Лишний в его игре

21

По пути на работу я снова вижу под мостом Ярослава и его компанию граффитчиков. Значит, он обманывает маму, граффити он и не думал бросать.

В последнее время он пытается во всем угодить Катерине Николаевне, даже сменил стиль в одежде. Но это все показное — видимо, чтобы избавиться от меня. Думаю, он хочет доказать мне, что в глазах его мамы мне никогда не сравняться с ним. Он не понимает, глупый, что я не стремлюсь занять его место. Ему не надо изображать из себя кого-то. Окажись он убийцей, наркоманом, вором, террористом — она все равно будет любить его, не за что-то, а вопреки. Потому что она — мама. Чтобы заслужить мамину любовь, не нужно что-то ей доказывать.

Катерина Николаевна добавляет в мою жизнь солнца. Но все-таки для нее я просто чужой соседский мальчик, которого она жалеет, потому что больше некому.

Я бы мог сказать ей, что Ярослав не бросил свое занятие, стереть весь его новый образ. В один момент разрушить их с мамой хрупкий мир. Но я не делаю этого. Я не враг Ярославу. Мне просто нужен маленький кусочек солнца. Я не претендую на все.

Как-то вечером я возвращаюсь домой из школы после консультации по учебному проекту. По груде разномастной обуви в прихожей, пьяному смеху и отдаленному звону бутылок я понимаю, что у брата гости. Тревожно екает сердце. Ненавижу, когда у брата вечеринки. Они обычно плохо для меня кончаются.

Тихо, как мышь, скидываю обувь, на цыпочках иду в кухню. Хочу прошмыгнуть на свой балкон, пока меня не заметили. Но в кухне натыкаюсь на парня, которого узнаю по кудрявому чубчику, раздвоенному подбородку и пушистым ресницам. Это Шнапс. И он только что достал из морозилки запотевшую бутылку водки.

Шнапс расплывается в улыбке и вдыхает. Я понимаю — сейчас заорет. Я мотаю головой и машу руками, но по квартире уже разносится:

— Эй, Романыч! Тут твой брательник!

Издалека ему отвечают одобрительным гулом и криком:

— Неси его сюда!

И вот меня вталкивают в комнату брата. Здесь душно, пахнет сладкими духами и перегаром. Везде люди, у некоторых в руках карты. Кто-то частично раздет: Рома сидит на диване в одних джинсах, его лучший друг Водяй устроился на подоконнике, на нем трусы и один носок. Незнакомая девчонка с рыжими кудрявыми волосами лежит в юбке и лифчике на полу на животе. На кресле сидят две блондинки, полностью одетые, в руках — стаканы с чем-то оранжевым. Они абсолютно одинаковые, и вдобавок у обеих одинаковые топики со стразами и джинсы с такой низкой посадкой, что видны стринги. А вот тут отличие: у одной стринги кислотно-оранжевые, у второй — салатовые. Вид у девчонок такой, будто они пришли на гламурную вечеринку.

— У нас есть лимон? — недовольно тянет Салатовые Стринги.

Посередине на полу накрыта поляна: бутылки, стаканчики, тарелка с бутербродами, пачки с чипсами.

— О, братюня, здорово! — радостно кричит мне Рома. — Эй, друганы! Это мелкий мой! Налейте моему братюне!

— Я не хочу, — упрямлюсь я.

— А тебя никто не спрашивает, — огрызается брат.

Шнапс сует мне в руки стакан с водкой, налитой до половины.

— Пей! — требует он.

— Пей! — кричит брат.

— Пей, пей, пей! — поддерживают все.

— Я не буду… Вообще, я пойду… — Я ставлю стакан на полку и пячусь к двери.

Шнапс тащит меня назад, крепко держит.

— Эй, я не понял, ты чего, меня не уважаешь? — Брат подходит ко мне, слегка бьет в грудь, выдыхает в лицо пары алкоголя.

— Я просто хочу уйти. — Я смотрю в пол.

— Сначала выпей!

— Я не хочу!

— Хочешь! Просто стесняешься! Шнапс…

Звучит как команда. Шнапс одной рукой заламывает мне руки за спину, а другой задирает голову. Рома берет мой стакан, открывает мне рот и заливает в горло водку. Пищевод обжигает. Я захожусь кашлем, Шнапс отпускает меня. Все смеются. Кто-то протягивает мне надкушенный кружок колбасы.

— Закуси!

Я хватаю кусок и жадно ем. Рома возвращается на свое место.

Компания продолжает резаться в дурака. Оранжевые Стринги заваливают картами, она не может отбиться и забирает себе все. Водяй вдогонку дает ей свои оставшиеся две карты и радостно кричит:

— Давай, оголяй наконец сиськи!

Оранжевые Стринги показывает ему язык. Заправляет волосы за ухо и снимает одну из многочисленных сережек-колечек. Кладет рядом с собой на столик, и я замечаю, что там уже две кучки украшений: в одной сережки, в другой кольца.

— Эй, так нечестно! — возмущается Водяй.

Блондинка с довольным видом пожимает плечами:

— Надо было обговаривать это в правилах!

— Ну что, еще кон? — предлагает кто-то.

— Кто-нибудь ответит, есть лимон или нет? — недовольничает Салатовые Стринги.

Я чувствую головокружение. Хочу по-тихому уйти, пока все переключились на игру. Уже подхожу к двери, но тут Рома орет:

— Эй, брателло, куда пошел? Я тебя не отпускал!

Рома снова подходит ко мне. Обнимает за плечи. Свободной рукой грубо поворачивает мое лицо в сторону блондинок. Гаркает:

— Нравится Светка?

Не знаю, которая из них Светка.

— Ром, ну не смущай ты мальчика, — ворчит Салатовые Стринги.

А я не знаю, как лучше ответить. Сказать «нет» невежливо, если скажу «да», меня будут подкалывать.

— Не знаю.

— Что значит «не знаю»? — издевается брат. — Глаза разуй! А Надька? Какие цыпочки, а? У тебя уже встал, а? А?

Он ржет. Убирает руку с моего лица, и я сразу потупляю взгляд. Хочется умыться. Нет, помыться полностью. Противно и немного страшно: от брата всего можно ожидать. И я не знаю, что он сейчас задумал, но не сомневаюсь, что какую-то гадость.

На последней вечеринке они с друзьями примотали меня скотчем к стулу, вынесли на площадку и сделали вид, что собираются скинуть меня с лестницы. В панике я даже заплакал, зная: они могут. Не скинули, но оставили на этом стуле и ушли. Пришлось сидеть так пять часов, пока Нонна не пришла с работы. Если бы она освободила меня на полчаса позже, я бы сходил под себя, честное слово, больше терпеть не мог. Нонна еще и отвесила мне пару затрещин за то, что на меня истратили весь скотч, а он стоит денег. Пообещала вычесть его стоимость из моей зарплаты.

За вечеринку до той брат заставил меня раздеться догола и перелезть через балкон. Я двадцать минут стоял голышом на узеньком карнизе, на который и пальцы ног не уместятся. А еще это была зима…

Замечаю, что все в комнате смотрят на нас, ждут моей реакции.

— Ром, не лезь к маленьким! — возмущается Оранжевые Стринги.

Но Рома продолжает докапываться:

— А у тебя уже было, а? Сто пудов — нет, кто даст такому задроту! Светк, ты бы дала?

Салатовые Стринги закатывает глаза:

— Я дам тому, кто сегодня принесет мне чертов лимон!

После ее слов Водяй со Шнапсом наперегонки мчатся в кухню.

— Эх, братюнь, не даст тебе сегодня Светка, — с притворным сожалением говорит Рома. — Ну ничего. Тебя ждет кое-кто покруче. Эй, парни, где Киса?

Почему-то все издают загадочные смешки.

— В туалете блюет, наверное, — отвечает Рыжая.

— Пошли! — Рома тащит меня за руку.

Я упираюсь, пугаясь все больше:

— Я не хочу ни к какой Кисе!

— Пошли, пошли, Киса тебе понравится!

— Я не хочу, пусти!

— Я помочь тебе хочу, придурок! Станешь мужиком! Киса все сделает как надо!

Рома вталкивает меня в спальню Нонны. Захлопывает дверь. Я пытаюсь открыть ее, но Рома навалился снаружи. Ощущение, что я в клетке со зверем. В панике озираюсь: пусто. Никакой Кисы тут нет. Обращаю внимание, что постельное белье смято, хотя Нонны дома нет, а она всегда заправляет кровать.

Тут дверь резко открывается. Мне в лицо летят два огромных шара. Я отскакиваю в сторону, и желудок от страха делает двойное сальто.

Передо мной самая жуткая девчонка в мире. И она вдрызг пьяна.

У Кисы приплюснутое лицо с размазанной красной помадой и цыплячьего цвета волосы, похожие на вату. Дряблое тело, хотя на вид ей не больше семнадцати. Обвислая грудь вываливается из ярко-красного топика: именно ее я принял за шары. Черная лакированная юбка обтягивает узкие бедра и оголяет тонкие кривые ноги. А вот руки толстые, даже шире ног. Киса напоминает перевернутый треугольник, выложенный из подтаявшего желе. Увидев меня, она улыбается, обнажая мелкие желтые зубы.

— Мышоночек! — визжит она и раскрывает руки для объятий.

Не знаю, что делать, — никогда девчонки на меня так не реагировали. Теряюсь. Киса идет навстречу, и в голове вдруг загорается лампочка «Спасайся!». Я в два прыжка оказываюсь в относительной безопасности — по ту сторону кровати. Но препятствие Кису не смущает. Она ползет ко мне прямо по кровати. Сжимаюсь. Ко мне словно подбирается крокодил.

— Мышоночек, ты мне так нравишься!

А вот во мне Киса вызывает отвращение. Где брат ее отыскал? Зачем позвал? И тут я вспоминаю смятое постельное белье… К горлу подступает тошнота. Вот зачем.

Я обегаю кровать, пячусь к дальней стене, вжимаюсь в нее. Мечтаю превратиться в жидкость и затечь под плинтус. Киса неспешно разворачивается, ползет обратно. Я понимаю, что эти «кошки-мышки» мне не выиграть. Киса слезает с кровати и медленно, шатаясь, бредет ко мне, на ходу стягивая топик. Ее грудь в черном лифчике угрожающе покачивается при ходьбе. Все это напоминает сцену из фильма ужасов.

Киса плотоядно смотрит на меня и облизывает губы. Я снова пытаюсь убежать, но она вдруг ловко прыгает вбок и перекрывает мне путь. Я по инерции делаю еще шаг и врезаюсь в ее грудь. Отскакиваю от нее, как от огромного мяча.

Киса хватает меня и валит на кровать, придавливает к матрасу. Я чувствую пружины под спиной и не могу вдохнуть — Киса собой сдавила мне легкие. От нее пахнет алкоголем, пóтом и жасминовыми духами. Снова накатывает тошнота…

— Отпусти меня! — прошу я.

Киса довольно смеется. Я могу рассмотреть все ее зубы.

— Мышоночек, расслабься! Я сделаю тебе хорошо!

Она пьяно смотрит мне в глаза, склонившись так близко, что я могу посчитать черные точки на ее носу и вижу во всей красе прыщ на подбородке. Она расстегивает мне джинсы, запускает туда руку и… о, только не это! Она трогает меня там! Я в панике, мне мерзко. Сердце вот-вот разнесет на куски грудную клетку. Киса свободной рукой берет мою руку и кладет себе на грудь. Ее кожа горячая, как хлеб, который я достаю из печи на заводе.

— Ты тоже можешь потрогать меня… — Она тяжело дышит. Голос сдавленный.

— Отпусти! Нет! Нет! — кричу я.

Страшно стучит в висках. Мозг лихорадочно ищет выход, но выхода нет.

— Я буду у тебя первой. Правда, здорово?

Ее прикосновения обжигают. В голове — хаос мыслей. Мой первый секс будет худшим в моей жизни! Как же стыдно за то, что я оказался в такой ситуации.

— Мышонок хочет заползти в норку? — игриво спрашивает она. — Там так влажно и горячо!

Она берет мою руку и тянет вниз, под юбку. От ужаса сводит живот. Я сопротивляюсь, но она гораздо сильнее. Моя рука под ее юбкой упирается в жесткие волосы. Я отдергиваюсь, как от удара током.

Воздух густой, тяжелый. От запахов мутит. Внутренности словно сжимает огромная рука. Издаю хриплый всхлип. Резко накатывает новый порыв тошноты и…

Меня рвет. Я еле успеваю повернуть голову набок.

— Мышоночек, что с тобой? — пугается она и наконец скатывается с меня. — Тебе принести водички?

Я собираю остатки сил, резко поднимаюсь и мчусь прочь.

Я пробегаю мимо комнаты брата. Дверь открыта. Увидев меня, компания смеется. Рома спрашивает:

— Что, так быстро? Понравилась тебе Киса?

Я выбегаю из квартиры в чем был: босиком и в расстегнутых джинсах. Спускаюсь по лестнице, на ходу застегиваясь. Холод на улице отрезвляет. Вдыхаю весенний воздух. Хочется принять душ, смыть с себя Кису. Запах пота и жасмина до сих пор у меня в носу. Я срываю несколько молодых листочков с куста, растираю в руках, подношу к лицу, вдыхаю. Растерянно оглядываюсь по сторонам. Надо где-то переждать. Куда идти? Ответ приходит быстро: к Ксюше.

По дороге потихоньку прихожу в себя и успокаиваюсь. Ног от холода не чувствую.

Все обошлось, и встреча с Кисой уже не кажется мне катастрофой. Это просто очередной неприятный эпизод, который я постараюсь быстро забыть. Думаю о том, как же, наверное, здорово жить, когда тебя просто не трогают. Хотя откуда мне знать?

Вскоре я звоню в дверь Ксюши и молюсь, чтобы дверь открыла она сама, а не ее отец. Что он подумает, увидев на пороге босоногого меня?

— Даня? — Мне везет, открывает Ксюша. Если она и не ожидала меня увидеть, то виду не подает, радуется. — Заходи! — Тут она замечает отсутствие обуви на моих ногах и округляет глаза: — Снова дома «пожарная тревога»?

Как-то уже был похожий случай. Тогда я тоже выбежал из дома босиком, а еще в пижамных штанах и без футболки. Тогда, увы, дверь открыл Ксюшин папа, и мне пришлось соврать про пожарную тревогу.

— Не спрашивай, — вздыхаю я и захожу в квартиру.

Первым делом залезаю в ванную и лью на ноги горячую воду. Скоро к ним понемногу возвращается чувствительность:

В комнате Ксюша с Антоном репетируют сценарий для ролевой игры. Я сижу на полу, прислонив ноги к батарее, и слушаю. Закончив, довольная Ксюша уходит в кухню за чаем и утаскивает Антона с собой. Но возвращаются они совсем в другом настроении.

— Я не понимаю, чего ты взъелся из-за простого имени! — Ксюша грохает на стол две чашки. Чай выплескивается.

— Я просто хочу, чтобы вне игры ты обращалась ко мне нормально! — резко отвечает Антон и ставит на стол третью чашку и вазочку с печеньем.

Впервые слышу, чтобы он говорил так громко и уверенно. Обычно он мямлит.

— Да почему же «Энни» — это ненормально? — недоумевает Ксюша.

— Потому что это не мое имя. Мне не нравится, когда ты так меня зовешь.

— Но раньше же нравилось? Почему вдруг все поменялось?

Антон садится на кровать, молчит. Видно, и сам не понимает. Пытается понять.

— Мы — это мы, — наконец твердо начинает он. — Антон и Ксюша, а не Энакин и Падме. Ты разве не чувствуешь, что чем больше проходит времени, тем глубже мы в чем-то вязнем?

— В чем вязнем? — Ксюша хлопает ресницами.

— Во всем этом! — Антон обводит руками комнату.

— Я не понимаю, о чем ты! — возмущается она и рявкает: — Пейте свой чай! Пейте, кому сказала!

Чтобы не стать мишенью для Ксюшиного гнева, я послушно хватаю чашку.

Вообще эти двое часто при мне говорят то, что для моих ушей не предназначено. Но ссорятся — в первый раз. Я даже не знал, что Антон умеет ссориться. Нет, я подозревал, что он не особо рад всем этим играм. Когда Ксюша называла его «Энни», у него иногда аж лицо перекашивалось. Пару раз я тактично намекнул ей на это, но она просто отмахнулась, и я решил не лезть. Видимо, теперь у Антона кончилось терпение.

Я делаю вид, что очень увлечен чаем и больше мне ни до чего нет дела, но сам искоса поглядываю на парочку. Ксюша не двигается. Смотрит на Антона. Он нарочно избегает ее взгляда, упрямо пьет свой чай. Ксюша гладит его по руке.

— Энни, малыш, — говорит она мягко. — Я просто не понимаю…

Он отдергивает руку, морщится, будто хлебнул кипятка. Боюсь, он сейчас схватит с тумбочки тяжелую фигурку с Йодой и долбанет Ксюшу по голове. Но он лишь холодно говорит:

— Я тоже не понимаю. Понимаю только, что в наших отношениях кризис.

Он ставит чашку на тумбочку и выходит из комнаты. Ксюша не идет за ним. Остается сидеть и растерянно смотрит в стену. А когда захлопывается входная дверь, я замечаю в Ксюшиных глазах слезы.

Сажусь рядом. Не знаю, как ее подбодрить.

— Что с ним? Он всегда был таким хорошим, ему все нравилось, и у нас все было идеально, — говорит Ксюша срывающимся голосом. — А недавно его словно подменили. Он стал колючим и холодным. Бесится из-за всего. Я столько раз пыталась с ним поговорить, но он не может ничего нормально объяснить.

— Ему неприятно, что ты делаешь из него кого-то, — я стараюсь подобрать правильные слова.

— Кого я из него делаю?

— Того, у кого в клетках дофига мидихлориан.

Ксюша тупо смотрит на меня, как будто я сморозил глупость.

— Но ведь так было изначально, этого не изменить. Мы с самого начала были Энакином и Падме.

Я качаю головой:

— Это часть игры. А в реальности, как он и говорит, вы Антон и Ксюша. Ты не думала, что именно это он хочет до тебя донести? Что игра слишком затянулась?

— Но ему это всегда нравилось! И он мне понравился поэтому…

— Только поэтому? — спрашиваю наконец прямым текстом.

— Нет… — смущается Ксюша. — Не только…

— То есть, если бы он ненавидел «Звездные войны», вы бы все равно были вместе? — уточняю я.

Ксюша явно сбита с толку. Она точно никогда об этом не думала.

— Да… Наверное…

— Тогда перестань. Не делай из него джедая. Пусть будет самим собой.

— Я никого из него не делаю! — вспыхивает она. — Он сам поддерживает игру! И многие идеи, между прочим, его!

— Люди меняются. Может, ему разонравились джедаи, повстанцы и гунганы. Смирись. Не называй его Энакином, не дари ему лазерные мечи, не таскай его в «Убежище».

— Но… Но… Что мы тогда будем делать? — Ксюша теряется.

— У меня никогда не было отношений. — Я развожу руками. — К сожалению, не могу тебя проконсультировать, чем обычно занимается парочка в уединении.

Ксюша шутливо пихает меня. А потом серьезно и жалобно говорит:

— Ты ведь знаешь, сколько эта вселенная значит для меня. Это часть меня, и, боюсь, я просто не смогу… Мне нужен Энни, мой Энни. Больше никто.

Я киваю. Я понимаю Ксюшу как никто другой.

Ксюша потеряла маму, когда ей было одиннадцать. Ее мама работала в Москве и в тот день поздно возвращалась домой, ехала в полупустом метро по кольцевой ветке. У нее случился инфаркт, она потеряла сознание, но никто не обратил внимания. Только уже за полночь сотрудник метро, проверяя вагоны, заметил последнего пассажира. Мама Ксюши казалась просто спящей. Он попытался растолкать ее, не смог и вызвал скорую. Но было уже поздно. С тех пор я много думаю о том, как же это страшно: находиться в толпе, но в то же время знать, если вдруг что случится, тебе никто не поможет. Тебя словно не видят.

Ксюша тяжело переживала утрату. Она совершенно забросила учебу. Однажды ее классная руководительница подошла ко мне и попросила помочь — сказала, что только я могу вытащить Ксюшу из этой ямы. Она добавила, что уж у меня лучше других получится достать… тут же она поправилась: убедить человека.

«Помогите мне, Оби-Ван Кеноби, вы моя единственная надежда».

И я делал все, что мог. А именно: сутками напролет ходил за Ксюшей и нудил, нудил, нудил. Таскался к ней домой и нудил там. Везде — с учебниками и тетрадками. Моя задача состояла в том, чтобы заставить Ксюшу учиться. Я старался почаще быть рядом с ней, не давал уйти в себя. У меня тоже было плохое время, самые близкие люди — моя семья — тогда причиняли мне самую большую боль, но я пытался быть сильным для нее. Она еще не была моей подругой, я ее почти не знал, но почему-то понял, что должен ей помочь. И что она просто так не исчезнет из моей жизни.

Сначала Ксюша не шла на контакт, ругалась и жаловалась на меня то учительнице, то папе. Но я был их хитрым совместным проектом, так что жаловаться было бесполезно. В конце концов она ко мне привыкла и даже стала выполнять то, чего я от нее хотел. Учебу Ксюша действительно подтянула. Это стало началом нашей дружбы.

У папы Ксюши со временем стали появляться другие женщины, но Ксюша всех изводила. Никто не оставался надолго. А потом одна из них, Ариша, заслужила ее благосклонность и в итоге стала ей мачехой. Все дело как раз в «Звездных войнах», чьей ярой фанаткой Ариша была. Веселая, открытая, боевая, она не претендовала на место мамы. Она словно появилась только для того, чтобы открыть Ксюше новый мир.

С Аришей Ксюша впервые посмотрела старую трилогию, а затем, поняв, что вселенная захватила ее, и первый эпизод новой. Ариша научила ее шить костюмы и мастерить аксессуары, с Аришей они объезжали десятки магазинов в поисках тематических сувениров. Они разыгрывали диалоги и дрались на самодельных лазерных мечах. Ксюша ушла во все это с головой, у нее будто открылось второе дыхание. Именно звездная сага помогла ей пережить утрату.

— Я понимаю, — говорю я. — Но еще я вижу, что теперь с тобой все в порядке и можно смело впускать в свою жизнь кого-то еще. Поверь мне, если чуть-чуть отодвинуть от себя далекую-далекую галактику, в твоей жизни ничего не поломается.

Я вижу, что Ксюша думает над моими словами. Она растеряна. Я воодушевлен: может, она действительно меня послушает? Но тут ее лицо каменеет. Она дергает плечом и колко говорит:

— Все это какая-то чушь! Я не буду меняться ради парня. Что-то не нравится — пусть валит. Я найду себе другого Энакина.

Я вздыхаю. С этой девчонкой может быть невероятно тяжело. Теперь я даже восхищен Антоном — столько времени ее терпеть!

Домой я ухожу в ботинках Ксюшиного папы.

В несколько ходок приношу к Ксюше стройматериалы для Волшебной страны: два ведра желтого щебня, который я раздобыл в парке. Парк облагораживают, и сейчас щебня там целая гора, отсутствие пары ведер никто не заметит. Еще я притаскиваю пустые бутылки и канистры. Остальное планирую найти у Ксюши.

Книгу «Волшебник Изумрудного города» с той самой картой, на которую мне нужно ориентироваться, я тоже нахожу у Ксюши.

— Я думаю смастерить из бутылок все эти замки — Розовый, замок Бастинды, Людоеда, Изумрудный город. У бутылок такая форма, что будет удобно. А потом их можно покрасить…

Я быстро и воодушевленно начинаю посвящать Ксюшу в свой план и тут замечаю, что она подавлена, вся в себе. У меня внутри словно загорается тревожная лампочка.

— Эй, Ксюш, чего это с тобой?

Несколько секунд она молчит, а потом признается:

— Мы с Антоном снова виделись и поговорили. Я сказала ему, что, если он не хочет разделять мои интересы, он мне не нужен. Я думала, это подействует, а он… он… он… — Ксюша задыхается от сдерживаемых рыданий. — Он просто ушел.

— Вот блин, — только и могу сказать я. — Мне жаль.

Конечно, Ксюша не ожидала такого. Она привыкла, что все всегда идет по ее сценарию. Но не в этот раз. Она выглядит так, как будто ее внутренний компас дал сбой, и теперь она не может сориентироваться. Чуть не плачет.

Антон всегда был куском пластилина — лепи кого хочешь. И тут он взбунтовался.

— Но может, сейчас это к лучшему, — задумчиво говорю я. — Порознь вы сможете подумать, как вам лучше — друг без друга или все-таки вместе? И может быть, кто-нибудь да пойдет на уступки.

— Точно не я, — заявляет Ксюша. — Если бы он меня действительно любил, то не ушел бы.

В ее голосе звенят гордость и обида. Я молчу. Я все-таки думаю, что Антон ее любит. Просто он понял, что не готов на такие большие жертвы, которых от него требуют.

— Прости, я в такой момент приперся со своим хламом, — я виновато поглядываю на стройматериалы. — Может, все отложим?

— Нет, все нормально, — поспешно говорит Ксюша. — Я тебе помогу. Наоборот, мне полезно отвлечься.

Мы с Ксюшей мастерим за́мки для Волшебной страны, а потом красим их. Ксюша намного опытнее в этих делах, так что под ее контролем получается просто красота.

— Но все-таки… Зачем тебе это? — спрашивает Ксюша. — Катерина уже занимается с тобой бесплатно.

— Дело не в этом. — Я стучу себе в солнечное сплетение. — Я просто вот здесь чувствую, что мне это надо.

— Твоя поджелудочная говорит тебе, что пора заняться благоустройством приподъездной территории? — хмыкает Ксюша и прищуривается.

— Я просто знаю, что должен это сделать.

Если бы я мог объяснить вслух, чтó думаю, то она поняла бы.

Хочется что-то сделать для Катерины Николаевны, отблагодарить… С Ярославом ей тяжело, он не дает ей ничего, только берет. А ей нужна хотя бы капелька заботы от других людей.

У каждого свой способ уйти от реальности и восстановить силы. «Далекая-далекая галактика» помогла Ксюше справиться с потерей мамы. Учеба защищает меня от жестокой семьи. Волшебная страна помогала Катерине Николаевне пережить суровые методы воспитания отца. Она потеряла свои за́мки и дорогу из желтого кирпича, но я чувствую, что она все еще в них нуждается. Ее «рекламная» жизнь — иллюзия. В ее реальности много боли, хоть она и пытается это скрыть. И я построю для нее новую Волшебную страну.

Сильнее всего мне нравится замок Людоеда: черный, с тремя башенками, к верхушкам которых приклеены вилка, нож и ложка. Пещеру Гингемы мы не мастерим, для нее я нахожу подходящий булыжник — с глубокой расщелиной посередине. Он правда напоминает мини-пещеру. Булыжник такой огромный, что мне приходится везти его в тележке.

Дожидаюсь отъезда Катерины Николаевны в командировку и принимаюсь за основную работу.

Расчищаю территорию под нашими окнами, рисую на ней план — где что должно стоять. Вкапываю в землю поленья, к поленьям приклеиваю замки. Нахожу подходящее место для пещеры Гингемы, помещаю туда булыжник. От пещеры до Изумрудного города прокладываю дорожку из желтого щебня. На садовом рынке закупаюсь цветами: розовыми, фиолетовыми и желтыми. Цветы сажаю в королевстве соответствующего цвета. Только вот в Изумрудном городе приходится посадить желтые.

Я работаю два с половиной дня. Результатом я доволен, Волшебная страна выглядит невероятно красиво. Мне не терпится увидеть лицо Катерины Николаевны, когда она вернется и обнаружит ее.

Я заканчиваю днем, чувствую, что вымотался. Но это приятная усталость.

Она должна приехать сегодня вечером, буду караулить ее у окна. Мне нужно быть где-то рядом в этот момент! Как она отреагирует? Остановится в ступоре? Заплачет? Улыбнется? Или сначала вообще пройдет мимо, а заметит только дома, выглянув из окна?

Как быстро она поймет, что это я? Какие вообще у нее будут мысли?

Мне кажется, что сначала она не поверит. Растерянно посмотрит на Волшебную страну, заморгает, подумает, что это ей кажется: устала, переработала. Потом убедится, что не кажется. Подойдет, рассмотрит все в деталях. Растрогается. Вспомнит детство, дачу. Задумается: а кто это построил? Случайное совпадение или нет? И потом она вспомнит наш разговор и поймет, что это я. Может, снова захочет заплакать — так растрогается. Я не думаю, что Ярослав делал для нее что-то подобное.

Часы до приезда Катерины Николаевна тянутся невероятно медленно. Я провожу время в комнате Нонны. Она на работе до девяти, к этому моменту Катерина Николаевна должна вернуться. Но если вдруг Нонна придет раньше и застукает меня, то мне не поздоровится. Она ненавидит, когда я захожу в ее комнату.

И вот я вижу знакомую машину. Сердце быстро стучит. Как поступить? Остаться или же выйти на улицу? Я решаю остаться. Как-то странно будет ждать ее у подъезда. Это уже не сюрприз.

Я смотрю, как она выходит из машины. На ней плащ ниже колена, туфли на каблуках. Я открываю окно, словно так лучше прочувствую ее эмоции. Она идет к подъезду, по дороге что-то ищет в сумочке. Ищет долго, до самой двери, даже не смотрит по сторонам. Она проходит мимо Волшебной страны, не заметив ее.

Отсюда, кстати, мне ничего не видно — Волшебную страну закрывает козырек подъезда. Зато из кухни Катерины Николаевны она замечательно просматривается.

Я немного расстраиваюсь. Но я предполагал, что такое может быть. Ничего страшного: она увидит Волшебную страну из окна или завтра, когда выйдет из дома.

Жаль, тогда мне будут недоступны ее первые эмоции… но, поняв, что это я, она обязательно что-нибудь мне скажет. Удивляюсь самому себе: с чего вдруг мне теперь нравится делать другим сюрпризы? Раньше я не замечал за собой такого. Что-то явно изменилось…

Но на следующий день, выйдя из дома, чтобы пойти в школу, я замечаю, что Волшебной страны больше нет. Вместо нее ровная земля. Не осталось ничего: ни замка, ни пенька, ни цветов. Кто-то уничтожил все.