Криминальная история христианства. Поздняя античность. Книга 2

ГЛАВА 2 ВЕРХОВЕНСТВО ПАПЫ, ИЛИ «PETRA SCANDALI» ТРИУМФ ОБМАНА И ЖАЖДА ВЛАСТИ

Католическая церковь обосновывает учреждение папства и свое собственное возникновение ссылкой на Матфея: «...ты — Петр*, и на сем камне Я создам Церковь Мою...» (Мф., 16, 18).

Это изречение, пожалуй, наиболее оспариваемое из всех библейских, огромными буквами, выполненными из золотой мозаики сияет с купола работы Микеланджело в соборе Св. Петра. Однако в трех из четырех Евангелий оно отсутствует; и прежде всего у старейшего евангелиста — Марка. Потому что этих слов Иисус никогда не произносил. Сегодня — «это бесспорный результат интерпретирования библейских текстов» (Брокс/ Вгох). Для подобного вывода имеется целый ряд убедительных оснований⁹.

* Камень (греч.).

Правда, католическая церковь стоит на том, что эти слова являются «богодобавленными». Она не может иначе. Она твердила это вот уже два тысячелетия. Ныне многие из ее теологов капитулируют. Некоторые при этом развивают нечто на первый взгляд Совершенно новое (на самом же деле, запоздало повторяя консервативных протестантов). Это позволяет им, с одной стороны, хотя бы отчасти сохранить «научное» лицо, а с другой — не потерять всего в глазах их высокого начальства. Вот что они говорят о недостоверности «изречения об основании церкви»: дескать, Матфей — не докладчик-историк, но теолог-созидатель. Или трактуют «пассаж о камне» как добавление, которое поручил произвести евангелисту «воскресший из мертвых Христос». Менее же изворотливые истолковывают «пророчество Петру» просто как позднейшую вставку, как чистый вымысел евангелиста¹⁰.

Не исключено, что Петр и обладал чем-то вроде главенства, некоей руководящей функцией. Возможно, она принадлежала ему только на время, или только на определенных территориях, но во всяком случае, лишь до первого собрания апостолов без своего Учителя. Павел, который в Антиохии прямо противостоял Петру и в лицо обвинял того в лицемерии, кроме того, по-видимому, и закулисно оспаривал притязания Петра на первенство. И в иных местах «Священного писания» наличествуют «антипетрианские» тенденции. Упоминание же о том, что Петр удержал первенство, если таковое когда-либо и имело место, а не является легендой, созданной «петрианцами» — в «Новом Завете» отсутствует. Об этом нет ни слова¹¹.

Но даже если допустить недопустимое, а именно: «слово о первенстве» произнесено самим Иисусом — Церкви все равно никогда не удалось бы объяснить, каким образом оно распространяется на пап. Ей никогда не удалось бы доказать, что оно относится не только к самому Петру, но и ко всем его «преемникам по должности». Ни Библия, ни какой-либо иной исторический источник не содержит указаний на то, что Петр назначил себе преемника. И речи быть не может об исторической непрерывности «рукоположения».

В свете этого иной католик находит «дискуссию по толкованию библейских текстов крайне схоластической», и это открытие ввергает его «в некоторое смущение, если он пытается исторически и критически подойти к достоверности Библии как источника для обоснования папства» (Штокмейер/ Stock-meier). Несколько более отважные теологи этого лагеря тем временем соглашаются, что о преемничестве Петру «речь не шла» (Де Врие/ de Vries), что этого не удалось «обнаружить нигде в Новом Завете» (Шнакенбург/ Schnackenburg). Йозеф Бланк/ Joseph Blank считает роль Петра как камня в основании Церкви не только уникальной, не только не подлежащей обмену или передаче по наследству и неповторимой, но чувствует внутреннюю несуразность идеи о непрерывно растущем фундаменте и отказывается принять ее даже образно. Следовательно, и папство не может рассматриваться как нечто, стоящее на Петре-камне церкви. Более того, этот католик ничтоже сумняшеся заявляет: «Смотря на историю церкви ретроспективно, надлежало бы сказать: даже папству,., не удалось разрушить церковь», И наконец, теолог задается вопросом: как донималось это изречение в раннем христианстве? Соотносили ли его с Римом или с верховенством римского епископа как преемника апостола Петра? «Ответ предельно прост, нет!»¹².

Апологетика, правда, приводит в доказательство и другие слова Иисуса, а также его указания Петру: он будет ловить человеков; получит ключи Царства Небесного; и то, что он свяжет на земле, то будет связано на небесах; и то, что он разрешит на земле, будет разрешено на небесах. А также: «Укрепи своих братьев» и «паси моих овец». Но ко всему этому в Евангелиях имеются параллельные места, из которых следует: пять заветов Христа не были адресованы Петру персонально. И еще раз о главном. О преемнике, а тем более о предстоятеле римской общины как о руководителе церкви в целом речь не идет ни в одном из ранних христианских текстов¹³.

Петр никогда не был епископом Рима. Но это абсурдное предположение легло в основу всей петродоктрины, превозносимой буквально до небес папами и обслуживающими их богословами. Не установлен даже факт пребывания Петра в Риме.

Римская христианская община основана не Петром и не Павлом, по словам Иринея, «блаженными апостолами-основателями», которым архиепископ VI в. Дорофен Фессалоникий ский приписывал даже двойное епископство, но безвестными иудео-христианами. Причем они и ортодоксальные иудеи выясняли свои отношения столь бурно, что император Клавдий в середине I в. приказал высылать из Рима и тех и других без разбора: «Judaeos impulsore Chresto assidue tumuttuantes Roma expulit» (Светоний). Акила и Прискила, супружеская дара изгнанников того времени, повстречалась с Павлом, когда он во второй раз направлялся в Коринф. Согласно Тациту, христиане Рима — это преступники родом из Иудеи¹⁴.

И на сегодняшний день, когда христианские церкви сближаются на базе экуменизма и даже многие протестантские ученые полагают, что Петр был в Риме, доказательств его пребывния там по-прежнему не существует. Ведь предположение не является доказательством. Легенды, приписывающие Петру мученичество в Риме: драматическое распятие на кресте, подобно его Господу и Спасителю, но только по собственному желанию и в знак особого смирения вниз головой — тоже ничего не доказывают. И пусть некто Гай Почти полтора столетия спустя «уже» считал, что знает место казни, а именно: «под Ватиканом» (читай: в Нероновых садах) — Евсевий впервые сообщит об этом только в IV в.! И даже тот, кто попытается доказать факт посещения Петром Рима с таким же рвением как Даниель О'Коннор/ O'Connor, который уже названием своего труда однозначно утверждает: «Peter in Rome: the Literary, Liturgical and Archaeological Ecidence»*, noлучит весьма скудный результат: это пребывание «mоrе plausible than not»¹⁵.

* «Петр в Риме: литературные, литургические и археологические доказательства» (англ). (Примеч. пер.)

На самом деле, этому нет ни одного надежного доказательства. Прежде всего, об этом ничего не известно Павлу, который якобы вместе с Петром основал римскую общину и именно в Риме пишет свои последние послания, но ни разу не упоминает в них Петра — своего противника. Ничего об этом не написано и в «Деяниях Апостолов». Важнейшее 1-е Послание Климента Римского, очевидно, относящееся к концу 1 в., ничего не знает ни о предопределении Иисусом миссии Петра, ни вообще о какой-то решающей и особой роли этого апостола. В нем всего лишь весьма невнятно сообщается о мученичестве Петра, Короче говоря, все первое столетие молчит об этом. Молчание еще долго длится и во втором столетии¹⁶.

Дионисий Коринфский, самый ранний из тех, кто твердо убежден в пребывании Петра в Риме, впрочем, вызывает подозрения. Во-первых, потому что его свидетельство датировано 170 г. Во-вторых, потому что этот епископ пребывает в отдалении от Рима. И в* третьих, поскольку он утверждает, что Петр и Павел совместно основали церковь не только в Риме, но и в Коринфе. Что, в отношении Коринфа, противоречит собственному утверждению Павла. Можно ли, исходя из римского права, доверять такому свидетелю?¹⁷.

Но тот, кто усомнится — лжец! Он возводит «позорный памятник своему невежеству и фанатизму» (католик Грене/ Grdne). Быть может, все-таки наоборот? Или среди скептиков фанатики и невежды встречаются чаще, чем среди верующих? Разве как раз не благодаря фанатикам и невеждам существуют религии, христианство и папство? Разве их догмы не зиждятся на том, что противоречит разуму и логике, разве не опираются они на веру в сверхъестественное? Разве они не боятся как огня истинного просвещения и настоящей критики? Разве не они ввели жесткую цензуру, индекс запрещенных книг, контроль церкви за книгопечатанием, антимодернистскую присягу**, наконец, костры?¹⁸.

* Скорее вероятно, чем нет (англ.). (Примеч. ред.)

** Так называемая «присяга вере», введенная папой Пием X в 1907 г., которую должны были давать священники при рукоположении и ежегодно повторять ее, осуждая ересь «модернизма». (Примеч. пер.)

Визит Петра и соответствующая деятельность этого мужа в Риме необходимы католикам. Ведь он в качестве «апостола-основателя» открывает список епископов Рима, возглавляя череду своих «преемников». Прежде всего из этого исходит «апостольское» предание и догмат о верховенстве римских пап. Они витийствуют, особенно в научно-популярных изданиях, о пребывании Петра в Риме: «вне всякого сомнения доказано историческими исследованиями» (Ф. Й. Кох/ F. J. Koch); «является общепризнанным результатом исследований» (Кестере/ Kosters); «с несомненностью установлено» (Францен/ Franzen); «засвидетельствовано всем раннехристианским миром» (Щук/ Schuck); «никогда не было более надежных сведений из того времени» (Кун/ Kuhn)». Не убедительны и попытки заставить читателя наглядно представить «восседание Петра на епископском престоле» или «расположение его римской резиденции» (Шцехт/ Specht и Бауэр/ Bauer)¹⁹.

В 1982 г. у католика Пеша/ Pesch «более не вызывает сомнений», что Петр принял мученическую смерть в Риме при императоре Нероне. Он предлагает всей современной науке отбросить сомнения. (А ведь мученник И в. Игнатий Богоносец (Антиохийский) об этом даже не заикается!) Ни Пеш, ни кто-либо другой никаких доказательств не представляют. Для него всего лишь «восхительным ощущением становится обретение веры в то, что Петр отправился в Рим...»²⁰.

Также восхительно для многих католиков обретение могилы св. Петра. Ну а как тут обстоят дела с доказательствами?

Согласно древнему преданию, могила «князя Апостолов» находится у Аппиевой дороги, а по другой версии — под собором св. Петра²¹.

Там эту могилу искали еще в середине II в.. Между 1940 и 1949 годами под сводами собора заново принялись копать: археолог Энрико Йоси, архитектор Бруно АполлониТетги и иезуиты Антонио Ферруа и Энгельберт Киршбаум. Руководил раскопками бывший председатель Католического Центра прелат Каас. Препоручив Гитлеру заниматься делами современности в Берлине, сам он приблизительно с тем же успехом занялся прошлым²².

Мировая война пришла и ушла. И накануне Рождества 1950 г. папа Пий XII известил (католическое) человечество; «исследования, которые Мы планировали с первых месяцев Нашего понтификата, по крайней мере, в отношении могилы Апостола... благополучно завершены». Результаты этих «весьма точных» исследований папа назвал исключительно содержательными и важными. «На важнейший вопрос: обретена ли вновь истинная могила святого Петра — итоги работ дают совершенно однозначный ответ: да. Могила князя апостолов вновь обретена»²³.

Однако уже в следующем году католический орган «Herder- Korrespondenz Orbis Catholicus» сбавляет тон: место захоронения Петра «несомненно найдено, но сама могила апостола не обнаружена» — пример католической выучки по части искусства формулировок. Мало кто захочет напрямую противоречить папе.

Правда, согласно этой заметке, представлено «убедительное вещественное доказательство» того, что могила Петра «находится под центром собора Св. Петра». А «вещественным доказательством» было объявлено то, что «на предполагаемом месте... было обнаружено некоторое количество человеческих костей, которые и были с осторожностью извлечены». Помимо этого были открыты и другие христианские и языческие захоронения, причем последние «в несколько слоев друг над другом». Могила апостола — не найденная, но, согласно отчету комиссии, вновь обретенная — опустела когда-то в прошлом, когда останки Петра во времена гонений были перенесены в укромное место. А уже позднее Константин Великий воздвиг храм «на почитаемом месте»²⁴.

В конце же заметки сообщается, что «посещение широкой публикой данного почитаемого места в обозримом будущем исключено». По причинам: узости прохода, угрозы повреждения археологических памятников, расположенных по соседству, и, наконец, приводится настоящая причина, причем достаточно откровенно: «археологически ненаметанному глазу там не откроется ничего или почти ничего достопримечательного»²⁵.

Вот так обстоят с этим дела, равно как и со всеми великими тайнами этой веры: ничего достопримечательного.

Около 200 г. римскому пресвитеру Гаю мерещилось, что ему известна могила Петра «на Ватикане» и могила Павла — близ «дороги на Остию». Со времен же Константина Великого могилу Петра чтили в соборе Св. Петра, одновременно продолжая ее там искать. Историческая достоверность захоронения Петра на месте собора этим не доказывается, этим доказывается, в лучшем случае, что во времена Константина уже существовала вера в это. Тогдашняя же вера не более доказательна, чем вера сегодняшняя²⁶.

В действительности под собором Св. Петра (на месте, близ которого некогда находился Фригианум, святилище богини Кибелы) находили множество языческих захоронений — только в ходе последних раскопок было обнаружено не менее 22 гробниц и два кладбища²⁷.

Насколько ничтожным оказался результат ватиканских исследований, настолько пышным цветом цветет литература вокруг этого. К 1964 г. на эту тему уже имелось около 400 публикаций с разнообразными мнениями — «от самых наивных восторгов до самого решительного отрицания выводов из археологического исследования». Таков вердикт Энгельберта Киршбаума/ Engelbert Kirschbaum, которому самому следовало бы отказаться от прежних слишком оптимистических суждений. Раскопки Гризара/ Grisar, его товарища по Ордену, «недостаточно финансировались», а раскопки археолога из Силезии Йозефа Вильперта, которого Киршбаум величает «уважаемым», научная общественность обходит молчанием как «прискорбную неудачу ученого весьма преклонного возраста»²⁸.

Иезуит Киршбаум, в свою очередь, выстраивает «целую цепь доказательств» подлинности могилы Петра. Однако затем он вынужден «признать, что отдельные ее звенья могут иметь иное толкование: ныне мы имеем только место, место захоронения апостола, но мы не имеем никаких материальных остатков той могилы». Итак, мы имеем старую могилу — какое счастье! Но «никогда не сможем узнать, кто же был в ней захоронен». Даже о том, как выглядела знаменитая могила, Киршбаум «не может сказать ничего определенного... Скорее всего, это была бедная могила...» Короче, так что же они нашли? Иезуит говорит уклончиво: «могила, состоявшая всего из пары камней. Когда их подняли, от могилы ничего не осталось...»²⁹.

Все говорит как раз за то, что речь может идти не о могиле Петра под так называемым тропайоном*, но что она сама является всего лишь кенотафом**, то есть памятником. Киршбаум же, сообщается в отчете о раскопках, «трактует тропайон как могилу апостола; правда, с учетом последующих изменений»³⁰.

* Тропайон (греч.) — памятник. В данном случае речь идет о надгробном камне. (Примеч. ред.)

** Кенотаф (от греч. kenotaphos — пустая могила) — погребальный памятник у народов Др. Греции, Рима, Египта и др. в виде гробницы, в действительности не содержащей тела умершего (сооружался в том случае, когда прах покойного оказывался недоступным для погребения. (Примеч. ред.)

Критика со стороны Адриано Пранди, Армина фон Герка-на, Теодора Клаузера, А. М. Шнейдера и др. вынуждает иезуита все же признать, что (католический) отчет о раскопках «не безупречен». Он допускает «неполноту описаний» отчета; упоминает о его «больших или меньших противоречиях»; и, наконец, сокрушается, что крылатая фраза «errare humanum est»* все еще сохраняет свою верность. Но главного — так ему хочется верить — критике «поколебать ни в коей мере не удалось». Но даже он в конце концов может лишь констатировать: «Итак, найдена ли могила Петра? Мы отвечаем: найден тропайон середины II в., но могила апостола, которая должна была под ним находиться, не была «обнаружена» в полном смысле этого слова. Было доказано, то есть цепью вещественных доказательств подтверждено ее существование, хотя «материальные части» этой некогда существовавшей могилы уже отсутствуют4». Вывод: могила там вообще-то была — да вся вышла!³¹.

«Мне очень хотелось бы представить себе, как тело первого папы предавали земле», — пишет Киршбаум/ Kirschbaum и датирует изъятие останков Петра из его могилы 258 г. Само собой, без всякого намека на доказательность. И в то, что «отделили и захоронили в другом месте только голову», он может тоже только «верить». Потому что хотелось бы верить, что все остальное в могиле все-таки нашли — то, чего, правда, тоже не нашли! Научно доказано, что так называемая голова Петра (и голова Павла) находится в Латеранском дворце лишь с конца XI в.! На предполагаемом месте могилы Петра нашли всего лишь «горстку костей», и все они принадлежали «одному и тому же лицу», что подтверждается «медицинским заключением». Да, установлено, «что это действительно кости старого мужчины. А Петр, на момент смерти, таковым и был» (Киршбаум/ Kirschbaum). Доказательство столь «потрясающее», что даже сам Киршбаум не осмеливается «ничего к сему добавить»³².

* Errare humanum est (лат.) — человеку свойственно ошибаться. (Примеч. ред.)

В 1965 г. Маргарита Гуардуччи/ Margherita Guarducci, профессор древней истории Римского университета, в своей нашумевшей книге утверждала, что ею были обнаружены несомненные останки Петра. Но так как не было даже могилы, то, по крайней мере, научная общественность сначала весьма сдержанно отреагировала на новое «открытие», а затем отзывалась о нем «откровенно уничижительно» (Дассман/ Das-smann). Эрнст Дассман, проанализировав корпус доказательств, содержащихся в изданном Ватиканом труде профессора Гуардуччи, заключил свои высказанные в дружественной форме сомнения ссылкой на признанного знатока агиографии* Г. Делайе, полагавшего, что любые мощи, вызывающие сомнения, следует считать фальшивыми. «Единственное, что остается несомненным, это сомнения, с которыми необходимо подходить к аргументации профессора М. Гуардуччи»³³.

Когда признанный антрополог Венерандо Корренти исследовал «vecchio robusto» — предполагаемые кости Петра, он пришел к выводу, что они представляют собой останки трех индивидуумов, среди которых, практически несомненно (quasi certamente), была и примерно семидесятилетняя женщина³⁴.

26 июня 1968 г. папа Павел VI возвестил: «Мощи святого Петра идентифицированы должным образом, который Мы можем признать убедительным»³⁵.

* Агиография — церковно-житийная литература. (Прим. ред.)

Но разумеется, даже если бы Петр действительно был похоронен на этом месте, то идентификация его останков среди множества других покойников, все равно была бы заведомо невозможна. Еще Эрих Каспар подчеркивал — справедливо, хотя и достаточно осторожно — что сомнения по этому поводу «никогда не удастся рассеять». В этой связи Иоганн Галлер справедливо ссылается на сомнения относительно подлинности черепов Шиллера и Баха, хотя временная дистация короче и условия, соответственно, много лучше. И так же справедливы доводы Армина фон Геркана: даже если бы была вскрыта могила именно Петра, даже если бы об этом свидетельствовала надпись на надгробии (чего в действительности нет) — все равно это ничего не доказывает, поскольку это погребение в любом случае следовало бы отнести ко времени Константина. И все равно существовали бы сомнения, если не вероятность того, что все это — подделка IV в. Ведь археологического материала I в. нет как нет. А была и навеки останется всего лишь традиция, пусть и восходящая ко времени Константина³⁶.

О сухом остатке сомнительной истории с могилой Петра пишет католик Фукс/ Fuchs (которому мы обязаны захватывающим сообщением: «На многометровой глубине, под современным папским алтарем была найдена высеченная надпись PETR...*, там же найдены человеческие кости и надгробие...») Тот же Фукс поясняет, в чем суть всей этой сомнительной истории: «Эти раскопки пришлись весьма кстати, и прежде асею, для того, чтобы нести в народ идею о существовании могилы Петра». И это действительно самое важное. Ибо верховенство пап покоится не на том, что Петр погребен в Риме, но вера в это укрепляет благочестивость народа, множит ряды паломников на «святую землю» (Terra santa) и, как следствие — ряды усердных жертвователей на нужды Церкви!³⁷

Вот и монсеньер Ратгебер/ Rathgeber подчеркивает, что это место, которое, по его мнению, наверняка является могилой Петра, с древнейших христианских времен «служило местом многочисленных паломничеств». Прелат упоминает найденный там камень не только с надписью: «Петр, попроси Иисуса Христа за святых христиан, упокоенных рядом с тобой», но и с изображением, которое принято считать портретом апостола Петра — лысая голова, крупный нос, борода и мясистые губы... Эх, если бы чудеса еще случались — да разве не вытащили бы Петра, а заодно и Павла, уже давным-давно на свет Божий, свеженькими и «нетленными», подобно мученикам, найденным Амвросием Медиоланским (см. кн. 1, стр. 371)?! Но не те пошли времена... Послушаем Лихтенберга/ Lichtenberg: «Если хочется верить в чудеса, то не следует к ним приближаться, как и к облакам, если хочется верить, что они являются твердыми телами»³⁸.

* На латинском языке имя апостола пишется Petrus (Петрус). Следовательно, эти четыре буквы нельзя однозначно принимать за начало имени Петр, т.к. они вполне могут быть и началом другого имени, например, Petronius (Петроний), который, кстати, тоже умер в I в. (66 г.). (Примеч. ред.)

Что ж, быть может, Петр, вопреки всему, и побывал в Риме. Возможно даже, он и умер там. Но только не как епископ и первый владыка трона, впоследствии названного его именем**. «Об этом», — пишет в 1981 г. Курт Аланд/ Aland, — «сейчас не может быть и речи». И Норберт Брокс/ Norbert Brqx, который в 1983 г. утверждал, что «с большой долей вероятности», Петр бывал в Риме, все же признает, что о его роли в тамошней общине ничего не известно. «То, что он был ее епископом — исключено...» Во всяком случае, автор «Первого послания Петра» понимал служение «апостола Иисуса Христа в Вавилоне», т. е. в Риме, не как епископское, но как «служение проповедническое, служение одного из старейшин». Таково мнение протестантского теолога Феликса Криста/ Felix Christ. И католик Бланк/ Blank не считает Петра первым епископом Рима, а тем более основателем римской общины. Даже для верного паписта Рудольфа Пеша/ Rudolf Pesch ясно, что «в начале» (!) не было никакого епископата. Ни у Петра, ни у Павла «не было прямых преемников среди римских епископов». Но в завершении труда этого католика верховенство пап предстает «проистекающим из первенства Петра на службе одной святой церкви и тезиса об апостольском наследовании». Что провозглашается автором как «factum theologicum»: по-ихнему — богословский факт, а по-нашему — обман и подтасовка. Впрочем, можно вернуться к Пешу, с его «восхитительным ощущением...»³⁹.

** Папский престол принято называть «троном Св. Петра». (Примеч. ред.)

Но прежде чем перейти к проблеме возникновения верховенства римских пап, естественно рассмотреть вопрос: откуда вообще взялись попы, епископы и папы?

Исходя из историко-критического анализа новозаветных текстов, можно сделать вывод, что Иисус — апокалиптик, целиком и полностью находившийся в традиции ветхозаветных пророков — верил в близость Страшного Суда и пришествия Царства Божия (в чем он — и это не подлежит сомнению — полностью заблуждался). Разумеется, он не собирался учреждать каких-либо церковных институтов и вводить церковные должности: всех этих священников, епископов, патриархов, пап. Историк церкви и женщина-теолог Магдалена Бусманн/ Magdalene Bussmann в письме, направленном папе Иоанну Павлу II в 1987 г. не без издевки пишет: «Иисус никому, ни женщинам, ни мужчинам, не поручал священнических функций, как Вы и Ваши коллеги их понимаете. Все люди, которых Господь наделил харизмой, должны отдавать себя на благо всей общины. Таково общепринятое мнение теологов, как мужчин, так и женщин. И уж от Рима можно было бы ожидать хотя бы Минимального знакомства с основами экзегетики*, необходимого для серьезных богословских исследований»⁴⁰.

* Экзегетика — раздел богословия, занимающийся трактовкой Библии. (Примеч. ред.)

В ранних христианских общинах тон задавали апостолы, пророки и учителя. Епископы, дьяконы и пресвитеры находились на втором плане. Тогда это был технический персонал, наделенный г определенными административными, организационными и хозяйственными функциями. Позднее должность епископа стала выделяться. Сначала он возвысился над пресвитерами, которым был равен в течение всего I в., а затем и над харизматиками, апостолами, пророками и учителями. С конца II в. епископ окончательно перехватывает первенство и замыкает на себя все руководство общиной⁴¹.

Но по мере того как епископ из подчиненного сначала превращается в равного, а затем и вышестоящего, среди самих епископов начинают возникать градации. Это в прямую зависело от значимости населенного пункта, в котором тот или иной еписиоп отправлял службу. Епископ провинциального центра (такие города назывались метрополиями), как правило, приобретал звание митрополита (причем некоторые из них, например, в провинции Иллирия, называли себя даже архиепископами) и превращался в главу всех остальных епископов. Причем границы области такого церковного управления, как правило, совпадали с административными границами соответствующей провинции. Этот процесс протекал не вполне безболезненно, но на Востоке в общем завершился к началу III в.; самое позднее, к концу этого века каждая провинция имела своего митрополита⁴².

Но и среди самих высших епископов появляются еще более высокие. Например, епископ Милана, города в Северной Италии, ставшего со времени Диоклетиана императорской резиденцией, представлял высшую церковную власть на территориях сразу нескольких провинций. Наконец, имелись и более обширные церковные образования, не укладывавшиеся в рамки административных конструкций империи, руководители которых приобрели еще более широкие полномочия: во-первых, предстоятель Александрии по отношению к доброй сотне епископов всего Египта; во-вторых, предстоятель Антиохии по отношению к большей части епископата Сирии (территории менее однородной в политическом и культурном отношении). Аналогичные привилегии получили на Никейском соборе (325 г.): менее значительный предстоятель Иерусалима (подчинение ему священнослужителей трех палестинских провинций произошло только в 451 г., благодаря бесстыдному соглашателю и фальсификатору архиепископу Ювеналию), а также предстоятели городов Эфеса, Кесарии в провинции Каппадокия и Гераклеи, а на Константинопольском соборе (381 г.) и столицы Востока — Константинополя. Титул патриарха (праотца), поначалу носимый даже простыми епископами, с V в. остается прерогативой только пяти высших епископов («экзархов», согласно документам Халкидонского Собора) — предстоятелей церквей Александрии, Антиохии, Константинополя, Рима и Иерусалима.

Однако именно в Риме должность правящего епископа появилась поздно, только при четвертом или пятом поколении христиан, во всяком случае, гораздо позднее, нежели в Сирии или Малой Азии. Еще в середине II в., когда римская христианская община насчитывала около 30 тысяч человек и 155 священнослужителей, там никто не ведал, что основана она Петром! И никто слыхом не слыхивал о его пребывании и мученической смерти в Риме⁴³.

Самый ранний список римских епископов приводится Отцом Церкви Иринеем, епископом Лиона, в его труде «Adver-sus haereses» («Против ересей»). Книга эта написана между 180 и 185 гг. Греческий оригинал утрачен, зато в латинском переводе третьего или четвертого, если даже не пятого века, она сохранилась полностью. Литература об этом едва ли обозрима, а текст, по-видимому, «испорчен». Что же касается того, каким образом составлялся сам список — то это дело темное. Ириней не приводит ничего, кроме имен. О первенстве Петра нет ни слова! Ведь в конце II в. Петр не считался епископом Рима. Правда, в IV в. утверждалось, что Петр провел в Риме 25 лет! В свое время очередность римских епископов представил епископ Евсевий, недобросовестный, сам грешивший фальсификациями, историограф (ср. также: кн. 1, стр. 172). Евсевий «улучшил» также список епископов Александрии, а равно и Антиохии, причем епископам Корнелию, Эросу и Теофилу выделил строго по четыре года. Также искусственно он рассчитывал и список епископов Иерусалима, о сроках деятельности которых у него, по его собственному признанию, не было «никаких письменных сведений». Позднее епископ Епифаний подогнал даты деятельности иерусалимских епископов под даты правления императоров. Около 354 г. «Catologus Liberianus» («Реестр Либерия»), простиравшийся от Петра до этого папы, занимавшего престол с 352 до 366 года, продолжил и «усовершенствовал» процесс датировки добавлением месяцев и дней. Об этом сообщает католик Гельми/ Gelmi, оговариваясь, «что все эти даты не имеют никакой исторической ценности». Сегодня с этим соглашаются все католики, но всякий раз подчеркивают, что тем драгоценнее сам ряд имен — древний и подлинный!

«Liber Pontificalis» («Книга римских понтификов»), официальный и старейший список римских епископов, содержащий «уйму сфальсифицированного или мифического материала и дополнивший его дальнейшими вымыслами» (Каспар/ Caspar) — короче настолько мошеннический, что до рубежа VI в. не имеет никакой исторической ценности, называет первым епископом Рима не Петра, а некоего Лина. Затем Лина передвигают на второе место, а Петра — на первое. В довершение, сконструировали «"службу" Петра», которая в «античных обстоятельствах», ясное дело, «проявлялась от случая к случаю» (Каррер/ Каггег) и которая затем тихой сапой трансформировалась в «папство». Иезуит Ганс Гротц/ Hans Grotz поэтически повествует: «Как зерно пал Петр на римскую почву». После этого еще многие упадали и продолжают упадать — можно перечислить всех «преемников» Петра, с датами смерти, в так называемой непрерывной последовательности. Но с течением времени список римских епископов переписывали, улучшали, дополняли; так что, в конце концов, таблица дат правления первых 28 епископов Рима, сведенная из данных пяти византийских хронистов, дает совпадения только в четырех случаях. Более того, тот, кто окончательно редактировал текст, по-видимому, папа Григорий I, расширяет список «святых» пап до двенадцати — по аналогии с двенадцатью апостолами. Во всяком случае, данные о римских епископах первых двух веков так же ненадежны, как и списки александрийских или антиохийских епископов, а «относительно первых десятилетий — полный произвол». (Хойси/ Heussi)⁴⁴.

Добавим, что официальная папская книга открывается поддельной перепиской между св. Иеронимом и папой Дамасием I! (И это не единственный образец: Псевдо-Исидор дает еще одну фальсификацию.)⁴⁵

Правда, иезуит Гризар подчеркивает то «обстоятельство, что список старых римских епископов, начиная со св. Петра, относительно достоверности очередности и имен выгодно отличается от очень многих (!) других перечней епископов. Туда якобы не проникали измышления и подлоги, в то время как списки древних предстоятелей других церквей были излюбленным полем, на котором упражнялись выдумщики».

Фактически дело с римским епископским перечнем (для католиков, без сомнения, особенно важного) обстояло никак не иначе, чем в других случаях⁴⁶.

В общем-то, подобные, местами сконструированные, но по большей части полностью высосанные из пальца, либо искусственно объединенные перечни имен, существовали задолго до христианства и его точно так же сфальсифицированных епископских реестров. Таковы: перечни лиц, занимавших высшие выборные должности в греческих городах-государствах, царей Спарты, диадохов, руководителей философских школ Греции и победителей Олимпийских игр. Но прежде всего приходят на ум ветхозаветные генеалогии, бесконечным перечислением имен гарантирующие преемственность участия в божественном обете, особенно список высших священников — правителей народа Израилева в изгнании. Возможно, к этому иудейскому принципу восходит стремление ислама гарантировать преемственность устной традиции последовательной цепью начинающихся от Пророка свидетелей (isnad)⁴⁷.

Во всяком случае, исторические причины возникновения папства имеют совсем иную природу, нежели ту, которую нам пытаются навязать при помощи теологических спекуляций. Оно проистекает не из гипотетического основания апостолом трона римских епископов, но прежде всего из политического, идеологического и культурного значения миллионного города, его исключительного положения как центра Римской империи, «caput orbis» — «главы мира» — языческих поэтов. Именно это стало решающим фактором, что римские иерархи весьма примечательно обходят молчанием.

Не только в случае Рима, но и повсеместно церковный ранг города более или менее соответствует его политическому значению. И в других правительственных центрах Империи местные церкви также извлекали большую или меньшую выгоду из своего положения. Это относится, например, к Милану или к Сирмии, расположенной в соседней Паннонии, которая также некоторое время была резиденцией императора и praefectus praetorio. Когда же в конце IV в. префектура провинции Галлия переместилась в Арль, тамошний епископ тотчас же заявил о своих претензиях на митрополичье достоинство.

Особенно быстро выдвинулся на первый план Византии, ибо между 326 и 330 гг. он из небольшого, но благодаря своему географическому положению, имевшего важное стратегическое и экономическое значение, города превращается при Константине I в Константинополь, «Второй» или «Новый» Рим. Основанный на семи холмах, он соперничал со старой столицей на Тибре и уже в IV—V вв. превзошел ее в великолепии и мировом значениии. Так что и тысячу лет спустя поздневизантийский ученый Мануэль Хризолор славит его: «Мать красива и статна, но во многом дочь прекрасней». Константинополь играл ведущую политическую, военную и экономическую роль во всей Империи. Константинопольский патриарх постепенно стал вровень с патриархами Александрии и Антиохии, а в конце концов — «имперским епископом» и соперником епископа Рима. При этом ссылались на то, что христианство зародилось на Востоке: «на Востоке родился Христос», как козыряли перед Западом синодалы I Константинопольского Вселенского Собора 381 года,-А после арабских завоеваний VII в. один лишь Константинополь остался значительным патриархатом Востока⁴⁹.

Следующей важной причиной возникновения папства стало ислючительное положение римского епископа — единственного патриарха на всем Западе — подкрепленное вскоре его фантастическим богатством, в Италии и во всей латинской церкви после крушения Римской империи (на Востоке же три-четыре патриарха конкурировали друг с другом). Когда же главенство пап стало явью, под фактическую власть начали подводить теологический фундамент в виде так называемого апостольского аргумента, бесцеремонной апелляции к имени апостола Петра, петрологии⁵⁰.

Эти притязания римских епископов на верховенство, подкрепляемые, как правило, ссылкой на Евангелие от Матфея (16,18) вообще-то совершенно беспочвенны. На протяжение более чем двух столетий они и сами никогда не настаивали на том, что они якобы назначены самим Иисусом! Они никогда не утверждали, что являются преемниками Петра! «Не просматривается, чтобы обет Петру у Матфея, — подчеркивает Генри Чедвик/ Henry Chadwick, — до середины третьего века играл какую-либо роль в римских притязаниях на руководство и власть». Лишь к этому времени относится достоверно зафиксированное утверждение о верховенстве римского епископа. С этим иезуит Де Врие/ de Vries соглашается почти цинично: «Мы должны признать, что потребовалось достаточно много времени, чтобы в Риме осознали все значение пророчества о Камне для обоснования римских претензий. Но в конце концов это было осознано...» Даже представление об особом статусе римского «престолодержателя» как о «преемнике» апостола Петра не получило развития! Любая епископская резиденция, даже самая незначительная, не имеющая ни традиций, ни особого авторитета, изначально рассматривалась как «sedes apostolica» — «апостольская резиденция». И всякий епископ при определении его звания и служения притязал на эпитет: «апостольский», на «апостольство». «Именование простого епископа как summus pontifex — верховный жрец — впервые обнаруживается в папском послании» (католик Баус/ Baus). Да и первые верховные пастыри Рима вовсе не воспринимали себя как «пап». У них долгое время «не было иного титула... по сравнению с остальными эпископами» (католик Бильмейер/ Bihljneyer). Напротив. Если на Востоке патриархи, едискоцы и настоятели монастырей давным-давно именовались «папами» (pappus, papa, Vater, отец), то такой же титул в Риме впервые обнаруживается на надгробии, относящемся ко времени папы Либерия (352 — 366 гг.). Он прижился на Западе к концу V в., но римскими епископами, как и всеми другими, употреблялся до конца VIII в. нерегулярно. И только с второго тысячелетия слово «папа» становится исключительной прерогативой епископа Рима. Но даже в XI—XII вв. прочие епископы называют себя «vicarius Petri» — «наместник Петра». Титул же «Sum-mus Pontifex» сохраняется за всеми (епископами вплоть до позднего средневековья⁵¹.

Подытожим: с тех пор как о нем зашла речь, верховенство «папы» оспаривается. В первую очередь самими католическими богословами, отцами церкви и епископами.

Первым сослался на Матфея (16,18), по-видимому, властолюбивый Стефан I (254—257 гг.). Его взгляд на церковное устройство был скорее иерархически-монархическим, чем коллегиально-епископским. Это, в известной степени, и есть первый папа, несмотря на то, что от него самого мы и не имеем непосредственных высказываний на этот счет. Однако тотчас отреагировал влиятельный епископ Фирмилиан из Кесарии Каппадокийской. Согласно католической «Энциклопедии теологии и церкви»/ «Lexikon fur Theologie und Kirche», он не знает «никакого приоритета римского епископа в праве». Более того, Фирмилиан порицает Стефана за то, что тот кичится своим положением, полагая, что он является «преемником Петра» (sucessionem Petri tenere contendit). He колеблясь, Фирмилиан говорит об «уцорной и очевидной глупости Стефана» и, обращаясь непосредственно к нему, называет того «schismaticus» — «раскольником», который сам отделяет себя от церкви. Он упрекает его в «наглости и бесстыдстве» (audacia et insolencia), «слепоте» (caecitas) и «глупости» (stulti-tia). В гневе он называет Стефана Иудой и утверждает, что тот «создает блаженным апостолам Петру и Павлу дурную славу»⁵².

«Как ревностно, — язвит Фирмилиан в письме к Киприану Карфагенскому, — последовал Стефан благотворным предостережениям апостола и сохранил, главным образом, смирение и кротость! Ибо что может быть более смиренным и кротким, как не ссориться со столь многими епископами во всем мире... то с восточными (о чем Вам, вероятно/известно), то с западными». И прямо и торжественно обращается к римлянину: «Ты сам себя исключил — не обманывайся на сей счет!.. Ибо полагая, что ты можешь исключить всех, ты тем самым лишь от всех отдаляешься»⁵³.

Тогда же, в споре о крещении еретиков 255—256 гг., сутью которого было: следует ли перекрещивать переходящих в католичество иноверущих или, как учил Рим, такой необходимости нет, чем затрагивались дисциплинарные и догматические проблемы, свою точку зрения на вопрос о папском верховенстве высказал не кто иной, как Киприан. Епископ, мученик и католический святой, он, очевидно, в полном согласии с господствующим мнением, никогда не признавал абсолютного приоритета Рима. Вторя Тертуллиану и разделяя заявленную в свою время точку зрения синодов Северной Африки, а также Востока, он язвительно отвергает существование «епископа епископов» как в периоды открытых конфликтов внутри церкви, так и в более спокойные времена.

Для Киприана римский епископ принципиально является не более чем епископом. «Он и помыслить не мог о том, чтобы признать за ним, хотя бы частично, право юрисдикции над другими общинами, помимо его собственной. Преемник Петра для него даже не является первым среди равных (primus inter pares)» (Виккерт/ Wickert). Для Киприана все апостолы были равны, все они обладали той же властью, что и Петр, «были равны в почитании». Точно так же не должно быть ни выше-, ни нижестоящих епископов. Им не должно судить друг друга. Короче говоря, каждый пусть несет ответственность за свою епархию только перед Богом: из-за этого высказываний Римом было даже сфальсифицировано важнейшее место в его трудах! Однако даже сфальсифицированная четвертая глава «De imitate ecclesiae» («О единстве Церкви») не может пониматься как утверждение примата Рима. Точку зрения Киприана разделяли как синоды в Карфагене и Малой Азии, состоявшиеся до его вступления в полемику, так и два синода, созванные после этого. Причем на синоде в Карфагене 1 сентября 256 г. 87 епископов согласились с ним при поименном голосовании. Но «папа» не принял делегацию Киприана, доставившую решения синода, и даже не допустил ее членов до сот-munio (церковного причастия), что было верхом негостеприимства. Он решительно запретил повторное крещение, ибо «никому не дано пересматривать традицию» (nihil innoventur nisi quod traditum est) — это изречение, вероятно, является наиболее древним универсальным принципом папства, не нарушавшимся никем, кроме самого папства. Стефан I обзывал св. Киприана «псевдохристианином», «лжеапостолом» и «товарным интриганом» (Pseudochristum et pseudoapostolum et dolosum operarium). В свою очередь, Киприан разоблачал заблуждения, упрямство «папы», его высокомерие, богохульство и даже нарекал его «другом еретиков и врагом христиан» — вот таким образом общались двое святых⁵⁴.

И все-таки, насколько известно, Киприан в этот период жесточайшего противостояния со Стефаном не отлучил того от Церкви, чего, как считает Маршалл/ Marschall, «вполне можно было ожидать». С другой стороны, из-за скудости источников по сей день неизвестно, отлучил ли Стефан Римский от церкви св. Киприана. Многое свидетельствует за это. Известные протестантские исследователи, например, Зееберг/ Se-eberg и Литцман/ Lietzmann, утверждают это, в чем их недавно скорее поддержал, чем опроверг католический «Справочник по церковной истории»/ «Handbuch der Kir-chengeschichte». Позднее Августин распустил слух об отказе Киприана от своих убеждений, что явно противоречит фактам (но с чем очень сдержанно соглашается историография)⁵⁵.

Но так как Киприан считается наиболее типичным представителем западного католицизма, этапом в его становлении, католики очень любят сомневаться в том, что он сомневался в папском верховенстве. Действительно, именно им введены понятия: «cathedra Petri» и «primatus Petri». Именно он наиболее часто цитировал в своих трудах Матфея: «Tu est Petrus», тем самым прокладывая путь петродоктрине, если не вообще наталкивая Рим на этот путь — путь постижения истории посредством Библии, догматики и доктринерства⁵⁶.

Киприан ведь тоже присягает «Ecclesia principalis» (Имперской церкви), откуда пошло единство священничества. А когда-то, прежде чем превратиться в важнейший аргумент римского первенства, этот тезис вызывал большие споры. В 1912 году католический церковный историк Хуго Кох/ Hutjo Koch лишился своей кафедры, когда доказал противоположное (и не только в одной книге). Между тем многие католики разделяют убеждение, что из «Ecclesia principalis» не проистекает никакого папского первенства, что и Киприан не приписывал римским епископам никакого особого положения в иерархии, никакой «высшей власти» (Бильмейер/ Bihl-meyer), никакой «верховной власти» (Бернгарт/ Bernhart); что этого первенства в тогдашнем католицизме практически не было⁵⁷.

Крайне важно, что вся ранняя церковь не знала никакого учрежденного Иисусом приоритета римского епископа ни в почестях, ни в праве. Что подобное первенство противоречит учению всех старых отцов церкви, в том числе Вселенских Отцов и Учителей. Ибо, подобно Киприану, Ориген, крупнейший, хотя и обвиненный в ереси богослов первых трех столетий христианства, трактует «первенство» как коллективное. И в знаменитом месте из Матфея (16,18) под Петром надо понимать всех апостолов, более того — всех христиан: «Все мы — Петр, и все мы — камень, и на всех нас воздвигнута Церковь Христова»⁵⁸.

Подобно Киприану и Оригену в III в., в IV в. Амвросий, также более влиятельный, чем его современники папы, не считает это первенство прерогативой одного лица. Выражение о вратах ада, для многих католиков locus clasicus — классическое, Амвросий относит не к самому Петру, но к его вере. Амвросий нигде не упоминает ни о главенстве Петра, ни о его приоритете, ни о его преемниках. Амвросий, чья епископская резиденция соперничала с Римом, принимал синодальные решения без Рима, а при случае и вопреки ему. С очевидной антиримской риторикой миланец признавал за Петром первенство «покаяния, но не почести» (поп honoris), первенство «веры, но не чина» (поп ordinis). Аналогично у Учителя церкви Афанасия «нигде не идет речь о правах Рима, хотя бы в смысле церковного арбитража» (Хагель/ Hagel). Афанасий признает право на созыв Вселенского собора только за (христианским) императором. Что же касается Учителя церкви Иоанна Златоуста, то бенедиктинец Баур/ Ваuг, его современный биограф, «нигде не находит у него прямых указаний на верховную юрисдикцию пап»⁵⁹.

Подобно уже перечисленным церковным корифеям, Василий «Великий» не признает римских притязаний (на Востоке). Для Василия, который, за одним исключением, адресует свои послания на Запад не римскому епископу Дамасию, но всем верховным пастырям Запада или Италии и Галлий, церковная иерархия — это сообщество равноправных. Антиохия тоже называла себя «кафедрой Петра». Теологически для Василия главой мира и главой церкви является только Христос. Другого главу восточная церковь никогда не признавала! Она считала епископа Рима лишь главой западных епископов. Отдельные апелляции к нему восточных прелатов ничего не доказывают. Когда папа Дамасий добивается принятия Востоком римского символа веры, Василий решительно протестует. (Друг и соратник Василия Учитель церкви Григорий Богослов (Назианзин) говорил о «суровом ветре Запада» и называл христианский Запад «чужбиной».)⁶⁰.

Правда, Учитель церкви Иероним, будучи римлянином, часто покорно следовал римским постановлениям, поскольку сам надеялся стать папой. Однако, разделяя общепринятые взгляды своего времени, он полагал, что епископ, вне зависимости от размеров епископства и богатства его резиденции — он и есть епископ. Где бы ни отправлял свои обязанности епископ — в Риме или в Губбио, в Константинополе или в Регии, в Александрии или в Танаисе — «повсюду он — епископ, и служение его одно»⁶¹.

Даже Августин, уже весьма послушный Риму и временами вынужденный искусно лавировать между папой и своими африканскими собратьями-епископами, не разделял мнения о каком-либо юридическом первенстве пап или об их приоритете в вопросах веры. Прямо не выступая против римской петродоктрины, Августин, как и Киприан в свое время, считал, что «первенство» Петра Петром и заканчивается. Для него важнее не «solus Petrus» (сам Петр), но «universa ecclesia» (соборная Церковь), которой и принадлежит вся власть. Не Петр как глава апостолов, не римский престол, не авторитет Рима стоят для него на первом месте и определяют учение, порядок жизни и обычаи христиан, но авторитет соборной церкви, символом которой, согласно Матфею, и является Петр. Пленарный собор выше римского епископа. Так что еще Первому Ватиканскому Собору 1870 г. пришлось упрекнуть самого знаменитого Учителя церкви в «превратном мнении» (pravae sententiae)! «Summus christiani, non petriani» (Мы христиане, а не петрианцы), — провозглашал Августин, а пресловутое место из Матфея «никогда не понимал и не принимал в римской трактовке» (Каспар/ Caspar). Вряд ли случайно ученик Августина Орозий — в средние века много читаемый и излишне много почитаемый — не отводит римскому епископу никакого центрального места, но в лучшем случае — духовное преимущество⁶².

Эта позиция самых прославленных католиков античности тем более примечательна, что писания «святых отцов» созданы благодаря Духу Святому, они боговдохновленны. так утверждал Учитель церкви св. Кирилл (вероетно, имея при этом в виду не в последнюю очередь и свою собственную продукцию)⁶³.

С середины II в. церковь устраивает съезды, называвшиеся synodus или concilium. Сначала местные, провинциальные, очевидно, по образцу государственных провинциальных представительных собраний. Затем — межпровинциальные, поместные, как, например, в Египте, Антиохии, Африке й Италии. И наконец, общецерковные форумы — всеобщие или Вселенские Соборы. До сих пор в католицизме насчитывают 21 подобное (зачастую объявленное таковым только задним числом) «вселенское» собрание, у которых нет неизменных признаков. (Источники — и мы вслед за ними — понимают термины «синод» и «собор» как синониму.)⁶⁴.

При всей важности вселенских форумов для католиков, даже первые из них никогда не провозглашали примата Рима. И, вполне понятно, эти съезды не нуждались в подтверждении их решений каким-то «папой», которого тогда и не существовало! Правда, иногда они доводили свои решения до сведения римского епископа, но и до прочих епископов тоже. Так, Арльский Собор, состоявшийся в 314 году «со Святым Духом и Его ангелами (angelis eius)», довел до сведения римского епископа Сильвестра «то, что мы приняли общим решением, дабы все ведали, что им надлежит соблюдать впредь», но не для одобрения их римским епископом! Никому и в голову не приходило, что тот должен что-то утверждать или решать! Решения по спорным вопросам тогда выносили не папы, но соборы. «Важные проблемы должны решать не иначе как соборы»,— пишет епископ Евсевий Кесарийский. Того же мнения придерживался епископ Епифаний: «Соборы вносят ясность (asphaleia) в возникающие время от времени вопросы»⁶⁵.

Все важные церковные собрания античности созывались ведь не папой (чьи легаты иногда даже не присутствовали на Вселенских Соборах, как например, на двух Константинопольских — 381 и 553 гг.), но императором. На это у него были все права, а у папы никаких. Император назначал дату и предмет обсуждения, уточнял состав участников. Он открывал эти съезды, председательствовал на них, утверждал их решения и придавал им силу закона. Ему принадлежало право объявлять об их завершении/изменять время или место их проведения, Для их проведения он мог направить вместо себя представителя из числа чиновников высокого ранга, а также наказать неявившихся епископов. Ни один собор, ни один папа не оспаривал тогда этих прав императора. И даже такой самоуверенный понтифик, как Лев I, просит императора Феодосия II «повелеть» созвать собор. Сократ Схоластик, почитаемый всеми как правдивейший церковный историк античности, в середине V в. без малейшего преувеличения констатирует: «С тех пор у власти находятся императоры-христиане, именно от них зависят все дела Церкви. Важнейшие соборы проводились и проводятся по их усмотрению». Разумеется, светские правители не признавали за папами никакого первенства. Лишь в конце IV в, император Грациан наделяет римского престолодержателя неким подобием юрисдикции, но лишь по отношению к епископам Запада. С 378 г. папа Дамасий является верховным судьей для митрополитов, но еще не для викарных епископов, которые находились под юрисдикцией судов по месту их пребывания⁶⁶.

Тогда-то и намечается перелом, возникает новое учение, новая концепция, согласно которой римский епископ руководит церковью в целом и обладает властью над всеми христианами. Эту тенденцию, впервые возобладавшую при Льве I, развивают папы Дамасий I (при котором на Римском Соборе 382 г. впервые говорят о «примате римской церкви», а не о «примате Петра», как прежде) и Сириций, который на все стороны предостерегает, указывает, повелевает и угрожает: «decernimus», «iudicamus», «pronuntiamus» — «мы постановляем», «мы предписываем», «мы узакониваем». Подобные обороты в кратчайшие сроки заполонили лексикон папской канцелярии, декреталии которой подражали стилю имперского законодательства и ничем не отличались от императорских декретов. Однако ни Дамасий, ни Сириций не претендуют на право повелевать соборами. Еще Анастасий I (399—401 гг.) рассматривает себя лишь как главу Запада. В глазах восточной церкви и в VI в. папа — всего лишь патриарх Запада. В ту эпоху Рим не верховодит и в миссионерской деятельности. «Все потуги приписать папству ведущую роль в христианском миссионерстве ранее эпохи Григория Великого выглядят несостоятельными в свете данных источников» (католик Баус/ Baus). Напротив, в те времена резиденцию епископов Константинополя все чаще называют «апостольской». Начиная с VII в. там все в более антиримском духе интерпретируется легенда об основании ее Андреем, апостолом Константинополя, тем более что, согласно Евангелию от Иоанна (1,40), Иисус призвал Андрея прежде Петра. В IX в. величайший константинопольский патриарх Фотий разыгрывает против претензий на первенство Рима и его первого «папы»* карту более старшего, «первозванного» апостола Андрея. «Ибо задолго до того, как его собрат стал епископом римлян, он занял епископский трон города Византия»⁶⁷.

Правда, и на Западе нараставшие в конце IV в. властные замашки римских иерархов, претендующих на главенство над всеми епископами, и их неугомонное честолюбие по-прежнему наталкивались на сопротивление. Так, синод итальянских епископов, состоявшийся при папе Дамасий в 378 г. в городе Урбине, сообщает: «Епископ Пармы, несмотря на то, что он был смещен нашим судом, бесстыдно продолжает удерживать храм в своих руках. Флоренции из Путеоли, через шесть лет прокравшийся в свой город, держит храм в осаде и провоцирует беспорядки»⁶⁸.

* Имеется в виду апостол Петр. (Примеч. ред.)

Особенно явно Рим игнорировался в крупных епископствах: Карфагене, Вьенне, Нарбонне или Марселе. В этом городе епископ Прокл, уважаемый, Иеронимом восхваляемый за святость и обширные познания, клирик, наплевав на протест из Рима, продолжал осуществлять митрополичьи полномочия, определенные ему Туринским синодом — «с безмерной наглостью, твердолобостью и совершенно бесстыдно», как неистовствовал папа Зосима, порицая туринские привилегии Прокла, «бессовестно и нечестно добытые». Но Прокл проигнорировал вызов в Рим, также как и митрополит Симплиций из Вьенна, которого папа Зосима также упрекал в «бесстыдстве». Этот папа так и не сумел урегулировать кофликт с верховными пастырями Галлии: особо ненавистным ему епископом Экса Лазарем и епископами Туенцием и Урсом. В пределах Италии римлянин имел большой авторитет, но ему не принадлежало руководство над всеми епископствами Запада. Милан соперничал с Римом. Западные синоды еще на рубеже IV—V вв. по важным вопросам запрашивали мнения епископов Рима и Милана одновременно, как, например, Карфагенский синод 397 г. Или, подобно Толедскому синоду 400 г., откладывали принятие решений до тех пор, пока «папа... епископ Милана и прочие предстоятели церквей» не выскажут свое мнение на этот счет. Похоже, что из Галлии и Иллирии порой обращались в Милан чаще, нежели в Рим. Принципом отношений между Римом и Миланом служило «коллегиальное соседство». «Апостольский» престол имел, по-видимому, больший авторитет, но римский епископ не имел никаких особых прав и привилегий. «Соборы существовали независимо от папства и были равноправны ему» (Войтович/ Wojto-wytsch). Они были «не только главнейшим источником церковного права, но и, наряду с Библией, важнейшим источником веры» (Х.-Г. Бек/ H.-G. Beck)⁶⁹.

Особенно резкой была оппозиция Риму в Африке, где в начале V в. существовало около 470 епископств.

Один из поместных синодов Африки выразил в то время как сомнение в способности римского pontifex maximus принимать правильные решения, так и несогласие с тем, что его вердикт выше. Северо-африканские иерархи категорически отвергают любые претензии на чье-либо право отдавать им приказы и не оставляют за Римом никаких верховных полномочий в вопросах веры и устава. Прелаты уверены в своей способности распознавать истинную веру. И только вторжение вандалов, хозяйничание в Африке арианских «еретиков» способствовало единению тамошних католиков с римским епископом, у которого Карфагенский и Милевский синоды (416 и 417 гг.) испросили утверждения собственных решений. Вторжение вестготов в Испанию привело к усилению связей испанских церквей с Римом. Но еще синод Карфагена в мае 418 г., возродив один из прежних принципов церковного права, грозит отлучением за «заморские апелляции»⁷⁰.

Сколь мизерно было послушание Риму со стороны именно африканцев демонстрирует инцидент, судебное разбирательство которого затронуло многих понтификов начала V в.

Епископ Урбан из Сикки, ученик Августина, отлучил от Церкви пресвитера Апиария за скандальный образ жизни («неслыханные бесчестные поступки»), АпиариЙ же через голову своего митрополита обратился в Рим. Однако африканский епископат еще в 393 г. запретил своим священникам апеллировать к Риму, а всеобщий синод в Карфагене в мае 418 г. запретил какие бы то ни было обращения «в Суд по ту сторону моря» (ad transmarina). Но папа Зосима вступился за отставленного священника и, игнорируя соответствующего митрополита, вызвал Урбана к себе для объяснений. Но так как требования римлянина были в свою очередь тоже проигнорированы, он направил в Африку делегацию из трех человек, как будто речь шла о папском представительстве на Вселенском Соборе, во главе с епископом Фаустином из Потенцы. Эта делегация, согласно инструкциям, ссылалась якобы на каноны Первого Никейского Вселенского Собора 325 г., а на самом деле — на каноны Сардикийского поместного собора 343 г. Кроме того, цитировавшиеся положения противоречили папскому procedere, поскольку они, хотя и дозволяли обращение отстраненного пресвитера или дьякона к соседнему епископу, но нй словом не упоминали о праве обращения с жалобой в Рим, а тем более о праве римского епископа на вмешательство в рассмотрение подобных дел⁷¹.

Африканцы реагировали сдержанно. Правда, они восстановили Апиария, просившего о прощении за все свои «заблуждения», в должности пресвитера, но не в Сикке, а в Фабраке. К тому, что папские посланники пытались выдать за каноны Никеи, они отнеслись с недоверием. Они бы, мол, без промедления подчинились всем предписаниям Никеи — но не «папе»! — да не нашли в своих экземплярах Никейских канонов ничего подобного, а посему решили навести справки у предстоятелей Константинополя и Александрии. Папский легат Фаустин неоднократно пытался воспрепятствовать этому, но тщетно⁷².

Тем временем скончался папа Зосима, и папский престол занял Бонифаций I. Африканский епископат осудил деяния его предшественника и заявил, что если бы истинные каноны Никеи соблюдались ив Италии; то «нам не пришлось бы выносить такое, о чем и вспоминать не хочется, и находиться под подозрением в совершении непотребств. Но мы верим... что, покуда Ваше Святейшество возглавляет римскую Церковь, нам не придется вновь сталкиваться с столь высокомерным к нам отношением и впредь доказывать, что мы заслуживаем уважения». Коротко и ясно. Одновременно Карфагенский Собор 419 г. под председательством Аврелия Карфагенского и при участии самого Августина подтвердил постановление большого Карфагенского Собора предыдущего 418 г. в части запрета любому африканскому клирику, вплоть до священника, обращения во внеафриканские инстанции, а следовательно, и к папе тоже. Запретил категорически и под страхом отлучения. Вскоре после этого из Константинополя и Александрии были доставлены запрошенные документы Никейского Собора. Как и следовало ожидать, они подтвердили неправоту Зосимы, после чего их отправили а Рим, где Сардикийские каноны, впрочем, и впредь выдавались за Никейские!⁷³.

Между тем дело Апиария возобновилось в 424 г. при папе Целестине I. Апиарий впал в рецидив, вновь был отлучен и вновь обратился в Рим, где новый папа отнесся к нему весьма благосклонно и вновь отрядил в Африку все того же Фаусти-на из Потенцы. В течение трех дней он дебатировал с африканцами еще более неудачно, чем в прошлый раз, но вел себя высокомерно й оскорбительно, о чем не преминули пожаловаться Целестину соборные отцы в своей челобитной «Optaremus». Его же подзащитный Апиарий пал под тяжестью улик, принял приговор синодами фиаско папских легатов было полным. «Что касается нашего брата Фаустина, — писали синодалы, — то, во имя братской любви, мы хотели бы заручиться согласием Вашего Святейшества, чтобы Африка впредь и навсегда была избавлена от него»⁷⁴.

Но и сам Целестин получил из Африки такую отповедь, как никакой римский епископ до него. «Ибо в установлениях старых соборов мы не нашли абсолютно (in nullo) никаких указаний на право Вашей стороны направлять к нам своих людей; а то, что Вами прислано с тем же Фаустином как якобы выдержка из канонов Никеи, то мы не смогли обнаружить ничего подобного ни в одном из заслуживающих доверия Codices*, всеми признаваемыми как Никейские». Епископы не желали впредь видеть никаких папских клириков в качестве судебных исполнителей, дабы не поощрять «дурно чадящее мирское высокомерие» (fumosum tufum saeculi)⁷⁵.

* Документов. (Примеч. ред.)

С исключительной бескомпромиссностью африканский епископат восставал против папского вмешательства в свои судебные дела. Он не признавал за Римом права принимать жалобы священнослужителей своей страны и занимал принципиальную позицию, согласно которой каждый синод является последней судебной инстанцией, «Ведь не найдется человек, который бы думал, что наш Господь дал одиночке способность принимать справедливые решения, но отказал в этой способности представительному собранию епископов!»⁷⁶.

Таким образом, римский епископ еще в начале V в. не является для самой большой из западных церквей высшей инстанцией ни в вопросах веры и церковной дисциплины, ни, как показывает дело Апиария, в вопросах юрисдикции. Именно африканские синодалы считали себя вполне полномочными на принятие окончательных решений во всех этих областях. Не без оснований историк папства Эрих Каспар/ Erich Caspar убежден, что мощная африканская церковь никогда не склонилась бы перед римским престолом и перед новой теорией папского верховенства и идеей о субординации церквей, если бы вторжение вандалов* не перерезало ее жизненный нерв, а ислам не сокрушил ее в VII в. Несчастья других были — и по сей день остаются! —счастьем для Рима. И Каспар вправе назвать фиаско мощной африканской церкви «неслыханным благом Провидения» в истории папства, так как это крушение избавило папство в решающий момент его продвижения к господству от единственного серьезного соперника на Западе. «Подобно пораженному молнией исполину девственного леса, карфагенское первенство рухнуло под одним ударом и освободило дорогу римскому первенству»⁷⁷.

В первые столетия раннего средневековья Вселенские Соборы не признавали притязаний Рима на монопольное представительство. Принятие решений осуществлялось коллегиально, и при торжественном оглашении канонов имя папы не произносилось. Не Он являлся иерархически высшей инстанцией с распорядительными полномочиями, но — собор; не в его компетенции — а собора — находились абсолютно обязательные решения в вопросах веры. Римский теолог Вильгельм де Врие/ Wilhelm de Vries подытоживает в конце своего труда о соборах первого тысячелетия: «Согласно этим соборам, как минимум норма, что решения по вопросам веры и важным дисциплинарным вопросам принимаются коллегиально. Трудно вообразить, как абсолютистски трактуемое первенство могло опираться Hja традиции первого тысячелетия»⁷⁸.

Однако и во втором тысячелетии против этого столь же бесчестно, сколь и алчно захваченного преимущества продолжали бороться: само собой разумеется, греческая церковь, многочисленные «еретики» — катары, альбигойцы, вальденсы, фратицеллы. В начале XIV в. — Марсилий Падуанский и профессор Иоанн Парижский. И, наконец, Джон Виклиф, Гус, Лютер и все деятели Реформации. Продолжали борьбу и католики. На различных церковных собраниях предпринимались попытки ограничить в пользу епископата или вовсе ликвидировать римские притязания на власть. На соборе в Пизе, в Констанце (где собор в декрете Sacrosancta 6 апреля 1415 г. провозгласил себя стоящим над папой) или на соборе в Базеле (где точка зрения, что Вселенский Собор выше папы, 16 мая 1439 г. была возведена в догму). В те времена оспаривали папскую непогрешимость в вопросах веры, а также настаивали на праве смещения пап в случае злоупотребления служебным положением либо в случае служебного несоответствия. Следует упомянуть и «Заявление галликанского духовенства» (Declaratio Cleri Gallicani) 1682 г., которое в Германии стало известно как «фебронианство» — от Юстина Феброния — псевдоним, который взял Трирский викарий Иоанн-Николаус Гонтгеймский и использовал его до 1778 г.⁷⁹.

Episkopalismus — представление о том, что Вселенские Соборы, а вовсе не римские епископы (Kurialismus) воплощают единство Церкви, — было распространено среди католического духовенства и в новое время, хотя оно и было осуждено как лжеучение в 1516 г. Львом X, папой, который, кстати сказать, был кардиналом уже в четырнадцатилетнем возрасте, а также сделал кардиналами трех своих двоюродных братьев, в том числе и незаконнорожденного Джулио Медичи, впоследствии ставшего папой под именем Климента VII. Не следует забывать, что при папе Льве X, «Солнечном Боге», число выставлявшихся на продажу церковных должностей возросло до 2200! Auri sacra fames*. Episkopalismus достиг кульминации в XVII и XVIII вв. В XIX в. Первый Ватиканский Собор положил ему конец догматами о примате Папы Римского и его непогрешимости.

* Auгi sacra fames (лат.) — проклятая жажда золота. (Примеч. пер.)

Но в XX в. — «ибо Церковь всюду проповедует истину», как учит св. Ириней — апологеты католицизма пытаются убедить нас, что не только ко времени «обращения Константина», т. е. к началу IV в., но — как следует из цитаты — и гораздо раньше «существование папства или главенствующего положения епископа Рима было свершившимся фактом» (Мефферт/ Meffert). Епископы Рима — как сообщает с «верховнопастырского разрешения к печати» член капитула Йозеф Шилле/ Joseph Schielle — «издревле обладали верховенством». Они — как, опять-таки с церковного благословения, полагает теолог-нацист Лортц/ Lortz — «всегда претендовали на первенство Рима перед всеми другими церквами». Верховенство пап — сообщает благословленный к печати бывший тайный надворный советник, а впоследствии епископальный советник и церковный историк при университете города Мюнхена Алоиз Кнепфлер/ Alois Knopfler — в античности было «не только просто признано церковью в бесчисленных (!) спонтанных высказываниях, но часто прямо-таки алкалось... римский епископ всегда (!) рассматривался и почитался как глава церкви, осененный высшим, божественным авторитетом». Свидетельства «святых отцов», как провозглашают апологеты Томас Шпехт/ Thomas Specht и Георг Лоренц Бауер/ Georg Lorenz Bauer, «совокупно доказывают, что епископ Рима или римская Церковь обладают верховенством». Короче, почти вся римско-католическая теология утверждала вплоть до середины XX в., а в значительной своей части утверждает и по сей день: «Примат римского папы был единодушно признан отцами Церкви и церковными соборами на протяжении веков» (Ф. Й. Кох/ F. J. Koch и Зибенгартнер/ Siebengartner). Несомненная ложь!⁸⁰.

Фактом, однако, является то, что «Nota Praevia», приложение к Церковной конституции, принятое на Втором Ватиканском Соборе по настоянию «высшего авторитета», наделяет папу полномочиями, которые — по крайней мере с точки зрения формулировок — намного превосходят те, что были определены Первым Ватиканским Собором, поскольку папе разрешается осуществлять свои полномочия «в любое время по своему усмотрению (ad placitum)». И хотя Павел VI в 1967 г. был убежден в том, что «папа представляет собой величайшее препятствие на пути к экуменизму», это не помешало ему спустя два года гордо заявить «Мы — Петр»⁸¹.

Уже в античности влияние Рима на церковь Востока было весьма слабым. На этом вряд ли стоит останавливаться. Восточные синоды совсем не ведали такого понятия — возникшего много позже — как папство. Да и откуда бы им его знать! На Никейском Соборе 325 г. (кн. 1, стр. 362) папа и не присутствовал, и не имел никакого веса. После синода в Тире 335 г. папа не претендовал ни на какие особые права для своей кафедры. На синоде в Сардике в 342 или 343 г. потерпела неудачу попытка сделать папу верховной апелляционной инстанцией по спорным вопросам. Напротив! Восточные епископы не только выступили против «св. Афанасия и прочих преступников», но и отлучили от церкви папу Юлия I «как зачинщика и подстрекателя». Не Юлий I (337—352 гг.), но Афанасий (кн. 1, гл. 8) был лидером правоверия⁸².

Папству никогда не удавалось подчинить себе церкви Востока, но еще со времен античности ему было проще расправляться с оппозицией на Западе. Там, в обществе Осии Кордовского, Люцифера Каларийского или Илария Пйктавийского, римские епископы долго ничем не выделялись в плане теологии. Именно благодаря, а не вопреки тому, что власть занимала их больше, чем богословие, они постепенно (чему исключительно способствовало их местонахождение — в древней столице, с ее значением, богатством и блеском) отняли у других важных епископских резиденций на Западе их изначальную самостоятельность: у Милана (Амвросий, хоть и не «папа», но неоднократно назывался первым среди «епископов Италии»), Аквилеи, Лиона, Толедо, Браги. В результате этого Италия, Галлия, Испания и Португалия, да и Шотландия с Ирландией стали послушны римским епископам. А с крахом Западной Римской империи их власть еще более усилилась. Власть, которую они все более успешно основывали на петродоктрине. В конце концов римская Церковь практически унаследовала (западно) римскую империю. Подчинила ее себе, так сказать, встала на ее место⁸³.

Это увеличение власти Рима за счет других западных митрополитов, а также за счет соборов, испокон века представлявших собой высшие церковные инстанции, было достигнуто не без борьбы.

Об этом свидетельствует похожая на дело Апиария, но предшествовавшая ему по времени история с испанскими епископами Василидом и Марциалем, о которой сообщает Киприан. Отрекшиеся во время гонений, они лишились своих кафедр, но — первый известный случай такого рода — обратились с апелляцией в Рим. Римский епископ Стефан распорядился об их восстановлении, но испанские общины воспротивились этому, поставили в известность Африку и получили поддержку от тамошнего синода. Их решительно поддержали в том, чтобы они «не общались с безбожными и запятнавшими себя священниками и не обращали внимания на заблуждение римского епископа»⁸⁴.

Наглядным примером борьбы Рима за власть является также «пасхальный спор» Виктора I (189—198? гг.), в ходе которого римлянин, к негодованию св. Иринея, заявил, что никто, празднующий Пасху в другой день, нежели в Риме, не может считаться католиком-христианином. В Риме же Пасха праздновалась в первое воскресенье после 14 числа месяца нисана по еврейскому календарю, что соответствует первому полнолунию после весеннего равноденствия. Однако еще недавно, как утверждал Ириней, праздник вообще отмечался не ежегодно! Многие епископы тогда, согласно историку церкви Евсевию, «задали жару» римскому епископу. Еще одним примером згой борьбы предстает «спор о крещении еретиков» между римским епископом Стефаном и самоутверждающимися в середине III в. африканцами. И сразу вслед за этим «спор двух Дионисиев» — богословская дискуссия о триединстве между римским епископом Дионисием (259—268 гг.) и его высокочтимым александрийским тезкой, который отстаивал крайний субординационизм. Причем в этом споре впервые появляется тезис о равносущности Отца и Сына (кн. 1, стр. 305)⁸⁵.

Власть римского понтифика, при всем его авторитете, на протяжении II—III вв. была ограниченной. При всем его значении, он не обладал верховными юридическими и властными полномочиями. Ни церковная практика, ни общественная мысль современников не знали папства в его позднейшем понимании. В основном такое положение сохранялось вплоть до последних десятилетий IV в.⁸⁶.

Разумеется, с ростом значения римского престола схватки вокруг него происходили на протяжении эпох. Уже во времена (большей частью сильно преувеличенных) гонений на христиан он был лакомым куском, хотя епископы Рима располагались, так сказать, бок о бок со своими имперскими преследователями! Соперничество за римский престол началось с незапамятных времен; вскоре расколы становятся в порядке вещей; порой враждуют так, что улицы и церкви сочатся кровью — и все это во имя Христа...