Координата поврежденности

7 глава

День был в самом разгаре, и в грузовике стояла невыносимая духота. Яркая вспышка радости Мина быстро потухла, стоило только ему с Лайтом оказаться внутри неуютного кузова, предназначенного для перевозки груза, а не людей. Сейчас он бы все отдал за удобную кровать и кондиционер.

Грязная одежда липла к телу, и сколько бы он ни стирал ладонями пот, тот вновь мгновенно проступал на коже. Их с Лайтом ноги покрылись мозолями от долгого пути, спины ломило, желудки бунтовали, а в распухшие раны с легкостью могла попасть инфекция, учитывая их приключения.

Они ехали уже несколько часов, время от времени перекидываясь незначительными фразами. Но воцарившаяся теперь тишина начинала убивать. Казалось, что в ней время тянется еще медленнее, и Мин просто не мог больше думать о том, как ему душно. Он хотел отвлечься от физического неудобства и ради этого был готов даже на бессмысленный разговор с еще недавно ненавистным ему человеком.

– Давай сыграем в «Вопрос-ответ», иначе я сойду с ума. – Это лучшее, что смог придумать Мин в обессиленном состоянии.

– Вопрос-ответ? – переспросил его не менее уставший Лайт.

Розовые волосы слиплись и стали казаться темнее обычного, а клипса с серьгой где-то потерялись во время их побега. Сейчас Лайт походил на испуганного, потрепанного подростка весьма сомнительного вида.

– Неизвестно сколько еще ехать, так что давай отвлечемся. Уверен, у каждого из нас есть то, что он хотел бы узнать о другом.

Теперь парень вызывал в нем не негодование, а любопытство. Стало крайне интересно, что у того в голове.

– Разве ты не мечтаешь, чтобы я скорее исчез из поля твоего зрения? – в словах Лайта не было едкости, а, несмотря на вопросительный тон, отчетливо звучала констатация факта.

Мин понимал – они оба измождены, и сил на притворство и ложь у них не осталось.

– Это может быть твоим первым вопросом, – подтолкнул он.

Чужая реакция разжигала интерес, но главное – отвлекала от последних событий. Мин снова погрузился в «проблему новоявленного соседа», вот только без прежней пелены ненависти, мешающей разглядеть истинную суть вещей.

– Ладно, пускай это будет вопросом, – устало сдался Лайт и устроился на полу так, чтобы лучше видеть его.

– Я думал, ты внесешь хаос в мои последние мгновения свободы. Впрочем, как оказалось, опасаться следовало вовсе не тебя, – честно ответил Мин.

– Что значит «последние мгновения свободы»?

– По одному вопросу за раз, – вырвалось вместо ответа, отчего Лайт закатил глаза, но своим видом дал понять, что ждет паса. – Почему ты кинулся мне на помощь? Забудем о смелости или идиотизме. Хочу знать реальную причину.

– А я должен был проехать мимо, когда заметил, что тебя избивают? – Лайт удивленно приподнял бровь. – Конкретной причины не назову, все вышло как-то само собой… Я особо не задумывался тогда. Меня больше поражает, почему тебя это так удивляет.

Мину было сложно слышать, что другие люди способны совершать поступки без каких-либо тайных мотивов. Почему же он вырос будто бы в другом мире, где такая бескорыстная помощь скорее сбой в программе, а не норма?

– Но я вел себя с тобой как последний мудак с самой первой встречи, – продолжал пытаться понять Мин.

– Не все время. Когда мы играли в видеоигры – было весело. И даже если в остальные девяносто пять процентов времени ты вел себя по-скотски, из-за простой обиды я не проезжаю мимо, когда кому-то угрожает опасность.

Даже в упомянутую ночь Мин лишь пытался поближе подобраться к Лайту, ведомый отнюдь не благими намерениями, но и ему тогда понравилось. Но он постарался отогнать эти мысли прочь, ведь не мог позволить мимолетной вспышке эмоций помешать замыслу.

– Теперь ответь на мой предыдущий вопрос, – не унимался Лайт.

– После выпуска я должен начать управлять больницами в качестве административного директора. Таков наш с отцом уговор, когда я отказался становиться врачом.

– А ты не хочешь?

– По одному вопросу, – повторно напомнил, но вдруг услышал тихое ругательство из уст Лайта, прежде чем тот уже с вызовом вновь обратился к нему.

– Да какая разница? Ты сам предложил эту игру. Забей на глупые правила! Важнее суть, разве нет?

Мин уже понял, что Лайт, вопреки его выбору профессии, не из числа тех, кому важны правила и порядок. Парень предпочитал хаос – состояние его комнаты служило тому доказательством. Да и в разговорах тот уклонялся от искусственности и фальши, к которым Мин так привык.

– Я не знаю, чего хочу, – ответил он все же на предыдущий вопрос вне очереди. – Не могу сказать, что экономика и менеджмент совсем меня не интересуют. В целом я справляюсь, но мысль, что за меня уже все решили, душит. Такое чувство, что я… задыхаюсь. Не знаю, как объяснить, – сдался он под конец, слегка обнажив душу. Такие разговоры всегда смахивали для него на хождение по горячим углям.

– А Кхун Равит знает об этом? Он кажется разумным и добрым человеком.

Мин понимал, что парню его отец видится совсем иначе. Ведь не Равит Вонграт растил Лайта.

– Он разумный, да. Тем не менее мои желания для него неважны, ведь я – единственный наследник. Кому, если не мне, отвечать за «VN Medicine» в будущем? Это дело всей жизни отца, у меня нет выбора. Да и заветной мечты, как у других, тоже. Мне двадцать три, а я до сих пор не знаю, чего хочу от жизни.

От последней фразы тянуло биться головой об стенку, а оттого, что она вырвалась наружу, гадливое ощущение только усилилось.

– Возраст – лишь цифра. Я тоже не чувствую себя сильно взрослым и мудрым, – поделился Лайт. – Иногда мне кажется, что я совсем не подготовлен к практической стороне жизни. Я хорош разве что в учебе, и то, потому что трачу на это большую часть своего времени. К последним курсам я успел привыкнуть, и психологически стало легче, а вот в первое время совсем зашивался.

– У тебя есть цель в отличие от меня.

– Значит, ты свою еще не нашел. Может, ты слишком много думаешь об этом. Разве существует какой-то определенный возраст, когда приходит ощущение зрелости? Или возраст, к которому человек должен определиться с мечтой, а дальше уже поздно? Бред какой-то! Да, я изменился со школьной поры, но в целом все тот же. И не только внешне. – Лайт явно осознавал, что выглядит значительно младше своего возраста.

– И все же есть разница между двадцатилетним и сорокалетним, что ищет себя или мечтает… ну, скажем, слетать на Марс. В двадцать следовать мечте – достойно уважения, поддержки, это звучит красиво, а в сорок тебе скажут, что ты цепляешься за иллюзию. Это жалко и безрассудно.

– Важнее всего чувства и желания самого человека. Если его и в сорок все устраивает, то почему нет? Пусть каждый проживает свою жизнь так, как хочет.

– Твои слова, да в уши моему отцу.

– Наверное, он и вправду давит на тебя. – Лайт закусил губу, слегка пожевывая ее, и наморщил лоб. – Такое давление и напряжение никогда не приводит ни к чему хорошему. Вам с отцом нужно откровенно поговорить и найти компромисс.

Походило на то, что парень искренне пытался решить его проблему, и это… трогало. Пугающе трогало.

– Слишком много обо мне. Вернемся к тебе, – поспешно свернул тему Мин, пугаясь возникшего чувства. Он словно попал в охотничьи силки, смазанные смолою, которые сам же и расставил по всему лесу. – Почему ты бросил музыку и подался в медицину?

– Откуда ты знаешь об этом?

– Раз уж мы сейчас говорим начистоту: я разузнал о тебе. В моем мире это распространенная практика. Ты мог оказаться нежданным братцем, и я хотел знать наверняка. – Мин пытался не выглядеть так, будто оправдывается. И все же не желал, чтобы разговор из-за его признания оборвался.

– Серьезно? За мной что, кто-то следил? – в искреннем изумлении выпучил глаза Лайт. – Мне следует разозлиться, но я слишком устал для этого. В таком случае ты и так должен знать обо мне все.

Мин отрицательно покачал головой.

– Я получил сводку сухих фактов, а меня интересуют мотивы.

Во взгляде Лайта промелькнуло облегчение, подозрительный огонек тут же померк, а плечи снова расслаблено опустились.

– Мир богачей и правда… нечто. Если я отвечу на все твои вопросы, пообещай больше не копаться в моем прошлом за моей спиной?

Лайт предлагал правду в обмен на доверие. Мин мало кому доверял, поэтому обычно не открывался людям. И даже немногим близким рассказывал не все. Например, Маре, и, как оказалось, не зря. Все люди лгут – специально или с благими намерениями, или даже неосознанно. Мотив не меняет факта наличия лжи.

– Ты не сердишься? – Не то чтобы его заботила реакция Лайта, скорее поражало чужое спокойствие. На месте парня он был бы в бешенстве.

– Конечно я зол. Тем не менее пытаюсь понять тебя, хотя при других обстоятельствах не отреагировал бы так спокойно на вторжение в мою частную жизнь. Но… какая сейчас польза от злости? Не стану отрицать, для тебя все и в самом деле могло выглядеть странно. Мне тоже сложно подпускать к себе людей. У меня много знакомых, но мало друзей. Хотя я выбираю другой способ общения, более привычный, – спрашивать, если хочу что-то узнать.

– Хорошо. Ответь на вопросы, и забудем о постороннем вмешательстве, – согласился Мин.

Он не любил давать обещания, однако Лайт не злился на него даже тогда, когда это казалось разумным. Этот парень обезоружил Мина по всем фронтам. Сначала попытался спасти ему жизнь, после помог сбежать из лап похитителей, теперь же, узнав правду, не обвинял, а старался понять. Кто так делает? В голове пронеслось «взрослый здравомыслящий человек», но Мин заглушил до противного язвительный внутренний голос.

– Итак, почему я сменил специальность? – начал Лайт, соглашаясь на их уговор. – Вообще, даже после отчисления с музыкального сама музыка ведь никуда от меня не денется. В этом вся ее прелесть. Она всегда со мной, и я могу заниматься ей в свободное от учебы время, хоть и не так много, как раньше. Но основная причина – авария, в которую я попал на первом курсе. Наверняка ты об этом уже знаешь. Нас было двое в машине, и мы чуть не погибли. Раньше я, как обычный подросток, особо не задумывался, что моя жизнь может оборваться в любой момент, а лишь бездумно развлекался. Но потом те, кто тоже когда-то ходили в школу и мучились над очередной домашкой, вытащили меня с того света. И я понял, что, пока жив, тоже могу сделать что-то важное. Вместо музыки – спасать жизни, вместо игры на гитаре – помочь кому-то по-настоящему… уберечь от утраты близкого. Ведь и сам не понаслышке знаю, что смерть в первую очередь приносит страдания не мертвым, а живым. Поэтому я передумал превращать хобби в профессию и выбрал медицину.

Так вот в чем дело – в страхе умереть прежде, чем сделать что-то значимое. Это заставило Лайта пойти по иному пути? После услышанного Мин явно ощутил насмешку судьбы и почувствовал себя капризным ребенком.

Он ненавидел врачей, а сейчас получалось, что одного будущего докторишку все же начинал переваривать. Ведь тот не был типичным высокомерным умником, жаждущим стабильности, статуса и высокой зарплаты, а просто хотел спасать других, как однажды спасли его.

– Тогда тебе действительно стоит поучиться у отца. Он не лучший родитель, но даже я не могу отрицать, что он – первоклассный врач.

Лайт и представить не мог, чего ему стоит это признание.

– Что произошло между вами? Почему ты… ненавидишь его?

Вот и прозвучало. Ненависть. Даже посторонние замечали ярость, таящуюся за каждым его вздохом в сторону отца. Мин впервые за долгое время говорил с кем-то настолько открыто, не считая сеансов с психологом в школьные годы. В обычной обстановке, при естественном течении событий, Мин ни за что бы не открылся и не решился показать собственный интерес. Приоткрыть мотивы тому, кого плохо знал. Но, несмотря на пережитое, пусть даже мнение о докторишке и изменилось, сохранялась черта, которую пересекать нельзя.

– Это из-за твоей матери?

Мама… С ней все было по-другому. Он был другим. И даже отец. Тогда они были семьей. Не самой идеальной, но семьей.

Его затошнило. Даже спустя десять лет Мин так и не научился до конца справляться с воспоминаниями, и каждый раз при упоминании матери тело превращалось в сосуд памяти. Он терялся, замыкался в себе, а иногда поддавался паническим атакам.

Мин даже не понял, когда именно его руку сжали, а рядом с ухом прошептали:

– Дыши глубоко, считай про себя и дыши. Повторяй за мной.

Лайт звучал успокаивающе, и постепенно Мин вернул контроль над реальностью, слушая его указания. И первое, что осознал – он мертвой хваткой сжимает чужую ладонь.

– Иногда со мной такое бывает. – Он сконфуженно выдохнул, усаживаясь вновь и спотыкаясь о взгляд докторишки, который теперь сидел крайне близко.

– Все в порядке, – улыбнулся Лайт, кладя руку на его плечо, а Мин не предпринял попытки отодвинуться. – Этот вопрос можем пропустить. Я не настаиваю.

Мин сглотнул и подумал, что сейчас бы многое отдал за утренний свежевыжатый сок Нун. Он облизал пересохшие губы и постарался держаться с достоинством, будто Лайт не застал его за унизительной потерей контроля.

– Хм-м… не знаю, с чего вдруг это случилось.

– Это вполне нормально. Твое эмоциональное состояние подорвано пережитым стрессом. С каждым может произойти, особенно, если человек думает о чем-то болезненном для него.

У парня буквально на все находился целительный ответ.

– Давай следующий вопрос, – вновь сказал ему Лайт.

– С кем ты попал в аварию? Ты упомянул, что был в машине не один. – Мин мастерски ушел от темы своего прошлого, но неосознанно ворвался в чужое.

– Мы учились вместе в школе. – В этот раз докторишка ответил уже более неохотно.

– Друг или… кто-то больше?

Обычно Мина не интересовали любовные дела других людей, хватало своих проблем. Да и подобные вопросы он считал непростительным нарушением личных границ. Но пора было перестать оправдывать интерес к этому парню и признать, что он хочет узнать о нем как можно больше, раз уж ему самому подарили такую возможность в обмен на обещание.

– Подруга, но с нами должен был поехать и мой любимый человек[22]. Планы изменились в последний момент.

– Вы расстались после аварии?

Мин понимал, что пересекает проведенные собою же границы, но не удержался. Он ненавидел бестактность так же сильно, как и глупость, однако позволил себе забыть о привычном, пока они не вернутся к «нормальной жизни».

– Авария лишь одна из причин. Наши отношения измучили меня, поэтому после разрыва я не жалел, что все в итоге закончилось, – горько улыбнулся Лайт, непроизвольно водя пальцами по поверхности пола.

– Как долго это длилось?

– Эту информацию не удалось откопать? – Улыбка Лайта превратилась в хищную ухмылку. – Между нами всегда что-то было, но отрицание и упрямство заняло много времени. Почти до самого выпуска из школы.

– Вот поэтому я и не завожу девушек, – покачав головой, сказал Мин.

– Как и я.

– Хочешь сказать, что после ни с кем не встречался?

– И это тоже.

– То есть… подожди, уже прошло шесть лет. У тебя никого не было после автомобильной аварии? – приподняв бровь, уточнил он.

Удивление вызывало не само это открытие, а то, что конкретно Лайт говорит это. Мин начинал понимать, насколько же информация, которую раскопали люди Мары, оказалась неполной. Оберткой, а внутренность оставалась нетронутой. Он ошибался насчет этого парня, и каждое следующее открытие о нем с трудом укладывалось в голове.

– Учеба всегда отнимала много времени, а оставшееся я посвящал близким и музыке. Плюс, когда стал старше, проходить через подобное вновь уже не смахивало на хорошую идею. Когда ты неопытен и совсем юн, любовь кажется волшебной сказкой, но потом понимаешь, на самом деле любовь – всегда риск. Она опасна. А после аварии лучшим другом для меня стала безопасность.

В душе Мин вздрогнул. Слова Лайта отражали его самого. Он не мог так легко, как Бест, найти себе правильного человека; не мог, как Мара, наслаждаться жизнью, будучи свободным от обязательств. Да, время от времени он развлекался, однако неустанно бежал: от отца, от университета, от грядущей работы. Старался забыться. Так проходил год, за ним еще один. В целом все казалось сносным, однако внутри обжигала сквозная рана неудовлетворенности, которая никуда не исчезала.

Однако Лайт не замечал, как он все больше хмурится от его откровений:

– Мне нравится быть одному. Я наблюдал за друзьями, которые встречались и расставались, и сам повторно впутываться в это не рвался. Слишком много головной боли, слишком мало пользы. Я не могу, как в прошлом, отдать всего себя, а после быть растоптанным. Быть одному – комфортно и не так уж ужасно, как многие считают, – закончил парень с довольным видом, будто гордился сделанным собою выводом, и под конец даже хмыкнул.

– Ты… более циничен, чем мне представлялось.

Мин знал об одиночество не понаслышке, однако в отличие от Лайта, не выбирал его сам. Его туда бросили, словно котенка в бассейн, и он научился в нем плавать. Он понял, что одиночество – не фатально. Оно могло стать лишь поводом, но не основной причиной для гибели.

– Я не циник, а скорее реалист. А ты? Почему играешь в странные игры с разбиванием сердец? Еще одна причуда богачей или есть какая-то другая причина?

Мин знал, что рано или поздно они дойдут до этой темы. Хотя в отличие от семейных тайн, здесь осталось мало что скрывать, так как Лайт уже оказался в самом эпицентре этих делишек.

– Бар, куда ты приходил, принадлежит моей подруге. Сначала я просто зависал там, но однажды узнал, что она промышляет такой забавой. Мне стало интересно.

– И в чем суть?

– Люди в отместку за разбитое сердце или предательство «заказывают» своих бывших или случайных партнеров. Я и еще несколько ребят, желающих принять в этом участие, влюбляем их в себя и бросаем в отместку, чтобы они ощутили то же, что и те, кого они растоптали…

– То есть ты, как Робин Гуд? Только помогаешь не беднякам, а пострадавшим от любви?

Мина крайне удивляло, что Лайт не прекращает иронизировать. Ему казалось, весь такой благородный и сердобольный будущий доктор не способен понять его поведение.

– Вряд ли кто-то еще назовет это так. Но после всего дерьма с Наной я больше в этом не участвую.

– Надеюсь, остальные девушки были не так безумны, иначе такое развлечение крайне сомнительно, – поддел Лайт, и Мин бессознательно ответил на улыбку. Это было по-странному приятно. А еще удивительно, потому что в парне напротив он не увидел осуждения.

– Нет, Нана сумела отличиться. И знаешь, ее безумства проявились как раз в день твоего приезда. Я порвал с ней за пару часов до того, как отец нас познакомил. И началось… – Мин не обвинял, в его голосе прослеживалось легкое подтрунивание, которое удивляло и его самого.

– Виноват. – Лайт склонился в извиняющемся вай, но улыбка явно намекала на то, что тот уловил сарказм.

– Я слишком помешан на сохранении привычного течения жизни в уединении.

– Понимаю. Спокойствие и свобода – ценные составляющие. Всегда удивляюсь, насколько люди боятся одиночества, что готовы быть с кем угодно, лишь бы не одни.

– Это намек в мою сторону? – указал на себя пальцем Мин.

– Не знаю, тебе решать. Я просто говорю, что это выбор каждого. Я вот предпочитаю дружбу.

– Ты же говорил, у тебя почти нет друзей.

– Главное – не количество, а качество. И вообще, не понимаю почему дружбу ценят меньше отношений. Это такая же любовь, только без секса, – осуждающим тоном заметил Лайт.

– Ты сам ответил на свой вопрос, – хмыкнул Мин. Может, в людях действительно было много животного, раз они бросались совокупляться с кем попало, как собаки при первых признаках течки.

– Друзья часто куда полезнее возлюбленных. Проверено жизнью. Поэтому я и выбираю дружбу.

– Это ты так мне дружбу предлагаешь? – спросил Мин, устав притворяться неприступным.

Лайт сотворил невозможное: за два дня растоптал враждебность и вызвал желание общаться с ним без фальши и продуманных схем.

– Уж не любовь так точно, – с усмешкой ответил парень. – Я еще в первый день хотел с тобой поладить, но ты был слишком заносчив, чтобы оценить мой чистосердечный порыв.

– Не заметил.

«Или не хотел замечать» – но вслух этого не добавил.

– Сделаю вид, что поверил, – примирительно согласился Лайт, и они оба усмехнулись.

Они даже не заметили, как грузовик остановился, и поэтому, когда дверь кузова открылась, пропуская яркий свет, от которого они поспешно зажмурились, это застало их врасплох.

– Приехали, ребятки, – добродушно уведомил водитель.

Изнурительное путешествие закончилось. Они дома. В Бангкоке.

Мин и Лайт включили украденный у похитителя телефон и позвонили в особняк. Трубку взяла Нун, которая моментально начала плакать, стоило той услышать голос воспитанника. Успокоив женщину тем, что они оба в порядке, Мин попросил прислать за ними машину и предупредить обо всем отца.

Экономка ответила, что хозяин и так дома, со вчерашнего вечера занимается их поисками. Она предложила поговорить ему с Вонгратом-старшим, но Мин указал их местоположение и, сославшись на почти разряженный телефон, дал отбой.

Затем они спустились на безлюдный участок набережной, надеясь не попасться никому на глаза: там Мин выбросил пистолет в реку, предварительно вытерев его, чтобы избавиться от отпечатков.

Спустя минут сорок водитель уже вез их домой. Раньше тот подвозил его в школу, но после получения прав Мин, желая больше свободы, сел за руль уже собственной машины, поглощенный чувством поддельной независимости.

Чем ближе они подъезжали к особняку, тем мрачнее становился Мин. Он знал, каких примерно слов ожидать от отца, и ему не хотелось их выслушивать. Ведь и так прекрасно понимал: это полностью его вина. Он не нуждался в очередных нотациях, чтобы осознать это.

– Беспокоишься о том, что скажет Кхун Равит? – спросил Лайт, словно прочитав его мысли.

– Я знаю, что он скажет. Но выслушивать все это – то еще испытание. Я бы с бо́льшим удовольствием вновь подрался с теми головорезами.

– Родители всегда такие. Поверь, моя мама даже с другого конца страны приехала бы убедиться, что я в порядке, а затем все же прочитала бы мне длинную лекцию нравоучений. Надеюсь, она ничего не знает о случившемся.

Лайт не придавал значения, что они выросли в разных семьях, однако Мин не стал рушить призрачные представления парня. Пусть хотя бы один из них считает отца заботливым, приравнивая семью Вонгратов к собственной.

Приехав наконец домой и зайдя внутрь, Мин одновременно выдохнул с облегчением и настороженно напрягся. В душе он всегда был готов к очередному разочарованию, но надежда не хотела умирать, как бы он ее ни травил. Она оказалась живучей тварью.

Когда навстречу им выбежала Нун, которая в слезах и неразборчивом лепете сдавила его в объятьях, Мин почувствовал вину за то, что не всегда относился к ней хорошо, порой специально отгораживаясь и называя просто прислугой. А ведь она, считай, растила его последние десять лет, но, как любой ребенок, он частенько бывал с ней не прав. Оттого сейчас Мин ответно обвил ее руками и успокаивающе бормотал, что в порядке.

Спустя мгновение он заметил в холле отца, который с беспокойно-напряженным выражением лица смотрел на него. Мужчина не подбежал обнимать его, такое было возможно лишь в какой-нибудь утопической новелле. Но даже невзирая на это, сердце болезненно защемило, когда отец прошел мимо него с Нун и подошел к Лайту, а затем по-отцовски коснулся парня.

– Сильно пострадал? Голова болит? – в голосе Вонграта-старшего слышалось беспокойство, когда мужчина профессиональным взглядом осматривал повреждения Лайта.

– Не беспокойтесь. Всего лишь несколько царапин.

Похоже, Лайту было неудобно за столь пристальное внимание к своей персоне, о чем красноречиво говорил его взгляд.

Мин поспешно отвел глаза. По возвращении в особняк казалось, что весь их разговор в кузове грузовика всего лишь сон, а его признание – унизительная и нелепая слабость. Он, вероятно, предстал перед Лайтом жалким закомплексованным типом, который так и не вырос, несмотря на статус и внешний вид.

– Завтра немедленно пройдешь обследования. Ты же знаешь, тебе нужно быть осторожным!

Услышав это, Мин даже не ощутил прежнего гнева или раздражения, слишком обессилил для этого. И просто понимающе усмехнулся, будто и не рассчитывал ни на что другое. Теперь он понимал: Лайт не виноват. Отца всегда будет интересовать кто-то другой больше, чем родной сын.

Но тут хозяин дома все же вспомнил о нем и, подойдя, неловко приобнял. Мин не сделал никаких попыток ответить на порыв, настолько искусственный, что во рту загорчило, точно его перед этим мучила изжога.

– Рад, что ты вернулся. Но я жду объяснений. Мне пришлось воспользоваться связями, чтобы вас начали искать раньше установленного срока после исчезновения. Даже не знаю, сколько людей занимается вашим делом с сегодняшнего утра, – сухо сказал Вонграт-старший.

Мин кивнул в ответ и молча прошел в кабинет отца. Лайт, видимо, хотел последовать за ними, но мужчина остановил его:

– Ты вымотан, иди отдохни. Поговорим с тобой утром, а затем отправимся в больницу.

Мин оглянулся и снова поймал взгляд Лайта. Тот будто спрашивал: «Мне послушаться или все же пойти с тобой?» Он коротко покачал головой, что подразумевало: «Все нормально, я привык».

За закрытой дверью Мин рассказал обо всем отцу, хотя кое-какие подробности намеренно упустил, надеясь, что это хоть как-то сгладит ситуацию. Однако понимал тщетность попыток.

– Ты уверен, что она была жива?

– Я могу отличить мертвеца от живого. У меня есть опыт в этом, если ты забыл. – Последние слова ужалили их обоих. Но выражение боли на отцовском лице доставило Мину садистское удовольствие.

– Теперь мне придется объяснять твою внезапную пропажу и возвращение, а помимо этого разбираться с дочерью иностранного бандита.

– Ты бы предпочел, чтобы я пришел сюда вместе с ней за благословением или вовсе не вернулся? – едко зашипел он, не сдержавшись.

– Я бы предпочел, чтобы из-за твоих похождений другие люди не подвергались опасности! Ты поставил под угрозу не только свою жизнь, но и Лайта. О чем вы вообще думали, когда сбежали? Так рисковать! Эти люди могли покалечить или даже убить вас!

– Прости, что подверг риску твоего драгоценного протеже, но я не просил его бросаться мне на помощь. Я говорил, что ему здесь не место!

В душе он больше не винил Лайта. Просто отец оставался прежним, даже когда едва не лишился сына, поэтому вспышка ярости ослепила Мина и породила эти слова.

– Как мне теперь смотреть в глаза его матери?

– Можешь смотреть чуть ниже. Женщины это любят.

– Не смей хамить, – спокойным, но металлическим тоном произнес отец. – С тобой бесполезно разговаривать. Однако это моя вина. Я надеялся, что предоставленная свобода во время студенчества позволит тебе преодолеть психологический мораторий[23] и научит ответственности, но ты все такой же обиженный ребенок, готовый портить жизнь другим ради минутного развлечения.

– Так вот значит что… Я порчу тебе жизнь? – Мин встал, разозлившись окончательно. План молча выслушать все причитания провалился.