Любимые книги

ГЛАВА 5. «ПРОСТ, КАК ПРАВДА»

Помню, в одной студенческой аудитории мне задали довольно каверзный вопрос: «Вот говорят, что Ленин прост, что простота – главное его качество. Да и в школе мы изучали очерк Горького „Владимир Ильич Ленин“, и там тоже сказано: „Прост, как правда“. А я вот читаю, читаю, но по-настоящему понять никак не могу. Ну зачем нас обманывают?»

К сожалению, слово «простота» часто путают со словом «легкость». Мол, если Ленин прост, то и читать его должно быть легко. Но ведь это – заблуждение! Да, у Ленина мы никогда не найдем «наукообразия», которым иногда грешат шибко образованные, но не очень талантливые литераторы. Язык Ленина, как мы уже говорили, удивительно человечен, ярок, образен. Даже серьезные философские и экономические работы написаны именно таким языком.

И все же читать и понимать Ленина нелегко. Почему? Да потому, что его учение необъятно, что каждый абзац его текста содержит несколько глубоких мыслей. Можно бесконечное число раз читать какое-то конкретное произведение Ленина, и никогда не наступает момент, чтобы можно было с уверенностью себе сказать: «Все понято окончательно». Нет, при каждом новом перечитывании обнаруживается еще и еще какая-то мысль, или ее оттенок, или ее связь с другой мыслью…

У меня, например, нередко бывает так: раскрою какую-то ленинскую статью, которую давно не перечитывала, и вдруг обнаруживаю нечто настолько новое, будто и вообще читаю ее впервые. Дело здесь, конечно, не только в свойствах моей памяти, а просто за тот промежуток времени, что прошел после последнего прочтения, я ведь как личность тоже не стояла на месте: в мою жизнь вошли какие-то новые проблемы, заинтересовали новые стороны жизни, прочитаны новые книги… Ленинская статья не изменилась, изменилась я сама. Поэтому-то и нахожу у Ленина каждый раз что-то новое, вроде бы не замеченное прежде.

В упоминаемом очерке Горький рассказывает: «По счету времени он говорил меньше ораторов, которые выступали до него, а по впечатлению – значительно больше; не один я чувствовал это, сзади меня восторженно шептали:

– Густо говорит…»[30]

Надо ли говорить, что писал Ленин еще «гуще»! Ведь в устной речи возможны и повторы, и исправление каких-то неудачных выражений. В письменных же текстах все лишнее убиралось при редактировании, отчего насыщенность текста мыслями еще больше увеличивалась. Поэтому утверждать, что Ленина легко читать и понимать – это значит обманывать себя и слушателей.

Не знаю точно, но, наверное, есть ученые, которые подсчитывают точное количество слов, частей речи, имен и т.д. в Собрании сочинений Ленина. Но думаю, что никто не в состоянии подсчитать количество ленинских мыслей! И все-таки миф о необычайной легкости чтения ленинских произведений наделал немало зла. Я имею в виду такое печальное явление, как цитатничество. Если судить по количеству ленинских цитат, мелькающих в печати, то иному и в самом деле может показаться, что нет ничего легче, чем читать Ленина. Обратите внимание: Ленина цитируют новаторы и консерваторы, сторонники перестройки и ее противники… Нередко с помощью одних и тех же цитат оппоненты доказывают друг другу прямо противоположные вещи. Я уж не говорю о том, что при этом нередко цитаты и передергиваются: вырываются из контекста, обрубаются отточиями…

И тут просто нельзя не задуматься: почему такое возможно? Почему демагоги совершенно безнаказанно манипулируют ленинскими цитатами, не боясь быть схваченными за руку? А вот как раз потому, что мало кому это по силам. Чтобы поймать демагога на передергивании цитаты, надо если уж и не знать ленинское наследство во всем его объеме, то хотя бы иметь навык обращения с ленинскими томами, хотя бы знать, где примерно можно найти данное высказывание. Но именно этого-то умения у большинства людей и нету. Привычка «изучать» Ленина по указанным в программах «страничкам» привела к тому, что даже иные историки, экономисты, журналисты и те не ориентируются в ленинском Собрании сочинений.

На мой взгляд, это большая брешь в нашем образовании. Но для кого-то – брешь, а для кого-то – лазейка. Ну да, конечно, для них, для демагогов. Вообще-то демагоги, спекулирующие на ленинских цитатах, – это удивительно любопытное явление. Мне думается, что ученые-социологи когда-нибудь серьезно займутся его изучением. Я же сейчас выскажу такую парадоксальную мысль: удивительная живучесть этой разновидности демагогов очень красноречиво свидетельствует… в пользу бессмертия ленинизма! Ну скажите, зачем надо было его учение перевирать, передергивать, не проще ли совсем игнорировать его? И тут оказывается, что можно по-разному относиться к ленинизму, нельзя только одного – не замечать его.

Конечно, на протяжении 70-летней истории Советского государства были не только отдельные люди, но и целые группировки людей, которые с радостью вычеркнули бы Ленина из истории. Но – это невозможно. Просто физически невозможно. Во-первых, Ленин был очень тесно спаян с историей, об этом мы уже говорили. Во-вторых, любовь к Ленину настолько укоренилась в сердцах людей, что просто даже нереально представить себе: мы – да вдруг без Ленина.

Так что демагоги поняли давно: Ленина изъять из истории невозможно. Ну что ж, зато можно Ленина приспособить к своим интересам. И вот тут-то демагоги и развернулись вовсю: пользуясь фактом безграничной любви народа к Ленину, они научились буквально паразитировать на его имени. И люди часто верили демагогам, или, скажем так, боялись не верить, ведь «Ленин сказал»! Эти магические слова как бы заранее ставили «знак качества» на то, что предстоит прочесть или услышать. И вот этот эффект авторитета ленинского имени и использовали демагоги. Вот один из примеров. Помню, когда всей стране стала известна позорная история с первым секретарем ЦК Узбекистана Рашидовым, я из любопытства полистала его старые выступления. Вот, например, что он заявил на июньском (1983 г.) Пленуме ЦК: «Мы руководствуемся основополагающим ленинским указанием о том, что „вопрос об устройстве быта… для нас вопрос коренной“»[31]. Мне сразу показалось подозрительным, к чему бы это элементарную мысль о важности быта возводить в ранг основополагающего указания? А заметили ли вы в середине цитаты многоточие? У нас, к сожалению, редко кто поинтересуется, даже в отделах проверки редакций, что стоит за пропусками в цитатах, а ведь это и есть один из способов передергивания цитаты.

Что ж, откроем 45-й том на странице 248 и прочитаем фразу полностью: «Вопрос о земле, вопрос об устройстве быта громадного большинства населения – крестьянского населения – для нас вопрос коренной» (т. 45, с. 248). Вглядитесь в подчеркнутые мною слова: неплохо, правда ведь, поработал над цитатой партийный руководитель республики! Убрал этих надоедливых крестьян, чтобы с «чистой» совестью, «по-ленински», спокойненько заниматься устройством собственного быта. В республике в то время строились дворцы с каскадами фонтанов, чтобы пускать пыль в глаза высоким гостям. А в кишлаках не было простого водопровода: все трубы ушли на фонтаны. Сам Рашидов и его ближайшее окружение имели отары овец и стада коров (видимо, тоже в «полном соответствии» с основополагающими указаниями Ленина), а на столе узбекского крестьянина мяса не бывало месяцами.

Как-то в одной из своих статей я написала: «Демагоги прикрывались цитатами из Ленина…» Один читатель написал в газету: «Глагол „прикрывались“ надо было бы перевести в настоящее время, поскольку цитата Ленина до сих пор используется как безотказное оружие для расправы с неугодным лицом. Из Собрания сочинений Ленина выдираются цитаты примерно так же, как в драке выдирают кол из плетня». Задумаемся: ну почему же подобное сходило, да и сейчас нередко сходит с рук?

А вот как раз потому, что серьезное и постоянное чтение Ленина пока стало достоянием очень немногих. При отсутствии же глубокого знания ленинского наследия процветает казенно-парадное отношение к ленинизму, что и является превосходной питательной средой для демагогов. Впрочем, в последние годы наметился кое-какой сдвиг. Лично я впервые это почувствовала во время XXVII съезда. Тогда я впервые заметила, что к Ленину стали обращаться не за цитатами, а за мыслями.

Но вот в обстановке гласности в печати начались дискуссии по вопросам перестройки. И снова возникла знакомая картина, когда люди с различными взглядами стали побивать друг друга цитатами из Ленина. Конечно, уровень знания сегодня выше. Многие уже поняли, что ленинизм не в том, чтобы написать на полотнище ленинский лозунг или навешать повсюду аляповатых плакатов с изображением, отдаленно напоминающим вождя. Поняли, что ленинизм – в творческом наследии Ленина, в его Полном собрании сочинений. И многие сегодня сняли наконец с полок ленинские тома.

Но вот тут-то и обнаружилось, что ленинское творчество с наскоку не усвоить, что дело это – трудное. Иным ведь ужасно не терпится использовать авторитетное мнение Ленина для доказательства своей концепции. И вот, набредя в ленинских томах на какую-то подходящую к случаю мысль, тотчас и вставляют ее в свою статью. А у Ленина между тем через 2 – 3 тома высказана уже другая мысль, порой прямо противоположная первой. Менялась жизнь, менялись знания о жизни, менялись и оценки. Но учесть диалектику ленинской мысли можно, лишь зная его творчество целиком. Вот первая трудность: читать Ленина надо всего, а это, что ни говорите, все-таки 55 томов!

Теперь о второй трудности, о необходимости учитывать еще и диалектику самой жизни. Бывает, что иной литератор, добросовестно изучив ленинские произведения, понимает мысли Ленина правильно, с учетом контекста. Но тем не менее мысли эти вступают в противоречие уже с контекстом сегодняшней жизни. Мы как-то забываем, что ленинским мыслям исполнилось 70 и более лет! Многих сегодняшних ситуаций Ленин не знал и знать не мог, поэтому анализировать их, опираясь только на высказывания Ленина, нельзя.

Вот пример. Сегодня много говорят о ленинском плане кооперации. Забыв, что на дворе не начало, а конец XX столетия, иные литераторы, открыв статью Ленина «О кооперации», так и не могут от нее оторваться. Иным хочется ее перенести в нашу жизнь буквально дословно, их прямо-таки завораживают слова «поголовное кооперирование», «цивилизованный кооператор», «культурный торгаш»… Да-да, один публицист всерьез нас уверял, что главной фигурой сегодняшней перестройки должен стать именно «культурный торгаш», и что это, дескать, ну прямо «по Ленину».

А между тем сегодня и кооператор не тот, и кооперация не та, да и понятие «цивилизованность» претерпело серьезные изменения. Сейчас небольшие кооперативы – не ступенька на пути к колхозам, как тогда, а, наоборот, производное от колхозов, которые вычленяют из себя кооперативы. При этом, естественно, ни о каком «поголовном» охвате крестьян этим процессом и речи быть не может: одни отрасли сельского хозяйства лучше развивать небольшими коллективами, а другие требуют крупномасштабных хозяйственных образований.

А в городе? Неужели и здесь, следуя не духу, а букве ленинской статьи, надо срочно и «поголовно» кооперировать все население? И заводских рабочих, и врачей, и учителей, и продавцов, и студентов? Нет, городская кооперация тоже сегодня играет не ту роль, что при нэпе. Она призвана взять на себя какие-то мелкие, но нужные заботы о людях в тех сферах, которые оказались запущенными в системе государственного централизованного управления. Кооперативы из трех, четырех или даже десяти человек, все то, что ученые называют малыми экономическими формами, – все это в общей связке проблем перестройки городского хозяйства занимает свое определенное место, но не решающее же!

Как видим, пренебрежение фактором времени, тщательным анализом обстоятельств и приводит к тому, что высказывания Ленина механически переносятся на другую эпоху. А надо уметь в ленинском наследии отделять методологию от конкретики, уметь ленинские приемы и подходы диалектически применять к сегодняшней действительности.

Встречается и еще один способ передергивания ленинских мыслей. Скажем, случилось Владимиру Ильичу как-то раз, всего только один раз, произнести какое-то изречение, причем по конкретному поводу. А читателю это единичное высказывание преподносится как принципиальная позиция Ленина. Например, многие публицисты призывают хозяйственников и экономистов смелее переходить на хозрасчет, не бояться риска. Эти призывы очень своевременны, однако в некоторых статьях авторы впадают в крайность, дескать, нечего и вообще заглядывать вперед. И для оправдания такого фатализма привлекают… Ленина! Вот что пишет один известный публицист: «„Надо ввязаться в драку, а там – посмотрим“ – Ленин, как известно, любил повторять эту мысль»[32]. Вот те раз! Лично я приводимые автором слова встретила у Ленина лишь однажды. Так что слово «повторять» мне показалось явно неуместным. Далее. Приведенные слова и вообще говорил не Ленин, а… Наполеон. А Ленин лишь единожды (!) их приводит. Мы можем понять, что Ленин считал Наполеона великим полководцем, но не идейным же учителем, не марксистом! Вряд ли уместно поэтому выражение Наполеона, к случаю припомненное Лениным, выдавать за принципиальную позицию самого Ленина. Кстати, и само выражение Наполеона Ленин припоминает лишь в общих чертах, да и то по-французски. Проверить он не мог, так как был в то время тяжело болен.

Ну а теперь посмотрим, как это место звучит в ленинском тексте, в его работе «О нашей революции» (не написанной, а продиктованной!): «Помнится, Наполеон писал: „On s’engage et puis… on voit“ В вольном русском переводе это значит: „Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет“. Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидали такие детали развития (с точки зрения мировой истории это, несомненно, детали), как Брестский мир или нэп и т.п.» (т. 45, с. 381).

Ну вглядитесь в этот отрывок. Ленин говорит «помнится», значит, неточно. В середине наполеоновской фразы многоточие, значит, не полностью. Перевод «вольный», значит, опять же неточно. И даже когда Владимир Ильич перевел мысль Наполеона в сегодняшний (для Ленина сегодняшний) день, то и тогда он эти слова перефразировал. Он не сказал «а там уж видно будет», а сказал более определенно: «…а там уж увидали такие детали…» Видите: в главном большевики все же знали, зачем они ввязываются в бой, а вот детали, ясное дело, все не предусмотришь.

Да Ленин и всегда предупреждал, что во всех подробностях будущее предвидеть нельзя, что и в самом деле, только «ввязавшись в бой», можно до конца осознать все реальности. Но никогда, никогда Ленин не исповедовал теорию эдакого напористого эмпиризма: сначала, дескать, ввяжемся в бой, а там посмотрим. Даже в августе 1917 года, когда уже ввязывание в бой было делом дней, когда жизнь Ленина, как в самом остром детективе, буквально висела на волоске, ибо за ним охотились ищейки Временного правительства, – даже в этих условиях Ленин писал книгу «Государство и революция», стараясь в общих чертах наметить принципиальные направления развития общества при социализме. Это что, «там посмотрим»?

А летом 1917 года, за несколько месяцев до взятия большевиками власти, он пишет статью «Удержат ли большевики государственную власть?», в которой указывает на совершенно точные факторы, которые обеспечат большевикам прочность власти, это что, тоже «там посмотрим»? А постоянное, настойчивое требование Владимира Ильича к партии относиться к восстанию как к искусству, разрабатывать план восстания до мельчайших деталей, это тоже «там посмотрим»?

Вот и получается, что если читать Ленина всего, то перед нами – серьезный политический деятель, который подходил к революции научно, взвешенно. Хотя конечно же и смело, не догматично, с готовностью пересмотреть те или иные положения теории, если жизнь выдвигала новые, непредвиденные ситуации. Если же прочитать только одну страничку, в отрыве от всего творчества, то тогда можно представить нам Ленина эдаким лихим волюнтаристом, не утруждающим себя заглядывать в завтрашний день.

Почему я так подробно остановилась на этом примере? Да потому, что в свое время о статье, из которой взят пример, много писалось и говорилось, но никто, ну буквально никто не обратил внимания на столь странную трактовку ленинского текста. Для меня это явление и явилось подтверждением моей мысли о том, что мало кто у нас читает Ленина серьезно, постоянно, систематически.

Теперь я предвижу вопрос: а не противоречу ли я сама себе, соглашаясь, с одной стороны, с Горьким, что Ленин «прост, как правда», а с другой стороны, настойчиво доказывая читателю, как трудно постичь ленинскую мысль, как трудно, цитируя его, не скатиться к передергиванию его мыслей? Попробую показать, что нет, не противоречу. Хочу еще раз напомнить, что простота – это не то же самое, что легкость. Нет, Ленина и читать-то нелегко, а понять – и вовсе очень трудно. Но, как мы уже говорили, другого пути постижения ленинизма, кроме как через его творческое наследие, нет. Значит, приступая к чтению Ленина, надо не обольщаться, а ясно и четко себе представить: мы приступаем к делу трудному!

И все же нельзя и не согласиться с Горьким, а если уж совсем точно, то с рабочим Дмитрием Павловым, слова которого приводит Горький, что Ленин «прост, как правда». Вот об этом сейчас и поговорим.

Давайте снимем с полки несколько последних ленинских томов. Последних, это если не считать томов с письмами с 46-го по 55-й. Некоторых может удивить выбор томов: ведь слова «прост, как правда» сказаны рабочим где-то в 1905 – 1907 годах, а в последних томах – послеоктябрьское творчество Ленина. И возражение это было бы резонным. Но тут вклинивается обстоятельство чисто технического свойства. Дело в том, что до революции выступления Ленина редко записывались, так что многие из них пропали для нас безвозвратно. А ведь свои слова о ленинской простоте рабочий сказал именно под впечатлением от выступления Владимира Ильича, а не от его письменных работ. А после революции, худо-бедно, речи Ленина все же записывались.

Конечно, выбирая для разговора последние тома, я учитывала и то, что в них отражена борьба Ленина за нэп, а это, что ни говорите, очень созвучно и нашим сегодняшним исканиям. Но все же главной причиной выбора, повторяю, было то, что в этих томах помещены в основном устные выступления Ленина. За послереволюционные годы Лениным написаны всего две крупные теоретические работы, да и те были нацелены на решение проблем международного социал-демократического движения. Это – «Пролетарская революция и ренегат Каутский» (37-й том) и «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» (41-й том). Есть еще небольшое количество маленьких статей, заметок, писем… Но в основном содержание последних томов – это доклады, беседы, речи, то есть устные выступления Ленина.

Когда я обратила внимание на это обстоятельство, у меня аж дух захватило! Подумайте только: ведь мы, оказывается, имеем возможность послушать самого Ленина! Как известно, легенды о Ленине-ораторе ходили еще при его жизни. Впоследствии многие слушатели Ленина делились своими воспоминаниями о его выступлениях. Но это же были лишь впечатления от ленинских речей, а не сами речи. Как я уже говорила, дореволюционных речей сохранилось очень мало. А тут вдруг смотрю: передо мной несколько томов с устными выступлениями Ильича, да ведь это целое богатство! Давайте же заглянем в него.

Но… еще одно маленькое отступление. Многие писатели и публицисты пытались проникнуть в секрет ораторского мастерства Ленина. Мне кажется, что успешнее многих это сделала Мариэтта Шагинян, рассказав в книге «Четыре урока у Ленина» об одном найденном ею секрете. Это – глубокая убежденность самого Ленина в том, о чем он говорил. Мариэтта Шагинян писала: «Таким великим оратором был Ленин, и так умел он целиком отрешиться от себя самого, перелившись в предмет своего выступления, что слушателю передавались вся глубина его убеждения, все содержание его мыслей, заставляя забыть о самом ораторе и ни на секунду не отвлечь этим внимания от существа его речи или беседы»[33].

Впрочем, интересные рассказы писательницы о поисках этого секрета можно прочесть в ее замечательной книге. Мы же сейчас поговорим еще об одном секрете феномена Ленина-оратора. Этот секрет, как мне думается, и уловил тот рабочий, который сказал, что Ленин «прост, как правда».

Итак, перед нами устные выступления Ленина послеоктябрьского периода. Сразу хочу обратить ваше внимание: они действительно устные. Ведь Ленин никогда не выступал по написанному тексту или, как мы сегодня говорим, «по бумажке». За всю свою жизнь только один коротенький доклад был им заранее написан (т. 45, с. 136). К сожалению, мы имеем весьма несовершенные записи ленинских речей. Тогда не существовало такой техники звукозаписи, как сегодня, так что единственным способом зафиксировать речь Ленина была стенография. А записывать его было нелегко: говорил он быстро, эмоционально, не всегда правильно с чисто грамматической точки зрения. С готовностью вступал в полемику с залом, отвечал на реплики, вопросы. Стенограммы часто не только спрямляли, но иногда и искажали смысл сказанного. А поскольку Владимир Ильич выступал очень часто, времени на правку записей у него не было.

И вот еще весной 1919 года – в послесловии к одной из своих статей – Владимир Ильич посетовал на то, что ни разу еще не видел удовлетворительной записи своей речи. «Лучше хороший отчет о речи, – писал он, – чем плохая запись речи. Поэтому я и прошу: никогда никаких записей моих речей не печатать» (т. 38, с. 73). Неоднократно Владимир Ильич высказывался и против цитирования его речей. Например: «…никогда не цитировать моих речей (текст их всегда плох, всегда неточно передан); цитировать только мои произведения» (т. 54, с. 204).

И вот мы сегодня попадаем в такое деликатное положение: речи-то его и печатаем, и цитируем.. Вроде бы нехорошо получается: нарушаем его волю Но что же нам делать? Сегодня, когда наша страна так решительно перестраивает экономику, да и всю жизнь, разве можем мы обойтись без советов нашего главного теоретика перестроек? А самые ценные мысли по перестройке высказаны им именно в устных выступлениях, помещенных в последних томах. Нет, нам без этих выступлений не обойтись!

Но все равно, разве можем мы совсем забыть о той просьбе Владимира Ильича? И если уж мы не можем обойтись без его речей, то при пользовании ими должны быть предельно корректными, порядочными. И уж, конечно, с повышенной осторожностью должны подходить к выбору цитат. Ведь естественно, что, выступая без бумажки, человек может допустить и оговорку, и неточность. Может «в сердцах» сказануть и какой-нибудь курьез. Когда человек жив и его «ловят» на таком курьезе, он ведь может сам за себя вступиться. Вот, например, какой случай произошел на VII Всероссийском съезде Советов. Двое выступающих рассказали о том, что Ленин хотел в Совнаркоме то ли утопиться, то ли застрелиться. Естественно, Владимир Ильич возмутился, что товарищи принялись его «ловить на всяком сердитом слове, которое скажешь, когда очень устал…». «Разве не бывает повестки, – продолжал Ленин, – по окончании которой, прогнав несколько десятков вопросов, не только скажешь, что я рад утопиться, а и похуже что-нибудь» (т. 42, с. 166).

Похожий случай произошел на XI съезде РКП(б). Агитируя за нэп, Ленин призывал тогда к тому, чтобы отступить в полном порядке, без паники. А то ведь и западные буржуа, и российские меньшевики начали тогда улюлюкать, дескать, смотрите, большевики отступают к капитализму, а ведь мы предупреждали, что революция буржуазная… и т.д. А Ленин как раз доказывал, что нэп – это не возврат к капитализму, а лишь частичная, временная уступка капитализму. «А если, – говорит Ленин, – теперь все начнут рваться назад, то это – гибель, неизбежная и немедленная» (т. 45, с. 89). Среди тех, кто сеял панику и кричал «назад, к капитализму!», были меньшевики и эсеры. И за такие вещи, считает Ленин, надо просто расстреливать. А для наглядности рисует картину из военной области: «…когда вся армия отступает, ей не ясно, она не видит, где остановиться, а видит лишь отступление, – тут иногда достаточно и немногих панических голосов, чтобы все побежали. Тут опасность громадная. Когда происходит такое отступление с настоящей армией, ставят пулеметы и тогда, когда правильное отступление переходит в беспорядочное, командуют: „Стреляй!“. И правильно» (т. 45, с. 88 – 89). Собственно, здесь мы снова имеем дело с образностью языка, о которой говорилось во второй главе.

Но вот ведь поди догадайся, что кто-то поймет эти «пулеметы» в прямом смысле! А ведь именно так и произошло: на этом же съезде Шляпников не преминул попрекнуть Ленина этими самыми «пулеметами». Что ж, в заключительном слове Владимир Ильич легко и с юмором парировал этот выпад, заявив под общий смех зала: «Бедный Шляпников! Ленин собрался на него пулеметы наставлять. Речь идет о партийных мерах воздействия, а вовсе не о каких-то пулеметах» (т. 45, с. 120).

Как я уже говорила, тогда все это было не страшно. Ленин был жив и сам мог за себя постоять. А сегодня мы должны быть предельно осторожны при передаче ленинских мыслей, при цитировании, иначе и мы можем попасть в положение Шляпникова, испугавшегося «пулеметов»! Для того чтобы цитата из ленинской речи точно выражала его мысль, недостаточно просто грамотно переписать отрывок из речи. Надо прочитать все речи на данную тему. И тогда мы увидим, что наиболее важные мысли Владимир Ильич повторял по многу раз. Выступая перед разными аудиториями, он одну и ту же мысль облекал в разные слова, сопровождал разными примерами, сравнениями. Значит, при цитировании нам надо выбрать наиболее удачную и точную цитату.

Есть и еще одно соображение. Я уже говорила, как у нас иногда приведут фразу из речи Ленина и тут же добавят: «Вот как учил Ленин». А если мы заглянем в следующий том, то увидим, что Ленин учил совсем наоборот. И дело тут, как вы, конечно, понимаете, не в непоследовательности Ленина, а в его умении чутко улавливать изменившиеся требования жизни. Если с этим не считаться, то и получается иногда прелюбопытная картина. Скажем, сражаются «кавалеристы» и «купцы». «Кавалерист» говорит: «Свободная торговля ведет к капитализму» – вот о чем предупреждал Ленин. И действительно: «Многие интеллигенты, читавшие Маркса, не понимают, что свободная торговля есть возврат к капитализму…» (т. 39, с. 357). Слово берет «купец»: о нет, свободная торговля вовсе не подорвет социализма. Вот и Ленин об этом говорил: «Я думаю, что научиться понимать коммерческие отношения и торговлю, – это наша обязанность…» (т. 44, с. 218). И что за дело спорящим, что между этими двумя ленинскими высказываниями пролегла целая эпоха, два с половиной года, за которые произошел полный поворот партии к новой экономической политике!

На память приходит один любопытный эпизод из воспоминаний П.С. Заславского: «После доклада один из членов ВЦИК, белорус с рыжей бородкой, решительно и громко заявил:

– Владимир Ильич, я эту меру предлагал еще в прошлом году, да меня и слушать не хотели…

– В прошлом году, – тут же ответил Ленин, – за такое предложение надо было расстрелять!»[34]

Фактор времени очень серьезен: то, что год назад было немыслимым, сегодня оказывается единственно приемлемым. А иные сегодняшние публицисты и 70 лет в расчет не принимают. Ленин, мол, сказал, и баста. Значит, так и надо делать. Вот и получается, что вроде бы они и цитируют правильно, и даже мысли передают довольно верно, а все равно получается фальшь.

Да… Как видим, даже опытным публицистам нелегко бывает порой правильно понять Ленина. Так что давайте и мы не будем путать слова «простота» и «легкость». Мне кажется, что такая подмена произошла еще и потому, что в выражении «прост, как правда» второе слово – «правда» – почему-то часто игнорируется. И учителя, и вслед за ними ученики повторяют на все лады «прост», «простота»… Берут в свидетели Горького, а затем и Маяковского:

Вот, оказывается, как легко понимать Ленина, даже неграмотный рабочий все понял. Мол, это и есть простота.

Нет, давайте все-таки поэтические преувеличения оставим поэтам, а сами попробуем выражению «прост, как правда» вернуть его настоящий смысл. Для этого надо, как минимум, задуматься и о втором значимом слове – «правда». И вот если мы возьмем это слово в качестве компаса и с ним отправимся в путешествие по последним ленинским томам, то убедимся: потому-то рабочие и понимали Ленина, потому-то его слушатели всегда были захвачены его речами, что Ленин всегда говорил правду. Так что условимся: впредь слово «прост» будем рассматривать только в контексте выражения «прост, как правда».

Конечно, и Ленин не обо всем знал, и он мог в какой-то момент чего-то недоучесть и потому ошибиться в расчетах. Но даже на примере отношения к собственным ошибкам правдивого человека сразу видно: он ведет себя с людьми честно. Как только он понимает, что ошибся, тотчас эту ошибку сам признает, анализирует ее, делает выводы, извлекает уроки. Неправдивый же, обнаружив свою ошибку, старается или свалить ее на кого-то другого, или замять ее, потихоньку и незаметно переведя свои взгляды в новое русло.

Владимир Ильич мог просто сказать: вчера я предполагал так, а теперь вижу, что ошибся, – надо сделать иначе. И тут же приводил аргументы в пользу нового мнения. Надо сказать, что столь смелый пересмотр своих взглядов возможен только тогда, когда человек не лукавит сам с собой, подходит к жизни с открытыми глазами, не прячась ни от каких фактов или явлений. Владимир Ильич обладал этим качеством в полной мере: глядя на жизнь без розовых очков, он не подгонял жизнь под теорию, а изучал ее с помощью теории. Если же случалось, что жизнь не укладывалась в теорию, то предпочтение он отдавал жизни. Ученый до мозга костей, Ленин мог пойти наперекор и самому что ни на есть бесспорному научному постулату, если этого требовала жизнь.

Вот пример. После окончания гражданской войны в стране была совершенно разрушена промышленность. Но – был золотой фонд. Спрашивается, куда в первую очередь его употребить? Конечно же, учит теория, – на средства производства, на машины и другое оборудование для остановившихся фабрик, заводов, шахт… Это – самый прямой и естественный путь для восстановления экономики. Но Ленин смотрит не через призму теории, он видит: после семилетней войны рабочий и крестьянин «в большинстве случаев не может работать: он истощен, он переутомлен. Нужно поддержать его, нужно золотой фонд бросить на предметы потребления, вопреки нашей прежней программе. Прежняя наша программа была теоретически правильна, но практически несостоятельна» (т. 43, с. 69).

Ну как было рабочим не понимать Ленина: ведь они видели ту же правду, что и он. Это ведь ложь об одном и том же бывает разная, а правда – одна. Конечно, рабочие правду жизни не могли до конца осознать, часто они видели лишь сам факт, а связать его с другими фактами, сделать выводы из них им было трудно. Ленин им в этом помогал. Еще бы им было не слушать Ленина с восторгом, когда в его речах они видели свои мечты, надежды, раздумья, – и все это оформлено в четкие мысли.

Да, сам факт видят все примерно одинаково. Но вот что за этим фактом стоит… Ну например, то, что России удалось разгромить иностранную интервенцию – это ведь факт. Но как могло получиться, что сильнейшие в военном и экономическом отношении страны Антанты не смогли справиться со страной разоренной, в военном отношении бессильной? Ведь это же просто немыслимое чудо! Кстати, Ленин так прямо и говорит – «чудо». А ведь было соблазнительно приписать победу мудрому руководству партии, как это нередко делали руководители страны после-ленинского периода. Ленин же честно сказал, что совершилось чудо. Конечно, у этого чуда были вполне объективные причины, которые партия предвидела еще тогда, когда вела народ на революцию. «…Мы знали, – говорит Ленин, – что трудящиеся массы всех стран будут за нас и что наша правда, разоблачив всю ложь, будет все больше и больше побеждать» (т. 49, с. 173). Что же это за правда? А это то, что буржуазные правительства вели империалистическую войну ради прибылей капиталистов. Но солдатам-то говорили, что они идут защищать свое отечество! То есть их попросту обманывали.

И эту правду Ленин старается донести до своего народа. Вот, выступая перед казачеством, он приводит такой пример: во время интервенции в России у английской и французской буржуазии издавались тысячи газет, в которых самым изощренным образом солдатам втолковывалось, за какие «святые» идеалы им надлежит проливать свою кровь. «…У нас, – говорит Ленин, – выпускалось всего 2 – 3 листка формата четвертушки в месяц, в лучшем случае приходилось по одному листку на десять тысяч французских солдат… Почему же все-таки и французские и английские солдаты доверяли этим листкам? Потому, что мы говорили правду, и потому, что, когда они приходили в Россию, то видели, что они обмануты. Им говорили, что они должны защищать свое отечество, а когда они приходили в Россию, то оказывалось, что они должны защищать власть помещиков и капиталистов, должны душить революцию» (т. 40, с. 171 – 172).

В выступлении перед горнорабочими Владимир Ильич выразил эту мысль еще более четко: «…рабочие оказались на нашей стороне, и это обстоятельство решило нашу войну. Всем было ясно, что, если бы сотни тысяч солдат воевали против нас так, как они воевали против Германии, мы бы не смогли удержаться» (т. 40, с. 293 – 294).

Это была вполне объективная правда, которую не могли не видеть и буржуазные правительства, хотя они и называли это по-другому: «большевистская зараза», «происки агентов Ленина»… Но ведь не в словах дело. В конце концов, ладно, и он, Ленин, употребит их терминологию, но что от этого изменится? Ничего, от правды не спрячешься: «Они боятся, как огня, распространения у себя дома большевистской заразы, но хотя они китайской стеной окружили себя, все же в каждой из этих стран большевистская зараза уже есть, она сидит внутри них самих. Эту заразу принесли французские и английские солдаты, которые побывали в Советской России и подышали ее воздухом» (т. 40, с. 126).

Как видим, Владимир Ильич все время противопоставляет правду большевиков лжи буржуазии. Но вот что интересно. Когда читаешь все эти рассуждения о «чуде» и о его причинах, невольно закрадывается мысль: а не напрасно ли Ленин так откровенничал? Ведь вот буржуазные правительства возьмут да и учтут эту правду! Да ведь еще ладно бы – говорил только перед своими. В конце концов, тогда не было телевидения, не было такого положения, как сегодня, когда каждое слово, сказанное нашим руководителем, назавтра становится известным всему миру. Не было и постоянных пресс-конференций, к которым мы так привыкли сегодня. Так что, говоря со своими, можно было и не стеснять себя в оценках.

Так ведь нет, Ленин не скрывал своих мыслей и в беседах с иностранцами! То есть прямо вот так, без всяких дипломатических уверток, раскрывал наши карты врагу. Так, например, в феврале 1920 года Ленин дал интервью корреспонденту американской буржуазной газеты. Вряд ли Владимир Ильич мог рассчитывать, что этот разговор останется в тайне. И действительно, интервью обошло почти все западные газеты. Надо сказать, что Линкольн Эйр, тот самый корреспондент, передал ленинскую мысль довольно точно: «Они не смогли бы победить нашу Красную Армию, даже если бы сам Черчилль воевал вместе с ними» (т. 40, с. 154). Дальше интервьюер дает такую ремарку: «Здесь Ленин сумрачно усмехнулся, откинув назад голову. Затем он продолжал более серьезным тоном: „Мы, конечно, можем быть сокрушены любой из великих союзных держав, если они смогут послать против нас свои собственные армии. Но они не осмелятся это сделать“» (т. 40, с. 154).

Что ж, простим буржуазному журналисту слово «сумрачно». Ему трудно было понять и признать, что войска Антанты большевизировались не под воздействием магических чар сверхчеловека Ленина, как о том писали западные советологи, а исключительно благодаря воздействию на них большевистской правды. Но все же главное в ленинской мысли журналист передал правильно: свои армии крупные державы не посмеют послать в Россию. Очень им надо допускать большевистскую заразу в массы своего народа!

Нет, не побоялся Ленин сказать правду врагу. Не побоялся потому, что правда эта объективна, она не зависит от субъективных пожеланий или даже интриг отдельных правителей. И если правительства Англии и Франции не послали-таки больше своих войск в Россию, то конечно же не потому, что были «предупреждены» об этом Лениным. Они и сами видели правду, они не забыли, как французские матросы отказались воевать с Россией, как английские рабочие заявили своему правительству, что они не допустят войны с Советской Россией. Более того, английские рабочие заявили, что если Франция все же начнет войну, то они остановят производство угля, которым живет Франция. Вот так! «Как только международная буржуазия замахивается на нас, ее руку схватывают ее собственные рабочие», – говорит Ленин (т. 41, с. 329).

Как видим, не считаться с правдой нельзя. Ну а если ее обойти? Как мы уже говорили, буржуазные правительства своих войск больше в Россию не посылали. А что, если послать чужие? Натравим-ка мы на Россию малые народности, которые ненавидят Великороссию за то, что она их многие годы душила. Но – снова просчитались господа. Опять не учли правду, только теперь уже другую: маленькие государства тоже ведь не слепые и видят, что большевики вовсе не хотят по примеру царя их угнетать. В выступлении перед казачеством Владимир Ильич рассказывает, как он читал в газете «Таймс» передовицу, «которая умоляла, приказывала Финляндии, требовала: помогите Юденичу, на вас смотрит весь мир, вы спасете свободу, цивилизацию, культуру во всем мире – идите против большевиков» (т. 40, с. 174).

Давайте здесь прервем цитату и обратим внимание на удивительно доступный язык. И ведь этим языком народу объяснялись действительно сложные вопросы политики. Да еще надо учесть, что буржуазия еще больше их запутывала, сознательно напуская туману. Например, Черчилль говорил Финляндии про Россию одно, в уме держал другое, а на самом-то деле было вообще – третье! Ну можно ли себе представить, что, когда Черчилль выступал перед своими согражданами, кому-нибудь могло прийти в голову сказать, что он прост?

Конечно, и у Ленина не все политические вопросы выглядели очень простыми и понятными, но уже одно то, что он эти вопросы выводил из жизни, поверял жизнью, уже одно это прокладывало мостик понимания между Лениным и его слушателями. А теперь продолжим цитату, где Ленин объясняет казакам причину провала хитроумного плана Черчилля: «Это говорила Англия Финляндии, Англия, у которой вся Финляндия в кармане, которая в долгу, как в шелку, которая не смеет пикнуть, потому что она не имеет без Англии на неделю хлеба.

Вот какие настояния были, чтобы все эти маленькие государства боролись против большевиков. И это провалилось два раза, провалилось потому, что мирная политика большевиков оказалась серьезной, оказалась оцениваемой ее врагами, как более добросовестная, чем мирная политика всех остальных стран…» (т. 40, с. 174).

Ну допустим, что Финляндия разгадала хитрый маневр Англии. Но может ли маленькая страна в открытую восстать против могущественной империалистической державы? Диктат с позиции силы – это, к сожалению, тоже правда. Ну и что же Финляндия предпринимает? Ведь помогать Колчаку и Деникину ей тоже не хочется – себе дороже. А вот что: «Они не смели прямо отказать: они – в зависимости от Антанты. Они не пошли на прямую помощь нам, они выжидали, оттягивали, писали ноты, посылали делегации, устраивали комиссии, сидели на конференциях, и просидели до тех пор, пока Юденич, Колчак и Деникин оказались раздавленными, и Антанта оказалась бита и во второй кампании. Мы оказались победителями» (т. 40, с. 175).

Казалось бы, ну уж эту правду никак нельзя говорить вслух. А вдруг Финляндия обидится, что ее рисуют в таком комическом, несамостоятельном виде? Нет, Ленин, как трезвый политик, знает, что эмоции мало что значат для реальной политики. Если маленькие государства видят, что большевики – принципиальные противники угнетения малых народностей, то зачем же они пойдут против большевиков? А между тем, если бы они пошли…

Опасность была очень велика. Ленин честно и прямо об этом говорит: «Если бы все эти маленькие государства пошли против нас, – а им были даны сотни миллионов долларов, были даны лучшие пушки, вооружение, у них были английские инструктора, проделавшие опыт войны, – если бы они пошли против нас, нет ни малейшего сомнения, что мы потерпели бы поражение… Но они не пошли, потому что признали, что большевики более добросовестны» (т. 40, с. 175).

Вот так, понятно и доступно, Ленин показывал людям, что правда пробивает себе дорогу и сквозь нагромождения лжи, и сквозь запутанные лабиринты хитроумных дипломатических ухищрений. Люди и в самом деле хорошо понимали Ленина. Они ведь жили в одну эпоху с ним, видели одни и те же явления, события, факты, что видел и он. Разумеется, Ленин видел глубже, зорче, рассчитывал дальше. И вот, взяв факты из жизни, осмыслив их своим мощным интеллектом, возвращал их людям, и они начинали смотреть на них как бы глазами Ильича, то есть понимая самую их суть.

Ну как же людям было не любить слушать Ленина, если после каждой его речи они становились сами и умней, и зорче! И как же было им не считать лучшим его качеством простоту, если они и в самом деле отлично понимали его. А поскольку они видели, чувствовали, что все, сказанное Лениным, соответствует действительности, они и могли заявить устами того рабочего: «Прост, как правда».

Давайте на минуту перенесемся в наше время, задумаемся: почему в нашу жизнь так прочно вошла традиция выступлений «по бумажке»? Кто-то возразит, что, мол, сегодня нельзя иначе, что сегодня каждое слово, неудачно или неточно сказанное, тотчас разнесут на весь мир средства массовой информации. Спору нет – это так. Но я же и не говорю о фундаментальных политических докладах, делаемых самыми высокими государственными деятелями. Тут действительно за 70 лет звуко- и видеотехника изменились настолько, что нельзя ошибиться и даже оговориться ни в одном слове.

Но ведь есть масса пропагандистов, лекторов, докладчиков, которые выступают примерно в тех же условиях, что и 70 лет тому назад выступал Ленин: без телекамер, без радиозаписи… И тем не менее большинство «ораторов» как уткнутся в свои листки, так и не поднимут от них глаз в течение всей лекции. Может быть, их как раз и сковывает отсутствие в их докладах правды? Ведь когда человек говорит правду, ему не нужна шпаргалка, не поймаешь его и на непоследовательности, на противоречии самому себе.

Но вернемся, однако, к ленинским выступлениям 20-х годов. Конечно, доходчивость ленинских речей нельзя объяснять одной только правдивостью. А удивительно образный язык! Помните, когда мы говорили о творчестве Ленина в период революции 1905 года, мы убеждались, как широко использовал Ильич в своих работах литературные приемы. Но все-таки то были письменные работы, и хотя они создавались Лениным по горячим следам, все же какое-то время на обдумывание текста у него было.

Устная речь – это принципиально другая речь. Это – речь непроизвольная. В устной речи язык таков, каков он выработан у человека в процессе всей его жизни. Тем ценнее видеть даже в несовершенных стенограммах ленинских выступлений все тот же стиль блестящего литератора, наглядность и образность. Посмотрите, например, как Владимир Ильич объяснял еще одну причину свершившегося чуда, то есть нашей победы над иностранной интервенцией. Представим себе, что все 44 государства, вошедшие в 1919 году в Лигу наций, сумели бы между собой договориться – и дружно двинуть на Страну Советов. О последствиях такого предполагаемого нашествия нечего и говорить. Но в том-то и дело, что как раз договориться-то они и не могли. Такова уж природа капитализма: каждый тянет одеяло на себя. Выступая в апреле 1920 года на I Всероссийском съезде горнорабочих, Владимир Ильич подчеркивает, насколько слаба была наша страна и ее военная сила. «Тем не менее, – говорит Ленин, – совершилось такое чудо, что мы одержали над ними победу, что они развалились в грызне друг против друга, что вместо пресловутой Лиги наций у них оказалась лига бешеных собак, которые друг у друга рвут кости и не могут согласиться ни по одному вопросу…» (т. 40, с. 294). Смотрите, какое оскорбление в адрес Лиги наций! Уж казалось бы, назло этим ужасным большевикам взяли бы да объединились. Но есть такие закономерности в политике государств, которые не зависят от воли отдельных людей или даже групп людей. И они могут скрежетать зубами в ответ на оскорбления, а поступать все равно будут так, как подсказывает им их капиталистическая сущность. И это – тоже правда, от которой никуда не уйти.

Со дня выступления перед горнорабочими прошло полгода, и Ленин конечно же уже забыл про то, какими красками разрисовал он тогда Лигу наций. Но когда мысль правдива, когда она отражает объективные стороны жизни, то можно забыть слова, но не саму мысль. И вот Владимир Ильич, снова вернувшись к анализу провала интервенции, теперь уже дает другое сравнение: «Оказалось, что Лиги наций не существует, что союз капиталистических держав есть пустой обман и что, на самом деле, это – союз хищников, из которых каждый старается урвать что-нибудь друг у друга» (т. 41, с. 350). И это – не просто слова: совершенно конкретно, без всяких дипломатических уверток, Ленин показывает, чего хочет Англия, чего – Франция, чего – Польша. И слушатели убеждаются: да, действительно, им договориться невозможно.

Вот так выступал Ленин перед рабочими, крестьянами, служащими, депутатами различных советов. И для всех у него находились разные примеры, свежие образы, новые слова. Одинаковым было только одно – правда.

История показывает, что простой народ и вообще всегда тяготеет к правде. Не случайно ведь слова «прост, как правда» сказаны именно рабочим. Не случайно также и то, что солдаты воюющих стран больше доверяли своим глазам, чем пропагандистским ухищрениям своих правительств. Солдат можно было обманывать лишь до тех пор, пока они своими глазами не видели действительного положения дел. Рассказывая обо всех случаях воздействия правды на трудящихся, Ленин тем самым воспитывал в советских людях уважение к правде, веру в нее.

Очень обидно, горько, что ленинская правда после его смерти ушла из жизни страны. Мне кажется, что только одна правда могла бы уберечь нас от всех ужасов 30-х и последующих годов. Конечно, мы шли первыми, ошибок, перегибов, перехлестов, наверное, избежать было нельзя. Но демократия, гласность, правдивость – все это помогло бы правительству совместно с народом гораздо быстрее и безболезненнее преодолевать все трудности. А главное, не было бы почвы для преступлений, ибо известно, что темные дела и делишки творятся только под покровом ночи, под покровом лжи. Сегодня мы все видим, как трудно возрождать привычку к правде. И тем, кто и сегодня боится говорить народу всю правду, пытается дозировать меру гласности, мне хочется посоветовать почитать внимательно последние тома Ленина и поучиться у него уважать народ.

Мне думается, что секрет огромной любви людей к Ленину заключался еще и в том, что люди интуитивно чувствовали отношение к ним Ленина. Владимир Ильич верил в разум народа, причем не только своего, но народа вообще. Он даже считал, что гораздо легче одному правительству обмануть другое, чем обмануть народ, ибо народу как раз свойственно чутье на правду.

В этом отношении очень поучительна рассказанная Лениным история о том, как Франция натравливала Польшу на молодую Советскую республику. Франции удалось-таки обмануть правительство Польши, втянув его в войну с Россией, но вот польских солдат обмануть было труднее: они больше доверяли своим глазам, чем буржуазным газетам. Рабочие Польши выступили против войны с Россией, так что польское правительство уже заведомо имело армию, ослабленную недовольством среди солдат.

Рассказывая об этом, Владимир Ильич откровенно радуется за польских солдат. Уж как старалась польская буржуазная печать, купленная на французские деньги, уверить народ, что Советской власти верить нельзя, что это власть насильников и обманщиков. «Все польские газеты, – рассказывает Ленин, – говорят это, но польские рабочие и крестьяне проверяют слова делом, а дело показало то, что, когда мы предлагали первый раз мир, мы этим уже доказали свое миролюбие и, заключив мир в октябре, мы также доказали это миролюбие. Этого доказательства вы ни в одной истории буржуазного правительства не найдете, и в умах польских рабочих и крестьян этот факт не может пройти бесследно…» (т. 41, с. 347). Вот так польские солдаты убеждались, что их обманывают не большевики, а свое правительство.

То же самое произошло и с Англией, которая поддерживала Деникина и Колчака, снабжая их различным снаряжением и оружием. «Кончилось это тем, – говорит Ленин, – что Колчак, Деникин были разбиты наголову и их сотни миллионов стерлингов полетели в трубу» (т. 41, с. 141). А все потому, что и Англия вынуждена была действовать исподтишка, за спиной у своего рабочего класса, ибо «рабочие Англии сказали: „Мы войны против России не допустим!“» (т. 41, с. 355). Ну а на одной материальной помощи Колчак и Деникин, естественно, не продержались. С каким юмором Владимир Ильич рассказывает о том, как английское правительство перехитрило само себя: «И к нам теперь один за другим подходят поезда с великолепным английским снаряжением, часто встречаются русские красноармейцы целыми дивизиями, одетые в великолепную английскую одежду, а на днях мне рассказывал один товарищ с Кавказа, что целая дивизия красноармейцев одета в итальянское берсалье. Я очень жалею, что не имею возможности показать вам на фотографическом снимке этих русских красноармейцев, одетых в берсалье. Я должен только все-таки сказать, что английское снаряжение кое на что годно и что русские красноармейцы благодарны английским купцам, которые их одели и которые по-купечески подходили к делу, которых большевики били, бьют и будут бить еще много раз» (т. 41, с. 141).

А ведь великие державы изо всех сил отрицали, что они помогают русским белогвардейцам, а тут нате вам – идите и смотрите: факты-то налицо. Народ буквально хохотал, слушая этот остроумный рассказ.

Пройдет полтора года, и на IX Всероссийском съезде Советов Ленин снова вернется к этим эпизодам гражданской войны и интервенции. И снова он проведет границу между старым миром лжи и новым миром правды. «Но, к сожалению, – скажет Владимир Ильич, – есть теперь в мире два мира: старый – капитализм, который запутался, который никогда не отступит, и растущий новый мир, который еще очень слаб, но который вырастет, ибо он непобедим. Этот старый мир имеет свою старую дипломатию, которая не может поверить, что можно говорить прямо и открыто. Старая дипломатия считает: тут-то как раз какая-нибудь хитрость и должна быть» (т. 44, с. 299). Можно только догадываться, с какими интонациями, жестами, мимикой все это произносилось… Но мы имеем об этом лишь скупую информацию в ремарке стенографистки: «Аплодисменты и смех».

Да, с трудом прорывалась правда на международной арене. Не привыкли эксплуататорские правительства разговаривать друг с другом на языке правды. Но зато с каким восторгом воспринималась правда советским народом. Этот открытый смех, эта горячая поддержка честной и правдивой политики своего правительства говорили о том, что народу по душе большевистская правда.

Однако путь к правде не всегда прям, иногда правду по-настоящему можно понять и оценить, лишь полной мерой хлебнув неправды. Именно таким, мучительным, путем происходило прозрение некоторой части крестьянства, например крестьян Сибири. Они не знали помещичьего землевладения и потому не могли сразу сориентироваться, сразу понять, что конкретно им принес Октябрь. Ленин прямо говорил, что сибирский крестьянин «был недоволен большевиками летом 1918 года. Он увидел, что большевики заставляют дать излишки хлеба не по спекулятивным ценам, и он повернул на сторону Колчака» (т. 39, с. 401). И это еще плюс к тому, что Колчаку помогали меньшевики и эсеры, помогала вся заграница. «Чего же не хватало Колчаку для победы над нами? – спрашивает Владимир Ильич. – Не хватало того, чего не хватает всем империалистам. Он оставался эксплуататором…» (т. 39, с. 401). Еще бы: грабежи, насилия, массовые порки крестьян и даже крестьянок – от всего этого пахнуло чуть ли не крепостным правом. Крестьяне «на своей собственной шкуре» поняли смысл колчаковской болтовни о демократии. Они поняли жесткую правду: либо диктатура эксплуататоров, либо диктатура пролетариата. Третьего не дано, надо выбирать.

Кстати, Ленин как раз старался, чтобы у крестьян не было иллюзий, чтобы свой выбор они делали сознательно. Он говорил: «Мы не рисовали крестьянину сладеньких картин, что он может выйти из капиталистического общества без железной дисциплины и твердой власти рабочего класса…» (т. 39, с. 402). И крестьяне выбрали большевистскую правду. «Только из-за этого слетел Колчак», – заявил Ленин (т. 39, с. 401).

И снова приходит на ум: а ведь иной руководитель не упустил бы возможности похвастать, вот, мол, какая у нас сильная Красная Армия и какое у нас мудрое военное руководство. Но Ленин не только так не заявил, но даже, напротив, открыто говорил об ошибках военного руководства: «Мы говорили: „ну, теперь уж мы сильнее!“ – и поэтому целый ряд проявлений расхлябанности, неряшливости, а Врангель в это время получает помощь от Англии» (т. 41, с. 144). И так было не раз, сокрушается Владимир Ильич, не доводили дела до конца, а расплачивались за это рабочие своими жизнями.

Но вот парадокс: такой самокритичный, откровенный разговор не вызывал в людях озлобления против руководства: все понимали, что в таком трудном деле без ошибок нельзя. Не вызывал и уныния: люди видели, что вождь от них ничего не скрывает, значит, сам верит в победу, значит, верит в народ.

А какое катастрофическое положение сложилось в стране к окончанию гражданской войны! Казалось бы, наступил предел для измученного народа. Но и тогда Ленин не выступал с утешительными речами, а продолжал гнуть линию на беспощадную правду. «Мы не обещаем, – говорил он, – сразу избавить страну от голода. Мы говорим, что борьба будет более трудная, чем на боевом фронте…» (т. 40, с. 257).

Начиналась борьба за новую экономическую политику. Сегодня я не без удивления читаю, как некоторые лихие публицисты воспевают изобилие нэповского периода. Откуда они черпают сведения? Разве что из кинофильмов, где в роскошных ресторанах шиковали спекулянты и лавочники. Большинство же народа продолжало жить в нужде. Никакая новая политика не могла одним махом справиться с разрухой, саботажем, неурожаем… В докладе о продовольственном налоге (1921 г.) Ленин говорил: «Неурожай был так велик, что в среднем мы имели не больше двадцати восьми пудов с десятины. Получился дефицит. Если считать, как считает статистика, что необходимо восемнадцать пудов на душу, то надо с каждой души взять три пуда и осудить на известное недоедание каждого крестьянина, чтобы обеспечить полуголодное существование армии и рабочих промышленности» (т. 43, с. 154). И дальше: «Вот тот переход, который мы переживаем, когда нужно разделить нужду и голод, чтобы ценой недоедания всех были спасены те, без которых нельзя держать ни остатка фабрик, ни железных дорог, ни армии, чтобы оказывать сопротивление белогвардейцам» (т. 43, с. 155).

Я особо хочу подчеркнуть в этих двух выдержках слова – «недоедание», «полуголодное существование», «нужда и голод»… Ведь это просто какая-то феноменальная откровенность! Ладно, если бы речь шла только о текущем моменте: тут уж ничего не скроешь. Но ведь Ленин произносит эти страшные по своей обнаженности слова, говоря о предстоящей перспективе! Придется поголодать, придется разделить нужду, недоедание… Да почему же люди спокойно слушали о таких ужасных перспективах да еще и соглашались с Ильичем, еще и аплодировали? А потому – что правда, потому – что честно.

Просто не могу отвязаться от одолевающих меня аналогий. Ну почему тогда, в такой тяжелой обстановке, можно было честно говорить с народом, а потом, чем тверже наша страна становилась на ноги, тем меньше правды было в выступлениях вождей перед народом? Сегодня многие ученые, особенно экономисты, изучают период застоя. 70 – 80-е годы… Ну почему нельзя было честно и откровенно говорить с народом о том, что у нас есть, чего нет, вместе думать, как нам жить дальше? Ну как тут не воскликнуть в сердцах вслед за Владимиром Ильичем: «Я не знаю, сколько русскому человеку нужно сделать глупостей, чтобы отучиться от них» (т. 41, с. 145).

Давайте же сравним. Нам с трибун говорили приятные вещи, а мы спали во время докладов. Не говоря уже о том, что бодряческие доклады, призванные как будто вселить в людей бодрость, на самом деле вызывали лишь апатию, равнодушие к общему делу. Ленин же говорил ужасные вещи, а люди ловили каждое его слово, дышали, жили, думали на одной волне с оратором. И расходились, полные желания работать. Надо ли говорить, что в основе столь резкого различия в отношении людей к ораторам лежало резкое же различие в отношении самих ораторов к правде?

Сегодня мы заново учимся обращению с правдой и нередко лукаво делим ее на две части: правду о других и правду о себе. Первую мы приветствуем, а вот от второй стараемся под разными предлогами увильнуть. У Ленина была одна правда для всех, в том числе и для него самого. Если что-то удалось, Владимир Ильич так и говорил: удалось. Если же нет, сам первый вскрывал ошибки – как партии в целом, так и свои лично. Причем делал это не в узком кругу друзей, а открыто, перед большими аудиториями.

Прошел год с начала нэпа, и на XI съезде РКП(б) Ленин сказал такие горькие вещи: «За этот год мы доказали с полной ясностью, что хозяйничать мы не умеем. Это основной урок. Либо в ближайший год мы докажем обратное, либо Советская власть существовать не может» (т. 45, с. 80). Что поделать, многие преданные идее социализма революционеры, смелые и самоотверженные, не могли до конца осознать, что в новых условиях научиться грамотно торговать – это и значит на данном этапе защитить революцию. Ленин, большой психолог, очень хорошо понимает это состояние, поэтому в его речах звучит больше иронии, чем гнева. Но все равно, пусть они субъективно и честны, но делу социализма от этого не легче. Значит, надо открывать людям глаза, надо говорить им правду. И снова Владимир Ильич подбирает такие жизненные сравнения, такие доходчивые слова, что просто невозможно уже не понять: «Он, коммунист, революционер, сделавший величайшую в мире революцию, он, на которого смотрят если не сорок пирамид, то сорок европейских стран с надеждой на избавление от капитализма, – он должен учиться от рядового приказчика, который бегал в лабаз десять лет, который это дело знает, а он, ответственный коммунист и преданный революционер, не только этого не знает, но даже не знает и того, что этого не знает» (т. 45, с. 82). Видите, какая тут простота – многослойная. Одни поймут сопоставление ответственного коммуниста с лабазником, и это парадоксальное сравнение сразу осветит им суть проблемы. Другие, более образованные, поймут иронический намек на высказывание Сократа. Главное – сбить с некоторых товарищей спесь, или «комчванство», как Ильич тогда говорил. Главное – научить людей смотреть правде в глаза и понять, что не стыдно чего-то не знать, не уметь, ошибаться… Стыдно закрывать глаза на свои неумения и ошибки. Владимир Ильич продолжает: «Мы с этого съезда должны уйти с убеждением, что мы этого не знали, и будем учиться с азов. Мы все-таки еще не перестали быть революционерами (хотя многие говорят, и даже не совсем неосновательно, что мы обюрократились) и можем понять ту простую вещь, что в новом, необыкновенно трудном деле надо уметь начинать сначала несколько раз: начали, уперлись в тупик – начинай снова, – и так десять раз переделывай, но добейся своего, не важничай, не чванься, что ты коммунист…» (там же).

Как же это? Уйти со съезда с убеждением, что мы этого не знали? Странно, да? Мы как-то привыкли к другому… А эти вот слова Владимира Ильича: «Мы все-таки еще не перестали быть революционерами…» Сколько в них чисто человеческой простоты, теплоты, достоинства… И как это непохоже на крики о мудрости, величии, титанических свершениях, оглушавших нас с трибун застойных съездов.

Самое обидное, что во времена застоя страдали и наши действительно хорошие дела: люди по инерции и им уже не верили. Например, наша пропаганда. Помню, мне не раз попадались в руки интересные книги наших писателей и публицистов, разоблачающие буржуазных фальсификаторов марксизма. Но веры им не было. Я сама нередко сталкивалась с этим, работая в школе. «Посмотрите, – говорили ребята, – и у нас все то же самое: история переписывается, деятели вычеркиваются, многое замалчивается… Так какое мы имеем право разоблачать чужую ложь?» А что я могла возразить, ведь это действительно было так. Помню, когда в 70-х годах училась в университете марксизма-ленинизма, мне всегда было жалко лекторов, читающих о буржуазной пропаганде: их слова натыкались на стену равнодушия, а то и вообще на усмешки и ехидные реплики…

А вот когда читаешь ленинские тома, то прямо физически ощущаешь удивительно чистую атмосферу доверия между выступающим и слушателями. Никогда не пуская людям пыль в глаза при обсуждении наших внутренних проблем, Владимир Ильич мог с чистой совестью рассказывать своим слушателям, например, о том, как заврались западные газеты. Так, в марте 1921 года на X съезде РКП(б) он рассказывал: «С начала марта ежедневно вся западноевропейская печать публикует целые потоки фантастических известий о восстаниях в России, о победе контрреволюции, о бегстве Ленина и Троцкого в Крым, о белом флаге на Кремле, о потоках крови на улицах Петрограда и Москвы, о баррикадах там же, о густых толпах рабочих, спускающихся с холмов на Москву для свержения Советской власти, о переходе Буденного на сторону бунтовщиков…» (т. 43, с. 123).

Эти факты, как вы понимаете, даже не надо было комментировать: вот он, Ленин, стоит на трибуне, а вон красный флаг, что вьется над Кремлем… Конечно же у зарубежной публики эти фальшивки успех имели, но даже и там порой ложь сама себя разоблачала. На том же съезде Владимир Ильич рассказал, как группа честных американских журналистов «собрала из газет, самых разнообразных, за несколько месяцев все то, что говорили про Россию, про бегство Ленина и Троцкого, про расстрел Троцким Ленина и обратно, собрала все в одну брошюру. Лучшей агитации для Советской власти нельзя себе представить. Изо дня в день собирались сведения о том, сколько раз расстреливались, убивались Ленин и Троцкий, эти сведения повторялись каждый месяц, и затем, в конце концов, их собирают в один сборник и издают» (т. 43, с. 126). Да, Ленин имел право так насмехаться, так издеваться над лгунами!

Было у Ленина еще одно замечательное качество: он никогда не боялся признать, что чего-то не знает, чего-то не умеет. Тоже вроде бы дело естественное, но присмотритесь: часто ли начальник на вопрос подчиненного способен бесхитростно сказать «не знаю»? Нет, гораздо привычнее другая картина: человек начинает изворачиваться, дескать, сейчас не время об этом говорить и т.д. Некоторым кажется, что так они оберегают свой авторитет. На самом же деле такой авторитет дутый, ибо это авторитет должности, положения, старшинства, а не личных заслуг самого человека.

Конечно, Ленин не был бы Лениным, если бы на подавляющее большинство вопросов не отвечал бы исчерпывающе ясно, точно, аргументированно. И тем не менее в его выступлениях часто встречаются слова «не знаю». «Я ничего не знаю об этих концессиях» (т. 42, с. 122). Или даже так: «Не слыхал» (т. 42, с. 124).

Некоторые руководители полагают, что такая откровенность может повредить делу. Ну в самом деле, рассуждают они, как люди пойдут за вождем, если уж и он не все знает, не все предвидит? Жизнь, однако, показала, что именно такому вождю больше веры. Это нетрудно объяснить даже чисто психологически. Ведь если вождь непогрешим, если он в принципе ни в чем не может ошибиться, то людям-то только и остается, закрыв глаза, идти за вождем. Как за богом. А если вождь – живой человек, с присущими человеку слабостями, то люди рассуждают иначе: вот он тоже не святой, однако смело и успешно ведет нас на борьбу за новую жизнь. Значит и мы, несмотря на наше несовершенство, тоже хоть на что-то годимся, тоже можем внести и свою лепту в эту борьбу.

Так что с какой стороны ни посмотреть, а прямота и откровенность не только не подрывали авторитета вождя, а, наоборот, создавали атмосферу доверия, настроение для работы. Владимир Ильич постоянно доказывал, что страшны не ошибки, а замазывание ошибок. Страшны не незнание и неумение, а нежелание учиться. Страшны не поражения, а привычка закрывать на них глаза. Он говорил, что, «если мы не будем бояться говорить даже горькую и тяжелую правду напрямик, мы научимся, непременно и безусловно научимся побеждать все и всякие трудности» (т. 44, с. 210).

Нет, не обещал Ленин народу в ближайшем будущем манны небесной, не обещал быстрых и легких побед, но – за ним народ шел, ему верил, ибо он говорил народу правду.

Но теперь встает такой вопрос. Ну ладно, люди того времени легко понимали Ленина, так как жили с ним одной действительностью, видели и слышали ту же правду, что и он. Для них выражение «прост, как правда» было наполнено живым, реальным смыслом. А как же быть нам, живущим в совершенно иной реальности? Для нас-то ведь животрепещущими являются уже совсем другие проблемы. Да надо еще и учесть эффект присутствия: ведь Владимир Ильич чувствовал реакцию аудитории, ориентировался на нее, и это тоже ведь не могло не способствовать пониманию.

Что и говорить, у наших предков и в самом деле большое преимущество перед нами: они были современниками Ленина! Но давайте поищем в своих арсеналах, а нет ли и у нас чего-то такого, чего не было у них? И увидим – есть. Это – наша образованность. Ведь это только представить себе, что среди слушателей Ленина большинство было вообще неграмотно! А сегодня? Да каждый наш ученик, даже троечник, все-таки образованней тогдашнего рабочего или крестьянина. А разве знания не сокращают временнóго расстояния? Так что в этом вопросе мы имеем определенный перевес.

Но вот второе возражение – насчет живых контактов… Тут все мои аргументы сразу блекнут. Что ни говорите, а они видели живого Ильича! Если бы хоть одно выступление Ленина было полностью записано на кинопленку! Ведь слушатели еще и потому хорошо понимали Ленина, что он говорил очень эмоционально. А что могут передать стенографические записи? Как могли они передать атмосферу доверия, токи взаимопонимания, реакцию зала? Разве что стандартными ремарками «аплодисменты» и «смех»… А как передать интонации, смех, улыбки, шутки, жесты, паузы, глаза – самого докладчика?

Иногда стенографистки все же пытались что-то сделать. Например, такая вот запись: «А когда мы подписали договор, так и французский и английский министры сделали такого рода жест (Ленин делает красноречивый жест ногой. Смех.)» (т. 39, с. 403). Увидеть бы это своими глазами… Или побывать на собрании, где Ленин рассказывал о своем разговоре с американским бизнесменом: «И еще из области юмористики приведу замечание Вандерлипа. Когда мы стали прощаться, он говорит: „Я должен буду в Америке сказать, что у мистера Ленина (мистер по-русски – господин), что у господина Ленина рогов нет“. Я не сразу понял, так как вообще по-английски понимаю плохо. – „Что вы сказали? повторите“. Он – живой старичок, жестом показывает на виски и говорит: „Рогов нет“. Переводчик здесь был, говорит: „Да, именно так“. В Америке все уверены, что тут должны быть рога, т.е. вся буржуазия говорит, что я помечен дьяволом. „А теперь я должен буду сказать, что рогов нет“, – сказал Вандерлип. Мы простились весьма любезно» (т. 42, с. 65).

Ну как представить себе этот маленький спектакль, которым Владимир Ильич одарил своих слушателей! Да, скажем прямо: современникам Ленина выпало большое счастье видеть и слышать этого живого, остроумного, жизнерадостного человека.

Ну а мы, значит, снова внакладе? Да, тут уж, бесспорно, разница колоссальная. И все же хотя бы частично, но и мы можем временами ощутить себя на месте тогдашних слушателей. Тут нам помогут две вещи. Первое – это чтение воспоминаний о Ленине, в которых его облик представлен достаточно многогранно. Второе – это чтение самого Ленина. Сделав для себя правилом постоянно читать его произведения, мы заметим, как постепенно общение с политиком, философом, экономистом будет дополняться общением с живым человеком. Постепенно мы научимся распознавать состояние его души, его настроение, и это, в свою очередь, поможет нам во время чтения ленинских выступлений живее ощутить себя не только читателем, но и слушателем.

Заканчивая эту главу, я все же чувствую, что многих оставила в недоумении. Ничего себе, скажут мне, – «прост»! Это чтобы ощутить его простоту, надо и то прочитать, и это, и в то вникнуть, и о другом поразмыслить… Но что же делать? Не тешить же себя иллюзией, что можно постичь творчество великого человека без всякого труда. Да вспомним еще, в который уже раз, что он не просто «прост», а «прост, как правда». А к правде человек иногда идет всю жизнь, за правду иные и голову кладут.

И все же – да здравствует правда! Пора нам отучиться от приевшихся стереотипов о «добреньком дедушке Ленине», о простом, «как вы и я», человеке, о чрезвычайной легкости для чтения ленинских произведений… Пора понять, что Ленин прост и понятен лишь постольку, поскольку проста и понятна правда истории и правда революции. Вот если эту правду мы действительно хотим постичь, то мы должны сами себе сказать: для постижения этой правды нет более верного, более надежного пути, кроме как через ленинское творческое наследие.

Вот так бы и закончить разговор о ленинской простоте. Но не хочется заканчивать на лозунге. Лучше уж на совете. Помните вопрос студента, мол, читаю, читаю, а понять не могу? А послушаем-ка, как на этот вопрос ответит сам Владимир Ильич. В 1919 году в Свердловском университете он прочел лекцию «О государстве». В самом начале лекции Владимир Ильич предупредил слушателей, что вопрос этот – один из самых сложных, что не стоит смущаться, если не сразу будет все понятно. К некоторым вопросам надо вернуться вновь. Далее. Ленин советует слушателям читать работы Маркса и Энгельса. И вот какой совет дает: «…сразу кое-кого, может быть, и отпугнет трудность изложения, – надо опять предупредить, что этим не следует смущаться, что непонятное на первый раз при чтении будет понятно при повторном чтении, или когда вы подойдете к вопросу впоследствии с несколько иной стороны…» (т. 39, с. 65).

Вот теперь в самый раз вспомнить еще и второе высказывание Горького: «Первый раз слышал я, чтобы о сложнейших вопросах политики можно говорить так просто»[36]. Видите, с одной стороны, да, «просто». Но ведь с другой – «о сложнейших вопросах». Значит, и мы должны помнить о сложности самих вопросов, значит, и нам тоже, помня совет Ленина, надо перечитывать трудные для понимания места по нескольку раз. И еще: надо читать Ленина и вообще побольше, так как часто мысль, не понятая сразу, станет понятнее, когда мы «услышим» ее от Ильича во второй, в третий раз. Ведь он, как мы помним, не повторял своих выступлений дословно, а потому каждая новая встреча с уже известной мыслью добавляет какой-то новый оттенок, делает мысль объемнее, нагляднее.

Кстати, и в этом отношении нам, сегодняшним, даже легче, чем им, тогдашним слушателям Ленина. Они-то не имели возможности перечитать, да и вообще не могли иметь в руках сразу все творчество Ленина. А мы с вами, имея Полное собрание сочинений Ленина, можем побывать и на его выступлении перед депутатами Советов, и перед партактивом, и перед горнорабочими, и перед крестьянами…

Существует пословица: все гениальное просто. Добавим сюда «маленькую» поправку: чтобы понять гениальную простоту, надо и самим приложить к этому много ума и души.