Мадам, вы будете говорить?

ГЛАВА 2

Когда я спустилась вниз, двор уже начал заполняться. Луизы еще не было, поэтому я выбрала столик в тени и заказала чинзано.

Я огляделась, заранее примирившись с тем, что почти все обитатели отеля окажутся скорее всего англичанами. Но пока что сборище было довольно пестрым. Я начала игру в угадывание профессий собравшихся и их национальностей. Этой игрой слишком часто увлекаются самодовольные типы, склонные провозглашать, что они изучают человеческую природу, но я тем не менее в нее играю. Двое мужчин за соседним столиком несомненно были немцами. Один – худой и интеллигентный, а второй, с толстой шеей, похож на немца с карикатур. Когда я услышала его обращение к компаньону: «Ach, so?»[7], не потребовалось большой проницательности угадать остальное. Была молодая пара, похожая на молодоженов во время медового месяца, по моему мнению американцы. Затем шел красавец-француз, потягивающий в одиночестве перно в углу, и еще один одинокий мужчина, сидевший возле решетчатой стены. Он читал книгу и маленькими глоточками, осторожно и недоверчиво пил что-то ярко-зеленое. Я долго ломала голову над ним – он мог оказаться кем угодно, пока не заметила название книги – «Четыре квартета» Т. С. Элиота. Это водворило все на свои места. Еще две группы людей я не смогла разгадать. В этот момент ко мне присоединилась Луиза. – Мне не давала выпить мой коктейль, – пожаловалась она горестно, что было большой редкостью, – patronne[8], убежденная, что я жажду узнать историю, дела и планы всех постояльцев отеля. И, между прочим, она горела желанием выяснить все о нас с тобой.

Ей принесли вермут, она посмотрела бокал на свет и удовлетворенно вздохнула.

– L'heure de 1'aperitif[9]. Какой цивилизованный обычай. А, это, должно быть, месье Пауль Вери. – Она посмотрела на француза в углу. – Мадам сказала, он достаточно красив, чтобы из-за него кончали жизнь самоубийством. Едва ли кому-нибудь еще здесь подходит эта характеристика. Он из Парижа, что-то делает с антиками.

– Это волнует.

– Второй одинокий мужчина – англичанин, школьный учитель. Его зовут Джон Марсден, и он почти наверняка бойскаут и к тому же трезвенник.

– Господи, почему?

– Потому что в эти дни любая одинокая особь мужского пола в пределах моей досягаемости оказывается и тем и другим, и в придачу избегает женщин. Это правильное слово – избегает?

– Думаю, да.

– Во всяком случае, из-за него никто не совершит самоубийства. Хотела бы я знать, почему он такой серьезный? Как ты думаешь, он читает «Куда идет Англия?» или что-нибудь подобное?

– Нет, это Т. Э. Элиот, «Четыре квартета».

– Вот как! – Луиза не видела в поэзии прока, и мистер Марсден был сброшен со счетов.

– Полагаю, вон та пара – американцы? – спросила я.

– Да. Их зовут Корнелл, или они приехали из Корнелла, или что-то в этом роде. Моих знаний французского не хватило понять. А Мама и Папа под пальмой только что из Шотландии.

– Из Шотландии? – переспросила я рассеянно.

– Так мадам проинформировала меня, Шотландия – это север Англии, n'est-ce pas[10]? Мне нравится дочка, а вам? Юная Идея.

Я осторожно оглянулась. Пара под пальмой словно сошла с картины «Провинциальные англичане за границей». Только британцы могут так вырядиться в субтропиках, то есть точно так же, как оделись бы для отпуска на северо-восточном побережье Англии. Они сидели, потягивая коктейли с настороженным удовольствием, и рассматривали свою семнадцатилетнюю дочь с видом домашних кур, неожиданно высидевших фламинго. Ибо она по меньшей мере удивляла. По обычным английским меркам она считалась бы хорошенькой, но предпочла замаскироваться, зачесав волосы плоской толстой завесой на пол-лица. Из-под волос выглядывал один глаз, обведенный голубыми тенями так, что создавалось изумительное впечатление распущенности. Алые ногти, босоножки на высоченных шпильках, широкая цветастая юбка в сборку и обтягивающая трикотажная блузка, наполненная невероятными пропорциями невероятной фигуры… Голливуд пожаловал в Авиньон из Шотландии. И было очевидно, что весь этот немалый заряд очарования полностью обращен на кого-то.

– Мужчина в углу…– пробормотала Луиза.

Я бросила взгляд на месье Пауля Вери, который, однако, проявлял полное равнодушие к затраченным ради него усилиям. Слегка нахмурив брови, он водил бокалом по скатерти, словно это было единственное стоящее занятие в мире.

– Боюсь, она впустую тратит время, – заметила я.

Словно услышав меня (что было невозможно), француз поднял глаза и встретился со мной взглядом. И долгую минуту демонстративно разглядывал меня, холодно и оценивающе. Затем, так же демонстративно, поднял и осушил бокал, не сводя с меня глаз. Я отвернулась в сторону и уставилась на загривок толстого немца, надеясь, что не покраснела.

– Она в самом деле впустую тратит время, – тихо сказала Луиза, игриво приподняв бровь. – Здесь есть металл более притягательный.

– Не будь идиоткой, – ответила я довольно резко. – И сдерживай свое воображение, ради Бога. Не забывай, мы в Провансе, и, если женщина настолько глупа, что попадается на разглядывании мужчины, то сама напрашивается на дерзость. Здесь это называют oeillade[11], что по-французски означает заигрывающий взгляд.

– Хорошо, – сказала Луиза спокойно. – Ну, вот и все, что рассказала мне мадам. Думаю, остальные – шведы; кто еще, кроме них и американцев, может себе позволить такой роскошный вульгарный автомобиль, и они в Авиньоне проездом. Среди постояльцев есть еще миссис Бристол, то ли вдова, то ли разведенная. Et voila tous[12]. Закажем еще по коктейлю?

Затем появилась блондинка, прошла по двору и села возле решетчатой стены, через два столика от мистера Марсдена. Прелестные, обтянутые нейлоном ноги она положила одну на другую, вытащила сигарету и улыбнулась официанту. Произошло некоторое замешательство, разрешившееся движениями трех мужчин. Но толстый немец почти на голову опередил официанта и мистера Марсдена и поднес огонек к ее сигарете. Однако мистер Марсден выиграл по очкам, потому что зажигалка не сработала, а у Марсдена были спички. Она бросила улыбку Толстошеему, заказала коктейль у официанта и посмотрела на Марсдена поверх пламени спички глазами, в сиянии которых огонь потускнел. Какое-то время после этого Марсден пытался читать «Четыре квартета», держа книгу вверх ногами. Я была права, сравнивая ее с гаммельским Крысоловом.

– Избегает женщин, – сказала Луиза, – предположение было явно неверным. Полагаю, перед нами миссис Бристол.

Я уже собиралась поправить ее, но в этот момент официант, вышагивая, как победитель дерби, объявил:

– Коктейль для мадам Бристол.

Поставив бокал на стол, он с поклоном удалился.

Миссис Бристол откинулась на спинку стула и огляделась. Вблизи она выглядела так же очаровательно, как издали, что говорило о многом. Ее красота была экзотической красотой чужеземного цветка. Метафора затасканная, но лучшей не подобрать. Гладкая кожа, огромные светло-голубые глаза необыкновенного оттенка, пышные густые волосы, изящный нос. Нежный запах ее духов казался естественным и неотъемлемым. Но руки у нее не успокаивались, и в уголках губ и глаз озабоченность прорезала тонкие линии. Они вдруг стали глубже, и я поняла, что из отеля вышел Дэвид. Мальчик шел следом за официантом, несущим коктейль Луизе. Проходя мимо нашего столика, он увидел меня и извиняюще улыбнулся. Мадам Бристол этого не заметила, официант закрывал Дэвида от нее. Но тут же странное, угрюмое выражение появилось на лице мальчика, и он сел напротив матери. Она одобрительно посмотрела на его чистые шорты и белую рубашку и что-то спросила; он не ответил. Секунду она глядела на его склоненную голову, затем снова стала небрежно рассматривать постояльцев за столиками.

Двор быстро заполнялся, и официанты раздавали меню.

– Ты встречала этого мальчика раньше? – спросила Луиза. – Или это был еще один заигрывающий взгляд?

Я сказала, что разговаривала с ним минуту во дворе. По причинам, не поддающимся анализу, мне не хотелось рассказывать о Дэвиде, и я вздохнула с облегчением, когда она сменила тему без дальнейших расспросов.

– Надо сделать заказ, – заметила она.

Мы с энтузиазмом принялись изучать меню.

Но когда Луиза спросила, хочу я cote d'agneau[13] или escalope de veau[14], я рассеянно ответила: «Шелли». В промежутке между жареным картофелем и пирогом по-домашнему я все пыталась найти что-нибудь общее между прелестной миссис Бристол и Гилбертом Уайтом, и этим ужасным псом, и выражением лица ребенка, вынужденного взвалить на свои плечи непосильный груз.

И я имела в виду не железный стол.

После обеда Луиза объявила, что идет за книгой и собирается просидеть с чашкой кофе с коньяком до отхода ко сну. Поэтому я оставила ее и отправилась осматривать Авиньон в одиночестве.

Как я уже упоминала, Авиньон обнесен стеной; это очень компактный и милый маленький городок. На севере и западе его омывает Рона, и он полностью окружен средневековыми валами. Город не потерял своей прелести в моих неискушенных глазах из-за того, что был сильно отреставрирован в девятнадцатом веке. На севере над ним господствует Роше-де-Дом, отвесный белый утес, покрытый зеленеющими соснами и увенчанный кафедральным собором Нотр-Дам. Возле собора сияет Папский дворец из золотистого камня. Улица Республики – главная и рассекает город надвое. Она ведет от главных ворот прямо к городской площади и оттуда к Дворцовой площади у подножия самого Роше-де-Дом.

Но все это мне еще предстояло обнаружить. Я вышла из отеля в сумерки. Улица была ярко освещена, все кафе переполнены. Я пробиралась между столиками на тротуаре; и во мне медленно росло чувство радостного возбуждения, неизбежно охватывающее любого в южном городе после захода солнца. Витрины мерцали и сверкали всевозможной причудливой роскошью, какую только может себе представить воображение туриста; неоновые огни скользили по атласу, тонули в бархате, танцевали на флаконах с духами и драгоценностях. И так как я немного научилась в свои двадцать восемь лет защищать сердце от излишней жалости, то задержала на них взгляд, стараясь не думать о нищих, крадущихся вдоль городских канав. Старательно выбросив из головы обездоленных, я продолжала идти по улице Республики, пока не добралась до ее конца, туда, где она расширялась и превращалась в главную площадь города. Казалось, весь Авиньон собирался здесь вечерами, и, похоже, со всеми детьми и собаками Франции.

Площадь окружали кафе, затопившие узкие тротуары пеной веселых маленьких столиков и плетеных стульев и даже выплеснувшие их на мостовую и в самый центр площади. Здесь, как я говорила, Авиньон собирался по вечерам, и за чашкой кофе, обеспечивающей вам стул, можно было сидеть целый час и наблюдать Францию, парадом проходящую перед вами.

Я заплатила за кофе и сидела в теплом, как парное молоко, воздухе, дивясь на чарующие манеры детей, невероятное разнообразие пород и форм собак, красоту кофейно-коричневых полуобнаженных парней, скромную грацию юных девушек. Одну девушку я особенно отметила, изысканное темноволосое создание, медленно шедшее с опущенным взором. Ее платье было глубоко вырезано над грудью и туго обтягивало тоненькую талию, но лицо могло бы принадлежать монахине. Она скромно шла между тучными и респектабельными родителями, которые несомненно делали доступ к девушке не менее трудным, чем к Данае. И темные глаза провожали ее взглядами так же, как говорят, прекрасную Иоланту и светловолосую Амелот пять столетий назад, когда в Провансе пели трубадуры.

– Извините, – раздался женский голос позади меня. – Но не вас ли я видела в отеле?

Я обернулась. Это была Мама из Шотландии, и она улыбалась мне довольно нерешительно, сидя за ближайшим столиком.

– Я миссис Палмер, – представилась она. – Надеюсь, вы не против, что я заговорила, но я видела вас за обедом…

– Конечно, нет. Меня зовут Чарити Селборн. – Я встала, прихватив свою чашку. – Могу я присоединиться к вам?

– О, пожалуйста! – Она подвинула стул, освобождая мне проход. – Отец и Керри, они пошли погулять тут рядом, исследовать окрестности – так они это называют. Только иногда кажется, что их нет очень долго, и…

– И время тянется еще медленней, когда вы не знаете никого, с кем можно было бы переброситься парой слов, – закончила я за нее.

Она просияла, словно я сказала что-то умное.

– Это именно то, что я чувствую. Вообразите! И, конечно, здесь все не так, как дома. С людьми, говорящими по-французски, все по-другому, правда?

Я признала, что это так.

– Конечно, если я захожу выпить чашку чая дома, – сказала миссис Палмер, – к Гаррику, вы знаете, или это может быть кафе Фенвика, там всегда окажется кто-нибудь знакомый, и можно приятно поболтать, ожидая автобус. Поэтому как-то смешно никого не знать здесь, и, конечно, тут в любом случае нет чая, настоящего чая следовало бы сказать. Я просто не могу назвать чаем то, что они подают с плавающим в чашке лимоном, а вы?

Я сказала, что согласна с ней полностью, и выразила восхищение храбростью, с какой она отправилась в такую даль ради отпуска.

– Ну, – призналась миссис Палмер, – на самом деле это не моя идея, а Керри. Я никогда не думала о большой поездке вроде этой. Но про себя я решила, почему бы и нет? Все время мечтаешь о юге Франции и при этом каждый год ездишь в Скарборо. Я просто подумала, что мы можем себе это позволить, так почему бы и нет? Вот мы и здесь.

Я улыбнулась ей и сказала, что она молодец и что Керри пришла в голову великолепная идея.

– Конечно, она любит, когда ее называют Кэрол, – заметила миссис Палмер. – Я думаю, это все фильмы, вы знаете. Она старается одеваться как в них, что бы я ни говорила.

Я сказала, что Кэрол хорошенькая девушка, и это было правдой.

– Вот миссис Бристол, бедняжка, – продолжила миссис Палмер, – она выглядит как кинозвезда, так, как никогда не будет выглядеть моя Кэрол. Конечно, она выступала на сцене или что-то такое, перед тем как это случилось.

Я выпрямилась на стуле.

– Прежде чем что случилось, миссис Палмер?

– О, вы не слышали? Я ее сразу узнала. Ее фотография была во всех воскресных газетах. Я имею в виду, до того, как она вышла замуж за этого ужасного человека.

– Какого ужасного человека? Что случилось?

– Убийцу, – миссис Палмер понизила голос до шепота. – Его судили за убийство, «жестокое убийство лучшего друга», так писали в газетах.

Процитированный газетный заголовок странно отозвался у меня в голове эхом.

– Он думал, что друг увлекся ею, его женой, поэтому и убил его. Это все было в газетах.

Я уставилась в ее глупые, добрые, слегка взволнованные глаза и почувствовала дурноту.

– Отец Дэвида, вы хотите сказать? – спросила я оцепенело. – Отец Дэвида – убийца?

Она кивнула.

– Правильно. Задушил шнуром от шторы. Ужасно! Акт сумасшествия на почве ревности, говорят.

Я ответила невпопад, глядя в сторону:

– Бедный мальчик… Когда это произошло?

– Суд был в апреле. Конечно, она не мать мальчика, она вторая жена. Но, разумеется, она увезла ребенка, так как не могла оставить Дэвида отцу после всего случившегося.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, он еще жив?

– О, да!

– В тюрьме?

Она покачала головой и наклонилась чуть ближе.

– Нет. Это ужасно, миссис Селборн. Он на свободе.

– Но…

– Его выпустили за недостаточностью улик, так они это называют. И его оправдали.

– Но, может быть, он невиновен. Я имею в виду, суд…

– Виновен, – сказала миссис Палмер, похлопав меня по руке. – Виновен как дьявол. – Она замолчала и покраснела. – Так говорит мистер Палмер, вы понимаете, миссис Селборн. И я верю, что бедняга был безумен, иначе он никогда не напал бы на мальчика, убийца он или нет.

– Напал… на мальчика? – повторила я потрясенно.

– Да. Ужасно, не правда ли?

Я увидела слезы в ее добрых светлых глазах и почувствовала расположение к ней. В миссис Палмер не было ничего от вампира; она наслаждалась этой историей не больше меня.

– Они нашли Дэвида без сознания в ванной возле спальни, где обнаружили тело убитого. Мальчика ударили по голове.

– Он сказал, что это сделал отец?

– Нет, он не видел, кто его ударил. Но это наверняка сделал убийца, застигнутый на месте преступления, как вы могли бы сказать. О, это было ужасное дело; удивляюсь, что вы его не помните. Газеты обсуждали его довольно долго.

– Нет, не помню. – Мой голос звучал ровно, почти механически. – Бедный Дэвид. Бедный мальчик. Не помню, чтобы слышала это имя раньше. Это… это ужасно.

Миссис Палмер издала восклицание, схватила сумочку и встала.

– О, здесь отец и Кэрри, на той стороне площади, они меня не видят… Я должна бежать. Приятно было с вами поговорить, миссис Селборн, в самом деле приятно. – Она лучезарно улыбнулась мне. – И не расстраивайтесь из-за бедной миссис Бристол и мальчика. Она развелась с этим человеком. Он ничего не может им сделать. И дети, говорят, забывают быстро.

Некоторые вещи, да.

– Хорошо, что вы рассказали мне эту историю, – пробормотала я, – ведь я могла упомянуть что-нибудь… Я понятия не имела.

– Ну, если вы не видели фотографий…– сказала миссис Пал-мер. – Конечно, Бристол не настоящая их фамилия, поэтому вы не могли ее слышать. Их настоящая фамилия Байрон. Ричард Байрон, вот какое было имя. А теперь я должна бежать. Спокойной ночи, миссис Селборн.

Она пересекла площадь, а я долго сидела, не сознавая даже, что она ушла.