Королевская отравительница

Глава вторая Герцог Северной Камбрии

Оуэн любил играть и мог часами развлекаться один – раскладывая плитки в ряд перед тем, как их сбить, двигая солдатиков, марширующих на войну, или читая. В кругу семьи он был общителен, и, когда дело дошло до того, чтобы драться на деревянных мечах, он нередко заставлял плакать других, даже своих сестер. Но если он оказывался в одной комнате с незнакомцем, он прятался за креслом и следил за чужаком настороженным взглядом, пока тот – или та – не уходил.

Именно так он смотрел на лорда Хорвата. Теперь, когда герцог покинул Таттон-Холл, Оуэн ехал, сидя позади него в седле, испуганный и настолько потрясенный, что не смог бы ни с кем говорить, даже если бы попытался. Когда они уезжали из дома, слезы матери блестели на щеках, и он гадал, сможет ли когда-нибудь говорить снова.

Таттон-Холл был его миром, и он знал все его уголки – от подвала до чердака. Были части поместья, которых он побаивался, – в винном погребе было темно, и там странно пахло, но были и тайные места, которые знал только он, убежища, где он мог спрятаться. И никто бы его не нашел. Сады были обширны, и он проводил там бесчисленные дни, наслаждаясь простыми удовольствиями – бегать по траве или валяться на груде листвы, наблюдая, как ползают по земле муравьи и божьи коровки. Ему нравилось, как божьи коровки втягивают лапки, становясь похожими на мелкие камешки, которые он мог катать на ладони. А потом, когда он замирал, они снова выпускали лапки, и он позволял им ползать по своей руке.

Оуэн любил природу и прогулки, но дома ему нравилось еще больше. Книги его очаровывали, и ощущение от вида букв очень напоминало щекотку от божьих коровок, ползающих по руке. Когда он читал, то словно переносился в некую волшебную страну, откуда его нельзя было дозваться ни шепотом, ни криком. Он читал все, что мог заполучить в свои маленькие руки, и все запоминал. Его книжный голод никогда не утолялся, а любимыми были рассказы о подвигах тех, кто благословлен Потоком.

Таттон-Холл исчез вместе со стуком копыт. Прежней жизни пришел конец. Хорват твердо сидел в седле, ни о чем не говоря с мальчиком, пока они ехали вместе, разве что порой спрашивал, голоден ли он, или не хочет ли пить, или не нужно ли ему сходить по нужде, когда они останавливались, чтобы дать отдохнуть лошадям.

Герцог не был высоким, и он был старше отца Оуэна. Из-под черного бархатного берета виднелись густые седые волосы, коротко остриженные, и такая же седая бородка клинышком. На его лице было строгое угрюмое выражение, сообщавшее Оуэну, что ему вовсе не нравится сопровождать восьмилетнего мальчика через все королевство и хочется, чтобы это задание было выполнено настолько быстро и безболезненно, насколько это возможно. Герцог был почти так же молчалив, как Оуэн, в то время как рыцари его свиты перешучивались между собой и за ними было куда как интереснее наблюдать.

У всех дворян королевства были гербы и девизы. Оуэн особенно гордился своим родовым гербом, который знал всю жизнь. Герб Дома Кискаддона назывался Аурум: на ярко-синем фоне три золотых оленьих головы с острыми рогами, похожими на шипы. Герб Хорвата – на красном фоне золотой лев со стрелой в раскрытой пасти. Оуэну это не понравилось, потому что ему все время казалось, что льву больно. У герцога был герб на камзоле, и его знаменосец, который ехал сразу за ними, нес штандарт с тем же изображением, объявляя всем, кто они такие и что следует держаться подальше. Поскольку рыцари были вооружены и луками, и мечами, Оуэн держал рот на замке более чем по одной причине.

Мальчик потерял счет времени, пока они ехали. Прошло несколько дней. Каждое утро на рассвете герцог расталкивает его и хмуро ведет к коню. Оуэн молчит. Герцог молчит. И так до самого Кингфонтейна.

Когда Оуэну было три года, он приезжал в стольный город Кередигиона вместе со всей семьей. Прошло столько времени, что у него сохранились только смутные воспоминания. Но когда они приблизились к городу, эти обрывки воспоминаний начали сливаться воедино, и все вокруг стало казаться отчасти знакомым.

Что поражало в Кингфонтейне, так это то, что он был построен у широкой реки как раз в том месте, где суша резко уступила место яростному водопаду. Не важно, высок или низок был уровень воды в реке, водопад никогда не пересыхал. Посреди реки стоял большой остров, где было построено святилище Владычицы Потока. Огромные валуны и скалистые камни выступали из водопада, на некоторых виднелись деревца, умудрявшиеся цепляться за камни, как ни старалась их смыть пенящаяся вода.

Оуэн знал, что святилище получило имя из древних легенд, но ни одна книга не была способна объяснить это так подробно, как ему хотелось. Манускрипты, которые он пытался прочитать, чтобы узнать больше, были полны рыцарей, сражений и раздробленных королевств, которых больше не существовало, были слишком затянутыми и слишком скучными, чтобы удерживать его интерес.

У святилища были две прочные башни и ряд арок, которые возвышались над задней стеной здания. С арок всегда стекали водяные потоки, превращая святилище в точную копию самого водопада. На одном берегу реки лежал город с островерхими крышами и дымящими трубами. Городской шум – блеянье коз, мычание волов, скрип колес телег и повозок – был едва различим сквозь постоянный рев водопада. На другом берегу реки, на возвышенности, стоял дворец, рядом с которым Таттон-Холл казался бы игрушкой.

Каменный мост соединял дворец с островом, а несколько деревянных мостов соединяли остров с главным берегом и остальной частью города. Это было захватывающее зрелище, и Оуэн приподнялся в седле, чтобы лучше разглядеть. Грохот водопада можно было услышать за много миль, постоянный шум воды, который звучал как непрерывный шторм.

Дворец был построен на зеленом холме, окружен рощами, имел много ярусов и террас, с зубчатыми стенами. Над башнями, которых было не меньше дюжины, реяли королевские знамена. Оуэн мог видеть сады и деревья, возвышающиеся над древними каменными стенами, и его неопытному глазу казалось, что замок простоял тысячи лет. Тем не менее фасад был очищен от плюща и лозы, за ним явно ухаживали.

Итак, это его новый дом. Король призвал Оуэна жить во дворце под своей опекой. Старший брат Оуэна Йорганон тоже некоторое время жил в Кингфонтейне. И теперь он мертв. Поэтому маменька и папенька так сильно плакали, когда Оуэн уезжал? Дворец не ощущался домом. Он казался монументом, пережитком веков, опасным местом.

Когда они въехали в город, трубы у ворот оповестили об этом, и Оуэн обнаружил, что на него глядят сотни незнакомцев. Некоторые смотрели на него с жалостью, это заставляло испытывать еще большую неловкость, и он прятал лицо в плаще герцога, чтобы скрыться.

Их проезд сопровождал стук копыт по булыжникам и вездесущий шум от водопада. В конце концов Оуэн снова выглянул и уставился на лавки и толпы людей.

Он вглядывался изо всех сил, неспособный осознать всю громадность этого места, совершенно ошеломленный из-за шума и растерянности. Он пытался подавить свои чувства, но обнаружил, что плачет. Его сердце разрывалось от грусти, что никого из родных не было рядом, чтобы утешить его. Почему его выбрали, чтобы отправить в Кингфонтейн? Почему не кого-то другого?

Хорват услышал его всхлипы и повернулся в седле, взглянув сверху вниз.

– В чем дело, мальчик? – резко спросил он, его борода вздернулась.

Оуэн посмотрел ему в глаза, боясь что-либо сказать, а уж тем более раскрыть свои истинные чувства. Он пытался сдержать слезы, но от того они лились еще сильнее. Он ощущал, как они катятся по его щекам. Оуэн был несчастен и одинок, и, хотя события последних нескольких дней казались кошмаром, он начинал понимать, что этот кошмар – его новая жизнь.

Герцог помахал одному из своих рыцарей:

– Принеси парню маффин. Вон оттуда.

– Да, милорд, – сказал рыцарь и поехал вперед.

Оуэн не хотел маффин. Он хотел вернуться в Таттон-Холл. Но ничто не заставило бы его признаться в этом. Он сильно дрожал, цепляясь за герцогский плащ, чувствуя тошноту, доходящую до костей, от одного взгляда на пронзенного стрелой льва на гербе. Конь продолжал идти шагом, пока рыцарь не вернулся и не протянул Оуэну румяный маффин с крошечными темными семечками.

Оуэн не хотел есть, он принял маффин без слов благодарности и крепко сжал. Сдоба была мягкой и крупнее его ладошки, а исходящий от нее сладкий запах напомнил кухню дома. Вскоре рыдания утихли, и Оуэн вытер мокрый нос рукавом. Маффин продолжал искушать, мальчик наконец сдался и откусил кусочек. На вкус это было как пирог, и семечки немного хрустели на зубах. Оуэн никогда раньше такого не пробовал, но это было восхитительно, и он проглотил все.

Они добрались до одного из мостов, ведущих к святилищу, и Оуэн оживился, ведь им предстояло пересечь такую могучую реку. Что, если мост размоет, пока они будут переходить, и все погибнут в водопаде? Он улыбнулся этой мысли, представляя, как это было бы забавно. Волны реки били по деревянному мосту, вызывая головокружение, усиленное тяжестью маффина в желудке Оуэна. Он крепче сжал плащ герцога, вслушиваясь в стук копыт.

Хотя они достигли острова, на котором располагалось святилище, не было никакой необходимости входить в святые земли. Во дворе святилища толпились люди, и некоторые прижались к воротам, чтобы посмотреть на свиту герцога. Все они были неопрятного, нищенского вида, и глазели на Оуэна с явным любопытством. Он глянул на них, прежде чем снова скрыть лицо в складках плаща герцога.

Они быстро пересекли маленький остров и направились прямо к каменному мосту, что вел к замку. Башни были такими высокими и островерхими, подумал Оуэн, что могли бы порвать облака, как пузыри, если бы облака спустились пониже. Среди реющих флагов были изображения как королевских львов Кередигиона, так и личный штандарт короля – герб, который он так и носил после вступления на престол. Белый вепрь. Оуэн всегда считал свиней дружелюбными существами и любил их, но фигура вепря с мощными клыками на черном поле внушала страх.

– Почти прибыли, парень, – бросил герцог.

Конь миновал мост, а потом пологий склон холма. Коричневые стены замка выглядели скорее дружелюбно, чем зловеще, но это впечатление разрушило то же изображение белого вепря. Вдалеке виднелась башня. Более стройная, чем другие. Она напоминала кинжал. Оуэн вздрогнул.

Они миновали подъемный мост, ворота и вошли во дворец. Это был королевский двор, но он находился не в самом сердце королевства, это Оуэн почерпнул из карт и книг, которыми владел его отец. Скорее они были ближе к востоку, и река впадала в океан в нескольких лигах отсюда. Корабли могли подниматься вверх по реке до порта, и затем груз перекладывался на мулов и доставлялся по дорогам в город. Замок был защищен рекой, защищен холмом, защищен самим Потоком.

Конюхи забрали лошадей, и Оуэн обнаружил, что идет по огромному каменному коридору. Мерцание факелов рассеивало мрак. Окон было немного, и было прохладно и сумрачно, несмотря на летнее тепло снаружи. Оуэн смотрел на знамена, гобелены, вдыхал запах горящего масла, кожи и стали. Он шел рядом с герцогом, его живот скрутило от страха. Он проходил по этому коридору в раннем детстве. Странно, что он это запомнил. Он знал, что они приближаются к большому залу.

К ним подошел высокий мужчина, намного моложе герцога, с рыжеватыми волосами под черным шапероном. Он был одет в черный камзол с серебряными разрезами на рукавах, сверкающими драгоценными камнями. У него была походка вечно спешащего человека, очень короткая козлиная бородка, и хотя он был выше, чем герцог, но казался меньше.

– О, Стив! Я понял, что ты приехал, когда услышал трубы. Таким образом, таким образом, король сейчас спустится! Мы должны поспешать.

– Рэтклифф! – поприветствовал его герцог, слегка кивнув.

Герцог шел, как шел, но торопливость встреченного ими человека вызвала у Оуэна желание пойти побыстрее.

Этот тип, Рэтклифф, беспокойно потирал руки.

– Хвала Потоку, мы все пережили битву, – сказал он себе под нос. – Я должен был сомневаться, но был уверен. Это щенок Кискаддона, а? – Он презрительно посмотрел на Оуэна и хмыкнул. – Выбрали самого младшего. Как будто это поможет. Король в ярости, можно себе представить. Его нога до сих пор болит от боевой раны. Врачи говорят, что это излечимо, но вы знаете, он не может стоять на месте! Хотелось бы, чтобы мы убедили его перестать ходить туда-сюда, чтобы он оправился. Какие новости из Западной Марки?

Выражение лица Хорвата не изменилось.

– Я доложу королю, – коротко ответил он.

Рэтклифф нахмурился, его ноздри раздулись.

– Как хочешь. Храни свои секреты. Король предоставил мне разрешение набирать еще больше шпионов. Если жена пекаря пожалуется на короля за завтраком, я буду знать об этом еще до вечера. Ага. Пришли. – Он величественно повел рукой, когда они вошли в большой зал.

Взглянув в открывшееся перед ним огромное пространство, Оуэн едва не споткнулся о ковер и с трудом удержался на ногах. Он смотрел на огромные знамена, свисающие с балок, огромный потолок, поддерживаемый решеткой из бруса, и сумрачные окна высоко в стенах. Через них проникало немного света, но его было недостаточно, чтобы обеспечить тепло или уют. Несколько слуг сновали по комнате, неся посуду и фляги с вином, и в очаге пылало пламя. Четыре фонтана оживляли каждый угол тронного помоста, но сам трон был пуст.

– Где король? – спросил Хорват.

– Придет, придет. Мы ждем ради его удовольствия, а не нашего.

Рэтклифф выглядел почти легкомысленно возбужденным, как будто он собирался поесть вкусного. Оуэн посмотрел на него с беспокойством, наполовину скрывшись за герцогом Хорватом.

Потом послышался звук. Топот сапог, но шаг был неровный, почти запинающийся. Оуэн подкрался, прячась за герцогом, чтобы увидеть, как один из слуг открыл дверь. Трубач поднес рог к губам и выдул несколько пронзительных тонов, объявив, что входит король Северн Аргентайн, победитель битвы при Амбионском холме.

Страшный владыка Кередигиона.

Все в зале с почтением встали.