Кошки

БОЦМАН

Итальянский пароход «Астра», делавший регулярные рейсы между первоклассными австрийскими портом Триестом и Венецией, причаливал к набережной Триеста.

В гавани, переполненной судами всех наций, было так тесно, что «Астра» вынуждена была долго возиться с причаливанием: сначала пароход бросил якорь, потом с кормы на берег завезли трос, машина заработала, и судно стало медленно и осторожно подтягиваться к берегу кормою.

Я стоял на верхней палубе, наблюдая красивую панораму Триеста при утреннем освещении, любуясь этим старым гнездом, видевшим столько на своем долгом веку, пережившим столько бурь.

— Огэй! «Боцман»! — раздался над моим ухом зычный крик стоявшего рядом со мною матроса, здоровяка лет сорока с блестящим взором, крепкими белыми зубами и бронзовым лицом. — Огэй, тезка Мартин! Здесь я, коташка. Здесь я, кот-мурлыка. Ах, и шельма же ты, Мартин.

Матрос радостно улыбнулся и махал своею фуражкою в знак привета кому-то на набережной, где толпилось пестрое портовое население.

— Мартин рыболов! Здесь я, здесь! Огэй! Видишь меня? Хо-хо-хо! Сейчас я тебя, шельму, колбаскою угощу, подлец ты этакий. Припас, припас для тебя, жирная ты свинья, — кричал моряк.

— Кому это вы, — заинтересовался я. — Знакомый, что ли? Или родственник?

Матрос нахлобучил себе на лоб фуражку с таким остервенением, что рисковал содрать всю кожу и оторвать уши. Потом он схватился за живот и захохотал, как безумный.

— Слышишь, Мартин, — орал он вне себя от восторга. — Этот русский думает, что ты мой двоюродный братец. Хо-хо-хо!

И потом, обратившись ко мне, уже более серьезным тоном заявил:

— Да, ведь это же кот.

— Кот? — удивился я не на шутку. — Что за чепуха!

— И вовсе не чепуха, — даже обиделся моряк. — Отличный, великолепный кот на четырех лапах, хвост закорючкою. Лапки бархатные, а коготки стальные. Вот он, шельма, впереди всех сидит. Знает, хитрая его душа, где сходни подадут. Сейчас же первым вскарабкается, чтоб на «Астре» подробный осмотр произвести. Вы не туда смотрите, господин мой. Видите теперь? Вон, рядом с полицейским. Рыжий такой.

Присмотревшись внимательнее, я в самом деле увидел великолепного толстого рыжего кота.

Животное расположилось рядом с щеголеватым полицейским и внимательно поглядывало на наш пароход. Когда стоявший рядом со мною моряк кричал, кот шевелился, изгибая спину, ворочал круглою головою, зевал и облизывался.

Едва только с треском и грохотом приблизился к корме парохода конец сходни с набережной, кот прянул, стрелою промчался по сходне и одним прыжком пролетел пространство, еще отделявшее сходню от борта судна.

Очутившись на палубе, он радостно мяукнул, перевернулся, выставив к небу все четыре лапы, свернулся в комок, опять прянул. Через секунду он уже сидел на плечах стоявшего рядом со мною матроса.

Матрос тискал огромное тело животного своими мозолистыми руками, щекотал мягкое брюхо, теребил его пушистый хвост, дергал его за лапы, гладил, целовал, и все время хохотал, крича в восторге:

— Ах, и шельма же ты, и подлец же ты, «Боцман». Ну, как поживаешь, хитрец, бродяга четвероногий? Что нового в Триесте? Когда ты снова в путешествие отправишься? Калькутту помнишь? Александрию не позабыл? А в Таганрог не хочешь?

Заинтересовавшись этою болтовнею матроса, я выждал момент, когда кот соскользнул с плеч моряка и с важным деловитым видом пустился ревизовать сначала верхнюю палубу, потом нижнюю, и обратился к матросу с вопросом, что это все значит.

— А то и значит, — ответил матрос, — что это кот не простой, а исторический. Это кот-путешественник, моряк по призванию и по страсти. Он столько миль сделал, что дай бог вам за всю вашу жизнь. Его портрет даже в «Пикколо дель Триеста» был напечатан, а с ним — биография. Это когда он из Индии вернулся, после того как мы считали его навеки пропавшим. Но только газетчики, как всегда, переврали. Известное дело, когда человек вечно, словно на пожар, торопится, одним ухом слушает, что ему добрые люди говорят, а в другое ухо выпускает, — разве что-либо доброе может получиться.

— А вы расскажите мне, — предложил я моряку. — Я ведь фантазировать не стану.

Моряк охотно согласился, но для того, чтобы узнать подробную историю оригинала триестского четвероногого «Боцмана» с рыжею шерстью, длинным пушистым хвостом и желтыми глазами, мне пришлось обождать, пока с «Астры» не ушли все пассажиры и пока капитан далматинец не отпустил на берег часть команды, в том числе и моего знакомца.

Едва мы с Ризничем, — так звался матрос, — спустились к сходням с борта «Астры», как «Боцман» оказался рядом с нами.

Через десять минут, когда мы были уже достаточно далеко от набережной, кот неожиданно ускорил шаги, помчался и скрылся в дверях какого-то дома.

— Смотрите, Ризнич. А кот-то ваш сбежал, кажется, — сказал я.

— Ничего подобного, — возмутился матрос. — Не знаете вы этого хитреца. Чтобы «Боцман» мой от меня сбежал! Да за кого вы его принимаете?! Просто, он в наш матросский кабачок забежал. Знает, шельма, тот порт, в котором я сейчас якорь брошу и примусь мой камбуз съестными припасами нагружать.

Еще десяток шагов, — и мы очутились перед популярным триестским матросским ресторанчиком «Летучий Голландец». Кот уже ожидал нас, расположившись на стуле возле столика, стоявшего около окна.

— А, Ризнич, — крикнул матросу меднолицый буфетчик. — Я так и знал, что это ты идешь. «Боцман» вперед тебя забежал. Ну садись, садись. Чем угощать-то тебя?

Расположившись комфортабельно на матросских плечах, кот зажмурил глаза и принялся мурлыкать.

Пообедав, матрос снял кота со своей спины, уложил его на колени и, поглаживая мозолистою рукою, примялся рассказывать мне странную историю этого животного.

— Видите ли, дорогой мой, началось дело лет, надо полагать, восемь тому назад. И началось именно с меня.

Был я по делам — о документах хлопотал — в местном муниципалитете[8]. Ну, ждать пришлось, пока там архивариус справку наводил. А я от нечего делать с сторожами заболтался. Вдруг кто-то и крикни:

— Мартин!

А я, конечно, — как меня Мартином зовут, — по-матросски:

— Есть!

Тут общий хохот. Оказывается, не меня зовут, а кота. Вот этого самого жирного подлеца. Только тогда он еще совсем молодым был и куда тоньше.

Ну, подошел он ко мне, стал ласкаться. Была у меня в кармане колбаса. Отрезал я своему тезке кусок. Ничего, съел. Ласкаться стал, мурлыкать…

Потом позвали меня в канцелярию. Получил я бумаги, ушел. Разумеется, о коте и думать позабыл.

Пришел на «Астру», забрался в кубрик, на свою койку, спать залег. Просыпаюсь, — спит у меня в ногах тот самый кот. А пароход-то уже отчаливает. Якоря подняли, сходни сняли. Значит, завезем мы кота в Венецию.

Ну, на всякий случай пошел я доложить капитану. Так, мол, и так. Безбилетный пассажир.

— Черт с ним, — говорит капитан. — Авось, отработает: пусть крыс ловит. Да смотри мне: будет палубу пачкать — в мешок да в воду.

Ну, Мартин оказался благовоспитанным: насчет того, чтобы палубу пачкать, — ни-ни. Ловил ли он крыс, не могу сказать.

Вот всю ночь шли мы, утром подходим к Венеции, вошли с музыкой в Канала Грандэ, кот мой — сам не свой: мечется по палубе, мяукает, все к берегу присматривается. Явно — недоумевает:

— Куда, дескать, меня завезли? Что это за город такой?

Пришлось мне с матросами на берег спускаться; только сели в шлюпку, — кот прямо с палубы к нам прыгнул. На берегу все ходит, все пофыркивает, недоверчиво поглядывает.

Заболтались мы на Рива дель Скьявони в каком-то кабачке, — выходим, а кота нет.

Обидно мне стало: как никак на моей ведь душе грех, я ведь беднягу кота, да еще моего тезку, из Триеста на чужбину завез. Пропадет он тут.

— Что же это, — говорю, — братцы. Пропадет ведь коташка.

Ну, матросы хохочут.

— Авось, говорят, не пропадет.

Дошли мы до набережной, усаживаемся в гондолу, чтобы плыть к «Астре» — откуда ни возьмись, стрелою летит наш Мартин по набережной. Хвост вверх, уши торчком.

Ну, вечером, как всегда, «Астра» отошла в Триест. Всю дорогу кот спать мне не давал. Вышел я на палубу, — он всюду за мной. Как собака, трется у моих ног, жалобно мяукает.

А пришли мы утром в Триест — видели бы вы, что тут с ним было.

Визжит, катается, прыгает, кувыркается, мурлычет. Совсем от радости с ума спятил.

Первым и выскочил на берег, да как ушкварит по набережной! Словно рыжий шар катится.

Прошло, надо полагать, с неделю. Позабывать я Мартина стал. Как-то раз собрались мы опять в обычный рейс на Венецию — глядь, — а Мартин у нас на палубе, как старый знакомый, ходит.

Заучил он эту дорогу: съездит с нами в Венецию, побродит там, вернется опять в Триест, неделю, две не показывается. Свои обязанности в городском муниципалитете, надо полагать, исполняет: крыс ловит в архиве.

Потом пришлось ему уже более дальний рейс совершить с тою же «Астрою»: поставили «Астру» на линию Триест — Неаполь, и в первый же раз поплыл кот с нами. Опять та же история: пристанем мы к какому-нибудь новому, для кота незнакомому порту, — он очень беспокоится.

Отправится на берег, все осматривает, знакомится, а потом вернется на борт, забьется в какую-нибудь каморку и до нового порта не подает признаков жизни.

Ну, долго рассказывать, а только потом пришлось нашему Мартину с «Астрой» и в Египте побывать, и в Мариуполе, и в Таганроге.

А так года четыре спустя, попал он в дальнее плавание — в Индию.

Дошли мы до Калькутты, — там беда приключилась: собирается «Астра» в обратный путь, а нашего «Боцмана», как прозвали мы кота, нет, как нет.

Смешно сказать: чуть я не дезертировал с судна, чтобы не покидать кота на чужбине. Товарищи только удержали, а то сбежал бы я.

Вот возвращается «Астра» в Триест. Входим мы в порт. Причаливаем. Канат завезли, подтягиваемся к набережной. А я стою да тоскливым взором все осматриваю: не выскочит ли из трюма коташка наш рыжий. Не примется ли бесноваться от радости, что опять мы на его родину вернулись.

Нет, нет. Остался в Индии, дурак рыжий. Пропал. Ну, ладно.

Полгода почти спустя, и уже не с «Астрою», а с «Радецким», попал я опять в Калькутту. Что бы вы думали? Только с матросами спустился на берег, держим курс к кабачку одному, галдим, руками машем — откуда ни возьмись прыг на меня рыжее чудовище.

Тощий, худой, ошарпанный.

Матросы даже испугались. Орут:

— Бешеная кошка!

А он, шельма, и в самом деле, как бешеный: рычит, визжит, пляшет на моей спине.

Ну, довезли мы его опять до Триеста, — он, как полоумный, с судна — шасть.

Зашел я опять по делам в муниципалитет, там рассказывают:

— Явился восемь месяцев пропадавший Мартин, всех своими курбетами насмешил.

Однако с тех пор Мартин «Боцман» сделался гораздо осторожнее: путешествует, но никогда не пускается в дальние плавания. Каким-то образом, очевидно пользуясь какими-то собственными соображениями и приметами, он путешествует удачно, и если забирается на какое-нибудь судно, то исключительно на такое, которое делает не очень отдаленные рейсы. Чаще всего путешествует этот хитрец в Венецию. Да мало того, что просто ездит, — нет, он приловчился так, что зачастую с одним пароходом приедет, на несколько суток в Венеции останется, выждет прихода другого парохода, присоседится к матросам и возвращается в Триест.

Теперь среди моряков, плавающих по Адриатическому и Средиземному морям, у него завелось колоссальное знакомство. Можно сказать, — самая популярная персона. Матросы, они ведь привязчивые. Скучно в море. А «Боцман» наш — такое ласковое и разумное животное. Ну, и везде и всюду он желанный гость.

Только никакими пряниками его на парусное судно не заманишь: разбирает. Плавает только на паровых судах.

За эти годы матросы, да и офицеры, не раз навешивали на шею «Боцмана» разные ошейники с медалями. Ничего, терпит, покуда в Триест не вернется. А вернулся в Триест, прямым рейсом идет на парах в муниципалитет, там у него есть приятель старичок архивариус, — и до тех пор мяукает, покуда старик с него ошейника не снимет. Теперь в каморке сторожей муниципалитета целая коллекция из таких ошейников, медалек и тому подобных вещей накопилась. У нашего «Боцмана», можно сказать, целое состояние…

Матрос, докончив свой рассказ о коте-путешественнике, поднялся и бережно положил кота-мурлыку на ближайший стул.

Кот искоса посмотрел на нас и снова зажмурил лукавые желтые глаза.

Утром следующего дня мне случайно пришлось присутствовать при отправлении из Триеста в Пирей большого австро-венгерского парохода «Зичи». Спускаясь с парохода по сходням, я видел, как огромный рыжий кот с деловым видом пробирался на палубу судна.

«Боцман» отправлялся в новый рейс…