Любовная досада

Скажу ли я тебе, что тайною тоской

Давно уже смущен моей души покой?

Что б ты ни говорил, любовь моя, признаться,

Боится всячески обманутой остаться:

Чтоб верности твоей соперник не купил

Иль чтобы вместе нас обман не ослепил.

Поставьте же любовь почтенную в известность,

Что даром лишь моя задета ею честность

И что к тому ж она – плохой знаток людей.

Подозревать, что я – предатель и злодей!

С моею внешностью, благодаренье Богу,

Не суждено вселять сомненье иль тревогу.

О нас, о толстяках, давно идет молва,

Что неспособны мы на козни плутовства

И что не знаемся ни с хитростью, ни с злобой;

Я это подтвердить могу своей особой.

А что обманут я – вот это может быть,

И это б вы скорей могли предположить.

Но все ж не вижу я, не понимаю даже,

Что́ повод вам подать могло к подобной блажи.

По мне, Люсиль любви не может скрыть от вас:

Готова видеть вас, встречаться всякий час;

Его ж, по моему такому рассужденью,

Валера, – терпит лишь она по принужденью.

Как часто ложные надежды мы храним!

Кто принят лучше всех, тот не всегда любим,

И нежность женская, как складки покрывала,

Огонь другой любви нередко прикрывала.

И, наконец, Валер, – да, этим я смущен:

Чтоб быть отвергнутым, спокоен слишком он?

То, что на милости, которым простодушно

Ты веришь, он теперь взирает равнодушно,

Мне отравляет их; я погружаюсь в мрак,

Которого понять не можешь ты никак,

И трудно верить мне словам моей Люсили,

Хотя бы мне они о счастии гласили.

Пойми: тогда бы я судьбой доволен был,

Когда б соперник мой был мрачен и уныл;

Его отчаянье и нетерпенья страстность

Вернули бы душе утраченную ясность.

Но мыслимо ль, как он, чуть не скрывая смех,

Спокойно наблюдать соперника успех?

И коль не веришь мне, тогда тебя прошу я –

Подумай и скажи, не грежу ль я впустую.

Быть может, сердце он к другой уж обратил,

Поняв, что тщетен здесь его любовный пыл.

Когда любовь души отвергнута бывает,

Она присутствия любимой избегает

И в равновесие немедля не придет,

Разбивши с легкостью оков тяжелый гнет.

Воспоминанию жестокому послушна,

Душа к былой любви не будет равнодушна,

И коль презрение не победит любовь,

То берегись: она способна вспыхнуть вновь.

К тому ж, как ни гаси огонь минувшей страсти,

А ревновать еще ей свойственно отчасти,

И больно видеть нам, как овладел другой

Нам не доставшимся всем сердцем дорогой.

По мне, так рассуждать поистине накладно.

Не философствую, – что вижу, то и ладно.

Терзаться? Проверять ревниво всякий шаг,

Чтоб попусту страдать? Да я себе не враг.

Что проку умствовать и мудрствовать лукаво?

Причин для горести искать не нужно, право.

Вот вы печалитесь теперь; из-за чего?

Дождемся праздника, чтоб праздновать его.

Считаю горе я пренеудобной штукой

И даром бы себя не стал терзать я мукой.

Подчас, наоборот, есть повод горевать,

Но я решил глаза на горе закрывать.

В любви нам суждено узнать одно и то же,

И с вашей участью в моей все будет схоже:

Уж если госпожа готовит вам обман,

Служанкой будет мне урок такой же дан.

Но места не хочу давать я подозреньям:

Мне говорят «люблю» – я верю увереньям,

И, чтоб счастливым быть, не нужен мне ответ,

Что друг мой Маскариль рвет волосы иль нет.

И если Гро-Рене красотка Маринетта

Расцеловать себя допустит без запрета

И будет надо мной соперник хохотать, –

Я в смехе от него не вздумаю отстать.

Тогда пусть судят все, кто веселей смеется.

Ну, будет рассуждать!

А вот она несется.

Тсс!.. Тсс!..

Ты здесь чего?

Легка ты на помин:

Речь о тебе была.

А, здесь твой господин!

Набегалась же я! Хоть умереть на месте,

Все это из-за вас!

Как?..

И могу по чести

Я вас заверить…

В чем?

Что в этот самый час

Ни дома, ни в саду, ни в церкви нету вас.

Поклясться б ты должна.

Ты послана за мною,

Скажи скорее – кем?

Особою одною,

Чьи чувства к вам никак нельзя враждою счесть.

От госпожи моей я принесла вам весть.

Ах! Эта речь твоя, скажи мне, Маринетта,

Действительно ль залог ее души привета?

И нежности твоей прелестной госпожи

Могу ли верить я действительно, скажи?

Молю, я знать хочу, в чем тайна роковая.

Ведь я не рассержусь: ответь лишь не скрывая.

О! Это что еще? Откуда? Не пойму!

Иль мало вам она открыла самому?

Какой же надо вам в ее любви поруки?

Да сущих пустяков: коль не наложит руки

Соперник на себя, покою не бывать.

Что?

Так изволит он к Валеру ревновать.

К Валеру ревновать? Премило! Презабавно!

Никто бы, кроме вас, не выдумал так славно.

А я-то до сих пор, не знаю почему,

Питала к вашему доверие уму?

Да, по всему видать – ошиблась я порядком.

А ты подобным же не захворал припадком?

Я – ревновать? Ну нет! Не так я недалек,

Чтоб из-за ревности я стал спускать жирок.

Ты мне не кажешься способной на измену,

Во-первых; во-вторых, себе я знаю цену

И убежден, что ты другого не найдешь,

Чтоб так был мил тебе и так же был хорош.

Ты верно говоришь: так рассуждать и надо!

Поверь: всегда вредна ревнивая досада.

Ты, выказав ее, себя разогорчишь,

А для соперника победу облегчишь,

И то, что блеск его тебя так беспокоит,

Быть может, на него ее глаза откроет.

Да, счастием своим ей избранный герой

Обязан ревности соперника порой.

Ну, словом, кто всегда уныл, ревнив и мрачен,

Того дебют в любви частенько неудачен,

И делает себя несчастным он в кредит.

Вам это выслушать совсем не повредит.

Пусть так, но говори: зачем меня искала?

Эх, стоило бы мне помучить вас сначала

И в наказание отдать вам не сейчас

Ту весть, с которою я так искала вас!

Бог с вами, вот письмо; возьмите, успокойтесь.

Здесь нету никого – читайте же, не бойтесь.

«Сказали вы, что ваша страсть

Разбить способна все преграды!

Когда она отца склонить сумеет власть –

Ей нынче ж можно ждать награды.

Пусть будет приговор судьбы произнесен:

Просить даю вам позволенье,

И, если вам меня присудит он,

Тогда клянусь ему в повиновенье».

О счастие! А ты, принесшая его, –

В тебе явилось мне благое божество.

Я вам сказал, что все – игра воображенья.

Как безошибочны мои предположенья!

«Пусть будет приговор судьбы произнесен:

Просить даю вам позволенье,

И, если вам меня присудит он,

Тогда клянусь ему в повиновенье».

Да, расскажи я ей, что слышала сама,

Она бы отреклась от своего письма.

Скрой от нее, молю, минутное сомненье,

Вселившее в меня внезапное смятенье;

А если скажешь ей – тогда прибавь, не скрыв,

Что смертью искупить готов я свой порыв,

Сложив к ее ногам свое существованье,

Чтоб справедливое смягчить негодованье.

Некстати вам сейчас о смерти говорить.

Я должен горячо тебя благодарить,

И я вознагражу – ты можешь быть спокойна –

Такую добрую посланницу достойно.

А кстати, знаете, где я еще была,

Когда искала вас?

Где?

В лавке у угла,

В той, помните…

В какой?

Где вот уж три недели,

Как ваша милость мне колечко приглядели.

Так вы сказали мне…

Да, помню, ты права!

Плутовка!

Повторить готов свои слова.

Я с этим запоздал, но ждет тебя награда.

Да я не тороплю, и обождать я рада.

Еще бы!..

Но постой! Взгляни-ка: может быть,

Вот этим я могу тот перстень заменить?

Вы, сударь, шутите! Его принять мне стыдно.

Бедняжка, не стыдись! Ведь слишком очевидно:

Не брать, когда дают, способен лишь дурак.

На память сохраню, как дорогой мне знак.

Когда ж могу пред ней излить свое томленье?

Вам нужно заслужить отца благоволенье.

А если ждет отказ?

Тогда решим, как быть.

Стараться будем вам согласие добыть,

Но так или не так, а вы придете к цели.

Старайтесь о своем, а мы – о нашем деле.

Сегодня же еще узнаем мы исход.

А что твоя любовь? Настал и наш черед.

Чего же ты молчишь?

К чему тут разговоры?

Чтоб пожениться нам, какие нужны сборы?

Ты хочешь за меня?

С восторгом – мой ответ.

Так по рукам, и все.

Прощай же, мой предмет!

Прощай, моя звезда!

Прощай, источник света!

Прощай, о радуга моя, моя комета!

Ну, радуйтесь – дела в порядке наконец:

Наверно, даст свое согласие отец.

Сюда идет Валер.

Раз так судьба решает,

Бедняга жалость мне невольную внушает.

Ну-с, господин Валер?