Любовницы

В горах, на лоне природы

Между тем наверху, в маленьком крестьянском домишке, столкнулись интересы сельских тружеников, интересы людей, которые ни у кого не вызывали к себе ни малейшего интереса, которые и сами не ведают, что у них может появиться такая штука, как интересы. И все же они рассматривают себя как бензин в двигателе машины, а Паулу — как попавший в него песок.

Астматик свистит носом, как мышь, на которую наступили. Астматику нет нужды произносить что-либо вслух, чтобы постоянно заставлять суетиться свое окружение. На аукцион выставляется жалкий Паулин живот, который вскоре раздуется и потяжелеет, так что за те же деньги можно будет получить несколько килограммов живого веса Паулы сверх купленного. Но это никого не привлекает. Шла бы речь о свинье, привес этот был бы, разумеется, огромной прибылью. В случае с Паулой он говорит лишь о том, что она легко досталась, слишком легко, и тем труднее ее теперь пристроить в чьи-то руки.

Никому не нужно содержимое Паулиного живота, никто не желает его растить и холить. Никому не нужна и сама Паула, ни с содержимым, ни без оного. Даже на Паулину шкуру не нашлось бы покупателей. Из нее ведь не сошьешь наволочку и не сплетешь половичок.

О Паулиной голове и речи нет. Если найдется покупатель на Паулино тело и на ее рабочие руки, он получит голову в придачу, задаром, как рекламное приложение или как премиальные за выслугу лет. Дальновидные люди, собравшие большой совет по поводу собственности и средства производства, именуемого Эрихом, оценивают Паулину голову как недостаток, ведь она слишком много думает, поэтому управлять ею затруднительно.

Астматик с усилием дышит через свои жабры и стонет, требуя обеда. Бывший чиновник имеет право. Паула, требующая отдать ей Эриха, имеет право его требовать, но ничего не получит. Эрихова мать срывается с места и устремляется к плите, где жарится и парится еда, и папаша, которому трудно разговаривать, не успел еще толком прохрипеть свой приказ, как порция гуляша появляется на столе.

Подводим итог. Паула никогда не войдет в этот дом. Только через трупы трех взрослых людей. У нас нет лишней работы, мы сами со всем справляемся. Женщины делают женскую работу, Эрих, мужчина — мужскую, а ее немало. Кроме того, Эрих важен как добытчик денег. Деньги важнее, их еще труднее заполучить, чем работу. Работы нам всегда хватает, а вот денег далеко не всегда.

Верховодит всеми дирижер-астматик. Он дирижирует этим оркестром инвалидов, не произнося ни слова. Острую приправу подсыпают больные ноги матери. Из-за них работа за плитой, в подвале, в коровнике и в постели никогда не наскучит. Недуг придает работе самый смак, сильно ее разнообразит.

Астматик — бывший чиновник, и командовать он хорошо научен. У него есть и способности к этому делу. Дышать астматик почти не может, но свои основательно вышколенные способности продемонстрировать он еще в состоянии. Тот, кто поработал на железной дороге, сохранит выучку на всю жизнь, даже если железной дороги уже не будет. Пауле здесь нечего искать, желать и просить.

Паула в выходном платье сидит на кухне и ждет. Свою голову, которой досталось столько оплеух, она прячет в животе, которому досталось столько пинков. Она свернулась в клубок, словно ежик, только иголок не хватает. Руки ее, еще не прошедшие экзамен на швейное мастерство, беспомощно держат распустившуюся по нитке ткань. Швейная мастерская ей не подмога. Паула и мастерская слишком недолго были знакомы. В Паулиной голове набухает, словно маленькая почка, мысль о том, а не лучше ли было выбрать швейную мастерскую вместо Эриха. Почку тут же обрывают и растаптывают. В Паулином сердечке тихо увядает последний росток любви. В мойке тихо дремлет грязная посуда. В большой сковородке вместе с пригоревшим жиром накапливается очередная порция оплеух, которые получит Паула, если тотчас же не наляжет на мытье посуды. Эрих приналег на Паулу, и ни к чему хорошему это их не привело, разве что принесло Пауле горе, от которого ей и раньше никуда было не деться. По сути, это даже отбросило Эриха назад в его карьере автомобилиста и владельца мопеда. Ребенок, если захочет, снимет ведь с родителей последнюю шкуру.

Эрих надеется, что в этом столкновении интересов победу одержит мопед. Высказав свое решение о том, что он предпочитает мопед Пауле, прямо в выпученные глаза астматика, Эрих садится в седло мопеда-победителя и гонит во всю мочь на запад вслед садящемуся за гору солнцу. Астматик чувствует облегчение. Уж от мопеда-то, пожирающего уйму денег, он парнишку сможет избавить, дай только срок.

Разъяренные Паулины родители скатываются с горы вниз, прямо в руки к Пауле. Уходя, они оставили от Паулы одни развалины, теперь же, когда они убеждаются, что она даже посуду не помыла, от нее после побоев остаются одни клочки по закоулочкам.

Запад ждет Эриха. В той стороне снова объявились дачники и, что его особенно привлекает, дачницы.

Любовные навыки Эриха снова получат достойное применение.

Паула от страданий чуть не сходит с ума. Ей кажется, что сознание покидает ее, вытекает потихоньку из всех отверстий в теле, пока не останется пустая оболочка. Она бьется своей бедной головой о стену. Заботливые родители рады, что не приходится тратить сил на новую взбучку. Браво, Паула, она сама обо всем позаботится.

Женской солидарности от матери не дождешься. Если уж ей выпало подохнуть от рака, пусть Паула потерпит душевные муки, это ведь не так больно, как муки телесные, которые предстоит терпеть мамочке. Отец говорит: «Ступай снова учиться на портниху, чтобы потом было на что содержать ребенка».

Паула жалобно пищит: «Нет!» Она не расстанется с ребенком, пока он не вырастет, а потом она будет встречать его с поезда и не отходить от него ни на секунду. Она не станет совмещать работу и воспитание, ведь ребенку от этого очень плохо. Пусть уж плохо будет самой Пауле.

Паула выслеживает Эриха. Она делает это не для себя лично, она заботится о жизни будущего ребенка, который скоро появится и который важнее, чем она.

Эрих ей теперь почти безразличен, но для ребенка, когда он научится говорить, Эрих — папа, а значит, и небезразличен. Паула сидит в засаде за кустами орешника, за боярышником или за березовой скамейкой.

Оттуда она с воинственным кличем бросается на бедного, усталого Эриха, возвращающегося с работы. Он устал, устал, устал, устал, устал. Руки у него не похожи на руки человека, они выглядят как корни какого-нибудь дерева. Эрих ползет навстречу домашней гавани и вечернему отдыху. Паула отбирает у него последние силы. И при этом Эрих как человек ей вовсе не интересен, ей важен лишь Эрих — будущий отек, Она забегает вперед, виснет у Эриха на шее и говорит ему о своей любви и об их ребенке. Паула рассказывает ему о своих чувствах, которые существуют только в ее словах. Паула больше не испытывает к Эриху никаких чувств, а Эрих к Пауле — и того меньше. Но Паула не так давно закончила школу, поэтому еще не позабыла все те слова, которыми обозначаются чувства. Эрих в школе никогда особо не засиживался, поэтому слова, обозначающие духовные отношения, ему незнакомы.

Разве что водка с пивом, после них такой дух, что куда там! Ха-ха-ха! У людей здесь, если речь и заходит иногда о духе, всегда наготове шутка про винный дух, про водку или пиво.

Отличная шутка.

Паула говорит:

— Эрих, ты нужен мне и нашему ребенку, ему, наверное, даже еще сильнее, чем мне, а ведь ты мне так сильно нужен!

Поскольку в Эрихе нуждается сразу столько народу, он постепенно впадает в гнев. Он слишком инертный, чтобы отбиться от всех, поэтому он, как сумасшедший, машет во все стороны кулаками, но попадает чаще всего в самого себя. В последнее время достается и Пауле, что приносит ему некоторое удовлетворение.

До Эриха доходит, что его решения и поступки неожиданно стали так много значить для другого человека. От него теперь ЗАВИСЯТ. В определенной мере этот человек в его ВЛАСТИ. Возникает новое, приятное чувство. Эрих не прочь испытать его в действии.

Ники Лауда[3] тоже все время что-то испытывает, он даже испытывал эти классные гоночные машины «Формулы-1».

Вот что мелькает у Эриха в голове.

Они вместе идут в старый сарай, теперь уж ведь все равно. Паула перенесла такое, что по сравнению с тем все, что ей сейчас предстоит, — просто настоящий отдых. Наконец-то она может спокойно лежать на спине и отдыхать.

Над сжатым полем в сторону леса летит птичья стая. Скоро осень.

Знаете, читатели дорогие, за те деньги, что вы заплатили, не рассчитывайте на красочные описания природы! Тут вам не кино!

Паула спокойно и безмолвно лежит на спине, от посторонних глаз ее укрывает натруженная спина Эриха, который гоняет туда-сюда по ее телу. Зато она теперь может чуток передохнуть и посмотреть в голубое небо через дыры в кровле. Воздух уже холодный, скоро начнутся первые снегопады. Вот только будущее никогда не начнется. По земле стелется туман, лес поднимается словно стена, сумерки постепенно укрывают светлые стволы деревьев. «Природа беспощадна, — думает Паула, — она сильнее человека, в ней таится древняя сила».

Какое-то движение неподалеку, может, маленькая косуля? А по телевизору скоро начнутся вечерние новости!

Наконец-то Пауле предоставляется возможность немного отдохнуть и, может быть, привязать к себе Эриха.

На легкую боль можно не обращать внимания, бывают боли посильнее, уж Паула-то знает.

В иерархии страданий любовная боль занимает нижнюю ступеньку. И когда Эрих, нисколько не привязанный, без особых эмоций слезает с Паулы, вытирает свой конец, прячет его и застегивает штаны, еще одна надежда покидает Паулу, прячется в гнилое сено. Но уж если все равно теряешь надежду, то можно хоть отдохнуть немного. И ребеночку полезно, если мама приляжет.

Нежности в Пауле нет ни капли. В ней вообще пусто. Когда ее покинут все надежды, она станет почти невесомой, как маленький котенок или как цыпленок.

Все мясники, колбасники, столяры, часовщики, пекари и трубочисты исчезли с горизонта.

Исчезли вместе с улетевшими воронами.

Швейная мастерская тоже упаковывает чемоданы, торопится на последний автобус.

Любовь же так и не распаковала чемоданы, не расставила мебель.

В Пауле нет никакой любви.

Если что в ней и есть, так это злоба, которая растет и растет.

Ненависть поселилась в ней не сама по себе, тут многие люди как следует ей помогли.

Спускаются сумерки, в лесу слышно, как ворошатся в листве зверушки; в лисьей норе кто-то зашевелился; двое усталых мужчин быстрым шагом проходят по дороге, они торопятся домой, к семье и к телевизору. В домах зажглись огоньки. Откуда-то доносятся крики и детский плач. Мать ставит ужин на стол. Луч прожектора с трудом пробивается сквозь пелену тумана.

Никто не воспринимает лес как часть природы.

Лес — это место работы. Мы ведь с вами не в романе о прекрасном родном крае!

В Пауле не осталось никакой надежды.