IV

Всякий другой на месте Мартина Паса погиб бы в водах бурной реки. Однако удивительная сила, несгибаемая воля, а главное — неизменное хладнокровие, которое отличает индейцев Нового Света, спасли его.

Мартин Пас знал, что солдаты попытаются подкараулить его под мостом, где течение было особенно стремительным. Работая изо всех сил руками, он старался выбраться из бурного потока. Ниже по течению река замедляла свой бег, и Мартин Пас, доплыв до берега, спрятался в кустах магнолии.

Что же дальше? Солдаты могут спуститься по реке и тогда наверняка схватят его. Решение пришло мгновенно: нужно вернуться в город и спрятаться там.

Чтобы избежать встреч с жителями окраинных улочек, он зашагал по самой широкой улице. Ему все время казалось, что за ним следят, однако раздумывать было некогда. Он на миг остановился перед ярко освещенным домом. Ворота были открыты. От подъезда то и дело отъезжали экипажи с испанскими аристократами.

Мартин Пас незаметно проскользнул в ворота, которые тут же закрылись. Он стремительно взбежал по лестнице из кедрового дерева. На стенах висели роскошные панно. Все залы, еще ярко освещенные, были безлюдны. Юноша промчался через анфиладу парадных комнат и очутился в каком-то темном помещении.

Но вот погасли последние люстры и дом погрузился во мрак и тишину.

Мартин Пас попытался выяснить, куда он попал. Окна комнаты выходили во внутренний сад — этим путем можно бежать. Он уже направился к окну, как вдруг услышал за спиной чей-то голос:

— Сеньор, вы забыли прихватить с собой мои бриллианты.

Мартин Пас обернулся и увидел надменного господина, очевидно, хозяина дома, который с усмешкой указывал пальцем на ларец, стоявший на столе.

Оскорбленный до глубины души, Мартин Пас вплотную приблизился к незнакомцу, который с невозмутимым видом разглядывал его. Выхватив кинжал, юноша приставил его острие к своей груди.

— Сеньор, — тихо сказал он, — если вы еще раз повторите это, я убью себя на ваших глазах.

Испанец удивленно вскинул брови. Он вдруг почувствовал какую-то смутную симпатию к этому странному индейцу. Подойдя к окну, он закрыл его и повернулся к своему ночному гостю. Тот выпустил из рук кинжал.

— Я индеец Мартин Пас… Скрываюсь от погони. Солдатам приказано схватить меня: защищаясь, я ударил кинжалом одного метиса. Этот человек — жених девушки, которую я люблю. А теперь, сеньор, решайте, как вам поступить.

— Знаете, дружище, — очень спокойно сказал испанец, — завтра я отправлюсь на воды в Чоррильос. Если вы согласитесь сопровождать меня, то разом избавитесь от всех своих преследователей, и, я надеюсь, у вас никогда не будет оснований жаловаться на недостаток гостеприимства маркиза дона Вегаля.

Мартин Пас молча поклонился.

— В моем доме вы можете спокойно спать до утра, никому не придет в голову искать вас здесь.

Испанец вышел, оставив молодого человека в одиночестве, тот был потрясен столь теплым приемом. Мартин Пас улегся на кровать в углу комнаты и, успокоенный словами маркиза, крепко заснул.

Они поднялись на рассвете. Маркиз отдал последние приказания слугам, велел передать Самуэлю, чтобы тот зашел к нему, а сам отправился к утренней мессе, ибо перуанская аристократия не пропускала ни одной службы. Со дня своего основания Лима считалась католическим городом: кроме многочисленных церквей, здесь было построено двадцать два женских и семнадцать мужских монастырей, а также четыре богадельни для престарелых, где, разумеется, были свои церкви. Таким образом, в Лиме оказалось свыше сотни католических храмов, где отправляли службу более восьмисот священников и монахов, причем еще более трехсот монахинь и монахов жили не в монастырях, а в городе.

Едва войдя в церковь Святой Анны, дон Вегаль заметил девушку, которая в слезах молилась, стоя на коленях. На ее лице застыло такое страдание, что маркизу захотелось сказать ей слова утешения. Но отец Хоакин, тихо подошедший к нему, чуть слышно прошептал:

— Ради Бога, дон Вегаль, не приближайтесь к ней!

Священник сделал знак Сарре, и она, поднявшись с колен, последовала за ним в пустой полуосвещенный придел.

Дон Вегаль, остановившись возле алтаря, прослушал мессу и отправился домой. Плачущая девушка все стояла у него перед глазами.

Дома его поджидал Самуэль, явившийся по его приглашению. Казалось, старик уже забыл о событиях этой ночи и теперь радовался, предвкушая очередную выгодную сделку.

— Что угодно вашей светлости? — спросил он, поздоровавшись с испанцем.

— Мне необходимо тридцать тысяч пиастров, и не позднее, чем через час.

— Тридцать тысяч пиастров!.. Откуда же взять такие деньги? Клянусь святым царем Давидом, сеньор, мне не так легко их найти!

— Вот вам несколько ларцов с драгоценностями, — сказал дон Вегаль, не обращая внимания на слова еврея. — Кроме-того, я предлагаю вам купить мои земли, и по весьма низкой цене.

— Ах, сеньор! — воскликнул Самуэль. — Эти земли — сплошное разоренье. Их некому обрабатывать. Индейцы бегут в горы, и урожаи не оправдывают затраченных денег!

— А во сколько вы оцениваете эти бриллианты?

Самуэль вынул из кармана крошечные весы и принялся взвешивать камни, не переставая бормотать и привычно занижая сумму:

— Бриллианты! Какой смысл скупать их сейчас? Ни малейшей выгоды! Все равно что зарывать деньги в землю… Обратите внимание, сеньор, вот этот камень не очень чистой воды… Вы же знаете, сеньор, как трудно в наше время продать столь дорогие украшения. Нужно очень далеко ехать… Американцы, конечно, охотно купят камни, чтобы потом перепродать их сынам Альбиона…[8] Однако купят они их по такой цене, что я останусь внакладе… Как вы считаете, десять тысяч пиастров устроят вашу светлость? Это, конечно, не слишком много, но…

— Разве я сказал, — брезгливо поморщился испанец, — что мне мало десяти тысяч?

— Поверьте, сеньор, я не могу добавить больше ни реала!

— Забирайте камни и немедленно принесите мне деньги. Необходимо тридцать тысяч, на недостающую сумму я дам, вам залоговую квитанцию на свой дом. Надеюсь, это достаточное обеспечение?

— Ах, сеньор, в этом городе с постоянными землетрясениями никто не знает, кто умрет, а кто останется жив, что будет стоять века, а что рухнет…

Самуэль несколько раз прошелся, ступая на пятки, словно проверяя прочность паркета.

— Только чтобы услужить вашей светлости, я найду для вас деньги, хотя мне это сейчас очень непросто: я ведь выдаю замуж дочь за кавалера Андреса Серту… Вы знаете его, сеньор?

— Нет, я не знаю сеньора Андреса Серты. Прошу вас, немедленно пришлите мне деньги и заберите драгоценности!

— Хотите получить расписку?

Дон Вегаль, не удостоив торговца ответом, прошел в соседнюю комнату.

— Спесивый испанец! — пробормотал сквозь зубы Самуэль. — Ну погоди, как только ты лишишься своего богатства, я собью с тебя спесь! Хвала Соломону, он не обидел меня умом и смекалкой, я умею делать дела.

Расставшись с евреем, дон Вегаль направился в комнату, где провел ночь Мартин Пас. Маркиз нашел его в угнетенном состоянии.

— Что с вами? — спросил он.

— Сеньор, я люблю дочь человека, который приходил к вам…

— Любите еврейку! — с ужасом воскликнул дон Вегаль, но, заметив, как помрачнел молодой человек, поспешил добавить: — Сегодня нам надо ехать, но ведь мы сюда еще вернемся!

Через час Мартин Пас, одетый в испанское платье, вместе с маркизом покидал город. Дон Вегаль не взял с собой никого из слуг.

Чоррильос находился в двух лье от Лимы. Небольшая красивая церковь этого индейского прихода во время летнего сезона служила местом встреч местной аристократии. Следует заметить, что азартные игры, запрещенные в Лиме, в Чоррильосе были разрешены на весь летний сезон. Особенным пристрастием к этому делу отличались местные дамы: не один богатый кавалер за одну ночь проигрывал здесь какой-нибудь прелестнице все свое состояние.

Сезон только начался, народу в городке было еще мало, и дон Вегаль со своим спутником без труда устроились в старинном особняке на самом побережье, откуда открывался вид на Тихий океан.

Маркиз дон Вегаль принадлежал к одной из древнейших испанских фамилий и очень гордился этим. Он был последним представителем знаменитого рода. Вот отчего на лице его навсегда застыло выражение усталости и грусти. Какое-то время он активно участвовал в политической жизни страны, но в конце концов возненавидел все эти общественные потрясения, в основе которых лежали, как правило, личные амбиции политических деятелей. С тех пор он жил замкнуто, почти не принимая никого, если не считать редких вынужденных визитов вежливости.

Огромное состояние маркиза таяло день ото дня, имения его были запущены, не хватало рабочих рук, чтобы привести их в порядок, и маркиз постоянно делал разорительные займы. Однако перспектива окончательного краха ничуть не пугала его. Беззаботный, как все испанцы, проводивший все свои дни в праздности, он совершенно не заботился о будущем и не думал о том, что может разориться. Он был когда-то любящим мужем и отцом очаровательной дочери, но оба обожаемых существа погибли во время страшной катастрофы, с тех пор у маркиза не было никаких привязанностей, он жил, ни о чем не задумываясь, отдавшись на волю случая. Дон Вегаль считал, что сердце его омертвело навсегда, но внезапная встреча с Мартином Пасом оживила его — словно пламенная страсть индейца разожгла дремавший под пеплом огонь. Дон Вегаль устал от общества благородных испанских аристократов, ни одному из них он больше не верил, однако он испытывал отвращение и к метисам, которые изо всех сил стремились дотянуться до него. А вот индейцы, напротив, привлекали его. Маркиз с удовольствием общался с этими гордыми и простыми людьми, предки которых так мужественно сражались когда-то с солдатами Писарро.

Маркиз понял, что Мартина Паса считают в Лиме погибшим. Однако его пугала любовь молодого индейца к дочери старого еврея, и он решил вторично выступить в роли его спасителя: ускорить свадьбу Андресв Серта и Сарры.

В те дни, когда Мартин Пас особенно грустил, маркиз, чтобы избежать разговоров о прошлом, постоянно переводил беседу на какие-нибудь отвлеченные темы. И все же однажды, не выдержав очередного приступа тоски у Мартина Паса, дон Вегаль обратился к нему:

— Зачем, мой друг, оскорблять банальными страданиями благородство вашей натуры? Разве не был вашим предком Манко-Капак, истинный герой и патриот своей земли? На прекрасные поступки способен только человек, не униженный недостойной страстью! Разве сердце не подсказывает вам, что самое главное — это вновь обрести свою независимость?

— Мы постоянно стремимся к этому, сеньор! День, когда мои братья поднимутся на борьбу за независимость, возможно, недалек.

— Понимаю! Вы говорите о тайной войне, которую ваши братья готовят в горах? По условному сигналу они с оружием в руках спустятся в город и, как и прежде, будут разбиты! Посмотрите, как вы и ваши собратья оказались втянутыми в эти бесконечные политические потрясения, ареной которых вечно являлось Перу! А в результате всего этого выиграют метисы, которые воспользуются поражением и индейцев и испанцев!

— Мы спасем нашу страну! — воскликнул Мартин Пас.

— Да, вы спасете ее, если осознаете свою истинную роль! Послушайте меня, Мартин Пас, я люблю вас, как сына, и говорю вам с горечью: мы, испанцы, выродившиеся потомки некогда великого народа, не способны вернуть былого великолепия этой стране. А это значит, что вы должны победить в себе проклятый «американизм», который велит изгнать из страны всех европейцев, кем бы они ни были. Знайте, лишь европейская иммиграция спасет перуанскую империю. Вместо той междоусобной борьбы, в которой вы погрязли и которая принесет все касты в жертву одной-единственной, протяните лучше руку трудовым людям Старого Света!

— Индейцы, сеньор, всегда будут видеть врага в любом иностранце, кем бы он ни был, и ни за что не потерпят, чтобы он дышал воздухом наших гор. Та власть, которую я имею над своими собратьями, исчезнет в тот день, когда я изменю клятве уничтожать наших угнетателей. Да и потом, кто я сейчас? — прибавил он печально. — Беглец, которому и трех часов не позволят остаться в живых, если я появлюсь на улицах Лимы…

— Друг мой, обещайте мне больше никогда не говорить об этом.

— Как можно обещать это вам, дон Вегаль, ведь тогда я не смогу больше говорить с вами откровенно!

Маркиз замолчал.

Тоска снедала молодого индейца все сильнее день ото дня. Маркиз содрогался от ужаса при мысли о том, что молодой человек может вернуться в Лиму, где ему грозит верная смерть. Он горячо молился за него и старался насколько можно ускорить свадьбу Сарры. Именно с этой целью он отправился однажды утром из Чоррильоса в Лиму. Там он узнал, что Андрес Серта уже выздоровел и скоро состоится его свадьба, в городе только об этом и говорили.

Дону Вегалю очень хотелось собственными глазами увидеть девушку, которую так любит Мартин Пас. Дождавшись вечера, он отправился на Пласа-Майор, где всегда полно народу, и встретил там своего старого друга отца Хоакина. Священник был страшно удивлен, узнав, что Мартин Пас остался жив. Он пообещал маркизу сообщить дону Вегалю, если узнает что-то новое.

Неожиданно внимание маркиза привлекла девушка в черной мантилье, ехавшая в карете.

— Кто эта красотка? — спросил он у отца Хоакина.

— Невеста Андресв Серта, дочь еврея Самуэля.

— Эта красавица? Дочь еврея?!

С трудом сдерживая волнение, маркиз распрощался с отцом Хоакином и поспешил в Чоррильос. Он узнал в невесте Андресв Серты ту самую девушку, что молилась в церкви Святой Анны.

Загрузка...