Про лошадиные яйца

Почему именно эта часть конных памятников в Советском Союзе становилась объектом больших и маленьких скандалов, достоверно неизвестно. Но лошадиные яйца с завидным постоянством притягивали различные антисовесткие акции. Провоцировали что ли!.. Перед Пасхой, которую в атеистической стране праздновать было совсем не принято, особо остроумные неизвестные покрасили яйца коням Клодта в Ленинграде. Аналогичное ЧП с той же самой частью тела произошло и в Ростове! Там перформанс затронул конную скульптуру великого полководца Буденного, поэтому виновных искали с особым рвением. Впрочем, ни в колыбели революции, ни в южном форпосте вредители так и не были обнаружены.

Конная часть памятника Юрию Долгорукому в Москве пострадала, едва появившись на свет. Фантазия увековечить на Тверской (тогда улице Горького) основателя столицы каким-то совершенно немыслимым образом родилась у генерального секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева. Памятник воздвигли. Но упомянутая часть коня показалась партийному руководству излишне анатомичной, и ее, недолго думая, спилили болгаркой вместе с другой, указывающей на половую принадлежность частью. Так конь Долгорукого стал кобылой. Что в свою очередь перестало соответствовать исторической достоверности. Дело в том, что все военачальники, от князей до красных командиров, были жуткими шовинистами и мужланами – никогда не ездили на кобылах.

После всевозможных собраний и сборов, метавшихся между приличиями и анатомией, яйца постановили вернуть. Правда, в уменьшенном размере. Будто бы жеребец Долгорукого долго болел в детстве, сделался крипторхом и возил рукастого князя из последних сил.

О памятниках в советское время заботились особенно трепетно. Ранним утром, пока горожане спят, специальные работники протирали тряпочками каллиграфические буковки, бронзовые и каменные носы, смахивали с великих лысин птичий помет. И иногда эти чудесные люди оставляли без присмотра лестницы. Что в свою очередь, становилось основным провоцирующим моментом как для поборников натурализма, так и для обычных подгулявших компаний.

Очередной фельетон разыгрался как раз в момент, когда подшофе и в прекрасном расположении духа двигалась под утро по улице Горького небольшая, но очень творческая группа. И шли бы они себе дальше, если б не увидели, как прямо к задней части лошади приставлена лестница, а вокруг ни души. Праздничные воздушные шары, которые были у компании с собой, ситуацию только усугубляли… Как вы, наверное, уже догадались, через считанные минуты два шарика оказались привязанными у лошади под хвостом.

Возведение анатомической справедливости на принципиально новый художественный уровень свершилось непосредственно перед Институтом марксизма-ленинизма, в арку коего хулиганы ловко спрятали лестницу, и напротив здания Моссовета. Дежурившие внутри представители власти не сразу заметили перформанс и какое-то время лошадь Долгорукого простояла нарядной.

Впрочем, уже через несколько минут милиционеры с лицами, достойными батального полотна, перебегали пока еще пустую улицу. Несмотря на идейную решимость, они мало что могли – постамент оказался слишком высок, а лесенка припрятана. Знали бы столичные милиционеры, не отличившиеся прыгучестью, как в соседнем сквере давились хохотом, наблюдая за их почти цирковыми номерами, диверсанты! Меры меж тем требовались срочные. Ведь кто-то уже мог поехать на службу в Кремль и дело пахло керосином – увольнениями, а то и посадками! В конце концов шарики были расстреляны из табельного оружия. Хотя сдувшиеся яйца коня стали выглядеть еще смешнее.

Злые языки поговаривали, что перформанс – продукт спонтанной фантазии режиссера-новатора Петра Фоменко. Впоследствии он придумает еще много чего – и потрясающего, и возмутительного одновременно, возглавит театр, но все это будет позже. Тогда все они еще были будущими: мастера трагического гротеска, лица с обложек журналов и герои первых полос, воротилы бизнеса и авторы научных прорывов. С какого-то момента прогрессивная часть населения самовольно прекратила кухонные заключения и потекла на Пушку, Пушкинскую площадь.

Кстати, монумент Александру Сергеичу, располагавшийся почти в центре тусовки, от вольнодумских набегов не пострадал ни разу. Возможно, из-за пешей, и потому не помпезной формы. Будущие властители медиа уважительно и втихаря попивали портвейн «три семерки» в непосредственной близости от поэта и спорили. Фарца, будущие олигархи, приторговывали всякой дефицитной дребеденью с оглядкой на солнце русской поэзии. Барышни, что греха таить, высматривали неподалеку от великого арапа еврейских женихов, чтобы однажды отправиться на землю обетованную и любить непростую Родину издалека.

Здесь читали вслух Бродского. Передавали из рук в руки знаменитые «Тамиздат» и «Самиздат» – то, чему было отказано от публикации на родине и изданное за ее пределами, или заботливо перепечатанное вручную на печатной машинке, как роман бывшего Ириного соседа Владимира Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Автор романа-анекдота уже отчалил в Германию, ну или его отчалили по вожделенному Ленинградскому шоссе от греха подальше. А книга осталась и продолжила изгаляться над советской действительностью исподтишка и уже самостоятельно.

Компания, в которую входила тогда Ира, влилась в Пушкинскую тусовку из здешнего кафе-мороженного «Московское». Там традиционно собирались ученики школы рабочей молодежи № 127, кстати, весьма передового по тем временам учреждения, располагавшегося неподалеку. Сто двадцать седьмая давала возможность не сильно рвавшимся к знаниям старшеклассникам получить хороший аттестат, следовательно, проходной балл к лучшему в мире высшему образованию. Все ее подружки учились там, поэтому и Иру время от времени ошибочно приписывают к выпускникам этой школы, так часто видели их вместе. Сейчас всех их разметало по планете – Лола в Испании, Наза в Америке, а Катя осталась в Москве, как и обаятельный хулиган Дима Липскеров, выросший в знаменитого писателя.

Она не помнит точной даты, но «день воздушных шаров» остался в памяти, как единственный, когда власть решила прогрессивную молодежь Пушки приструнить. С одной стороны – это был настоящий разгон. С другой, милиционеры действовали вяло, без огонька, вероятно, в глубине души считая «яйца коня» шалостью смешной, мелкой и тоже желая становиться прогрессивными. А изъятыми самиздатовскими страничками «Чонкина» они и сами зачитывались в отделениях, буквально глотая роман за одну дежурную смену!

Ире события тех дней виделись как неопасное приключение, праздник непослушания. Не испугалась совсем. Она не просто искренне восхищалась страной, в которой родилась и жила, она в нее верила.


Загрузка...