Ленивый любовник

I

В тот холодный январский вторник произошло событие, достойное внимания. Незадолго до полудня инспектор Крамер без предупреждения появился у Ниро Вульфа на Тридцать пятой улице, в старом доме с фасадом из красного песчаника. Когда я проводил его в контору, он поздоровался с хозяином, опустился в кресло, обитое красной кожей, и коротко объявил:

– Я зашел, чтобы попросить о небольшой услуге.

Необычным было то, что Крамер признавался в этом. Из-за своего стола я издал неопределенный возглас, а он, смерив меня холодным взглядом, спросил о причине моего беспокойства.

– Ничего, инспектор, – ответил я любезно. – Чувствую себя прекрасно. Это вы были причиной моего восклицания. Вы так редко обращаетесь за небольшой услугой, любым иным способом выуживая необходимое, что я испытал небольшой шок. – И я снисходительно махнул рукой. – Впрочем, это не имеет значения.

И без того красное лицо инспектора побагровело еще больше. Его широкие плечи напряглись, а морщины вокруг глаз стали заметнее.

Но Крамер понял, по-видимому, ситуацию, взял себя в руки и парировал:

– А вы знаете, мнение Дарвина о вас было бы чрезвычайно любопытным. Интересно, как случилось, что эволюция вас не коснулась?

– Перестаньте препираться, – проворчал Вульф из-за своего стола.

Он сердился не потому, что имел что-нибудь против порчи крови Крамера. Ничего подобного. Он всегда раздражался, когда ему мешали отгадывать кроссворды в лондонской «Таймс».

– Что это за услуга, инспектор? – спросил он.

– Ничего особенного, – ответил полицейский. – Речь идет о совершенной ерунде в одном деле об убийстве. В прошлый понедельник из Восточной реки в районе Девятнадцатой улицы выловили труп мужчины. Это был…

– Некий Леонард Дайкес, – подхватил. Вульф, так как хотел сократить разговор и управиться с кроссвордом до обеда, – уважаемый делопроизводитель надежной адвокатской фирмы, возраст – около сорока лет. В воде пробыл около двух дней. На голове обнаружен след от сильного удара, но смерть наступила только в воде. До вчерашнего вечера полиция никого не задержала. Я читаю все сообщения об убийствах.

– Ну разумеется, – бросил машинально инспектор, сопровождая свою бестактность усмешкой. Он, оказывается, умел даже усмехнуться, когда требовалось. – Мы не только никого не задержали, но не смогли найти хотя бы какого-то следа. Нет абсолютно ничего. Сделали все, что делаем в таких случаях, но остались на мертвой точке. Этот тип жил в холостяцкой квартирке на Салливен-стрит. Пока мы туда добрались, в ней уже все было перевернуто вверх дном. Вы представляете? Квартира не ограблена, но кто-то там рылся.

Мы не отыскали ничего, что помогло бы следствию, не считая пустяка, который пригодится, если знать, к чему его приспособить.

Инспектор достал из внутреннего кармана пиджака пачку бумаг и, найдя среди них конверт, вытащил из него сложенный лист.

– Это было в книге. – Он протянул листок. – Я могу сказать ее название и номера страниц, между которыми лежала эта бумажка, но вы обойдетесь без лишней информации. – Крамер встал и вручил Вульфу четвертушку бумаги. – Можете посмотреть.

Ниро пробежал взглядом записку, а я встал и потянулся за ней, так как в мои обязанности входило знать обо всем, что творилось в конторе, чтобы в случае чего Вульфу было на кого свалить вину.

– Это почерк Дайкеса, – продолжал Крамер. – Бумага из блокнота для писем, который лежал на его столе. Несколько таких же блокнотов мы нашли в ящике этого стола.

Я внимательно осмотрел листок. Это была обыкновенная белая бумага размером шесть на девять дюймов. Наверху виднелось подчеркнутое «На выбор», написанное карандашом старательным, очень ясным почерком. Ниже шел список имен:

Синклер Мил

Синклер Сампсон

Берри Бауэн

Давид Йоркес

Эрнест Винсон

Дориан Вик

Берт Арчер

Оскар Шиф

Оскар Коли

Лоуренс Мак-Кью

Марк Мак-Кью

Марк Флик

Мак Флик

Луиз Гил

Льюис Гил.

Я отдал листок Крамеру и возвратился к столу.

– Ну и что? – нетерпеливо спросил Вульф.

– По дороге в центр я зашел, чтобы вам это показать. – Крамер сложил четвертушку бумаги и засунул в конверт. – Записка мало что дает невероятно, не имеет ничего общего с убийством, но она чертовски раздражает меня, вот я и заглянул сюда, чтобы узнать ваше мнение на сей счет. Дайкес записал на листке пятнадцать имен, и ни одного из них нет в телефонной книге Нью-Йорка.

Мы не нашли следов людей с именами из списка. Никто из знакомых или сослуживцев Дайкеса никогда их не слышал. Все так говорят. Разумеется, мы не могли прочесать страну, но Дайкес родился и провел всю свою жизнь в Нью-Йорке, а о его знакомых в других штатах абсолютно ничего не известно. Что же это, черт побери, за имена?

– Имена придуманы им самим, – буркнул Вульф. – Это псевдонимы для себя или кого-нибудь другого.

– Мы думали об этом. Но никто никогда не пользовался ни одним из этих псевдонимов.

– Ищите дальше, если думаете, что это важно.

– Видите ли, мы всего лишь обыкновенные люди. Мне пришло в голову показать эту бумагу гению и посмотреть, что из этого выйдет. Но ведь от гениев можно ожидать чего угодно…

Вульф пожал плечами.

– Мне очень неприятно, но я ничем не могу помочь.

– Да… Ну что ж. Прошу прощения за отнятое у вас время… – Крамер встал с кресла. Он обиделся и, пожалуй, был прав: –…бесплатное время. Не беспокойтесь, Гудвин, – бросил он в мой адрес, повернулся и вышел.

Вульф же склонился над кроссвордом и, хмуря брови, потянулся за карандашом.

II

Намек инспектора относительно гонорара, был, надо сказать, вполне обоснованным. Вульф терпеть не мог напрягать свой мозг только ради так называемой работы. В течение тех лет, что я числюсь у него в платежной ведомости, всего несколько раз удалось встряхнуть Ниро делами, не подкрепленными солидной оплатой. Но он не бездельник. Ведь на свои доходы частного детектива содержит старый дом и оранжерею в мансарде, полную орхидей, и Теодора Хорстмана – садовника, состоящего при орхидеях, и Фрица Бреннера – лучшего повара в Нью-Йорке, и меня – Арчи Гудвина, который просит о прибавке, когда шьет себе новый костюм, и, случается, эту прибавку получает.

В январе и первой половине февраля дела шли неважно. Обычной работой занимались только Саул Пензер, Фред Даркин и Орри Кассер, а Вульф и я ограничивались общим надзором за делами. Правда, было дело махрового гангстера, и во время небольшой стычки с ним во Фреда стреляли. Наконец, почти через шесть недель после визита Крамера, в понедельник утром позвонил по телефону неизвестный нам Джон Р. Веллимэн, просил принять его, и я сказал, чтобы он явился в шесть часов вечера. Когда он пришел, на несколько минут раньше срока, я провел его в канцелярию и усадил в кресло, обитое красной кожей, ожидать возвращения Вульфа из оранжереи. Возле кресла я поставил столик, чтобы мистеру Веллимэну было удобно писать, например в чековой книжке. Посетитель был лысеющим, маленьким сутулым человеком, с носом не столь солидным, чтобы служить опорой для очков без оправы. Его заурядный серый костюм и дополнявшие его аксессуары не свидетельствовали о больших деньгах, но клиент сообщил мне по телефону, что является оптовым торговцем из Пеории, штат Иллинойс, а у меня было достаточно времени, чтобы справиться о нем в банке. Мы взяли бы у него чек, если позволит ситуация.

Когда мой шеф вошел в контору, Веллимэн встал, чтобы пожать ему руку. Иногда Вульф старается скрыть, с какой неохотой он подает руку чужому, иногда же не дает себе труда сдержаться. В этот раз он повел себя не наихудшим образом, затем обогнул стол и водрузил свои сто сорок килограммов живого веса на единственное в мире кресло, которое соответствовало его габаритам.

– Я вас слушаю, – начал он разговор.

– Я хотел бы вас нанять.

– С какой целью?

– Чтобы разыскать… – Веллимэн внезапно умолк, а его мясистый подбородок задрожал. Затем он с усилием поднял голову, снял очки, потер пальцами веки. Ему было довольно трудно вновь водрузить очки на нос.

– Я не совсем владею собой, – начал он извиняющимся тоном. – Почти не спал последнее время. Я ужасно устал. Мне бы хотелось, чтобы вы нашли убийцу моей дочери.

Шеф многозначительно посмотрел в мою сторону, а я потянулся за блокнотом и карандашом, чего наш гость даже не заметил. Вульф несколько мгновений молчал. Затем спросил:

– Когда была убита ваша дочь, как и где?

– Семнадцать дней назад, в пятницу, второго февраля, вечером, на нее налетел автомобиль в парке Ван Кортлэнд, – ответил Веллимэн, уже вполне овладев собой. – Я должен немного рассказать о ней.

– Слушаю вас.

– Я живу с женой в Пеории, штат Иллинойс. Уже более двадцати лет там у меня свое дело. У нас был один-единственный ребенок, дочь Джоан, мы ей… – Он снова на некоторое время умолк.

– …Мы ею очень гордились. Четыре года тому назад она с отличием окончила Смит-колледж в Нордхемптоне и получила место в известной издательской фирме Охолла и Хэнна. С работой она справлялась прекрасно. Я знаю об этом от самого мистера Охолла. В ноябре прошлого года ей исполнилось двадцать шесть лет. – Мистер Веллимэн сделал неопределенный жест. – Глядя на меня, трудно поверить, что у меня может быть красивая дочь. Но Джоан была красива: все это признавали. И на редкость образованна… – Он вынул из кармана большой конверт и встал с кресла, чтобы отдать Ниро пачку фотографий. – Пожалуйста… Это двадцать лучших снимков. Они отобраны для полиции. Но полиция их не использовала, и я отдаю вам. Пожалуйста, взгляните.

Я подошел поближе, и Вульф протянул мне одну из этих фотографий. «Красивая» – сказано слишком сильно, но не стоит скрывать, что Джоан была очень интересной молодой особой, если копия верно передает оригинал. Правда, на мой вкус, у нее был слишком выделяющийся подбородок, но такие глаза и лоб должны были устроить и более требовательного отца.

– Она была прекрасна, – повторил еще раз Веллимэн и снова осекся.

Вульф терпеть не мог всякой напыщенности и аффектации.

– Я предложил бы, – фыркнул он, – чтобы вы избегали таких слов, как «гордость» или «прекрасна». Легче разрешать задачу, оперируя сухими фактами. Возможно, вы хотели бы нанять меня, чтобы я нашел того, кто вел автомобиль, сбивший вашу дочь?

– Я последний идиот, – деловито заявил клиент.

– В таком случае можете меня не нанимать.

– Я не о том. И последний идиот не потому, что хотел вас нанять, а, намереваясь энергично взяться за дело, я должен был сделать это много раньше. Просто я не владел собой. Как это было? В субботу, две недели тому назад, мы получили телеграмму о смерти Джоан. На машине поехали в Чикаго, а оттуда самолетом прилетели в Нью-Йорк. Мы видели ее останки. Колеса автомобиля прошли поперек тела, а на голове, над правым ухом, был явный след от удара. Я говорил на эту тему с полицейскими и врачом, который проводил вскрытие.

Веллимэн теперь был полон энергии.

– Я не могу себе представить, чтобы Джоан прогуливалась по малолюдной части парка, вдали от главной аллеи, в холодный зимний вечер. Не может себе этого представить и моя жена. И откуда рана над ухом? Ведь колеса автомобиля не задели ее головы. Полицейский врач считает, что она могла удариться, падая, но говорит это крайне неуверенно, и я в это не верю.

Полицейские твердят: следствие продолжается, они делают все, что могут, но я им тоже не верю. Они полностью приняли версию о дорожном лихаче, который скрылся после происшествия, и стараются лишь найти машину. Я же, напротив, подозреваю, что здесь пахнет убийством и, насколько могу судить, знаю имя убийцы.

– Вот как? – Вульф слегка приподнял брови. – А вы говорили об этом полиции?

– Разумеется. Не раз. Но они только кивают и повторяют: «Следствие продолжается». До сих пор ничего не сделали и не сделают. Именно поэтому я и решил обратиться к вам…

– У вас есть какие-нибудь доказательства?

– Да. – Из внутреннего кармана пиджака клиент вынул конверт. – Я считаю это доказательством, а полиция, кажется, нет. Джоан каждую неделю писала домой. Она почти никогда не приносила нам разочарований. – Из конверта Веллимэн вынул вчетверо сложенный листок и старательно его расправил. – Я перепечатал на машинке ее письмо от первого февраля. Это был четверг. Оригинал находится в полиции. Прочту вам фрагмент:

– «Да, хочу сообщить вам о странной встрече, которая состоится у меня завтра вечером. Как вы знаете, мистер Хэнн требует, чтобы отказы, посылаемые авторам, были подписаны кем-нибудь из сотрудников, если только речь не идет об абсолютной чепухе, что, увы, случается часто. Поэтому довольно много рукописей я возвращаю со стереотипной запиской, подписанной моим именем. То же делают и другие рецензенты.

Так вот, прошлой осенью я так же поступила с романом некоего Берта Арчера и, как вы понимаете, совсем об этом забыла.

Но вчера позвонил мне какой-то мужчина и представился как Берт Арчер. Он спросил меня, припоминаю ли я записку, с которой вернула ему рукопись. Я ответила, что помню, и он поинтересовался, читал ли еще кто-нибудь этот роман. Я ответила, что нет, и тогда этот тип выступил с предложением. Он сказал, что будет платить мне двадцать долларов в час, если я соглашусь обсудить с ним этот роман и сделать поправки! Ну и что вы думаете? Даже если понадобится только пять часов, то мне перепадает круглая сотня сверх программы! Эта сумма, правда, недолго пробудет в моем кошельке, что не удивит, вероятно, моих любимых и заботливых родителей, которые хорошо знают свою доченьку. Завтра мы должны встретиться сразу после работы…»

Веллимэн протянул руку, в которой держал листок.

– Джоан написала…

– Можно на это взглянуть? – прервал его Вульф.

Он наклонился вперед, и глаза его заблестели. По-видимому, письмо Джоан Веллимэн произвело на него большое впечатление. Но когда он взял бумагу в руки, то едва взглянул и сразу передал мне. Я читал письмо и одновременно слушал разговор.

– Джоан написала это в четверг, первого февраля. Встреча была назначена на следующий день, пятницу, сразу после работы. В субботу утром ее тело было найдено в боковой аллее Ван Кортлэнд. Ведь можно предположить, что тот человек ее убил?..

Вульф снова развалился в кресле.

– А не было ли установлено нарушение закона о неприкосновенности личности? Я имею в виду насилие.

– Нет. – Веллимэн закрыл глаза и стиснул зубы. Через некоторое время он поднял веки. – Нет. Ничего такого не подтвердилось.

– А что говорят в полиции?

– Что ищут повсюду этого парня Арчера, и никаких следов. Я думаю…

– Чепуха. След должен быть. Ведь у издательства есть какие-то картотеки. Прошлой осенью этот тип прислал рукопись. Возвращена она с запиской вашей дочери. Как возвращена, куда?

– По адресу, который он оставил: до востребования, почтовое отделение Клинтона, на Десятой улице. – Веллимэн разжал пальцы и повернул одну руку ладонью вверх. – Я не утверждаю, что полиция провалила дело. Может быть, она делает все как следует, но факт остается фактом: прошло семнадцать дней – и ничего. Меня не удовлетворяет то, что я слышал от них вчера и сегодня утром. И я не хочу, чтобы дело закрыли. Полиция квалифицирует его как непреднамеренное убийство, то есть просто случайность. Я не знаю нью-йоркскую полицию, но вы можете поверить в такую случайность?

– Хм… Не исключено… – проворчал мой шеф. – И вы хотите, чтобы я доказал, что это было убийство, и указал на убийцу?

– Да. – Клиент заколебался. Открыл рот, потом закрыл. Искоса посмотрел на меня и перевел взгляд на Ниро. – Полагаю, то, что я хочу сделать, похоже на месть. Так же думает моя жена и священник нашего прихода. На прошлой неделе, когда я был дома, они оба так говорили. Жажда мщения – грех, это очевидно. Но я уверен в своей правоте и буду стоять на своем. Даже если речь идет о водителе, который просто убежал после происшествия. И сильно сомневаюсь, что полиция его найдет. Ну а я не возвращусь в Пеорию, не буду торговать продовольственными товарами, пока эта дрянь, нечаянный убийца или злоумышленник, не будет схвачен и не понесет наказания.

У меня процветающее, хорошее дело и кое-какой достаток. Я никогда не думал, что умру в нищете. Но Богом клянусь, пойду на это, лишь бы разыскать преступника, убившего Мою дочь. Может быть, я не должен признаваться в этом. Разве я знаю? Вы известны мне только понаслышке. Может быть, вы откажете в помощи тому, кто питает столь нехристианские чувства? Трудно, но я хочу поставить вопрос честно.

Клиент снял очки и стал протирать стекла носовым платком. Это говорило в его пользу. Он не стремился принудить моего шефа смотреть на него, когда тот будет принимать решение, брать ли на себя труд помочь такому мерзавцу, как Джон Р. Веллимэн из Пеории, штат Иллинойс.

– Я тоже хочу быть честным, – ответил сухо Вульф. – Обычно проблемы мести я не принимаю в расчет, когда решаю, браться или не браться за дело. Однако ваша откровенность была ошибкой, так как вместо двух тысяч гонорара я потребую теперь пять. И совсем не собираюсь вас разорять. Но коль скоро полиция ничего не достигла в течение семнадцати дней, наша работа потребует, конечно, немало времени и наличных. Еще немного информации, и мы стронемся с места.

– Я хотел бы поставить вопрос честно, – с чувством повторил Веллимэн.

Когда через полчаса он ушел, на столе под пресс-папье лежал чек и копия письма Джоан, а мой блокнот был заполнен информацией, даже слишком обильной, чтобы сдвинуться с места, как выразился Ниро.

Проводив клиента в холл, я подал ему пальто, а когда открыл дверь и Веллимэн протянул мне руку, с удовольствием пожал ее.

– Вы не обидитесь на меня, если я буду звонить довольно часто? – спросил он. – Хотел бы постоянно быть в курсе дела. Постараюсь не надоедать. Не такой уж я настойчивый человек.

– Конечно, звоните, сколько вам будет угодно. Я всегда могу ответить: ничего нового.

– Он хороший человек, этот мистер Вульф?

– Первый класс, – заявил я с уверенностью.

– Хм… Я на это рассчитываю, – буркнул он и вышел на ледяной западный ветер.

Я стоял в дверях, пока Веллимэн не сошел со ступеней, потому что его состояние будило опасение – как бы бедняга с них не свалился. Возвращаясь в кабинет, я остановился и потянул носом. Фриц готовил свиные котлеты в соусе, который изобрел в компании с моим шефом, и хотя дверь кухни была заперта, я смог по достоинству оценить аромат. В конторе, удобно устроившись в кресле, с закрытыми глазами сидел Вульф. Я взял чек и, оглядев его ласковым взглядом, запер в сейф. Затем подошел к столу Вульфа, чтобы еще раз посмотреть на фотографию бедной Джоан. Да, если копия повторяла оригинал, было бы очень приятно познакомиться с такой девушкой.

– Ну что ты работаешь, отдохни. Ужин через десять минут, – сказал я и добавил, когда Вульф приоткрыл глаза: – Ну и что? Имеем убийство?

– Разумеется, – ответил он высокомерно.

– Тем лучше для нас, но почему ты так думаешь? Полагаешь, что она бы не выбралась на уединенную прогулку по парку в феврале?

– Нет, – прокричал он. – Изволь найти более подходящий довод.

– Я? Я должен найти довод?

– Ты, Арчи. Сколько лет я учил тебя наблюдать, а ты все сваливаешь в одну кучу. Недавно инспектор Крамер показал нам список из пятнадцати имен. Седьмым из них было: Берт Арчер. В день своей смерти мисс Веллимэн встретилась с кем-то, кто представился, как Берт Арчер. Леонард Дайкес, который составил список имен, был убит. Только дурак мог бы не принять гипотезу о том, что мисс Веллимэн тоже пала жертвой убийства.

Я повернулся на пятках, сделал два шага к своему вращающемуся креслу и установил его так, чтобы сесть лицом к шефу.

– А… – проворчал я. – Я отнесся к этому как к стечению обстоятельств, ведь…

– Не морочь мне голову! Ты совсем об этом не думал. Снова говоришь глупости. Арчи.

– Ты прав. Я не электронномыслящий.

– Такого выражения не существует.

– Существует с той минуты, как оно принесло мне пользу, – вспылил я. – Речь идет о том, что мой разум не посещают мгновенные озарения. Крамер показал нам эту записку пять недель назад. Я едва на нее взглянул. Ты, я знаю, тоже. Но я – не ты. Вдумайся в обратную ситуацию. Что если бы я запоминал раз прочитанные имена, а не ты? Я был бы тогда хозяином, этого дома и банковского счета, а ты работал бы як меня. Тебя устроит такое положение? А может, все же предпочитаешь то, что есть? Выбирай!

– Позвони Крамеру, – коротко бросил Вульф.

– Будет сделано! – воскликнул я и повернулся к телефонному аппарату.

Этот разговор задел меня за живое. Так или иначе, весь вечер я задавал себе вопрос, что могут думать о моих умственных способностях Вульф и Крамер. Они всегда одинаково реагируют только на мои промахи. Не хвалю себя, но не скрываю – хочу, чтобы принимали меня таким, каков я есть. К слову, ни мой шеф, ни инспектор не потрудились бы поинтересоваться моим состоянием, даже если бы заметили его.

III

Я торчал за столом, как всегда во время вечерних совещаний в конторе. Напротив меня, на своем обычном месте, сидел Ниро. Крамер расположился в кресле, обитом красной кожей.

Конференция открылась в дружеской обстановке. Хозяин предложил что-нибудь выпить, гость выбрал виски с содовой, а когда Фриц подал стаканы, сделал большой глоток и заявил, в полном соответствии с истиной, что виски – высший класс.

– Вы сказали мне по телефону, – он повернулся к моему шефу, – что можете быть мне полезным.

Вульф отставил кружку с пивом и утвердительно кивнул головой.

– Да, инспектор. У меня есть кое-что, если, конечно, вы не перестали интересоваться этим делом. В последнее время я ничего не видел в газетах о Леонарде Дайкесе… о человеке, которого выловили из воды около двух месяцев назад. Вы раскрыли эту загадку?

– Нет.

– А есть ли какие-нибудь успехи?

– Нет… Нет никаких.

– А теперь я хотел бы получить ваш совет по весьма щекотливому вопросу, – продолжил Вульф и поудобнее устроился в кресле. – Видите ли, я должен сделать выбор. Семнадцать дней тому назад в боковой аллее парка Ван Кортлэнд был найден труп молодой женщины по имени Джоан Веллимэн, сбитой автомобилем. Ее отец, живущий постоянно в Пеории, штат Иллинойс, недоволен выводами официального следствия, и поэтому нанял меня. Я разговаривал с ним сегодня. Беседовали мы около двух часов, после чего я позвонил вам. У меня есть серьезные основания полагать, что это был не несчастный случай и есть несомненная связь между двумя убийствами: Веллимэн и Дайкеса.

– Интересная история, – буркнул Крамер. Клиент сообщил вам что-нибудь существенное?

– Да. И именно поэтому я стою теперь перед выбором. Я могу обратиться к вашему коллеге в Бронксе и да гь ему важное звено, связывающее два убийства, при условии сотрудничества со мной. В границах разумного, конечно. Я хочу, чтобы мой клиент остался доволен и по окончании следствия не сомневался в том, что гонорар я заработал честно. Могу также предложить аналогичную сделку вам. Смерть дочери моего клиента наступила в Бронксе, и дело находится в распоряжении вашего тамошнего коллеги – следовательно, надо бы обратиться к нему. Однако Дайкес стал жертвой убийства в Манхеттене… Хм… Что вы об этом думаете?

– Я думаю, – проворчал инспектор, – что я не ошибся, ожидая от вас чего-нибудь в этом духе. Вы хотите, чтобы в обмен на вашу информацию в деле об убийстве я помог при инкассировании вашего гонорара. Вы грозите сговором с моим коллегой из Бронкса в случае моего отказа. А если и он откажется? Что тогда? Вы скроете ваши сведения?

– Я не располагаю ничем, что бы смог утаить.

– Черт побери! Но вы ведь сами говорили…

– Я говорил, что у меня есть важные соображения, доказывающие, что есть несомненная связь между двумя убийствами, о которых идет речь.

Естественно, эти соображения базируются на определенных сведениях, но я не располагаю фактами, которых нет в вашем распоряжении. Полиция, инспектор, это колоссальная машина. Если ваши подчиненные и эти, из Бронкса, начнут сотрудничать друг с другом, то, несомненно, рано или поздно придут к тем же выводам, что и я. Я с радостью сэкономил бы ваше время и облегчил труд, но…

– Пришло время… – проворчал было инспектор, но оборвал фразу.

– Я предлагаю свои соображения, – продолжал Вульф, – так как они вам могут пригодиться. Кроме того, дело выглядит запутанным и потребует больших затрат, а мои средства ограничены. Я ставлю условия, потому что благодаря моим соображениям вы можете раскрыть это дело быстро и без моей дальнейшей помощи, а мой клиент может оспорить условия оплаты. Мне бы этого не хотелось. Сформулируем это следующим образом: если по окончании следствия вы будете считать, что мы вас не подвели, чтобы мистер Веллимэн не предъявлял мне претензий, вы ему все расскажете. Разумеется, только ему одному.

Вульф потянулся к кружке и отпил глоток пива.

– Я принимаю ваши условия и слушаю вас, – ответил инспектор.

– Еще одно, – продолжал мой шеф, вытирая губы носовым платком. – Гудвин должен получить доступ к материалам двух дел: Дайкеса и Веллимэн.

– У меня нет дела мисс Веллимэн.

– У вас оно будет, как только я скажу вам о связи этих двух дел.

– Это не разрешено инструкциями.

– Разве? В таком случае, прошу прощения. Обмен информацией был бы вдвойне выгоден, а повторное собирание фактов, уже известных полиции, потребует много денег и времени моего клиента. Но что поделаешь. Не может быть и речи о нарушении инструкции.

– Видите ли, – сказал Крамер, осуждающе глядя на моего шефа, – среди причин, по которым нам с вами нелегко договориться, немаловажную роль играет та, что вы иронизируете тоном, лишенным иронии. Это один из ваших отвратительных приемов. Ну хорошо. Будут у вас эти материалы. Что это за связи?

– Но на оговоренных условиях?

– Угу. Я вовсе не желаю вам голодной смерти.

– Арчи, – повернулся ко мне Вульф, – где это письмо?

Я вынул письмо из-под пресс-папье и передал шефу.

– Это, – пояснил он Крамеру, – копия письма, которое мисс Веллимэн послала родителям в четверг первого февраля. На следующий день, в пятницу, она была убита. – Он подал бумагу инспектору, вставшему, чтобы до нее дотянуться. – Конечно, вы можете прочесть все, но важный отрывок подчеркнут.

Инспектор читал не спеша. Сморщив лоб, он смотрел на письмо, затем перенес взгляд на Ниро.

– Где-то я видел это имя. Берт Арчер. О нем говорилось?.

Вульф кивнул головой.

– Подождать, пока вы вспомните?

– Нет. Где я видел это имя?

– В записке, написанной рукой Леонарда Дайкеса, которую вы показали мне шесть недель тому назад. Оно было седьмым или восьмым. Но определенно не шестым.

– Когда вы увидели письмо в первый раз?

– Сегодня вечером. Мне его дал мой клиент.

– Проклятье!

Инспектор отрешенно посмотрел на моего шефа, затем на подчеркнутый фрагмент письма, медленно сложил листок и сунул eto в карман.

– Оригинал, – сообщил Вульф, – находится в распоряжении вашего коллеги из Бронкса. Это копия.

– Угу. Я одолжу ее. – Крамер потянулся за стаканом, выпил виски и перевел взгляд на угол столешницы из тисса. Затем сделал второй глоток и вновь сконцентрировал внимание на столе, чтобы при двух последующих глотках и двух внимательных осмотрах стола опорожнить стакан до дна, а потом отставить его.

– Есть у вас что-нибудь еще? – спросил он.

– Ничего.

– А что вы предпринимаете?

– Ничего. С того времени, как получил письмо, я успел только поужинать.

– Разумеется. От этого вы не откажетесь. – Крамер, подтянутый несмотря на свои годы, поднялся с кресла. – Ну, я пошел. Черт побери, я должен уже быть дома.

Он быстро направился в холл, а я поспешил за ним.

Когда я вернулся в контору, Вульф спокойно открывал очередную бутылку пива.

– Ну и что? – спросил я. – Вызову, пожалуй, по телефону Саула, Фреда и Орри. Ты им все расскажешь и установишь определенный срок. До завтрашнего вечера управимся с обоими делами. Как ты думаешь, стоит оставить Крамера в дураках или нет?

Шеф свирепо посмотрел на меня.

– Перестань говорить глупости. Это не шутки. Полиция Манхеттена около семи недель ищет Берта Арчера. Эти, из Бронкса, охотятся за ним семнадцать дней. Теперь они всерьез приступят к делу. А если такого типа вообще нет?

Я думаю, что был, – ведь он договорился о встрече с Джоан Веллимэн вечером второго февраля.

– Ничего подобного! Мы знаем из ее письма к родителям, что ей позвонил кто-то, назвавшийся Бертом Арчером. Знаем из того же источника, что рукопись романа, подписанная тем же именем, была дослана фирме Охолла и Хэнна, а мисс Веллимэн читала этот роман, потом возвратила его до востребования, в почтовое отделение Клинтона. – Вульф покачал головой. – Нет, это не шутки. Прежде чем мы управимся с этим делом, мистер Веллимэн может действительно пойти по миру, если, конечно, не остынет до той поры.

Во всяком случае, пусть полиция делает свое дело.

Я хорошо знал шефа и не принимал близко к сердцу его болтовню. Поэтому спокойно занял место за столом и вызывающе обратился к нему:

– А мы погуляем, а?

Ничего подобного! Я же сказал: пусть полиция делает свое Дело, то есть черную работу. Мы двинемся с места под прикрытием, без риска, ибо я думаю, что письмо Веллимэн к родителям было откровенным. А если так, она дает не только имя Берта Арчера. Этот тип узнал у нее по телефону, не читал ли кто-нибудь еще его роман, и она ответила: нет. Это мог быть и случайный вопрос, но в свете последующих событий возникает другая проблема. Была ли дочь нашего клиента убита потому, что читала повесть Берта Арчера? Подобная гипотеза кажется не лишенной смысла. Сколько свободно работающих стенографисток может быть в Нью-Йорке? Скажем в Манхеттене?

– Представления не имею. Пятьсот. Пять тысяч.

– Тысячи в счет не идут. Это само собой разумеется. Я имею в виду особ, которые перепечатывают документы и разного рода рукописи.

Другими словами, вы говорите о машинописных бюро, а не о стенографистках.

– Разумеется. – Вульф сделал глоток пива и уселся поудобнее. – У меня была мысль намекнуть об этом Крамеру. Однако если мы потратим немного денег мистера Веллимэна, то не будет большого греха. Хотел бы я знать, что это был за роман. Берт Арчер мог и сам напечатать его на машинке, но мог и не делать этого.

По машинописным бюро отправим Саула, Фреда и Орри. Пусть явятся сюда в восемь часов утра и получат у меня соответствующие инструкции. Может быть, узнаем что-нибудь не только о рукописи, но получим описание внешности Берта Арчера.

– Правильно, – одобрил я, довольный развитием событий. – Я тоже охотно разомну ноги.

– Пе сомневаюсь в этом. Существует другая возможность, правда, менее вероятная, что Берт Арчер отослал свое творение и другим издателям. Стоит попробовать. Начнешь, разумеется, с почтенных фирм, типа Охолла и Хэнна. Но не завтра. Завтра займешься изучением материалов полиции по делам Дайкеса и Веллимэн. Ничего не пропусти. Например: была ли у Дайкеса пишущая машинка?

Я удивленно поднял брови.

– Подозреваешь, что Дайкес был – Бертом Арчером?

– Не знаю. Он составил список лиц, несомненно, вымышленных. Наверняка он не был Бертом Арчером второго февраля, так как уже за пять недель до этого умер. Пойдешь также к Хэнну и Охоллу. Вопреки тому, что мисс Веллимэн утверждала в письме родителям, кто-то мог Читать этот роман или хотя бы просмотреть. Не исключено, что мисс Веллимэн говорила с кем-нибудь на эту тему. Или, что, вероятно, менее правдоподобно, Берт Арчер сам принес рукопись и кто-нибудь его запомнил, хотя это и произошло прошлой осенью, много месяцев назад. – Вульф вздохнул, потянувшись за кружкой с пивом. – Я предлагаю несколько передвинуть определенный тобою срок.

– Согласен. Пусть это будет пятница, а не завтрашний день, – уступил я галантно.

Слава богу, я не сказал, какую пятницу имею в виду.

IV

Назавтра я должен был озадачить Саула, Фреда и Орри, привести в порядок утреннюю почту и побывать в банке, чтобы отдать на хранение чек Веллимэна. Поэтому в бюро Крамера я, оказался только после десяти утра, не застал его, но сержант Перли Стеббинс имел соответствующие распоряжения.

Я принадлежу к немногим людям, о которых Перли не имеет определенного мнения. Я же, хотя и являюсь частным детективом, им, вероятно, и умру – раньше или позже, – но могу предположить, что стал бы неплохим фараоном, если бы меня вовремя завербовали.

Я не только просмотрел материалы, но побеседовал с двумя инспекторами, занимающимися делом Дайкеса, а также с полицейским из Бронкса, который вел дело Джоан Веллимэн. Когда, незадолго до трех, я покинул Отдел убийств, весь мой блокнот был заполнен информацией, а в голове ее было еще больше.

Вот некоторые из фактов: Леонард Дайкес сорока одного года. В первый день нового года его выловили из Восточной реки, где он зацепился за Сваю, вбитую в дно. Последние восемь лет он был делопроизводителем в адвокатской фирме «Корриган, Филпс, Касбон и Бриггс». Прежде фирма называлась «О’Маллей, Корриган и Филпс», но год назад О’Маллея лишили адвокатских прав, что вызвало реорганизацию фирмы.

Дайкес был одинокий, непьющий, весьма уважаемый человек и работал хорошо. Каждый вторник по вечерам он играл с приятелями в карты на небольшие деньги. Имел двадцать пять тысяч долларов в государственных облигациях, немалый счет в банке и тридцать акций банка «Юнайтед Стейтс Стил». Все это унаследовала его единственная родственница – замужняя сестра, постоянно живущая в Калифорнии.

Никто из известных полиции людей не питал к Дайкесу ненависти, не боялся его и не желал ему зла. В одном из многочисленных Отчетов я наткнулся на такую фразу: «Абсолютно не интересовался женщинами». В материалах дела была фотография погибшего, сделанная после того, как его вытащили из реки (очень плохая), а также найденные в его квартире прежние снимки этого человека. Честно говоря, до своей смерти Дайкес был не менее безобразным, чем после нее. У него были глаза навыкате и подбородок, отстоящий от нижней губы на четыре дюйма.

Другие факты, найденные в материалах об убийстве Дайкеса, были связаны с делом так, как любой из названных выше.

Дело Джоан Веллимэн полицейские из Бронкса представляли именно так, как и подозревал отец жертвы, который, надо думать, не видел материалов.

Они не придали значения встрече в пятницу, о которой мисс Веллимэн сообщила родителям. Тем более что среди ее коллег не нашлось никого, кому бы она обмолвилась об этом хоть словом. Я дал весьма низкую оценку их работе. Ведь известно, что все конторы полны сплетен и мелкой зависти. Естественно, у дочери нашего клиента хватило здравого смысла держать язык за зубами, что касалось ее личных дел. Независимо от поисков автомашины, полицейские из Бронкса интересовались, в основном, поклонниками Джоан Веллимэн. Для этих посредственных олухов нет работы приятнее, чем допрос молодого человека, часто виденного в компании молодой девушки, которую постигла внезапная насильственная смерть. Какие вопросы могут они задавать? Какие темы затрагивать, ничем не рискуя, не обращая внимания на то, кем является допрашиваемый?

Вот почему полицейские из Бронкса не давали жизни поклонникам погибшей, а в особенности одному специалисту по рекламе – Атчисону. Я думаю, что причина была проста, В имени бедняги встречались буквы «А» и «ч», которые чьи-то зоркие глаза высмотрели в фамилии Арчер. Ну надо ли чего-нибудь еще? На свое счастье, в пятницу, второго февраля, Атчисон уехал из Нью-Йорка поездом в четыре тридцать, чтобы провести уик-энд у приятелей в Уэстверте. Два следователя старались почем зря, желая опрокинуть алиби, но успеха не достигли.

Из полицейских материалов я узнал, что Джоан была не только привлекательна и умна, но и по-старомодному добропорядочна. Поэтому тройка ее разыскиваемых поклонников находилась абсолютно вне подозрений. Они восхищались ею и относились с почтением. Один – уже год как сделал мисс Веллимэн предложение и не терял надежды. Если даже кто-то из них и имел повод желать ей смерти, полиция Бронкса не напала на след, подтверждающий это.

Возвратившись домой, я отпечатал для шефа информацию на машинке и принял телефонные сообщения от Саула, Фреда и Орри.

Значительную часть среды я провел в издательстве Охолла и Хэнна на Сорок пятой улице. Это учреждение занимало два этажа, и было видно, что на ковры и меблировку здесь не жалеют денег. Мне было сказано, что мистер Охолл находится во Флориде, а мистер Хэнн никогда не приходит раньше половины одиннадцатого. Поэтому я задержался в кабинете их помощника, жующего резинку и которому не мешало бы посетить парикмахерскую. Когда я показал ему рекомендательное письмо нашего клиента, он заявил, что фирма охотно поможет достойному жалости отцу умершей служащей и я могу задавать вопросы всему персоналу, начиная с него, если только мне это понадобится. Но что можно добавить? Вчера трое из полиции пробыли

Во время уик-энда я дважды разговаривал с Перли Стеббинсом. Мы двигались медленно, но то же можно было сказать и о фараонах. Правда, они откопали в Вирджинии какого-то Берта Арчера, но ему было восемьдесят с лишним лет, и он не умел ни писать, ни читать. Главной задачей было установить связующее звено между убийством Дайкеса и Джоан Веллимэн, над чем корпели три самых лучших сыщика Крамера.

– Ерунда! – буркнул шеф, когда я рассказал ему об этом в воскресенье вечером. – Я сам им это подсунул.

– Разумеется, – отозвался я не без сочувствия. – И это тебя так переутомило?

– Я не переутомлен. И вообще не устал.

– В таком случае я обманул нашего клиента. Когда он позвонил сегодня во второй раз, сказал ему, что тебя совершенно поглотила тяжелая работа над его делом. Я должен был применить сильнодействующие средства, ибо клиент начал проявлять беспокойство. Что-нибудь не в порядке с пивом? Может быть, слишком холодное?

– Нет. Я слушаю тебя. Большинство машинописных бюро содержат женщины, правда?

– Какое там большинство? Все!

– Вот и займись этими бюро завтра утром. Пусть Саул, Фред и Орри работают дальше, но, может, тебе больше повезет. Надо с этим справиться прежде, чем браться за что-нибудь другое. Наверняка среди машинисток найдутся молодые и интересные особы. Только не переработай.

– Это мне не грозит, – ответил я и с удивлением посмотрел на шефа. – Меня поражают твои проблески вдохновения. Они просто ослепляют.

– К черту! – огрызнулся он. – Дайте мне что-нибудь! Принеси, наконец, что-нибудь важное.

– Успокойся, – ответил я уверенно. – Выпей пива.

В понедельник, как и каждое утро, я управился с текущей мелкой работой, потом обратился к списку машинописных бюро, который мы составили вместе с Саулом. Перерыли пока весь центр города: Манхеттен до Четырнадцатой улицы, район Большого центра и Вест Сайд от Четырнадцатой до Сорок второй улицы. Сегодня Фред был в Бруклине, Орри в Бронксе, Саул в Ист Сайде. Я взял Ист Сайд от Сорок второй улицы.

В половине одиннадцатого я толкнул дверь с надписью «Бродвей. Услуги по машинописи» и очутился в сумасшедшем доме.

В комнату, где можно было бы удобно разместить пять столиков с пишущими машинками и пять машинисток, вместили удвоенное количество столиков и женщин, которые штурмовали клавиши в два раза быстрее, чем это делал я.

– Вы заведующая? У вас, вероятно, есть свой кабинет? – обратился я к даме, бюст которой вполне мог бы служить полкой для книг.

– Да, у меня есть кабинет, – ответила она с достоинством и проводила меня в клетку за перегородкой.

Перегородка эта была в шесть футов высоты, и шум проникал в «кабинет» сверху.

После двухминутного молчания дама заявила высокомерно:

– Мы не даем информации о клиентах. Принципом нашей фирмы является сохранение чужой тайны. _

– Нашей фирмы также, – ответил я, предъявляя ей визитную карточку.: – Выслушайте меня, пожалуйста. У нашего клиента, известной издательской фирмы, находится рукопись романа, талантливого романа, который обязательно хотят напечатать. Но в рукописи отсутствует титульный лист с именем автора и адресом, и его не могут найти. Издатель помнит имя – Берт Арчер, однако не знает адреса, но любой ценой хочет установить контакт с автором. Он не был бы заинтересован в этом, если бы не хотел издать роман. Но в том-то и дело, что он очень хочет его издать. В телефонной книге такого имени нет. Рукопись прислана по почте простой бандеролью. На объявление, помещенное в газете, никто не отозвался. Мне бы хотелось только узнать, не перепечатывался ли в вашей фирме прошлой осенью, вероятнее всего, в сентябре, роман Берта Арчера под названием «Не доверяйте…»

Дама была все так же высокомерна.

– В сентябре? Ваш клиент долго раздумывает.

– Нет, что вы. Он пытается найти автора.

– Если бы мы перепечатывали этот роман, титульный лист не мог пропасть. Рукопись была бы в фирменном скоросшивателе.

Кто-то из ребят говорил мне о подобных вещах, поэтому я понимающе покачал головой.

– Несомненно, это так, – ответил я. – Но издатели неохотно читают рукописи в переплете. Чаще всего они вынимают их из скоросшивателя. Если вы перепечатывали его роман, Берт Арчер был бы благодарен вам за оказанную ему помощь. Человек получит свой шанс, может быть, единственный в жизни!

Дама в течение всего разговора стояла и ответила с важностью:

– Хорошо. Но я должна это проверить.

Она вышла, а когда через двадцать минут вернулась, мне пришлось ждать еще десять, в течение которых она просматривала различные карточки. Ответ был следующий:

«Нет, Берт Арчер никогда не был клиентом нашей фирмы».

На лифте я поднялся на девятнадцатый этаж, чтобы посетить разместившееся в том же здании машинописное бюро «Рафаэль».

Два визита заняли около часа: в таком темпе я не смог бы много сделать в течение дня. Бюро были различного рода– от огромного предприятия под названием «Отличное машинописное бюро Ст. Акц.» до частной квартиры, состоящей из комнаты, ванной и кухни, где работали. две девушки. Я пообедал у Сардц за счет мистера Джона Р. Веллимэна и вновь принялся за работу.

Было тепло, как всегда в феврале, но непрерывно шел дождь, и, прокладывая себе дорогу сквозь толпу на Бродвее, я жалел, что вместо коричневого демисезонного пальто не надел непромокаемый плащ. Цель моих поисков в следующем здании была, по правде сказать, незначительна. Здесь помещалось машинописное бюро Рэчел Абрамс. Дом был старый, без претензий. По левую сторону от входной двери находился салон мод «Каролина», по правую – Центральная городская столовая. В холле я снял и отряхнул свое пальто, а затем ознакомился со списком съемщиков и поднялся на лифте на восьмой этаж. Лифтер сказал мне, что квартира № 729 в глубине коридора.

Я отправился в указанном направлении, повернул вправо и еще раз вправо и наконец оказался перед широко открытыми дверями. Пришлось просунуть в них голову, чтобы увидеть № 729, а ниже надпись:

В комнате размером не более двадцати на десять футов стоял стол с пишущей машинкой, маленький столик, два стула, вешалка и старый металлический конторский шкафчик.

На вешалке я увидел дамский плащ, шляпу и зонтик, на столике – вазу с желтыми нарциссами. Весь пол был покрыт разбросанными в беспорядке бумагами, что было вполне понятно, так как из открытого окна в комнату тянуло сильным сквозняком.

Но врывался в окно не только ветер. Его сопровождали голоса, даже, скорее, крики на улице. Я высунулся из окна и посмотрел вниз. Люди останавливались, несмотря на дождь, глазея на что-то. С разных сторон в направлении этого дома бежали трое мужчин. Перед домом собралась небольшая толпа. Посреди толпы двое мужчин склонились над женщиной, неподвижно лежащей на мостовой. Голова ее была неестественно повернута набок, а задравшаяся юбка оголила ноги. У меня хорошее зрение, но эту необычную сцену я рассматривал с восьмого этажа, сквозь начавшийся мелкий дождь. Несмотря на это мне показалось, что, хотя большинство зевак глазело на женщину, некоторые посматривали наверх, как будто на меня. В ста футах от дома трусцой бежал полицейский, направляясь в сторону возбужденной толпы.

Даю честное слово, положение я оценил менее чем за три секунды. Говорю эго не ради похвальбы. Об этом не может быть и речи. Хочу лишь объяснить мои последующие действия. По правде говоря, состояние было одним из наиболее удивительных в моей жизни. Вульф хотел, чтобы я ему что-нибудь принес, а я понял, что опоздал всего на три, а может быть, только на две минуты. Несомненно, дальнейшие мои действия были стремительными. Я отошел от окна, остановился и поглядел сначала на стол, потом на шкаф. Начал со стола – он стоял ближе.

Это была наверняка самая молниеносная ревизия в истории. С первого взгляда я отказался от осмотра узкого среднего ящика. В верхнем левом нашел бумагу, копирку и конверты. Второй ящик был разделен на три отделения разных размеров. В среднем лежал блокнот, переплетенный в искусственную кожу. Наверху первой страницы было написано: «Поступления», а первая страница гласила: «7.8.1944 г.» Я перелистал страницы до 1950-го, начал с июля – и наконец! «12/9 – Берт Арчер, долл: 60 задаток». Шестью строчками ниже находилась вторая интересующая меня запись: «23/9 – Берт Арчер, долл: 38.14: – остаток задолженности».

– Вот несчастье, – сказал я сам себе и, сунув блокнот в карман, двинулся к выходу.

Оставалась слабая надежда, что Рэчел Абрамс еще жива и сможет что-нибудь сказать. Когда я прошел второй изгиб коридора, двери лифта открылись и оттуда вышел полицейский. Я был настолько озабочен, что не посмотрел на него, а это было большой ошибкой, так как фараоны, особенно когда иду по следу, не любят тех, кто избегает их взгляда.

Полицейский загородил мне дорогу И резко спросил:

– Кто вы такой?

– Губернатор Дьюк. Мне к лицу то, что я сбрил усы?

– Без шуток. Предъявите документы. Ваше имя?

– Если хотите, проводите меня. Там я поговорю с сержантом, – заявил я, нажимая кнопку лифта. – Всего хорошего. Очень спешу.

Я быстро вошел в кабину, где лифтер рассказывал пассажирам об из ряда вон выходящем происшествии. Холл на первом этаже был совершенно пуст. Зато толпа перед домом все увеличивалась несмотря, на дождь. Мне пришлось состроить важный вид, чтобы пробраться в середину. Полицейский уговаривал зевак расступиться. У меня был подготовлен подходящий аргумент,, который, однако, оказался лишним, когда я подошел ближе. Женщина была мертва, и положение головы по отношению к телу свидетельствовало о том, что она уже никогда и ничего больше не скажет. Я мог не спрашивать о ее имени, так как, протискиваясь сквозь толпу, слышал несколько раз: Рэчел Абрамс. Выбравшись на перекресток, я поймал такси и назвал шоферу номер дома на Тридцать пятой улице.

Когда я поднялся по ступенькам и отворил дверь своим ключом, было пять минут пятого; а значит, Вульф совершал дневной обход оранжереи. Повесив пальто и шляпу в холле, я взбежал наверх, в мансарду, где находилась оранжерея. Я входил туда тысячу раз, но всегда оргия красок ослепляла и заставляла замедлить шаги. На этот раз я не заметил орхидей даже в средней оранжерее, где были в полном расцвете Палаонорские и Кеттлей.

Вульф и Теодор были в теплице и как раз пересаживали молодую Дендрорна Хрусоток из маленьких горшков в большие. Когда я подошел, шеф неприветливо обратился ко мне:

– Не можешь подождать?

– Думаю, что мог бы, – признался я. – Она умерла.

Я хотел бы только получить твое согласие на разговор с Крамером. Это ничего не изменит. Меня видели лифтер и полицейский. Отпечатки пальцев, несомненно, остались на столе.

– В чем дело? Кто умер?

– Женщина, которая перепечатала на машинке роман Берта Арчера.

– Когда умерла? Как?

– Только что. Умерла, когда я поднимался в лифте на восьмой этаж, в ее бюро. Быстрее меня проделала путь в обратном направлении: из окна на мостовую. Погибла, ударившись о тротуар.

– Откуда ты знаешь, что она печатала повесть Берта Арчера?

– В ящике ее стола нашел вот это. – Я достал из кармана блокнот и продемонстрировал шефу интересующие нас записи. У него были испачканы руки, так что мне пришлось держать блокнот перед его глазами.

– Ты ознакомился с подробностями? – спросил он.

– Да, черт побери.

Я приступил к исчерпывающему отчету, а Вульф стоял, опершись измазанными руками о бордюр, лицом ко мне, губы его были плотно сжаты, на лбу отпечатались глубокие морщины. Его желтый рабочий фартук– (почти в пол-акра) был того же цвета, что и нарциссы на столе Рэчел Абрамс.

– Ты хочешь знать, что я об этом думаю? – спросил я любезно, когда закончил рассказ.

Вульф буркнул что-то себе под нос.

– Я должен был там остаться, но из этого ничего бы не вышло хорошего, потому что я был настолько взбешен, что не смог бы ничего сделать нормально. Всего тремя минутами раньше я застал бы ее в живых или настиг типа, который вытолкнул бедную в окно. Повезло этому мерзавцу! Он должен был спуститься в лифте или пройти по коридору к лестнице на полминуты раньше, чем я очутился на том этаже. А когда я выглянул в окно, он, конечно, был уже на тротуаре и спокойно, как ни в чем не бывало, уходил от дома.

Вульф широко раскрыл глаза и тут же прикрыл их.

– Если ты думаешь, – продолжал я агрессивно, – что ее не выбросили из окна, можешь ставить один к десяти. Не могу себе представить: женщина, которая печатала роман Берта Арчера, выбрала именно сегодняшний день, чтобы выброситься из окна или случайно оттуда выпасть.

– Но все же это возможно.

– Нет. Это было бы слишком нелепо. Не будем спорить. Так или иначе, ты требовал что-нибудь тебе принести. Теперь оно у тебя есть. – Я стукнул пальцем по блокноту, переплетенному в искусственную кожу.

– Твоя добыча стоит немного, – тоскливо вздохнул Вульф. – Из этого следует одно – Джоан Веллимэн была убита потому, что читала эту проклятую рукопись. Мы уже приняли подобную гипотезу, и мне кажется, мисс Абрамс вряд ли утешилась бы мыслью о том, что ее смерть подтвердила нашу догадку. Обычно люди рассчитывают на больший эффект от своей смерти. Разумеется, Крамер хотел бы иметь этот блокнот.

– Угу. Я должен был сам отдать его, но, видишь ли, ты говорил, чтобы я тебе что-нибудь принес, вот я и хотел показать тебе свою добычу. Отнести блокнот к Крамеру или попросить его по телефону, чтобы он кого-нибудь прислал?

– Ни то, ни другое. Положи его. Я помою руки и сам позвоню Крамеру. У тебя другая работа. Не исключено, что мисс Абрамс могла с кем-нибудь разговаривать о повести, которую печатала. Займись этим, потолкуй с семьей и знакомыми погибшей. Составь их список. Саул, Фред и Оррй явятся в половине шестого. Ты позвони в двадцать пять минут шестого. Скажешь, где ребятам с тобой встретиться. Поделите между собой список родных и приятелей мисс Абрамс.

– Черт побери! – Я с гневом обрушился на него. – Чего уж мелочиться. Скоро ты захочешь, вероятно, что-нибудь вынуть из пишущей машинки этой женщины.

Шеф проигнорировал мой выпад и направился в сторону раковины, чтобы вымыть руки. Я спустился этажом ниже и взял в своей комнате непромокаемый плащ, зашел на кухню и сообщил Фрицу, что поужинаю в городе.

V

Я показал себя не с худшей стороны. Домашний адрес Рэчел Абрамс я нашел в телефонной книге Бронкса. Набрал телефонный номер, и женский голос подтвердил мне, что я попал туда, куда следует, а успев проскочить в метро до часа пик, поздравил себя с успехом и многообещающим началом.

В старый доходный дом на Сто семьдесят восьмой улице я вошел меньше чем через час после приказа Вульфа заняться семьей и знакомыми погибшей.

Оказалось, однако, что спешка была излишней. Женщина, которая открыла мне дверь под номером 42, посмотрела мне в глаза пытливо, но совершенно спокойно.

– Это вы звонили? Что с моей Рэчел?

– Вы ее мать? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да. Никто никогда в этом не сомневался, – ответила она, усмехаясь. – Что вы хотите?

– Да, я действительно показал себя лучше, чем мог рассчитывать. Был уверен, что меня опередят из полиции или прессы, поэтому ожидал слез и стонов. Но, судя по всему, я был первым. Разумеется, следовало сообщить ей страшную новость, но ласковый, безмятежный тон, которым она говорила о «своей Рэчел», отнял у меня последнее мужество. Я не мог также сказать, что произошла ошибка, и испариться, так как у меня было конкретное задание и невыполнение его только потому, что это меня не устраивает, не отвечало бы стилю нашей работы. С большим трудом я заставил себя улыбнуться, но, должен признаться, две секунды не мог ничего сказать.

Мать Рэчел смотрела на меня темными, большими, добрыми глазами.

– Проходите, пожалуйста, в комнату, – пригласила она, выслушав мое нелепое объяснение.

– Я не займу у вас много времени, – ответил я с усилием. – Я уже представился вам по телефону. Арчи Гудвин. Собираю материалы для статьи о стенографистках, работающих в собственных бюро. Ваша дочь разговаривает с вами о своей работе?

Женщина наморщила лоб.

– Но ведь вы можете сами ее об этом спросить, правда?

– Могу, естественно. Но разве я не могу спросить об этом вас?

– Конечно, можете.

– Вот-вот. Меня интересуют разные вещи. Например! Ваша дочь печатает для кого-нибудь рассказы или статьи? Рассказывает ли она вам об авторах? Говорит, как они выглядят, чем они известны? А может, пересказывает содержание рассказов или статей?

Морщины на лбу женщины не разглаживались.

– Разве в этом было бы что-нибудь плохое?

– Что вы, что вы. Речь идет не о том. Мне бы хотелось придать своей статье неофициальные черты, сослаться на разговоры с родными и друзьями интересующих меня особ.

– Это значит, о моей Рэчел будет статья? – расцвела мать.

– Да, – ответил я, на этот раз не солгав.

– И ее имя будет в печати?

– Совершенно верно.

– Она не рассказывает о своей работе, ничего не рассказывает. Ни мне, ни сестрам. Говорит только, сколько зарабатывает, так как отдает мне часть денег: не для меня, а для семьи, для одной из сестер, которая учится. Она не рассказывала, как выглядят ее клиенты. Если ее имя попадет в прессу, все должны узнать об этом.

– Вы совершенно правы. А что известно…

– Вы хотели поговорить с родственниками и знакомыми моей Рэчел. Так вот, ее отец будет дома минут двадцать восьмого. Есть еще ее сестра Дебора, но она очень молода, ей всего шестнадцати. Моя дочь, Кенси, сегодня не придет домой. Она гостит у приятельницы. Будет завтра в половине пятого. Вас интересуют и знакомые? Есть такой молодой человек, Уильям Баттерфилл. Ли хочет жениться на Рэчел. Но это… – Миссис Абрамс не закончила фразы. – Но это дело личное. Вам дать его адрес?

– Да. Будьте так добры.

Женщина назвала номер дома на Семьдесят шестой улице и продолжала:

– В том же доме на третьем этаже живет Хильда Гринберг, в квартире 2С. И Синтия Фин, но это псевдоним. Вы ее, конечно, знаете?

– Гм… не припомню.

– Она играет в театре.

– Да, да, конечно, Синтия Фин.

– Да, она училась с Рэчел в школе, но ушла оттуда. Не могу сказать о ней ничего плохого. Я старею, и кто со мной в конце концов останется. Сейчас у меня муж, дети, ) знакомые, но знаю, что в будущем у меня всегда будет Рэчел. Если ее имя появится в статье, об этом обязательно нужно написать. Я расскажу вам гораздо больше, конечно, если вы пройдете в комнату и… Извините. Телефон.

Она повернулась и засеменила в глубь квартиры. Я замер у двери. Через минуту я услышал приглушенный голос:

– Слушаю… Да, я у телефона… Да… Да, Рэчел Абрамс моя дочь… Извините, кто говорит? Не расслышала…

Не подлежало сомнению, что мне было пора уходить. Оставалась только проблема: закрыть дверь или оставить открытой… После короткого колебания я рассудил, что лучше будет ее закрыть, и потянул за ручку сильно, но без шума. Затем бросился по ступенькам вниз.

На улице я посмотрел на часы и констатировал, что уже двадцать четыре минуты шестого, завернул за угол и вошел в бар с телефонным аппаратом. Набрал номер Ниро Вульфа. Мне ответил Фриц и немедленно соединил с теплицей.

– Я разговаривал с матерью Рэчел, – начал я, когда шеф взял трубку. – Узнал, что ее дочь никогда не рассказывала дома о своей работе. Мы побеседовали очень хорошо, так как миссис Абрамс еще не узнала страшную новость. Ей очень хотелось, чтобы имя ее дочери появилось в газетах, а увидит она ее имя благодаря тому мерзавцу, который опередил меня на три минуты. Я ничего ей не сказал, потому что не хотел терять время. Завтра она, может быть, вспомнит что-нибудь, хотя это сомнительно. Любое обстоятельство может помочь найти убийцу. У меня есть несколько имен и адресов, разбросанных по городу. Скажи ребятам, чтобы позвонили мне по телефону. – Я дал шефу номер телефона бара.

– Крамер обязательно хочет с тобой увидеться, – ответил он. – Я проинформировал его по телефону о том, что произошло, а он прислал за блокнотом, но увидеться с тобой хочет непременно. Он в бешенстве. Когда управишься с другими делами, можешь к нему заглянуть. В конце концов мы с ним сотрудничаем.

– Что? По какому делу? A-а… Хорошо. Я загляну к нему. А ты не преувеличиваешь?

Я ждал в телефонной кабине, а когда раздался звонок, поручил Уильяма Баттерфилда Саулу, Хильду Гринберг – Фреду, а Синтию Фри – Орри. Сказал им также, чтобы собирали дальше имена и двигались побыстрее. Затем поспешил на станцию подземки.

В отделе по делам убийств на Двадцатой улице я убедился в том, что Крамер взбешен до крайности. За годы моей работы меня часто вызывали по этому адресу. Если мы располагали чем-то, о чем инспектор рад был бы узнать (или у инспектора были какие-то иллюзии на этот счет), меня проводили прямо в его кабинет. Если же речь шла о формальностях, меня принимал сержант Перли Стеббинс или кто-то из подчиненных. Когда Крамер хотел мне досадить, то направлял меня к Рауклиффу.

Если бы мне пришлось выбирать между адом и раем, то я попросту бы спросил: «А где Рауклифф»?

Мы явно не терпели друг друга и были в совершенно одинаковом положении, пока мне в голову не пришла мысль о заикании. Рауклифф в раздражении начинал заикаться, а моя идея основывалась на том, чтобы, дождавшись определенного момента, один раз заикнуться. Результат, превзошел все ожидания. Рауклифф впал в ярость и еще больше стал заикаться, а я начал кричать, что он меня передразнивает. С этого времени я чувствовал свое превосходство над ним, что он, разумеется, сознавал.

VI

Вульф не любит конференций с клиентами. Не раз он говорил, что не следует пускать их в контору… Когда же он поручил мне позвонить в отель и договориться с Веллимэном о встрече на завтра в одиннадцать часов, я не сомневался, что дела представляются ему такими же плачевными, как и мне.

Восемь дней мы не видели нашего клиента. Хотя имели с ним множество телефонных разговоров – местных и с Пеорией. Оказалось, что эти восемь дней повлияли на него неблагоприятно. Он пришел в том же самом сером костюме (или, может быть, у него было два одинаковых), но сменил рубашку и галстук. Его лицо было землистого цвета. В холле я повесил плащ клиента и пробормотал, что он очень похудел. Он не ответил, и я решил, что клиент меня не расслышал, но в конторе, поздоровавшись с моим шефом и усевшись в кресло, обитое красной кожей, он вежливо обратился ко мне:

– Прошу прощения… Вы, кажется, что-то сказали о моем весе?

– Я сказал, что вы очень похудели.:

– Ничего удивительного, в последнее время я очень мало ем и почти не сплю. Возвратился домой, начал работать, но у меня все валится из рук. Приехал опять в Нью-Йорк, но и здесь мне тяжело. – Он вздохнул и повернулся к Ниро. – Мистер Гудвин сообщил мне по телефону, что, по правде сказать, нет никаких важных новостей, но вы хотите со мной поговорить.

– Я не хочу. Я должен, – ответил Вульф. – Я должен кое о чем вас спросить. В течение восьми дней мы израсходовали… Сколько, Арчи?

– Около тысячи восьмисот долларов.

– Да, почти две тысячи из вашего кармана. В свое время вы заявили о необходимости разгадать эту загадку, даже если предъявленный счет доведет вас до нищеты. Я не хотел бы воспользоваться подобным заявлением, сделанным в минуту сильного волнения. Я хочу, чтобы мои клиенты говорили о денежных делах в спокойном состоянии. Как вы теперь себя чувствуете?

Веллимэн был немного сбит с толку. Он нервно глотнул слюну.

– Я сказал только, что очень мало ем.

– Я это слышал. – Вульф развел руками. – Человек должен хорошо питаться. Но прежде всего следовало бы выяснить ситуацию. Так вот, как вам известно, мы предполагаем, что вашу дочь убил некто, позвонивший ей по телефону, представившийся как Берт Арчер и назначивший ей встречу. По нашим соображениям, он убил ее потому, что она читала рукопись, о которой написала вам в письме. Полиция согласна с таким предположением.

– Я знаю, что согласна. Это уже кое-что. Именно вы все так устроили.

– Я сделал больше. Большая часть ваших денег истрачена на поиски того, кто мог бы дать нам сведения о рукописи или ее авторе, или о том и другом. Мы были близки к цели. Вчера, во второй половине дня, была убита молодая женщина, некая Рэчел Абрамс. Кто-то вытолкнул ее из окна бюро. Мистер Гудвин опоздал всего на три минуты. Последнее обстоятельство полиция держит в секрете. Оно не предназначено для широкой огласки. Из записей в блокноте, найденном мистером Гудвином в ящике стола, следует, что в сентябре прошлого года Берт Арчер заплатил этой особе за печатание романа девяносто восемь долларов и четырнадцать центов. Естественно, это укрепляет предположение, что ваша дочь погибла именно потому, что знала содержание этой рукописи. Но я и так уже работал исходя из этой гипотезы, а подтверждение ее дало немного. Мы…

– Выходит, что ее убил Берт Арчер? – прервал Вульфа Веллимэн в сильном волнении. – Значит, он в Нью-Йорке! Полиция наверняка его найдет! – Он сорвался с кресла. – Я иду туда!

– Позвольте мне закончить. – Вульф удержал его жестом, – Это говорит лишь о том, что вчера в полдень убийца был в том доме. Ничего больше. Берт Арчер все же остается лишь именем, личностью не из мира сего. За все это время мы не нашли никого, кто бы его видел или слышал, так как к Рэчел Абрамс не успели лишь по случайному стечению обстоятельств. По его вчерашнему следу идет полиция, они делают это хорошо. Несомненно, очень подробно опрошены все люди, работающие в этом доме, его жильцы и даже случайные прохожие. Сядьте, пожалуйста, мистер Веллимэн.

– Я иду! В тот дом!

– Подождите, пока я закончу. Сядьте, пожалуйста.

Клиент опустился в кресло и чуть не упал на пол, так как уселся на самый край, но чудом сохранил равновесие и устроился удобнее.

– Я должен ясно показать вам, что возможность успеха сейчас минимальна. Трое моих людей разрабатывают линию родных и знакомых мисс. Абрамс. Я хочу знать, разговаривала ли она с кем-нибудь о Берте Арчере или его рукописи. Однако они уже опросили людей, которые больше других могли бы о нем что-то знать, но ничего не разыскали. Мистер Гудвин установил контакт со всем персоналом издательства Охолла и Хэнна, а также посетил и другие издательства. Теперь полиция располагает, несомненно, большими возможностями, чем я, и делает все, чтобы отыскать след Берта Арчера или той рукописи. Положение никогда не было благоприятным, теперь же оно выглядит безнадежным.

Очки Веллимэна съехали на кончик носа, и он поправил их.

– Я собрал информацию, прежде чем прийти сюда, – заявил он. – Мне говорили, что вы, сэр, никогда не капитулируете.

– Я и не намерен капитулировать.

– A-а… прошу прощения. Мне так показалось.

– Я попросту обрисовываю ситуацию. «Безнадежная» – это не слишком сильное определение. Положение было бы отчаянным, если бы не одна возможность. Имя Берт Арчер мы увидели первый раз в списке, составленном Леонардом Дайкесом. Нельзя отказать в логике предположению, что, записывая ряд имен, без сомнения, вымышленных, Леонард Дайкес искал псевдоним для себя или для кого-то другого. Надо думать, что дело касалось псевдонима для автора романа. Но мы располагаем также фактами, а не только домыслами. Тем же именем назвался клиент мисс Абрамс и автор романа, который рецензировала ваша дочь, и тот, кто договорился с ней о встрече по телефону. Может быть, я объясняю все это слишком подробно, но мне бы хотелось, чтобы дело было совершенно ясным.

– Я люблю ясность, – вставил Веллимэн.~– Это хорошо. – Вульф вздохнул. По всему было видно, что он недоволен собой. – Я пробовал узнать о рукописи от коллег вашей дочери или от особы, которая печатала роман, и потерпел неудачу. Единственный пока еще не разработанный путь, ведущий к Берту Арчеру, – его связь с Леонардом Дайкесом. Это слабая связь. Она основана лишь на том, что Дайкес записал это имя. Но это наша последняя надежда,

– Тогда попробуйте!

Вульф кивнул головой.

– Именно поэтому, – продолжал он, – я счел необходимым поговорить с вами. У нас сегодня двадцать седьмое февраля. Тело Леонарда Дайкеса выловлено из воды в первый день нового года. Он был убит. Полиция редко ошибается в таких делах. У мистера Гудвина была возможность ознакомиться с материалами этого дела. Персонал адвокатской фирмы, где работал погибший, опрошен особенно подробно. У Дайкеса были весьма скромные приятельские отношения вне службы. Восемь дней тому назад я понял, что имя Берта Арчера является звеном, соединяющим смерть Дайкеса и смерть вашей дочери. Естественно, полиция снова добралась до адвокатской фирмы и будет и впредь этим заниматься. Поэтому я не вижу смысла в обычном расследовании; которое я мог бы проводить своими силами. Никто не пожелает даже выслушивать мои вопросы, не то что отвечать на них.

– Значит, вы считаете, что этого не надо делать? – спросил клиент, внимательно выслушав выводы Вульфа.

– Нет. Я думаю, что следует пойти на хитрость. В адвокатских фирмах работают молодые женщины. Мистер Гудвин настоящий мастер в завязывании знакомств с молодыми женщинами и быстром установлении с ними приятельских отношений. Наверное, есть человек, который может с ним в этом сравниться. Это не исключено, но маловероятно. Во всяком случае стоит попробовать. Предупреждаю, однако, что эта попытка будет стоить денег. Знакомства могут быть весьма продолжительными и не увенчаться успехом. Если бы речь шла об одной женщине, обладающей ценной для нас информацией, положение представлялось бы более легким. Поэтому, собственно, я должен спросить вас: согласны вы на этот эксперимент или отказываетесь?

Веллимэн реагировал достаточно необычным образом. Некоторое время он внимательно смотрел на шефа, желая, вероятно, все хорошенько проанализировать. Но в конце своих умозаключений стал интересоваться моей особой. Нельзя сказать, что он не сводил с меня глаз, но бросал в мою сторону такие взгляды, будто у меня на голове появилась змея или вдруг вырос второй нос.

– Вы стремитесь, сэр… – Он нервно откашлялся. – Хорошо, что вы задали мне этот вопрос. По нашему первому разговору вы могли судить, что я готов на все… но… видите ли, сэр, это немного слишком… Речь идет не о деньгах. Я не располагаю неисчерпаемыми кредитами, но… Несколько молодых женщин… Так, одна за другой…

– Что, черт побери, вы подумали? – неприязненно спросил Вульф.

Я в это время сделал очень серьезную мину и даже счел возможным вступить в дискуссию. У меня по этому поводу было три соображения: это дело для нас необходимо; мне очень хотелось увидеть Берта Арчера; наконец, я не хотел бы, чтобы по возвращении в Пеорию мистер Джон Р. Веллимэн заявил, что в Нью-Йорке детективы, нанятые для расследования, соблазняют женщин, служащих в конторах.

– Это недоразумение, – повернулся я к Веллимэну. – Благодарю вас за хорошее мнение обо мне, но, говоря о приятельских отношениях, мистер Вульф имел в виду не более чем тёплое рукопожатие. Он заметил, отчасти верно, что я имею успех у молодых женщин. Наверное потому, что я очень застенчив, а они предпочитают застенчивых мужчин. Вы были так любезны, вспомнив б деньгах. Я буду благоразумным, честное слово! Если дело зайдет дальше, чем вы сочли бы уместным, то я напомню себе, что речь идет о ваших деньгах, и вовремя образумлюсь или же в отчете не упомяну суммы, израсходованной ради неблаговидных целей.

– Я не сторонник напускных добродетелей.

– Что это за фарс? – вмешался Вульф.

– Я не сторонник напускных добродетелей, – повторил с нажимом Веллимэн, – но я не знаю молодых особ, о которых идет речь. Мы в Нью-Йорке, это так, но… но ведь среди них могут быть девушки.

– Вполне возможно, – признался я и пожурил шефа. – Ведь мы совершенно согласны с мистером Веллимэном. Его деньги я должен использовать только в разумных пределах. Так и будет. Даю честное слово. Вы согласны, сэр? – спросил я клиента.

– Да… Конечно, согласен, – подтвердил он, глядя мне в глаза, и решил, что безотлагательно должен снять очки и протереть стекла носовым платком. – Да… конечно, согласен.

– Но это все же не ответ на мой вопрос, – настаивал Вульф. – Значительные расходы, долгое ожидание, слабая надежда на успех. И еще одно. Это будет расследование по делу об убийстве Леонарда Дайкеса, а не вашей дочери. Косвенная атака с разных сторон. Ну что? Поехали дальше или отказываемся?

– Поехали дальше. – Клиент все еще не надел очки. – Только… Видите ли, сэр, мне хотелось быть уверенным, что дело совершенно конфиденциальное. Я хотел бы, чтобы моя жена и священник не знали о… об этих… методах.

Вульф скорчил такую гримасу, будто собирался вновь прикрикнуть на нас, но я живо подхватил:

– От нас не узнают. Ни она, ни кто другой.

– Это хорошо. Подписать мне новый чек?

Нет, это излишне, – ответил Вульф.

Все вопросы вроде были исчерпаны, но Веллимэн начал расспрашивать о том, что касалось главным образом Рэчел Абрамс и дома, где помещалась ее контора. Видимо, ему хотелось пойти туда и увидеть собственными глазами. Я горячо поддержал его желание, чтобы выпроводить гостя из конторы прежде, чем он. вновь начнет беспокоиться о девушках или врожденная нелюбовь шефа к разговорам с клиентами выйдет наружу.

Я проводил Вэллимена и вернулся в контору. Шеф полулежал в кресле. Лицо его было сумрачным. Пальцем он водил по желобку, украшавшему подлокотник.

Я потянулся и широко зевнул.

– Что ж, – начал я, – пойти наверх и сменить костюм? Я одену тот, знаешь, светло-коричневый. Девушки любят мягкие ткани, которые не колются, когда они кладут голову на плечо. А ты пока подумай над инструкциями для меня.

– Никаких инструкций не будет,! – гаркнул он.; – К черту! Принеси мне что-нибудь!

Шеф наклонился вперед, чтобы позвонить и попросить Фрица принести пива.

VII

Замечание о костюме было явно преждевременным. Установление контакта с персоналом адвокатской конторы «Корриган, Филпс, Касбон. и Бриггс» требовало более тщательной подготовки, чем светло-коричневый костюм приятного оттенка из высококачественной ткани. Как правильно заявил Вульф клиенту, там должны быть сыты расспросами о Леонарде Дайкесе и о Берте Арчере, и если бы явился я и прямо открыл огонь, меня, без сомнения, выставили бы оттуда.

Несмотря на это, я поднялся наверх в свою комнату, желая обдумать детали вдали от шефа и телефона. Начало представлялось простым. Чем, не считая моей особы, мы располагаем, чтобы очаровать тамошних молодых женщин? Ответ напрашивался только один: орхидеями. Особенно в это время года, когда тысячи цветов вянут несорванными. Через четверть часа я вернулся в кабинет Вульфа и заявил ему:

– Мне необходимы орхидеи.

– Сколько?

– Не знаю. Для начала достаточно дюжины, может, пяти. Дай мне свободу выбора.

– Не дам. Согласись со мной. Ты не получишь ни Куприрадиум Уорл, ни Фишер, ни Дендробиум Кубеле, ни…

– Удовольствуюсь Каттлау, Брассо и Лаоли.

– А ты знаешь что к чему!

– Естественно. Обязан.

На такси я доехал до Отдела по расследованию убийств на Двадцатой улице и здесь встретился с препятствием. Перли Стеббинс ушел обедать, а я ни у кого другого не мог получить то, что мне требовалось. Тогда я пожелал увидеть самого Крамера и толкнул дверь его кабинета. Инспектор сидел за столом и ел салями с булкой, запивая кефиром. Когда он услышал, что я хочу посмотреть дело Дайкеса, чтобы выписать имена персонала адвокатской конторы, то ответил, что у него нет времени на разговоры со мной и он просит меня убраться ко всем чертям.

– Хорошо, сэр, – ответил я миролюбиво. – От нас вы получили все. Мы указали на связь между убийствами Дайкеса, Джоан Веллимэн и Рэчел Абрамс, прежде чем ее труп успел окоченеть. Взамен мы просим только список, который можно получить и другим способом, потратив два часа и заплатив двадцать долларов, – но у нас нет времени. Я думаю, ваша несговорчивость – результат плохой диеты. Большой желудок. Ради Бога! Страшно смотреть на такой обед!

Крамер проглотил кусок, который жевал, и, нажав соответствующую кнопку, бросил в трубку внутреннего телефона:

– Росси? Я посылаю к тебе Гудвина, Арчи Гудвина. Дай ему дело Дайкеса. Пусть выпишет себе фамилии персонала адвокатской фирмы. Ничего больше. Наблюдай за ним. Понял?

Механический голос отчеканил:

– Так точно, сэр.

К обеду я вернулся домой, а по дороге купил в канцелярском магазине обычные конвертики. Остальные необходимые аксессуары у меня были.

Я пообедал и приступил к работе. В моем списке фигурировало шестнадцать имен особ женского пола. Естественно, из материалов дела я мог бы узнать, кто есть кто, но это был бы тяжелый труд, да я и не собирался прибегать к дискриминации. Служащая из архива могла отвечать моим целям не хуже, чем личная секретарша старшего компаньона фирмы Джеймса А. Корригана. Для начала мне нужны были имена и фамилии. Потом я пошел в канцелярию и напечатал их на купленных конвертах. Кроме того, чтобы не пользоваться копиркой, написал шестнадцать раз на почтовой бумаге:

Положив в карман пакет с конвертами и записками, я поднялся в мансарду, вооруженный корзиной и ножом, срезал цветы: их требовалось сорок восемь – по три на голову, – но на всякий случай взял немного больше. Прекрасная коллекция – в основном, Кальзу Дионскус, Каталдин, Брассокативу, Нестор, Лаолиссаттиу Барбаросса, Карменсита и Сайт Шотхард! Я пренебрег советами скорого на помощь садовника, который пытался всучить мне Калипсо, цветущие в этом году не наилучшим образом. Однако я был непреклонен. В кладовке мы сложили коробки, папиросную бумагу и ленты. Теодор быстро запаковал цветы с карточками, я же боролся с лентами. Это, собственно говоря, заняло больше всего времени. Проклятые ленты! Вульф справлялся с ними лучше, чем мы оба, вместе взятые, но на сей раз это трудное задание досталось мне одному. В двадцать минут пятого, когда я завязал последний бант, мы упаковали шестнадцать коробок в великолепный картон. Было еще достаточно рано. Я стащил коробку вниз, взял плащ и шляпу и, поймав такси, назвал водителю адрес на Медисон-авеню в районе домов с сороковыми номерами.

Адвокатская фирма «Корриган, Филпс, Касбон и Бриггс» находилась на девятнадцатом этаже одного из тех зданий, строители которых воображают, что для Достижения высшего класса нет ничего лучше мрамора в огромных блоках. В конце чрезмерно широкого коридора я начал сражаться с массивными двойными дверями. Пружина была такой мощной, что могла бы проткнуть лошадь, по этой причине я вошел очень неуклюже. В длинной приемной на стульях расположились два типа, третий прогуливался, а в глубине ловко справлялась с коммутатором блондинка с волосами трех оттенков. Я подошел и, поставив возле нее картонный ящик, начал вынимать коробки и ставить их на столик одну рядом с другой.

Трехцветная блондинка смерила меня взглядом.

– Что это? День рождения Богородицы в феврале? – спросила она сонно. – А может, это атомные бомбы?

Управившись, я подошел к ней.

– На одной из этих коробок, мисс, вы найдете собственное имя, – сказал я, – на остальных – другие. Еще сегодня следовало бы вручить их адресатам. Может, их содержимое улучшит ваше настроение.

Я не договорил, так как телефонистка исчезла. Она бросила коммутатор и совершила прыжок в сторону стола. Не представляю, что являлось предметом ее мечтаний, но, судя по всему, это должно быть что-то, умещающееся в такой коробке. Когда она стала пробегать взглядом наклейки, я двинулся в сторону двери, потянул ее, сильно упершись ногами, и покинул помещение фирмы., Если подобная реакция на коробки, перевязанные лентами, типична для особ женского пола, работающих в конторе, я могу рассчитывать на скорые и многочисленные звонки. Поэтому я сказал водителю такси, что буду доволен, если он достигнет Тридцать пятой улицы меньше чем за час. Но в часы пик моя просьба не могла существенно повлиять на скорость передвижения.

Когда я наконец оказался дома, то пошел на кухню, чтобы спросить у Фрица, не звонил ли мне кто-нибудь.

– Нет, мистер Арчи, – был ответ. – Но если вам понадобится помощь, чтобы управиться со всеми этими дамами, я к вашим услугам. Возраст не имеет значения. Вы знаете, сэр, швейцарцы держатся стойко.

– Благодарю тебя, Фриц. Ты, вероятно, мне потребуешься. Тебе рассказал Теодор?

– Нет, сэр, сам мистер Вульф.

– Черт его побери!

По возвращении с каждого задания в город я должен был отчитаться перед шефом, поэтому пошел в контору и соединился с теплицей, где Вульф находился ежедневно с четырех до шести.

– Я приехал, поручение выполнено. Да! Орхидеи я запишу в счет Веллимэна по три доллара за штуку. Это дело для него будет золотым.

– Нет. Я не торгую орхидеями.

– Ведь речь идет о клиенте. Это его собственный счет.

– Орхидеями не торгую, – повторил Вульф и положил трубку.

Я занялся бухгалтерской книгой: записал расходы, а потом оформил на них чеки.

Незадолго до шести телефон зазвонил в первый раз. Обычно я отвечаю: «Контора Ниро Вульфа. Говорит Арчи Гудвин». Сейчас же я решил сократить эту формулу.

– Говорит Арчи Гудвин.

– Мистер Арчи Гудвин? – переспросил голос официальный и сухой, но, несомненно, женский.

– Да.

– Мое имя Шарлотта Адамс. Я получила коробку с орхидеями и записку с вашей подписью. Благодарю вас.

– Мне очень приятно… Красивые цветы, не правда ли?

– Прелестные. Но я не ношу орхидеи. Они из оранжереи мистера Ниро Вульфа?

– Да. Но он никогда не употребляет слово «оранжерея». А почему вы не носите орхидеи? Они ведь для этого и существуют.

– Видите ли, мне сорок восемь лет, и я не вижу повода, по которому вы подарили мне цветы. То же относится и к другим адресатам. Что вами руководит?

– Я хочу быть предельно искренним, мисс Адамс…

– Миссис Адамс, – поправила она.

– Так или иначе, я хочу быть предельно искренним. Знакомые девушки выходят замуж, переселяются в далекие края. В моем блокноте все меньше телефонных номеров. Я спрашивал себя, какую вещь из тех, что я имею, хотелось бы увидеть молодой даме? И ответил: десять тысяч орхидей. Это не мои орхидеи, но у меня есть к ним доступ. Поэтому я очень прошу вас, миссис Адамс, пожаловать завтра в дом номер девятьсот сорок на Тридцать пятой улице. Вы увидите орхидеи, а потом мы поужинаем в большой компании и, несомненно, хорошо проведем время. Вы записали адрес?

– Вы думаете, что я проглочу эту наживку?

– О, не трудитесь глотать. Вы займетесь этим завтра во время ужина. Уверяю вас, там будет, что глотать. Я могу на вас рассчитывать?

– Вряд ли, – ответила она и повесила трубку.

Во время разговора вошел Вульф и устроился за Столом, понуро глядя на меня и пощипывая подбородок пальцами.

– Начало положено, – обратился я к нему. – Тетка под пятьдесят, замужем и имеет голову на плечах. Она уже проверила номер и знает, что это твой. Не мешай, как сказал я в свое время…

– Арчи!

– Слушаю, шеф.

– Что это за ерунда с этим ужином?

– Вовсе не ерунда. Я не успел тебе рассказать, что решил пригласить этих дам на ужин. Это будет значительно…

– На ужин? Сюда?

– Разумеется.

– Нет! – Прозвучало самое решительное «нет» Ниро.

– Это ребячество! – обрушился я на него не менее решительно. – У тебя скверное мнение о женщинах и… Позволь мне закончить! Я не горю желанием видеть их здесь. Это дело тебе осточертело, поэтому ты свалил его на меня. Оставь мне хоть свободу действий, ну и, кроме того, не отправишь же ты их из своего дома голодных, несмотря на их пол. Не отправишь ведь, правда?

Вульф раскрыл крепко сжатый до сих пор рот, так как иначе не смог бы мне ответить.

– Разумеется. Но ведь ты можешь собрать их у Рустермана. Договорись с Марко. Сними отдельный кабинет. Бели бы он знал, что…

Зазвонил телефон, я повернулся и схватил трубку.

– Арчи Гудвин.

– И что дальше? – раздался женский голос.

– Я слушаю. Очередь за вами.

– Это вы прислали коробки?

– Да… – Телефонистка, подумал я и признался смело:

– Я. Вы их отдали?

– Все, кроме одной. Орхидеи не получила сотрудница, которая заболела. Но было столько волнений! Правда ли, что я разговариваю с мистером Арчи Гудвином – правой рукой Ниро Вульфа?

– Правда. Это телефон Ниро Вульфа.

– Вы написали, что надо позвонить и спросить, почему. Стало быть, почему?

– Я чувствую себя одиноким, и поэтому устраиваю прием. Завтра в шесть вечера. Здесь, у Ниро Вульфа. Адрес есть в телефонной книге. Вы избежите всяких опасностей, если вас придет достаточно много. Будет масса орхидей, океан напитков, возможность завязать со мной близкое знакомство и банкет, достойный мисс Америки. Можно ли узнать ваше имя?

– Разумеется. Бланка Дьюк. Значит, завтра в шесть.

– Совершенно верно.

– Вы хотите что-нибудь записать?

– Естественно. Я обожаю записывать.

– Тогда запишите, пожалуйста. Бланш Дьюк. Разве это не прекрасное имя? Две рюмки джина, одна вермута, два гранатовых сока, два перно. Найдется?

– Угу.

– Может быть, я и приду завтра, а если нет, то пусть мистер сам это выпьет. Никогда не знаю, что буду делать завтра.

Я посоветовал ей непременно прийти, снова повернулся и сообщил шефу:

– Эта немного полегче, чем миссис Адамс. Что ж, для первого часа после работы улов не так уж плох. Так ты говоришь, чтобы я повел их к Рустерману? Кто знает. Конечно, я охотно бы отправился в лучший ресторан Нью-Йорка, но…

– Ты не поведешь их к Рустерману!

– Нет? Но ведь ты говорил…

– Я изменил свое решение. Ужин дашь здесь. Меню я составлю, с Фрицем… Может, пирожки «Мондор», утка с вишнями и виноградом? Ну а рислинга «Пасти Грей» для женщин вполне достаточно.

– Но ведь ты не любишь этот сорт.

– Меня не будет дома. Я уйду без пяти шесть. Поужинаю с Марко и проведу с ним остаток вечера.

В моих отчетах о деятельности шефа я часто упоминаю о том, что Ниро Вульф никогда не выходил из дома по служебным делам. И в данном случае он не отступил от этого правила: решил покинуть дом не по. служебным делам, а по вытекающим из них последствиям. Но такое разграничение – уж излишний педантизм.

– Ты должен быть на месте, – возразил я. – Мы устроим смотр наших дам. Они бы тоже охотно на тебя посмотрели. Миссис Адамс сорок восемь лет, как раз для тебя. Ну и, кроме того, она несчастлива в замужестве, иначе не устроилась бы на службу. В конце концов, таким образом…

Вновь зазвонил телефон. Я представился. На редкость писклявое сопрано вынудило меня отстранить трубку от уха.

– Ах, прошу прощения, я просто обязана позвонить вам. Конечно, это слишком неподобающий шаг, так как вы, сэр, никогда не были мне представлены, но я подумала, что не скажу своего имени, поэтому мой звонок не будет слишком большой бестактностью… правда? За всю свою жизнь я не видела более прекрасных орхидей! Как раз сегодня вечером я отправляюсь на небольшой прием. Будет несколько человек в одном приятном доме. Я приколю эти орхидеи. Вы представляете, как все будут поражены? Но что я отвечу, если меня спросят, откуда эти цветы? Я не имею понятия. То есть, не имею понятия, что ответить. Естественно, я могла бы выдумать какого-нибудь неизвестного поклонника, хотя не принадлежу к девушкам, мечтающим о неизвестном поклоннике, поэтому не имею понятия, что отвечу, но не смогу удержаться от соблазна и приколю эти орхидеи, ведь…

Когда я через пять минут положил трубку, шеф коротко бросил..

– Эту ты не пригласил.

– Нет, – признался я. – Она наверняка девушка и навсегда бы ею осталась, если бы это зависело от меня.

VIII

Впервые в истории целая группа посторонних попала в теплицу в то время, когда там не было Вульфа. Бремя ответственности ложилось на Теодора, который считал своей, обязанностью смотреть за тем, чтобы кто-нибудь не перевернул полку или не сорвал цветок редкого сорта. Но это еще не все. Стол в кладовой был уставлен самыми разнообразными напитками, а так как они живо заинтересовали некоторых из моих гостей, садовник боялся, что кто-то польет спиртом одно из растений, заботливо охраняемых лет десять.

Мне было неприятно, что я поставил его в такое трудное положение, но хотелось, чтобы дамы чувствовали себя свободно. Вербовка протекала благополучно. Правда, было лишь семь телефонных разговоров, однако в бюро, вероятно, обсуждение шло во время работы, потому что пришло десять дам. Кроме того, в среду мне звонили две особы, когда я как раз был в Бронксе: должен был поехать туда, чтобы повидаться с миссис Абрамс, которая в конце концов согласилась на сотрудничество, хотя и не была очарована мной. Я мобилизовал также мистера Веллимэна, что было гораздо легче и стоило одного лишь телефонного звонка в отель, где он остановился.

Короче говоря, компания представляла собой материал выше средней трудности. Нетрудно было бы завязать знакомство с этими дамами, утолив их любопытство и сказав пару слов об орхидеях, если бы меня не мучила прежде всего необходимость изучения отдельных личностей под углом зрения их непосредственного отношения к делу. Я уберегаю тебя, читатель, от подробностей, так как они не имеют большого значения. Я знаю это сейчас, но тогда никто не мог мне об этом сказать.

Что было делать? Я трудился как вол, устанавливая по именам служебное положение гостей. Однако мне удалось справиться с этим и за ужином рассортировать кое-какие сведения. Шарлотта Адамс, сорока восьми лет, занимала должность старшего секретаря компаньона фирмы Джеймса А. Корригана. Она была очень худа, энергична и приглашение приняла не ради развлечения. По возрасту ей была близка только одна из стенографисток, пухлая и прыщавая, которая со смехом назвала свое имя: Элен Трой..

Следующее место, если располагать дам по возрасту, занимала Бланш Дьюк, трехцветная блондинка. Я приготовил напиток по ее рецепту. Она дважды доливала себе и наконец, чтобы облегчить свою участь, ходила в обнимку с шейкером.

Остальные из семерки были старше тридцати, за исключением, может быть, двоих. Одна, Долли Харритон, занимала позиции несколько более высокие, чем я мог ожидать. Она имела адвокатские права и, хотя и не была компаньоном фирмы, решительные очертания подбородка и быстрый взгляд серых глаз говорили, что вскоре достигнет такого положения на нынешнем месте работы или в другом месте. Между полками теплицы она ходила с таким видом, будто собирала материал для допроса торговца орхидеями, которого жена раздраженно упрекает в отказе от уплаты алиментов.

Нина Перельман, стенографистка, была высокой, держалась просто и обладала огромными глазами, темными и как бы неподвижными. Маленькая и худенькая машинистка Мейбл Мур носила очки в красной оправе. Ция Лондеро, секретарша Филпса, девушка с прекрасным овалом лица и с почти ненакрашенными губами, во всех отношениях отвечала моему идеалу молодой особы, с которой я охотно показался бы на публике. Архивариусу Порции Лис следовало бы привести в порядок свои зубы или не смеяться так часто. Стенографистка Клер Буркхарл или недавно кончила среднюю школу, или только притворялась подростком. Если бы мне нужно было ограничиться одним приглашением, я бы выбрал секретаршу Луиса Касбона Элеонор Грубер. Видя такую девушку, человек сразу ощущает потребность сбросить пару фунтов веса, а затем спрашивает себя – а длящего собственно? И в результате голосует за статус кво.

До ужина я успел собрать несколько отрывочных сведений – в основном, от Бланш Дьюк, Ции Лондеро и Элеонор Грубер. Во вторник, после окончания работы, старший компаньон фирмы Корриган вызвал дам в свой кабинет. Он рассказал, что ПК 3-1212 – номер телефона Ниро Вульфа, Арчи Гудвин правая рука этого детектива, а сам детектив трудится, конечно, в чьих-то интересах и представляет противную сторону в одном из дел, проводимых фирмой. Корриган считает, что лучше всего было бы пренебречь записками, вложенными в коробки с орхидеями, или, во всяком случае, спрятать их подальше.

Следующую информацию сообщила Бланш Дьюк, снующая по теплице с шейкером. Так вот, сегодня, в среду, когда встал вопрос о том, идти или нет, Мейбл Мур шепнула словечко миссис Адамс (а та, конечно, по секрету Корригану), заявив, что тоже идет по совету шефа. Собрал я еще немного сведений об особах, интригах и сплетнях, но всего этого не хватило бы даже на покрытие расходов на напитки.

В двадцать пять минут седьмого выяснилось, что вино охладилось, но я не возражал, если дамы захотят продолжить с тем, с чего начали. Бланш Дьюк высоко подняла шейкер и заявила, что всегда верна только одному напитку. Зазвучал хор одобрения, и дамы единодушно потянулись за бутылками и всем необходимым. По дороге через среднюю комнату теплицы каблук Элен Трой застрял между досками пола, Элен споткнулась, описав бутылкой широкую дугу, и сшибла два горшочка с орхидеями Варикалум. Раздались сдавленные крики и слова сожаления.

– Вот это выдержка! – заявил я великодушно. – Не упустила бутылку. За мной марш через орхидеи!

Когда мы добрались до нижнего этажа, я проводил дам в столовую. Серебро, стекло и орхидеи на белоснежной скатерти выглядели весьма привлекательно. Я сказал, что для себя резервирую место во главе стола, а гости могут садиться так, как им понравится. Затем попросил прощения и вышел на кухню, чтобы спросить у Фрица:

– Они здесь?

– Ага. – Он кивнул головой. – На втором этаже в южной комнате. Им гак удобно.

– Прекрасно. Они знают, что нужно подождать?

– Знают. А как у вас дела?

– Неплохо. Две совсем не пьют. Но остальные на верном пути. Все готово?

– Разумеется.

– Начинаем!

Я возвратился к гостям и первый раз в жизни занял место Вульфа во главе стола. Были подняты почти все бокалы, чтобы поприветствовать меня после столь долгого отсутствия. Я был тронут и подумал о собственном тосте. Поэтому, когда вошел Фриц с супницей, отодвинул стул и встал. Порция Лис не прекращала болтать, но Долли Харритон призвала ее к порядку.

– Слушайте! Слушайте! – крикнула Элен Трой.

– Уважаемые леди, слава Богу, без джентльменов, – начал я. – У меня много тостов, и я начинаю первый. Прежде всего благодарю вас за то, что вы пришли сюда. Мне очень приятно, потому что только на вас, прекрасные дамы, я смотрю с большим удовольствием, чем на орхидеи. (Аплодисменты.)

Ввиду отсутствия мистера Вульфа, я возьму на себя его обязанности и позволю себе представить вам самого главного из наших домочадцев. Это Мистер Фриц Бреннер, который сейчас подаст суп. Поклонись, Фриц! (Аплодисменты.) А теперь я прошу вас помочь мне решить небольшую проблему. Вчера я говорил по телефону с дамой, несомненно, прелестной, но она отказалась назвать свое имя. Умоляю помочь мне узнать его! Повторю фрагмент, который может стать для вас ключом к разгадке. Я плохой актер, но сделаю все, что в моих силах. Дама сказала: «Ах, прошу прощения. Я просто обязана позвонить вам. Конечно, это слишком неподобающий шаг, так как вы, сэр, никогда не были мне представлены». И, подражая интонациям, пересказал наш разговор.

Закончить я не смог, потому что мой голос утонул в урагане смеха и криков. Даже миссис Адамс снизошла до того, что позволила себе улыбнуться. Клер Буркхарл, выглядевшая школьницей, Подавилась куском булки. Я уселся и, покрасневший, с триумфом принялся за суп. Когда шум немного утих, поинтересовался:

– А ее имя?

Мне ответило несколько голосов сразу, но я повернулся к Цие Лондеро, моей соседке справа. Имя, которое я не зарегистрировал, было Кора Берч.

Фриц должен был обслуживать сразу одиннадцать человек. Я же все свои старания приложил к напиткам. Это было достаточно просто. Так как я уже знал, что каждая из дам пьет, то мог наливать, не задавая лишних вопросов. Кроме того, Ция Лондеро предложила мне свою помощь. Мне это было приятно и, кроме того, дало возможность выступить с собственным предложением, когда мы оказались вдвоем у бокового столика. Я думал об этом еще в теплице, но там не представился случай. Ция согласилась, и мы условились, что в нужный момент я потяну себя за правое ухо.

– Надеюсь, – сменил я тему, – что мисс осталась верна вермуту с содовой? Девушка с таким лицом имеет обязательства перед обществом. Лицо должно быть гладким.

– Не перед обществом, – возразила она. – Речь скорее идет об орфографии. После виски или джина у меня насморк, и я делаю ошибки. Однажды я написала «горы» через «а».

– И только! Нет… Это рюмка Нины Перельман.

Дамы высоко оценили суп, а еще выше пирожки «Мондор». Говор за столом не умолкал, и беседа шла гладко почти без моих стараний. Только время от времени мне приходилось заполнять паузы. Однако, когда дошли до утки, я был рад, что Ниро Вульф не видит, что все дамы, за исключением Элеонор Грубер и Элен Трой, отнеслись пренебрежительно к этому блюду. Остальные уже насытились. Поглядывая, как они лишь слегка отведывали деликатес, а то и вовсе к нему не прикасаются, мне пришло в голову, что от полной неудачи нас может спасти лишь сильнодействующее средство. Я напряг голос, чтобы обратить на себя внимание.

– Прекрасные дамы! – заявил я. – Мне нужен совет. – Речь идет о…

– Речь! Мы хотим речь, – пискнула Клер Буркхарл.

– Так ведь это и есть речь, идиотка! – остановил ее чей-то голос.

– Слушайте! Слушайте, – вмешалась Элен Трой.

– Речь идет о демократии, – продолжал я. – Людей нельзя ни к чему принуждать, даже к салату, приготовленному Фрицем. Как хозяин и ваш поклонник, что вам уже известно, я жажду, чтобы вы хорошо провели время и покинули этот дом со словами: «Арчи Гудвин – человек, достойный доверия. Мы полностью на него положились, а он дал нам свободу выбора». Да или нет?

– Да! – крикнула мисс Бланш Дьюк.

– Спасибо. – Я с важностью наклонил голову. – Хочу спросить, кто из вас намерен попробовать салат? Фриц в вашем распоряжении. Да или нет?

– Нет! – раздалось шесть или семь голосов.

– А вы, мисс Дьюк? Вы остались при своем «да»?

– К черту! Конечно «нет»! Я не знала, что речь идет о салате.

– Значит, мы дарим тебе салат, Фриц. Но я не устраиваю голосования о креме с миндалем. Это дамы непременно должны попробовать.

– Да, сэр, – ответил повар и начал собирать тарелки со своим почти нетронутым шедевром.

Я не сочувствовал Фрицу, так как заранее предостерегал его, потому что лучше, чем он, знаю кулинарные вкусы американок. Конечно, на банкете в клубе гурманов утка вызвала бы больше энтузиазма. Настроение несколько исправила реакция на крем с миндалем. Дамы чувствовали себя свободно, не слишком придерживаясь правил приличия, потянулись за ложками, хотя Фриц еще не кончил подавать.

– Это божественно! – заявила Порция Лис и обернулась к мисс Адамс. – Ведь правда?

– Не знаю, Порция. Мне еще не подали, – ответила та, но вскоре и она должна была признать, что крем действительно великолепный.

Больше никаких комментариев не было. Элен Трой покончила с кремом первой. Она встала, отодвинула стул и, опершись ладонями о край стола, наклонилась вперед. Ее прыщи были уже не розовыми, а малиновыми.

– Слушайте! Слушайте! – объявила она.

– Речь! Кто скажет речь? – спросил чей-то голос.

– Это моя речь.

Кто-то засмеялся.

– Да, моя речь, – повторила Элен с ударением. – Да! Я все время думаю, как нам отблагодарить мистера Гудвина, и теперь хочу внести предложение. Предлагаю, чтобы одна из нас подошла к мистеру Гудвину, обняла его, поцеловала и назвала по имени: Арчи.

– Которая? – поинтересовалась Мейбл Мур.

– Проголосуем. Я выставляю собственную кандидатуру. Я даже уже встала.

Послышались протестующие возгласы. Клер Бурк-харл, ее соседка с левой стороны, потянула Элен за локоть и усадила. Назывались разные кандидатуры. Кто-то предложил тянуть жребий. Полчаса назад я не возражал бы, считая, что перст судьбы укажет на Цию или Элеонор. Теперь я не мог рисковать положением, которое позднее было бы нелегко исправить. Поэтому я взял слово.

– Следовало бы и меня спросить!

– Не прерывайте! – гневно бросила Бланш Дьюк.

– Прошу прощения, но я должен. Может разразиться скандал. Если одна из дам, не знаю, которая, подойдет сейчас ко мне, обнимет меня и поцелует, то я могу забыть об обязанностях хозяина дома. Зато…

– Кто же, кто же? – прервали меня многочисленные голоса.

– Зато, – повторил я, игнорируя вопросы, – если бы это сделала другая, я не в силах был бы скрыть разочарование. Я не называю никаких имен, и давайте забудем об этом. Так или иначе, никто не отверг пока это предложение, хотя оно не является обязательным.

Я потрогал себя за правое ухо и продолжал:

– Оно было неверно сформулировано. Кто бы, по правде сказать, получил удовлетворение? Не я. Вы, дорогие дамы. Приятнее целовать, чем быть расцелованным. Только прошу понять меня правильно. Как хозяин, я с удовольствием сделал бы милым гостям приятное. С большим удовольствием! Есть ли какое-нибудь предложение?

– Да. Даже два, – заявила Ция Лондеро.

– Очень приятно, слушаю вас.

– Во-первых, все мы могли бы называть вас по имени: Арчи.

– Согласен. Если, разумеется, мне будет позволено называть вас Шарлотта, Бланш, Долли, Мэйбл, Порция, Элеонор, Клер, Нина, Элен и Ция.

– Разумеется. Во-вторых: вы детектив. Расскажите нам о своей работе что-нибудь особенно захватывающее.

– Что же… – задумался я. Посмотрел направо и налево. – Решим также вопрос с кофе. Да или нет?

Я не уверен, что все, но большинство ответили: «Да!» Фриц как раз расставил на боковом столике чашки и принялся разливать напиток. Я немного отодвинул стул, положил ногу на ногу и, уставившись в потолок, покусывал губу.

– Расскажу вам о том, чем сейчас занимаюсь, – предложил я наконец. – Я мог бы, разумеется, рассказать о каком-нибудь старом деле, давно оконченном. Но мне кажется, что вас больше заинтересует наше последнее дело. Конечно, я не буду вдаваться в подробности, имеющие конфиденциальный характер. Вы согласны?

Согласны были почти все. Только миссис Абрамс внезапно сжала губы, а серые глаза Долли Харритон могли бы выдать беспокойство, сиди она ближе.

– Расскажу только самое главное, – начал я небрежно, – в противном случае мне не хватило бы ночи. Речь идет об убийствах. Их жертвами стали три человека: Леонард Дайкес, служащий адвокатской фирмы, в которой вы работаете, молодая девушка Джоан Веллимэн, рецензентка уважаемой издательской фирмы, и вторая девушка, Рэчел Абрамс, имевшая собственное машинописное бюро.

Пробежал шепот, дамы стали обмениваться тревожными взглядами.

– Я не признаю за собой вины, – решительно объявила Нина Перельман бархатистым, мягким голосом, на котором не отразилось пять или шесть коктейлей «Манхеттен».

– Три убийства, – отозвалась Элеонор Грубер. – А убийца был один?

– В свое время я затрону и это предположение, – ответил я. – Первый раз мы столкнулись с этим делом, когда к нам обратилась полиция со списком пятнадцати мужских имен, написанных рукой Леонарда Дайкеса. Список нашли между листами книги, находившейся в его комнате. Ни мистер Вульф, ни я не заинтересовались этим списком. Мы едва посмотрели на него. Позднее…

– А зачем вам показали бписок? – перебила Долли Харритон.

– Потому что не обнаружилось следов человека, носящего какую-нибудь из этих фамилий. Полиция надеялась, что, возможно, мы что-нибудь придумаем. Их ждало разочарование. Шесть недель спустя появился мистер Джон Р. Веллимэн и рассказал нам о смерти своей дочери, останки которой были найдены в парке Ван Кортлэнд. Отец подозревал, что это было убийство, а не несчастный случай. Он много нам рассказал и показал копию письма Джоан, своей дочери, домой. Там было упомянуто о телефонном звонке мужчины, который представился как Берт Арчер, автор романа, посланного осенью издательской фирме, где работала мисс Веллимэн.

– Боже мой! – жалобно вздохнула Бланш Дьюк. – Снова Берт Арчер.

– Мне не хотелось бы вас утомлять, – вставил я, но большинство дам решительно запротестовали. – Хорошо, итак, Джоан прочитала роман Берта Арчера, забраковала его и отослала рукопись со стереотипным отказом, подписанным ее именем. Звонивший по телефону предложил ей двадцать долларов в час, если она согласится обсудить с ним его произведение и внести поправки. Она приняла предложение и условилась с ним о встрече на следующий день после работы. Так, по крайней мере, она писала в письме домой. На следующий день вечером Джоан Веллимэн рассталась с жизнью.

Я потянулся за чашкой кофе, отпил глоток и уселся поудобнее.

– А теперь, дорогие дамы, прошу вас держаться за стулья. Прошло шесть недель с того момента, когда полиция показала нам список, на который мы только взглянули. Но, посмотрев на письмо Джоан Веллимэн, мистер Вульф и я моментально вспомнили, что Берт Арчер фигурировал в списке Дайкеса. Это свидетельство существования какого-то звена, соединяющего Леонарда Дайкеса и Джоан Веллимэн. А так как обоих постигла неожиданная насильственная смерть, напрашивалось предположение, что их гибель не только взаимосвязана, но имеет что-то общее с именем Берта Арчера. Вы просили что-нибудь захватывающее из работы детектива. Разумеется, я мог бы рассказать вам, как преследовал в Центральном парке убийцу, стрелявшего в меня. В этом есть своя прелесть, признаюсь, но наверняка это не так захватывающе, как поиски Берта Арчера. Если бы не мы, один полицейский работал бы над делом Леонарда Дайкеса, другой, в Бронксе, ломал бы голову над гибелью Джоан Веллимэн. Благодаря нам следствие сдвинулось с мертвой точки. Разве это не захватывающая история?

Маленькое отклонение от истины в деле выявления имени Берта Арчера я посчитал несущественным. Если бы Вульф находился на месте, он мог бы представить собственную версию. Но его не было, а я был. Я осмотрелся вокруг, дабы убедиться, что кофе есть во всех чашках и что у всех дам под рукой есть сигареты и зажигалки.

– Теперь я позволю себе нарушить тайну, – продолжал я. – Если бы это попало в газеты, полиция вряд ли была бы довольна и наверняка утратила ко мне всякую симпатию. Но меня и не особенно жалуют в этих кругах, так что все равно. Итак, мисс Абрамс была частной стенографисткой и машинисткой, имела маленькое бюро на восьмом этаже дома на Бродвее. Позавчера она выпала из окна и тут же скончалась. Прошу вас обратить внимание на это обстоятельство, как на еще одно проявление захватывающей работы детектива. Наверняка это сочли самоубийством или несчастным случаем, если бы я не вошел в бюро мисс Рэчел Абрамс через две или три минуты после того, как она через окно покинула комнату. В ящике ее стола найден блокнот в коричневом переплете. Бедняжка записывала в нем доходы и расходы. Среди доходов были записи, из которых следовало, что в сентябре прошлого года мисс Адамс получила девяносто восемь долларов и четырнадцать центов от некоего Берта Арчера.

– Ах! – воскликнула Долли Харритон, и пара других дам прореагировала таким же образом.

– Приснится мне этот Берт Арчер, – в полголоса сказала Нина Перельман.

– Мне уже снится, – сообщил я любезно и возвратился к рассказу. – Как видите, мои дорогие, эта проблема на самом деле достойна детектива. Наверняка с вами беседовали последние два дня. Теперь я расскажу вам о наших взглядах на эту историю. Мы считаем, что смерть Дайкеса как-то связана с рукописью Берта Арчера, предполагаем, что Джоан Веллимэн погибла потому, что прочла рукопись, а Рэчел Абрамс была убита потому, что печатала роман. Естественно, нам нужен Берт Арчер или рукопись. Мы должны найти автора или рукопись, а еще лучше и автора, и рукопись. Иначе – крышка! Есть какие-нибудь предложения?

– Боже мой! – вздохнула Ция Лондеро.

– Надо постараться достать экземпляр романа, – заявила Порция Лис.

Кое-кто иронически усмехнулся.

– У меня есть небольшой сюрприз, – продолжал я импульсивно. – Сейчас наверху находятся два человека, связанные с нашим делом. Они ждут возвращения мистера Вульфа. Если вы ничего не имеете против, я попрошу их спуститься сюда и рассказать нам все, что знают они. Это может быть интересно. Ногой я нажал помещенную на полу кнопку звонка. – Если, разумеется, вам еще не наскучила эта история.

– А кто они? – неприязненно спросила миссис Адамс.

– Отец Джоан Веллимэн и мать Рэчел Абрамс.

– Это будет не слишком весело, – буркнула Долли Харритон.

– Конечно, – признался я. – Дела и люди, с которыми сталкиваются детектийы, редко бывают веселыми.

– Я хочу их увидеть, – важно сказала Элен Трой. – Это очень гуманно.

В столовую вошел Фриц, и я обратился к нему:

– Где мистер Веллимэн и миссис Абрамс? В южной комнате?

– Да, сэр.

– Попроси их оказать нам любезность и спуститься сюда.

– Хорошо, сэр.

Фриц вышел, а я спросил, не хочет ли кто подкрепиться чем-либо покрепче кофе. И получил три заказа.

IX

Бланш Дьюк чуть не испортила все дело. Когда Фриц привел в столовую миссис Абрамс и мистера Веллимэна, на них сосредоточились взгляды десяти пар глаз, хотя для двоих или троих это представляло некоторые трудности. Я встал, представил гостей друг другу и принес два стула: один поставил справа от себя – другой слева. Миссис Абрамс, в черном платье из шелка – может быть, искусственного, – сидела, сжав губы, но держалась хорошо. Веллимэн, одетый в тот же серый или схожий с ним костюм, внимательно оглядел лица, стараясь делать это деликатно. Он сидел прямо, не касаясь спинки стула.

Я уже открыл рот, чтобы заговорить, но Бланш неожиданно опередила меня.

– Может быть, вы хотите что-нибудь выпить для храбрости? Чем могу служить?

– Большое спасибо, нет, – любезно ответил мистер Веллимэн, а миссис Абрамс покачала головой.

– Прошу вас выслушать меня, – с ударением повторила Бланш. – У вас горе, у меня огорчения всю жизнь. Я знаю, каково это чувствовать. Надо хватить чего-нибудь для храбрости. Две рюмки джина, одну вермута.

– Успокойся, Бланш! – цыкнула миссис Адамс.

– Иди к черту! – выпалила Бланш. – Это дружеская встреча. И так ты подговариваешь Корригана, чтобы он меня выгнал, ведьма!

Я охотно выкинул бы ее в окно, но попробовал сгладить неловкость.

– Я хорошо подготовил коктейль, Бланш?

– Хорошо, мистер…

– Называй меня Арчи.

– Хорошо, Арчи.

– Уж такой я есть. Неужели ты думаешь, что я откажу в рюмке миссис Абрамс или мистеру Веллимэну, если они захотят выпить.

– Не думаю.

– Значит, все в порядке. – Я обернулся вправо, так как условился с миссис Абрамс, что Веллимэн начнет говорить первым. – Я только что рассказал дамам о деле, которым мы занимаемся. Они заинтересовались им, отчасти потому, что работают в той же адвокатской фирме, где служил и Дайкес. Я вспомнил, что миссис Абрамс и мистер Веллимэн ожидают этажом выше возвращения мистера Вульфа, и мне пришло в голову, что мистер мог бы что-нибудь рассказать о своей дочери, Джоан. Я думаю, вы не возражаете?

– Не возражаю.

– Сколько лет было Джоан?

– Девятнадцатого ноября исполнилось двадцать шесть.

– У вас есть еще дети?

– Нет. Джоан была единственной.

– И, наверное, хорошей дочерью?

– Лучшей никогда не было.

В этом месте наступил неожиданный сбой – во всяком случае, неожиданный для меня. Миссис Абрамс отозвалась несколько подавленным голосом:

– Наверное, она не была лучше моей Рэчел.

Веллимэн улыбнулся. Я до сих пор не видел улыбки на его лице.

– Мы тут много разговаривали с миссис Абрамс, – сказал он. – Сравнивали. Не стоит волноваться, мы не будем спорить. Ее Рэчел тоже была хорошей дочерью.

– Нет решительно никакого повода для спора, – признал я. – Какие планы на будущее были у Джоан? Она думала о замужестве или о дальнейшей работе по специальности?

– Этого я точно не знаю, – ответил Веллимэн после короткой паузы. – Я уже говорил вам, что она с отличием окончила колледж. Смит-колледж.

– Да, действительно.

– Около нее вертелся один парень из Дортмута. Мы думали, это что-нибудь серьезное. Джоан тогда была слишком молода, но обладала достаточной рассудительностью, чтобы понять это. Здесь, в Нью-Йорке она четыре года работала в издательстве. В Пеорию писала о разных…

– А где находится Пеория? – спросила Бланпт Дьюк.

Веллимэн смерил ее гневным взглядом.

– Пеория? В штате Иллинойс. Дочь писала о разных молодых людях, но не похоже, чтобы она хотела связать с кем-нибудь свою судьбу. Мы считали, и особенно жена, что пора бы ей об этом подумать. Джоан настаивала на карьере в издательстве. Она зарабатывала восемьдесят долларов в неделю. А в августе прошлого года, когда я приехал в Нью-Йорк, сам мистер Охолл говорил мне, что возлагает на нее большие надежды. Мы тоже очень надеялись на нее, и нельзя сказать, что мы были разочарованы. Как раз вчера я думал над всем этим. – Он склонил голову, чтобы посмотреть на мать Рэчел, и снова повернулся ко мне. – Мы разговаривали с миссис Абрамс в той комнате, наверху, и оба чувствовали одно и то же, но за два дня она еще не передумала всего, как я. Я говорил ей, что, если бы получил у вас бумагу и карандаш с поручением записать все, что я думаю о Джоан, то наверняка нашел бы десять тысяч подробностей, а может быть, и больше. Что делала, говорила, как вьнлядела. У вас нет дочери?

– Нет. Вы многое должны помнить.

– Очень многое. Временами я думаю, что не заслужил того, что произошло. Может быть, был слишком заботлив по отношению к ней? Думаю, да и отвечаю: нет. Временами Джоан поступала не так, как должно. Например, в детстве она часто лгала, а когда выросла, я не всегда одобрял ее поведение. Но когда я спрашиваю себя, могу ли я осудить хотя бы один из ее поступков, которого она, на мой взгляд, не должна была бы делать, должен признать, что не могу.

Он отвернулся. Затем посмотрел на лица женщин. Не спешил. По-видимому, что-то в них искал.

– Нет! – повторил он с силой.

– Значит, Джоан была идеалом, – сказала Клер Буркхарл.

Может быть, это не была явная ирония, но Бланш Дьюк выкрикнула со злостью:

– Не притворяйся ты, гордость вечерней школы! Человек несчастлив! Его дочь умерла! Ты кончила школу с отличием?

– Я никогда не ходила в вечернюю школу, – обрушилась на нее Клер, – а окончила курсы секретарш в «Олифен Бизнес».

– Я вовсе не утверждаю, что Джоан была идеалом, – вмешался Веллимэн. – Не раз делала такое, что я и сейчас не одобряю. Я только пытался объяснить вам, что это выглядит иначе сейчас, когда ее уже нет. Даже если бы я мог, то не изменил бы в ее образе жизни ни одной мелочи. Прошу это понять. Вы сидите здесь, веселитесь. Если бы это видели ваши отцы – были бы они довольны? Но представьте себе, что кто-нибудь из присутствующих девушек был бы сегодня убит. Разве со временем отец осудил бы ее за это? Конечно, нет. Я уже вспоминал, какая она была хорошая, и сказал лишь о том, что дает повод для размышлений. – Он снова наклонил голову, обращаясь к миссис Абрамс. – Ведь я прав? Вы так же думали о своей Рэчел?

– Рэчел? – Она закивала головой. – Прошло только два дня. Я хочу быть с вами честной. Когда мистер Веллимэн говорил, я сидела и думала. Рэчел не пила никогда. Если бы я увидела ее с рюмкой в руке, то сказала бы, что она не является примерной дочерью и еще несколько неприятных слов. Я была бы очень сердита на нее. Если бы, однако, Рэчел могла сегодня усесться за этот стол и пила больше, чем любая из вас, если бы даже напилась так, что не узнала бы меня, я сказала бы: «Не жалей себя, Рэчел! Пей, дорогая детка. Пей!» – Она безрадостно развела руками. – Я хочу быть с вами откровенной, но, наверно, говорю непонятно. Может быть, вам непонятно, что я хочу сказать?

– Мы все отлично понимаем, – вставила сдавленным голосом Элеонор Грубер.

– Речь идет о том, чем была для меня Рэчел. Я осталась не одна, как мистер Веллимэн. У меня есть еще две дочери. Шестнадцатилетняя Дебора хорошо учится в средней школе. Нэнси девятнадцать лет. Она поступила в колледж, как Джоан мистера Веллимэна. Обе они более предприимчивые, чем Рэчел. Она не зарабатывала восемьдесят долларов в неделю, как мисс Веллимэн. Должна была выплачивать аренду за помещение бюро, были и другие расходы. Но не жаловалась, а однажды, когда работала и ночами, заработала в неделю сто двадцать долларов. Только прошу не думать, что я пользовалась деньгами Рэчел. Некоторые наши знакомые придерживались такого мнения, но это неправда. Она была счастлива, что младшие сестры находчивее и сообразительнее. Нэнси на ее деньги смогла учиться. А когда у Рэчел было немного свободных денег, я не раз говорила ей: «Купи себе что-нибудь или поезжай на курорт». А она отвечала со смехом: «Я создана для работы, мамочка». Она звала меня мамочкой, а Нэнси и Дебора – мамой. Это, дорогие мои, большая разница. Вы знаете, что она умерла всего лишь два дня тому назад? – Это прозвучало несколько риторически, но женщина повторила настойчиво: «Вы знаете?»

Откликнулось несколько тихих голосов.

– Я не знаю, что будет потом, когда пройдет больше времени, как после смерти дочери мистера Веллимэна. Он все обдумал и теперь платит деньги, старается, чтобы мистер Вульф обнаружил убийцу его дочери. Если бы я тоже была богата, может, поступила бы так же… Не знаю. А сейчас я могу только вспоминать мою Рэчел. Я пробую понять, почему так произошло. Она была создана для работы. Она много трудилась и получала соответствующую оплату. С ней никогда не было хлопот. Она никогда ни в чем не солгала. Однако мистер Гудвин сказал, что кто-то дал ей работу, без возражения заплатил, а потом пришел и убил мою Рэчел. Я пробую понять, почему так произошло. Но не могу. Впрочем, все равно. Я никогда не смогу понять, почему кто-то мог желать смерти моей Рэчел, так как очень много знаю о ней. Я знаю, что нет на свете мужчины или женщины, никого, кто имел бы право ткнуть в нее пальцем и сказать: «Рэчел Абрамс сделала мне плохо». Вы знаете, как трудно быть человеком, никому и никогда не причиняющим зла. Я не такая.

Женщина сделала короткую паузу, закусила губу и через некоторое время неуверенно продолжала:

– Однажды я обидела мою Рэчел… – Подбородок ее задрожал. – Извините меня… – Она запнулась, встала и неуверенно направилась в сторону двери.

Мистер Джон Р. Веллимэн забыл о хороших манерах. Он без слов сорвался с места и, обогнув мой стул, бросился следом за миссис Абрамс. Из холла донесся его успокаивающий голос. Потом все стихло.

Мои гости тоже молчали, и я любезно предложил:

– Есть еще кофе. Можно кому-нибудь налить?

Желающих не было, и я продолжал:

– Миссис Абрамс допустила одну неточность. Она якобы слышала от меня, что кто-то дал ее дочери работу и заплатил ей, а позднее пришел и убил ее. Я не говорил этого. Я утверждаю, что Рэчел погибла, потому что печатала роман, а вовсе не то, что ее убил человек, который платил за перепечатку.

Три дамы вытерли глаза платочком. Двоим тоже следовало бы это сделать.

– Ты не знаешь этого, – вызывающе бросила Долли Харритон.

– Я не могу доказать этого. Это моя гипотеза.

– Он сошел с ума, – вставила Элен Трой.

– Я? Почему?

– Ты говоришь, что смерть Леонарда Дайкеса связана с теми двумя убийствами. Это значит, что убийца был один и тот же?

– Я не говорил этого. Но могу так сказать. Я так думаю.

– Он сошел с ума. С какой стати Кон О’Маллей мог бы убить двух девушек? Ведь…

– Замолчи, Элен! – остановила ее суровым голосом миссис Адамс.

– Ведь не убил… – продолжала Элен Трой, игнорируя окрик.

– Замолчи! Ты пьяна.

– Я не пьяна. – Она обратилась ко мне.

– Кон О’Маллей убил Дайкеса не из-за рукописи. Он убил его потому, что тот лишил его адвокатских прав. Всю…

Голос Элен Трой утонул в общем шуме. Дамы говорили разом, кричали. Таким образом реализовался настрой, созданный мистером Веллимэном и миссис Абрамс, но в этом было и нечто большее. Миссис Адамс и Долли Харритон старались утихомирить друг друга и подруг, но тщетно. Наблюдая и вслушиваясь, я должен был прийти к выводу, что давнее подозрение нашло наконец выход. Насколько я мог судить, Элен Трой, Нина Перельман и Бланш Дьюк выступали против Порции Лис, Элеонор Грубер и Мейбл Мур. Ция Лондеро была заинтригована, но не вмешивалась. Клер Буркхарл (гордость вечерней школы) практично не ввязывалась в борьбу, а миссис Адамс и Долли Харритон держались особняком.

В один из моментов относительной тишины, которые наступают даже в самых горячих спорах, Бланш Дьюк сделала неожиданный выпад против Элеонор Грубер.

– А что было на тебе, когда исповедовался О’Маллей? Пижама?

Неожиданный вопрос заставил умолкнуть обе враждующие стороны, а миссис Адамс использовала удобный момент:

– Как вам не стыдно! – проговорила она. – Бланш! Попроси прощения у Элеонор.

– За что? – возмутилась трехцветная блондинка.

– Не делай этого. – Элеонор повернула побледневшее лицо в мою сторону. – Скорее всего, мы должны просить прощения у мистера Гудвина.

– Не думаю, – подхватила Долли Харритон. – Мистер Гудвин сыграл целый спектакль. Надо признать, профессионально и удачно. Сомневаюсь, чтобы он рассчитывал на извинения. Мистер Гудвин, примите нашу признательность.

– Благодарю вас, мисс Харритон. На признательность я также не рассчитываю.

– Мне все равно, на что ты рассчитываешь! – атаковала меня Элеонор. – Я и так отвечу на вопрос Бланш. Тем более, что ты уже об этом слышал… Ты знаешь, кто такой Конрад О’Маллей?

– Естественно. Я видел полицейские акты в деле

Дайкеса. Бывший компаньон фирмы, год тому назад лишенный адвокатских прав.

Девушка кивнула головой.

– Правильно. Был старшим компаньоном. Фирма называлась тогда «О’Маллей, Корриган и Филпс». Я была его секретарем. А теперь я секретарь Луиса Касбона. Должна ли я добавлять, что вопрос Бланш… о моих отношениях с этим человеком – это чистой воды зависть.

– Не нужно ничего прибавлять, Элеонор. Ты вольна обсуждать эту тему или забыть ее.

– Я не забуду. И самое плохое во всем этом то, что я люблю Бланш и она любит меня. Дело стало затихать, но недавно вновь появилась полиция и всех взбаламутила. Из твоих слов следует, что ты рассказал о тех двух убитых девушках, и поэтому вмешательство полиции возобновилось. У меня нет к тебе претензий. Но сам видишь, что здесь делалось. Ты понимаешь что-нибудь?

– Кое-что понимаю.

– Элен Трой сказала, что Кон О’Маллей убил Дайкеса, потому что Дайкес лишил его адвокатских прав. Это неправда, Арчи. О’Маллей лишился адвокатских прав за подкуп председателя суда присяжных в одном деле. Я не имею понятия, кто донес на него суду. Это никогда уже не станет известно. Но я уверена, что осведомитель был связан с противной стороной.

Разумеется, это вызвало в бюро фантастические сплетни. Например, что Касбон написал донос, потому что О’Маллей его не любил и не хотел принимать как компаньона. Говорили также…

– Разве это имеет значение, Элеонор? – холодно спросила Долли Харритон.

– Я думаю, что имеет. Арчи должен все понять, – ответила девушка и снова обратилась ко мне. – Говорили и о других. Подозревали мистера Корригана и мистера Бриггса. И Дайкеса – что выдал старшего компаньона, так как боялся, что О’Маллей его засыплет. Я бы не удивилась, если бы и меня подозревали. Например, потому что О’Маллей не хотел купить мне новую пижаму. Время шло, дело стало забываться. Но погиб Дайкес. И все началось сначала. Не представляю, кому первому пришло в голову, что О’Маллей убил Дайкеса якобы потому, что узнал, будто тот донес о взятке. Во всяком случае, кто-то пустил эту сплетню. На этот раз было еще хуже. Все гадали, никто ничего не знал на самом деле…

– Но… Ты слышал, что себе позволила спросить Бланш? Была ли на мне пижама, когда О’Маллей исповедовался?

Девушка ждала ответа, и я утвердительно промычал.

– Ладно. О’Маллей рассказал мне несколько недель тому назад, что, вероятно, жена председателя суда присяжных написала анонимку судье и сообщила ему о взятке. На мне не было тогда пижама, потому что я не хожу в ней на работу, а разговор происходил там. Естественно, О’Маллей уже не компаньон фирмы, но приходит к нам время от времени. Бредни о том, что он убил Дайкеса, просто смешны.

– А почему ты не скажешь, что думаешь сама? – неожиданно спросила Элен Трой. – Ты уверена, что Дайкеса убил дядюшка Фред. Почему ты не скажешь об этом?

– Я никогда не говорила, Элен, что думаю так.

– Но так думаешь.

– Это я так считаю, а не она! – объявила всегда готовая к борьбе Бланш Дьюк.

– Кто такой дядюшка Фред? – включился я.

– Мой дядюшка, Фредерик Бриггс, – пояснила Элен Трой. – Они его не любят. Думают, что он написал донос, потому что О’Маллей не хотел принять его компаньоном, а Дайкес пронюхал и грозил, что расскажет О’Маллею. Вот дядюшка Фред и убрал Дайкеса, чтобы закрыть ему рот. Я уверена, Элеонор, что это твое мнение.

– Я так думаю, а не она, – повторила Бланш Дьюк.

– Опомнитесь, дорогие мои, – заговорила строгим тоном Долли Харритон. – Вы работаете в адвокатской фирме и должны понимать, что сплетни между нами – это одно, а разговор с мистером Гудвином – другое. Вы понимаете, что это клевета?

– Я ни на кого не клевещу, – ответила Элеонор и вновь посмотрела на меня. – Я говорю тебе обо всем этом, Арчи, поскольку думаю, что ты потратил много орхидей, еды и напитков. Мистер Веллимэн – твой клиент. Ты проводишь расследование по делу о смерти его дочери, а столько расходов несешь потому, что, по твоим предположениям, какое-то звено связывает Джоан с Леонардом Дайкесом.

Речь идет о списке имен, составленном Дайкесом и найденном в его комнате?.. Что же? Однажды вечером его мог посетить какой-то знакомый и намекнуть, что ищет псевдоним, так как хочет издать то, что сочинил.

Позднее они вместе начали выдумывать имена, и Дайкес последовательно их записал. Могло так быть, правда? Можно найти и другие варианты. Из того, что ты сообщил, следует, что единственный элемент, соединяющий Дайкеса, Джоан Веллимэн и Рэчел Абрамс, – это имя Берт Арчер.

– Нет! – возразил я живо. – Есть еще один: все трое были убиты.

Элеонор покачала головой.

– Каждый год в Нью-Йорке происходит триста убийств. Не туда идешь. Ты спровоцировал между нами ссору. Думаешь, что найдешь в ней исходную точку, но это тебе не удастся. Вот почему я рассказала тебе так много…

Мы все желаем тебе, Арчи, обнаружить убийцу тех девушек, но я повторяю: не туда идешь.

– У меня идея! – отозвалась Нина Перельман. – Давайте сложимся и наймем мистера Гудвина. Пусть расследует, кто донес на О’Маллея и убил Дайкеса. Тогда не будет никаких сомнений.

– Ерунда! – воскликнула миссис Адамс.

У Порции Лис тоже были возражения.

– Пусть лучше схватят убийц тех девушек, – предложила она. – Наймем его для этого.

– Зачем? – спросила Бланш Дьюк. – Это уже сделал мистер Веллимэн.

– Сколько надо было заплатить? – поинтересовалась Нина.

Я воздержался от ответа не потому, что почувствовал себя задетым. Попросту, чтобы уладить отношения, у меня имелось кое-что другое. Я встал со стула и подошел к боковому столику, на котором стояла большая салатница. Из записной книжки я вырвал два листка, разорвал на мелкие кусочки и деловито начал на них писать. Бланш заинтересовалась тем, что я делаю, но я не ответил на ее вопрос, а когда закончил, высыпал бумажки в салатницу и, взяв ее двумя руками, встал перед миссис Адамс.

– Будет речь, – сообщил я, а Элен Трой не закричала: «Слушайте!» – Признаюсь, что по моей вине прием постигла неудача, и я выражаю искренние соболезнования. Мне будет очень неприятно, если вы подумаете, что я выпроваживаю вас столь бесцеремонно, но я не вижу повода для дальнейшего веселья. Зато с согласия мистера Вульфа предлагаю небольшую компенсацию. В течение года, начиная с сегодняшнего дня, каждая из вас может получить по желанию три орхидеи в месяц. Они могут высылаться все сразу или по одной, а цвет мы постараемся учесть в пределах возможного.

Ответом мне был признательный шепот, а Клер Бурк-харл живо спросила:

– А можно будет срывать орхидеи самим?

– По предварительной договоренности, – ответил я. – Недавно за этим столом предложили выбрать одну из вас, чтобы выразить мне благодарность за сегодняшний вечер. Быть может, дамы желают изменить свои взгляды, но я позволю себе выдвинуть свое предложение. В этой салатнице находятся десять бумажек. Я написал на них ваши имена. А теперь попросим миссис Адамс вытащить одну бумажку. Особа, которая будет выбрана таким образом, пойдет со мной в ночной клуб «Боболи-ни», где мы будем танцевать и дурачиться. Предупреждаю, что я чрезвычайно вынослив.

– Я попрошу вынуть из салатницы бумажку с моим именем, – категорически заявила миссис Адамс.

– Если вы ее вытащите, мы повторим голосование, – возразил я. – Может быть, кто-нибудь не хочет участвовать?

– Я привыкла возвращаться домой раньше полуночи, – возразила Порция Лис…

– Нет ничего проще. Ты устанешь в половине двенадцатого. – Я поднес салатницу на уровень глаз миссис Адамс. – Прошу вас вытащить одну бумажку.

Она, по-видимому, решила, что это наиболее легкий и эффективный способ покончить с недоразумениями, секунду поколебавшись, вытащила из салатницы бумажку и положила ее на стол.

– Ция! – заявила Мейбл Мур.

Остальные бумажки я вынул из салатницы и положил в левый карман.

– Но я не могу пойти в ночной клуб в таком виде, – запротестовала Ция Лондеро.

– Но ведь это «Боболини»! – успокоил я девушку. – Соглашайся или продолжим голосование.

– Зачем? – буркнула Бланш Дьюк. – Наверняка на всех бумажках написано: Ция.

Я не стал протестовать вслух. Просто вынул из правого кармана и небрежным жестом бросил на стол девять бумажек. Но при этом подумал, что позже, в ходе вечера, может быть, сочту нужным показать Цие другие бумажки – те десять из левого кармана, которые прежде лежали в салатнице.

X

Обычно завтрак шефу приносит Фриц, но в четверг Вульф дал знать по телефону, что хочет видеть меня прежде, чем удалится в девять часов в теплицу. Поэтому я подумал, что хорошо бы избавить Фрица от прогулки наверх. В пять минут девятого я доставил поднос на место и спокойно уселся на стул. Вульф, который иногда ел в кровати, иногда за столиком у окна, в это утро был уже за столом. Солнце ярко светило, и в его блеске желтая пижама сверкала так, что я должен был закрыть глаза. Шеф никогда не начинал говорить раньше, чем выпьет апельсиновый сок, а так как он не привык спешить с этой процедурой, я был осужден на терпеливое ожидание.

– Когда ты вернулся домой? – начал он.

– В два часа.

– Где был?

– В ночном клубе с девушкой. Это та, первая. Свадьба в воскресенье. Ее родители живут в Бразилии. Нет никого, кто мог бы стать ее посаженой матерью. Поэтому ты будешь моим посаженым отцом, если можно так выразиться.

– Глупости! – Вульф откусил кусок оладьи с маслом и ветчиной. – Как было?

– Вообще или по пунктам?

– Вообще. Паузы заполнишь потом.

– Пришло десятеро. В том числе адвокат женского пола. Женщина интересная, но холодная и твердая. Была также боевая старшая миссис. Мы выпили наверху в теплицах. Жертвой были два горшка Оксидиум. Прежде чем мы сошли…

– Форбеси?

– Нет, Варикалум. Прежде чем мы сошли вниз, дамы развеселились: я сел на твое место и предупредил Фрица, что после супа и пирожков они будут сыты, а утку только расковыряют. Так и вышло. Я произносил речи, подходящие к моменту, но об убийстве вспомнил только за кофе, когда они попросили меня рассказать что-нибудь интересное о работе детектива, чего я и ожидал. В ход была пущена наша теперешняя работа. В соответствующий момент я ввел в дело Веллимэна и миссис Абрамс.. Если бы ты присутствовал, то непременно растрогался, хотя и не показал бы этого. А они показали – вытирали слезы платочками. К слову сказать, Веллимэн считал, что я играю чересчур смело и захожу слишком далеко.

С миссис Абрамс он познакомился только вчера вечером и, несмотря на это, отвез ее домой. Разумеется, я упомянул, что имя Берт Арчер фигурировало в блокноте Рэчел Абрамс.

Я должен был это сделать, чтобы объяснить присутствие ее матери. Крамер завоет, если это попадет в прессу. Но в конце концов, это я обнаружил блокнот, а Крамер все равно твердит, что я слишком много болтаю.

– И я так думаю. – Вульф отпил горячий черный кофе. – Ты говоришь, что дамы были возбуждены?

– Угу. У них развязались языки. Начались горячие дебаты по поводу того, кто убил Дайкеса и кто донес на О’Маллея, бывшего старшего компаньона фирмы, лишенного адвокатских прав за взятку председателю суда присяжных. Дамы высказывали разные гипотезы, однако, если они располагают каким-то существенным доводом, решили сохранить его для собственных нужд. Одна из них, Элеонор Грубер, интересная девушка, только страшно хитрая, пробовала сбить меня с истинного пути… Она была секретарем О’Маллея, а теперь – Касбона, и говорила, что мы напрасно тратим время, разыскивая связи между Дайкесом, Джоан и Рэчел. Никто ей не возражал. Я решил прервать собрание и взялся за обработку дам по одной. Уже преуспел в этом, так как расспросил секретаря Симмета Филпса Цию Лондеро, пригласив ее в ночной клуб и спустив тридцать четыре доллара нашего клиента, чтобы завязать более тесные отношения. Это было моей непосредственной целью, но, однако, я улучил благоприятный момент, дабы намекнуть, что, в случае необходимости, мы вдребезги разобьем фирму «Корриган, Филпс, Касбон и Бриггс». Как ты уже слышал, свадьба в воскресенье. Я надеюсь, что Ция тебе понравится. – Я красноречиво развел руками. – Все зависит от дальнейшего развития событий. Если кто-нибудь из сотрудников фирмы приложил руку к этому делу, не исключено, что я положил хорошее начало. Если нет… Что ж? У мисс Грубер не только хорошая фигура, но и голова на плечах. Я могу сменить Цию на нее. Либо время нам поможет, либо ты сделаешь это раньше.

Вульф уже умял ветчину и яйца и как раз принялся за оладьи, густо намазанные медом. В конторе он давно бы разозлился, но, как правило, не позволял себе этого за едой.

– Я не люблю рабочих разговоров за завтраком, – сказал он только.

– Я знаю, что не любишь.

– Остальное доскажешь потом. Вызови Саула. Пусть узнает, что там было с лишением О’Маллея адвокатских прав.

– Я уже ознакомился с этим по полицейским актам. Ведь я говорил тебе.

– Не мешай. Саул займется этим, а Фред и Орри – знакомыми Дайкеса вне фирмы.

– У него не было никаких знакомых, о которых можно было бы говорить.

– Не мешай. Ими займутся Фред и Орри. Мы выдвинули гипотезу, и должны либо подтвердить ее, либо отвергнуть. Ты обрабатывай дам. Пригласи кого-нибудь на обед.

– На обед? Это неудобное время. У них только…

– Препираться будем позднее. Пока я хочу прочитать газеты. Ты уже завтракал?

– Нет. Я поздно встал.

– Тогда ступай, поешь чего-нибудь.

– С удовольствием.

До завтрака я вызвал Саула, Фреда и Орри. Потом поел, проинструктировал их и управился с бумажной работой. Позвонил Перли Стеббинс, чтобы спросить, как удался вчерашний прием. Я ответил вопросом на вопрос: которая из дам имеет работу вне компании, и есть ли среди них его агент? Таким образом, разговор закончился вничью. Я не пытался пригласить кого-нибудь на обед. Надоедливые приставания к Цие я считал неверной тактикой, а проведение пятидесяти минут обеденного перерыва с другой дамой не отвечало моим целям.

Кроме того, я спал меньше пяти часов и не успел побриться.

В одиннадцать Вульф спустился в контору. Он просмотрел утреннюю почту, продиктовал два письма, заинтересовался новым каталогом орхидей и, наконец, пожелал услышать подробный отчет. …Я знаю, что в таком случае нельзя упустить ни одного слова, жеста, интонации или выражения лица, и научился делать отчеты в удовольствие не только шефу, но и свое собственное. Когда я закруглился, Вульф бросил несколько дополнительных вопросов и приказал.

– Позвони мисс Трой. Пригласи ее на обед.

– Понимаю, – ответил я спокойно, – и сочувствую, но, несмотря на это, не могу выполнить приказание. Ты делаешь это от отчаяния, импульсивно. Я мог бы призвать на помощь бездну контраргументов, но выдвину только два. Во-первых, уже поздно. Во-вторых, не имею желания. В некоторых делах я понимаю больше, чем ты, и это относится к женщинам. Поверь мне, что приглашение далеко не юной и прыщавой племянницы адвоката на короткий обед в битком набитую в это время столовую – идиотская затея. Тем более что мисс Трой сидит в этот момент на высоком стуле в какой-нибудь забегаловке и лакомится мороженым со взбитыми сливками и кленовым сиропом.

– Брр… – вздрогнул Вульф.

– Мне очень жаль, что я разволновал тебя, но такое мороженое…

– Перестань! – крикнул он.

Я не сомневался, что теперь дело ляжет на мои плечи. Правда, Саул, Фред и Орри пойдут по разным следам, но от Джоан Веллимэн будут дальше, чем я. Еще дальше, чем я, ибо и меня отделяла от нее солидная дистанция. Если какая-нибудь из десяти известных мне и шести неизвестных женщин скрывает хотя бы самый незначительный факт, который шеф посчитает существенным, то никто другой эту информацию не выудит. И значит, я должен что-то предпринять, если не хочу, чтобы дело растянулось месяцев на десять.

Когда после обеда мы возвратились в канцелярию, Вульф мысленно удалился на тысячу миль от убийств и занялся чтением лирики Оскара Хеммеритейна, я же стал думать, что следует предпринять. Через некоторое время зазвонил телефон, и я снял трубку.

– Мистер Корриган хочет говорить с мистером Вульфом, – объявил женский голос. – Прошу соединить.

Я сделал кислое лицо.

– Миссис Адамс, вы благополучно добрались вчера вечером до дому?

– Да.

– Очень приятно. Мистер Вульф занят. Читает стихи. Соедините меня, пожалуйста, с Корриганом.

– Мистер Гудвин!

– Я человек более решительный, чем вы, и кроме того, это вы мне звоните, а не я вам. Прошу соединить. – Я заслонил трубку рукой и обратился к шефу: – Звонит Мистер Джеймс. А. Корриган, старший компаньон фирмы.

Вульф закрыл книгу и потянулся к своему аппарату. Я не положил трубку, как делал всегда, если только меня об этом не попросят.

– Ниро Вульф у телефона.

– Это Джеймс Корриган. Я хотел бы с вами поговорить.

– Слушаю вас.

– Не по телефону. Гораздо удобнее будет личная встреча в присутствии моих компаньонов. Вас устроит визит в нашу канцелярию около половины шестого? Сейчас один из моих компаньонов занят в суде.

– Я не наношу визитов в чужие канцелярии, а принимаю заинтересованных лиц у себя. В половине шестого я не Смогу быть к вашим услугам. Буду в вашем распоряжении в шесть часов, если вы пожелаете прийти.

– Согласен на шесть, но лучше бы у меня. Нас будет четверо или пятеро. Значит, в шесть в нашей канцелярии?

– Нет, прошу прощения. В моей, если вам необходима встреча.

– Подождите минутку, пожалуйста.

Через три минуты я вновь услышал голос Корригана.

– Прошу меня извинить, что вам так долго пришлось ждать. Хорошо, мы будем у вас в шесть или чуть позже.

Шеф положил трубку. Я тоже.

– Хм… – подытожил я. – Наконец сдвинулись с места. Первый успех почти за десять дней.

Вульф потянулся за томиком стихов.

XI

Никогда в нашей канцелярии не собиралось столько талантливых юристов: четыре адвоката с большим авторитетом и один, лишенный прав.

Джеймс А. Корриган (секретарь Шарлотта Адамс) был приблизительно возраста своей помощницы, может быть, немного моложе. Имел челюсть боксера, фигуру жокея на пенсии и глаза самые сладкие, какие я видел в жизни, однако это не были глаза пса, жующего кость. Скорее кота, который наблюдает за птичкой в клетке.

Эммет Филпс (секретарь Ция Лондеро) явился для меня сюрпризом. Ция говорила, что он – «ходячая энциклопедия», человек, с закрытыми глазами способный цитировать всякие параграфы и законы. Но он вовсе не выглядел таким. Ему было пятьдесят с лишним, рост больше шести футов, широкие плечи и длинные руки, он великолепно смотрелся бы с генеральскими аксельбантами или в парадной форме адмирала.

Луис Касбон (секретарь Элеонор Грубер) – самый молодой из пятерки, по-видимому, мой ровесник. Его глаза не были сладкими, а томными и сонными, что, впрочем, обманчиво, ибо я слышал от Ции, что он субъект с темпераментом и ведет самые трудные дела, унаследованные от О’Маллея.

Фредерик Бриггс – родственник Элен Трой – седой мужчина с сухим вытянутым лицом. Не знаю, был ли у него секретарь – во всяком случае мне о ней ничего не известно. Он глазел на каждого говорящего и хлопал глазами, точно дурачок, а я удивлялся, что он стал компаньоном фирмы, тем более что ему было лет семьдесят, если не больше. Для акционеров подобных фирм это весьма странно. Я бы не нанял его даже для смены промокашек на столах. У Конрада О’Маллея, некогда старшего компаньона фирмы и грозы залов судебных заседаний до времени лишения его адвокатских прав за взятку председателю суда присяжных, – было весьма пессимистичное выражение лица, какого, собственно, и следовало ожидать. Он, несомненно, мог владеть залом в то время, когда на его лице не было гримас. Цвет лица здоровый, а глаза полны блеска. Такой не позволил бы занять телефонную кабину, в которой находился сам.

Кресло, обитое красной кожей, я предложил старшему компаньону, Корригану. Остальные уселись как попало вокруг стола Вульфа. Во время конференции с клиентами я берусь за блокнот и карандаш, как правило, только по просьбе шефа. На этот раз я позволил себе эксперимент – заранее приготовил письменные принадлежности и, когда Корриган начал беседу, стал записывать. Реакция была немедленной. Наши гости, застигнутые врасплох и напуганные, подняли крик. Я сделал удивленное лицо.

У Вульфа, который хорошо меня знал, на кончике языка вертелось нелестное замечание, но он с трудом сдерживал смех. Видимо, и ему было приятно, что одним ударом я вывел из равновесия четырех действующих адвокатов и одного, лишенного прав.

– Я думаю, Арчи, мы обойдемся без протоколов, – мягко обратился он ко мне.

Блокнот и карандаш я положил на стол на расстоянии вытянутой руки, что явно беспокоило наших гостей, в ходе конференции они попеременно поглядывали в мою сторону, дабы убедиться, не черчу ли я украдкой таинственные знаки.

– Это конфиденциальная частная беседа, – заявил Корриган.

– Да, сэр – согласился Вульф. – Но на нее не распространяется закон о профессиональной тайне. Я не являюсь вашим клиентом.

– По правде говоря, мы ничего не имели бы против этого.

Корриган улыбнулся, а в его глазах осталось все то же сладкое выражение.

– Мы не принадлежим к мошенническим фирмам, и я уверяю вас, были бы счастливы оказать вам когда-нибудь услугу.

Вульф слегка наклонил голову, я удивленно поднял брови. Видно наши гости пришли настроенные примирительно.

– Приступим, однако, к сути дела, – продолжал старший компаньон. – Вчера вечером вы, сэр, пригласили сюда больше половины наших служащих и пытались обмануть этих дам.

– Вы имеете в виду обман в трактовке Уголовного кодекса?

– Нет. Начну сначала. Орхидеи, напитки, полученные данные были покушением на тайны фирмы, а не на добродетель. Покушавшимся же оказался мистер Г удвин.

– Я полностью отвечаю за мистера Гудвина, который действовал в моем доме как мой уполномоченный. Вы можете обвинить меня в каких-нибудь нарушениях?

– Нет. Начну сначала, – повторил Корриган, – быть может я неудачно начал. Попробую представить положение так, как видим его мы, а вы, сэр, можете поправить меня, если я неудачно выражусь. Некий Веллимэн нанял вас, сэр, для выяснения обстоятельств загадочной смерти его дочери. Вы решили, что эта смерть связана с двумя другими: Леонарда Дайкеса и Рэчел Абрамс. А такой…

– Я не решил, а принял это как рабочую гипотезу.

– Пусть так. Вы, сэр, приняли такую рабочую гипотезу. Она опирается на две предпосылки: во всех случаях появляется имя Берт Арчер, и все трое погибли неожиданно. Вторая предпосылка случайная и не имела бы значения без первой. Однако, объективно рассмотренная первая предпосылка также оказывается шаткой, поэтому мы допускаем, что вы упорствуете в своей гипотезе, просто не имея ничего другого, конкретного. Вы допускаете это, но, очевидно, можете ошибиться.

– Да. Вы правы.

Наши гости обменялись понимающими взглядами.

Филпс – ходячая энциклопедия, шепнул что-то, чего я не расслышал. Не отреагировал только О’Маллей. Он был слишком занят собственными горестями.

– Надо полагать, – продолжал Корриган рассудительно, – не следует рассчитывать, что вы раскроете перед нами карты. И мы не намерены ничего у вас выпытывать. Мы пришли, чтобы ответить на вопросы.

– Какие?

– Всякие и по существу дела. Мы охотно раскроем карты. Честно говоря, наша фирма находится в щекотливом положении. У нас было достаточно скандалов. Немногим больше года тому назад наш старший компаньон был лишен адвокатских прав и находился на волосок от приговора за взяточничество. Это был страшный удар для фирмы. Но мы провели реорганизацию, и через несколько месяцев начали возвращать утраченные позиции, когда наш уважаемый делопроизводитель Леонард Дайкес стал жертвой убийства. И все началось снова. Нет ни тени сомнения, что между лишением О’Маллея адвокатских прав и смертью Дайкеса не существует никакой связи. Но не нужно доводов, чтобы возник скандал. Второй удар был еще более чувствительным, чем первый. Но проходили недели, следствие по делу об убийстве Дайкеса застыло на мертвой точке, вся история постепенно забывалась. Неожиданно дело вновь возобновили из-за смерти кого-то, о ком мы никогда не слышали: молодой особы по имени Джоан Веллимэн. Правда, на этот раз удар не был таким неожиданным и грозным. Благодаря вам или вашим служащим, он выражался главным образом в бесполезных стараниях полиции напасть на след человека по имени Берт Арчер или найти его рукопись. Через неделю дело начало опять затихать и еще раз неожиданно вспыхнуло с новой силой. Тогда мы не знали, почему. Теперь знаем. Речь идет о другой, совершенно неизвестной молодой женщине – Рэчел Абрамс. Вы не думаете, сэр, что мы имеем право считать себя несправедливо обвиненными?

– То, что я думаю, не имеет значения, – сказал Вульф. – Важно, что вы считаете себя несправедливо обиженными.

– Считали и считаем. С нас достаточно. Как вам известно, Рэчел Абрамс умерла три дня назад. Полиция снова ищет след Берта Арчера, хотя наверняка обнаружила бы его давно, если бы этот след был в нашей фирме. И что мы можем сделать? Ничего. Только надеяться, что полиция в конце концов найдет этого чертового типа, и история, слава Богу, уляжется. Такого мнения мы придерживались до вчерашнего дня. Но знаете ли вы, что произошло вчера во второй половине дня в суде? Луис Касбон вел от нашего имени очень важное дело. Во время перерыва адвокат противной стороны остановил его и сказал… Что он сказал, Луис?

Спрошенный заерзал на стуле.

– Он спросил, ищу ли я каких-либо новых связей на случай, если наша фирма распадется. – У Касбона был резкий голос, вовсе не соответствующий его сонным глазам. – Он хотел вывести меня из равновесия, сбить с толку, но это ему не удалось.

– Вы видите, сэр! – Корриган обратился к моему шефу. – Это было вчера. Потом пришли коробки с орхидеями и записочки от вашего помощника Гудвина. Ну а сегодня нам сообщили о событиях вчерашнего вечера. Мы узнали, что мистер Гудвин говорил одной из наших служащих. Ему кажется, что в нашей фирме нужно искать убийцу Джоан Веллимэн. Вы, сэр, никогда так упорно не придерживались какой-нибудь гипотезы. Вы готовы, как и ваш клиент, идти до конца. Мы достаточно знакомы с вами и вашими методами, чтобы понять значение происходящего. Вы не отступите. Полиция и общественное мнение могут забыть это. Но не вы, сэр. Бог знает, до чего вы доведете наш персонал. Уже вчера чуть не дошло до драки и таскания за волосы.

– Вы преувеличиваете, – вставил я. – Недоразумения между вашими служащими начались не вчера.

– Да. Но они уже в значительной мере поутихли, а тут вы представили нашим дамам осиротевших отца и мать. Бог знает, что вы еще придумаете, – ответил Корриган и вновь обратился к моему шефу. – Просим спрашивать нас обо всем, что вас интересует. Вы говорили о своей рабочей гипотезе? Ищите ей подтверждения. Вы проводите расследование об убийстве Джоан Веллимэн и подозреваете, что кто-то из нас или мы все вместе знаем то, что может вам пригодиться? Мы в вашем распоряжении. Давайте с этим покончим. – Он вежливо обратился ко мне. – Можно попросить стакан воды?

Я принял за аксиому, что Корриган подразумевает воду с некой примесью, и спросил, с чем именно, а одновременно позвонил Фрицу, так как не собирался покидать контору, прежде чем заседание кончится. Я опросил всех: двое попросили шотландское виски, двое – бурбон, двое – хлебную водку. Пока был перерыв, гости обменялись несколькими фразами, произнесенными приглушенными голосами. Бриггс – моргающий глазами дурачок – встал, чтобы потянуться, и подошел к большому глобусу, желая, очевидно, узнать, где он сейчас находится. От моего внимания не ускользнуло, что Вульф не заказал пива, сообразуясь с важностью cитуации. Я знал о мере предосторожности, предпринимаемой им, чтобы случайно не выпить с убийцей. Но этих субъектов он видел в первый раз и не мог иметь против них ничего конкретного;

– Так, я слушаю, – сказал старший компаньон, отставив недопитый стакан.

– Если я хорошо понял, – подхватил Вульф, – вы предлагаете мне задавать вам вопросы и из ответов сделать вывод, что мое предположение беспочвенно. Для этого потребовалась бы целая ночь, но, к сожалению, блюд, приготовленных на сегодняшний ужин, не хватит на всех.

– Поэтому мы уйдем и вернемся через некоторое время.

– Но я не уверен, хватит ли мне часа или даже суток.

– Речь идет не о ваших обязательствах. Мы хотим предстать перед вами как можно скорее, чтобы оградить нашу фирму от дальнейших убытков и изменить общественное мнение.

– Пусть так. Первый вопрос: кому из вас пришла мысль устроить эту конференцию?

– Разве это имеет какое-нибудь значение?

– Вопросы задаю я, сэр.

– Да… Разумеется. Этот совет дал… – Старший компаньон на минуту задумался, – Да, это Филпс.

– Ничего подобного! – запротестовал Филпс. – Ты пришел ко мне и спросил, что я об этом думаю.

– В таком случае, ты подал эту мысль, Фред. Правда?

Бриггс захлопал глазами.

– Разве я знаю, Джеймс. Я часто подаю разные советы, может, я и предложил это. Я помню, что Луис позвонил из суда во время перерыва, так как хотел узнать кое-какие данные. Тогда мы говорили об этой встрече.

– Да, – признался Касбон. – Ты говорил, что вы обдумываете такую возможность.

– Чертовски много времени занимает у вас ответ на такой простой вопрос, – вставил язвительным тоном О’Маллей. – Я подал эту идею. Около одиннадцати я позвонил тебе, Джеймс, а когда услышал о начинаниях

Ниро Вульфа, сказал, что мы должны решительно с ним поговорить.

– Правда! – Корриган пожевал губами. – После разговора с тобой я пошел к Эммету, чтобы выслушать его мнение.

– Вы звонили мистеру Корригану утром около одиннадцати? – обратился Вульф к О’Маллею.

– Звонил.

– Зачем?

– Узнать, что слышно. Меня неделю не было в Нью-Йорке, а когда я вернулся, тут же вцепилась полиция. И еще раз начала выпытывать о Берте Арчере. Мне было любопытно, зачем?

– Для чего вы уехали на неделю из Нью-Йорка?

– Я был в Атланте, штат Джорджия. Собирал информацию о деле по поставке стали на строительство нового здания.

– По чьему поручению?

– Нашей фирмы. – О’Маллей скривил губы еще больше. – Неужели вы думаете, что мои старые компаньоны позволили бы мне умереть с голоду? Ничего подобного, сэр. Я ем каждый день. Я не только участвую при разделе доходов от дел, не законченных со времени моего ухода, но также принимаю участие во многих других делах. Любовь к ближнему – это основная черта моих прежних компаньонов. – Он ткнул себя пальцем в грудь. – Я и есть их ближний.

– Черт тебя возьми, Кон! – возмутился Филпс. – Куда ты клонишь? Чего хочешь, на что рассчитываешь?

– Мы пришли сюда, чтобы ответить на вопросы мистера Вульфа, – подхватил Касбон, в заспанных глазах которого появился и пропал холодный блеск. – И должны отвечать по существу.

– Не обязательно, сэр, – вмешался Вульф. – Это не суд. Иногда ответ не по существу бывает сенсационным, почти равным по ценности лжи. Я рассчитываю, однако, что господа будут прибегать ко лжи только в крайнем случае. Она бывает ценна, только когда ее можно разоблачить, что, в свою очередь, требует усилий. Например, я спрошу каждого из вас, пробовал ли кто-нибудь из вас писать литературную прозу или, что еще важнее, в течение долгого времени делал это. Если все ответят отрицательно, а впоследствии в разговорах с приятелями или знакомыми выяснится, что кто-то сказал неправду, это будет для меня очень важно. Если, наоборот, все скажут правду, это избавит меня от утомительных поисков и хлопот. Мистер О’Маллей, вы пробовали когда-нибудь писать литературную прозу? Или, может быть, у вас были такие планы, не считая, конечно, минутных капризов?

– Нет.

– А вы, мистер Бриггс?

– Нет.

В итоге мы получили пять отрицательных ответов.

Вульф поудобнее расположился в кресле и оглядел присутствующих.

– Разумеется, – признал он, – самым существенным в моей гипотезе является то, что Дайкес или кто-то из его знакомых был автором литературного произведения достаточно длинного, чтобы его назвать романом. Я охотнее всего видел бы в этой роли Дайкеса, ведь он был убит. Без сомнения, полиция беседовала с вами на эту тему, а вы твердили, что не знаете о подобной деятельности погибшего. Но я люблю сведения из первых рук. Мистер Корриган, может быть, вы знали, что Дайкес написал, писал или собирался писать литературную прозу?

– Нет.

– Мистер Филпс?

И вновь мы получили пять отказов.

– Отсюда следует, – продолжал Вульф, кивая головой, – что вы можете, пожалуй, продержаться целую неделю. Я не могу обещать, что мы оставим в покое персонал вашей фирмы. В этой области у мистера Гудвина высокая квалификация. Разумеется, вы можете запретить своим служащим встречаться с нами. Однако сомневаюсь, что такие действия вам помогут. Если кто-то послушается и будет уволен с работы, то тем более это важно для нас. Если вы посоветуете им не говорить о литературных достижениях или притязаниях Дайкеса, Гудвин рано или поздно доберется до правды, а я спрошу, почему вы ее скрыли. Интересующие нас факты мы раздобудем, поскольку хоть одна из дам слышала что-нибудь, может быть случайно, и в свое время не придала этому значения.

Наши гости не выказали беспокойства. Касбон скучающе улыбнулся.

– Мы не дети, мистер Вульф, – сказал он. – Мы давно окончили колледж. Если говорить обо мне, желаю вам найти все факты, неважно какие, лишь бы связанные с расследованием. Я же никаких не знаю. И пришел сюда… Мы все пришли затем, чтобы убедить вас в этом.

– Еще один вопрос, сэр, – примирительно отозвался мой шеф. – Лишение О’Маллея адвокатских прав нанесло удар по репутации фирмы, но вы сами выиграли от этого, так как были приняты компаньоном и заняли место О’Маллея во многих служебных процессах. Вы согласны с этим?

Глаза Касбона ожили.

– Ваш вопрос совершенно не связан с расследованием.

– Мы работаем, сэр, над моей гипотезой, – ответил Вульф. – Разумеется, вы можете не отвечать. Но, в таком случае, зачем вы сюда пришли?

– Ответь ему, Луис, – холодно вставил О’Маллей. – Ответь.

Два юриста обменялись взглядами. Наверняка ни один из них никогда так не смотрел на адвоката, представляющего в суде противную сторону. Потом глаза Касбона, которые уже не были сонными, обратились к моему шефу.

– Да, – упал его ответ.

– И надо думать, ваша доля в доходах фирмы возросла?

– Да.

– Значительно?

– Да.

Вульф перевел взгляд несколько влево.

– Вы тоже выиграли, мистер Корриган? Стали старшим компаньоном, и ваша доля в доходах фирмы увеличилась?

Корриган задвигал боксерской челюстью.

– Я стал старшим компаньоном фирмы сразу после катастрофы. Моя доля в доходах возросла в процентах, но сами доходы уменьшились. Разумнее было бы выйти из товарищества.

– Что же тебе помешало? – спросил О’Маллей, и по его тону я понял, что Корригана он тоже ненавидит, но раз в пять меньше, чем Касбона.

– Да, Кон, помешало. Я должен думать о компаньонах, имена которых значатся на дверях конторы вместе с моим. Мне помешала лояльность.

Неожиданно и резко О’Маллей вскочил на ноги. Я допускаю, что тысячу раз он делал это в зале суда, когда добивался отмены какого-нибудь пункта или драматично просил об отстранении доводов противной стороны. Сейчас, однако, он удивил не только меня, но и всех присутствующих. Он протянул руку и произнес значительно звучным голосом:

– Лояльность! – Затем сел, поднес стакан ко рту и, сделав глоток, добавил:

– Да здравствует лояльность!

Четыре компаньона смотрели друг на друга, а я изменил свое мнение относительно О’Маллея и его господства в телефонной будке.

– Мистер Бриггс, – спокойно продолжал Вульф, – тоже выиграл после устранения О’Маллея?

Бриггс стал моргать сильнее.

– Меня возмущает это, – сказал он сухо. – Я против всей этой истории. Знаю кое-что о мистере Вульфе и его методы считаю неэтичными и отталкивающими. Я пришел сюда против своей воли.

– Фред, – уверенно отозвался О’Маллей, – должен заседать в совете старейшин. Назначить старейшиной его следовало сразу по получении диплома. Он идеально подходил бы к такому высокому посту, ибо гордится тем, что умеет решать абсолютно непонятные ему вопросы.

– Не все, Кон, могут быть такими сообразительными, как ты, – обрушился на О’Маллея «ходячая энциклопедия» Филпс. – Наверняка тебе это легче.

– Ты прав, Эммет, абсолютно прав, – признал О’Маллей, кивнув головой в сторону бывшего компаньона. – Ты всегда прав. Меня это почему-то не раздражает. Может быть, потому, что только ты ничего не выиграл благодаря моему падению.

– Я поднялся на одну ступень, – ответил Филпс и повернулся к Вульфу. – Мы все выиграли или выигрываем благодаря неудаче бывшего компаньона, если с треском не обанкротимся. Даже я. Говоря по правде, я не адвокат – я научный работник. Среднего правоведа интересует, как правило, дело, которое он проводит в данный момент. А для меня самый интересный процесс прошел в Вене в 1868 году. Я упоминаю об этом вскользь и только затем, чтобы пояснить: ваше расследование считаю бессмысленным. Наверняка дело выглядело бы иначе, если бы я сам убил Дайкеса и еще двоих. Хотя, наверное, я был бы тогда бдительным, а не заинтересованным. Надеюсь, вы поймете мою прямоту.

Я подумал, что последнее высказывание может пригодиться в будущих беседах с Цией Лондеро, секретарем Филпса. Я немного смог почерпнуть из ее сдержанной характеристики своего шефа. Ция наверняка рада будет узнать что-нибудь новое о нем, если еще не знает этого. Ведь совершенное знание руководителя – обязанность секретаря.

Вульф быстро посмотрел на Филпса.

– Вас раздражают убийства?

– Я не сказал этого. Раздражать – это глагол действия. Я остаюсь равнодушным.

– Но ведь вы живете на доходы от адвокатуры?

– Да. Поэтому я здесь. Я пришел и буду говорить, но прошу не рассчитывать, что вы сумеете меня взволновать.

– Даже пробовать не буду. – Вульф перенес взгляд на О’Маллея. – А вас что сюда привело?

– Лояльность, – ответил О’Маллей и поднял стакан, который я успел вновь наполнить. – Да здравствует лояльность!

– По отношению к кому, к вашим бывшим компаньонам? У меня такое впечатление, что вы не испытываете к ним особой симпатии.

О’Маллей отставил стакан.

– Это говорит о том, как обманчива внешность. Джеймс, Эммет, Луис и Фред – это мои старые приятели. Я охотно пошел бы за них в огонь и в воду. Правда-правда, пошел бы. Разве этого недостаточно, чтобы мне прийти сюда?

– Меня устроило бы что-нибудь более определенное.

– Придерживаюсь другого мнения. Я был человеком талантливым и не лишенным честолюбия. Свои способности я развивал в одном направлении. Речь шла о том, чтобы стать лицом к лицу с судьей и присяжными и, руководствуясь собственными соображениями и сердечностью этих людей, получить вердикт, выгодный для защищаемой стороны. В течение четырех лет я не проиграл ни одного дела и неожиданно оказался перед катастрофой. Не было другой возможности, и я пошел на безумный шаг. Первый и последний раз дал взятку председателю суда присяжных. Дело удалось. В течение нескольких недель я надеялся, что все в порядке. А потом кто-то донес о подкупе. Председатель, взятый в оборот, не выдержал и признался. Из-за недостатка улик меня не осудили как афериста. Голоса присяжных разделились пополам: шесть на шесть. Но меня лишили адвокатских прав.

– Кто сообщил суду?

– Тогда я не знал, теперь у меня есть основание подозревать жену подкупленного.

– Компаньоны знали о вашем шаге?

– Нет. Они не согласились бы на это. Как люди честные, то есть не пойманные на горячем, они были возмущены. Но я не могу отказать им в лояльности. Они помогли мне в защите, которая была, однако, безнадежной. Я человек на редкость способный, но не могу извлекать выгоду их своих способностей. Они годятся только для одного места, куда мне путь закрыт. Кроме того, я заклейменный. Люди, которые могли бы пользоваться моими услугами вне суда, не желают этого. Я банкрот. У меня нет причин цепляться за жизнь, кроме чистого упрямства, а единственным источником доходов стала фирма. Поступления от дел, незаконченных к моменту моего ухода, и разные мелкие поручения. А поэтому процветание фирмы в моих интересах. Вам не кажется это достаточным поводом, чтобы прийти сюда? Заодно могу представить другой. Хотите послушать?

– Если повод не слишком фантастичен.

– Фантастичен? Вот еще! Я жалею бывших компаньонов, которые меня уничтожили, но подозреваю, что один из них убил Дайкеса и тех двух женщин, хотя и не представляю, за что. Я уверен, что вы не успокоитесь, пока не найдете убийцу, и хочу посмотреть, как это будет выглядеть. Вам нравится такая концепция?

– Что ж! Она любопытна.

– Есть еще одна. Я сам убил Дайкеса и двух женщин, хотя и не представляю, за что. Думаю, вы опаснее, чем полиция, поэтому хочу, чтобы вы были у меня на глазах. – О’Маллей потянулся за стаканом. – Вот вам четыре повода. Должно хватить.

– Пока хватит, – согласился Вульф. – Естественно, ваши поводы взаимоисключающие. По одной версии, компаньоны помогли вам бороться, по другой – уничтожили вас. А как было на самом деле?

– Боролись за меня, как тигры!

– Да, мы боролись, Кон! – выкрикнул Филпс. – Побоку пошли все другие дела. Мы предприняли все, что было в нашей власти.

– А потому, – подхватил О’Маллей, обращаясь к моему шефу с невозмутимым спокойствием, – примите вторую версию. Подтверждение наверное найдете.

– Так или иначе, она мне больше подходит, – Заявил шеф и посмотрел на стенные часы. – Я хотел бы услышать от вас кое-что о Дайкесе, но, увы, приближается время ужина. Мне очень неприятно: как я уже говорил, сегодня мы не готовы принять гостей.

Адвокаты встали, и Корриган спросил моего шефа:

– Во сколько вы хотите, сэр, видеть нас снова?

Вульф скривился. Мысль о работе в преддверии пищеварительного процесса была для него невыносима.

– В девять вам подойдет, господа?

Это их полностью устраивало.

XII

Когда в чай ночи Вульф окончил конференцию и проводил наших гостей, я был полон чувством того, что меня ожидают многочисленные свидания с девушками. Нельзя сказать, что гости мало говорили. Ничего подобного. На нас обрушилось не меньше четырех тысяч фактов – примерно тысяча в час, – но если бы кто-нибудь предложил нам за них десять центов, мы остались бы в выигрыше. Информации мы получили выше головы, но не было здесь ни одной тысячной Берта Арчера, романа или фактов, связанных с Ними. Вульф пал так низко, что расспрашивал наших гостей, как они провели вечер шестого февраля, хотя полиция неоднократно их об этом спрашивала.

О самом Леонарде Дайкесе мы услышали столько, что могли бы составить его биографию как в документальной, так и в литературной форме. Он начал работать посыльным. Был работящим, добросовестным, лояльным, а так как считался обладателем неплохих умственных способностей, дошел до должности.руководителя служащих бюро и уважаемого делопроизводителя. Жены у него не было. Он курил трубку и однажды во время празднования какого-то события в конторе напился двумя стаканами пунша, что говорило о нем как о трезвеннике. Кроме работы, летом интересовался только баскетболом и профессиональным хоккеем – зимой. Никто из пятерки не имел понятия, кто его убил и зачем.

В ходе разговора между нашими гостями беспрерывно возникали споры по поводу даже самых незначительных моментов. Когда, например, Вульф захотел узнать, как Дайкес реагировал на катастрофу О’Маллея, то услышал от Корригана, что делопроизводитель подал письменную просьбу об увольнении. Мой шеф спросил, когда это произошло, но Корриган точно Не помнил. Во всяком случае летом, скорее всего, в июне. Тогда Вульф заинтересовался содержанием заявления.

– Я не ручаюсь за формулировки, – ответил старший компаньон, – но Дайкес выражал какие-то сомнения. Он писал 0 сплетнях, передаваемых персоналом фирмы, будто это он виновен в несчастьях О’Маллея, и считал, что если он останемся, то это может иметь дурные последствия для фирмы. Он писал также, что был назначен руководителем по предложению О’Маллея и просит об уходе, так как у нового главы фирмы могут быть иные планы.

– Заявление было принято?

– Ничего подобного! Я вызвал Дайкеса к себе и сообщил ему, что доволен его работой, а сплетни персонала не стоит принимать всерьез.

– Я хотел бы увидеть это заявление? У вас оно есть?

– Оно должно быть подшито к делу, однако… – Корриган остановился и задумался. – Нет. Заявление я переслал О’Маллею. Наверное, оно у него.

– Ведь я тебе его вернул, – удивился О’Маллей.

– Правда? Я не помню.

– Он должен был это сделать, – вставил Филпс, – потому что, когда ты показал мне заявление… Нет! Это было что-то другое. Когда ты показал мне заявление, то говорил, что намерен послать его О’Маллею.

– Это заявление об уходе я получил и вернул… Хотя, хотя… Заявление я отдал Фреду. Пришел в канцелярию и не застал Дайкеса. И поэтому заявление я отдал Фреду.

Бриггс опять начал моргать сильнее.

– Это совершенно неверная информация, – сказал он, глядя на всех по очереди. – Эммет показал мне заявление. Я обижен, но нисколько не удивлен. Мы все знаем, что Кон человек безответственный и болтун.

– Помилуй, Фред! – повысил голос Филпс. – Какого черта Кон стал бы врать в таком деле? Ведь он же сказал, что отдал тебе заявление, а не показал.

– Я вру? Информация абсолютно фальшивая!

– Не думаю, что этот вопрос требует такой горячей дискуссии, – вмешался Вульф. – Я хотел бы посмотреть не только заявление, о котором идет речь, но и другие составленные Дайкесом документы, письма, заметки, записки или их копии. Разумеется, я буду благодарен, если мне предоставят его заявление об увольнении. Мне не нужно много материалов. Достаточно нескольких бумаг. Могу ли я их получить?

Компаньоны не ответили утвердительно.

Когда все ушли, я потянулся и, зевая, спросил:

– Обсудим дело теперь или отложим до завтра?

– А что у нас есть для обсуждения, черт побери? – Вульф отодвинул кресло и тяжело встал. – Иди спать! – приказал он и направился в сторону лифта.

Наутро в пятницу мне фатально не везло. Я неоднократно оставался у разбитого корыта.. Когда я позвонил Цие Лондеро, чтобы предложить ей вместе поразвлечься, то услышал, что девушка после полудня уезжает на уикэнд и возвращается лишь в воскресенье вечером. Тогда я набрал номер Элеонор Грубер, следующей кандидатки, но узнал, что вечером и она занята. Я просмотрел списки имен, стараясь быть объективным, и выбрал Бланш Дьюк. Когда нас соединили, я убедился, что Бланш не горит энтузиазмом. Может быть, однако, она никогда не бывает в настроении, обслуживая коммутатор. Вечер пятницы у нее тоже был занят, но мы договорились о встрече в субботу вечером.

В течение дня я выслушивал телефонные рапорты Саула, Фреда и Орри, а незадолго до шести Саул появился в конторе. Единственная причина, по которой я не стал бы голосовать за Саула Пензера во время выборов президента Соединенных Штатов, заключалась в том, что он никогда не одевается прилично. Не имею понятия, каким чудом он мог бы заполучить голоса жителей Нью-Йорка в этой своей заплеванной коричневой кепке и старом коричневом костюме. Со всеми заданиями шефа он справляется хорошо. Кроме меня, пожалуй, никто не управится с ними лучше. Так почему его не избрать президентом? Стоит подарить ему костюм и шляпу, и посмотрите, что будет дальше.

Саул устроился на краю одного из желтых стульев и спросил:

– Ничего нового?

– Ничего, – ответил я. – Как тебе известно, обычно невозможно предвидеть, когда закончится расследование. Но на этот раз все совершенно ясно: работаем до последнего доллара нашего клиента.

– Так плохо? Мистер Вульф сосредоточился?

– Это значит работает или бездельничает? Бездельничает. Начинает расспрашивать людей, где они были в три пятнадцать в понедельник двадцать шестого февраля. На гения он чертовски не похож.

Вульф вошел в канцелярию, поздоровался с Саулом и уселся за стол. Саул начал докладывать, как всегда очень обстоятельно. Он сообщил имена судьи, председателя суда присяжных и остальных присяжных, характер процесса, который проиграл О’Маллей, с упоминанием имен заинтересованных сторон и так далее, и так далее. Суд получил напечатанную на машинке анонимку, содержащую достаточную информацию, чтобы после двухчасовой проверки добраться до председателя суда присяжных. Все попытки найти автора анонимки закончились ничем. После резкого разговора с представителем власти взяточник признался, что получил от О’Маллея три тысячи долларов наличными. Было найдено больше половины этой суммы. Луис Касбон был защитником на процессе по делу председателя суда присяжных и О’Маллея и благодаря блестящему знанию юридического мира добился победы в обоих случаях.

Саул потратил целый день, стараясь добраться до архивов и посмотреть на анонимку, но это ему не удалось.

Председатель суда присяжных, получивший взятку, был продавцом обуви и носил имя Андерсон. Его жена представила веские аргументы. Во-первых, она не писала доноса. Во-вторых, не знала о подкупе мужа. В-третьих, даже если бы и знала, то не пошла бы доносить. В-четвертых, не умеет печатать на машинке. Андерсон полностью ей верил, что свидетельствовало лишь о том, что доверчивость некоторых мужей безгранична. Однако Саул убедил меня и шефа лить в том, что различает ложь даже через бетонную стену. Он предложил привести к нам Андерсонов, но Вульф отверг предложение и поручил ему, чтобы он с Фредом и Орри занялся не связан-ньши с фирмой приятелями и знакомыми Дайкеса.

В субботу утром посыльный принес большой конверт. Внутри находилось письмо Эммета Филпса, напечатанное на фирменном бланке.

Заявление Дайкеса об увольнении занимало целую машинописную страницу, напечатанную через один интервал, но не содержало ничего такого, о чем бы не сообщил Корриган.

Дайкес вежливо просил об увольнении, так как сплетни, обвиняющие его в написании доноса на О’Маллея, могут помешать репутации фирмы и, кроме того, при реорганизации следует считаться с необходимостью смены персонала. Автор письма использовал в три раза больше слов, чем требовалось.

Остальной материал – заметки, указания, копия письма – наверняка хорошо продемонстрировали Вульфу, как Дайкес владел пером, но во всем остальном имели такую же ценность, как прошлогодние таблицы соревнований по боксу. Вульф просматривал их и передавал мне, а я старательно читал фразу за фразой, не желая, чтобы меня обвинили в недостатке наблюдательности, как это произошло, когда я прохлопал имя Берт Арчер.

Закончив, я вручил пачку бумаг шефу и, бросив какую-то банальную фразу, принялся выстукивать на машинке письма, продиктованные раньше.

Неожиданно я услышал вопрос.

– А это еще что?

Я встал, чтобы посмотреть, о чем идет речь. Вульф передал мне над столом заявление Дайкеса с просьбой об увольнении.

– Вот эта надпись, сделанная на полях карандашом. Что она может значить?

Я посмотрел внимательнее.

«Пс 146–3».

– Ага, – кивнул я, – заметил ее. Может быть, городская школа номер 146, третий класс.

– Но «с» строчное.

– Да, да. Я должен это расшифровать?

– Нет. Наверняка дело пустяковое, но необычность этой надписи возбуждает любопытство. Тебе ничего не приходит в голову?

Я вытянул губы и повнимательнее пригляделся к знакам.

– Пока ничего. А тебе?

Вульф потянулся за письмом и, морща лоб, пробежал листок взглядом.

– Это любопытно. Большое «П», маленькое «с» и затем не инициалы. Я знаю только одно выражение, для которого употребляется всегда такое сокращение. Цифры; которые следует за «П» и «с», подтверждают мое предположение. Ну и что ты скажешь?

– «Пс», наверное, постскриптум, а цифры?

– Нет. Дай Священное Писание.

Я пошел к полкам и вернулся с Библией.

– Найди псалом 146 и прочти третий стих.

Я посмотрел оглавление и, найдя нужную страницу, прочел про себя третий стих 146 псалма.

– Вот, черт побери! – выругался я.

– Читай! – рявкнул Вульф.

– «Не доверяйте князьям – сынам человеческим, в которых нет спасения», – прочитал я громко. – «Не доверяйте…» – название романа Берта Арчера. Наконец ты наткнулся на след, да и то рикошетом. Вот странное совпадение, которое ты обязательно хочешь увидеть, снабжено именно такой пометкой, и ты ее углядел. Бывают удивительные…

– Ерунда! – гаркнул Вульф. – Это не стечение обстоятельств. Каждый дурак поймет смысл этой надписи.

– В таком случае, я круглый идиот.

– Ничего подобного. – Вульф был доволен и склонен к снисхождению. – Добычей мы обязаны тебе. Ты расспрашивал их женщин и напустил на них страху. Один, а может, и не один человек настолько испугался, что решил дать нам знать о связи Берта Арчера с фирмой.

– На кого ты думаешь? На дам?

– Скорее на господ. Именно их я просил о материалах, составленных Дайкесом. Ты напугал мужчину или мужчин. Я хотел бы узнать, кого. Ты сегодня вечером с кем-нибудь встречаешься?

– Ага. Со светловолосой телефонисткой. Три желтых оттенка на голове.

– Хорошо. Узнай, кто сделал эту пометку характерным угловатым почерком. Я надеюсь, что не сам Леонард Дайкес. – Вульф сморщился и покачал головой. – Небольшая поправка. Узнай лишь, у кого такой почерк, но лучше не показывай своей даме письмо и пометку.

– Постараюсь, хотя это будет чертовски трудное дело.,

Дело отнюдь не было чертовски трудным, ибо письмо легко подобрать. После соответствующей операции в своей комнате я направился без двадцати семь на свидание, имея в кармане нового светло-гранатового костюма одно из писем Дайкеса, которое я собственноручно снабдил таким иероглифом:

XIII

Бланш Дьюк повела себя неожиданно. Перед ужином она заказала себе два коктейля по собственному рецепту – джин, вермут, гранатовый сок и перно – и на том успокоилась.

И ничего больше! Кроме того, она была в скромном голубом платье и не переборщила с косметикой. Ну а что самое главное, оказалось, она танцует лучше, чем Ция Лондеро. В общем, хотя она не произвела в «Боболине» сенсации, но и не шокировала публику. Благодаря ей великолепный оркестр играл еще великолепнее. Около десяти я был готов оплатить счет (вместе с нашим клиентом), но, однако, помнил, что нахожусь при исполнении служебных обязанностей.

После самбы, которую мы протанцевали совершенно фанатично и так слаженно, будто исполняли уже в сотый раз, возвратились за столик. Я напомнил, что за ужином принято предаваться воспоминаниям и хорошо бы чего-нибудь выпить, но получил отказ.

– Плохо, – сказал я. – Пока что я великолепно развлекаюсь, но ведь я пришел сюда работать. Слушай, Бланш, мне хотелось, чтобы алкоголь развязал тебе язык, а ты пьешь только воду. А без спиртного ты не разговоришься.

– А я очень люблю танцевать, – ответила она.

– При таком воздержании – ничего удивительного. Я тоже люблю танцевать, но передо мной стоит сложная проблема. Я должен забыть о развлечениях и что-нибудь из тебя вытянуть.

Она покачала головой.

– Я не пью, когда танцую, потому что очень люблю танцевать, – повторила она. – Завтра днем я буду мыть голову. Попробуй тогда. А почему ты считаешь, что именно из меня есть что вытянуть?

Кельнер крутился поблизости, но я успокоил его несколькими словами.

– Конечно, есть. Ведь ты считаешь, что О’Маллей убил Дайкеса. У тебя, несомненно, есть повод…

– Я вовсе так не считаю, – прервала она меня.

– Как так? Ты сама говорила в среду вечером…

Она отмахнулась.

– Я хотела досадить Элеонор Грубер. Она сходит с ума по нашему бывшему шефу. Но я другого мнения. Я думаю, что Лен Дайкес кончил жизнь самоубийством.

– Самоубийством? А этим кому ты хочешь досадить?

– Никому. Наверное, разволновала бы Цию, но я люблю ее, и поэтому ничего не говорю вслух.

– Цию Лондеро? А почему именно ее?

– Видишь ли… – Бланш Дьюк на мгновение замолчала, сморщила лоб. – Та наверняка не знаешь Леонарда Дайкеса.

– Не знаю.

– Странный это был тип. По-своему приятный, но странный. Он не любил женщин, но в портфеле всегда носил фотографию… Чью, как ты думаешь? Представь себе, собственной сестры! Однажды я увидела, как Дайкес… – Она неожиданно замолчала.

Оркестр заиграл румбу, и Бланш начала поводить плечами. У меня не оставалось выбора. Я поднялся, взял ее под руку, и мы направились к площадке для танцев.

Через четверть часа, вернувшись за столик, мы обменялись понимающим# взглядами.

– Давай покончим с деловыми разговорами, – предложил я, – А потом всерьез займемся танцами; Ты сказала, что однажды увидела, как Дайкес… Что он делал?

– Ага. Мы должны этим заняться?

– Да. Так вот, однажды я увидела, как Дайкес смотрит на Цию? Это был такой взгляд, черт побери! Я заинтересовалась этим и, как оказалось, совершила ошибку, так как Лен выбрал меня в поверенные. Первый раз в жизни!..

– Когда это произошло?

– Что-то около года назад, может, немного раньше. Первый раз в жизни он заинтересовался женщиной. Представляешь, в его годы! Его чертовски разобрала эта история, но, разумеется, все держалось в секрете. Только мне он все поверял. Он предложил Цие встретиться, но она отказалась, и тогда он спросил меня, что ему делать. Мне надо было что-то придумать, и я сказала, что у Ции пунктик на знаменитых людей. Вот если бы он сделал что-либо выдающееся – стал бы сенатором, президентом Соединенных Штатов или написал роман, то все было бы в порядке. Ну, Леон и написал роман, но издательство его отвергло. Вот он и покончил жизнь самоубийством.

Я не выдал своего волнения и спокойно спросил:

– Он рассказывал вам, о чем писал?

– Нет. Не обмолвился ни одним словом. Потом он перестал говорить о Цие, я тоже молчала… так как не хотела, чтобы он начал все сначала. Видишь ли, ведь это я посоветовала ему, между прочим, написать роман, а когда началась эта история с пропавшей рукописью, нетрудно было понять, что к чему.

Я хотел сказать, что декабрьское самоубийство Дайкеса не объясняет убийств Джоан Веллимэн и Рэчел Абрамс, совершенных в феврале. Но сдержался. Кроме того, снова заиграл оркестр. Я медленно поднимал к губам бокал и с улыбкой смотрел на Бланш, желая сохранить приятельскую атмосферу.

– Допустим, ты права в отношении самоубийства. Но ты, случайно, не перепутала роли? Может быть, это ты пришлась по сердцу Дайкесу, а не Ция?

– Я? – удивилась девушка. – Если это комплимент, то надо было придумать что-нибудь пооригинальнее.

– Вовсе не комплимент, – Я полез в карман, чтобы вытащить сложенный вчетверо лист бумаги. – Это заметка Дайкеса, сделанная по делам вашей фирмы в мае прошлого года. – Я развернул листок. – Мне хотелось бы узнать, почему Дайкес записал на полях карандашом номер твоего домашнего телефона. Теперь, правда, спрашивать бесполезно, так как ты скажешь, он сделал это, чтобы беседовать по телефону о Цие.

– Мой номер телефона? – изумилась Бланш.

– Ага. Колумбус, три, сорок шесть, двадцать.

– Покажи.

Бланш потянулась за запиской и повернулась вправо, чтобы как следует рассмотреть ее при ярком свете,

– Это писал не Леон, – объявила она.

– Не Леон? Почему?

– Не его почерк.

– А чей – твой?

– Нет. Корригана. Он пишет такие квадратные буквы и цифры. – Она досмотрела на меня с удивлением. – Но что это может значить, для чего Корриган записал мой номер телефона на этом старом документе?

– Не волнуйся, Бланш. – Я взял бумажку из ее рук. – Я считал, что твой телефон написал Дайкес, и хотел просить тебя объяснить, зачем он это сделал. Наверно, Корриган хотел позвонить тебе после работы по какому-нибудь служебному делу.

Раздались звуки барабана, оркестр заиграл фокстрот. Я сунул документ в карман и встал – Не будем об этом говорить. Посмотрим, как у нас теперь пойдет дело.

Дело пошло как по маслу.

Когда около двух часов я возвратился домой, Вульф был уже в кровати. Я проверил входную дверь и черный ход, посмотрел замок сейфа и перед тем, как идти наверх, выпил стакан молока. Человек никогда не бывает доволен. Свернувшись калачиком, я рассуждал на тему превратностей жизни. Почему Ция не танцует как Бланш? Если бы можно было соединить двух людей в одно целое…

Воскресный распорядок дня в нашем доме был изменен со времени, когда Марко Вукич, владелец ресторана Рустермана и лучший друг Вульфа, склонил его.к покупке биллиарда.. Как правило, первую половину дня Вульф проводил на кухне, где вместе с Фрицем готовил разные лакомства. В половине второго появлялся Марко, принимал участие в дегустации, а затем господа спускались в подвал, где в течение пяти часов играли в биллиард. Я редко принимал участие в игре, если даже оставался дома, потому что Вульф злился, если мне улыбалось счастье и я выигрывал несколько партий подряд.

В то воскресенье я собирался изменить ритуал, и когда Вульф после завтрака,, съеденного в постели, вошел в кухню, я сказал: –>

– Надпись на заявлении сделана почерком Джеймса Корригана, старшего компаньона.

Шеф нахмурился и через минуту бросил в адрес Фрица:

– Я решил в конце концов, что не следует использовать густой жир.

Я заговорил громче:

– Надпись на заявлении…

– Я слышал. Отдай письмо Крамеру и расскажи ему об этом.

Когда Вульф говорил таким тоном, крики не помогали. Поэтому я взял себя в руки и с достоинством продолжал:

– Ты научил меня хорошо запоминать все разговоры, даже с тобой. Вчера ты сказал, что тебе необходимо знать, кто испугался и чьим почерком сделана надпись на полях заявления. Я потратил на это весь вечер и израсходовал немало денег Веллимэна. А ты хочешь отдать добычу Крамеру! Зачем, скажи ради Бога! Ты забыл, что сегодня воскресенье? Если кто-то испугался, он снова придет к нам. Я могу воспользоваться телефоном?

Вульф пожевал губами.

– У тебя есть что-нибудь еще?

– Нет. У тебя есть.

– Ладно. Ты хорошо справился. С помощью Фрица я хочу запечь гуся, а сейчас самое время начать работу. Что мы выиграем, если ты приведешь к нам Корригана или даже остальных? Я покажу ему надпись, а он ответит, что ничего не знает о ней. Я спрошу, где было заявление, и услышу, что каждый служащий имел к нему доступ. Это займет не больше пяти минут. И что дальше?

– Ерунда. Конечно, ты хочешь играть в биллиард, а не работать в воскресенье, но отложи все до завтра. Зачем отдавать добычу Крамеру?

– Потому что в некоторых вопросах Крамер полезен так же, как я, даже больше. Твоя добыча нужнее полиций, чем мне. Она подтверждает, что кто-то из адвокатской фирмы связан со смертью трех человек. Мы до некоторой степени напугали его. Имея в руках письмо, инспектору полиции удастся напугать его еще больше, найти что-нибудь еще.

Кстати, биллиард я считаю физическим упражнением, а не игрой.

С этими словами Вульф направился в сторону холодильника.

Я хотел часа два посвятить чтению воскресных газет, а позднее выбраться в город. Но решил, что не следует ребячиться только потому, что так поступает Вульф. Впрочем, с ним никогда ничего не известно. Конечно, он хочет готовить гуся, есть и играть на биллиарде вместо того, чтобы работать. Но в то же время способен на самые сенсационные умозаключения. Он не всегда посвящает меня в свои планы, но не исключено, что эта надпись или способ, которым нам удалось ее отыскать, подсказали ему мысль подбросить дело Крамеру и не возиться больше с ним.

Дул холодный мартовский ветер. По пути на Двадцатую улицу я обдумывал ситуацию, но в конце концов пришел к выводу, что дело идет к дождю или снегу.

Крамера я не застал, но меня принял сержант Перли Стеббинс. Он предложил мне стул рядом. со своим столом и с вниманием выслушал рассказ. Я был совершенно искренним. Не упомянул только о том, как мы узнали, что подпись на заявлении поразительно напоминает почерк Корригана. Посчитал, что не следует впутывать Бланш в эту историю. Сказал только: мы имеем твердые основания полагать, что эта запись сделана Джеймсом А: Корриганом…

Естественно, сержант знал, что роман Дайкеса назывался «Не доверяйте…». Он начал искать Священное Писание, желая проверять третий стих 146 псалма, однако не нашел его в библиотеке.

Сержант был настроен весьма скептически, но не в отношении точности цитаты.

– Вы сказали, что Вульф получил это письмо вчера? – спросил он.

– Да.

– И ничего с тех пор не предпринял?

– Ничего.

– Не обратился к Корригану и его компаньонам?

– Нет.

– Но в чем же дело, черт побери?

– Не знаю. Мы сотрудничаем с вами.

Сержант пренебрежительно фыркнул.

– Ниро Вульф отдает лакомый кусок, не попробовав его? Можно с ума сойти!

– Если вам не подходит этот кусок, – ответил я любезно, – я заберу его и поищу чего-нибудь получше. Вам подойдет признание, снабженное подписью с указанием мест и дат убийств?

– Сначала я получу у вас сведения о том, как эта бумага попала в ваши руки.

– Рад буду вам услужить, если получу в руки приличную пишущую машинку.

Разумеется, я получил то, что просил: «Ундервуд», которому было столько же лет, сколько и мне, потребовал и новую ленту, которую в конце концов где-то нашли.

Вернувшись, домой, я направился в канцелярию, где управился с кое-какими текущими делами, а затем удобно уселся с воскресными газетами. Время от времени заглядывал Вульф и забирал на кухню те или иные газетные листы. Наконец около полудня он уселся за стол и потребовал отчет о вечере с мисс Дьюк. Несомненно, гусь находился под надежной опекой. Я думал, что шеф раскритикует мою стратегию – если это можно назвать стратегией, – но он ограничился лишь кивком в мою сторону.

Больше в воскресенье ничего не произошло. После обеда я был приглашен в биллиардную, где сделал двести девяносто карамболей, а после ужина получил распоряжение вызвать на одиннадцать утра Саула, Фреда и Орри.

В понедельник, когда в свое обычное время Вульф возвратился из теплицы, ребята были уже на месте. Саул Пензер, маленький и Жилистый, был одет в коричневый костюм, лысеющий Фред Даркин – личность с толстощекой физиономией – по праву старшинства занимал кресло, обитое красной кожей. У остриженного ежиком Фреда нижняя челюсть выдавалась вперед, а выглядел он так молодо, что вполне мог бы сойти за члена профессиональной – футбольной команды. Шеф сначала расспросил Фреда, затем Орри, а напоследок Саула.

Если прибавить то, что мы услышали от них, к информации, почерпнутой в полицейских участках и полученной от компаньонов фирмы и девушек (не исключая небольшого вклада Бланш в субботний вечер), мы знали, о Леонарде Дайкесе все. Я с легкостью написал бы об этом пятьдесят страниц, но зачем? Все равно, читатель, ты остался бы на том же месте, где уже давно находишься. Может быть, среди знакомых Дайкеса и был кто-то, кто знал подробности о его убийстве, но он не обмолвился об этом ни словом. Три опытных детектива – Саул, Фред и Орри – не выудили ничего, хотя использовали все возможности. Не добрались лишь до сестры Дайкеса, постоянно живущей в Калифорнии. Вульф держал детективов до обеда, а затем отпустил. Саул немного замешкался, так как еще. больше моего не любил возвращаться ни с чем. Он предложил пару дней Посвятить поискам на собственные средства, но шеф решительно отказался.

Когда ребята ушли, он минуты три сидел не двигаясь, хотя Фриц объявил, что стол накрыт. Наконец, глубоко вздохнув, он с усилием поднялся с кресла и бросил мне, чтобы я шел за ним.

Мы пообедали вместе молча и в настроении, далеком от желания побеседовать, а затем вернулись в канцелярию. Через некоторое время раздался звонок, и я направился к двери. Обычно я не слишком радуюсь, видя у дверей полицейского, но на этот раз был очень доволен. Появление даже простого фараона означало бы: что-то произошло или может произойти.., а это был сам инспектор Крамер. Я церемонно пригласил его в холл, принял шляпу и пальто и проводил в канцелярию, не утруждая себя докладом о нем.

Он приветствовал моего шефа ворчанием, а когда Вульф ответил ему тем же, достал сигару из кармана пиджака, сунул ее в рот, пожевал и не спеша вынул.

– Не знаю, с чего начать, – буркнул он.

– Может быть, вам помочь? – предложил Вульф.

– Да. Но вы не захотите. Для начала вот что: я настроен отнюдь не воинственно. Мне не к чему придраться. Наш договор остается в силе?

– Разумеется.

– Далее: вы решили на кого-то меня напустить. Почему вы выбрали именно Корригана?

Вульф покачал головой.

– Будьте любезны, инспектор, начните еще раз. Это было самое плохое начало из всех возможных. Я не намеревался вас напускать…

Крамер прервал его обычным проклятьем и начал снова:

– Я сказал, что настроен невоинственно, но прошу выслушать меня, мистер Вульф. К вам в руки попало заявление с надписью на полях, первый ощутимый довод, что кто-то из адвокатской фирмы связан с Бертом Арчером, а следовательно, и с убийством. Ведь это бомба, и вы могли ее использовать разными способами. А вы что делаете? Показываете бумагу мне. Сегодня утром я послал туда Рауклиффа: Корриган признал, что надпись напоминает его почерк, но решительно утверждает, что ничего не писал на письме, не видел надписи и вообще не имеет понятия, откуда она взялась. То же самое и другие. – Крамер наклонил голову. – Я часто сидел здесь и выслушивал гипотезы, которые вы строили на основе более хрупкой, чем нынешняя. Я не знаю, как вы раздобыли образец почерка Корригана. Хотя это не такое уж и сложное дело. Я не знаю, вы или Гудвин сфабриковали эту надпись на письме. Не знаю и знать не хочу. Ее сфабриковал один из вас, а я хотел бы только услышать, зачем. Вы слишком ловки и ленивы, чтобы делать что-то только ради процесса работы. Вот, собственно, почему я не собираюсь воевать. Вы на что-то рассчитывали. На что?

Инспектор сунул сигару в рот и начал ее грызть. Вульф посмотрел на него из-под опущенных век.

– К черту! – вздохнул он. – Я вижу, что мы далеко не уедем.

– Почему? Ведь я дьявольски спокоен.

– Вы спокойны, но не можете ничего понять… Вы будете слушать меня в том случае, если я приму вашу гипотезу, что надпись на заявлении сфабриковал один из нас, мистер Гудвин или я, подражая почерку Корригана. Вы не захотите меня слушать, если я ее отвергну и представлю собственную гипотезу: надпись действительно фальшивая, но сделана не нами. Я могу говорить дальше?

– Попробуйте.

– Хорошо. Кому-то надо было подбросить мне доказательство, подходящее к линии расследования, которую я выбрал, но он хотел дать такое доказательство и таким образом, чтобы я не сделал вперед ни шагу. Выбор пал на Корригана намеренно, а может быть, и случайно. Автор надписи должен был на кого-то указать. Может быть, он указал на Корригана только потому, что по каким-то причинам этому человеку ничего не грозит. Мне бы не хотелось свалять дурака, раскрыв свои планы. Но я хотел, чтобы вы знали о надписи. Все сделал Рауклифф, а я остался в стороне. Никто в фирме не знает… ОН не знает, как я к этому отнесся. Даже я не имею понятия, ни малейшего понятия, кто автор надписи и чем он руководствовался. Не знаю, но охотно бы узнал и смогу раскрыть это, если ОН вновь начнет действовать. – Вульф развел руками. – Это все, инспектор.

– Я вам не верю.

– Я ожидал этого.

– Ладно, я спокойно выслушал вашу гипотезу. А теперь вернемся к моей. Вы сфабриковали надпись и отдали ее мне. Зачем?

– Мне очень неприятно, инспектор, но я не могу вам ответить, так как вашу гипотезу нужно дополнить еще одной: я сошел с ума. Но в таком случае разговор со мной – напрасная трата времени.

– Конечно, трата времени! – Крамер внезапно встал со стула, забыв о своих миролюбивых декларациях. Незажженную сигару он бросил в сторону моей корзинки для бумаг, промахнулся, попав мне в ногу, и направился к двери. – Мерзкий лживый толстяк!

Я посчитал, что в подобной ситуации имею полное право предоставить гостю самому управиться со своим пальто, поэтому не тронулся с места. Но тут же подумал, что Крамер может выкинуть очень простой трюк, и когда хлопнула входная дверь, я на цыпочках отправился в холл и, глядя в дверной глазок, убедился, что инспектор уселся в свою машину, дверцу которой ему открыл кто-то, сидящий внутри.

Когда я вернулся в канцелярию, шеф, подперев голову ладонями, сидел закрыв глаза.

Я тоже молча уселся. Надеялся, что Вульф не чувствует себя так же безнадежно, как я, но выражение его лица будило другие чувства. Я посмбтрел на часы: два пятьдесят две. Когда я вновь посмотрел на них, было уже шесть минут четвертого. Хотел зевнуть, но решил, что для этого нет достаточных оснований, поэтому подавил зевок.

– Где мистер Веллимэн? – послышался голос шефа.

– В Пеории. Уехал в пятницу.

Вульф пошевелился и открыл глаза.

– Сколько времени продолжается перелет в Лос-Анджелес?

– Десять, может быть одиннадцать часов. Иногда немного больше.

– Когда летит ближайший самолет?

– Не знаю.

– Узнай… Погоди минутку. Были ли мы когда-нибудь в таком тупике?

– Нет.

– Ладно. А эта надпись на письме, чья она? И для чего? Никто не признался: Тебе известен адрес сестры Дайкеса, живущей постоянно в Калифорнии?

– Да.

– Позвони мистеру Веллимэну. Скажи, что я хочу послать тебя к сестре Дайкеса. В противном случае мы отказываемся от проведения дела. Если он согласится оплатить, счет, закажи место на ближайший самолет и собирай вещи. Я тем временем приготовлю тебе инструкции. В сейфе есть деньги?

– Есть.

– Возьми, сколько потребуется. Ты не боишься лететь через весь континент?

– Рискну.

Вульф вздрогнул. Даже короткую поездку на такси он считал поступком смелым и небезопасным.

XIV

На Западе я не был несколько лет. Проспал почти всю ночь и проснулся утром, когда стюардесса начала подавать кофе. Раскинувшийся внизу пустынный ландшафт выглядел несомненно опрятнее, чем местность, где много растительности, и там, конечно, нет проблем расчистки. Однако сверху я видел пространства, где не помешали бы несколько лишних деревьев.

Когда самолет приземлился на бетонной Полосе аэродрома Лос-Анджелеса, мои часы показывали десять минут двенадцатого. Я перевел их на три часа, а затем встал, чтобы по приставной лестнице спуститься на твердую землю. Было душно, но пасмурно. Пока я отыскал свой чемодан и сел в такси, пришлось несколько раз вытирать лицо и шею платком. Как только мы поехали, в лицо мне подул приятный ветерок, но я прикрыл окно, чтобы избежать двустороннего воспаления легких. К слову сказать, местные жители выглядели не такими чужими, как архитектура и растительность. Когда мы добрались до отеля. «Ривьера», пошел дождь. После оплаченного завтрака я поднялся наверх, чтобы принять оплаченный душ. Комната была слишком пестрая, но удобная. Немного пахло сыростью, а из-за дождя я не мог открыть окно. Около одиннадцати, чистенький, выбритый, одетый, я взялся за телефонную трубку.

В справочнике нашел телефон семейства Поттер, обитающего в Гленвиле, на Уайткрист-авеню, 2819.

Я набрал указанный номер и после трех гудков услышал женский голос:

– Алло?

– Могу ли я попросить миссис Поттер? – спросил я любезным, но не чересчур сладким голосом.

– Слушаю вас, – ответил голос высокий, но не писклявый.

– Извините, – начал я. – Меня зовут Томпсон. Джордж Томпсон. Приехал из Нью-Йорка, и вы, конечно, никогда обо мне не слышали. У меня здесь дела, и мне хотелось бы повидать вас и поговорить кое о чем очень важном. Меня устроит любое время, удобное для вас. Но чем раньше, тем лучше. Я говорю из отеля «Ривьера», и, если вы не возражаете, сейчас же к вам приеду.

– Мистер Томпсон? Я правильно вас поняла?

– Да. Джордж Томпсон.

– Но зачем… О чем идет речь, сэр?

– Это сугубо личное дело, я не коммивояжер. Ничего не продаю. Речь идет о вашем умершем брате Леонарде Дайкесе. Вы можете только выиграть от этого разговора.

Я буду очень обязан вам, если вы захотите встретиться.

– Что вы хотите узнать о моем брате?

– Дело очень сложное. Это не телефонный разговор… Я приеду к вам и все подробно расскажу.

– Что ж… Прошу вас. Я буду дома до трех.

– Великолепно! Выхожу.

Разумеется, я вышел тут же, ведь, мне надо было взять только непромокаемый плащ й шляпу. Но в холле произошла заминка. Когда я направился к двери, чей-то голос позвал мистера Томпсона. Я был так увлечен предстоящей встречей, что чуть было не пробежал мимо. Но вовремя остановился, увидев портье, протягивающего мне желтый конверт.

– Вам телеграмма, мистер Томпсон.

Я подошел к стойке портье и, разорвав конверт, прочел:

На улице, сев в такси я сказал шоферу, что мне надо в Гленвиль, но по дороге хочу позвонить на почту. Когда машина остановилась у ближайшего магазина, я быстро нашел телефонную, кабину и продиктовал телеграмму:

За полчаса езды до Гленвиля вода на мостовой поднялась на три четверти дюйма. Уайткрист-авеню была настолько новой улицей, что на ней еще не было асфальта, а дом 2819 находился, в самом конце. Дальше были только буйные сорняки над краем обрыва. Перед домом росли две жалких пальмы и еще какое-то дерево. Водитель затормозил у ворот так, что правое колесо влезло в огромную лужу.

– Приехали, – объявил он.

– Ага, – произнес я, – но я не водолаз. Можете вы подъехать к дому?

Таксист что-то пробормотал, но повернул вправо и двинулся через выбоины будущего подъезда. Он снова затормозил в двадцати шагах от входа в большой, розовый с бледно-коричневыми водосточными трубами дом. Я заплатил водителю, сказав, чтобы он не ждал меня, вышел из машины и побежал но направлению к двери, под навесом, размером с карточный столик, нажал на кнопку звонка, и через некоторое время на уровне моего лица открылся Дверной глазок. Затем послышался голос:

– Мистер Джордж Томпсон?

– Да. Вы миссис Поттер?

– Да. Извините, но я позвонила мужу, и рассказала о нашем разговоре. Он считает, что лучше не пускать чужих в дом. Вы понимаете? Мы живем в таком пустынном месте. Если вы мне скажете, в чем дело…

Дождь отскакивал от навеса и барабанил по моему непромокаемому плащу, который с внутренней стороны был не менее мокрый от пота. Такую ситуацию я не назвал бы отчаянной, но хорошего было мало.

– Вы видите меня? – спросил я.

– Естественно. Для того и глазок.

– Как я выгляжу?

– Как человек, который насквозь промок, – послышался ответ. Ему сопутствовал звук, очень похожий на смех.

– Похож ли я на преступника?

– Нет! Совсем нет!

Честно говоря, я был доволен. Пролететь три тысячи миль, чтобы обмануть миссис Поттер, и быть принятым с распростертыми объятиями?.. В этом случае мне пришлось бы бороться со своей совестью. Теперь же я не чувствовал ее угрызений, так как по совету мужа она держит меня на улице в такую погоду.

– У меня есть предложение, – продолжал я, – Выслушайте меня. Я агент издательства из Нью-Йорка. Наш разговор займет двадцать минут. Может, немного больше. Не могли бы вы позвонить какой-нибудь вашей знакомой, живущей неподалеку. Скажите ей, чтобы она не вешала трубку, откройте дверь и бегом возвращайтесь к телефону. Вы будете все время с ней соединены. Я встану у противоположной стены. Если сделаю резкое движение, вы можете позвать на помощь. Вас это устроит?

– Видите ли… Мы живем здесь всего около месяца… Наши знакомые слишком далеко.

– Плохо, У вас есть кухоный столик?

– Кухонный столик? Конечно!

– Принесите его, пожалуйста, и садитесь. Будем говорить через глазок.

Снова послышалось что-то похожее на смех. Щелкнул замок, и дверь отворилась.

– Это не имеет смысла, – решительно объявила миссис Поттер. – Прошу вас, входите.

Переступив порог, я оказался в небольшой прихожей. Миссис Поттер прикрыла дверь. Выражение ее лица было решительным. Я снял непромокаемый плащ, а она закрыла входную дверь и, отворив стенной шкаф, вынула вешалку. Повесила на нее мой плащ, с которого стекала вода, и приспособила вешалку на дверцу шкафа. Я также снял мокрую шляпу.

– Прошу сюда, – сказала она, указывая направо.

Я вошел в просторную комнату. Одна ее стена была почти целиком из стекла, с застекленными же дверями, которые вели во внутрь дома и сейчас были закрыты.

У другой стены камин с поблескивающими искусственными поленьями. К бело-желто-пурпурному ковру в тон подобраны подушки, а столик, заваленный книгами и журналами, покрыт стеклом.

Миссис Поттер предложила мне сесть, а сама встала на солидном расстоянии. Мне пришлось бы сделать три больших прыжка, чтобы схватить ее. Должен признать, что она стоила таких усилий. Она была на три дюйма ниже, на несколько лет старше и весила минимум на десять фунтов больше, чем мой идеал женщины, но имела темные живые глаза и небольшое круглое лицо, вовсе не безобразное.

– Вы немного промокли. Садитесь ближе к камину, – предложила хозяйка.

– Спасибо. Мне очень удобно и здесь. В этой комнате должно быть великолепно, когда светит солнце.

– Да. Я думаю, что мы очень полюбим нашу квартиру. – Сохраняя дистанцию, она присела на краешек стула и спрятали под ним ноги. – Вы знаете, почему я открыла вам дверь? Благодаря вашим ушам. Я классифицирую людей по ушам. Вы знали моего брата Леона?

– Никогда его не видел. – Я уселся поудобнее и положил ногу на ногу, желая показать, что не собираюсь прыгать. – Я благодарен своим ушам, которые повлияли на то, что дверь открылась и спасла меня от дождя. Вы помните, что я агент издательства?

– Да.

– Я хотел поговорить с вами, так как, насколько мне известно, вы единственная наследница брата. Он все оставил вам, правда?

– Да… – Она немного глубже села на стуле. – Когда я получила наследство, мы смогли купить этот дом за наличные, без рассрочки.

– Здесь очень хорошо и будет еще лучше, когда кончится дождь и выглянет солнце.

Значит, вам как единственной наследнице принадлежит все, что оставил Леонард Дайкес. Меня интересует кое-что, составляющее его собственность… Нет, прошу вас не огорчаться… Об этом вы никогда не слышали. Когда вы видели вашего брата в последний раз?

– Шесть лет назад. Не видела его с сорок пятого года, когда вышла замуж и переехала в Калифорнию, – Она слегка покраснела. – Я не поехала на похороны в Нью-Йорк. У нас не было средств на такую поездку. Я обязательно поехала бы, если бы знала, что он оставил мне столько денег и ценных бумаг. К сожалению, меня уведомили слишком поздно.

– Вы с ним переписывались? Получали письма?

– Да. Мы писали друг другу каждый месяц. Иногда чаще.

– Ваш брат упоминал когда-нибудь, что написал роман или собирается написать?

– Вроде нет… – Миссис Поттер замолчала, наморщила лоб. – Хотя, хотя… Может, и вспоминал когда-нибудь. Видите ли, он всегда думал, что достигнет чего-нибудь великого, но, конечно, не говорил об этом ни с кем, кроме меня. После смерти родителей у него оставалась только я, его младшая сестра. Он был против моего замужества. Некоторое время мы даже не переписывались. Лен не отвечал на мои письма. Позднее он смягчился и снова начал писать. Он написал роман?

– Вы сохранили его письма?

– Да… Сохранила.

– И они у вас есть до сих пор?

– Да. Но, может быть, вы скажете мне, в чем дело?

– Да… Сейчас расскажу.

Я скрестил руки на груди и посмотрел на круглое, честное лицо миссис Поттер.

Под ее крышей спрятавшись от дождя, я почувствовал угрызения совести. Настало время решать, рассказать этой женщине все или сохранить тайну. Вульф предоставил мне право действовать по обстановке при встрече с сестрой Леонарда Дайкеса. Я еще раз посмотрел в ее темные глаза, лишенные теперь всяких огоньков. И принял решение! Если я делаю ошибку, придется возвращаться в Нью-Йорк пешком, вместо того чтобы лететь самолетом.

– Вы можете выслушать меня внимательно?

– Конечно.

– Спасибо. Я начну с того, что должен вам рассказать. Прошу понять меня правильно. Я хочу рассказать вам вот что. Меня зовут Джордж Томпсон, я агент издательства. У меня находится машинописный экземпляр романа. Он называется «Не доверяйте…». Его написал Берт Арчер. Но у меня есть основания считать, что Берт Арчер – псевдоним вашего брата, который был автором романа. Я предполагаю это, но до конца не уверен. Думаю, что роман «Не доверяйте…» удастся продать известной кинофирме за хорошие деньги, за пятьдесят тысяч долларов. Вы единственная наследница вашего брата, а потому я хотел бы вместе с вами посмотреть его письма, чтобы найти доказательства, что он написал этот роман или собирался написать. Нападем мы или не, нападем на такое доказательство, я отдам рукопись на хранение в местный банк, а вы пошлете письмо в нью-йоркскую адвокатскую фирму, где работал ваш брат. Упомяните в этом письме, что у вас есть экземпляр рукописи романа «Не доверяйте…», который ваш брат написал под псевдонимом Берт Арчер, а агент издательства Томпсон полагает возможным продать роман кинофирме за пятьдесят тысяч долларов, и вы просите юридического совета, так как плохо разбираетесь в подобных делах. Нужно также добавить, что агент читал рукопись, а вы нет. Хорошо?

– Если вы можете продать роман… – У миссис Поттер глаза были теперь широко раскрыты, что не изменило моего мнения о ней. Перспектива сюрприза в пятьдесят тысяч долларов заставит широко раскрыться даже самые честные глаза. – Если я являюсь владелицей рукописи, то могу сказать вам, чтобы вы продали рукопись. Я могу так сказать, правда?

– Я вижу, что вы не выслушали меня с должным вниманием.

– Почему? Ведь я слу…

– Нет. Сначала я заметил, что всего лишь хочу рассказать вам кое-что. В этом есть немного правды, но | чертовски мало. Я подозреваю, что ваш брат написал роман «Не доверяйте…» Под псевдонимом Берт Арчер. Я хотел бы посмотреть его письма, чтобы узнать, не упоминал ли он как-нибудь о своем труде. Но у меня нет рукописи и намерения продать ее кинофирме. Я не агент издательства, и меня зовут не Джордж Томпсбн. Кроме того…

– Значит это была ложь?

– Нет. Была бы, если бы…

– Кто вы такой, как вас зовут? – Миссис Поттер внезапно встала. –

– Разве уши мои изменились?

– Что вы хотите?

– Чтобы вы внимательно меня выслушали. Это была не ложь. Я не лгал. Я хотел рассказать. Сейчас вы услышите чистую правду. Но прошу вас, садитесь. Это будет долгая история.

Она послушалась, но опять уселась на кончик стула.

– Меня зовут Арчи Гудвин. Я частный детектив. Мой шеф Ниро Вульф, тоже частный дет…

– Ниро Вульф?!

– Да. Непременно расскажу шефу, что вам известно его имя. Ему будет очень приятно. Так вот, некий мистер Веллимэн обратился к нам с просьбой расследовать дело о загадочной смерти своей дочери. Была убита и другая молодая женщина, Рэчел Абрамс. А перед этим жертвой стал ваш брат. Мы подозреваем, что все три преступления совершил один и тот же человек. Я опущу наши долгие и сложные рассуждения, а если вас заинтересуют подробности, то могу позже сообщить их. Сейчас же скажу только, что, по нашему предположению, Леонард Дайкес был убит потому, что написал этот роман, Джоан Веллимэн потому, что его читала, а Рэчел Абрамс, потому, что его печатала.

– Вы говорите о романе Леона?

– Да. Я прошу вас не спрашивать о его содержании, потому что я не знаю его. Если бы мы это знали, мне не надо было бы приезжать сюда из Нью-Йорка. Я приехал, чтобы просить вас помочь в поисках убийцы трех человек, в том числе и вашего брата.

– Но я… – Женщина замолчала растерянно. – Каким чудом я могла бы. вам помочь?

– Сейчас объясню. Я мог бы обмануть вас и, таким образом, склонить вас помочь мне.. Я только что сообщил вам об этом. Вы были готовы к сотрудничеству за пятьдесят тысяч долларов. Прошу вас не перебивать меня! Вы были готовы. Я мог бы просмотреть письма вашего брата, а вы бы написали в адвокатскую контору, независимо от того, нашлись бы доказательства или нет. Я больше ничего вам не предлагаю, но говорю правду и прошу помочь мне не за награду, а для того, чтобы найти убийцу вашего брата. Вы согласны сотрудничать со мной не за деньги? Почему бы не сделать этого ради того, чтобы убийца предстал перед судом?

Миссис Поттер нахмурилась и глубоко задумалась.

– Я не совсем понимаю… Вы хотите только, чтобы я написала… письмо?–

– Совершенно верно. Я объясню вам, зачем это нужно, Мы уверены, что роман вашего брата является важным элементом в серии убийств. Подозреваем, что кто-то из этой адвокатской фирмы связан с убийствами: или сам их совершил, или знает того, кто это сделал. Предполагаем, что этот кто-то отчаянно старается, чтобы никто не знал содержания рукописи Леонарда Дайкеса. Если мы правы, и вы пошлете письмо, о котором я говорил, этот кто-то должен будет предпринять какие-то шаги, и довольно быстро. Ни о чем другом мы не просим, только хотим заставить его действовать. Если же мы ошибаемся, письмо никому не повредит.

Миссис Поттер продолжала хмуриться.

– Что должно быть в этом письме? Повторите, пожалуйста.

Я подробно повторил. Под конец тирады женщин начала отрицательно мотать головой, а когда я закончил, сказала:

– Но ведь это ложь. Вы хотите, чтобы я написала, что у меня есть экземпляр романа, хотя у меня его нет. Я не могу сознательно обманывать этих людей.

– Может быть, вы и правы, – признал я жалобным тоном. – Если вы не солгали сознательно никогда в жизни, трудно надеяться, что вы решитесь на первую ложь только для того, чтобы помочь в поисках убийцы вашего брата и двух молодых женщин. Одну переехала машина, а другую выбросили из окна. Письмо не может повредить невинному, но мне трудно уговорить вас на первую в жизни ложь.

– Зачем столько иронии? – Круглое лицо миссис Поттер слегка порозовело. – Я не утверждаю, что никогда в жизни не солгала. Мне далеко до ангела. Вы абсолютно правы. Я послала бы такое письмо ради денег, но я не знала бы, что это ложь! – Неожиданно ее глаза заблестели. – А нельзя ли начать все сначала и всю историю разыграть так, как вы говорили?

– Знаете что? – У меня было искреннее желание обнять ее, – Сделаем все по порядку. Сначала посмотрим письма вашего брата. Против этого нет возражений, правда? Затем обдумаем следующий шаг. Ведь у вас есть письма, да?

– Да. Они в сундуке, в гараже.

– Может быть, вам помочь?

Она поблагодарила и оставила меня одного. Я подошел к окну, меня восхищал калифорнийский климат. Сказал бы, что он чудесен, будь я тюленем. Ну да ладно,. он будет чудесным, если в письмах Леонарда Дайкеса что-нибудь найдется. Я никогда ничего не хотел так, как хотел сейчас узнать содержание этого романа. Хоть бы какой-нибудь намек!

Миссис Поттер вернулась скорее, чем я думал. В руках она держала Две пачки белых конвертов, обвязанных лентой. Она положила их на стол и, дернув ленту, развязала первую пачку.

Я подошел ближе.

– Надо начать с прошлого года, примерно с марта, – сказал я, пододвигая стул, – Дайте мне, пожалуйста, часть писем.

Она покачала головой, давая понять, что сама все сделает.

– Вы можете просмотреть что-нибудь интересное. Это может быть очень неясное упоминание.

– Ничего я не прогляжу. А вы никогда не читали писем моего брата, мистер Томпсон?

– Гудвин, – поправил я.

– Простите, мистер Гудвин, – пробормотала она и начала просматривать почтовые штемпели.

Она была очень решительна, поэтому я счел за лучшее сдержаться. По крайней мере, в этот момент. Впрочем, у меня и так было занятие. Вынув ручку и блокнот, я начал деловито писать:

Я на минуту остановился, поглядел на миссис Поттер, которая, покусывая нижнюю губу, читала одно из писем.

«Что ж, – подумал я, – можно это вставить, а потом вычеркнуть, если потребуется».

Приведенный выше текст не сразу принял такую форму. После множества переделок и поправок я решил, что черновик готов, и еще раз прочел его, а затем переписал набело. Я опасался за одну фразу, но надеялся, что как-нибудь это уладится.

Миссис Поттер упорно читала, а я смотрел на нее время от времени, оценивая ее движения. Когда я кончил писать, с правой стороны от нее лежало четыре конверта. Если она начала с марта, а переписывались они один раз в месяц, то теперь она должна дойти до июля. Мне ужасно хотелось взять остальные конверты, но я держал себя в руках и спокойно сидел на месте. Тем временем миссис Поттер прочитала очередное письмо и сложила его, чтобы всунуть в конверт. Эго получалось у нее слишком медленно! Я встал и начал прогуливаться, остановился перед стеклянными дверями и выглянул. Одно из недавно посаженных молодых деревьев (в два раза выше меня) покосилось. Я хотел заняться этим деревом, но не смог сосредоточить на нем свои мысли. Неожиданно раздался возглас миссис Поттер:

– Я знала, что было что-то такое! Нашла. Пожалуйста.

Я резко обернулся, подошел ближе. Миссис Поттер начала читать:

«…А теперь кое-что специально для тебя, дорогая Пегги. Многие мои дела были только для тебя. Сначала я не хотел говорить об этом даже с тобой, но теперь, однако, я решил все рассказать… так как дело подошло к концу. Я написал роман. Он называется „Не доверяйте…“.По некоторым важным соображениям я не могу издать его под своим именем, поэтому придумал псевдоним. Хотя тебе, дорогая Пегги, я скажу правду. Я уверен, что роман не будет напечатан, ведь я не владею пером. Но, тем не менее, помни, что это я сделал только для тебя. Не говори об этом даже с мужем…»

Она посмотрела на меня.

– Есть! Я забыла, что брат написал заглавие, но помнила… Нет! Что вы делаете?

Ее реакция была недостаточно быстрой: левой рукой я вырвал письмо из ее рук, правой схватил со стола конверт и отскочил на безопасное расстояние.

– Не нервничайте, пожалуйста, – сказал я. – Ради вас я прошел бы сквозь огонь– сквозь воду я уже прошел, но мне придется забрать это письмо. Это единственное в мире доказательство, что ваш брат написал роман. Для меня это значит больше, чем записка Элизабет Тейлор с просьбой моей руки. Если вы захотите, чтобы некоторые отрывки не читали в суде, их не будут читать. Но у меня должно быть целое письмо с конвертом. Если бы это был единственный способ, я оглушил бы вас и отобрал письмо.

– Вы не должны были отбирать письмо таким образом, – бросила обиженная и негодующая миссис Поттер.

– Прошу простить меня, очевидно, я слишком импульсивный человек. Я возвращаю вам письмо, и вы вручите мне его добровольно, потому что в случае отказа я прибегну к силе.

Глаза миссис Поттер заблестели. Было видно, что она не поняла меня, так как слегка покраснела. Она протянула руку, я сложил листок, всунул в конверт и отдал его законной владелице. Она посмотрела на конверт, потом на меня и снова протянула руку, а я, взял письмо.

– Делаю это, – произнесла она с достоинством, – так как думаю, что мой брат одобрил бы такой поступок. Бедный Леон! Вы подозреваете, он погиб потому, что написал роман?

– Подозревал. Теперь я знаю. От вас зависит, поймаем ли мы преступника, который его убил. – Я потянулся за блокнотом, вырвал листок и подал его миссис Поттер. – У меня только одна просьба, чтобы вы переписали это собственноручно и на собственной бумаге. Может быть, потом понадобится еще одно… Но это позднее…

Женщина начала читать, а я сел.

Она выглядела прекрасно. Даже противный дождь…

Нет! Избежим преувеличений.

XV

В три двадцать три я позвонил Вульфу из Гленвиля по телефону с почты. Я всегда был очень рад, когда после отчета слышал: «Ты хорошо справился». На этот раз Вульф пошел дальше. Когда я рассказал о письме Дайкеса, лежащем в моем кармане, а также о письме, написанном миссис Поттер, которое я только что отправил, бросив в ящик почтового отделения в Гленвиле, Вульф с чувством сказал:

– Ты справился очень хорошо.

После короткого обмена несколькими фразами о наших будущих планах я снова вышел на дождь и назвал водителю поджидавшего меня такси адрес в центре Лос-Анджелеса. Всю дорогу лило. На одном из перекрестков мы едва не столкнулись с грузовиком. Таксист объяснил, что не привык водить машину в дождь. Я ответил, что надо привыкать, а он сделал обиженное лицо.

Бюро Юго-Западного агентства занимало половину десятого этажа в обшарпанном строении, где лифты скрипели и скрежетали немилосердно. Я был там однажды много лет назад. Поэтому утром позвонил из отеля, предупредив, что, вероятно, забегу, и меня, наверное, ждали.

Я вошел в угловую комнату. На мое приветствие встал Фердинанд Дольман – тип с двойным подбородком и четырнадцатью темно-русыми длинными волосиками, искусно уложенными на лысине.

– Я рад снова видеть вас! – сердечно заговорил он. – Мне очень приятно. Что слышно у толстяка?

Очень мало людей состоят с моим шефом в таких. отношениях, которые позволяют называть его «толстяком». Дольман не принадлежал к их числу, но у меня не было времени научить его хорошим манерам, поэтому пропустил бестактность мимо ушей. Чтобы создать непринужденную обстановку, я бросил несколько банальных фраз, а затем коротко объяснил, что мне нужно.

– У меня есть человек как раз для вас, – заявил Дольман. – Он здесь, только что закончил чертовски трудное дело. Честное слово, вам здорово повезло. – Он потянулся за трубкой и приказал: – Пусть придет Гибсон.

Через несколько минут двери открылись, и в комнату вошел Гибсон. Мне было достаточно одного взгляда. У этого типа было искалечено ухо, а глаза, казалось, с трудом проникали сквозь мглу, слишком густую для них. Дольман открыл рот, но я опередил его.

– Нет! – бросил я с силою. – Не подойдет. Не надо.

Гибсон усмехнулся, и когда Дольман сказал, что он может идти, вышел, не проронив ни слова. Дверь закрылась, а я живо продолжил:

– И вы осмелились рекомендовать мне такую обезьяну! Если он выполняет сложную работу, то нет необходимости даже смотреть на тех, кто выполняет легкую. Мне нужен образованный человек или, лучше, тот, кто выглядит образованным и кто может правильно говорить, не молодой и не старый, энергичный и быстрый.

– Черт побери! – Дольман сцепил руки на затылке. – Вас бы устроил шеф контрразведки?

– Без глупых шуток. Если у вас нет подходящей кандидатуры, скажите сразу, и я пойду за покупками.

– Кого-нибудь найдем, ведь у нас работают пятьдесят человек. Один наверняка подойдет.

– Покажите его.

На просмотр кандидатов потребовалось часов пять, но в конце концов Дольман показал нужного человека. Я был привередлив, признаюсь, потому что после хорошего начала не хотел споткнуться на ерунде, хотя, по правде сказать, задание этого типа ограничивалось получением двадцати долларов в сутки плюс расходы.

Человек был приблизительно моего возраста и назвался Натаном Харрисом. Лицо его было худым и длинным и, по-моему, он подходил для решения поставленной мною задачи. Я не квалифицирую людей по ушам, как Пегги Поттер.

Забрав Харриса в «Ривьеру», после ужина в моей комнате я инструктировал его до двух часов ночи. Он должен был поехать домой, взять нужные вещи и под именем Вальтера Финча поселиться в отеле «Южные моря» в номере, отвечающем моим требованиям. Я позволил ему делать заметки, но потребовал, чтобы в нужный момент (который, правда, может так и не наступить) у него все было в голове. Разумеется, я говорил ему только то, что должен знать агент издательства Вальтер Финч. Не потому что я не доверял ему, но я не хотел втягивать его без надобности в дело. Поэтому сотрудничавший со мной Харрис понятия не имел о существовании Джоан Веллимэн, Рэчел Абрамс, а также об адвокатской фирме «Корриган, Фиппс, Касбон и Бриггс».

Укладываясь в постель, я немного приоткрыл окно, а утром убедился, что лужа на полу достигла ковра. Я взял с ночного столика часы. Было девять двадцать, что соответствовало двадцати минутам первого в Нью-Йорке. На почте в Тленвиле мне сказали, что письмо попало на самолет, вылетающий из Лос-Анджелеса в восемь утра по нью-йоркскому времени. А потом будет, доставлено на Мэдисон-авеню. Может быть, как раз в тот момент, когда я потягиваюсь и зеваю. Меня беспокоил Кларенс Поттер. Правда, его жена заверила, что он не будет вмешиваться, даже если узнает о наших планах. Но меня начинало тошнить – особенно на пустой желудок – при мысли о неприятностях, которые могла бы вызвать его телеграмма в фирму «Корриган, Филпс, Касбон и Бриггс». Я не мог ждать. Прежде чем закрыть окно и пойти в ванную, соединился с Гленвилем. Мне ответил знакомый голос.

– Добрый день! Это Арчи Гудвин. Я, собственно, подумал… Вы рассказали мужу?

– Разумеется. Я вас предупредила.

– Ага… Я помню. Как он это воспринял? Может быть, я должен его навестить?

– Не думаю. Он не очень понял, о чем идет речь. Я пояснила ему, что у вас нет экземпляра рукописи и что скорее всего она недосягаема, но муж возразил мне, что следует ее найти и приложить все старания и продать роман кинофирме. Я сказала о необходимости подождать, пока придет ответ на мое письмо. Он признал мою правоту. Думаю, он все поймет, когда хорошенько подумает.

– Разумеется. Теперь займемся Вальтером Финчем. У меня есть такой человек. Сейчас он Сидит в своем номере в отеле «Южные моря». Немного выше среднего роста, лет тридцати пяти. Лицо худое, худые руки с длинными пальцами и темные глаза, почти черные. Когда он говорит, то смотрит собеседнику прямо в лицо. Его баритон вам наверняка понравится. Вы хотите записать эти приметы?

– Обойдусь;

– Вы все запомнили?

– Конечно.

– Хорошо. Весь день я буду у себя в отеле «Ривьера». Если что-нибудь произойдет, звоните мне.

– Да, позвоню.

Обязательная маленькая женщина с блестящими глазами, – подумал я, кладя трубку. Думаю, что муж у нее тупица, но она в этом ни за что не признается. Я позвонил, чтобы принесли завтрак и газеты, умылся, почистил зубы и сидел до прихода официанта в пижаме. Затем позвонил в отель «Южные моря» и спросил о мистере Вальтере Финче. Он был в номере 1216 и ответил, что все хорошо помнит. Я же посоветовал ему спокойно ждать дальнейших событий.

Приняв душ, одевшись и просмотрев газеты, я подошел к окну поглядеть на дождь. Потом позвонил портье узнать, нет ли больше писем. Я не хотел занимать телефон, который мог и зазвонить. Если бы я нервничал весь день, ночь и следующий день, это ничему бы не помогло. Но просматривая газеты, я все же посматривал на часы, пересчитывая местное время на нью-йоркское. Одиннадцать пятнадцать – это два пятнадцать. Четыре минуты второго – четыре минуты пятого. Час сорок пять – это без четверти пять, почти конец рабочего дня. Я отбросил еженедельник. Некоторое время смотрел на дождь за окном. Потом позвонил, чтобы принесли обед,

Я ел жаркое, когда зазвонил телефон. Чтобы убедиться, что я спокоен и уравновешен, я прожевал и проглотил кусок и лишь после этого снял трубку.

– Мистер Гудвин? – послышался голос миссис Поттер. – Я только что разговаривала с Нью-Йорком. Звонил мистер Корриган.

Я был рад, что успел проглотить жаркое.

– Господи! Что он говорит?

– Спросил о мистере Финче. Я сказала все, что нужно. – Она говорила быстро, но я не хотел ее останавливать. – Спросил о рукописи. Я ответила, что она у мистера Финча. Он хотел также знать, читала ли я или, может быть, видела рукопись. Я сказала, что нет. Он посоветовал, чтобы я не подписывала никакого документа и не соглашалась ни на что, пока он не поговорит со мной. Вечером он вылетит из Нью-Йорка и будет в Лос-Анджелесе завтра в восемь утра. Приедет прямо ко мне.

Хорошая история! Я прожевал кусок жаркого, который давно остыл на тарелке. Он был очень вкусным.

– Вам не показалось, что он что-то подозревает?

– Нет! Я превосходно сыграла роль.

– Не сомневаюсь. Если бы я был рядом, то погладил бы вас по головке. Может быть, даже пошел дальше. А может быть, приехать? Мы бы повторили то, что вы должны сказать!

– Ни к чему. Я все отлично помню.

– Хорошо. Корриган захочет как можно скорее увидеть Финча, но и вас может кое о чем расспрашивать. Что вы скажете, если он заинтересуется письмом, в котором ваш брат упоминал о своем романе.

– Скажу, что у меня нет письма, я его уничтожила.

– Хорошо. Он будет у вас около девяти. Когда ваш муж выходит из дома?

– В двадцать минут восьмого.

– Есть один шанс на миллион, что вы окажетесь в опасности. Даже если Корриган убийца, он знает, что вы не читали рукописи. Но рисковать не стоит. Я сам не смогу приехать в Гленвиль, так как должен быть у Финча, пока Корриган не приедет к нему. Послушайте меня. В восемь утра к вам явится кто-нибудь из Юго-Западного агентства, частного детективного бюро. Спрячьте его так, чтобы он все слышал, но его самого было бы не видно. Задержите его…

– Это ни к чему. Ничего со мной не случится.

– Скорее всего, так. Но три убийства из-за одной рукописи – этого вполне достаточно. Он будет там, а вы…

– Мой муж мог бы освободиться на полдня и остаться дома.

– Исключено! Ваш разговор с Корриганом будет слишком щекотливым. Нельзя, чтобы в нем принимал участие кто-либо посторонний, даже ваш муж.

Человек посланный Юго-Западным агентством, явится к вам, вы его впустите, спрячете и задержите еще на час после ухода Корригана. Либо вы соглашаетесь, либо я сам приеду и все возьму на себя. Где остановился Финч?

– В отеле «Южные моря».

– Опишите его.

– Высокий, старше тридцати. У него худое лицо и руки, темные глаза. Когда он говорит, то смотрит собеседнику прямо в лицо.

– Хорошо, но, ради Бога, по ошибке не дайте описание моей внешности. Помните, что вас посетил Финч, а не я.

– Честное слово, мистер Гудвин, если вы мне не доверяете…

– Что вы! Еще как!

– Вот и хорошо.

– После полудня я у себя. Если буду нужен раньше, сообщите, мне передадут. Желаю успеха!

– Вам тоже.

Жаркое совсем остыло, но все равно было вкусным. Я доел его и почувствовал себя великолепно. Позвонил Финчу в отель «Юные моря» сообщить, что рыба клюнула, и даже сильно, и что я буду у него завтра в восемь утра. Затем хотел соединиться с Нью-Йорком, поднял трубку и положил ее обратно. Было бы преувеличением опасаться, что связь из номера Джорджа Томпсона с Ниро Вульфом может быть рискованной. Но лучше пересолить, чем недосолить. Я взял плащ и шляпу, спустился в холл и под дождем дошел до ближайшего магазина. С противоположного конца континента до меня дошло только ворчание. Только ворчание – и ничего больше. У Вульфа не было ни замечаний, ни предложений. У меня сложилось впечатление, что я помешал ему в чем-то важном, например, в решении кроссворда.

Я чуть не утонул, разыскивая такси. Дал шоферу адрес Юго-Западного агентства. Разумеется, я был менее требовательным, чем вчера, ибо каждый дурак сможет помешать убить женщину перед своим носом. Несмотря, на это я не хотел ни Гибсона, ни кого-нибудь в этом роде. Дольман предложил мне вполне сносного типа, которому я дал исчерпывающие инструкции и заставил его их повторить. Наконец я выбрался в отель «Южные моря», чтобы нанести неожиданный визит Финчу. Хотел его проверить, а заодно осмотреть комнату. Он лежал на кровати и читал книгу под названием «Заря совершенства». Мне показалось, что эта тема слишком глубока для сыщика, но Харрис в роли Финча был агентом издательства, поэтому я воздержался от комментариев. Комната оказалась идеальной – не большой и не маленькой, с одной стороны дверь в ванную, с другой – в большой стенной шкаф. Я не задержался долго у Финча, так как чувствовал себя неспокойно вдали от телефона в моем номере. Если бы что-то произошло, я хотел бы услышать об этом сразу. Кларенс Поттер мог в любой момент вернуться домой, а может быть, уже вернулся. А вдруг он не поймет, о чем идет речь в нашей игре, и предпримет шаги по собственному усмотрению.

Но до поздней ночи телефон так и не зазвонил.

XVI

В четверг, в две минуты девятого, я был в номере Финча в отеле «Южные моря». Он был уже одет, причесан, но не завтракал:. Я тоже успел выпить только апельсиновый сок. Повесив плащ и шляпу в просторный шкаф, я сообщил Финчу, что хочу заказать на завтрак яичницу с ветчиной, мед и кофе. Он сделал заказ по телефону, ограничившись сливовым джемом, гренками и кофе. К искоса взглянул на него, но он не производил впечатления выпившего. Когда закончился разговор с Финчем, я позвонил в Гленвиль и после четырех гудков услышал ответ.

– Добрый день, миссис. Это Арчи Гудвин. Мой человек уже пришел?

– Да. Десять минут тому назад. Я спрятала его в кухне. Знаете что? Я ужасно нервничаю.

– Ничего страшного. Если Корриган заметит ваше волнение, он припишет его перспективе получения пяти– – десяти тысяч долларов. Не принимайте это близко к сердцу. Вы хотите о чем-нибудь спросить?

– Нет. Абсолютно ни о чем.

– Ладно. Я у Финча. В отеле «Южные моря». В случае необходимости звоните сюда. Естественно, после ухода Корригана.

Она ответила утвердительно, а я положил трубку и сразу же снял ее опять, чтобы соединиться с аэровокзалом. Самолет из Нью-Йорка, который должен был прилететь в восемь утра, приземлился на десять минут раньше, в семь пятьдесят.

Здешняя, кухня была хуже, чем в моем отеле, но все же я целиком съел свою порцию. Когда мы кончили завтракать и столик выкатили в коридор, между нами возник спор о кровати. Харрис, то есть Финч, считал, что ее нужно застелить, я же придерживался мнения, что это выглядело бы искусственно, так как ни один агент издательства не встает рано. Он признал мою правоту и сразу же поинтересовался, буду ли я стоять в шкафу или сидеть. Я ответил, что хочу стоять, ведь на свете нет ни одного стула, который бы не скрипел, когда сидящий человек изменяет положение. Едва мы разрешили эту проблему, как зазвонил телефон. Я стоял рядом, но протянул руку Финч.

– Слушаю?.. Да. Говорит Вальтер Финч. Да. Я разговаривал с миссис Поттер… Это согласовано… Нет. Я не знал, мистер Корриган, что она вам писала. Я знаю, что она хотела обратиться за советом к кому-нибудь… Я понимаю. Могу ли я с ней поговорить?

Пауза.

– Да. Это Финч, миссис Поттер. Мистер Корриган говорит, что он намерен прийти ко мне как ваш доверенный по делу об этой рукописи. Без согласия с вами, конечно, ничего не предприму… Позовите, пожалуйста, мистера Корригана.

Пауза.

– Конечно. Разумеется… Нет. Охотно поговорю с вами об этом деле… Если это возможно, то хорошо бы сейчас. В одиннадцать у меня назначена встреча… Отель «Южные моря», номер двенадцать, шестнадцать. Договорились, я буду вас ждать.

Финч доложил трубку и с улыбкой посмотрел на меня.

– Поняли? – спросил он.

– Абсолютно ничего. В чем дело?

– Чепуха. Он решил, что заполучил клиентку, но она не согласилась. Поэтому Корриган явится сюда собственной персоной, чтобы безо всякого поручения охранять интересы слабой женщины.

– Если вам угодно, – предложил я, – скажу, в чем состоит главная ошибка нашей цивилизации.

– В чем?

– Мы перестали пить шампанское из дамских туфелек. К черту! Охотно хватил бы сейчас чего-нибудь покрепче из ее туфельки! – Я уселся, снял ботинки, а затем поставил их в шкаф так, как должен буду стоять во время беседы агента издательства с мистером Корриганом. Чтобы ничего не скрипело.

Когда я вышел из шкафа, зазвонил телефон. Финч ответил и тут же обратился ко мне, заслоняя трубку рукой.,

– Миссис Поттер спрашивает, какого цвета туфельки вам больше нравятся.

Я поспешно схватил трубку.

– Да, я слушаю. Говорит Арчи Гудвин.

– Представляете? Он был меньше десяти минут. Почти ничего не спрашивал. Только о мистере Финче и о том письме моего брата. Он просил моего согласия быть моим доверенным. Я вывернулась так, как вы меня научили. Но когда он говорил с мистером Финчем, то утверждал, что представляет мои интересы. Я думала, что он захочет расспросить меня о других вещах, о которых, по вашему мнению, он должен спрашивать. Но нет!

Собственно, мне нечего вам больше рассказать, и я звоню вам только потому, что обещала.

– Он уехал?

– Да. Его ждало такси.

– Что ж, ваша роль, вероятно, закончена. Вы можете отослать дворцовую стражу. Я как раз говорил мистеру Финчу, что охотно бы выпил шампанского из вашей туфельки.

– Что? Что вы говорите?

– Вы прекрасно слышали. Кроме того, уже много времени. Я буду вас обо всем информировать. Ну а я прошу вас позвонить мне, если Корриган явится снова.

– Разумеется, позвоню.

Я положил трубку и обратился к Финчу:

– У нас есть минут двадцать. Вам что-нибудь напомнить?

– Благодарю, я все помню.

– Надеюсь, что так. – Я сел. – Могу углубить ваши познания о Корригане, но мне кажется, что это излишне. Скажу только одно: ставлю три к одному, что это убийца и что теперь мы скрутим его в бараний рог. Не думаю, что в теперешнем положении он на вас нападет, но в случае чего на меня не рассчитывайте. Ничто, кроме убийства, не выманит меня из шкафа. Если он будет убивать вас – защищайтесь.

– Благодарю. – Он усмехнулся и, всунув глубоко под пиджак руку, переложил пистолет в боковой карман.

Финч дал Корригану номер своей комнаты, и тот мог позвонить из холла, но не обязательно. Невозможно было предвидеть, как быстро он доедет. Могло случиться так, что он, торопясь, просто поднимется наверх и, остановившись под дверью, услышит голоса,.. Принимая это во внимание, мы перестали разговаривать. Я как раз сидел с задранной вверх головой и рассматривал потолок, когда кто-то постучал. Не так, как горничная. Я сорвался со стула, а Финч двинулся к двери. Пока он собирался ее открыть, я был уже в шкафу, не закрытом наглухо, а лишь прикрытом, так, чтобы не было видно, что делается внутри.

Голос, который я услышал, не оставлял никаких сомнений. Это не был кто-то из служащих, а сам старший компаньон. Я услышал стук двери, шаги возле шкафа, потом Финч пригласил гостя сесть в кресло. Затем ясно прозвучал голос Корригана.

– Несомненно, вы знаете причину, по которой я пришел к вам. Миссис Поттер письменно обратилась в мою фирму, прося юридической помощи.

Ф и н ч. Да. Я знаю причину.

К о р р и г а н. Кажется, у вас есть рукопись романа «Не доверяйте…» Берта Арчера, и вы утверждаете, что Берт Арчер это псевдоним, под которым умерший брат миссис Поттер, Леонард Дайкес, написал упомянутый роман.

Я затаил дыхание. Наступил один из трудных моментов.

Ф и н ч. Это было несколько иначе. Я не говорил, что Дайкес наверняка был автором «Не доверяйте…». Я сказал, что у меня есть веские основания, чтобы так говорить.

Я вздохнул с облегчением, но совсем неслышно.

К о р р и г а н. Могу я спросить об этих основаниях?

Ф и н ч. Они весьма значительны. Но, честно говоря, мистер Корриган, я не понимаю, почему должен позволить вам меня допрашивать? Вы не являетесь доверенным лицом миссис Поттер. Вы слышали, что она мне сказала по телефону. Ей я, конечно, расскажу все, что она захочет узнать. А почему я должен говорить это вам?

К о р р и г а н. Потому… (Пауза.) В расчет могут входить не только интересы миссис Поттер. Может быть, вы знаете, что Дайкес работал в моей адвокатской фирме?

Ф и н ч. Знаю.

«Проклятье! Он не должен об этом знать». – Я начал кусать губы.

К о р р и г а н. У вас есть свои соображения относительно того, что роман написал Леонард Дайкес. У меня есть свои, чтобы судить о том, что в расчет входят не только интересы миссис Поттер. Я предлагаю упростить дело, что сэкономит нам массу времени: вы покажете мне роман. Я просмотрю его сейчас же, в вашем присутствии. Этого достаточно.

Ф и н ч. К сожалению, я не могу принять вашего предложения. Рукопись не принадлежит мне.

К о р р и г а н. Но она находится у вас. Как она к вам попала?

Ф и н ч. Вполне легально и законно, по роду моей работы..

К о р р и г а н. Вашего имени нет в телефонной книге Нью-Йорка. Двое агентов, с которыми я разговаривал, никогда о вас не слышали.

Ф и н ч. Зачем, в таком случае, вы тратите время на пререкания со мной? Прошу прощения, мистер Корриган, но что это – полицейское следствие?

К о р р и г а н. Нет. Разве вы можете кому-нибудь повредить, показав мне рукопись?

Ф и н ч. Дело не в этом, а в профессиональной этике. Я не могу показывать материалы каждому, кто захочет их посмотреть. Разумеется, я удовлетворил бы ваше желание, был бы даже обязан это сделать, если бы вы представляли интересы миссис Поттер, которую я твердо считаю владелицей рукописи. Но в создавшейся ситуации это невозможно. Мой ответ окончателен.

К о р р и г а н. Фактически, я представляю миссис Поттер. Она написала в мою фирму, прося совета. Она уважает меня, но отказалась дать мне полномочия только из-за боязни, что нью-йоркская адвокатская фирма рассчитывает на солидный гонорар. Она ошибается, мы ни на что не рассчитываем.

Ф и н ч. Вы должны ей об этом сказать.

К о р р и г а н. Я пробовал. Люди из Калифорнии, особенно женщины типа миссис Поттер, одержимы закоренелым консерватизмом и предубеждением против Нью-Йорка. Это глупое суеверие, а миссис Поттер, несомненно, глупая особа.

Я подумал: «Господи! Да это же самая грубая из всех возможных ошибок».

Между тем старший компаньон продолжал:

– Вы, конечно, удивляетесь, зачем столько шума в таком незначительном деле? Зачем я приехал из Нью-Йорка? Сейчас объясню.

Как я говорил, у меня есть свои соображения насчет не только интересов миссис Поттер, но и нашей фирмы. Я предостерегаю вас потому, что вы можете нажить неприятности и себе, и ей. Опираясь на информацию, достойную доверия, я подозреваю, что эта рукопись приносит несчастье. Уже то, что вы предполагаете ее кому-то продать, может грозить вам осложнениями. Я of всей души предлагаю вам посоветоваться с опытным юристом и уверяю, что обладаю достаточным опытом в подобных делах. Я предлагаю бесплатный совет не от доброго сердца, а потому, что стою на страже интересов лиц, о которых говорил. Покажите мне рукопись!

Ф и н ч. Если я сочту нужным посоветоваться со знающим юристом, найду к кому обратиться. Вас я вижу первый раз в жизни. И никогда о вас не слышал. Не имею понятия, кто вы и чем занимаетесь.

К о р р и г а н. Конечно, вы не можете этого знать. – Шум отодвигаемого кресла дал мне знать, что мистер Корриган встает. – Извините. Этого должно быть достаточно. Пусть… В чем дело?

Снова послышался шум отодвигаемого стула.

Ф и н ч. Ничего. Просто я достаточно воспитан. Считаю, что должен встать, когда встает мой гость. Спрячьте свои документы, они меня не интересуют. Вы для меня только нахал, который пытается сунуть нос в чужие дела, чего я не люблю. Вы подозреваете, что какая-то там рукопись может принести несчастье и поэтому примчались из Нью-Йорка в Лос-Анджелес! Это неубедительная выдумка. Вы не увидите рукописи, которая доверена мне. Вы должны… Ах…

Лучше не пытаться изобразить крик, который издал «агент издательства». Позднее я слышал другие звуки, абсолютно неразборчивые, но легко объяснимые. Упал стул. Быстро и тяжело затопали ботинки. Послышались проклятья и ворчание. Три быстрых, последовавших один за другим звука известили о трех пощечинах. Потом на пол упало что-то, несомненно, более тяжелое, чем стул.

Ф и н ч. Встань! Попробуй еще раз.

Пауза, не лишенная звуковых эффектов.

К о р р и г а н. Я потерял голову.

Ф и н ч. Пока нет. Но легко можете потерять. Ну, еще?..

К о н е ц д и а л о г а. Видимо, у Корригана не нашлось фразы, с которой он с достоинством мог бы уйти со сцены. Я услышал только звуки шагов, потом открылась и закрылась дверь. Раздались другие шаги, дверь скрипнула вновь и через мгновение захлопнулась. В замке загремел ключ. Я стоял не двигаясь до тех пор, пока дверцы шкафа не отворились широко без моего вмешательства, открывая смеющегося Финча.

– Что вы на Это скажете?

– Вам следует дать медаль, – ответил я. – У меня счастливая неделя. Сначала миссис Поттер, а теперь вы! И что вы с ним сделали?

– Два раза в челюсть и раз по шее.

– С чего начал он?

– Дал мне в челюсть. Потом пытался применить «нельсон». Пустяковый. Больше всего меня утомил разговор и то, что вы слушаете. Я ужасно голоден. С удовольствием бы пообедал.

– Пока могу предложить только сиденье в такси. Вы должны ехать. Этот тип решил любой ценой увидеть рукопись. Ставлю десять против одного, что он сейчас отправился к миссис Поттер, которая, по его мнению, очень тупа. Вы должны его опередить, только надо поторопиться. И останьтесь там. Адрес: Уайткрист-авеню, двадцать восемь, девятнадцати. В Гленвиле. Я позвоню туда. Поезжайте! В дорогу!

– Но что…

– Все равно. В путь!

Финч сорвал из шкафа непромокаемый плащ и шляпу и быстро вышел. Я поднял стул, поправил ковер и, одев ботинки, устроился в кресле с телефоном. Спокойно набрал номер.

– Миссис Поттер! Арчи Гудвин.

– Был?

– Да. Я спрятался в шкафу. С нйм болтал Финч. Этот тип предлагал свой адвокатский диплом за рукопись. Когда он понял, что ничего не выйдет, пробовал вывести Финча из игры, но сам хорошенько получил. Он поспешно ушел, и я могу биться об заклад десять к одному, что сейчас он едет к вам. Я послал к вам Финча. Надеюсь, что он обгонит Корригана и…

– Я совсем не боюсь.

– Я знаю, но не в этом дело. Этот человек пойдет на все, чтобы вытащить из вас согласие быть вашим доверенным. Присутствие третьего лица разрядит атмосферу. Кроме того, Финч вам понравится. Он не такой сумасбродный и невоспитанный, как я. Вы можете угостить его обедом. Он очень голоден. Ну а если вы сделаете Корригана своим доверенным, я приеду в Гленвиль и разобью вам все стекла.

– Это определенно говорит о том, что вы человек сумасбродный и невоспитанный. Но вы мне совсем не доверяете.

– Вы глубоко ошибаетесь. Если Корриган приедет первым, задержите его до приезда Финча. И помните, что Финч был у вас раньше.

– Разумеется.

Я положил трубку, подошел к окну и с удовольствием отметил, что дождь идет не так сильно, поэтому открыл окно, чтобы проветрить комнату.

Я спрашивал себя, позвонить шефу или ждать дальнейшего развития событий. Так как я еще не видел прессы, то позвонил портье и попросил принести газеты.

Когда их принесли, я уселся поудобнее и вскоре убедился, что местные газеты совершенно неинтересны, за исключением спортивных отделов. Потратив на это занятие довольно много времени, уяснил, что в мире не произошло ничего, что потребовало бы моего непосредственного вмешательства. Потом взял «Зарю совершенства» и убедился в том, что, хотя это и неплохая вещь, я ничего не потерял, обходясь до сих пор без нее.

Зазвонил телефон. Финч говорил от миссис Поттер. Прежде всего он напомнил, что отказался от моей ставки десять к одному.

– Ага. Понимаю. Корриган был?

– Да. Я опередил его на пять минут. Он удивился и отнюдь не обрадовался. Ему хотелось поговорить с миссис Поттер наедине, но с ее ведома и согласия я прослушал весь разговор из кухни. Он угрожал ей всякими несчастьями и клялся, что ничего не возьмет за юридический совет, если ему будет разрешено взглянуть на рукопись. Ей было трудно. Ведь она не могла выгнать нахала, как это сделал я. Плохо, что вы ее не слышали!

– Я тоже жалею об этом.

– Если «Не доверяйте…» содержит какой-то опасный фрагмент, то лучше, чтобы ни она, ни я об этом не знали. Тогда мы с чистой совестью можем продать рукопись, и пусть в кино разбирают ее сами. Наверняка у них много хороших советчиков. Так говорила миссис Поттер, и он ничего не смог ей доказать в данной ситуации.

– Хорошо, что не смог. Поцелуйте ее за меня.

– Ничего не имею против. Честно говоря, вы напрасно послали меня в Гленвиль. Только выбросили деньги на такси.

– Ничего подобного. Корриган уехал?

– Да. Его ждало такси.

– Он может вернуться. Решил во что бы то ни стало достать рукопись и будет стоять на своем. А если он явится еще раз, черт его знает, что ему придет в голову. Оставайтесь там и ждите, пока я не позвоню.

– Муж миссис Поттер не одобрит визитов мужчин во время своего отсутствия. Особенно, если речь идет об одном мужчине.

– Ясно, что не одобрит, тупица! Но вы оставайтесь там, будете помогать миссис Поттер в домашнем хозяйстве. При случае можете поправить деревце, недавно посаженное во дворе. Оно слишком наклонилось. Прошу вас не уходить, прежде чем вернется этот муж-феодал.

Финч согласился и положил трубку.

Я вытянул ноги, заложил руки за голову и, сморщив лоб, уставился на носки собственных сапог.

Думал, что хорошо бы позвонить шефу. Правда, Корриган уже сдвинулся с места, но Вульф может посоветовать что-нибудь более дельное, чем сидение в такой позе. С другой стороны, у меня былa полная свобода действий в границах полученных инструкций, и если бы я сумел скомбинировать что-нибудь подходящее для миссис Поттер, то осуществил бы это. Так я спокойно сидел и разбирал различные захватывающие проекты, из которых ни один не был достаточно блистательным. Раздумывая уже над четвертым или пятым, обратил внимание, на странный шум у двери. Кто-то всунул ключ в замок и повернул его. Пока я собирался сформулировать глубокую мысль, что следовало бы научить горничную стучать, прежде чем входить в номер, дверь отворилась, и лицом к лицу со мной оказался Джеймс А. Корриган.

Он, конечно, увидел меня, но не узнал, я же сразу сориентировался, и когда он буркнул: «Прошу прощения, это ошибка», подумал, что он обладает присутствием духа, которого хватило бы для нас двоих. Но в этот момент он все же узнал меня. Глаза у него выкатились, а рот широко открылся.

Я встал и обратился к нему:

– Это не ошибка. Войдите, пожалуйста.

Корриган стоял на пороге как вкопанный.

– Закройте дверь и пройдите в комнату. Я ждал вас. Вы думаете, Финч такой дурак, чтобы поехать в Гленвиль, а рукопись оставить здесь в ящике?

Старший компаньон вздрогнул, но я быстро продолжал:

– Если вы попробуете удрать, я позвоню и вызову полицию. Мы вас задержим и выясним, где вы достали ключ. Это не взлом, но хорошего в вашем поступке мало. Корриган толчком закрыл дверь, но неплотно, потом дожал ее еще плечом и направился ко мне. Остановившись на расстоянии вытянутой руки, он заявил:

– Вы за мной следили!

Голос у него был несколько охрипший, и выглядел он уже не столь импозантно со своими сладкими глазами, осанкой лакея и челюстью профессионального боксера.

Его макушка находилась на дюйм ниже моих глаз.

– Вы за мной следили? – повторил он на этот раз в форме вопроса.

Я покачал головой.

– Не вижу причин отвечать на ваш вопрос. Но и сам не намерен ни о чем спрашивать. Разве только об одном: не хотели бы вы позвонить Ниро Вульфу и поговорить с ним на эту тему? Может быть, он изменит наши роли. Телефон в вашем распоряжении.

Корриган сел – не для того, чтобы создать дружескую обстановку. Скорее всего у него дрожали ноги.

– Я вижу, меня преследуют, – произнес он.

– Не противозаконным путем, – остановил я его. – А вот вы завладели ключом от чужого Номера или подкупом, или обманом. Вы что-нибудь хотите сказать?

– Нет.

– Действительно нет?

– Ничего.

– Вы позвоните Вульфу?

– Нет.

– В таком случае я сам воспользуюсь телефоном. Прошу прощения.

Я раскрыл телефонную книгу и, отыскивая номер, взял в руки трубку. Когда коммутатор отозвался, попросил соединить меня. Мне ответил женский голос, я представился и попросил позвать мистера Дольмана. Он отозвался моментально.

– Мистер Дольман? Это Арчи Гудвин. Я говорю из отеля «Южные моря», двенадцать, шестнадцать. У меня сейчас находится некий Джеймс А. Корриган. Он скоро уйдет, а мне нужно, чтобы за ним кто-нибудь следил. Прошу вас прислать мне сейчас же троих подходящих людей, а другую тройку держать наготове, может быть, потребуется замена. Похоже, этот чело…

– Что это значит, черт побери? Он сидит там и слышит вас? – удивился Дольман.

– Ага. Не присылайте Гибсона. Возможно, этот человек будет кружить по городу, поэтому пусть у ваших людей будет машина. Займитесь этим безотлагательно, хорошо?

Я положил трубку, как только закончил разговор. Мой гость начал беспокоиться. Когда он подскочил к двери, я настиг его, схватив за плечо, и поставил посреди комнаты, повернув к себе лицом.

– Вы позволили себе напасть на меня, – объявил он, не теряя головы.

– Да, – легко признал я, – Я вас преследовал, и я на вас напал. Но как я узнаю, каким образом вы могли попасть в нужный номер, если позволю вам уйти? Вы хотите, чтобы я вызвал местного детектива?

Корриган на минуту замер. Он тяжело дышал и пожирал меня глазами. Потом отвернулся, подошел к ближайшему стулу и сел. Я расположился между ним и дверью, продолжая стоять.

– Те люди появятся не раньше, чем через четверть часа, – сказал я. – Может, поговорим?

Молчание. Корриган даже не пошевелился. Я оперся о дверцу и не спускал с него глаз.

Не меньше чем через полчаса раздался стук в дверь.

Я открыл ее, чтобы впустить гостей. Один за другим они прошли мимо меня в центр комнаты и… Я, конечно, не ошибся! Третьим по порядку шел Гибсон! Он улыбнулся мне. Я повернулся и, оставив дверь открытой, пробежал взглядом по лицам пришедших.

– Я Фил Баретти. Отвечаю за эту работу, – объявил маленький жилистый мужчина со сломанным носом.

– Хорошо. Речь идет о простой слежке. Это, – я показал пальцем на старшего компаньона, – Джеймс А. Корриган, адвокат из Нью-Йорка. Вскоре он уйдет отсюда. Поскольку он теперь вас знает, можете держаться от него так близко, как захотите. Рапорты делать непосредственно мне, сюда.

Баретти посмотрел на меня с удивлением.

– Надо следить за этим типом?

– Ага. И упаси Бог повредить его.

Гибсон разразился бесцеремонным хохотом – даже стекла в окне задрожали. Корриган встал и направился к двери прямо между мной и тройкой детективов. Он вышел, но сыщики не двинулись с места.

– Чего вы ждете? – спросил я. – Полицию?

– Сумасшедший, – решил Баретти. – Пошли, ребята!

С этими словами он вышел из комнаты, а подчиненные двинулись следом за ним.

Я закрыл Дверь и уселся в кресло. Перед телефонным разговором с шефом я хотел сам решить, сильно ли я испортил дело, спокойно дожидаясь, когда Корриган застанет меня врасплох. Посмотрел на часы. Было двенадцать минут пятого. Значит, в Нью-Йорке двадцать минут четвертого. Конечно, я повел себя не слишком ловко, но ведь я и не собираюсь себя хвалить. Я заказал разговор. Конечно, линия была перегружена, как всегда в это время, так как Голливуд и Лос-Анджелес стараются соединиться с Нью-Йорком до обеда, а ньюйоркцам не терпится, вернувшись после обеда, поговорить с Калифорнией. Я присел на минутку, потом принялся ходить туда-сюда, снова присел. Минут десять-пятнадцать коммутатор звонил, чтобы сообщить мне, что линия все еще занята. Час. Четверть второго. Наконец очередь дошла до меня, и я услышал голос шефа.

Я приступил к подробному отчету. Рассказал о визите Корригана к миссис Поттер, о его телефонном разговоре с Финчем и закончил небольшой стычкой при встрече в отеле. Я не забыл и о втором визите старшего компаньона в Гленвиль, рассказал о его изумлении при виде Финча и о моем последующем телефонном разговоре.

– Финч позвонил мне, – продолжал я, – и сообщил, что Корригана выставили за дверь. Я знал, что он сюда вернется, дабы как-нибудь пробраться в номер и поискать рукопись. Я не мог наблюдать за дверью снаружи, так как он знает меня в лицо. Решил ждать его в комнате и поприветствовать, когда он войдет. У него был ключ, и он вошел. Как я и предполагал, мой вид вывел его из равновесия. Я склонял его к разговору, но он упорно молчал. Не сказал ничего, что могло бы тебя заинтересовать. Потом я позвонил. Дольману. Тот прислал двух человек и одну обезьяну, обладающую чувством юмора. Когда час десять назад Корриган вышел, тройка пошла за ним по пятам. Так выглядит нынешнее положение.

– У миссис Поттер кто-нибудь есть?

– Да, Финч. Мне кажется, что я об этом говорил.

– Ага… У меня нет новых поручений. Оставайся на месте.

– Я хотел бы подсунуть ему какую-нибудь шпильку.

– Сейчас ни к чему. Как калифорнийский тунец?

– Превосходен.

– Ничего удивительного. Звони, если понадобится.

– Хорошо, шеф.

Вульф положил трубку, чем неопровержимо доказал, что все относительно. Наверняка он не пожалел бы крепких выражений, если бы узнал, что вторжение Корригана в номер Финча застало меня врасплох.

Направляясь к окну снова взглянуть на дождь, я размышлял над этой проблемой. Неожиданно зазвонил телефон.

Звонил Баретти.

– Мы на аэродроме, – доложил сыщик. – Он приехал сюда прямо из отеля. Вы разрешили нам держаться близко, поэтому мы стояли совсем рядом, когда он заказывал билет на ближайший самолет до Нью-Йорка.

Ничего интересного больше не было, билет он купил на. пять часов. Теперь он в телефонной кабине ждет, пока его соединят. Нам лететь с ним в Нью-Йорк?

– Не надо. Я охотно взял бы с собой Гибсона, но думаю, что он здесь незаменим. Купите, пожалуйста, для меня билет на тот же рейс и ждите. Я должен еще кое-что сделать, поэтому не волнуйтесь. И с этого типа не спускайте глаз. Маловероятно, но в последний момент он может удрать.

Я повесил трубку и тут же позвонил в Гленвиль. Конечно, в мои расчеты не входил визит к миссис Поттер, но я не отказал себе в удовольствии побеседовать с ней по телефону.

XVII

Где-то над Новой Мексикой или Оклахомой я пришел к выводу, что поступил неразумно, купив билет на тот же самолет, что и Корриган. Следующий был бы ничуть не хуже. У меня пятое место, а он сидел за мной в кресле номер четырнадцать, поэтому всю ночь я не сомкнул глаз. В подобных ситуациях логические рассуждения не помогают. Напрасно я говорил себе, что Корриган поступил бы нелогично, если бы в салоне, полном людей, встал и ударил меня в спину ножом, тем более что у меня не было папки или чего-нибудь другого, где могла лежать рукопись не очень длинного романа. Но заснуть я не мог и был страшно недоволен, что мне досталось кресло перед ним. Хотел даже предложить ему поменяться, но передумал.

Я пережил долгую и мучительную ночь.

Когда точно по расписанию мы приземлились на аэродроме Ла Гардиа, Корриган заторопился больше, чем я. Он схватил дорожную сумку и бегом направился к такси.

Прежде чем взять чемодан, я позвонил и предупредил Фрица, чтобы он полчаса подождал с завтраком и приготовил побольше теста на оладьи. Позже, когда такси миновало мост Квинсборо, я в первый раз за четыре дня увидел солнце.

Вульф привык находиться в темноте до одиннадцати. Фриц приготовил мне такую встречу, будто я возвратился после годового путешествия. Он поздоровался со мной у порога, взял у меня из рук чемодан, а плащ и шляпу заботливо повесил. Потом проводил в кухню и включил электрическую плитку. Сидя за столом, я попивал апельсиновый сок, когда услышал, как спускается лифт, а через минуту увидел Вульфа. Он нарушил установленные правила, что я вполне оценил, стискивая от всей души протянутую мне руку. Вульф сел. Кухня была единственным в мире местом, где он терпел стулья, на которых не умещались его колоссальные ягодицы. Фриц положил на горячую сковородку первый оладышек, после чего занял место за столом.

– Ты похудел там, – заявил Фриц, который был уверен, что вдали от него мы умрем с голоду в течение недели.

Вульф кивнул в знак согласия и обратился ко мне:

– Расцвели два цветка Сипринидиус Минос.

– Великолепно! – пробормотал я с набитым ртом и, проглотив кусок, продолжал:

– Я думаю, что тебя интересует мой отчет. Вот…

– Ешь.

– Собственно, это я и делаю. Но в противоположность тебе ничего не имею против служебных разговоров во время еды. То, о чем ты знаешь, могу дополнить только подробностями и добавить, что я вернулся на том же самолете, что и Корриган. На аэродроме этот тип схватил дорожную сумку и удрал. Я думаю, что, принимая во внимание сведения, которые ты собрал здесь, мы готовы к нападению.

– К нападению?! – вскрикнул шеф. – Где? На кого?

– Не знаю.

– Я тоже. Когда восемнадцать дней назад к нам пришел мистер Веллимэн, я выдвинул следующую гипотезу: Дайкес написал роман и должен был умереть, по-, скольку он знал его содержание. По тем же соображениям были убиты две молодые женщины. В дело замешан кто-то из адвокатской фирмы. Последнее предположение подтвердилось, но не внесло ничего нового.

– Другими словами, моя поездка в Калифорнию совершенно не удалась? – возмутился я, проглотив очередной кусок.

– Ни в коем случае! До сих пор мы предпринимали шаги к тому, чтобы наш противник обнаружил себя какими-то действиями. Теперь должны стараться это делать дальше. И мы постараемся.

– Сейчас? После завтрака? Я ни минуты не спал.

– Посмотрим. Раз начатое движение не останавливается. – Вульф взглянул на часы. – Уже поздно. Я доволен, что снова вижу тебя дома.

Он поднялся и вышел.

После завтрака я просмотрел свежие газеты и удалился в канцелярию. Меня ничуть не удивило, если бы я увидел груду неразобранной почты, но, по-видимому, Вульф работал во время моего отсутствия. Счета и письма, вынутые из конвертов, лежали на моем столе тщательно рассортированные, а календарь указывал сегодняшнее число, девятое марта. Я был взволнован. Наскоро просмотрев корреспонденцию, взял чемодан и пошел на-верх в свою комнату. Она тоже приняла меня радостно. Когда я вхожу в комнату, то всегда переключаю телефон, но на этот раз совсем забыл это сделать. Я разобрал чемодан, принял душ и только начал бриться электрической бритвой, как в дверях ванной показался запыхавшийся Фриц.

– Телефон, – объявил он. – Мистер Корриган хочет говорить с шефом.

– Спасибо. Я забыл переключить. Сейчас иду.

В канцелярии я нажал на соответствующую кнопку и поднял трубку.

– Арчи Гудвин слушает.

Я ожидал услышать миссис Адамс, но у телефона был сам Корриган. Он коротко сказал, что хочет говорить с Вульфом, а когда услышал, что тот будет, возможно, только после одиннадцати, добавил:

– Вульф сможет нас принять?

– Кого? – спросил я.

– Меня и моих компаньонов.

– Вас устроит одиннадцать? Или половина двенадцатого?

– Одиннадцать, если можно. Мы будем точны.

Прежде чем вернуться к себе и закончить бритье, я соединился с теплицей по внутреннему телефону.

– Ты прав, – сказал я шефу. – Раз начатое движение нелегко остановить. Компаньоны будут у нас в одиннадцать.

– Ага… Может, обойдется без наших стараний.

Сейчас только половина одиннадцатого, времени у меня достаточно. Правда, нужно одеваться быстро, а я чертовски не люблю этого.

Когда я наконец спустился в канцелярию, то был готов ко всему, не исключая того, что двухчасовой сон придется отложить.

Юристы опоздали на десять минут, и Вульф уже сидел за своим столом, когда они прибыли. Прежде чем начался разговор, я обратил внимание на одну мелкую, но занимательную деталь. Напротив стола шефа стоит кресло, обитое красной кожей. Место самое удобное для посетителей. Если посетителей двое или больше, как правило, там сидит самый главный гость. Когда компаньоны посетили нас в прошлый раз, старшему досталось кресло, но сегодня его занял седовласый непрерывно мигающий Фред Бриггс, дядюшка Элен Трой. Казалось, этого никто не заметил, кроме меня, что тоже было весьма знаменательно. Когда все уселись, ближе всех ко мне оказался Эммет Филпс – энциклопедия с длинными руками и ростом около шести футов. Вторым был Корриган, третьим – Луис Касбон, неповоротливый и заспанный Преемник О’Маллея в судебных залах. Наконец, самый дальний стул занимал лишенный адвокатских прав О’Маллей – человек с гримасой разочарования на постоянно искривленных губах.

Вульф обвел взглядом всех присутствующих.

– Я вас слушаю, – сказал он, и когда разом заговорили трое, добавил: – Я не умею разговаривать в суматохе.

Фредерик Бриггс, занимающий кресло, обитое красной кожей, решительно хихикнул и взял слово:

– В первый раз, – начал он медленно и очень выразительно, – я пришел сюда со своими компаньонами вопреки своему желанию. Мы тогда просили, чтобы вы спрашивали нас обо всем, что сочтете важным. Сегодня мы сами хотели бы задать вам пару вопросов.

Может быть, вы помните, что ваши методы я определил как неэтичные и возмутительные. Я утвердился в своем мнении, когда, подделав почерк одного из нас, вы сфабриковали надпись на полях заявления Дайкеса с просьбой об уходе, а бумагу показали полиции. Как вы определяете этот поступок?

– Никак, мистер Бриггс.

– Это… Это невероятно. – Бриггс снова часто заморгал. – Я решительно требую… требую ответа…

– Сейчас вы его получите, – ответил спокойно Вульф, – Как вы сказали, надпись была сделана почерком Корригана. Существует три ответа на вопрос, кто ее сделал. Первый: Корриган, довольно давно. Второй: я, совсем недавно. Третий: один из вас, не исключая Корригана, после моей просьбы дать мне какое-нибудь письмо Дайкеса или до нее. Заявление лежало в бумагах фирмы, и доступ к нему был свободным. Конечно, вы не знаете, какой из этих ответов верен, если только это не ваша работа. На вопросы полиции вы ответили, что надпись эту никто из вас не делал, – Вульф уперся ладонью о край стола. – Ведь вы не приписываете мне монополии на фальшивые показания?

– Это все увертки. Мы требуем…

– Успокойся, Фред, – гневно прервал Бриггса Касбон. Его заспанные глаза ожили. – Я говорил, что мы недалеко уедем, разговаривая таким образом. Мы не в суде, который мог бы вынести решение, если бы знал, как за это взяться. Перейдем к существу дела.

– Он не делал этого. – Филпс, малозаинтересованный ученый, тоже был рассержен – Пусть говорит Кон.

О’Маллей отрицательно покачал головой. Его губы были искривлены даже тогда, когда он говорил.

– Спасибо, Эммет. Я лишен прав. Ты забыл.

– Говори, Фред! – предложил Корриган младшему компаньону, правда, не по возрасту..

– По моему мнению, – бросил Бриггс в адрес компаньонов, – мы должны требовать ответа, но я отказываюсь вопреки своей воле. – Мигая, он вновь обратился к Вульфу. – Это жизненно важное дело для всех нас, не исключая О’Маллея. Поэтому мы выступаем как единомышленники. Ваши взгляды представляются нам следующими. Главной причиной смерти Леонарда Дайкеса был роман, написанный под псевдонимом. Тот же роман был причиной смерти двух женщин. Кто-то, принадлежащий к нашей компании – один или несколько, – связан с рукописью этого романа, а следовательно, и с серией убийств. Так?

Вульф утвердительно кивнул головой.

– Плохо сформулировано, но суть верна.

– Прикажите своему помощнику записывать, и я сформулирую иначе.

– Успокойся, Фред! – вновь не выдержал Касбон. – Ведь все приняли твое мнение. Чего ты еще хочешь, говори дальше.

Бриггс, мигая, посмотрел на него.

– Я хотел бы говорить так, чтобы меня не прерывали. Ведь мы выступаем все вместе, – сказал он и вновь повернулся к моему шефу. – Хорошо. Вы приняли мое мнение. В таком случае вам необходимо знать содержание романа, правда?

– Да.

– Для нас, компаньонов, оно имеет огромное значение, равно как и для мистера О’Маллея. Ведь так?

– Разумеется.

– Следовательно, если бы мы смогли это сделать, наши старания узнать содержание рукописи были бы вполне понятны и оправданы. Вы согласны?

Вульф, потянул себя за кончик носа.

– Я не хотел бы прибегать к уверткам, но думаю, что такие действия иногда вполне объяснимы, хотя и не всегда оправданы. Да – если они совпадают с защитой интересов закона. Нет – если хотят уберечь преступника.

– И речи быть не может о сокрытии преступления.

Вульф пожал плечами.

– Скоро мы узнаем об этом наверняка, вы правы,

– Спасибо. Мистер Корриган отправился в Калифорнию, чтобы узнать содержание рукописи. По тем же соображениям мы пришли сюда. Мы догадываемся, каким образом вы узнали о поездке Корригана. Ваш помощник был там, столкнулся с мистером Корриганом и закрыл ему путь к рукописи. Отсюда следует, что мистер Гудвин взял рукопись, а значит, содержание романа стало известно и ему, и вам. Вы считаете, что наша фирма связана с этим делом. Вы убедили в этом полицию. Вы сфабриковали надпись на полях заявления.

– Докажите! – резко бросил Вульф.

– Брось, Фред, – посоветовал Бриггсу О’Маллей. – Не упирайся, все равно не поможет.

– По возможности докажу. Я оставляю за собой это право на будущее. Но независимо от этого мы требуем познакомить нас с содержанием рукописи. Вы втянули нас во все это и теперь должны подтвердить свою позицию. Мы требуем! – Бриггс осмотрелся вокруг, не переставая моргать. – Так что? Ведь все достаточно исчерпывающе и ясно?

Компаньоны согласились с ним.

– Конечно, ясно, – хмыкнул Вульф. – Настолько, что формулировка последнего требования заняла немало времени. Такое шумное посещение было совсем ни к чему. Почему, черт побери, один из вас не мог позвонить и спросить меня о содержании рукописи?

– Что вы сказали? – оживился Касбон.

– Что я не вполне готов.

– Готов? К чему?

– К наступлению.

Нужно было услышать эти два коротких слова, чтобы оценить эффект. Вульф сказал их не тихо и не громко, он не изменил нормального звучания голоса. Но если кто-нибудь из присутствующих боялся, то, бесспорно, должен был почувствовать угрозу, заключенную в двух словах, сказанных ясно и спокойно. Юристы переглянулись.

– Значит, вы отказываетесь нас проинформировать? – спросил Бриггс обиженным тоном.

– Сейчас да. Я не совсем готов. Вы, как практикующие адвокаты, несомненно знаете, что сила ваших доказательств зависит от способа и времени их обнародования. Доказательства, которыми я владею, добыты не без труда, и я намерен использовать их во всей силе.

– Ну, что я говорил? – сказал, вставая, Эммет Филпс. – Разговор с ним – это напрасная трата времени.

– Мистеру Филпсу надоело, – сухо вставил Вульф.

– Купите у него информацию, – предложил О’Маллей. – Предложите какую-нибудь цену. Расход покроется за счет торговых доходов фирмы, правда, Эммет? – Он встал со стула. – Только не рассчитывайте на меня, я разорен.

– Я хотел бы предупредить дальнейшие упреки, свидетельствующие о злом умысле, – взял слово Вульф. – Держать себя в руках и сдерживать других для меня неприятное занятие. Я буду совершенно искренен, если скажу, что мне не хватает пары фактов, чтобы перейти в наступление. Атака без соответствующей подготовки или преждевременное открытие карт были бы глупостью. А я не глупец.

Касбон сорвался, подошел к столу и, опираясь о край руками, наклонился над Вульфом.

– Я тоже буду искренен и скажу, что думаю. Это все для отвода глаз. О рукописи вы знаете не больше, чем мы. Сегодня вы находитесь в том же положении, в каком находились, когда мы были здесь восемь дней назад. – Касбон выпрямился и повернулся к коллегам. – Идемте. Это аферист. – Он с отвращением посмотрел на меня. – Вы, Гудвин, тоже. Плохо, что не я поехал в Калифорнию вместо Корригана. Вы попали бы на скамью подсудимых.

Он вышел из канцелярии. Филпс и О’Маллей поспешили за ним. Корриган, который за все время не сказал ничего, достойного внимания, по-видимому, хотел заговорить, даже сделал шаг в сторону стола. Однако он изменил намерение: посмотрел на меня искоса и направился к выходу. Бриггс встал с кресла, обшитого красной кожей, посмотрел на Вульфа и еще раз моргнул;

– Моя оценка ваших методов и действий подтвердилась еще раз, – объявил он, повернулся и вышел

Я встал на пороге канцелярии и некоторое время смотрел, как гости управляются с плащами. Хотел проводить их как полагается, но меня опередил Филпс. Он открыл дверь и держал ее до тех пор, пока все не вышли. Потом трахнул ею изо всех сил, чтобы не было сомнения в том, что она захлопнулась. Я вернулся, уселся за стол и позволил себе широко зевнуть. Вульф, развалившись, сидел в кресле, глаза его были закрыты.

– Рассчитываешь на дальнейшие действия противника? – спросил я. – Или же мы. тоже начинаем действовать?

Ответа не последовало. Я зевнул еще раз.

– Иногда, – продолжал я, – ты видишь самую суть дела и говоришь голую правду, без уверток. Так было, когда ты сказал, что тебе не хватает лишь пары фактов, чтобы перейти в наступление. Кто-то мог бы подумать, что этого слишком мало, но он был бы неправ. Приходит на ум один из фактов: ученый Филпс – любитель литературы и совершил три убийства, потому что роман был плохой и он не мог его видеть.

Вульф не сказал ни слова и не пошевелился. Тогда я взорвался – вскочил со стула и заорал:

– Возьмись за работу, черт побери! Придумай что-нибудь! Сделай!

– А я еще обрадовался, что он вернулся домой. Даже признался ему в этом, – буркнул Ниро не открывая глаз.

XVIII

Я не хотел бы еще раз пережить такой день, даже если бы знал, что принесет вечер. Прежде всего, крайне неспокойным был Вульф. После обеда он уселся с книжкой за столом и молчал, хотя я несколько раз пытался завязать разговор. Наконец я признал, что побежден. Потом позвонил Саул, и шеф проворчал, чтобы я отключился. Я уже подозревая раньше, что он пустил Саула по какому-то следу, и нашел подтверждение в нашей кассовой книге, где было указано, что Саул недавно получил три сотни. Я всегда злился, когда шеф давал ребятам задание втайне от меня. Сегодня я почувствовал это особенно сильно, потому что сидел без дела и зевал.

Но сам я был еще напряженнее, чем Вульф. Он дважды советовал мне пойти поспать, но я не послушался. Хотелось быть на месте, когда зазвонит телефон. Или когда войдет миссис Адамс и признается в трех убийствах. Но я не хотел выписывать чеки, заниматься графиком расхода орхидей или перелистыванием каталогов. Все мои усилия уходили на то, чтобы не уснуть бездельничая, что стало особенно трудным, когда после четырех Вульф отправился в теплицы. В течение долгих двух часов мне пришла в голову только одна дельная мысль. Я хотел позвонить в Гленвиль и сообщить миссис Поттер, что полет прошел нормально. Но раздумал, опасаясь втянуться в будущем во флирт, и продолжал бороться с дремотой.

Уже перед самым ужином Саул позвонил снова, и я снова услышал приказ отключиться. Вклад Вульфа в застольную беседу ограничился нечленораздельным бормотанием. После ужина я вновь получил совет пойти отдохнуть. Спать хотелось очень, но я уперся на своем и назло решил совершить небольшую прогулку. Пошел в кино, но когда чуть было не заснул на пухлом плече сидящей рядом женщины, очнулся, встал с места и около десяти вернулся домой.

Вульф сидел за своим столом, просматривая списки расцветших орхидей, составленные в мое отсутствие.

– Ничего нового? – спросил я.

– Ничего.

Я, наконец, сдался.

– Пойти немного поспать, что ли? – Я проверил замок сейфа. – Входную дверь я запер. Кухонную сейчас проверю. Спокойной ночи.

Зазвонил телефон. Я рванулся в сторону моего стола. Снял трубку.

– Канцелярия Ниро Вульфа, Арчи Гудвин.

– Я хотел бы поговорить с Ниро Вульфом.

– Кто говорит?

– Джеймс Корриган.

Я заслонил рукой трубку и шепотом обратился к шефу:

– Корриган. Голос у него дрожащий и хриплый. Ты с ним поговоришь?

Вульф поднял свою трубку, а я поднес к уху свою.

– Ниро Вульф. Это мистер Корриган?

– Да. Я послал вам письмо. Но мне пришло в голову, что вам надлежит услышать то, за что вы отвечаете. Я надеюсь, вас это будет преследовать всю жизнь в дурных снах. Вы слушаете?

– Да. Но…

– Конец!

Мне показалось, что моя голова разрывается от сильного удара и треска. Машинально я отвел трубку от уха, потом прижал ее вновь. Послышался непонятный шелест и падение чего-то тяжелого… Тишина.

– Алло! – крикнул я. – Алло!

Ответа не было. Я положил трубку и посмотрел на шефа. Он сидел неподвижно, смотрел на меня, наморщив Лоб. Свою трубку он держал в руке.

– Ну и что? – спросил я.

– Ну и что? Я знаю столько же, сколько и ты. Не имею понятия. Я думаю, он застрелился.

– Что он имел в виду?

– Откуда я знаю. Ведь не я ставил этот спектакль.

– Там играло радио.

– Я слышал. Отрывок из «Жизни Райли». – Потом вновь взглянул на меня.

– Невероятно! Трудно поверить. Соедини меня с Крамером.

Я набрал номер и попросил инспектора к телефону. Его не было. Не было и Стеббинса. Наконец отыскали сержанта Ауэрбаха. Я сказал об этом Вульфу, который должен был разговаривать.

– Мистер Ауэрбах? Говорит Ниро Вульф. Вы знаете дело Дайкеса – Веллимэн – Абрамс?

– Да.

– И имя Джеймс А. Корриган?

– Да, знаю.

– Только что у меня состоялся по телефону разговор. Кто-то представился как Джеймс А. Корриган, но голос у него был дрожащий и хриплый, поэтому я не могу утверждать наверняка, что это был он. Он сказал… Я думаю, что нужно записать. У вас есть под рукой карандаш и бумага?

– Минутку… Слушаю…

– Он представился как Джеймс А. Корриган и сказал – я цитирую: «Мне пришло в голову, что вам надлежит услышать то, за что вы отвечаете. Я надеюсь, вас это будет преследовать всю жизнь в дурных снах. Вы слушаете? Конец!» Конец цитаты. Потом раздался звук, похожий на пистолетный выстрел, и другие непонятные звуки. Затем стало тихо. Я слышал только включенное радио. Это все, мистер Ауэрбах.

– Он не сказал, откуда звонил?

– Я повторил его Слова. Как я уже говорил, это все, что я знаю.

– Откуда вы говорите?

– От себя, из дома.

– Мы сможем вас застать, если понадобится?

– Да.

– Спасибо.

Ауэрбах положил трубку. То же сделали Вульф и я.

– Тебя подводит память, – сказал я. – Ты забыл, что этот тип говорил о письме.

– Письмо послано мне, и я волен посмотреть его первым, без всяких преград. Где живет Корриган?

Я потянулся к телефонной книге Манхеттэна. Быстро перелистал ее и нашёл адрес. Потом, желая его проверить, открыл шкаф с документами, вынул папку с делом Веллимэна и, прочтя нужный документ, сообщил:

Корриган живет в доме номер сто сорок пять на Тридцать шестой улице. Филпс – в доме номер триста семьдесят в Централл-парк-Вест. Касбон – в доме номер девятьсот шестьдесят шесть на Парк-авеню. Бриггс живет в Лэрчмонд, а О’Маллей – в доме номер двести два на Восемьдесят восьмой улице.

Я положил папку на место и закрыл шкаф.

– Мне идти спать?

– Нет.

Я тоже так думаю. Ну что? Сидеть и ждать? Если даже фараоны найдут останки, они могут взяться за нас только с утра. На углу Тридцать шестой улицы и Ленсингтон-авеню я буду на такси через пять минут. Расход вместе с чаевыми составит пятьдесят центов. Если будет нужно, я вернусь пешком. Ехать?

– Да.

В холле я потянулся за плащом и шляпой и вышел. После короткой прогулки взял такси на Десятой аллее, сел и дал водителю адрес.

Перед домом, где жил Корриган, стояла радиофицированная полицейская машина. В ней никого не было.

Я вошел в холл, посмотрел на список съемщиков, убедился, что Корриган живет на последнем, пятом этаже. Осмотрелся вокруг. Сверху слышались голоса, но никого не было видно. Лифт стойл внизу. Я открыл дверь кабины, вошел, нажал на кнопку.

На площадке пятого этажа я увидел только одну дверь с правой стороны, а возле нее полицейского в мундире.

– Кто вы такой? – встретил он меня не слишком любезно.

– Меня зовут Арчи Гудвин… Я работаю с Ниро Вульфом.

– Что вы хотите?

– Я хочу пойти спать, но сначала должен убедиться, не надули ли нас. Это мы сообщили в полицию. Кто-то позвонил нам, представился как человек, который живет в этой квартире, й сказал, чтобы мы слушали. Потом раздался выстрел из пистолета, или тот, кто звонил, хорошо его имитировал. Человек не положил трубку, но больше не отвечал. Поэтому мы позвонили в Отдел убийств. Мы не знаем, звонили нам из этой квартиры или нет, поэтому я и приехал сюда.

– Вы позвонили в Отдел убийств? Зачем?

– Эта история связана с делом, которым они занимаются. Кроме того, у нас там друг… Иногда друг, иногда враг. По-разному бывает. Ваш коллега в квартире?

– Нет. Дверь закрыта. Он пошел вниз, к консьержке. А что именно здешний жилец говорил по телефону?

– Немного. Что мы должны кое-что услышать и чтобы мы слушали, а потом – бах! Можно приложить ухо к двери?

– Зачем?

– Я хотел бы послушать радио.

– Ага. Я слышал о вас. Вы шутник. Что, уже смеетесь?

– Сегодня мне не до шуток. Я ужасно хочу спать. По телефону мы слышали радио. Я хотел бы в этом убедиться. Вы позволите?

– Только не трогайте дверь и замок.

– Я буду осторожен.

Полицейский отодвинулся, а я приложил ухо к двери. Прошло десять секунд, я услышал другой звук: лифт поехал вниз.

– Понятно, – сказал я, отходя от двери в сторону. – Билл Стерн.

– Вам звонил Билл Стерн?

– Нет. Но по телефону мы слышали «Жизнь Райли». В десять тридцать начался спортивный репортаж Билла Стерна.

– «Дженкон» победит?

Я завзятый болельщик «Великанов», но уж очень хотелось попасть в квартиру, поэтому я должен был вести себя дипломатично.

– Конечно, победит! – ответили.

Но полицейский не скрывал своих сомнений. Эти славные ребята часто не оправдывают возлагаемых на них надежд. Он говорил бы еще на эту тему, но поднялся лифт и компания увеличилась. Прибыл коллега из полицейской машины и одетый в штатское карлик, у которого не хватало нескольких зубов и одна нога была короче другой. Полицейский увидел меня и удивился.

– Это кто? Здешний?

– Нет. Арчи Гудвин, помощник Ниро Вульфа.

– Ага. Откуда он здесь взялся?

– Не важно. Отойдите от двери! Давай ключ.

Карлик выполнил приказ и быстро отпрянул. Полицейский всунул ключ в замок, повернул его, а затем нажал на ручку, пользуясь носовым платком, при виде чего я с трудом сдержал смех. Потом он толкнул дверь и вошел в квартиру. Коллега шел за ним по пятам. Я тоже вошел вслед за ними. Мы оказались в длинной прихожей, куда выходили двери с обеих сторон. Еще одна дверь виднелась в глубине. Дверь с правой стороны была открыта, и фараон направился к ней, вошел в комнату и остановился, сделав пару шагов, как раз в тот момент, когда я переступил порог.

Это была обширная гостиная, великолепно обставленная на мужской вкус. Так казалось на первый взгляд, но более подробный осмотр следовало отложить. На столе между двумя окнами стоял телефон, трубка лежала на полу. На полу же, в шести дюймах от трубки, находилась голова Джеймса А. Корригана. Дальше виднелось тело, обращенное ногами в сторону окна. Третьим объектом на полу, лежащим на расстоянии двух футов от бедра Корригана, был пистолет. Как мне показалось издалека – «мэрлей» калибра 32. Горели две лампы, радио было включено. Билл Стерн высказывал радиослушателям свои соображения о махинациях в баскетбольной лиге. Рядом с правым виском Корригана темнела большая лужа, почти черная с такого расстояния,

Полицейский подошел к лежащему, наклонился и тут же выпрямился – что-то слишком быстро.

– Он мертв, – сказал фараон и повысил голос, который слегка дрожал. – Мы не должны пользоваться этим телефоном. Спустись вниз. Сообщи куда следует. Только не сломай себе шею по дороге.

Коллега вышел, а он обратился ко мне:

– Вы видите его оттуда, мистер Гудвин? Подойдите сюда. Только ничего не трогайте.

– Это он, – сказал я, приближаясь к трупу. – Человек, который нам звонил. Джеймс А. Корриган.

– В таком случае, вы слышали, как он пустил себе пулю в лоб.

– Вроде да… – Одной рукой я схватился за живот, другую поднес ко рту. – Я не спал прошлую ночь. Что-то мне плохо. Пойду поищу ванную.

– Только ничего не трогайте.

– Хорошо.

Мне не удалось бы удрать, если бы не радио. Оно орало и заглушило мои осторожные шаги, когда я на цыпочках направился к открытой двери. Я сбежал вниз, остановился за дверью лестничной клетки и, не услышав ничего, уверенно ее толкнул. Карлик стоял рядом с лифтом. Он безразлично посмотрел на меня, ничего меня не спросил, и я тоже ничего ему не сказал. До Ленсигтон-авеню было несколько десятков шагов. На перекрестке я поймал такси и через семь минут уже входил в дом.

Я вошел в канцелярию и засмеялся. На столе лежала книжка. Вульф возился с грудой карточек, на которых записывались новые цветы. Очень смешно. Конечно, он сидел и читал, а когда услышал, что я открываю дверь, сразу захлопнул книжку и начал возиться с карточками. Хотел мне показать, сколько у него хлопот оттого, что я вовремя не перенес сведения с карточек в общий реестр. Это было так наивно, что я не мог удержаться от смеха. – Не помешал? – осведомился я любезным тоном.

Вульф поднял глаза.

– Ты быстро вернулся. Отсюда следует, что не нашел ничего интересного.

– Иногда твои соображения бывают ошибочными. Я вернулся быстро, потому что в любую минуту туда могло съехаться множество специалистов и я застрял бы на всю ночь. Я видел Корригана. Он мертв. Выстрел в висок:

Шеф бросил на стол карточки, которые держал в руке.

– Расскажи поподробнее.

В тщательном отчете я не забыл даже рассуждений полицейского о «Дженкон». С самого начала Вульф слушал меня нахмурившись, а под конец был мрачнее тучи. Задал мне несколько вопросов, долгое время молчал, – поглаживая подлокотник кресла. Потом неожиданно сказал:

– Разве он не кретин?

– Кто? Полицейский?

– Нет, Корриган.

Я пожал плечами.

– А я знаю? В Калифорнии он вел себя не слишком умно, но это не повод считать его кретином. Что ты имеешь в виду?

– Идиотизм! Абсолютная чепуха. Если бы ты там остался, может, нашел бы что-нибудь, хоть как-то проясняющее дело.

– Если бы я там остался, меня бы посадили в угол, и пришлось бы ждать час, а то и больше, пока кто-нибудь захочет со мной поговорить.

Шеф кивнул головой.

– Да, ты прав. – Он оперся пальцами о край стола, чтобы отодвинуть кресло, и посмотрел на часы. – К черту! Это все ерунда. Глупо идти спать с такими выводами.

– Глупо, – подтвердил я. – Особенно, если знаешь, что около полуночи, а может быть, немного позже последует телефонный звонок или визит.

Мои предположения не оправдались. Я спал как убитый десять часов.

XIX

Утром в субботу я был не в состоянии дочитать даже газетные заголовки о внезапной гибели Джеймса А. Корригана, известного члена корпорации. Во время завтрака телефон звонил четыре раза. К примеру, Лон Коэн пытался. разузнать у Вульфа о телефонном разговоре с Корриганом. Потом еще двое журналистов просили о том же. Разумеется, я от них отделался. Четвертый звонок был от миссис Абрамс. Она читала утренние газеты и хотела бы знать, действительно ли мистер Корриган, который ночью застрелился, был убийцей ее Рэчел. Речь шла именно об этом, хотя вопрос она задала не так прямо. От нее я тоже отделался.

Мой постоянно прерываемый завтрак скомкал всю утреннюю программу Фрица, и, когда пришла почта, я взял с собой в канцелярию вторую чашку кофе. Быстро просмотрел конверты и все, – кроме Одного, положил на стол. Посмотрел. На часах было восемь пятьдесят пять. Вульф привык уходить в теплицу точно в девять. Одним махом я взбежал наверх, постучал в дверь и вошел, не дожидаясь приглашения.

– Есть! – объявил я шефу. – Фирменный конверт, толстый конверт! Штемпель: Гранд Централ. Почта вчерашняя, до полуночи.

Вульф был уже одет, он собирался уходить.

– Вскрой!

Я выполнил приказ и достал содержимое конверта.

– Отпечатано на машинке. Через один интервал. Дата вчерашняя. Заголовок: «Ниро Вульфу», десять страниц. Подписи нет.

– Прочти!

– Вслух?

– Нет. Уже девять. Если потребуется, можешь мне позвонить или прийти наверх.

– Глупости. Ты переигрываешь.

– Нет. Частое нарушение распорядка дня ведет к дурным последствиям.

С этими словами Вульф покинул свою спальню. Я открыл первую страницу письма:

«Я решил написать это письмо, но подписывать его не стану. Думаю, оно будет чем-то вроде исповеди, но мотивы, побудившие меня к этому, слишком запутанны. События последнего года показали, что я ни в чем не могу быть уверен. Может быть, во мне осталось где-то в глубине души уважение к правде и справедливости – уважение, которое в молодые годы мне привило как духовное, так и светское воспитание. Может быть, именно поэтому я и чувствую, что должен написать это письмо. Во всяком случае, не вдаваясь в мотивы…»

Внизу зазвонил телефон. Нужно было спуститься и снять трубку, так как теплица не соединялась с городской линией. Звонил сержант Перли Стеббинс. Как правило, ему было безразлично, говорить со мной или с шефом. Вероятно, он даже предпочитал со мной, так как, будучи человеком неглупым, не мог простить Вульфу шутку, которую тот сыграл с ним в деле Лоенгрена.

Он был человек грубый, но не злопамятный. Сказал, что его интересуют две вещи: ночной телефонный разговор и моя поездка в Калифорнию, а особенно – встреча с Корриганом. Когда я ответил, что охотно пойду ему навстречу и сейчас же приеду, он коротко отказался, сказав, что обойдется без этого, так как инспектор Крамер хочет повидать Вульфа и будет у нас в одиннадцать и ни минутой позже. Я сообщил Перли, что мы впустим инспектора, но он положил трубку, не дослушав.

Я уселся за стол и снова начал читать.

«…Во всяком случае, не вдаваясь в мотивы, я решил написать, а потом решу, послать письмо или уничтожить его. Я не подпишу его, даже если решу послать, потому что не хочу, чтобы оно было использовано как показание. Вы, конечно, покажете мое признание полиции, но без подписи его не могут опубликовать как сведения, которые я сам сообщил. Содержание письма не оставит сомнения в личности автора, поэтому отсутствие подписи не имеет никакого значения. Однако в таком виде письмо будет полностью отвечать задуманной цели, что согласуется с моими принципами, в первую очередь моральными, а не юридическими.

Я не собираюсь о них распространяться. Для меня они имеют большее значение, чем само развитие событий, а для вас главное заключается в фактах. Поэтому Вам важнее будет узнать, что это я написал о взятке, которую мой компаньон О’Маллей дал председателю суда присяжных. И все-таки я повторяю, что мною управляли разные мотивы. Одной из причин была надежда на место старшего компаньона, а вместе с тем – на увеличение моего влияния и доходов. Но я думал и о будущем фирмы. Считал, что нежелательно и даже опасно, если во главе фирмы останется человек, способный пойти на подкуп. Вы спросите меня; почему я не выступил открыто и не потребовал, чтобы О’Маллей ушел из фирмы? Только потому, что тот источник, которым я пользовался, и характер полученных сведений не давали мне неопровержимых доказательств (подробности я оставлю при себе), а те отношения, которые сложились между компаньонами, ставили бы под сомнение результат моего выступления. Так или иначе, составленную анонимку я послал в суд…»

«Так появился обычай посылать корреспонденцию без подписи», – подумал я и вернулся к чтению.

«…О’Маллея лишили адвокатских прав.

Конечно, для фирмы это был удар, но не смертельный. Я встал во главе фирмы. Касбон и Бриггс стали компаньонами. Прошло время, и постепенно мы восстановили нашу репутацию. Летом и осенью прошлого года наши доходы достигли невиданных прежде размеров. По правде говоря, это была заслуга Касбона, но и я внес свой вклад в дело. Наконец в понедельник, четвертого декабря (дата, которую я не забуду до конца жизни), я приехал в контору, чтобы кое-что сделать, и в поисках какого-то документа подошел к столу Дайкеса. Стал открывать ящики и в одном из них наткнулся на коричневую папку из пластика. Вместо документа, который я искал, в ней лежала толстая пачка бумаги с отпечатанным на машинке текстом. На верхнем листе было написано:

«"Не доверяйте…" Современный роман. История из мира юристов. Написал Берт Арчер». Ради любопытства я посмотрел на первую страницу текста, которая начиналась фразой: «Не правда ли, что все юристы – воры?». Меня заинтересовало такое начало, поэтому я уселся на стул и стал читать дальше. Я читал и не верил своим глазам. Не мог себе представить, что Дайкес такой идиот. Он давно работал в нашей фирме. Ведь он же должен был знать кое-что об ответственности за оскорбление фирмы. И тем не менее написал роман и собирался опубликовать. Иногда даже опытные адвокаты делают глупости – например, О’Маллей пошел на подкуп. Может быть, Дайкес думал, что будет в безопасности, если издаст свое произведение под псевдонимом.

Повествовало оно о деятельности нашей фирмы и царящих в ней отношениях. Имена были другие, события часто вымышленные, но, несомненно, в романе представлены все мы. Роман был так слаб, что, без сомнения, наскучил бы случайному читателю (но не мне). Дайкес писал о взятке, которую О’Маллей – я буду пользоваться нашими, а не вымышленными автором именами – дал председателю суда. присяжных, что я узнал о ней и сочинил анонимку в суд. Писал о процессе О’Маллея и о лишении его адвокатских прав. Окончание он выдумал. В романе О’Маллей спивается и умирает в госпитале Бельвю. Я прихожу проведать его на смертном одре. Он указывает на меня рукой и кричит: «Не доверяйте!». Отсюда следовало, что О’Маллей знал о моем доносе. Но не говорил, откуда. Это было нелепо.

Рукопись я взял с собой. Ведь если я нашел ее случайно, то таким же образом, она могла попасть и в другие руки, а я не хотел идти на риск. Вернулся домой, но не мог заснуть, встал и на такси поехал на Салливан-стрит, где жил Дайкес. Поднял его с постели. Сказал, что нашел рукопись и просмотрел ее. Но находясь в возбужденном состоянии, я совершил непоправимую ошибку. Я был твердо уверен, что Дайкес знает о моем доносе, и спросил его: откуда? Зачем? Он мог и сам все выдумать. По существу, моя ошибка не имела значения. Дайкес, конечно, разоблачил бы меня.

Анонимку в суд я печатал не дома, не на своей машинке, которой обычно пользовался. Я был осторожен. Воспользовался машинкой в Клубе путешественников. Был шанс, один на миллиард, что я нарвусь на разоблачение, но этого оказалось достаточно. Для защиты О’Маллея На процессе о взяточничестве мы достали фотокопии всех веских доказательств, не исключая и анонимки. Дайкес был неплохим экспертом по документам и по роду своей работы имел дело с теми фотокопиями. Он заметил, что одна буква слегка наклонена вправо, и вспомнил, что такую же особенность он уже видел в каком-то документе. Вспомнил и нашел! Нашел в записке, предназначенной ему, которую два месяца тому назад я отпечатал для него на той же машинке в Клубе путешественников. Я об этом забыл, а если бы даже и помнил, то посчитал бы возможность риска слишком ничтожной. Однако Дайкес сравнил под лупой фотокопии анонимки с запиской, о которой идет речь, и убедился, что оба документа отпечатаны на одной и той же машинке. Конечно, это не был неоспоримый довод в пользу того, что именно я послал анонимку в суд, но Дайкес был в этом убежден.

Автор „Не доверяйте…” был поражен, когда услышал, что я нашел и прочитал рукопись. Он божился, что не собирался компрометировать меня, когда я сказал, что он, несомненно, кому-нибудь проболтался, может быть, даже самому О’Маллею. Поклялся, что никому ничего не говорил. Дома у него был второй экземпляр рукописи. Оригинал, который ему вернула фирма Охолла и Хэнна, он держал в конторе, так как хотел показать его какому-нибудь агенту. Он отдал ее мне вместе со вторым машинописным экземпляром, а я уничтожил дома и тот, и другой. Через два дня я слег и прочитал машинописный экземпляр еще раз.

Я был уверен, что избежал разоблачения. Конечно, я не пошел бы на преступление, но если бы стало известно, что анонимным письмом я выдал своего компаньона, то для моей карьеры и репутации это имело бы катастрофические последствия. Речь шла даже не о том, что мог бы предпринять О’Маллей. Прежде всего я боялся, что оба мои компаньона и еще несколько человек, от которых я зависел, займут позиции, которые меня не устраивали. Но после нашего разговора с Дайкесом почувствовал себя относительно уверенно. Я верил, что Дайкес сказал правду и ни одного экземпляра рукописи больше не существует. Дайкес торжественно меня заверил, что до самой своей смерти не напишет ни слова на эту тему, но больше всего меня успокаивала мысль о том, что он должен молчать в собственных интересах. Его судьба зависела от будущего фирмы, а если бы дело вышло наружу, фирма незамедлительно бы распалась.

Несколько раз я навещал нашего делопроизводителя в его квартире и во время таких посещений опять совершил непоправимую ошибку, которую тогда счел мелочью, не придав ей значения. Нет! Это произошло в конторе во время работы. Я. вытащил из папки и положил перед собой заявление с просьбой об увольнении, которое – Дайкес подал несколько месяцев назад. Не помню почему, я заинтересовался, является ли заглавие „Не доверяйте…” цитатой из Шекспира. Дайкес ответил, что это начало третьего стиха сто сорок шестого псалма. Тогда на полях я написал карандашом „Пс 146–3”…»

Телефон упорно звонил, но я, однако, должен был закончить последнюю фразу, прежде чем снять трубку. Звонил Луис Касбон. По его тону я понял, что на этот раз он находится в возбужденном состоянии. Он хотел поговорить с Вульфом, а когда услышал, что тот будет лишь после одиннадцати, резко спросил:

– Но ведь с вами сейчас он бы мог поговорить?

– Разумеется, я здесь живу.

– Сейчас я представляю моих компаньонов и говорю от их имени, как и от своего собственного. Я звоню из нашей конторы. Хочу поговорить с Вульфом как можно скорее. Хочу повторить ему, что самоубийство старшего компаньона является для фирмы непоправимым ударом, а если мы узнаем, что именно Вульф злобно и сознательно толкнул его на этот поступок, мы постараемся, чтобы он ответил за это. Прошу вас передать ему мои слова.

– Такое сообщение испортит ему настроение до конца дня.

– Мне хотелось бы испортить ему настроение до конца жизни!

Касбон положил трубку, а я хотел вернуться к чтению, но подумал, что не мешало бы передать новости по назначению. По внутреннему телефону соединился с теплицей. Ответил сам Вульф, и я передал ему содержание разговора.

– С ума можно сойти! – коротко бросил он и положил трубку, а я вновь занялся рассказом Корригана.

«…Я считал, что нахожусь в полной безопасности, но все же не был спокоен. В конце декабря испытал новое потрясение. Тогда я осознал свое положение. Дайкес пришел в мой кабинет во время работы и попросил пятидесятипроцентного повышения заработной платы.

Он сказал, что рассчитывал на такую сумму от продажи рукописи, а поскольку лишился этого источника дохода,, ему следует дать соответствующую компенсацию. В мгновение ока я понял то, что должен был понять с самого начала. Я буду зависеть от Дайкеса еще долгие годы, может быть, до конца жизни, а границы вымогательства – его потребности. М&ня охватила паника, но внешне я оставался спокойным. Ответил ему, что должен подумать, каким образом потребовать от компаньонов такую значительную прибавку, попросив Дайкеса, чтобы он дал время на обсуждение наших дел и пришел ко мне домой на следующий день, то есть в субботу, 30 декабря, вечером.

Я решил убить его. Мне показалось, что это удивительно просто, так как он ничего не подозревал. Во время разговора я подошел к нему сзади и тяжелым пресс-папье ударил по голове. Он упал на стул, даже не вскрикнув, а я ударил его еще раз. Я ждал часа четыре до поздней ночи или, скорее, до раннего утра, пока опустели улицы, За это время мне пришлось еще три раза ударить Дайкеса. Машину я оставил перед домом, и когда пришло время, стащил труп вниз и, никем не замеченный, погрузил его в машину. Затем поехал через весь город к Восточной реке и около Девяностой улицы столкнул тело с пустынной набережной в реку… Мне следовало тогда быть менее спокойным, но я полагал, что все в порядке, раз Дайкес мертв. Два дня спустя я узнал из газет, что в реке выловили труп и что погибший утонул. Значит, Дайкес был только оглушен, когда я бросил его в воду. Было более двух часов ночи, а я еще не закончил работу. Я поехал на Салливан-стрит и забрался в квартиру, пользуясь ключом, который достал у него из кармана. Если бы я действовал голыми руками, подробный осмотр не потребовал бы и часа, но в перчатках он занял почти три часа. Однако ревизия себя оправдала, хотя я нашел всего три бумаги, достойные внимания: две квитанции Рэчел Абрамс, которая печатала рукопись Берта Арчера, и письмо Джоан Веллимэн на бланке фирмы Охолла и Хэнна, адресованное до востребования в почтовое отделение Клинтона.

Я говорил выше о подробностях осмотра, но, конечно, у меня не было времени для того, чтобы страницу за страницей просмотреть все книги, стоящие на полках, даже если бы я и считал нужным это сделать. И зря, так как я нашел бы написанный рукой Дайкеса список, где фигурировало имя Берта Арчера. Тогда фатальный кусок бумаги не попал бы в ваши руки, а мне не пришлось бы сейчас вам писать.

Около недели я не думал ни о Дайкесе, ни о Джоан Веллимэн, ни о Рэчел Абрамс. Потом начал беспокоиться. Одна печатала роман, другая читала его. Всего год тому назад газеты подробно писали о процессе О’Маллея и председателя суда присяжных. Они сообщили о лишении адвокатских прав бывшего нашего компаньона. Что произойдет, если эти женщины обратят внимание на сходство или, еще хуже, на точное повторение ситуации в романе и в жизни? Разумеется, они угрожали мне в меньшей степени, чем Дайкес, но все же были или могли быть для меня опасны.

Подобные мысли беспокоили меня все сильнее, и наконец я решил что-либо предпринять. В последний день января я позвонил к Охоллу и Хэнну, чтобы поговорить с Джоан Веллимэн. Назвался Бертом Арчером, предложив деньги за консультацию. Мы договорились встретиться через два дня, то есть в пятницу, в половине шестого. Встреча произошла в Рубиновом зале отеля «Черчилль». Мы немного выпили и поболтали. Девушка была недурна собой и умна. Я, собственно, не собирался делать ей ничего дурного, но она заговорила о поразительном сходстве между фабулой "моего" романа и событиями, которые произошли в действительности около года тому назад. Она забыла имя человека, которого лишили адвокатских прав. О’Мара или что-то в этом духе? Спросила меня, не помню ли я. Я ответил, что нет. "Обдумывая фабулу романа, – сказал я – не обращался сознательно ни к каким действительным событиям. Но мог сделать это подсознательно. Не исключаю". Она сказала тогда, что, насколько ей известно, так и не выяснили, выдал ли О’Мара один из его компаньонов. Быть может, мое сознание использовало не только опубликованные материалы, но и интуитивное предчувствие того, что не попало в печать? Меня потрясло последнее замечание Джоан Веллимэн. Больше чем потрясло!

Во время ужина я старался направить разговор так, чтобы в нужный момент предложить поехать за моей рукописью в Бронкс. Я пережил трудный момент, когда девушка поинтересовалась, почему в обратном адресе указано почтовое отделение Клинтона. Я ответил что-то более или менее вразумительное, и она согласилась поехать со мной за рукописью, дав понять, что в квартиру входить не будет. Я был зол на себя, что назначил встречу в таком многолюдном месте, но нас вроде бы никто из моих знакомых не видел, и я решил действовать. Сам пошел на стоянку за машиной, забрал из отеля Джоан Веллимэн и направился в сторону Вашингтон Хэймс. Там, на боковой улочке я проделал все так же просто, как и с Дайкесом. Я сказал, что оконное стекло снаружи слишком забрызгано, обернулся назад будто за тряпкой, схватил тяжелый французский ключ, приготовленный, когда я забирал машину из гаража, и ударил ее. Она даже не вскрикнула. Я пытался усадить ее прямо, но не смог этого сделать. Тогда я перетащил тело на заднее сиденье и уложил его на полу. По дороге к парку Ван Кортлэнд я часто оглядывался назад. Один раз мне показалось, что она вздрогнула, и я ударил ее еще.

В парке я остановился в боковой аллее. Кругом никого не было видно. Но было всего лишь начало десятого. В это время, даже в феврале, мне могли бы помешать в самый ответственный момент. Например, могла проехать какая-нибудь машина. Я выехал из парка, а вернулся два часа спустя и остановил машину на той же аллее. В полночь риск минимален, а мне было необходимо вытащить ее из машины. Я выволок Джоан из автомобиля, уложил на проезжую часть неподалеку от тротуара и переехал ее. Потом прибавил скорость и остановил машину лишь на расстоянии многих миль от парка у фонаря. Хотел убедиться в том, что на машине не осталось крови или других компрометирующих следов. Я ничего не нашел, так как делал все очень осторожно, а, переехав тело, снизил скорость до минимума…»

Я отложил письмо и посмотрел на часы. Было десять тридцать пять, а в штате Иллинойс на час меньше, Джон Веллимэн должен был находиться в своей конторе, согласно данному мне обещанию. Я заказал разговор, и мне тут же дали Пеорию.

– Мистер Вэллимэн? Это Арчи Гудвин. Я обещал сообщить вам немедленно, если найду что-нибудь важное. В прошлую ночь в своей собственной квартире был обнаружен Корриган, старший компаньон известной вам адвокатской фирмы. Он лежал на полу мертвый… На виске – рана, а под рукой – пистолет. Я думаю…

– Он застрелился?

– Не знаю. Думаю – да. Мне кажется, что это важное происшествие, а благоприятно оно для вас или нет, должен решить сам Вульф. Я только держу слово: даю вам знать о происшествии. Больше сейчас я ничего добавить не могу. Вульф наверху работает.

– Спасибо, большое спасибо. Я немедленно выезжаю в Чикаго, а оттуда прилечу в Нью-Йорк. Я позвоню вам, когда буду на месте.

Я ответил, что мы будем ждать, повесил трубку и снова погрузился в чтение.

«…В живых остался лишь один человек, знакомый с романом Дайкеса: Рэчел Абрамс, которая печатала его. А потому, логично рассуждая, я видел только один выход из положения.

Всего лишь три месяца назад я не подозревал, что являюсь потенциальным убийцей. Думал, что знаю себя не хуже других. Я знал, что, исправляя ошибку, совершенную О’Маллеем, пользуюсь увертками. Но знал и то, что без такой казуистики не мог бы сохранить уважение к самому себе. Во всяком случае, с того момента, когда я столкнул тело Дайкеса с набережной в воду, я стал совершенно другим существом. Тогда я не отдавал себе в этом отчета, теперь же вижу ясно.

Перемена произошла бессознательно и была очень глубокой. Если бессознательные процессы можно оценивать рациональными показателями, то изменения, происшедшие во мне, можно изобразить следующим образом. Я холодно и спокойно убил человека. Согласно принятым нормам, я человек нормальный и честный, но врожденный преступник или дегенерат. Отсюда следует – общепринятый взгляд на убийство является неразумным и ненормальным. Я не содрогнулся внутренне при убийстве Джоан Веллимэн или, во всяком случае, не смог отказаться от него. Если бы я не предпринял убийства Джоан Веллимэн, то как бы я смог оправдать тогда убийство Леонарда Дайкеса? Смерть Джоан Веллимэн закончила процесс моего внутреннего перерождения. Потом я мог уже убивать сколько угодно людей, имея достаточные мотивы для оправдания и не чувствуя при этом угрызений совести.

Когда я замышлял убийство Рэчел Абрамс, я думал только о том, что оно неизбежно, а в вопросе риска положился на обстоятельства.

В данном случае я не мог воспользоваться мистификацией, как поступил в случае с Джоан Веллимэн, поскольку Рэчел Абрамс видела Дайкеса в роли Берта Арчера. И придумал план настолько простой, что даже трудно назвать его планом.

Без телефонного предупреждения отправился дождливым днем к моей очередной жертве. Я думал, что приглашу ее выйти под каким-нибудь предлогом или найду другой способ, если Рэчел Абрамс работает не одна или сам наткнусь на какую-нибудь преграду. Но девушка занимала только одну комнату, и работала без компаньонов. Я сказал, что хотел бы напечатать черновик. Подошел ближе. Схватил ее за горло. Она быстро потеряла сознание, и тогда я открыл окно, столкнул ее вниз и ушел. Правда, у меня не было времени на осмотр комнаты, у меня ни на что не было времени. Я сбежал на один этаж и сел там в лифт. Когда вышел из дома, ее тело лежало на мостовой, и вокруг него начала собираться толпа. Три дня спустя вместе с компаньонами я посетил вас и узнал, что опередил вашего человека, Гудвина, всего на две минуты. Правда, Гудвин отыскал записи, свидетельствовавшие о связи Рэчел Абрамс с Бертом Арчером, но если бы он застал девушку в живых, то узнал бы содержание романа Дайкеса.

Девять дней назад, когда мы пришли к вам, я спрашивал себя, грозит ли мне опасность, но верил, что как-нибудь выберусь. Вы знали о рукописи Берта Арчера и связывали ее с Дайкесом и с нашей фирмой. Это был конец. Факт, что вы обратили внимание и точно объяснили запись „Пс 146-3“, сделанную мною на полях заявления Дайкеса, лишь в малой степени увеличивал угрозу для меня. Мой угловатый почерк легко подделать, а компаньоны потребовали, чтобы я вместе с ними внушил полиции, что вы сфабриковали надпись, и этим поставил вас в трудное положение.

В среду, когда пришло письмо миссис Поттер, я не подозревал, что вы приложили руку к этому делу. Принял это как перст судьбы. Письмо принесли мне вместе с другой почтой, но оно было адресовано фирме, а не мне. Конечно, его видела секретарша, и мне пришлось показать его компаньонам. Мы все обсудили и пришли к выводу, что хорошо бы ознакомиться с содержанием рукописи. Для этого один из нас должен немедленно поехать в Калифорнии?. Были предложены разные кандидатуры для поездки, но я настоял на собственной и как старший компаньон добился своего. Ближайшим самолетом я вылетел в Калифорнию.

События, которые там произошли, вы знаете. Я был в отчаянном положении.

Оно стало угрожающим, когда в номере Финча я застал Гудвина. С этой минуты я считал свое положение безнадежным, но не думал капитулировать. От Гудвина вы узнали содержание рукописи. Мой донос станет всем известен. Но может быть, меня не обвинят в убийствах. В самолете, где Гудвин сидел лишь в нескольких дюймах от меня, я всю ночь строил планы и думал, как мне себя вести.

Из Лос-Анджелеса я позвонил одному из компаньонов, поэтому все были в конторе, когда я приехал туда утром, прямо с самолета. Все решили, что нужно поехать к вам и потребовать рассказать содержание рукописи. Я горячо предлагал другую программу действий, но на этот раз не смог их переубедить.

По дороге к вам я был уверен, что услышу что-нибудь о романе Дайкеса и моя роль в деле О’Маллея станет всем известна. Но вы нанесли другой удар.

Вы ничего не сказали о рукописи, но заявили, что вам не хватает пары фактов, чтобы перейти в наступление. Для меня в этом был только один смысл: собрав достаточно улик, вы собираетесь объявить о моем доносе, чтобы затем возбудить следствие по обвинению в убийстве, и вы не говорили бы об этом, если бы были плохо подготовлены. Я не знал, каких фактов вам недостает, но это не имело существенного значения. Я не сомневался, что уже нахожусь в ваших руках и вы ждете только удобного момента.

Компаньоны хотели после обеда обсудить создавшееся положение, но я сказал, что устал, и приехал сюда, в свою квартиру. Подсознание еще раз само вынесло решение: неожиданно и ясно я понял, что готов совершить самоубийство. Это не было моим решением, но я лишь подчинился чему-то неизбежному. Я еще не решил, оставлю ли я свидетельство своей катастрофы и событий, которые к ней привели. Пишу уже несколько часов. Сейчас я прочту все и приму решение. Если пошлю письмо, то адресую его вам. Ведь именно вы уничтожили меня. В конце я вернусь к тому, о чем писал вначале. Больше всего меня интересуют мотивы. Что, собственно, руководит моим решением послать вам эти несколько листов бумаги или уничтожить их? Однако, если бы я стал писать на эту тему, то никогда бы не кончил письма. Если я пошлю это письмо, не буду учить вас, как с ним поступить. Так и я: делаю в этот момент то, что считаю нужным».

Конец! Я выронил листки, старательно сложил их и всунул в конверт. Потом пошел наверх, в теплицу.

Вульф в новом желтом рабочем фартуке был в кладовке. Он внимательно осматривал корни нескольких образцов Дондрибиум, которые вынул из горшка.

– Ты должен это прочесть, – сказал я, протягивая ему конверт.

– Когда спущусь вниз.

– В одиннадцать здесь будет Крамер. Он будет недоволен, если ты начнешь читать в его присутствии. А если ты будешь разговаривать с ним, не ознакомившись с письмом, то я отказываюсь принимать участие в беседе.

– Что там?

– Полное признание. Анонимка с доносом. Три убийства.

– Хорошо. Только вымою руки.

Вульф пошел к умывальнику и открыл кран.

XX

– Это не только передает смысл разговора, но передает его дословно, – сказал Вульф Крамеру.

Он держал в руке перепечатанную на машинке принесенную инспектором запись того, что Корриган сказал нам по телефону, а Вульф повторил Ауэрбаху.

Инспектор посмотрел на меня.

– Вы слышали разговор по второму аппарату, Гудвин?

Я встал, взял запись, прочел ее и, возвращая шефу, кивнул головой.

– Точно. Именно так он и говорил.

– Мне бы хотелось получить подтверждение, подписанное вами обоими.

– Разумеется, – согласился Вульф.

Крамер, удобно расположившись, сидел в кресле, обитом красной кожей, – как человек, рассчитывающий на долгий разговор.

– Я также хотел бы, – продолжал он мирным голосом, – получить подробное описание поездки Гудвина в Калифорнию. Но сначала пусть мистер Гудвин расскажет мне о путешествии.

– Нет, – решительно бросил Вульф.

– Почему?

– Из принципа. Вы привыкли требовать, а это дурная привычка. Я не люблю приказов.

– Его калифорнийские прогулки привели к насильственной смерти на моей территории.

– Это следует доказать.

– Сумасшествие, – возмутился Крамер. – Я прошу об этом не только от своего имени, но и от имени жителей штата Нью-Йорк.

– Хорошо. Поскольку вы продолжаете считать всего лишь шуткой мое необычайное открытие – Надпись, сделанную на полях заявления Дайкеса почерком Корригана, я принял это за совет отплатить действительно шуткой. Мне нужен был довод…

– Значит, вы утверждаете, что эту надпись сделал Корриган?

– Я никогда этого не утверждал. Я лишь не признаю, что ее сфабриковал один из нас. Гудвин или я. Мне нужно было доказательство, что кто-то из той фирмы связан с произведением Берта Арчера и с серией убийств. Поэтому я принялся за работу. Арчи, расскажи ему все.

– Хорошо, шеф. Что-нибудь пропускать?

– Нет.

Если бы я разговаривал с Крамером с глазу на глаз, имея указание ничего не пропускать, то уж позаботился бы на этот счет. Но в такой ситуации я не мог себе этого позволить. Коротко я изложил весь ход событий от приезда в отель «Ривьера» до момента, когда на аэродроме Ла Гардиа я последний раз видел спину Корригана, бегом направлявшегося в такси. Когда я закончил, у инспектора нашлось несколько вопросов, на которые я ответил без колебаний.

Крамер жевал незажженную до сих пор сигару, теперь он вынул ее изо рта и обратился к моему шефу:

– Отсюда следует, что ваша шутка…

– Минутку, – прервал его Вульф, – Вы знаете часть, неплохо бы узнать и остальное. Вчера утром, меньше чем через три часа после возвращения Корригана, все пришли снова. Вся пятерка. Они требовали, чтобы я рассказал им содержание рукописи. Разумеется, я отказался. Я должен был отказаться, так как сам ничего не знал. Но зато они услышали, что я еще не совсем готов к наступлению, так как мне не хватает пары фактов. Я позволил им поверить, что скоро достигну конца.

– Ваша шутка привела к самоубийству!

– Неправда! Разве это было самоубийство?

– А вы считаете, черт побери, что нет?

– Не знаю. Вы ведете расследование, а не я. Какие у вас соображения?

– Ничто не свидетельствует против самоубийства. Пистолет его. Выстрел сделан с очень близкого расстояния. На рукоятке нет других отпечатков пальцев. На трубке отпечатки только его пальцев. Врач подтвердил, что смерть наступила меньше чем за час до осмотра, Ничто до сих пор не указывает на то, что кто-то был в квартире. На голове слева – след от сильного удара, однако бедняга мог, падая, удариться о край стола. Кроме того…

Вульф поднял руку.

– Ваше мнение «ничто не свидетельствует против самоубийства» вполне обеспечено. Я не собираюсь его оспаривать, но следствие продолжается, так ведь?

– Разумеется. Потому я здесь. Я только сказал, что ваша шутка привела человека к самоубийству. Не знаю, услышите ли вы еще об этом или нет, но сейчас я должен узнать у вас больше, чем знал до сих пор. Если Корриган покончил с собой, то почему он так поступил? Был ли он уверен, что вы знаете о содержании рукописи? Считал ли, что она у вас в руках? Почему? Убийства? Много, чертовски много я должен у вас узнать, и поэтому я пришел сюда,

Вульф нахмурил брови и выдвинул ящик стола.

– Посмотрите, – предложил он. – Я получил это сегодня утром по почте. – Он достал толстый конверт. – Поглядите. Может быть, это разрешит ваши сомнения.

Инспектор встал и снова уселся с конвертом в руках. Сначала он старательно осмотрел конверт, потом вынул содержимое и, разняв листки, начал читать. Через некоторое время он посмотрел на Вульфа, тяжело вздохнул и возвратился к чтению. Когда он управился с первой страницей, то коротко спросил:

– Вы сказали, что это пришло сегодня с утренней почтой?

– Да.

До конца письма Крамер не проронил больше ни слова. Он не задавал вопросов, Вульф устроился поудобнее и прикрыл глаза. Я сидел с открытыми глазами старательно разглядывая инспектора: в течение всего времени, пока он читал письмо, это была сама сосредоточенность. Его лицо ничего не выражало. Когда он кончил читать, то вернулся снова к какому-то отрывку на третьей или четвертой странице и еще раз его просмотрел.

– Вы получили это три часа назад, – буркнул он выразительно.

Вульф открыл глаза.

– Прошу прощения… Я не расслышал.

– Вы получили это три часа назад. Вы знаете номер моего телефона. В девять сержант Стеббинс разговаривал с Гудвином, и Гудвин ни словом не обмолвился о письме.

– Тогда я его еще не прочел, – вставил я живо. – Только получил.

– Забавные претензии! – резко бросил Вульф. – Разве я уничтожил или скрыл это письмо?

– Нет. – Крамер уперся ладонью в подлокотник. – У вас есть доказательства, что это написал Корриган?

– Нет.

– У вас есть доказательства, что не Гудвин отстучал на машинке это письмо под вашу диктовку?

– Нет. – Вульф энергично выпрямился. – Вы не хотите покинуть мою канцелярию? Если вы можете приписывать мне такую фантастическую глупость, мы наверняка не договоримся. – Он погрозил инспектору пальцем. – Вы получили эти бумажки, можете их взять и уйти.

Крамер пропустил мимо ушей замечание моего шефа.

– Вы утверждаете, что письмо написал Корриган?

– Ничего подобного, утверждаю, письмо пришло сегодня утром и единственное, что я о нем знаю, это его содержание. Я надеюсь, что какое-нибудь доказательство найдется. Если в квартире Корригана есть пишущая машинка и исследование покажет, что письмо отпечатано на ней, это будет иметь большое значение.

– Есть ли у вас неизвестные мне сведения об этом письме?

– Нет.

– Есть ли у вас другие доказательства, что Корриган убийца?

– Нет.

– Или что он донес на О’Маллея?

– Нет.

– Вы верите, что это действительно признание Корригана?

– Я не готов к ответу на такой вопрос. Я прочел письмо один раз, торопился. Хотел просить вас, чтобы вы позволили Гудвину снять копию. Но могу обойтись и без нее.

– Это излишне. Я постараюсь, чтобы вы получили копию, разумеется, с предупреждением, что текст не может быть опубликован без моего согласия. – Крамер сложил листки и всунул их в конверт. – Теперь здесь полно отпечатков пальцев Гудвина, ваших и моих. Но все же мы попробуем исследовать письмо.

– Если это фальшивка, – сухо сказал Вульф, – то способный на подобные мистификации должен был слышать кое-что о дактилоскопии?

– О дактилоскопии слышали все.

Крамер потер колени ладонями и, склонив голову набок, посмотрел на моего шефа. Обгрызанная сигара, которая до сих пор не участвовала в деле, выпала у него из рук на пол, однако он не нагнулся, чтобы ее поднять.

– Признаюсь, что это чистая работа, – продолжал он. – Она требует, конечно, подробнейшего исследования, но сделано чисто. И что вы теперь будете делать, пошлете клиенту счет?

– Нет.

– Почему?

– У моего клиента, мистера Веллимэна, есть мозги в голове. Поэтому, прежде чем я представлю счет, мы оба, он и я, должны точно знать, что гонорар честно мной заработан. – Шеф посмотрел в мою сторону. – Арчи, я доверяю твоей памяти, не могу ли я рассчитывать на точную копию предполагаемого письма мистера Корригана?

– Оно длинное. А я только один раз прочел его.

– Я сказал, что пришлю вам копию, – вставил инспектор.

– Я знаю, что вы говорили. И хотел бы получить ее как можно скорее. Мне будет приятно смотреть на документ, подтверждающий, что я, не располагая даже тенью доказательств против убийцы, разоблачил его и вынудил самого совершить над собой суд. Ведь до сих пор мы не располагаем ничем, ни одной зацепкой, кроме этой исповеди без подписи.

– Я хорошо знаю, что у нас ничего нет.

– Поэтому сделайте копию хорошенько со всеми подробностями. Вы хотите услышать мои комментарий?

– Да.

– Главные усилия надо направить на анонимку в де– – ле О’Маллея. Допустим, что донос написал не Корриган, а кто-то другой из этой компании. В таком случае исповедь может быть правдивой во всем, кроме одного существенного пункта: личности автора.

Ведь автор мог понять, что я подошел к нему слишком близко, и решил свалить всю вину на Корригана, не останавливаясь перед тем, что такая комбинация требует еще одного убийства.

В связи с этим наибольшее значение приобретает вопрос: выдал ли О’Маллея именно Корриган? Конечно, вам потребуется донос, направленный в суд, или его фотокопия, а также что-то напечатанное на машинке в Клубе путешественников. Вам потребуется информация о том, бывал ли в клубе кто-нибудь кроме Корригана, связанный с фирмой или, может быть, имеющий доступ к машинке другим способом? Как представитель власти вы располагаете несравненно большими возможностями в таких делах.

Инспектор кивком головы выразил свое согласие.

– Что еще?

– Пока ничего.

– А что думаете делать вы?

– Спокойно сидеть здесь.

– Смотрите, чтобы от долгого сидения у вас не появились мозоли.

Крамер встал, увидел на полу сигару, поднял ее и бросил в корзину для бумаг, стоящую у моего стола. Он несколько улучшил свои манеры. Направился к двери, но задержался.

– Не забудьте в показаниях разговора с Корриганом… Ага! Как вы думаете, это он вам звонил?

– Не знаю. Как я уже говорил, голос был возбужденный и хриплый. Это мог быть Корриган, но и мистификация не потребовала бы великого наследственного таланта.

– Это тоже имеет значение. Не забудьте о показаниях: что Корриган или кто-то другой говорил по телефону, о действиях Гудвина в Калифорнии. Ну и о письме. Показания будут мне нужны сегодня.

– Разумеется, – ответил Вульф, а Крамер повернулся и вышел.‘

Я посмотрел на часы.

– Как я докладывал тебе, Касбон звонил почти три часа назад. Он просил, чтобы ты ему перезвонил, так как он хочет сообщить, что думает фирма об ответственности за смерть Корригана. Соединить тебя с ним?

– Нет.

– Позвонить мне Цие, Элеонор или Бланш? Договориться с кем-нибудь о встрече на сегодняшний вечер?

– Нет.

– Может быть, подсказать тебе какую-нибудь идею?

– Нет.

– В таком случае дело окончено? Корриган написал письмо и пустил себе пулю в лоб.

– Нет. Нет, тысяча чертей! Возьми блокнот. Нужно заняться показаниями для Крамера.

XXI

Через сорок восемь часов, в понедельник, в одиннадцать утра Крамер снова был у нас.

Мы многое успели сделать за это время. Я постригся и вымыл голову. Провел полчаса с нашим клиентом Веллимэном, который прилетел из Чикаго и позвонил нам сообщить, что будет ждать в Нью-Йорке дальнейшего развития событий. Я с удовольствием спал две ночи. Прогулялся в Баттерн и обратно, по дороге заглянул в Отдел по расследованию убийств на Двадцатой улице, чтобы передать необходимые Крамеру показания. Трижды отвечал на телефонные звонки Саула Пензера, переключая телефон на аппарат шефа, а сам отключался, получив соответствующее распоряжение. Ответил также на тридцать или сорок других телефонных звонков, не связанных с делом. Кроме того, выполнял текущую канцелярскую работу и шесть раз ел.

Вульф тоже не бездельничал.

Зато ни один из нас не читал газетных сообщений о неподписанной исповеди Корригана. Газеты не упоминали о ней, хотя отводили много места рассказам о внезапной смерти известного адвоката, а также рассуждениям на темы давних неприятных событий, происшедших в его фирме. Вероятно, Крамер предназначал это признание для собственного альбома, поскольку оно не было подписано.

В понедельник утром инспектор устроился в кресле, обитом красной кожей, и заявил:

– Прокурор склоняется к тому, что это было самоубийство.

Вульф сидел за столом и был занят тем, что наливал себе пиво. Он отставил бутылку, подождал, чтобы пена осела до нужного уровня, потом отпил глоток. Обычно он ждал, когда пена сама обсохнет на губах, но сейчас он был не один. Поэтом он вынул платок, вытер губы и спросил:

– А вы, инспектор?

– Не вижу причин оспаривать это. – Инспектор принял угощение, что с ним случалось редко, и держал в руке кружку с пивом. – Я могу рассказать, как выглядит сейчас ситуация.

– Прошу вас.

– Так вот, признание отпечатано на машинке, которая давно стоит в квартире погибшего. Корриган часть работы делал дома, и у него всегда на квартире было немного фирменных бланков и конвертов. Его секретарша миссис Адамс должна была признать, что ни текст, ни манера письма не возбуждают подозрений в том, что машинкой пользовался кто-то другой.

– Должна была признать?

– Да. Она защищает его. Не верит в то, что он мог донести на О’Маллея или совершить убийство. – Крамер опорожнил стакан и отставил его. – Больше, гораздо больше я мог бы рассказать об этой исповеди, но ни прокурор, ни я еще не совсем подготовлены, чтобы решительно отбросить ее. Мы не можем подвергнуть сомнению приведенные в ней факты. Например даты убийств, тридцатое декабря, второе февраля, двадцать шестое февраля, совершенно точны. По этому вопросу Корриган, как и другие, неоднократно допрашивался. В деле содержится указание на его алиби на полдень двадцать шестого февраля, когда погибла Рэчел Абрамс. При более внимательном расследовании оказалось, что это алиби очень ненадежное. Мы разработали бы его подробнейшим образом, если бы Корриган был жив и мог предстать перед судом, а нам бы пришлось бороться с защитой. Но он мертв, и суда, конечно, не будет. Мы не можем найти данных на четвертое декабря, когда, согласно письму Корригана, он нашел в канцелярии рукопись Дайкеса.

– А что во время убийств делали остальные? – буркнул Вульф.

– Никто, как и Корриган, не возбуждает особых подозрений. Кажется, я говорил вам когда-то, что алиби никого безоговорочно не оправдывает, кроме О’Маллея, который в день гибели Рэчел находился в Атланте. Впрочем, с того момента, как мы узнали содержание рукописи, О’Маллея не берем расчет. Нет ничего, что бросало бы на него хоть тень подозрения, – только то, что он дал взятку председателю суда присяжных и был лишен адвокатских прав. Но ведь это ни для кого не секрет. А по-вашему, в исповеди Корригана содержится ложь относительно рукописи?

Нет, в этом отношении я полностью ей доверяю.

– Поэтому нам все равно, где и когда бывал

О’Маллей. – Инспектор потянулся за бутылкой, наполнил стакан и снова, удобно устроился в кресле. – Второй вопрос: машинка, которая стоит в Клубе путешественников. Есть там такая, стоит в нише библиотеки. Два месяца назад была в капитальном ремонте. Но это нам не помешало, так как в архиве фирмы мы нашли два документа, указания для миссис Адамс, которые Корриган отпечатал на этой машинке. Достали мы и оригиналы анонимного документа на О’Маллея. Не подлежит сомнению, что все эти бумаги отпечатаны на одной машинке. Время от времени Корриган пользовался ею. Два или три раза в неделю он ужинал в клубе, а по четвергам играл там в бридж. Больше никто из пятерки не является членом этого клуба… Двое, Касбон и Бриггс, пару раз ужинали там как гости Корригана. Похоже на то, что…

– Это важная деталь, – прервал его Вульф. – Очень важная. Вы внимательно ее исследовали? Гость, приглашенный к ужину, мог бы воспользоваться клубной машинкой, особенно если он искал такую, которая не наведет на его след.

– Я знаю, что это важная деталь. В субботу вы указали на нее как на наиважнейшую. Я дал задание Стеббинсу. Приказал ему разобраться во всем самым внимательным образом, что он и сделал. Представьте себе, что вы хотите воспользоваться пишущей машинкой. Вы не могли бы этого сделать, не могли бы даже войти в библиотеку, чтобы об этом не узнал Корриган или кто-нибудь из служителей. Ситуация чертовски неподходящая. Согласитесь с этим.

– Согласен.

– Похоже, что именно Корриган донес на компаньона. В таком случае легче поверить в исповедь, подписанную или не подписанную. Прокурор придерживался того же мнения. Почти то же самое вы говорили в субботу, правда? Вы видите какую-нибудь ошибку в моих рассуждениях?

– Нет. – Вульф издал звук, похожий на короткое фырканье. – Я готов принять извинения.

– Вы готовы? Какие извинения?

– Вы обвинили меня с Гудвином в подделке анонимки, надписи на полях заявления Дайкеса. Ну и что?

Крамер потянулся за стаканом, отодвинул его, сделав глоток.

– Хм… Я всегда считал, что это номер, типичный для Вульфа, и не думал просить прощения. Надпись была трудным орешком, наиболее трудным во всей исповеди. Согласно письму, она сделана в декабре, то есть не существовала летом, когда все компаньоны видели заявление Дайкеса. Хорошо. Но в субботу, за девять дней до того, как вам ее послали, «Пс 146-3» должно было фигурировать на полях. Однако три человека утверждают, что такой надписи не было. Филпс поручил своей секретарше мисс Лондеро, чтобы она узнала, находится ли заявление Дайкеса с просьбой об увольнении в архиве. Девушка нашла его и принесла. В то утро О’Маллей пришел в канцелярию, так как Корриган пригласил его на какое-то совещание. Он был в кабинете Филпса, когда вернулась секретарша. Оба видели заявление. Они не могут присягнуть, что надписи на полях не было, но утверждали, что не видели ее, а должны были бы увидеть, если бы она там была. Но это еще не все. Мисс Лондеро готова присягнуть, что надписи, на заявлении Дайкеса не было. Она утверждает, что, несомненно, заметила бы ее. Она печатала письмо к вам под диктовку Филпса. Филпс же и подписал его. Она вложила это письмо в конверт с вашим адресом, а также просьбу об отставке и другие материалы составленные Дайкесом. Потом отдала конверт телефонистке, которая должна была вручить его посыльному, когда тот придет. Что вы на это скажете?

Вульф развел руками.

– Филпс и О’Маллей конкретно не высказываются. Девушка лжет.

– Зачем, черт побери?

– По привычке. Это типично для ее пола.

– С ума можно сойти! Мы не можем упражняться в остроумии перед судом. При теперешних обстоятельствах нужно ведь опустить, эту подробность и можно ее опустить, если мы решим принять исповедь за чистую монету.

– Арчи, – обратился ко мне шеф. – Мы показали мистеру Крамеру заявление Дайкеса С надписью на полях?

– Да.

– Конверт тоже? Я имею в виду конверт, в котором нам прислали письмо?

– Нет.

– Он у нас сохранился?

– Да. Как тебе известно, до окончания дела мы храним все материалы, кроме отданных полиции.

Вульф кивнул головой.

– Хорошо. Конверт может очень понадобиться, если мы столкнемся с обвинением в помощи преступнику. – Он снова посмотрел на Крамера. – Ну а что прокурор? Он тоже хочет опустить эту деталь?

– Он думает, что это дело второстепенное. Он забудет о такой подробности, если подтвердится все остальное. –

– Вы показывали письмо Корригана его компаньонам?

– А как вы думали?

– Они признали его подменным?

– И да и нет. Трудно сказать что-нибудь конкретное, так как все они сейчас немного не в себе.

Год назад старший компаньон был лишен адвокатских прав. Теперь второй, в свою очередь, признается в трех убийствах и пускает себе пулю в лоб. Они оказались в чертовски затруднительном положении. Бриггс считает, что они должны опротестовать исповедь и подать на вас в суд. Но это чепуха. Он не говорил о том, что вы или Гудвин застрелили Корригана, но может сказать. Филпс и Касбон утверждают, что признание, если даже оно и правдиво, не имеет законной силы, так как не подписано, а следовательно опубликование его может расцениваться как клевета. Они считают, что мы должны положить признание под сукно, а для себя признать его правдивым. Почему нет? Корриган умер, дело о трех убийствах можно закрыть, а они могли бы потихоньку оправиться. О вас они думают приблизительно то же самое, что и Бриггс, но они большие реалисты. Оба стыдятся смотреть в глаза О’Маллею, хотя О’Маллей дает им довольно часто эту возможность. Он все навещает канцелярию, обрабатывает их на свой лад. Жене этого типа, которому он дал взятку, послал цветы и письмо с извинениями за необоснованные подозрения. В присутствии Рауклиффа читал это письмо, прежде чем его отправить, и получил одобрение своих прежних компаньонов… – Инспектор потер переносицу и продолжал дальше. – Вот, в общем, и все. Прокурор даст сообщение прессе, когда выяснится, как трактовать исповедь. Но самый главный вопрос вот в чем: закрыть дело о трех убийствах или нет. Я могу повлиять на это и, может быть, мы даже пошли бы на компромисс, если бы не считались с вами. Вот почему я здесь. Пару раз я попал впросак. И не хотел бы снова оказаться в дураках. Вы раскопали имя Берта Арчера и благодаря этому связали Дайкеса с Джоан Веллимэн. Объяснили роль Рэчел Абрамс, так как Гудвин опоздал только на две минуты. Благодаря вашему трюку застрелился Корриган. А поэтому я повторяю вопрос, который поставил позавчера: готовы ли вы послать клиенту счет?

– Нет.

– Я так и думал, – буркнул инспектор. – Чего вы ждете?

Вульф ударил ладонями о подлокотники, а при его флегматичности это граничило с истерикой.

– Довольно ожидания! – крикнул он. – Мне осточертело ожидание. Я должен закончить дело с тем, что есть, или никогда его не закончу!

– А что у вас есть?

– Не больше, чем у вас. Может, этого мало, но больше я ничего не найду. Если…

Зазвонил телефон. Я живо обернулся и поднял трубку. Саул Пензер хотел говорить с Вульфом, и тот дал мне знак, чтобы я отключился. Часть разговора, доступная мне и Крамеру, была не слишком интересна. Она состояла в основном из ворчания вперемежку с паузами. Зато у Саула было много что сказать.

– Хорошо. Доложить в шесть, – бросил шеф в конце, положил трубку и обратился к Крамеру: – Я должен внести поправку. Теперь я располагаю кое-чем, чего вы не знаете. Но и это можно было легко обнаружить, если бы вы хорошенько поискали. Мое положение несколько улучшилось, но ненамного. Я больше ничего не жду. Начинаю действовать! Если хотите, можете участвовать.

– В чем?

– В рискованной, но решительной попытке разоблачения убийцы. Больше я ничего предложить не могу.

– Можете: информацию. Что вы сейчас узнали? Кого вы подозреваете?

Вульф покачал головой.

– Вы потребуете продолжать следствие. Ну и что? Пройдет благоприятный момент, и дальше следствие будет бесполезно. Преступник оказался слишком ловким для вас и излишне ловок для меня. Я обложу его и, может быть, поймаю. Вы можете принять участие в этом, а можете и не принимать. Вы свободны в своем выборе.

– Каким образом я могу принять участие?

– Вы вызовите их сегодня сюда на девять часов вечера, всех, не исключая десяти женщин, которых приглашал мистер Гудвин две недели назад. Мне будут нужны все. Разумеется, вы тоже придете.

– Если я вызову их сюда, то нужно, чтобы я руководил операцией.

– Мистер Крамер. – Вульф тяжело вздохнул. – Три недели назад мы договорились действовать сообща. Я относился к договору добросовестно. То, чем я располагал, я показывал вам, ничего не требуя взамен. И как выглядит ситуация? Вы потерпели поражение и вместе с прокурором думали о безоговорочной капитуляции. Вас обманули. Меня нет. Я знаю планы убийцы и линию поведения. И в это время вы говорите, что должны руководить операцией!

Крамер не дал сбить себя с пути.

– Если я их сюда вызову, – ответил он, – я буду официально за все отвечать. Я должен руководить этим делом.

– Ага. Вы отвечаете. В таком случае Гудвин постарается сделать так, чтобы все пришли. Но вас мы не пустим. Я думаю, что к полуночи смогу что-нибудь сообщить в Отдел по расследованию убийств.

Крамер сидел с мрачной миной. Я хорошо его знал и в его глазах легко мог прочесть, что он уступит. Но ой не хотел сдаваться сразу. Должен был показать, что независим, уверен в себе и вовсе не испугался. Наконец он сказал:

– Хорошо. Я приведу сюда сержанта Стеббинса.

XXII

Если бы пришли все, а около четырех сержант предупредил меня по телефону, что можно рассчитывать на полный комплект, нам потребовалось бы семнадцать стульев. Я занялся этим с помощью Фрица. Мы притащили два из его комнаты, два из моей, четыре из гостиной, одно из холла и расставили в канцелярии. Тут между нами возник спор. Фриц требовал стол с напитками, твердил, что шеф это считает минимальным. Я придерживался другого мнения. Речь шла не о моральной стороне проблемы, ведь не одного убийцу мы потчевали в этой комнате тем или иным напитком. Я имел в виду дам – особенно Элен Трой и Бланш Дьюк.

Мне бы не хотелось, чтобы первая неожиданно срывалась с места и кричала: «Слушайте! Слушайте!» в самый неподходящий момент, когда все может решить одно слово или даже тон голоса. А если вторая, особа исключительно безрассудная, выпьет целый стакан коктейля собственного изготовления, она может сделать или сказать что-нибудь совсем неподходящее. Принимая это во внимание, я твердо стоял на своем.

Фриц не мог апеллировать к шефу, потому что шеф для нас отсутствовал, хотя был здесь же, в канцелярии, за своим столом. После ухода Крамера он сидел в кресле, закрыв глаза, то поднимая, то опуская брови, что говорило о тяжелой работе.

Он пребывал в таком состоянии до обеда, которому мы посвятили только половину традиционного часа, а затем снова занялся работой.

Согласно установившейся традиций, в четыре часа он удалился в теплицу, однако, когда я поднялся к нему, он меня не заметил.

Стоя в углу и сморщив лоб, Вульф разглядывал гибридные разновидности Цохлиола, которые трудно было в чем-нибудь упрекнуть. Потом по телефону поручил мне прислать наверх Саула, как только тот явится. Я не участвовал в их совещании и не получил на вечер никаких инструкций. Если шеф готовил представление, то хотел, видимо, выступить в нем соло.

Ко мне он обратился только один раз, вскоре после обеда: попросил принести ему письмо Филпса вместе с конвертом, в котором находились все документы. Он старательно рассмотрел все это через увеличительное стекло и спрятал в ящик стола. В подобной ситуации я предпринял один шаг на свой страх и риск. Веллимэн еще жил в Нью-Йорке, поэтому я позвонил ему и пригласил на вечер, так как считал, что он заслужил это. Миссис Абрамс я не звонил – знал, что намеченное собрание не заинтересует ее независимо от исхода событий.

Незадолго до ужина я сделал второй самовольный шаг. Вульф сидел за своим столом, погруженный в раздумья, и оттягивал нижнюю губу большим и указательным пальцами, явно не будучи настроенным развлекать гостей за столом. Поэтому я пошел к Фрицу и объявил, что мы с Саулом поедим у него в кухне. Я сообщил об этом шефу, который посмотрел на меня невидящими глазами, глухо застонал и пробормотал:

– Хорошо. Но чему это поможет?

– Может быть, у тебя есть для меня какие-нибудь приказания? – спросил я.

– Да. Перестань болтать.

За семь часов, прошедших с момента ухода Крамера, я услышал от него не больше двадцати слов.

В десять минут десятого все были на месте, только

Вульф еще сидел, закрывшись в столовой. Заботясь о входной двери, я поставил в холле Саула, а сам усаживал гостей в канцелярии. Кресло, обитое красной кожей, я зарезервировал за Крамером. Юристов, включая О’Маллея, я устроил в первом ряду. Веллимэн уселся в дальнем углу около глобуса, сержант Перли Стёббинс у стены, за инспектором, стул для Саула Пензера я поставил рядом со своим столом. Дам я намеревался рассадить позади их начальников и соответственно расставил стулья. Однако у некоторых были иные планы, Несколько секунд я говорил с Крамером, повернувшись спиной к гостям, а когда обернулся, то увидел, что четверо сидели на диване. Я не среагировал на это, хотя из-за своего стола имел ограниченные возможности наблюдать за ними. Чтобы увидеть их, я должен был повернуть кресло или голову на девяносто градусов. Без сомнения, шеф тоже предпочел бы аудиторию более компактную.

В двадцать минут десятого я отправил Саула с рапортом, что все собрались, и вскоре в канцелярию вошел Вульф. Не задерживаясь, даже не поздоровавшись, он двинулся к своему столу и неспеша удобно уселся.. Шум и шопот затихли, а он окинул присутствовавших взглядом слева направо и обратно. Затем обратился к Крамеру.

– Вы хотели бы что-нибудь сказать, инспектор?

Крамер отказался.

– Нет. Все отдают себе отчет в том, что это собрание неофициальное, а я присутствую как наблюдатель.

– Вы предложили мне прийти сюда, – сердито бросил Луис Касбон.

– Я пригласил всех, кто захочет. Можете уйти.

– Можно слово? – спросил О’Маллей.

– В чем дело?

– Я хочу поздравить и поблагодарить мистера Вульфа. Он нашел ответ на вопрос, который волновал и беспокоил меня с прошлого года. Мы все являемся его должниками и обязаны сказать ему об этом,

– Ничего подобного! – вылез Бриггс, упрямо моргая. – По-моему, поведение Вульфа оскорбительно. Я заявляю об этом по зрелом размышлении. И пришел сюда, потому что обязан…

– Тихо! – рявкнул Вульф, и все посмотрели на него, с удивлением, – Я не позволю, – начал он холодно и обвел глазами всех собравшихся, – устраивать здесь ярмарку, Мы имеем дело со смертью и с убийцей. Я занимаюсь этим по роду своей деятельности, но отдаю себе отчет в важности и значительности проблемы. Я надеюсь, что в течение ближайших двух или трех часов мы совместными усилиями добьемся правды о четырех убийствах, что в свою очередь приведет к вынесению смертного приговора одному из присутствующих здесь. Для этого мы здесь собрались. Я сам не мог бы многое исполнить, но буду руководить развитием событий.

Вульф плотно закрыл глаза. И через несколько минут вновь открыл их.

– Вы все знали, – продолжал он, – мистера Корригана, который умер ночью в пятницу. Вы знаете также, о документе, написанном якобы им, в котором он признается, Что донес на бывшего компаньона и совершил три убийства. – Вульф выдвинул ящик и достал оттуда бумаги. – Вот копия признания, которое было хитро задумано и блестяще отредактировано, однако меня оно не смогло провести. Я нашел одну фатальную ошибку, быть может, автор не мог ее избежать, ибо эта неоценимо важная подробность была известна третьим лицам. Когда Корриган…

– Вы отрицаете подлинность исповеди? – спросил Касбон. – Вы утверждаете, что не Корриган написал ее?

– Совершенно точно.

В шуме, который пробежал среди присутствующих, можно было услышать разные слова. Вульф спокойно продолжил:

– Когда Корриган находился в Калифорнии, за всеми его действиями тщательно наблюдали. С этой ситуацией должен был считаться автор исповеди, и именно здесь он совершил ошибку. Из документа следует, что Корриган знал, о чем говорится в рукописи Дайкеса. Что он два раза ее читал. Но в Лос-Анджелесе его старания направлялись к одной цели: он хотел увидеть рукопись. Это подтверждает тот факт, что, когда он покинул дом миссис Поттер, оставив там Финча, он помчался в отель, чтобы произвести осмотр в номере этого Финча. Если бы он знал содержание романа Дайкеса, такой шаг не имел бы смысла. Согласно исповеди, Корриган убил двух женщин только потому, что они знали содержание рукописи. Если бы он украл и уничтожил копию Финча, он выдал бы себя с головой.

Нет! Совершенно ясно и не подлежит никакому сомнению, что Корриган хотел любой ценой увидеть рукопись. Хотел узнать ее содержание. Мистер Гудвин был тогда в Лос-Анджелесе. Он видел Корригана. Разговаривал с ним. Ты согласен со мной, Арчи?

– Абсолютно, – ответил я.

– А следовательно, Корриган никогда не держал роман в руках, наверняка его не читал, и вся исповедь является фальшивой. – Вульф стукнул пальцем по документу. – Мы найдем здесь еще одно подтверждение. Дайкес якобы уверял Корригана, что все экземпляры рукописи «Не доверяйте…» уничтожены, что не существует больше копий, и Корриган поверил этому. Он действительно должен был верить этому Дайкесу, ибо в противном случае не убил бы двух женщин. Значит, когда он получил письмо миссис Поттер с известием, что у какого-то агента издательства есть экземпляр романа, он должен был почувствовать засаду и избрать совсем другую линию поведения. Ясно?

– Я должен был обратить на это внимание сегодня утром, – вздохнул Крамер.

– Вы считаете исповедь целиком фальшивкой? – спросил Филпс.

– И вы утверждаете, что Корриган не писал на меня доноса? – добавил О’Маллей.

– Нет. Это ответ обоим. Но мнимое признание, не соответствующее истине в таких важных подробностях, должно вызвать сомнение не только по существу содержания, но и относительно личности автора. Несомненным можно считать только то, что подтверждается фактами. Например, мистер Крамер доказал, что анонимное письмо было отпечатано на машинке, находящейся в Клубе путешественников, что только у Корригана был доступ к этой машинке и только он мог воспользоваться ею. Это я считаю фактами. Равно как и сообщения о калифорнийских событиях. Это и больше ничего. А особенно личность автора. Наверняка не Корриган написал исповедь.

– Почему? – разом спросили две или три молчавшие до сих пор женщины.

– Если он не знал содержания рукописи, зачем же ему убивать людей? У него не было никаких мотивов для этого. А если он не убивал, то зачем ему признаваться в убийствах? Нет! Он этого не писал.

– Но он сам застрелился, – тяжело вздохнула миссис, Адамс, которая выглядела на десять лет старше своего и так солидного возраста.

– Не думаю. Ведь в таком случае это он должен был позвонить ко мне, чтобы я услышал звук выстрела. Это он должен был сказать, что послал мне письмо, а потому…

– Что? – прервал его Крамер. – Он говорил, что послал письмо?

– Да. Я не упоминал об этом, сообщая в полицию, чтобы избежать перехвата моей почты. Он говорил, что послал письмо! Мистер Гудвин слышал. Так, Арчи?

– Да.

– Но Корриган не писал этой исповеди, а значит, не мог послать ее мне. Нет, миссис! – Вульф повернулся к миссис Адамс, – Он не покончил с собой. Далее мы коснемся этого вопроса, если никто не собирается защитить тезис, что Корриган был автором мнимой исповеди.

Ответом было молчание.

– Для этой цели нам нужна новая личность, которую мы назовем Икс. Это будет достаточно щекотливое дело, так как мы во многих случаях не знаем точно, что делал Икс наверняка, а что мог делать. Несомненно, в тот день между двумя и десятью часами вечера он провел пару часов в квартире Корригана, где составил тот документ, о котором идет речь. Несомненно, там же был и Корриган. После сильного удара по голове он потерял сознание и мог так и не прийти в себя или был связан и лежал с кляпом во рту. Мне больше импонирует этот вариант, так как я немного знаю Икс. Я думаю, что Корриган был в Сознании, а Икс напечатал на машинке текст, подготовленный заранее, и читал его вслух. Он действовал в перчатках; а когда закончил, приложил пальцы Корригана к листкам бумаги, к конверту, не забыв даже марку. Не знаю, установил ли он заранее время действия. Думаю, что да. Ибо Икс любил твердое алиби. Мы наверное узнаем, что он приготовил себе алиби на тот вечер, между половиной десятого и половиной одиннадцатого. В десять он включил радио, если оно уже не было включено раньше, схватил какой-то тяжелый предмет и еще раз ударил Корригана по голове так сильно, чтобы оглушить его, но не убить. Затем положил его, связанного, на пол рядом с телефоном и набрал номер. Со мной он разговаривал измененным голосом, хриплым и взвинченным. Одновременно он приложил к виску Корригана дуло пистолета, в нужный момент нажал спуск, бросил на пол пистолет и телефонную трубку и, может быть, даже сам с грохотом упал. Скорее всего, он должен был это сделать, но тут же вскочил, ему было некогда. Как я уже сказал, он действовал в перчатках, а мертвую ладонь Корригана приложил к рукоятке пистолета, положил пистолет на пол и вышел. Я думаю, на это понадобилось не более двадцати секунд с момента, когда я услышал по телефону выстрел. Я даже не сомневаюсь в том, что дверь не была заперта на ключ. Если даже дверь была заперта, у Икс было много возможностей достать ключ. Письмо, адресованное мне, эту исповедь, он бросил в ближайший почтовый ящик. Тут его след терялся. О его дальнейших действиях мы узнаем, когда придет время выяснить его алиби.

Вульф снова смерил присутствующих взглядом.

– Есть замечания или вопросы?

Трое юристов заговорили разом, но их перекричал Крамер:

– Что из сказанного вы можете доказать?

– Е[ичего. Ни слова.,

– А зачем тогда все это?

– Чтобы вынести сор из избы. Мы. имеем предпосылку, что Корриган написал исповедь и покончил с собой. Я предположил, что первая является фальшивой, второе поставил под сомнение.

Отказаться от версии самоубийства легко. Труднее доказать убийство и найти убийцу. Я могу говорить дальше?

– Да, если у вас есть в запасе не только домыслы.

– У меня есть вопрос, – вставил Касбон. – Вы собираетесь обвинить в убийстве кого-нибудь из присутствующих здесь?

– Да.

– В таком случае мне хотелось бы поговорить с вами с глазу на глаз.

– К черту, Мистер Касбон! – выкрикнул Вульф и прикрыл глаза, чтобы успокоиться. Покачал головой, затем холодно продолжал: – Я понимаю. Теперь, когда я немного разворошил мусор, вам кое-что становится ясный и вы хотите сказать мне об этом. – Он отвел взгляд от Касбона. – Прежде чем я займусь подробностями, позволю себе еще один комментарий.

Когда я читал этот документ в первый раз, то. сразу понял, что его не мог написать Корриган: его действия в Лос-Анджелесе неоспоримо свидетельствовали о том, что он не знал содержания рукописи. Зато исповедь могли написать и вы, мистер Касбон, или мистер Филпс, или мистер Бриггс. Каждый из вас мог также выполнить приписываемые Корригану преступления. Поэтому вопросом первостепенной важности было узнать, мог ли кто-нибудь из вас воспользоваться машинкой в Клубе путешественников. Я узнал, что это было невозможно, следовательно, ни один из вас не написал донос, и если кто-то совершил три убийства, то делал это под влиянием иных мотивов, а не из желания скрыть донос.

– К делу, мистер Вульф, – буркнул Крамер.

Вульф пропустил мимо ушей замечание инспектора, огляделся и резко спросил:

– Кто-нибудь из дам носит фамилию Лондеро?

Я повернул голову, так как Ция сидела на Диване.

– Да, я, – ответила она, слегка покраснев, прелестная как картинка.

– Вы секретарь мистера Филпса?

– Да.

– Десять дней назад, в субботу, мистер Филпс продиктовал вам предназначенное для меня короткое письмо, которое должен был доставить посыльный. К письму были приложены документы: материалы, составленные Дайкесом, и заявление с просьбой об увольнении, которое Дайкес подал в июле прошлого года. Вы помните это событие?

– Да. Конечно.

– Позднее, во время беседы в полиции, вам показали это заявление с просьбой об уходе и обратили ваше внимание на надпись, сделанную на полях карандашом, «Пс 146–3», которая напоминала почерк Корригана. Вы без колебания признали, что утром в субботу, когда бумаги отправлялись ко мне, такой записи на полях не было. Вы согласны с этим?

– Да.

– Вы уверены, что записи на полях заявления Дайкеса не было, когда вы вкладывали его в конверт вместе с другими бумагами?

– Да.

– Вы по натуре особа решительная, правда?

– Что ж… Я знаю, что вижу, а что нет.

– Достойно удивления и очень ценно. – Вульф говорил довольно язвительно, но не враждебно. – Мало кто может сказать о себе так, чтобы это соответствовало правде. На скольких машинках вы печатали в тот день?

– Не помню… Я печатала на одной машинке, на своей.

– Мистер Филпс продиктовал вам письмо для меня, а вы его напечатали. Это так?

– Да.

– И на той же машинке вы напечатали адрес на конверте, правда?

– Да.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверена.

– Может быть, по какой-то причине, безразлично какой, напечатали адрес на другой машинке?

– Решительно нет. Я сидела за своим столом и адрес на конверте напечатала сразу же после письма. Я всегда так делаю.

– А отсюда вытекает новая проблема. – Вульф выдвинул ящик стола и достал конверт и листок бумаги. С конвертом он обходился очень осторожно, держал егоза уголок. – Вот это письмо и этот конверт. Мистер Гудвин может это подтвердить. Я тоже. Даже невооруженным глазом можно заметить разницу в шрифте, а я проводил осмотр под лупой. Письмо и конверт напечатаны на разных машинках.

– Не может быть! – заявила Ция.

– Прошу вас подойти поближе и посмотреть. Нет. Нет! Только мисс Лондеро, этот конверт нельзя трогать.

Я отодвинулся, чтобы девушка могла пройти мимо меня. Она подошла к столу Вульфа, наклонилась и тут же выпрямилась.

– Это другой конверт. Я так не оформляю адреса посыльным. Я всегда пишу крупными буквами и подчеркиваю. Здесь тоже написано крупными буквами, но не подчеркнуто. Откуда вы взяли этот конверт?

– Будьте добры, вернитесь на место. – Вульф убрал письмо в конверт и в ящик, причем конверт он держал по-прежнему за самый кончик. Подождал, пока Ция усядется на диван и повернется к нему, после чего сказал:

– Благодарю за такой решительный ответ. Это большая помощь. Но вы уверены, что письмо и документы вы вкладывали в конверт, на котором предварительно отпечатали адрес?

– Да. Уверена.

– И заклеили конверт?

– Да.

– Потом вы оставили его на своем столе? Или в ящике для отсылаемой корреспонденции?

– Нет. Письмо должен был отнести посыльный. Посыльному я его и приготовила. Я заклеила конверт и тут же вышла в приемную. Там положила письмо на стол

Бланш, попросив, чтобы она отдала его посыльному, когда тот вернется.

– Кто такая Бланш?

– Телефонистка. Мисс Дьюк.

Вульф оглядел присутствующих.

– Кто из дам мисс Дьюк?

Бланш высоко подняла руку.

– Я. И знаю, что будет дальше. Я достаточно сообразительна. Вы спросите, не перекладывала ли я письмо в другой конверт, а я отвечу, что нет. Не имею понятия, кто мог это сделать. Но приходил мистер О’Маллей, сказал, что там чего-то не хватает, и забрал конверт.

– Мистер О’Маллей?

– Да,

– Он потом вернулся?

– Да.

– Когда? Как долго от отсутствовал?

– Откуда я знаю? Его не было три, может быть, четыре минуты. Во всяком случае, он принес конверт, а я отдала его посыльному, как только тот появился.

– А мистер О’Маллей принес тот же конверт? Вы не заметили? – Не заметила.

– Это очень важно, мисс Дьюк. Вы готовы признать, что мистер О’Маллей забрал конверт с вашего стола, вынес его из приемной и через некоторое время вернул тот или другой конверт?

– Почему готова? Я уже признала.

– Мы приближаемся к разрешению вопроса, – продолжал Вульф, – а помочь нам может следующая подробность. Бесспорно, мы можем предположить, что мистер О’Маллей заменил конверт и переложил в него предназначенное для меня письмо и документы. Не знаю, как размещены машинки в бюро фирмы, но во всяком случае вполне правдоподобно, что одна из дам видела О’Маллея за этой работой. Я формулирую вопрос так: видел ли кто-нибудь из дам двадцать дней тому назад, в субботу вечером, как 0!Маллей печатал адрес на машинке?

Ответа не было. Женщины смотрели на Вульфа, но языки держали за зубами.

– Что ж… – Вульф понимающе кивнул головой. – Он мог воспользоваться машинкой, когда его никто не видел. Или мог увидеть кто-то из служащих, не присутствующих здесь. Дальнейшее расследование разрешит сомнения. Я хотел бы, однако, чтобы все дамы хорошенько поняли ситуацию. Конверт, о котором идет речь, является доказательством очень важным. Если мистер О’Маллей держал его в руках, то должен бы оставить на нем отпечатки пальцев, так как трудно предположить, что в ту субботу утром он мог расхаживать по конторе в перчатках. Но это не все. Узнать, на какой машинке отпечатан адрес на конверте, очень просто. Если окажется, что это машинка одной из дам и эта дама была утром в субботу в бюро, а мистер О’Маллей заявит, что он не пользовался этой машинкой, дама может оказаться в щекотливом положении. Полиция может спросить…

– Это была моя машинка, – раздался голос, настолько сдавленный, что он едва мог быть слышен: голос прекрасной Элеонор.

– Так. Можно узнать ваше имя?

– Элеонор Грубер, – ответила девушка.

– Расскажите нам, как это было.

– Я стояла у шкафа с актами, когда он спросил…

– Мистер О’Маллей?

: – Да. Он спросил, не позволю ли я воспользоваться моей машинкой? Разумеется, я позволила. Это все.

– Мистер О’Маллей воспользовался вашей машинкой, чтобы написать адрес на конверте?

– Не знаю. Я стояла у шкафа, спиной к нему. Я сказала, что это была моя машинка. Мне надо было сказать: «могла быть».

– В вашем столе были тогда фирменные конверты?

– Конечно. В верхнем ящике.

– Как долго мистер О’Маллей сидел за столом?

– Откуда… Очень недолго.

– Минуту? Немного дольше?

– Я сказала: очень недолго. Точно определись время не могу.

– Но он бы смог напечатать адрес на конверте?

– Разумеется. Это дело нескольких секунд.

– Вы видели у него в руках конверт?

– Нет. Я не смотрела в ту сторону. Я, была занята.

– Благодарю вас. Мне неприятно, что пришлось помочь вам кое-что вспомнить, но рад, что эта помощь оказалась полезной. – Вульф слегка повернулся в сторону О’Маллея. – Пора, наконец, услышать от вас несколько слов. Я не могу задавать вам длинные и сложные вопросы. Я попросту спрошу, сделали ли вы в ту субботу то, о чем только что шла речь?

О’Маллей неузнаваемо изменился. Теперь на его лице не было гримасы разочарования, исчезли складки на щеках. Казалось, он помолодел на десять лет. Его голос зазвучал резко, а глаза блестели так, будто в темноте на них упала полоса света.

– Я хотел бы лучше послушать, если вы еще не закончили.

– Хорошо… Я еще не закончил. Вы понимаете, что я обвиняю вас в убийстве?

– Да. Говорите дальше.

Перли Стеббинс встал, обогнул Бриггса и Крамера, взял свободный стул, поставил его справа от О’Маллея и уселся. О’Маллей на него даже не взглянул. А Вульф продолжал дальше:

– Утверждения, что О’Маллей добрался до заявления Дайкеса и перед отправкой его мне сделал надпись, подражая почерку Корригана, конечно, недостаточно, чтобы признать его виновным в убийстве. Все присутствующие знали в то время заглавие романа Берта Арчера «Не доверяйте…», и каждый мог знать или узнать, что это первая строка третьего стиха 146 псалма.

Но утверждение это указывает на то, что О’Маллею мало было дать мне понять, что кто-то из компаньонов связан с рукописью, а значит, и с убийством. Ему важно, чтобы этим человеком был Корриган. Я вынужден…

– Почему Корриган? – спросил Касбон.

– К этому я и веду. Я вынужден снова говорить о вещах, которые не могу доказать, как и в случае с мистером Икс. Речь идет о человеке, о том же человеке, но теперь мы назовем его О’Маллей. Основная особенность мнимой исповеди состоит в том, что все предназначенные нам факты соответствуют истине и верны до мельчайших подробностей. Ее автор действительно нашел в столе Дайкеса рукопись Берта Арчера и прочел ее. Он действительно пришел к Дайкесу и разговаривал с ним. Содержание беседы точно воспроизведено в исповеди. Дайкеса он убил из страха, что тот опубликует рукопись. По той же причине он убил Джоан Веллимэн и Рэчел Абрамс. Но автором исповеди является О’Маллей. Он…

– Вы сошли с ума! – крикнул Касбон. – Из романа Дайкеса явствует, что Корриган донес на О’Маллея. Разве это не так?

– Так.

– И О’Маллей узнал об этом, когда нашел и прочел рукопись?

– Да.

– Получается, он совершил три убийства для того, чтобы не выяснилось, что Корриган на него донес? Помилуйте!

– Нет. Он совершил три убийства, чтобы спокойно совершить четвертое. Когда он узнал, что Корриган донес на него и тем самым фактически уничтожил, он решил убить Корригана. Но даже если он самым великолепным образом обдумал преступление, Дайкес был для него угрозой. Страшной угрозой. Дайкес знал, что О’Маллею известно о доносе Корригана. И если Корриган умрет насильственной смертью, неважно при каких Обстоятельствах, Дайкес может проговориться. Поэтому Дайкес должен умереть первым. Так думал О’Маллей, и так было. Второй на очереди была Джоан Веллимэн. О’Маллей был убежден, что она тоже опасна, поэтому договорился с ней о встрече. Может быть, он и в самом деле не собирался делать ей ничего плохого, как видно из его исповеди. Но когда она напомнила о сходстве фабулы романа и событий, происшедших в жизни, не припомнив только его имени, О’Маллей испытал сильное потрясение, даже больше чем потрясение, как он выразился в исповеди. Пятью часами позже Джоан Веллимэн не было в живых.

В глубине комнаты скрипнул отодвигаемый стул. Джон Р. Веллимэн встал и на цыпочках двинулся с места. К нему обратились все взоры. Вульф перестал говорить. Но Веллимэн тихо прошел вдоль стены к стулу, на котором прежде сидел Стеббинс и откуда хорошо были видны юристы, находившиеся в первом ряду.

– Извините, – обратился он ко всем и сел.

Женщины заговорили сдержанным шепотом. Крамер посмотрел в сторону Веллимэна, но, по-видимому, решил, что тот не будет выступать в роли Немезиды, и перевел взгляд на моего шефа.

– В результате, – продолжал Вульф, – остался единственный и последний источник угрозы: Рэчел Абрамс. Конечно, О’Маллей слышал о ней от Дайкеса, а если даже не слышал, то нашел во время ревизии в его квартире квитанцию Берта Арчера. Теперь я позволю себе привести короткий отрывок исповеди, – сказал Вульф и, перелистав пару страниц, начал читать:

«…Я не содрогнулся внутренне при убийстве Джоан Веллимэн, или во всяком случае не смог отказаться выполнить его. Если бы я не принял убийства Джоан Веллимэн, то как бы я смог оправдать тогда убийство Леонарда Дайкеса? Смерть Джоан Веллимэн закончила процесс моего внутреннего перерождения. Потом я мог уже убивать сколько угодно людей, имея достаточные мотивы для оправдания и не чувствуя при этом угрызений совести.

Когда я замышлял убийство Рэчел Абрамс, то думал только, что оно неизбежно, и о том, обойдется ли оно без излишнего риска. Я считал, что оно неизбежно…»

Вульф поднял глаза:

– Этот документ действительно необычный. Мы видим в нем человека, который желал успокоиться, смягчить укоры совести и сравнивает этап за этапом свое превращение в убийцу. Но этот человек боится ответственности, старается ее избежать и поэтому свои поступки и падение приписывает другому лицу. Маневр был хорошо обдуманным, ловким и наверняка удался бы этому субъекту, если бы мистер Веллимэн не доверил дело мне, не выстоял, несмотря на огромные расходы и разочарования. Но я опережаю самого себя. Исповедь, о которой идет речь, правдива лишь отчасти и раскрывает не все. Ровно две недели назад, двадцать шестого февраля, Рэчел Абрамс представляла собой нечто большее, чем потенциальную и отдаленную угрозу. Убийца знал…

– Вы имеете в виду О’Маллея? – прервал Касбон.

– Да.

– Но вы слегка ошиблись! Две недели назад О’Маллей был в Атланте.

Вульф кивнул головой.

– Разумеется. Я поясню это в свое время. Убийца знал, что идет расследование и что Бертом Арчером и рукописью занялись всерьез. Разумеется, он не мог не принимать во внимание возможности моей встречи с Рэчел Абрамс. Он должен был меня опередить и опередил: оказался у нее на две минуты раньше, чем мистер Гудвин. Ему везло! Приготовления подошли к концу. Теперь он мог выполнить, что задумал с самого начала: убить Корригана. Он не мог отказаться от убийства, но в создавшейся ситуации его положение было не из легких. И прежде всего О’Маллей хотел узнать, как много мне известно, поэтому он позвонил Корригану и предложил поговорить со мной. Это была наша первая встреча, когда я задавал вопросы. Я попросил тогда предоставить в мое распоряжение известное заявление Дайкеса, и может быть, именно это натолкнуло О’Маллея на мысль свалить ответственность за убийства на Корригана. Во всяком случае, О’Маллею удалось воспроизвести почерк Корригана, прежде чем заявление попало ко мне. Несомненно, он считал это первым шагом. :

Вульф сделал паузу, посмотрел на Веллимэна. Но наш клиент спокойно приглядывался к О’Маллею и, по-видимому, не собирался играть активную роль.

– Когда полиция, – продолжал мой шеф, – начала расследование загадочной надписи, О’Маллей, как и все остальные, твердил, что ничего о ней не знает, и вместе с другими обвинил меня в подделке. В такой ситуации письмо, посланное миссис Поттер, было водой, льющейся на его мельницу. Он понимал, что это ход либо мой, либо Крамера, ведь он не сомневался в том, что все экземпляры рукописи уничтожены. Я не знаю, как происходило совещание, которое тогда провели компаньоны, но уверен, что О’Маллей не жалел слов и усилий для того, чтобы послать в Калифорнию Корригана. События превзошли все его ожидания. Когда вернулся Корриган, компаньоны известили меня, но я сыграл на руку О’Маллею, отказался дать информацию и сказал, что почти готов перейти в наступление. Это была угроза все равно для кого, но если этим человеком был Корриган, то он должен был решиться на самоубийство. О’Маллей действовал быстро и безошибочно. Прошло едва ли десять часов с момента моего разговора с компаньонами до той минуты, когда он набрал мой номер, чтобы я услышал звук выстрела, которым он убил Корригана.

– Вы предвидели такую развязку? – спросил Касбон.

– Откуда! Ваш визит обогатил меня только одним предположением. Я понял, что Корриган никогда не видел рукописи. Относительно других я ничего не мог утверждать. Я мог только спровоцировать ваши действия, мне это неплохо удалось. Вы хотели высказаться, мистер О’Маллей?

– Нет. Я хочу пока послушать.

– Как угодно. Я, собственно, уже подхожу к концу. – Вульф посмотрел на Касбона. – Вы сказали, что двадцать шестого февраля, когда погибла Рэчел Абрамс, О’Маллей был в Атланте. Вы можете это доказать или просто думаете, что он там был?

– Он ездил в Атланту по делам фирмы.

– Я знаю. Честно говоря, это неправда, что на всех компаньонов я смотрел беспристрастно. Уже во время первого визита в этот дом мистер О’Маллей обратил на себя мое внимание. Он сказал, что в то утро вернулся после недельной поездки в Джорджию, и я запомнил его слова. Я не думаю, чтобы вы знали Саула Пензера?

– Саула Пензера? Нет.

– Вот мистер Пензер, он сидит около стола мистера Гудвина. Если он захочет о ком-нибудь что-нибудь узнать, лучше признаться ему сразу. Четыре дня тому назад я попросил его расследовать похождения О’Маллея в течение интересующей нас недели. Он хорошо справился с этим. Саул, расскажи нам, как все было на самом деле.

Саул открыл рот, но не успел ничего сказать, так как неожиданно ему помешал Крамер.

– Молчи, Саул! – крикнул он и обернулся в Вульфу. – Он об этом рассказывал вам по телефону сегодня утром?

– Да.

– И вы хотите все это выложить О’Маллею? Дать ему в руки оружие для защиты? Не позволю!

Вульф пожал плечами.

– Я или сам займусь этим дальше, или вы меня замените. Сегодня утром я услышал, что вы хотите руководить операцией. Тогда я воспротивился. Теперь не возражаю. Прошу вас, если хотите.

– Да. Я хочу, – Крамер был уже на ногах. – Я хочу получить то письмо и конверт. Мне будет нужен Пензер, а также показания трех из присутствующих здесь дам. О’Маллей, вам придется пойти с сержантом Стеббинсом, который займется допросом.

– В чем вы обвиняете меня, инспектор? – спросил О’Маллей, все еще не сбитый со своей позиции.

– Я сказал о допросе. Если вы настаиваете, основания для обвинения найдутся.

– Я хочу, чтобы присутствовал мой адвокат.

– Вы сможете позвонить ему из прокуратуры.

– К счастью, я обойдусь без телефона, адвокат присутствует здесь. Луис?

Касбон посмотрел бывшему компаньону прямо в глаза.

– Нет, – ответил он без колебания. – На меня, Кон, не рассчитывай.

О’Маллей сгорбился, но не дрогнул. Ой не пытался настаивать. Тон Касбона решил дело. Он снова посмотрел в сторону Крамера, но того заслонила фигура Джона Р. Веллимэна, который встал перед О’Маллеем и сказал:

– Я – отец Джоан Веллимэн. Вы… Это сложное дело, но я хотел бы знать, а захотите ли вы пожать мне руку. – И он протянул руку О’Маллею.

Среди гробового молчания тяжело вздохнула какая-то женщина. О’Маллей почти одолел себя. Он делал все, что мог. Посмотрел Веллимэну в лицо, начал подымать руку. Потом низко опустил голову и закрыл лицо обеими руками.

– Я знал, что так и будет, – сказал наш клиент, повернулся и пошел к двери.

XXIII

В один из дней на прошлой неделе я заказал телефон Гленвиля в Калифорнии.

– Пэгги? – спросил я, когда мне ответил заказанный номер. – Это Арчи. Я говорю из Нью-Йорка.

– О, Арчи! Я так и думала, что ты позвонишь.

Я сделал томные глаза. Я сознательно позволил себе пойти на необоснованную фамильярность. Меня интересовала реакция. Я думал, что она обрушится на меня или ответит холодно и сдержанно, или даже сделает вид, что не знает, с кем говорит. Ничего подобного! Она всегда была сама собой – низенькой, полной, стареющей, но единственной и неповторимой миссис Поттер!

– Все кончено, – сказал я. – Знаю, что тебя это заинтересует. Присяжные совещались девять часов, но вернулись с вердиктом об убийстве при отягчающих обстоятельствах. Как тебе известно, речь шла о Рэчел Абрамс, а не о твоем брате. Но это не важно. Наказание за одно убийство то же, что за четыре.

– Да. Конечно. Я довольна, что все кончилось. Благодарю за звонок. Слышно так хорошо, словно из соседней комнаты.

– Да. Я тоже хорошо тебя слышу. Как у вас погода? Льет?

– Что ты! Тепло и солнечно. А в Нью-Йорке льет?

– Угадала. Я, наверное, вожу дождь за собой. Ты помнишь, как я выглядел, когда ты увидела меня в первый раз через глазок?

– Помню и никогда не забуду.

– Я тоже. Будь здорова, Пэгги.

– Будь здоров, Арчи.

Я положил трубку и снова сделал томные глаза. «К черту, – подумал я. – Через какие-нибудь двадцать лет этот тупица, ее муж, может, и умереть. Возраст и фигура уже не будут тогда иметь никакого значения, и, может быть, я смогу ее, наконец, обнять.