Лесничая

— Не видели. Сложно понять, где они будут пролетать, кроме Лампириней.

— Ты сказала, что в них твой народ видит Свет, — сказала Мона. — Но разве они не бывают только летом? Что вы делаете остальную часть года?

— Мы видим его и в фосфоресцирующем свете, — сказала я. — Он появляется осенью. Так что мы видим его с ранней весны до первого снега. А зимой мы отвлекаемся на фестиваль Появления.

— Фестиваль…?

— Это из их истории, — сказал Кольм, пальцы были сцеплены на груди, он смотрел на небо. — Как наш Надводный пир.

— Ах, — улыбнулся Арлен. — Да. Полольщики мха.

— Не груби, Арлен, — возмутилась Мона.

— О, будто ты сама так ни разу не говорила, — он повернул голову ко мне. — Это история, в которой вы выкопались из земли?

— В какой-то степени, — я сверлила его взглядом. — Забавно, как мы умудрились придумать недельный фестиваль света из таких истоков.

Он зевнул.

— Расскажи. Все равно больше нечего делать.

О, он подкалывал меня.

— Нет, я не буду рассказывать, если ты собираешься просто насмехаться.

Кольм перевел взгляд с неба на меня.

— Я бы хотел услышать. Я только читал об этом в описаниях от других народов.

Я опустила голову, сжала пальцами мох. Кольм послушает. Он не будет смеяться. Я решила, что притворюсь, что рассказываю ему, а Арлена и Моны тут нет.

Появление лесного народа

— Жизнь началась глубоко в земле. Все было погребено в земле, тихое и неподвижное. Первые из нашего народа лежали среди других растений и животных, просто существовали в пустоте. Мы были тихим народом, боялись давящей земли и кромешной тьмы. Но мы были хрупкими и неумелыми, мы не знали, что за тьмой и тишиной что-то есть. Веками мы лежали во мраке.

Но другие существа были умнее нас. Они ощутили зов Света над нами, они искали путь из тьмы. Одно за другим, существа и растения использовали навыки и силу, что копилась в них, и оставляли нас позади.

Первым на притяжение Света ответил мох. Он выбрался из почвы, первое живое существо, выбравшееся из глубин. Он так поразился теплу солнца и сиянию луны, что просто сидел на вершинах гор, покрывая голую землю. После мха выбрались другие растения: травы, кусты, а потом и деревья, которые так хотели к Свету, что тянулись все выше и выше, чтобы достать его.

Животные последовали за ними, извиваясь, выкапывая путь на поверхность. Но мы не могли подняться к Свету. Мы не знали, как. Теперь мы не только были в земле, но и остались одни, брошенные всеми живыми существами. Мы горевали из-за своей судьбы, скрытые под давящей землей.

Но другие существа не забыли нас. Первыми на помощь пришли дождевые черви, они разрыхлили землю вокруг нас, помогая нам двигаться. Потом кроты научили нас использовать руки, чтобы копать землю. Корни растений вели нас наверх, пока мы не выбрались на поверхность, появились на Свет на коврах из мха.

Мы были потрясены, все еще испуганные, обнаженные, открытые. Пылающий Свет над нами казался слишком ярким, режущим. Мы цеплялись за землю, прижимались лицами ко мху, подумывая вернуться в знакомые глубины. Первый день угас, ночь накрыла нас, и мы очарованно смотрели на то, как Свет не пропал полностью. Под деревьями лес сиял фосфоресцирующим светом. Светлячки парили среди кустов, желтые, зеленые и голубые. Это придало нам смелости. Они наделили нас уверенностью. Они дали нам желание остаться над землей, и когда наступил рассвет, мы подняли уставшие глаза к солнцу снова, наш страх ослабевал.

Наша родня не бросила нас. Растения показывали нам медленно и терпеливо, как сидеть, деревья показывали, как стоять, как тянуться руками к Свету. Цикады учили нас использовать голоса, хоть они были хриплыми, неприятными. Птицы помогли нам сделать речь приятной, создать слова и фразы, придать им значение. Богомолы показали нам первые неровные шаги. Олень научил нас бегать.

Мы учились у медведей собирать ягоды и травы, а горные коты показывали, как охотиться. Пауки учили нас прясть нити, чтобы укрыться, а муравьи показали нам строить. Травы и кусты помогали нам исцеляться. А потом, когда мы отточили эти навыки, требующиеся нам для выживания, пчелы показали нам, как танцевать, как выражать радость и благодарность.

И мы танцевали, радуясь новой жизни. Мы были в долгу перед жителями гор, которые научили нас жить на Свету. Мы почитаем тех, кто вдохновил нас остаться на земле: светлячков и света на земле. Мы помним, что не мы — хозяева гор, мы — ученики и заботимся о них. И мы помним, что мы не сами выбрались сюда.

— И мы празднуем неделей танца, которая заканчивается великолепной ночью, — сказала я, закончив. — Она начинается, когда гаснет свет. Двое детей, мальчик и девочка, избираются каждой зимой, чтобы играть первых испуганных людей леса. Мы зажигаем фонари, изображая светлячков, и мы разбрасываем угли для света на земле. Пока историю рассказывают, появляются танцоры в ярких одеждах, показывая пару, что овладела навыками. В конце все танцуют, и мы не останавливаемся до утра.

— Черви учили твой народ двигать руками и ногами? — посмеивался Арлен. — Не очень-то вы себе льстите, да?

Мои щеки пылали, но Кольм ответил раньше меня:

— Не в том смысл. Просто они ничего себе не присвоили. Ничего не принадлежит им, ни навыки, ни изученные искусства, ведь этим они овладели с помощью и вдохновением их родины.

— Это очаровательно, — сказала Мона. Пузырь моей благодарности от слов Кольма вдруг лопнул.

— Очаровательно? — повторила я.

— Думать о каждом звере и растении, о навыках, которым они могут научить. Забавная история.

Я зашипела, как лягушка с пухом на языке.

— Это не забавно. Это урок скромности и уважения. Мы все еще учимся у гор. Это не осталось в прошлом. Мы все время делаем это.

Она взмахнула изящно рукой.

— Конечно. Я не критикую. Наша история происхождения тоже фантастична. Мы якобы зародились в иле на дне озера, а потом ухватились за пузырьки, чтобы всплыть на поверхность. Это подчеркивает прагматизм и знание окружающей среды.

Я уставилась на нее, не зная, что именно тревожило меня в том, как она говорила о мифологии своего народа. Она взглянула на меня из-за тишины, прочитала выражение моего лица.

— О, ладно тебе, Мэй. Ты же не веришь, что началась с земли? Как родились первые люди? Как они дышали? Что они ели? Как муравей научил их строить, а растения — лечить?

— Думаю, мы не верим в это дословно, — сказала я. — Конечно, это упрощено и приукрашено. Но мы верим, что научились у каждого существа в горах…

— Да, да, — терпеливо сказала она. — Ты только подтвердила мои слова. Ты веришь в метафору. Это как с нашей песней о том, как мы собрали первую жемчужину, — она ткнула плечо Кольма носком. — Спой, Кольм. Давай.

Он неуютно заерзал.

— Не думаю, что…

— Давай.

Он нахмурился, глядя на лиловое небо, и начал:

Первая жемчужина

— Под водами озера жемчуг лежал,

Прекрасно на солнце блистал.

Лежал он на тьме, в глубине и прохладе.

Народ наш не мог его взять.

И звери смеялись с первых шагов,

Мы в воду с опаской вошли.

«Вот если б вы были умелы, как мы,

В глубины б спустились легко».

«Вот если бы вы, — водомерка сказала, —

Скользили, как я, по воде,

То сразу добрались до места, где жемчуг,

Чтоб каждый его увидал».

«Вот если бы вы, — сказал выдры малыш, —

Ныряли под воду, как я,

То сразу доплыли бы до глубины,

И жемчуг забрали б себе».

«Вот если бы вы, — тут окунь сказал, —

Как я выживали в воде,

Вы смогли бы дышать там и жемчуг достать,

Чтоб каждый его увидал».

«Вот если бы вы, — гагара сказала, —

Ломали ракушки как я,

То вы жемчуг достали б, приз свой забрали б,

Чтоб каждый его увидал».

Король с королевою были мудры,

За зверями следили они,

Они думали, строили только ночами,

Чтоб звери не видели их.

Чтоб скользить водомеркой, построили лодку,

Толкнули ее по воде.

Чтоб нырять, словно выдра, учились часами

С водою над их головами.

Чтобы плавать, как окунь, долго не дышали,

В себе развивая терпенье.

Чтоб ракушку открыть, как клювом гагары,

Они взяли с собою ножи.

Король с королевою приз получили,

Открыли ракушку, и там увидали

Размером с яйцо и с блеском луны,

Жемчуг невиданной красоты.

Звери притихли от изумленья

От хитрости умных людей,

Они научились всему, и отныне

Жемчуга собирали они.

«Пусть так и знают, — сказали монархи, —

Создания суши и вод,

Что озера люди сильны и умелы,

Хитрее всех их умов».

— Немного сократил, Кольм, — сказала Мона, пока я не успела похвалить богатство его голоса при пении. — Ты пропустил бобра и рака. Но не важно. Смысл остался. Эту песню поют детям на ночь. Мы растем с ней. Но никто не верит, что звери смеялись над первыми людьми озера. Мы любим указывать на умения зверей и говорить, что сами придумали это. Мы верим в метафору, а не в реальность песни.

— Это скорее колыбельная, — отметил Кольм.

— Но есть похожие песни не для этого, — сказала она. — «Баллада над водой» длится час, первый куплет вырезан в камне у пристани озера. Но многие считают это причудливой легендой, а не историческим фактом.

— И ты не веришь в мифологию, не веришь в Свет, — сказала я. — Во что ты веришь, Мона? Только в себя?

— Я верю в осязаемое, — мрачно сказала она. — Я верю в качества и силу своего народа, в свою роль в своей стране.

— Знаешь, кто еще в это верит? — спросила я. Мои следующие слова будут грубыми, но я не удержалась от сравнения. — Король Селено из Алькоро. Он тоже верит в свою роль.

— Я разозлилась бы, если бы не знала, что ты пытаешься меня уколоть, — сказала она. — Селено не верит во что-то конкретное. Он верит в бред, произнесенный сотни лет назад. Он верит в пустые слова и заявления. Он ни во что не верит. И это поддерживают все вокруг него, от королевы до подданных. Все они хотят верить в правду слов на камне в Каллаисе. Если бы они не верили в это, во что тогда они верили бы? — она махнула на небо над нами. — Так и со Светом, нас вдохновляет закат, и мы зовем его великим, считаем живым, хотя это просто наши глупые разумы хотят, чтобы это были не только красивые огни на небе.

— Ты никогда не пыталась понять, что делает Свет? — сказала я, раздраженная ее едкими словами. — Ты быстро заявляешь, что это напрасно и глупо, но подумай, чем бы был мир без этого. Солнце поднимает растения с земли. Луна двигает воды океана. Звезды помогают путникам. Я бы не называла это просто красивыми огнями на небе.

— Потому что мы, люди, придумали, как использовать их для своих целей, — сказала она. — Мы сами связали жизни с огнями, потому что это было логично. Но это не значит, что огни разумны, что они направляют нас по незримому пути. Мы чтим их, потому что они полезны для нас.

— А мой народ? — спросила я. — Светлячки? Красивые, но их нельзя назвать полезными. Почему мы чтим их? Если все должно быть полезным, почему мы, люди, ищем красоту? Красота бесполезна.

Я думала, что победила, что сказала в этот раз последнее слово. Но она повернулась на бок, спиной ко мне и звездам.

— Я никогда не считала вас разумным народом, — сказала она.

Еще одна безрезультатная ночь.

* * *

Несколько дней спустя опасность прошла совсем близко. Мы шли к последним оврагам, после них оставался долгий подъем по главной гряде, по хребту гор. Нам везло с погодой и местностью, лишь несколько раз прошел небольшой дождь, лес был открытым. Мы как раз перебрались через камни, покрытые мхом и обрамленные густыми зарослями азалии. Я сверялась с компасом, королевичи были за мной, что-то обсуждали. Я нашла метку и прятала компас в мешочек, когда тихий шум долетел из-за камня.

— Тихо, — резко сказала я.

Мона и ее братья замолкли. Это уже доказывало, что мы сблизились, ведь они слушались меня, оценивали мою тревогу, не задавая вопросов. Через миг мои страхи подтвердились. Я поманила их безумными жестами за сплетение азалий.

— Наденьте капюшоны, — прошептала я, толкая их в кусты. — Замрите. Ни звука, — я пролезла к ним, пригнулась и смотрела в просветы между ветвей.

Через полминуты три фигуры появились чуть ниже нас, пересекали камни тихими точными шагами. Они были в формах Лесной стражи — туники цвета мха, коричневые короткие штаны, кожаные пояса с инструментами. На их ногах были кожаные сапоги с мягкой подошвой и бахромой на лодыжках. На их спинах висели легкие сумки, на их бедрах были колчаны, полные стрел с перьями индеек. С ними были плоские луки.

Я узнала в ближнем скауте друга по бараку, он был старше меня на пару лет. Других я не знала. Я скользнула взглядом по склону, отмечая признаки нашего присутствия: сдвинутый камень тут, примятый мох там. Они шли по нашему пути, последний скаут посмотрел на землю, и сердце замерло в моей груди. Но он промолчал, они пошли дальше без остановок, пересекли камни быстро и тихо, пропали в лесу на дальней стороне.

Я мысленно ругала их за то, что они не обращали должного внимания на округу. В таком отдаленном месте следы активности требовалось исследовать. Но это ощущение подавила радость. Нам очень повезло, что мы встретились на каменной поверхности, а не на влажной земле. Повезло, что они тихо говорили, выходя из леса, повезло, что ветер дул в нашу сторону, а не в их, и он принес их слова, а не наши.

Столько везения.

Я задерживала дыхание, пока они не скрылись в лесу. Через пару ударов сердца я поверила, что они ушли. Мы выждали еще минуту, а потом я выдохнула с тихим шипением.

— Скауты? — едва слышно прошептала Мона.

— Да, но они не активно искали что-то, и среди них не было Лесничего. Они идут на юг, так что, думаю, они возвращаются в Лампириней с задания в северном лесу. Странно… обычно тут редко ходят. Многие используют тропу у оврага.

— Ты их узнала?

— Только одного. Мы делили барак. Но это ничего не значит. Если бы я была одна, я могла бы уговорить их пропустить меня. Но я веду трех незнакомцев по стране, которую они защищают, и этому они не обрадуются, — я вдохнула, стараясь замедлить биение сердца, проверила еще раз склон. — Хорошо, теперь тихо. Говорите как можно меньше. Мы будем все ближе к тропе, ваш акцент выделяет вас, как ворона среди крапивников.

* * *

Мы добрались до края последнего оврага, и я поняла, почему три скаута шли по склону, а не по тропе. Я прошла мимо колючих сосен и замерла, покачиваясь, на краю неожиданной пропасти. Почва покатилась из-под моей ноги, я сделала несколько шагов назад, впилась в сосну. Мой рот раскрылся.

Там, где раньше был пологий склон с лесом, теперь была открытая рана, тянущаяся в стороны от нас. Я смотрела на ущерб, а земля обваливалась даже без вмешательства. Кусты рододендрона на дне были в обломках. Десятки мертвых сосен усеивали склон, как груды хвороста.

Гнев нахлынул на меня, я сжала дерево дрожащей рукой, замечая ряды дыр, оставленных вредителями-жуками. Я посмотрела на красную сухую крону. Это дерево тоже скоро умрет. И весь лес продолжит обваливаться в этом районе, пока не превратится в озеро земли.

Арлен присвистнул, они присоединились ко мне.

— Это все усложняет.

Мона отпрянула от ручейка земли.

— Мы можем это обойти? Пересечь севернее или южнее?

Им не было дела. Никому не было дела. Никто не думал, как легко можно было предотвратить такой поворот. Никто не думал, что ручей внизу больше никогда не будет чистым. Никто не думал о существах, что попали под обвал земли. Никто не думал, что это была основа работы Лесничих.

Моей работы.

Я недовольным воплем я отломала сухую ветку, за которую держалась, и бросила в рану в земле. Она упала с неприятным шлепком в густую грязь.

Краем глаза я увидела, как Мона вскинула брови, но мне было все равно. Я развернулась, растолкала их и пошла по пути, откуда мы пришли.

— Идемте, — сказала я. — Отойдем от края, пока он не обвалился.

Мы ушли к здоровым деревьям. Я остановилась и вытащила компас, сверлила взглядом стрелку. Кольм, шедший в конце группы, догнал меня.

— Мне жаль деревья, — сказал он.

Компас дрожал в моей руке.

— Я проверяла этот склон в начале обучения. Мы знали, что он неустойчив. Когда Вандален заставил нас сосредоточиться на склонах ниже, мы все равно отправляли туда скаутов, чтобы следить за деревьями, — я закрыла компас и вдохнула. — Они явно прекратили это делать.

Мона и Арлен поравнялись с нами, я видела, что Мона все еще осуждает меня за срыв.

— Так что нам делать? — холодно спросила она.

Я вдохнула, пытаясь взять себя в руки.

— Севернее идти нет смысла. Скауты, которых мы видели, шли с севера, так что там перехода нет.

— А южнее?

— Это может сработать…

— Но?

— Но там мост, — сказала я, задумчиво хмурясь. — Туда должны были идти те скауты. Мы попадем к мосту до того, как дойдем до конца оползня. Его используют редко, но теперь, чтобы обойти этот кошмар, люди могут ходить там чаще, — я прикусила губу, тревожась, что придется вести Аластейров к дороге скаутов.

— Мы можем пересечь мост быстро и пропасть в лесу? — спросил Кольм.

Я выдохнула.

— Придется. Слушайте. Времени на паузы не будет, ясно? Мы дойдем до моста, переберемся и убежим оттуда. Никаких разговоров, ничего глупого. Мост старый, придется идти по одному друг за другом.

— Думаю, мы справимся, — сказала Мона.

— Надеюсь, — сказала я, поворачивая на юг. — Иначе это ужасно беспечно.

Я повела их вдоль оврага, подальше от края, что обваливался. Они молчали, но все еще умудрялись отыскать способ хрустнуть всеми палками и ударить по каждому камню, что мы проходили. Я думала о земле впереди, тропа за оврагом повернет на юг, как только мы пересечем мост. Мы могли пойти сразу в лес, продолжить путь на запад и надеяться, что нас никто при этом не заметит.

Надеяться и молиться.

Я была рада, увидев, что у моста не было признаков недавнего использования, кроме тех трех скаутов. Но я все равно заставила Аластейров скрыться в тени, пока я пригнулась у ели, разглядывая овраг. Я была уверена, что в любой миг из леса появится отряд скаутов. Но прошло несколько минут, никто не появился, и я поманила ребят, сердце трепетало в предвкушении.

— Хорошо, — шепнула я им. — Нужно быть быстрыми, ясно? По одному. Через мост и в лес. Идем.

Я вышла из-за деревьев и пошла вдоль оврага, пересекла открытое пространство. Не замирая на краю, я запрыгнула на канат, поставила сапоги так, чтобы бежать выгнутой частью стоп. Схватившись за две веревки на уровне талии, я побежала над оврагом. Дул ветер, и канат под моими ногами раскачивался, но я испытывала переходы и страшнее. Я добралась до середины моста без криков, без стрел, свистящих в воздухе. Еще несколько шагов, и я почти перебралась. Я посмотрела на лес. Ни движения, ни шепота. Я добралась до конца моста и спрыгнула на другую сторону. Я развернулась.

И чуть не закричала от возмущения. Мона не шла по мосту за мной, начав в миг, когда я спустилась. Она стояла на той стороне, раскрыв от потрясения рот.

— Иди! — отчаянно прошептала я, надеясь, что мой голос слышно. Я не хотела кричать.

— Ты говорила мост, — воскликнула она тихо, но не достаточно.

— Что ты…

— Это, — возмущенно сказала она, — не мост.

— Великий Свет!

— Это канат, Мэй!

— По нему ходят! — я указала на канат над оврагом. — Держись за веревки по краям!

— Не могу.

— Земля и небо, Мона! Хватит глупить! Так мы всегда пересекаем овраги! Идем, пока никто не показался!

— Мы можем идти на юг. Мы найдем, как перейти овраг.

— Нет, — яростно сказала я. — Дальше на юг поселения. Мы здесь, и мы перейдем. Ты ничего не изменишь, Мона.

Если бы я так не злилась, я бы обрадовалась ее смятению, но она не вовремя решила развалиться. Я видела такое пару раз у новых скаутов, часто те, что задирали нос выше всех, не справлялись с первым переходом. Я отчаянно посмотрела на Кольма, размахивая руками. Он понял и поднял ее на мост.

Я не слышала, что он сказал ей, но видела, как она глубоко дышит сквозь сжатые зубы. Она смогла поставить ногу на канат.

— Это невозможно, — сказала она.

— Я только сделала это, да?

— Это безумие, — рявкнула она.

— Другую ногу, Мона, давай. Вот так.

Она схватилась за веревке и подвинулась на дюйм над оврагом.

— А если канат порвется?

— Порвется, если не поторопишься, — сказала я.

Зря я так сказала. Она сжала веревки так, что побелели костяшки, зажмурилась. Я проверила лес за собой.

— Мона, — сказала я, отчаянно размышляя. — Расскажи о своей семье.

— Что?

Так мы порой делали со скаутами, которые расклеивались при переходе. Заставляли их отвечать, отвлекали мысли, и ноги двигались дальше.

— Расскажи о Черном панцире. Какого цвета ваше знамя?

— Я знаю, что ты делаешь!

— Говори со мной, Мона! Какого цвета ваше знамя? Не помню.

— Голубое. Голубое с белым, — она сделала шажок. — Два скрещенных камыша, окруженные двенадцатью жемчужинами, — еще шаг.

— Почему двенадцать?

— Из-за двенадцати островов, конечно, — еще шаг.

— На каком острове ты живешь?

— Мы не… Черный Панцирь на берегу! Ты это знаешь! Я знаю, что ты делаешь! — она снова застыла.

— А твои родители, Мона? Как их звали?

— Ты знаешь их имена!

— Думаешь, я помню все мелочи вашей истории?

— Мирна, — сказала она, продвигая ноги чуть дальше. — Королева Мирна и король Каэл.

— Кто лучше нырял?

— Отец. Он был главным советником по добыче жемчуга, пока не женился на моей матери.

— Хорошо, — сказала я, она продвинулась еще немного по канату. Она прошла четверть пути. Я оглянулась. — Какую самую большую жемчужину ты находила?

— Великий Свет, не знаю…

— Любимый цвет жемчуга?

— Серый.

— Серый?

— Как поверхность озера зимой.

— Мило. Любимая озерная птица?

— Не знаю…

— Любимая рыба?

— Это бред! — она замерла снова, впившись в веревки.

Мне нужно было найти правильную тему.

— Я никогда не видела твою корону, Мона. Расскажи о ней. Думаю, там был жемчуг?

— Двенадцать жемчужин, как на знамени, — хорошо, она снова шла. — Белая, из серебра. А по форме похожа на волны.

Я не очень-то разбиралась.

— И с ней идут украшения?

Она прошла половину пути. Но тут поднялся ветер, и канат закачался под ее ногами. Она вскрикнула, согнула ноги, пытаясь зажать веревки под руками.

Я пыталась придумать подходящую тему.

— Ты сказала, твой народ поет над водой. Когда вы это делаете?

— Во время солнцестояния, в другие праздники… Надводный пир, например. Свадьбы, похороны, — она зажмурилась.

— Встань, Мона. По шагу за раз.

Она выпрямилась и подвинулась вперед, не открывая глаза.

— Один начинает, — сказала она без вопросов. — Они стоят на лодке посреди озера, у них зажжен фонарь. Лодки вокруг них подхватывают песню, когда слышат ее, зажигают при этом фонари, — она шагала, набирая скорость. Глаза все еще были закрыты. — Песня добирается до берегов, пока все острова не озаряет свет, музыка звенит над водой, — ветер налетел снова, она судорожно вдохнула.

— Ты хоть раз начинала песню? — спросила я. — Посреди озера?

— Один раз. На похоронах матери.

Ох. Плохая тема. Я хотела сменить ее, но, к моему удивлению, Мона продолжала:

— Она просила перед смертью не делать этого. Она считала, что лучше не делать то, чего не сделаешь хорошо. «Никто не идеален, но королева должна вести себя идеально», — я вскинула брови, но она не смотрела. — Она не хотела, чтобы я, только став королевой, опозорила себя. Она думала, что я от горя не смогу запеть.

— А ты? — удивленно просила я, забыв, что должна манить ее идти по мосту.

— Конечно, я смогла. Но я знала, что смогу жить по ее девизу. Я знала в тот миг, что почитать ее смогу, действуя идеально в глазах всех, — она двигалась, сосредоточенно хмурясь. — И я так сделала. Я отогнала все, я вела себя так, как она всегда учила меня, и запела. Запела хорошо. Идеально, — ветер раскачивал канат, но теперь она ровно двигалась и не замечала. — Мои родители были старыми, когда я родилась. Годами они пытались родить наследника, и я появилась. А потом Кольм через год, а там — сюрприз! — Арлен. Три ребенка родились внезапно у стареющих правителей. С первого моего вдоха все знали, что я займу трон ребенком. И мама готовила меня. Она дала мне все, что требовалось для правления страной — как себя вести, как править, когда доверять другим, а когда — себе. Она не хотела, чтобы кто-то правил за меня, потому что я слишком наивна, чтобы делать это сама.

Я тихо слушала, потрясенная словами, льющимися из ее рта. Ветер свистел, я не была уверена, слышали ли ее с другого конца Кольм и Арлен.

— Она заставляла меня произносить речи на совете, — продолжала она. Глаза Моны были все еще закрытыми. — Она заставляла меня разбираться с некоторыми делами. Как-то раз один житель спорил с другим, поджег его пристань, и она заставила меня решить, каким будет наказание, она заставила меня зачитать вердикт при нем. Мне еще не было одиннадцати. Она заставляла меня требовать уважения к себе, потому что она знала, что, когда умрет, больше никто это для меня сделать не сможет.

— Мона, — сказала я. — Ты это сделала.

Она вздрогнула и открыла глаза. Она стояла на краю моста, ее ноги были у прочной земли. Мона осторожно сошла с каната, отпустила веревки. Она смотрела мгновение на землю между ног, а потом возмущенно посмотрела на меня.

— Это был низкий прием, — сказала она.

— Но ты же перешла? — Арлен за ней уже забрался на мост. Он сжал веревки так, что побелели костяшки, как его сестра, и пошел вперед шажочками. Я посмотрела на Мону. — Итак. Я теперь немного понимаю, детства у тебя не было, да? Не было времени представлять русалок или драконов, ведь ты была занята написанием законов. Может, потому ты так скептически относишься к Свету. Это слишком похоже на сказку.

— Хватит, — холодно сказала она. — Я сказала слишком много.

Арлен покачивался на мосту, притягивая веревки к поясу.

— От себя, Арлен, — крикнула я. — Отталкивай, — я показала руками. — Не тяни веревки к себе, — я повернулась к ней, склонив голову. — У тебя ведь не было много друзей? Только союзники.

— Я сказала: хватит, — ледяной барьер вернулся. — Не дави на меня, Мэй, — она указала на овраг. Арлен почти дошел. — Ты должна выполнить работу, ты еще не закончила. Думай об этом, а не комментируй.

Но я делала работу, нравилось это ей или нет, но ее монолог делал работу чуть проще. Теперь я чуть лучше знала, с кем имею дело.

Я взяла Арлена за руку и помогла ему спуститься. Он вытер пот со лба дрожащей рукой. Кольм шагнул на канат. Он делал мелкие шаги, как его брат и сестра, но его хватка на веревках не была такой крепкой.

— Все хорошо, Кольм? — крикнула я.

— Да.

Он перешел, почти не качаясь. Как только он присоединился к нам, я повела их в лес, показывая им, куда наступать, чтобы не оставить след разрушений. Мы осторожно двигались по лесу, старались уйти подальше от моста. Когда мы ушли достаточно далеко, я остановила нас.

— Неплохо, да? — спросила я.

Мона оглядывалась на лес, словно окружение ее злило.

— Идем дальше.

Я повернулась к склону, задумываясь, отомстит ли она мне за то, что я услышала немного того, что скрывалось под ее короной.

ГЛАВА 6

Следующим утром густой туман окружил место нашего ночлега. Он окутал деревья, растекался, как ручей, давя на нас одеялом. Я медленно проснулась от неприятно тяжелого воздуха. О, как же мы ругались в лесной страже на влагу — как от этого ржавели ножи, портилась еда. Но теперь я была рада этому ощущению, как старому другу, наслаждалась каплями на коже, в волосах. Туман скрывал нас. Я глубоко вдохнула влажный воздух, но мои тихие мысли разбил некоролевский стон.

— О, реки к морям, это отвратительно!

Я открыла глаза и увидела, что Мона сидит и отцепляет мокрый плащ от кожи. Волосы выбились из ее косы и прилипли к влажному лицу. Я провела руками по своей голове, а она вскочила на ноги, убирая волосы с лица. Арлен потянулся с гримасой, протирая глаза. Он открыл рот и высунул язык, словно пробовал воздух.

— Только не говорите, что у озера утром нет тумана, — сказала я удивленно, глядя, как Мона идет к ручью.

— Не такой, — сказала она, кривя недовольно губы. — У нас есть туман, легкий, прохладный, освежающий. Этот как суп. Фу, — она расплела косу, и пряди волос упали волнами. Она склонилась у воды и умывала лицо.

Кольм тоже сел, провел пальцами по своим волосам. Они торчали от влажности.

— Как только мы вернемся к озеру, — заявила Мона, наливая пригоршни воды на волосы, — я нырну в канал между Черным панцирем и Лунным дном, пока меня не очистят.

— Я найду Сорчу, — сказал Арлен, вздохнув, растянув руки, лежа на спальном мешке. — Я подхвачу ее на руки и поклянусь, что нас больше не разделят.

— Она презирает тебя, балда, — рявкнула Мона.

— Ну, — сказала я, приподняв бровь, — кому-то утром давит корона.

— Мне надоели эти гадкие горы, — сказала она. — Надоело просыпаться мокрой и в грязи, надоело, что по мне бегают жуки, пока я сплю. Конечно, ваш король хочет забрать Люмен. Я бы тоже хотела быть в другом месте, если вы с таким сталкиваетесь каждое утро.

Я приподнялась на локте, нахмурившись.

— Ты говоришь не как та, что хочет восстановить союз между двумя странами.

— Я не очень-то надеюсь на союз, — она шмыгнула носом. — Я хочу безопасности для Люмена, и чтобы твой народ оставил нас в покое. Поверь, я не хочу связываться с Сильвервудом, как только мы переберемся через гору.

— Почему ты думаешь, что король просто оставит вас в покое? — спросила я. — Или хочешь покорить его?

Она отряхнула юбку.

— У меня есть несколько планов, но я о них тебе не расскажу.

Я недовольно смотрела на нее.

— Я могу вас бросить. Здесь, сейчас, не переживая ни секунды. Не думаешь, что это помешает твоим планам?

— Хорошо, — сказала она. — Бросай нас. Вернись и чини неводы морскому народу или чисть конюшни народу холмов. Может, ты накопишь себе на новые сапоги, пока эти не развалятся, хотя тебе придется голодать какое-то время.

— У вас крохотные шансы добраться до озера отсюда, как ты не поймешь? Вас за три часа сцапает лесная стража.

— Меньше. Мы не можем перейти горы без тебя, так что и пытаться не будем, — она встала, пошатнувшись, но с гордым видом. — Я сложу влажные ветки и разожгу большой дымящийся костер, и, когда меня отведут к твоему королю, я скажу ему, где мы оставили тебя, чтобы его скауты поймали тебя. Что с тобой сделают, поймав? Казнят, да?

Я села, потрясенная ее наглостью, кипя от гнева, пока она разыграла спектакль из плетения волос в корону. Арлен все еще лежал на земле, смотрел перед собой, подняв брови до волос. Кольм сонно почесывал бороду. В тумане пело несколько птиц, заполняя звуком пространство между нами.

— Что ж, — сухо сказала я, — похоже, придется продолжать, да?

Она отошла от ручья важной поступью.

— Да. Но я сперва поем, а потом уже мы пойдем.

Не самое приятное начало дня. Мы съели в ледяной тишине по горсти кожуры фруктов, все избегали смотреть друг на друга. Солнце золотыми пиками проникло между деревьев, но не сжигало туман, а подогрело его, и мы мокли от влаги в воздухе и потели, еще не сойдя с места. После жалкого завтрака Мона пополнила флягу в ручье, Арлен отошел за камень, а Кольм свернул веревку и завязывал наши мешки с едой. Мне впервые за время путешествия было нечем заняться. Он молчал, совал припасы в своей мешок и затягивал его. Было ли это безмолвным извинением за резкие слова сестры или старания ускорить наше движение, я приняла это и молчала. Может, если бы я оказалась с ним подальше от его брата и сестры, я бы тоже извинилась за то, что перегнула палку с Моной, но не перед ней.

Когда все были готовы, мы пошли по склону. Лес стал гуще, тень — темнее, и мы шумно дышали, поднимаясь среди деревьев. Туман медленно рассеивался, хотя воздух все еще был влажным. Мона шла сразу за мной, и я порой отпускала ветки и слышала ее возмущенное цоканье, когда они задевали ее лицо. Это было по-детски, но приносило мстительное удовольствие.

Мы взбирались не долго, выбрались из тени на залитую солнцем поляну. Большое дерево упало недавно, забрав с собой несколько мелких, сплетение его огромных горней торчало из земли. Густой ковер зелени пользовался освободившимся местом, растения тянулись к солнцу вокруг дерева, лучи пробивались сквозь листву. Я перестала сверяться с компасом и разглядывала густой лес впереди в поисках ориентира. Я уже хотела идти дальше, когда визг Моны вспорол воздух, послышался грохот. Я развернулась.

Все королевичи были на земле. Мона отползала, как краб. Арлен лежал на спине, а Кольм — лицом в травы, почти скрывшись в них. Гудение заполнило воздух, словно ветка застряла в колесе прялки.

— Что? — рявкнула я, направившись к ним, сердце билось в горле. Я не видела признаков тревоги, но Мона поджимала под себя ноги так, словно зубастая рыба могла напасть и откусить их. — Что такое? Вы ранены?

— Осторожно! — завопила она, размахивая рукой.

Я застыла и посмотрела туда, куда она указывала. Сжавшись агрессивным клубком, подняв голову, там была длинная черная змея толщиной с мою руку. Ее хвост шумел, скрытый в листве.

Я посмотрела на змею, потом на них, распластавшихся на земле. Мона явно отпрыгнула на братьев, и они упали на скользком склоне, отлетев в кусты. Они не выглядели сейчас величественными, Кольм пытался поднять голову из листьев, но вес ноги Арлена на его плечах мешал ему.

Я глубоко вдохнула и расхохоталась.

— Хватит! — приказывала испуганно Мона, ее волосы снова выбились из плетеной короны. — Как ты посмела…

Я не сдержалась. Я пыталась остановиться, да, но вид был таким приятным, а ее резкие слова все еще звенели в моей голове, так что я прислонилась к корням дерева, держась за живот от смеха. Я не знала, кто злился больше: Мона или змея.

— Хватит! — снова приказала она.

— Бесполезные, — выдавила я, хохоча. — Все вы бесполезные.

— Это гремучая змея! — возразила она, указывая на существо перед собой. — Гремучая! Я чуть не наступила на нее! Она отравленная!

— Ядовитая, — сказала я. — И это не она, — я взяла ветку. Кончиком ветки и убрала листья у хвоста змеи, гладкого и обычного. — Видите, что она делает? Ее хвост дрожит в листьях, и они шумят. Она хочет, чтобы ее считали гремучей. Она даже голову подняла, будто ядовитая, — я чуть подтолкнула умное существо, и змея напряглась. — Но это просто большеглазый полоз, не ядовитее вас, Ваше высочество. Вы его напугали.

Ее рот открывался и закрывался, глаза стали ледяными, глядя то на змею, то на мое лицо. Я ткнула змею еще раз, чтобы она уползала. Она спрятала голову в листья и поспешила прочь, шурша листвой и травой. Я отбросила веревку и повернулась, чтобы помочь королевичам встать.

Я застыла рядом с Моной и отпрянула, словно оказалась на краю обрыва.

— Ох!

— Что? — едко спросила она, пытаясь встать со склона.

Я указала на них.

— Великий Свет. Не двигайтесь! Не ерзайте!

— Очень смешно, — сказала Мона. — Мне уже надоели твои…

— Не двигайся, дурочка!

— Что? — осведомилась Мона в ярости.

— Ядовитый плющ. Земля и небо, вы в нем тонете. Кольм! Подними голову!

— Я пытался, — сказал он, убирая лист с губ.

— Ах, — я в отчаянии оглядела залитую солнцем поляну. Мона попала туда только одной рукой, Арлен, к счастью, задевал листья не кожей, а плащом и сумкой. Но Кольм упал лицом в листья, его предплечья и шея были голыми из-за жаркого подъема.

— Хорошо, — я пыталась оценить ущерб. — Хорошо, старайтесь… ничего не трогать. Осторожно поднимайтесь и идите сюда.

Они слушались, Арлен двигался как медведь на задних лапах, его руки были раскинуты по бокам. Я недовольно выдохнула.

— Песок, — сказала я. — Вам нужно немного песка и цветок-недотрога. Особенно тебе, Кольм. Если повезет, реакции будет не очень много, но масло растекается как пожар в лесу. Не три глаза. Идемте. Ничего не трогайте.

— Куда мы идем? — осведомилась Мона, я возвращалась по пути, откуда мы пришли.

— Нам нужен песок. Придется вернуться к ручью. Вам нужно потереть кожу мокрым песком, чтобы снять масло. А я поищу недотрогу.

— До ручья идти полчаса, — сказала она.

— Веришь или нет, я вас спасаю, а не гоняю туда-сюда по склону. Подави хоть раз свое желание управлять всеми мелочами. Доверься мне. Лучше остановить масло, — я пошла по склону. А потом, не сдержавшись, бросила через плечо. — Этого не случилось бы, если бы ты не сошла с ума из-за безобидной змейки.

Она кричала. Не помню, что. Обзывала, проклинала мою голову и мою семью, кричала, как я посмела так говорить. Мы шли по склону с осязаемой тучей над нашими головами. Когда она устала, повисла яростная тишина, дымящаяся и бурлящая. Мы спускались быстрее, но никто не был этому рад, ведь потом придется подниматься снова. Мы вошли в воду, и я склонилась и зачерпывала горсти мокрого песка.

— Трите, — сказала я. — Везде, где растение вас коснулась. Кольм, лицо протри хорошенько. Не используйте воду, так масло растечется. Арлен, протри плащ и сумку, — я бросила свою сумку на берегу ручья. — Я поищу недотрогу. Не уходите отсюда.

Я не слушала возражения, а пошла вдоль ручья, пробираясь через царапающийся рододендрон. Мы были слишком высоко для недотроги, но если она и росла бы где-то, то у воды. Дело было не только в высоте, сейчас оранжевые цветочки не цвели, и заметить растение было еще сложнее. Я спустилась в ручей и разглядывала берега в поисках зубчатых листочков.

Через десять минут я нашла их. Я срезала горсть стеблей и сунула за пояс, развернулась с вздохом и побежала обратно. Воздух стал тяжелым и жарким, слишком теплым для начала мая. Может, близилась гроза. Мы должны пересечь холм. Я могла лишь представить возмущения, если я разверну ребят в поисках ровной поверхности. Возмущения из-за молний могли услышать стражи.

В царапинах и потная, я добралась до места, где их уже было видно, и увидела, что Арлен стоит на мшистом камне. Заметив меня, он замахал руками. И закричал.

Я поспешила вперед, разбрасывая камни.

— Что? — крикнула я, подобравшись достаточно близко. — Что такое?

— Кольм, — он безумно размахивал руками.

Я пересекла холм и увидела Мону, склонившуюся над братом, тот лежал на спине, ноги остались в воде. Она подняла голову, когда я подошла, лед в ее глазах сменился тревогой.

— Он упал, — сказала она, голос был выше обычного. — Две или три минуты назад. Он молчал.

Я упала на колени, прижала два пальца к его шее. Его кожа покраснела. Сердце билось быстро, но слабо.

— Кольм, — сказала я ровным, но громким голосом. — Кольм, — я затрясла его плечо. Он не пошевелился.

— Что случилось? — спросила безумно Мона. — Ядовитый плющ?

— Он отреагировал на яд, — я вспомнила лист на его губах, желудок сжался. — Яд попал ему в рот.

— Что это значит? Что будет?

— Не знаю. Некоторые люди чувствительнее других, но я еще не имела дело с тем, кто проглотил масло… — я поднесла ладонь к его рту, мое сердце колотилось в груди. Его дыхание вырывалось слабыми порывами в мою кожу. Я указала на его ноги в ручье. — Арлен, прислони его ноги к чему-нибудь. Пусть они будут выше него, — я расстегнула воротник его туники, отодвинула цепочку на его шее и прижалась ухом к его груди. Его легкие шумели с каждым коротким вдохом.

— Что делать? — спросила Мона, сжимая руку Кольма. — Что ему нужно?

Я ударила кулаком по лбу.

— Мы раньше носили с собой хвойник, но он растет далеко на западе Алькоро. Я и не подумала купить его на рынке.

Над головами загрохотал гром.

Мона сжалась, впившись в плечо Кольма.

— Что нам делать? — спросила она. — Мэй? Что нам делать?

— Сначала успокоиться, — сказала я, подняв руку. — Паника не поможет. Дай подумать.

Я перебирала доступные варианты, и что-то укололо меня, старая мантра, которой нас учили в начале тренировок. Я помнила Роэля, старого Лесничего, у которого я была скаутом, при каждом упражнении он заставлял повторять фразу: «Все выделяй, что важно, а что срочно. Расставь приоритеты».

Я жевала губу. Гром заворчал снова.

— Нам нужны травы, — сказала Мона, молчать она не могла.

— Знаю, — сказала я. Приоритеты.

— Нам нужно как-то заварить их.

— Знаю, — я вдохнула. — Мы рискнем. Но это сложно, и многое будет зависеть от удачи.

— Ты о чем?

— Старая серебряная шахта. Она заброшена, недалеко отсюда, меньше часа, если мы поторопимся. Мы можем укрыться у входа, разжечь там костер, — я закрыла глаза. — Но это очень-очень близко к главной дороге.

Мона посмотрела на темнеющее небо.

— Но если пойдет дождь… люди будут в домах. Скаутов короля может там не быть. Да?

Нет, но им не нужно было знать об этом.

— Возможно. Дождь хотя бы скроет наш дым.

— Но у нас нет нужных трав, — сказала она снова. — Что мы заварим?

Я выдохнула, посмотрела на покрасневшую кожу Кольма.

— Есть другая идея, даже безумнее первой. Но я думаю, что нам нужно пойти в шахту. Ничто не поможет, если мы застрянем тут в грозу, — несколько тяжелых капель упало на камни.

— Ты не можешь построить шалаш? — спросил Арлен.

— Могу, конечно. Но он не спасет от дождя, а Кольму придется еще и бороться с ознобом.

Озноб. Я знала, что они охнут. Их народ должен был знать об этом, проводя половину жизни в холодном озере в любую погоду. Холод и влага не убивали их, но я знала, что они хотя бы понимают опасность. Я вдохнула.

— Нам нужно укрытие, чтобы мы могли разжечь костер. Самое близкое и безопасное место сейчас в шахте.

Кольм шумно вдохнул и закашлялся. Я инстинктивно проверила его пульс.

— Как нам туда попасть? — спросил Арлен.

Я посмотрела на склон, скользкий и пологий. Дождь сделает его еще хуже.

— Придется нести его, — сказала я.

Я думала, они будут возражать, снова возмущаться, но Арлен только кивнул.

— Понесешь мою сумку?

— Сам ты не справишься. Не вверх по склону. Мы будем нести его между собой…

— Не нужно. Мы будем идти со скоростью улитки.

— Он большой, Арлен, — сказала я. — Больше тебя. Ты уже так делал?

— Я носил каноэ, — сказал он, снимая сумку. — Вряд ли это отличается.

Как по мне, это сильно отличалось.

Мы прикрепили его сумку к моей, а сумку Кольма — к Моне. Капли дождя за это время превратились в ливень, ожидаемый поздней весной. Холодные капли били по нашим плечам и склоненным головам. Я сломала стебельки недотроги и втерла в кожу Кольма, надеясь, что это замедлит распространение жуткого покраснения. Я склонилась к его груди. Я задела цепочку на его шее, и она выскользнула из-под туники. На цепочке висело кольцо, маленькое и изящное, украшенное рядом розовых жемчужин.

Мы замешкались на миг, а потом Мона спрятала кольцо под его тунику.

— Его жены? — спросила я.

— Да.

Дождь стал громким, оглушающим, лился сквозь ветви, гремел по камням и ручью, и мы закончили разговор. Гром раскатами бушевал над горами. Арлен закончил прикреплять сумки и склонился над Кольмом. Он взварил брата на плечо, его плечо оказалось между ногами Кольма. Все еще на коленях, он удобнее устроил Кольма на спине.

— Арлен, — сказала я. — Ты уверен? Мы можем соорудить носилки…

Он тяжелым движением выпрямил ноги, его колено хрустнуло, но он встал.

— Уверен. Бери сумку, я не хочу стоять так весь день, — он пошел по склону. Я закинула сумку на плечи и поспешила за ним.

Подъем по ужасно скользкому склону был тяжким. Дождь усиливался, шипел, мы промокли и дрожали, а земля часто выскальзывала из-под ног. Мы шатались, поднимаясь, Мона постоянно придерживала Арлена, раскачивающегося под весом брата. Порой я останавливала его и проверяла пульс и дыхание Кольма. При этом я недовольно отмечала наши следы среди мокрой листвы, ямы в грязи. Но я ничего не могла сделать. Время было против нас. Кольм все еще дышал слабо, пульс был быстрым, вялым. Нам нужно было доставить его в укрытие, пока он еще мог дышать. Я могла лишь надеяться, что дождь смоет следы нашего прохода раньше, чем их заметят скауты короля.

Через полчаса нас окружили хвойные деревья. Температура упала, пробиралась под нашу мокрую одежду. Я не замедлялась, ощущала себя мышкой под надзором кота, который мог в любой миг напасть. Дождь заглушал звуки, это помогало и мешало. Лесничие с острым слухом не сразу уловят наш шум, но даже скауты-новички смогут тихо идти по мокрой земле. Мы не услышим, пока нас не окружат с луками наготове.

Мы приблизились к гребню горы, дождь жалил, он превращался в мокрый снег. Наши шаги стали неровными, от капель немели руки и лицо. Мона не отреагировала, когда упала лицом в грязь. Она встала на ноги, вытерла грязь с веснушек, ее волосы теперь были в листьях и прутиках. Пару минут спустя моя нога проехалась по мокрой земле, цепляясь за камешки. Это было слишком для моих поношенных сапог, шов ослаб на правой ноге у подошвы. Вода и грязь лились на мою голую стопу. К счастью, Арлен не упал, он ступал осторожно, голова Кольма покачивалась у его плеча. Гром шумел вокруг нас, молнии рассекали небо, и я молилась, чтобы отряды скаутов не решили сейчас устроить поиски, я держалась подальше от тех деревьев, что могли приманить молнию. Я покачала головой, отгоняя мысли. Против молнии не выстоять. Одиннадцать человек погибло от одного удара на горе, когда я была скаутом… Я отогнала тревоги. Укрытие. Я должна была думать только об этом. Это важнее. По проблеме за раз.

Ветер усиливался, свистел вокруг нас, воровал из нашей одежды остатки тепла, пока мы взбирались. Я обрадовалась, когда мы пересекли знакомый холм и пошли по травянистой впадине, раскинувшейся перед нами. Темный проем зиял в склоне холма, деревянная решетка, пострадавшая от погоды, прикрывала проход. Наше убежище.

Мы поспешили вперед, ноги хлюпали в лужах в траве. Я отодвинула решетку. Выступ у прохода заслонял ее половину от дождя, и я бросила деревянную решетку внутрь, чтобы потом использовать для костра. Проем вел во тьму, воздух был холодным и влажным. Я схватила Арлена за руку и повела внутрь, помогла спустить Кольма с его плеч. Без слов он прижался спиной к мшистой стене, съехал к земле, его ноги растянулись перед ним, как у лягушки.

— Эй, — сказала я ему, устраивая Кольма у стены. — Хорошая работа.

Он застонал.

Я повернулась к Кольму, хотела прижать пальцы к его шее, но моя рука застыла в воздухе. Его щеки не были больше красными, они стали белыми, как кора березы. Пораженный участок был красным и с волдырями на фоне белизны. Моя рука поднялась с его шеи на лоб. Я резко вдохнула.

— Что такое? — Мона опустилась рядом со мной.

— Он пылает. Лихорадка, — я занесла руку над его ртом, его дыхание было едва заметным. — О, земля и небо, Кольм…

— От ядовитого плюща? От него бывает лихорадка?

— Я о таком не слышала, но час под дождем и снегом на пользу ему не пошел, — я махнула ей и Арлену. — Соберите сухие ветки и мох. Нужно разжечь костер.

Пока они ползали на четвереньках, собирая все, я выкопала яму, ссыпала туда мох, что они собрали, окружила его прутьями. Я оторвала куски от решетки, устроила их в центре. Мои руки немели от холода, я возилась с кремнем и огнивом, высекая искры на мох. Сначала ничего не случилось, и я переживала, что все слишком промокло. Я снова ударила огнивом, и — земля и небо — мох загорелся. Червячки оранжевого света разошлись в стороны, и я легла на живот рядом с ямкой и дула на мох. Огонь трепетал, танцевал, рос, и вспыхнул первый высокий язык пламени, добрался до хвороста. Золотой свет мерцал на стенах.

Арлен сел на пятки, его плечи опустились от усталости.

— Прекрасное зрелище.

Я продолжила ломать решетку.

— Вытащи котелок из моей сумки, — я сложила сухие куски решетки подальше от входа, мокрыми остатками я загородила проход.

— Что ты делаешь? — спросила Мона, передавая мне почерневший котелок.

— Защитную стену, — сказала я. — Отражает жар, и дерево сохнет, — я наполнила котелок из фляги и поставила его на огонь. В котелок полетела черная кора ивы из моей аптечки. Я оставила воду закипать и подползла к Кольму. Мона присоединилась ко мне, в тревоге заламывая руки.

— Он будет в порядке? Лихорадка… может одолеть.

— Может, но он уже борется, — я прижалась ухом к его груди. Его дыхание клокотало в легких. — Я переживаю за его воздушные пути. У меня нет ничего, чтобы открыть их, кроме перечной мяты.

Она склонилась надо мной с тревогой на лице. Надеясь отвлечь ее занятием, я указала на наши мешки.

— Поищи что-нибудь сухое, чтобы накрыть его. Арлен, натяни чуть дальше веревку из моей сумки. Повесим вещи сушиться и задержим тепло.

Пока они занимались этим, я поставила чашку мяты на огонь. Вода в котелке забурлила, и я подняла его с огня, налила отвар в чашку Кольма. Я вручила ее Моне.

— Пусть он выпьет немного.

Она влила отвар в его приоткрытый рот, придерживая подбородок. Он кашлял, грудь содрогалась, он пытался вдохнуть. Я зажала его нос, жестом попросила ее попробовать еще раз. Она сделала это с напряженным лицом. Он глотал, отплевываясь. Арлен закончил развешивать наши мокрые плащи, опустился на землю и прижался головой к стене.

— Спи, Арлен, — сказала я. — Ты заслужил. Отдыхай, пока можешь.

Уговоры не требовались, он сжался в комок на боку, отвернувшись от нас. Мона продолжала прижимать чашку к губам Кольма, пока он не выпил все. Ее нос все еще был сморщен, она пристально смотрела на брата, и я через миг поняла, что она пытается не плакать.

— Это была не твоя вина, — сказала я, к своему удивлению. — Все это.

Она отвела взгляд, наливая еще отвара в чашку. Я вытащила из сумки влажный платок, намочила под дождем. Я прижала его ко лбу Кольма, его веки затрепетали. Он приоткрыл глаза, щурясь.

— Привет, Кольм, — сказала я. — Как себя чувствуешь?

Он пошевелился.

— Ама, — сказал он хрипло.

Мона перестала возиться с чашкой. Я склонилась к нему.

— Что?

— Ама, — он шарил пальцами по земле. Он нашел ими край моего плаща, сжал в кулак. Он вздохнул.

Я похлопала неловко по его руке.

— Прости, Кольм. Я не твоя мама.

— Нет.

Я повернулась к Моне. Она сидела неподвижно, сжав кружку.

— Ама, — сказала она, глядя, как Кольм засыпает, — его жена.

Я посмотрела на него, его грудь вздымалась и опадала от слабого дыхания. Цепочка на его шее чуть выглядывала из-за воротника.

— Она умерла в тот день? — спросила я.

— Да. Они были женаты меньше года, — она посмотрела на кружку в руках. — Ты сказала, что у меня не было друзей в детстве. Ты ошиблась. Была одна подруга. Ама, дочь одного из моих советников. Она была одной из лучших ныряльщиц в Люмене, могла добраться до самого глубокого дня, куда доплывали редкие, — Мона посмотрела на Кольма. — Она умерла, дав нам сбежать от алькоранцев.

Дождь стучал по заслонке, порой долетая до огня. Мона прислонилась утомленно к стене. Она вытащила из сумки свою чашку и налила себе немного отвара.

— У нее было отличное чувство юмора, — она сжала чашку. — Она дразнила меня, только она относилась ко мне как к подростку, а не королеве. Кольм всегда любил ее, даже когда мы были маленькими, и через какое-то время она решила, что он тоже ей нравится. Они были невероятно счастливы вместе, — она склонила голову к пару, поднимающемуся из кружки, но не пила. — У них была роскошная свадьба — фонари на воде, лодки и цветы, еда… Она была в прекрасном платье. Арлен пел. Кольм плакал.

Она сделала пару глотков, я молчала, боясь сбить ее.

— Не знаю, сколько ты знаешь о дне вторжения Алькоро. Ты тогда была изгнана. Но я всегда думала, слышал ли твой народ звуки вторжения с гор. Видел ли дым и огонь в Лампириней. Мы не были готовы к нападению, мы торговали с монархами Алькоро десятки лет без проблем. Они не были самыми щедрыми союзниками, но они просто были такими людьми. Их сила в их стратегии, хитрости и военном опыте. И, конечно, в их желании увидеть осуществление пророчества. Если бы я подумала об этом, я бы ожидала их нападение. Король Селено, седьмой король Алькоро, получил власть всего несколько лет назад, ему выпало исполнять пророчество. Мы были самой логичной жертвой. Тот день начался как все остальные, их корабли прибыли с южной стороны, с захваченных ими портов в Сиприяне, но их было больше, и они не причалили у Озерота, как должны были. Они направились к нашему замку в Черном панцире, перекрыли отступление по воде, растянувшись меду островами и берегом. Утром люди как раз ныряли в каналах. Мы были рассредоточены. А потом, конечно, началось нападение, огонь и дым. Даже если бы мы были готовы к атаке, наша жалкая армия никогда не выстояла бы против них. Некоторые пытались дать отпор, но это лишь увеличило количество смертей среди нашего народа. Алькоранцы отправили корабли к островам, принялись грабить там дома. Я все еще помню крики, звенящие над водой.

Она замолчала, сделала глоток из кружки. Рука Кольма отпустила мой плащ, но я не отодвигала его.

— Они прошли по берегу к Черному панцирю. Не было времени обороняться, собирать мечников или лучников. Арлен успел схватить старый церемониальный атлатл со стены, и все. Мы бежали — мы втроем и Ама — по замку, пока алькоранцы захватывали его. Арлен и Кольм пару раз сразились, они пытались довести меня до южных доков. Если бы мы нырнули, мы думали, что сможем уплыть от опасности, придумать план и напасть в ответ. Мы не были уверены, что сможем. Алькоранцы в то время уже были всюду. Мы пререкались, Ама отдала Кольму свое кольцо. Мы не успели даже спросить, зачем. Мы приближались к дверям, она схватила корону с моей головы. «Для сохранности», — сказала она. Я не подумала спросить ее. Не было времени на паузы, на разговоры. Мы вырвались из замка, алькоранцы преследовали нас, пока мы не нырнули в воду. Мы плыли, как никогда раньше, оставались под водой как можно дольше. Когда мы всплыли посреди разрушения, мы поняли, что нас только трое.

— Она не нырнула с вами, — тихо сказала я.

— Нет, — сказала Мона. — Не нырнула. Она даже из замка не вышла. Мы слышали крики из Черного панциря. Там есть большой балкон, для собраний и речей. Там была суета. Они поймали королеву. Они спустили наше знамя и установили свое. И во дворе на коленях стояла Ама в моей короне.

Я уперлась подбородком в колени, надеясь, что она скажет, что они не видели казнь. Но ее взгляд был далеким, она снова видела эту сцену. Арлен пошевелился в свете огня.

— Они сделали это там, — сказала она. — Не поставили ее голову на подставку, чтобы все могли видеть. Они даже не завязали ей глаза, не подвязали волосы. Их мечник был хорош. Один резкий взмах. И ужасный шум… звуки победы и поражения смешались. Крики и слезы заглушали фанфары. Я думала, что мы потеряем Кольма. Он пытался плыть обратно, он кричал, наглотался воды. Мы держали его за руки и пытались оттащить к реке, что текла из озера. Честно говоря, я сама едва держалась. Я не могла поверить в то, что она сделала, что я позволила ей сделать. Но я теперь я понимаю, что нам нужно было сбежать. «Не порть, — кричала я Кольму. — Не порть то, что она дала». Она умерла, чтобы они не поймали нас, чтобы они думали, что мой трон у них. Мы могли лишь воспользоваться шансом, что она дала нам. На юг по реке плыть сложно, потому мы и хотели построить дороги через южный Сильвервуд десятки лет назад. Потребовались все навыки, чтобы не утонуть там, чтобы не попасться алькоранцам на кораблях в портах. Мы чудом добрались до Матарики. Мы выбрались на берег на пару миль севернее от города, и тут Кольм сорвался. Он онемел от горя, винил себя, мы не могли заставить его двигаться. Он ощущал, что она обманула его, злился, да, но больше всего на себя, ведь оставил ее, не проверил, бежит ли она с ним. Но кто бы мог подумать, что она не будет рядом с ним?

Она замолчала на миг, смотрела в пустоту и потягивала отвар. Я посмотрела на Кольма. Я невольно коснулась ладонью его лба. Все еще горячий.

— Звучит ужасно, — начала она снова медленно. — Думаю, это помогло мне. Я не могла сосредоточиться на себе и своем горе. Я могла думать только о братьях. У нас с собой было лишь то, что мы схватили при побеге, нечего было продать, при нас было только то, что мы никогда не оставляем, — она похлопала себя по груди. — Мой кулон, наследие и символ моего престола. Кольцо Амы. Атлатл Арлена. Позже он выиграл меч в таверне, но продал его, когда мы пытались найти путь через Сильвервуд, — она покачала головой, глядя на его сжавшееся в комок тело. — Ты понимаешь, как я злилась на него, когда он выдал нас в Санмартене. После всего, что для нас сделала Ама, он все это сделал напрасным в той глупой драке.

— Оттуда его шрам? — спросила я, указав на свою щеку там, где был шрам Арлена в форме улыбки.

Уголки ее рта дрогнули.

— О, нет. Этот у него появился раньше. После одного из первых ныряний на глубину. Он просчитался и расцарапал лицо о коричневое дно. Повезло, что не сломал шею, — она покачала головой, закрыв глаза. — Дурачок. Непроходимый идиот.

— Как и многие братья, — отметила я.

Она опустила кружку на колени.

— Знаю, я слишком часто срываюсь на него. Он не хотел причинять столько бед. Он как я: плохо умеет меняться, когда все, к чему он привык, так жестоко отобрали… Конечно, он постоянно борется за свое имя. Ему было всего пятнадцать, когда это произошло, он как раз узнал о своей роли в правлении, — она убрала с лица прядь волос. — Пару раз он нас от бед и спасал. Донес больного брата по горе. Сражался. Я не училась сражению, чаще всего бился Кольм, когда мы потеряли Аму. И пару раз нас могли поймать, если бы не быстрая реакция Арлена. Самоуверенный дурак.

— Я не сплю, знаешь? — сказал он, не оборачиваясь.

— Знаю, — ответила она.

Снаружи прогрохотал гром, дождь усилился. Я встала и сняла с огня мяту, окунула платок в настойку. Пока ткань намокала, Мона крутила кружку в руках, притихнув. Через миг она кашлянула.

— Так что после случившегося понятно, почему я виню себя в том, что подвергла опасности не только нашу миссию, но и жизнь Кольма.

— Это не твоя вина, — снова сказала я. — Змея и плющ… просто неудачно совпали.

— Я разозлила тебя утром. Спровоцировала. Если бы ты не злилась на меня, но не пустила бы к плющу, предупредила бы.

— Я почти не думала об этом, — возразила я. — Я так знакома со всеми растениями и зверями тут, что действую инстинктивно. Там было залитое солнцем пятно, и я знала, что там будет расти ядовитый плющ, может, будет греться змея, и я обошла то место. Я не подумала сказать вам поступить так же. Это и моя вина.

Они смотрела на свою надбитую чашку.

— Я не была… совсем честной с тобой, Мэй. Королева, которая злит тех, кто помогает ей, не может считаться мудрой или благородной, — она посмотрела на меня. — Я привыкла действовать по принципу доброты к представителям других культур. Не знаю, что случилось с тем лидером в бегах, но я бы хотела вернуть ее.

Мы пару секунд молчали, слышно было только дождь. Я пошевелила хворост, вызвав облако искр.

— Ничто так не меняет человека, как горе и сложности.

— Реки к морям, — Арлен лег на живот и скрестил руки под головой. — Как человек может спать с этими излияниями души? Дайте отдохнуть, я нес взрослого мужчину по горе!

Мы с Моной отвернулись, скрывая улыбки, а Арлен спрятал лицо в руках, ворча.

ГЛАВА 7

День угасал, скрытый одеялами серого дождя, и Кольм боролся. Мятный настой, что я нанесла на его грудь, помог ему дышать глубже. После еще одной кружке ивового отвара его температура снизилась, цвет кожи стал лучше, но сама кожа оставалась сухой. Под шум дождя надела плащ и бродила у проема, пока не нашла коровяк, надеясь, что трава ослабит выделение пота и справится с лихорадкой. Это не помогло, и к сумеркам его температура снова стала выше, дыхание снова стало тяжелым.

Я отчаянно думала об экзотических травах, которые носили с собой в аккуратных свертках скауты, среди них точно был хвойник. Я заварила розмарин, и он дышал паром, но я знала, что это не поможет, не откроет дыхательные пути, но я должна была что-то сделать. Я начала варить пряности, а потом сладкую березу, надеясь, что это поборет его горячку, но это не убирало жар его головы. Когда во время дыхания его грудь начали сдавливать спазмы, я начала думать о том, что маячило в мыслях с момента, как мы ушли от ручья.

— Есть тайник, — устало сказала я, снова смочив платок и отдав Моне, которая прижала его к пылающему лбу Кольма. — Лесная стража оставляет их в горах. Запасное оружие, инструменты, припасы… и аптечки. В каждом тайнике есть полная аптечка. Хвойник, лавр, мази, масла… то, что ему поможет. Ближайший чуть южнее отсюда, и могла бы сходить туда и обратно за полтора часа.

— Там будут скауты? — спросила Мона.

— Хотела бы я знать. Тайники проверяют и пополняют каждые два месяца, их трогают, когда возникает потребность. Надеюсь, скаутов поблизости нет.

Она оглянулась на Кольма, дрожащего во сне.

— А если тебя поймают?

— Не поймают.

— А если да?

Я вздохнула.

— Вари чай. Если Кольм проснется, не задерживайтесь. Идите на запад. Как доберетесь до Частокола, увидите озеро. Следите за камнями, пока спускаетесь. Если поднимется ветер, прижимайтесь к горе. Не ходите далеко на север, — я провела пальцами по волосам. — И еще сотня предупреждений. Не важно. Я вернусь до полуночи.

Они с Арленом смотрели так, словно я подписала смертный приговор. Я не обращала внимания и собирала сумку у стены. Я указала на огонь.

— Если дождь закончится, потушите огонь. И не шумите.

Мона проводила меня до порога шахты, я накинула плащ на плечи и вышла под дождь.

— Мэй…

Я оглянулась на нее, но она не могла озвучить свои мысли.

— Все хорошо, — я надеялась, что звучу убедительно. — Просто помогай Кольму. Я вернусь быстро.

Я отвернулась от ее встревоженного лица и побежала в сгущающуюся ночь.

Я была рада, что не ощущала дым от нашего огня у холма с шахтой. Я добралась до елей на соседнем холме, оглянулась на проем шахты. Блеска огня видно не было. Пока льется дождь, наше пребывание там будет скрыто. Я немного взбодрилась и направилась в лес.

Было свободно идти так, как я привыкла, без темпа и шума Аластейров, терзающих мое терпение. Я бежала, пригибалась под хвойными ветвями, полными дождя, огибала пни на полу, покрытом иголками. Рычание грома и молнии были западнее, и лес купался в ровном шипении дождя. Холод после нашего пути прогнал огонь, и я бежала с теплом, меня гнала спешка.

Я знала эту гряду. Я знала ее ямы и складки, ее резкие изменения поверхности и изящные спуски. Днем ветви звенели пением птиц. В воздухе висел запах елей, смешанный с прохладой, которой не было внизу. Перед шахтой была удобная впадина, пересечение поселений шахтеров на юге, Лампириней на севере и городов по сторонам гряды. Большая часть жителей была сосредоточена здесь. Потому это был важный участок гор для лесной стражи, охраняющей дорогу между Новой шахтой и Лампириней, оберегающей жителей.

Это было плохо, я пыталась подавить инстинктивную гордость этим участком земли. Скауты на этой гряде были из лучших, назначенные защищать эту важную часть гор. Они могли заметить шаги в темноте, услышать шорох плаща на ветру. Я знала это, потому что была одной из них. Я была настороже, тихо огибала деревья, держалась подальше от тех, где могли на ветках ночевать скауты.

Ночь сгущалась, гроза не утихала. Несколько сов вопили среди дождя. Я бежала, порванный сапог шлепал при каждом мокром шаге. Поднялся ветер, разбрасывая дождь, а я подобралась к тайнику. Я замедлилась, двигаясь среди стволов, вглядываясь во мгле. Я думала, что сейчас тут скаутов не будет. Они будут глубже в лесу, кутающиеся в плащи, следящие со своих постов или укрывающиеся на ночь. Я пробиралась вперед, пока не добралась до ствола кривого можжевельника у участка пустой земли. Ветер прогнал тяжелые тучи западнее, шипение дождя стало тише. Я замерла, снова ощущая себя мышкой, в этот раз готовясь забрать еду из-под носа кота. Сердце колотилось в груди, я пригнулась, напряженная, настороженная.

Я совру, если скажу, что не испытывала укоры совести. Это было воровство у моего народа. Я представила отчаявшегося Лесничего, несущего раненого товарища к этому тайнику, но аптечки там уже не будет. Я отогнала мысль. Я была тут только за хвойником. Если там его много, то я даже заберу не весь. У стражей был вариант, которого не было у меня — возможность позвать на помощь, искать поддержки в ближайшем поселении, спешить к целителям в Лампириней. Я могла только добраться до тайника. Я выждала мгновение, бросилась к полянке, вонзила руки в мокрые листья.

Я копалась в слоях хвои и прутьев, раскрывая грубую крышку тайника. Я приподняла ее с одного края, заглянула в коробку в земле, натертую смолой, чтобы не пропускать воду. Внутри был плотный мешок. Я развязала узел, развернула мешок, пошарила в содержимом в темноте. Набор ножей, веревка, головки стрел, огниво, несколько факелов из сосны… моя рука сжалась на свитке плотной ткани. Я вытащила ее, закрыла собой от дождя, развернула на земле. Мои пальцы ощупывали аптечку — бутылочки масла, баночки мазей, свертки сушеных трав, завязанные узелками, чтобы узнавать их содержимое в темноте. Сердце билось в горле, я искала по узелкам нужный сверток. Плоская коса, пять узелков… хвойник. Я выдохнула с облегчением, забрала сверток. Я ощупала содержимое, хватило бы на две или три дозы. Мне требовался весь. Я сунула сверток глубоко в карман. Я забрала еще и склянку масла лавра, надеясь, что это поможет Кольму лучше перечной мяты. Я закончила кражу, свернула ткань и вернула в мешок. Дождь ослаб до мороси, постукивающей по деревьям. Я завязала мешок, устроила в ящике, а потом вернула крышку на место и скрыла ее листьями.

Я заканчивала скрывать следы недавнего использования, когда малейший звук заставил меня вздрогнуть. Я упала на четвереньки, пригнулась у скрытого тайника, вслушивалась в шелесте дождя. Через миг я бросилась в панике к кривому можжевельнику и полезла по колючим веткам, подтягиваясь на руках. Короткие иголки вонзались в ладони, но я не замечала, замерла в десяти футах над землей. Я вжалась в кору и задержала дыхание, кровь шумела в ушах.

Голос донесся из-за дождя.

— Левее, Тео. Вот.

Силуэт выбрался из-за деревьев к полянке. Два скаута несли между собой третьего. Четвертый шел с мешком за ними. Я мысленно благодарила удачу за шум, который они создавали, неловко двигаясь по лесу, за притихший вовремя дождь. Я закрыла воротником рот, чтобы дыхание не было слышно.

Я узнала в Лесничей Дейну, что была старше меня на пару лет, но поднимала ранг медленнее других. Она честно трудилась ради повышения, я помнила, как она сидела в стороне от нас вечерами, изучая ботанические картинки и топографические карты. На зов присоединиться к нам она зажимала уши руками и бормотала то, что учила, под нос. Я была рада за нее, пока я была изгнана, ее тяжелый труд вознаградили. Она стала Лесничей.

— Пришли, — она и другой скаут опустили третьего на землю, он не опускал ногу. Она указала другому. — Аптечка, Теодор.

— Кто-то был здесь, — сказал он, смахивая горсть листьев, что я успела насыпать на крышку.

— Наверное, отряд Хоуэла. Это его участок, — она щелкнула пальцы. — Бинт, Тео, скорее.

Хоуэл Танагер был на моем старом участке? Великий Свет, конечно, меня еще не поймали. Он был умелым, но одержимым статусом, хватался за все шансы заслужить новый значок за заслуги. Конечно, Вандален решил, что эта замена подойдет, ему надоело, что я не слушаюсь приказов. Или Валиен назначил Хоуэла? Глупец. Но он знал, что этот участок останется почти без охраны.

Теодор смел листья с крышки и открыл ящик, отыскал аптечку. Вспышка. Четвертый скаут зажег факел. В мерцающем свете я видела, как раненый скаут осматривает свою рану, его штанина была закатана, его лодыжка была перевязана, кровь пропитала ткань.

Теодор вручил Дейне бинты и флакон антисептика. Она развернула бинты на раненой ноге, открыла сияющую рану, пострадавший явно поскользнулся на камне. Она смазала рану антисептиком, раненный скаут судорожно вдохнул.

— Полегче, Дейна!

— Не дергайся. Я пытаюсь промыть рану. Я говорила тебе смотреть под ноги, Отто. Ты шел слишком быстро, — она покрутила его лодыжку в руках. — Болит?

Он вскрикнул.

— Да.

— Я этого боялась. Это не просто царапина. Джен, — она сказала четвертой. — Нужно наложить шину.

Я подавила вопль удивления. Я так сосредоточилась на Дейне и раненом скауте, что не заметила, что четвертым стражем была моя кузина Джен. Она только начинала обучение, когда меня изгнали, юная ученица, верящая в честность стражи. Я смотрела, как она занялась делом, ощущая десяток эмоций. Гордость, радость, тоску… как давно я не видела тех, кого могла звать семьей?

Отто стиснул зубы, Дейна обрабатывала его лодыжку.

— Ты решил перейти Зуб, а не пойти по тропе внизу. Кто-то должен был упасть по пути, по которому ты нас вел. Нам нужно доставить вести королю, ты это знаешь. Алькоро не двигали бы флот по рекам высоко без причины. А ты ушел и повредил ногу, — несмотря на резкие слова она нежно перематывала его ногу.

— Хвойника в аптечке нет, — сказал Теодор, коснувшись пустого места. — И масла из лавра.

— Наверное, кого-то ужалили. Нужно будет упомянуть, что этот тайник требуется пополнить. Но сначала нужно найти укрытие для Отто.

— Может, под утесом у Грязного ручья? — спросил Теодор.

Джен подняла голову, темные волнистые волосы были стянуты в пучок на затылке, как у меня.

— Не подойдет. Там теперь ласточки, они нападут на всех, кто приблизится.

— Медвежья пещера?

— Обвалилась, — сказала Дейна. — Нет. Я скажу, что мы сделаем. Ты сможешь дойти до шахты, Отто?

Я сунула кулак в рот, чтобы не застонать. Мысли об удаче пропали.

— Наверное. Если мы пойдем медленно.

— По пути будет легче. Мы пойдем к шахте, там тебя устроим. Теодор останется с тобой. Мы с Джен уйдем в Лампириней, принесем королю новости, а утром пришлем за вами всадника.

— Неплохо, — процедил Отто, Джен накладывала шину на его ногу. Я следила за ее осторожными руками, гордость за ее навык гибла от осознания, какой плохой стала ситуация.

— Закрой тайник, Тео. Идемте. Я хочу добраться в Лампириней с первыми лучами.

Они вернули все на место, скрыли ящик листьями. Джен подняла сумку Отто, а Дейна и Теодор подхватили его, закинув его руки себе на плечи. Они шумно шли по поляне, подо мной, а потом в лес, направляясь к дороге.

Я выждала две минуты, расслабила железную хватку на можжевельнике. Я сжалась. Они шли к шахте. Что я могла сделать? Даже если у Кольма прошла лихорадка, и я могла забрать королевичей, Дейна и ее скауты увидят следы нашего присутствия. Выследить нас будет просто, еще проще с медленной скоростью, какая у нас будет из-за Кольма.

А если я могу одолеть их по пути? Я чуть не рассмеялась. Да, если? Что я могла, что я сделала бы, чтобы не дать им дойти до шахты? Я не так испортилась, чтобы нападать на свой народ, на свою кузину, и уставшая бывшая Лесничая против троих скаутов не выстоит. Я могла их отвлечь, увести от горы, надеяться, молиться, что они уйдут в другое укрытие…

О, земля и небо, это было невозможно.

Я сжала сверток и флакон в кармане. Кольму требовались лекарства, и быстро. Успею я принести ему лекарства и встретить отряд Дейны в пути? Я пыталась оценить, как быстро они двигались по открытой дороге. Медленнее, чем я, из-за раны Отто. Но насколько медленнее?

Важное и срочное. Важно. Срочно. Что именно? Лесничий Роел рычал в моей голове. Приоритеты.

Голова звенела от неуверенности, я съехала с можжевельника, зацепившись дырой в сапоге. Не замирая, чтобы передумать, я побежала в лес, выбрав путь в стороне от Дейны и ее скаутов.

Я обогнула дорогу и побежала по лесу, вытаскивая иголки можжевельника из ладоней. Тревога давила на меня из-за обрывка новостей, что озвучила Дейна — алькоранцы двигали флот по водным путям. Они отреагировали на новости, что Мона жива и возвращается забрать престол? Как долго они будут добираться до озера? Я попыталась рассчитать. Дейна и ее скауты видели флот с южных постов, откуда было видно водные пути Сипри. В обычном темпе скаутов они дошли сюда дня за три-четыре. Отто поранился на Зубе, наверное, прошлым вечером, и они шли к тайнику за аптечкой.

Алькоранцы были близко. Я встревожилась сильнее. У нас оставалось дней шесть, и они доберутся до озера. Может, гроза их немного задержит.

Я прорывалась через лес, заставляла себя помнить, что не только отряд Дейны патрулирует этот участок, даже если он принадлежал Танагеру. Ливень не скрывал звуки моей спешки, я замедлилась, чтобы управлять движениями, молясь, чтобы меня не заметили.

Туман поднимался вдоль гряды, когда я добралась до впадины у шахты. Я побежала по траве, изорванный сапог хлопал с каждым шагом. Огонь Аластейров мерцал в тумане.

Белое лицо Арлена с большими глазами появилось в полумраке.

— О, — он обрадовался. — Ты вернулась. Она вернулась!

— Тихо, — прошипела я, толкая его за порог. — Слушай. Молчи. Слушай. К шахте идет отряд скаутов.

Мона резко вдохнула, но я опередила ее, склонившись над Кольмом.

— Как он?

— Думаю, с температурой стало лучше. Но он не просыпался и плохо дышит…

Я вытащила сверток и флакон из кармана.

— Хвойник. Завари весь, а потом потуши огонь. Отвар не должен быть крепким. Оставшееся перелей во флягу, — я вручила ей флакон. — Масло из лавра. Натри им его горло и грудь.

— Куда ты? — спросила она. — Что ты собираешься делать?

— Я попытаюсь увести их. С ними раненый скаут, и будет непросто сбить их с пути, но если я достаточно пошумлю…

— А мы? Нам оставаться здесь? Или пытаться уйти?

Я задумалась.

— Оставайтесь. Пока оставайтесь. Вы оставите след, а тут есть и другие скауты. Лечи Кольма, — я встала и кое-что придумала. Я протянула руку Арлену. — Дай свой атлатл.

Я видела возражение на его лице, он замешкался на три секунды, но сдался из-за опасности ситуации. Он осторожно передал его мне вместе с горстью дротиков.

— Ты таким уже пользовалась? — спросил он, я мысленно похлопала ему за то, что он скрыл презрение в голосе.

Я взвесила оружие в руке, жемчуг мерцал в свете огня.

— Нет, — я похлопала его по плечу. — Это разве сложно?

Он скривил губы, отчаянно желая парировать, но Мона прервала его:

— Ты же не думаешь стрелять в них…

— Нет. Не знаю. Я не знаю, что я думаю, — я повернулась к проему. — Я не могу обещать. Простите. Я вернусь, как только смогу.

Я не могла прочитать выражение ее лица. Это не был страх. Смирение?

— Удачи.

— Не сломай, — крикнул вслед Арлен.

Я побежала в туман, повернула направо к заброшенной тропе, ведущей к главной дороге. Я быстро добралась до мокрой дороги и вспомнила, как мы рисковали, укрываясь в шахте. У меня не было плана, не было идей. Мысли путались, я бежала, содрогаясь.

Через пятнадцать минут я замедлилась, стараясь услышать шум Дейны и ее скаутов. Они медленно двигались, Отто мог сломать лодыжку, а не подвернуть. Дорога была каменистой, полной дорожек от телег, на западе был резкий обрыв. Туман делал дорогу еще опаснее. Я отошла к краю дороги, держалась деревьев, слышала их шепот в тумане. Через пару мгновений я поняла, что они не двигались, а остановились, чтобы Отто отдохнул на дороге.

— Оставьте меня, говорю вам, — возмущался Отто. — Мы спали и на худших койках, чем здесь.

— Я доведу тебя до шахты, — сказала Дейна. — Не важно, как.

— Оставьте меня здесь. Вам нужно добраться до короля, таким темпом вы не дойдете до бреши до полуночи. Идите.

Я молилась, чтобы Дейна приняла это предложение, оставила его с Теодором и пошла по дороге, не заглянув в шахту. Но я слышала решимость в ее голосе.

— Нет, Отто. У тебя кровь, ты в лавандовом масле. Ты пахнешь как прекрасный завтрак для медведя. Я не оставлю тебя на дороге.

Отто простонал, он спорил, но Дейна не отступала, и через минуту они пошли дальше по дороге. Удача была против меня этой ночью. Нужно что-то делать.

Но я все еще не знала, что.

Я тихо отошла в лес, ждала, когда они минуют меня. Я надела капюшон на голову. А потом, собравшись с силами, все еще действуя на импульсе, я бросилась через кусты. Я гремела ветвями деревьев, шуршала мокрыми листьями, ломала прутья под ногами, пока не вышла на дорогу. Я посмотрела на Лесничую и скаутов, застывших от моего внезапного появления, на их лицах застыло удивление. Джен смотрела, но не видела мое лицо в тумане. Мгновение ошеломленной тишины. Дейна отпустила Отто и вытащила лук.

— Ни с места, чужак. Опусти капюшон. Назови имя и свое дело.

Я вдохнула и бросилась в другую сторону, уводя их от шахты, заставляя себя бежать как можно шумнее. Дейна крикнула, между моими тяжелыми шагами я слышала ее приказ Теодору отвести Отто в безопасность. Нет. Нельзя. Я вставила дротик в атлатл и развернулась, пошатнувшись. Я сделала так, как видела с Арленом, дротик попал в землю в паре шагов от меня. Дрожащими руками я попыталась во второй раз, стараясь бросить прямее. Этот дротик пролетел с пугающей силой и вонзился, дрожа, в камни у ног Дейны. Получилось. Я развернулась и сосредоточилась на дороге, слыша другие приказы.

Гонка не длилась долго. Это не удивляло, туман сгущался, обрыв был вдоль дороги. Я оглянулась через плечо, проверила скаутов — они двигались тихо, как призраки — и мне стало не по себе, когда моя нога попала по воздуху. Я полетела вперед, закрыла руками лицо, защищаясь при падении. Я подпрыгивала по камням, вылетали обломки и ветки. Я ударилась о бревно, проехала по склону, освобождая камешки, они гремели в ночи. Я вдохнула в последний раз, крикнула через плечо:

— Поймайте меня!

* * *

Ночь была отчаянной и изнурительной. Западные склоны были отвесными, скрытыми в тумане, и я боролась, чтобы остаться впереди Дейны, не показавшись слишком умелой в ориентировании. Я вела их далеко на север, молясь, что они пойдут в Лампириней с новостями, что нарушители на гряде. Я подумала, что мы ушли подальше, бросила этот путь и забралась наверх, стараясь скрыть свои следы. Я добралась до дороги и повернула на юг, утомленно побежав в тумане.

Когда я прошла, хромая, в проем, озаренный мутным серым светом, я ощущала себя так, словно меня тянули за телегой. Я была в царапинах, все болело, колени и икры покрывали синяки. Шов на правом сапоге держался только в двух местах, хлопал, как язык уставшей собаки, с каждым шагом. В руке я сжимала Птаха, дротики были потрачены. Воздух был тяжелым и чистым, ни следа дыма, тишина возле проема. Я подошла к темной двери шахты, подумала, что Аластейров нашли и забрали, несмотря на усилия. Я поспешила к проему, застыла на пороге.

Мое резкое появление испугало Мону, пролившую отвар на Кольма.

— Мэй! Реки к морям, где ты была? Что случилось?

Я выдохнула с облегчением и прижалась к краю проема. Арлен пошевелился и поднял голову с плаща, сонно моргая. Но приятнее всего было видеть Кольма, держащего чашку в руках. Его волосы были мокрыми от пота, щеки пылали красным.

— Привет, Кольм, — сказала я.

— Привет, — ответил он хриплым голосом.

— Мой атлатл, — сказал Арлен, забирая его из моего кулака. Он поднес атлатл к свету, разглядывая в поисках ущерба.

— Дротиков нет, — утомленно сказала я, двигаясь дальше.

— Ты потеряла жемчужину! Великий Свет, я говорил не ломать его!

Я не слушала его, подошла к Моне рядом с Кольмом, прижала ладонь к его лбу. Жар его головы превратился в тепло. Пот смешался с маслом лавра.

— Как твоя грудь?

— Лучше.

— Он начал дышать лучше, как только мы дали ему отвар, — сказала Мона. — К полуночи лихорадка спала, и он вскоре проснулся.

— Голова кружится? — спросила я. — Что-то болит?

— Немного, — сказал он. — Не сильно. Спасибо, Мэй. Мона рассказала, что случилось.

— Я хочу знать, что случилось ночью, — настаивал Арлен, теребя пустую выемку одноглазого Птаха. — Как ты использовала все дротики?

— Я рассыпала их, — тяжело сказала я, бросив сумку. Тело гудело от усталости.

— Ты рассыпала их? Даже не метала?

— Арлен, включи голову, — сказала Мона, обычную резкость в ее голосе сменила усталость. — Она всю ночь рисковала собой, чтобы спасти нас.

Сквозь усталость я ощутила удивление, вспомнив наши резкие слова прошлым утром. Земля и небо, казалось, спор был много лет назад.

— Я метнула два дротика, — сказала я, — чтобы привлечь их внимание. Они оставили раненого скаута и пошли за мной, но я упала с обрыва и… начала оползень.

— Оползень?

Я потерла ушибленные ноги.

— Я кричала с акцентом людей холмов, пытаясь сделать вид, что со мной товарищи. Я шумела как целая группа, но не знаю, поверили они или решили, что я сумасшедшая. Они шли за мной по склонам, близко к Частоколу. Я увела их на север, чтобы они ушли в Лампириней, а не вернулись к дороге. Они захотят принести новости о нарушителях королю вместе с отчетом.

— Каким отчетом?

— О, — я провела рукой по лицу, усталость усилилась от мысли. — Я не говорила? Это были скауты с южных постов гор. Они несли новости королю Валиену, что флот Алькоро движется по водным путям к озеру Люмен.

Мона сжала ткань штанов, костяшки побелели.

— Нет.

— Да. Я обдумала это. У нас осталось меньше недели на путь.

— Мы близко? — спросил она напряженным голосом. — Сколько еще дней?

Я посмотрела на Кольма.

— Прежним темпом? Три дня. Три дня от гряды и Частокола.

Мона посмотрела на Кольма. Его взгляд был опущен, он хмурился.

— Когда мы уходим?

— Этой ночью, — сказала я, закрыв глаза. — Мы слишком близко, чтобы безопасно двигаться днем. Но, как только король услышит о шуме прошлой ночью, они удвоят дозор на гряде. Нам нужно уйти к ночи. Если повезет, спустимся к Частоколу к утру, — я опустила голову на мох на стене, укутала плащом плечи. — Надеюсь, потом у вас будет план, потому что я не представляю, что делать на другой стороне.

ГЛАВА 8

Я могла спать неделю, но заставила себя выбраться из проема к полудню. Я пошла к ручью у шахты, чтобы пополнить наши фляги. Я промыла порезы, полученные при падении ночью, и смазала синяки мазью. Я ополоснула рубаху Кольма, ставшую твердой от пота. Я пошла к входу в шахту, расстелила рубашку сохнуть на холме.

День угасал, я отбросила осторожность и выбралась из леса к дороге, решив отыскать лучший путь для королевичей к Частоколу. Там было несколько путей, что вели по склонам к откосу, я не могла рисковать еще одним оползнем, как тот, что я начала прошлой ночью. Я пошла вдоль дороги, держась теней деревьев, искала самый мягкий склон, чтобы поскорее переправить Аластейров через эту часть. Если кто-то из них поранится при спуске, укрыться будет почти негде.

Я развернулась, чтобы идти обратно, и уловила любопытное шарканье с дороги выше. Я не могла представить, что за зверь создает такой шум — треск и хруст камешков под ногой. Я прошла сквозь деревья и увидела фигуру среди стволов. Я выдохнула с облегчением, а потом ощутила волну вины. Отто ковылял по дороге. В обеих его руках было по палке, он вонзал их в землю и прыгал на здоровую ногу. Его раненая нога была приподнята над землей.

Я размышляла. Почему никто из замка не пришел за ним с телегой или лошадью? Дейна и ее скауты ведь уже дошли туда? Я прошла чуть ближе. С ним была сумка, уже хорошо, но его кожа была бледной, истекала потом, лицо искривлялось от боли с каждым шагом. А потом я с тревогой заметила его деревянную флягу, висящую вверх тормашками на его поясе. Без пробки. Пустую. Желудок сжался. Еще десять миль впереди ручьев не было, ближайший остался у шахты. Он еще часами будет двигаться без воды.

Я пригнулась за елью, стараясь подавить желание поспешить помочь ему. Нет. Нет, я не могла переживать за Отто. Я шла по лезвию ножа. Я медленно встала, готовая повернуться к шахте. Я смотрела, его здоровая нога поскользнулась на камне, он замер, опираясь на костыли, его грудь содрогалась. Его рука потянулась к пустой фляге, а потом сжалась на посохе.

Я отпрянула на шаг от дороги, замерла, шагнула к нему и замерла снова, кусая губу. Я посмотрела на небо, свет таял золотом. Времени мало. Я замешкалась еще на миг, а потом побежала от дороги, оставив Отто обираться с силами. Но я не побежала сразу к шахте. Я побежала параллельно дороге, надеясь, что деревья хорошо скрывают меня. Когда я оказалась далеко впереди Отто, я вышла из-за деревьев, сняла полную флягу с плеча и поставила на выступающий камень у дороги. Я надеялась, что это поможет ему добраться до следующего ручья. Я услышала хруст его костылей, не ждала, а побежала сквозь деревья, оставляя дорогу позади.

Я вернулась к шахте, когда солнце поравнялось с верхушками деревьев. В оставшемся свете я села у проема шахты и зашивала сапог. Иголка, что была со мной, была слишком тонкой для кожи, и я постоянно рвала нить, когда затягивала стежки, руки подрагивали от тревоги. От каждого мелкого шума я замирала, стараясь определить источник. Кольм прислонился к краю проема, его рубашка была расстегнута в свете последних лучей солнца. Он использовал последнее масло лавра и глубоко медленно дышал. Мона и Арлен за ним спали в прохладной темноте шахты.

— В это время мы видим Свет.

Я подняла голову. Кольм смотрел на небо, где появились первые оранжевые лучи.

— Перед тем, как солнце скрывается за восточными пиками, оно сияет над озером, лучи попадают на водопады Частокола.

Я вонзила иглу в кожу сапога.

— Почему-то я всегда думала, что вы видите Свет в своем жемчуге.

— Отчасти это так. Мы видим его в отражениях. Луна отражается в озере, солнце — на его дне. И в цвете и сиянии жемчуга.

Я узнавала тоску в его голосе.

— Сложно быть там, где Свет другой, да?

Он теребил край рубашки, и я знала, что он бессознательно трогает кольцо Амы.

— Я не думал, что так будет. Свет — это Свет. Не важно, где люди видят его, и как почитают, — он чуть нахмурился. — Но это важно. Месяцами после нашего прибытия к берегу я ловил себя на том, что поворачивался на восток на закате, чтобы увидеть, как загораются водопады. И каждую ночь я не видел их, и это делало меня… не знаю, как описать. Не печальным, просто…

— Оторванным, — предложила я. — Понимаю. Светлячки соединяли меня со Светом. За годы путешествий я не смогла найти сходство в поклонении луны у народа холмов, и первым лучам рассвета у морского народа. Ближе всего понимание у Алькоро.

— Да? — спросил он. — Звезды?

— Звезды, — я посмотрела на небо, облака порозовели. — Земля там такая сухая и открытая, что небеса тянутся бесконечно. Купол звезд, — я взмахнула руками. — Это было невероятно. Но все же не родное.

Он прислонил голову ко мху.

— Знаю, Мона хочет разорвать связь со Светом, потому что он ведет Алькоро, — он посмотрел в шахту, где она спала под плащом. — Она не хочет признавать, что поклонение Свету у нее и короля Селено может быть общим.

— Твоя сестра немного упряма, — сказала я, делая еще один стежок. — Хотя, думаю, такой она была всегда.

— Ты должна понимать, что вторжение изменило ее. Она была намного…

— Хуже?

— Совсем другой, — сказал он. — Совсем. Она исполняла важную роль, это помогало ей легче приспосабливаться ко всему. Знаю, теперь так не выглядит…

— Нет, я понимаю, — я вонзила иглу в кожу. — Она через многое прошла. Думаю, она даже не смогла сама погоревать из-за потерь вашего народа. Особенно Амы.

Я так увлеклась шитьем, что не сразу поняла, почему он уставился на меня. Я замерла и подняла голову. Он выпрямился, склоняясь из проема. Тишина растянулась между нами.

— Вы говорили об этом вчера, — сказал он. — Великий Свет, я думал, это сны от лихорадки.

Тишину пронзали сверчки, начавшие вечернюю песню. Мои руки застыли над швом сапога.

— Она рассказала тебе о том дне.

— Да, — тихо сказала я. — Ты говорил: «Ама».

Он уставился на меня, грудь вздымалась и опадала, его дыхание стало быстрым. Я не знала, какая эмоция разгоралась в нем. Гнев? Смущение?

— Прости, — быстро сказала я. — Я не пыталась докапываться.

— Я видел это при каждом слове, — его голос был резким. — Все снова происходило передо мной.

— Мне жаль.

Напряжение гудело между нами еще миг, а потом Кольм прижался к стене.

— Ничего, — он провел пальцами по волосам, а потом сделал то, чего я не ожидала. Он рассмеялся. Я впервые слышала его смех, но звук был горьким. — Я не безумен, Мэй. Но это было самое яркое ее изображение с тех пор, как ее убили.

Я сглотнула, не зная, как ответить. Он вытащил из-под рубашки кольцо Амы и надел на свой мизинец. Оно едва налезло на кончик пальца.

— Она бы тебе понравилась. Она была увлечена своим делом, как ты. Чудесно ныряла, — его губы дрогнули, он смотрел на ряд розовых жемчужин. — Я говорил Моне в Тиктике, что пошел бы за ней куда угодно, это так. Но я не рад возвращаться в Люмен. Совсем. Ей с Арленом есть куда возвращаться. Ее ждет престол. Арлена — Сорча, по крайней мере, он так думает. У меня нет ничего. Только отсутствие Амы.

Я пыталась кашлянуть, разум все еще был пустым.

— Может…

Он повернул голову ко мне, и я испугалась тяжести его взгляда.

— Что «может», Мэй? Может, я найду кого-то еще? Начну еще раз? Что это пройдет, будет угасать с каждым днем, хотя я буду ходить мимо места, где ее убили? Это глупо. Попробуй пожить с такой потерей, увидишь, что это с тобой сделает.

Я сидела, потрясенная его резкостью, а потом опустила взгляд на сапог. Последнее четыре стежка задевали только один край шва. Я решительно набросилась на стежки, лицо пылало. Свет угасал, и мои стежки были широкими и неровными, как и биение моего сердца. Я сделала еще четыре стежка, я иголка застряла в плотном материале.

— Прости.

Я не поднимала голову.

— Мэй. Прости. Я… так вышло нечаянно. И ты жила с такой потерей. Я вел себя как эгоист.

Я пошевелила иголкой, пытаясь проткнуть ею кожу.

— Нет, ты прав. Моя семья еще жива. Сестра, братья, тети и дяди, кузены, друзья… человек, за которого я собиралась выйти. Они все еще живы.

— Но их у тебя забрали. Знаю. Мне жаль. Может, даже хуже знать, что они живут без тебя, что ты не можешь быть частью их жизни.

— Это не хуже, — сказала я. — И не лучше. Нельзя так определять горе, — пальца скользнули по игле, она согнулась и вонзилась в подушечку большого пальца. Я тихо выругалась и сунула палец в рот, пытаясь завязать узел на нити и пряча сломанную иглу в мешочек.

— Ты была помолвлена.

— Успела. Он сделал предложение на той же неделе, на которой меня изгнали.

Я ощущала его взгляд. Я надела плохо зашитый сапог на ногу.

— Мне жаль.

— Хватит так говорить, — я завязала шнурки и глубоко вдохнула, пытаясь прогнать напряжение из груди. Я посмотрела на него. Его волосы сияли в последних лучах. — Это ведь никогда не уйдет, да?

Хмурость пропала с его лица, он выглядел уставшим и печальным.

— Да, — сказал он. — Никогда, — он смотрел на меня еще мгновение. А потом… — Почему тебя изгнали, Мэй?

Я сорвала травинку.

— Я вроде говорила.

— Нет. Не совсем. Ты сказала, что перечила Вандалену.

— Да.

— Ты не сказала нам, что именно сказала ему.

Я сорвала еще пару травинок, думая о том дне, о днях, что последовали за ним.

Он быстро помахал рукой.

— Думаю, теперь я докапываюсь. Не страшно, если ты не расскажешь…

— Почти не важно то, что я кричала Вандалену, — сказала я, глядя на него. — Я могла сказать что угодно, результат был бы тем же. Думаю, ты уже понял, что это касалось приказа отстреливать чужаков.

Он покрутил кольцо Амы в пальцах.

— Я помню, что получал письмо где-то в то же время, как тебя изгнали. Помню, потому что как раз купил это, — он держал колечко между пальцами.

— Ясно. Это был не просто приказ. Все шло плохо и до этого, — я вытянула ноги не траве. — Думаю, ты знаешь о семье, что забрала короную после того, как род изначальных правителей оборвался много лет назад?

— То были серебряные магнаты, да?

— Да. Управляли шахтами. И монархия после них всегда интересовалась шахтами. Но шахты разрушают природу, потому и были созданы Лесничие. И потом миссия Лесничих начала сталкиваться с интересами монархии.

— Они пытались обхитрить Лесничих?

— Мы были полезными, а они — не совсем глупыми. Они знали, что мы играли важную роль в защите гор. Но они пытались изменить наши цели, ослабить ограничения на шахты. Вандален оказался хуже многих. Со временем он переместил наше внимание с защиты ресурсов на патрули границы. Никто из скаутов не был этому рад, но я… была громче многих. И у меня было много друзей в страже.

— Опасное сочетание.

— Для него — да. И я обходила его приказы, я брала минимум скаутов на выполнение его глупых заданий, а потом отправляла остальных выполнять настоящую работу — проверять вред от шахт, срубать зараженные деревья. Но у него были верные глаза в страже, и весть дошла до него. Он предупреждал меня, угрожал понизить. Но, чем больше менялись его приказы, тем сильнее напрягались Лесничие. Он нервничал из-за нас. И что-то нужно было сделать, чтобы все увидели кого-то примером.

— И это оказалась ты?

Я теребила траву.

— Это не был случай с не тем местом и не тем временем. Он был умным. Он вызвал меня на совет, одну, без поддержки других Лесничих. Он приказал мне стрелять в лесу, сообщить это остальной лесной страже. Он знал, что я не соглашусь. Это было глупо, мы не были вооруженными солдатами. Это работа вооруженной стражи, и даже они были больше сосредоточены на тренировках к бою, а не на убийстве чужаков. И я закричала, — я поджала губы, вспоминая, как он настроил меня, как спровоцировал, чтобы я сорвалась. — Ему было просто. Ему не пришлось ничего доказывать совету. Не требовался суд. Через час я была в темнице, а до рассвета следующим утром меня вывели из Лампириней.

— Как узнали другие Лесничие? Ты знаешь?

— О, — сказала я, не успев прогнать горечь из голоса. — Они были там.

— Где?

Я раздавила травинку между пальцев.

— Во дворе, где меня официально приговорили и увели. Они не знали, почему я сорвалась, слышали лишь, что я сделала это перед королем. Там была вся стража — лесная, с оружием, дворцовая. Даже ученики. Вандален… постарался сделать из этого спектакль.

Мне не нравилось вспоминать те моменты, море лиц передо мной, их подняли из постелей за два часа до обычного подъема.

— Он заставил нарядить меня в мою официальную форму, а потом вывел перед всеми. Он созвал других Лесничих и заставил сорвать меня все, что означало мой ранг. Они забрали мой серебряный наплечный шнур, пояс с инструментами и сапоги с двумя рядами бахромы, — я вспомнила, как Джен стояла с другими учениками, смотрела огромными глазами. — Он заставил их оторвать знак с моей туники. Они даже оторвали вышивку с воротника плаща. Он заставил их сломать мой лук, придурок, его можно было хоть отдать кому-нибудь, но нет, ему нужно было усилить впечатление.

Я погрузила пальцы в мягкую землю, глядя в пустоту.

— Он зачитал мой приговор, чтобы слышали все, лишил меня ранга и назвал чужаком. Он отдал приказы всем отрядам ловить меня в лесу в будущем. И потом заставил Лесничих связать мне руки и завязать глаза, будто они думали, что я не смогу пройти по горе с закрытыми глазами, — я помнила, как решительно смотрела над головами друзей, несколько светлячков летало по краям двора, и повязка опускалась мне на глаза.

Я стряхнула траву с сапог.

— Пять лет я цеплялась за идею, что его спектакль вызвал другую реакцию, что он не запугал стражу, а усилил их презрение.

Кольм крутил колечко Амы на цепочке.

— Потому ты так расстроилась из-за той ямы.

Я посмотрела поверх темнеющего проема.

— Ничего не изменилось. Никому не хватило смелости продолжать нашу настоящую работу. Вместо этого они ходят по старым дорогам, не пуская виндеранских детей собирать грибы. Мы отдаем деревья жукам, и обвалы загрязняют ручьи, — я вздохнула. Он издал тихий смешок. — Что?

— «Моя сила в моей честности», — он спрятал колечко под рубашку. — Никто не может сказать, что ты больше не Лесничая, Мэй.

Простота его слов потрясла меня. Годами я боролась за свое старое ощущение цели, поглощенное отсутствием направлений, пустотой, появившейся в моей жизни. Он назвал меня по старому титулу без сомнений, и от этого в груди стало тепло. Я опустила голову, воротник вдруг стал горячим.

Желтый светлячок лениво пролетел между нами, не замечая нашего разговора. Я вернулась в реальность. Сумерки. Пора идти. Я стряхнула траву со штанов.

— Пора будить твоих брата и сестру, — я встала на ноги. — Как ты? Понести твою сумку?

— Я в порядке. Боли нет. Ты уже много сделала. Я благодарен тебе, Мэй, — он протянул руку в стиле моего народа. — Спасибо.

Я была потрясена этим жестом, улыбалась, пока шла будить Мону.

— Было бы сложнее тащить твое бессознательное тело с горы, Кольм. Я рада, что ты еще дышишь.

Я уловила его улыбку и потянулась будить его сестру.

* * *

Мы быстро проглотили кожуру фруктов и остатки копченого мяса, а потом закинули сумки на спины. Я указала Моне и ее братьям идти наверх, а сама задержалась, пытаясь скрыть следы нашего присутствия. Я вымела из пещеры траву, разбросала угли. Отряхнув руки, я пошла за королевичами. Мона добралась до вершины, братья шагали за ней, но там она застыла, ее силуэт был черным на фоне темнеющего неба.

— Ох, — услышала я ее голос.

Я напряглась, сердце билось быстро в такт моим шагам.

— Что? Мона, что случилось?

Она не обернулась, но помахала мне, маня на вершину.

— Иди сюда скорее.

Мы забрались к ней и замерли, глядя на мягкий склон и впадину. Я пошатнулась от потрясения, ладонь прижалась к груди.

Внизу, беззвучные, как ночь, и яркие, как луна, двигались голубые призраки, светлячки. Реки, каскады, ручьи света звезд, не мигающего, а сияющего, парили над землей. Они летали среди стволов деревьев, парили, как туман, над кустами. Их было так много в сумерках, что весь лес сиял, стволы купались в голубом свете. В ветвях наверху вспыхивали их желтые родственники, добавляя картине под ними свое мерцание. Я прижала ладони к щекам, горло сдавило от эмоций. Как давно я в последний раз видела это священное зрелище?

Очень давно.

Руки Моны висели по бокам.

— Ох, — выдохнула она снова, словно внезапно поняв.

Я ощутила легкое прикосновение у локтя. Кольм.

— Твой Свет, — сказал он.

Я сглотнула, не могла говорить. Где-то в деревьях к сверчкам присоединился тауи. Выпей-чай! Серый свет угасал на облачном небе, оставляя только сияние во впадине. Несколько одиночек отлетало к нам от своих товарищей, и я видела, как их голубой свет падает на землю внизу. Без тревог, так просто, эти крохи искали тихо себе пару. Пели сверчки, восклицал тауи, и реки звездного света продолжали разливаться среди стволов деревьев.

Я была наполнена до краев, я тосковала… так сильно, что не поняла, что тауи кричит один в позднее время дня, слишком высоко, не подумала логически, что ему ответили несколько пиви. Нет, я стояла как статуя, пока подсознание не привело меня в чувство, но было слишком поздно. Вдох, и фигура вышла из-за деревьев в облаке светлячков, стрела была поднята в луке.

— Не двигаться, — приказал приглушенный голос, и я разбилась, смотрела на осколки своей глупости на земле. — Вы окружены лесной стражей короля Валиена Голубой дым Лампиринейского, — лицо говорящего было под капюшоном, скрытое темной тканью, но было видно ее глаза, мерцающие в голубом свете. Она держала в руке три стрелы, по одной на каждого из нас. Она медленно двигалась вперед, ее стрела была направлена на нас. — Вы не будете говорить или вытаскивать оружие. Вы протянете руки, чтобы их связали. Вас отведут во двор короля Лампириней, где вы будете… Элламэй?

Она выпрямилась от потрясения, лук опустился. Она моргнула несколько раз, разглядывая в голубом свете.

Это была моя кузина Джен. Мое сердце рухнуло к ногам.

— Земля и небо… — она сняла капюшон и убрала ткань с носа и рта, даже в тусклом свете я видела тревогу на ее лице. Она прошла ко мне и схватила меня за руки. — Элламэй, как же… что ты тут делаешь?

Я обхватила ее руки в ответ.

— Джен, прошу, пропусти нас. Мы только переходим горы. Нас нельзя ловить.

— Я…. Элламэй, я уже… ты не слышала мой сигнал? Сюда идут скауты Хоуэла, — она посмотрела на моих спутников. — Что ты делаешь? Кто они?

— Никто, Джен. Просто путники. Мы не навредим. Нам просто нужно пройти.

— Это же… Свет, это не ты была прошлой ночью? На дороге у Частокола? — ее хватка на моих руках стала крепче. Она снова посмотрела на Аластейров.

— Джен, — сказала я, чуть не стряхнув ее руки. — Пропусти нас.

— Я ехала забрать Отто, — сказала она высоким голосом. — Он сказал, что кто-то оставил виндеранскую флягу на дороге. Он подумал, что нарушители прошлой ночи еще рядом, предложил проверить ближайший ручей.

Виндеранская фляга. Черт возьми.

— Ближайший ручей здесь, конечно, — она паниковала, а я слышала звуки скаутов, спешащих по лесу, задевающих кору и листья в спешке. — И… это была ты?

— Джен, послушай…

Она оглянулась, услышав из-за деревьев трель. Пока она отворачивалась, я сняла с Моны кулон с жемчужиной. Я спешно сжала цепочку с кулоном в кулаке и сунула в сапог.

Джен повернулась к нам, ее глаза были полны боли. Она отпрянула на пару шагов и подняла лук.

— Я… я не могу… прости, Элламэй.

Я повернулась к Кольму.

— Быстро, — прошептала я. — Отдай Моне кольцо, пока руки не связали.

Он расстегнул цепочку, снял кольцо и передал сестре. Она надела его на левый безымянный палец, фигуры начали появляться из глубин леса. Луки скрипели со всех сторон.

— Протяните руки, — приказала одна из фигур, он был в капюшоне, как и остальные. — На его плече был плетенный серебряный шнур, на его сапогах были два ряда бахромы. Его значки блестели, поражая количеством. — Бросайте оружие.

— Что делать первым, Хоуэл? — спросила я. — Говори точнее.

— Это Элламэй Бражник, сэр, — тихо сказала Джен.

Я видела, как несколько стрел дрогнуло. Один скаут слева выпрямил лук и снял маску, как Джен.

— Держите себя в руках! — рявкнул Хоуэл, скаут поднял лук. Надежда угасала, он всегда был на стороне короля сильнее всех товарищей. Он смотрел на меня и трех спутников. Я ощущала напряжение Моны. — Исправь, если я ошибаюсь, но тебя изгнали пожизненно, так ведь? — спросил Хоуэл.

— Верно.

— Что тогда ты делаешь в обществе чужаков так далеко в горах?

— Мы мимо проходили, Хоуэл, как невинные путники. Если не заметил, Торговая дорога все еще недоступна, так что через горы приходится добираться самим.

— И зачем, — спросил он, глядя на Аластейров, — вам на другую сторону?

— Я помогала тебе подняться до Лесничего, — осторожно сказала я, — но, боюсь, говорить я тебе не собираюсь.

Его лицо дрогнуло под маской.

— Тогда тебе придется рассказать королю и его совету.

— Королю же нет дела до безобидных путников?

Он махнул скаутам.

— Связывайте им руки.

— Сэр, — с отчаянием сказала Джен. — Вы же знаете, что делал совет все эти годы?

— Это не наша проблема. Если мы пропустим их — что, напомню, будет считаться изменой — они могут попасться снова, может всплыть, что они сначала встретились с нами, и мы ничего не сделали. Мне не нужно говорить, что после этого будет с твоим рангом и репутацией, — он щелкнул пальцами в сторону нерешительных скаутов. — Свяжите им руки, стражи, или я доложу на всех королю!

Несколько бросилось вперед, занялось нашими запястьями. Арлен выругался, когда они забрал из его рук атлатл.

— Завязывать им глаза, сэр? — спросил неохотно другой скаут.

Хоуэл замешкался.

— Нет, — сказал он. — В темноте они ничего не увидят. Не будем затягивать.

И я знала, что это была вся свобода, что я получу от бывших коллег.

Мы хотя бы не были мертвы.

Пока что.

* * *

Мы шли ночью. Я была отчасти рада, что мы отдохнули днем, иначе Аластейры не поспевали бы за шагом Хоуэла. Наш путь озаряли светлячки, но теперь их свет только озарял мои ошибки. Я подавляла отчаяние, сжимающее желудок, разум бросался от одной горькой мысли к другой, как птица, что боялась опуститься на ветку. Как я забыла, что Отто тут же узнает виндеранскую флягу? Почему не подумала, что он свяжет это с вторжением народа холмов прошлой ночью? Как я могла опустить позывные стражи в лесу? Что я скажу королю? Его совет узнает Мону и ее братьев? Что они сделают с ними?

Что они сделают со мной?

Дорога была вытоптанной, широкой, но все еще неровной, и я слышала, как мои спутники пару раз спотыкались за мной. Я с тревогой подумала о Кольме, только пришедшем в себя. Другие скауты несли их сумки, так что он хотя бы не тащил дополнительный вес, но это мало успокаивало. На каменном переходе я услышала, как он пошатнулся, кашляя. Я развернулась, зашагав спиной со связанными запястьями вперед.

— Все хорошо, Кольм?

— Хорошо.

— Молчать, — приказал Хоуэл.

Мы шагали до рассвета. Мы двигались дальше на север, миновали пересечения с путями, ведущими вниз по горам. Я подумала о лесном народе в поселениях, те, кто рано вставал, начинали зажигать костры и набирать воду, и я задумалась, рискнула бы хоть одна душа в Сильвервуде, чтобы спасти меня. Я подумала о семье на севере. Я не успею послать им весточку. А друзья в страже? Они будут рисковать рангами и титулами за бывшего товарища, приведшего чужаков на землю, что они защищали?

Лучи света пронзали утренний туман, мы вырвались из леса, увидели над собой гору Голубого призрака, дворец Лампириней был на вершине. Сердце встрепенулось, я была ослабевшей и встревоженной. Витые башни все еще были знакомы, как в день, когда мне завязали глаза и вывели за ворота. Башни и арки были построены в горе, возвышались над деревьями, сверкали в первых лучах. Большой Огнепад еще оставался в тенях на западных склонах, его не было видно за утесом и Частоколом, но шум его падающих вод доносился до нас у подножия.

Но вид долго меня не радовал. Хоуэл поторопил нас в лес на холме, и дворец пропал за листвой, отчаяние затопило меня. Это был не мой дом. Не мое укрытие. Это больше не было безопасным местом. Там были опасность, отчаяние и поражение. Я сжала кулаки за спиной, ненавидя то, что место, что радовало меня, теперь вызывало лишь страх.

Люди занимались утренними делами в поселении, окружающем стены дворца. Запах дыма и пекущихся лепешек разносился по округе, смешанный с едким дымом печи кузнеца. Я невольно озиралась, пока мы шли, тихо отмечала, что осталось прежним, а что изменилось, пока меня не было. Мастерские стульев и метел, изделий из кожи и кузница. Мельница и пресс для сидра. Утренний шум заглушал стон водяного колеса, от движений которого работала мельница. Мастерскую луков, вроде, обновили, и творец серебра расширила магазин, но таверна не изменилась. Смех детей доносился до нас. Девочка сидела с деревянной игрушкой, заставляла ее танцевать, и все смеялись. Они перестали играть и смотрели, как мы проходили, кукла выглядела как повешенный человек.

Я старалась не видеть в этом зловещий знак.

Когда мы добрались до резных деревянных врат, я удивленно отметила, что узор на них не изменился. Обычно, когда новый король получал корону, старые врата снимали, и новые вырезали с заказанным символом. Но двери передо мной были с орлом Вандалена, раскинувшим крылья над горами, его когти, казалось, хотели вырвать деревья. Я не успела обдумать это, потому что врата распахнулись со стоном, впуская нас во двор.

Мы миновали огромный двор, место ежегодных пиров и веселья людей Сильвервуда у огромного дуба, древнего, как сама страна. Во время летних пиров музыканты сидели на ветвях дерева, окруженные синхронизирующими светлячками, а внизу танцевали остальные. Но теперь во дворе стояла тишина, нарушаемая лишь спешными шагами. Хоуэл повел нас по лестнице к дверям замка, кивнул дворцовым стражам у ворот. Они опешили, когда я прошла мимо них.

— Элламэй…?

Но через миг мы были в арочном коридоре, утреннее солнце озаряло моль, летающую в воздухе. Я ощущала разные эмоции. Этот дворец. Мой дом. Моя тюрьма. Моя победа.

Мое поражение.

Хоуэл не сразу повел нас в тронный зал, он использовал боковой проход. Мы шли в комнату совета. Я подавила волну страха, кашлянула, нарушая долгую тишину.

— Советники те же? — спросила я. — Никто из них, не знаю, не умер от едкости за последние пять лет?

Хоуэл ускорил шаги, словно хотел убежать от моих слов.

— Нет, — тихо сказала Джен сзади. — Совет тот же, Элламэй.

— Геллебор и Блэкторн?

— Там.

Блин.

В окна дворца влетал весенний ветерок, солнце сияло на отполированном дереве в коридорах. Изящные фонари из кованого железа висели под потолком, перемежаясь с люстрами из серебра. Знамя страны, серебряное дерево на зеленом поле, виднелось всюду. В Светлые годы корни дерева украшали голубые жемчужины, представляя призраков, но Люмен и Сильвервуд рассорились, и жемчуг поставлять перестали. Теперь жемчуг остался только на знамени в тронном зале. Остальные украшали голубые нити.

Дверь комнаты совета навевала воспоминания, от которых все сжималось. Хоуэл выстроил нас в коридоре у комнаты и ушел сообщить королю, оставив Джен и трех скаутов сторожить нас. Впервые за время ареста я посмотрела в глаза Моне и ее братьям.

— Простите, — сказала я.

Мона посмотрела на скаутов, ожидая, что они заставят нас молчать, но они намеренно не смотрели на нас. Я ощутила искру благодарности.

— Не стоит, — сказала она. — Это я убедила тебя вернуться.

Я посмотрела на Кольма. Он серьезно смотрел на стену напротив, где был вырезан Огнепад, шарики серебра на нем представляли светлячков у его берегов.

— Итак, — тихо сказала она, — Элламэй Бражник?

— Такой я была здесь, — устало сказала я. — Это имя кричал король, вынося приговор. Некоторое лучше оставлять позади.

— Бражник — твоя фамилия?

— Скорее Элламэй. Моя сестра Сэрамэй. Мама — Илламэй, — я переминалась с ноги на ногу. Ее кулон натирал ногу, где я спрятала его в сапог. — Бражник — мой эпитет. Мы все выбираем их в тринадцать, и часто они выбраны по глупым причинам. Моего брата Мейку, например, до брака звали Дятел, потому что он идиот. Моя сестра была Тюльпаном, потому что считала цветы красивыми.