Вступление

Всадник и его конь плавно скользили вниз по склону между деревьями Кинсвуда, лиственницами, буками с блестящими листьями и дубами, украшенными гирляндами со свисающими сережками. Безмолвная и необычная пара появлялась сначала в одном солнечном луче, потом в другом со скоростью, которая поразила бы любого смертного. Бледный плащ всадника, казалось, ловил и отражал все цвета вокруг, и праздный или рассеянный взгляд заметил бы лишь намек на движение и счел бы, что это ветер.

Теплый день радовал Танахайю. Пение насекомых, стрекот кузнечиков и гудение трудолюбивых пчел также доставляло ей удовольствие. И хотя запах присутствия смертных оставался сильным и этот участок леса был лишь временным убежищем, она произнесла безмолвные слова благодарности за короткие мгновения счастья.

Славлю тебя, Мать Солнце. Славлю за ароматы растений. Славлю за пчел и их золотой танец.

Она была молода по стандартам своего народа и прожила лишь несколько столетий на огромной земле. Танахайа из Шисей’рона многие годы провела в седле, сначала как вестник для Имано, вождя клана из Цветущих Холмов, а позднее, после того как про нее узнали в Доме Ежегодного Танца, выполняла задания для своих друзей в клане. Но это поручение в столице смертных представлялось ей самым рискованным из всех и, несомненно, самым странным. Танахайа надеялась, что окажется достаточно сильной и умной, чтобы оправдать доверие тех, кто ее сюда послал.

Танахайа считалась мудрой не по годам, но не могла понять, почему ее друзья придавали такое огромное значение делам смертных – в особенности наделенных столь коротким сроком жизни существ, обитавших в этой части мира. Их интерес казался ей совершенно непостижимым сейчас, когда ей стало очевидно, что зида’я вообще больше не могут доверять смертным.

Тем не менее за́мок, который она разыскивала, существовал, и самые высокие из его крыш уже мелькали между деревьями. Глядя на приземистые башни и мощные каменные стены, Танахайа не могла поверить, что здесь когда-то находился Асу’а, величайший и самый красивый город ее народа. Возможно ли, что хоть какие-то напоминания об их древнем доме остались среди кучи неуклюжих камней, которые люди назвали Хейхолт?

«Мне не следует думать о том, что может быть истинным, о том, чего я боюсь или на что надеюсь. – Лошадь и всадница спускались по склону. – Я должна видеть только то, что есть. В противном случае я нарушу клятву и подведу своих друзей».

Она остановилась на опушке леса.

Тса, Паутинка, – прошептала она, лошадь застыла на месте, и Танахайа прислушалась.

Новые звуки долетали до нее снизу, а также не слишком приятный запах, острый аромат немытых тел смертных. Танахайа щелкнула языком, и Паутинка шагнула в сторону, в тень.

Танахайа положила ладонь на рукоять меча, когда на солнечный свет выбежала золотоволосая девочка с болтавшейся у нее в руке корзинкой зимних цветов – бледно-желтые нарциссы, подснежники и королевские пурпурные крокусы. Танахайа чувствовала, что дитя не гуляет в одиночестве, поэтому осталась в тени за деревьями, когда полдюжины запыхавшихся вооруженных солдат, звеня доспехами, появились вслед за ребенком. Через мгновение Танахайа расслабилась: ей стало очевидно, что смертные не намерены причинить вред малышке. И все же она удивилась, что смертные настолько беспечны: она могла поразить стрелами большинство из них, прежде чем они бы поняли, что не одни в Кинсвуде.

Смертная женщина в шляпе с полями, широкими, как колесо фургона, вышла на поляну вслед за солдатами.

– Лиллия! – крикнула женщина и замолчала, чтобы перевести дыхание. – Не убегай, дитя! Твое ужасное озорство заставляет нас за тобой гоняться!

Девочка остановилась, широко раскрыв глаза:

– Но тетушка Ронер, посмотри! Ягоды!

– Ягоды! В месяце маррис? Ты маленькая выдумщица.

Женщина, все еще пытавшаяся восстановить дыхание, была красивой по стандартам смертных, во всяком случае, так Танахайе показалось – высокая, с изысканным и одновременно волевым лицом. Судя по имени, которым ее назвала девочка, Танахайа поняла, что это графиня Рона из Над-Глеса, одна из ближайших подруг королевы смертных. Танахайе показалось странным, что аристократка столь высокого происхождения присматривает за ребенком, ведь этим могли заниматься другие.

– Нет, пойдем со мной, моя козочка, – продолжала графиня. – Это ягоды филина, и ты от них заболеешь.

– А вот и нет, – заявила девочка. – Потому что это лесные ягоды. А в лесных ягодах много магии. Магии фейри.

– Магия. – В словах женщины в шляпе послышалось отвращение, но даже с такого расстояния Танахайа видела улыбку, появившуюся на ее губах. – Я устрою тебе магию фейри, му’харча! Ты хотела поискать первые цветы, и я привела тебя сюда. Мы гуляем уже несколько часов – клянусь безупречными юбками Деанаги, посмотри на меня. Я вся перепачкалась, и меня обожгла крапива!

– Это не крапива, а кусты с ягодами, – сказала золотоволосая девочка. – Вот почему у них шипы. Чтобы никто не мог съесть ягоды.

– Никто не станет есть эти ягоды, кроме птиц. Даже олень к ним не подойдет!

Солдаты в тяжелых доспехах и с потными лицами, все еще не отдышавшиеся после бега, постепенно начали выпрямляться. Очевидно, им довольно долго пришлось гнаться за девочкой вверх по склону.

– Может быть, нам следует ее поймать, ваша светлость? – спросил один из них.

Графиня нахмурилась:

– Лиллия, пора возвращаться. Я хочу успеть на обед.

– Я ничего не должна делать, пока ты не назовешь меня «принцесса» или «ваше высочество».

– Какая глупость! Твои дедушка и бабушка уехали, а я за тебя отвечаю, маленький львенок. Пойдем. Не заставляй меня сердиться.

– Как жаль, что здесь нет дяди Тимо. Он мне много всего разного разрешает.

– Дядя Тимо – твой давший клятву поручитель. Нет, он твой беспомощный раб, который все тебе позволяет. А я сделана из более прочного материала. Пошли.

Девочка по имени Лиллия перевела взгляд с графини на темные кусты, усыпанные сине-белыми ягодами, вздохнула и медленно пошла обратно вниз по склону. Если бы ручка была немного длиннее, корзина волочилась бы по суглинистому грунту.

– Когда королева-бабушка и король-дедушка вернутся, я им все про тебя расскажу, – предупредила девчушка.

– И что же ты им расскажешь? – Графиня нахмурилась. – Что я не позволила тебе в одиночестве бегать по лесу, где тебя могли съесть волки или медведь?

– Я бы предложила им ягоды. И тогда они бы не стали меня есть.

Женщина взяла девочку за руку:

– Даже голодный медведь не станет есть ягоды филина. А волки предпочтут полакомиться тобой.

Когда небольшой отряд зашагал по оленьей тропе и скрылся в густой роще дубов и ясеней ниже по склону, Танахайа с удивлением посмотрела им вслед. Подумать только, столь юное существо, как Лиллия, превратится в женщину, возможно, выйдет замуж, станет матерью и бабушкой, достигнет старости и умрет – и все это не более чем за один Великий Год ее народа! Танахайе вдруг показалось, что быть смертной – значит попытаться прожить полную жизнь между прыжком с высокой горы и падением на землю, полный недоумения полет под свист ветра. И как только бедные существа с этим справляются?

В первый раз в голову Танахайи из Шисей’рона пришло, что она может узнать нечто новое, выполняя свою миссию, и эта мысль оказалась для нее неожиданной.

Значит, юная проказница и есть Лиллия, сказала она себе, внучка королевы Мириамель и короля Саймона – именно к ним направлялась Танахайа. Значит, ей предстояло еще раз увидеть малышку – гордого маленького шмеля.

«Шмеля? Нет, бабочку, – подумала она, ощутив неожиданный укол в сердце. – Яркая вспышка цвета и славы под небесами, а потом, как и все смертные, она превратится в пыль».

Но Танахайа знала: если опасения ее друзей окажутся справедливыми, то конец этому ребенку-бабочке и всем остальным смертным Хейхолта может прийти раньше, чем кто-либо из них может ожидать.

* * *

Она поехала дальше, чтобы лучше изучить замок, но все еще слышала слабый шум, бряцание доспехов уходящих солдат и голос золотоволосой девочки. Слова стали неразличимы, но звонкая болтовня доносилась из леса снизу. Ветер изменился, и вонь смертных, запах немытых тел и несвежего белья внезапно усилился; Танахайа с трудом заставила себя продолжать путь и не повернуть назад. Она знала, что ей придется к этому привыкнуть.

Безрадостный вид приземистых зданий, выстроенных людьми, нравился Танахайе ничуть не больше, чем их запах, и великий замок Хейхолт был ничем не лучше всего остального. Несмотря на свои размеры, он выглядел как набор составленных без всякого плана жилищ, скрывающихся за грубыми каменными стенами, располагавшимися одна за другой, точно последовательность грибных колец. И все это неуклюжее сооружение, словно гнездо неопрятной морской птицы, примостилось на высоком мысу, над широким заливом под названием Кинслаг. Даже красная черепица на крышах зданий показалась Танахайе тусклой, как засохшая кровь, и она подумала, что знаменитый замок более всего похож на тюрьму.

Танахайа с удивлением осознала, что всего несколькими декадами ранее – мгновения для ее народа – атака Короля Бурь на живых закончилась именно здесь, в нескольких шагах от полной победы. Ей вдруг показалось, что она слышит отчаянные крики того дня и чувствует присутствие бесчисленных теней, не желавших исчезнуть, мучения и ужас множества живых существ. Даже само Время едва не было здесь повержено. Как могли смертные продолжать жить в таком месте? Как могли не ощущать неуспокоенных мертвецов, которые окружали их со всех сторон?

Наблюдение за девочкой на мгновение улучшило ей настроение, но теперь оно рассеялось, точно пыль под жарким сухим ветром. На миг рука Танахайи устремилась к Свидетелю, спрятанному в притороченном к поясу мешочке, священному, потертому зеркалу, позволявшему ей говорить через огромные расстояния с теми, кто отправил ее сюда. Танахайа была здесь чужой и не могла поверить, что кто-то из ее расы мог бы чувствовать себя иначе в эти суровые времена. Но ведь еще не поздно: она могла бы попросить своих любимых в Джао э-тинукай’и, чтобы они нашли кого-то другого для выполнения миссии.

Однако порыв Танахайи быстро прошел. Не ей судить существ, которым отпущен такой короткий век, она должна сделать то, что необходимо для благополучия ее народа.

«В конечном счете, – напомнила она себе, – само ничего не делается. Все есть жертвоприношение».

Танахайа убрала руку от спрятанного зеркала и снова взялась за поводья. Даже с такого значительного расстояния вонь смертных казалась ей невыносимо сильной, и она с трудом ее выдерживала. Насколько хуже она станет после того, как она спустится вниз и поедет по узким улицам?

Что-то сильно ударило ее в спину. Танахайа открыла рот, но не смогла сделать вдох, попыталась повернуться, чтобы увидеть, что ее ударило, одновременно протягивая руку к мечу, но, прежде чем она коснулась ножен, другая стрела ударила ее в грудь.

Ситхи попыталась наклониться пониже в седле, но это привело лишь к тому, что вторая стрела глубже проникла в тело. Она почувствовала холодное дыхание на спине, поняла, что куртка намокает от крови, протянула руку и сломала древко рядом с ребрами. Теперь ей ничто не мешало прижаться к шее Паутинки и рассчитывать только на бегство. Но в этот момент новая стрела пронзила шею Паутинки на расстоянии ладони от пальцев Танахайи, и лошадь встала на дыбы от боли и ужаса. Танахайа попыталась удержаться, но четвертая стрела вошла ей в спину и выбила из седла. Она оказалась в воздухе, и на одно безумное мгновение ей показалось, что это полет. Затем она ощутила мощный удар о плоскую поверхность, и беззвучная темнота, словно река, накатила на нее.

Загрузка...