Ло. Лётная школа

ГЛАВА 7. Воздух

— Принять упор лежа, — ласково сказал мне Ваня. Потрепал по плечу. — Пять отжиманий.

Я вздохнула и подчинилась. Судя по всему, названный брат взялся за меня всерьез. Моя физподготовка никуда не годилась по местным меркам. Неназываемый! Спасибо, что я была чемпионкой Сент-Грей по атлетическим упражнениям! Пять раз оторвать себя от гимнастической скамьи я была в состоянии, но от земли — это уж слишком.

— Ну, Ваня! Это… — начала я ныть.

— Семь отжиманий, курсант Петров, — он продолжал все также ласково, — как ко мне следует обращаться? Займи позицию и говори.

Я вздохнула и улеглась на колючую от прошлогодней травы землю. Та уже пробилась к солнышку, обещая в скором времени зеленый ковер. Как-то я не подумала про эту ерунду с физкультурой. Воображала, что с утра до вечера буду рулить на всяких чудо-аппаратах и умничать на уроках. Ага, как же!

— Ты уснул, Петров? Ко мне следует обращаться: товарищ инструктор по физической подготовке или, если я в полной форме, господин старший лейтенант. Девять отжиманий. Ленька, я не шучу, — Иван оторвал мое бедное тельце от нежной травки могучей рукой. Держал за ремень непринужденно. — Ты у меня, селедка худосочная, станешь чемпионом школы в пятиборье. Это я тебе обещаю, побратимка, не сомневайся.

— Я и так уже чемпион. Можно я посплю? Господин-товарищ Ваня, — я легла на теплую землю.

— Устаешь? — сочувственно проговорил мой мучитель и брат. Подвел могучую руку мне под плечи снизу. Я уронила лицо в теплую пятнистую ткань.

— Все время я куда-то иду строем, слушаю хором, отвечаю в ногу. Все время тычки, пинки, удары. Подначки. Я вся в синяках, как груша, — я разревелась. Перепугалась и перешла на мужской род: — я устал! Я больше не могу-у-у!

— Ну, ты что, братка! Перестань воду лить, вдруг увидит кто, засмеют. Здесь это быстро. Не отмоешься потом, — добрый Ваня гладил мою макушку тяжелой ладонью. От плеча своего не отрывал. — Ладно пореви пять минут, но, чтобы больше никогда, чуешь меня, Ленька?

Я кивала, тыкаясь лбом в крепкие мышцы. Рыдала самозабвенно.

— Комэск меня ненавиди-и-ит!

— Кто? Макс? Не может быть! он нормальный парень, я его два года знаю, — увещевал меня Иван.

— А это что-о-о, — я отстранилась и показала приятелю свеже разбитую нижнюю губу, — разве можно махать кулаками ни за что? Чуть зубы мне не выбил!

Ваня бесцеремонно залез мне в рот нечистым указательным пальцем. Проверил челюсть на крепость.

— Ерунда! Если Макс хотел выбить зуб, он бы так и сделал, не сомневайся, Ленчик. А это все мелочи, до свадьбы заживет. Что ты ему сказал?

Я смутилась. Прижала грязный платок к заново лопнувшей губе. Отвернулась.

Поздним вечером в понедельник Неназываемый в очередной раз подкинул мне счастливый билет. В спальном корпусе я обнаружила узкую, как пенал, комнату возле самой техчасти. Кровать-стол-стул-шкаф, друг за другом паровозиком. Зато отдельная и с половиной окна в торце. Я втихаря перетащила туда свои вещи.

— Это служебка комэска, — сказал шепотом Левый, застукав меня за переселением.

Эскадрилья видела десятый сон. Только в противоположном углу светился экран смартфона. Во втором звене не спал замыкающий. Зубрил теорию.

— Он все равно здесь не бывает. А я сплю в проходе на раскладушке. Кому я там помешаю? А? — я жалобно посмотрела на близнеца.

— Ладно. Но обязательно нужно, чтобы Макс разрешил, понял, Ло? Иначе влетит тебе за самоуправство, — бубнил рыжий сердито, таща мою походную кровать. Потом прикрывал меня даже перед братом.

Неназываемый! Я теперь высыпалась и могла хотя бы лицо намазать кремом спокойно, не боясь дурацких насмешек.

И с душевой, вроде бы нормально устроилось. Я ходила туда, либо раньше всех, либо самая последняя. Забиралась под самую дальнюю лейку, открывала форточку и нагоняла пару на всю эскадрилью. Мылась себе нормально, никому не нужна была.

Целую неделю жизнь у меня получалась.

Сегодняшнее воскресное утро шло по плану. Пробежка, зарядка. Парни ушли кто на завтрак, кто сразу в город подался. Яркое солнышко над Заливом шептало про всякое.

Я вымыла голову и завернула кран. И кожей почуяла. Кто-то стоит за спиной и пялится. Запах белой сирени уловила сразу. Не может быть! надела халат и обернулась. Светловолосый комэск глядел на меня не мигая. Клетчатое полотенце на бедрах, как килт. Большая пятнистая кошка серо-черным рисунком обняла его правую руку и ребра. Положила сердитую морду на плечо, хвост отправила вниз под полотенце. Красиво.

— Привет! — сказала я звонко. Гнала обаяние на всю катушку.

Без штанов и с полотенцем. Наверняка, сиятельный барон уже догадался, кто занял его командирскую щель за шкафом.

— Привет, курсант, — Кей-Мерер не улыбнулся. Не пошутил. В светлых глазах засела крепко неприязнь.

— Ты че так внимательно смотришь? Запоминаешь, боишься перепутать? — я нарывалась нагло в ноль, но пусть перестанет смотреть! — Надеюсь, комэск, я могу не бояться поворачиваться к тебе задом?

И все. Я получила в челюсть. Упала на скользком мокром полу, разодрала плечо о перегородку и припечаталась копчиком. Больно ужасно. И обидно. Я опять пропустила удар. Не ожидала снова. Кровь текла из разбитой губы, марала чистый халат.

— Молчишь? — вернул меня к действительности товарищ инструктор. — Мне, брату, стесняешься сказать? Думай наперед, о чем болтаешь с Кей-Мерером, Ленчик. Он у нас высоких кровей. Аристократ и барон. Грубостей и пошлостей не спускает никому.

Ваня еще рассуждал какое-то время, как трудно общаться с белой костью всех мастей. Я не перебивала. Отрыдавшись, чувствовала в себе легкость и интерес к дальнейшей жизни. Но все же, нафига этот утонченный защитник хороших манер пялился в душе мне в спину? Взглядом убить мечтал? Неужели ему пустой комнатушки жалко?

— Так, ладно, хорош мучаться. Мы едем на пикник, — заявил Иван, рывком поднимая нас обоих вертикально.

— Куда? — я опешила. Я желала только две вещи в этой жизни: налопаться овсянки с котлетой и выспаться. — Я не хочу!

— Не обсуждается, курсант Петров! Заодно поговорю с твоим ведущим за жизнь! — побратим нахлобучил мне фуражку широкой ладошкой, больно придавив уши.

Я аккуратно поправила головной убор, погладила ладонями замученную кожу. Когда же это закончится?!

Как слабосильный школьник я мечтала о единственном выходном дне, как о счастии невозможном. Запереться тщательно на ключ. Выспаться в своем убежище одной, без надоевших мужских запахов и звуков, без выматывающего контроля и самоконтроля. Снять форменную одежду, расслабиться. Тупо в трусах и майке посидеть. Привести в порядок ногти на руках и ногах, обработать ссадины на теле и хоть как-то спасти обгоревшие на грубом горном солнце лицо, шею и руки. Сделать все то, что так презирала в женском заведении на другой половине планеты. То, что вросло под кожу за четыре года жизни в Сент-Грей и создало из меня существо другого пола.

Не вышло.

Ехали по горной бетонке минут тридцать. Впереди на зеленом джипе открывали колонну оба комэска, блондин и брюнет, с ними два рыжих близнеца на галерке. Следом шелестел здоровенными колесами черный хаммер с черными стеклами. В арьергарде поспевали с трудом Ваня и я на любимой синей таратайке, нагруженной разным пикниковым барахлом вроде шашлычного мангала и складной мебели. Болтали ногами, сидя на краю, и орали песни. Теплый полуденный ветер толкался в лицо дружески и пыльно.

Запах моря становился все ближе. Скалы плотно закрывали обзор, но я чуяла. Вода рядом. Каменно-черная стена распалась, и узкий проселок увел нас с трассы. Потом Залив ослепил незащищенные мои глаза.

Зеленовато-голубая вода даже на вид казалась холодной. Я замерла в коротком шаге от волны. Она лизала берег, забывая небрежно на гальке ошметки морской травы. Я сделала движение назад, боясь, что море дотянется до моих, так тщательно вычищенных сапог. И оставит белый соляной след.

— Пойдем купаться, — услышала я за спиной негромкий, глуховатый голос.

— С ума сошел! — брякнула я сразу, — вода ледяная! Март.

Ароматом белой сирени бриз коснулся кончика носа. Я внутренне сжалась. Опять этот чертов барон! Подкрадывается беззвучно, как Потрошитель. Я тоже хороша! Вечно несу вслух все, что в голову придет! Неужели он опять оскорбится и ударит? А что я такого сказала? Ничего. Лезть в море только сумасшедшему в голову взбредет. Я обернулась.

— Боишься? Слабо? — Кей-Мерер стоял близко. Татуированная кошка снова обнимала его обнаженный торс пятнистыми лапами. Морская вода отражалась в прозрачном взгляде комэска. Ничего я не понимаю!

— Отстань от пацана, Макс. Один к десяти, что я вас сделаю!

Ваня крепко саданул гадкого барона по плечу. Вжикнул молнией на комбинезоне. Запрыгал на одной ноге, стягивая тяжелый ботинок.

Братья ОТул радостно вылезали из одежды. Ненормальные. Я отвернулась.

— Эй, Эспо! Мы с парнями плывем до скалы. Ставка — чирик. Ты с нами? — проговорил Иван, шумно пыхтя и разминаясь.

— Спасибо, нет, джентльмены. Мне, знаете ли, наследство дорого. Хотелось бы сохранить, — открыто рассмеялся командир пограничников. Махнул мне рукой: — Лео, дружок, держись лучше меня, а не этих экстремалов. Пусть себе плескаются, пока серьезные люди принимают по рюмке за здоровье.

Я с великим облегчением побежала к улыбчивому Эспозито.

Бутылки и закуски в коробках и корзинах. Даже скатерть не забыли. Двое мужчин в сером вытащили из хаммера складной стол, точными движениями накрыли и ушли готовить барбекю. Кто это?

— Ну здравствуй, курсант! Как учеба? Справляешься?

Мужчина глядел на меня с улыбкой. Рост как у меня или чуточку ниже. Черный свитер, черные брюки со стрелками, лакированные туфли. Смотрятся неуместно на мелкой гальке пляжа, будто их хозяин собрался ехать в последний момент. Губы тонковаты, очень правильный нос, высокие скулы, глаза. Да, у всякого есть глаза, что тут странного? Черные, как цыганская ночь, большие, как с другого лица украденные. Неназываемый! Я запоздало поняла, что разглядываю мужчину слишком долго. И молчу.

— Ничего не расскажешь? — мягко улыбнулись губы. Нижняя сделалась шире, податливее. — Эй, Петров!

Человек в черном протянул руку, видно по носу щелкнуть меня хотел. В этот момент я решила потрясти головой для просветления. Мужские пальцы зацепили щеку и рот, задели ссадину на губе, раскровянив свежую царапину. Я шикнула от боли.

Незнакомец рассмеялся, слизнул нахально мою кровь со своей кожи и спрятал руку в карман. Я его узнала. Чиновник из канцелярии Школы. Он расспрашивал, как я уложила на носилки дебила-Била на последнем этапе пятиборья. Показался мне тогда старше гораздо.

— Господин Юнкер?

— Ты не забыл, курсант? Мы же встречались всего однажды? — мягко удивился чиновник. Черные глаза глядели доброжелательно.

— Я не забыл, — я размазывала кровь по подбородку и старалась соответствовать, как умела.

— Тебе повезло, Петров, с фамилией. Ничего в ней нельзя ни прибавить, не убавить, ни отнять. Здешние любят укорачивать имена и перековеркивать их на свой вкус. На самом деле, Лео, меня зовут Вальтер Юнкергрубер, — доложился хозяин хаммера. Протянул настоящий и белоснежный носовой платок. — Прошу.

Я кивнула и прижала ткань к кровоточащей губе. Запах Блю от Шанель прочно переплелся с пороховым газом. Тренировался сегодня в стрельбе герр Юнкергрубер?

— Предлагаю выпить за мир во всем мире, — обратил на себя внимание Эспозито. Улыбался одним ртом и переводил взгляд с господина в черном на меня и обратно. — Шартрез, Черный Уокер, Веселая вдова?

— Я не пью, — обнародовала я. Не могла, как ни пыталась, отлепить глаз от мужчины. Что-то было в том, как он на меня смотрел. Тревожное и заводное одновременно

— Тогда шартрез, — сделал вывод комэск. Всунул мне в руку крошечную зеленую рюмку на тоненькой ножке. — Пойдем, Лео, посмотрим на твоих мужиков. Как они там? Не утонули?

Почему это они мои? Да что с ними вообще может случиться, с этими сумасшедшими? Эспо неожиданно твердо взял меня за локоть и потащил к воде. Телефонная трель остановила герра Юнкергрубера где-то позади.

— Так, птенчик Ло, этот капитан не так прост, как кажется. Да не делай ты дурацкое лицо! Юнкер напросился с нами в последнюю минуту, а у самого в багажнике полный аллес гемахт в плане жратвы и выпивки. Зачем, спрашивается? Затем. Он безопасник, а они гребут только под себя и контору, понял? Соображай быстрей! И держи язык на привязи, мальчик, — небрежно ухмыляясь, как о мелкой ерунде, выдал негромко брюнет.

— На какую тему? — прошептала я. Мне не понравился поворот.

— На все! Тупо помалкивай. Понял?

Я кивнула. Терпела плотно прижавшегося к левому боку пограничника. Его револьвер в кармане галифе давил в бедро. Эх!

Как жалко. Такой интересный герр, как его? Вальтер. Какая контора? Куда гребут? Я не чувствовала от него ничего опасного. Наоборот. Веселящее любопытство покалывало подушечки пальцев. Хотелось узнать. Ну, к примеру, какие на ощупь его волосы. Такая плотная волна обычно бывает у жестких, как проволока, кудрей. И глаза. Я задумчиво поднесла к губам сладкий ликер. Алкоголь обжог чертову рану. Я ойкнула.

— Я первый! Все вы зимы настоящей не видели, бледные! Мы — настоящие суровые парни с Урала, не боимся прохладной водички! — выкрикнул Иван, выбираясь из ледяной волны. Кр-расный, здор-ровенный, р-радостный. Заметил меня. — Что, опять кровь, Ленька?! Что же вы, летуны беспредельные, снова братана моего разрисовали! Ща я вам, буржуйские рожи, устрою хенде хох! Кто?! Эспозито, ты?

Тот резво поднял руки вверх.

— Гитлер капут, Иван! — заржал весельчак-пограничник и показал пальцем за спину на черного Юнкера, — его работа, натюрлих.

— Ща я со всеми вами разберусь! — постановил Ваня. Сунул могучие ноги в берцы и сделал шаг.

— Ваня, это… — я повисла на мокром побратиме, скороговоркой перечисляя события. Тот отводил меня конопатой рукой и желал выяснений.

— Прелестные трусики, Кей! — Эспо смеялся громко, предусмотрительно переместившись в сторону от сердитого Вани. — Новый взрослый имидж? Прощание с целибатом?

— Где? — переключился мой старший лейтенант.

— С чем? — изумилась я.

Мы слаженно обернулись.

Может быть, это кому-то нравится. Кто-то, наверное, делает фото на память и любуется в свободную минутку. Но только не я. Алого цвета тряпица якобы что-то прикрывала на теле нашего комэска. Зато было видно, где закончился хвост татуированной кошки. Бе!

— Зачет, Кей-Мерер! Готов к совершеннолетию? Браво-браво! — продолжал прикалываться Эспозито.

— Что-то ты слишком много говоришь, приятель. Не знал, что красное тебя заводит, — усмехнулся блондин в красных плавках. Вытирал себя знакомым полотенцем в клетку невозмутимо. Гладил кожу не спеша. Вдруг посмотрел остро: — Надеюсь, я могу не бояться поворачиваться к тебе задом, комэск?

Смех взорвал аудиторию фейерверком. Они ржали. Ваня показал большой палец. Близнецы тыкали в командира кулаками и хрюкали. Юнкер улыбался и велел жестом своему человеку разлить в стаканы алкоголь. Эспо открыто хохотал.

Кей-Мерер стоял довольный страшно. Шутка у него, видите ли, удалась! А ничего, что она моя, и я за это отнюдь не прославилась?

— Пять баллов, Кей! Похоже, что чувство юмора прибыло в тебе соответственно возрасту. Ничего не обещало, если честно. Очень рад за тебя барон! Поскольку ты родился за пару минут до полуночи, согласно секретным сведениям от кормилицы, то пить за твое сиятельство еще рано. И за очевидное здоровье я стакан успею принять, — сказал лукавый брюнет. И провозгласил: — Поэтому предлагаю тост: за нас, парни, за Школу! За сапоги!

Я честно сделала глоток густого зеленого пойла. Вкусно. Неприметный человек обнес всех закусками. Я сунула за щеку крошечный корнишон, гася злым уксусным маринадом навязчивый сироп. У барона праздник? День рождения? Вот так по-простому, междусобойчик для одобренных? Или здесь так принято? А целибат? В чем прикол?

Никаких вопросов я задать не успела. Высоко в небе забормотали лопасти винтов, потом докатился гул. Белая амфибия с красными зубастыми мордами акул по бокам плюхнулась на мелкую рябь Залива. Альбатрос. Я замерла в восхищении. Эту неземную красоту видела только на фото.

— Девочки! Наконец-то, — облегченно выдохнул Эспозито. Никого не обнимая, он чувствовал себя сиротой.

Девушки. Это да. Ничего уж тут не поделаешь, остается только уйти в сторону. Постоянный конфликт версий бытия. Мужской и женской. Я сделала пару шагов к кромке воды.

Восемь чудесных красавиц в потрясающих человеческий глаз и остальное нарядах стюардесс спустились с неба на галечный пляж. Ваня сделал грудь колесом, близнецы стали заметно прямее и остроумнее. Эспозито развалился в кресле. Кей-Мерер оделся и застегнул все пуговицы до подбородка. Из вранглера потянулась легонькая музыка. Мясной дух из шара барбекю обещал скорую готовность. Сразу заговорили все. Я потихоньку двинула к летающей лодке. Морщилась и втягивала в рот соленую разбитую губу.

— Хочешь сигару? — спросил сбоку мужской голос. Вальтер Юнкергрубер.

— Я не курю. Бросил, — памятуя предостережение пограничника, я не стала оборачиваться. Брела себе по бережку.

— Давно? — он не желал отставать. Обгорелое мясо и стриптизерши его не интересуют? Да неужели?

Я пожала плечами. Не скажу.

Побратим Иван, разумник Эспо и мое родное звено ржали, как застоявшиеся жеребцы. Шутили напропалую. Настроение упало на ноль. Конфликт версий.

— Тебе здесь не нравится? — желал беседовать любопытный герр Юнкер. Скрипел мелкой галькой след в след.

— Нет. Неинтересно, — я в раздражении передернула плечами.

За спиной раздалось слаженное мужское «о-о!» Ребята развлекались.

— А что тебе интересно?

Вот достал! Я резко остановилась. Сунула руки в карманы галифе. Ладно!

— Я в Школе уже десять дней. Никакого штурвала в руках, кроме руля джипа не держал. Сплошная зубрежка и муштра. Вот на амфибии этой я бы покатался! Интересно подняться в воздух с воды, — я глядела на мужчину чуть свысока. Мой рост и камни под ногами позволяли.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Юнкер. Грыз травинку, пастушью сумку по виду. — Идем.

Он подал мне руку, желая помочь забраться на трапповый плот. Еще чего! По-моряцки, по самый локоть спрятав руки в карманы галифе, я небрежно утвердила себя в центре. Мотор загудел, унося нас к белому судну, мерно покачивающемуся на океанской глади. Я не стала оборачиваться на веселье на берегу. Мужские басы и звонкие колокольчики барышень далеко разносил теплый ветер по воде. Музыка и танцы. Их дела.

Понятно, что Вальтер не позволил мне в крошечной бухте поднять Альбатрос в воздух. Безопасник, он и есть безопасник. Что с него возьмешь. Сам сел в кресло первого пилота. Защелкал тумблерами. Я запоминала последовательность. Это не трудно.

— Ты умеешь летать, Юнкер? — сказала раньше, чем подумала и перешла на «ты».

— Ты же в Летной школе, Лео, тут все умеют, — Вальтер сложил тонкими губами улыбку. Стал моложе. И снова. Глядел в прищуре черными глазами. Он нравился мне. Коснулся вдруг мочки моего уха, я не ожидала. — По определению, Лео, по определению.

— Даже кухарки в столовой? — умудрилась я пошутить. Сделала вид, что не заметила ласки, щелкнула ремнем безопасности в кресле второго пилота.

— Один ноль в твою пользу, курсант. Кухарки не летают. Только мужчины.

Самолет раскручивал винты, взрывая кругами соленую воду. Через пару секунд видимость осталась только на мониторе. Шум, толчок, вибрация. Белая лодка рванула вперед с чувством и грохотом. Словно шасси подскакивало по старой бетонке. Р-раз! И тело воздухоплавательного аппарата оторвалось от воды.

— Теперь я? — я повернула голову к партнеру.

— Теперь ты, — он кивнул. — Четыре минуты, потом заработает автопилот.

Я потянула джойстик на себя. Ответный напряг высоты и скорости. Да. Я качнула вправо, потом влево. Машина без паузы отозвалась послушно.

— Не балуйся, — предупредил Юнкер серьезно. Положил руку на спинку кресла, ухватил прочно пальцами меня за плечо.

— Не плачь, командир, я с тобой! — я засмеялась счастливо. В душе, где-то очень глубоко под ребрами, родилось тепло. Будто я не одна.

— Ребенок, ты просто ребенок, — констатировал мужчина. Глядел сбоку и непонятно. Я получила еще одно горячее и легкое движение по мочке правого уха. Показалось?

Толкнулся в пальцы равнодушный компьютерный мозг, и ручка управления перестала отвечать. Но я все равно за нее держалась, как будто отказывалась выпускать. Невидимая нить соединения. Между мной и замечательной машиной. Между этим бирюзовым миром и синими елками береговой линии внизу. Там. Где оба города и их обитатели. Словно я тоже здесь родилась, летаю и живу. Я загляделась и замечталась.

— Назад. Возвращаемся срочно, — тревожный голос капитана ушел в нижний тяжелый оттяг.

— А? — я с трудом вынырнула из сладких сине-зеленых грез.

— Оранжевый код, — Юнкер быстро переключал кнопки и водил пальцами по экрану.

— Что? — я опешила.