Легенда о Макаре

Признания

Утром следующего дня Михаил напросился на прием к городскому прокурору.

Манюня встретил его словами:

– Твое появление должно означать, что есть интересная информация.

– На этот раз Вы не угадали. Пришел, потому что в тупике. Только и узнал, что кулаки Писаренко существовали и были раскулачены в 30-м году. Действительно, был такой Мартын Писаренко, младший из братьев и был у него сын Петр 22-го года рождения.

– И все?

– Написал еще запросы по архивам. Ответа пока нет.

– Что предлагаешь?

– Предлагаю побеседовать с Писаренковым.

– План беседы наметил?

– Расскажу, что ездил в Лебединское и Талаковку, а потом послушаю его. Пусть говорит. Может, из этого разговора что-нибудь да получится.

– Твоему мнению вполне доверяю. Если непонятно, что делать, то нужно использовать принцип мышонка попавшего в сметану, то есть барахтаться.

– Где лучше провести беседу? У нас или на заводе?

– А давай, я у него спрошу. Все равно в знак уважения к депутату, договариваться о встрече нужно мне.

– Тогда звоните, пожалуйста, прямо сейчас иначе я пропаду от безделья.

Манюня вызвал Ольгу, своего секретаря и поручил соединить его с заместителем директора металлургического завода по кадрам.

Ольга сверкнула глянцевой чернотой свежеокрашенных волос и вышла из кабинета, подарив Михаилу осуждающий взгляд. Как только появляется в кабинете городского прокурора Михаил, так ее начинают гонять взад-вперед.

Она не ошиблась. Стоило ей взять в руки телефонную трубку, как Николай Петрович попросил после звонка приготовить чай на двоих.

Ольга соединила Манюню с Писаренковым и направилась в комнату отдыха прокурора, заваривать чай.

– Попросил тебя приехать к нему на завод. Сегодня у него напряженный день. Гарантировал, что мешать не будут.

– Время приема он назвал?

– Попьем чаю и поезжай.

За чаем Михаил рассказал о своих встречах с ветераном войны и бывшей сельской учительницей, а также коротко о том, что узнал о Макаре Мазаеве.

– Местные жители, и я, в том числе, хорошо знают эту легенду. Пьяница и забияка он был первостатейный. Жену поколачивал. Высокий и физически сильный как большинство сталеваров. Завистников и врагов у него было предостаточно. Ходят не безосновательные слухи, что в стахановцы он пробивался из-за желания заколотить деньгу. Это у него получилось, но он все прогулял. Необходимо отдать ему должное, на немцев он не захотел работать ни за какие коврижки. Так что памятник себе вполне заслужил.

– Хоть технические выкладки Макара в его книжке вызывают у меня подозрение, думаю, не стану тратить время на выяснение.

– Здесь нужен специалист металлург.

– Формула там на уровне арифметики: вес плавки в тоннах умножаешь на 24 и делишь на время плавки в часах и площадь пода печи. Получается показатель: съем стали с квадратного метра площади пода печи.

– Что тебе показалось странным?

– В одном месте своих мемуаров он приводит параметры печи, на которой работал: 26,7 квадратных метров площадь пода и емкость 60 тонн. В поздравительной телеграмме Орджоникидзе он пишет, что выпустил плавку в 111,5 тонны за 6 часов 40 минут и дал 15 тонн съема с квадратного метра пода. Когда я обратным счетом определил площадь пода печи, то получил те же 26,7 квадратных метров. Вот загадка! Как можно в трехлитровой кастрюле сварить вдвое больше борща за один заход?!

– Думаю, металлурги знают. Не мучайся, найди время и проконсультируйся в отделе главного металлурга. Ты ведь сейчас едешь на завод.

– Попытаюсь.

Заводоуправление по традиции называли Главная контора. Писаренков вышел встретить Михаила в приемную, как только секретарь сообщила, что пришел Гречка.

Замдиректора предложил Михаилу место за приставным столиком, и сам сел не в свое кресло, а напротив следователя. Перед Михаилом сидел солидный мужчина, на вид не более шестидесяти лет, седой, но с густой шевелюрой слегка вьющихся волос. Глаза карие и очень живые – самый заметный объект на лице. На лбу шрам, которому при первой встрече Михаил не придал никакого значения. Может ли удивить шрам на лице ветерана войны, причем раненного не однажды.

Михаил без труда заметил, что Писаренков сильно волнуется.

– Наша беседа носит добровольный характер с вашей стороны. Вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Нас интересуют период Вашей жизни до апреля 42-го года. Не буду скрывать, мы приводим поиски в архивах. Впрочем, в Ваших интересах быть предельно откровенным. Ваша жизнь после перевешивает все негативное, что могло быть до этого.

– Сколько вам лет?

– Двадцать девять.

– А мне семьдесят. Это я к тому, что я лучше знаю цену слову. У меня нет оснований Вам не доверять, но от Вас, извините, мало что зависит.

– Мне поручил это дело городской прокурор, вы его знаете…

– Да, Николаю Петровичу можно доверять, но и от него не все зависит.

– Мы пока не ведем протокол. Если какие-то факты можно трактовать двояко и не в Вашу пользу, то мы их по обоюдному согласию исключим из протокола.

– Протокол все-таки будет.

– Есть зарегистрированная жалоба. На преступления военного времени нет срока давности. Протокол должен быть обязательно. В ответе на жалобу будет ссылка на документы и факты, установленные расследованием и протокол в том числе.

– Уже и следствие ведется…

– Нет пока события преступления, дело не открыто, поэтому ни о каком следствии речи быть не может…

– И я вам должен дать факты, на основании которых вы откроете дело…

– Если они есть, то дайте. Сами понимаете, будет хуже, если мы их обнаружим без Вашей помощи.

– Уже пошли угрозы.

– Какие же это угрозы?! Это юридические положения, принцип уголовного законодательства.

– Хорошо, пишите. Эта женщина права, я ее тоже узнал. Она так и осталась конопатой. Я на самом деле Писаренко Петр Мартынович. Мой отец был раскулачен. Нам выдали справку, и мы смогли пристроиться в Донбассе на шахте. Отец перед войной погиб в забое. Когда немцы оккупировали Донбасс мне, как и многим не удалось эвакуироваться. Болтался полгода, пока не перешел линию фронта. Был у меня из документов только аусвайс, оккупационное удостоверение или пропуск. Я боялся, что меня не возьмут в армию, поэтому дописал в пропуске одну букву в фамилии. Особист, который меня проверял, сказал: «Ты молодой, серьезно нагрешить вряд ли успел. Иди, воюй, окопы тебя проверят». Мне за себя не стыдно, думаю, проверку окопом выдержал.

– Вопрос возможно неуместный, но я его задам. Почему Вы не записались добровольцем в Красную Армию еще в июне, ведь Вам уже было восемнадцать лет?

– Помешали личные причины, – сказал после некоторого колебания замдиректора. – Да, мог бы воевать на десять месяцев больше. Думаю и оставшихся месяцев хватило, чтобы искупить вину потяжелее. Теперь можете меня опозорить и посадить.

– Фамилию менять не возбраняется, хотя формально Вы сделали это без разрешения. Подделка документа удостоверяющего личность. Если нет ничего другого, то это не военное преступление и можно распространить на него срок давности.

– Как быть с моей настоящей фамилией?

– Как хотите. В любом случае нужно писать заявление. Проще с опозданием на пятьдесят лет узаконить Вашу теперешнюю фамилию.

Писаренков выглядел так, словно сбросил тяжелый груз или пересилил себя и сделал что-то неприятное, что долго откладывал и не решался сделать.

– Когда и кому писать заявление?

– На имя городского прокурора. Но с этим торопиться не следует. Мы скажем Вам, что и когда нужно будет сделать. У меня к Вам просьба, мне нужно пройти в отдел главного металлурга. Нужна техническая консультация.

– Прокуратура разворачивает сталеплавильное производство, – попытался пошутить замдиректора.

– Читаю «Записки металлурга» Макара Мазаева, возникли вопросы.

По лицу Писаренкова пробежала тень. Это не ускользнуло от Михаила.

– И что за вопросы, если не секрет?

– Интересует техническая подоплека его рекордов.

– А-а-а! Об этом до сих пор говорят. Хотя есть посвященные, для которых, как они утверждают, нет никакой загадки.

– Мне бы такого посвященного.

– Знал бы, назвал фамилию! Можем поискать среди ветеранов мартеновского цеха. Их не так много осталось.

– Обязательно воспользуюсь Вашим предложением. Но для начала меня устроит любой инженер, сведущий в технологии мартеновского производства.

– Вас проведет прямо на место инспектор отдела кадров. Подождите несколько минут.

Писаренков вышел в приемную. Действительно, через минуту за ним зашла стройная девушка в джинсах и свитере.

Завод поражал Михаила размерами агрегатов и зданий. Он вертел и задирал голову, разглядывая исполинские сооружения, как правило, окутанные паром или дымом. Девушка догадалась и с готовностью превратилась в гида.

– Это градирня, высота 50 метров , а это дымовая труба листопрокатного цеха, 120 метров , а сам цех полтора километра длиной, по нему ездят на велосипедах и мопедах…

Писаренков не поленился позвонить начальнику сталеплавильной лаборатории. Тот встретил Михаила в вестибюле исследовательского корпуса:

– Константин Георгиевич Папушев, начальник отдела, – представился худощавый черноволосый мужчина, с сильной проседью.

– Михаил Гречка, следователь прокуратуры.

– Решили привлечь Макара к уголовной ответственности за липовые рекорды. Так организатор не он. Организаторов еще Сталин примерно наказал, только за другое. Может, и за это, а сказал за другое.

– А можно более детально. Я не металлург, мне нужно разжевать.

– Извините, за несдержанность. Я забегаю вперед и возможно не в ту сторону. Первое слово гостю. Пройдемте в мой кабинет.

– Направление нашей беседы Вы определили правильно. Но, как говорится, в ногах правды нет.

Кабинет был небольшой и пыльный. По всему было видно, что это бумажная пыль. На стенах кипы каких-то чертежей и плакатов с химическими и математическими формулами и графиками. Одну стену занимал плакат размером два на полтора метра. Надпись гласила «Диаграмма железо-углерод». Плакат был испещрен линиями, цифрами и формулами и размалеван в различные цвета. Он походил на политическую карту чужой планеты. Несколько книжных шкафов забиты техническими журналами и книгами. Вдоль окна стоял еще один стол, заваленный обрезками металла различной формы.

Хозяин кабинета освободил стул для Михаила, переложив какие-то альбомы на металлические образцы.

– Я прочитал книжку Макара Мазаева «Записки металлурга» и еще кое-что. Меня удивило, что даже нарком промышленности, который, по его словам, много занимался металлургией, не мог понять, почему Америка и Германия дают съем стали от 5 до 6, а Мазай и некоторые другие наши сталевары 12 тонн и более. В чем здесь дело?

– Если сказать просто, то его обманывали. А он был либо дилетант, либо очень хотел обманываться. Дело в том, что показатели съема в Германии или Америки считаются по всем печам и за годы, а рекордисты за одну плавку, рискуя спалить печь форсированным тепловым режимом и парализовав работу всего цеха.

– Макар дал показатель 12 тонн в течение 25 дней, а в одной плавке 15 тонн на квадратный метр.

– Это сути дела не меняет. В году 365 дней, а в цехе от 6 до 12 печей. Если у Вас есть время, то я прочитаю небольшую лекцию о мартеновском производстве. Тогда легче будет все понять.

– Времени у меня достаточно, хоть до вечера.

– Достану пару плакатов. Планировку цеха и поперечный разрез. На них все доходчиво можно объяснить. Мартеновский цех имеет два пролета: печной и разливочный. Уровень печного пролета на несколько метров выше разливочного. На границе печного и разливочного пролета размещаются печи. Печь это удлиненная ванна из огнеупорного кирпича, прикрытая огнеупорным сводчатым потолком, короче, сводом. Свод самое уязвимое место печи. В стенах печи со стороны печного пролета проделаны завалочные окна, через которые в печь загружают металлолом и другие компоненты шихты, заливают чугун. Со стороны разливочного пролета в печи имеется сливное отверстие, через которое выпускают готовую сталь в стальной ковш, обложенный, металлурги говорят, футерованный огнеупорным кирпичом. В торцах печи установлены мощные горелки, которые и плавят сталь. Горелки работают попеременно. В качестве топлива используется мазут или газы: доменный, коксовый или природный.

Процесс плавки стали имеет несколько технологических стадий или операций: подготовка печи к плавке, завалка лома, заливка чугуна, собственно плавка, доводка и выпуск стали, после чего можно начинать следующий цикл плавки.

Для выполнения каждой операции используются агрегаты. Для завалки – завалочные машины, для заливки чугуна – краны печного пролета. Для выпуска стали нужны ковши и кран, который транспортируют ковш с жидким металлом к изложницам (металлическим формам), а сейчас к установкам непрерывной разливки. Не выгодно для каждой печи иметь свой набор агрегатов. Обычно в печном пролете достаточно на три печи иметь одну завалочную машину и один кран. А вообще существуют методики расчета оптимального состава оборудования цеха. Чтобы печи не простаивали из-за нехватки сырья и оборудования, длительность плавки на всех должна быть примерно одинаковой. Тогда одинаковые операции на печах легко развести по времени.

Выбор технологических режимов плавки и длительность стадий или операций определяется целями.

Что нас больше всего интересует: количество, качество стали или ее себестоимость. Уменьшение длительности плавки за счет форсированного теплового режима, приводит к сокращению межремонтного периода и снижению качества стали. То есть, требования количества, качества и цены противоречивы в своих крайних проявлениях. Это закон природы, а не чья-либо прихоть.

Уральские заводы, например, всегда ориентировались на качество. Инструментальная и оружейная сталь другой быть не может. Но если вы плавите сталь для гвоздей или колючей проволоки, то качество не важно. Обычно в зависимости от специализации цеха выбирают компромисс между этими показателями и под него составляют технологические карты для всех участков цеха. Есть еще подготовительные участки: лома, ферросплавов, извести, доломита.

Как только оптимальный техпроцесс и организация труда определены, далее требуется их реализация, то есть технологическая и трудовая дисциплина. Если она соблюдается, а только в этом случае мы имеем наилучшие экономические показатели в течение длительного периода, где нет места никаким скоростным плавкам и рекордам.

Вот почему в Америке и Германии «рекордсменов» просто бы выгнали с работы с волчьим билетом. А у нас можно было за счет ущерба государству приобретать дутую славу и делать карьеру.

Есть плановая модернизация конструкции печи, внедрение новых более стойких огнеупоров, кислородное дутье, вакуумирование. Как раз этим и занимались металлурги Америки, Германии, а в послевоенное время и Японии. А мы все время пытались их догонять, даже в тех областях технологии, где имели и растеряли бесспорный приоритет, например, в непрерывной разливке.

– Но в почине Стаханова все же есть новаторский смысл! – перебил Михаил лектора.

– В чем смысл почина Стаханова?! Когда уголь рубили кайлом, специализированные крепильщик и откатчик были не нужны, они бы простаивали в ожидании, когда забойщик нарубит вагонетку и пройдет забой достаточно, чтобы делать крепь.

Применение вместо кайла отбойного молотка на сжатом воздухе привело к тому, что вагонетка наполнялась за считанные минуты, а крепь нужно ставить через полчаса. Ясно, что в этом случае уже нужна комплексная бригада. Только производительность следует считать не по забойщику, а в целом по бригаде. Приписывать Стаханову весь уголь, добытый бригадой – это лукавство.

Когда рубили уголь отбойным молотком, многое зависело от физических данных и трудолюбия забойщика. Но все равно однодневный рекорд не имел никакого экономического смысла. Не зря, когда появились угольные комбайны, уже считали производительность агрегата за год. В металлургии были свои лукавые приемы и прямое очковтирательство.

– Какие это приемы?

– Да сам же Макар об этом пишет, не стесняясь, в своей книге: основа моего метода – максимальный тепловой режим. То есть, включается на максимум подача топлива в печь, в ущерб другим печам используется оборудование и за минимальное время плавится, по сути, бросовый металл. После такой плавки через неделю-две свод печи обваливался, и ее ставили на ремонт.

– А рекорд в течение 25 дней?

– 25 дней это примерно 80 плавок. Печь сразу после ремонта может выдержать 80 «скоростных» плавок. При нормальной работе стойкость хромомагнезитового свода 250-300 плавок. Кроме того, была чистая фальсификация. В то время технические данные каждой печи (площадь пода и емкость) были зафиксированы в Москве в наркомате промышленности. Выплавка стали за сутки сообщалась в Москву каждый день телеграфом и по телефону. Данные в целом по стране печатались ежедневно в центральных газетах. В это время печи реконструировались в связи с переводом с доменного газа на мазут. При этом площадь пода увеличивалась с 26,7 до почти 40 квадратных метров, а емкость с 60 до 100 тонн. Просто данные в Москву о завершении реконструкции 9-й печи дали на месяц позже. За этот месяц Макар и установил свой «рекорд».

– Даже меня, не специалиста, удивило, когда я читал книгу Макара, почему площадь пода печи в 60 тонн такая же, как при 110 тонн.

– Вся эта липа специалисту видна невооруженным глазом. За счет ложных порогов можно перегрузить печь на 10 тонн, но не на 50.

– Что такое ложные пороги?

– Огнеупорным щебнем (доломитом) частично повышаются, подсыпаются, стены ванны в завалочных окнах, чтобы удерживать шлак и кипящий металл.

– Спасибо, понял.

– Во всех этих кампаниях есть еще один безнравственный аспект – дискредитация инженерной и научной мысли. Что Сталин, что Орджоникидзе бросали упреки академикам и инженерам с высоких трибун и в средствах массовой информации. Вы говорите нельзя, а Макар показывает, что можно. На самом деле роль сталевара на печи не выше помощника повара на кухне. В мартеновском цехе сменой руководит начальник смены. Ему подчиняются мастера всех участков. Плавильному мастеру, как правило, подчиняется три печи. Каждая печь обслуживается бригадой во главе со сталеваром. Все параметры плавки, расчет шихты и тепловые режимы задаются мастером. Задача сталевара правильно их выполнять. Конечно, для этого нужно понимать их физический и химический смысл, обладать организационными навыками и уменьем.

Технолог – композитор, мастер – дирижер, сталевар первая скрипка в оркестре. Понятно, какую музыку мы имели, задвинув композитора и дирижера в известное место. Впрочем, у рекордсменов тоже были свои дирижеры, точнее кукловоды. До сих пор расхлебываем последствия такой политики.

– Спасибо за исчерпывающую консультацию. У меня остался один вопрос. Почему Макар не эвакуировался на Восток.

– Трудно сказать, однозначно. Я могу назвать только объективные факторы, а могут быть еще субъективные. К объективным я отношу то, что Макар на три года уехал в Москву, а за это время в результате репрессий полностью сменилось руководство завода и цеха. В политических целях он новому руководству был не нужен, а грамотным специалистом он так и не стал. Характер у него был скверный, плюс склонность к загулам. После его рекорда, ему организовали поездку на Урал, но его там быстро раскусили. Организованно эвакуировали менее трети работников завода. В списки было трудно попасть. Безусловно, если бы он захотел, то через партком добился бы этого. Что-то его остановило. В таких случаях говорят судьба, или не судьба…

– Теперь, действительно, все. Спасибо за внимание. Извините, что отобрал много времени.

– И я рад был возможности поделиться своим мнением по данному вопросу. В другом месте и публично было бы нехорошо. Его смерть все списала.

– Пожалуй, да!