Мама, я доктора люблю

Глава тридцать седьмая

Где-то непрерывно и однообразно, как океан, шумели деревья. Иногда этот монотонный гул нарушали более резкие звуки, напоминавшие крики чаек. А потом постепенно, сначала робко и невнятно, а потом все более уверенно и явственно послышались человеческие голоса: кричали дети, ворковали старушки, смеялись девушки. Из мрака стали медленно проступать высокие деревья, какие-то крупные цветы и фигурки людей. Вскоре стало можно разобрать слова, произносимые людьми, а их бесшумные шаги заменились четким стуком каблуков, шарканьем и шлепаньем старых тапок, еле заметным скрипом новых ботинок.

— Кажется, приходит в себя! — произнес энергичный молодой голос.

— Дай Бог, дай Бог, — вздохнул более низкий и неуверенный. — А то уж совсем плоха была, что хоть плачь, как привезли. Да и сейчас еще личико-то без кровинки.

— Ну, Елизавета Ивановна, это быстро поправим! Сами знаете, как Георгий Геннадьевич умеет на ноги ставить.

— Волшебник, что и говорить, истинный волшебник.

Океан и чудесные деревья отступили куда-то на задний план, а потом и вовсе исчезли. Вместо них Анжела увидела светлые зеленые стены и голубоватый высокий потолок. Она несколько раз моргнула, и над ней тут же наклонилось молодое приветливое лицо.

— Ну, вот и молодцом, поправляетесь, — улыбнулась женщина.

— Что со мной? — одними губами спросила Анжела.

— Уже все хорошо. Вы в больнице. Беспокоиться больше не о чем. Отдыхайте и попробуйте уснуть. Хороший крепкий сон для вас сейчас самое лучшее.

Анжела с недоумением посмотрела на медсестру и растерянно улыбнулась.

— Вот и отлично, — похвалила та. — А теперь спать! — И исчезла, стуча каблучками.

— Спи, милая, спи. — Где-то сбоку возникло доброе старушечье лицо, и Анжела почувствовала, как ее укутывают одеялом.

Некоторое время девушка прислушивалась к ласковому бормотанью сиделки, которое становилось все тише и тише и вскоре вовсе прекратилось.

Анжела открыла глаза и огляделась. Она лежала в светлой палате с большим квадратным окном. В углу стоял столик, а напротив него поблескивала металлом раковина. Девушка попыталась приподняться, но ее тут же начало подташнивать и закружилась голова, и она снова легла. Через несколько минут в палату вошли улыбчивая медсестра и серьезный молодой врач.

— Добрый день. Ну, как вы себя чувствуете? — Мужчина сел напротив кровати.

— Здравствуйте. Спасибо. Кажется, все хорошо, только очень сильная слабость.

— Это не страшно и быстро пройдет. Скоро вам уже будут позволены прогулки на свежем воздухе и практически любая пища. Но пока нужно еще полежать и потерпеть некоторые ограничения в меню.

— Да, конечно, я понимаю, — поспешила согласиться Анжела. — Скажите, — она робко взглянула на медиков, — в каком я городе и какое сегодня число?

— Сегодня десятое января. Вы в Перми, в пятой городской больнице. Я, — доктор слегка поклонился, — ваш лечащий врач, Игорь Николаевич. А это, — он с улыбкой указал на хорошенькую стройную женщину, — Виктория Альфредовна, старшая медсестра отделения.

— Очень приятно. Анжела, — смущенно улыбнувшись, представилась девушка. — Хотя вы ведь, наверное, и так знаете мое имя, из документов.

— Разумеется. Но это никак не отменяет личного знакомства, полезного для взаимопонимания, а значит, и для вашего быстрейшего выздоровления. Ну, а теперь вы поешьте и отдохнете. Если не хотите спать, мы можем принести вам книги или журналы из нашей библиотеки. Но я посоветовал бы вам еще несколько дней ограничиваться музыкой, чтобы не напрягать глаза.

— Хорошо.

— Тогда мы принесем вам несколько дисков со спокойной музыкой. А теперь — до свидания, — доктор поднялся, — мы и так говорили слишком много, а вы еще слишком слабы.

— До свидания, — Анжела с улыбкой посмотрела вслед молодому высокому врачу и изящной медсестре.

Но как только они скрылись за дверью, улыбка пропала с бледного лица девушки.

«Господи! Да что же это такое?! Меня, значит, сняли с поезда, потому что кто-то заметил, что со мной что-то не так, привезли в больницу, откачали… — Анжела почувствовала, что при воспоминании о том, как она ела аспирин, к горлу подкатывает тошнота. — И теперь все знают, что я пыталась отравиться. Боже мой, какой позор! Лучше бы я умерла! Или все-таки не знают? Ведь никто не видел, как я глотаю таблетки, никто не знает моих обстоятельств… Да нет, что я себя обманываю, как маленькая! Конечно, знают. Я ведь и баночку не выкинула… А обстоятельства… Верно, соседки рассказали, что я весь день была грустная, а врачи документы смотрели, могли навести справки, позвонить по телефонам, найденным в мобильнике и в книжке… — Анжела обреченно вздохнула. — Господи! Если знают, что это была попытка самоубийства, меня поставят на учет в психиатрической больнице! Может быть, я и сейчас в ней! — Она с ужасом посмотрела на зарешеченное окно и стоявшие на нем в изобилии горшки с цветами. — Столько цветов, наверное, чтобы отвлекать больного. Как же я домой-то покажусь, Господи?!» — и, не имея сил плакать, Анжела просто отвернулась к стене.

Но вскоре из охватившего ее спокойного равнодушия ко всему, какое бывает у обреченного на казнь или позор человека, девушку вывел старушечий голос, звавший ее по имени. Анжела заставила себя взглянуть на вошедшую и увидела ласково улыбающуюся пожилую женщину, катившую столик с тарелками и чашками.

— Проснулась! — обрадовалась старушка. — Вот и умница, вот и умница. Сейчас покушаешь, и полегчает. Ну, давай, приподымись чуточку, я тебе подушку под спинку подложу. Вот так, вот так, хорошо, — приговаривала она, усаживая Анжелу на кровати.

— Я не хочу есть, — попыталась было возразить Анжела.

Но старушка не слушала ее и уверенными движениями делала свое дело. К удивлению девушки, ее в этот раз действительно не тошнило, и она даже вдруг почувствовала, что действительно голодна. Больничная еда, всегда казавшаяся ей такой неаппетитной, не вызвала никакого отвращения. Напротив, Анжела с удовольствием съела жиденькую овсянку, выпила чашку бульона и сделала несколько глотков еще теплого компота.

— Ну, наелась? — заботливо спросила старушка, так и сидевшая возле девушки весь обед.

— Да, спасибо большое.

— Ну и чудненько. А теперь, если не хочешь спать, я могу тебе рассказать что-нибудь, пока музыку тебе не принесли. Так, может, и уснешь, под мое бормотанье-то старушечье. А спать тебе сейчас много надо. Сон лучше всех лекарств силы восстанавливает.

— Не надо мне ничего рассказывать, — торопливо сказала Анжела и даже замахала в знак протеста руками — воспоминание об услышанном в поезде рассказе было еще слишком свежо, и девушка инстинктивно испугалась истории, которую могла бы ей рассказать эта старушка. — Я с детства не люблю ни сказок, ни всяких историй, — солгала она, пытаясь смягчить свой отказ. — Лучше скажите мне, что это за удивительная больница? — Анжела надеялась, что старушка проговорится, и она узнает, действительно ли ее положили в психушку.

— Спасибо тебе на добром слове, ласточка моя, спасибо, — еще пуще заулыбалась старушка. — А больница обычная, пятая городская больница города Перми. Ничего особенного. Если не считать нашего волшебника — Георгия Геннадьевича, — старушка даже гордо подняла голову, — главврача нашего. Это он все сделал, все его, голубчика, стараниями. И цветы в каждой палате, и едой чтобы пациенты довольны были — ведь и от этого здоровье зависит, не только от пилюль всяких. И если врач к больному с лаской да вниманием, да с улыбкой — все на пользу идет. Вот оно как! Таких, как наш Георгий Геннадьевич, больше не то что в Перми, а и в целой России, наверное, нет.

— Так у вас везде так?! Во всех палатах?! А я думала, что это мне так повезло, — удивлялась Анжела, надеясь узнать все поподробнее.

— А как же! — подтвердила старушка. — Не только в палатах, где это просто необходимо, а и в коридорах, и на лестницах, и в процедурных. Везде чисто, светло, цветы, кресла удобные стоят. У нас и библиотека своя есть, и эта, как ее, все не могу слово-то запомнить, ну, где музыка всякая собрана…

— Фонотека?

— Точно, она самая. Вот и тебе оттуда музыки всякой принесут, какая тебе положена.

— А что, разве для разных болезней разная музыка есть?

— Как не быть! Ведь если, к примеру, у тебя уши болят, не слушать же тебе громкое и резкое, барабаны там или тарелки. Или наоборот, если кто вялый очень, так ему надо бодрое что-нибудь, веселое, для поднятия настроения. Я уж тут чего только не наслушалась!

— А мне что полагается?

— А тебе, душенька, не знаю, — развела старушка руками. — Тебя к нам без сознания привезли, да сразу же под капельницу, да кровь переливать, так что я и не поняла, чем ты хворала. Но теперь-то уже все позади, ты теперь просто еще слабенькая, ну да это кашей, бульончиком да свежим воздухом скоро вылечится. У тебя уже и так щечки порозовели, а привезли — белее простыни была. Мне-то ведь не докладывают, кто чем болен. Мое дело маленькое — накормить, посмотреть, чтоб все было в порядке, да посидеть иногда с больным, развлекать, как умею, если лечащий врач считает, что это надобно. Да ты меня не слушаешь. — Елизавета Ивановна внимательно посмотрела на отсутствующее выражение лица девушки. — Задумалась о чем-то или, может, спать хочешь?

— Пожалуй, я бы поспала немного, — рассеянно ответила Анжела, уже почти не разбиравшая, о чем говорит добрая женщина.

— Ну тогда спи, милая, спи. А я повяжу здесь тихонечко, пока доктор твой не придет. Оставлять-то тебя не велено.

— Почему? — снова насторожилась Анжела.

— Да как почему?! — удивилась старушка. — Слабенькая ты еще, кушаешь вот в первый раз сама. Мало ли что? Вдруг не примет организм пищи или голова у тебя закружится… На то нянечки да сиделки и есть.

— Спасибо. Так я тогда посплю.

— Спи, спи, — закивала Елизавета Ивановна и, достав из необъятного кармана халата вязанье, ловко замелькала спицами.

Анжела отвернулась к стене и почти с головой закуталась в одеяло. Спать совсем не хотелось — вопрос о том, где она, не давал девушке ни секунды покоя.

«Если прямо у врача спросить, он, наверное, не скажет. Сумасшедшим не говорят, что они сумасшедшие. А если я все-таки не в психиатрической, а в обычной больнице, то, верно, там окажусь, если вдруг спрошу, не в психушке ли я, — рассуждала Анжела. — Надо бы познакомиться с другими больными, посмотреть, какие они. А может быть, это просто отделение психологической реабилитации или что-нибудь в этом роде. Сейчас ведь такого много».

Анжела еще долго рассуждала подобным образом, но сон все-таки одолел ее.