Контуберналис Юлия Цезаря

ГЛАВА 8 МОГУЩЕСТВЕННЫЙ ВРАГ

Раньше Марк Антоний боготворил своего покровителя и наставника Юлия Цезаря. Ведь он сделал Марка одним из самых влиятельных и богатых людей Рима. И консул по праву считался, и так считали практически все римляне, наследником и продолжателем дела Цезаря. Но вот появился Октавиан, и его диктатор сделал своим прямым наследником, а Антония задвинул на второе место. Теперь верный товарищ диктатора — наследник не первой, а второй очереди. Антоний недоумевал: за что этому девятнадцатилетнему юноше такое императорское расположение и почет? То, что он внучатый племянник Цезаря? Но в битвах он не участвовал, воинской и политической славы он не добыл, народ его плохо знает. Он пока не сделал ничего такого для Рима, чтобы его можно было восхвалять и продвигать. Это Марк Антоний заслужил любовь римских граждан своими подвигами, как на военном, так и на политическом поприще. Консул так радел за Цезаря, а тут его так «прокатили» мимо диктаторского трона. Антоний был сильно оскорблен таким поступком Цезаря и в корне изменил свое отношение к императору. Теперь он уже не боготворил своего кумира и не был ему так беззаветно предан как раньше.

Тут сказался еще один момент, после которого Антоний очень обиделся на императора и стал держать против него камень за пазухой. Причиной разлада между друзьями и соратниками стало одно событие. Однажды Цезарь отправился воевать в далекую страну, а Антония оставил вместо себя править Италией и городом Римом. Но Антония сильно опьянила верховная власть, он возгордился, взлетел выше храма Юпитера и вспомнил свою бурную молодость. Марк стал пьянствовать, развратничать, дебоширить, грубо попирать политических противников, ссориться с ними и грозить им скорой расправой. Цезарю доложили о неадекватном поведении Антония, и он пришел в неописуемую ярость. После возвращения в Рим верховный главнокомандующий освободил Антония от должности правителя Италии и начальника всей римской конницы. Цезарь на время охладел к Антонию и не брал его в военные походы. Ни в Иберию, ни в Африку. Но в том году старые друзья неожиданно помирились, и оба избирались консулами. Цезарь понимал, что старый друг лучше новых двух и такого как Антония талантливого полководца и воина, ему и не найти. А Марк не понимал как так, не разобравшись и не поговорив с ним, Цезарь отказаться от верного друга и соратника. Если доверяешь человеку в одном, то доверяй всецело и в другом. Тем более, Антоний сделал для Цезаря много полезного и не раз рисковал за него жизнью — а тут такое предвзятое отношение!

Антоний знал о готовящемся заговоре, но предупреждать Цезаря не стал, хотя и с мятежниками он не захотел знаться. И вовсе не из-за того, что презирал врагов императора, а просто ради перестраховки. Если бы он был замаран тесными связями с мятежниками, то в случае неудачного покушения на главу Рима, Цезарь отрубил бы ему голову собственноручно.

И еще была одна причина, по которой Антоний не стал предупреждать своего патрона о комплоте сенаторов. Она была проста как яйцо: консул уже давно сам мечтал порулить государством и уложить в свое любовное ложе давнишнюю страсть — Клеопатру! И еще, что не удивительно, первую красавицу Рима — Домицию Долабеллу. А также еще много-много других красавиц республики. Антоний даже не отказался бы переспать с Сервилией Цепионой и Кальпурнией Пизонис. Он был наследником Цезаря во всем: не только в политике или в военном деле, но и искусстве овладевать женщинами.

Если бы Цезаря убили, то Антоний был на седьмом небе от счастья. Его мечта стать римским царем и властителем мира тогда бы осуществилась. Но пока она не сбылась и виной тому — славянский выкормыш Иван Сальватор. Есть еще, конечно, надежда на какого-нибудь ловкого и расторопного парфянского лучника. Его меткое попадание стрелой в жизненно важные органы диктатора отправит того в Тартар и кардинально исправить политическую ситуации в Риме. В пользу гениального и доблестного Марка Антония.

А вот диктатор все еще верил в Антония. Цезарь наивно полагал, что консул до сих пор всецело за него. И то, что обида старого боевого друга на императора уже благополучно рассосалась. Тем более Антоний бился с сенаторами за жизнь императора. А разве это не лучшее доказательство тому, что Марк как и прежде верен Цезарю. Поэтому диктатор на время парфянского похода снова решил оставить на Антония управление всей Италией и Римом. Диктатор должен был отдать своему приближенному все важные государственные бумаги, печать, власть, войска и казну.

Но Цезарь не знал, что отнюдь не любовь к императору заставила Антония сражаться против заговорщиков, а просто обыкновенный человеческий инстинкт самосохранения. Ведь когда на него замахнулся кинжалом Трибоний, консулу не было уже времени выбирать: защищаться ему или вступать с сенатором в переговоры на тему: «Не убивайте меня, я вам не буду препятствовать в покушении на Цезаря!» А тем более, когда толпа разъяренных и жаждущих крови сенаторов с кинжалами и мечами вылетела из курии Помпея навстречу Цезарю и Антонию, и последнему точно уже ничего оставалось, как отчаянно биться с мятежниками, но уже за свою жизнь.

…Антоний вышел из-за письменного стола. Мысли роились у него в голове как пчелы. Жужжали, жалили, тревожили.

На пути к верховной власти у консула все три преграды: Цезарь, Сальватор и Октавиан. Лепид и другие влиятельные проконсулы и военачальники императора — ни в счет! Они ему не соперники!

Первое препятствие — это Цезарь. Антонию кажется, что скоро диктатора не станет. Либо он погибнет в походе против парфян, либо от своей Геркулесовой болезни, она у него в последнее время резко обострилась и участилась. Но считать каждые дни и ждать последнего вздоха Цезаря — это посильнее мук Тантала. А что поделаешь, надо ждать.

Второе препятствие — Иван Сальватор. Его Антоний устранит физически с помощью наемников и свалит вину на какого-нибудь патриция. И это будет в скором времени. Задача не такая уж трудная.

А вот третье препятствие — Октавиан — проблема намного сложнее. Внучатый племянник Цезаря — вот кто его главный враг! Лепид всецело поддержит Октавиана, если конечно, начальник римской конницы вернется из похода. А также возможно внучатого племянника диктатора поддержит преданный Цезарю еще со времен Галльских войн проконсул Галлии — Луций Мунаций Планк. Против этого триумвирата Антонию и еще двух сторонников Цезаря — Пансы и Гирция — будет нелегко бороться, но он верит, что он победит в этой борьбе за титул царя всей римской державы.

А пока Антоний начнет с контуберналиса.

Начальник стражи у дома Сальватора Аппий Поллион прибыл к Антонию с докладом.

— Мой Антоний, выслушай интересную весть, она ходит среди римского народа, — начал Поллион.

— Говори, славный центурион, — разрешил Марк.

— Иван Сальватор и Квинт Фаррел боролись в бане на Марсовом поле за сердце Домиции, — сообщил центурион консулу.

Антоний слегка изумился.

— Вот так известие… Естественно, в этой интересной схватке победил доблестный трибун? Ведь ему нет равных среди римлян по борьбе панкратион.

— Ты будешь несказанно поражен, мой Антоний, но победу в этом непростом поединке одержал контуберналис божественного Цезаря — Иван Сальватор.

Теперь удивлению Марка Антония не было предела.

— Просто невероятно! Да он неуязвим этот Иван Сальватор. Не ожидал, что он переборет лучшего бойца панкратиона Фаррела. К тому же он обладает какой-то неизвестной борьбой, то ли славянской, то ли варварской. Я сам видел, когда мы с Цезарем бились против сенаторов, он так ловко орудовал ногами и попадал в жизненно важные точки заговорщиков. Может эта борьба и помогла сразить трибуна?

— Отчего бы нет, великодушный Антоний. Ведь именно этой борьбой, по словам очевидцев, варвар и одолел Квинта Фаррела. Необычный удар ногой с вращением вокруг своей оси и вывел из схватки трибуна. Говорят, Квинт потом долго приходил в себя после такого приема.

Консул на минуту задумался. Он пристально взглянул на Поллиона: центурион преданно смотрел на него во все глаза, готовый выполнить любое желание Антония.

— Послушай, я знаю тебя как верного мне человека, славный Поллион…

— Это точно, доблестный Антоний.

— Ты не раз спасал мне жизнь в бою. Поэтому на майские иды ты как самый преданный мне человек пойдешь и убьешь Ивана Сальватора.

— Как? Спасителя Цезаря?! — в страхе воскликнул центурион.

— К черту этого Спасителя! — в бешенстве закричал Антоний. — Если бы не я, убивший сразу Трибония и еще пару сенаторов и не защищавший яростно Цезаря, то нашего императора уже не было в живых. Этот чужеземец лишь предупредил Цезаря о заговоре, а предупреждали нашего царя все: и предсказатели, и осведомители, и его жена и даже кони! А спас нашего императора не он, а я, Марк Антоний, и верные царю войска. Так что, какой к Харону он спаситель этот неизвестно откуда взявшийся славянин. И боги тут не причем! Он околдовал Цезаря каким-то чарами. И он вовсе не полубог, он смертный человек, я видел кровь на его теле. К тому же он мой злейший враг и значит враг Рима. Цезарь потом поймет, что пригрел на груди змею, но, возможно, это будет поздно. Так что, доблестный Поллион, убей славянина и ничего не бойся, я второе лицо в государстве и вскоре стану первым. А ты станешь начальником конницы за преданность и молчаливость…

— О, благодарю за щедрость, мой славный Антоний!..

— …И получишь дом, угодья и много денег.

— О, благодарю, Антоний великодушный!..

— Когда убьешь врага Рима, кинжал подбрось в дом к трибуну Квинту Фаррелу. И затем арестуй трибуна, а я его до прибытия Цезаря из похода казню. Так я устраню двух соперников за сердце Домиции и одного соперника за власть. Иди, Поллион и жди моего приказа.

— Как скажите, доблестный Антоний, приду по первому зову, — центурион приложил кулак правой руки к левому плечу, слегка поклонился и вышел из кабинета патрона.

Корнелий Долабелла в роскошной латиклаве из тончайшей афинской шерсти шел по улице в сопровождении секретаря и двух германских воинов из отряда Балдегунде и вдруг остановился… Возле одной из торговых лавок он увидел роскошный паланкин своей дочери и восемь рабов-носильщиков, стоявших в ожидании хозяйки.

«Интересно, что там моя лапулечка покупает?» — подумал сенатор и зашел в лавку.

Там продавались женские вещи, обувь, украшения, гребни, безделушки.

А вот и его дочь Домиция. Она присматривалась к длинной палле ярко-красного цвета и тунику такого же цвета. Около госпожи крутилась ее доверенная рабыня Ида.

«Никак готовиться к будущей свадьбе, моя лапулечка», — внутренне улыбнулся Долабелла. — «Ох, как она обожает этого любимчика Лысой Тыквы! Просто до безумия! Она никого в своей жизни не любила так, как этого Сальватора. Но вынужден огорчить тебя, дочь моя. После того как Цезарь уйдет в поход на Парфию, твой обожаемый Иван Сальватор умрет от мечей наемных убийц или от кинжала твоего бывшего жениха Фаррела. Придется тебе, милая Домиция, вновь возвращаться к своему доблестному трибуну. А слезы о славянском выкормыше высохнут и боль утраты стихнет. Ты забудешь о нем со временем. Время — лучший лекарь».

— О, дочь моя! Домиция! — отвлек внимание дочери от паллы сенатор. — Роза моя цветущая, никак уже мечтаешь о свадьбе?

Домиция встрепенулась и, увидев отца, радостно улыбнулась.

— Да, мой отец, я выбираю красивую паллу и тунику на свадьбу с Иваном Сальватором. И еще мне нужны сандалии такого же цвета и золотые с гиацинтами застежки на паллу. А еще я присмотрела дорогие и изящные золотые серьги с рубинами в ювелирной лавке. Я не должна в такой светлый и волнующий момент выглядит плохо, а только красиво и роскошно. Весь цвет Рима будет взирать на меня в этот день. И сам великий Цезарь и все наши боги. И ты мой отец будешь гордиться мною.

— Я и так горжусь тобой, моя несравненная Домиция — Долабелла тепло прижал к себе дочь и поцеловал в висок. — Ты лучшая из лучших. Ты первая красавица Рима… А ты слышала свежую весть, дочь моя, о Квинте Фарреле и Иване Сальваторе?..

— Что с ним?! — воскликнула в испуге Домиция. — Его подло убил Фаррел?! Я же предупреждала его о трибуне!

Казалось, еще немного и девушка потеряет сознание: она не сможет вынести ужасной правды о гибели Ивана, но отец успел поддержать ее словами:

— Успокойся доченька. Все в порядке. Твой любимый Иван Сальватор жив…

Девушка облегченно выдохнула.

— Просто они сошлись в борцовской схватке в термах на Марсовом поле. Они бились за тебя.

Домиция снова напряглась и заволновалась.

— И кто стал победителем?..

— Ты не поверишь, дочь моя, но это оказался твой Сальватор!

Патрицианка снова облегчено выдохнула. Какое счастье, Иван побил Квинта Фаррела — непобедимого чемпиона по панкратиону. Он действительно герой и полубог, раз одержал верх в схватке с сильнейшим борцом Римской республики.

— Весь Рим сегодня обсуждает это событие. Во всех подробностях и красках. На Форуме, в храмах, харчевнях, на постоялых дворах, на рынках. Даже в сенате! Меня даже поздравляли в курии Помпея с победой моего будущего зятя. Я так горд, как будто это я, а не Иван Сальватор одержал победу над трибуном. Говорят, это было невероятная схватка. Словно бился Геракл с Антеем. Или словно сражались великие олимпийские чемпионы.

— Я же тебе говорила, отец! Иван Сальватор — моя партия! Он великий герой! И красивый и великодушный патриций! Он достоин меня, как и я — его! И я буду его женой! Клянусь Юноной, моей покровительницей!

— Будешь, будешь, — успокоил девушку отец. — Не переживай. Вот как только наш правитель, божественный Цезарь, вернется из победоносного похода в Рим, мы тотчас же и сыграем свадьбу.

— Надеюсь, война будет скоротечной и благополучной, и мы успеем подготовить торжества к двадцатому июню. Отец, я уже выбрала этот день для свадьбы.

— Двадцатое июня? Что же, хорошая дата. Двадцатого, так двадцатого. Буду готовить тебе приданное.

— Благодарю тебя, мой любимый и несравненный отец, о такой заботе.

— Ты у меня одна, драгоценность великая, вот я о тебе и забочусь. Да хранят тебя боги! Хорошо, Домиция, я последую далее по своим государственным делам, а ты оставайся.

— Хорошо. Вале, отец!

— Вале, дочь моя! Встретимся вечером!..

Долабелла ушел. Домиция, купив паллу и тунику, покинула лавку и вышла с рабыней на улицу. Хозяйка и служанка сели в паланкин, рабы дружно схватились за палки и подняли носилки.

Когда знатную патрицианку несли по улицам Рима, она то и дело слышала обрывки фраз, разговоры, полемики и диспуты о вчерашнем поединке Квинта Фаррела и Ивана Сальватора. Возле одних споривших, бывшего легионера и бывшего морского пехотинца, Домиция приказала остановить паланкин. Ветераны так увлеченно спорили, что даже не заметили, как возле них появились роскошные носилки.

— Послушай, Аквиний, его послал Юпитер на помощь Цезарю. Варвар полубог, посему он и уделал Квинта Фаррела, — говорил ветеран-моряк. — Простому смертному не одолеть в честном бою такого великого бойца и чемпиона как Квинт Фаррел. Я видел своим глазами, как в том году он в Цирке Тарквиния расправлялся со своими соперниками, словно те для него были беспомощные и слабосильные котята. Он швырял их, бросал, удушал, ломал им суставы, рвал сухожилия. Ему не было равных! А здесь какой-то юноша из славянского племени взял и расправился с лучшим борцом панкратиона. Так не бывает. Вот я и говорю, что он победил трибуна с божьей помощью. Его послал Юпитер.

— Что за бред нумидийской кобылы! — не соглашался со своим оппонентом ветеран-легионер. — Даже лягушки Ахерона будут квакать и смеяться, услышав твои безумные речи, Луций. Доблестный Иван Сальватор просто владеет каким-то славянским единоборством. И эта борьба посильнее панкратиона. Там в ход идут в основном ноги и невероятные прыжки и тоже с применением ног. Вот почему славный Сальватор и одержал победу над трибуном. Говорят, Фаррел не мог к нему долго подступиться, Сальватор сдерживал его атаки этими ножными ударами. После трибуну удалось повалить Сальватора, но Фаррел не смог добить своего противника. Тот изловчился и вывернулся из знаменитого «Железного объятья Фаррела» и снова бросился в атаку. Его невероятный по красоте удар ногой со стремительным вращением и вывел, как ты говоришь, непобедимого чемпиона по панкратиону Квинта Фаррела из строя. Говорят, трибун после этого приема лежал минут пять как мертвый. Все думали, что он погиб. Но боги пощадили его и он очнулся. Иван Сальватор просто искусный чемпион по своей борьбе, вот и побеждает противников.

— Никакой он не искусный чемпион! — продолжал упорствовать Луций. — Боги ему помогли в борьбе, а от Фаррела отвернулись. Иван Сальватор — любимчик Юпитера и Венеры, покровителей Цезаря. Вот почему они и прислали варвара на помощь императору. Ужели не вполне ясно, Аквиний?

— Тебя послушать, Луций, то все неудачи человека можно списать на немилость богов, а все удачи — на их хорошее расположение.

— А как же иначе!

— Так выходит тебя Бахус заставляет лакать амфорами велитернское вино и падать от бесчувствия в придорожную канаву и мочиться под себя?

— Он, точно он, кто же еще?!

Аквиний с усмешкой покачал головой.

— Да, да, так я тебе и поверил, Луций. Списывай свой порок на Бахуса, Юпитера, Нептуна или вообще на любого фата. А то, что Ивана Сальватора полюбила первая красавица Рима — Домиция Долабелла — это тоже прихоть богов?

— А как же! И я тебе приведу весьма убедительное доказательство!

— Какое такое доказательство?!

— А такое! Домиция была помолвлена с Фаррелом, и у них в этом году должна была состояться свадьба. И тут вдруг с небес появляется славянский варвар Иван Сальватор — и сразу покоряет сердце лучшей женщины Рима! Заметь, сразу! Да ты знаешь, Аквиний, что за ее сердце бились лучшие патриции республики и правители заморских стран — и тут на тебе! Контуберналис Цезаря с первой атаки захватывает в плен сердце и душу Домиции. Здесь без вмешательства Юпитера и других богов вряд ли обошлось.

— А если Иван Сальватор красив, знатен, богат, силен, великодушен, справедлив, знаменит, популярен у народа и бьет таких бойцов как Фаррел, то почему бы Домиции не полюбить такого героя? Ее привлекают его внешнее и душевные качества. Такая как Домиция, девушка с истинно римским характером, блистательным умом и обладающая несравненной красотой, вряд ли полюбит кого-то мужчину по прихоти богов. Она сама — богиня!

— Ты защищаешь варвара Сальватора потому, что он любимец Цезаря. А ты до безумства обожаешь императора, и все его фавориты — твои фавориты.

— А ты разве не обожаешь нашего божественного Цезаря, славного представителя рода Юлией, непобедимого императора и царя царей всего мира, а?!

— Не так как ты! Я лично бывший сторонник Помпея Великого. Вот это был герой. Притом, я — республиканец, а не монархист, как ты, Аквиний.

— Ах, ты республиканец, беспробудный пьяница Луций, — грозно надвинулся на ветерана-моряка Аквиний. — Тогда я задам тебе трепку, морская форель! Я повторю вчерашний подвиг славного Ивана Сальватора в бою против Квинта Фаррела. Я вырву тебе твой поганый язык и оторву твою глупую башку, чтобы ты не хулил моего Цезаря и его контуберналиса на каждом углу Эсквилина и Сабуры.

Луций испугано попятился.

— Что ты, Аквиний, остынь, я не то хотел сказать, клянусь Фидесом!

— А я сейчас скажу то, что я хотел. Причем кулаками, а где надо и ногами…

Луций поднял руки, чтобы защищаться от разгневанного товарища. Тут бы и стычке состояться, но в нее вмешалась слушавшая до этого спор ветеранов Домиция.

— Аквиний! — громко и властно позвала к себе легионера знатная патрицианка.

И тут только спорщики заметили роскошный паланкин Домиции.

— Какая-то знатная матрона зовет тебя, Аквиний, — насторожено сказал моряк.

Ветеран-легионер тоже насторожился:

«Кто это? И откуда матрона знает его имя? И главное, что ей от него нужно?»

Аквиний, заметно волнуясь, подошел к паланкину, отогнул одну из шторок… и остолбенел! Домиция Долабелла! О, Юпитер Статор! Не может быть!

Девушка по-доброму улыбнулась ошеломленному ветерану и протянула ему мешочек с динариями.

— Возьми эти монеты, доблестный Аквиний. Ты славно бился за Цезаря на войне. За него, за честное имя его, ты славно бьешься и в мирной жизни. Ты обожаешь нашего властителя и его друзей. Хвала и честь тебе, Аквиний. Выпей с твоим политическим и философским оппонентом Луцием за здоровье нашего божественного Цезаря и его верного друга — Ивана Сальватора! И будь здоров!.. Эй, носильщики, вперед! Несите меня к моему дому! Да живее! Ида!..

Молодая невольница закрыла шторку, рабы подняли носилки и тронулись в путь. А Аквиний долго находился в ступоре. Он мял мешочек с деньгами и все глядел недвижимым взглядом в конец улицы, в то место, где скрылся средь толпы паланкин прекрасной Домиции.

Не на шутку обеспокоенный и в тоже время удивленный Луций подошел к товарищу и стал его трясти.

— Очнись, Аквиний! Что с тобой? Кто дал тебе эти деньги?! Кто она?! Ну, говори, не молчи! Аквиний! Да порази тебя молнии Нептуна!

— Домиция Долабелла, — только и мог вымолвить бывший легионер.

— Кто? — поразился словам друга Луций.

— Домиция Долабелла… — повторил, словно в сомнамбуле, Аквиний. — Она вручила мне монеты и сказала, чтобы мы выпили за здоровье Цезаря и его друга Ивана Сальватора.

— Вот и славно, мой верный Аквиний! — обрадовался бесплатной выпивке моряк — Отчего бы не хлебнуть тускуланского за здоровье Цезаря и его спасителя! Давай, двигаем в харчевню «Триера», закажем зайчатину с овощами и вина, самого хорошего и вкусного! Да побольше! А, Домиция, какая она! Красивая, а?! Красивая? Я ее никогда не видел! А ты счастливчик, Аквиний! И на лучшую девушку Рима взглянул, да еще и деньги заполучил! Ну, пойдем, пойдем, мой славный Аквиний! Я теперь горой за Цезаря и его друзей. Я теперь монархист, а не республиканец!

Луций тараторил не преставая, засыпал Аквиния вопросами, и плавно, но верно направлял внезапно обогатившегося друга к харчевне «Триера».

А Домиция ехала в паланкине и ее одолевала гордость за своего суженого.

«Какой он все-таки герой, мой доблестный Иван Сальватор! Он — настоящий Геркулес! Он — славянский бог! Любимый не испугался биться за меня против Фаррела, прекрасно зная, что трибун непобедимый и многократный чемпион Рима по борьбе. Иван — мужественный воин! Он лучший из лучших. Он — первый среди мужчин, я — первая среди женщин! Значит, мы будем самой лучшей парой на свете! Аве, Иван Сальватор! Скоро мы встретимся!»

Какое-то невиданное и упоительное счастье царило в ее ликующей душе. Скоро она будет женой самого Ивана Сальватора!

И снова резиденция верховного понтифика на Форуме. И те же действующие лица: император Гай Юлий Цезарь и его любимчик Иван Сальватор, он же — Иван Родин.

Цезарь с укором посмотрел на фаворита.

— Иван Сальватор, мой верный и доблестный контуберналис, отчего ты не рассказал мне, своему отцу и покровителю, о договоре с Квинтом Фаррелом, о приготовлениях к схватке и о самой схватке? Отвечай немедленно.

Иван виновато опустил глаза.

— Я дал слово трибуну, что оставлю наш уговор в тайне как и сами приготовления к поединку. Я не мог иначе, меня могли обозвать болтуном и клятвопреступником. Надо мной смеялся бы весь Рим. Вон смотрите, любимчик Цезаря идет Иван Сальватор — человек, не держащий своего слова! Разве он после этого мужчина? А как бы ты поступил, Цезарь, на моем месте? Ужели ты стал бы нарушать свою клятву, данную тобою. И разве ты когда-нибудь нарушал свои обещания и обеты.

— Мальчик мой, весь Рим бы не смеялся над тобой, а плакал на Аппиевой дороге. А плакал бы в том случае, если бы попал в засаду к Фаррелу у терм на Марсовом поле и, он, просто пронзив тебя из-за угла, благополучно бы скрылся. И вместе с Римским народом рыдал бы и я мужественный Цезарь. Ты этого хотел, Иван Сальватор?

— Нет, ни в коем случае, мой Цезарь! Я очень хотел выжить в этой жестокой схватке. Чтобы не огорчить тебя и мою Домицию. Я очень хотел жить и очень хотел выиграть этот бой. Не осуждай меня, мой покровитель, но если бы я не принял условия Фаррела, весь Рим узнал бы об этом позорном отказе и меня прозвали бы трусом! Разве ты бы гордился мною после этого, мой божественный Цезарь? А Домиция? Она бы тоже отвернулась от Ивана Сальватора, прослышав, что я отказался биться за нее.

Строгий взгляд императора несколько оттаял, Цезарь улыбнулся.

— Ты точно мое отражение в воде, мой мальчик! Ты такой, как я в молодости! Боевой, принципиальный и решительный! На твоем месте я бы тоже сразился с Фаррелом. Тем более за красивую женщину! — Диктатор тепло обнял своего контуберналиса. — Я тебя не осуждаю, Иван Сальватор! Ты и вправду герой! Олимпийский герой! Хвала Юпитеру за такого сына!

Родин заулыбался: он прощен великим императором.

— Единственное, что прошу у тебя, мой славный Иван — это в следующий и во всякий другой раз предупреждать меня о своих замыслах, клятвах, обещаниях, договорах, уговорах. Я должен знать, что с тобой будет происходить и что мне предпринимать в этих случаях. У тебя еще мало опыта в политических интригах. Тебя съедят и не подавятся эти хищные акулы по имени наши враги. А я знаю, как с ними сражаться и подскажу в нужный момент что с ними делать.

— Хорошо, мой Цезарь. Обещаю, что буду докладывать тебя о моих действиях.

— Вот и славно, мой мальчик! И все же мне старику весьма интересно как ты одолел такого непобедимого борца как Фаррел?

— А вот как, мой Цезарь… — и Родин стал во всех мельчайших подробностях рассказывать о ходе поединка, а диктатор с великим интересом слушал контуберналиса.

Когда Иван закончил свое повествование, диктатор невольно воскликнул:

— Честь и хвала тебе, Иван Сальватор! Ты римский Ахиллес! Герой! Меня поразило твое мужество и несгибаемая воля к победе. Ты будешь достойным продолжателем дела Цезаря вместе с моим Октавианом!

Родин подумал:

«Интересно, почему говоря о наследниках его дела, Цезарь не упомянул имя Антоний? Не так доверяет ему как прежде?»

А вслух сказал:

— Спасибо за теплые слова, мой Цезарь! Я всегда беру пример с тебя, великий император.

— Все верно, римский герой Иван Сальватор, с меня брать пример не зазорно. Я велик во всем, и можно поучиться у меня многих вещам: политике, риторике, философии, полководческому искусству, писательскому мастерству, а также как управлять государством и толпой и всему, всему прочему. Моих талантов не сосчитать, на то я и царь царей Гай Юлий Цезарь. Находясь подле меня, ты, любимец всех богов, приобретешь много полезного и ценного. А эти все знания тебе, несомненно, пригодиться в жизни. Ты и Октавиан будете во главе Рима, вам править республикой.

— Я буду учиться у тебя Цезарь всему, обещаю.

— Вот и славно, мой римский Ахиллес! А сейчас продемонстрируй своему отцу тот удар, которым ты победил Фаррела. Мне весьма любопытно взглянуть на него. Весь Рим, от плебеев и патрициев, от нищих и богатых, обсуждает этот прием. И помилуй Юпитер, только не на мене показывай этот великолепный удар, — засмеялся диктатор. — А то некому будет покорять Парфию! Аве, Сальватор!

Довольная улыбка скользнула по губам Родина. Он снял меч с перевязью, доспехи, сандалии, вышел на центр кабинета и принялся демонстрировать Цезарю уширо-маваши-гери, а также и другие удары, с помощью которых он держал оборону против Квинта Фаррела…

Сегодня Иван сопровождал Цезаря на кладбище Марсового поля. Десять лет назад здесь была похоронена его любимая дочь Юлия Цезарис.

Студент-историк Иван Родин хорошо знал биографию Юлии и то, как Цезарь горячо любил свою дочку и как потом после ее трагической кончины скорбел и убивался по ней. В сорок шестом году до нашей эры, в августе, он даже провёл грандиозные гладиаторские игры в её честь. Также в честь Юлии были названы и несколько городов Римской республики.

Юлия Цезарис родилась в семье Гая Юлия Цезаря и его первой жены, Корнелии Цинны — дочери консула Луция Корнелия Цинны. Когда ее мать умерла при родах, Юлии было восемь лет. Ее воспитанием занималась её бабка — Аврелия Котта.

Цезарь всегда использовал доверие и любовь дочки в угоду своим политическим амбициям. Юлия была неплохим средством для достижения карьерных целей.

Первоначально Юлий Цезарь намеревался выдать дочь замуж за сына римского диктатора и бывшего врага Суллы Счастливого — Фавста Корнелия, но потом Марк Брут предложил Цезарю заключить помолвку между ним и Юлией. Вначале Цезарь согласился на это. Но тут в дело вмешалась снова политика. Цезарь неожиданно разрывает помолвку, платит настоявшему зятю обещанное приданое — сто талантов золотом, и выдает Юлию за своего политического соратника Гнея Помпея Великого.

Свадьба Юлии и Помпея проходила по обряду, называемому confarreatio — самому торжественному и сложному виду бракосочетания, к которому допускались лишь знатные патриции. Расторжение такого брака было практически невозможно. По этому обряду невеста передавалась из рук отца в руки жениха, тем самым намекая на то, что теперь невеста будет в полной зависимости от мужа. Торжественная церемония проводилась в присутствии великого понтифика и фламина Юпитера.

Хотя возрастная разница между молодоженами составляла около двадцати трех лет, Помпей и Юлия беззаветно любили друг друга. Юлия была красива, умна, рассудительна и добродетельна до такой степени, что Помпей, даже утратил на какое-то время интерес к политике в пользу дома и молодой жены.

Конечно, счастливым супругам хотелось как можно больше нарожать детей, но здесь Юлию и Помпея постигла неудача. Первые роды Юлии закончились выкидышем. Тогда дочке Цезаря было двадцать один год. Произошло это из-за того, что на выборах эдилов на главной площади Рима — Форуме — произошли массовые беспорядки и белоснежную тогу Помпея Великого нечаянно забрызгали кровью. Когда раб принёс её в дом, чтобы отмыть, Юлия упала в обморок. Она была твердо уверена, что муж убит, и это привело к преждевременным родам.

В августе следующего Юлия Цезарис умирает при родах. Её появившийся на свет ребёнок, девочка, не выживает и умирает через несколько дней после матери. На тот момент Юлии было всего двадцать два года. Горе Помпея было безутешным, впрочем, как и Юлия цезаря. Помпей хотел похоронить жену на своей вилле Албанских холмах, однако римляне, очень хорошо относившиеся к Юлии, потребовали захоронить её прах на Марсовом поле. Но для этого Помпею необходимо было получить на это разрешение сената. Все римские законодатели единодушно высказался за это.

Вскоре после смерти Юлии Помпей и Цезарь становятся злейшими врагами. А до этого только Юлия была тем промежуточным и единственным звеном, которое связывала этих двоих великих римлян и примиряла. Юлия всегда оказывала большое влияние на Помпея, но этим влиянием она никогда не злоупотребляла. Юлия старалась сочетать интересы, как отца, так и мужа. Никто не знает, как бы развивалась история, если бы дочь Цезаря скоропостижно не скончалась. Но с большой долей уверенности можно предположить, что Гражданской войны между Цезарем и Помпеем не было бы при жизни Юлии: эту междоусобицу между двумя ее любимыми мужчинами она попросту бы не допустила.

…И вот диктатор и его контуберналис у гробницы с прахом Юлии. Цезарь часто приходил к сюда на Марсовое поле, ближе к восточной части Форума, в то место, где в основном хоронили великих полководцев.

Родин отошел чуть в сторону, чтобы не мешать императору скорбеть о дочери. Цезарь опустился на колени и положил руки на крышку склепа. Взгляд его затуманился ужасной печалью и болью.

Иван со стороны взглянул на диктатора. Цезарь снова превратился в старика. Скупые слезы покатились из его глаз. Иван впервые видел плачущего диктатора. Кому рассказать — не поверят! Затем император уткнулся головой в свои руки.

— Привет вам, добрые духи — маны. Благодарю вас за то, что вы заботитесь о сохранности гробницы и праха моей дочери. Я буду и впредь почитать вас и молиться. Берегите это место и далее…

Наступила тяжелая пауза, после которой Цезарь продолжил говорить сам с собой:

— О, девочка моя, Юлия, почему я тебя не сберег? Отчего ты ушла в царство мертвых так рано. Я так тебя любил, как никто на этом свете. Клянусь Венерой, нашей покровительницей. Мне так нелегко без тебя… Дочь моя, в моей жизни произошло череда событий. На мартовские иды меня пытались убить заговорщики-сенаторы. Но славянский полубог Иван Сальватор посланный мне Юпитером Венерой и Меркурием спас меня от смерти, за что я ему благодарен. Отныне Сальватор мне как сын. Он мужественен, красив, умен, благороден и предан мне. Если бы ты была жива, Юлия, то бы убедилась в том, что я говорю… Затем я устроил многодневные гладиаторские игры и конные состязания в честь своего спасения. А сейчас я задумал поход против непокорных парфян. Я отомщу им за смерть полководца Красса и римских солдат… Мне бы только добиться от римского народа одобрения на войну и собрать легионы.

А припоминаешь ли ты, Юлия, Марка Брута, сына матроны Сервилии Цепионы? Того самого патриция, который хотел жениться на тебе. Так вот он оказался твоим сродным братом, мне об этом поведала Сервилия. Так что Фортуна не зря вас развела в разные стороны. Кровосмесительство — тяжело преступление по римским законам, и за него вам полагалось единодушно одобренная смерть. Но и самого Брута нет в живых. Он принадлежал к мятежникам, но не я его казнил, он сам предпочел добровольную смерть, ибо слишком велики были наши разногласия. Наверное, ты встретила его в царстве мертвых, и он тебе много поведал о событиях мартовских ид и нашем разговоре в Мамертинской темнице.

Событий действительно много, про все не упомнишь. Когда-нибудь и я уйду в вечное царство Плутона — Тартар. Громадный Танатос в черном плаще с огромными черными крыльями и с мечом в руках прилетит к моему ложу и срежет прядь волос с моей старческой головы и исторгнет мою душу, принося мне жестокий и вечный сон, а сын Вулкана — Цекул закроет мои глаза. И тогда мы встретимся с тобой, мой цветок незабвенный Юлия и от души наговоримся…

Цезарь долго разговаривал с душой дочери, потом встал и подошел к Ивану. Император пришел в нормальное состояние и стал себя утешать.

— Да я потерял Юлию и Марка, но у меня есть и другие дети: Птолемей Цезарион, Юния Терция, Октавий и ты, Иван Сальватор. Я счастливый человек. И тебе пусть покровительствует Венера, которая воздаст вам с Домицией много детей, и в том числе и девочек. Береги их. Девочки очень привязаны к отцам. Меня Юлия очень обожала. Она была истинной дочерью Цезаря и потрясающей девушкой. Ее любили все граждане Рима за ее чудесный характер.

— Я буду очень счастлив, если у нас с Домицией будут дети. Мальчики, девочки — все равно! Лишь бы были.

— И это правильно!.. — воскликнул император. — А сейчас Иван Сальватор, возвращайся домой. Ты мне сегодня не понадобишься. Я отправлюсь к Клеопатре и буду готовить речь для сенаторов и другой римской знати дабы убедить их в необходимости объявить войну Парфию и собрать римские легионы. Поход намечается на календы мая. Итак, прощай, Иван, до следующего утра! Жду тебя у себя!

— Вале, мой Цезарь! — отсалютовал выпрямленной рукой Родин.

Император сел в паланкин и в сопровождении отборного отряда из пяти галлов-телохранителей и десяти римских солдат отправился на виллу на Тибре. А контуберналис, вскочив на своего Ганнибала, поскакал домой. Его в свою очередь прикрывал пятеро всадников-телохранителей из отряда Мамерка.