Лето, как лето

Глава десятая

“Почему почти все красавицы такие вредные и капризные?” – не раз, и не два задавали себе вопрос данюшки в следующие дни.

Потому что красавица Зорька приятным исключением из этого правила не оказалась.

Она благополучно очнулась, легко перенесла длительный искусственный сон. Не стала протестовать против корабля и нового жилища.

А вот есть отказалась. Наотрез.

Ни траву, ни листья, ни коряги Зорька кушать не желала.

Сначала данюшки не встревожились. Просто не проголодалась и все. Во сне же силы не расходуются, – вот есть и не хочет.

Но Зорька не ела день, два, три, четыре…

Друзья запаниковали. Слегка. И принялись принимать меры.

Затычка наскреб с коряги побольше трухи, сложил, как в чашку, в широкий лист.

Держа лист на вытянутой ладони, на четвереньках подобрался к парящей над полом клетки красавице, стараясь подсунуть ей угощение прямо к ротовому отверстию.

– Цыпа, цыпа, цыпа, моя девочка! – ворковал он.

Зорька недоуменно посмотрела на четвероного кормильца и негодующе фыркнула.

Вся труха, с таким трудом, набранная Затычкой, взвилась в воздух и опустилась ему на лицо.

– Ах ты, паразитка! – возмутился Затычка, хлопая запорошенными ресницами.

– Ей не понравилось, что ты с ней, как с курицей обращался! – хохотнул Полосатик. – Тоже мне, цыпа, цыпа, цыпа! Утро в деревне! Попробуй позвать киса, киса, киса!

– Раз такой умный, корми сам! – огрызнулся Затычка, рукавом стирая труху. Она запудрила его не хуже иной пудры.

Полосатик нагреб охапку самой свежей травы и, протянув ее сквозь прутья, принялся уговаривать строптивицу.

– Попробуй травки, Зоренька, попробуй моя сладкая! Травка вкусная, свежая, аж сок с нее капает!

– Сам бы ел, да живот болит! – подсказал ему в спину Затычка.

Полосатик на подковырку внимания не обратил и продолжал уговаривать:

– Попробуй, девочка, попробуй, красавица!

Зорька почти поддалась на его льстивые уговоры и, приблизившись, понюхала охапку.

– Ах, какая травка сахарная! – разливался соловьем Полосатик. – Просто халва с медом, а не трава!

Но Зорька, словно опомнившись, резко отскочила, не тронув ни травинки.

– Не надо было про халву с медом трепаться! – заметил Затычка. – Она на тебя за вранье обиделась!

– А ты что молчишь! – накинулись они вдвоем на лежащего в гамаке Шустрика.

– А я думаю! – отозвался Шустрик. – Вы и без меня народ веселите лучше цирка!

В трюм спустился Корабельный Лекарь.

– Что, не ест? – спросил он.

– Не ест! – кинулись к нему данюшки. – Неужели не довезем, помрет с голоду? Ведь уже какой день пошел!

– Ну, до этого, я думаю, не дойдет! – обнадежил их Королевский Лекарь. – Такие животные без еды могут обходится долго. Если уже совсем дело туго будет, придется насильно в нее пищу впихивать. Хотя, конечно, очень не хочется.

– А вы знаете, почему она отказывается от еды? – спросили данюшки. – Может, это болезнь?

– Не знаю, ребята. Я же людей лечу, не животных.

Ну что же произошло с Зорькой? Почему она не ест?

Данюшки бросились искать Главного Конюха. Кому, как не ему, знать.

– После поимки и во время перевозки, животные часто отказываются от пищи, – объяснил Главный Конюх. – Хотя это не болезнь, но тоже опасно. Пленник может умереть от истощения, хотя нашей красавице это, похоже, не грозит. Пока. Но она сильно похудеет без еды, пока мы доберемся до дома.

– Ничего себе! – воскликнул Шустрик. – Станет костлявая, Малыш на нее и не посмотрит!

– Почем ты знаешь? – возмутился Затычка. – Он, может, стройных любит!

– Это ты, может, стройных любишь, а Зорька красивая, когда толстая! – отрезал Шустрик.

– Знатоку красоты – наше с кисточкой! – расшаркался Затычка, – Ты, значит, знаешь, какие Малышу нравятся, а я нет?! Он тебе это лично сказал, или письмо написал?

– Тише, мальчики, тише! – поднял руку Главный Конюх. – Я тоже думаю, что худеть Зорьке не стоит. Надо попробовать найти ту еду, которая придется ей по вкусу. Это может быть совсем необычная пища.

Данюшки перевернули весь корабль.

Сначала Зорьке носили на пробу продукты из камбуза – корабельной кухни.

Коренья ей не нравились. Сухари тоже. Копченое сало отвергла сразу, сушеный горох понюхала, подумала, но отказалась. Соленый сыр интереса не вызвал.

Рис, гречку и овес Зорька за еду не считала, как и сахар. Наивкуснейшую похлебку, которую, лишившись добавки, отдал Полосатик, вредная красавица разлила, перевернув миску.

– Ой, не завидую я Малышу! – в сердцах сказал Полосатик. – Какое чудовище мы ему откопали? Да она же своим характером кого хочешь со свету сживет!

Сушеные фрукты Зорька попробовала на вкус, но выплюнула.

Рыбу ловким ударом хвоста выкинула из клетки.

Продукты кончились.

Тогда в пищу ей стали предлагать разные несъедобные вещи. Бумагу, кожу, опилки…

Зорька есть отказывалась.

Заготовленная трава, сложенная возле ее клетки, сохла и превращалась в сено…

Затычка решил усовестить красавицу.

Он уселся возле клетки и принялся читать Зорьке нравоучение:

– Глупая ты женщина, хоть и священная! Ну что ты кривляешься, есть не хочешь? Всю свою красоту загубишь, на тебя распоследний перевертыш не посмотрит, не то, что королевский птеригоплихт! Вон, похудела – все ребра наружу! Вылитая стиральная доска! И тебе не стыдно?

Зорька фыркала и помахивала в такт его словам хвостом, но особого раскаивания не проявляла.

– И что у тебя за характер? – продолжал совестить ее Затычка. – Весь корабль на уши поставила, люди ночей не спят, думают, чем бы тебя ублажить! А тебе хоть бы хны! О себе не думаешь, о нас подумай! Что, дел других у команды нет, кроме как твоим питанием интересоваться?! Знали бы, что ты такая вредная, нипочем бы не взяли! Сидела бы в своей луже и мира не увидела! Ну что тебе надо? Каких сахарных яблок?!

Зорьке Затычкина речь очень понравилась, но аппетита не прибавила. Она словно смеялась над людьми, отвергая все мало-мальски съедобное.

А сено около клетки пахло бабушкиной деревней…

Утомившись воевать с несговорчивой птеригоплихтихой, данюшки забрались на него.

Хоть над ними была не крыша, а палуба, и за стенками плескалось море, все равно было похоже на сеновал.

Затычка с Полосатиком заснули, Шустрик, лежа на животе и, подопря голову руками, бездумно наблюдал за Зорькой.

Мимо клетки несколько раз прошел Корабельный Плотник. Он пронес оструганные доски, потом ящичек с инструментами. В третий раз он понес наполненное чем-то ведерко.

Зорька чуть встрепенулась и втянула в себя воздух.

– Вам помочь? – окликнул его Шустрик.

Плотник повернулся, увидел мальчишку и с улыбкой подошел к нему.

– Да нет. Там работы – всего ничего. Переборку заделать.

– А что в ведре? – спросил Шустрик.

– А-а, олифа. Я доски сейчас набью, проолифю, потом красочкой пройдусь, – никакая сырость не возьмет!

Зорьку ведерко заинтересовала, она придвинулась к прутьям, поближе к Плотнику.

– А она… съедобная? – спросил Шустрик.

– А кто ее знает! – хмыкнул Плотник. – Не ел! Вообще-то на льняном масле сварена.

– Давайте попробуем ее Зорька предложить! – взмолился Шустрик.

– А как ты ей дашь? – почесал в затылке заинтересованный Плотник. – В блюдце нальешь?

– Да нет, по-другому сделаем.

Шустрик выдернул пучок сухих травинок, взял у Плотника плоскую кисть, обмакнул в ведерко и помазал травинки олифой, как соусом. Затаив дыхание, протянул сквозь решетку.

Зорька немного пофыркала, кося глазом на Корабельного Плотника. Но затем решилась, мягко схватила ротовыми пластинками пучок травы. И захрупала им, словно с детства ничего, кроме олифы в качестве подливки не ела.

– Вставайте, сони! – дернул друзей Шустрик. – Заработало! Красавица любит олифу!

– Ну, наконец-то! – пробурчал злой со сна Затычка. – Еще немного – и от горя я сам бы сено жевать начал!

– Значит, как я понимаю, переборочке некрашеной стоять? – спросил догадливый Корабельный Плотник.

Насколько раньше Зорька была капризной в еде, настолько теперь она стала прожорливой. Запасы травы таяли на глазах.

– Девицу украшает скромность и умеренность! – увещевал ее теперь Затычка, наблюдая, как птеригоплихтиха расправляется с очередной охапкой травы. – Если дело так пойдет, то ты из клетки выйти не сможешь! Придется стенки ломать! Опомнись, красавица! Не забывай о фигуре!

А Зорька слушала и ела.

Учитель Лабео, заглянувший в трюм, осмотрел разъевшуюся Зорьку и сказал:

– Ей необходимо двигаться. Надо хоть понемногу, но выгуливать. Трюм большой, место есть.

Данюшки с воодушевлением принялись за новое дело.

– Давайте сделаем из нее лихого скакуна! – предложил Затычка. – Будем в скачках участвовать.

Зорька свою будущую жизнь видела в других занятиях и лихим скакуном становиться не желала.

Как только Затычка забрался на нее, птеригоплихтиха крутанулась вокруг себя, не хуже перевертыша. Сбросила седока и спряталась за клеткой, приглашая поиграть в догонялки. Новое развлечение ей очень понравилось.

– Совсем необъезженная! – сказал Затычка, потирая шишку на лбу. – Эти хранители там, в Саду, ни черта не делают, только даром хлеб едят. Не могли ее под седло поставить!

Кто кого выгуливал – было совсем непонятно.

Зорька решила, что догонять куда интересней, чем убегать и тяжеловесным чугунным утюгом носилась за данюшками по трюму, только пар из ушей не пускала. (Впрочем, и ушей-то, как таковых, у нее не было… Попробуйте найдите уши у рыбы, хоть и сухопутной.)

Если друзья убегали, по Зорькиному мнению, неправильно, она негодующе фыркала, забиралась обратно в клетку, – и выманить ее оттуда было невозможно.

Посидев несколько минут, Зорька меняла гнев на милость, и все начиналось сначала.

После подобных развлечений она с удвоенным аппетитом накидывалась на еду.

– Не-е, я сдаюсь! – не выдержал как-то Затычка. – У меня такое чувство: мы только и делаем, что бегаем, да навоз убираем. Меня мама дома не узнает. Совсем ребенка заморили!

– Все лучше, чем коренья на камбузе чистить… – философски заметил Шустрик, подметая клетку.

– А все-таки интересно, как там наши каникулы проводят?

– Да уж, не скучают, – вздохнул Полосатик, принимая ведро с навозом. – Отборочные турниры смотрят. Рыбачат…

– На речке загорают… – подхватил Шустрик. – Красота!

В клетке запыхтела Зорька, требуя вывести ее на прогулку.