Глава четвертая Лесси возвращается домой


Когда Джо Керраклаф вышел из школы и шагнул за ворота, он не поверил своим глазам. Он постоял на месте, потом закричал пронзительно:

– Лесси! Лесси!

Он кинулся к собаке, в буйной радости стал подле нее на колени и запустил пальцы в ее густую шерсть. Он зарылся лицом в ее брыжи, похлопывая ее по бокам.

Потом встал и чуть не заплясал от восторга. Был странный контраст в поведении мальчика и собаки. Мальчик был вне себя от счастья, собака же сидела спокойно, и только колыхание хвоста с белым пером на кончике показывало, что она рада его видеть.

Она как будто говорила:

«Из-за чего так волноваться? Мне полагается приходить сюда, и я пришла. Что тут особенного?»

– Пошли, Лесси, – сказал мальчик.

Он повернулся и побежал по улице. Первую секунду он не думал о том, как собака оказалась здесь. Когда же до него дошло, что это все же странно, он оттолкнул от себя эту мысль.

К чему спрашивать, как произошла такая странная вещь? Довольно того, что она произошла.

Но тревога не хотела уняться. Он ее успокаивал опять и опять.

Не откупил ли отец собаку? Может быть, и так!

Он мчался по Верхней улице, и теперь, казалось, его возбуждение передалось и Лесси. Она бежала рядом, взвиваясь в высоких прыжках и звонко вылаивая крик о счастье, что вполне доступно собаке. Она при этом широко растягивала рот, как очень часто делают колли в минуту радости, почему и уверяют их владельцы, что собаки у них смеются, когда бывают довольны.

Только у биржи труда Джо сбавил шаг. И тут его громко окликнул мужской голос:

– Эге, парень, это ты где же сыскал опять свою собаку?

Слова были сказаны протяжным йоркширским говором, и Джо ответил так же. Хотя в школе все дети говорили по-английски «чисто», считалось, что из вежливости взрослым надо отвечать тем же говором, каким говорят они.

– Я глянул – а она сидит у школьных ворот, – откликнулся Джо.

Но теперь он уже знал правду. Отец собаку не откупил, иначе все уже знали бы о том. В таких маленьких поселках, как Гринол-Бридж, каждый знает, как дела у каждого жителя. И конечно, в поселке Гринол-Бридж люди знали бы о таком важном деле, как выкуп Лесси.

Лесси убежала! Вот оно что!

Джо Керраклаф уже не мчался радостно дальше. Медленно, задумчиво шел он теперь в гору узким переулком к своему дому. У дверей он обернулся и печально поглядел на собаку.

– Стоп, Лесси! – сказал он. – К ноге!

В задумчивости, наморщив лоб, он стоял у дверей. Он принял спокойный вид, чтоб лицо ничего не выражало. Открыл дверь и вошел.

– Мама, – сказал он. – У меня сюрприз. – Он протянул к ней руку, как будто этот жест должен был помочь ему добиться желанного. – Лесси вернулась, – сказал он.

Он увидел, что мать смотрит на него. Что отец на своем месте у огня поднял голову. Потом, когда вошел в дом, увидел, что они перевели глаза на собаку, которая послушно жалась к его ноге. Они смотрели, но не говорили ничего.

Будто поняв их молчание, колли постояла на месте. Потом пошла вперед, опустив голову, как это свойственно собаке, когда она чувствует, что в чем-то провинилась, хоть и не знает в чем. Она подошла к ковру у очага и завиляла хвостом как бы в знак того, что, если и есть за ней грех, она готова его загладить.

Но ее, казалось, не хотели простить, потому что мужчина вдруг сразу отвел глаза и уставился на огонь. Так он выключал собаку из круга своего зрения.

Собака медленно свернулась клубком и легла на ковер таким образом, что ее тело касалось ноги мужчины. Он отодвинул ногу. Собака положила морду на лапу и, как он, всматривалась вглубь огня, как будто в этой золотой волшебной стране таился ответ на все, что их смущало.

Первой двинулась женщина. Она уперла руки в бока и вздохнула долгим и шумным вздохом – красноречивым вздохом раздражения. Джо поглядел на нее и, как будто желая смягчить их каменную непреклонность, заговорил звонким голосом, в котором дрожала надежда:

– Я выхожу из школы – и она тут. На том самом месте, как всегда. Сидит у ворот и ждет меня. И так она была мне рада! Она завиляла хвостом. Уж так она была мне рада!


Лесси пошла вперед, опустив голову, как будто она в чем-то провинилась, хоть и не знает в чем.


Джо говорил и говорил, слова рвались с языка. Он как будто думал, что, пока он будет говорить не смолкая, ни мать, ни отец не смогут сказать то страшное, чего он ждал от них. Он пытался потоком слов задержать приговор.

– Я видел, что она соскучилась по нам… по нам по всем. Вот я и подумал: приведу я ее домой, и мы сможем…

– Нет!

Это крикнула мать, резко его перебив. Первое слово, услышанное им от родителей. Одну секунду Джо стоял притихнув, потом слова опять полились потоком, сражаясь за то, чего он желал и на что не смел надеяться.

– Но она же пришла домой, мама! Мы можем ее спрятать. Те и не узнают. Мы скажем, что мы ее не видели, и те тогда…

– Нет! – Голос матери строго повторил то же слово.

Сердито отвернувшись, она продолжала накрывать на стол. Опять, как это в обычае у женщин поселка, она нашла облегчение в брани. Она сыпала злыми словами, холодными и резкими, чтобы за ними спрятать свои чувства.

– Собаки, собаки, собаки! – кричала она. – Мне тошно о них слышать! Не хочу я в доме никаких собак. Мы ее продали, ее у нас взяли, и дело с концом. Чем скорей она уберется с моих глаз, тем лучше. Уведи ты ее отсюда. Да поторопись, не то Хайнз того и гляди прибежит к нам за ней. Мистер Хайнз Так-и-Знал!

На последних словах ее голос стал еще резче, потому что она их произнесла, подражая манере Хайнза. Слуга, которому герцог Радлинг поручил уход за своими собаками, был родом из Лондона, и его рубленая южная речь всегда как будто раздражала местных жителей: сами они говорили медлительно, широко протягивая гласные.

– Вот и весь мой сказ! – продолжала миссис Керраклаф. – Можете набить им ваши трубки и раскурить. Собака продана, так что ведите ее обратно к тем, кто ее купил.

Поняв, что от матери помощи не будет, Джо повернулся к отцу, сидевшему у огня. Но отец сделал вид, будто ни слова не слышал. Джо упрямо выпятил нижнюю губу, подыскивая новые доводы. Но лучший довод в свою защиту нашла сама Лесси. Теперь, когда в доме все смолкли, она, должно быть, подумала, что беда миновала. Она медленно поднялась и, подойдя к мужчине, стала тыкаться ему в руку своей узкой мордой, как часто поступает собака, когда хочет, чтобы хозяин заметил ее и приласкал. Но мужчина подальше отодвинул руку и продолжал пристально смотреть в огонь.

Джо все приметил. Он обратился к отцу с мягким укором.

– Ну, папа! – сказал он печально. – Ты бы хоть поздоровался с ней. Она же ни в чем не виновата и так рада, что пришла домой. Погладь ее, что ли!

Отец Джо не подал виду, что услышал хоть одно слово сына.

– Там, у герцога, о ней, видать, не очень-то заботятся, – продолжал Джо, говоря точно в воздух. – Разве они понимают, как ее нужно кормить?.. Посмотри на ее шерсть. Она стала на вид довольно-таки жалкая, правда? Как ты думаешь, папа, если подмешать ей в воду, когда она пьет, немножко льняного семени, это поможет, да? Я давал бы его собаке, чтобы шерсть у нее блестела… А ты бы что делал?

По-прежнему глядя в огонь, отец Джо начал тихо кивать головой. Но если он как будто и не замечал, на что его наталкивает сын, миссис Керраклаф все поняла. Она фыркнула.

– Ишь ты как! – обрушилась она на сына. – Ты бы не был Керраклафом, не был бы вообще йоркширцем, если бы ни черта не смыслил в песьей породе…

Голос ее гудел не смолкая на весь дом.

– Ей-богу, мне иной раз кажется, что в нашем поселке мужчины о своих шавках больше думают, чем о семье! Да, так оно и есть. Нынче трудные времена, а что они – работают? Нет. Ходят за пособием, и, могу поклясться, иной из них с радостью оставит голодать своих детей, только бы собака ела досыта.

Отец Джо неловко завозил ногами, но мальчик быстро перебил:

– Да нет же, мама, она в самом деле похудела. Поспорю на что угодно, они ее не кормят как надо.

– Что ж, – согласилась мать, – про господина Хайнза Так-и-Знал я поверю, что он способен отнять у собаки кусок мяса, чтобы съесть самому. В жизни не видала человека более тощего, с более противным лицом.

Она говорила, и глаза ее между тем остановились на Лесси. И вдруг она изменила голос.

– А ведь и правда, – сказала она. – Какой-то у ней жалкий вид. Бедняжка, надо бы ее чем-нибудь угостить. Она сразу повеселеет, или я ничего не смыслю в собаках.

Но тут миссис Керраклаф сообразила, что жалость шла вразрез со словами, сказанными ею пять минут назад. И, как бы ища себе оправдание, она опять повысила голос.

– Поест, и чтоб тут же ее увели! – раскричалась она. – И когда ее у нас не будет, я уже никогда не позволю завести в доме другого пса. Вы только и делаете, что растите их и обучаете, с ними возни… ну, право же, не меньше, чем с грудным ребенком. А после стольких трудов что вы в конце концов получаете?

Так, сердито ворча, миссис Керраклаф согрела в кастрюльке варево. Она его поставила перед собакой и стояла, наблюдая с сыном, как Лесси блаженно ест. Но мужчина так ни разу и не глянул на собаку, еще недавно принадлежавшую ему.

Когда Лесси доела, миссис Керраклаф убрала миску. Джо подошел к камину и достал с полки сложенную вчетверо суконку и щетку. Он уселся на ковре и принялся чистить собаке шерсть.

Отец продолжал сперва глядеть в огонь. Потом нет-нет да бросит быстрый взгляд на мальчика и на собаку у своих ног. Наконец, не выдержав, повернулся и протянул руку.

– Не так это делается, малец, – сказал он, и его грубый голос прозвучал тепло. – Уж если ты берешься за работу, поучись делать ее как надо. Видишь, вот так!

Он отобрал у сына щетку и суконку и, став на колени подле него, начал умело работать над собачьей шубой, поглаживая пышную, густую шерсть сукном, бережно покачивая на ладони аристократическую морду колли, пока другая рука трудилась над белоснежными «брыжами» и артистически расчесывала пушистые «гамаши», и «фартук», и «оборки».

В доме короткое время было тихое счастье.

Отец забыл думать обо всем другом, отдав все свои мысли работе. Джо сидел рядом на ковре, следя за каждым поворотом щетки и стараясь запомнить его, потому что знал, как знал это каждый в поселке, что на много миль вокруг не было человека, который умел бы так прихорашивать колли, для дома ли или на выставку, как Сэм Керраклаф. И втайне мечтал, как о высшей чести, стать со временем таким же искусным собачником, как его отец.

Миссис Керраклаф, кажется, первая вспомнила о том, что все они гнали из мыслей: Лесси больше не принадлежит им.

– Так как же! – сказала она с сердцем. – Уведете вы наконец отсюда пса?

Отец Джо обернулся, вдруг озлившись. В его голосе сильней, чем всегда, был слышен йоркширский акцент, огрублявший речь всех мужчин поселка.

– Ты хочешь, что ли, чтоб я отвел ее туда жалкую, как постный понедельник?

– Смотри ты у меня, Сэм! – гнула свое жена. – Если ты сейчас же не поведешь…

Она смолкла, и все они молчали, прислушиваясь. Были слышны шаги по садовой дорожке.

– Дождались! – закричала она с сердцем. – Это Хайнз!

Она побежала к двери, но не успела добежать, как дверь распахнулась и вошел Хайнз. Маленькая щуплая фигурка в куцем пиджаке, в рейтузах и суконных гетрах с минуту стояла в дверях. Потом глаза Хайнза обратились на собаку у очага.

– Го-го, так и знал! – закричал он. – Я так и знал, что найду ее здесь.

Отец Джо медленно встал.

– Я ее как раз причесывал, – сказал он веско. – Вот причесал бы немножко и тут же повел бы назад.

– Непременно! – усмехнулся Хайнз. – Вы повели б ее назад… непременно! Но случилось так, что я сам поведу ее назад, потому что мне, как видите, случилось наведаться к вам!

Вынув из кармана сворку, он быстро подошел к колли и надел на нее ошейник. Когда он дернул поводок, она послушно встала и, опустив хвост, пошла за человеком к дверям. Тут Хайнз остановился.

– Видите ли, – сказал он на прощание, – я не вчера родился на свет, и я случайно знаю разные фокусы. Вы – йоркширцы, и я знаю насквозь и вас и ваших собак, которые у вас всегда прибегают домой. Они у вас обучены срываться с привязи, когда вы их продали, и прибегать прямехонько домой, чтобы вы потом могли продать ту же собаку кому-нибудь еще. Только со мною этот номер не пройдет, нет, не пройдет! Я ведь и сам знаю кое-какие штучки, да…

Он вдруг замолчал, потому что Сэм Керраклаф, побагровев от гнева, двинулся к двери.

– Гхм… Добрый вечер! – заспешил Хайнз.

Дверь затворилась, Хайнз и колли ушли. Долгое время в доме молчали, потом снова подняла голос миссис Керраклаф.

– Очень мне это надо! – кричала она. – Вваливается в дом, даже не спросив у тебя позволения, и стоит, не снявши шапки, точно он вообразил себя самим герцогом! А все из-за какой-то шавки. Ладно, ее тут больше нет, и, если хотите знать, так я рада, что избавилась от нее. Теперь, может быть, будет в доме хоть немного покоя. Надеюсь, я ее больше никогда не увижу.

Она все молола и молола языком, а Джо и его отец сидели у очага. Они теперь оба неотрывно глядели в огонь, неподвижные и терпеливые, каждый схоронив в себе свои мысли, как это привычно жителю северной окраины, когда он глубоко взволнован.

Загрузка...