуса. Все его мысли занимал лежавший в столовой мобильник. Вот она

– та самая связь, которая им необходима! Но как же стырить эту чертову трубку? Ведь Азрет останется дежурить у двери и ночью.

Может, дождаться того момента, когда Али-хану понадобится пойти в сортир? И тогда…

Алик весь извелся от нетерпения.

Удача, как всегда, пришла неожиданно. Наступило время вечернего намаза. Азрет скрылся за дверью. Куренной, подкравшись, заглянул в щелку.

Командир и телохранитель, расстелив маленькие коврики, стояли на коленях лицом к востоку. Перед Аллахом все были равны: и амир, и рядовой боец. Оба они так глубоко погрузились в молитву, что все окружающее просто перестало для них существовать.

Алик понял: сейчас или никогда! Он осторожно приоткрыл дверь и бесшумно проскользнул в столовую. Потом, обмирая от страха, сделал на цыпочках еще пару шагов. Алик не сводил глаз с боевиков, продолжавших с неясным бормотанием лбом касаться пола. Дрожащая рука

Куренного потянулась к мобильнику на столе и уже почти коснулась его, когда за окном вдруг раздался истошный вопль уличного кота.

Алик чуть не бросился бежать. Однако молящиеся ничего не услышали. В следующую секунду Куренной схватил мобильник. Проклятая трубка чуть не выскользнула из потной ладони. Алик попятился, зацепился за порог и, тихонечко прикрыв за собой дверь, пулей вылетел из дома.

Он несся по улице сломя голову, когда его на бегу ужалила мысль: а что же станет с матерью и бабушкой, если Али-хан обнаружит пропажу?..

– Ой, это же мой мобильник! – радостно воскликнула Марьяна.

– Я так и понял, – ответил Алик, еще задыхавшийся от быстрого бега.

– Где ты его взял?

– Где взял, там меня уже нет.

Алик бы, конечно, похвастался, как ловко удалось ему увести мобильник из под самого носа у боевиков. Но тревога за мать и бабушку его не оставляла. Хромова по лицу Куренного поняла, что сейчас расспрашивать о подробностях не время.

– Здорово! Какой ты молодец! Спасибо! – сказала она и неожиданно для себя самой чмокнула Алика в щеку.

Оба смутились.

– Нет, правда, здорово! – торопливо заговорила Марьяна. – У нас же теперь есть связь!..

Она нажала кнопку. Мобильник словно только этого и ждал – запиликал модную мелодийку.

– Это мама, – сказала Марьяна.

И не ошиблась.

– Мариша, солнышко! – закричала мама. – Почему у тебя вторые сутки телефон не отвечает? Мы тут с ума сходим! Что случилось?

– Да все нормально. Просто батарейки сели, а я не заметила, – соврала Марьяна.

– Но у тебя все в порядке?

– Все хорошо. Не беспокойся.

– Ну расскажи, как тебе там отдыхается.

– Все нормально, – повторила Марьяна. – А как вы?

– Замечательно! Море – плюс двадцать пять! Мы с папой тебе тут кожаную курточку купили. Очень симпатичную. Как у вас там она называется? Косуха, что ли?

– Да. Большое спасибо.

– С папой хочешь поговорить?

– Ну чего зря деньги тратить? Передай, что я его целую!

– Он тебя тоже! Ты уж там последи за своим телефоном, чтобы мы тут на стенку не лезли, ладно?

– Обязательно. Целую!

Марьяна отключила мобильник и перевела дух.

– Что же ты матери ничего не сказала? – спросил Алик.

– А зачем? Чтобы они там икру метали? Они же в Турции. Чем оттуда поможешь?

В одиннадцать часов вечера, как договорились, вся “Команда” снова собралась в недостроенном доме. Алик подытожил разрозненные сведения, принесенные разведкой. Их оказалось не так уж много, но кое-что важное все-таки можно было сообщить своим. Однако тут возникла непредвиденная проблема: куда звонить? Этот, казалось бы, пустяковый вопрос привел всех в полное замешательство.

– В милицию! – вдруг осенило Хромову.

Все посмотрели на нее как на ненормальную. Но Марьяна уверенно набрала знакомый код Ставрополя, а потом – ноль два. Соединения не было. В трубке раздавались какие-то далекие шорохи и щелчки. Хромова упрямо ждала. Наконец в трубке жалобно пискнуло, и ленивый женский голос сказал:

– Слушаю вас. Говорите.

– Это милиция? – встрепенулась Марьяна.

– Милиция. Говорите.

– Девушка, – закричала Марьяна, – это из Краснокумска звонят!

– Откуда?

– Из Краснокумска!

– Ну а мы-то тут при чем? – все так же лениво ответил женский голос.

– Обращайтесь по месту жительства.

Раздались короткие гудки.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Алик.

– Она трубку бросила, – ответила Марьяна растерянно.

– Дай мне!

Алик взял трубку. И опять соединения пришлось дожидаться сто лет. А потом снова послышался знакомый ленивый голос:

– Слушаю вас. Говорите.

– Девушка, это опять из Краснокумска, – напористо заговорил Алик. -

Только не бросайте трубку. У нас тут чрезвычайная ситуация. Город боевики захватили, понимаете?..

– Вы там пьяные, что ли? – раздраженно задребезжало в трубке. – За такое хулиганство знаете что бывает?..

И опять раздались короткие гудки.

– Они не верят, – безнадежно сказал Алик.

– Я так и знала! – мстительно заметила Чебурашка. – И нечего, блин, дергаться!

Несмотря на отчаянную ситуацию, она была рада хоть чем-то уколоть

Марьяну, выставить ее дурой перед Куренным.

– Чего же еще от ментов ждать? – пробормотал Тюменев. – Они же тупые, как бревно!

Но Хромова не собиралась сдаваться. Она взяла мобильник из рук Алика и набрала другой номер.

– Кому? – спросил Куренной.

– Подруге.

– А подруга-то что может? – угрюмо поинтересовался Витек.

Марьяна сделала ему знак замолчать.

– Светка! – радостно закричала она в трубку. – Привет! Это Марьяна…

Да нет, я тебе из Краснокумска звоню. Тут, понимаешь, такое дело…

Только ты не думай, что у меня крыша поехала… Короче, тут на нас напали… Да не на меня конкретно, а на весь город. Боевики. Целый отряд. Жуткие такие, бородатые, с автоматами… Да какие шутки? Я тебе честное слово даю! Они тут связь по всему городу отрубили. Только у меня мобильник остался, понимаешь?.. Светка, надо срочно сообщить, что мы тут в плен попали… Я не знаю, в милицию, наверно… Что значит

“попрут”? Ты им объясни, что нас тут всех поубивать могут. Поняла?..

И еще, у нас есть важная информация об этих боевиках… Ну это потом.

Беги сейчас же!.. Нет, нет, не по телефону! Сама сходи. У тебя номер моего мобильника записан? Скажи им. Это для связи, поняла? Светка, ты меня слышишь? Светка!..

Хромова опустила трубку и сказала с досадой:

– Ну вот, накаркала! И правда батарейки сели.

– Но она все поняла? – спросил Алик. – Сделает?

– Надеюсь…

Али-хан не заметил исчезновения мобильника. Его сейчас занимали более важные вещи. В письме, посланном федералам, был указан номер контактного телефона, по которому моджахеды ждали ответа на свои требования. Но связаться напрямую с командиром отряда, захватившего город, федералы не могли. Где находился контактный телефон, не знал даже Али-хан. Скорее всего где-то далеко в горах, а может быть, даже за пределами России. Там, где высшее командование моджахедов принимало решения.

В тот момент, когда Алик Куренной увидел Али-хана, говорившего по своему мобильнику, высшее командование как раз вышло на связь с командиром отряда. Ответ от федералов уже поступил, и был он вполне ожидаемым. Никаких переговоров с террористами. Безусловное освобождение Краснокумска. На размышление – двадцать четыре часа.

После этого спецназу будет отдан приказ взять город штурмом. И уж тогда – никакой пощады захватчикам.

Али-хан был готов к такому повороту событий. Дополнительных инструкций не требовалось. Все было обговорено заранее, еще до начала рейда.

Амир отключил мобильник и опустился на колени для молитвы, поскольку наступило время намаза.

После этого командир на джипе лично объехал позиции и убедился, что все сделано как надо и его отряд готов к бою. Через сильный бинокль в степи не было видно никакого движения, но Али-хан знал, что вокруг города уже сжимается плотное кольцо солдат и военной техники. Через двадцать четыре часа здесь начнется такая мясорубка, что небу жарко станет. Увы, Али-хан бессилен был это предотвратить.

Местные жители наверняка попрячутся по подвалам при звуках первых выстрелов, и большинства невинных жертв можно будет избежать. В случае совсем уж критической ситуации боевики сгруппируются в больнице и вокруг нее, поскольку по этому объекту вряд ли станут вести прицельный огонь. Это был уже испробованный прием. А что будет дальше, ведомо одному Аллаху…

Между тем в больнице бурную деятельность развил Шамиль Касымов. По случаю выходных там находился всего один дежурный врач и две медсестры. Касымов трезво просчитал создавшуюся ситуацию и понял: штурм неизбежен. Поэтому вместе со всем своим немногочисленным персоналом главврач занялся срочным разбором завалов в подвальном помещении. Туда он решил эвакуировать всех больных, а также беременных женщин на сносях. Слава богу, таковых было немного.

Отец Алика, Куренной-старший, пластом лежал под капельницей. Касымов присел рядом, коснулся его руки. Куренной открыл глаза.

– Ты чего это в субботу прискакал? – спросил он.

Мужчины давно и хорошо знали друг друга.

– Так надо, – ответил главврач.

– Ко мне вызвали? Плохи мои дела?

– У всех у нас дела неважнецкие, – ответил Касымов. – Ты только не психуй, ладно? Я тебя сейчас введу в курс дела.

Выслушав главврача, Куренной сделал попытку привстать.

– Лежать! – прикрикнул на него Касымов. – Не создавай мне лишних проблем. Их у меня и так выше крыши.

– Шамиль, как там мои, не слышал? – слабым голосом спросил Куренной.

– Нет. Но пока все спокойно. Не стреляют.

– Позвонить домой можно?

– Нельзя. Телефоны не работают. Отключены. Я тебя сейчас в другое место переведу. На время.

– Зачем?

– Так надо.

Куренной снова закрыл глаза, почувствовав непреодолимую слабость.

Главврач втащил в палату каталку и с величайшей осторожностью переместил больного на нее. Потом, отдышавшись, пристроил на каталке капельницу. Затем он вывез каталку в коридор, впрягся в нее и потащил за собой в подвальное помещение.

За поворотом путь Касымову преградил Ильяс.

– Поворачивай назад! – сказал он, поигрывая автоматом.

Он понял, что главврач переводит больных в наиболее безопасное место, а это никуда не годилось. Кого же тогда выставлять в окнах в качестве прикрытия?

– Дайте пройти! – раздраженно сказал Касымов.

– Ты что, плохо слышишь, доктор? Давай назад, я сказал!

– Не могу. Человек умрет.

– Значит, такова воля Аллаха! – покачал головой Ильяс.

– Здесь я командую! – отрезал Касымов и сделал шаг вперед.

Прозвучала короткая автоматная очередь. Пули вспороли деревянный пол у самых ног Касымова.

– Ну шагни еще! – прошипел Ильяс.

Лицо главврача стало мертвенно бледным. Он помедлил секунду и двинулся вперед, глядя прямо в глаза боевику. Ильяс отступил к стене и замер, прожигая ненавидящим взглядом спину уходящего по коридору

Касымова.

Али-хан строго-настрого приказал не трогать врачей. Они могли понадобиться в любую минуту. Ведь эти ненормальные, верные своей клятве, бросались на помощь всем без разбора: и своим, и чужим.

Ильяс в бессильной злобе скрипнул зубами. Сейчас ему не удалось настоять на своем. Но, когда будет нужно, он за волосы вытащит спрятанных пациентов из всех щелей.

Ночь как назло выдалась ясная. Огромная луна, повисшая над городом, ярко освещала притихшие улицы.

Андрюха Тюменев и Людка Швецова осторожно пробирались к зданию управы, прячась в тени домов. Людка несла в руке пластиковый пакет, в котором лежал выстиранный и тщательно отглаженный российский флаг.

– Стой! – вдруг шепнул Тюменев и схватил Людку за руку.

Они прижались к стене.

– Что? – спросила Людка.

– Смотри! Видишь?

На ступеньках управы, негромко переговариваясь, сидели два вооруженных боевика. Они охраняли боеприпасы, сложенные в здании, о чем “Команде” не было известно.

– Облом! – Людка прикусила губу. – Чего они тут расселись?

– А я знаю?

– И что теперь делать?

Подойти к управе было невозможно. Прогонят наверняка, а то еще и подстрелят сдуру. Швецова задумалась, прижимая к груди пакет с флагом, а потом вдруг что-то горячо зашептала Тюменеву на ухо, будто боевики возле управы могли ее услышать.

– Ты что, сбрендила? – отшатнулся Андрюха.

– Да все получится! Вот увидишь!

Два боевика продолжали свою неторопливую беседу и вдруг разом примолкли.

По пустынной улице, залитой серебряным светом луны, к ним приближалась стройная фигурка. Девушка шла, нарочно поигрывая бедрами, и ее вызывающе выставленная вперед грудь подпрыгивала в такт шагам.

В раю моджахедов ждали, конечно, соблазнительные невинные гурии, но обещанный рай был где-то далеко, а тут прямо к ним шла земная радость.

Людка, остановившись в двух шагах от замерших боевиков, сказала нарочито томным голосом:

– Мужчины, у вас сигаретки не найдется?

Боевики продолжали молча пялиться на нее.

– У тебя есть? – спросил, наконец, первый боевик у второго.

Второй, на счастье, оказался курящим. Он сбросил с себя оцепенение и торопливо похлопал по карманам. Сигареты нашлись, и он протянул

Швецовой пачку. Людка долго выуживала сигарету, неторопливо размяла ее в пальцах и только потом спросила все так же томно:

– А огонька?

Чиркнула зажигалка. Прикуривая, Людка краем глаза увидела, как за спинами боевиков Андрюха крадется к дверям управы. Вот он приоткрыл дверь, бесшумно проскользнул внутрь, и дверь за ним закрылась. На этот раз, к сожалению, с предательским скрипом.

Швецова вздрогнула. Оба боевика мгновенно обернулись на звук. Однако было уже поздно.

– Спасибо, – сказала Людка, но не тронулась с места.

Табачного дыма она на дух не переносила и с трудом удержалась от кашля.

Боевики переглянулись. Похоже, девушка была не прочь познакомиться поближе. Она, конечно, была не их веры, но молодые, полные сил мужчины настрадались от бесконечного воздержания, прячась по лесам.

Горячая горская кровь в них так и бурлила. Однако они были простыми парнями из аула и немного робели перед городской красоткой.

– Тебя как зовут? – осипшим от волнения голосом спросил первый боевик.

– Наташа, – на всякий случай соврала Людка. – А вас?

Тем временем Андрюха Тюменев уже вылез на крышу. Стоптанные кроссовки скользили по оцинкованному скату, и он полз медленно, не быстрее гусеницы. О себе Андрюха не думал. Его сжигала тревога за

Людку. Сколько еще она там сможет продержаться? И не сделают ли с ней боевики все, что захотят? Их ведь все-таки двое. Зря он послушался Швецову. Надо было придумать что-нибудь другое…

Наконец рука Андрюхи уцепилась за флагшток. Скрючившись на остром ребре крыши, он поймал болтающийся шпагат и изо всех сил потянул за него. Зеленое знамя нехотя поползло вниз. Тюменев, ломая ногти, развязал тугие узлы и швырнул зеленое полотнище в черный провал двора. Потом достал из-за пазухи российский триколор и приладил его к шпагату. Подъем флага занял считанные секунды, показавшиеся

Андрюхе вечностью. У основания флагштока Тюменев надежно прикрепил картонку, на которой крупными печатными буквами было написано:

“Заминировано!!!” Вот теперь можно уходить.

Спускаться оказалось еще сложнее. Один раз Андрюха, поскользнувшись, едва не навернулся. И проползти без шума по жестяной крыше было еще той задачкой. Однако все кончилось для Тюменева счастливо. Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. То, что он там увидел, ему совсем не понравилось.

Боевики, поднявшись на ноги, загородили дорогу Людке и уже тянули к ней свои жадные лапы.

– Только без рук! – крикнула Швецова. – Я вам что сказала, козлы!

Но ее слова не произвели на боевиков никакого впечатления.

Тюменев шагнул вперед, шваркнул дверью что было силы и трусцой побежал по улице.

– Стой! – раздался сзади грозный окрик.

Андрюха наддал. Вслед ему прозвучала автоматная очередь. За ней еще одна. Свинец засвистел у Тюменева над головой. Андрюха рванулся в одну сторону, потом в другую, уходя от огня.

Людка, воспользовавшись тем, что про нее забыли, метнулась в ближайший переулок, прежде чем пули, посланные ей вдогонку, впились в угол дома…

Они встретились в условленном месте, через четыре квартала от управы. Обоих колотила нервная дрожь.

– Нормальный ход! – не своим голосом сказал Тюменев.

Людка вдруг бросилась к Андрюхе и спрятала лицо у него на груди.

Тюменев услышал приглушенные всхлипывания.

– Не плачь, чего ты? – растерянно сказал он. – Ведь уже все…

Но Людка прижалась к нему еще теснее, и вдруг на Андрюху накатила такая волна нежности, неведомой ему ранее, что он принялся целовать

Швецову куда попало. Людка подняла мокрое от слез лицо, и их губы встретились.

Настоящий глубокий поцелуй, совсем непохожий на торопливое чмоканье, пронзил Тюменева, как удар тока. Они оба задохнулись, отстранились на мгновение и снова слились в долгом поцелуе.

– К тебе можно? – наконец шепнула Людка, задыхаясь.

– Ко мне? – изумился он.

– К тебе, к тебе! У меня одна старуха вредная напротив живет. Целыми сутками от дверного глазка не отходит.

– Пошли, – пробормотал Андрюха, не чуя под собой ног.

В пустой квартире Тюменевых они опять бросились друг к другу.

Андрюха оказался таким неумелым, что Людка даже растрогалась.

– Да не торопись ты, дурной! – сказала она ласково.

Он подчинился. И правильно сделал…

Эта ночь осталась в памяти Андрюхи Тюменева на всю оставшуюся жизнь.

Чебурашка устроила свой наблюдательный пост на дереве.

Взобраться туда при ее ловкости было проще простого. Но отнюдь не желание проследить за действиями боевиков заставило Чебурашку сделать это, а все та же неутихающая ревность. Алик Куренной не ограничился проводами Марьяны до дверей. Он вошел в подъезд вместе с ней и остался в доме. Чебурашку мучило подозрение, что на всю ночь.

А там уж, ясное дело, чем он займется с приезжей. Не кроссворды же они станут разгадывать.

Устроившись на уровне второго этажа, откуда хорошо просматривались окна квартиры, Чебурашка стала наблюдать.

Сначала все выглядело вполне невинно. Марьяна поставила на подзарядку сдохший мобильник. Потом она, Куренной и толстая Сашка пили за столом чай и о чем-то разговаривали. Но Чебурашка была уверена, что парочка найдет повод, чтобы избавиться от Сашки.

Сашка на самом деле вскоре почувствовала себя третьей лишней.

– Я, наверно, спать пойду, а? – робко спросила она.

– Иди, – кивнул Алик.

И Марьяна его поддержала:

– Конечно, иди, Саша.

Куренной и Хромова остались вдвоем. Им обоим хотелось этого, но, когда их тайное желание стало явью, и Алик, и Марьяна ощутили непонятную скованность.

– Ну и что мы будем делать? – спросила Марьяна, глядя в сторону.

– Сейчас или вообще?

Марьяна промолчала.

– Мне уйти? – спросил Алик.

– Я этого не говорила.

Марьяна подошла к лежавшей в углу Найде, присела на корточки рядом с ней и нежно погладила собаку по голове. Найда в ответ слабо шевельнула хвостом. На большее сил у нее не было.

– Как она? – спросил Алик.

– Немножко получше. Может быть, поправится.

И опять повисла пауза.

Марьяна вернулась к столу.

– А жаль, что у нас сегодня не получилось на остров поехать, – вдруг ни с того ни с сего сказал Алик.

– Да, – согласилась Марьяна. – А ведь ты меня обманул, сознайся.

– Я? – вытаращил глаза Алик. – Тебя?

– Конечно. Насчет компании. Никто больше туда ехать не собирался. Ты меня одну хотел заманить.

– С чего ты взяла?

– Ладно, ладно, – усмехнулась Марьяна. – Я же видела, как ты завелся, когда увидел, что я с Сашкой пришла.

– Ну и что? – внезапно перешел в атаку Куренной. – Если мне девушка понравилась, почему ее не закадрить?

Марьяна пропустила мимо ушей пошлое словечко “закадрить” и спросила:

– А я тебе, значит, понравилась?

– А то ты не поняла!

– И на что же ты рассчитывал?

– В смысле?

– В смысле, на острове.

– Там бы видно было.

– Не расстраивайся. Ничего бы у нас там не было, Алик.

– Это почему же?

– Потому.

– А-а, понятно. У тебя парень в Ставрополе есть, да? – с ревнивой ноткой спросил Алик.

– Парня нет.

– У такой девчонки? Так я и поверил!

– Правда.

– А почему? Упакованного, что ли, ждешь? – с кривой усмешечкой спросил Куренной. – Принца на белом “мерине”? Тогда, конечно, тебе со мной не в кайф. Я же для тебя вроде как лапоть деревенский.

– Дурак! – пожала плечами Марьяна и отвернулась.

Алик смотрел ей в затылок, не понимая, с чего это вдруг его назвали дураком.

– Ты чего? Обиделась? – виновато спросил он.

– Ладно, проехали, – отмахнулась Марьяна. – Я вот что думаю. Надо бы еще листовочку написать. Иначе, зачем мы собрали нашу “Команду”?

– Напиши, – тут же согласился Алик.

Марьяна нашла у Сашки еще одну тетрадку, раскрыла ее и задумалась, покусывая кончик шариковой ручки.

– Ну, я тогда домой отчалю, чтобы тебе не мешать.

Занятая своими мыслями Марьяна его, кажется, не услышала. Куренной встал и направился к двери.

– А я думала, ты мне поможешь, – неожиданно раздался сзади тихий голос Марьяны. – Ведь надо штук двадцать написать. И еще до утра по городу расклеить.

Сердце Алика радостно подпрыгнуло.

– Без проблем! – сказал он. – Я только своих предупрежу – и сразу же назад.

Честно говоря, Куренной только сейчас вспомнил про мать с бабушкой.

Они, наверно, уже с ума сходят от тревоги за него. Да еще и отец как назло в больнице…

Чебурашка со своего наблюдательного пункта на дереве увидела, как из подъезда выскочил Куренной и бегом помчался по улице. Значит, приезжая дала диск-жокею от ворот поворот. Удовлетворившись этим,

Чебурашка соскользнула с дерева и потащилась домой.

Марьяна чертила в тетрадке кружки и треугольнички, с отчаяньем все больше убеждаясь, что ничего написать не может. Все гневные слова она выплеснула в первой листовке.

Тишину нарушило пиликанье ожившего мобильника. Родители не стали бы звонить посреди ночи. Может, это подружка Светка из Ставрополя?

Марьяна схватила трубку:

– Алло!

– С кем я говорю? – спросил железный мужской голос.

– А я с кем говорю?

– Ваша фамилия Хромова?

– Допустим.

– Марьяна Хромова?

– Да…

– С вами говорит полковник ФСБ Аксенов.

– Кто, кто?

– Моя фамилия Аксенов. Ваш телефон мне дала Светлана Чуева. Есть у вас такая подруга?

– Светка? Есть! – У Марьяны перехватило дыхание. – Значит, она вам все рассказала?

– Рассказала, рассказала… – Железный голос Аксенова стал чуточку мягче. – Теперь вы расскажите. В общих чертах ситуация ясна. Мне подробности нужны.

– Какие подробности?

– Численность отряда, как расположены огневые точки, где у них штаб.

Понимаете, о чем я?

– Понимать-то понимаю… – растерялась Хромова. – Только я не местная.

Я сюда отдыхать приехала к родственникам и совсем города не знаю. Вы не могли бы перезвонить минут через пятнадцать? Тут один человек придет. Он это… Он командир нашей “Команды”.

– Какой такой команды? – нетерпеливо спросил невидимый Аксенов.

– Ну он тут “Команду” организовал из местных ребят. Против боевиков, понимаете? Мы информацию для вас собрали, но она вся у него.

– Вы там что, в подпольщиков решили поиграть?

– Мы не играем! – обиделась Марьяна.

– Слушайте, Марьяна, – озабоченно заговорил Аксенов, – вы там свою активность поумерьте. Слышите? Моджахеды таких шуток не любят. И пощады не знают. Не лезьте на рожон! Это приказ!.. Я перезвоню через пятнадцать минут.

Вернувшийся Алик застал Марьяну в чрезвычайном волнении. Она едва успела рассказать ему о звонке полковника Аксенова, как мобильник снова ожил.

– Ответь ты! – шепнула Марьяна, протягивая Алику трубку.

– Говорит Александр Куренной! – суровым голосом сказал диск-жокей.

– Это ты, что ли, командир “Команды”? – спросил Аксенов.

– Я, – ответил польщенный Алик и стал еще серьезнее.

– Так вот слушай, командир, что мне от тебя нужно…

Куренной в разговоре с полковником оказался на уровне. Аксенов имел перед собой детальный план Краснокумска, и Алик точно обозначил по адресам позиции боевиков. Назвал приблизительную численность отряда и его вооружение. Не забыл упомянуть про минные заграждения и окопы.

– Спасибо, Александр, – сказал полковник в конце разговора. -

Оставайся на связи. Будем вместе работать. И поаккуратнее там, ясно?

– А вы… Вы когда начнете?

– Как только, так сразу, – ответил Аксенов и отсоединился.

– Когда? Что он сказал? – спросила Марьяна.

– Скоро.

Марьяна схватила ручку. Теперь ей было ясно, что писать.

К утру в городе снова появились листовки. Короткий текст призывал жителей не оказывать никакого содействия моджахедам и не падать духом, поскольку о захвате города уже знает вся страна, помощь близка, и скоро Краснокумск будет освобожден, а захватчиков постигнет суровая кара. Листовки заканчивались броской подписью -

“Команда”.

– Когда же ты успел? – удивленно спросил у Алика Витек.

– Один бы не успел, – ответил Куренной. – Это мы вдвоем с Марьяной.

Чебурашка вздрогнула. Так, значит, Алик потом вернулся к Хромовой, и они всю эту ночь провели вместе! Ну часок они писали листовки. Еще час ушел на расклейку. А что они делали все остальное время?

Чебурашка впилась взглядом в Алика, потом в Марьяну. Но по выражению их лиц ничего понять было нельзя.

– А флаг вы видели? – спросила Швецова.

Они с Андрюхой Тюменевым сидели рядышком, чуть ли не в обнимку.

– Какой флаг? – не поняла Сашка.

– Наш, российский! На управе, – с торжеством сказала Людка.

И потом, захлебываясь, описала в ярких красках их ночные приключения с Тюменевым.

Вся “Команда” пришла в неописуемый восторг.

– Эти гады все равно наш флаг сорвут и обратно свой повесят, – желчно заметила Чебурашка.

– А мы опять их умоем, – буркнул Тюменев. – Как нечего делать!

Все одобрительно загалдели.

– Тихо, тихо! – поднял руку Алик. – То, что Андрюха с Людкой сделали, – это супер! Но с этой минуты больше никакой самодеятельности, ясно? Я полковнику обещал, что никто на рожон не полезет.

– Какому полковнику?

Куренному пришлось подробно рассказать о телефонном разговоре с

Аксеновым.

– Я теперь с ним на связи, – заключил Алик, показывая всем мобильник. – Когда наши начнут атаку, будем им сообщать, что тут у боевиков делается. Просекли?

– Здорово! – восхитился Витек. – А когда они начнут?

– Не знаю.

– Скорее всего ночью, – подал голос молчавший до сих пор Ринат

Касымов. – Или под утро, когда самый сон. Так всегда делают.

Все согласно закивали головами. Ринат читал больше других, смотрел по телевизору не только музыкальные программы и знал многое такое, о чем остальные понятия не имели.