Глава III ПРИВЯЗАННОСТИ МАРИИ

Дети

XVII век не любит детей — они наводят на него тоску. Их много рождается, много умирает в младенчестве. Жизнь и смерть настолько проворны, что не хватает времени привязаться к самым маленьким. Детей крестят только к 6–7 годам, когда детская смертность уже хорошенько подчистила ряды, а у оставшихся в живых появились реальные шансы повзрослеть. Взрослыми становятся, напротив, очень рано, с 15–16 лет. В этом возрасте способны уже на многое: трудиться, обеспечивать продолжение рода, руководить армиями, представительствовать при дворе и в обществе. Именно в этот момент определяются привязанности, а чувство семьи проявляется особенно сильно.

В отношениях с детьми Мария во всем следует традициям своего века. Она плодовита. Ей повезло, что из шестерых детей в раннем детстве умер только первенец герцог Орлеанский, Николя. Осталось два мальчика и три девочки, особой привязанности к которым она не чувствовала, выделяя только младшего — Гастона, герцога Анжуйского, позже ставшего герцогом Орлеанским. Три дочери — всего лишь товар для матримониальных сделок.

В своем поведении Мария Медичи — прежде всего мать или теща. Только что убили Генриха, Мария пока еще этого не знает, но чувствует, что произошло непоправимое: «Мой сын!» — восклицает она. Ее первая мысль — о сыне, дофине. В 1631-м, окончательно поссорившись с неблагодарным Людовиком XIII, бежавшая в Испанские Нидерланды Мария взывает к остальным своим детям в пользу незаслуженно оскорбленной матери. Она обращается к Гастону, просит помощи у своих зятьев — короля Испании, короля Англии и герцога Савойского. Опасна королева-мать, неустанно плетет канву бесконечных заговоров.


Отношения Марии и Людовика XIII, отразившиеся в хронике тридцатилетней истории Европы, приобретают эпический размах. Это не просто обыденная семейная ссора — это главная тема французской политики и драма на общеевропейском уровне. Кажется, что ее участники заново переживают трагедию Атридов, Эдипа и Медеи вместе взятых. Разногласия вылились в «войну Матери и Сына».

Напрашиваются аналогии в духе Фрейда. Людовик XIII — это Людовик Нелюбимый. Его баловал Генрих IV, который испытывал особенные чувства к своим детям, что было исключением в ту эпоху, тем более к маленькому дофину. Но отец умер, когда дофину было всего восемь с половиной лет, и мальчик остается с бессердечной и черствой по отношению к нему матерью. Генрих давно подметил признаки будущих разногласий между матерью и сыном. Поскольку мыслей о смерти у него не было, во всяком случае, он надеялся дожить до совершеннолетия дофина, то происходящее лишь забавляло Генриха. Тем не менее он поручил его Сюлли, находя безразличие королевы «странным» и обвиняя ее «в бесчувствии по отношению к своим собственным детям».

Письма Марии Медичи к дофину или о нем хотя и банальны, но выдержаны в духе протокола. Она считает, что воспитывать Людовика надо в строгости и дисциплине — за любое нарушение полагается плеть.


Второй сын — Николя, первый герцог Орлеанский, меньше всего беспокоил мать. Он появился на свет, когда в королевской семье не стихали домашние бури. Беременность протекала тяжело, и мальчик родился больным и очень слабым: огромная голова и несоразмерно маленькое тельце. Судороги терзали его в течение двух недель, по прошествии которых он умер. Мария недолго горевала об утрате.


Гастон, герцог Анжуйский, в 1626 году получил титул герцога Орлеанского, под которым и вошел в историю. Генрих назвал сына в честь своего предка Гастона де Фуа. Мария Медичи особенно привязалась к нему после смерти герцога Орлеанского: ведь он становился наследником трона в случае смерти Людовика XIII. Очень милый и приветливый, по характеру он совершенно не похож на мрачного старшего брата. Мария очень быстро установит с ним отношения, которые приведут к открытому заговору против Людовика XIII. Его крестным был кардинал де Жуайез — брат мадам де Монпансье, одной из лучших подруг королевы. Крестная — Маргарита де Валуа, первая жена его отца, бывшая в наилучших отношениях с Марией. Они соревновались в том, кто больше избалует маленького мальчика. Для содержания его свиты выделен бюджет в 200 000 ливров. Гувернером был один из лучших государственных деятелей де Брев — посол в Риме. Другим гувернером — де Мансан, капитан французских гвардейцев, который командовал войском, отвечавшим за безопасность королевских детей в замке Сен-Жермен. Он был племянником де Брева, как и Пюилоран — наставник принца. Оба отличались безграничной преданностью.

Старшая дочь Елизавета, по природе мягкая и милая, была подругой по играм дофина. В 13 лет ее выдали замуж за короля Испании, и она навсегда покинула Францию.

Вторая, Кристина, выйдет замуж за князя Пьемонтского. Переговоры о браке велись, когда Мария Медичи находилась в ссылке в Блуа. Она была уязвлена, что ее не допустили к этим переговорам — по крайней мере, так оправдывала свой побег из Блуа.

Третья, Генриетта, — очень робкая и нерешительная. Мария Медичи хотела забрать ее с собой в ссылку, но Людовик XIII этому воспротивился. Ей не исполнилось и 10 лет, когда начались переговоры о браке с принцем Гэльским, ставшим позже королем Англии Карлом I. Генриетта вернется во Францию, чтобы просить помощи для своего мужа в борьбе с Кромвелем. После суда над королем и последовавшей казни ее примет Людовик XIV, при дворе которого она закончит свои дни.

По решению Генриха, в замке Сен-Жермен должны будут вместе воспитываться законные и пятеро незаконнорожденных детей короля: трое от Габриэль д’Эстре — Сезар, герцог де Вандом, Александр де Вандом — рыцарь Мальтийского ордена и Великий приор Франции, Екатерина Генриетта де Вандом — будущая герцогиня д’Эльбеф; а также два ребенка от Анриетты д’Антраг, маркизы де Верней: маркиз де Верней, который станет епископом Меца, и Габриэль де Верней — она выйдет замуж за маркиза де Ла Валет, сына герцога д’Эпернона.

Законы наследственности подшутили над этими детьми: оба сына нежной Габриэль д’Эстре характером властные и абсолютно невыносимые, а дети высокомерной и резкой Анриетты д’Антраг, напротив, очень милы и любят Марию Медичи. Впрочем, она сама привязалась к Вернеям, называя их своими «племянниками». С младшим маркизом де Вернеем больше всего любил играть Людовик XIII: он даже захотел стать его крестным, хотя был всего лишь на месяц старше маркиза!


При дворе детей называли «стадо». Генрих обожал их навещать. Он играл с ними, они смеялись, толкались, шалили. Посол Испании рассказал, как однажды был допущен на аудиенцию к Генриху IV, когда тот стоял на четвереньках, а на спине восседали двое детей.

Время от времени в Сен-Жермене детям устраивали праздники, на которых присутствовали король, королева и некоторые приближенные.


Мария очень рано начала думать о браках для своих детей. Еще в 1602 году она задумала женить дофина на маленькой инфанте Анне Австрийской — старшей дочери Филиппа III Испанского, которой было почти столько же лет, сколько и Людовику. Папа тоже поощрял этот брак: он видел в нем способ объединить в единой католической вере два главных королевства Запада, положив этим самым конец братоубийственным войнам, длящимся десятилетиями. Заключение этого брака стало вершиной политики Марии Медичи.

Первый герцог Орлеанский должен был жениться на мадемуазель де Монпансье, дочери герцога и герцогини де Монпансье — самой богатой наследнице королевства. Брачный контракт был подписан в 1608 году, когда Марии де Монпансье было два года, а принцу — год! В нем перечислялись все владения семьи де Монпансье-Бурбон, которые должны были достаться второму сыну короля: герцогство Монпансье, герцогство Овернь, Комбрей, Домб, Божоле, герцогство Сен-Фаржо и др.

Вскоре умирает отец мадемуазель де Монпансье, а в 1611 году — герцог Орлеанский. Но Марию не остановить: в письме к опекунам мадемуазель де Монпансье она сообщает о смерти маленького герцога и тут же просит о заключении брака по всей форме с третьим сыном — Гастоном, герцогом Анжуйским. Такая настойчивость будет вознаграждена: свадьбу отпразднуют в Нанте в 1626-м, когда мадемуазель де Монпансье исполнится 21 год. А Гастон Анжуйский в связи с этим станет Гастоном Орлеанским — герцогство Орлеанское будет передано ему в апанаж.

Рука Елизаветы — ставка в политической игре. Савойский или испанский брак? В 1612-м, после долгой борьбы с принцами, Мария Медичи объявит о двойном испанском браке: Людовика XIII с Анной Австрийской, Елизаветы с принцем Астурийским, будущим королем Испании Филиппом IV.

Марии Медичи было отказано участвовать в браках Кристины с князем Пьемонтским, наследником герцогства Савойского, и Генриетты с королем Карлом I Английским: она уже находилась в ссылке.

Фавориты: Леонора

Еще обсуждая организацию свиты королевы, Сюлли старался, насколько возможно, ограничить число итальянцев, которым будет разрешено остаться при новой королеве Франции. На самом же деле Марии нужен был только один человек — Леонора Галигаи.

Баччо Джованнини говорил о ней Генриху IV: «Королева привезла с собой молодую девушку по имени Леонора, которая постоянно при ней. Только она имеет право прикасаться к ее голове и оказывать другие услуги в том, что касается ее туалета. Королева желает, чтобы она продолжала исполнять ту же службу». Винта просит для нее титул камерфрау. Генрих соглашается: «Мы желаем, чтобы она причесывала королеву и никто кроме нее не смел касаться головы Ее Величества. Мы будем ей покровительствовать и облагодетельствуем ее. Мы желаем того же, что и королева». Но категорически противится сделать Леонору камерфрау: этот титул он уже обещал француженке, и к тому же Леонора не замужем и неблагородного происхождения — cittadina, горожанка. Правда, она собиралась замуж за дворянина Кончино Кончини.

Винта считал, что для камерфрау, в обязанности которой входило повсюду возить за королевой ее ленты и цветы для прически, не обязательно быть дворянкой. Но Генрих не уступил и пригрозил отослать Леонору во Флоренцию.


Кто же такая Леонора Галигаи, присутствие и положение которой в королевской семье вызвало первую из многочисленных последующих ссор? Вот как описывает Мишле первую встречу короля и Марии Медичи в Лионе: «У входа в покои королевы днем и ночью пребывала некая черная карлица со зловещим взглядом, глаза ее горели как адский пламень. Но это вовсе не дьявол. Особа эта играет очень важную роль при дворе — молочная сестра королевы, синьора Леонора Дози, дочь плотника, украсившая себя благородной фамилией Галигаи. Ей не откажешь в уме…».

Отец Леоноры купил фамилию Галигаи — очень известную во Флоренции, ее упоминает Данте в Раю — у последнего разорившегося отпрыска этой семьи.

Ее служба при королеве незаметна. Никто не видит, как она проходит по галереям Лувра — дверь из ее небольших трехкомнатных апартаментов ведет прямо в покои королевы. Леонора живет скромно.

Как камерфрау королевы она получает 6000 ливров жалованья в год плюс 972 ливра на питание, разбогатела благодаря милостям Ее Величества.

Королева привыкла к ежедневным свободным беседам с ней наедине, которыми Галигаи пользовалась, чтобы руководить королевой, давать ей советы и помогать в ее делах.

Со временем в сундуки Леоноры потекли рекой редчайшие ковры, стулья и кресла, покрытые алым бархатом и полосками золотой ткани, зеркала в рамах из эбенового или розового дерева, дюжины платьев и рубашек, серебряная посуда, драгоценности, страсть к которым была неумеренной.

Леонора сначала сняла, а потом купила особняк Пикиньи на улице Турнон и поручила итальянскому архитектору Франческо Бордони его роскошно отделать. Позже она купила земли и замок Лезиньи.

Несмотря на предубеждение, Генрих время от времени вознаграждал ее: в 1609 году он согласился передать в ее распоряжение только что созданные финансовые пошлины. Он явно не знал стоимости подарка, сделанного им. Но услышав через некоторое время, что это принесло Леоноре 90 000 ливров, он громогласно пообещал, что «она будет ими распоряжаться не более четырех лет и больше от него ничего не получит».


У Леоноры очень слабое здоровье. В ноябре 1604 года даже подозревали водянку. Мария Медичи распорядилась читать молитвы за ее здоровье в церквях Парижа. Леонора уехала на воды в Форж, вернулась поправившейся, но потом снова тяжело заболела, ее мучили частые обмороки. Она даже начала подумывать о возвращении во Флоренцию — воздух Франции был явно вреден для ее здоровья, — но этому решительно воспротивился Кончини, понимавший, что без Леоноры с его влиянием в Париже будет покончено.

Она постоянно ссорится с мужем. Ришелье, который началом своего возвышения был обязан семье Кончини, описывает в своих Мемуарах ссоры, в результате чего они, собственно, и расстались. Кончини признавал, что необычайный успех пришел к нему стараниями жены, но добавлял, «что она содрала с него за это хорошенькую плату». Он даже подумывал объявить ее сумасшедшей и упрятать в Канский замок. Во время их встреч королеве частенько приходилось вмешиваться, чтобы не допустить крайностей.

Королева сама страдала от все более мрачных настроений Леоноры. Ришелье писал: «Все эти семейные неприятности с мужем, желания которого не совпадали с ее собственными, и придворные тоже чрезвычайно подорвали ее здоровье, и она несколько повредилась рассудком. Леонора вообразила, что все, кто на нее ни посмотрит, околдовывают ее; все это настолько печалило, что она стала избегать общества других людей и даже перестала видеться со своей доброй повелительницей, а когда с ней встречалась, то оскорбляла ее, называя „неблагодарной“ и „тупицей“».

Леонора держала королеву в своей власти, потому что своим живым умом превосходила ее — несколько ленивую, не очень умную и в глубине души легковерную, но при этом необыкновенно корыстную. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Леонора этим широко пользовалась, а вместе с ней — ее муж Кончино Кончини, которому она обеспечила состояние и карьеру.

Фавориты: Кончино Кончини

В отличие от Леоноры Кончино Кончини был благородного происхождения, что удостоверялось в записке Великого герцога Тосканского, переданной Генриху IV: «Кончино Кончини, из графов де ла Пенна, оказавших важные услуги Великому герцогу Тосканскому и королеве. Он принадлежит к семье, пользующейся расположением Их Высочеств, и хотел бы обосноваться во Франции, стать верным и прилежным слугой и снискать милость Ее Величества, служа ей повсюду и даже в бою. Его Высочество был бы весьма признателен за хороший прием».


Кончино Кончини учился в университете Пизы, но по молодости вел весьма беспорядочную жизнь. В своих Мемуарах Бассомпьер приводит беседу, которая состоялась за несколько месяцев до его смерти: «Если бы вы не знали, насколько низко я пал [Бассомпьер жил во Флоренции в 1596–1597 гг.], то мне пришлось бы это от вас скрыть. Но вы видели меня живущим в распутстве, то в тюрьме, то в ссылке, чаще всего без денег. Я рожден дворянином и от хороших родителей, но когда приехал во Францию, у меня не было ни единого су, а долгов — на восемь тысяч экю [или 24 000 ливров]».

Дядя Кончини был могущественным государственным секретарем Великого герцога Тосканского. Именно он вел переговоры о браке Марии Медичи и пытался навязать своего племянника в свиту королевы. Именно навязать, потому что, по правде сказать, Великий герцог был крайне враждебно настроен к нему. Пришлось прибегнуть к помощи Великой герцогини Кристины: Кончини пообещал никогда больше не возвращаться во Флоренцию и поклялся, что едет во Францию «сделать состояние или умереть». Этот последний довод сломил сопротивление Великого герцога.

Молодой Кончини отличался хорошим сложением, имел прекрасные манеры и был чрезвычайно умен. Обворожительный мужчина, он знал, что поездка во Францию — это последний шанс изменить жизнь. На корабле он было заскучал, но увидев, какое важное положение при Марии Медичи занимает Леонора, тут же начал усиленно за ней ухаживать. Когда в Марселе они сошли на берег, то считались уже помолвленными.

Генрих IV относился с предубеждением к Кончини, затем недоверие сменилось глубоким отвращением. Узнав в Лионе о проекте брака Леоноры и Кончини, Генрих решительно этому воспротивился и заявил, что Леонора должна выйти замуж за француза, если желает остаться во Франции.


Вскоре Леонора и Кончини поймут, что им необходимо сделать своей союзницей могущественную любовницу короля Анриетту д’Антраг. Леонора убедила ту, что только она в состоянии заставить Марию терпеть при дворе присутствие любовницы. Анриетта пообещала Леоноре поддержку. В результате 5 апреля 1601 года Генрих назначил Леонору камерфрау, дал разрешение на брак с Кончини и пообещал последнему титул придворного в свите короля. Он выразил Винте сожаление по поводу того, что был слишком долго сдержан по отношению к его племяннику, «но его извиняет то, что лично он его не знал и ему о нем рассказывали много дурного. Но теперь, когда он больше не заблуждается, он хотел бы, чтобы маркиз повсюду следовал за его особой».

Откровенно говоря, Генрих всегда будет пренебрежительно отзываться об этой чете. О Леоноре: «Она годится только для того, чтобы заставить плакать мою жену». И о Кончини: «Я не хочу давать денег королеве, потому что все перейдет в кошелек синьора Кончини». И если он уступил, то только потому, что почти ни в чем не отказывал властной маркизе де Верней.

12 июля 1601 года Леонора и Кончини отпраздновали скромную свадьбу. И когда практически все итальянцы были отосланы домой, они остались хозяевами положения. Их признательность Анриетте д’Антраг проявилась в роли примирителей королевы и любовницы короля.

Так началось восхождение семейства Кончини. Муж становится первым мажордомом королевы. В 1602 году чета получает от короля вознаграждение в размере 3000 ливров, а с 1603-го Мария определяет Кончини ежегодное содержание в 25 000 ливров и становится крестной их сына Анри, а крестным — граф де Суассон.

После раскрытия заговора д’Антрагов началась открытая война между Марией Медичи и любовницей короля. На какое-то время Генрих вынужден был прервать свои отношения с Анриеттой — слишком уж тяжелы были выдвинутые против нее обвинения. В королевской семье воцарился мир, и чета Кончини перестала раздражать Генриха. Он даже дал Кончини рекомендательное письмо к Великому герцогу Тосканскому и отправил с поручением в Италию.

Кончини оставался в Италии с марта по сентябрь 1606 года, а когда вернулся, отношения Марии и Генриха окончательно разладились: король снова попал под влияние Анриетты. Кончини использовал эту ситуацию с выгодой для себя: стремясь сделать его своим союзником, король осыпал его милостями и знаками расположения. Он разрешил Кончини купить должность обершталмейстера, польстив ему этим: отныне у Кончини, как и у принцев крови, была привилегия въезжать во двор Лувра верхом или в карете.

В мире все покупается. Генриху хочется, чтобы Мария не противилась возвращению Анриетты д’Антраг ко двору. Он оказывает Кончини честь: сажает его в свою карету, чтобы вместе с королевой ехать ужинать в его особняк на улице Турнон. Всем ясно, что Кончини становится приближенным короля. Когда в семье Кончини в 1608 году родилась дочь, ее крестной становится принцесса Конде, а крестным — сам король Франции. Поэтому по мере возможности Кончини вместе с Леонорой придется оказывать давление на Марию Медичи, чтобы установить в королевской семье хотя бы видимый мир.


Такой успех способен вызвать не зависть даже, а скорее ненависть. Влияние Кончини раздражает Великого герцога Тосканского, который сам хотел бы влиять на Марию, чтобы иметь возможность вмешиваться в дела Франции.

Подруги королевы

Леонора была единственной подругой королевы из Флоренции. Очень скоро Мария Медичи подружилась с тремя самыми знатными дамами Французского королевства: герцогиней де Гиз, принцессой де Конти и мадам де Монпансье.

Герцогиня де Гиз была лучшей подругой королевы после Леоноры. Почтенную вдову Генриха Меченого, герцога де Гиза, убитого в Блуа по приказу Генриха III, жизнерадостную и веселую, Генрих любил за язвительный ум и чудные пикантные рассказы о дворе последних Валуа. В окружении короля и королевы считают, что дружба со старой лигисткой — дурной тон. Генрих нисколько не верит в ее преданность и подозревает, что она ведет двойную игру между Марией Медичи и Анриеттой д’Антраг.

Когда в 1613 году Мария была уже регентшей, сын герцогини убил на дуэли дворянина. Мария собиралась наказать его, но герцогиня защищала своего сына. Очень быстро в споре герцогиня начала говорить грубости. Вынужденная призвать ее к порядку маркиза де Гершевиль напомнила ей, что королева ее повелительница, сказанное привело ту в еще большую ярость: она заявила, что ее повелительницей может быть только Дева Мария.

Тем не менее Мария Медичи ее очень любила и, стремясь удержать ее подле себя, предоставила ей в Лувре апартаменты — как раз над своими собственными.


С принцессой де Конти королева была почти настолько же дружна, как и с ее матерью — герцогиней де Гиз. Луиза Маргарита де Гиз вышла замуж поздно, в 28 лет, за принца де Конти — троюродного брата Генриха IV — глухого, заику и, по единодушному мнению, глупца. Единственная дочь их умерла в младенчестве. Сам же принц отошел в мир иной в 1614-м, предоставив жене свободно продолжать любовные похождения. Одно время Генрих IV увлекался ею и даже в какой-то момент встал вопрос о браке. Могла бы возникнуть достаточно пикантная ситуация: Генрих IV женится на дочери герцога де Гиза, убитого по приказу его предшественника Генриха III. Поэтому проект не имел продолжения. Но принцесса, должно быть, была неплохо осведомлена, потому что в 1652 году она опубликовала Любовные похождения Великого Алькандра, переизданные позже под названием История любовных похождений Генриха IV, которые содержат массу весьма точных и часто скандальных подробностей о личной жизни Доброго Короля Генриха.

Принцесса решила завоевать милость и доверие новой королевы и отправилась встречать ее в Марсель. Чтобы закрепить свой успех, ей следовало в любое время быть любезной, сдержанно-преданной и скромной, придерживаться мнения королевы и всегда принимать ее сторону: так была завоевана симпатия Марии.

В Лувре у принцессы тоже есть апартаменты. Мария Медичи любит слушать, как она читает. Луиза образованна, знает многих писателей, рассказывает королеве последние сплетни из литературных кругов. Ее уважают поэты, в частности Малерб. Тонкий наблюдатель придворной жизни, он однажды написал: «Принцесса управляет королевой». Это мнение разделял Генрих, что крайне его беспокоило: под диктовку королевы принцесса писала самые личные письма; король приказал за ней следить — он полагал, что она оказывает на королеву самое отвратительное влияние и «отравляет ее ум».


Мадам де Монпансье была лишена недостатков, присущих дамам из семейства Гизов. Анриетта-Екатерина де Жуайез слыла женщиной очень мягкой и милой. Ее переписка с Марией Медичи изобилует рассказами о болезнях и недомоганиях. Она замужем за герцогом де Монпансье из рода Бурбонов. У нее единственная дочь — мадемуазель де Монпансье — самая богатая наследница в королевстве. С самого ее рождения Мария демонстрировала к ней чрезмерную привязанность: мы уже видели, каким образом она выдала ее замуж за своего сына Гастона.

Мадам де Монпансье была очень близка к королеве. Во время родов королева требовала, чтобы подруга была рядом с ней, облегчая ей страдания своим спокойствием и мягкостью.

Жемчуга, бриллианты и делячество

Во время церемонии крестин дофина в Фонтенбло в 1605 году на Марии было надето платье с нашитыми на нем 32 000 жемчужин и 3000 бриллиантов. Это не выдумка мемуариста: цифры фигурируют в официальном отчете о церемонии. Очевидцы же заметили: платье было настолько тяжелым, что королева походила на башню и передвигалась с большим трудом. Но никто не отрицает, что королева была ослепительна.

Ни одна из королев Франции не любила настолько драгоценные камни. Биограф королевы Луи Батиффоль пишет, что в этом она не знала никакой меры.

Во время вступления Марии Медичи в Лион от имени короля ей было поднесено необыкновенное жемчужное ожерелье, которое современные хроникеры непочтительно назвали «большим ошейником». Королю оно обошлось в сущие пустяки — 450 000 ливров — четверть приданого Марии Медичи! В 1602 году Генрих приказал доставить в Париж для своей жены драгоценности Наваррской короны. Но Мария была ненасытна. Она приказала изготовить для себя браслет из бриллиантов, который стоил 360 000 ливров.

Мария легко поддавалась искушению, и ювелиры об этом знали. В числе ее поставщиков были практически все ювелиры Парижа, а также фламандцы, немцы, англичане, флорентийцы. Покупали уже готовые драгоценности или отдельные камни, которые потом вставлялись в браслеты, шкатулки, рамки для портретов, серьги. Домашний ювелир Марии Николя Роже следил за ее покупками и давал ей советы, обрабатывал новые камни и хранил ключи от сундуков с ценными шкатулками.


Настоящей страстью Марии Медичи были бриллианты. Существует «Отчет о покупке королевой бриллиантов», который составлялся в течение всей ее жизни во Франции. Однажды, например, она купила два бриллианта за 21 000 ливров. На следующий день тот же ювелир предложил ей еще четыре за 30 000 ливров. Казначей королевы Флоран д’Аргуж предупредил ее, что Счетная палата неодобрительно воспримет эти постоянные траты. Но королева взяла бриллианты и подписала приказ Счетной палате оплатить покупку. Правда, на господ из палаты это не произвело особого впечатления, потому что год спустя эти бриллианты так и не были оплачены.

Королева заставляла испытывать ужас тех, кто оказывался обладателем какого-нибудь красивого бриллианта: она изводила их до тех пор, пока ей не уступали желанный камень, но немногие счастливчики получали за них деньги без осложнений. Так, например, у банкира королевы Жана-Андре Люманя оказывается великолепный обработанный бриллиант, который он в 1612 году под нажимом королевы уступает ей за 18 000 ливров. Через два года после многочисленных проволочек ему удалось получить половину суммы, второй же половины он так и не увидел. В 1615 году Себастьяно Дзаметто продал королеве бриллиант за 15 000 ливров, но этих денег не получил. В том же году, после десятилетних усилий, Дзаметто получил 75 900 ливров за огромный бриллиант, который он продал Марии Медичи в 1605-м!

Другие драгоценные камни гораздо меньше интересовали Марию Медичи: кольцо с рубином за 600 ливров, необработанная бирюза, обработанный гиацинт за 240 ливров, золотой крест с десятью изумрудами, золотое кольцо с огромным сапфиром. Практически ничего не известно о судьбе всех этих камней. Возможно, некоторые из них находятся в музее Лувра. Но большую их часть Мария Медичи вывезла из страны, когда в 1631 году бежала из Компьена, и продала, обеспечив себе достойный образ жизни. Некоторые были заложены или проданы в Амстердаме, чтобы оплатить военную экспедицию Гастона Орлеанского на юге Франции в 1632 году.


У Марии не было необходимых средств на все эти покупки, но любовь к бриллиантам брала верх над любыми другими соображениями. Поэтому королева без колебаний прибегала к разным уловкам. И тогда на сцену выходила Леонора Галигаи. Каждый раз, когда создавалась новая должность, кто-то хотел получить право на габель в провинции или кому-то грозил суд, через мадам Кончини можно было найти решение за небольшую компенсацию. Она в совершенстве владела искусством делать деньги из всего в угоду своей доброй хозяйке, не забывая при этом и себя, разумеется. Пятнадцать таких сделок принесли всего два миллиона ливров. Вспомним для сравнения, что годовой бюджет королевы составлял 400 000 ливров, а всего королевства — около 20 000 000 ливров.

Сделки такого рода накапливались и в конце концов дискредитировали режим. Несмотря на терпимость эпохи, это никак не могло улучшить репутацию Марии Медичи. Королева-мать оказалась досадным образом замарана этими грязными делишками, что в итоге разрушило образ, который со временем только тускнел.

Мария и любовницы короля

История, которая знает все, приписывает Генриху IV 56 официальных любовниц. Вечный волокита был явно неравнодушен к прекрасному полу.

Среди разнообразных и многочисленных вспышек случались и настоящие пожары: Коризанда во время религиозных войн, прекрасная Габриэль д’Эстре, которую Генрих увел у своего соратника и друга Бельгарда и на которой хотел жениться. После смерти Габриэль Генрих был в трауре целых три месяца: печаль была глубокой и, как ему казалось, окончательной. Он писал: «Корень моего сердца засох, он более не даст побегов». Но как-то летом 1599 года королю вздумалось отведать блуаских дынь. Путь из Фонтенбло в Блуа пролегал мимо замка Мальзерб, владельцем которого был Франсуа де Бальзак д’Антраг, прозванный Орлеанским королем, потому что он женился на любовнице Карла IX Мари Туше, родом из Орлеана, бывшей единственной любовью короля, отдавшего приказ о начале варфоломеевской резни. От Карла IX Мари Туше родила сына — графа д’Овернь. От г-на д’Антрага у нее было две дочери, старшей из которых, Анриетте, исполнилось в ту пору 18 лет. Скорее хорошенькая, чем красивая, умная и острая на язычок, она сразу же очаровала Генриха. Принцесса де Конти, которая вовсе не любила ее, тем не менее, отдает ей должное: «Девушка очень красивая, правда, не так, как Габриэль, но моложе и гораздо веселее».

Осознав, что королю нравится его дочь, Франсуа д’Антраг начинает эксплуатировать его страсть. 11 августа 1599 года он добивается для себя маркизата Верней. Через несколько дней повышает цену: 100 000 ливров — или король не получит его дочери. Король повинуется. Но и этого мало: Генрих IV должен дать официально заверенное письменное обещание жениться на Анриетте, если через шесть месяцев она родит сына. В это время шли переговоры о флорентийском браке, и срок, казалось бы, давал преимущество Анриетте, которая уже была беременна. Но Бог был на стороне Марии: в комнату Анриетты ударила молния и она родила мертвого мальчика. Генрих ее любит, но не останавливает переговоров о браке, не осмеливаясь сказать об этом своей любовнице. Вокруг этих переговоров Сюлли устроил настоящий заговор молчания, чтобы «взбалмошная д’Антраг не пронюхала, потому что придет в ярость и преподнесет какую-нибудь пакость Его Величеству».

Узнав о заключении брака и поняв, что ее обманули, Анриетта тем не менее подавила свой гнев. Она осознавала единодушную враждебность министров по отношению к ней, отдавала себе отчет в том, насколько Генриху был нужен брак по расчету, который давал ему деньги на войну с Савойей и союз с папой для примирения с католиками, понимала, насколько необходима для Франции принцесса Тосканская. Поэтому она ждала своего часа.

С юридической точки зрения, письменное обещание Генриха IV позволяло ей расстроить брак с Марией Медичи. Но для этого нужно было родить сына. К счастью для нее, Генрих не преминул об этом позаботиться. Выше мы уже упоминали, что королева и Анриетта д’Антраг забеременели с разницей в месяц.

В феврале 1601 года Мария Медичи прибыла в Париж и остановилась во дворце Гонди, где Генрих представил ей самых знатных придворных. После принцев крови, вельмож, главных сановников и судейских, дам, прибывших поцеловать руку королевы и опуститься перед ней в поклоне, все с удивлением восприняли появление высокой молодой женщины во всем блеске 20 лет, опиравшейся на руку старой герцогини де Немур. Это была Анриетта д’Антраг. Король вышел вперед и игриво сказал королеве: «А эта была моей любовницей». Посчитав, что Анриетта склонилась недостаточно низко, король резко заставил ее склониться к самому низу платья королевы и поцеловать его край. Представление двора было безнадежно испорчено. Послы поспешили отправить своим правительствам отчеты об этом инциденте, который был явно не в пользу короля.

Бедный Генрих IV! Он не собирался поступать дурно: все, чего он хотел, — это чтобы обе женщины жили в полном согласии с приоритетом законной супруги, разумеется.

27 сентября 1601 года Мария родила дофина, будущего Людовика XIII. 27 октября 1601 года Анриетта родила Гастона-Анри де Вернея. Генрих IV воскликнул: «Мы произвели на свет господина и слугу».


Теперь Анриетта д’Антраг открыто ненавидит Марию Медичи. Она считает, что Генриха прощает только огромное приданое, и называет Марию «флорентийкой», «банкиршей», «вашей толстухой банкиршей». Любовница заявила королю, что она — его настоящая жена, а ее сын — настоящий дофин. Именно Анриетта воспротивилась королевской воле воспитывать всех детей вместе в замке Сен-Жермен: «Я не хочу, чтобы мой сын воспитывался с бастардом флорентийки».

Но ведь Генрих сам двусмысленным поведением предоставил Анриетте свободу действий. Преследуемый мыслями о заговорах и покушениях, он для себя решил, что если вдруг дофин умрет, то у него будет Гастон-Анри де Верней — про запас. Сначала он безумно обрадовался рождению дофина, но увидев через некоторое время маленького Вернея, переменил мнение, по свидетельству его слуги де л’Этуаля: «Госпожа маркиза де Верней родила мальчика, которого король поцеловал и приласкал, называл своим сыном и говорил, что он красивее сына королевы, его жены, похожего на всех Медичи — смуглого и толстого; говорят, что когда королеве об этом донесли, она сильно плакала».

Ответом на слезы королевы было удовлетворение и гордость Анриетты. Несчастье Генриха IV состояло в том, что он не мог обойтись без этой властной и резкой женщины. Возможно, его любовь к Анриетте была менее нежной, чем та, которой он любил Габриэль д’Эстре, но слепая страсть сжигала его. Всех современников поражала слабость Генриха в этом отношении, который, однако, всегда был хозяином своего рассудка и своих чувств.


Летом 1604 года, когда разразился скандал в связи с заговором д’Антрагов, Генрих IV, явно стремясь забыть маркизу де Верней, принялся ухаживать за Жаклин де Бюэйль — родственницей принцессы де Конде. Последняя, заметив это, увезла Жаклин. Разъяренный Генрих вызвал молодого принца де Конде, которому отдал приказ для его матери вернуться ко двору и привезти мадемуазель де Бюэль. Обеим дамам пришлось повиноваться. При дворе вельможи возмущались распутством Его Величества, и нашлись даже такие, которые во всеуслышание говорили, что со шпагой в руках защитили бы честь своих дочерей от похотливого короля.

Однако некоторые министры считали благотворной связь короля и мадемуазель де Бюэйль, если только она поможет ему освободиться от Анриетты д’Антраг. Поэтому девице советовали уступить. Впрочем, она не особенно сопротивлялась при условии, если ей будет обеспечен достойный брак и приданое: в итоге Генрих выдал ее замуж за графа де Море со 150 000 ливров, получив таким образом ее расположение. От этой связи родился сын, граф де Море. Он был в очень прекрасных отношениях со своим сводным братом Гастоном Орлеанским и погиб в армии принца при Кастельнодари.

Но Генриху быстро наскучила графиня де Море, и он вернулся к Анриетте д’Антраг, фавор которой продолжался до 1608 года. Правда, ей пришлось делить короля с Шарлоттой Дезэссар, у которой от Генриха родятся две дочери.


С начала 1605 года в окружении Генриха вновь появляется королева Маргарита — его первая жена, и делает дофина своим наследником. Сначала она гостит в Монсо-ан-Бри у Генриха и Марии Медичи, потом живет в небольшом Мадридском замке под Парижем, а затем Генрих передает в ее распоряжение Шенонсо. Вокруг нее образуется небольшой двор, не такой пышный, как раньше, но такой же утонченный, как некогда двор Валуа. Здесь можно встретить многих литераторов.

Теперь Маргарита де Валуа располнела, лицо покрылось красными пятнами, волосы повисли как мочало. Но она по-прежнему блистает умом и заводит любовные интриги. Прекрасные отношения с Марией Медичи и глубокую привязанность к королевским детям Марго сохранит до самой смерти в 1615 году.

Распавшаяся семья

Когда Мария Медичи прибыла во Францию, она была наслышана об Анриетте д’Антраг, но решила терпеливо сносить ее присутствие, надеясь своим вниманием, покорностью и нежной привязанностью отдалить Генриха от его любовницы. Правда, высказывания Анриетты по поводу законности ее брака она снести не могла.

С 1603 года положение только ухудшалось, несмотря на усилия четы Кончини и советы Сюлли, который считал влияние Анриетты вредным для интересов Франции.

Мария только раздражает Генриха своими увещеваниями по поводу заботы о его здоровье и поддержания репутации. В свою очередь король намекает, что, возможно, она сама не безупречна в своем поведении, и начинает выказывать ревность — искреннюю или деланную, но явно необоснованную, — к Вирджинио Орсини, Бельгарду, Гонди, Кончини.

В начале 1604 года, выведенный из себя упреками Марии и высказанным ею желанием отомстить, король покидает двор и уезжает к Анриетте. После увещеваний Сюлли он возвращается как ни в чем не бывало, но требует, чтобы королева изменила свое отношение к нему.

Он считает, что Мария вечно ворчит и недовольна, когда он хочет ее поцеловать, приласкать и посмеяться вместе с ней, враждебно настроена по отношению к его внебрачным детям, даже к тем, кто родился еще до брака с ней, она — мотовка, у нее вечно не хватает денег, слишком доверяет Кончини и окружающей ее итальянской клике. В отличие от нее Анриетта д’Антраг всегда мила и приятна, всегда у нее найдется словцо, чтобы его рассмешить — а от своей жены он никогда не получал ни радости, ни утешения, ни доброго участия.

Все ждут, что Генрих вот-вот отошлет Марию Медичи во Флоренцию. Анриетта торжествует и уже считает себя почти королевой. Но далее она совершает непростительную ошибку, приняв участие в заговоре своего отца и сводного брата против короля. В 1604 году Генрих сначала решительно отказывался в это поверить, но под напором доказательств вынужден начать преследование заговорщиков и посадить Анриетту под арест в ее замке. Казалось, бурная четырехлетняя связь на этом закончилась, и торжествовала уже Мария, хотя король, который не мог жить без любовницы, поспешил заменить Анриетту на Жаклин де Бюэйль.

Но недолго пришлось королеве радоваться: в феврале 1605 года Генрих простил Анриетту и снова попал в ее сети. Это прощение оказалось политической ошибкой, потому что маркиза решила, что может безнаказанно плести интриги, чтобы заставить признать своего сына законным наследником короны. Но Мария снова поступает неумно: она злится на всех и вся, обвиняет министров в укрывательстве, а особенно жалуется на Сюлли, хотя его меньше, чем кого бы то ни было, следовало подозревать в сообщничестве с Анриеттой. Она пишет Великому герцогу Тосканскому, что все французы предатели, на что тот ей резко отвечает, что она сумасшедшая, если оскорбляет народ, королевой которого является. Теперь сцены между Марией Медичи и Генрихом не прекращаются, а между ними снует Сюлли, выслушивая их бесконечные взаимные упреки.

Ришелье позже напишет, что, если верить Сюлли, вплоть до смерти короля недели не проходило, чтобы супруги не поссорились. В 1606 году Мария бросилась на короля с кулаками. Сюлли едва успел встать между ними и перехватить ее руку так грубо, что королева заявила, будто он хотел ее ударить. Сюлли побледнел: «Вы с ума сошли, мадам, он может приказать отрубить вам голову в какие-нибудь полчаса». Генрих IV покинул комнату, а Мария рыдала и кричала, что Сюлли поднял на нее руку.

На этот раз король решил без промедления отправить Марию во Флоренцию. После долгих и упорных уговоров Сюлли удалось его разубедить. Но каждый раз после очередной сцены Генрих будет возвращаться к мысли о разводе. А Мария уже привыкла жить в атмосфере вечной озлобленности и скандалов.


Такова была супружеская жизнь в последние четыре-пять лет. На этом основании история безоговорочно осудила Марию Медичи — «ничтожную, высокомерную, необузданную, которая нисколько не любила короля, да и он любил ее не больше, бывшую его семейным несчастьем, привезшую с собой жадное итальянское отребье, которое ею управляло и плело бесконечные заговоры».

Как сурово по отношению к Марии Медичи! Но с учетом всего вышесказанного следует принимать в расчет характер и поведение самого Генриха. Скорее всего, он был искренне влюблен в обеих женщин и больше всего на свете хотел, чтобы внутри «королевского гарема», как некоторые говорили, царил мир. Несчастье в том, что если и одна, и другая были, возможно, готовы с этим согласиться в нравственном плане, то одна из них была королевой, а другая — нет, и при этом считала, что имеет достаточно прав, чтобы занять место другой. А это уже все меняет. Соперничество Марии Медичи и Анриетты д’Антраг не было простым соперничеством в любви, это было политической проблемой наследования престола.

В этой ситуации Мария Медичи, королева Франции, имела все привилегии, положенные ее сану, и нисколько не собиралась лишаться их без борьбы. Вступая в брак с Генрихом IV, она представляла интересы католической, преданной папской курии и происпанской партии. Именно через интересы этой партии и возникнут трудности в отношениях между Марией и Генрихом IV и положении Марии как королевы Франции в последние годы их совместной жизни.

Загрузка...