ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ НАВСТРЕЧУ

26

— Тихо, матросы! Слушай мою команду! Отдать грота-шкоты!

— Убрать малый марсель!

— Эй, на реях! Подтянуть канаты!

Приказы повторялись четырьмя старшими матросами, расположившимися на вантах, около грот-брамселя и бакштага. Вокруг звучал малопонятный Батистине говор матросов — бретонцев и фламандцев.

— Добрый день, господин Легалик! — весело приветствовала старшего помощника капитана Батистина, появившись на юте с Жоржем-Альбером на руках.

— О! Вы уже встали? К вашим услугам, сударыня! — ответил тот, вежливо снимая головной убор и кланяясь. Повернувшись к ней спиной, он отдал еще несколько команд. Разумеется, первой из них была:

— Тишина! Молчать! Слушай мою команду!

Батистина с еле заметной иронией поглядывала на моряка. Вероятно, установить жесткий порядок и заставить матросов молчать было самым нелегким делом на корабле!

— Эй! На реях! Не болтать!

— Травить шкоты!

— Крепить паруса!

Батистина улыбалась, ее занимали и незнакомые слова, и действия матросов. С шутками и песнями они лезли по вантам, тянули канаты, ставили одни паруса и убирали другие.

Мягкий, легкий ветерок посвистывал в снастях и надувал паруса. Путешествие обещало быть исключительно приятным. Корабль скользил по водам Бискайского залива, славившегося сильнейшей килевой и бортовой качкой и частыми штормами, но сейчас небо было как никогда ясным, все предвещало хорошую погоду.

— Эй, рулевой! Держать курс вест-зюйд-вест! — приказал господин Легалик, нахлобучивая свою треуголку с золотым галуном поверх белого напудренного парика.

— Простите меня великодушно, мадемуазель Бургиньон, но мы должны были проделать маневр, а в море время не ждет, — вежливо склонился в поклоне помощник капитана, с восхищением глядя на Батистину. Он даже не пытался скрыть своего изумления и восторга, в который его привело это небесное создание.

— О, ради Бога, не извиняйтесь, сударь! Мне было так интересно смотреть на вас и слушать все ваши приказы! Это все так ново для меня! — жеманно улыбнулась Батистина.

За всю свою жизнь в Сан-Мало и в различных портах Бискайского залива Легалик никогда не видел такой красивой девушки, похожей на сказочную фею. Как и все на борту «Красавицы из Луизианы», он чувствовал, что у этой прекрасной путешественницы есть какая-то тайна. Ее единственной спутницей была лишь маленькая обезьянка, веселившая всю команду. Легалик был недалек от мысли, что Батистина — это принцесса, скрывающаяся под вымышленным именем.

Батистина не без кокетства обмахнулась веером. Она еще не избавилась от привычек, приобретенных при дворе, и улыбалась, ощущая на себе пылкие взгляды мужчин.

Легалик был крепким молодым человеком двадцати восьми лет от роду, с несколько квадратным красноватым лицом. У него был ясный взгляд человека, который бороздит морские просторы с десятилетнего возраста.

Жорж-Альбер влез на бизань-мачту и посмотрел на зеленоватые волны. На северо-западе еще виднелась полоска французской земли. Ни Жорж-Альбер, ни Батистина не могли знать, что в эту минуту Флорис в отчаянии метался по причалам Бордо.

— Хорошо ли вы спали, мадемуазель, в эту первую ночь на море? — осведомился Легалик.

— Благодарю вас, сударь, моя каюта очень маленькая, но удобная и приятная. Я слышала про морскую болезнь, но я никогда еще не чувствовала себя так хорошо, да и Жорж-Альбер тоже. Сегодня рано утром какая-то большая белая птица села ко мне на окошко. Она разбудила меня, и я угостила ее сухариком, — со смехом сказала Батистина.

— Мадемуазель, я надеюсь, вы спали не с открытым окном? — с испуганным видом спросил Легалик.

— Да, конечно, с открытым. А что, нельзя? — небрежно спросила Батистина.

— Хвала Господу, с вами ничего не случилось! Мадемуазель! Ночь на море очень опасна для спящего, Надо хорошо закрывать все щели. Если в каюту влетит злой морской дух, он может превратить вас в паралитика или во что-нибудь похуже… А если на вашу одежду попадут капли дождя, он поселит там отвратительных червей! — воскликнул Легалик, ужасно суеверный, как и все моряки-бретонцы.

Батистина сделала круглые глаза. Жорж-Альбер презрительно осклабился.

— Но не хотите ли, мадемуазель, осмотреть «Красавицу из Луизианы»? — спросил Легалик, предлагая девушке руку.

— О, да! С удовольствием!

Батистина тотчас же грациозно оперлась на протянутую руку и коснулась кончиками пальцев гранатового мундира с черно-золотыми обшлагами, свидетельствовавшими о том, что Легалик, будучи офицером торгового флота, мог отчасти зависеть и от его величества короля.

Старший помощник увлек девушку вверх по трапу, ведущему на полуют. Взбираться по узеньким ступенькам было неудобно, и Батистина порадовалась, что надела утром простенькое свободное коралловое платьице, у него были совсем небольшие фижмы из конского волоса, и оно очень подходило для подобного путешествия.

Легалик воспользовался тем, что трап был узкий и крутой, и взял Батистину за руку, чтобы помочь ей преодолеть подъем.

«Ах, он просто очарователен! Решительно, я обожаю корабли, морской флот, морские путешествия и моряков! — подумала Батистина, глядя на своего кавалера снизу вверх. — Как же правильно я поступила, что уехала!»

Девушка ступила на полуют. Ее опьянил вольный, чуть солоноватый воздух свободы.

Батистина склонилась над бортом — посмотреть на хлопья пены, кипевшие в кильватере. Она покачнулась и едва не упала — закружилась голова от неожиданно большой высоты.

— Обопритесь на меня, мадемуазель, палуба у нас с наклоном, — заворковал Легалик, воровски прижимая Батистину к себе. — «Красавица из Луизианы» — это большой корабль, его водоизмещение — тысяча тонн, а место, где мы сейчас находимся, самое высокое на всем корабле. Да, да! Мы сейчас примерно в сорока футах над уровнем моря, а осадка у нас — двадцать восемь футов…

Казалось, Батистина слушает Легалика с превеликим вниманием. Тот прочистил горло — девушка все больше приводила его в смущение. Морской воздух явно пошел ей на пользу. Еще никогда она не была такой красивой. В ее глазах отражались волны, и эти голубые озера сияли глубже и ярче, чем обычно. Долетавшие до щечек морские брызги оживили цвет лица, а ее длинные белокурые волосы, небрежно подхваченные голубой лентой, трепетали на ветру и вспыхивали тысячами искр под лучами солнца.

Батистина ни о чем не сожалела, она не чувствовала никаких угрызений совести, но просто откровенно радовалась тому, что сыграла злую шутку с Флорисом и королем. Все произошло с поразительной быстротой. Жанна-Антуанетта проявила искреннюю заинтересованность в судьбе подруги и невероятную чуткость. Батистине не пришло в голову, что ее дорогая подруга, обрадованная тем, что король достанется ей самой, подарила несчастной беглянке часть своего гардероба и десять тысяч ливров вовсе не бескорыстно. Она также снабдила Батистину рекомендательными письмами, адресованными капитану корабля, и свидетельством на владение плантацией индиго в окрестностях Нового Орлеана с четырьмя десятками рабов, да еще и счетом в банке Нового Орлеана с солидной суммой впридачу. Батистины де Вильнев-Карамей больше не существовало, ее место заняла мадемуазель Бургиньон. Она отбыла к неведомым берегам, обладая довольно большим состоянием.

«А когда я там как следует устроюсь и, быть может, даже выйду замуж за того, кто мне понравится, я пошлю за Элизой, тайно, разумеется!» — подумала Батистина.

— У нас в бортах проделаны специальные люки, в которых при малейшей опасности появятся жерла пушек. Первая батарея стреляет 18-фунтовыми ядрами, вторая — 12-фунтовыми. Как вы, наверное, отдаете себе отчет, мадемуазель, ваша честь отлично защищена… — продолжал Легалик, все более и более возбуждаясь.

Батистина вздрогнула, Погрузившись в свои мысли, она не очень внимательно слушала объяснения помощника капитана.

— Но разве… хм… разве мы находимся не на торговом судне? — невинно спросила Батистина.

Легалик снисходительно усмехнулся.

— Да, мадемуазель, «Красавица» перевозит различные грузы, но вот уже несколько лет все корабли хорошо вооружают. Посмотрите на наш караван, мадемуазель, — продолжал трещать Легалик, гордый тем, что может продемонстрировать свои глубокие познания. Он указал рукой на окружавшие их корабли: — Вот «Пчелка» и «Приключение», это тоже торговые суда, но у каждого по тридцать люков, то есть у каждого на борту тридцать пушек. «Маршал д’Эстре», «Медея» и «Возлюбленный» — настоящие боевые корабли первого класса, у каждого на борту по 120 пушек и по 800 человек команды. А вон там идут фрегаты, галиоты, две бригантины… Итак, наши торговые суда под надежной защитой. Уверяю вас, мадемуазель, корабли его величества Людовика XV могут не бояться пиратов! Клянусь!

— Какой превосходный урок, сударь! — воскликнула Батистина, более смущенная упоминанием имени Людовика, чем ей это хотелось бы показать.

«Мое сердечко… мое сердечко…» — нашептывал легкий бриз. Батистина едва не заткнула себе уши. Ее взгляд рассеянно блуждал по зеленым волнам, чей блеск напоминал ей о гордом взгляде зеленых глаз…

На зеленовато-голубоватой поверхности воды, еще несколько минут назад подернутой мелкой рябью, появились небольшие волны и белые барашки. Тени от раскрашенных в красный, черный, голубой и золотистый цвета корпусов кораблей ложились на белые паруса и танцевали в том же ритме, что и волны.

«Моя фея… моя роза… Прости меня!» — слышалось ей в хлопанье парусов.

Взгляд Батистины стал жестким. Нет! Никогда! Никогда не простит она Флорису его жестокости! Когда-нибудь она еще отомстит за себя…

— Вашу руку, мадемуазель! Если позволите, мы сейчас спустимся вниз. Ветер крепчает и становится все более прохладным, я боюсь, как бы вы не простудились. Нас уже, должно быть, ждет завтрак в кают-компании. Это как раз под нами. А потом мы продолжим осмотр «Красавицы из Луизианы», если вы пожелаете… Но позвольте сказать, что истинная красавица на нашем корабле — это вы, мадемуазель!

Невозможно было быть более галантным. Батистина подумала, что этот моряк вполне мог бы произносить свои комплименты дамам в Версале и никому не показался бы смешным.

Началась килевая качка, что очень помогло Легалику. Батистина оступилась и потеряла равновесие на узком трапе. Она оперлась о плечо офицера, спускавшегося впереди нее. Тот тотчас же обернулся, чтобы поддержать девушку. Он стоял на одну ступеньку ниже, и его голова как раз находилась на уровне головки Батистины. Она чувствовала совсем рядом широкую грудь и мускулистые руки моряка.

«Быть может, мне не следовало бы делать этого!» — подумала Батистина, но уже не могла сопротивляться резким толчкам, бросившим ее в объятия моряка.

Солоноватые губы коснулись ее губ. Это было очень приятно, весело… Батистина чувствовала, что силы покидают ее, на сердце и в душе — пусто. В эту секунду она даже не помнила, как ее зовут. Если бы ее сейчас спросили, где она находится, она не смогла бы ответить…

— Счастлив приветствовать вас, мадемуазель Бургиньон! Так, значит, Легалик показывал вам наш корабль? — вскричал капитан Робино, увидев входивших в кают-компанию Батистину и своего помощника.

Девушка была чуть бледнее, чем обычно, Легалик же, напротив, красен, как рак.

— Добрый вечер, капитан! — пролепетала Батистина, забывшая, что сейчас утро. Единственным оправданием ей могло служить то, что чувствовала она себя с каждой минутой все хуже.

Жорж-Альбер уже восседал за столом. Бросив на свою юную подружку неодобрительный взгляд, он с задумчивым видом потянулся за стаканчиком сидра, выпил и закусил кусочком солонины, попахивавшей прогорклым жиром. Великий гурман и лакомка привык, разумеется, к более утонченной пище. Нет, Жоржу-Альберу решительно не нравилось на флоте. Он предпочитал стряпню Элизы.

Батистина приняла из рук Легалика тарелку с похлебкой из бобов, приготовленной корабельным коком еще до восхода солнца. Она попробовала откусить кусочек сухаря, но тотчас же отказалась от этой идеи. Ее начало мутить.

— Госпожа Ленорман оказала мне большую честь, поручив вас моим заботам. Если вам что-нибудь понадобится, мадемуазель Бургиньон, безо всяких колебаний требуйте все, что вашей душе угодно, у Легалика. Мой помощник выполнит любое ваше желание! — продолжал капитан Робино с самодовольной улыбкой.

Вскоре к ним присоединились шевалье Гонтран д’Обинье, господин Вейль, хирург, и еще несколько офицеров.

Батистина любезно улыбнулась господину Вейлю, симпатичному пятидесятилетнему мужчине. Второй пассажир, шевалье Гонтран д’Обинье, вызвал у нее почти отвращение, хотя она и не могла объяснить почему. Он был наделен почти женской красотой и постоянно любовался своим отражением в каждом начищенном до блеска предмете, пусть это была даже оловянная кружка. Он без конца поправлял свой парик: то взбивал кудри, то, наоборот, пытался их распрямить; то и дело поглядывал на руки, заботясь о том, чтобы они оставались безупречно чистыми, и покусывал губы, чтобы они были ярко-алыми.

— А когда мы доберемся до Нового Орлеана, капитан Робино? — спросил господин Вейль, возя ложкой в миске с овсянкой.

— Ха-ха-ха! Не нашелся еще такой пассажир, который не задал бы мне этот вопрос через сутки после отплытия! Путь наш неизменен, господин хирург. Мы пересечем Бискайский залив и выйдем в Атлантический океан. Наш караван обогнет Канарские острова с запада, и здесь нас увлекут к северо-востоку пассаты. Они и приведут наш корабль к Форт-Роялю, где мы совершим непродолжительную остановку, чтобы пополнить запасы пресной воды и продовольствия. Оттуда мы направимся в Мексиканский залив, пересечем его и войдем в устье Миссисипи, а там уже рукой подать до Нового Орлеана. На все у нас уйдет около трех месяцев. Вот я и ответил на ваш вопрос, — улыбнулся Робино.

Батистина не смогла подавить зевоту. Ей стало совсем дурно. Сейчас ей было совершенно безразлично, где они находятся и куда проляжет их путь. Ее желудок судорожно и болезненно сжимался, он отказывался принимать пищу.

— В столь дивной компании путешествие покажется нам коротким! — сладко пропел шевалье д’Обинье, бросая томные нежные взгляды на Легалика.

Батистина сначала подумала, что ей просто показалось. Но нет, все так и было. Она задохнулась от возмущения и встала, чтобы выйти. Все мужчины разом вскочили и низко поклонились. Легалик, испросив взглядом разрешения у капитана, последовал за девушкой вместе с порядком подкрепившимся Жоржем-Альбером.

— Вот здесь под нами находится пороховой погреб и оружейный склад — мушкеты, пики и алебарды. Не хотите ли взглянуть, мадемуазель?

— Хм… чуть погодя, господин Легалик, сейчас я бы предпочла подняться наверх, на свежий воздух… — пролепетала тяжело дышавшая Батистина.

Они поднялись на палубу. Волны мерно покачивали «Красавицу» и находившиеся поблизости суда. Батистина ощущала, как палуба у нее под ногами то уходила вниз, то взмывала вверх. Она не осмелилась ни о чем спросить Легалика, заметив, что матросы преспокойно занимались своими делами, не придавая никакого значения тому, что все вокруг качалось и танцевало на волнах. Батистина была храброй девушкой. Сделав вид, что ничего не случилось, она, как ни в чем не бывало, продолжила осмотр корабля, положив грациозно свою ручку на обшлаг рукава помощника капитана. Матросы мыли палубу. Она осторожно приподняла кончиками пальцев юбку. Каждое движение давалось ей теперь с трудом. Ноги дрожали и не слушались, руки налились свинцом, в висках стучало… Ее подташнивало…

Матросы вежливо приветствовали Батистину. Они стаскивали свои остроконечные колпаки, обнажая головы с длинными волосами, стянутыми на затылке в «конский хвост». Эти парни, уроженцы Бреста, Пемполя и Лорьяна, были симпатичны, добродушны и просты, как многие, кто вырос у моря. Батистина обратила внимание, что на них были только грубые рубахи, завязывавшиеся у горла, и короткие штаны до колен, оставлявшие открытыми волосатые мускулистые ноги. Батистина немного смущалась при виде полуголых мужских тел, она была иначе воспитана и не привыкла к подобным зрелищам. Несколько старших матросов были в коротких, открытых на груди кафтанах, подвязанных шерстяными полосатыми поясами; на ногах у них были деревянные башмаки, набитые соломой, что свидетельствовало об их более высоком общественном положении.

Раньше Батистина считала, что матросы трудятся на корабле от зари до зари, как пчелы в улье, но сейчас она заметила, что многие просто бездельничают. Она поделилась своими сомнениями с провожатым. Тот чуть снисходительно усмехнулся:

— В самом деле, мадемуазель, как только паруса поставлены, нашим матросам ничего не остается делать, как умирать со скуки. И у нас возникают большие проблемы с тем, как и чем их занять.

Легалик продолжал показывать Батистине бизань-мачту, шлюпки и кордегардию, где солдаты азартно играли в кости.

— Но разве не надвигается шторм? — робко спросила Батистина.

Легалик расхохотался. Потерявшая дар речи, обиженная Батистина гордо вскинула голову и обожгла нахала взглядом.

— Шторм! Ха-ха-ха! Ах, простите, ради Бога, мадемуазель! Да нет же, нам сейчас не грозит никакой шторм! В наши паруса дует очень приятный ветерок, и он несет нас вперед, вот и все! Черт побери, мадемуазель, шторм в Атлантике — это когда волны высотой с замок подбрасывают корабль, как щепку, а затем швыряют его в пропасть… И ты каждую минуту думаешь, что пришел твой смертный час и ты вот-вот попадешь прямо в ад… О, я вовсе не хочу вас пугать! Ничего подобного с нами не случится! Сейчас не то время года…

Батистина задрожала. Ей внезапно стало очень холодно, хотя солнце сияло в небе так же ярко, как и час назад.

— Держи вора! Держи! Хватай! Разбойник! Грабитель! Негодяй! Славное винцо нашего капитана! — раздались вопли на полуюте.

Растерянная Батистина увидела, как из камбуза выскочил корабельный кок, размахивая ножом. Он преследовал Жоржа-Альбера, который, по своей дурной привычке, только что стянул приглянувшуюся ему бутылку вина.

Батистина принялась бранить своего дружка-приятеля за отвратительный поступок и уговаривала его вернуть приобретенное неправедным путем лакомство. Матросы пришли в восторг от неожиданной забавы. Они всячески подбадривали воришку и стыдили повара за жадность. Недовольно ворча, кок удалился в свое царство котлов и поварешек, а Жорж-Альбер скрылся от людских глаз, чтобы на свободе насладиться добычей.

Батистина едва переставляла ноги рядом с неутомимым Легаликом, который продолжал объяснять ей предназначение мачт, рей и парусов. Она с трудом подняла голову. На небе появились легкие белые облачка. Сидевшие около бушприта матросы рассказывали друг другу какие-то занимательные истории. Легалик, гордый тем, что может продемонстрировать свою власть Батистине, сурово прикрикнул на них и отослал всех в разные стороны с поручениями. Но усилия помощника капитана пропали даром: Батистина была не в состоянии восхищаться чем бы то ни было. Легалик же, не придавший значения восковой бледности девушки, потащил ее на нижнюю палубу, где находились батареи и где около десятка матросов драили до блеска пушки.

Неожиданно Батистина остановилась. Ей показалось, что откуда-то доносились стоны. Девушка вопросительно взглянула на Легалика, но тот, похоже, ничего не слышал или сделал вид, что не слышит. Увлеченный ролью гида, он без умолку расписывал достоинства корабля. Легалик и едва державшаяся на ногах Батистина посетили трюм, пороховой погреб, склад парусов, матросский кубрик. Везде пахло дегтем и потом. Девушка поднималась и спускалась по бесконечным трапам, пролезала через узкие люки, а Легалик суетился вокруг, подхватывал и поддерживал ее, помогал подняться или опуститься, Огромные ладони моряка сжимали узкую талию гораздо крепче, чем того требовали обстоятельства, и частенько касались нежных грудей.

Батистине не хватало воздуха. Они все глубже влезали в чрево «Красавицы», и ей становилось все труднее дышать. В конце концов Батистина почти упала на пушку второй батареи.

— Подонки! Мерзавцы! Гады! Вам-таки отрежут кое-что!

На сей раз Батистина была твердо уверена, что не ослышалась. Где-то внизу кто-то отчаянно колотил по перегородке, ревел, рычал и визжал от ярости. Ошибиться было невозможно: то были женские голоса. Легалик, крайне смущенный пронзительным взглядом Батистины, бросился вперед и что-то быстро зашептал часовым.

— Но, сударь… Что означают эти крики? — проговорила Батистина.

— О, не пугайтесь, мадемуазель. У нас на борту имеется очень неприятный груз… Заключенные из тюрем… женщины, осужденные за самые разные преступления… Все отпетые негодяйки… Но не бойтесь, мадемуазель, я отдал распоряжение, и ни одна из этих мерзавок, заклейменных цветком лилии, не выйдет из этого отсека. Их вид может оскорбить столь высокопоставленную особу, как вы, — сказал Легалик, отваживаясь поцеловать руку Батистины.

Шум и вопли усилились. Батистине показалось, что она слышит свист кнута. Жорж-Альбер, последовавший за солдатами, закатил глаза, заверещал и запрыгал на месте. Похоже, он был чем-то взволнован и хотел привлечь к себе внимание Батистины, но та решительно отстранила своего приятеля.

— Господин Легалик, я… Нахожу это постыдным… — начала было говорить Батистина, но в эту минуту большая волна подхватила «Красавицу из Луизианы». Она медленно, ужасно медленно, приподняла и опустила нос корабля. Слова протеста замерли на губах девушки, нос у нее заострился, лицо посерело, на губах появилась чуть глуповатая улыбка… Затем она, как ватная, уткнулась носом моряку прямо в грудь. Жорж-Альбер испуганно заголосил. Легалик подхватил Батистину на руки и понес драгоценную ношу на полуют.

27

Чьи-то удивительно нежные и добрые руки заботились о Батистине. Они смачивали ей лоб винным уксусом при помощи губочки. Девушке очень нравилось прикосновение этих пальцев — единственное, что связывало ее с внешним миром. Эти незнакомые руки пытались заставить ее проглотить хотя бы ложку крепкого бульона или глоток вина, но она наотрез отказывалась ото всего. Запах любой пищи вызывал у Батистины сильнейший приступ тошноты. Она пребывала в каком-то странном состоянии: ничего не понимала, а только ощущала, как ее сжигает какой-то внутренний жар. Ей то хотелось умереть, то плакать, то пить… Она лежала без движения на узенькой корабельной койке и не имела ни малейшего представления о том, день сейчас или ночь. У нее даже не было сил открыть глаза. Батистину окутывал какой-то плотный, горячий туман. Она смутно вспоминала, что заботливые руки сняли с нее всю одежду и растирали тело какой-то приятной прохладной жидкостью. Быть может, именно благодаря этим растираниям она и была еще жива. Ей нравилось ощущать прикосновение этих рук, она что-то лепетала в бреду и тотчас же забывалась в тяжелом, горячечном сне. Иногда она подолгу бредила. Ей казалось, что она вновь в Версале, вместе с королем, и она упрямо отказывается попробовать знаменитый королевский суп… Иногда Батистине грезилось, что Флорис запер ее в комнате в Мортфонтене. Девушка громко вскрикивала, плакала, обзывала нехорошими словами своих обидчиков, пыталась кусать прикасавшиеся к ней руки, пребывая в твердой уверенности, что они принадлежат самому ненавистному существу на свете. В бреду и во сне ее постоянно преследовал взгляд зеленых глаз. Батистине хотелось бежать на край света, исчезнуть, скрыться навсегда от взгляда этих глаз…

— Фаворитка… Людовик… Флорис… Флорис, ну почему… Никогда… Никогда… заставить его страдать… отомстить за нанесенное оскорбление… за все, что он со мной сделал…

Обрывки фраз вырывались из пересохшего горла девушки. Ее измученное тело выгибалось дугой, ища облегчения у благотворно действовавших на него рук. Какой-то неведомый благодетель пристраивал ломтик лимона на воспаленные губы Батистины, и это гасило мучительную жажду. Невидимый ангел-хранитель бережно переворачивал ее с боку на бок, прикладывал к вискам компрессы из трав, приносившие успокоение. Батистина засыпала вся в поту, с влажными, сбившимися на затылке волосами, по телу ее пробегала волнами нервная дрожь, а в голове по-прежнему звучал дьявольски-быстрый перестук копыт.

«Я хочу есть… Я хочу есть… Я хочу есть!» — вертелась в мозгу у Батистины навязчивая мысль.

Девушка с трудом разлепила веки, открыла глаза. Должно быть, была глубокая ночь — на столике горел розоватым светом ночничок. Сквозь окошко в каюту лился лунный свет. Батистина по привычке потянулась всем телом. Она чувствовала себя гораздо лучше, почти хорошо, только вот по всему телу разливалась то ли усталость, то ли истома. Она с удивлением обнаружила, что лежит под одеялом совершенно голая, и тотчас же вспомнила, что была тяжело больна.

— Жорж-Альбер… Жорж-Альбер! — окликнула приятеля Батистина, но в ответ раздался лишь громкий храп. Жорж-Альбер спал сном праведника на подушках, бережно сжимая в лапках бутылку «Малаги». Похоже, малыш страдал той же болезнью, что и его хозяйка, и нашел весьма полезное лекарство.

Батистина хорошо знала своего приятеля. Разбудить его в таком состоянии было невозможно. Она откинула простыню, решив встать, но тут же стремительно юркнула обратно — дверь приоткрылась.

— А, вот и славно! Я так и знал, что вам полегчает, мадемуазель. Наступил полный штиль. Я вам тут кое-что приготовил. Как вы себя чувствуете? — прошептал Легалик.

— Гораздо лучше, сударь. Я полагаю, что уже совсем здорова. А что со мной было? Что случилось? — спросила Батистина и стыдливо потянула вверх простыню, чтобы прикрыть полуобнаженную грудь.

Легалик, увидев ее жест, только усмехнулся.

«Какие же дерзкие эти моряки! Они думают, что им все позволено! И этот тоже, видно, считает так, раз я нахожусь на его жалкой посудине!» — с возмущением подумала Батистина, но тут же ей пришла в голову мысль, что она несправедлива к Легалику, но она не подала и виду, а продолжала смотреть на помощника капитана с оттенком превосходства и даже чуть высокомерно. Молодой человек ни капельки не смутился и поставил ей на колени поднос с едой. Батистине показалось, что руки моряка задержались на одеяле несколько дольше, чем положено.

— Не пугайтесь, мадемуазель. У вас просто был небольшой приступ морской болезни, которую мы называем «корабельной лихорадкой». Такое случается почти с каждым, кто не привык к качке. Но вы быстро преодолеете болезнь, мадемуазель. И не стыдитесь того, что с вами произошло, вы ведь, наверное, знаете: знаменитый Цицерон предпочел поскорее предстать перед палачом, чем долее сносить морскую болезнь!

«Господи! Он, кроме всего прочего, еще и претенциозен!» — подумала Батистина, искоса посматривая на Легалика, — она и слыхом не слыхивала про какого-то там Цицерона. Она почти с ненавистью посмотрела на помощника капитана и уже собиралась сказать ему какую-нибудь дерзость, а то и просто выставить из каюты, но тут ее носика достиг восхитительный запах. Батистина, сохраняя достоинство, отвернулась, украдкой сунула кончик пальца в чашку с бульоном и осторожно лизнула. Да, бульон был просто великолепен! Тогда она решила попробовать все, что принес Легалик, и принялась уписывать за обе щеки, совершенно не заботясь о том, какое впечатление ее обжорство произведет на гостя. — Присутствие Легалика так мало волновало ее, что она даже не предложила ему сесть.

Легалик, похоже, нисколько не был смущен подобным нелюбезным приемом. Он стоял рядом с Батистиной, скрестив руки на груди, большой, крепкий, надежный, улыбчивый.

— Я положил вам хороший кусочек соленой говядины с оливками, парочку гранатов и налил немного мальвазии Выпейте-ка несколько глотков, это пойдет вам на пользу! — посоветовал он, не трогаясь с места и с удовольствием гладя, как Батистина облизывает пальчики Если бы Жорж-Альбер был в состоянии услышать слова помощника, он бы зааплодировал столь мудрому совету.

— Я долго была больна, сударь? — промычала Батистина с набитым ртом.

— Три дня и три ночи, мадемуазель!

— Вот как! А который сейчас час?

— Недавно пробило полночь, мадемуазель. Ветер стих, и наш караван почти не движется. И я подумал, что вам полегчает.

Батистина даже не соизволила улыбнуться в ответ.

— Несомненно, я обязана господину Вейлю, нашему многоуважаемому хирургу, тем, что за мной так заботливо ухаживали? — как бы между прочим спросила девушка, поглощая аппетитный кусок говядины.

— Нет, мадемуазель. Господин Вейль, господин д’Обинье и ваш обожаемый Жорж-Альбер находились в еще более плачевном состоянии, чем вы, на борту нет горничной, и ваш покорный слуга имел честь заботиться о вас все это время, — поклонился Легалик.

У Батистины от изумления отвисла челюсть. Ее поразили две совершенно очевидные вещи: этот бретонец раздел ее донага, а те самые опытные и нежные руки, которые дарили ей облегчение, оказались его руками! Теперь он знает все ее тело! Быть может, он даже воспользовался ее положением? Легалик стойко выдержал подозрительный взгляд Батистины.

— Ну уж это слишком! Кому же доверять, спрашивается! — воскликнула девушка, решив продемонстрировать свое возмущение.

— Ах, мадемуазель! Моряк в плавании почти никогда не ощущает себя настоящим мужчиной! Даже если его взору и открывается самый чудесный вид в мире! Он должен дождаться возвращения на берег и в порту вновь стать полноценным человеком, со всеми страстями, свойственными его полу! — насмешливо бросил Легалик, поворачиваясь спиной к Батистине и явно собираясь покинуть каюту.

Батистина понимала: ей следовало бы рассердиться в ответ на столь явную наглость, но ей были свойственны резкие перемены настроения. Она посмотрела на широченные плечи и мощный затылок Легалика. В каюте колокольчиком зазвенел девичий смех. Жорж-Альбер заворочался на подушке и недовольно заворчал.

— Тише! Умоляю вас, тише, мадемуазель! Два других пассажира спят в соседней каюте! — прошептал Легалик, поднося палец к губам.

Он сделал шаг назад, не зная, как вести себя с Батистиной. Поведение этой юной кокетки привело в замешательство бравого моряка. А наша героиня была в восторге, видя его смущение.

«Он так похож на Жеодара, в особенности когда его начинаешь отчитывать!» — подумала Батистина, пристально следя за тем, как постепенно багровеет симпатичная квадратная физиономия Легалика.

— Боже мой! Это ужасно! Я совсем о нем забыла! — воскликнула она, хватаясь за щеки.

— Вам опять стало плохо, мадемуазель? — встревоженно спросил Легалик и приблизился к девушке, чтобы принять у нее с колен поднос с остатками пищи.

Батистина с вытаращенными от ужаса глазами принялась причитать.

— Как я могла! Это так дурно с моей стороны! Забыть о бедняге Жеодаре! А ведь он, наверное, до сих пор ждет меня! — вздыхала она, искренне опечаленная своим поступком, казавшимся ей верхом неприличия и неблагодарности. Она судорожно сжимала в кулачке край простыни. Легалик огорченно покачал головой — он подумал, что проклятая лихорадка опять одолевает девушку. А та все никак не могла взять и толк, почему она, гонимая желанием поскорее скрыться от короля и Флориса, даже не подумала искать убежища у жениха, который мог бы оказать ей помощь и спасти ее.

Легалик положил руку Батистине на лоб — вопреки всем опасениям, лоб был холодный. Легалик пощупал у девушки пульс, и сердце ее зачастило при прикосновении мужской руки…

Батистине вдруг неодолимо захотелось, чтобы руки, нежившие ее во время болезни, любовно коснулись ее тела сейчас. Молодой помощник капитана задул свечу в ночничке, чтобы юная путешественница могла наконец уснуть, но та вдруг схватила внушавшую ей доверие руку и прижала к груди. Батистина загадочно улыбалась в ночи. Она была твердо уверена, что сможет отомстить за себя единственно доступным слабому полу способом! Будучи еще совершенно неопытной, Батистина внезапно осознала, что именно отдаваясь другим мужчинам, она и сможет отомстить ненавистному Флорису! Она издала звонкий, хрустальный смешок, перешедший в тихий стон.

— Ах, я так плохо себя чувствую! Господин Легалик, останьтесь еще ненадолго! — вздыхала и охала маленькая притворщица. Она откровенно забавлялась и ломала комедию, как многоопытная интриганка. Она смотрела сквозь опущенные ресницы на силуэт Легалика, вырисовывавшийся на фоне окна, через которое в каюту потоком лился лунный свет. Вдруг Батистина задрожала с головы до пят: уже знакомый ей жар разгорался во всем ее теле. Разумеется, Легалик был сделан не из камня и не из дерева, чтобы спокойно созерцать столь соблазнительное зрелище, какое представляла собой эта дразнившая его девчонка. Он склонился над Батистиной, а затем робко и нерешительно присел на краешек постели. Кокетка с восторгом отмстила про себя, что дыхание у него участилось и сделалось прерывистым.

— Вам опять стало хуже, мадемуазель? Вы очень страдаете? — неуверенно произнес он.

— О да! Ужасно! — прошептала Батистина, подумав, уж не перестаралась ли она, так как Легалик схватил с ночного столика компресс из трав и приложил ей ко лбу.

Словно невзначай, маленькая бестия откинула простыню и одеяло, сделав вид, что умирает от жары, и обнажила розовую грудь с острым соском. Она решила во что бы то ни стало заставить Легалика забыть роль сиделки, из которой он никак не мог выйти из-за сильнейшего чувства долга. Батистина очень хотела узнать, охватит ли ее то же самое ни с чем не сравнимое блаженство, которое она испытала в объятиях Флориса в ту единственную безумную ночь. Сможет ли другой мужчина доставить ей такое же наслаждение? Она подумала, что только тогда, когда испытает это чувство вновь, воспоминание о Флорисе перестанет причинять ей боль, а ненависть утихнет Подчиняясь неосознанному порыву, Батистина хотела сжечь в своем сердце все дотла.

Легалик робко провел ладонью по затылку и плечам девушки. Его ласковые пальцы скользнули вдоль спины, легко коснулись груди… Казалось, он заколебался и не осмеливался на большее. Такое поведение не понравилось Батистине.

— Дорогой… Дорогой господин Легалик… Мне так стыдно, что я лежала перед вами обнаженная, когда была без сознания… Какой ужас! Боже мой! Что вы подумаете обо мне! — прошептала юная соблазнительница, решившая довести моряка до белого каления.

И она добилась своего! Пыл, с коим Легалик набросился на нее, забыв про роль лекаря, поразил Батистину. Бывшая секунду назад нежной, робкой и нерешительной, рука его стремительно скомкала и сорвала с нее простыню. Он рухнул прямо на Батистину и придавил ее своим телом. Пуговицы и позументы мундира впились в девичью грудь, но Батистине это понравилось.

— Я сгораю от желания с того самого момента, когда впервые увидел вас в Бордо! Я мучительно хочу вас! Я болен, я одержим вами! Видеть вашу несравненную наготу было для меня истинной пыткой все эти три дня и три ночи! Но, клянусь, я не воспользовался вашей слабостью! — рычал Легалик.

Теперь он, видимо, решил наверстать упущенное. Его рука скользила по ногам Батистины раздвигала их, ласкала… Тело девушки трепетало в ожидании наслаждения. Ей нравились любовные утехи, и в эту ночь она не торопясь изучала себя и любовника, обдумывая и оценивая каждое движение. Она оставалась спокойной, сохраняла трезвость и ясность ума, была внимательна и демонстрировала блестящие способности к обучению. Как прилежная ученица, она подчинялась всем желаниям мужчины.

Легалик был опытным, внимательным и веселым любовником. У него были полные, нежные и теплые губы. Он взасос целовал Батистину, не отрывался от ее рта, посмеивался и покусывал ей губы, ушки и грудь. Батистина вспомнила вкус соленого поцелуя на юте. Она вся напряглась и подалась навстречу партнеру, ни на минуту не переставая ласкать его трепещущее от желания тело, расстегивала пуговицы, раздвигала рубашку… Она уткнулась носом в волосатую мужскую грудь. Легалик тоже зарылся лицом в золотистую копну волос и вдыхал пьянящий запах Батистины. Вдруг он вскочил и принялся торопливо срывать с себя одежду. Тело Батистины призывало его. Он неистово, почти грубо овладел ею. К своему великому удивлению, Батистина не почувствовала боли, а только испытала удовольствие. Легалик шептал Батистине на ухо страстные слова любви, она отвечала ему тем же. Он заглушал поцелуями стоны, которые могли бы перебудить всю команду.

На рассвете Батистина проснулась в каюте одна. Измятые простыни и разбросанные по полу любовным ураганом подушки напомнили ей о ночном приключении. Батистина потянулась всем телом, по своему обыкновению. В глубине души она сознавала, что обожает заниматься любовью, но один маленький пустячок заставил ее задуматься: конечно, она получила большое удовольствие этой ночью, но и только Ничего похожего на то сказочное блаженство, которое она испытала в объятиях Флориса! Даже сравнивать нечего!

— Должно быть, это все потому, что тогда была гроза! — сделала вывод Батистина. Она пожала плечами и подумала, что наилучшим выходом из положения было бы продолжить опыты при малейшей возможности, причем как можно чаще. Она разбудила Жоржа-Альбера, который не без труда вышел из оцепенения. Батистина оделась и отправилась в кают-компанию.

Жизнь вновь закипела на борту корабля. Все пассажиры, немного бледные и смущенные, встретились за столом. Легкий ветерок опять раздувал паруса, но не причинял никому неприятностей. Мужчины долго шутили по поводу того, что им пришлось «выбросить за борт лисицу», что на изысканном языке означало нас выворачивало наизнанку… Батистина была весела, как птичка. Неожиданно она заметила, что господин д’Обинье смотрит на нее с нескрываемым презрением и досадой. Она не придала этому никакого значения.

Караван прошел вдоль берегов Испании и повернул в открытое море. Корабли постепенно приближались к тем широтам, где дуют пассаты. Для Батистины настали чудесные дни, наполненные приятными неожиданностями. Они с Легаликом вели бесконечную возбуждающе-любовную игру.

— Не желаете ли взглянуть в подзорную трубу? Вот там резвится стая дельфинов, — церемонно предложил Легалик.

— С удовольствием, сударь. О, какие забавные! И милые! Они, кажется, следуют за кораблем! — со смехом воскликнула Батистина.

— Именно так, мадемуазель. У вас очень острое зрение, — утвердительно закивал головой помощник капитана и отвернулся, чтобы отдать какой-то приказ расположившимся на юте матросам.

Батистина и Легалик вели себя на людях сдержанно, почти холодно, но это заставляло их хмелеть от любовных ласк еще сильнее. Батистина отсыпалась днем и бодрствовала ночью. Она только розовела и расцветала, как цветок, от такого образа жизни, но дела бедняги Легалика обстояли не так блестяще: он бледнел и худел на глазах, не смыкая глаз ни днем, ни ночью. При свете луны помощник капитана проскальзывал в каюту Батистины, едва заканчивал вахту. Как опытный соблазнитель юных девушек, умеющий обмануть бдительную дуэнью, он усыплял Жоржа-Альбера при помощи малаги, добытой из личных запасов капитана Робино. Не без беспокойства и угрызений совести смотрел Легалик на то, как неумолимо пустеет заметная бочечка с драгоценным напитком, но любовь была превыше всего.

Между Батистиной и Легаликом установились странные отношения. Любовники почти ничего не знали друг о друге. Они боялись произвести шум и разбудить пассажиров и молча предавались любви. Их связывала только слепая страсть, жажда обладания друг другом. Батистине все больше и больше нравились их молчаливые объятия. Жизнь на борту корабля приводила ее в неописуемый восторг. Если она изредка и вспоминала Флориса с острой тоской, то тут же гнала из памяти это воспоминание, неистово, с какой-то звериной ненасытностью отдаваясь Легалику. Иногда моряк шептал ей слова любви или как безумец повторял ее имя:

— Батистина… Батистина… Моя красавица… Красавица из Луизианы… Это вы, моя дорогая! Вы — истинная красавица!

А Батистина в ответ лишь без устали предлагала свое чудесное атласное тело, выставляя его напоказ с бесстыдством и жаром молодой лани.

Днем на палубе Легалик вел себя с Батистиной столь почтительно и холодно, что она забывала о том, что он — ее любовник, но когда опускалась ночь, она начинала дрожать от нетерпения и желания в предчувствии волшебных минут.

На борту не было никаких особых развлечений, да и разнообразия блюд за столом в кают-компании не наблюдалось. Изредка Батистина и Жорж-Альбер с любопытством следили за увлекательной охотой на «морского дьявола», именуемого также скатом. Юная путешественница и другие пассажиры с восхищением взирали на то, как матрос по прозвищу Болты-Гайки ловко втыкал острогу в тело чудовища. Иногда капитан Робино или Легалик метким выстрелом сбивали чайку и принимали поздравления. Если птица падала в море, за ней посылали шлюпку, и нужно было доплыть быстрее, чем морская пучина поглотит добычу. Это зрелище развлекало и команду, и пассажиров. Батистина звонко смеялась, заключала пари с господином Вейлем и капитаном Робино, глядя на то, как матросы яростно налегают на весла.

Однажды она заметила, что шевалье д’Обинье выказывает дружеские чувства к юнге по прозвищу Луизон — веселое, безусое, почти девичье лицо его постоянно мелькало на палубе. Гонтран д’Обинье не упускал случая приласкать парнишку, угостить его сладостями или еще чем-нибудь вкусным.

— Должна признать, я дурно думала о шевалье… Но он гораздо лучше, чем показался мне с первого взгляда… — шепнула однажды на ушко своему любимцу-сладкоежке Батистина — ее замучила совесть из-за того, что она была так несправедлива к шевалье. Жорж-Альбер, однако, только осклабился и зло залопотал, предупреждая хозяйку об опасности и будто прося ее не впадать из одной крайности в другую, но она не обратила внимания на ворчание приятеля.

Ветер снова стих. Стояла удушающая жара. Все начали умирать со скуки.

— И когда только мы доберемся до того места, где дуют знаменитые пассаты? — вздыхала Батистина.

Корабли неподвижно застыли неподалеку от африканских берегов. Паруса беспомощно повисли. Капитаны кораблей переговаривались между собой сигнальными флажками.

На море известия и слухи распространяются быстро. Так произошло и сейчас: весть о том, что на борту «Красавицы из Луизианы» путешествует таинственная прекрасная юная особа, скорее всего, под вымышленным именем, мгновенно распространилась по всему каравану.

Батистину и Жоржа-Альбера пригласили отобедать в компании офицеров на борту «Медеи», на следующий день последовало приглашение посетить «Дромадер». За ней прислали большую шлюпку. Матросы опустили Батистину вниз на толстой доске, она была закреплена канатами и напоминала качели. Батистина совершенно не боялась, а, наоборот, веселилась от души и проявляла неуемное любопытство, чем окончательно сразила матросов и привела их в неописуемый восторг. Молодые офицеры, с которыми она свела знакомство на военных кораблях, наперебой ухаживали за ней, очарованные ее неземной красотой и придворными манерами. Вечером она отплывала к Легалику, по коже у нее бежали мурашки от удовольствия, щеки пылали от восхищенных взглядов множества мужчин, глаза сияли. Рядом с ней в шлюпке похрапывал Жорж-Альбер, как всегда, съевший и выпивший лишнего.

Однажды она возвращалась на борт «Красавицы» на своих любимых качелях и случайно зацепилась подолом юбки за что-то в борту корабля. Какой-то матрос бросился ей на помощь и стал спускаться по канату, чтобы осторожно, не повредив, отцепить чудесное платье. И тут до слуха Батистины донеслись приглушенные крики:

— Пить… Пить… Пить! Сжальтесь! Здесь нечем дышать… О-о-о! Мне плохо! Умираю! Чудовища! Негодяи! Презренные псы! — неслись из трюма жуткие стоны и проклятия.

Батистина побледнела. Она вспомнила, что уже слышала эти стоны несколько дней назад. Теперь голоса звучали еще тише, в них слышалось безысходное отчаяние.

— Капитан Робино, мне известно: в трюме заперты несчастные женщины. Я нахожу такое обращение бесчеловечным и недостойным истинных христиан. Вы должны приказать, чтобы их кормили, поили и выводили на палубу подышать свежим воздухом! — твердо произнесла наша сердобольная героиня, едва ступив на палубу.

Капитан Робино потерял дар речи и уставился на Батистину. Никто и никогда не осмеливался говорить с ним подобным тоном! Жорж-Альбер потянул чудачку за рукав, чтобы убедить ее в том, что она переступает грань дозволенного, но Батистине сейчас было не до него, а главное — не до соблюдения правил хорошего тона. Разгневанная девушка обрушилась с упреками и на хирурга.

— Я уверена, среди них есть больные. Посетили ли вы их, господин Вейль, чтобы оказать им помощь? Ведь это ваш врачебный долг!

— Что? Как? Но, мадемуазель… в мои обязанности входит лечить честных людей, а не всякое отребье! Это же висельницы! — возразил пришедший в неописуемый ужас врач.

— Да, да! Мадемуазель Бургиньон, это же воровки, мошенницы, развратницы, убийцы и отпетые негодяйки! К тому же еще и богохульницы! — завопил, приходя в себя, капитан.

«О, да! Они такие же, как моя мать-воровка с Нового моста!» — с горечью подумала Батистина.

Легалик, внимательно наблюдавший за девушкой, заметил, что в ее замечательных голубых глазах появилась и застыла скорбь.

— Мне нет дела до того, что вы полагаете о них, господа, — громко и четко выговорила Батистина, топнув ножкой, — но я отказываюсь продолжать путешествие, если с этими несчастными будут по-прежнему дурно обращаться! Неужели у вас нет ни капли жалости?

— Хм… А вы что обо всем этом думаете, господин д’Обинье? И вы, господин Вейль? Вы согласитесь с тем, чтобы их каждый день выводили на часок на палубу? — спросил капитан, которому уже порядком надоело пререкаться с этой дерзкой болтушкой, обладавшей, судя по всему, весьма обширными связями и могущественными покровителями, начиная с очень богатой госпожи Ленорман.

— Фу! Эти гадкие женщины! Какой кошмар! Если вы выведете их на палубу, я просто запрусь у себя в каюте на два оборота ключа, вот и все! — бросил презрительно шевалье и принялся взбивать свои кудри.

— А вы, господин Вейль? Разве вы не замолвите словечко в защиту этих несчастных созданий? — взмолилась Батистина.

Хирург явно заколебался:

— Ну, если среди этих разбойниц и вправду есть больные или раненые… Хм… хм… Я, Пожалуй, соглашусь дать им немного корпии, чтобы они могли оказать помощь друг другу… В общем, капитан, чтобы доставить удовольствие мадемуазель Бургиньон, я не стану возражать, если этим несчастным дадут иногда подышать свежим воздухом… — промолвил господин Вейль.

Батистина одарила врача ослепительной улыбкой. Легалик смотрел на девушку как зачарованный. А Жорж-Альбер чуть не лопнул от злости и даже вырвал у себя несколько волосков из бороденки.

— Ну ладно, господин Легалик, разрешим этим негодницам ежедневную часовую прогулку вокруг бизань-мачты. Именно так делают на судах, которые везут на продажу негров… А ведь эти-то создания тоже не животные! — заключил капитан Робино.


— Ну иди же, иди! Ты, кусок дерьма!

— А не желаешь ли полюбоваться на мою задницу?

— Да не толкайтесь же!

— Оставь ты ее, она скоро подохнет!

— Отпусти, отпусти меня! Мне плохо!

— Эй, гляди-ка! Мужиков-то сколько! Да какие все красавчики!

— Слышь-ка! Засунь свой член себе в рот! Ишь, раззявился!

— Ну, ты мне за это заплатишь, свинья!

— Ох! Воздух, воздух, Золотая Ляжка!

— Держись покрепче на ногах, Нене!

Батистина нежилась на солнышке, прикрыв лицо от горячих лучей чудесным голубым чепчиком, когда раздались ужасающие пронзительные крики. Жорж-Альбер тотчас же спрятался за сваленными на юте канатами и принялся из укрытия наблюдать за происходящим. Казалось, он очень не хотел, чтобы его видели. Батистина недоуменно пожала плечами по поводу столь трусливого поведения своего любимца. Обернувшись, она увидела, как солдаты выталкивают из люка на полубаке даже не людей, а какие-то отвратительные создания, лишь отдаленно напоминающие людей. Никогда еще Батистине не доводилось слышать такие слова и видеть подобное зрелище.

— Ну что? Вы довольны, мадемуазель? — осведомился с легкой иронией Легалик, склоняясь над девушкой.

Батистина, захваченная странной и жуткой сценой, разворачивавшейся у нее на глазах, даже не слышала, как он подошел. С неподдельным ужасом взирала она на два десятка женщин, скованных цепями по двое. Казалось, они поднялись из ада. Батистина сморщила носик: от лохмотьев на женщинах исходил тошнотворный запах. Эти нечесаные, грязные девицы явно давно уже не мылись и не меняли белье. Волосы у них свисали серыми сальными прядями, там кишмя кишели вши, а кожа у девиц была серо-зеленого цвета, вся в прыщах и язвах. Несчастные отвыкли от солнечного света, они болезненно щурились и часто-часто мигали. Пришедшая в ужас Батистина отчего-то не могла оторвать глаз от этой печальной процессии, сопровождаемой суровыми стражами с хлыстами в руках.

— Эй ты, рыжий! Небось, не отказался бы от меня, если бы я оделась попригляднее да почище?

— Не хочешь ли отведать кой-чего, красавчик?

— Да уймись же, Макрель! Замолчи!

— Эй! Девки! Гляньте! Видать, принцесса!

— Ого! Ну и вырядилась! За кого только эта тварь себя выдает!

— Кривляка поганая!

— Жеманница! Тоже мне, красотка!

— Да-а-а… Ей-то хорошо там, наверху!

— Чертова кукла! Уж ей-то хватает чистого воздуха! Ишь, расселась!

— Распутная корова!

— Шлюха!

— Интересно узнать, кто из них развлекается с этой дамочкой?!

— Эй! Иностранка! Иди вперед да получше смотри под ноги!

— Помолчи же, Дядюшка!

Выслушав всю эту брань, Батистина густо покраснела. Женщины пристально разглядывали ее, указывали на нее грязными пальцами, издевались. Роскошный наряд Батистины делал их лохмотья еще более убогими, и это злило их. Засвистел кнут. Несколько ударов обрушилось на полуобнаженные плечи несчастных. Батистина вскрикнула. Она хотела помешать солдатам бить этих женщин, хотя те совершенно незаслуженно оскорбляли ее.

Высокая, худая мегера с пылающим ненавистью взглядом, со спутанными, словно у колдуньи, волосами смотрела на девушку с таким интересом, что Батистина задрожала. Жорж-Альбер в это мгновение еще дальше забился в кучу канатов и застучал зубами от страха. Батистина несколько минут стойко выдерживала злобный взгляд странной женщины, потом отвернулась и поспешила удалиться, хотя ей и было стыдно, что она трусливо бежит от дурацких шпилек и шуточек этих неблагодарных созданий.

— Эй, смотри-ка, Иностранка! Она тебя испугалась!

— Ха-ха! Я еще пущу ей кровь, этой кривляке! — раздался пронзительный хохот.

Вскоре пассажиры привыкли к тому, что каждый день по часу женщины гуляют по палубе. Господин Вейль, испытывая угрызения совести, даже снизошел до того, что оказал помощь одной из них, родившей мертвого ребенка, и другой, у которой воспалилась и загнила рана на ноге.

Батистина избегала встречи с несчастными. Однако, по доброте душевной, она послала им кое-какое белье, несколько платьев, юбок, шалей и другие мелочи.

Внезапно налетел довольно сильный ветер. Качка больше не вызывала у Батистины неприятных ощущений. Девушка только немного огорчилась: теперь она не могла отправляться с визитами на другие суда — высокие волны делали путешествие на шлюпке опасным.

Караван обогнул Канарские острова. В воздухе запахло грозой.

— Через день-два задуют пассаты и понесут нас на северо-запад! — уверял всех капитан Робино, не терявший веры в благополучный исход и стремившийся передать свой оптимизм другим.

В эту ночь Батистина нежилась на койке. Волны укачивали ее, как малое дитя в люльке. Она набросила на обнаженное тело легкое прозрачное покрывало из муслина. Корабельный колокол пробил полночь. В каюту тихо прокрался Легалик. Батистина тотчас же закрыла глаза и сделала вид, что спит. Это входило в правила их безмолвной ночной игры. Легалик обычно будил ее своими ласками, затем раздевался и овладевал ею с какой-то неистовой страстью. Батистина выждала несколько секунд, не подавая признаков жизни, и открыла глаза, удивленная тем, что любовник еще не сидит на койке и не ласкает ее. Легалик молча стоял у нее в ногах и тяжело вздыхал.

— Я не осмеливался разбудить вас, так как не смогу сегодня провести с вами ночь, — грустно зашептал молодой человек, приближаясь к Батистине.

Она едва не расхохоталась и села на постели, даже не потрудившись прикрыть бесстыдно поднявшиеся груди.

— Так что же вы здесь делаете, сударь? Раз уж вы пришли, я вас не отпущу!

— Нет, не шутите, дорогая! Я зашел предупредить вас. Капитан опасается, как бы не разразилась страшная буря… На нас надвигается шторм! Но что бы ни случилось, оставайтесь в постели, — посоветовал он.

Батистина улыбнулась. Ее любовник был мрачен и встревожен.

— Благодарю вас, Легалик. Вы очень любезны, — пролепетала она.

— Да нет, нисколько я не любезен… Просто я люблю вас, как последний дурак! — проворчал моряк.

— Ах! — вымолвила потерявшая дар речи Батистина.

— Да, я тебя хорошо изучил… Ты отдаешь мне только твое тело, твое чудесное, восхитительное тело… И я совсем лишился рассудка, я хотел заполучить и сердце…

Батистина удивленно таращила глаза: никогда еще Легалик не говорил с ней так. Она даже никогда не задавала себе вопроса, любит ли она его. Молодой человек склонился над девушкой, взял в плен ее губы и с какой-то смесью ярости и отчаяния сорвал тонкий муслин, чтобы осыпать поцелуями ее тело. Батистина почти сомлела от бурных ласк. Легалик с трудом оторвался от нее и выскочил за дверь. Наша героиня была очень взволнована столь странным поведением любовника. Она чувствовала себя оскорбленной: он посмел покинуть ее как раз в тот момент, когда она более чем когда-либо жаждала его ласк.

Несколько минут спустя Батистина уже спала крепким сном, как и Жорж-Альбер. Во сне ее преследовала женщина с лихорадочно горящими глазами. Она сжимала в руке отточенный кинжал. «Я пущу тебе кровь, кривляка!» — звучал в ушах Батистины ее пронзительный визг. Батистина закричала во сне от страха. Ответом ей послужил страшный треск, донесшийся наяву из чрева корабля.

Батистина проснулась от ужасного удара, сила которого была такова, что девушка слетела с койки и оказалась на полу.

28

Жорж-Альбер бросился на помощь своей хозяйке, лежавшей почти без сознания около ночного столика. Им грозила неведомая опасность, однако он стыдливо прикрыл лапкой глаза, чтобы не смотреть на обнаженное тело девушки. Следует заметить: у этой пройдохи и лакомки манеры были получше, чем у многих представителей рода человеческого. Малыш протянул Батистине кофточку и нижнюю юбку и помог встать. Наша героиня еде держалась на ногах. Корабль трясло и качало так, будто он был кастрюлей, стоящей на какой-то адской плите. Батистина ничего не понимала. Удары следовали один за другим и с каждым разом становились все сильней. На палубе возникла суета: кто-то куда-то бежал, кто-то зычным голосом отдавал приказы, кто-то бранился… Батистина не знала, должны ли эти действия успокоить ее или, наоборот, взволновать еще больше. Юная путешественница и ее маленький друг в испуге прижались друг к другу, но через мгновение, сбитые с ног мощнейшим ударом, оба упали и покатились по полу в дальний угол каюты, Жорж-Альбер недовольно ворчал и фыркал.

Снаружи все ревело и клокотало. Батистина и Жорж-Альбер вцепились в дверную ручку и принялись что было сил тянуть дверь на себя. Они уже почти добились успеха и сумели приоткрыть дверь, как вдруг окошко отворилось и морская волна ворвалась в каюту.

— Мои платья! Мои платья! — закричала Батистина и устремилась к окну в надежде закрыть его.

В эту минуту судно резко опустилось носом в волну. Батистине даже показалось, что оно больше никогда не вернется в нормальное положение, а так и останется висеть в воздухе среди облака брызг. При каждом новом ударе воды в каюте все прибывало. Вещи уже плавали посреди комнатки. Намокшие шелка потускнели и поблекли. Батистине почудилось, что «Красавица из Луизианы» стонет, словно смертельно раненный зверь. Корабль из последних сил боролся с грозной стихией. С Батистины и ее приятеля потоками стекала соленая вода. Они упорно старались закрыть окно, но это им, к сожалению, никак не удавалось. При порывах ветра новые пригоршни брызг и хлопьев пены летели им прямо в лицо. Первым понял, что им не добиться успеха в одиночку, разумеется, Жорж-Альбер. Он потянул Батистину за подол и повлек за собой на поиски кого-нибудь, кто мог бы им помочь. Шатаясь из стороны в сторону, как пара завзятых пьяниц, и поминутно хватаясь за обшивку корабля, они кое-как выбрались из каюты и потащились по коридору, спотыкаясь и падая на каждом шагу. Сквозь приоткрытую дверь кают-компании Батистина увидела, что господин Вейль и шевалье д’Обинье судорожно цепляются за тяжелые сундуки и массивную мебель. Они что-то хором ей прокричали, но из-за неумолчного рева волн она ничего не расслышала. Должно быть, они хотели ее приободрить или призывали присоединиться к ним, но юная искательница приключений, ведомая верным Жоржем-Альбером, пошла своей дорогой. Друзья добрались до юта и оказались на свежем воздухе… Да, нечего сказать, воздух здесь был действительно свежий! Свежее не бывает!

Батистина судорожно вцепилась в поручни. Черные тучи закрыли небо. Они нависли над кораблем, спрятав верхушки мачт. Матросы метались по палубе… Некоторые висели на реях в ожидании приказов капитана.

— Убрать паруса!

— Рубить канаты!

Легалик громоподобным голосом повторял команды капитана:

— Эй, на бизань-мачте! Спустить паруса!

Батистина и Жорж-Альбер, приложив массу усилий, добрались до рулевой рубки, откуда доносились голоса капитана и его помощника.

— Что вы тут делаете?! Всем пассажирам строго-настрого приказано сидеть по каютам, а не разгуливать по палубе! — в бешенстве заорал Легалик.

— Ой! Смотрите! Что там такое? — вскричала Батистина, намертво вцепляясь в большой корабельный компас. Она указала на покрытый кипящей пеной гребень гигантской волны.

— Берегись! — завопил капитан.

Рулевой как сумасшедший завертел штурвал, стремясь поспорить в скорости с огромной массой воды, неумолимо надвигавшейся на судно.

Легалик схватил Батистину за локоть, чтобы вывести ее из рубки, но девушка не поддалась и застыла, зачарованная пугающим и в то же время величественным зрелищем. Она только теперь поняла, что заставляло корабль то трястись и падать в пропасть, то взлетать вверх. Море волновалось лишь в некоторых местах, и рулевой, следуя указаниям капитана, старался обогнуть их. Океан тут и там выбрасывал гигантские фонтаны воды, массу белой пены, они взлетали на головокружительную высоту, образуя столб, доходивший до небес. Этот столб начинал стремительно вращаться, с грозным гулом двигаясь по морю.

— Держать по ветру! — отдал приказ капитан, но было уже поздно.

Батистину отбросило назад, как мячик, и ударило о большие песочные часы. Легалик не дал ей разбиться о поручень, поймав почти на лету. Батистина с трудом перевела дух. Она видела, как один из завывающих столбов чуть задел корабль и промчался дальше.

— Что это такое? — не унималась Батистина.

— Смерч! Смерч! — рявкнул Легалик.

За шумом ветра девушка едва расслышала ответ.

— Внимание! Осторожней! — опять завопил капитан.

Многоопытный рулевой успел-таки отвести «Красавицу» в сторону, чтобы не столкнуться с терпящей бедствие «Медеей». Им показалось, что находившаяся неподалеку «Пчелка» тоже получила значительные повреждения и еле держится на плаву.

— Господин Легалик! Прикажите убрать кливер!

Помощник, набрав побольше воздуху в легкие, повторил приказ капитана, не выпуская Батистину из объятий.

И тут между «Красавицей» и другими кораблями возникли еще шесть гудящих смерчей. Это была жуткая, устрашающая, но и впечатляющая картина. Батистина с ужасом и восхищением наблюдала за тем, как производил маневр рулевой — уверенно и спокойно. Он совершил настоящее чудо, проведя корабль между двух гигантских столбов, но тотчас же впереди вырос третий… «Красавица» буквально встала на дыбы, как норовистая лошадь.

Тучи все ниже опускались к океану, наполняясь чернотой.

— Ну и попали же мы в переделку! — проворчал капитан.

По морю одна за другой катились огромные волны. Ураганный ветер раздувал паруса, рвал толстенные канаты, ломал реи… Вдобавок ко всем несчастьям полил проливной дождь… Да нет, не дождь, а настоящий тропический ливень!

Батистина вскрикнула от отвращения, возмущенно заверещал Жорж-Альбер: на палубу обрушился град мерзких насекомых… Они яростно и пребольно кусались… Вслед за этой напастью последовала новая: на палубу с глухим стуком шлепались дохлые рыбы…

— Ну вот вам и шторм! Всем штормам шторм! — промолвил Легалик, увлекая Батистину на ют.

Заблистали молнии, зарокотал гром. «Красавица из Луизианы» то смело взмывала на гребень огромной волны, то проваливалась в бездонную пропасть.

«Да мы же сейчас утонем!» — равнодушно, безо всякого страха подумала Батистина.

— Держитесь, матросы! Крепче держитесь! — заревел Легалик, бросаясь вместе с Батистиной к юту. Он изо всех сил прижал девушку к себе. Батистина ахнула: на них надвигалась какая-то белая, чудовищных размеров стена. Это чудо природы будто нависло Над кораблем, а затем обрушилось на палубу. Легалик железной рукой ухватился за золоченую статую корабельного покровителя. Батистина почувствовала, как тяжелая, вязкая масса воды буквально расплющила их друг о друга. Горько-соленая вода попала ей в рот, глаза, нос. Девушка только успевала отплевываться и отфыркиваться.

«Ну вот, все кончено! Пришел мой смертный час!» — мелькнула в мозгу страшная мысль.

— Флорис! О, Флорис! На помощь! — неожиданно завопила Батистина, вдруг ощутившая страстное желание жить. Все ее существо восстало при мысли о смерти… Она не хотела умирать, она хотела бороться…

Матросы на палубе хватались за все, что попадалось под руки. Но крепкие канаты трещали и рвались, а тела несчастных летели за борт. «Красавица» сопротивлялась свирепой стихии с энергией обреченного. Она постепенно заваливалась на правый борт… Ее неумолимо влекло вниз по бесконечному склону. Кто-то задыхался и кашлял рядом с Легаликом. Он на секунду разжал руки и успел поймать на лету Жоржа-Альбера, которого едва не смыло волной. Внезапно корабль тяжело перевалился на другой борт, а затем тяжело, натужно стал выпрямляться. Изумленные Батистина и Легалик повалились друг на друга. Вода стремительно схлынула.

— О, моя любовь! Моя любовь! — всхлипывала Батистина, прижимаясь к мокрому мужскому плечу. Ей было хорошо и спокойно, ибо только что ее спасли глаза, гораздо более зеленые, чем сам океан. Губы Батистины мелко дрожали…

— Теперь все хорошо, моя малютка… Корпус корабля выдержал последний жуткий удар! — промолвил Легалик и поставил девушку на ноги. Она подняла глаза, безмерно удивленная тем, что еще жива.

— Я вас люблю! О, я хочу любить вас! — закричала Батистина.

Легалик как-то очень грустно посмотрел на нее и поцеловал в губы.

— Помолчите, моя красавица! Помолчите! — шептал он, помогая девушке добраться до каюты. Когда они распахнули дверь, их глазам предстало печальное зрелище полного разорения… Жорж-Альбер в отчаянии принялся выдергивать у себя волоски и жалобно скулить: весь его запас драгоценной малаги безвозвратно пропал.

Легалик плотно закрыл окошко и приказал двум матросам помочь Батистине спасти то, что еще было можно.

Два последующих дня измученные люди боролись со стихией не на жизнь, а на смерть. Вновь порывами налетал шквалистый ветер, волны вырастали до небес, но иногда выпадали и минуты затишья. Легалик был очень занят и не мог навестить Батистину.

К концу третьей ночи Батистина поняла, что море успокоилось. Вместе с двумя другими пассажирами утром она вышла на палубу. Увидев мрачные лица капитана и его помощника, она пришла к выводу, что положение серьезное. Так оно и было: во время шторма сломались бизань-мачта и бушприт, исчезли многие реи, а паруса свисали жалкими клочьями. Нужно было все срочно чинить, менять паруса… Батистина вдруг почувствовала, что не ужасное состояние судна угнетало капитана и Легалика, а нечто другое… Она огляделась. Горизонт был пуст. Ни одного корабля поблизости… Буря, видимо, рассеяла караван, и суда отнесло далеко в сторону.

— Где мы сейчас находимся? — прошептал Легалик. — Как вы думаете, капитан?

— Я полагаю, это зюйд-вест от островов Зеленого Мыса…

— Черт побери! Ну и забросило же нас! Значит, мы неподалеку от берегов Гвинеи…

— Да, мой друг… Препоганое местечко… Здесь полным-полно пиратов… Легалик, производите ремонт как можно быстрее! Если мы сумеем, с Божьей помощью, достичь северных широт, то, быть может, вновь встретим караван, если только все корабли не потонули!

Итак, одинокая полуразбитая «Красавица» качалась на волнах. Батистина, не упустившая из беседы моряков ни словечка, пожала плечами.

— Ну уж это их дело!

Она потеряла всякий интерес к происходящему и попыталась вместе с господином Вейлем и шевалье д’Обинье проглотить то, что предложил корабельный кок. Но еда была столь мерзкой на вкус, да и на запах! Все сухари испортились: намокли и начали плесневеть!

Батистина очень хотела бы помыться пресной водой, но об этом не могло быть и речи — запасы питьевой воды были на исходе и приходилось соблюдать строжайшую экономию, чтобы дотянуть до какого-нибудь порта.

Несчастные каторжанки умирали от жары и жажды в трюме, но Батистина не смела вступиться за них — на палубе день и ночь кипела работа. Матросы трудились как одержимые, стремясь поскорее привести корабль в нормальное состояние.

— Ах, Жорж-Альбер! С меня хватит морских путешествий и приключений! Сыта по горло! Вот уж никогда не думала, что это окажется так неприятно и опасно! — заявила Батистина. Малыш согласно кивал головой.

Утро пролетело незаметно. Батистина удобно устроилась на юте, чтобы просушить на солнце платья и слипшиеся волосы. Она то и дело переворачивала и встряхивала свои юбчонки и чувствовала себя почти так же превосходно, как если бы находилась на лужайке перед замком Мортфонтен. Больше всего на свете ей хотелось знать, можно ли будет починить шелковые платья, изрядно потрепанные во время шторма.

Неподалеку от Батистины стоял Легалик и отдавал приказы. Всякий раз она вздрагивала и жмурилась от удовольствия, слыша этот спокойный, уверенный голос.

«Он очень красив, очень умен, очень любезен! Именно его я хочу любить!» — подумала девушка. Со свойственным ей непостоянством Батистина тут же пришла к выводу, что, вообще-то, шторм был совсем не страшен, ей нравятся морские путешествия и в эту ночь ничто не помешает ей броситься в объятия моряка.

В полдень развалившийся на нижних юбках Батистины Жорж-Альбер увидел черную точку на горизонте, причем увидел раньше сигнальщика. Он быстро и тревожно залопотал на своем языке, стараясь привлечь внимание хозяйки. Та подняла голову и посмотрела в ту сторону, куда указывал малыш. Солнечные блики плясали на воде. Батистина прищурилась, приложила руку козырьком ко лбу и весело закричала:

— Посмотрите, господин Легалик! Теперь все будет отлично! Вон там, сзади, появился корабль! Он идет к нам на помощь!

Помощник капитана на секунду погрузился в глаза, более прекрасные и чистые, чем глаза ангела небесного, а затем посмотрел в подзорную трубу.

— Капитан! С наветренной стороны нас догоняет быстроходное судно под французским флагом! — закричал Легалик.

Батистина была очень довольна. Она с восторгом представила себе, что теперь возобновятся светские развлечения и она вновь посетит другие корабли, где окажется в окружении любезных офицеров. Она принялась размахивать платочком, приветствуя судно.

— Спуститесь поскорей к себе в каюту, мадемуазель! Мы еще не знаем, с кем нам предстоит иметь дело! — благоразумно посоветовал Легалик.

— Ах, какие пустяки! Вы же сами сказали, что это французский корабль! — скорчила очаровательную гримаску Батистина.

Странные красные паруса приближались с поразительной быстротой, Батистина не могла оторвать от них глаз. Небольшой кораблик смело рассекал носом волны. Он мчался вперед быстро и решительно, словно волк, приближающийся к добыче… Батистина уже различала людей, суетливо сновавших по палубе. Один из членов команды, настоящий великан, чье лицо было скрыто широкополой шляпой, неподвижно стоял на юте. Он рассматривал в подзорную трубу «Красавицу из Луизианы».

Неожиданно острое предчувствие беды охватило Батистину…

29

— Все по местам! Приготовиться к бою! — гаркнул капитан.

Внезапно за кормой, в нескольких туазах от корабля, вырос столб воды. Батистина и Жорж-Альбер инстинктивно пригнули головы. Девушка смотрела на сей феномен с полнейшим непониманием человека, обладающего здравым рассудком, впервые в жизни попавшего в сумасшедший дом.

— Черт побери! Вы все еще здесь! — взревел Легалик, одним прыжком преодолевая лесенку и взлетая на ют.

— Но это же глупо! Просто бессмысленно! Французский корабль стреляет в нас из пушек! Зачем? Такого быть не может! — запротестовала донельзя удивленная всем происходящим Батистина.

— Эта чертова посудина, наверное, так же принадлежит к французскому флоту, как моя задница… — сорвалось с языка у Легалика, но он вовремя спохватился и почти проглотил последнее слово. Следует признать, что в его замечании, однако, несомненно, содержалась истина.

Второе ядро с шипением и свистом упало в воду в одном туазе от кормы «Красавицы».

Легалик обрушился с упреками на Батистину:

— Вы совсем обезумели! Ступайте вниз, запритесь вместе с другими пассажирами в кают-компании и не делайте оттуда ни шагу! Скорей! Нельзя терять ни минуты!

— А как же мои платья? Я хочу собрать мои платья! Не ходить же мне голой! — в ярости завопила Батистина, видя, как за кормой вырос новый столб воды и во все стороны полетели брызги. Начавшие было подсыхать шелка снова намокли…

Но Легалик был неумолим. Вместе с Жоржем-Альбером он стащил Батистину вниз, на палубу.

— Итак, дети мои, тишина! Не будем праздновать труса! Всем молчать и слушать мою команду! — приказал капитан Робино.

«Господи! Да на флоте только и знают, что кричать «Замолчите»!» — с раздражением подумала Батистина.

Третье ядро просвистело в воздухе и шлепнулось в воду неподалеку от левого борта, но не задело «Красавицу». Казалось, нападавшие хотели только запугать команду корабля, сохранив корпус судна.

— На нас напали! Увы, «Красавица» не в состоянии оторваться от преследователей, нас слишком потрепало во время шторма… Попробуем отбиться… Канониры, немедленно к пушкам! Юнги, держать наготове ведра с водой, чтобы гасить огонь! Поджигай запалы! Боцман, собрать всех матросов! Господин Легалик! Раздайте оружие! Всем надеть на рукава белые повязки!

Через несколько минут неугомонная девчонка все же оказалась в кают-компании. Она с восторгом внимала спокойному и уверенному голосу капитана.

— Пусть они поторопятся и отправят этих наглецов на дно! — воскликнула Батистина. Ответа не последовало. Она оглянулась на пассажиров: господин Вейль дрожал, словно осиновый лист, и молча щипал корпию. Она с некоторым вызовом посмотрела на Гонтрана д’Обинье, предполагая, что шевалье тоже трясется от страха, как баба. К ее величайшему изумлению, шевалье спокойно прихорашивался перед зеркалом и поигрывал шпагой.

Батистина с Жоржем-Альбером подкрались к окошку. Незнакомое судно совершало какой-то сложный маневр: на нем спускали одни паруса и поднимали другие, матросы торопливо сновали по палубе. Батистина по-прежнему видела фигуру гиганта в низко надвинутой на лицо шляпе. Он стоял на юте, размахивал ручищами и отдавал приказы. Судно неумолимо приближалось к «Красавице», подходя к ней таким образом, чтобы не попасть под выстрелы пушек. Эти действия отдаленно напоминали осторожные движения охотничьей собаки, обнюхивающей следы большого и опасного зверя.

— Капитан! Капитан! Горе нам! Порох никуда не годится! Он весь промок! — заорал старший канонир из чрева корабля.

Батистина судорожно сжала лапку Жоржа-Альбера. На «Красавице» воцарилась мертвая тишина…

— Господин Легалик, прикажите засыпать палубу песком! Все наверх! Приготовиться к рукопашной! С Богом, дети мои! — прокричал капитан Робино.

Батистина прислушалась. На палубе невнятно зазвучали голоса многих десятков людей: как все богобоязненные бретонцы, члены команды молились перед боем.

«Нашли время! Лучше бы они починили свои пушки или высушили порох!» — в отчаянии подумала легкомысленная девица, страшно разозлившаяся на моряков.

И тут до ее слуха долетели пронзительные крики: заключенные стучали в стены и двери, вопили от страха и ярости, так как не ведали, что происходит. Батистине было искренне жаль этих бедняжек, но она решила, что в данную минуту ничего не может для них сделать.

В кают-компанию вошел бледный как смерть Легалик. Он держал в руках острые кинжалы, пики и сабли… Он протянул оружие мужчинам.

— Но… Клянусь моей матушкой, я не умею пользоваться всем этим! — возразил господин Вейль, с неописуемым ужасом взирая на холодное оружие.

— Это всего лишь мера предосторожности, господин хирург, чтобы вы могли защищаться! Однако приготовьтесь к тому, что вам придется перевязывать раненых!

— Да… Да… Конечно… Надеюсь, мадемуазель мне поможет, — пролепетал, заикаясь, врач.

— Я пойду наверх и буду драться рядом с вами, господин Легалик! — решительно заявил Гонтран д’Обинье.

— И я тоже пойду! И я! — закричала Батистина, которой вовсе не улыбалось превратиться в сестру милосердия. Нет, такая перспектива ее не вдохновляла!

— Я приказываю вам оставаться здесь, мадемуазель! Держите, вот вам мой пистолет! Он заряжен! Пожалуй, только он один и остался сухим, не знаю уж, каким чудом! Если все пойдет хорошо, вам не придется им воспользоваться… — прошептал Легалик и повернулся, чтобы последовать за шевалье д’Обинье.

— Легалик… Легалик… Не покидайте меня… Как… Как вас зовут? — закричала в отчаянии Батистина.

Помощник капитана изумленно посмотрел на девушку, потом его осенило: он никогда не называл ей своего имени.

— О Господи! Яан… Яан Легалик…

— Яан… Яан, не покидайте меня… Я люблю вас… — простонала Батистина, подбегая к молодому человеку и бросаясь ему на шею. Она совершенно забыла про господина Вейля, который был буквально ошарашен ее поведением и выронил из рук корпию.

Жорж-Альбер скорчил презрительную гримаску, глядя на лицо хирурга.

«Ну и неловкий же этот врачишка!» — казалось, было написано на мордочке у обезьянки.

Затрещали выстрелы. Находившиеся на вражеском судне люди целились в сидевших на вантах и реях матросов «Красавицы». Раздались предсмертные крики и бессильные проклятия, послышались глухие удары. Батистина внезапно с ужасом осознала, что это падали на палубу тела убитых. Она бросилась в объятия Легалика. Тот схватил ее в охапку и силой заставил прижаться к стене. Корпус корабля сотряс страшный удар, за ним последовал зловещий сухой треск: по-видимому, судно врезалось в корму «Красавицы» носом. Батистина зашаталась, но устояла на ногах, придавленная к стене телом Легалика. Еще одну секунду он сжимал девушку в объятиях…

— Благодарю тебя за все, любовь моя… Ты еще найдешь того, кого любишь, хотя и сама не желаешь себе признаться в своей любви… — прокричал Легалик, срывая с губ Батистины последний поцелуй.

— Нет! Нет! Что вы хотите этим сказать? Нет, не уходите, Легалик… Яан, не покидайте меня… — стонала Батистина, почти теряя сознание.

Но Легалик был уже далеко.

До Батистины доносились непонятные звуки: какое-то царапание, треск… Она не могла знать, что в эту минуту полчища вооруженных до зубов бандитов одновременно забросили сотни крючьев, которые намертво зацепились за борт «Красавицы»… Нападающие пошли на абордаж… Шум на палубе стоял дикий… Орда негодяев обрушилась на защитников корабля. Мерзавцы были вездесущи, они прыгали на палубу, словно черти, перерубали канаты, лезли на реи… Капитан Робино, стоя на юте, пытался подбодрить свою команду криками. Батистина краем глаза увидела, как Легалик врезался в самую гущу сражающихся. Батистина ощутила на губах вкус дыма, крови, пепла… Яан Легалик бился с врагами с решимостью обреченного. Бок о бок с ним сражался, как лев, шевалье д’Обинье. Батистина, потерявшая от изумления дар речи, видела, как он в одиночку отражал нападение целой банды яростно вопивших негодяев.

Рядом с ней кто-то торопливо забормотал молитву:

— Пресвятая Дева, помоги нам! Спаси и сохрани нас, Дева Мария!

Батистина оглянулась: господин Вейль, упав на колени, возносил к небесам свои мольбы.

— Господи! Какие же все мужчины идиоты! Идем отсюда, Жорж-Альбер! — закричала Батистина и подхватила своего дружка на руки. Тот крепко обвил ее лапками за шею. На мордочке у него был написан страх.

Господин Вейль вдруг прервал молитву и язвительно заметил:

— Легко сказать! Хотел бы я только знать, куда это вы собрались? Где вы сможете укрыться от огня посреди океана?

Батистина не обратила внимания на открытую насмешку, звучавшую в его словах. У нее в голове была только одна мысль: убраться подальше от этой жуткой бойни, смысла которой она не понимала. Она считала, что все происходящее ее абсолютно не касается.

Батистина вылезла на ют. Горьковатый дым окутывал палубу. Девушка сначала даже была довольна сим обстоятельством — густая пелена скрывала ее от взглядов нападающих, но затем она пришла в ужас при мысли о том, что судно, возможно, объято пожаром. Она осмотрелась в поисках местечка побезопаснее и ползком добралась до полуюта, откуда молча стала наблюдать за дальнейшим развитием событий.

А на палубе шло настоящее сражение. Все смешалось и перепуталось.

— Господи милосердный! Как же они отличают своих от чужих? — прошептала Батистина и тотчас же поняла значение приказа капитана Робино надеть всем белые повязки.

Воздух дрожал от выстрелов. Нестерпимо воняло порохом. Батистине стало трудно дышать, в горле запершило, в носу защекотало, из глаз потекли слезы. Все же она вздохнула с некоторым облегчением, придя к выводу, что пожара на корабле нет. Она вспомнила рассказы о том, как люди с объятых пламенем судов бросались в море, в надежде на спасение, и становились добычей морских чудовищ или шли на дно. Девушка зябко передернула плечами. Как всякая благородная девица, получившая воспитание в монастырском пансионе, она не умела плавать.

Батистина крепко держалась за поручни. Она пребывала в растерянности и не знала, что делать, а спросить совета было не у кого. Жорж-Альбер пронзительно верещал от страха и подпрыгивал у нее на руках. С одной стороны, ему очень хотелось поучаствовать в драке, а с другой стороны, он страшно боялся выстрелов и дыма, да к тому же он не хотел бросать свою подружку.

С борта вражеского судна донесся дьявольский гортанный крик. Батистина посмотрела в ту сторону и замерла, словно птичка, загипнотизированная взглядом змеи: на юте стоял уже виденный ею ранее великан и что-то орал, указывая огромной ручищей прямо на нее. Чудовищных размеров шляпа была по-прежнему низко надвинута на глаза и скрывала лицо гиганта, но Батистина ощущала на себе жестокий взгляд злобно сверкавших хищных глаз. В этой фигуре было что-то загадочное, угрожающее, наводящее ужас.

Две липкие от крови руки обхватили талию Батистины. Девушка истошно закричала: один из нападающих спустился по канату и буквально свалился Батистине на голову. Она отчаянно сопротивлялась, отталкивала от себя — обладателя волосатой груди, от которого воняло козлом. Батистина брыкалась, кусалась и Царапалась. Этот грязный тип старался усмирить ее и, видимо, собирался утащить свою добычу на разбойничье судно. Батистине даже показалось, что она слышит раскатистый смех главаря банды. Отважный Жорж-Альбер вцепился в горло наглецу, посмевшему напасть на его хозяйку. Малыш с наслаждением вонзил острые зубки в шею мерзавца, явно собираясь перекусить тому сонную артерию. От неожиданности и боли бандит выпустил Батистину и схватился рукой за окровавленное горло, бормоча проклятия на незнакомом языке. Батистина рухнула на пол и почувствовала, как что-то твердое уперлось ей в бок. Этот предмет явно находился в кармане ее собственной юбки… Пистолет! Пистолет Легалика! Она совершенно о нем забыла… Батистина в ужасе оглянулась, услышав рядом гортанный голос бандита. Он, видимо, все же Решил не выпускать добычу из рук и снова бросился на девушку. Батистина выхватила пистолет и с невероятной для себя легкостью нажала на спусковой крючок… Мерзавец безмолвно свалился к ее ногам, словно набитый тряпьем мешок. На животе у него расплывалось кровавое пятно.

Жорж-Альбер издал победный клич. Ошеломленная своим собственным поступком Батистина склонилась над человеком, напавшим на нее. Он уставился на девушку широко раскрытыми, остекленевшими глазами. Батистине еще не доводилось видеть смерть так близко. Даже под Фонтенуа мертвецы и умирающие находились от нее на приличном расстоянии, к тому же этого человека она убила сама! Батистина с ужасом смотрела на агонию бандита. Короткая судорога пробежала в последний раз по холодеющему телу, и все было кончено. Жорж-Альбер схватил свою госпожу за руку и потащил прочь от трупа. Они кубарем скатились с лестницы. Пробегая по коридору мимо приоткрытой двери каюты Гонтрана д’Обинье, Батистина вдруг остановилась. Ее словно осенило… Она вспомнила, что ей благоразумно посоветовал сделать в Фонтенуа Флорис. При воспоминании о нем Батистина глухо застонала, но все же преодолела себя, ринулась в каюту и крепко заперла дверь. В мгновение ока она разделась и натянула на себя штаны, рубашку и кафтан шевалье. Она, как могла, собрала волосы, связала их на затылке в тяжелый узел и спрятала под треуголкой. Она вновь вышла на палубу, но звон клинков напомнил ей о том, что место это сейчас совершенно не подходит для прогулок — там кипит ожесточенная битва. Батистина задумалась и посмотрела на Жоржа-Альбера. Тот только дико вращал глазами и громко верещал от страха. Девушка на минуту присела, чтобы привести в порядок мысли.

«Ведь Легалик показывал мне корабль! Нельзя ли спрятаться где-нибудь внутри?» — подумала она.

Держа своего любимца на руках, Батистина спустилась вниз, но там было слишком шумно и людно: отчаянно толкаясь и без устали ругаясь, матросы толпились у оружейного склада и выхватывали друг у друга оружие, которое раздавал боцман. Высокий матрос, приняв Батистину за юнгу, сунул ей в руки тяжеленный топор, который она тут же едва не уронила себе на ногу. Она незаметно поставила его у стенки и вновь отправилась на поиски укромного уголка. На палубе кричали и топали ногами. Батистина почувствовала, как что-то липкое капнуло ей на нос. Она отерла лицо и посмотрела вверх… Сквозь щели в полу просачивалась кровь…

Батистина продолжала свой сумасшедший бег в поисках надежного убежища. Веревочная лестница уходила куда-то вниз, туда, где располагалась первая батарея. На нижней палубе никого не было, кроме стаи разбегавшихся во все стороны крыс. Чтобы хотя бы на чем-нибудь выместить свою злобу, Батистина несколько раз пнула ногой бесполезные пушки. Жорж-Альбер поманил ее за собой. Он отодвинул какую-то перегородку, и они оказались в помещении, где были свалены канаты, старые паруса и прочие снасти. Друзья почувствовали себя здесь почти в полной безопасности. Батистина уселась на какие-то мешки и перевела дух.

— Господи! Почему они напали на нас? И кто такой этот великан? — прошептала Батистина.

Она ощутила какое-то недомогание, какую-то странную слабость во всем теле, но подумала, что все это, должно быть, от пережитого страха. Девушка прислушалась, но звон холодного оружия не долетал сюда. Еще немного, и она бы уснула, но тут до ее слуха донеслись глухие удары и стоны.

— Несчастные заключенные! — воскликнула Батистина и вскочила на ноги. Она испытывала жгучий стыд, ведь она совершенно про них забыла. Жорж-Альбер яростно запротестовал и попытался удержать свою хозяйку за рукав.

— Это совсем не смешно! Нашел время изображать из себя обезьяну! — рассердилась Батистина.

Жорж-Альбер, обиженный до глубины души, поворчав, залопотал, будто желал сказать, что он-таки является представителем славного обезьяньего племени, но Батистина не стала его слушать. Она направилась туда, где находились запасы сухарей и муки (ей показывал Легалик), но там нестерпимо воняло плесенью и гнилью, да и удары звучали слабей. Она вернулась обратно и пошла по узкому, плохо освещенному коридору. Жорж-Альбер следовал за юной упрямицей, осуждающе покачивая головой. Батистина спускалась по лестницам все ниже и ниже, не переставая дивиться размерам корабля. По мере того как она спускалась, воздуха становилось все меньше и меньше, зато крысы так и сновали под ногами. И все же здесь Батистина чувствовала себя лучше, чем на палубе, где насмерть бились люди неизвестно по какой причине. В трюме удары стали громче и отчетливей. Батистина осторожно пробиралась между огромных бочек. Одна из них как-то подозрительно ерзала на месте, покачивалась, вздрагивала… Должно быть, во время шторма ослабли крепления…

Батистина едва успела отскочить в сторону: бочка повалилась на бок и покатилась по проходу. Девушка закричала от омерзения, увидев, как дюжина огромных, отъевшихся грызунов делит добычу — гору оливок. Они, наверное, уже давно прогрызли бочку со всех сторон, а сейчас слишком усердно возились и дрались, да и столкнули ее совсем, чтобы не мешала. Батистина в ужасе бросилась бежать куда глаза глядят, и с разбегу налетела на обитую железом, зарешеченную дверь, за которой раздавались крики и стоны.

— Помогите! Умираю!

— Негодяи! Подонки!

— Они оставили нас подыхать, а сами сбежали!

— Пить! Пить!

— Хотя бы кусочек хлеба! Корочку!

— Паразиты!

— Скоты!

— Толстые задницы!

Батистина огляделась. Рядом стоял колченогий стол, на нем валялись опрокинутые кружки, блестело пролитое вино… Под столом были разбросаны полуобглоданные кости… Все свидетельствовало о том, что здесь находился караульный пост. Солдаты покинули его и поднялись на палубу, чтобы принять участие в сражении.

— Потерпите еще немного, сударыни! Совсем чуть-чуть! Я сейчас найду ключи и выпущу вас из заточения! — закричала Батистина.

Удары и крики возобновились с новой силой.

— Ах ты, негодяй!

— Кто ты такой, черт побери? Где шляешься?

— Опомнился! Долго же тебя черти носили!

— Дерьмо!

— Сукин сын!

— Что там у вас происходит?

— Вы про нас и думать забыли, мерзавцы!

Батистина разозлилась и раздраженно пожала плечами.

— Чем орать без толку и браниться, лучше выслушайте меня! Если вы хотите, чтобы я вас освободила, скажите, где находятся ключи! Если знаете, разумеется!

Вдруг, словно по волшебству, за дверью воцарилась тишина.

— Дайте я поговорю с нашим благодетелем, подруги! — произнес чей-то властный голос с легким иностранным акцентом.

Батистина вздрогнула. Жорж-Альбер опять потянул ее за рукав, чтобы увести подальше от этого места.

— Я думаю, ключи спрятаны за самой большой бочкой… Но вы… вы — женщина, судя по голосу?

— Да, я единственная женщина на борту, кроме вас, — ответила Батистина, с трудом добравшись до большой бочки и шаря по полу руками в кромешной темноте.

— Ну как же! Знаем, знаем!

— Распутная корова!

— Та самая принцесса. Только и знает, что прохлаждаться на солнышке!

— Ага! А мы тут подыхаем!

— Но мы тебе еще покажем!

— Шлюха!

— Сука!

— Ты у нас еще попляшешь!

Женщины сыпали отборными ругательствами и без конца колотили в дверь, но она не поддавалась. В этих пронзительных, визгливых голосах звучала неподдельная ненависть, но Батистину это не насторожило и не испугало.

— Ну а теперь послушайте меня! Если вы будете продолжать оскорблять меня, я не открою дверь. Что за манеры! Фу! — спокойно сказала она, позвякивая связкой ключей.

— Да заткнитесь же вы, идиотки! Да нет, нет, сударыня! Мы вас очень любим, поверьте… Девушки немного разнервничались… Нам ведь не давали ни есть, ни пить после шторма… Про нас, наверное, просто забыли… Откройте же дверь, мы будем вам очень признательны, — вновь заговорила заискивающим, просительным тоном обладательница иностранного акцента.

— Так знайте же, я не имею ничего против вас! Наоборот! Я очень разозлилась на капитана за то, что с вами так дурно обращаются. Я долго с ним пререкалась и в конце концов настояла на том, чтобы вас выпускали наверх хотя бы ненадолго… И я послала вам одежду…

— Сердечно благодарим вас, сударыня, вы очень добры. Но скажите же, что происходит?

— Не знаю… На нас напали… Наш корабль атаковало какое-то неведомое судно… Сейчас все мужчины сражаются на палубе, вот почему я и пришла освободить вас, — продолжала Батистина, торопливо примеряя к замку один ключ за другим.

Наконец ее усилия увенчались успехом: дверь заскрипела и распахнулась. Жорж-Альбер отчаянно завизжал.

— Добрый день, сударыни, — любезно улыбнулась Батистина.

— Получай, принцесса!

Батистина хотела отскочить назад, но не успела. Ужасное зловоние ударило ей в нос, и в ту же секунду к ней протянулись отвратительные, грязные, липкие руки, походившие на щупальца морских тварей. На Батистину обрушился град ударов, ее тянули за волосы, щипали, толкали, пинали, били… Двадцать чудовищных гарпий в бешенстве набросились на свою освободительницу.

— Вот тебе, дрянь!

— Плюнь-ка ей в рыло!

— Получай, гадюка!

— Выцарапайте ей глаза!

— Дай, дай ей как следует!

— Оставьте-ка на этой хорошенькой мордочке побольше царапин!

— Да по заднице, по заднице ей всыпьте!

— Будет теперь знать!

— Да уж! Не будет корчить из себя принцессу!

— Ишь, гордячка!

— Черт побери! Она еще кусается!

— Ах, дрянь! Да еще и царапается!

— Ой-ой-ой!

Но царапалась и кусалась не Батистина — верный Жорж-Альбер пришел на помощь своей неразумной, неосторожной хозяйке. Он смело ринулся в самую гущу свалки и теперь пустил в ход зубы и когти… Он вырывал пряди волос, впивался зубами в руки и ноги, оставлял глубокие царапины на лицах и задах. Девицы хрипели, вопили и визжали от боли, но не выпускали свою добычу.

Батистина с исцарапанным в кровь лицом, с полуобнаженной грудью, задыхалась в грязи, придавленная к полу обезумевшими от ненависти фуриями.

30

— Назад, мерзавки! Прочь, грязный сброд!

В воздухе засвистели бичи, послышались глухие удары, раздались протестующие крики и проклятия. Батистина хотела заговорить, подняться, но силы внезапно оставили ее, и она опустилась прямо в лужу вонючей мочи. Все же не без некоторого злорадства она слышала, как стонали под ударами кнутов ее мучительницы. Они выпустили свою добычу из цепких пальцев и постепенно отступали.

— Ну, идите же, вы, грязные твари! Поднимайтесь! Да ведите себя потише! А то получите!

Мужчины пинали девиц ногами, подталкивали их в спины прикладами. Батистина, ошарашенная всем произошедшим, почувствовала, как Жорж-Альбер подставляет ей лапку, предлагая помощь. Батистина пришла в себя. От ее одежды нестерпимо разило… О, Боже! Благовоспитанная Батистина не смела даже мысленно произнести слово, обозначавшее человеческие испражнения, коими были обильно вымазаны ее кафтан и штаны. Она поднялась на ноги и, пошатываясь, двинулась куда-то вместе со всем стадом. Внезапно она не без удивления заметила, что две девицы, возможно, ощутившие угрызения совести, поддерживают ее с двух сторон. В темноте Батистина с трудом различала их лица. Одна из них была огромной толстухой с круглым, как луна, лицом, другая — маленькой худышкой, росточком гораздо меньше самой Батистины, да еще один глаз у бедняжки ужасно косил.

— Знаешь, мы ведь не хотели по-настоящему причинить тебе боль! — прошептала толстуха.

— Ну да, моя куколка! Мы всего лишь пошутили! Так что не сердись и не держи на нас зла! — сказала косоглазка и улыбнулась во весь рот, показав при этом два торчащих впереди зуба — единственное сокровище, которое у нее осталось.

Батистина посмотрела на девиц, удивленная тем, что они называли свое гнусное деяние шуткой, ведь они едва не убили ее.

— Эй, парни! А кто же все-таки победил в схватке? — прокричала девица, шедшая во главе стада.

— Молчать, потаскухи! Знай себе, шагай вперед! — заворчали мужчины и грозно захлопали бичами.

Да уж, этот ответ никак нельзя было назвать любезным! Два жалких создания, двигавшихся рядом с Батистиной, затряслись от страха. Девушка поняла, что их внезапная доброта была деланной: они просто-напросто боялись, что капитан Робино накажет их, если матросы с «Красавицы» одержали победу над неведомым врагом. Батистина постаралась припомнить, доводилось ли ей раньше видеть тех, кто сейчас сопровождал их, но после всех потрясений мысли у нее путались. Ей, правда, показалось, что эти люди были одеты примерно так же, как члены команды «Красавицы», но с уверенностью сказать это она не могла. Батистине вдруг стало жалко своих спутниц. Она видела то ужасное место, где их так бесчеловечно держали Она поняла, что с ними обращались как со скотом, и многое стало для нее ясно.

— Я не знаю, что на вас нашло, но не бойтесь, я скажу, что упала во время сражения. Вам ничего не сделают! — великодушно пообещала Батистина.

Обе девицы остановились, пораженные подобным благородством. Удары прикладов заставили их двинуться дальше.

— Ну надо же! Дай-ка твою лапку Дядюшке, красавица! — сказала толстуха и протянула Батистине две огромные, толстенные, жирные ручищи, похожие на бревна.

— Дядюшка? Это ваше имя? — прошептала изумленная Батистина, пожимая изо всех силенок любезно протянутые ей руки.

— Ну да! Жанна Лефевр, по прозвищу Дядюшка, а вот эта страшила — Туанетта Женест, по прозвищу Макрель. Она много чего может дать и порассказать тебе, коли захочешь слушать! Улавливаешь, красавица?

— Да, да, конечно! — заверила толстуху абсолютно ничего не понимавшая Батистина, в то время как Макрель скромненько улыбалась и вытирала гноящиеся глаза грязной худой ручонкой.

— А тебя, принцесса, как нарекли при крещении, ежели тебя вообще крестили?

— Меня зовут Батистина Бургиньон. Я — племянница Картуша! — услышала Батистина свой собственный лихой ответ.

Обе шедшие с ней бок о бок девицы разом оступились и едва не скатились с лестницы.

— Эй! Поднимайтесь поживей! Заткните ваши глотки, поганые девки! — зарычали матросы, щелкая кнутами.

«Я пожалуюсь капитану Робино! Непременно!» — подумала про себя Батистина.

— Слышь-ка! Ты чтой-то там плела? А? Будто ты племянница самого Картуша? Великого Картуша? — прошептала Дядюшка, с трудом поднимая на следующую ступеньку ногу — ей мешал чудовищный зад.

— Ну разумеется, того самого! Был один-единственный Картуш! — проронила Батистина.

Макрель и Дядюшка переглянулись. В их глазах застыло отчаяние.

— О! Прости нас за то, что мы устроили тебе трепку! Если бы мы только знали, кто ты такая! Мы бы и пальцем тебя не тронули! О-ля-ля! Бедные мы бедные! — жалобно запричитала Дядюшка. Казалось, она чистосердечно раскаивается в содеянном.

— Эй, послушай, Дитя! Тряпка! Покличь-ка Иностранку! Да шепни словечко Золотой Ляжке и Крючнице! Мы только что устроили выволочку племяннице Картуша! Племяннице короля нищих, воров и бродяг! Племяннице нашего великого господина и повелителя, казненного на Гревской площади! Вот что мы наделали! — хныкала и ныла Макрель.

Батистина вовсе не была готова к подобной реакции. Но другие девицы перешептывались, оборачивались к ней, заискивающе улыбались, вымаливая прощение. Вокруг нее были теперь приветливые лица, умоляющие глаза, просительные улыбки… Одна только Иностранка холодно и хмуро смотрела на нее. Батистина отвела глаза. Эта высокая худая девица с пылающими диким огнем глазами одновременно и притягивала, и отталкивала ее.

Матросы гнали девиц вперед, словно стадо коз. Они громко ругались, но Батистина заметила, что по-настоящему они никого не били. В давке она сама едва не упала и вцепилась одной рукой в поручень, а другой ухватилась за услужливо подставленную руку Дядюшки. Жорж-Альбер с вытаращенными от ужаса глазами что-то лопотал на своем языке, но девушка, разумеется, не поняла его предостережений.

Девиц вытолкнули на полубак. Батистина подняла глаза. Над ними сияло солнце и синело прозрачное небо. Палуба блестела под лучами солнца. Батистина глубоко вздохнула. Все на корабле, казалось, было совершенно спокойно. Она улыбнулась при мысли о том, как изумится Легалик, увидев ее в толпе пленниц.

Загремел уже знакомый Батистине гортанный голос. Он что-то пророкотал на незнакомом языке. Батистина ухватилась за бизань-мачту, влезла на кучу канатов, чтобы видеть хотя бы что-нибудь поверх голов девиц, которые почти все были гораздо выше нее ростом. Крик ужаса сорвался с ее губ: она вновь увидела великана, пугающего, грозного, настоящее чудовище… Он покинул свое суденышко и теперь стоял, подбоченясь, на юте «Красавицы». Батистина обратила внимание на то, что гигант немного сдвинул набок свою черную фетровую шляпу. Это была довольно странная шляпа, фасон давным-давно вышел из моды. Она отдаленно походила на головные уборы, какие носили в северных странах. Сбоку было прикреплено маленькое красное перышко, трепетавшее на ветру. Гигант был облачен в огромный неуклюжий камзол кроваво-красного цвета и рубашку с роскошным кружевным жабо. Он был без парика, его пепельно-серые волосы были скреплены на затылке бриллиантовой заколкой. Пуговицы на камзоле и черном кафтане сверкали, словно капли крови. Девушка подумала, что это, должно быть, рубины. Батистине было трудно дышать, что-то в этом человеке вызывало в ней животный страх. И тут она поняла, что у него как бы два лица. Она зажмурила глаза и тотчас же их открыла, чтобы удостовериться в том, что ей это не снится. Нет, она не ошиблась: огромный застарелый шрам пересекал лицо великана пополам — от лба до подбородка. Именно это и создавало жуткое впечатление, будто чья-то ловкая рука сумела склеить две половинки головы, оставив только багрово-красный рубец Человек этот равнодушно и устало взирал на жуткое зрелище, представшее перед Батистиной: у грот-мачты громоздилась куча окровавленных тел. Она задавала себе вопрос, почему разбойники потрудились собрать тела убитых в одно место, и тотчас же получила ответ: два полуобнаженных матроса принялись тщательно обшаривать одежду мертвецов. Они отдавали свою добычу, а также еще пригодные для носки вещи третьему бандиту, разряженному в великолепный розовый шелковый камзол, искусно расшитый зелеными и золотыми нитями. Батистина даже не удивилась тому, что на бандите столь роскошное одеяние. Она только поняла, каково истинное положение дел. Покинутое командой суденышко покачивалось на волнах радом с «Красавицей». С него только что спустили французский флаг, а вместо него… о ужас! Вместо него над проклятым судном взвился черный флаг, на котором были изображены череп и под ним перекрещенные кости! (В монастырском пансионе воспитанницы частенько рассказывали друг другу страшные истории, в которых упоминался такой флаг!)

— Пираты… Мы попали в лапы к пиратам! — запинаясь, пролепетала Батистина.

Дядюшка и Макрель равнодушно пожали плечами Казалось, они хотели сказать: «Что те, что другие Какая разница!»

— Легалик! Легалик! Яан! Яан! — закричала Батистина, увидев вдруг среди спасшихся от гибели членов команды «Красавицы» помощника капитана. Она испытала невероятное облегчение, увидев около юта среди чудом — выживших моряков своего возлюбленного. Матросы и офицеры сгрудились вокруг капитана Робино. Их суровые лица горели от стыда и выражали безмерное отчаяние и страх за свою судьбу, ибо, скорее всего, им предстояло быть повешенными на реях или утопленными в волнах, на выбор.

Легалик услышал вопль Батистины и поднял голову. Он пытался разглядеть ее среди женщин, но безуспешно — Дядюшка, Золотая Ляжка и иные загораживали собой девушку.

Легалик, не увидев свою возлюбленную среди жалкого стада, решил, что ему почудился знакомый голос. Батистина же заметила, что он поддерживает матроса со смешным прозвищем Болты-Гайки, чье лицо было залито кровью, сочившейся из рваной раны на лбу. Дрожащий как осиновый лист господин Вейль исступленно цеплялся за руку Гонтрана д’Обинье, который тоже, по-видимому, нуждался в помощи — левая рука у него висела плетью, но это не мешало ему, однако, время от времени с трудом поднимать здоровую руку с повисшим на ней хирургом и поправлять кудри.

— Кто посмел кричайт? — бросил великан, грозно нахмурив брови. Он обвел сумрачным взглядом испуганно заблеявшее стадо и презрительно усмехнулся. Никто ему не ответил. Батистина соскочила с груды канатов и постаралась спрятаться среди девиц. Быстро все сообразившие Дядюшка, Макрель и Дитя окружили ее и встали стеной. Иностранка, стоявшая позади Батистины, нахмурилась. Она обратила внимание на маленького спутника девушки, висевшего на рее и подававшего той таинственные знаки. Казалось, какая-то мысль неожиданно пришла в голову этой злобной мегере. Если бы Батистина обернулась, она бы, пожалуй, испугалась больше взгляда этой гиены, чем взгляда великана. Иностранка во все глаза смотрела на Батистину и Жоржа-Альбера… Она буквально пожирала их взглядом, испепеляла…

А страшный колосс сошел с юта и спокойно, не спеша, направился к женщинам. Попутно он то и дело останавливался, поздравлял пиратов с победой, причем делал он это на разных языках, подбадривал раненых, отдавал четкие и ясные приказы на ломаном французском языке, который и здесь, среди пиратов, был, оказывается, языком международного общения, как и при королевских дворах Европы.

— Славный был битва! Хороший добыча! Вы заслуживайт отдых! Я не обижайт никто при дележ добыча!

Пираты восторженно приветствовали своего главаря, но не бросали работу, а усердно продолжали драить залитую кровью палубу, чинить паруса и мачты. Чувствовалось, что они во всем беспрекословно подчиняются своему обожаемому главарю.

— Эй! Смерть-в-штанах! Прикажи неграм носить груз на этот корабль. Мы покидайт наш посудина! — распорядился гигант, проходя мимо разряженного в пух и прах флибустьера, наблюдавшего с величайшим вниманием за сбором добычи.

— Хорошо, ваша милость, господин Фоккер! — сказал обладатель такого необычного прозвища нежным и тоненьким голоском, составлявшим разительный контраст с зычным, гортанным голосом великана.

Среди оставшихся в живых членов команды «Красавицы» возник испуганный шепот.

Батистина прислушалась к словам матросов:

— Фоккер! Тот самый свирепый Фоккер!

— Ну да! Этот тип так и назвал его господином Фоккером!

— Горе нам! Знаменитый голландский пират!

— Фоккер-Дьявол!

— Точно! Именно так его и называют повсюду!

— Он и есть настоящий дьявол, жестокий и коварный!

Пират, разумеется, слышал эти перешептывания, и они тешили его самолюбие. Он самодовольно похлопал себя по брюху, провел рукой по рубиновым пуговицам на камзоле. Да, он явно не без удовольствия слушал реплики пришедших в ужас матросов!

— Какие трусы! Какие презренные, подлые трусы! Ах! Если бы я была мужчиной, я бы сделала из этого господина Фоккера отбивную! Я превратила бы его в окровавленный кусок мяса, а заодно и его смешного приспешника! — процедила сквозь зубы Батистина, намертво вцепившись в бизань-мачту. Пальцы у нее побелели от злости, губы тряслись от ярости.

— Однако это не мешает вам прятаться, трусишка! — насмешливо прозвучал чей-то голос прямо у нее над ухом. Задетая за живое, Батистина резко обернулась и встретилась взглядом с Иностранкой, которая уставилась на нее большими блестящими глазами. Батистина хотела было ответить дерзкой негодяйке какой-нибудь презрительной фразой, но не успела.

— Осторожно, подружки! Он подходит к нам! — испуганно зашипела Дядюшка.

— Надо постараться произвести хорошее впечатление! — дала всем мудрый совет Макрель.

Разумеется, это было сказано лишь для красного словца, ибо какое впечатление могли произвести на кого бы то ни было эти жалкие завшивевшие отбросы общества в нестерпимо воняющих лохмотьях!

Девицы заискивающе заулыбались. Некоторые даже попытались изобразить подобие реверанса, но выходило это у них из рук вон плохо. Фоккер-Дьявол разразился издевательским хохотом и вырвал кнут из рук одного из пиратов. Он медленно приблизился к отверженным и стал внимательно всматриваться в грязные лица.

— Смерть-в-штанах, вы нашли уже ту женщину, что убивайт Гроота на юте? — пророкотал Фоккер, неторопливо похлопывая ручкой кнута по затянутой в перчатку ладони.

— Никак нет… Еще нет, господин Фоккер! Ее ищут, она, должно быть, забилась в какой-то дальний угол, среди этого сброда ее нет! — подобострастно затараторил семенивший на полусогнутых помощник главаря банды. Элегантный кавалер с отвращением зажимал нос и выстраивал девиц в ряд, чтобы предводитель мог получше их рассмотреть.

При любых других обстоятельствах Батистина бы расхохоталась. Уж больно смешон и нелеп был этот человечек по прозвищу Смерть-в-штанах! Он чем-то напоминал Батистине шевалье д’Обинье, хотя она и не могла бы сказать, чем именно.

Фоккер-Дьявол внимательно осматривал девиц одну за другой, приподнимал с помощью ручки кнута их черные физиономии, открывал рты, осматривал зубы, ощупывал груди и зады. Батистина подумала, что все это страшно похоже на осмотр скота на ярмарке, которая бывала в Мортфонтене раз в год.

Фоккер уже начал осматривать третий ряд, где стояла Батистина. Она больше не старалась стать незаметной. Рассерженный дерзким и неразумным поведением своей хозяйки, Жорж-Альбер, сидя на рее, пытался показать ей, чтобы она хотя бы скрыла лицо под длинными волосами, но упрямая девчонка, наоборот, гордо откинула их назад. Она держалась очень прямо, задрав вверх курносый носишко и остренький подбородок.

— Знаешь, красавица, когда появляется новый хозяин, надо держаться поскромнее да потише! — посоветовала Дядюшка, имевшая богатый жизненный опыт.

Батистина только гневно передернула плечами. Иностранка не спускала с нее горящих лихорадочным огнем глаз. Батистина взглянула Фоккеру прямо в лицо. Он был выше ее на целую голову. Словно завороженная, смотрела она на страшный шрам, пересекавший грубое, будто вытесанное из камня лицо… Батистине ужасно захотелось поднять руку и прикоснуться к кроваво-красному рубцу. Пират тоже пристально смотрел на девушку. Батистина заметила, что один глаз у него голубой, а другой — карий. Фоккер резко обернулся к помощнику и загремел:

— Дурак! Идиот! Болван! Что делайт здесь этот мальчик? — спросил он, указывая кнутом на Батистину.

«Уф! Кажется, пронесет!» — мелькнула трусливая мыслишка в голове у Батистины — Фоккер явно не узнал ее в мужском обличье. Но тут она встретилась взглядом с Иностранкой и еще выше задрала свой курносый носишко.

— Но… Но я не знаю, господин Фоккер! Гурстром, швырни-ка его к пленникам! — приказал Смерть-в-штанах, обращаясь к великану-северянину, по-видимому, шведу. Помощник Фоккера еще раз смерил Батистину холодным, оценивающим взглядом, от которого у нее возникло желание сжаться в комок, в этом человеке было нечто отталкивающее и отвратительное. Чувствовалось, что он безжалостен и коварен.

— Однако именно меня вы и разыскиваете, Фоккер! Это я убила вашего сообщника там, на юте! — крикнула Батистина, изо всех сил сопротивляясь попыткам шведа уволочь ее.

Все присутствующие от изумления поразевали рты. Батистина торжествовала, видя всеобщее замешательство. Даже если бы грот-мачта обрушилась на головы всех этих мужчин, включая и членов команды «Красавицы», у них не было бы таких вытянутых, ошарашенных физиономий.

— Да уж! В гордости и смелости ей не откажешь, нашей красавице! — не сдержалась Золотая Ляжка.

«Он сейчас меня убьет! Тем лучше!» — подумала Батистина, увидев, что Фоккер-Дьявол поднял руку, в которой был зажат кнут. Она закрыла глаза, готовясь принять смертельный удар, но ничего не почувствовала и вновь была вынуждена посмотреть на белый свет. Фоккер преспокойно раздвинул на груди у Батистины висевшую клочьями рубашку. Он все так же спокойно и методично обнажил девушку почти до пояса, и она густо покраснела под жадными, похотливыми взглядами мужчин. Батистина инстинктивно прикрыла руками свои крепкие круглые грудки.

— Ха-ха-ха! Смерть-в-штанах! Ты так никогда и не узнавайт женщина! — разразился смехом Фоккер, а следом за ним загоготала и вся команда.

Помощник пирата побледнел от ярости и поспешно ретировался, поближе к кучке награбленного добра.

— Итак, это ты убивайт мой верный Гроот. Благодарю за то, что напоминайт мне об этом, ибо ты очень изменилась, чертовка, и я бы никогда не узнавайт тебя среди этот сброд! — продолжал покатываться со смеху Фоккер, слегка похлопывая ручкой кнута по рукам Батистины, чтобы заставить девушку показать груди.

— Я запрещаю вам говорить мне «ты», Фоккер! Идите вы к черту! — закричала вышедшая из себя, полуобезумевшая от бешенства Батистина, совершенно забывшая о том, что стоит перед всеми с обнаженной грудью.

Жорж-Альбер с испугу юркнул под вонючую изодранную юбку Макрели, но тотчас же вынырнул оттуда, зажимая лапкой нос. Бедный малыш был слишком чувствителен и утончен, чтобы вынести открывшееся его взору зрелище покрытого язвами и болячками зада, и предпочел предстать перед Фоккером-Дьяволом.

— Поймайте это мерзкое животное! — заорал Смерть-в-штанах, желавший выместить свою злость хоть на ком-нибудь.

Жорж-Альбер со всех ног бросился улепетывать по вантам и реям, а два пирата, изрыгая проклятия, устремились вслед за ним.

Фоккер-Дьявол смеялся до слез, глядя на проделки маленького проказника, ловко уворачивавшегося от верзил-пиратов. Отсмеявшись и утерев слезы, он вновь посуровел и обратил свой взор на Батистину.

— Надо говорить «господин Фоккер, ваша милость», когда обращаешься ко мне, — сухо и поучительно произнес он, грозно сдвигая брови. Знаменитый пират полагал, будто в его венах течет голубая кровь, и требовал почтительного отношения к своей особе как от своих подчиненных, так и от пленников.

— Ха-ха! А почему уж не сразу «ваше величество»? Вы — просто ничтожество! Вы отвратительны! И я очень надеюсь, что в скором времени вас повесят на грот-мачте! — зарычала Батистина, забыв обо всем на свете.

— Запереть ее вместе со всеми в помещении оружейного склада! Но не думайт, что ты так легко отделаешься за свой грубость! Прежде ты получайт небольшой наказание! Сама напросилась! И я надеюсь, оно пойти тебе на польза! — заржал Фоккер.

Он подал знак своему верному шведу. Тот схватил Батимтину и повернул ее к Фоккеру спиной. Засвистел кнут. Девушка почти не чувствовала боли… Пожалуй, было немного щекотно, и все… Какое-то легкое покалывание…

Батистина держалась прямо и гордо. Она сознавала, что только она одна оказала сопротивление этому маньяку и не имеет права сдаваться… Удар следовал за ударом…

— Вот что ждет и всех остальных, если вы не вести себя прилично! Понимайт, девицы? — проворчал Фоккер, в изнеможении опуская кнут.

— Да! О, да! Господин Фоккер! — дружно запищали девицы. Одна только Иностранка промолчала. Она провела языком по пересохшим губам, не сводя горящих глаз с исполосованной спины Батистины, на которой блестело несколько алых капелек крови.

Послышался глухой звериный рев, и кто-то яростно обрушился на Фоккера. Это был Легалик. Он присутствовал при наказании Батистины и чувствовал себя совершенно бессильным — пленников охраняли пираты, но эти охранники мало-помалу отворачивались от тех, кого должны были оберегать, привлеченные крайне интересным зрелищем порки полуобнаженной девушки. Не каждый день доводилось им наблюдать, как мастерски орудует кнутом Фоккер-Дьявол. Легалик сбил с ног одного из стражей и вырвал у него из рук пику.

С быстротой молнии пронесся Легалик по палубе. Фоккер-Дьявол не успел увернуться, и острая пика вонзилась ему в плечо. Гигант взревел от адской боли, но собрал волю в кулак и вырвал пику из раны. Резко взмахнув жутким оружием, он обрушил тяжеленное древко на голову Легалика. Офицер как подкошенный рухнул на палубу. Все произошло так быстро, что никто из присутствующих даже не успел пошевелиться.

— Легалик… Легалик… О! Яан! Яан! — застонала Батистина, вырываясь из цепких рук Гурстрома и падая на колени перед отважным бретонцем. Она припала к его груди, а он лежал с раскроенным черепом… Последнее, что она услышала, было слабое дуновение, сорвавшееся с его губ:

— Я… вас… люблю… — донеслось до Батистины, и Легалик погрузился в небытие. Отчаянно рыдающая девушка почувствовала, как чьи-то руки подняли ее и повлекли прочь. Ей казалось, что она спит и видит кошмарный сон. Нет, это невозможно! Не может любезный, очаровательный Легалик умереть!

Девиц опять, словно стадо овец, погнали к юту. Едва волоча ноги, Батистина прошла мимо господина Вейля, капитана Робино и Гонтрана д’Обинье. Все трое мужчин только бессильно развели руками и понуро повесили головы, но Батистина почти не обратила на них внимания. Она больше не ждала от них помощи.

— Эй, глянь-ка вон на те создания, Нене! — прошептала Дядюшка, указывая рукой на правый борт судна.

— Ого! Наверное, это негры! Кажись, я слыхала, что они черные с ног до головы! — вмешалась вездесущая Макрель.

Перед глазами Батистины плыла пелена. Она помотала головой и посмотрела в ту сторону, куда уставились девицы. Странные черные существа поднимались по сходням, перекинутым с пиратского суденышка на борт «Красавицы». Они тащили на плечах и головах ящики, сундуки, мешки и корзины. Батистина сначала подумала, что эти люди скрывают свои лица под черными бархатными масками, а тела — под черными атласными костюмами. Но, поднимаясь по лесенке вместе с другими девицами, которые толкались и пихались, чтобы получше рассмотреть занятных невиданных людей, Батистина вдруг поняла, что они почти голые. Их кожа блестела от пота и была абсолютно черной. Батистина изумилась — никогда в жизни она не видела ни одного чернокожего. Правда, сестра Мария-Марта в пансионе что-то говорила про «низшие существа», но Батистина не очень-то внимательно ее слушала.

«Должно быть, эти лишенные одежды негры — какие-то животные!» — подумала с жалостью девушка, не отдавая себе отчета в том, что сейчас она сама была одета немногим лучше, чем эти создания.

Негры равнодушно посмотрели на женщин и продолжали исполнять свою тяжелую работу. Только один из них остановился на секунду. Казалось, он не боялся ударов кнута. Парень был широкогруд, высок и очень крепок с виду. Он улыбнулся во весь рот, показав ослепительно-белые зубы, и помахал рукой Батистине, словно желая приободрить ее. Девушка замерла на месте от удивления.

— А ну давай! Шевелись! Пошли! Пошли! — заворчал один из пиратов, подталкивая девиц к лестнице, ведущей вниз.

Они долго брели в темноте по переходам и коридорам, пока не добрались до помещения оружейного склада.

Дверь за пленницами захлопнулась.

31

Батистина забилась в угол и рухнула на пол. Ей все было безразлично. Девицы же, напротив, пришли в восторг от нового места заключения, ведь здесь было гораздо лучше, чем в трюме. Оружейный склад располагался как раз под рулевой рубкой, и приходилось нагибаться, чтобы не разбить голову, но кроме этого небольшого неудобства, он выгодно отличался от старой тюрьмы: был довольно просторным, да к тому же в нем имелись два окошка, через которые проникали воздух и свет.

Батистина искренне жалела бедняжек, испускавших радостные вопли при виде подобной роскоши. Девицы толпились у окошка. Всем хотелось посмотреть на морские просторы.

— Эй! Красавица! А вот и твой дружок!

— Ах ты, маленький плутишка!

— А какой хорошенький!

— И носик у него курносый!

— А какие хитрющие глазенки!

— Ой! Он меня за щеку ущипнул!

— Ах! Негодяйчик! Шалунишка! — кричали Дядюшка, Макрель и Золотая Ляжка, хватая Жоржа-Альбера за лапки и хвост.

Жорж-Альбер видел, как наказывали его хозяйку, но ничем не мог ей помочь. Пираты отказались от мысли поймать его и махнули на все рукой. Тогда он скользнул за борт и влез к девицам через окошко.

Батистина оглядела новых спутниц и подумала:

«Не такие уж они дурные, эти женщины и девушки, а некоторые из них, наверное, даже красивы, если их как следует отмыть».

Похоже, Фоккер-Дьявол был того же мнения и решил соблюдать гигиену. Дверь заскрипела, отворилась и впустила двух пиратов; они втащили большую лохань, ведра, циновки, гамаки, изрядно потрепанные и изодранные платья Батистины, найденные на юте, и котел с густой похлебкой. Варево пахло соблазнительно, хотя и было почти безвкусным. Оголодавшая Батистина с жадностью набросилась на похлебку, как и все девицы.

— Ха-ха! Эй, девки! А говорят, Фоккер — парень не промах! Пожалуй, не ручкой кнута он должен был бы поднимать нам головы, а своим главным мужским орудием!

— Хо-хо! Да уж! Наверное, оно у него не маленькое!

— Ха-ха-ха! Скажешь тоже, Золотая Ляжка!

— Эй, Красавица! А ты что думаешь?

Батистина вдруг с удивлением обнаружила, что смеется, хотя и не очень понимает смысл игривых замечаний новых подруг. Но что-то в их умении радоваться жизни привлекало ее, находило отзвук в душе. Только Иностранка, казалось, погрузилась в раздумья и хранила гордое молчание.

— Эй, послушай, Красавица! Ты ведь, небось, была ближе всех к главному орудию нашего господина и повелителя. Так не показал ли он его тебе, часом? А?

— Ладно тебе, Макрель! Не мели ерунду! Она у нас храбрая девушка! — уважительно протянула Нене. — Она и орудия не испугается!

— И говорить нечего! Отчаянная девчонка! — подтвердила Макрель, кося глазами.

— Настоящая племянница Картуша! Достойная продолжательница его дела! Он мог бы ею гордиться! — закивала головой Золотая Ляжка.

— Ну как, спина-то болит? — сочувственно спросила Дядюшка.

— Немножко! — ответила Батистина.

— Ах, бедняжка! Эй, разойдись! Давай-ка мы тебя обмоем! Ну-ка, скидывай твой вшивый домик! — приказала Дядюшка, делая весьма выразительный жест.

— Хм… хм… Это что же, мои панталоны? — чуть смутилась Батистина.

— Ну да! Подумаешь! Эка невидаль-то! Твой задик! — сказала Макрель, подталкивая Батистину к лохани с любезной улыбкой на устах.

Батистина тоже улыбнулась и подчинилась. Она ощутила прилив гордости за то, что девицы одарили ее своей дружбой, а те с нескрываемым восхищением взирали на явившуюся им фарфоровую статуэтку.

— Ой, девки! Какая же она беленькая!

— Какая тонкая талия!

— А кожа-то какая нежная!

— Да уж! Настоящая знатная дама!

— Слушай, Красавица! А где же ты срезала кошельки и таскала табакерки? — спросила Дядюшка, проявлявшая неподдельный профессиональный интерес в любых обстоятельствах.

— В Версале, — спокойно ответила Батистина.

— Вот здорово! — воскликнула Макрель.

— Да! Нам бы так! Но куда там! Надо иметь хорошие манеры, а то как же! — восхищенно загудели девицы.

— Ай! — скорчила гримаску Батистина, ибо соленая вода, которой девицы окатили ее из ведра, обожгла ей спину.

— Ах, бедняжка! Но все же надо помыться! Давай-ка еще разок! Лейте ей на голову, а то у нее там полным-полно дерьма! — подсказывала Макрель.

Когда мытье было закончено, начались представления. Дядюшка, как настоящая светская дама, взяла на себя сей труд.

— Вот Крючница. Знаешь, она может свести с ума кого угодно! Но уж и не спустит никому обиды! А это Золотая Ляжка, ты с ней уже знакома… Она черт знает что выделывает задом… А это Нене. Ну и заставила она нас поржать, когда рассказывала историю про своего судью… Ха-ха-ха! Похоже, у бедняги на конце была какая-то бородавка, и он ничего не мог сделать… А может, и сама Нене не сумела как следует взяться за дело…

— Закрой свою грязную пасть, Дядюшка! — завопила оскорбленная в лучших чувствах Нене.

— Да ладно! Ладно! Не обижайся! Я все это говорю только для того, чтобы Красавица чувствовала себя повольней с нами. Ну, это Макрель, с ней ты уже познакомилась… А вот это — Людовик… Ну и ловкая же она девка, я тебе скажу! Когда нет пистолей, она так здорово делает фальшивые, что не отличишь! А еще она мастер по напиткам и настойкам — валят с ног любого! А потом можно преспокойно обчищать у пропойцы карманы!

Батистина таращила глаза от изумления, кланялась, приседала в реверансах, пожимала руки девицам… Она запуталась в их специальностях, с трудом различала лица… Дядюшка великодушно протянула ей руку, чтобы помочь выйти из лохани. Золотая Ляжка вытащила из-под замызганной юбки скляночку с чудотворной мазью, которую она Бог весть как сохранила. Батистина с очаровательной покорностью подставила спину.

— Слышь-ка, Красавица! Чтой-то не пойму, то ли у тебя шкура толстая, то ли Фоккер не больно-то старался! Иначе спина у тебя превратилась бы в настоящее кровавое месиво! А тут всего несколько царапин! — протянула Макрель.

— Неужели вам этого мало? — возмутилась Батистина, решив, что кое-кто хочет умалить ее заслуги и свести к нулю ее «мучения».

— Ну не сердись, Красавица! — примирительно сказала Нене.

— Знаешь, для нас существует всего два способа наказания: хороший и плохой, — заявила Дядюшка, покачивая головой.

— Вот именно! И я бы сказала, что с тобой обошлись очень хорошо, Красавица. Благодари за это Бога! — подтвердила Золотая Ляжка.

— Ну ладно! Хватит болтать попусту! Надо и другим помыться! Пусть теперь моется Иностранка, — предложила Дядюшка.

Батистина рукой отвела в сторону волосы, с которых стекала вода, и посмотрела на женщину с горящими, словно угли, глазами. Та пристально рассматривала обнаженное тело Батистины, и было в ее взгляде что-то недоброе, хищное, колдовское. Батистина машинально схватила юбчонку, висевшую на краю лохани, чтобы прикрыть наготу. Иностранка приторно-сладко улыбнулась.

— Приветствую вас, сударыня! Я искренне восхищалась тем, как вы себя вели с господином Фоккером… Вы такая храбрая! Я люблю таких!

— Хм… благодарю вас… — пролепетала Батистина.

Иностранка действовала ей на нервы, одновременно раздражая и возбуждая. Девушка испытывала необъяснимый страх перед этой женщиной, и в то же время ее тянуло к ней. Сейчас та нарочито медленно раздевалась, чтобы залезть в лохань. Обнажилось стройное тело с матовой кожей. У нее были маленькие и круглые груди, узкие бедра, небольшой зад, а живот — плоский, втянутый, как у мальчика. Батистина непонятно почему вдруг подумала, что Иностранка — существо глубоко порочное и жестокое. Золотая Ляжка торопливо и как-то подобострастно бросилась тереть надменной женщине спину, бесстыдно гладя стройное тело… Руки девицы то и дело задерживались у женщины между ног, а ту это, пожалуй, даже забавляло. Смущенная Батистина отвернулась и посмотрела на Дядюшку, округлые формы и добродушная толстая физиономия которой действовали на нее успокаивающе.

— Говорят, Иностранка была знатной дамой то ли в Польше, то ли в России… Мы точно не знаем. Она сама никогда ничего не рассказывает о своем прошлом. Видать, есть что скрывать! — прошептала Батистине на ухо толстуха, а громко, так, чтобы слышали все, добавила, продолжая представлять девиц: — А вот еще Тряпка, ей нет равных в умении обращаться с ножом, ежели кого надо прирезать! Раз — и дело сделано! Как положено, под шестое ребро! Прямо в сердце! Да, это надо видеть! Настоящая мастерица! Ну а вот эта дама, еще толще меня, это Свинья, прошу любить да жаловать… Она перерезает горла бритвой, а еще она отлично поджигает дома, а потом обворовывает их… Да к тому же так ловко заметает следы, любо-дорого смотреть! Ну а это Дитя, она бесподобно — без ключей — открывает любые ящики и шкафчики! Одним пальцем!

У Батистины голова шла кругом. Она дружески улыбалась направо и налево. Свинья и Дитя показались ей столь же милыми, как и все остальные девицы, за исключением Иностранки. Она обратила внимание на то, что все эти женщины и девушки были довольно молоды, самым старшим нельзя было дать более тридцати пяти лет, хотя у них была нелегкая жизнь и с ними дурно обращались.

Батистина быстро натянула на себя нижнюю юбку и тонкую рубашку, а ее товарки с охами и ахами делили между собой то, что совсем недавно составляло ее гардероб. Девушка кое-как устроилась вместе с Жоржем-Альбером на жесткой подстилке. Наверху, на палубе, стучали топорами. Батистина сообразила, что пираты чинят поломанные мачты и реи. Кто-то зычным голосом отдавал команды. Заскрипели канаты: пираты поднимали паруса. «Красавица из Луизианы» закачалась на волнах и медленно двинулась вперед. Девицы бросились к окошку:

— Ого! Вот это да! Фоккер их не повесил! И даже не утопил! — изумилась Дядюшка.

Батистина тоже подлетела к окну. Она встала на цыпочки и увидела поверх голов своих спутниц ужасную картину: брошенное пиратами, лишенное мачт и парусов суденышко отплывало вдаль. У Батистины перехватило горло… Она не могла вымолвить ни словечка, а только помахала рукой капитану Робино, едва державшемуся на ногах в окружении матросов… Жестокосердный Фоккер оставил бедняг посреди океана, лишив их надежды на спасение — в их распоряжении были только весла. И тут Батистина заметила, что господин Вейль склонился над распростертым на палубе телом.

— Господи! Ведь это… Легалик… Легалик… быть может, он жив? — прошептала девушка.

Батистина удивилась, не заметив на суденышке Гонтрана д’Обинье, но ей, в сущности, не было до него никакого дела. Она вновь растянулась на своей циновке и тотчас же уснула, хотя девицы продолжали шуметь и смеяться. Она обладала весьма ценным качеством: умением мгновенно забывать обо всем и жить только сегодняшним днем, только данной минутой.

Посреди ночи Батистину разбудил легкий шорох. Было темно. Она с трудом открыла глаза и прислушалась. Девушка испугалась, она была уверена, что шуршит крыса, а этих тварей она панически боялась. Батистина села и собралась позвать на помощь Жоржа-Альбера, но тот громко храпел. Рядом опять раздался шорох… Послышался чей-то шепот… Девушка немного успокоилась, предположив, что уж крысы-то не умеют говорить. Она снова улеглась на подстилку и заснула. Должно быть, она проспала довольно долго. Корабль покачивался на волнах, озаренный лунным светом. На борту царила тишина.

— Вы не спите? Вы проснулись? — раздался рядом с Батистиной настойчивый шепот. Девушка приоткрыла глаза, чуть привыкла к темноте и посмотрела в ту сторону, откуда доносился голос. К ней подползала Иностранка. Женщина была уже почти радом, Батистина могла дотронуться до нее рукой. Девушка тотчас же плотно смежила веки и сделала вид, что крепко спит. Но через секунду любопытство победило, и она приоткрыла глаза. Увиденное неприятно поразило ее: над ней склонилась Иностранка. Девушка ощутила на своем лице горячее дыхание…

— Я заметила, что вы пошевелились! Отвечайте же! — сладострастно зашептала Иностранка, проводя пальцами по плечу и руке Батистины.

Юную любопытную сороку охватил неподдельный ужас. Она постаралась дышать ровно и спокойно, изображая глубокий сон.

— Вы так бесподобно красивы! — шептала Иностранка над ухом Батистины. Сжавшаяся в комок девушка почувствовала, как рука этого чудовища коснулась ее груди, погладила бедра и попку, спустилась по ногам до щиколоток. Нервы у Батистины были напряжены до предела. Она что-то пробормотала, словно сквозь сон, перевернулась на другой бок и сильно ударила Иностранку ногой в живот. Батистине показалось, что та издевательски захохотала. Через секунду она с облегчением, но и не без разочарования увидела, как Иностранка поползла к Золотой Ляжке, чья циновка находилась в ногах у Батистины.

Наша юная героиня, понадеявшись на темноту, чуть пошире раскрыла глаза. Девицы храпели, стонали, кашляли, что-то бормотали во сне. Пираты снабдили их довольно большим количеством гамаков, и теперь эти гамаки раскачивались в лучах лунного света под тяжестью беспокойно ворочавшихся путешественниц поневоле. Батистина почти свернула себе шею, пытаясь получше рассмотреть, что же делает Иностранка. А та, встав на колени возле Золотой Ляжки, уверенно расстегивала на ней кофту. Она обнажила полные, словно спелые груши, груди девицы. Горячий, обжигающий ком застрял в горле у Батистины, она едва сдержалась, чтобы не закричать. Золотая Ляжка что-то забубнила спросонья, а Иностранка еще ниже склонилась над ней и принялась покусывать и ласкать вставшие торчком соски. Иногда она поднимала голову, и Батистина видела на ее лице выражение, похожее на то, какое бывает у завзятого гурмана, когда он поглощает свое любимейшее блюдо. Опытные руки Иностранки скользнули вниз, к животу Золотой Ляжки. Та нежно заворковала и окончательно проснулась. Батистина, пораженная и завороженная этим зрелищем, увидела, как заблестели в темноте глаза обеих девиц. Золотая Ляжка притянула к себе Иностранку, задрала ей юбку, а сама приподняла зад, выгнулась дугой и бесстыдно раздвинула ноги.

— Да, да, да! Ласкай меня! Ласкай! — шептала Золотая Ляжка прерывающимся голосом.

— Ты нарочно возбуждаешь меня, чтобы позлить новенькую! — пробормотала Иностранка и долгим поцелуем впилась Золотой Ляжке прямо в губы.

Батистина знала, что ей следовало бы закрыть глаза и заткнуть уши, но она была неспособна сделать это. Бедра у нее горели, охваченные каким-то адским огнем. Батистина не могла оторвать взгляда от двух женщин, которые ласкали друг друга и проделывали такие вещи… До сих пор Батистина думала, что такое могли проделывать только представители противоположных полов!

Внезапно Иностранка поднялась и каким-то мягким, кошачьим движением освободилась от рубашки, которая скользнула к ее ногам и обнажила стройное тело, светившееся в лунных лучах. Так она постояла несколько секунд, водя руками по голому животу и грудям. Батистина была уверена, что Иностранке прекрасно известно, что она не спит. Итак, эта женщина нарочно выставляла себя напоказ!

Золотая Ляжка вцепилась Иностранке в ногу и стала покрывать поцелуями чуть подрагивающий зад. Издав победный клич, Иностранка рухнула на свою товарку. Эти два ужасных создания продолжали ласкать друг друга, они катались по циновке, заглушая стоны поцелуями. Иностранка извивалась всем телом, как змея. Она засунула свою взлохмаченную голову между ног Золотой Ляжки. Батистина слышала учащенное дыхание девиц, их непрекращающиеся хрипы и стоны.

— Ах, мой прекрасный голубок! Ох! Ах!

Золотая Ляжка приподнялась на локтях, по телу ее пробегала крупная дрожь, потом она забилась в конвульсиях…

— А теперь твоя очередь! — властно приказала Иностранка, предлагая свое тело в распоряжение партнерши и поворачивая к Батистине искаженное похотью лицо.

— Мне больше нравится с тобой, чем с каким-нибудь мужиком! — воскликнула в экстазе Золотая Ляжка, лихорадочно покрывая поцелуями тело Иностранки, а та, откинувшись на спину, руководила ее действиями, отдавая четкие и ясные приказы.

Батистина зажмурила глаза: она не могла больше созерцать эту отвратительную картину. Надолго, должно быть, запечатлеет ее память эту сцену! Она сунула пылающее от непереносимого стыда лицо в какие-то лохмотья, служившие ей подушкой, и зажала уши ладонями. Она пыталась совладать с собой, успокоиться и собраться с мыслями. Ее собственное разгоряченное тело причиняло ей невыносимые страдания.

— Флорис… Флорис! Я ненавижу тебя! — вдруг услышала Батистина свой собственный полузадушенный стон. В глубине души она страшно разозлилась на себя. Ну почему, почему это презренное имя постоянно всплывает в ее воспаленном мозгу? Почему она не может вычеркнуть этого негодяя из памяти?

Батистина беспокойно заворочалась, забила ногами, словно хотела убежать от ненавистного мужчины. Но куда она могла убежать от взгляда зеленых глаз?

«Все, что со мной произошло, — ужасно! Ужасно! Ужасно! И все по его вине! Да, да! Он один во всем виноват!» — решила Батистина и изгнала из памяти черты лица Флориса. Она попыталась было вспомнить лица Жеодара, Эрнодана и несчастного Легалика, но ей это не удалось. Вновь и вновь перед ее мысленным взором неумолимо возникали зеленые глаза…

Батистина еще пуще разозлилась и тяжело вздохнула.

— Вы очень возбуждаете меня, когда спите или делаете вид, что ничего не видите и не слышите! — прозвучал над ухом у Батистины голос Иностранки.

Судя по шороху, мерзкая женщина пробиралась к своему гамаку. В горле у Батистины мгновенно пересохло. Все тело заболело, заныло… Девушка едва не схватила Иностранку за руку, но сдержалась… Она закусила губу, чтобы не закричать. Ей было стыдно. Она перевернулась на живот и поглубже зарылась лицом в кучу тряпья. Иностранка подождала несколько секунд, а потом молча поползла дальше.

В эту ночь Батистине так и не удалось заснуть…

32

Прошло несколько дней. Батистина постепенно привыкала к своему новому положению. Она перестала чувствовать себя неловко среди девиц, попритерлась к ним, с каждым днем узнавая их все лучше. Девицы тоже все больше ценили ее ум, находчивость и доброту. Многие дорожили и даже гордились ее дружбой. Они решили пополнить образование Батистины: принялись обучать ее своему варварскому наречию, различным воровским приемам, умению обращаться с кинжалом и бритвой. С превеликой охотой показывали они ей, куда следует ударить ножом и где надавить пальцами, чтобы задушить жертву.

— А как действовала ты, Красавица, чтобы стырить кошелек? — спросила однажды Дядюшка, всегда сгоравшая от желания обучиться каким-нибудь новшествам.

Вопрос был поставлен прямо в лоб и на несколько секунд привел Батистину в замешательство. Она молчала, а девицы уставились на нее и уже было начали недовольно пожимать плечами и презрительно кривить губы.

— Да оставь ты ее в покое, Дядюшка! Не видишь, что ли? Она же нам не — доверяет! Не хочет делиться секретами! — с видом оскорбленной герцогини бросила девица по прозвищу Дитя.

— Да нет же! Нет! Вы же мои подруги… Понимаете, у меня есть много способов… Вот я и задумалась… Про какой же вам рассказать… — тянула время Батистина, а сама лихорадочно искала выход. — Ну вот один из них, мой любимый, самый лучший, он чаще всего приносил мне удачу… Надо было проникнуть в церковь, а еще лучше — в дворцовую часовню. Я всегда бывала роскошно одета и проскальзывала в самую гущу придворных… Я делала вид, что молюсь, придвигалась к какому-нибудь ротозею как можно ближе, запускала руку в карман и вытягивала кошелек или табакерку… Вот и все! — закончила Батистина, довольная собой. Девицы одобрительно смотрели на нее, лишь одна Иностранка бросала на девушку подозрительно-проницательные взгляды.

Девицы восхищенно загудели:

— Ничего не скажешь! Здорово! Ну еще бы! У племянницы Картуша были славные предки! Такая наследственность! Мастерство-то в крови! Есть чему позавидовать, да и поучиться!

А что еще могли сказать эти бедняжки, ведь они осмеливались орудовать только в лесу Сен-Жермен или в узких грязных улочках около Нового моста!

Девицы, разумеется, упросили Батистину продемонстрировать свое искусство. Она довольно удачно справилась с этой задачей с помощью Жоржа-Альбера — он с удовольствием сыграл роль придворного растяпы со свойственными ему достоинством и артистизмом.

Пираты заставляли девиц ежедневно, при любой погоде, прогуливаться вокруг грот-мачты. Однажды, прогуливаясь, Батистина обнаружила, что Гонтран д’Обинье остался на борту «Красавицы» и пользуется определенной свободой. Затем она частенько видела шевалье беседующим со Смертью-в-штанах, который каждое утро появлялся в новом наряде.

— Какие хорошенькие кумушки! — потихоньку издевательски хихикали Дядюшка и Макрель, косо посматривавшие как в прямом, так и в переносном смысле, на элегантного пирата и изнеженного пассажира.

— Странная дружба! И как быстро они сошлись! — невинно заметила Батистина.

— Ты можешь заливать нам сколько угодно, Красавица, но уж нас-то ты не обманешь своим невинным видом! — заржали обе девицы, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. Батистина заговорщически подмигнула подругам, хотя и не понимала причины их столь бурной веселости. Она не хотела Низко пасть в глазах девиц, продемонстрировав им свое полное незнание жизни.

Девушка отмстила про себя, что Фоккер-Дьявол редко показывается на палубе. Похоже, знаменитый пират расположился в кают-компании и в капитанской рубке как настоящий адмирал и не снисходит до того, чтобы показываться слишком часто Перед командой, предоставив право распоряжаться своему помощнику. А сам, вероятно, упивается роскошью, к которой еще не особенно привычен.

Пираты занимались своими делами. Они были относительно вежливы, но не шли ни на какие контакты, не завязывали знакомств и даже не отвечали на игривые шуточки девиц. Макрель пустила в ход все свое остроумие и с необыкновенным пылом расписывала тайные достоинства товарок, а также их таланты в любовных утехах, но происходило нечто непонятное: пираты внимательно ее выслушивали и оставались непреклонными. Ни один из них не предпринял ни единой попытки устроить тайное свидание с кем-либо из девиц. Макрель страшно сокрушалась по поводу столь необъяснимого равнодушия мужчин — ее репутация знаменитой сводни оказалась под угрозой!

— Бог мой! Да что же это творится?! Неужто на борту одни скопцы или педики? — хныкала Макрель, у которой от всех этих неприятностей даже случился сердечный приступ.

Бывало, какая-нибудь из девиц, зазевавшись, подворачивала ногу и падала на мокрую палубу. Тут же к ней подскакивал кто-нибудь из пиратов, бережно помогал подняться и вежливо осведомлялся, не больно ли ей. Когда девицы уж слишком возбуждались и начинали истошно орать и яростно колотить кулаками в дверь оружейного склада, пираты для острастки щелкали кнутами, но не трогали девиц. Нет, решительно, здесь крылась какая-то тайна!

Дядюшка и Золотая Ляжка щедро одаривали пиратов улыбками, осыпали их градом веселых шуток в надежде выведать, куда направляется корабль, но матросы молчали как рыбы. Сначала Батистина думала, что они и сами этого не знают, а цель путешествия известна только Фоккеру да еще, быть может, Смерти-в-штанах, но какое-то шестое чувство подсказывало Девушке, что она ошибается.

«Красавица из Луизианы» весело скользила по волнам. Ветер раздувал паруса.

«Быть может, это и есть те знаменитые пассаты, которых так ждал капитан Робино? — пришло в голову Батистине. — И мы сейчас пересекаем океан?»

Иногда из трюма доносились печальные песнопения. Каждый раз, когда раздавались эти скорбные звуки, Батистина вздрагивала. Она с огромным сочувствием относилась к несчастным неграм, занявшим в трюме место пленниц. Она уже представляла, что за ужасная участь ждала этих бедняг, да и сейчас их положению нельзя было позавидовать. Батистина и ее подруги видели чернокожих почти ежедневно. Грязные, посеревшие от духоты и усталости, они еле таскали ноги вокруг бизань-мачты; единственной радостью для них была возможность помыться, если только Смерть-в-штанах милостиво разрешал им это. Правда, они вроде бы не страдали от голода. Казалось, Фоккер-Дьявол был не так жесток, как о нем говорили, и довольно сносно кормил как саму команду, так и пленников сытной похлебкой и солониной. Высокий крепкий негр часто приветливо улыбался Батистине, и постепенно девушка стала отвечать ему тем же. Он, видимо, был умен, ловок и изобретателен и пользовался большим авторитетом среди своих соплеменников. Однажды он тайком сунул в руку Батистине чудесный плод манго, который, наверное, стащил на камбузе. Девушка, как и все пленницы, очень страдала от отсутствия свежих овощей и фруктов и чрезвычайно обрадовалась неожиданному подарку. Она по-сестрински разделила диковинный плод с Дядюшкой и Макрелью, выделив кусочек и Жоржу-Альберу. Все они долго наслаждались ароматной мякотью, стараясь продлить удовольствие.

На следующий день негр, осмелев, прошептал:

— Как тебя зовут?

Ошеломленная Батистина замерла на месте. Она и представить себе не могла, что ее новый знакомый умеет говорить, да еще по-французски.

— Батистина… — еле вымолвила она.

— А мы зовем ее Красавицей, приятель! — захохотала Дядюшка.

Негр как-то странно глянул на толстуху, ничего не сказав, и опять улыбнулся Батистине.

— А меня зовут Жанно! — гордо ударил он себя кулаком в грудь и поиграл своими мощными бицепсами.

— Довольно, черномазый! Тебе запрещено болтать с девицами! — закричал один из пиратов и вытянул негра кнутом по спине. Тот так и подскочил от боли.

— Идиот! Прекрати! Это же самый лучший из них! Ты же ему шкуру испортишь, а то еще, чего доброго, и убьешь! Какой убыток! — заорал второй пират, перехватывая уже занесенную для нового удара руку приятеля.

Батистина часто ощущала на себе дерзкий, насмешливый взгляд Иностранки. Золотая Ляжка по утрам становилась все более и более раздражительной. Батистина была уверена, что Иностранка прекратила свои ночные визиты. Однажды ночью она слышала, как Золотая Ляжка подобралась к гамаку Иностранки и стала что-то униженно канючить, но та только грубо поиздевалась над своей бывшей любовницей и послала ее к черту. Батистина, к своему стыду, испытала одновременно и облегчение, и разочарование. Когда она вспоминала о ночных забавах девиц, у нее пересыхало во рту. А Иностранка все время искала предлог, чтобы оказаться поближе к Батистине, хотя бы на секунду прикоснуться к ней, вроде бы случайно. Девушка холодно отстранялась, но всегда бывала смущена гораздо больше, чем следовало. Поведение этой странной женщины настораживало и возбуждало Батистину.

Жорж-Альбер поуспокоился и стал настоящим любимчиком девиц. Он пользовался абсолютной свободой, разгуливал по всему судну, забавлял пиратов, все обнюхивал и высматривал. Никто больше не думал опасаться его проделок, наоборот, умиравшие от скуки пираты приходили в неистовый восторг от его ужимок. Этот смешной умник-разумник даже завоевал расположение самого Фоккера-Дьявола, он совсем освоился в кают-компании и, сидя за столом рядом с грозой морей, развлекал того своими проделками.

Со временем почти такой же свободой стал пользоваться и Жанно, убиравший кают-компанию и частенько прислуживавший пиратам во время ночных оргий. Он, видимо, понравился Фоккеру, милостиво Делившему объедки со своей тарелки между негром и Жоржем-Альбером.

Итак, Жорж-Альбер и Жанно все видели, все слышали и каждый по-своему посвящали во все Батистину.

— Вы любите одиночество, мадемуазель!

Батистина вздрогнула: Иностранка бесшумно появилась из-за огромной кучи пеньковых канатов, на которой сидела девушка. Девиц только что вывели на прогулку. Легкий ветерок морщил и рябил гладь океана. Батистина отвела глаза в сторону и посмотрела на небо, на кричащих чаек. Она была очень недовольна тем, что кто-то посмел столь бесцеремонно нарушить ее уединение, но все же сдержалась и промолчала, лишь оглянулась на остальных товарок. Те разгуливали по палубе, смеялись, шутили, рассказывали друг другу всякие истории, окликали пиратов по именам, пытались с ними заигрывать.

— Эй, Питер! Красавчик! Слушай, ну неужели все голландцы сделаны из дерева или камня? — гоготала Дядюшка.

— Ой, гляди, Нене! Гурстром-то, Гурстром! Эй! Остановись, милок!

— Слышь-ка, Карапецци! Чтой-то там поделывает господин Фоккер? Хоть бы показался! А то мы просто помираем со скуки!

Пираты не могли удержаться от смеха, но к девицам не подходили, а только таращили глаза и держались за животы.

Батистина хотела встать и присоединиться к подружкам, но Иностранка ее опередила: она схватила девушку за руку и залебезила, одаривая ее сладчайшей улыбкой.

— Нет! Не уходите! Останьтесь! Не бойтесь меня, прошу вас! Мне так хочется поговорить с вами!

Батистина с трудом проглотила горячий комок, вставший в горле. Она отняла руку и подумала, что сейчас в самом деле опасаться нечего. Что может ей сделать это загадочное создание здесь, на палубе, на глазах у всех?

— Посмотрите на них… — заговорила Иностранка, указывая на разгуливающих по палубе девиц. — Они, конечно, славные девушки, что и говорить. Но я была так одинока до тех пор, пока не появились вы… Только одна вы и можете понять меня… Мы ведь с вами принадлежим к — совсем другому кругу, к другому миру… Нет, не отрицайте, я же это чувствую… У вас такие тонкие, изящные руки и запястья, такая нежная кожа, такие изысканные манеры, такая речь… Иногда я наблюдаю за вами по ночам… Нет, вы вовсе не принадлежите к числу подзаборных девок, как все наши спутницы!

— Но я их всех очень люблю! — возразила Батистина, с изумлением глядя, как Иностранка, будто бы случайно, положила ей руку на колено.

— Да, разумеется… Вы правы, я тоже испытываю жалость к этим несчастным, и даже уважаю некоторых из них, но, так же, как и вы, я была вынуждена расстаться с совершенно иной средой. Я привыкла к иному образу жизни, к иному кругу людей, как и вы. Это так тяжело — чувствовать себя покинутой всеми, изгнанной из хорошего общества, заброшенной на край света, хотя ты и знаешь, что невинна, как новорожденный младенец! — вздохнула Иностранка.

— Ах вот как! Ну да… — промямлила Батистина, не желавшая отвечать откровенностью на откровенность. Что-то ей подсказывало: нельзя выдавать тайну своего происхождения и положения этой странной женщине. Иностранка горько улыбалась, но Батистине казалось, что та играет с ней, как кошка с мышкой.

— Как же вас все же зовут на самом деле? О, разумеется, если это не нескромно с моей стороны! — в упор спросила Иностранка, придвигаясь к Батистине еще ближе и прижимаясь бедром к ее бедру.

— Батистина Бургиньон… Так меня нарекли при крещении! — стояла на своем девушка, глядя прямо в глаза собеседнице. Она лгала ради своего спасения и даже не моргнула глазом.

Горячее бедро зашевелилось и обожгло Батистину. Девушка резко отодвинулась.

— Странно… Мне казалось, я вас знаю, или у нас есть общие знакомые… Нет, фамилия Бургиньон мне ни о чем не говорит! Ах да! А где вы взяли вашу обезьянку? — почти грубо спросила Иностранка и с подозрением уставилась на Батистину, одновременно пытаясь обнять ее за талию.

— О, не помню, право… Кажется, я нашла ее где-то на улице… — отчаянно врала Батистина, учуяв, что не следует говорить этой женщине правду никогда и ни за что.

— Должно быть, вы нашли ее в Версале, когда таскали у придворных кошельки! — почтительно, но с издевательской улыбкой промолвила Иностранка и тотчас же запустила Батистине руку под кофту. Опытные пальцы легко касались нежной кожи. Батистина умирала от желания отдать себя во власть ловких, ласковых рук этой девицы, но в то же время сгорала со стыда.

Внезапно Батистина вырвалась из цепких объятий Иностранки, перевела дух и спросила:

— А вас как зовут на самом деле?

Иностранка удивленно вскинула брови. Она не ожидала сопротивления, но пришла сейчас в еще большее восхищение от смелости и стойкости Батистины. В ее черных глазах зажглись таинственные огоньки.

— Мое настоящее имя — Юлия Менгден. Я занимала очень высокое положение в обществе, но это было очень давно… В одной датской стране… Три человека предали меня самым ужасным, самым подлым образом! Один из них осмелился отказать мне в любви, второй был его сообщником… Когда-нибудь я отомщу им за свой позор! Они умрут! — прошипела женщина, на глазах превращаясь в злобную мегеру. Она не спускала с Батистины глаз, стремясь уловить самое незначительное движение на лице девушки. Но Батистина, никогда прежде не слыхавшая имени Юлии Менгден, даже бровью не повела.

— А кто был третьим? — вежливо осведомилась Батистина.

— О! Он изгнал меня после того, как воспользовался мной и добился осуществления всех своих гнусных планов! Он тоже заплатит за совершенное преступление! Ни один не уйдет от возмездия! Но не говорите об этом никому! Я доверилась вам, потому что вы вызываете у меня живейшую симпатию. Еще раз предупреждаю: ни слова ни одной живой душе! Во имя неба, заклинаю вас! — прошептала Юлия Менгден, разочарованная тем, какой ничтожно-малый эффект произвело на Батистину ее признание, а в особенности ее имя. Нет, не такой реакции ждала она от своей собеседницы!

— О, не бойтесь! Не думайте, что напрасно доверились мне! Я умею хранить тайны! — заверила Иностранку Батистина, глядя на странное создание своими прозрачными невинными глазами. Та наклонилась над девушкой, но не смогла прочесть в голубых озерах ничего, кроме преданности и полнейшей невинности.

— Вы такая красивая… Такая стройная… Я думаю только о вас с тех пор, как увидела ваше обнаженное тело! Ваши бесподобные формы снятся мне по ночам! Я мечтаю прикоснуться к ним! Я мучительно желаю вас, мое сердце! — зашептала Юлия Менгден, тяжело дыша Батистине в затылок.

«Мне больше нравится с тобой, чем с каким-нибудь мужиком!» — пришли Батистине на память слова Золотой Ляжки.

Иностранка почувствовала смущение Батистины. Она видела, что девушка дрожит и краснеет рядом с ней, но не уходит.

Батистина беспомощно оглянулась на подруг, гулявших по палубе. Ей не хватало воздуха… Хоть бы кто-нибудь оказался радом, пришел на помощь, вырвал бы ее из этого безумного плена!

И тут она увидела притаившуюся за мачтой Золотую Ляжку, в бессильной ярости взиравшую на них.

— О! Золотая Ляжка! Иди сюда! Присядь! Иностранке хочется поболтать, а мне пришла охота погулять и размять ноги! Составь ей компанию! — бросила Батистина, внезапно избавляясь от губительных чар Иностранки.

— Но она хочет, чтобы с ней была ты! — растерянно прошептала Золотая Ляжка.

— Вовсе нет! Пойди к ней!

— Скажи-ка! Можно подумать, что тебе все равно! Ну и дура же ты! — сказала девица с довольной Улыбкой.

— Беги, беги, Красавица! Спасайся! Но я все равно настигну тебя! Уж я до тебя доберусь! Можешь не сомневаться! — скорчила гримасу Юлия Менгден, откидываясь на кипу канатов. Она даже не соизволила Улыбнуться Золотой Ляжке, которая с просительным, почти униженным видом приблизилась к ней.

Батистина ухватилась за поручни и посмотрела на морскую гладь. Теперь ей нравились бескрайние просторы океана, эти сине-зеленые бесконечные волны.

— Остерегайся Иностранки, Красавица! Ни в чем не доверяй ей! — зашептала Дядюшка, с покровительственным, почти матерински-озабоченным видом поглядывая на Батистину.

— Да! Она жуткая распутница! Уж я-то знаю, что говорю! — тотчас же вмешалась вечно подслушивавшая все разговоры Свинья.

— Она хотела на всех нас нагнать страху, заставить ей прислуживать и беспрекословно подчиниться! Экая корова! Как раз перед тем, как ты явилась в этот поганый трюм, она целый заговор против тебя составила. Ты ее страсть как раздражала! — добавила Нене, оглядываясь через плечо на Иностранку.

— Ну да! Эта шлюха и заставила нас побить тебя и сунуть мордой в дерьмо! Она всех и подговорила! Что-что, а завести и разозлить всех она умеет! — проворчала Крючница.

— А я уже давно хочу сказать, девки, она желает Красавице зла! Надо бы тебе раскрыть пошире глаза и гнать от себя эту гадюку! — заявила Макрель, страшно кося и без того косыми глазами.

— Я вас так люблю, мои дорогие! Вы так добры ко мне! — нежно проворковала Батистина, тронутая до глубины души заботой девушек.

Непривычные к изъявлениям нежных чувств, несчастные отверженные смутились и осыпали девушку градом дружеских тычков и подзатыльников.

— Эй! Глянь-ка! А вон и твои дружки! — воскликнула Дядюшка, указывая на спешившего к ним Жанно с Жоржем-Альбером на плече. Оба были очень взволнованы: Жанно страшно вращал глазами, а Жорж-Альбер без умолку пронзительно верещал на своем обезьяньем языке.

— Ты хочешь мне что-то сказать, Жанно? — спросила Батистина, в страхе оглядываясь на пиратов, но те, увлеченные игрой в кости, на время забыли о своих подопечных.

— Да, да! Я подслушал лазговол, когда мыл пол в кают-компании.

— Чей разговор, Жанно? Там был Фоккер-Дьявол?

— Да, и еще его помощник. Они говолили, говолили… Ох, Класавица! Господин Фоккел хочет вас всех плодить, как и бедных неглов! Вот какие дела! Они наплавляются в Балаталию!

Девицы, ошеломленные жуткой вестью, молчали Первой опомнилась неслышно подкравшаяся Иностранка. Она горько расхохоталась.

— Ну что вы уставились на этого черномазого, как глупые старые клячи! Что рты поразевали! Он говорит правду! Разумеется, Господин Фоккер хочет нас продать и получить денежки! А то стал бы он так с нами возиться!

Девицы молча переглядывались. Они были подавлены, уничтожены, убиты… Они поняли: вот почему с ними обращались довольно сносно, неплохо кормили, выпускали гулять, вот почему главарь банды не превратил спину Батистины в кровавое месиво, а только сделал вид, что порет ее. Теперь все встало на свои места! Даже то, что матросы не лезли к ним с ухаживаниями! С ними просто обращались как с дорогим товаром!..

Пираты оторвались от игры, заметили среди девиц Жанно и, грозно хлопая бичами, разогнали всех в разные стороны. Девицы поплелись к себе в оружейный склад, а Жанно отправился в трюм.

Оказавшись в своих владениях, одни бедняжки безмолвно повалились на пол, другие наперебой заголосили.

— Ну уж это слишком! Ведь нас осудили на изгнание, а не на рабство! В колониях мы были бы свободными! А может, даже нашли бы себе мужей, если бы кто-нибудь на нас позарился! По крайней мере, мы могли рассчитывать на хорошее обращение! — возмутилась Тряпка, всегда и во всем любившая справедливость.

— Пойди-ка объясни это Фоккеру-Дьяволу, моя курочка! — грустно заметила Дядюшка, как всегда, сохранявшая трезвую голову.

Девицы, сидя на своих подстилках, залились слезами. Рабынями! Они станут рабынями!

— Какой кошмар! Мы ведь не животные и не какие-нибудь негры! — причитала Золотая Ляжка.

— Знаешь, а я думаю, что они… ничем не хуже нас! — чуть поколебавшись, сказала Батистина. С тех самых пор, как Жанно заговорил с ней, она уже ни в чем не была уверена. Она только очень доверяла этому высоченному негру, хотя и сама не знала почему.

— Ох, Красавица! Ну и странные же мысли приходят тебе в голову! Скажешь тоже! — вздохнула Дитя.

— А где же это Фоккер, чертова задница, хочет сбыть нас с рук? — вдруг спросила Дядюшка. — Ведь парень что-то говорил тебе про то, куда пираты направляются, да только я не разобрала.

— Да! Он сказал… Как же это? Балаталия… Но он не выговаривает «р», так что это может быть и Баратария…

— Господи помилуй! А это еще что такое? — прошептала Макрель, сведя глаза к носу.

— Жалкие дуры! Пустоголовые создания! Глупые невежды! Да Баратария — настоящее осиное гнездо! Тайная гавань, где собираются все пираты! В Мексиканском заливе! — презрительно скривила губы Иностранка.

Батистина еле сдерживала нервную дрожь. Впервые в жизни ей стало по-настоящему страшно.

Баратария… Это слово огненными буквами запечатлелось в ее мозгу.

33

— Смерть-в-штанах сказайт мне, что ты хотел предлагайт какой-то сделка? — проворчал голландский пират, как всегда, безбожно коверкая слова, когда бывал в плохом расположении духа.

— Да, господин Фоккер, — ответила Батистина, делая над собой невероятное усилие, чтобы назвать этого властелина морей так, как он того требовал.

Знаменитый флибустьер сидел в огромном кресле и устало, хмуро и совершенно равнодушно смотрел на нее.

— Я очень надеяться, что это — интересный сделка, если нет — я заковать тебя в кандалы! Никто не смеет беспокоить Фоккер-Дьявола по пустякам! — рявкнул пират и откинулся на спинку кресла.

Батистина с любопытством огляделась. Она никогда прежде не бывала в каюте капитана Робино, где сейчас с удобством расположился Фоккер. Батистина тяжело вздохнула: сидя в заточении в бывшем оружейном складе, она почти забыла о такой роскоши, как постельное белье, портьеры у дверей, ковры на стенах и на полу, тонкая фарфоровая посуда на столе. Внезапно девушка ощутила себя грязной, покрытой какой-то липкой или жирной пленкой. А вокруг тускловато поблескивало отполированное палисандровое дерево, из которого были сделаны два чудесных мягких кресла, обтянутых бордовым бархатом, большой сундук, кровать, два комода и стол, составлявшие меблировку каюты, показавшейся Батистине настоящим дворцом. Она увидела в зеркале свое отражение и тотчас же отвела глаза, разгневанная тем, что вынуждена предстать в таком жалком виде перед пиратом, который иронически сощурил глаза и внимательно, даже оценивающе ее разглядывал.

— Господин Фоккер! На борту поговаривают, будто вы хотите нас продать в Баратарии… Так ведь? — спросила внезапно Батистина, машинально поправляя и приглаживая копну волос, слегка потускневших от морской воды.

— Черт побери! Я повесить того, кто тебя предупреждайт! А тебя я приказайт бить кнутом до смерть! — заорал Фоккер-Дьявол, вскакивая с кресла и с угрожающим видом поднимая руку.

— О да! Конечно! Вы можете это сделать, но тогда вы не узнаете, что я хотела вам предложить! — живо возразила Батистина.

— Ты права, черт побери! Говори! — приказал Фоккер и замер, скрестив могучие ручищи на груди. Он стоял спиной к окну. Его огромный силуэт черным пятном вырисовывался на фоне ярко-синего неба. На камзоле пирата вспыхивали и гасли рубины.

Батистина вынуждена была высоко задрать голову, чтобы посмотреть Фоккеру в лицо, но она, как ни старалась, ничего не смогла прочесть в его глазах — его физиономия оставалась в тени.

— Сколько вы надеетесь получить за нас, господин Фоккер?

— Ну, это зависит от многих обстоятельств… Например, от того, сколько монет будет звенеть в карманах капитанов судов, что стоят на якоре в Баратарии. Но если вы будете в приличном состоянии, то я продать вас дорого, даже самых уродливых и увечных! Славным пиратам до смерти надоедать дикарки, они требовать белых женщин. И мне повезло: я захватить этот корабль с такой ценный груз на борту! — процедил сквозь зубы знаменитый пират, явно довольный самим собой. — Но я еще раз спрашивайт тебя, что ты хотеть, плутовка?

— Мне принадлежит плантация в Луизиане и счет в банке Нового Орлеана на десять тысяч ливров. Я предлагаю вам все это в обмен на свободу для меня и моих подруг! — сухо отчеканила Батистина.

— Ты меня не боишься? — опять процедил сквозь зубы пират, делая шаг к девушке.

— Нет! Ни чуточки! — дерзко задрала вверх свой курносый носишко Батистина и тотчас же разозлилась на себя за то, что невольно сравнила великана с Флорисом. Да, Фоккер был еще выше ростом! Ах, зачем она вспомнила ненавистного человека! Батистина сделала над собой усилие и изгнала из памяти преследовавшие ее зеленые глаза.

Пират неумолимо приближался. Он оглядел Батистину с головы до ног с высоты своего гигантского роста. Она с трудом сдерживала дрожь под проницательным взглядом разноцветных глаз, от которых впечатление, будто у Фоккера два совершенно разных лица, становилось еще сильней.

— Все на свете трепетать перед Фоккер-Дьявол! Почему же ты не боишься? — загремел он, грозно хмуря брови.

— Итак, господин Фоккер, что вы думаете о моем предложении? — надменно произнесла Батистина.

— Он мне не нравится… Нет, не так! Он меня не интересовать! — решительно отрезал великан, проводя затянутой в перчатку рукой по своему чудовищному шраму.

— О! Господин Фоккер! Но вам никогда больше не представится возможности совершить такую выгодную сделку! Подумайте! Ведь вы так легко можете стать владельцем… — Батистина запнулась и замолчала, ибо невероятно огромная рука, затянутая в черную лайковую перчатку, схватила ее за горло.

— Я и так уже есть владелец того, что мне нужно! — издевательски захохотал Фоккер.

Батистина с трудом проглотила слюну. Она понимала, что сейчас не время терять голову.

— Послушайте, господин Фоккер! Я не стану торопить вас и дам вам время подумать над моим предложением… Уверена, при здравом размышлении вы найдете эту сделку весьма выгодной и привлекательной! — добавила Батистина и сделала маленький реверанс, выскользнув, словно угорь, из рук пирата.

— Ты убивайт беднягу Гроота на юте, потом ты показывайт, что не боишься меня! А теперь ты посмела предлагайт мне сделку для очень глупый болван! Ха-ха-ха! — загрохотал Фоккер-Дьявол. Он протянул свою длиннющую руку и схватил Батистину за волосы как раз в ту минуту, когда она уже взялась за дверную ручку, чтобы выскользнуть из каюты. Он притянул девушку к себе, но при этом, правда, не причинил ей боли.

— Оставайся здесь! Фоккер-Дьявол не разрешайт тебе уходить! Ты, кажется, думайт, что можешь делать все так, как тебе нравится? Маленький дурочка! — проворчал пират, встряхивая Батистину за плечи, но скорее ласково, чем грубо.

— Нет! О, нет, господин Фоккер! Именно потому, что вы очень заняты, я не хочу отнимать время и отвлекать вашу милость от неотложных дел! Мои подруги ждут меня… — краснея и переминаясь с ноги на ногу, сказала девушка.

— Пусть ждут! Это лучшее, что они могут сделает! Не я приказывайт привести тебя сюда, сама пришла!

И мы будем разговаривает! Ты меня будешь веселить и развлекать! — величественно приказал пират и подтолкнул Батистину к креслу, снял перчатки и с довольным видом потер руки.

«Господи! Он сейчас меня задушит! Надо было взять с собой Жоржа-Альбера, он бы помог мне защищаться!» — подумала девушка, пришедшая в ужас от огромных толстенных пальцев великана и одновременно словно загипнотизированная их величиной.

Пират сделал шаг к двери и задвинул засов.

Должно быть, Батистина выглядела сейчас так смешно и растерянно, что из горла пирата вырвался оглушительный хохот, достигший, наверное, самых отдаленных уголков корабля. Даже негры в трюме наверняка содрогнулись от этих громоподобных звуков. Батистина осознала: он сама полезла волку прямо в пасть.

— Ха-ха-ха! Ты испугалась? Не бойся! Фоккер никогда не насиловайт девица! За кого ты меня принимайт? Ну-ка, давай выпьем! Я не любить пить один! — продолжал смеяться великан, наполняя стаканы.

Несколько успокоенная его заявлением, Батистина с видом великосветской дамы снизошла к просьбе пирата и пригубила вино.

— Я сказайт пить до дна! — приказал Фоккер и выпил свой стакан залпом.

— Пожалуй, лучше уж не злить его и сделать, как он велит! — подумала Батистина и тоже залпом, как заправский пьяница, осушила свой стаканчик. Она с удовольствием ощутила на губах сладкий вкус мальвазии, с раскаянием вспомнила про Легалика и тут заметила, что Фоккер вновь до краев наполнил ее стаканчик. Пират, довольно улыбаясь, опустился в кресло.

— Благодарю вас, господин Фоккер, за чудесное вино! — промолвила Батистина, одаривая великана чарующей улыбкой и снова направляясь к двери.

— Садись! — спокойно сказал Фоккер, поймав девушку за подол изодранной юбки.

Батистина оглянулась в поисках кресла, но почему-то не увидела его. Она и сама не поняла, как ровно через секунду уже сидела у пирата на коленях. Он сделал ее своей пленницей, крепко стиснув коленями ноги.

— Держи и пей! — коротко приказал Фоккер, вновь подавая девушке наполненный до краев стакан.

«Это ужасно! Я должна найти способ выбраться отсюда!» — подумала Батистина, более смущенная, чем бы ей хотелось, прикосновением горячей мужской ноги, которое она ощущала через тонкую ткань. После третьего стаканчика у нее закружилась голова, и вся комната поплыла перед глазами. Ужасающий шрам ото лба до подбородка маячил перед Батистиной. Он завораживал девушку и притягивал ее к себе…

— Знаешь, ремесло пирата не такой уж легкий и приятный, как думайт многие… Да, да! Не так-то просто управляйт всеми этими негодяями! Фоккер-Дьявол не есть такой жестокий, как говорят, но я должен проявляйт осторожность, заботиться о моей репутации… видишь ли, я же мог убивайт тебя, но я употребил весь мой искусство, чтобы почти не касаться твой спина кнутом, но производить впечатление на моя команда, твои девицы и все остальные пленники. Я мог бы повесить или утопить матросов и офицеров с «Красавицы», но решил оставляйт их в море и позволяйт им добираться до порта при помощи весла. Если им повезет, они суметь это сделайт, тогда эти дураки рассказывайт всем о том, какой я великий, грозный, справедливый и непобедимый. Они еще больше увеличивайт моя репутация… Но иногда Фоккеру-Дьяволу очень одиноко… — добавил пират, все более и более проникаясь жалостью к самому себе по мере того, как опустошал кувшин.

Батистина удивленно таращила глаза. Она никогда прежде не задумывалась об этой стороне вопроса и почти испытывала жалость к запутавшемуся в столь трудных проблемах флибустьеру.

— Ты умеешь хорошо пить и ты не много говорить! — проворчал Фоккер, вдруг рывком поставив Батистину на ноги.

Пират, шатаясь, поднялся и вытащил из стенного шкафчика второй кувшин.

«Ну, сейчас самое время бежать!» — решила девушка, когда великан повернулся к ней спиной. Она на цыпочках подбежала к двери, отодвинула засов… Фоккер не обернулся. Батистина приоткрыла дверь и тотчас же испустила дикий вопль: просвистел кнут, и узкий ремень обвился вокруг ее талии.

— Отпустите! Отпустите меня! Грязный мужлан! Грубиян! Я приказываю вам! — пронзительно визжала Батистина.

Фоккер-Дьявол ударом ноги закрыл дверь.

— Я хочу уйти! С меня довольно! На помощь! Я пришла только для того, чтобы предложить вам сделку! И все! Положите на место ваш гадкий кнут! — тряслась от ярости Батистина, продолжая упорно тянуть на себя засов, чтобы выскользнуть из каюты.

— Какая сделка, моя красавица?! Я знаю только одну сделку между мужчиной и женщиной! — загоготал пират, ударяя Батистину ручкой кнута по рукам.

— Вы — всего лишь человек, поставленный вне закона! — завопила, не помня себя от бешенства, Батистина. Она из последних сил цеплялась за засов и дверную ручку.

А Фоккер добродушно хохотал от всего сердца. Батистина внезапно обнаружила, что, несмотря на страшный шрам и на жуткие разноцветные глаза, пират вовсе не лишен шарма.

Батистина глухо застонала. Она осознала, что целиком находится во власти пирата, что сама, по своей глупости, отдалась на его милость. А он держал ее на некотором отдалении от себя и, казалось, вовсе не спешил притянуть ее к себе. Пожалуй, он даже наслаждался смущением и растерянностью Батистины. Он уже понял, что она отчаянно борется не только с ним, но и с самой собой, что она трепещет не столько от отвращения к нему, сколько от тайного желания.

Батистина еще раз рванулась из объятий Фоккера, покачнулась на нетвердых ногах и уткнулась носом в широченную мужскую грудь. Пират, нисколько не заботясь о том, что она тотчас же принялась осыпать его ударами, положил ей руки на бедра, поднял и прижал спиной к письменному столу. Батистина была такая легкая, что он поднял ее, как перышко. Не обращая внимания на ее пронзительные крики, он смотал кнут, сунул его в шкафчик, закрыв его ногой, а сам продолжал все сильнее стискивать бедра девушки.

— Но вы не имеете права! Что все это значит? — вопила Батистина, уже сидя на столе.

— Ты предлагайт мне сделка… Ты есть красивая чертовка! Ты иметь счастье понравиться Фоккеру-Дьяволу! — приговаривал пират, придавливая Батистину к столу.

— Оставьте меня! Отпустите! Отпустите! — задыхалась и хрипела Батистина. Она пыталась сохранить хладнокровие и хотя бы чуть-чуть протрезветь, но мысли мешались и путались, а тело отказывалось повиноваться. Она густо покраснела: уже знакомый жар охватывал ее бедра. Пират был все ближе и ближе. Батистина уже не могла скрывать от самой себя, что ее тоже неумолимо тянет к нему.

— Это же настоящий разбойник! Я не должна поддаваться… — застонала девушка, чтобы придать себе силы и продолжать сопротивление.

Фоккер-Дьявол сильно толкнул Батистину в плечо, и она, округлив глаза от изумления, откинулась назад. Свободной рукой он не торопясь раздвинул ей кофточку на груди и стал медленно и осторожно ласкать грудки, так нежно пощипывая мгновенно затвердевшие соски, что она несказанно удивилась, ибо никогда не думала, что этот грубиян способен на такое. Пальцы пирата быстро пробежали по горлу Батистины, потрепали розовые щечки, потом опять спустились к грудкам, скользнули к талии, пощекотали живот… Решительным и властным движением он сорвал с нее кофточку. Батистина на секунду пришла в себя и опять попробовала сопротивляться, но делала она это так вяло и неохотно, что пират окончательно утвердился в своем мнении относительно сжигавшего ее желания.

— Ты же это обожайт, черт побери! Не говори ничего! Именно этого тебе и не хватало, маленькая шлюшка! — захохотал Фоккер, задирая ее драную юбку.

Батистина едва не зарычала от жгучего стыда и от злости на себя самое, ибо пират, к сожалению, говорил правду. Он все верно угадал: руки этого великана горячили ее тело, разжигали в нем пожар… Она хотела бы сопротивляться, высказать мерзавцу свое презрение, плюнуть ему прямо в отвратительную рожу… И тут увидела в зеркале свое искаженное страстью лицо, свое обнаженное тело в объятиях человека, который…

«О, Господи! Он прав! Я — настоящая шлюха! Но если бы Флорис меня сейчас увидел, он бы взбесился, и я бы была отомщена!» — с каким-то злобным удовлетворением подумала она и пришла от этой мысли в восторг. Рубиновые пуговицы впились в ее тело и царапали нежную кожу, но она уже не сопротивлялась, а сама прижималась к черному камзолу. Легкое покалывание возбуждало Батистину еще больше. Она почти против своей воли задвигала задиком, а мужчина, уловив сей недвусмысленный призыв, довольно заворчал. Он подхватил Батистину на руки и бросил ее на постель. Девушка молча изумлялась, пока он рывками стягивал с себя одежду: никогда она еще не видела столь мощной и волосатой груди.

— Иди… иди сюда скорей… — прошептала Батистина побелевшими от страсти губами. Пират подсунул ей горевшие дьявольским огнем ладони под бедра и навалился на нее всем телом. Батистина, позабыв обо всем на свете, полетела навстречу наслаждению…

— Ты будешь оставаться здесь! — заявил Фоккер немного погодя.

— Но я должна вернуться к моим подругам! — возразила Батистина.

— Я не буду мешайт тебе их навещать! — проворчал пират, с явным удовольствием и благодарностью похлопывая Батистину по прелестной попке.

«Сказать по правде, я была к нему несправедлива! Он очень мил и любезен!» — подумала легкомысленная девица, поглядывая на своего нового любовника, который с наслаждением плескался и фыркал над лоханью.

— Да, ты мне очень подходишь, маленькая плутовка! Больше, чем какая-либо другая женщина. К тому же я полагайт, что тоже не есть тебе неприятен! — добавил Фоккер с игривым смешком.

— О, я вовсе не хочу, чтобы вы строили какие-нибудь иллюзии на сей счет! Ведь вы же изнасиловали меня! — скорчила очаровательную гримаску Батистина и стыдливо натянула на грудь кофточку. Правда, она и сама прекрасно понимала, что сделала это с небольшим опозданием.

— Ха-ха-ха! Должен сказайт, что голландский словарь иначе толковайт слово «насилие». Это ты, чертова принцесса, ловко опутала меня, Фоккера-Дьявола! Ты заманила меня в свои сети! — расхохотался пират, обтирая винным спиртом лицо и могучий торс.

Батистина наконец соизволила улыбнуться — совершенно неожиданно для самой себя она вдруг пришла в отличное расположение духа.

Пассаты раздували паруса и несли «Красавицу из Луизианы» в Мексиканский залив. Иногда на горизонте появлялся парус какого-нибудь корабля. Фоккер из осторожности сразу же менял курс и уходил от греха подальше — он боялся потерять свой ценный груз. Батистина совершенно естественным образом вновь заняла свое место на юте и с наслаждением вспомнила все свои великосветские ужимки, приводившие Фоккера в неописуемый восторг. Они жили с ним душа в душу, деля лакомые кусочки за столом и ложе по ночам. Пираты не смели и слова вымолвить против воли капитана; он четко и ясно объяснил им, что выкупит Батистину по самой высокой цене, а вырученные деньги команда поделит между собой. Пираты сочли, что это будет справедливо, а поскольку они сами на этом ничего не теряли, то вскоре утратили всякий интерес к амурным делишкам своего главаря.

— Слышь-ка, Красавица! Ну до чего же ты ловкая! Ох и пройдоха! Да как же это тебе удалось? А с виду тихоня!

— Золотая Ляжка просто помирает от зависти!

— Ну ты и даешь! Куда нам с Макрелью до тебя! Окрутить самого Фоккера! — хором восторженно вопили девицы при виде Батистины, когда она появилась в оружейном складе и притащила полную корзину сладостей, пирожков, булочек и орехов. Она, сбиваясь и краснея, поведала им о своих приключениях. Девицы уже думали, что пират в гневе придушил их юную отчаянную подружку, и теперь без устали тормошили ее и просили продолжать увлекательнейший рассказ. Они просили еще и еще раз повторить его во всех подробностях. Батистина смущалась и краснела, но все же поддавалась на уговоры и не без гордости похвалялась своими успехами.

Жорж-Альбер вел себя довольно тихо и держал свое мнение при себе. Быстрое возвышение его хозяйки устраивало его по многим причинам, начиная с того, что он вновь получил доступ к вожделенной малаге.

Торжествующая, покрытая славой Батистина прогуливалась по палубе вместе с подругами. Она не обращала внимания на исполненные неприкрытой ненависти взгляды Иностранки, обращенные к ней. Юлия Менгден исходила ядом с той поры, как Батистина отказалась от ее ласк и благосклонно приняла любовь пирата. А Фоккер становился с каждым днем все мягче и добрей, он стремился предугадать и Удовлетворить малейшее желание Батистины. Она с превеликим удивлением обнаружила, что этот грозный великан был на самом деле очень чувствительным и нежным человеком, готовым повиноваться ей по малейшему движению ее крохотного мизинчика.

Как-то утром он поднялся на ют чрезвычайно расстроенный.

— Черт побери! Один негр издыхайт сегодня в трюме! Я потеряйт двести пиастров!

— Вы сами виноваты! — небрежно бросила Батистина.

— Как это? Я их кормить, поить, да еще выпускать эти животные гулять по палубе каждый день! Да я еще и виноват? Знаешь, немногие работорговцы так поступайт, как великодушный Фоккер-Дьявол! — возразил пират, грозно нахмурив брови.

Батистина звонко расхохоталась:

— Ну так послушайте, что я вам скажу! Ваши работорговцы безнадежно глупы! А вы — первый дурак среди всех! Если негры будут в плохом состоянии, вы не сможете выручить за них хорошие деньги, а продадите по дешевке. Хотела бы я посмотреть на вас, если бы вы торчали целые дни в трюме! Не очень-то вы были бы хороши при прибытии в порт! — высокомерно выговаривала Батистина своему любовнику.

— Ты хочешь, чтобы Фоккер-Дьявол отправлялся их качать на руках каждый вечер вместо того, чтобы проделывайт это с тобой? — загрохотал пират, слегка пощипывая Батистину за попку.

— Ах! Вы и в самом деле не очень-то сообразительны! Ну поместите их хотя бы там, где находится первая батарея, у них будет вдоволь света и воздуха, а ведь этого-то им больше всего и не хватает.

— А если нам придется сражаться? Если на нас нападайт?

— Но это же очень просто! Тогда вы их на время переведете обратно в трюм! Вот и все!

— У тебя есть ответ на любой вопрос… Настоящая деловая женщина! Да, ты права! Будет гораздо лучше, если эти черномазые будут веселыми и довольными. Тогда мы намного дороже продавайт их в Новом Орлеане, — с самодовольной ухмылкой прищелкнул языком пират.

— Вы что же, Фоккер, сами отправитесь их продавать? — изумилась Батистина.

— Да, моя маленькая блошка.

— Но… вы же вне закона… вас же ищут… разве вы не подвергнете себя риску быть арестованным?

— Нет, нисколько! Залив Баратария неприступен с моря, если собратья-пираты не захотят кого-нибудь впустить в бухту. Я оставляйт там мой корабль и подниматься вверх по реке в шлюпке. Мы пересекайт два озера, а затем большой дикий лес. Никто не осмеливается туда проникайт, ни один живой душа! Никто не свете, кроме индейцев и меня, не знайт, что озера и залив сообщаются. А когда я оказаться в Новый Орлеан, никто не посметь тронуть Фоккер-Дьявол так же, как и никакой другой капитан из Баратарии!

— А какая она, Луизиана? — вдруг спросила Батистина.

— Огромная, маленькая блошка, огромная… Необъятная… Она в десять… Нет, в двадцать раз больше, чем Франция и. Голландия! Никто не знайт, где она кончается. По Миссисипи и Миссури можно подняться до Канады или Новой Шотландии. Я когда-то совершайт такое путешествие, когда был молодой! — мечтательно прошептал Фоккер.

— Вот как… А Новый Орлеан? Какой он? Такой же большой и красивый, как Париж? — сыпала вопросами сгоравшая от любопытства Батистина.

— Сама увидишь. Я взять тебя с собой, принцесса, и мы продавайт негров тому, кто больше предлагайт.

— Фоккер, вы действительно считаете, что можно продавать и покупать людей? — тихо спросила Батистина.

— Послушай, принцесса! Негры не есть люди! И потом, я поступайт точно так же, как честные коммерсанты из Ла Рошели и Бордо, которые покупайт патент на торговлю рабами и получайт благословение священников и твоего короля. Ну, не надо дуться, маленький блошка! Мы выпускайт твоих любимцев подышать свежий воздух и переводить их туда, куда ты захотеть. Ну как, ты довольна? А твоих подруг будут покупайт славные парни-флибустьеры и делайт их очень счастливыми. Ну иди же ко мне, принцесса, иди! — ласково заворчал Фоккер, притягивая Батистину к себе.

Знаменитый пират буквально сходил с ума от ее тела, такого нежного, отзывчивого и податливого. Великан обращался с Батистиной как с настоящим сокровищем, а она весело играла с ним, уютно устроившись на огромных теплых коленях.

— А откуда у вас этот шрам, Фоккер? Что с вами произошло? У вас что же, череп был раскроен пополам? — задавала нескромные вопросы Батистина, с любопытством рассматривая страшный шрам и поглаживая его пальчиком.

— Почти, принцесса… Но это было очень давно, еще до того, как я стал пиратом…

— А как вы стали пиратом? Как вы превратились в Фоккера-Дьявола?

— Случайно, принцесса, случайно… На корабле был бунт, и я принимайт в нем участие… По глупости… — шептал гигант и закрывал болтливый ротик поцелуем. Он не любил говорить о своем прошлом.

А Батистина плыла по течению. Она уже почти забыла свою прежнюю жизнь. Она была совершенно счастлива. Присутствие на боту «Красавицы» Смерти-в-штанах и Гонтрана д’Обинье, которые, похоже, жили в полнейшей любви и согласии, перестало раздражать Батистину. Иногда девушка проходила мимо своей бывшей каюты, и до нее доносились звуки, заставлявшие ее предположить, что помощник капитана и утонченный шевалье предавались там тем же утехам, что Иностранка и Золотая Ляжка.

Однажды Батистина сидела на юте, задумавшись над тем, как починить еще не совсем изодранное платье, в котором она покажется перед сборищем пиратов, когда корабль придет в Баратарию. Из задумчивости ее вывел шепот Жанно:

— Мы сколо плибудем на место, мамзель Батистина.

— Откуда ты знаешь? — недоверчиво спросила девушка.

— Жанно знает… Смотли, вода стала совсем зеленая, а солнце — очень голячее. Класивые лозовые лыбки плавают воклуг нашего колабля, а потом из глубины плиплывают большие лыбы и едят маленьких лыбок, а это значит, что земля близко. Жанно и его длузьям очень холошо около больших пушек. Мы все-все тепель видим и очень благодалны тебе. Да, мамзель Батистина, сколо земля!

Высокий негр был сегодня веселее и разговорчивей, чем обычно. Другие чернокожие тоже явно возвращались к жизни: с тех пор как их поместили в первой батарее, их кожа постепенно приобрела глубокий черный цвет и блеск, перестала быть серой и тусклой.

— Твои приятели не говорят по-французски. А где же ты выучился? — спросила заинтригованная глубокими познаниями негра Батистина.

— Я уже был лабом, мамзель, — ударил себя кулаком в грудь Жанно.

— Как? Здесь? Я хочу сказать, в Луизиане?

— Да, мамзель… Жанно убежал и хотел велнуться домой, в Афлику… Я плыл на большом колабле и плятался там тли месяца, но меня нашли, поймали… Такова эта жизнь, мамзель! Если Жанно узнают в Новом Оллеане, его забьют до смелти кнутом, мамзель! — вздохнул негр, печально покачав головой.

— Но это же ужасно! Я не хочу, чтобы тебя опознали! Надо будет найти какой-нибудь способ… Послушай, у тебя есть семья? Родные? — вдруг встрепенулась Батистина.

— Да, мамзель. Отец, мать, блатья, сестлы… Но в Африке никого не осталось, всех увезли… лазлучили… Все стали лабами… Мы никогда больше не увидимся…

— Как это грустно! А ты веришь в Бога? — со слезами на глазах спросила Батистина.

— Как и ты, мамзель. Доблый Бог сидит высоко в небе и все видит. Он видит, как несчастен бедный Жанно! — улыбнулся парень и поцеловал какую-то жалкую не то медальку, не то монетку, висевшую у него на шее на тонком шнурочке — единственное сокровище, которое у него осталось.

После ухода Жанно Батистина еще долго оставалась задумчивой и озабоченной.

Однажды утром Жорж-Альбер разбудил Батистину громким ворчанием.

«Вставай! Вставай! Лентяйка!» — было написано на обезьяньей мордочке.

Батистина свернулась в клубочек, потом нехотя вытянула правую ногу. Фоккер-Дьявол давным-давно покинул каюту. Девушка потянулась всем телом, расслабилась и едва опять не заснула.

И тут Жорж-Альбер начал свой ритуальный танец пробуждения: он скакал и кувыркался на циновке, пронзительно верещал и приставал к Батистине с нежностями.

Батистина поднялась с постели. Она хорошо знала Жоржа-Альбера и его упрямство. Раз уж он решил, что пора вставать, то так тому и быть, и сопротивляться — бесполезно!

— Господи! Да что с тобой сегодня, Жорж-Альбер? Неужели? — воскликнула Батистина и бросилась раздвигать занавески, чтобы взглянуть в окошко. Затем она стремительно выбежала на палубу.

Корабль покачивался на волнах. На палубе царило всеобщее оживление. Пираты убирали паруса. Стоя на юте, Фоккер-Дьявол зычным голосом отдавал приказы.

— Земля! Земля! — слышались вокруг крики пиратов.

От волнения Батистина не могла говорить. Она только сжимала и разжимала кулачки, да то и дело хватала за лапки Жоржа-Альбера.

Два плоских острова почти смыкались и образовывали залив Баратария. Позади узкого прохода, явно неподходящего для военных судов с большой осадкой, Батистина увидела странный лес из мачт: в глубине залива надежно прятался пиратский флот.

Стаи птиц, в основном не морских, а болотных, вились над стоячей, покрытой водорослями водой. Волн почти не, было. Вода слабо и лениво плескалась за бортом Молодые пеликаны жадно залезали в клювы своих мамаш и пожирали добытую теми рыбу.

— Вот она, Луизиана! — улыбнулась Батистина, с наслаждением вдыхая напоенный запахом цветущих деревьев воздух.

— Для нас это — ад, для тебя — рай, предательница! — раздался позади голос Иностранки, которой тоже удалось выскользнуть на палубу.

Батистина пожала плечами и даже не обернулась.

Небольшая парусная лодка под черным парусом шла им навстречу.

34

Солнце уже клонилось к закату. Батистина с Жоржем-Альбером за плечами заняла место рядом с Фоккером-Дьяволом в шлюпке, где сидело восемь гребцов-негров, уныло тянувших бесконечную песню. На небольшом расстоянии от капитанской шлюпки следовало еще несколько лодок, в которых разместились пираты и женщины-пленницы, в последней находились Смерть-в-штанах и Гонтран д’Обинье. «Красавица из Луизианы» встала на якорь в укромном местечке между двух островов.

На большом острове виднелись какие-то жалкие хижины. Пираты, одетые в фантастические лохмотья, скрывались там от палящих лучей солнца. Они заметили шлюпки и высыпали на берег, приветствуя Фоккера, который гордо, словно настоящий адмирал, стоял во главе флотилии.

— Эй! Господин Фоккер! Кому предназначен твой замечательный груз? Уж не для нас ли, твоих братьев-флибустьеров?

— Черт побери! Какие красотки!

— Что за девки! Восхитительные шлюхи!

— Эй! Фройлянн! Взгляни на мой конец! Он у меня здесь самый большой! Со мной никто не может тягаться!

— Заткни твою поганую глотку, чертов хромец! Ишь, расхвастался! Да у меня ничуть не меньше! Да и кровь у меня погорячее!

— Фоккер! Сукин сын! Дорого ли ты за них просишь?

— Да, этот негодяй теперь богат! Ничего не скажешь! Повезло!

— Эй! Фоккер! А вон ту блондинку, рядом с тобой, тоже можно купить?

— Слышь-ка, парни! А что вы скажете об этом? Небось, давно не видели? — кричали девицы, с громким смехом задирая юбки.

Пираты словно посходили с ума. Они носились как оглашенные по раскаленному песку, орали, вопили на всех языках и делали непристойные жесты. Но это нисколько не смущало девиц, напротив, пожалуй, только возбуждало их и заставляло отвечать столь же откровенно.

Фоккер не ошибся в своих расчетах. Как он и предвидел, пираты предлагали за девиц все более и более высокие цены. Мужчины давным-давно не видели белых женщин — с тех самых пор, как покинули «большую землю».

Фоккер, невозмутимый, как всегда, отдавал приказы. Гребцы осторожно вели лодку вдоль рифа, пытаясь войти в крохотную гавань и подойти к причалу, выдолбленному прямо в скале. Большие корабли не могли проникнуть в эту гавань, только шлюпки — слишком был узок проход.

Батистина быстро и ловко выбралась на причал. Она огляделась и растерянно посмотрела на Жоржа-Альбера: остров представлял собой настоящий форт, быть может, укрепленный даже лучше, чем военный лагерь Мориса Саксонского в Фонтенуа. Загорелые, насквозь просоленные ветрами и штормами пираты без устали трудились над сооружением новых укреплений, устанавливали пушки и чистили оружие. Да, действительно неприступный бастион возвышался при входе в бухту! К тому же он обладал тем преимуществом, что был совершенно незаметен с моря.

Фоккер-Дьявол увлек Батистину за собой в свою личную хижину из тростника. Девушка спотыкалась и оборачивалась на каждом шагу, напуганная громкими криками пиратов, одетых в какие-то ужасающие отрепья или разряженных в пух и прах, словно сказочные принцы. У некоторых головорезов в ушах красовались серьги с бриллиантами и изумрудами, на шеях — дивные колье и ожерелья, а на руках и ногах — браслеты, которыми не пренебрегли бы даже королевы, зато у некоторых не хватало глаз, рук, ног… Какой-то жалкий безногий калека, безухий и кривой на один глаз, чинил паруса. Он взглянул на девушку и издал нечленораздельное восклицание, больше похожее на мычание, чем на человеческую речь. Батистина пригляделась к бедняге и с ужасом догадалась: несчастный разинул жуткую пасть, лишенную языка.

Батистине было трудно с непривычки ступать по твердой земле. За три месяца пути она привыкла к вечно колеблющейся палубе под ногами, и сейчас ей казалось, что земля может в любую минуту уйти у нее из-под ног.

Матросы из команды Фоккера крепко-накрепко заперли пленниц в большой хижине, снабдив их всем необходимым для того, чтобы девицы могли привести себя в порядок, а сами, вооружившись до зубов, принялись охранять свою добычу. Казалось, они гораздо больше не доверяли своим собратьям-пиратам, чем опасались, что девицы сбегут. Батистина устроилась рядом — в просторной хижине своего любовника. Конечно, она пользовалась полной свободой, могла идти, куда захочет, но пираты нагнали на нее такого страху, что она и носа не осмеливалась высунуть наружу. Батистину, правда, немного утешало то, что три верных приспешника Фоккера охраняли ее с мушкетами в руках. Было ясно: они готовы стрелять в любого, кто посмеет приблизиться к ней. Атмосфера всеобщей подозрительности и взаимного недоверия, царившая в лагере, действовала девушке на нервы.

— Эй! Красавица! Как ты там поживаешь? — про кричала Дядюшка, найдя довольно большую щель в гнилых досках, из которых была сколочена хижина, где держали девиц.

— Не знаю… — откровенно призналась Батистина. Она прилегла после того, как освежилась и переоделась. Жорж-Альбер на время ее покинул — он отправился осматривать остров. Издалека до девушки доносилось печальное пение негров. Пираты загнали несчастных в некое подобие корраля, словно скот.

Нервы у Батистины были напряжены до предела. Она чувствовала себя совершенно усталой и разбитой. Она долго ворочалась в постели, но уснула, так и не дождавшись Фоккера. Он явился лишь под утро и величественно изрек:

— Я женюсь на тебе сегодня вечером!

— Вот так манеры! Это просто потрясающе! Вы оставили меня одну на всю ночь! Бросили! А кстати, где это вы изволили пропадать ночь напролет? И откуда вы сейчас явились? — сказала Батистина, обиженно поджав губы и не давая Фоккеру и рта раскрыть.

— Ну-ну, принцесса! Похоже, ты больше не можешь и часу прожить без твоего Фоккера? — захохотал гигант. — У меня было много дел, маленькая блошка, и мне надо опять тебя оставить… Ведь это не так просто — разгрузить корабль! Ну же, улыбнись! Принарядись и сделай себя красивой ради нашей свадьбы! — ласково похлопал Батистину по попке знаменитый пират.

— Но… разве здесь, в Баратарии, есть священник? — заикаясь, спросила ошарашенная девушка. Она могла вообразить все, что угодно, но только не то, что в один прекрасный день какой-то пират станет ее мужем.

— Ха-ха-ха! Ты всегда будешь заставлять меня помирать со смеху, принцесса! Я пришлю за тобой ближе к ужину! — закричал гроза морей, в восторге хлопая себя руками по мощным ляжкам, обтянутым черными штанинами. Фоккер выплыл из хижины и присоединился к своим матросам.


— Кто бы ты ни была, я беру тебя в жены. Я не спрашиваю тебя о твоем прошлом, оно меня не интересует. Отвечай только за будущее! — зычным голосом провозгласил Фоккер-Дьявол, держа за руку свою невесту перед лицом собравшихся ради такого торжественного случая капитанов пиратских судов.

Один из пиратов, препротивный тип с гноящимися глазами, не сводил с Батистины горящих глаз. Он протянул Фоккеру мушкет. Девушка едва не подскочила на месте от неожиданности. Она уже открыла было рот, чтобы сказать хотя бы слово, но Фоккер буквально пригвоздил ее взглядом к месту, дав ей понять, что жена пирата не должна произносить ни звука во время церемонии бракосочетания.

— Если ты будешь мне неверна, мой мушкет меня не подведет. Он поразит тебя в самое сердце! — сказал Фоккер, угрожающе хлопнув ладонью по прикладу грозного оружия, что, должно быть, заменяло у пиратов клятву на Библии и обмен кольцами.

— Да здравствуют новобрачные! — завопили флибустьеры, поднимая наполненные до краев стаканы.

Да, церемония здесь не отняла много времени и не оставила места для каких-либо сомнений и колебаний!

Батистина вновь села рядом с Фоккером под одобрительные возгласы подруг, расположившихся поодаль под усиленной охраной. Она мило им улыбнулась и взглянула на своего супруга, который в эту минуту пыжился и буквально раздувался от гордости, красуясь перед другими пиратами.

«По крайней мере, здесь все произошло гораздо быстрее, чем в церкви!» — подумала молоденькая дурочка, поглядывая на Жоржа-Альбера, но ее приятель потерял всякий интерес к происходящему — он потягивал из горлышка малагу, устроившись у большого колючего кактуса.

Торжественный ужин проходил под открытым небом. Сгустились сумерки. Пираты развалились вокруг огромных костров. Капитаны восседали за большим круглым столом. Матросы подавали им еду и вино, а сами держались на почтительном расстоянии от главарей. Батистина, занимавшая место рядом с мужем, подумала, что и среди пиратов существует строгая иерархия.

— А теперь, друзья мои, мы перейдем к продаже с аукциона этих красоток, прибывших прямо из славного города Парижа, а затем поздравим тех счастливцев, которые сумеют заплатить за них хорошую цену и станут их мужьями! Сколько свадеб еще предстоит сыграть нам сегодня! — проорал пребывавший в прекрасном расположении духа Фоккер-Дьявол и набросился на аппетитнейший кусок жареной акулы.

Смерть-в-штанах знаком приказал женщинам подняться.

— Хорошо сказано, господин Фоккер! — одобрительно загудели матросы, приближаясь к капитанскому столу. Песок заскрипел под множеством тяжелых сапог.

— Однако, Фоккер, тебе ничто не помешало наложить лапу на самую красивую из девиц! — расхохотался один из капитанов, тот самый, что подал «жениху» мушкет во время церемонии.

На берегу воцарилась мертвая тишина. Батистина почувствовала, как резко изменилась атмосфера, будто чье-то грозное, ледяное дыхание коснулось ее затылка.

— Ты что-то уж слишком разговорился, Пилон Шери! Я заплачу за свою жену самую высокую цену Мои люди знают об этом. Я им обещал, и я сдержу слово! — рявкнул Фоккер-Дьявол. Великан вскочил, сверкая глазами от бешенства.

— Ну, если уж быть до конца справедливым, ты должен был бы выставить свою красотку на торги вместе со всеми, чтобы любой из капитанов мог иметь шанс купить ее! — с приторно-сладкой улыбкой произнес Пилон Шери, по-прежнему не сводивший глаз с Батистины.

Девушка потупилась и отвернулась. Этот человек вызывал у нее отвращение, словно какое-нибудь мерзкое насекомое или ядовитая змея. У нее возникло непреодолимое желание уничтожить, раздавить эту гадину!

— Тебе прекрасно известны наши законы, Пилон Шери! Эта женщина теперь принадлежит мне, мы с ней женаты по всем правилам. Я буду уплатить моим людям за нее двадцать тысяч пиастров. Черт побери! Мне кажется, никто не сможет сказать, что я поступать нечестно!

— Ну а я бы заплатил за эту красотку сорок тысяч пиастров! — заявил Пилон Шери, небрежно поигрывая кинжалом.

— Черт побери! Ну так я заплатить за свою жену шестьдесят тысяч! Пусть они заткнут тебе пасть, вонючая крыса! — взревел Фоккер и смахнул со стола остатки акулы. Куски и кости полетели во все стороны, одна из них попала в нос Жоржу-Альберу, тот принялся озираться с недоуменным видом.

Все более и более заинтригованные ссорой капитанов, матросы придвинулись еще ближе к столу, обступив спорщиков плотной стеной.

— Ты всего лишь жалкий скряга, Фоккер! Я предлагаю сто тысяч за твою девку! — скривился Пилон Шери и незаметно сунул правую руку под стол, продолжая левой подбрасывать свой кинжал.

— Грязный шакал! Я требую правосудия, братья! — завопил Фоккер и выхватил саблю, вызывая Пилона Шери на поединок.

— Осторожно! — закричала Батистина, заметив, как пират что-то выхватил из-под стола. Блеснуло пламя, грянул выстрел… Фоккер замер и удивленно разинул рот. Красное пятно появилось на белом жабо. Оно было гораздо более яркое, чем рубины на его камзоле. Сабля выпала из слабеющей руки великана.

— О нет! Нет! Фоккер! Фоккер! — закричала девушка, бросаясь на помощь «мужу».

— Господин… Господин Фоккер! — заорал Смерть-в-штанах, тоже устремившийся к своему предводителю.

Пилон Шери подал знак, два его сообщника разом взмахнули руками и раскроили череп помощнику знаменитого Фоккера-Дьявола. Мозги и кровь так и брызнули в разные стороны.

— А-а-а-а! — пронзительно завопил Гонтран д’Обинье и упал на еще трепещущее тело своего дружка. Ни один из матросов Фоккера не посмел пошевельнуться. Рыдающая Батистина попыталась при помощи Жоржа-Альбера поддержать Фоккера, но это ей было не под силу. Великан рухнул на песок. Розоватая пена выступила у него на губах.

— Фоккер! Фоккер! Не покидайте меня… — простонала девушка, склоняясь над пиратом.

— Я тебя люблю, принцесса! Беги… Спасайся… — послышалось Батистине.

Глаза голландца погасли и закрылись. На губах застыла улыбка.

— Все было сделано по правилам! Я победил и теперь могу купить его вдову! — заревел Пилон Шери.

Ни один из пиратов не посмел возразить. Растерянная, ничего не соображающая Батистина почувствовала, что ее отрывают от холодеющего тела Фоккера. Все произошло слишком быстро, и она не могла еще понять, каким образом этот гнусный негодяй и предатель сумел так легко убить слишком доверчивого гиганта.

— Наказана… Я наказана… Это Божья кара! — бредила вслух Батистина, с раскаянием вспоминая про беднягу Легалика, которого она так непростительно быстро забыла в объятиях Фоккера. — Не иначе как я проклята! Проклята… Я просто чудовище! — стонала девушка.

Батистину окутывала какая-то плотная тяжелая пелена, сквозь которую до нее еле доносились голоса подруг, обращавшихся к ней со словами утешения.

— Вот сто тысяч пиастров золотом! Монета в монету! Без обмана! — рявкнул Пилон Шери и грубо, по-хозяйски притянул к себе Батистину, а один из его приспешников грохнул на стол мешок, в котором позвякивали монеты.

Пираты из команды Фоккера подошли поближе, чтобы пересчитать деньги. С этой минуты Батистина окончательно утратила способность что-либо понимать и двигалась почти машинально. Она погрузилась в мрачное оцепенение, мысли у нее то и дело путались. Она была ко всему безучастна и позволяла делать с собой все, что угодно.

— Кто бы ты ни была, я беру тебя в жены! Я не спрашиваю тебя о твоем прошлом, оно меня не интересует! Отвечай только за будущее. Если ты мне будешь неверна, мой мушкет не даст осечки и поразит тебя прямо в сердце! — проскрипел у нее над ухом Пилон Шери. Пират красноречиво похлопал ладонью по прикладу мушкета и крепко обвил талию Батистины левой рукой, продолжая в правой сжимать мушкет.

Батистина смутно осознавала, что она второй раз за вечер вышла замуж.

Начались торги. До Батистины доносились возбужденные голоса, выкрикивавшие фантастические суммы. Вино лилось рекой. Девушка растерянно оглянулась в поисках того, кто смог бы ей помочь, но с тоской поняла, что помощи ждать неоткуда, даже Жорж-Альбер куда-то исчез, предоставив ей право выпутываться из жуткого положения самой. Пилон Шери надрывал глотку: он то орал похабные песни, то ревел непристойности. Он сидел совсем рядом, от него отвратительно воняло перегаром и еще какой-то гадостью. Девушка подумала, что предпочтет скорее умереть от удара кинжала, чем отдаться во власть липких рук этого мерзавца. Как только он поворачивал к Батистине свою омерзительную рожу, ее начинало тошнить.

Праздник превратился в настоящую попойку, а затем и в оргию. Мертвецки пьяные «мужья» тащили своих новообретенных «жен» в заросли, как только заканчивали произносить последнее слово так называемой клятвы в супружеской верности. Некоторые даже не стеснялись проделывать свое дело прямо у костров, на глазах у восхищенных приятелей, приходивших в дикий восторг от подобного зрелища. А некоторые, будучи настоящими деловыми людьми, предоставляли своих «жен» за плату тем, у кого денег было недостаточно, чтобы вступить в торги и купить себе девицу в личное пользование.

Девицы с задранными выше головы юбками сначала с охотой предались всеобщему веселью. Они изголодались по мужчинам, но всему есть предел, и когда за некоторых из них принялся третий, а то и четвертый пират, девицы взвыли и стали сопротивляться. Дядюшку насиловал уже пятый молодец, и она глухо мычала, как корова. Золотая Ляжка, не любившая оказывать мужчинам услуги даром, беспрестанно сыпала самыми отборными ругательствами. Иностранка молча, с невозмутимым лицом, позволяла проделывать с собой все, что угодно, будто это ее вовсе не касалось. Макрель и Дитя, с исцарапанными, изодранными в кровь грудями и ляжками, орали что было мочи, и никто бы не мог сказать, от боли они вопили или от удовольствия. Возбужденные, распаленные донельзя пираты корчились от смеха и жадно тянули вино из бутылок в ожидании своей очереди.

— Ну, пришел и мой час, вдова Фоккера! Я довольно дорого заплатил за тебя! — взревел Пилон Шери, грубо подталкивая Батистину к своей хижине.

— На помощь! Спасите! Помогите! Я не хочу! — закричала девушка, пришедшая в ужас при мысли о том, что ее ожидает.

Железный кулак пирата обрушился ей на голову, а затем Пилон Шери надавал Батистине таких пощечин, что у нее от боли и обиды выступили слезы на глазах Пират поволок девушку за собой.

«Он, наверное, сломал мне нос!» — подумала было Батистина. Словно в подтверждение этой мысли, из носа у нее закапала кровь.

Пират решил, что девушка стала покладистой, и потащил ее за волосы в хижину под одобрительные возгласы едва державшихся на ногах матросов.

— Ха-ха-ха! Уж я-то тебя усмирю! Я умею укрощать строптивиц! И не такие попадались! Я научу тебя послушанию! — злобно ворчал Пилон Шери, закрывая за собой дверь хижины.

Батистина попробовала вырваться из объятий бандита, но лоснящееся от пота лицо неумолимо приближалось. Пират с остервенением впился зубами ей в руку. Движимая каким-то неведомым инстинктом, Батистина ударила его коленом прямо в низ живота. Пилон Шери тотчас же согнулся пополам от боли.

— Грязная распутная корова! Ну, ты мне за это заплатишь! Сейчас ты как следует попляшешь! — рявкнул он и снова бросился на Батистину с кулаками. Пират тяжело, надсадно дышал, от него нестерпимо воняло… Батистину мутило от отвращения, она не удержалась и плюнула ему в лицо. До сих пор она думала, что мужское тело всегда будет действовать на нее возбуждающе, но это, будто покрытое мерзкой слизью, было ей отвратительно. К несчастью, пират оказался гораздо сильнее, чем ей показалось. Он нанес Батистине мощный удар в подбородок и свалил на пол, потом он упал на нее всем телом и придавил к земле, грубо раздвигая коленями плотно сжатые ноги… Батистина сопротивлялась из последних сил… Вдруг голова пирата бессильно упала ей на плечо…

Ничего не понимающая Батистина сбросила с себя постылую ношу. Рядом мелькнула чья-то тень… Кто-то протянул ей руку и помог подняться.

— Идем сколей, мамзель!

— Жанно? — вытаращила глаза ошарашенная Батистина.

В темноте блеснули белые зубы — негр улыбался.

— Мелзкий лазвлатник! Он холошенько поспит! — прошептал Жанно, поддерживая Батистину. В голосе его звучала мстительная радость и неподдельная гордость за свой поступок.

Лицо Батистины вдруг исказилось.

— Убей! Убей его! — выдохнула она, с отвращением глядя на распластанное у ее ног тело.

В это мгновение дверь тихонько отворилась, и показалась мордочка Жоржа-Альбера. Он подал знак, что путь свободен.

— У нас нет влемени убивать это мелзкое животное! Идем сколей, маленькая плинцесса! — прошептал Жанно, увлекая за собой девушку. Они осторожно выбрались из хижины. Батистина увидела, как темные фигуры устремились к маленькой гавани. Только теперь она поняла, что Жорж-Альбер под покровом ночи освободил Жанно и его друзей, чтобы они могли прийти ей на помощь. Пираты сейчас были слишком одурманены винными парами, чтобы помешать беглецам. Все матросы и капитаны без чувств валялись на земле. Они не видели мелькавших среди хижин теней.

— А куда мы направляемся, Жанно? — спросила Батистина, внезапно приходя в себя при виде покачивающейся на волнах лодки.

— В Новый Оллеан… Мы можем доблаться туда по озелам и лекам, маленькая мамзель.

— Да, знаю. Фоккер говорил мне об этом, — неуверенно произнесла Батистина, в глубоком раздумье опускаясь за скалой на колени.

Жорж-Альбер потянул свою подружку за руку: надо было торопиться, на пустынном берегу их могли заметить протрезвевшие пираты. Негры уже все сидели в лодках.

— Ты боишься отплавиться с Жанно? — спросил чернокожий великан, неверно истолковав колебания Батистины.

— Нет! Что ты! Но ведь вас опять схватят! И вы станете рабами!

Жанно только всплеснул в ответ руками и понуро опустил голову, что означало полное бессилие и покорность судьбе.

— А ты с помощью твоих друзей не смог бы вывести корабль из бухты? — спросила Батистина, которой в голову вдруг пришла одна блестящая идея. Воодушевленная, девушка вскочила на ноги и с надеждой посмотрела на Жанно. Глаза ее горели лихорадочным блеском.

— Да, я долгое влемя пловел на колабле, все видел, все замечал, да и мои длузья умеют уплавлять палусами, матлосы часто заставляли нас выполнять эту лаботу вместо них… — гордо выпятил грудь Жанно.

— Отлично! Просто чудесно! Мы должны разыскать моих подруг! Я не могу их здесь покинуть!

— А стоит ли? Ты в этом увелена? — задумчиво поскреб затылок Жанно.

— Да… Да… Поторопись! Жорж-Альбер! Ты тоже ступай с ним! Я знаю, что делаю! Я должна непременно раздобыть бумаги на право владения плантацией, они на «Красавице»… Мы прибудем в Новый Орлеан, Жанно, но не как рабы, а как свободные люди! Но прежде я отомщу этим гнусным скотам!

Девушка не успела договорить, а Жанно уже бесшумно и мягко, словно пантера, заскользил среди деревьев к месту оргии. Пираты громко храпели. Их несчастные, истерзанные «жены», совершенно обессилевшие и жестоко избитые, безмолвно валялись на песке и в хижинах. Жанно, приложив палец к губам, передвигался от одной к другой и шептал:

— Маленькая плинцесса ждет тебя в гавани. Иди сколей… Мелзкие свиньи ничего не слышат и не видят, до того пелепились…

Девицы ни о чем не расспрашивали Жанно, они молча поднимались и со всех ног неслись в гавань. Батистина в нескольких словах — объяснила им свой план бегства. Никто не возражал, ибо сейчас девушка пользовалась таким авторитетом и обладала такой властью, что все только без слов склонялись перед ней. Последней прибежала Иностранка. Узнав обо всем, она, казалось, заколебалась.

— Ну что ж! Прекрасно! Оставайтесь! Похоже, вам нравится то, как здесь с вами обращаются! — повернулась к ней спиной Батистина и собралась влезть в лодку.

— Нет, Красавица! Нельзя оставлять здесь нашу товарку! — запротестовала Дядюшка и так замахала руками, что едва не опрокинула лодку.

— Держись на ногах покрепче, Дядюшка! И не ори! — проворчала Батистина, наконец понявшая, каким тоном следует говорить с девицами. Перешептывания стихли. Укрощенная Иностранка тоже прыгнула в лодку. Негры, стараясь не шуметь, налегли на весла.

— И меня! Возьмите и меня с собой! Позвольте мне отправиться с вами! — донесся до Батистины чей-то умоляющий голос. Это был шевалье д’Обинье, про которого Батистина совершенно забыла. Она знаком приказала ему сесть в последнюю лодку.

Луна и звезды скрылись за облаками.

— Навелное, сам Господь Бог с нами! А может быть, и челт! — тихонько засмеялся Жанно.

Только еле слышный плеск весел нарушал тишину. Неподалеку покачивались на волнах черные мрачные корабли пиратов. Они угрожающе поскрипывали. Целый вражеский флот! Девушка наклонилась к Жанно и прошептала на ухо своему спасителю несколько слов. Широкая, мощная спина негра заходила ходуном от сдерживаемого смеха.

— Ты плава, маленькая плинцесса! Какая же ты хитлая! Мы сейчас этим займемся! Я только объясню все моим длузьям… — одобрительно загудел Жанно.

— Нет! Я сама пойду с тобой!

Еле живые от страха, беглецы продолжали скользить по бухте в перегруженных шлюпках, словно привидения.

35

— Эй, вы! Пьяницы! Чертовы свиньи! Просыпайтесь! Наши корабли несет прямо на скалы! — кричал кто-то, с трудом ворочая языком.

Тяжелые удары кованых сапог сыпались на пиратов. Морские разбойники со стонами и охами поднимались, подтягивали штаны, таращили глаза, плохо соображая, что происходит и почему такой шум.

А картина их глазам открылась воистину ужасная: корабли, будто по мановению волшебной палочки разом лишившись якорей, дрейфовали по бухте. Некоторые из них уже перевернулись вверх дном и затонули, другие, с печально поникшими парусами, жалко уткнулись носами в песок, третьи застряли на скалах. Судна, еще державшиеся на плаву, почти все накренились набок и напоминали огромных больших птиц. Один из кораблей погрузился до половины корпуса как раз посреди прохода, и теперь в бухту невозможно было пройти, но невозможно было и выйти из нее.

— Чертовы потаскухи!

— Поганые негры!

— А девки-то! Девки! Нет! Каковы!

— Черт побери!

— Вот дьявольщина!

— Поймать! Догнать! Схватить!

— Она! Это все она! Ее рук дело! — орал Пилон Шери, выбегая из хижины. Его шатало из стороны в сторону, да еще он постоянно хватался за голову. Трясущимися от бешенства руками пират указывал на неотвратимо удалявшуюся «Красавицу из Луизианы», шедшую под всеми парусами к открытому морю.

Батистина, стоявшая на палубе с развевающимися на ветру волосами, разразилась хохотом, поняв, какой ужас охватил оставшихся на острове пиратов. Мстительная радость переполняла ее. Она даже слегка захмелела. В голове у нее пронеслась мысль, что даже если пиратам удастся каким-то чудом схватить их, даже если она сама погибнет, одно сознание того, какую славную шутку она сыграла с этими мерзавцами, послужит ей утешением. Да, действительно, шутка оказалась недурна! Ведь под покровом ночи Жанно и Батистина с помощью Жоржа-Альбера перерезали все якорные канаты! И теперь весь пиратский флот превратился в жалкие обломки! Да и через проход разбойники еще долго не смогут проводить корабли!

Батистина с радостью ощущала у себя под ногами надежную палубу «своего» корабля. Горячая кровь Картуша пульсировала в ее венах.

Стоя на юте, Батистина старалась предугадать любую опасность, чтобы вовремя отвести корабль в сторону. Далеко позади замелькали огни: пираты разожгли фитили и приготовились палить из пушек.

— Внимание! Слева большая скала! — кричала девушка. — А теперь — справа!

— Господи! Всевышний! Помоги твоему бедному Жанно! Плислушайся к его мольбам, доблый Боженька! — смешно и трогательно причитал огромный чернокожий парень, стоявший за штурвалом.

— Смилуйся над нами, Господи! Только бы он не спал сейчас! Только бы он услышал нас! — вопила насмерть перепуганная Дядюшка.

Жорж-Альбер надвинул треуголку себе на глаза. Он предпочел не видеть, как пенятся волны вокруг острых рифов.

Должно быть, Жанно очень внимательно следил за тем, как управлялся со штурвалом рулевой на «Красавице», и оказался весьма способным учеником — он ловко обходил все скалы. Возможно, здесь и правда был Божий промысел!

— Эй! А ведь эти мерзавцы стреляют в нас! — хором заорали девицы.

— Заткнитесь, дорогие подружки! Лучше помогите неграм управляться с парусами! — рявкнула Батистина — стоны и причитания девиц вывели ее из себя.

Грохот пушек сотряс бухту: пираты хотели во что бы то ни стало помешать беглецам выйти в Мексиканский залив. Негодяи предпочли бы пустить «Красавицу» на дно вместе с живым грузом, чем снести подобное оскорбление от каких-то девиц и негров, которых они и за людей-то не считали. Ядра свистели над палубой и тяжело плюхались в воду.

Девицы беспрекословно подчинились приказу Батистины. На них благотворно подействовал властный тон девушки, Они на время забыли про все свои страхи и бросились со всех ног помогать неграм управлять парусами. Это было совсем не легким делом, ибо рук для осуществления маневров явно не хватало. Но бывшие рабы, опьяненные воздухом свободы, легко взбирались по вантам и, как опытные матросы, лезли на реи. Эти простые, добрые и честные парни были у себя на родине рыбаками, они знали, любили и почитали морскую стихию. Сейчас их недостаток опыта в обращении со снастями с лихвой компенсировался врожденным знанием и умением. По цвету волн они легко определяли глубину под килем корабля, быстроту течения и скорость ветра. Выручал их сейчас и неистребимый инстинкт самосохранения, который порой заставляет людей творить настоящие чудеса.

Одна только Иностранка осталась сидеть на горе канатов, безучастная ко всему. Она даже открыто насмехалась над Батистиной, бросая на нее наглые и злобные взгляды. Напротив, шевалье д’Обинье, к великому удивлению Батистины, работал не покладая рук вместе со всеми и зачастую давал весьма дельные советы.

«Должно быть, талант мореплавателя развился у Него в то время, когда он нежился в постели Смерти-в-штанах!» — мелькнула у Батистины ехидная мыслишка, когда она увидела, как ловко шевалье вместе с Неграми поднимает бом-брамсель.

— А-а-а-а! — завопил Жорж-Альбер, указывая на беловатый дымок на берегу.

— Право руля, Жанно! — приказала Батистина, верно угадав, куда упадут ядра. Она машинально наклонила голову. Ядра со свистом пронеслись над палубой, некоторые не долетели до цели и плюхнулись в воду за кормой, подняв тучи брызг. Корабль задрожал, но остался на плаву: ни одно ядро не попало в цель.

Девушка заметила, что шевалье д’Обинье подает знаки всем подниматься и вновь браться за работу. Слава Богу, все были целы, никто не ранен!

«А я?.. Боже мой! А я-то кто такая? Какое право я имею осуждать д’Обинье?» — подумала с раскаянием Батистина. Ей стало тяжело дышать. Едкий горячий пот заливал лоб, щипал глаза, тек по спине между лопатками. Она взглянула на Жанно: высоченный негр весь подался вперед, словно всадник на ретивом коне, и без устали повторял свою молитву, ибо сейчас им предстояло преодолеть последнюю гряду рифов.

— Внимание, Жанно! Слева очень сильное течение! Как бы нас не снесло на скалы… — прошептала Батистина пересохшими от волнения губами и положила руку на мощное плечо друга. Тот улыбнулся, и при виде этой белозубой улыбки Батистина утратила всякий страх. Теперь она была уверена в победе. Корабль миновал мыс и вышел в открытое море. На мысу тоже стояли пушки, там бегали и суетились пираты. Батистине даже показалось, что до нее доносится прерывающийся от ярости голос Пилона Шери:

— Огонь! Огонь! Сукины дети!

Но ядра летели мимо, еще не протрезвевшие пираты не могли как следует прицелиться и палили наугад.

Батистина взобралась на бак и, позабыв про смертельную опасность, издевательски захохотала, запрыгала и замахала руками.

— Мы еще вернемся! Мы разорим ваше осиное гнездо!

Жорж-Альбер отплясывал на вантах какой-то дикарский танец и скалил зубы.

Затрещали мушкетные выстрелы. Пули со свистом проносились мимо Батистины и впивались в деревянную обшивку корабля. Во все стороны летели щепки, а Батистине все было нипочем, она только хохотала, ибо чувствовала себя неуязвимой. Соленый ветер свободы наполнял ее легкие. Она и не заметила, как одна из шальных пуль слегка задела Жоржа-Альбера, и тот заверещал, почесывая зад.

В ответ на смех Батистины с берега донесся бешеный рев раненого зверя: Пилон Шери в бессильной ярости потрясал руками и топал ногами; богатая добыча ускользнула у него прямо из-под носа. «Красавица из Луизианы» уже была недосягаема для пушек и мушкетов. Корабль под гордо развевающимися парусами продолжал свой путь. Легкий утренний бриз нес «Красавицу» в открытое море.

Тишина, нарушаемая только плеском волн, хлопаньем парусов да криками птиц, обрушилась на беглецов и подействовала на них даже угнетающе. Девицы и негры смущенно поглядывали друг на друга, все еще не веря, что им удалось вырваться из лап пиратов.

— Да здравствует наша Красавица! — вдруг во все горло заорала Дядюшка. Она бросилась на шею Батистине и влепила ей два звучных поцелуя в щеки.

Это и разрядило атмосферу. Все разом заговорили, заулыбались, засмеялись и заплакали.

— Да уж! Славную шутку сыграла она с этими мерзавцами!

— Мало им досталось! Хорошо бы на этих гадов еще и оспа напала! Чтобы они все передохли! — с надеждой в голосе промолвила Золотая Ляжка.

— Проклятые собаки! — с презрением бросила Нене.

— Да за кого они нас приняли, сволочи! — заревела Свинья.

— Да ну их к черту! Чего теперь про них вспоминать! Ура Красавице!

— Да здравствует Жанно! — выпалила Макрель.

— Ох и ловкий же плут, этот негр! Без него мы бы погибли! — с восторгом подхватили все девицы, окончательно приходя в себя. Они бросились поздравлять Батистину с победой, обнимать и целовать ее… Они тормошили и тянули в разные стороны Жанно, всячески выказывая свою признательность и восхищение тому, кто, проявив ловкость и отвагу, сумел преодолеть коварные рифы.

— Это все благодаля маленькой плинцессе! — улыбался Жанно, принимая со свойственной ему скромностью знаки внимания, сыпавшиеся на него со всех сторон. Он дико таращил глаза и сам дивился тому, как все удачно получилось. Его чернокожие друзья, плясали и громко пели на своем языке. Они хлопали в ладоши и предавались буйному веселью, Шевалье д’Обинье тоже на свой лад демонстрировал радость. Он с восхищением поглядывал на мощную, блестяще-черную спину гиганта и уже собрался сказать тому несколько слов, но вдруг вспомнил, какая пропасть лежит между ним, изысканным и рафинированным вельможей, и чернокожим великаном, и решил сохранять дистанцию.

Батистина смеялась, плакала, опять заливалась счастливым смехом, чтобы тотчас же вновь зарыдать в голос. Она задыхалась от счастья… Она бросилась на шею Жанно и принялась осыпать его поцелуями.

Жорж-Альбер, сочтя себя единственным пострадавшим во время битвы, да к тому же несправедливо обиженным всеобщим невниманием, протестующе завизжал и запрыгал по плечам и головам девиц, показывая всем рану на заду. Он получил свою порцию сочувственных охов и ахов и немного успокоился.

— Ну хорошо, сударыня! Теперь, когда вам удался ваш маленький бунт, не скажете ли вы нам, что мы будем делать посреди океана? — зло и ехидно спросила Юлия Менгден.

Все головы повернулись в сторону Иностранки. Она восседала на юте, скрестив ноги и задрав юбку до колен. Женщина обвела всех презрительным и властным взглядом.

— Ох! Заткни-ка глотку, Иностранка! — благоразумно посоветовала ей Дядюшка.

Среди девиц поднялся одобрительный рокот. Батистина резко взмахнула рукой, приказывая прекратить болтовню. Она сделала два шага по направлению к негодяйке, вызывавшей у нее не меньшее отвращение, чем Пилон Шери, и уставилась на соперницу.

— Но если вам так не нравится наше общество, зачем же вы вообще отправились в это трудное и опасное путешествие? Не лучше ли было бы вам остаться с этими галантными господами? — издевательски прищурившись, спросила Батистина. Она задрала кверху нос и уперла руки в бока, как простая рыночная торговка или уличная девица, чем привлекла на свою сторону симпатии товарок.

— Ваш вид, сударыня, вызывает у меня тошноту! — прошипела Иностранка.

— Раз так, прыгайте в воду! — покатилась со смеху Батистина. За ней загоготали и девицы.

— Я буду делать то, что мне нравится! — выпалила Иностранка, побелев от бешенства.

— Ну уж нет! За кого вы принимаете себя и всех остальных? Вы что же, считаете, что вы сделаны из другого теста? Я видела, как вы тут посиживали, пока мы выбивались из сил, чтобы спасти наши жизни, а заодно и вашу, хотя она, быть может, и не стоила этого! Только вы одна ничего не делали! — упрекнула Иностранку Батистина, нисколько не смущаясь и не желая ничего прощать противному созданию.

— Такая дама, как я, не может подчиняться приказам глупой самонадеянной девчонки и не менее глупого черномазого парня! — заскрежетала зубами Иностранка, потряхивая спутанной гривой волос, точно необъезженная кобылица.

На секунду время повернуло вспять, и Батистина вновь увидела себя в пансионе: как она бросилась на маленькую гадкую ломаку Фондодеж, защищая честь Жанны-Антуанетты. Да, сколько деньков миновало, но Батистина осталась самой собой! Девушка, будто разъяренная кошка, прыгнула вперед и вцепилась Иностранке в щиколотки. Не предвидевшая ничего подобного отвратительная мегера потеряла опору и повалилась навзничь, но тотчас же собралась в комок, извернулась, словно змея, поднялась и вонзила Батистине ногти в горло, оставляя на белой коже кроваво-красные полосы. Девушка сумела разжать мерзкие руки и схватила Иностранку за волосы. Противницы покатились по палубе, царапаясь, кусаясь и нещадно колотя друг друга по физиономиям.

— Маленькая плинцесса! Маленькая плинцесса! — в ужасе закричал Жанно и бросился вперед, чтобы разнять дерущихся.

— Нет, мой шоколадный, оставь их! — приказала Дядюшка, невозмутимо наблюдавшая за происходящим, словно римский сенатор.

— Но эта большая злая девка убьет ее! — завопил негр.

— Ничего не поделаешь, приятель! Таков закон нашего мира! Мира воров и убийц! — проворчала Макрель и прикрыла свой косой глаз, чтобы лучше видеть здоровым.

— Все верно! Эй, девки! Мы подчинимся той, что победит! Той, что как следует набьет морду противнице! Вот так-то! — сказала Крючница, которая вообще-то редко раскрывала рот, но очень любила порядок и справедливость во всем, даже когда речь шла об убийствах, а уж в этой сфере она была признанным мастером!

Негры ничего не поняли из этой словесной перепалки и, согласно кивая головами, окружили Жанно, которого, по-видимому, считали своим предводителем.

Шевалье д’Обинье не двинулся с места и молча смотрел на ожесточенную схватку, только нечто вроде нервного тика искажало черты его лица, когда он видел полуобнаженные женские тела.

Юлия Менгден была выше, крепче и тяжелей Батистины, но на стороне неугомонной девчонки были молодость, бесстрашие, ловкость и быстрота реакции, которые помогали ей отражать удары. Девушка дралась только для того, чтобы публично унизить соперницу и наказать ее, но она вовсе не думала причинять Иностранке серьезный вред. Вдруг Батистина громко закричала от нестерпимой боли: Иностранка злобно вцепилась ей ногтями в грудь и рвала нежное тело. Батистина увидела над собой безумные глаза с расширенными от ненависти зрачками и поняла, что Иностранка намерена драться не на жизнь, а на смерть. Батистина ударила отвратительное создание коленом в живот, почти не надеясь на успех, но Иностранка неожиданно завалилась на бок. Батистина гордо выпрямилась, и напрасно: ее противница просто изменила тактику и, сделав какое-то непонятное, неуловимое движение рукой, захватила голову девушки и прижала к себе локтем, изо всех сил пытаясь задушить. Она вытянула руку, пытаясь выцарапать Батистине глаз, и тут же потащила дергающееся тело к борту. Видимо, негодяйка задумала избавиться от соперницы, утопив ее в волнах. Батистина боролась отчаянно, она чувствовала, что погибнет, если Иностранке удастся перебросить ее через поручни и скинуть за борт. Она судорожно цеплялась за канаты, хваталась за мачты, выгибалась дугой, чтобы помешать своей противнице двигаться дальше. Она тоже вонзила ногти в живот Иностранки и пыталась рвать его, но тело этой женщины было твердым и неподатливым, как у мужчины. Жорж-Альбер в отчаянии выдергивал волоски у себя из бородки, тщетно пытаясь найти способ помочь Батистине, да такой, чтобы никто не смог его упрекнуть. Внезапно его будто осенило, и он стремительно помчался по вантам. Батистина уже почти висела на поручнях над сине-зеленой пучиной, вцепившись в волосы Иностранки, а та по-прежнему была непреклонна в своем стремлении спихнуть девушку за борт. Батистина сделала невероятное усилие, извернулась и изо всех сил укусила Иностранку за руку. Та взревела и резко ударила Батистину кулаком в живот. Девушка от боли согнулась пополам. Иностранка с торжествующим криком схватила Батистину за лодыжки, чтобы перекинуть ее через борт, но… Горячая, липкая, вонючая струйка ударила Иностранке в нос и глаза. Она вскинула голову и яростно завопила:

— Сукин сын! Гаденыш!

Жорж-Альбер, не имея возможности воспользоваться каким-либо оружием, с превеликим удовольствием использовал свой естественный краник как раз над головой проклятой обезумевшей от ненависти самки и оросил ее, скаля зубы в невиннейшей улыбке.

Иностранка на секунду отвлеклась и потеряла драгоценное время. Батистина воспользовалась неожиданным даром судьбы и ловко вырвалась из смертельных объятий противницы. Схватив связку канатов, она бросила тяжеленный узел в лицо Иностранке. Та не ожидала ничего подобного, посчитав, что Батистина уже совершенно обессилела под градом обрушившихся на нее ударов. Иностранка зашаталась, запутавшись в бесконечных веревках. Роли переменились. Теперь Батистина, опьяненная запахом крови и сознанием того, что ей грозит неминуемая гибель от рук этой гадины, если она сама не сломает змее хребет, набросилась на Иностранку. Она принялась отвешивать гадюке такие оплеухи, что у той только голова моталась из стороны в сторону. Она била и пинала мерзавку ногами, топтала изо всех сил ненавистное тело. А Иностранка, задыхаясь под грудой канатов, рычала, ревела и визжала от бессильной ярости. Из носа у Батистины лила кровь, но она не обращала на это внимания, а надавила коленом на грудь соперницы. Потом резко дернула ее за волосы и прошипела:

— Итак… Кто здесь командует? А? Отвечай!

— Я… Я вас ненавижу! — проскрежетала Иностранка, ерзая под опустившейся на нее всей тяжестью Батистиной. Иностранка помутившимся взором обвела девиц в поисках помощи и вдруг, вытянув руку, стала шарить по палубе.

— Осторожней, Красавица! Берегись! — хором завопили девицы.

Батистина мгновенно откинулась назад: в руке Иностранки ослепительно сверкал острый клинок кинжала. Батистина тут же заподозрила, что это Золотая Ляжка потихоньку подсунула своей любовнице грозное оружие. Еще секунда, и кинжал вонзился бы ей в лицо!

Батистина, легкая, как пушинка, и быстрая, как молния, вскочила и прыгнула обеими ногами на руку Иностранки. Раздался сухой треск, и мерзкая тварь зарычала от боли: сломанная рука повисла плетью. Батистина нагнулась, подобрала кинжал и, опустившись на колени, провела острием по шее противницы. Иностранка молчала. Она и не думала молить о пощаде. В ее глазах светилось презрение ко всему белому свету, она отказывалась просить прощения. Батистина осознавала: будь она сейчас на месте Иностранки, та не задумываясь вонзила бы кинжал ей в горло. Две женщины, ставшие смертельными врагами, пристально смотрели друг другу в глаза. Батистина прерывисто задышала… Она колебалась и никак не могла принять решение, в душе ее шла борьба. Она обвела взглядом подруг и негров, плотной стеной окружавших соперниц и затаивших дыхание.

— Довольно! — заявила Батистина, поднимаясь с колен и пытаясь унять нервную дрожь. Повинуясь какому-то неведомому порыву, она бросила кинжал за борт.

— А не швырнуть ли следом и ее, Красавица? — услужливо осведомилась Макрель.

— Нет! Она получила хороший урок! Помогите ей подняться и поухаживайте за ней! — великодушно повелела Батистина, сама близкая к тому, чтобы без чувств рухнуть на палубу. Все плыло и кружилось у нее перед глазами: мачты, паруса, лица подруг, даже море и небо.

— Теперь ты командуешь на корабле! — заревела от восторга Дядюшка.

— Да! Ты — наш капитан! И мы последуем за тобой, куда захочешь!

— Мы все будем делать, что ты ни прикажешь!

— Ты — наша принцесса! — вопили девицы.

— Да, да! Маленькая плинцесса! Мы все сделаем, как ты пликажешь! Мы тебе велим! — радостно кивал головой Жанно.

Батистина всем этим восторженным крикам предпочла бы мягкую постель, но она понимала: сейчас не время ей, только что названной капитаном корабля, падать в обморок или нежиться на мягких перинах.

— А что делать с неграми, Красавица? Они, может, теперь станут нашими рабами? — закричала Нене.

— Да, неплохая идея! — одобрительно зашумели девицы.

— А что? И в самом деле! Мы будем госпожами, а они будут нам прислуживать! Чем плохо?

Соленый ветер ударил Батистине в лицо. Она поправила волосы и вскочила на ют.

— Вам должно быть ужасно стыдно за подобные мысли! Кем вы все были? Кто вы такие? Узницы французских тюрем! Отверженные! Изгнанницы! Никто не хотел вас знать и иметь с вами дело! Вы были жалкими отбросами общества! Посмотрите на лилии, выжженные у вас на плечах! И посмотрите на этих парней! Они такие же отверженные и несчастные, как и вы! Только у вас на телах красуются лилии, а у них — номера! Я тоже бежала от людей, у меня были на то свои причины… Мы будем бороться все вместе за свою честь и достоинство! Никто больше не будет рабом! Никто и никогда! — кричала Батистина и поражалась тому, как внимательно ее слушают. С лицом, перемазанным кровью, с развевающимися на ветру волосами, Батистина представляла собой великолепное и немного пугающее зрелище. Буквально на глазах эта чуть жеманная ветреная девчонка превратилась во взрослую женщину, решительную, опасную, умную, очень властную и справедливую. Шевалье д’Обинье смотрел на нее со смешанным чувством ужаса и восхищения.

— Да здлавствует маленькая плинцесса! — закричали Жанно и его чернокожие приятели.

Немного смущенные и пристыженные девицы опустили головы.

— Ну да, Красавица… Ты права… Не сердись на нас! Мы ведь говорили не всерьез, а так, чтобы посмеяться! Какие уж из нас госпожи! — загрохотала девица по прозвищу Людовик, обычно хранившая молчание.

— А теперь скажи, что нам делать, Красавица? — ворчливо спросила Дядюшка.

Батистина посмотрела вперед. Вдалеке едва обрисовывались песчаные берега Миссисипи.


В это же время парусные суда под французскими флагами пересекали океан, взяв курс на Новый Орлеан. На одном из них стоял у борта молодой человек и не мог оторвать взгляда от горизонта. Его зеленые глаза сияли.


Батистина улыбнулась.

— Мы отомстим нашим обидчикам… А затем мы обо всем забудем… и будем жить… жить… жить…

Над морем всходило солнце. На горизонте появились красноватые пятна, похожие на пятна крови. «Красавица из Луизианы» шла навстречу своей судьбе.


Загрузка...