Магам земли не нужны

Глава 63. Палачи блокадного Ленинграда

Ахинеев сроду не страдал деликатностью. Сегодня от ею тоже не блещет. Так, вопросы?

— А ещё какие-нибудь другие варианты были?

— Сами вспоминали про одинокую старушку, которую заели насмерть собственные кошки.

— Продолжу аналогию… Потому, что кошки не могли открыть дверь бабкиной квартиры. Иначе, они бы каких угодно бандитов впустили, — филологиня деликатностью тоже не страдает, — А вот ленинградцы — могли. Хуже того — именно такого шага от них и ждали. По опыту падения Древнего Рима.

Намек прозрачный… По сценарию, мне бы следовало возмутиться. По жизни — промолчу.

— Зря гримасничаете, Галина… — ведь специально же от него отвернулась, наверное, высмотрел отражение в стекле, — Жданов и компания — дураками не были. Они прекрасно представляли, какой шабаш безумия начнется в осажденном Ленинграде, если "чистой публике" хотя бы намекнуть, что запасов еды — нет. А пока сверкающие изобилием витрины продовольственных магазинов — зыбкий мираж.

— Я в курсе… — и эти люди учат меня жить?

— ???

— Середина сентября 1941 года — самый удивительный период в истории Ленинграда. В официальных документах — практически не отраженный. Это был момент, когда городская власть поняла как ничтожны её возможности удерживать в повиновении вот-вот готовую взбеситься человеческую массу.

— ???

— Все ранее известные революции, путчи и майданы — тьфу. Даже взятие Рима готами — тьфу. Никогда ещё в писанной истории человечества не возникало ситуации, когда население крупного мегаполиса могло сменить правящий режим буквально "ударив палец о палец". Р-р-раз! И всё городское начальство — повисло на фонарях вдоль Невского проспекта (тогда — Проспекта 25-го октября). Правду о сложившемся положении в Смольном не решались произносить вслух. Подозреваю, о ней боялись думать.

— Вы о чем?

— Начиная с 8–9 сентября — в Ленинграде воцарилась атмосфера "пира во время чумы". Продолжала бесперебойно работать розничная торговля. Работникам остановленных предприятий — щедро выдали зарплаты. В условиях панически нарастающего спроса, полки оставались полными, а очередей не было и намека. Гремели музыкой коммерческие рестораны… Продолжали функционировать театры и иные развлекательные заведения… Карточная система — существовала параллельно свободной продаже любых продуктов питания. Деликатесами (вроде черной икры и крабовых консервов) продолжали торговать без всяких ограничений. Там где вроде бы ввели "ограничения" — мало что изменилось. Например, сахар по карточкам — продолжали отпускать на душу населения щедрее, чем в во всей остальной России до войны.

— Действительно странно…

— Злые языки утверждают, что в те дни "наверху" обсуждался вопрос — будет ли город оставлен (путем вывоза высшего руководства самолетами и бросания на произвол толпы "нижестоящего") или его оборона — технически возможна? Решали, понятно, в Москве… Но, ожидание сильно затянулось.

— И когда решили?

— Скорее всего, 16 сентября. Когда сомкнулось немецкое окружение вокруг "киевского котла" и стало ясно, что Блокада — не случайность, а часть плана изоляции советских войск от баз снабжения и путей отступления. Киев, кстати, Сталин тоже категорически запретил сдавать. И? Он был взят без единого выстрела. Что прозрачно намекало на реальную веру в Советскую власть и моральный дух "столичного населения". Именно в этот день, по всему Ленинграду — зазвенели телефоны. Снявшим трубку вежливо сообщали "аппарат отключен до конца войны". Прошло всего несколько дней и всё стало быстро изменяться… плавно и неотвратимо, до полной неузнаваемости и без особого предупреждения…

— Когда клюнул жареный петух… — удовлетворенно прокряхтел Ахинеев, — Если в СССР образца "осени 1941 года" что-то работало нормально — так это разведка. 16 сентября была подписана директива командования группой армий "Центр" о начале операции "Тайфун", задачей которой ставились окружение и захват Москвы… Шутки кончились, пошла "тотальная война", всеми доступными средствами.

— А как иначе? — едко хмыкнула Ленка, — Возвращаясь к нашим кошкам. Точнее к толпе ленинградских обывателей… Своё "священное право на проживание" (в осажденной врагами квартире) — они у властей отстояли. Подобно холеному домашнему коту, полагая, что святые права на полную миску и теплую батарею — прилагаются к "ленинградской прописке" автоматически. При любом режиме! Власть любимых дармоедов разочаровывать не стала. Даже не сразу урезала щедрую "столичную" пайку. Но сама озаботилась срочным поиском "опытного ветеринара". Счет времени, в тот момент — шел на дни и часы. Ждать, что ещё, посреди войны, отчебучат зажравшиеся холуи, отягощенные высокой культурой, уровнем самосознания и свободомыслием (правильно я вашу мантру процитировала?) — стало смертельно опасно. Осталось выяснить, как "способность к самостоятельному независимому мышлению" довела их до могилы.

— Известно как, по "немецкому рецепту"…

— ???

— Кроме жителей столиц и ведущих промышленных центров, на "особом снабжении" стоял кадровый состав РККА. Ворошилов выбил для командного состава армии наилучшие из возможных условий. Итог — слегка предсказуем. В то же самое время руководство Третьего Рейха решало вопрос — что ему делать с миллионами свежесдавшихся пленных (срочно решивших "пересидеть" войну в самом, как тогда им казалось, безопасном месте — вражеском тылу)?

— Насколько я в курсе, — голос завхоза буквально сочится ядом (не любит он вояк), — передовая немецкая медицина — прописала поциентам совершенно особое "лечебное питание". Волшебно помогающее от борзости не по заслугам. Всемирно знаменитый и не менее пресловутый "эрзац-хлеб" (из древесной муки) унд чуть менее известный "эрзац-суп" (из свежескошенной травы). Авторитет немецкой науки в довоенном Союзе был невероятно высок. Ясен перец — наши про "козырный рецептик" немедленно узнали, скопировали и "приняли на вооружение". Немцы — они ведь не дураки! Зря — ничего не делают!

— Оказывается, вы и сами всё знаете, — не думала, что эта тема всплывет вот так…

— Кстати… — не замедлил подпустить яду Ахинеев, — Раз сегодня вечер откровений — нельзя ли уточнить имя и фамилию главного исполнителя ленинградского варианта "утилизации быдла"? Такого рода акции редко остаются анонимными.

— ???

— Про доброго доктора Иозефа Менгеле или не менее доброго Сиро Исия — мир наслышан уже достаточно… А кого конкретно назначили палачом блокадного Ленинграда? Подозреваю, как и эти двое — товарисч не понес никакого наказания, был осыпан наградами и спокойно умер в своей постели. Даже, если это тоже "совершенно секретно" — какие у нас теперь "секреты"? Всю жизнь хотел узнать…

— Василий Иванович Шарков… — какие же пустяки вас беспокоят, — Профессор, доктор технических наук, зам директора ВНИИГС (Всесоюзного института гидролизно-спиртовой промышленности). Причем, учтите — он тогда сам (!) на это дело подписался. Добровольно!

— Можно подробнее? — народ ощутимо напрягся (можно понять), а гори оно всё огнем…

— Легко! Второго октября 1941 года — войска Западного, Брянского и Резервного фронтов потерпели тяжелое поражение под Вязьмой. Уже к 12 октября — прекратили существование пять советских армий. В "вяземском котле" немцы взяли 660 тысяч пленных. До самой Москве оставалось 120 километров. Руководство СССР узнало о германском ударе 4 октября, из выступления Гитлера по радио. Собственные источники информации — рапортовали только о победах и "упорном сопротивлении" врагам. Именно в это время, в Смольном — состоялось историческое совещание, записи которого (как я раньше думала) останутся закрытыми для исследователей навсегда. Вышло иначе, в послевоенных мемуарах и в юбилейных статьях — многие его участники о содержании обсуждения проболтались. Высшее руководство Ленинграда (в лице завотделом пищевой промышленности городского комитета партии Алексея Петровича Клеменчука) цинично огласило приглашенным спецам "проблему номер один" — надо превентивно задавить назревающий голодный бунт. Любыми средствами! По возможности — как-то незаметно для "протестного электората". Удержать в Ленинграде государственную власть — тогда требовалось какой угодно ценой.

— А в чем криминал?

— В ультимативной постановке задачи. Варианты производства продуктов в Ленинграде — не рассматривались. Варианты массовой мобилизации населения для сбора "дикоросов" или выращивания чего-то съестного в примитивных парниках — не рассматривались. Выход города на "самообеспечение" — даже не предполагался. Сохранение строжайше контролируемого порядка распределения продовольствия — считалось обязательным. "Централизованное снабжение" — оставалось последней ниточкой, на которой держался режим. Короче, было приказано — "организовать производство заменителей пищевых продуктов из непищевого сырья". Я цитирую Клеменчука дословно! Если перевести на русский язык — это прямая команда начать кормление мирного населения "имитатором еды". Причем — как можно скорее. Игнорируя все "медицинские последствия" такого шага! Считалось, что там и тогда — "главное, выиграть время".

— Сознательно решили скопировать немецкий "усмирительный рецепт", для заключенных концентрационных лагерей?

— Угу. С той разницей, что у военнопленных возможности перебирать харчами не было. А привычные к "столичному снабжению" ленинградцы, по довоенной привычке мнящие себя "полноправными гражданами", почуяв неожиданную перемену участи — могли опасно разбушеваться. Требовалась поистине ювелирная работа. Тут-то и настал звездный час для Васи Шаркова…

— Так что он тогда сделал?

— Всего-навсего — предложил постепенно разбавлять муку для выпечки хлеба порошком микрокристаллической целлюлозы. На вид и на вкус — подобный "имитатор хлеба" очень трудно отличить от настоящего. Даже белый. При отсутствии у целлюлозы какой-либо питательной ценности. Причем — ею можно было бодяжить муку прямо на мучных складах, до предела сократив число "посвященных в тайну". Визуально или органолептически, смесь муки с порошковой целлюлозой — от настоящей муки неотличима. Даже — когда содержание целлюлозы там значительно больше половины и есть такой хлеб — бесполезно…

— Возвращаясь к нашим кошкам, — прокомментировала филологиня, — Оборзевшему зверю — продолжали наливать в миску привычное количество "вроде бы молока". Молоко там даже содержалось! Просто, всё больше и больше разбавленное водой. Сначала — оно почти незаметно. Но, к отопительному сезону "протестант" уже еле таскает лапы. На какое-то осмысленное сопротивление более не способен. Время отключать батареи… "Пациент созрел" и максимум, что может — жалобно мяукнуть перед смертью.

В помещении повисла гробовая тишина. Уж на что я циничная, особенно со зла, но тут Ленка определенно переборщила… У каудильо, кажется, натурально по тексту басни — "в зобу дыханье сперло". Мою техническую записку "Применение пищевой целлюлозы" (как учили, ровно на одну половину листика формата А4) он разумеется прочел. О том как пищевая добавка Е460 убивает не отравляя — там было описано предельно доходчиво (ночной разговор в Северодвинске не прошел даром). Ага, зацепило!

— Вы считаете — он всё понимал и выдвинул своё изуверское предложение сознательно?!

— Я не считаю, а точно знаю… После войны — Шарков охотно эту историю рассказывал и частично описал в своей научной работе "Производство пищевой целлюлозы". Чего ему стыдиться? Уже в 1942 году, "за успехи в выполнении особо важного правительственного задания" — он получил орден Трудового Красного Знамени и преспокойно уехал в эвакуацию. А вернувшись в Ленинград после войны — продолжал заниматься саморекламой. Например, в студенческой столовой Лесотехнической академии, ещё долгие годы после войны (!) — бесплатно выдавали "пирожные", сделанные из "пищевой целлюлозы". По скудости рациона — многие их брали и ели, с целью заглушить чувство голода. Так что, метод рабочий.

— Почему никто не возмутился идеей прямо на том совещании, — поежился завхоз, — я приблизительно представляю. На него собрались "надежные кадры"… Почему не возбухли медики — вы в прошлый раз объяснили. Но, потом — через много лет после войны?!

— Государственное мышление. Преемственность. Даже через десятилетия после войны на основных постах административной системы СССР продолжали сидеть те же самые "надежные кадры". Так, Алексей Клеменчук, осужденный по "Ленинградскому делу" на 25 лет лагерей, лишенный всех званий и наград, после смерти Сталина — немедленно "всплыл" из политического небытия! До такой степени, что в 1957–1961 годах — оказался начальником Главного Управления пищевой промышленности ВСНХ РСФСР, а с 1965-го по 1979-й год (!) — занимал пост министра пищевой промышленности РСФСР. Представляете?

— Символично, — процедила филологиня, — Все помнят, что в послевоенной России было стабильно плохо с продуктами. Если верить деду, особо резко похужело — с конца 50-х годов. А чему удивляться, если всей пищевой промышленностью, больше двадцати лет (!), рулил тот самый дяденька, который лично отдал приказ организовать голодный мор в блокадном Ленинграде и потом руководил всей блокадной движухой с поддельной едой? Талант, как говорится, не пропьешь! Для того и держали…

— Если кому-то от этого полегчает, могу добавить, что хотя из лагеря Клеменчука и достали — военных наград ему так и не вернули. До самой смерти — он звенел "юбилейными" медальками и единственным орденом Трудового Красного Знамени, пожалованным к семидесятилетию. Тоже "маркер". Поймите, по меркам тех лет — они ничего особенного плохого не совершили! Просто выполняли приказы. Приказ кормить людей поддельным хлебом — был. Приказ кормить людей дрожжевым бульоном — тоже был. А приказа как-то их спасать — не имелось. Какие к профессиональным партийным холуям претензии?

— Плевать на биографию злобного упыря… Что там было дальше с "добрым доктором"?

— Шаркова — тоже не обидели… Мерзавец просидел на должности ректора "Лесопилки" (Лесотехнической академии) до 1973 года и спокойно умер в 1974 году. Знали, помнили и помалкивали о преступлениях времен Блокады мно-о-гие. И все "посвященные" — ещё долгие десятилетия после войны продолжали вдохновенно врать. Маленький, но показательный пример! В самый разгар "оттепели", издательство "Воениздат" — напечатало книжку "Ленинград в блокаде". С довольно таки подробным изложением официальной версии "усмирительного кормления". Это — 1958 год. Все герои "Ленинградского дела" не только расстреляны, но и реабилитированы. Кругом бушует "хрущевская гласность". Ан, нет! Официальная легенда, про многотрудную работу над превращением "промышленной" целлюлозы в её же якобы "пищевой аналог", изобретенная во время войны — в книжке пересказывается дословно. Она — "священный канон"!

— Я её читал… — сдержанно обронил главный начальник, — В чем главная неправда?

— Начнем с того, что требование изобрести для ленинградцев "имитационную еду", с самого начала — являлось приказом. Государство решило избавиться от лишних ртов. Во-вторых, Шарков показательно-фигурно "проехался на жопе перед начальством". Я — могу! Хоть завтра… Поручите мне! Смрад горелой резины, после его выходки — будет держаться ещё столетиями. В-третьих, на разработку технологии и получение опытной партии "порошковой целлюлозы" Шаркову дали ровно одни сутки. Через 24 часа первую партию поддельной муки передали пекарям, а ещё через сутки были представлены первые образцы хлеба с целлюлозой. О важности затеи можно судить по тому факту, что на дегустацию "пайка смерти" — сбежались все члены Военного совета Ленинграда и секретари горкома партии (самое высшее руководство). Пекари не подвели. Через много десятилетий, Дмитрий Павлов (тогда уполномоченный ГКО по продовольственному снабжению) вспоминал, что вид "поддельного хлеба" оказался очень аппетитным — румяный, с поджаристой корочкой. Запах — тоже подозрений не вызывал. Только вкус отдавал горечью.

— Хорошо! Человек сделал то что обещал. Точно и в срок. Почему вы считаете Шаркова конченной скотиной? — трудно общаться с людьми, забывшими основы химии сразу после окончания школы.

— Потому, что этот моральный урод получил доступ к совершенно уникальному ресурсу, действительно способному спасти весь Ленинград от голода. И сознательно (!) пустил его на ветер…

— ???

— Примерно 93 % экспорта из СССР на Запад в начале 40-х годов везли морем. И только 7–8 % — по железной дороге. Летом 1941 года в порту Ленинграда (тогда наш главный порт на Балтике) — застрял, как минимум, месячный (!) экспорт Советского Союза на этом направлении. Порты республик Прибалтики до войны использовались мало и в основном военными. Что везли в Европу (в том числе, по иронии судьбы — немцам), то и обнаружили. На этих с позволения сказать "резервах", весь первый год Блокады и тянули. Осенью 1941 года ленинградский порт был забит самыми разнообразными грузами. Что и где имеется — знал крайне ограниченный круг лиц. Члены комиссии по инвентаризации и самое высшее руководство города. В частности, там застряли сотни тысяч тонн промышленной целлюлозы. Экспортной и предназначенной для городских бумажных фабрик, — подражая Ленке, сделала значительную паузу, но никто кроме Льва Абрамовича, похоже, в смысл сказанного не врубился, жаль, — Шарков, в 30-х годах — один из ведущих в СССР разработчиков технологии гидролизного спирта. Для чего можно применить уже полностью готовую, очищенную целлюлозу — он на том совещании представлял лучше всех.

— ???

— Вместо издевательских 150-ти граммов почти несъедобного "блокадного хлеба" можно было ежедневно (!) обеспечить каждому блокаднику полный стакан патоки. Из того же самого сырья. В идеальном случае — дополнением к тому же самому (!) кусочку "имитатора еды". Раз уж взялся своими силами косплеить "Kriegsbrot und Ersatzhonig" сумрачного тевтонского гения, времен Первой Мировой войны. Целлюлозы было завались… На складах, в цехах, в виде готовых запасов бумаги. Всю Блокаду ленинградские типографии тиражировали "ура-патриотическую" макулатуру. А это — была еда. Понимаете?

Судя по вежливому переглядыванию присутствующих — мой пафос не оценили. Впрочем, в современных школах и институтах — органическую химию традиционно преподают плохо. По себе помню. А вне контекста — эти уроки и вовсе можно считать напрасной тратой времени. Лев Абрамович, конечно, умница и коллега-химик, но "тему не рыл" и доводить этот "блокадный ликбез" до конца придется мне. Больше некому.

— Вячеслав Андреевич, вы мою служебную записку по "продуктовому мультипликатору" — читали? Там ещё прилагалась заявка на "остро дефицитные материалы".

— Читал. И не только я. Дарья — её построчно проверяла. Половину ночи в справочной литературе рылась. Вроде всё правильно. Но толстой "пищевой нержавейки" для автоклава — у нас нет. Совсем… И если появится, то нескоро. Надо искать другие варианты. Вроде вашего, с электрохимией.

— Не надо их искать. И в блокадном Ленинграде — тоже было не надо. Если получение целлюлозы — трудоемкий и энергозатратный процесс, то её осахаривание в водном растворе минеральных кислот — задача для ребенка. Готовая, очищенная от примесей целлюлоза — сама распадается на моно и простые полисахариды. После нейтрализации кислоты, практически в одну стадию — получается пищевая патока. Теми же силами, на том же самом оборудовании, что государство щедро выделило Шаркову для производства смертоносной поддельной муки — можно было ежесуточно, сотнями и тысячами тонн (!), производить "технически чистый" глюкозный сироп. Уже не "пайку смерти", а настоящую полноценную еду. Эрзац-мед. И — спасти от голодной смерти всех… — горло опять перехватило…

— Галочка, вам ещё водички?

— Дайте досказать. Под производство "гидроцеллюлозы" Шарков получил в распоряжение мощности нескольких предприятий. Начиная с пивоваренного завода имени Степана Разина и заканчивая бумажной фабрикой "Гознак". Принцип переработки везде был один и тот же. Массивные листы "беленой" целлюлозы (размером 80 на 100 сантиметров и весом по 500–700 граммов каждый) растворяли в горячем растворе (хлористого кальция, хлористого цинка или концентрированной минеральной кислоты). Затем — этот раствор охлаждали (разбавляли холодной водой). Целлюлоза выпадала в осадок. Уже не волокнами, а в форме пылевидного белого порошка. Его промывали от остатков растворителя, сушили и отправляли на продовольственные склады. Бодяжить настоящую муку. Производство заработало на полную мощность в первые недели октября 1941 года. И уже не прекращалось до самого прорыва Блокады. Точные масштабы выпуска шарковского "имитатора еды" — тайна по сей день. Как и число его невинных жертв…

— Понятно.

— Злая ирония состоит в том, что если бы ту же самую "гидроцеллюлозу", в тех же самых (!) подогреваемых паром чанах, с той же самой разбавленной минеральной кислотой (!) оставили на пару-тройку часов, покипеть, до полного гидролиза — она разложилась бы до элементарных сахаров. Вместо бесполезной "гидроцеллюлозы" — в чане оказался бы нормальный сахарный сироп, пригодный для употребления в пищу. Поскольку реакция разложения целлюлозы на D-глюкозу, в минеральных кислотах, идет до конца, из каждого её килограмма — можно было получить около полутора килограммов сладкой технической патоки. Суточный паек, по медицинской норме калорийности питания, для 5–7 человек.

— Извините, звучит слишком эмоционально, что бы быть правдой… Наверняка там были многочисленные технические сложности, — как мужика и руководителя — я нашего каудильо уважаю, но в химических вопросах — он дуб-дубом. Опять же, идея, что государство всегда убийца, по своей сути — до профессионального спасателя не доходит.

— Я таки дико извиняюсь… — гм, неужели коллега по химическому образованию решил за меня вступиться? — но тут Галочка обидно права. Получить из волокнистой "технической" целлюлозы пригодный в пищу сироп, немногим сложнее, чем приготовить порошок "гидроцеллюлозы". Просто потому, что отпадает необходимость в процедуре промывания готовой реакционной смеси водой, её охлаждении и сушке. Сахарную патоку — можно было сразу разливать в транспортную тару и отправлять по "пунктам отоваривания карточек". Ещё горячей! — ещё один глас вопиющего в пустыне. У народа одно недоумение.

— ???

— Можно, я кратенько объясню? Строго в пределах терминологии "для средней школы"?

— Даже нужно! — вот тут Соколов сразу подобрался, — Мне ведь ещё решение принимать!

М-да! Как хорошо иногда оказаться вдалеке от "любимой родины" (с маленькой буквы). Страшно подумать, что за судьба ждала бы нашего главного начальника (с его волюнтаристским стилем разруливания проблем) в блокадном Ленинграде. Тупо пополнил бы список "жертв сталинских репрессий".

— Широко известен метод получения патоки из растительного крахмала. В деревянный или металлический бак, с механической мешалкой — наливают воду, подогревают её паром и, при 50–55 градусах Цельсия — загружают крахмал-сырец, до получения крахмального молока с удельным весом 1,14-1,16 кг/литр. Осахаривание ведется в присутствии соляной или серной кислоты, с концентрацией 1–2 % по отношению к объему находящейся в баке воды. Процесс идет при интенсивном кипении и, в среднем — занимает 14–15 минут. Точный срок кипячения — определяется опытным путем. Крахмал — бывает разный. Крупнозернистый картофельный распадается на сахара дольше. Мелкозернистый рисовый — быстрее. Одна концентрация крахмального молока — постоянна и выбрана не случайно. После осахаривания — плотность сиропа составляет 50–52 % (по рефрактометру). По окончании процедуры (после йодной пробы) — кислоту нейтрализуют. Мелом, если применялась серная кислота. При названной концентрации — растворимость в патоке гипса минимальна и он легко выпадает в осадок (вместе с неиспользованным мелом). Процедить раствор нетрудно. Активность соляной кислоты — вдвое выше, чем у серной. Поэтому, её концентрация в гидролизном растворе — обычно не превышает 1 %. Соляную кислоту — нейтрализуют содой. Небольшая примесь образующейся поваренной соли в полученной пищевой патоке — на вкус практически не ощутима.

— В общих чертах — что-то припоминаю…

— Чистая целлюлоза, с химической точки зрения, абсолютно такой же полисахарид, как и крахмал. Просто не так легко гидролизуемый. Гидролиз обычной целлюлозы достаточно быстро идет в трех случаях. В очень концентрированных растворах минеральных кислот при комнатной температуре или при температуре 180–190 градусов (и давлении 10–12 атмосфер) в автоклавах при концентрации кислоты 1–2 %. Что там, что там — процесс занимает не менее часа. Отдельный случай — кипячение подвергнутой гидролизу целлюлозы, при температуре кипения воды (!) и той же концентрации минеральных кислот в растворе, что и при получении патоки из крахмала. "Гидроцеллюлоза" распадается на сахара примерно за 2–3 часа. Дальнейшие действия полностью подобны применяемым при осахаривании крахмала. Включая норму загрузки сырья, для получения оптимальной (50–52 %) плотности сиропа. Я понятно выражаюсь?

— Вполне…

— Таким образом, как сырье для производства патоки — обыкновенный пищевой крахмал и пресловутая "гидроцеллюлоза" отличаются сравнительно мало. Скорость распада "гидроцеллюлозы" на порядок ниже. Не критично. Но, для человеческого желудка эта разница фатальна… и летальна… Мы даже стандартный крахмал (!), без предварительной "тепловой обработки" — переварить не в состоянии.

— Шарков все эти подробности знал и молчал?

— Не только. Он ещё и разбазаривал драгоценные ресурсы, которые буквально вырывали у блокадного города. Пивоваренный завод имени Степана Разина, производивший "гидроцеллюлозу" — был первые блокадные осень и зиму 100 % обеспечен электричеством и топливом. Даже в декабре (!), когда остановились все предприятия и свет бесперебойно горел разве что в Смольном и Большом доме.

— Ну, хорошо… Дяденька често выполнил людоедский приказ. А какова альтернатива?

— Ой… Можно грубо прикинуть по открытым данным. Только на уже упомянутом заводе имени Степана Разина на программу голодного усмирения Ленинграда одновременно работали 110 чанов с механическими мешалками для варки пива. По десять кубометров объемом каждый. Если предположить их использование для осахаривания получаемой "гидроцеллюлозы", из расчета 50 % загрузки сырья по весу, то получается, что каждые несколько часов город мог получать больше тысячи кубометров 50 % патоки. В пересчете на медицинские нормы — не менее двух миллионов (!) "суточных порций" сахарного сиропа, достаточных для нормальной жизни здорового взрослого человека. Без каких-то дополнительных усилий. Из того же самого, заведомо "непищевого" промышленного сырья. А тогда, на затею Шаркова, работало множество предприятий. В том числе — располагающих нормальными крупнотоннажными автоклавами. Там, халявную техническую целлюлозу — можно было перегонять на патоку играючи. Представляете, как мне сейчас обидно?

Вот теперь — общество прониклось. Даже ветер кажется стих. Молчание затянулось.

— Галина Олеговна… — тон Соколова не просто официальный, а вдобавок с виноватыми нотками, — Вам не кажется, что мы говорим на разных языках? Вот вы сейчас, как полагаете — очень толково всё объяснили. Отдельные слова и фразы — я понимаю прекрасно. Даже предложения. А в целом — картинка ни бельмеса не складывается. Что будем делать? Лев Абрамович, похоже, вас понимает лучше и помалкивает, но решение — принимать мне. Вам не кажется, что трагедия Блокады — из-за этого тоже?

— Я точно знаю, что "из-за этого тоже"… — передразнивать старших и особенно своё начальство — некрасиво, а что поделать? — Скажу больше, именно по этой причине, немцы искренне нас считали недочеловеками. Строили далеко идущие планы на факте дикого образовательного разрыва между советским "партийно-хозяйственным руководством" и более-менее квалифицированными специалистами. По мнению германского командования — блокадным Ленинградом рулила банда безграмотных идиотов и город, со дня на день, должен был восстать. Они этого — три года ждали! Просто недооценили противника…

— В плане способности расти над собой?

— Не-а! В плане готовности наших начальников убивать любого, кто скажет хоть слово поперек или посягнет на их право принимать ответственные решения. Всех (!) кто пытался критиковать действия Шаркова или обсуждать альтернативные варианты продовольственного обеспечения Ленинграда — осенью 1941 и последующей зимой, даже не слушали. Обвиняли в государственной измене и убивали. Как немецких шпионов, в том числе. Ради защиты священного принципа "единоначалия". Ради сохранения за государством полного контроля за распределением продуктов питания. Тут мы — впереди планеты всей…

— Вы считаете, что в этих скороспелых обвинениях — не было никакого смысла?

— Наоборот, я уверена, что смысл был.

— ???

— Коминтерн — всегда опирался на "элитные" кадры, отчего его позиции среди научно-технической интеллигенции Ленинграда были традиционно крепки. Строя планы по перехвату власти, там совершенно не беспокоились по поводу продовольственного или материального "обеспечения" блокадного города! Коммунистическое подполье точно знало, что всего необходимого — в достатке или в избытке. Если вспомнить, что официальным языком Коминтерна был немецкий, а связи его руководства в Германии были прочнее и авторитетнее, чем среди советского партхозактива — отношение немного предсказуемое.

— ???

— Промышленное производство "синтетического меда" из древесной целлюлозы в Третьем Рейхе началось ещё в 30-х годах и нарастало всю войну. Какая-то информация о немецкой технологии — в советской научной среде циркулировала. Наши занялись работами в этом направлении поздно. Первые успешные опыты по получению химически чистой глюкозы из природной древесины "в непрерывном цикле" — это работы московской группы Одинцова в 1939 году и ленинградской группы Лебедева в 1940 году. Те и другие — были немедленно засекречены. Возможно, это помогло разработчикам выжить. А вот немцы, в войну — подняли головы слишком высоко. Если честно — прыгнули выше головы. И за это — получили по башке со страшной силой… А все их работающие заводы по производству "синтетического меда", после 1945 года — были срочно демонтированы и больше — нигде никогда не всплыли. Потому, что низ-зя…

— ???

— Провозглашение окруженного немцами Ленинграда "островом коммунизма" — не только подрывало самые основы существования социалистического государственного строя. Любой успех попытки создания там "продовольственной автономии" — означал переход крупного мегаполиса на принципиально новый технологический уклад. И перелом хода мировой истории, на фоне которого, вся Вторая Мировая война — это так, "детский крик на лужайке". Вот её и задавили…

— Мне кажется, — зябко поежился каудильо, — первоначальный "руководящий ляп" — все таки можно было переиграть. Пусть не в ноябре, так в декабре. Сами писали, что питание глюкозой, в отличие от твердой пищи — позволяет выхаживать даже дистрофиков… Это резко снизило бы смертность зимой 41-го года. Пускай с запозданием, но — вот технология, вот — забота о ленинградцах, вот вам съедобная глюкоза… вместо неперевариваемого человеческим желудком мусора из "блокадной пайки".

— Палево! — после долгого молчания подал голос Плотников, — Моментально возник бы вопрос — с хрена ли это не сделали сразу, а "гениально озарились" только уже уморив сотни тысяч? Учитывая военную обстановку и крутой нрав отца народов — потребовались бы "козлы отпущения"… Из числа "неприкасаемых". Власть — не может ошибаться. Если допущен "косяк" такого масштаба — то это вредители или вражьи шпионы. И кого ими назначать, когда всех, кого надо и так давно уже пустили в распыл? Не сам же Жданов придумал настолько эпичный трындец? Ему бы лично образования не хватило…

— А вот на эти вопросы я вам ответить могу, — общественность покосилась на меня, — Дело в бумажках (ковыряла тему). Предложения об организации производства еды, а не "пайки смерти" — в первые дни и недели Блокады подавали в избытке. Причем, не устно (прорваться на прием к вождям было невозможно), а в письменной форме. По всем правилам делопроизводства с заверенной копией. При любом "разборе полетов", по поводу "блокадного гладомора" — все эти бумажки разом превратились бы в убойный "компромат". Гроб с музыкой, как минимум для всего высшего руководства Ленинграда. Берия тоже был в курсе. Скорее всего — и кто-то ещё. Что сказали бы дознаватели? "Уроды, с самого начала всё понимали, но специально убили медленной голодной смертью миллионы советских людей!" Скандал…

— Так ведь выкрутились?

— Угу. В конце 1941 года, когда город уже был завален трупами — начальство приняло решение опередить события. Авторов самых толковых предложений — начали искать и арестовывать, как вредителей. После чего — обвинять в шпионаже (что давало основания для обыска с целью изъятия всех компрометирующих государство бумажек). Ну, и быстренько расстреливать "без вины виноватых". Война всё спишет!

— "Хорошо смеется тот, кто стреляет последним… А что бы выстрелить последним — надо стрелять первым…" — процитировала Ленка цитату из перлов любимого папой генерала Лебедя.

— Политика? Точнее — карьеризм и борьба амбиций? Сам не могу, но и другим не дам.

— Естественно!

— Тогда — с политикой завязываем. Объясняйте технику. Главнее меня тут никого нет.

Предложение заманчивое. Настолько, что снова попить водички захотелось. Уже давно выдохшейся… Снова воскресли в памяти Володя, обшарпанная ведомственная гостиница в Северодвинске и наш ночной разговор о возможности за несколько "приемных" минут как-то объяснить высоким властям хотя бы элементарные понятия о кризисных пищевых технологиях… В блокадном Ленинграде — не вышло.

— Лев Абрамович, у меня просьба. Если начну выражаться непонятно для обыкновенных людей — дайте знак. Я эту границу плохо ощущаю. Привыкла к общению с коллегами по специальности…

— Галочка, вы таки себя недооцениваете! — обласкал, эх-х-х.

— Начнем с беглого перечисления основных принципов нового технологического уклада:

1. Он делает ненужными знания и технологии, на которых держался предыдущий уклад.

2. Он использует сырьё, энергию и материалы, которые до него — считались мусором.

3. Он отменяет сложившуюся систему разделения труда и, как результат — саму власть.

— О причинах Кризиса Бронзы — мы с вами уже увлекательно поговорили в прошлый раз.

— Там — базисом общественного устройства был доступ к металлам и боевому оружию. С переходом от медных сплавов к железу, оружие подешевело в десятки раз и стало доступным всем. Мало никому не показалось. В нашем случае — разговор о смене технологического уклада производства пищи. А конкретно — самой так сказать "массивной" составляющей ежедневного пайка. Его "калорийной" части.

— Коллективное производство еды, в Позднем Неолите постепенно заменившее охоту и собирательство — стало, в итоге, кормовой базой для зарождения государства. Социального паразита, порабощающего людей за счет разделения труда, изъятия и централизованного распределения ресурсов.

— Можно сказать и так, — в некоторых отношениях Ленка умница, схватывает на лету, — Если не трудно — сделайте хронометраж. Интересно, во сколько минут я сейчас уложусь?

— Запись, в любом случае, ведется, — пожала плечами филологиня, — Но, если надо…

— Как говорится (простите за краткое отступление от основной темы дискуссии) — напоминаю некоторые общеизвестные в узких кругах, на начало 40-х годов ХХ века, исторические факты:

Калория — есть количество тепла, нужное для нагревания одного грамма воды на один градус Цельсия. Термин "калория" (по латыни calor — тепло) ввел в оборот французский химик Николя Клеман-Дезорм. Во французских словарях он появился в 1842 году. Первый "калориметр" (прибор для измерения теплоты) изобрели столетием раньше. Английский химик Джозеф Блэк с его помощью определил теплоемкости разных веществ, скрытую теплоту плавления льда и испарения воды… Методикой Блэка — воспользовались французские ученые Антуан Лоран Лавуазье и Пьер Симон Лаплас. Уже в 1780 году они начали свою знаменитую серию калориметрических экспериментов. В том числе — замахнулись на святое. Постулат "виталистов" о непознаваемости хода жизненных процессов. Первый калориметр — был ледяным. Внутреннюю полую камеру, куда помещали тепловыделяющий объект (например, живого зверька) окружала рубашка, заполненной льдом или снегом. Та, в свою очередь, была окружена воздушной теплоизоляцией, чтобы лед не плавился от внешнего нагрева. Теплота от естественной жизнедеятельности организма внутри калориметра — нагревала и плавила лед. Талую воду, стекавшую из рубашки в мерный сосуд, по окончании опыта — взвешивали и таким образом — определяли выделившуюся теплоту в единицу времени. По итогам многочисленных опытов Лавуазье высказал мысль, что дыхание животного — подобно горению свечи, за счет которого в организме поддерживается необходимый запас тепла и впервые связал три важнейшие функции живого организма — дыхание, питание и транспирацию (испарение воды). Примерно с тех пор, в научной среде, потихоньку заговорили о том, что пища в живом организме — как-то сгорает.

К началу XIX века, благодаря стараниям знаменитого французского химика Марселена Бертло точность калориметрических методов измерения возросла, появились более совершенные приборы — водяной калориметр и герметичная калориметрическая бомба. Последний прибор — особенно интересен. В нем можно измерять теплоту, выделяемую при произвольно быстрых реакциях, включая горение и взрыв.

Примерно с таким калориметром, в 30-х годах XIX века, начал первые опыты над пищей немецкий химик Юстус фон Либих, разделявший идеи Лавуазье о том, что пища — такое же топливо для организма, как дрова для печки. Причем, Либих первым назвал эти дрова — белки, жиры и углеводы. Он сжигал навески продуктов в калориметре и измерял выделившееся тепло. На основании результатов этих опытов Либих, вместе со своим коллегой Юлиусом фон Майером, составили самые первые в мире "таблицы калорийности продуктов питания". Пользуясь этими данными Либих с сотрудниками попытался рассчитать научно обоснованный рацион для прусских солдат.

Самым знаменитым последователем Юстуса фон Либиха — стал американский агрохимик Уилбур Олин Этуотер. В 1869–1871 годах Этуотер работал в Германии, где вдохновился как идеями физиологической калориметрии (посеянными Либихом), так и перспективами подобных экспериментов. Он первым додумался измерять энергоемкость компонентов пищи и придумал схему подсчета "калорийности" для любых продуктов питания. Сегодня его считают "отцом диетологии". Большую часть сведений о пище и ее компонентах (!), которыми пользуется современная наука — мир узнал из экспериментов Этуотера.

Так, хорошо знакомые нам значения "калорийности" для углеводов (4 ккал/г), белков (4 ккал/г) и жиров (9 ккал/г), впервые экспериментально получил Этуотер. Даже спустя полтора века — диетологи используют эти данные при подсчете "энергетической ценности" продуктов питания. Система Этуотера, по сей день, лежит в основе маркировки "калорийности" продуктов. В этом смысле, Уилбур Этуотер — самый цитируемый ученый в мире.

В 70-х годах XIX века еще не знали о витаминах, микроэлементах, аминокислотах и их особой важности для организма. Значение кальция и фосфора — признавали, но не понимали, какова их роль. Этуотер решал "энергетические" проблемы, а в то время уже точно знали, что энергию организму дают три основных компонента — белки, жиры и углеводы… Здесь-то и пригодилась калориметрическая бомба. В ней Этуотер измерял, сколько тепла выделяется при полном сгорании точной навески того или иного продукта питания. После некоторых колебаний, он добавил к "пищевым энергоносителям" этиловый спирт, со значением "калорийности" 7 ккал/г и немедленно за это пострадал. После публикации итогов работы — производители алкогольной продукции ухватились за его тезис "спирт дает много калорий" и стали активно использовать факт в рекламе. Это сильно огорчило Этуотера. Он сделал себе правилом каждый год обязательно читать студентам одну лекцию о вреде алкоголя и пользе умеренности во всем.

Разумеется не всё шло гладко. Никто не знал сколько каждого из главных компонентов содержится в реальных продуктах. Решение было найдено сугубо химическое. С помощью эфира — Этуотер экстрагировал жир из измельченного кусочка пищи, вес которого ему был точно известен и определял вес вещества (жира), перешедшего в эфир. Кстати, этот же несложный метод — применяют и в наши дни. С белками пришлось повозиться больше. Метода анализа, позволяющего определить количество белков в том или ином продукте — не могли придумать долго. Однако Этуотер знал, что в среднем — около 16 % массы белка приходится на азот. Он придумал, как определять количество азота в пище, и через него рассчитывал содержание в ней белка. С углеводами возникла похожая проблема. Надежно определять их общее содержание в пище — тогда не умели. Здесь выручила арифметика. Этуотер сжигал навеску еды и взвешивал количество пепла, по определению содержащего одни неорганические вещества. Теперь уже не составляло труда определить общее содержание органики (исходный вес пищи минус пепел). Вычитая из этого значения массу жира и белка — Этуотер получал усредненное содержание в продуктах углеводов.

Однако, быстро возник ещё один "неучтенный фактор". Известно, что не вся съедаемая пища как-то усваивается организмом. Изрядная её часть, так сказать, проскакивает через желудочно-кишечный тракт вхолостую. А знать и учитывать это дело при оценке энергетической ценности продукта хотелось. Этуотеру обследовал фекалии людей, с точно известным рационом питания. По его расчетам — среднем доля неусвоенной человеческим организмом пищи составляла не более 10 % от массы съеденного.

Весь ХХ век — биохимики дополняли заложенную Этуотером базу новыми данными. После Второй Мировой войны в его систему внесли "калорийность" для некрахмалистых полисахаридов — около 2 ккал/г. Общие факторы дополнили конкретными: белок яйца — 4,36 ккал/г, белок коричневого риса — 3,41 ккал/г и так далее. То же вышло с содержанием азота в белке: вместо среднего показателя в 16 % стали использовать конкретные цифры. Например, 17,54 % для белка макарон и 15,67 % для белка молока.

Однако, довольно быстро, выяснился главный недостаток системы Этуотера. Оказалось, что она не учитывает расхода энергии на процесс пищеварения. А эти траты заметны. Легче всего люди переваривают жиры, несколько хуже — сложные углеводы и хуже всего — белки. Чем больше доля белка в пище, тем выше расходы на пищеварение. Например, только в 1980-х годах (изучая проблему массового ожирения) установили, что люди, в рационе которых содержался избыток жира, получали почти такую же прибавку в весе, как и те, кто употреблял почти в пять раз больше калорий (по Этуотеру), но в виде крахмала… Заодно выяснилось значение физического состояния пищи. Степени её измельчения, глубины тепловой обработки, просто температуры подаваемой к столу еды. Белый хлеб из муки тонкого помола — усваивается почти на 100 %, а "черный" или "отрубной" — выходит с калом наполовину не переваренным.

Уже в ХХ веке, после открытия ферментов и очень тонких опытов по воспроизведению механизма разложения продуктов питания на легко усваиваемые организмом "элементарные компоненты" — выяснился поразительный для того времени факт. Человеческий организм (и его система пищеварения) — вовсе не идеальны. Крайне близкие (с точки зрения химика) питательные вещества (например, сахара) перевариваются очень по разному. Глюкоза — усваивается на 100 % (glycemic index равен 100), а почти неотличимая от неё фруктоза — только на 20 % (glycemic index равен 20). И это самый простой случай.

На самом деле — работа желудочно-кишечного тракта до сих пор полна загадок, отчего строгие формулировки "системы Этуотера" к усвоению пищи реальными людьми имеют достаточно далекое отношение. Чего стоит только "биоразнообразие" человеческой популяции. Все мы очень-очень разные, генетически, расово, по полу и возрасту, а значит — биохимически и метаболически. Самый наглядный пример такого рода — это худые люди с волчьим аппетитом, которые, несмотря на огромное количество поглощаемой пищи — совершенно не толстеют. Причина — в недостаточно эффективной работе ферментного набора. Они затрачивают на пищеварение гораздо больше энергии, чем полные. Поэтому, съев порции с точно одинаковой (по Этуотеру) "калорийностью" — полные люди прибавляют в весе больше, чем худые.

Разумеется, эти факты не прошли мимо внимания самого Этуотера… и он подобрался к тому же самому вопросу с другой стороны. Решил измерить приборно — сколько человеку нужно калорий? Вместе со коллегами по Веслеанскому колледжу, Эдвардом Росой и Френсисом Бенедиктом сконструировал большую вентилируемую камеру-калориметр, в которой мог целиком поместиться человек, работать там и отдыхать. Выделяемое тепло определяли по разности температур воды, которая протекала через систему трубок, проложенных в камере — на входе и на выходе. С помощью описанного прибора, в 1896 году, он начал исследовать — сколько энергии человек тратит в состоянии покоя, бодрствования и при разного рода деятельности, сколько потребляет кислорода и сколько производит углекислого газа. "Объектами исследования" — обычно становились его же собственные студенты.

В результате измерений Этуотер впервые в истории определил баланс между энергией, поступающей в организм с пищей и энергией так или иначе расходуемой на нагрев организма или работу по отношению к внешнему миру. Оказалось (и тогда это многим порвало шаблон), что и в человеческом организме действует закон сохранения энергии. Она никуда не исчезает, а переходит из одной формы в другую. С изрядным скандалом оказалось опровергнуто мнение "виталистов" и религиозных авторитетов, будто первый закон термодинамики — применим только к животным, но никак не к человеку (как "венцу творения"). Попутно Этуотер доказал — если человек не использует полностью энергию, поступающую в его организм с пищей, то она "запасается впрок", в виде подкожных килограммов жировых отложений.

Заодно выяснилось, что как "механическая машина" (совершающая полезную работу) наш организм крайне несовершенен. При работе мускулатуры, в среднем, только одна восьмая энергии (!) — тратится на дело. Вся остальная энергия (поступившая в организм с пищей) расходуется на нагревание его самого и в дальнейшем — окружающей среды. КПД мышц, без всякого преувеличения — "паровозный"…

В целом — обрисовалась достаточно неожиданная и удручающая картина "энергетической неэффективности" человеческого тела. В состоянии покоя его энергопотребление и попутное выделение тепла — сравнительно невелико. Около 60–70 ватт. Это результат деятельности мозга, сердца, печени, легких и желудка. Если человек занимается легкой физической работой, например, пешей ходьбой — это значение увеличивается до 100–120 ватт. Занятые тяжелой работой и спортсмены, во время интенсивных тренировок, выделяют в огружающую среду до 800–900 ватт. Пиковая мощность, непродолжительное время доступная человеческому организму — около одного киловатта. Таким образом, разница потребляемой (и выделяемой) человеком энергии, при различной мышечной нагрузке — отличается в 12–15 раз. Жизненно необходимыми являются только первые десятки ватт. А большая часть потребленной с пищей энергии при активной деятельности человека — превращается в бесполезное тепло. Как "механический" инструмент — его организм потрясающе расточителен. Любая механизация физического труда людей сразу и радикально сокращает непроизводительные расходы такого ценного ресурса, как высококалорийная еда.

Станки с механическим приводом, простейший "ручной" инструмент с электрическими и пневматическими моторами, механический транспорт и огнестрельное оружие (не требующее физических усилий для смертельного поражения противника) к началу ХХ века создали в мире принципиально новую ситуацию. Как источник физической силы человек стал окончательно не нужен. Дополнительно усугубила положение Первая Мировая война. Первая, в том числе, и как опыт массовой механизации ратного труда.

Тем не менее — бесполезных знаний не бывает. Заключительным аккордом в многолетней истории "научного" изучения калорийности питания стали германские эксперименты с солдатским пайком в разгар Первой Мировой войны. Предельно циничные, совершенно беспощадные и потрясающе наглядные…

Жестокая нехватка продуктов питания на фронте и в тылу заставила пересмотреть все гуманистические иллюзии относительно продовольственного обеспечения личного состава. Рассматривать человеческий организм как разновидность машины, нуждающейся в определенных расходниках и способной при нужде обходиться их суррогатами. В десятых годах ХХ века уже точно знали, сколько и чего надо взрослой особи Homo Sapiens Sapiens, что бы сразу не отбросить копыта в условиях затяжной "войны на выживание". Оптимальный рацион должен содержать 16 % белков (в идеале, животного происхождения), 17 % жиров (предпочтительно животного происхождения) и 67 % так называемых углеводов (крахмалистой пищи, пополам с растительной клетчаткой). Весовую долю углеводов можно уменьшить, пропорционально тяжести физических нагрузок. Отсюда, кстати, растут ноги удивительный немецкой традиции — кормить солдат в госпиталях половинным от "полевого" пайком. Какой смысл тратить дефицитное продовольствие на бездельников, которые всё равно целыми днями сидят или лежат? Вес отпускаемых продуктов так же можно дополнительно уменьшить за счет более глубокой переработки. Мелко рубленная вареная пища — усваивается гораздо полнее, чем кусковая. То же самое — касается специально эмульгированного жира. Осахаренный в патоку крахмал (по сравнению с хлебом) не требует переваривания вообще. Необходимый для работы кишечника и нормального формирования калового комка "инертный материал" проще добавить.

Итогом бесчеловечных опытов тевтонской военщины — стал так и не успевший получить до конца войны высочайшее одобрение суточный солдатский паек, состоящий из куска "военного хлеба" (Kriegsbrot или Ersatz-brot), содержащего не менее 150 граммов заведомо несъедобного (!) жмыха или целлюлозосодержащего мусора и прочих отбросов производства (наши кулинары деликатно именуют такую дрянь "пищевыми волокнами"), 350–400 граммовой палки "гороховой колбасы" (Erbsenwurst или Ersatz-wurst) за отсутствием мясного белка состоящей почти из одной гороховой муки, со вкусовой добавкой эмульсии сала в мясном соке и полного стакана (250–300 граммов) патоки или "искусственного меда" (Ersatz-honig). При всех видимых недостатках — данный "эрзац-рацион" действительно позволял (!) не просто выжить, а ещё и более-менее активно воевать. По крайней мере в Европе, на Западном фронте. Понятно, что содержание незаменимых аминокислот в суррогатной колбасе из гороха недостаточно, что отходы жирового производства — далеко не сало и техническая патока (пополам с "гидроцеллюлозой") — не тульский медовый пряник. Однако, даже с позиции диетологии XXI века — описанное питание давало организму необходимый минимум биологических "расходников" и полностью покрывало его энергозатраты.

После поражения кайзеровской Германии в Первой Мировой войне, никакой тайны данные сведения не составляли. Над отчаянными попытками голодающих немцев как-то прокормить народ и армию в 20-30-х годах ХХ века — их победители много шутили. Сами немецкие наработки — считались курьезом.

Специалисты, однако, про них знали и в тяжелый час были обязаны проконсультировать руководство осажденного Ленинграда о технической возможности кормить солдат и население пускай не вполне привычным, но "физиологически полноценным" набором "кризисных продуктов". Судя по развитию событий, руководство блокадного города — этих специалистов послало. Преследуя собственные цели…

— Так просто? — к чести собравшихся, выслушали меня внимательно и не перебивая.

— Совсем не просто, а местами достаточно вырвиглазно. В современных руководствах продолжают писать, что тяжелоработающему человеку нужно в сутки порядка 3500 ккал и выше. Обычному человеку, занятому легким трудом — необходимо порядка 2500 ккал. Наши армейские нормы — пример. А на самом деле, в условиях "механизированного быта" — всё достаточно просто и решаемо. Патока — это исключительно сытно. Технологии, доступные Шаркову — позволяли производить 50 % раствор патоки в воде. Минимум, по "поллитра жизни" на каждую блокадную душу в сутки. И сразу из чана — отправлять живительный сироп людям. Даже, без выпаривания лишней воды, для экономии ресурсов. Специфическая трудность состояла только в организации "замедленного всасывания" желудком этого "биологического бензина". Следовало или — пить чай, дополнительно разводя патоку водой, или — "добавлять жмыха". В нашем случае — употреблять патоку хотя бы вместе с несъедобными "пирожными" имени Шаркова. Даже, состоящими из одной смертоносной (в чистом виде) "гидролизной целлюлозы"! Тупо "для перистальтики".

— Не понимаю! — разраженно отозвался каудильо, — Конечно, Жданов с компанией — не были гигантами мысли. Но десятиминутную лекцию могли бы перетерпеть. Я же вас выслушал и не облез.

— Они не хотели знать… Яркий образчик пресловутого "государственного мышления".

Примеров хладнокровного истребления государством своего собственного гражданского населения — в мировой истории выше крыши. Мало кто задумывается, что государство питается жизнями людей и без этого "корма" существовать не способно. Просто война — всё противоречия обостряет. Для Соколова, однако, любое напоминание о истинной природе власти — как ножом по сердцу. Вот и сейчас.

— Хорошо… Но когда-то этот беспредел всё равно должен был вылезти на поверхность?

— Он и вылез… Скоро. Как правильно замечено — это было "палево". Уже весной 1942 года — руководство Ленинграда начало предпринимать титанические усилия по созданию "положительного образа" тотального голодного мора осени-зимы 1941 года (стирая из памяти "неудобные подробности"). Причем, достаточно успешно. В отличие от помпезного проекта "Музея Обороны", предназначенного "для внутреннего употребления", многие пропагандистские находки — им пришлось выносить на "общесоюзный уровень"… В болтологии — ленинградские товарищи были "профи". Тут они справились.

— Например?

— Ой… Чего стоит только тщательно вычищаемая из художественной литературы "про войну" тема массового производства и употребления в Третьем Рейхе так называемого "синтетического меда". Вот нельзя про него писать — и всё тут… Не было у немцев никакого "синтетического меда"! Вопрос "почему его не делали в СССР", таким образом — сразу отменялся автоматически. Простенько и со вкусом. Вплоть до самого конца Перестройки — тема "синтетического меда" оставалась у нас жестко табуированной. Фронтовикам — заткнули рты. Мемуары подвергались свирепой цензуре. А если что-то и прорывалось в печать, то случайно, по недосмотру и в переводах авторов из стран "социалистического лагеря". Подобные исключения можно перечислить по пальцам одной руки.

— Было такое! — подтвердил Ахинеев, — Когда, в конце 60-х годов, у нас переводили повесть Януша Пшимановского "Четыре танкиста и собака", в первом издании, про "искусственный мед" — ещё было. Странно, если бы не. Книжка же написана фронтовиком, для западно-европейской аудитории, которая этот самый мед во время оккупации регулярно употребляла. У меня есть уникальный экземпляр 1967 года. А уже в следующем "воениздатовском" двухтомнике — крамолу вычистили. Помню, удивлялся…

— Мне попадалась другая книжка… — оживился завхоз, — Григорий Бакланов, "Пядь земли", 1959 года издания. Там голодные герои лакомятся трофейным "синтетическим медом", добытым в подбитом немецком танке. Радуясь, что "так воевать можно". Но, больше — что-то тоже не припомню… Учтите, книжки "про войну", в детстве и юности — я глотал без счета. Многими сотнями.

— Справедливости ради, — пути информации неисповедимы, — в последний год войны, по свежим впечатлениям, некоторые подробности о германском сахаре из древесины в советскую периодику попадали. Понятно, обидняками. Уже в 1944 году про эту технологию писал журнал "Техника-молодежи", невнятно ссылаясь на "передовой зарубежный опыт". После войны — тематику сразу засекретили. Только в 1958 году, на волне "оттепели", в Советском Союзе стали доступны некоторые переводные материалы. Пробел в освещении темы получения "сахара из опилок" (о котором хлопотал ещё Ленин в 1919 году) до сих пор заметен в отечественной специальной литературе. С конца 30-х и по начало 60-х годов — она никак не отражается даже в кратких библиографических обзорах "истории вопроса". Не было, забудьте! Прославленный "священный канон" истории Блокады — никакому сомнению или ревизии не подлежит. Вот…

Вроде бы убедила. Точнее, забила голову начальству "неактуальной" в текущий момент информацией. По его личной просьбе и с его же высочайшего согласия. Интересно, во что это выльется?

— Идею массовой заготовки осенью-зимой 1941 года съедобных корневищ камыша — потом тоже обхаяли задним числом? — каудильо потрясающе догадлив, — И тоже сохранились имена и фамилии?

— Разумеется! Можно попросить передать планшет? Ага… Вот, посмотрите сами:

— Ранней весной 1942 года, находясь под свежим впечатлением от удаления с дворов и улиц Ленинграда "зимнего мусора" (перемешанного с обглоданными человеческими костями), руководство города наконец-то санкционировало изучение неучтенных пищевых ресурсов в кольце Блокады. По итогу, появился доклад (сегодня лежащий в открытом доступе) где сухим академическим языком констатируется наличие в только что пережившем гладомор мегаполисе совершенно нетронутых (!) грандиозных зарослей съедобных "дикоросов". Причем, особенно заметны сплошные поля рогоза и тростника, занимающие сотни тысяч гектаров заболоченных площадей в шаговой доступности от городской черты и на мокрых пустырях посреди жилой застройки самого Ленинграда. По самым скромным оценкам — густые стены высших водных растений тогда покрывали более 40 % (!) из приблизительно 5 тысяч квадратных километров окруженной врагом "блокадной" территории. От берегов Ладоги и до финской границы… Где-то 200 тысяч гектаров.

— Так бы немцы с финами на массовые заготовки мирняком корневищ камыша и смотрели.

— Вопрос дискуссионный, бывало и так и этак. В любом случае, попытаться стоило, но страшной осенью-зимой 1941 года — не попытался никто. Вообще! Высохшие стебли на топливо собирали, а копать корни или добывать их из-под слоя льда на болотистых участках — так никто и не удосужился.

— Хорошо, проехали… Дальше?

— Дальше — простой расчет упущенных возможностей. Средняя урожайность корневищ по рогозу в Ленинградской области — до 6–8 килограммов на квадратный метр, а по тростнику — до 10–15 килограммов на квадратный метр. По среднему содержанию крахмала, осенние корневища рогоза — точно эквивалентны картошке, а корни тростника — вдвое питательнее. Напомню, что суточный "картофельный" паек взрослого тяжело работающего человека — два килограмма вареных клубней. Это означает, что под каждым квадратным метром ленинградских камышевых зарослей осенью 1941 года скрывался суточный паек для пяти-шести человек или — одной ленинградской семьи. Тоже в среднем, разумеется. Там хватило бы не особо вкусной, но "калорийной" пищи на всех живых, включая домашних собак, кошек и попугаев…

— Потрясающе!

— Из сказанного следует, что для заготовки годового запаса (!) съедобных корневищ — каждому трудоспособному ленинградцу было достаточно перекопать на глубину в "пару штыков" или же прочесать багром-кошкой одну единственную "сотку" заболоченной земли. Работенка не самая приятная, однако, вполне посильная. С учетом доставки добычи на своем горбу (транспорт-то или мобилизован на фронт или занят более срочными работами) — хлопот на 1–2 недели. Один черт, другой работы не было.

— Можно было организовать выездные бригады. Да и транспортом посильно обеспечить…

— Можно! В реальности, никто даже не почесался. Ни рядовые граждане, ни начальство.

— Так… Если прикинуть по занятым "болотной покастью" площадям…

— Уже прикинуто… Для прокормления гипотетических пяти миллионов окруженцев было достаточно очистить от корней камышей (точнее — рогоза-тростника) приблизительно 50 тысяч гектаров заросшей ими "блокадной" территории. Даже не приближаясь к простреливаемым оккупантами рубежам.

— Это получается…

— Ошеломляющий по оскорбительности вывод — несколько миллионов самых "кюлютурных" и образованных жителей Северной Столицы СССР, умерли от голода посреди зарослей еды, — подвел итог Ахинеев, — Под чутким присмотром "партийно-хозяйственного" руководства. Имея в своем распоряжении лучшие библиотечные фонды и самых квалифицированных научных консультантов. Хоть стой, хоть падай…

— Примерно так. Причем, в отличие от физически уничтоженных авторов "нежелательных рацпредложений" по облегчению быта "блокадников", зловредный академик Келлер (которого и следовало объявить "козлом отпущения") — весной 1942 года спокойно проживал в недоступной для ленинградского НКВД Москве. А его мерзкая книжонка о "Диких съедобных растениях" — успела удостоиться множества восторженных отзывов. Но, руководство Ленинграда не пало духом. Оно вызвало на ковер благополучно переживших первую блокадную зиму в своих сбереженных от "понаехавших" драгоценных "академических" квартирках ученых-ботаников, ученых-пишевиков и прочую научную шелупонь, державной рукой тряхнуло их за шкирку и ультимативно поставило задачу — как угодно (но обязательно "наукообразно") сочинить убедительную "отмазку" — почему в первые месяцы Блокады эта информация не была доведена до широких народных масс? Для населения, для руководства, ну и, как водится — "для истории"…

Планшет освободился, можно кое-что показать. Иллюстративного материала — до фига.

— Если отечественная интеллигенция на что-то и способна, так это — на вылизывание задницы начальству. Все привлеченные отлично понимали истоки вставшей проблемы и свою собственную вину в сокрытии "жизнеспасительной" (так в Блокаду повадились называть важнейшие темы) технологии прекрасно осознавали. К затруднительному положению властей — они относились с полным сочувствием. А проблемы быдла их сроду не волновали. Началось бесстыдное соревнование в подлости. В результате натужных мозговых усилий нескольких групп ученых холуев, к середине лета 1942 года — "Лениздат", в пожарном порядке, выпустил пару научно-популярных брошюрок. В "финал" вышли творение Ботанического институт (апокриф на крамолу от академика Келлера) под длинным названием: "Главнейшие дикорастущие растения Ленинградской области" и сборник рецептов от Главного управления ленинградских столовых, ресторанов и каве Наркомторга — "Использование в пищу дикорастущих съедобных растений". Последняя книжка, кстати, побила все рекорды по наглости вранья, за что в наше время — удостоена включения в Президентскую библиотеку России. Настольное чтение для Ельцина, Путина и Медведева, так сказать…

— Поясните…

— Ну, институтские корифеи от ботаники — выполнили полученную работенку откровенно халявно и ограничились вольным пересказом содержания брошюры Келлера, изменив акценты. Суть этого пересказа — конечно, там-сям съедобные растения в Ленинградской области встречаются, но годны они, максимум на закуску. Для приготовления витаминных салатов, овощных супов и прочего. Сбор съедобных корневищ высших водных растений — тоже возможен. Однако, он очень трудоемок и требует специальных инструментов. Короче, не стоит усилий. Граждан можно понять. Война когда-то закончится, а дурацкая книжонка — останется и ляжет мерзким пятном на репутацию. Если не хуже. Поэтому они осторожничали. После страшной голодной зимы в продолжающем критически недоедать огромном городе следовало бы, как минимум, предложить населению простую и толковую инструкцию по самообеспечению продуктами. Но, как раз такой подход и являлся криминалом! Поэтому, сочинение получилось в стиле "советы скучающего от безделья барина своим недоедающим холопам". Волшебным образом пропали табуированные слова "камыш" и "зима" с "осенью". Что вы, что вы — в Ленинграде растут только рогоз и тростник! Опыт геройского астраханского "сидения" товарища Кирова — тут совершенно неприменим! Авторы мягко сокрушаются, что наибольшее содержание питательных веществ в корневищах наблюдается весной, а сейчас середина лета. Про фантастическую (по сравнению с полевыми сельскохозяйственными культурами) урожайность водных растений — ни малейшего намека. Общий тон — издевательски меланхолический. Нет, если хотите — то…

— "Копайте-копайте, ребята! Авось отыщете пару-тройку земляных орехов… Их так любят свиньи!" — уместно процитировала Ленка незабвенного Джона Сильвера из "Острова сокровищ".

— Примерно в этом духе… Намек был понят правильно и никакого массового движения в сторону ленинградских болотных зарослей "за харчами" среди голодающих "блокадников" не возникло. Что, собственно, от сочинителей и требовалось. Но, государству этого показалось мало! Требовалось искоренить саму мысль о самостоятельном продовольственном обеспечении. И ленинградские буфетчики — попали точно в масть. В их сборнике рецептов, о существовании в Ленинграде каких-то там съедобных камыша-рогоза-тростника — не упоминается вовсе! Даже намеком. Согласно новому "священному канону".

— ???

— Именно так! — неожиданно поддержала меня филологиня, — Если верить послевоенной художественной литературе (особенно детской) — камыша в Ленинграде нет! И в дореволюционном Санкт-Петербурге — его тоже не было. В хрестоматийной книжке Марии Прилежаевой "Жизнь Ленина" 1970 года издания, например, про камышовые поля вокруг "города трех революций" — ни словечка. Даже — в той главе, где описано, как "вождь мирового пролетариата" скрывался от полиции в Сестрорецком Разливе. Память о материале пресловутого шалаша, а так же коллеге по революционной работе, некоем Григории Зиновьеве, с которым Ленин делил этот убогий кров — вымарывалась беспощадно… "Священный канон"! Не приведи господь кто-то из подрастающего поколения сопоставит две "святочные сказки" — довоенную о товарище Кирове (и съедобном камыше) с послевоенной про дедушку Ленина (в шалаше из камыша).

— Мне кажется, простого умолчания в такой ситуации — недостаточно…

— Тоже правильно. Одновременно "блокадников" регулярно попугивали по радио риском пищевых отравлений, при самовольном сборе дикорастущих растений. Особенно — их корневой части.

— А после войны? Ведь сколько лет прошло. Как можно всю жизнь жить среди камышей и якобы не знать, что это камыши?

— "Вы забыли о двоемыслии!" — неприятным тоном процитировала Ленка фразу из "1984" и не удержавшись хихикнула (ей смешно, понимаете ли), — Ленинград, много десятилетий, жил не сам по себе, а внутри "священного канона", являясь его составной частью. Аборигенов — дрессировали "в духе". С детства приучали видеть одно, говорить другое и думать третье. Оруэлл бы это дело оценил.

Помолчали. Ахинеев определенно собирался что-то добавить, но сдержался. Возможно, правильно оценив мою невербальную реакцию (кулаки сами-собой сжались так сильно, что ногти впились в кожу ладоней и побелели костяшки пальцев). Не люблю, когда посторонние люди треплют святые вещи.

— Всё равно не складывается! — первым прервал тишину Соколов, — У истории двойное дно. Там была ещё какая-то хитрая подстава. Я такие вещи нутром чую…

— Ваша правда, — дело давнее, отчего бы не рассказать? — За первую блокадную зиму на спецслужбы и партийно-хозяйственный актив осажденного города буквально пролился золотой дождь. Такое состояние им очень понравилось и сама собою созрела идея организовать "продолжение банкета".

— Вы же сами сказали, что всем мало-мальски имущим "блокадникам" карманы вывернули начисто, — удивился Лев Абрамович, — Какая связь? С установлением навигации — подвоз увеличился и массовый голод перешел в хроническое недоедание. Острая фаза кризиса миновала. Город — выстоял…

— Вот именно! Владеющие информацией лица поняли, что Ленинград — не сдадут. А ещё они поняли, что немцы попытаются держать Блокаду до последней возможности, но бомбить — не станут. Что значит — жители вымрут (уедут), а квартиры останутся. Профит! Возникла идея "монетаризировать" инсайдерскую информацию. На волне панических настроений — выжать из города "в эвакуацию" как можно больше народа (особенно имущего, бедные слои населения вымерли в первые месяцы осады) и произвести административное перераспределение уцелевшего жилого фонда. Ещё никто ничего не понимал, едва-едва отгремела "битва за Москву", а подготовка к очередному хапку — уже началась. В январе 1942 года — было принято соответствующее решение Ленградского горкома ВКП(б), а уже к 9 февраля 1942 года — в срочном порядке (!), из отделений милиции возвратили в домохозяйства ранее изъятые домовые книги. Появилась возможность явочно заселять опустевшие после Гладомора квартиры и прописывать там новых жильцов. Понятно, незадешево! Понятно, что в первую очередь "улучшить жилищные условия" поспешила городская верхушка. Но и местным "гешефтмахерам", сказочно нажившимся на спекуляции, замаячил шанс обзавестись престижной недвижимостью, ну и избавиться от подозрительных в военное время накоплений валюты с драгметаллами. Естественно, не забыли про остальных "уважаемых людей", их друзей и родню.

— Какая мерзость…

— Дельце удалось на славу. Ровно через два года, 29 января 1944 года, Попков лично направил всем главным руководителям Ленинграда (Жданову, Кузнецову и Капустину) докладную записку о закреплении вновь полученной жилплощади за её новыми владельцами "на законных основаниях" и о гарантированном отказе когда-либо возвращать её прежним хозяевам, даже (!) если они возвратятся из эвакуации и предъявят на свои бывшие квартиры сохраненные документы… Всё, поезд ушел! Получилась самая масштабная, после Коллективизации, причем бесплатная, конфискация жилья у советских граждан.

— Неплохо прибарахлились товарищи… — раздумчиво пробурчал завхоз, — Это же сотни тысяч квартир из самого лакомого "старого фонда" — как с куста. По современной рыночной стоимости — совокупный выхлоп получается, как бы не жирнее вашего "золота Блокады". Большая война — время делать большие деньги.

— Я объяснила мотивацию городских властей, — на самом-то деле тупо выпустила пар.

— А ведь там были ещё горы антиквариата… — вклинилась филологиня, — Дед говорил, что все будущие фигуранты "Ленинградского дела" неплохо поживились и на этом поприще. Скоты, чо…

— Человеческое общество, пораженное государством — жрет само себя. В мирное сытое время государство как-то разводит устраивающих его людей и гнобит неугодных, в голодное военное — питается теми и другими, не разбирая сортов. Это нечеловеческая логика. Ну, так оно и не человек…

— "Элитные" слои населения — само собой, а народные массы?

— Корпоративный сверхорганизм — успешно засирает мозги всем поголовно. С легкостью убеждает лояльные массы в их личной "избранности" (при условии преданности машине государства). И беспощадно от них избавляется, при малейшей угрозе. "Этот телепузик порвался — несите следущего!" Ленинградские обыватели "довоенного образца" — надежд властей не оправдали. Добровольно свалить в эвакуацию, по первой же команде сверху — не пожелали. Размечтались о каких-то там своих "правах", злонамеренно попытались путаться под ногами у государства. За что, в итоге, и подверглись…