Лепестки розы мира

Кноннкештоль

«Кноннкештоль» – именно этим словом встречал Николай Иванович Тихонов, семидесятилетний старик, всех, незнакомых ему, людей на своей улице. Вообще, это было не слово, а целая фраза. Означала она вопрос: «К Ноннке, что ли?». Но в произношении Николая Ивановича она выходила, как «Кноннкештоль». Ноннка, пятидесятилетняя дебёлая тётка, торговала на этой улице левым спиртом. Раз в неделю оптовик привозил ей турецкий спирт в пятилитровых пластиковых бутылях с надписью «Очиститель», она разбавляла его водой, по настроению, и разливала эту дрянь по поллитровкам и чекушкам. Она прекрасно понимала, чем она торгует. И знала об этом не понаслышке. От регулярного потребления её продукта, её двадцатипятилетний сын и её муж умерли, один за другим, в течение полугода. Она повинилась перед ними своеобразно – поставила очень дорогие памятники на могилах. И теперь, как она считала, никто ни в чём не мог её упрекнуть. Немало мужиков, из числа её клиентов, с этой и соседних улиц, схоронили за три года, как она начала свой бизнес. Вот с ней-то и боролся Николай Иванович, спроваживая с улицы любителей «Очистителя». Кого обманом, кого угрозами, кого простым убеждением. Ноннкины потребители теперь всячески старались избегать встреч с Николаем Ивановичем. Ноннка даже жаловалась на старика участковому, что тот чинит препятствия её предпринимательской деятельности. Участковый сделал попытку поговорить со стариком на эту скользкую тему, и проклял себя за это. Николай Иванович в ответ милиционеру нашёл настолько простые и ёмкие слова, что участковый больше к этому вопросу не возвращался. И на этой улице он больше никогда не показывался.

Когда Евгений и Александр появились на его улице, Николай Иванович не решился сразу задать им свой «Кноннкештоль», уж никак они не были похожи на Ноннкиных клиентов. Но, на всякий случай, а больше из любопытства, Николай Иванович решил понаблюдать за друзьями. Он прошёл мимо них пытаясь что-нибудь расслышать, потом свернул на соседний проулок, потом вернулся и встал невдалеке от друзей. Когда они его заметили, он выдал свой коронный «Кноннкештоль».

Александр и Евгений переглянулись, не поняв услышанного.

– Это он по-немецки, что ли? – удивился Евгений. – Нихт ферштейн, дедушка!

– Я говорю: к Ноннке, за бутылкой пришли? – задал, более развёрнутый вопрос, Николай Иванович.

– Нет, – первым сообразил Евгений, – у нас тут, скорее, научно-исследовательская экспедиция.

Старик, обрадованный возможностью, хоть с кем-то сегодня поговорить, подошёл ближе:

– Не надо, никогда у неё не берите. Вы же молодые, здоровые, а у Ноннки один спирт синтетический.

– Дед, примем к сведению,– пообещал Евгений. – Спасибо за предупреждение.

Николай Иванович, довольный завязавшимся разговором, подошёл ещё ближе и решил задать друзьям вопрос, терзающий его, по-видимому, уже долгое время:

– Вот самогонку она раньше гнала. Что, скажешь, плохая самогонка была?

– Нет, дед, – ответил Евгений, – никогда этого не утверждал, и не буду.

– Ну вот. А теперь? Сколько она, змеюка, людей потравила. Оно ей всё аукнется, вот увидите.

– Всё, дед, замётано – к гадюке не пойдём. – Евгений всё-таки вспомнил, что пришли они сюда по делу. – Скажи-ка нам, лучше, ты на этой улице всех знаешь?

Старик, всем своим видом, продемонстрировал такое неподдельное недоумение от услышанного вопроса. Он заглядывал друзьям прямо в глаза и улыбался, словно не понимая, всерьёз ли его об этом спрашивают. Как, если бы ему вдруг задали вопрос: «А дважды два – не четыре ли?». И у старика были на то причины. Сейчас объясню.

Николай Иванович Тихонов жил на этой улице с самого её основания в 1952году. На этой улице стоят два дома, в строительстве которых, Николай Иванович принимал активное участие. Это его собственный дом и дом Дмитрия Алексеевича Амосова, которого он считал самым близким человеком.

Николай Иванович и Ольгин дед познакомились на Курском вокзале Москвы в июне 1945года. Дмитрий Алексеевич, сидя на чемодане на перроне, ожидал поезд до Владимира. В тот день вокзальная милиция отлавливала беспризорников. Одного такого, это был Колька Тихонов, мимо Дмитрия Алексеевича, вёл молодой сержант.

– Что, не хочешь в детприёмник? – спросил Дмитрий Алексеевич насупившегося парнишку.

– А кому охота с волей расставаться, – пробурчал Николай и добавил, чтобы слышал, держащий его за шиворот, милиционер, – всё равно, ведь, сбегу. Как Монте-Кристо.

Дмитрий Алексеевич засмеялся и обратился к милиционеру:

– Сержант, отпусти парнишку.

Просьба сержанту не понравилась, и он собирался ответить грубостью, но после того, как Дмитрий Алексеевич поднялся, и стали видны его награды и сидевшие рядом на своих узлах фронтовики тоже привстали, он козырнул, отпустил Николая и удалился с перрона. Дмитрий Алексеевич накормил Николая и расспросил его о родителях и дальнейших планах Николая на жизнь. Отец и мать Николая погибли вместе в первые месяцы войны, а о других своих родственниках он ничего не знал. Дмитрий Алексеевич сам в 20-х годах остался без родителей, бродяжничал, и едва остался жив. Дмитрий Алексеевич предложил Николаю поехать с ним во Владимир. На тот момент, у Николая были другие планы на свою жизнь, но что-то заставило его довериться этому офицеру. К тому же, он медик, как и его погибшие родители. Скоро Николай понял, что эта встреча – подарок судьбы, а подарки надо ценить. Дмитрий Алексеевич стал ему и отцом, и старшим братом, и учителем, а чуть позже, даже свояком.

Во Владимире им приходилось жить, то при госпитале, то в съёмных комнатах. К учёбе в школе Николай не проявил ни малейшего интереса. Пытался убедить Дмитрия Алексеевича, что его нежелание ходить в школу, это последствие глубокой психической травмы. Дмитрий Алексеевич согласился, что лень – это действительно глубокая психическая травма. Единственно, к чему пристрастился Николай – это к чтению. Дмитрий Алексеевич сам был заядлым книгочеем, и все положенные ему наградные тратил на покупку книг. В шестнадцать лет Николай официально начал свою трудовую деятельность в госпитале, на должности медбрата. Но большую часть рабочего времени, он проводил в госпитальном гараже, увлечённо потроша внутренности различным механизмам.

В 1952году Николай и Дмитрий Алексеевич в один день женятся на сёстрах Фогель. Дмитрий Алексеевич, а ему уже было сорок два, взял себе в жёны старшую сестру Марию. А Николаю досталась младшая Анна, его ровесница. Конечно, если честно, в выборе Николая, больше сыграло свою роль желание во всём подражать Дмитрию Алексеевичу, но впоследствии, жалеть об этом ему не пришлось. В тот же год построили они свои дома, на выделенной им земле. Выстроились в рекордные сроки – стройкой руководили сёстры Фогель, вернее, теперь уже Мария Амосова и Анна Тихонова. Их дома стали первыми на этой улице, первыми во всех смыслах.

Теперь-то вы понимаете, почему вопрос Евгения, вызвал у Николая Ивановича такое замешательство.

– А кому ж ещё знать, как не мне, – сказал Николай Иванович. – А вы кого здесь ищете?

– Ольгу, – Евгений показал рукой в сторону дома, – Вот это, Ольгин дом?

– Какой?– спросил старик, глядя не на руку Евгения, а прямо ему в глаза.

– Да вот этот, вот этот, – Евгений ещё несколько раз энергично махнул рукой в сторону дома.

– Какой Ольги? – старик продолжал смотреть на Евгений в упор.

– Молодая такая, симпатичная. Её дом?

– А фамилия-то как?

– Не помню, забыл. Родинка у неё вот здесь, – показал Евгений на своём лице.

– Учительница, что ли?

– Не знаю. – Евгений тяжко вздохнул и решил дать старику ещё одну подсказку, – волосы у неё такие, не слишком тёмные, вот до сюда.

– А-а, – дошло до старика, – так тебе, может Ольгу надо?

– А я как сказал?

– Ольга, учительница. Волосы у неё с родинкой, да, – вспомнил дедушка. – Так она дальше живёт, на соседней улице, через два прогона. Точно тебе говорю, к бабкам не ходи.

Как ни убедителен был дедушка, а Евгений сомневался:

– Да нет, быть не может. – И тут он замечает, выходящую из соседнего двора высокую пожилую женщину. – А вот мы сейчас у бабушки и спросим.

Но вперёд Евгения, к бабушке двинулся старик:

– Смотри тут чего, Анюта. Ребятишки учительницу с волосами искали, да улицей промахнулись, – при этом старик, стараясь, чтобы не заметили друзья, руками и лицом подавал бабушке какие-то знаки.

Бабушка спокойно прошла мимо старика, не реагируя на его тайные предупреждения, словно он, до этого, только так и общался с ней. Она взглянула на друзей и повернулась к старику:

– Что ты всех баламутнишь всегда. Вот он, – она показала на Евгения, – Олюшку нашу вчера провожал.

– Точно, – пришёл в себя Евгений. – Это же вы вчера телеграмму принесли. Тётя Аня. Я вас по голосу, по акценту узнал. Всё, точно этот дом, – радостно сообщил он этот, всем уже очевидный, факт Александру, и взгляд его переместился на старика. – А ведь ты, дедушка, нас отсюда явно сплавить хотел. Зачем?

Старик не считал это проступком:

– А вдруг вы бандиты какие, домушники? Посуди сам: дом не знаю, фамилию не помню – чего пришли? Подозрительно.

– Мы просто – в гости пришли, – признался Евгений. – Познакомиться.

– Да как же это по вам поймёшь, что вы в гости пришли? – усмехнулся дедушка. – Ну цветы, ну конфеты – это я ещё допускаю, что это излишество. Но за знакомство, вы чай будете пить, что ли?

Поняв, куда ведёт цепь незамысловатых дедушкиных рассуждений, бабушка остановила его:

– Ну, Николай-искушатель, всё ты всегда к бутылке приведёшь.

– Да кто ещё молодёжи подскажет, как по-правильному, Анюта? Я же не для себя стараюсь.

– Действительно, – согласилась бабушка, – кто ещё молодёжь такому научит, кроме тебя? Не знаю таких людей.

Александр, как вы заметили, в разговор не вступал. Он, вообще, все разговоры, кроме как о литературе, о философии и о науке, ну, ещё немного о политике, считал пустыми. Разговаривать с ним на бытовые и отвлечённые темы было невозможно. Более пяти минут он не выдерживал и начинал психовать. Он искренне не понимал, как можно толковать о мелочах. Сам-то он всегда был занят обдумыванием задач вселенского значения, и занимать себя вопросом о хлебе насущном он считал ниже своего достоинства. С такой мамой, как Анастасия Сергеевна, это было возможно. Всю хозяйственную деятельность, от закупки продуктов до ремонта квартиры, она вела одна, без участия сына.

Александр, с трудом сдерживая своё раздражение, решил поскорее поставить точку в беседе с назойливым стариком:

– Мы, дедушка, ещё не знаем, что она пьёт, и в каком количестве. Вот сначала узнаем, а потом уж и сбегаем. А может, и не один раз.

Но добился Александр не финала беседы, а скорее, перехода разговора на новую стадию – конфликтную. Дядя Коля повернулся к Александру, развернул в его сторону собиравшуюся уже уходить тётю Аню и спросил её:

– Ты слыхала, Анюта, что он нам тут проскрипел? – Дядя Коля посмотрел на Александра с такой неприязнью, как если бы узнал в нём самого Чубайса. – Да ты что же думаешь, что наша Олюшка, такая же, как все ваши вертихвостки расфуфыренные?

Дядя Коля не мог не возмутиться такому предположению, которое сам, собственно говоря, только что, и выдумал. Дядя Коля считал, что он очень хорошо знает современную молодёжь. Наблюдение за молодёжью было для дяди Коли одним из любимых занятий. И портрет молодого поколения вырисовывался у дяди Коли не особо привлекательным. Главным раздражителем, для дяди Коли, было то обстоятельство, что молодые люди старались выглядеть интересными и содержательными, а не быть такими. Своими наблюдениями он всегда делился с тётей Аней.

– Анюта! – кричал он с улицы, когда, например, мимо их дома проходила девчонка с разноцветным ирокезом на голове, – ты бы смогла себе из волос такой же ёршик сделать?

Или, как-то раз, рассмотрев компанию подростков утыканных пирсингом, он прибежал в огород, рассказал об увиденном тёте Ане и поинтересовался:

– Анюта.

– Ну? – оторвалась от прополки тётя Аня.

– Ты за всю жизнь, хоть один пупок себе проколола?

Продолжить разговор дядя Коля решил не с Александром, а с Евгением:

– Ну и друг у тебя. Вот сморозил – так сморозил. «Что она пьёт». Да нет ребятки, наша Олюшка не из таких. Она, у нас, и знать не знает, чтобы во хмелю обезъянить, – решительно заявил дядя Коля, и неожиданно прибавил, – взяли бы уж водки, да и всё.

Тётя Аня покачала головой: «Ну, Николай-вымогатель».

– Дядя Коль, а что у нас тут за собрание? – Друзья обернулись на голос. Это была Ольга. – Опять выборы?

– Забирай, Олюшка, своих женихов, – посоветовала тётя Аня, – А то мой их совсем заболтал. Ты же его знаешь.

– Это я заболтал? – возмутился дядя Коля, – Да ты бы, Олюшка, послушала, что они нам здесь наплели. – Он показал на Александра. – Этот вот, особенно.

Дядя Коля хотел ещё чего-нибудь прибавить, но тётя Аня, взяв супруга под локоток, повела его в сторону их дома.

Ольга прошла во двор. Открыла дверь дома, зашла и выглянула опять:

– Вы идёте, женихи?

– Ну что, придётся действовать по моему плану? – осторожно предположил Евгений.

– Да иди ты, со своим планом, – ответил Александр.

Друзья прошли в дом.