Глава четвёртая

Проснулся я точно в половине восьмого по биологическому хронометру. Принял душ, побрился, оделся, взял кейс и вышел из номера ровно в восемь ноль две, ни на йоту не отступая от рекомендаций вариатора. График есть график. Неукоснительное соблюдение графика во время акции – основа благополучия пиллиджера.

Закрывая двери номера, я загадал: если не встречу сэра Джефри, всё пройдёт как по-писанному. А если встречу… Чёрт, а если встречу?! Об отмене акции не может идти речи. И не только потому, что затратил на её подготовку два с половиной месяца, днями и ночами скрупулёзно обсчитывая вероятности. Наиболее весомым аргументом было то, что моих финансов, по самым радужным подсчётам, хватило бы месяца на два, а за это время разработать новую акцию практически невозможно. Если же попытаться, то всё равно всех нюансов не учтёшь, и это почти то же самое, что идти на акцию совсем без проработки вероятностей. И где гарантия, что в следующей акции рядом со мной не окажется ещё один конкурент или инспектор службы стабилизации? То-то и оно…

Спускаясь на лифте, я заметил, что верхняя пуговичка на кителе лифтёра болтается на ниточке, но ничего не сказал. Что можно сказать, если в настоящей реальности меня рядом не было? Пока всё шло, как и предсказывал вариатор, и незачем дестабилизировать сущность.

В холле тоже ничего не изменилось по сравнению с версией вариатора. Портье Салли разговаривала по телефону, администратор Бэрни что-то объяснял симпатичной девушке из триста третьего номера. Никоим образом ни администратор, ни молодая постоялица отеля, ни их разговор меня не касались, поэтому содержание разговора выветрилось из памяти, и осталось только знание, что девушка из триста третьего номера. Бесполезное знание, но памяти не прикажешь. Пара постояльцев, степенно беседуя, сидели на диване, пили кофе. Ещё один сидел в кресле у окна, читал газету. За прилавком сувенирного киоска скучала продавщица. Сэра Джэфри нигде не было. И к лучшему.

«Если сейчас откроется входная дверь, – загадал я, – и войдут…»

Входная дверь распахнулась, пропуская носильщика с двумя объёмными чемоданами. За ним показалась пожилая чета туристов. На властном лице жены застыла гримаса вечного недовольства, фигура мужа выражала беспредельную покорность судьбе. Женщина спесивым взглядом окинула холл и не заметила, как зацепилась полой жакета за ручку двери.

– Эндрю! – во весь голос возмутилась она, оборачиваясь к мужу. – Что ты меня дёргаешь! Вечно ты со своими шуточками!

– Дорогая, это не я, – с обречённым спокойствием пояснил муж, отцепляя полу жакета.

Администратор Бэрни прервал объяснения, посмотрел на шум, понимающе улыбнулся и снова повернулся к девушке.

Я тоже улыбнулся и, обойдя пожилую чету, направился к выходу. Пока никаких отклонений в версии не наблюдалось. Хорошо бы всё шло так до самого конца акции.

– Доброе утро, сэр, – приветствовал меня на ступеньках швейцар.

– Доброе утро, э… – Я посмотрел на визитку швейцара. – Том.

– Решили посмотреть достопримечательности города? – поинтересовался он. По висевшему у меня на груди фотоаппарату швейцар определил меня в туристы, и кейс в моих руках не поколебал его уверенности. – Такси? – предложил он.

– Нет, спасибо, пройдусь пешком.

Знал бы швейцар, что это за «фотоаппарат»…

– Удачной прогулки.

– Благодарю.

Происходившее вокруг по-прежнему ни на йоту не отклонялось от версии.

В кафе за углом я сел у окна, заказал лазанью и кофе. Официантка принесла лазанью, начала наливать кофе. Лицо у официантки было хмурым из-за утренней ссоры с мужем, и я, чтобы не нарваться на остатки её раздражения, перевёл взгляд за окно.

По тротуару шла не в меру полная негритянка в неприлично обтягивающем летнем платье и туфлях на высоких каблуках. Двое мальчишек пробежали мимо, толкнули её, она оступилась, подвернула ногу и сломала каблук.

– Нечего с такой фигурой надевать туфли на высоких каблуках, – фыркнула официантка.

Я молча расплатился, и официантка, демонстрируя с какой фигурой и как надо ходить на высоких каблуках, направилась к стойке. Но, не успела сделать и трёх шагов, как нога у неё тоже подвернулась. К счастью, каблук она не сломала.

– Не будешь в следующий раз злословить! – заметил из-за соседнего столика латиноамериканец в рабочей спецовке.

Официантка растерянно оглянулась, не нашла, что ответить, и, прихрамывая, скрылась в подсобном помещении.

Я улыбнулся – всё шло своим чередом, не отклоняясь от версии вариатора, – и не спеша принялся за лазанью. В медленном пережёвывании пищи есть свои прелести – чувствуешь вкус еды, аромат приправ. Сибаритом мне не стать, но, надеюсь, именно это научит не глотать пищу по-звериному, а степенно вкушать. По крайней мере, выделяться не буду.

Весь путь к Всемирному торговому центру я проделал пешком, отмечая мелкие детали, совпадающие с версией вариатора. Проходя мимо отеля «Hilton Millennium», останавливаться в котором мне категорически не рекомендовал вариатор, я спрятал под полу пиджака нуль-таймер, стилизованный под фотоаппарат, и точно в девять часов вошёл в холл южной башни. Лифтом поднялся на восемьдесят седьмой этаж, прошёл коридором в сторону кафетерия и свернул в туалет. Здесь я занял вторую от двери кабинку, закрылся, вынул из кармана джамп и выставил дату: «11 сентября 2001 года, 08 часов 40 минут». Затем, памятуя, что было в прошлый раз, открыл на двери щеколду и нажал «Старт».

В точке прибытия по причине раннего времени никого не оказалось. Тем не менее, я, выйдя из кабинки, помыл руки и высушил их под электрополотенцем. Это заняло две минуты. Затем я вышел в коридор и спустился по лестнице на восемьдесят шестой этаж. Это заняло ещё две минуты. Перед дверью я задержался и посмотрел на часы. Восемь часов сорок четыре минуты. В семь часов пятьдесят пять минут пассажирский лайнер Boeing-737 авиакомпании «American Airlines» поднялся в воздух из аэропорта Бостона и через две минуты должен был прибыть в пункт назначения.

Я открыл дверь, вышел в коридор восемьдесят шестого этажа и свернул налево к стеклянной перегородке, за которой располагалась фирма «Chemical Technology, Ltd.» Сквозь матовое стекло просматривалась буйная зелень тропической растительности, отчего создавалось впечатление, что за перегородкой находится дендрарий, а не коммерческая фирма, занимающаяся сбытом химических реактивов. Кадки с пальмами и лианами находились только у входа, а дальше располагался большой зал, где, сидя за столами с компьютерами, трудились около двух десятков сотрудников фирмы. У входа в зал за высокой стойкой сидела миловидная секретарша Таня Хэлтон. Из версии вариатора я знал её имя, знал, что не только русских, но и славян в её роду не было, но в данной ситуации это не имело никакого значения.

– Доброе утро, сэр, – поздоровалась она, как только я вошёл в стеклянную дверь. – Вы к кому?

– Доброе утро, – кивнул я и подошёл к стойке. В реальности она оказалась ещё симпатичнее, чем на экране вариатора – вздёрнутый носик, милая россыпь веснушек, выразительные карие глаза. – У меня назначена встреча с…

Я перевёл взгляд за спину секретарши на окно, округлил глаза и сделал вид, что осёкся. Уловка сработала. Таня Хэлтон повернулась, и её лицо вытянулось от ужаса.

Boeing-737, который должен был совершать перелёт из Бостона в Лос-Анджелес, прибывал к месту своего последнего назначения. Тенью скользнув за окном, он врезался в соседнюю башню Всемирного торгового центра. Пол под ногами дрогнул, донёсся приглушённый звукоизоляцией стен грохот близкого взрыва, по толстым стёклам окон забарабанили мелкие осколки бетона.

Служащие фирмы повскакивали с мест и бросились к окнам. Никому до меня больше не было дела.

«Не будь меня, Таня, – про себя сказал я в спину секретарше, – тебе не довелось бы воочию увидеть катастрофу. Но это единственное, что я могу тебе предложить».

Никому из фирмы «Chemical Technology, Ltd.» уцелеть не удастся, так как в восемь часов пятнадцать минут из того же Бостона рейсом в тот же Лос-Анджелес поднялся Boeing-767 авиакомпании «United Airlines», конечным пунктом назначения которого будет южная башня Всемирного торгового центра. И через семнадцать минут рандеву состоится.

Я не имел права никому помогать, никого жалеть. Никому помогать я не собирался, а вот с жалостью получалось сложнее. Мне было жаль миловидную секретаршу с русским именем, и здесь я ничего поделать не мог.

Пользуясь тем, что на меня никто не обращает внимания, я расстегнул пиджак, выставил на нуль-таймере экспозицию в один час пятнадцать минут, прошёл через зал и открыл дверь в кабинет управляющего фирмой Джеральда Тамта. Его имя я тоже знал, и это тоже не имело никакого значения, но управляющего Тамта, в отличие от секретарши Тани, мне нисколько не было жаль.

Тамт стоял у окна и во все глаза смотрел на клубы дыма, вырывающиеся из горизонтальной прорехи в соседнем здании-близнеце. Он услышал, как за спиной открылась дверь, но не обернулся. Наверное, подумал, что вошёл кто-то из сослуживцев.

– Ужас! – сказал он треснутым голосом. – Нет, вы посмотрите, какой ужас!

– Да, – согласился я. – Ужас. То ли ещё будет.

Тамт повернулся.

– А вы… Вы кто?

– Фотограф, – нисколько не смущаясь, заявил я и, взявшись за нуль-таймер, цинично добавил: – Разрешите запечатлеть вас на фоне самого дерзкого террористического акта начала третьего тысячелетия?

– Что?! – опешил Тамт. – Да вы… вы…

Я щёлкнул нуль-таймером, и управляющий застыл с открытым ртом и выпученными глазами у окна, за которым щерилась безобразной улыбкой пробоины северная башня Всемирного торгового центра. В реальности Джеральд Тамт должен был погибнуть при обрушении лестничного пролёта десятью этажами ниже, когда он, набив карманы пачками долларов из сейфа, попытается спуститься по лестнице. Костюм вместе с долларами сгорит, а обгоревший труп будет раздроблен обломками здания во время падения южной башни. Теперь же Джеральд Тамт погибнет здесь, поскольку, когда экспозиция закончится, и он сможет двигаться, до обрушения здания останется около трёх минут. Его костюм, не отягощённый пачками долларов, не сгорит, но труп постигнет та же участь, и перемена места гибели управляющего никак не скажется на течении всемирной истории.

Дверь изнутри я запирать не стал (в оставшееся до катастрофы время в кабинет никто и не подумает заглянуть), подошёл к обездвиженному Тамту и вынул из его кармана ключ. Вставил ключ в сейф, набрал кодовое слово и открыл дверцу.

Когда видишь штабеля пачек долларов на экране вариатора, это не производит того впечатления, как воочию. Не знаю точно, сколько здесь было наличности, но никак не меньше пяти миллионов. Однако «моих» денег всего пять пачек. Тех, которые должны были сгореть вместе с Тамтом. Остальные, рухнув с восемьдесят шестого этажа в закрытом сейфе, уцелеют, будут найдены во время разбора завалов и возвращены фирме «Chemical Technology, Ltd.».

Я с пренебрежением посмотрел на управляющего. Странный тип – имея такую должность, годовой оклад в полмиллиона долларов, покусился на какие-то пятьдесят тысяч. Своё месячное жалование. Нет предела человеческой алчности. Впрочем, вместе с деньгами он прихватил из сейфа ещё и мешочек с бриллиантами, а это уже совсем другое дело.

Открыв кейс, я достал хроносканер и сканировал пачки долларов. Только у пяти пачек отсутствовал флуктационный след, их я и бросил в кейс. Флуктационный след отсутствовал и у фланелевого мешочка с бриллиантами, так как в реальности они сгорели вместе с трупом Тамта. Я взял мешочек, раскрыл, посмотрел. Все бриллианты были чистой воды, каждый не менее десяти каратов, и если высыпать их на руку, они не уместились бы в горсти. Громадное состояние. Я бы мог бросить работу пиллиджера и безбедно прожить оставшуюся жизнь, если бы не одно «но». Сейчас бриллианты не «фонят», но когда я попытаюсь их продать, засветятся настолько ярко, что на флуктационный свет, как мухи на дерьмо, слетятся блюстители стабильности. Ни эти бриллианты, ни двенадцать тонн золота, похороненные под обломками башен-близнецов, мне не по зубам. Мой улов – исключительно сгоревшие банкноты; они не только не пахнут, но и не светятся.

Я запер сейф и бросил ключ в мусорную корзину. Если бы ключ остался в скважине, Тамп успел бы открыть сейф, и тогда миллионы долларов превратились бы в прах, вызвав флуктуацию шестого порядка. Как, однако, много условностей нужно соблюсти, чтобы не вызвать флуктуацию времени и не быть подвергнутым вытирке. И ошибиться при этом нельзя, так как, совершая петлю во времени, чтобы исправить ошибку, ты встретишься сам с собой, что может вызвать хронологический разлом и самопроизвольную вытирку без какой-нибудь помощи службы стабилизации. Очень непросто жить здесь пиллиджеру, но там реликту ещё горше.

Подбросив на руке мешочек с бриллиантами, я покосился на застывшего в межвременье Тамта – откуда в сейфе фирмы, занимающейся сбытом химических реактивов, бриллианты? Или это побочный бизнес управляющего? Чем больше денег имеет человек, тем больше ему хочется. С другой стороны, кому-кому, но не мне упрекать Тамта в махинациях. Займись-ка, своим делом, пиллиджер, и не суй нос в чужие дела. Нечего завидовать чужим деньгам, тем более, в данной обстановке. Удача Тамта закончилась, а свою упускать нельзя.

Я положил мешочек с бриллиантами на журнальный столик в углу, где им суждено превратиться в крошево от удара бетонного перекрытия, и подошёл к двери, из-за которой доносился гул возбуждённых голосов. Служащим фирмы было не до работы – они оживлённо обсуждали катастрофу. Дурашки, бежать надо, а не лясы точить…

По версии вариатора рекомендовалось переждать восемнадцать минут, но я ждать не захотел. Достал джамп, выставил время на пятнадцать минут вперёд и прыгнул.

Как всегда во время прыжка в глазах мигнуло и вокруг вроде бы ничего не изменилось. Всё тем же застывшим изваянием стоял у стола управляющий Тамт, за окном дымила проломом северная башня Всемирного торгового центра, но где-то на уровне подкорки гнездилась уверенность, что между тем, что было в кабинете пятнадцать минут назад, и тем, что предстало перед глазами, есть небольшая разница. И дело не в том, что дым из северной башни стал гуще, а голоса за дверью глуше и менее возбуждёнными. Атавистическим животным чувством, оставшимся в каждом человеке с тех времён, когда люди жили в пещерах и, благодаря обострённому чувству страха, улавливали присутствие поблизости хищников, я ощутил, что в моё отсутствие в кабинете что-то изменилось. Будто кто-то побывал здесь и оставил после себя неуловимый, на пределе обоняния, след, сродни запаху духов или табачного дыма, хотя под данным вариатора сюда никто не должен был войти. Чёрт меня дёрнул совершить прыжок, не должен я был этого делать по версии вариатора…

Я ещё раз прошёлся взглядом по кабинету, мельком задержавшись на застывшем статуей Тамте. «Не любят тебя подчинённые, – мимоходом констатировал я, – никто и не подумал заглянуть в кабинет, чтобы переброситься с шефом парой слов по поводу катастрофы».

Ничего подозрительного я не обнаружил, но ощущение перемены только усилилось. Подсознание уловило изменение, но ни зрительный нерв, ни обоняние, ни слух аналогий не подсказывало. И всё же память говорила, что разгадка где-то рядом, стоит только напрячься…

Пол под ногами дрогнул, грохот взрыва тампонами заложил уши. Лайнер авиакомпании «United Airlines» врезался в южную башню Всемирного торгового центра.

Со стены кабинета сорвался эстамп, упал в кресло и острым краем распорол кожаную обивку. Тамт пошатнулся и каменной статуей завалился на стол, сметая на пол бумаги и канцелярские принадлежности. Теперь изменений в кабинете точно не обнаружишь, да и некогда.

За дверью на мгновенье воцарилась тишина, которая тут же взорвалась дикими криками, топотом ног, рокотом сдвигаемых в панике столов, звоном бьющего стекла. Поздно спохватились, поздно, раньше надо было бежать… Оказывается, поговорка «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», верна не только для русских.

Я выждал пару минут, пока за дверью не стихло, и вышел из кабинета. Рабочий зал фирмы «Chemical Technology, Ltd.» напоминал пресловутую посудную лавку после посещения её слоном. Перевёрнутые столы, стулья, кресла, битые дисплеи компьютеров. Пол устилали листы бумаги, пересыпанные стеклянным крошевом разбитой вдребезги перегородки, тропические растения были сломаны и растоптаны. Страшная сила – людская паника, пострашнее цунами. Между пятьдесят шестым и пятьдесят восьмым этажами лестничные пролёты рухнули, и толпа, напирающая сверху, начнёт сбрасывать в провал людей.

Хрустя под подошвами битым стеклом, я прошёл к запасной лестнице и остановился у приоткрытой двери, из-за которой тянуло дымом и животным страхом пытающихся спастись людей. Основной поток беженцев схлынул ниже, и с пятьдесят восьмого этажа доносились истошные крики.

«Ещё полминуты… – подумал я, выглядывая в щель на лестничную площадку. – Ага, вот…»

Сверху послышался топот, и на лестничном пролёте показался грузный негр в спецовке уборщика. Бежал он со сто второго этажа, бег по лестнице давался ему плохо, он тяжело, с одышкой, дышал, пот градом катился с лица.

Я подождал, пока он не скатился на площадку, затем распахнул дверь, схватил уборщика за спецовку и, подставив ногу, изо всей силы рванул на себя. И когда он кубарем полетел в коридор, ударил его по шее ребром ладони.

Уборщик сдавленно икнул и ничком рухнул на пол. От падения его туши пол дрогнул так, будто в здание врезался ещё один самолёт. Если не «Boeing», то легкомоторная «Cessna».

«Люди гибнут за металл…» – отстранённо пронеслось в голове. За металл, либо его производные. И сколько человечеству суждено жить на Земле, ничего в этом мире не изменится.

Я потёр ушибленную ладонь и поморщился. В удар я вложил максимум силы, и, быть может, убил уборщика, но ни для него, ни для меня это не имело никакого значения. Как и для всемирной истории. Все, кто сейчас находился в здании выше пятьдесят восьмого этажа, были обречены. Все, кроме меня.

– Извини, мы вроде бы коллеги, но тебе деньги больше не понадобятся, – сказал я, переворачивая грузное тело навзничь.

Уборщик захрипел, из уголка губ по щеке потекла струйка крови. Живой. Не взял я грех на душу, хотя при данных обстоятельствах убийство можно считать не грехом, а милосердием. И жертва меньше мучится, и у меня на душе спокойнее. Такова работа и её издержки.

Вывернув карманы спецовки уборщика, я извлёк ворох мятых ассигнаций, которые неудачливый мародёр выгреб из открытого сейфа на сто втором этаже, и, не считая, побросал в кейс. И без счёта знал, что здесь около двадцати тысяч.

– Покойся с миром, – пожелал я распростёртому телу, перешагнул через него и, не торопясь, направился к лестнице. До обрушения южной башни Всемирного торгового центра оставалось сорок минут, и спешить было некуда.

На ступеньках лестничного пролёта между восемьдесят шестым и восемьдесят седьмым этажами сидела женщина со сбитой причёской и в порванной юбке. Левая нога у неё была неестественно вывернута, и женщина с ужасом смотрела на неё, не решаясь притронуться.

– Помогите! – страдальческим голосом воззвала она ко мне. – Моя нога… Видите…

Я прошёл мимо с каменным лицом, как будто на лестнице никого не было.

– Да что же это… Как же вы? – запричитала женщина. – Сэр, помогите! Помогите хоть кто-нибудь!

Я поднялся на восемьдесят седьмой этаж, вышел в коридор и плотно закрыл за собой дверь. Я мог ей помочь, как помог уборщику, очистившему сейф на сто втором этаже, но в сумочке женщины был всего триста двадцать один доллар. До таких сумм я не опускался. Я мародёр, но не стервятник.

И всё же, когда я вошёл в кабинку туалета и, не утруждая себя тем, чтобы запереться, достал из кармана джамп, на душе у меня было гадко. Издержки профессии… Будь они прокляты!

Загрузка...