Лесными тропами к истоку

Глава 1

Печальный голубой свет еще не вызревшей луны повис над черным лесом, пал на старую дуплистую ель. Большеглазая сова медленным поворотом кошачьей головы смотрит вдаль: это ее родина, она любит ее и восторгается громко, особенно по ночам. Кому-то этой порой в лесу страшно: вот в самую полночь в дальнем урочище возле озера с зыбким торфяным берегом, вдруг тоскливо и дико запоют свою разбойную песню волки или чем-то недовольный хозяин тайги рванет тишину своей глоткой так, что вздрогнут лоси. Сова слушает шорохи и посвист сильных крыльев перелетных птиц, покидающих насиженные места до следующей весны. Но сова не чувствует себя одинокой. На рассвете солнечные лучи заиграют жемчугами в каплях холодной росы и сова увидит на узкой тропинке коренастого человека с ружьем за спиной. Человек идет в тайгу выполнять служебный долг, он смотрит восхищенно; осень – художница расписала красками округу. Глаза не устают любоваться золотыми березами, огненно-красными кленами и осинами, желтыми вязами и липами. Одна угрюмая ольха стоит зеленая, и зелеными упадут с нее листья, но недолго держатся осенние краски, не за горами зима.

По тропинкам, а где-то напрямик идет по лесу егерь Андрей Соколов, похрустывает тонкий ледок. Ничто не ускользает от взгляда егеря: в белоствольных березняках светло и торжественно, радуется егерь – нынче в лесу хороший урожай рябины, брусники, клюквы. Не ленись, собирай, но это прежде корм для пернатой дичи. Бывает глухарь так «наклюется» ягод, что подняться не может.

И человеку в радость наклониться, и взять полную горсть темно-красных ягод брусники. Каждая ягодка – сладость. Сбродила она в тонкой кожице, как красное виноградное вино в бочке. Брусника бьет в нос и растекается по всему телу радостной силой. Там, где липки и осинки заблудились в темном ельнике, слышен тонкий голос рябчика, ему вторит другой, – будто ищут друг друга.

На поляне сидит черный, как головешка, краснобровый тетерев. Пригнув голову, переминается с ноги на ногу. Можно подумать, что-то близоруко ищет. Но нет, он вдруг распушил хвост, крылья развесил, как перед дракой, да как подпрыгнет вверх с криком: «Чуффши, чуффыш!» Глаза его налились кровью, шея вздулась, голова трясется в экстазе. Это главный распорядитель весеннего тока и хореограф – Терентий зовет на поляну набираться опыта молодежь.

Придет весна – время свадеб и размножения будущего поколения пернатых. Далеко слышен шум этой генеральной репетиции. Вслушиваясь в музыку разноголосой природы, Соколов вспоминает стихи знакомого охотника и поэта:

Утренняя зорька и глухаря зацепила, сидит он на облюбованном сосновом суку – большой, бурый, бородатый. Закрыв глаза, что-то по-шаманьи шепчет, видно, вспоминает мотив предков, который слышал древний человек, когда еще передвигался по земле на четвереньках… Красива наша земля, все это Российское – нам беречь и приумножать. Подходя к светлому ручейку, Андрей остановился возле дуба и рябины, их разделяла вода. Рдеющее гроздьями красное платье рябины трепал ветер, казалось, она наклонилась к дубу, словно желая прижаться к его крепкой груди.

Андрей вспомнил любимую народом песню в исполнении всемирно известной певицы – Надежды Андреевны Обуховой, под сопровождение оркестра народных инструментов:

Грудной голос певицы выражает тоску и одиночество женщины, судьбы безрадостной, быть может, матери-солдатки, не дождавшейся любимого с кровавых полей проклятой войны.

Андрей думает о великой силе народных песен, заставляющих или радоваться, или плакать. Но песня на свет Божий сама не появляется, ее создает творческий союз поэта и композитора. У каждого из них своя сила, но силы, соединенные в единую гармонию, – рождают песню – добрый спутник по жизни:

Конечно, творческие люди создают и романсы, и арии. Егерь что-то негромко напевает, потому, что лес ценит тишину.

Миновав густые заросли, его взору предстали ровные посадки молодого леса, а дальше в синей дымке темнели старые хвойные леса, а за ними возвышалась громадина гора, где ночуют орлы и тучи. Там, по рассказам, бьет родник с целебной водой, его называют – Святой Исток. Андрей мечтает, когда-нибудь подняться в гору, пригоршнями напиться живительной его силы. Егерь подходит к кормушкам для зверей. Веники оленям и косулям частично съедены, зерно подчистили кабаны – это порадовало, нашло лесное зверье кормушки, теперь место будет востребовано, особенно в зимнюю бескормицу. Соколов решил осмотреть солонцы и галечники.

Нелегка работа егерей в угодьях, это теперешние, работающие у богатых арендаторов, не знают проблем не с вездеходной техникой, не с горючим. А в советское время работа егеря держалась в основном на энтузиазме, хорошо, если имелся какой-никакой мотоцикл. На нем Соколов возит корма, птицам речную гальку, она нужна для переработки грубого корма: камушки в роли жерновов в желудке перетирают почки берез, сосновую хвою – основной зимний рацион птиц.

Вот привозит егерь в лес тяжелый рюкзак – весом более двух пудов. Берет лопату и идет, боясь запнуться, перешагивая через стволы и сучья упавших дерев, к намеченному месту. Это обычно сосновая грива, поросшая мхом-беломошником. Освободившись от груза, разминает затекшие плечи и спину. Передохнув, расчищает площадку ото мха, засыпает ее песком, выкопав яму, высыпает привезенную гальку. Но одного рюкзака оказывается мало. Над галечником строят крыши. Зимой она защитит кормушку от снежного заноса.

Солонцы делаются для животных травоядных, соль нужна для улучшения пищеварения: зайцам, оленям, косулям, лосям. Андрей долбит колоды из толстых поваленных осин. Зайцам устанавливает их прямо на земле, а для копытных ставит на столбы, чтобы не заносило поземкой. Возле солонцов егерь рубит осинки, ее кора – тоже лакомство для животных.

Вот и галечники. Сразу видно, что птицы его посещают, вон, вокруг разбросаны экскременты. Вдруг лицо егеря перекосило, как от зубной боли, среди камушков он увидел капкан, привязанный тонкой проволокой. По разбросанному пуху видно, что в руках браконьера добыча уже была. Андрей решил проследить, познакомиться с нарушителями.

Ближе к вечеру он услышал треск сучьев и хруст сушняка под чьими-то ногами. К кормушке приближались двое. Подошли. Егерь услышал голоса:

– Пап, смотри, а в капкане сегодня пусто.

– Ну, не каждый день коту масленица, завтра поймается глухарь.

Пришельцем оказался местный начальник при лесокомбинате – Крикунов. Что не хватает этому человеку? У него в доме достаток во всем. Двери магазинов для него открыты с черного хода. Он и несовершеннолетнего сына вооружил. Что же получится в будущем из мальчика, каким он будет человеком? При таком воспитании вряд ли в нем прорастут зерна добра.

Соколов, предъявив свое служебное удостоверение, попросил документы на оружие… Но ни охотничьего билета, ни разрешения на право хранения и ношения оружия у старшего не нашлось Егерь, проявив характер и настойчивость, изъял у нарушителя оба ружья с составлением протокола. Начальник, привыкший кричать и командовать подчиненными, пригрозил Соколову большими неприятностями. И слово он свое сдержал.

Глава 2

Был вечер седьмого ноября. Население поселка, увешанного красными флагами и лозунгами на транспарантах, отмечало очередную дату победы пролетариата над буржуазией.

Соколов, тепло одетый, под тяжестью амуниции и пройденных километров по бездорожью, возвращался к домашнему очагу, минуя сельский магазин. Здесь топчутся мужики. Желающие «добавить» еще, но не имеющие заначки, израсходовавшие семейный бюджет, толпятся на крылечке в надежде на милость продавца.

Соколов заметил знакомых мужиков: Ивана и Митрофана. Иван стоит без шапки в просаленной мазутом телогрейке – он тракторист. Митрофан работает в бригаде лесорубов – чокеровщиком, цепляет поваленные стволы к трактору Ивана.

Тракторист цепко держит Митрофана за воротник и, горячо дыша, приговаривает:

– Давай, я тебе – морда буржуинская, «пятак» начистию!..

– За что такая щедрость? – басовито вопрошает чокерщик.

– Ишь, вырядился в бобра… раньше в бобрах только богатые ходили. Зачем животину сгубил?

– Никого я, Ваня не загубливал, – оправдывался Митрофан, – уж года четыре, как жена купила на барахолке это пальто, аккурат в размер угодила.

– Что-то я твое пальто первый раз вижу.

– Дак, праздник ведь, вот на радости и одел. На душе хорошо, жена настояла: «Походи, – говорит, – милый, в пальто, пусть люди посмотрят – какой ты у меня хороший».

Иван мотает головой:

– Все равно, надо бы съездить на всякий «пожарный»! – придирается тракторист.

– Попробуй, я тебе в ответ так «причекорю», что завтра твои «фары» в кабину не пролезут.

– Ух, ты, геракакал какой! – еще больше взбодрился Иван.

Мужиков пристыдил кто-то из народа:

– И не стыдно вам собачиться, ведь свои – из одной бригады.

– Да, ладно, Митрофан, чего ты своим чекерем грозишь, айда нанесем спиртовую дезинфекцию желудкам, выпьем за мир во всем мире. У тебя сколько в кармане?

– Деньги не зло, зло так быстро не кончается.

Иван с помощником, взявшись за руки, скрылись за скрипучей дверью сельмага. Из темноты, как на свет электролампочки, появился мужичок, имеющий желание сесть кому-нибудь «на хвост». Он любопытствует:

– Скажите, коллеги, водка чай еще не закончилась?

Мужики, знавшие пришельца по кличке – «лесной клоп», – отвечали:

– Чаю на прилавке полно, а водки всем не хватит, но есть трехлитровые «клуши» с красным вином.

– А пиво в столовой есть? – не унимался клоп.

– Пиво в столовой есть, свежую бочку открыли, там тебя ждут!

– А ну, его – пиво. Можно выпить красное вино – оно с красным знаменем цвета одного…

Проходя по улице мимо одинокого дома, егерь заметил у окна дядю Колю. Тот, тоже приметил его и замахал руками, приглашая зайти. Но егерь подал отмашку. Дядя Коля рванулся к выключателю и, давай мигать лампочкой. «Вот, хрен старый, нашел время для общения». Заходя к колченогому старику, Андрею ударил в нос запах мочи, видно, трудно ему на одной ноге ходить «по легкому» ночью на двор, поэтому пользуется он услугами ведра.

– Чего звал? – повышенным тоном спросил Андрей, – домой надо, мокрый весь!

– Андрюш, Андрюша, – зачастил дядя Коля, – прости меня, праздник уже кончается, завтра людям на работу, а я еще ни с кем не поговорил. Ну, маленько выпил, сижу тут один, а душа-то, она… ей напарник нужен. Вот как ты сам мыслишь, а? Прав я? Я счас гармонь достану, все будет веселей.

Инвалид загнул штанину брюк, щелкнул рычажком, его пластмассовый протез согнулся в колене. Протез, крепившийся к худому телу старика ремнями, у Андрея вызвал страх. Дядя Коля полез под кровать и, пока он готовил музыку, Соколов окинул взглядом его квартиру: в углу русская печь, сложенная из красного лапотного кирпича, с подтопком, в другом углу темнел обшарпанный шифоньер для одежды. На стенах – потрескавшиеся обои, на обеденном столе возвышается чернобелый телевизор, над кроватью в деревянной рамке висит старинный портрет – это хозяин в молодые годы с женой. Возле входной двери на табуретке монотонно гудит самодельное зарядное устройство, рядом пыхтит аккумулятор: Дядя Коля имеет автомобиль – инвалидку. Старый закинул ремни гармошки на плечи, ловко пробежав заскорузлыми пальцами по кнопочкам, вздохнув, сказал:

– Я тебе, Андрюшечка, счас сыграю и, наверно, спою.

На его сморщенных желтоватых щеках проступил румянец, он тихо запел хрипловатым голосом:

Пожелтевшие от махорки пальцы певца, осторожно и точно перебирают кнопки, ведут мелодию – здесь поет не голос, а больная душа. На последнем слове припева дядя Коля не выдержал, заплакал. Заплакал по-детски, навзрыд. Мелодия разжалобила старика. В этой песне он чувствует нечто большее, чем другие. Его прошлая сознательная жизнь, труд, счастье простого человека навсегда отложилось этой мелодией, как на патефонной пластинке: рябинушка олицетворяла воспоминания. Опустив с колен гармонь, он, всхлипывая, и, сморкаясь, говорил:

– Я ведь в молодости был строен и силен. Жил честно и любил честно. Перед войной и я стоял с невестой возле рябины под светлой круглой луной. Целовались мы, миловались, счастливы были оба, и ничего нам не нужно было. Никогда я не думал о старости. Стариков видел, конечно, но о том не задумывался, что когда-то буду таким же маломощным, Слава Богу, на войне не убило, вот только военный хирург ногу оттяпал, моего согласия не спросив. После войны работал столяром, вот и теперь приходит завклубом и просит: «Дядя Коля, собери, заклей стулики, опять молодежь подралась». И что за моду таку взяли, стульями кидаться? Меня завклуб-то приглашал выступить на сцене: «Ты, – говорит, – Августа своего приведи, споете дуэтом».

Старик успокоился лишь, когда на экране телевизора появился стройный в черном фраке певец – Анатолий Соловьяненко. Из его уст полилась нежная украинская песня:

Лирический тенор певца то нежно замирал, затихая – «на пиано», то вдруг громко – «на фортэ» птицей взлетал в поднебесье и, раскрыв сильные крылья, парил над землей, Так высоко звучит нота Си-бемоль второй октавы – мечта любого тенора, но не всем она подвластна. Это – Божий дар.

Андрей весь во внимании, взволнован необыкновенно, сердце его ворохнулось от нахлынувшего чувства, ему хотелось крикнуть:

«Это моя нота, и песня из моего концертного репертуара». Ему страстно захотелось высоко поднять эту Си-бемоль второй октавы и, как бывало на концертах, под громкие аплодисменты ценителей романсов и народных песен, поклонившись, удалиться со сцены счастливым. Андрею вспомнился концерт, состоявшийся в парке культуры и отдыха, посвященный Дню Победы. Парк утопал в цветении благоухающей весны. Вдоль асфальтовых дорожек тянулись клумбы красных гвоздик, тюльпанов. Люди, встретившись, поздравляли друг друга с праздником.

Труженики города сюда приходили целыми семьями. Концерт давали студенты музыкального училища. Выступали, поражая виртуозностью, балалаечники, скрипачи, баянисты; вокалисты пели и соло, и дуэтом. Произведения звучали знакомые, военного времени. Наконец, ведущий объявляет: «Для вас поет выпускник вокального факультета – Андрей Соколов. „На солнечной поляночке!“».

Андрей в черном костюме, на белой рубашке концертная бабочка. Он молод, густые темно-русые волосы кучерявит ветер. Задорно зазвучал баян, зазвучала песня:

Исполнитель, жестикулируя руками, краем глаза видел, как заворожено слушают его люди. И вот конец песни, и конец слова:

На последнем слове, как того требует мелодия, Андрей загвоздил ноту в верхний регистр и, подержав ее несколько секунд, поклонился публике.

В те далекие времена Николай Басков вероятно еще и не родился. Только много позже мир узнает о его «рубиновом» верхнем регистре – ноте Си-бемоль второй октавы.

Благодарная публика, дружно хлопая в ладоши, требовала песен на «бис». Отработав свои номера. Соколов отошел в сторонку, и, счастливый, отдыхал на скамейке. Возле него остановилась супружеская пара с тремя детьми, поздоровались. С улыбками заговорили:

– Андрей, ведь вас так объявляли? Мы слушали вас с упоением… Вот это – тенор! – мужчина в наслаждении закатил глаза, – Вы далеко пойдете! Я тоже пою в заводской самодеятельности, но такого верха у меня нет. А вы, простите, как это все делаете? – интересовался мужчина.

Соколову семья понравилась, он охотно отвечал:

– А вы занимались постановкой голоса?

– Нет.

– О-о, на это уходят годы труда, терпения, тренировок на дыхание, сольфеджио, пение гамм и многое другое. Но самое главное – это вокальный педагог, от его мастерства и природных данных красиво звучит наш инструмент.

– Сынок, – обратился отец к одному из детей, – сфоткай нас с мамой на память с будущей звездой сцены. Придет время, буду показывать фото соседям и друзьям.

Глава 3

Беседа с дядей Колей затянулась. «Расчехленная» бутылка виноградного вина одиноко стоит, нацелившись в потолок. Старик рассказывает:

– Я до сих пор мечтаю подняться на нашу гору, хочу напиться целебной силы из Истока, глядишь – полегчает.

Соколов слушает, кивает головой, задает вопросы:

– А откуда такое название источника?

– Эта легенда древняя. Давным – давно на Русь с юговостока напали враги. Тогда с горы спустился богатырь великого роста – Исток и стал с врагами биться. Несметными тучами нападали на него пришельцы, били и стрелами, и мечами. А русский богатырь дрался с захватчиками простой дубиной. Недаром народ песню поет: «Эх, дубинушка, ухнем!» Дак вот, разбил он хищную стаю, а сам, израненный, поднялся наверх, отдохнуть, а во сне-то и превратился в целебный ключ. И зовется он – Исток. С горы-то течет ручейком, а внизу он – широкая судоходная река. Я когда-то на пароходе плыл, видел горы «Жигулевские», знать и в тех местах водились богатыри, знать богатырей-то на Руси было много. Думаю, на каждой горе есть свой богатырь – дозорный. Терпеливо смотрят они на людей, на суету мирскую.

– Я люблю смотреть на все старинное: на картины, на гусли в руках богатырских. Без музыки мир пуст – в ней душа человеческая.

– Верно, говоришь, – поддакнул дядя Коля, – вон у меня собачка – Август, и тот любит петь под гармонь. Где бы ни гулял по поселку, а заиграю на скамеечке, непременно прибежит, сядет рядышком и подвывает. Значит, есть у животных душа. Вот был бы у Августа голос человеческий, он бы мне подпевал «Рябинушку».

– Да, есть душа у животных, но, как уверяет священник Георгий, она у них – от земли, а у человека от Бога. А ты, Андрей, в Бога-то веришь?..

– Ну, как тебе сказать? в школе этому не обучают, а православный ликбез многие постигают от бабушек. В нашей стране пропагандируют атеизм. Одного ученого спрашивали: «Что для вас Бог?..». Он отвечал: «У меня есть чувство, что высшая сила существует, но я не стал бы называть ее Богом. Она где-то на небе (небо – это образ), а ведает обо всем в мире. Для меня Бог – это такой идеальный компьютер, который задает программу и варианты развития и для планеты в целом, и для каждого человека в отдельности. Информация о том, как мы живем, какие пути развития выбираем, обязательно где-то записывается. И, в зависимости от нашего выбора, мы получаем воздаяние. Своего Бога я слышу и в музыке. Искусство сродни религии. Религия – это философия идеализма. В искусстве есть только идеал, высшая ступень, к которой все стремятся и которой никто не может достигнуть. Думаю, что все настоящие художники – истинно творческие люди – верующие. Если вдруг музыкант на каком-то этапе своего развития решил, что достиг совершенства в своем мастерстве и возгордился, считая, что делает эту работу превосходно, то при встрече с человеком, который делает это дело лучше его, может потерять веру в высший идеал, перестанет быть верующим. Как в истории про возгордившегося ангела, который стал дьяволом.»

Дядя Коля почесал за ухом, кашлянул в кулак:

– Вот, ведь, дела-то какие?.. Люди к религии по-разному относятся. Знавал я одного человека – не верующего, мы с ним на вокзале автобус ждали. Он мне стишок прочитал такой:

Старик, переведя дыхание и, вытерев обсохшие губы, спросил:

– Ну, как стихи?

Андрей хохотал…

– Да, уж, сочинил эту галиматью ярый атеист. Среди своих таких же сотоварищей он, явно, имеет успех.

Соколов, посмотрев на часы, воскликнул: «Ого, засиделись мы, дядя Коля, как говаривали графы, да князья – пора и честь знать».

Попрощавшись со стариком, он вышел на улицу. Прохладная темнота разом охватила его.

Звезды недосягаемыми светлячками мерцали над землей. В голове звенела музыка прошлых лет. Андрею, вдруг, вспомнились вступительные экзамены в музыкальное училище: желающих стать певцами оказалось сорок шесть человек.

Приемная комиссия состояла из преподавателей-вокалистов и известных певцов Музыкального театра оперы и балета. У абитуриентов проверяли музыкальный слух, ритм, а самое главное – оценивали голос. У Андрея музыкальной подготовки не было. В армии на самодеятельных концертах он пел на слух, был также взводным запевалой. А потому, как ростом он был совсем не выдающимся, песня всякий раз начиналась, чуть ли не из заднего ряда походного строя.

На дневное обучение отобрали только шесть человек. Соколов был в их числе. Оставалось сдать еще несколько экзаменов, одно из них – сочинение.

В большой аудитории собрались будущие музыканты: скрипачи, духовики, виолончелисты, баянисты, дирижеры-хоровики и, наконец – вокалисты. Стоит напряженная тишина, только перья скрипят по бумаге. Экзаменатор зорко следит за сочинителями.

Андрею попалась тема по Пушкину – «Капитанская дочка». И он, к своему удивлению, забыл имена некоторых героев этой повести. «Писатель» расстроился, загрустил, но вспомнил – в его кармане имеется вспомогательный материал, именуемый на студенческом языке «шпорой». И, когда учительница – Тамара Сергеевна отвернулась к стене, он ловким движением шпаргалку извлек.

Бывший солдат не учел, что бдительны не только часовые на посту, преподаватель наблюдала за происходящим через зеркало, висящее на стене.

Она подошла к нему быстрым шагом:

– Ваша фамилия, абитуриент?

– Соколов, – виновато отвечал он.

– Решили воспользоваться вспомогательным материалом, так у нас это запрещено?

– Я не знал про это… я еще не учился в подобном заведении.

– Вы лишены возможности сдавать экзамен, если хотите, то идите к завучу, как он решит.

Глубоко вздохнув и, спросив, как найти учебную часть, Соколов поднялся этажом выше. Он постоял, подумал и, постучав в дубовую дверь, вошел. Перед ним за столом, застеленным красным сукном, сидел молодой мужчина в черном костюме и таких же очках. Абитуриент, набравшись храбрости и применив солдатскую смекалку, спокойно объяснял:

– Я писал сочинение красной пастой, а Тамара Сергеевна меня с экзамена удалила.

– Вот как? – удивился завуч, – ей что, не нравится красный цвет?

Завуч – Иван Иванович, внимательно посмотрел на парня, затем, взяв со своего стола ручку, каких солдат еще не видывал, подал ее Соколову, тихо сказал при этом:

– Иди, пиши сочинение.

Андрюха птицей влетел в аудиторию:

– Все в порядке, Тамара Сергеевна, таможня дает добро! Вот, даже, ручку одолжили.

Преподаватель приподняла очки от удивления, но, увидев ручку начальника, разрешила сесть за стол…

И вот Соколов – уже студент вокального факультета Музыкального училища. Живет в общежитии на четвертом этаже. Сам себе готовит еду. В секционной общаге живут и студенты, и преподаватели из числа молодых. Кухня на всех общая, там, напротив газовой плиты, стоит фортепьяно, там музыканты не только готовят еду, но и проводят занятия.

Посмотришь на газовую плиту, и без труда определишь – чья кастрюля учителя, а чья – ученика. В большой кастрюле варится жирная курица – без сомнения, она принадлежит преподавателю, а у Васи кипит одна картошка. Вот, он вытащил курочку из кастрюли Венеретты Измаиловны и положил ее в свою, а сам стал играть на «фоно». Вскоре на кухню пришла в домашнем халате хозяйка, глянув в кастрюлю, она взмахнула ладошками: «Ах, где моя курочка?» Вася смущенно встал из-за инструмента, тихо отвечал: «Она тут, я взял ее только для навара»… Из окон музыкального заведения с утра и до позднего вечера гремит музыка в исполнении обучающихся. Особенно режут слух прохожим трубачи-духовики. От них можно услышать нелестную фразу: «Сумасшедший дом – какой-то».

На первое знакомство с вокалом Соколов спешил с особенным праздничным настроением, озаренный светом мечты, будто мотылек, ослепленный лучами яркого солнца. Вокал – это, прежде всего, постановка голоса. Это в сказках приходили к кузнецу поправить голос, то ли, волк, то ли, осипшая коза, и он быстро помогал им, а в реальности на это уходят годы терпеливого труда.

Путь в искусстве тернист: он притягивает всех, однако всех расставляет на свои места по способностям. Андрей этих тонкостей еще не знал.

Первокурсников распределили по педагогам. Соколов попал в класс Софьи Михайловны; старшекурсники с завистью говорили: «Тебе, Андрюха, крупно повезло с педагогом, ее ученики поют в известных театрах страны».

Соколов шел, озираясь на бронзовые статуи композиторов-классиков, вежливо обходя в коридорах пюпитры с нотами упражняющихся баянистов.

Поднявшись по мраморной лестнице, точно в назначенное время он стоял возле двери аудитории, за которой слышалось пение. Женский голос исполнял старинный романс под сопровождение музыкального инструмента.

Дождавшись паузы, Соколов вошел в класс: у стены справа стоит в черном блеске фортепиано, по углам от пола до потолка висят шторы из гобелена, в углу столик, за которым сидит Софья Михайловна в строгом платье с белым воротником. Ее темно-каштановые волосы, свисающие до плеч, аккуратно зачесаны в пробор. Такого же цвета глаза доброжелательно смотрят на вошедшего. На стуле, возле инструмента, сидит молодая пианистка – Людмила.

Андрей оробел.

У девушки Светланы, исполняющей романс, закончился урок. Она уже на третьем курсе, и поет, по мнению Соколова, как настоящая певица. Недаром, слушая ее, он улыбался. Света, выслушав замечания педагога, пожаловалась ей, что в романсе сорвала верхнюю ноту – «пустила петуха». Затем, собрав ноты и, глянув на новенького, поспешила на другие занятия.

Во время знакомства с Соколовым, Софья Михайловна и пианистка-концертмейстер Людмила просили его рассказать о себе. И он поведал, как у себя в лесной стороне строил железную дорогу, был помощником вальщика леса, работал на Балаковском химзаводе, служил в армии, где был взводным запевалой, редактором «Боевого листка».

Преподаватель и аккомпаниатор заметили, что их ученик с интересом разглядывает клавиатуру инструмента, его черные и белые клавиши. И, с разрешения Софьи Михайловны, Людмила решила рассказать будущему певцу о зарождении музыки и музыкальных инструментах. Она пересела за стол, и Андрей отметил для себя, что она стройна и высока, русоволоса, необыкновенно приветлива, в ее прищуренных глазах затаилось любопытство. Людмила начала экскурс издалека: «Музыка зародилась две с половиной тысячи лет назад в Древней Греции. Через много веков люди назовут это время „весной человечества“. Это была удивительная страна Эллада! Ее жители не представляли себе жизни без прекрасного, без искусства.

„Тот, кто не видел хотя бы однажды статую Зевса, созданную величайшим ваятелем, – говорили о скульптуре Фидия „Зевс Олимпийский“, – не может быть вполне счастливым“.

Музыка – величайшая сила, учили древнегреческие философы. Она может заставить человека любить и ненавидеть, прощать и убивать. Музыка… Мы привыкли сегодня к этому слову, часто произносим его, порой не подозревая, что родилась она, как и слова „мелодия“, „ритм“, „гамма“ свыше двадцати пяти веков назад в Элладе. Музы – это богини – покровительницы наук и искусства. Среди них Терпсихора – повелительница танцев и хорового пения, Эрато – повелительница поэзии, Эвтерпа – музыки. От муз и произошло слово – „музыка“. Предводителем муз, по преданию, был бог Апполон.

Скульпторы изображали Апполона с кифарой в руках. Был также Орфей, которого греки считали родоначальником музыки и стихосложения… В мифе об Орфее рассказывается о волшебной силе музыки… Едва заслышав пение Орфея, чарующие звуки его золотой лиры, становились послушными дикие звери, раздвигались скалы, деревья склоняли свои ветви. Музыка участвовала почти во всех видах искусств. Танцы, гимнастика, пантомима сопровождались музыкой. А инструменты у греков были разнообразные. Среди струнных они особенно любили лиру. Из-за своей универсальности лира стала символом музыкального искусства. Соревнования в искусстве музыкального исполнения включались в программы Олимпийских игр. Прославленным музыкантам на городских площадях устанавливали памятники… Ну, вот это вкратце, а остальное узнаешь в процессе обучения по специальным предметам.»

Андрей Соколов сразу припомнил, что на погонах музыкантов духового оркестра полка, где он служил, у музыкантов были знаки с изображением лиры. Соколов поблагодарил Людмилу за исторический экскурс в начинающем походе за знаниями, и подумал: «Вот такая, значит она, музыка».

Глава 4

Софья Михайловна, опершись головой на руку, с интересом слушала Людмилу, а потом спросила Андрея:

– Сегодня наш первый урок, но прежде, чем его начать, хотелось бы поговорить о твоем интересе к песням: кого ты знаешь из певцов, кто наиболее любим, какие песни поешь?

– Софья Михайловна, – оживился Соколов, – мне нравятся народные песни в исполнении Лемешева. Например, «Ах, ты душечка», «Вдоль по улице метелица метет», «Я встретил Вас». Ведь он – тенор, и у меня тенор.

Педагог удивленно подняла брови, посмотрела на своего наивного ученика:

– А кто тебе сказал, что у тебя тенор?

– Дак у меня это: голос высокий… вот, я и подумал, – застенчиво отвечал Андрей.

– О голосе можно судить только после постановки его. На это уходят годы труда.

И Софья Михайловна пустилась в долгие разговоры о вокале:

– Начинающему певцу полезно знать о будущей профессии все. Вокальному обучению начинают заниматься с 18–19 лет, когда организм уже сформировался…

В процессе обучения Андрей на своем опыте познает, как важно найти чуткого, талантливого педагога, с большим опытом. Это важно для того, чтобы с самого начала был правильно определен характер голоса.

– …Только при этом условии занятия принесут пользу, а голос будет крепнуть и развиваться, – продолжала Софья Михайловна. – Часто бывает, что певец, будучи уверенным, что у него баритон или даже тенор, изо всех сил вытягивает голос вверх, а у него, в конце концов, оказывается «бас». Или наоборот, густит звук на нижнем и среднем регистре, а у него впоследствии определяется «тенор». Так же часто путают сопрано и меццо-сопрано – женские голоса. Кроме того, когда певец поет «не своим» голосом, то малые успехи поселяют в его душе разочарование, неудовлетворенность, приводящие к психической травме. Неслучайно среди неудавшихся вокалистов встречаются почти маньяки, которые всю жизнь ищут «секрет» постановки голоса. Еще кроме голоса, музыкальных и сценических данных, начинающие певцы должны обладать всепоглощающей любовью к пению.

Софья Михайловна как-то загадочно посмотрела на своего ученика, быть может, оценивая, что же выйдет из этого парня крепкого телосложения:

– Вот ты рассказывал нам. что работал с юных лет и тебя потянуло к искусству пения, – вновь заговорила педагог. – А твой кумир Сергей Яковлевич Лемешев, как в сказке, из сапожной мастерской нашел дорогу на сцену. Жизнь сама шла ему навстречу, поощряя успехами, сближая с людьми, которые оказывали благотворное влияние на развитие его таланта. В даровании артиста пленяла удивительная гармоничность, свет души; открытость характера излучала его улыбка, поражавшая целомудрием. Его лирический тенор выражает весеннюю пору жизни, первые цветения, молодость. Но не каждому певцу дано передавать эти краски с такой убедительностью и правдой. Обладатель голоса чарующего тембра, Лемешев был наделен поэтическим даром, редкой способностью возвышать души слушателей, хоть на мгновенье делать их чище, добрее, сердечнее. Ну, вот, поговорили, а теперь начнем делать первые шаги. Людмила Алексеевна, – обратилась она к пианистке. – Сыграйте что-нибудь из репертуара певца «Соколова». Андрей вздохнул, расправил плечи и, спросил:

– Можно я исполню народную: «Ах, ты, душечка».

– Можно, можно, любую пой, мне важно прослушать голос.

Голос у Андрея сильный, звук не оставляет равнодушным.

Недаром он запевал в строю и зимой, и летом. И он с уверенностью думал, что педагог его похвалит… Песня закончилась, прозвучал заключительный аккорд фортепиано. Стало тихо. За окном усердно чирикал воробей.

Соколов с улыбкой победителя посмотрел на Софью Михайловну, а она, отвернувшись, качала головой, наконец, беспристрастно заговорила:

– Как жаль, как жаль!

– Что, жаль, – неуверенно спросил исполнитель.

– Жаль, не бережем голоса, громко кричим, поем на холоде, едим мороженое, семечки. Это травмирует голосовой аппарат. Голос – очень нежный инструмент, он не любит, не терпит нал собой насилия. Поэтому, когда певец работает над выразительностью фразы, он должен все время помнить о правильности голосоведения, не травмировать его. Твой голос, Андрей, в плохом состоянии, Он звучит, как расстроенный инструмент, звук горловой, так петь нельзя.

Соколов стоял обескураженный, потупив голову: «Вот, он первый блин на музыкальной кухне».

А Софья Михайловна все говорила поучающе:

– Искусство пения – это искусство дыхания. Дыхание – вообще основа жизни. Оно является и основой любого актерского мастерства. Для певца правильно поставленное дыхание определяет всю его дальнейшую профессиональную жизнь. Вырабатывается дыхание на упражнениях. И очень важно для певца закрепить в своих ощущениях правильное дыхание, достигая полного, яркого звука, хорошо резонирующего в груди. Это придаст голосу необходимую теплоту, задушевность, выразительность и филировку звука. Сильный столб воздуха раскрывает всю гортань, посылая звук в верхние резонаторы.

Андрей пал духом; то, что ему сейчас наговорили, так же понятно, как заблудиться в тайге, ночью, да еще в тумане. Какие-то резонаторы, особенное дыхание: «Ой, ей, ей!» – только и сказал.

– Да-а, а ты как думал? – уловила его мысль учительница. – Во время пения я не слышала у тебя окончаний в словах – «разгуляемся», «венок». Надо выделять окончания, усиливая артикуляцию. Хорошо произнесенные слова определяют успех певца. Крупные мастера театра всегда подчеркивали: «Необходимым условием для певца является хорошо поставленный голос, который позволяет ему петь не только гласные и согласные. Согласные являются самыми важными, потому что именно они пробиваются через мощь оркестрового сопровождения»… Начинающие певцы должны читать стихи, заниматься художественным чтением, чтобы чувствовать слово. «Это вам не на посиделках в компании пообщаться, это сцена!» Сейчас мы будем проверять голосовой диапазон. Я буду воспроизводить аккорды, а ты, Андрей, их распевай на «а».

Софья Михайловна поднимала звуки все выше и выше, а ее ученик их распевал. На лице учителя мелькнула довольная улыбка: «от природы у Соколова голосовой диапазон на редкость хорош, и это еще при неумелом дыхании. Перспектива хорошая, но все зависит от него самого». Но преподаватель, даже мимолетно не выказала удовлетворения голосом, она просто равнодушно сказала:

– Ну, что ж, на сегодня хватит. Иди заниматься по сольфеджио, теории музыки.

Она посмотрела на своего ученика мягко, доброжелательно, как бы не желая расставаться и продолжала:

– Творческий человек, где бы он ни работал, не станет отбывать часы. Он должен стать личностью, в которой бурлит жажда новых познаний. Он стремится расширить общий кругозор. Для того, чтобы стать большим мастером вокального искусства, нужно стать фанатиком, много работать, сосредоточить мысли только на пении. И вот иной певец действительно стал думать только о пении, и все, что не относится к пению, для него как бы меркнет, отходит на второй план. Он будет узким специалистом, не разовьется как личность. Шаляпин общался с выдающимися деятелями искусства: Станиславским, Горьким, Чеховым, Куприным, с художниками, артистами и другими знаменитостями. Постоянное общение с подобными личностями и помогло сформироваться ему, как гению. Нужно, чтобы певец смолоду привык интересоваться общественной жизнью и был в ней активным участником, ведь артист обязательно должен быть культурным человеком. В нашей стране с незапамятных времен складывалась профессиональная вокальная культура, сотни талантливых певцов потрудились, чтобы выработать ее прогрессивные принципы. Среди таких художников России был и твой любимец – Сергей Яковлевич Лемешев.

Соколов вышел в коридор, остановился возле опрокинутого пюпитра, платком вытер лоб, взмокший от нахлынувшего и пережитого. Неожиданно Андрею хлопнули по плечу, он обернулся и увидел сокурсника – Габдрахманова Камила, с которым вместе сдавали экзамены при поступлении.

– Ну, как первый урок? – спросил сияющий Камил.

– Эх, хорошо! – подыграл Андрей.

– Что заставляли петь?

– А меня не заставляли, я сам выбрал песню.

По всему видно, у Г абдрахманова кумир – Магомаев, одевается точь – в – точь, как он, носит такую же прическу и, даже узким лицом напоминает Магомаева.

– А ты чего пел?

– Я спел Магомаевскую «свадьбу», педагог даже хохотала.

– Почему?…

– Я как запел: «Широкой этой свадьбе было места мало и места было мало, и земли-и-и»! Да еще, подняв руки, крикнул: «Эх»!

– Молодец, Камилек, ты поимел успех, ведь ты – будущий Магомаев.

– Еще бы! – радовался студент.

Честно сказать, голос у Габдрахманова – сухой, гортанный, словно пустоцвет какой, Однако же, его в училище приняли.

Глава 5

После ноябрьских праздников в поселке флаги сняты на хранение до лучших времен. Неубранным остался только лозунг, призывающий к трудовому пафосу: «Дадим стране больше сверхплановой древесины!» Люди вернулись в обычное, повседневное состояние с думами о жизни, и хлебе насущном. С раннего утра до позднего вечера в лесу трещат бензопилы, слышатся тяжелые со стоном удары о землю поверженных деревьев, натужно визжат лебедки гусеничных трелевочников.

Все чаще с беспокойством и страхом выглядывает из дупла старой ели большеглазая сова. Нелегкая, но романтичная работа у сучкорубов, очищающих топорами и пилами притрелеванные на эстакаду хлысты, превращая их в бревна.

В ожидании очередного воза рабочие жгут костры, прибирая обрубленный хлам. Брошенные в огонь хвойные лапы вспыхивают ярким пламенем, с шипением летят вокруг крупные искры. Рдеют здоровым румянцем лица рабочих. Горкло пахнет смолой, и одежда так пропахла, что лесоруба почуешь за версту.

У костра и аппетит волчий. Вот молодая женщина с длинными ресницами синих, как небо, глаз, и губами, как спелая калина, положила на бревно пилу «Партнер». Развязала на голове платок, поправила коротко стриженую прическу и, присев на чурбаке, кричит:

– Нина-а, прихвати и мою сумку, давайте полдничать!

– Сама сходишь, не велика барыня, мадам Люси! – перехватив инициативу, ехидно говорит Санька Зубатов.

Люся незамужняя, нареченная местной молодежью – «мадам Люси». На Саньку она не обижается, но может и матюгнуть, себя обидеть не даст.

– Санька, вот когда ты женишься, и так скажешь жене, думаю, ты не получишь от нее самого интересного.

– Это ты на что намекаешь?.. Денег, что ли на бутылку не даст?

– Эх, ты, дубина стоеросовая, только о бутылке и думаешь, есть нечто поинтереснее.

– Люси, а ты за меня вышла бы?

– Надо мамку спросить.

– Дак, ты уже сама старуха, а все мамку спрашиваешь. Нет, не возьму тебя. У тебя нос синеватый, наверное, вино пьешь?

– Не вино, а водку по праздникам… Ну и так – при возможности.

– Во-во, водку, – передразнил Санька, но не договорил: по тракторному волоку из делянки шли вальщик Чураков с помощником Гурьевым.

Подойдя к костру, сняли с голов защитные каски, вытерли потные лица.

Сюда на огонек пришел и мастер леса Лопатин. Он спрашивает Чуракова:

– Что пришел не весел, к низу нос повесил? Как дела-то?

– Дела – как сажа бела, – уклончиво отвечал тот, – хорошо на голове каска была, а то пиши – пропало, сук прилетел на голову, до сих пор из глаз искры сыплются. Вот, смотри, мастер, каска треснула, выписывай новую.

– А у тебя где глаза-то были? – требует ответа Лопатин. – Похоже, сам нарушил технику безопасности, а отвечать за тебя придется мне.

– Ничего я не нарушал, только срезал сосну, помощник толкает ее вилкой в нужное направление, а тут подул ветер в крону и сосна, изменив направление, задела дуплистое дерево, вот с него и прилетел «молоток». Как-то все неожиданно случилось.

Тут заговорил помощник Гурьев.

– При ударе из дупла вылетели белки, одна оказалась на земле, я ее успел накрыть и поймал. Вот она, в грудном кармане.

Гурьев сунул руку и заорал от боли: «Ой-ой, кусается, зараза!» Помощник, показав окровавленный палец, вновь сунул руку в карман, и вновь заорал. Однако, проявив настойчивость, он все же выволок зверька на всеобщее обозрение.

– Так это белка – летяга, летающий зверек, – воскликнул мастер леса, очень редкий вид семейства беличьих. Смотрите, какие у нее большие, красивые глаза, а между задними и передними лапками вдоль туловища перепонки и, когда белка прыгает с дерева, она разводит лапки по сторонам и летит, как ковер-самолет. Вот так-то. Наш егерь сказывал, этот зверек занесен в Красную книгу… а вон, кстати, он и сам сюда идет.

Соколов, совершая обход угодий, решил зайти к лесозаготовителям, пообщаться. Он приветливо поздоровался со всеми за руку, поинтересовался делами.

– А мы белочку поймали, вон какая красавица! – похвалился Гурьев.

– Действительно, красавица, – отметил егерь. – В наших лесах такой зверек – редкость, как он оказался у тебя в руках?

Помощник вальщика рассказал, как все произошло.

– Палец – то болит? – хохотал Андрей.

– Болит немного, – признавался Гурьев.

– Вот, даже маленькая зверушка защищается, борется за свою жизнь, а если бы ты встретился в лесу с «мишкой», что бы ты стал делать? – шутил егерь.

Но Гурьев не растерялся, и, смело глядя в глаза присутствующим, отшутился:

– Я без бумажки и запасного белья в лес не хожу.

– Скажите, пожалуйста, а белочка ковер – самолет далеко летает? – спросила мадам Люси.

Соколов, оглянувшись на девушку, хотел было дать определенное разъяснение, но его опередил Санька Зубатов:

– Далеко или не далеко, но до жениха подбросит.

– Я не нуждаюсь в женихах, – равнодушно парировала Люси, глянув на Андрея, и этим отразила удар противника.

– Семен Иванович, лес, который вы рубите, это ведь среда обитания животных и птиц… это их родимый дом. Поэтому, хотя бы ваши лесорубы не трогали деревья с гнездами и дуплами. Государственная охотничья инспекция, основываясь на гуманных законах охраны животных, постоянно напоминает Министерству лесного хозяйства об этом. Будьте, пожалуйста, милосерднее к жилью зверюшек.

– Так-то оно так, – отвечал мастер леса, но по технике безопасности при валке леса, все эти сухостойные коблы и дуплистые деревья, создают обстоятельства, приводящие к несчастным случаям. Начальник Крикунов такие стволы требует убирать первоначально.

– Вот как получается, – горячился Соколов, – живем в одном государстве по единым законам, а в вопросах окружающей среды, охраны природы – гребем, рулим в разные стороны.

– Но, ведь, у нас разные ведомства, – стоял на своем мастер.

– Что значит – ведомства?.. Вы рубите леса сплошным методом, лишаете птиц и животных мест обитания.

– Я согласен, согласен, конечно, с вашими доводами, – закивал головой Семен Иванович, – но, ведь, мной командует Крикунов.

Егерь хотел рассказать мастеру об отношениях начальника к глухарям, о встрече с ним у галечника, об изъятых у него ружьях, но не стал этого делать.

А начальник с той памятной встречи все ищет способ отмщения за оскорбленные чувства «его величия».

Как-то к нему в кабинет пожаловал Толька Фытов, прозванный народом – «лесной клоп», ранее работавший лесником, но за грехи, уволенный. Долго они беседовали, искурили не одну сигарету, решая обоюдно выгодные для обеих сторон вопросы.

Обеденный перерыв завершался. Тракторист Иван с чокеровщиком Митрофаном, доедая разогретую на углях кашу, запивая молоком из горла бутылки, беседовали о выполнении дневной нормы. Вальщик Чураков уже пообедал и, покуривая, говорит Ивану:

– На два воза мы с Гурьевым в лесу навалили, счас пилу заправлю, цепь заменю, и начнем валку с южной стороны делянки, чтоб вам не мешать. Он хотел что-то сказать еще, но его перебил Санька Зубатов:

– Теть Нин, а у тебя молоко вкусное, жирное, вон, почти половина банки сметаны.

Мадам Люси закашлялась от смеха:

– У Нины давно нет молока, уж сыновья женаты, это молоко ее коровы!

Нина улыбнулась шутке, перекрестясь, благодарно заговорила:

– Слава Богу, теперь можно буренку держать без страха за жизнь.

– Слава-то егерю Соколову, он убил того медведя, – вступил в разговор Лопатин. – Много, ведь, коров задрал этот зверюга, только в нашем поселке нынче восемь голов.

– У меня породистую, черно-белой масти завалил, – пожаловался Митрофан.

– И у меня в прошлом году корову съел, – недовольно буркнул Иван, – он, ведь, уж лет пятнадцать зверствует. Сельский совет замучился страховки пострадавшим хозяевам выплачивать. Охотников у нас много, да толковых нет. Бывало, задавит медведь корову, вымя с теплым молоком съедает, а тушу заваливает землей, мхом, чтобы прокисла, да вороны не нагадили.

Хозяева тушу отыщут и охотникам покажут. Те построят вышку, ждут на ней зверя. Медведь – умный зверь, обойдет это сооружение на расстоянии, найдет по ветру запах от бедолаг с ружьями и в ту же ночь давит очередную жертву. Егерь – то поумнее оказался, перехитрил зверюгу. Он убил его ночью, без подстраховки, рискуя жизнью, прямо с земли.

Случилось это так. Медведь задрал корову рядом с полянами, где население поселка копало картошку, точнее в болоте, поросшем мхом средь поблекшего ситца частокола берез. Еще солнце не село, а буренка громко, предсмертно мычала от страшных клыков и когтей зверей. Люди, в страхе побросав ведра, разбежались по домам.

Утром задранную корову с выеденным выменем нашли в болоте. Труп следовало предать земле, но в болоте не закопаешь. Его тросом выволокли на сухое место и закопали бульдозером в шагах тридцати от изгороди.

Егерь узнал об этом на следующий день. Он пришел на место захоронения, огляделся: строить вышку для засидки не имеет смысла. Место открытое, маскировки никакой.

Соколов выкопал за изгородью яму глубиной по пояс. Ведрами натаскал вонючей требухи из желудка убиенной, оставшейся на болоте. Обложил ею яму, натер одежду и с ружьем затаился в ней.

Наступил осенний вечер. В поселке затихали голоса. Лес с каждой минутой терял очертания, и вот уже кромешная мгла поглотила округу. Андрей сидит в сырой яме, озираясь по сторонам, тяжело пахнет коровьим навозом. На душе тревожно и одиноко. Не слышно привычных голосов лесных птах. Ночью бывают звезды, но сегодня их нет, все заволокло темнотой.

Вдруг, где-то громко треснула валежина, видно что-то очень тяжелое придавило ее.

И вот уже через минуту, другую на месте захоронения выросла огромная «куча». Зверь пришел по следу волочащейся за бульдозером туши. Найдя нюхом в земле мясо, он, вобрав в себя воздуху, резко фыркнул. Соколов еще не добывал медведей, это первая его встреча со стервятником и, услышав эти мощные утробные звуки, сидя в одиночестве всего в нескольких шагах от зверя, он почувствовал, как под шапкой шевельнулись волосы. Еще сильнее застучало сердце.

Андрей крепче сжал ружье, но цель не видна. Роятся мысли: «Зачем стрелять – в кого стрелять? А если случится промах?.. Зверь бросится на огненный сноп, в два прыжка окажется возле охотника. Он вряд ли будет задавать наивные вопросы: „Эй, пацан, почто ружьишком балуешь?“ Да просто пришлепнет, как муху, да еще скальп снимет.»

Как бы не крутились мыслишки, но у егеря есть и храбрость, и сила воли. Охотник осторожно положил ружье на жердь изгородки, стал целиться. От напряжения глаза устали, слезились; казалось, все вокруг качается, даже вытянутая вперед рука.

Медведь увлеченно работал, шумно откидывая лапами землю, добираясь до своего ужина. Чтобы успокоиться, и дать отдых глазам, егерь на время сомкнул веки и, отдохнувши, крепко прижав приклад к плечу, нажал на курок. Ночную мглу вспороло пламя пороха, сразу же раздался болезненный рык зверя.

Глава 6

Утром следующего дня на поляне собрались молодые мужики из числа охотников искать подранка. Подошли к месту захоронения. Один из братьев Пимановых встал сапогом в медвежий след, воскликнул: «Ого, мой размерчик, сорок шестой! Видать, здоровый Мишка!» Другой брат рекомендует:

– Надо найти след, в какую сторону он пошел?

– Где ж в опавших листьях след увидишь, надо рассредоточиться друг от друга шагов по тридцать и прочесывать округу.

Прибежал парень, торопливо заговорил:

– Тут рядом лужа взбаламучена, трава примята, а на ней кровь.

– Парни, – предложил Соколов, – идите старой дорогой в сторону озера, возможно зверь туда пошел.

Охотники, вглядываясь в траву и мох, присыпанные опавшей листвой, шли к озеру, уськая собак. А егерь свернул в сторону мохового болота, поглядывая по сторонам в поисках своих собак. Он остановился, огляделся и, вдруг, к великому удивлению увидел, как посреди поляны из мха поднялась лохматая башка медведя. Зверь готовился к нападению. Андрей, сорвав с плеча ружье, выстрелил. Медведь все же успел выскочить из засады, но получив пулю в лоб, растянулся на животе. Подойдя, егерь увидел откопанную яму, видимо для успокоения раны. Вечерняя пуля угодила зверю в живот, выбила кишку. В яме извивались глисты скотника.

Сходили за гусеничным трактором, накинули зверю на шею трос, затащили на щит: башка на лебедке, туловище на щите, а подошвы задних ног волочатся по земле.

У дома егеря, куда привезли тушу зверя и опустили на настил, столпотворение. Пришли даже школьники всех классов, воспитатели детского сада привели детей в качестве наглядного пособия посмотреть на плохого медведя. Гаражные рабочие, оставив работу, тоже прибежали сюда. Смельчаки пытались поднять его правую лапу, но не могли этого сделать. Хозяева загубленных буренок, азартно пинали зверюгу в жирный зад. Народ гудел, как улей: все от мала до велика смотрели на Андрея, дивясь его смелости, поздравляли с победой над двадцатидвухпудовым лесным разбойником.

Этот памятный день оказался для многих праздником торжества победы человека над природой, ее не предсказуемым, беснующимся катаклизмом. А поскольку все разрешилось благополучно, русский человек такие события отмечает, не обходя гастронома, в котором дверь в этот день не закрывалась даже на обеденный перерыв. Продавец весел и уступчив, выдает «энергоноситель» под запись, он тоже – поклонник торжества, потому как медведь не побрезговал и его коровой.

После работы в магазин зашла и мадам Люси, купив и положив в сумку «Пшеничную», пошла домой.

К магазину «подлетела» инвалидка дяди Коли, на пассажирском сидении его верный пес – Август.

Посетил винную лавку и егерь Соколов, по обычаю трофей следует «обмыть».

Дядя Коля одной рукой, как боевую гранату держит бутылку, а второй широким жестом гостеприимно приглашает пассажиров:

– Андрей, Люси, садитесь, подвезу…

– Спасибо, дядя Коля, я пешком – тише едешь дальше будешь! – отвечает синеглазая Люси.

– Андрей, а ты поедешь?..

– У тебя место занято, охранник аж язык высунул от удовольствия. Мы, уж, пешком поедем, – отозвался Соколов.

– Ну, как знаете, – молодым везде у нас дорога.

Старик завел машину, поддал газу и его «кибитка», подымая пыль, помчалась быстрее ветра, а егерь и Люси не спеша шли улицей, обходя лужи. Им повстречался шедший в магазин «лесной клоп». Улыбнувшись, он спросил:

– Водка, чай, не закончилась?

– И водки, и чаю полно, – холодно отвечала Люси и, переведя внимание на Андрея, продолжала, – хорошо живется инвалидам, на машинах катаются.

– Быть инвалидом, уже не хорошо, – отвечал Андрей, – старик потерял ногу на войне. Дядя Коля – мужественный человек. Жаль его.

– Конечно, жаль, – согласилась Люси, – Мы, вот, живем-живем, а что с нами будет в дальнейшем, не знаем.

– Человеку знать про будущее не положено, иначе жить будет не интересно, – отвечал Соколов.

– Конечно, вот знала бы, что мой велосипед сломается, я бы его не купила.

– Что случилось с техникой?..

– Сломался, ездить нельзя, ремонт нужен, и ключа нет, да и мастера нет.

– Какой ключ нужен? – интересуется Соколов.

– Нормальный, как у всех.

Андрей остановился, посмотрел Люси в глаза, а там, как в синем море беспокойно кричат голодные чайки. Какая-то смутная, озорная догадка мелькнула в его холостяцкой душе, горячей искрой обожгла нахлынувшее чувство. Люси стояла перед ним, покорно и преданно потупив взор.

– Говоришь, тебе нужен ключ? – переспросил Соколов.

– Да, – прошептала попутчица.

– Женщине грех отказать, женщине нужен помощник.

Мирно беседуя, они подошли к дому.

– Мать дома, – сказала она, – а велосипед на сеновале, я его туда от пацанов затащила.

Андрей оценивающе глянул на старую деревянную лестницу, по которой можно подняться и оказаться на душистом сене, сохранившем медовый аромат луговых трав.

– Ну, что ж, можно заняться ремонтом и на сеновале.

– Смазку взять, что ли? – предложила мадам Люси.

– Солидол, что ли? – не поняв, о чем говорила мадам, переспросил он.

Люси усмехнулась, но промолчала. И вот попутчики один за другим залезли на сеновал. Люси, блистая искрами синих, как небо, глаз, доставая из сумки «смазку», говорит:

– «Пшеничная» для вдохновения, а колбаска для работы желудка. Эти компоненты в теле гармонируют.

На сеновале Андрей огляделся: через оконце открывалась панорама озера, далее стоит сосновый бор, где по весне токуют глухари, поют дрозды и иволги. По берегам стоят не убранные копны сена. «Вот это я попал, – подумал Андрюха, – это же, как у Есенина»:

Но Люси синюю кофту, вероятно, одевает в цвет своих заманчивых глаз. Хозяйка сеновала сняла ее для удобства общения. А в памяти Андрея снова мелькнула есенинская тема.

Шуршало сено, пахло разнотравьем и женским телом. Сердце колотилось все сильней. И казалось, что где-то близко слышалось воркование голубей…

Когда Андрей очнулся от всего, что случилось, то увидел рядом лицо Люси – пунцовые щеки ее и влажные губы. Поволокший взгляд ее как-будто говорил ему: «Ладный ты мой, сладкий ты мой…»

А Андрей подумал о Люси есенинскими словами:

Ему уже было неловко и, быть может, стыдно. И первые слова его были: «А где же твой велосипед?». Молча стряхнув с брюк колкие травинки, поспешил на воздух, где над крышей сеновала плыли по небу розоватые облачка и шепталась о чем-то листва сросшихся в пару берез.

Да со скамеечки соседнего дома слышались песнопения дяди Коли и его любителя музыки – пса Августа. Старик исполнял застольную песню, а его товарищ ему «подпевал»:

«У-у-у-у-у!» – подпевал пес…

Глава 7

Дядя Коля музицирует на скамеечке, односельчане не проходят мимо или слушают, притопывая ногой, или подпевают.

Жизнь одинокого старика у всех на виду. Он, как переспелый гриб на лесной поляне. Этого горемыку никто не смеет обвинять в черствости души. Не потому ли в его доме, особенно по вечерам, собираются такие же бедолаги пожаловаться о боли в душе.

В нем есть что-то такое к себе привлекающее, чего нет в других. Голос у него сильный, уверенный, как у кормчева парусного судна, попавшего в бурю, в борьбе за спасение жизней. Эту уверенность, конечно, дают прожитые годы испытаний. Недаром говорят: «Мать дает жизнь, а жизнь дает опыт». И если испытание человека не сломило, он становится ее победителем.

Николай на фронте был пехотинцем, отведавшим всю тяжесть и трагедию первых лет войны. Но, получив тяжелое ранение в завершение сталинской битвы и полгода провалявшись в госпиталях, был отправлен домой. Его вытащила санитарка из воронки после взрыва мины и притащила волоком в медсанбат.

После возвращения домой, женой его стала очень хорошая девушка, похожая обликом на ту санитарку. Девушка работала на сплаве леса, и, однажды весной она случайно сорвалась в ледяную воду, заболела и умерла.

С тех пор он остался одиноким. Старик часто поглядывает на вершину горы, откуда берет свое начало Исток, где ночуют орлы и тучи, где нередко хлещут в гору молнии и гремит, как канонада орудий, гром.

В такие часы и людям, и всему животному миру страшно. Даже сова прячется в своем дупле старой ели, закрыв глаза.

Но все меняется: тучи уплывают, ветер утихает, и опять синеют небеса. Жизнь, как тельняшка – полоса белая, полоса черная.

…Егеря Соколова вызвал участковый капитан милиции Князев Иван Федорович. Андрей подумал: «Это вероятно по вопросу организации рейда по борьбе с браконьерством».

Но, встретив строгий взгляд участкового, понял – его ждет серьезный разговор.

– Я пригласил тебя, Андрей Спиридонович, по важному делу, преступному делу. Говорят, ты в делянке с трактора солярку украл.

– Слил солярку… я? – в глубочайшей растерянности переспросил Соколов. – это чушь какая-то?

– Вот заявление начальника Крикунова, он просит возбудить на тебя уголовное дело за кражу солярки из трактора. Бригада по твоей вине простояла день без работы, сорван план по заготовке древесины. Этот Крикунов до прокурора дойдет, а своего добьется. Он утверждает, что свидетели есть.

Дядя Коля сварил овсяную кашу на молоке. Молоко ему приносит после дойки коровы сучкоруб Нина из бригады вальщика Чуракова.

Этой вкусной кашей старик накормил и пса Августа. По привычке после еды следовало бы покурить, да курево закончилось.

Сев у окна, он открыл книгу о царе Петре 1 на месте помеченной страницы – о судьбе русского леса и стал читать вслух, чтобы слышал Август. А пес, подняв голову, удивлялся странности хозяина увлеченно разговаривать с книгой:

– Изначально лес для человека был истоком, средой обитания, как океан для рыбы. И все это использовали по потребности, как для заготовки древесины, так и для расширения пашни путем выжигания леса. Никто этот процесс не регулировал. И это привело к значительному сокращению площади лесов. Поэтому в 1703 году Петр Великий – первый лесовод России – ввел жесткое государственное регулирование лесными пользованиями: по берегам рек запретил рубку наиболее ценных пород корабельных деревьев. Ширина таких полос составляла 50 верст (1 верста равняется 1066,8 метра) вдоль каждого берега больших рек и 20 верст – вдоль малых. Описание лесных ресурсов стало первым шагом к их рациональному использованию. Для защиты корабельных рощ от бессистемных рубок Петр 1 создал лесную стражу и специальную государственную службу.

Вдруг чтец увидел за окном шедшего мимо мужика по прозвищу – «лесной клоп». «У него наверняка найдется покурить», – подумал дядя Коля и постучал в стекло окна.

Клоп отреагировал незамедлительно, а войдя в дом, улыбаясь, попросил:

– Дядя Коль, дай закурить?… Что сидишь старый хрен, как соловей на ветке, чего позвал-то?

– Да вот соскучился, давно тебя не видел, рассказал бы, как живешь, как работается? – пробурчал инвалид.

– А чего не жить – жить можно. Вот начальник Крикунов меня завскладом назначил: выдаю рабочим спецодежду и запчасти для ремонта техники. Как говорят: «Дай Бог здоровья начальнику, хороший он человек».

У дяди Коли на голове, кажись, шевельнулась седина: «Вот те на-а, Клопа выгнали из лесхоза за воровство древесины, чуть не посадили, а Крикунов взял его складом командовать».

– Так-так, – заинтересовался старик, – а какие еще новости?

– Да какие там новости… Вот, слышал, егеря Соколова судить будут.

– За что? – заерзал на скамейке дядя Коля.

– Дак плохой он человек, людей обижает, ружья отбирает, а на прошлой неделе горючее из трактора слил. Бригада день простояла, – довольно хохотнул Клоп.

– Что-то не похоже это на правду, – выразил сомнение старик. – Не мог Андрюха украсть!

– У него во дворе произвели обыск, да на счастье, ничего не нашли, – продолжал Клоп.

– Обыск-то Крикунов, поди, организовывал?

– Не он, бери выше – власти. Власти, – значительно поднял палец Клоп. – Теперь на душе у егеря неспокойно; он, как уж на костре. Наверно, с работы уволят: это – как пить дать…

Новость растревожила старика не на шутку. Ведь Андрюшку он знает с детства, учил его честности, справедливости, и охоте учил, и природу беречь учил, он как родной сын ему.

Своих-то детей родить не успел, вот и прикипел к Андрею всей душой. Ему хотелось видеть Андрюшку сию минуту, разделить с ним тягость беды пополам. Он даже решился взять преступление на себя: будто приехал в лес на инвалидке и слил горючее. Разные мысли приходили в голову старику, а решиться на какое-то действие в одиночку он не мог.

Васька Фытов трудовой династией похвалиться не может, в его родословной этого не случилось. На ухоженном поле он рос сорняком, упрямо не желая быть добрым колосом.

Свою мать Васька не помнит, а отца – вспышками мгновений: он хорошо помнит его волчий взгляд, недоверчивый прищур черных глаз.

Сын помнит родителя пьяным и скандальным, его основным местом прописки была колония. Он освобождался, а отдохнув на свободе, в скором времени возвращался туда обратно.

Отец сажал пацана перед собой и велел смотреть в глаза, при этом рассказывая, как он в шестилетнем возрасте пас гусей и, если хоть одна птица пропадала, его били плеткой.

В такой момент Васька выслушивал его назидания: «Хочешь жить – умей вертеться. Вырастешь, поймешь, что такое – жить хорошо!»

Так и рос Васька уличным воробушком, не прочь стащить с общественного стола лакомый кусочек.

В детские годы он жил с теткой, а после нее пацана увезли в детдом. Окончив семь классов, его определили в ФЗО (фабрично-заводское обучение).

Достигнув совершеннолетия, Василию Борисовичу Фытову выдали паспорт гражданина великой трудовой державы. Работать бы Ваське да жить по-человечески, но он искал в окружающем его мире свой удобный ему путь.

И путь ему указал Народный суд, определив его на лесоповал по статье «за тунеядство».

Жил он в поселке Береговое. Зимой грел дровами воду для дизельной техники, а с потеплением ему вручали топор и он, как многие другие, рубил сучки.

Время шло. Срок, определенный статьей, закончился. Васька остался жить в поселке, казалось, линия судьбы выровнялась. Его послали учиться на курсы лесников, укреплять Государственную лесную охрану рядовыми сотрудниками.

Жить бы Ваське, да радоваться – государственным человеком стал. Но его преследовал жесткий прищур отцовских глаз и пещерные заветы: «Хочешь жить – умей вертеться!»

На сына эти слова действовали гипнотически, Васька улавливал в них руководство для улучшения жизни, достатка и независимости.

Но привычка бесчестия – клюнуть на халяву с чужого стола, чуть не определила Ваську Фытова на уголовную вторично.

Из лесников его выгнали. С тех пор жители поселка Береговое и нарекли бедолагу – «Лесным Клопом».

Всякий клоп живуч и вонюч. В жизненных ситуациях Фытов увертлив – сказалась школа отца; язык у него дипломатически подвешен, умеет «подъехать», но что особенно ему удается, так сделать кому-нибудь пакость.

В детстве он любил пускать кораблики и не любил, когда его парусную игрушку обгонял чей-то парусник. Васька кричал, топал ногами и сбивал чужие суденышки камнями.

Подросши, любил смотреть фильмы про войну, где строчат пулеметы, бьют пушки и, раздирая сталью гусениц прошнурованную корнями землю, мчатся танки.

Фытову нравятся военная форма фашистов, особенно офицерская: она вызывающе красивая и возвеличивает высокообразованную культуру Германии, и ее передовые технологии.

Васька с интересом наблюдает за поведением мужиков, одетых в черное пальто с белой повязкой на рукаве и немецкой винтовкой на плече. Житуха у них веселая, ни один день у полицаев без самогона не обходится. И полная свобода карательных действий над земляками.

Фашисты без них, как без рук: кто, как не они, лучше знают местных людей. Они указывают на коммунистов, активистов, передовиков социалистической жизни.

Предательство Родины, по нравственному понятию Фытова, грехопадением не считается. Он рассуждает по-своему: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше», ведь человек создан для жизни и продления ее в поколениях.

Васька в политику не лезет, для него любая Родина, любая власть приемлема: было бы жранье, водка, курево и свобода действий.

…Андрею, получившему психологический удар, было не весело. Был бы он женщиной, источилась бы его печаль слезами, а добрый вестник – ветер разогнал бы над ним сгустившиеся тучи. Но Соколов не плакал, понимая, что в борьбе за правое дело случаются нервные издержки.

Егерю часто приходят воспоминания о прошедших годах его артистической жизни.

Много раз он задавал себе негласный вопрос: «Правильный ли он сделал шаг, оставив музыкальный театр, поменяв его сценический свет спектаклей и аплодисменты на борьбу с нарушителями и браконьерами, уничтожающими природу».

Еще обучаясь в музыкальных классах, Андрей постигал образование не только по спецкурсу, но и науке человечности. Этой праведной дорогой его вела педагог Софья Михайловна, она как мать формировала в своем ученике отношение к добру и чести, культуре, восхищению духовными ценностями, ответственности за свой труд.

«Ничего, разберемся», – успокаивал себя егерь.

Он решил навестить знакомых лесорубов, самому расспросить о факте кражи.

Андрей шел лесной тропой, привычно глядя на окружающую природу; беспокойно стучало сердце, а в голове возникали знакомые строки поэта:

У лесорубов обед. Тракторист Иван заглушил мотор, и над порубочной делянкой воцарилась тишина. Куда ни глянь, всюду пни поверженных деревьев.

Как всегда, бригада собралась на приготовленных для трапезы специально распиленных чурбаках-сидениях.

– Нина, – кричит мадам Люси работнице, находящейся на некотором удалении. – Принеси и мне сумку!

– Все, что ли собрались? – глянув на окружающих, спросил Митрофан.

– Саньки Зубатова нету, – ответил помощник Гурьев.

– Вечно этот баламут куда-то пропадает, – бурчит вальщик Чураков.

Аппетит у всех хороший. Кто-то шмат сала жует: кто-то, держа на коленях в спичечном коробке соль, шелушит скорлупу яиц.

Пришел мастер леса Лопатин, сел на свой чурбак, открыл сумку с едой, зашуршал газетными свертками.

– Вон, Санька-то идет с берестой для костра, – указала рукой тетя Нина.

Санька на ногу скорый, подошел и, вытянув руку для доброго пожелания, выкрикнул:

– Всем ж, о, п, а!

На него посмотрели исподлобья с брезгливостью.

– Тебя, баламут, в школе не учили культуре?

– Учили, я и сказал культурно, так в старину говорили купцы и бояре, опоздавшие на праздник. Войдет, бывало, такой в помещение, снимет шапку, шубу, повернется лицом к жрущим и кричит: «Ж,О,П,А!», то есть «желаю обществу приятного аппетита!» Все в пределах культуры, – оправдывался Сашка.

– Мы рабочий класс, а не купцы. Больше так не говори, – предупредил широкоплечий Митрофан.

– Баламут ты, Зубатов. Вот, когда женишься и скажешь так жене, то не получишь от нее самого интересного, – проворчала Люси.

– Холостым быть лучше: «И свобода нас встретит радостно у входа!» – Слышала такое, мадам Люси?

– У входа в магазин, что ли? – хохотнула Люси.

– У тебя только вино на уме, – съязвил Санька, – но в жизни есть моменты поинтереснее.

– Это, какие ж такие? – завелась Люси.

Санька Зубатов вытащил газету и стал листать, не читая.

Митрофан спрашивает:

– Свежая?

– Свежая-свежая, – подтверждает Санек, – и падает свежее.

– Это ты про что… Чего падает свежее? Откуда? – интересуется бригада.

– Откуда-откуда – с самолета падает на деревню!

– Ты это. Не темни, давай толком объясни, – по-командирски требует мастер.

Вокзал

Гостиница

Памятник 1000-летие России

Грановитая палата

Кремль

Кинотеатр

Покровский собор (его называют еще храмом Василия)

Софийский собор

Ресторан «Детинец»

Зал ресторана «Детинец»

Храм Александра Невского

Новгородский театр

Церковь Покрова Пресвятой Богородицы

– Ну, в общем, дело такое: один мужик написал жалобу министру аэрофлота, что каждый день в полдень высоко в небе пролетает над его домом большой самолет белого цвета, номеров не видно, и каждый раз в это время из него сбрасывают бумажки с фекалиями. Одна такая попала Витьке Бобкову на глаза, он красил крышу на сельсовете, чуть не упал вниз. «У меня к вам просьба, – писал мужик, – нельзя ли эти листочки сбрасывать чуть позже, над лесом, там людей нет, одни медведи бродят.»

– Вот те на-а, – всполошилась тетя Нина, – а я на крыше летом грибы сушу, а осенью калину вялю.

– Да не может того быть, чтобы так авиация на голову оправлялась!

– Ну и правильно делают. Им, летчикам, видно все – ты так и знай, – сострил Санька Зубатов, глянув на мастера Лопатина.

Семен Иванович почесал затылок, пустился в рассуждения:

– Я на самолетах не летал, но это на правду похоже. Я на поездах ездил и всякий раз перед станцией туалет закрывали, а на пароходе так там туалет открыт все время, делай, что хочешь, и все падает в реку. А что касаемо самолета, дак почто лишний груз вести до следующего города. Вот и летят одиночные листовки на голову.

– Хоть бы одна такая упала на нос нашему начальнику, – шепнула Люси подруге Нине, – и, обращаясь к Зубатову, попросила, – Санек, дай эту газетку почитать?

– Не могу, мамка еще не читала, – скривился усмешкой Зубатов, – а хотите, я вам анекдот расскажу?

– Валяй, – отвечал сытый тракторист Иван, растянувшись на бревне.

– Дело было на даче, – начал Санька, – сосед соседа спрашивает: «Почему твои жена и теща окрашивают волосы в разные цвета?» «Чтобы знать, чей это волос в супе плавает!» – отвечал сосед.

– Баламут ты, Санька! – возмущался Митрофан, – опять ты во время еды про это!

Санька, обидевшись, уставил взор туда, где над лесом кружило воронье.

Глава 8

– Здравствуйте, люди добрые!

Добрые обернулись и заметили незаметно подошедшего егеря Соколова.

– Здравствуй, мил человек! – ответил громче всех мастер леса Лопатин Семен Иванович.

– Хороший у вас здесь у костра должен быть аппетит.

Мадам Люси, застенчиво пряча свои глазки полные женских тайн, не сдержалась:

– Ага, аппетит прекрасный, особенно после пожелания его кое-кем!

Эта тема дальнейшего развития не получила, потому что пришедший заговорил о лесе:

– Семен Иваныч, я гляжу ваши пилы не щадят лес даже по берегам речек, ведь это посягательство на запретную зону. По всей России еще со времен Петра Великого добыча лесных ресурсов по берегам запрещена.

– Но что делать? – развел руками мастер, – жалко оставлять прекрасную древесину, все равно эти леса погубят ветровалы. Уж лучше пусть они в дело пойдут на выполнение плана по заготовкам.

– Позвольте заметить, – продолжал Андрей Соколов, – даже при всей необходимости использования лесных богатств страны Петр 1, отлично знакомый с печальным опытом европейского лесопользования, не желал его повторения в России. Жесткие законы на время приостановили хищническое истребление лесов. Царь требовал экономно использовать древесину, где только возможно применять ее наименее ценные виды. Особенно охранялись породы деревьев, годные для кораблестроения, а также была запрещена вырубка лесов по берегам.

– Такое указание – рубить лес по берегам, нам дает начальник Крикунов, мы в его подчинении, – отвечал мастер.

– А как на это безобразие смотрит лесничий? – спрашивает егерь.

– Они меж собой договорятся – ворон ворону глаз не выклюет.

– Это, смотря какой лесничий. Истинный работник Государственной лесной охраны безобразий не допустит. И еще: меня вызывал участковый Князев по поводу кражи солярки. Скажите, пожалуйста, кто из вас видел, что это сделал я?

Лесорубы переглянулись, за всех ответил тракторист Иван:

– Действительно, горючее из бака пропало, но кто это сделал, мы этого не знаем.

– Начальник Крикунов в заявлении утверждает, что свидетели имеются, – повеселевши, сообщил Андрей.

– Нет-нет, про это мы не знаем ничегошеньки, а начальник – он и в Африке начальник – съест, кого угодно, – заключила Люси.

… У Люси Шпанко был жених. Крепко обнявшись, они до утренней зорьки слушали любовные сонаты-трели соловьев, наслаждаясь сиреневым туманом в садах. Любовь и молодость встречают утренний рассвет грядущего дня. Утром молодежь, как и многие рабочие поселка, шли на работу.

Люси поступала на учебу в медицинское училище, но продолжить образование не смогла по причине серьезной болезни матери.

Болезнь затянулась на годы, тем самым подвергнув жизнь дочери на одиночество и неопределенность. Люси почувствовала это весной, когда ее парня Славку призвали в армию. Волей судьбы он оказался на Дальнем Востоке, а когда там, на острове Даманском начались военные действия, сержант Вячеслав Доронин погиб смертью храбрых, защищая рубежи Советской страны. Его тело привезли в цинковом гробу. Похоронили с воинскими почестями.

Люси, проходя мимо Дорониных, поглядывает в палисадник, где когда-то меж кустов сирени и черемухи Славка играл пудовыми гирями. И характером он был сильный и добрый. Бывало, парни на танцплощадке начинают меж собой разборки, применяя клубные стулья, а Славка, как крикнет: «А нука, перестали шуршать!» Сразу все затихали: многие помнят Славкин кулак.