Майнеры

Глава 1

Москва, март 2011 г.

Прозвенел школьный звонок. Его оглушительного дребезга Дмитрий Ларин всегда пугался, ему казалось, где-то рядом сработала сигнализация, предупреждающая об опасности или, что еще хуже, – взломе: нужно срочно, во что бы то ни стало, искать убежище или прятаться от группы быстрого реагирования, которая не будет разбираться, кто преступник, а кто мимо проходил. Старый звонок висел прямо над дверью кабинета математики на втором этаже столичной средней школы. Из его корпуса торчали перекрученные и запачканные побелкой провода.

Он вздрогнул, не успев закончить фразу, чем же так важен консенсус для принятия значимых решений в условиях неопределенности и какое это имеет отношение к математике. Обычно дальше он рассказывал про византийского полководца Велизария, его роковое сражение, в котором тот проиграл небольшому отряду готов, доверившись чутью, а не фактам. Ларин считал, подобные исторические экскурсы, во-первых, дают передышку ученикам, а во-вторых, показывают, что математика – неизмеримо шире, чем принято думать, и имеет приложение практически во всех отраслях человеческих знаний.

Пронзительный лязг сбил Дмитрия с мысли. В который раз он подумал, что звонок нужно поменять, даже если придется это сделать за собственные деньги.

– Урок окончен, – сказал он, глядя в класс красными от недосыпания глазами. – На следующее занятие выучить нахождение суммы убывающей геометрической прогре…

Его уже никто не слышал. Сорвавшись с мест, ученики одиннадцатого «Б» ринулись к выходу, сбивая друг друга с ног, расталкивая парты, опрокидывая стулья и громко гогоча. Прямо на ходу добрая половина класса доставала сигареты, абсолютно не стесняясь преподавателя. Отдельные «одаренные личности» могли закурить прямо здесь, но все же до крайностей на его уроках доходило редко, хотя душок порой стоял как в пивном баре «Жигули» за углом.

И что с того, подумал Дмитрий. Никому из них математиком не быть, профессия не самая, мягко говоря, выгодная и популярная. Даже те, кто планирует стать программистами, искренне недоумевают, зачем нужна математика, – все эти косинусы, прогрессии, мудреные логарифмы, не говоря уже об интегралах.

– Дмитрий Сергеевич, сигареткой угостить? – Он услышал голос над ухом и повернулся в сторону говорящего. Это был Денис Скоков, последний человек из 11 «Б», кого хотелось бы видеть сейчас перед собой.

– Не курю, – сказал он, продолжая делать пометки в журнале.

– Почему так? Болеете или мама не разрешает?

К ученикам запрещено применять физическую силу под страхом увольнения и Уголовного кодекса. Но развязного, наглого Скокова стоило немного приструнить, бог свидетель, – в подростковом возрасте ум за разум заходит от гормонов и безнаказанности, человек теряет ориентиры и впотьмах творит черт знает что.

Ларин приподнялся на стуле. В следующем году ему исполнится тридцать пять, он женат, один ребенок, небольшое брюшко не портит его фигуру, и дать затрещину прыщавому самодовольному Скокову, пожалуй, будет даже приятно. Нет, это будет истинный праздник!

Но он этого не сделает. Потому что… боится. Боится разнузданных непредсказуемых учеников, боится сорваться, и они, как шакалы, чувствуя страх, постоянно провоцируют его. Он боится лишиться места, хотя прекрасно знает, что замены ему нет, на нищенскую зарплату математика никто не пойдет. Тем более во втором полугодии.

Скоков отпрянул, смахнув со стола стопку тонких ученических тетрадей. Они разлетелись между ними, шелестя исписанными страницами, словно стая испуганных птиц, и тут же осели – у ног, под партами, меж сдвинутых стульев.

– Э-э, осторожнее, папаша, я ведь и сдачи могу…

– Не можешь, – еле слышно сказал Ларин, выбираясь из-за стола.

– Черт! – выпалил Скоков. – Больной придурок! – не теряя времени, он рванул к двери.

– Уродец! – крикнул ему вслед Ларин. – Беги, беги, всю жизнь бегать будешь! Козел! – он вернулся на свое место. Тетради лежали перед ним кривым шахматным ковром, на одной из них отпечатался темно-серый след от кроссовки ученика.

Скоков по кличке Скок вряд ли слышал его слова (тем более мысли), он уже бежал по ступенькам школы, расталкивая малолеток, цепляя девчонок за расфуфыренные блузки. Приятное, будоражащее покалывание адреналина наполняло его сверху донизу. В кармане лежала новенькая купюра в пятьсот рублей, выданная тетей на расходы.

Родители мальчика погибли, когда ему стукнуло шесть лет: тетя сказала— их атаковала акула во время погружения с аквалангами возле Мадагаскара. В тот несчастливый год семнадцать человек лишились жизни по вине акул из-за беспечности и невнимательности: вероятно, эти далеко не самые лучшие человеческие качества, позволившие угодить его родителям в зубастую пасть, перешли по наследству к младшему Скокову.

– Эй, Скок, есть что курить? – Длинная рука попыталась остановить его за локоть, Марк Остерман из параллельного класса, высокий, долговязый сын директора ювелирного бутика, показывал знаками, что не прочь затянуться. Он жутко боялся гнева отца, помешанного на здоровом образе жизни, и не покупал сигареты, предпочитая стрелять их в школе у более раскрепощенных одноклассников. После уроков Марк съедал пачку ледяного «Холлса», заедая тремя пучками свежей петрушки. Но вонь от гривы волос до плеч выдавала его с поличным. Марк кивал на одноклассников: мол, все курят, поэтому от меня и тянет никотином, и отец ему верил. Или делал вид.

– Самому надо, – крикнул Скоков и побежал на выход, к заднему двору школы, где за пожарной лестницей, спускавшейся ярусами с пятого на первый этаж, размещался грузовой пандус школьной столовой.

«Короткая перемена, – думал он, – не успею покурить из-за этих идиотов. А какой следующий урок? Русский? Кажется, физра. Можно не спешить».

Издали махнул рукой Валерик, Валерий Павлович, учитель физкультуры, бывший баскетболист. Кажется, он играл в ЦСКА, по крайней мере, так говорит. Ушел по здоровью, что-то с сердцем, хотя Денис частенько заставал его в тренерской, прячущего бутылочку коньяка в дальний ящик стола. Валерика лучше не бесить. Это не Ларин – чуть что, может и под дых, типа в шутку. Пожалуешься, скажет – мячом прилетело. Свои же засмеют. То ли дело Ларин. Никакого достоинства. Круглый неудачник. В расцвете сил, когда мужики в его возрасте разъезжают на «гелендвагенах», крутят штурвалы на дизайнерских яхтах, он работает школьным учителем. За зарплату в пятнадцать тысяч максимум. Как он живет? Скоков поежился, затянулся. Вот-вот прозвенит звонок.

Месяца полтора назад на новогодней дискотеке он познакомился с ребятами, которые предложили продавать травку в школе. Человек по кличке Архивариус заправлял мелкооптовой сетью, у него Скоков пару раз брал товар. С одной стороны, занятие опасное, но что еще может так привлекать, как не постоянный риск? Да, дело сомнительное, только… как еще заработать в пятнадцать лет? Родителей нет, в случае чего папаша не надерет задницу и не урежет недельный бюджет. Когда некого бояться – решения созревают сами собой, и он согласился.

Тетя? Что она сделает? Пропадает целыми днями в институте ядерной физики, чем занимается – неизвестно, главное, не капает на мозги и не забывает выдавать на расходы.

После гибели родителей он жил с тетей в трехкомнатной квартире-сталинке. Типичное жилье фанатика-ученого – максимум книг, минимум ремонта и прочих изысков. Денис с детства рассматривал корешки ученых талмудов в старинном шкафу. Помимо Жюля Верна, Стругацких, Ефремова, полки ломились под весом толстенных томов по электродинамике, физике, материаловедению и даже кибернетике Винера. От нечего делать он листал эти книги, начиная с первого класса, поначалу без особого интереса, разглядывая немногочисленные картинки, потом, научившись писать, он взял карандаш и пробовал что-то решать, по аналогии.

Втянулся, и ему даже стало нравиться: физические, математические задачи, термодинамика, теория игр, алгоритмы. Словом, все, что он находил в шкафу, немедленно пробовал «на зуб». Тем не менее в школе он показывал неизменно плохие результаты. Тетя не ругала его, списывая низкую успеваемость на последствия психологической травмы от потери родителей. То же самое делали и учителя, чтобы не забивать себе голову. В итоге он понял – задачки, дающиеся так легко, для жизни не имеют никакого значения.

Они не наполняют кошелек, ими не развеселишь девушек, и, глядя на Ларина, он еще больше удостоверялся в собственной правоте. Учитель математики ходил в единственном костюме отечественного производства, мешковатом и несуразном, писал обыкновенной шариковой ручкой, и единственной ценной вещью, которой очень дорожил, был новый iPhone 4. Понятное дело, сам себе такой телефон он никогда бы не позволил, значит – подарок.

Скоков представлял, как может выглядеть жена Ларина, и ему становилось любопытно: ни одна красивая девушка не захотела бы жить в нищете. Поэтому к четырнадцати годам он забросил гениальные задатки (о которых, впрочем, думал как о самых заурядных) на верхнюю полку серванта вместе с задачником по квантовой электродинамике. К чему все это? Дурость.

Никто в классе понятия не имел, что школьные уроки, домашние задания, такие страшные предметы, как физика, химия, тригонометрия, для него не представляли интереса ввиду простоты. Он не понимал, зачем такую ерунду нужно учить, если все решения виделись как на ладони. Тем труднее делать все шиворот-навыворот, решать примеры с кучей ошибок, иногда и вовсе притворяться умственно недоразвитым. Последнее у него получалось все лучше и лучше, иной раз Денис ловил себя на мысли, что шутовство и есть его настоящее, истинное лицо.

Тем не менее один раз он прокололся, причем довольно серьезно. Анна Евгеньевна, учитель физики – рассеянная медлительная дама, нараспев объясняющая уравнение Эйнштейна для фотоэффекта, – она бы ничего не заметила. Однако он имел неосторожность поднять бумажку, выпавшую из бокового кармана пиджака Ларина, когда тот выходил из класса по окончании урока.

Зачем он это сделал? Чистое любопытство, конечно же. Скоков замер, глядя, как листок кружась залетел под парту. Тем временем Ларин, не заметив пропажи, ушел.

Читать чужие письма некрасиво, но черт возьми, что упало, то пропало! Особенно у Ларина. Развернув ее, он увидел формулу уменьшающейся геометрической прогрессии с несколькими неизвестными параметрами. Внизу проведена черта и знак вопроса.

Ничего сложного, детская задача, подумал Скоков. Рука потянулась к мелу, на доске стали появляться математические выкладки. Он писал быстро, мел поскрипывал, крошился, но процесс, как хорошая книга, затянул его, он видел несколько вариантов, и все они – черт возьми! – имели право на жизнь и были одно другого красивее. Кто знает цену красивому решению, тот познал гармонию мира.

Он действовал, скорее, под влиянием импульса, как, например, композитор, который набрасывает ноты, услыхав интересную мелодию, или писатель двумя-тремя словами описывает лицо незнакомки, мельком увиденной в окошке проезжающей мимо автомашины.

После знака равенства Скоков поставил число 21 и добавил шесть нулей, потом продолжил решение, указав, что, исходя из задания, прогрессия может иметь дополнительную реализацию на протяжении отрезка в 132 единицы, и окончание прогрессии, чего бы она ни означала, будет заканчиваться в точке 2140. Заинтригованный, он переводил взгляд со смятого листка на доску.

Удовлетворившись решением, Скоков кивнул самому себе, в странном забытьи положил листок на парту и отправился курить. Затягиваясь, перед собой он продолжал видеть зеленую доску и неровный ряд цифр, складывающихся в гармонический ряд. Когда же молния озарения вспыхнула в голове, он вспомнил, что забыл стереть с доски, кинулся обратно в класс, чуть ли не влетел в него, но перед дверью остановился как вкопанный.

Возле доски, скрестив руки на груди, стоял Ларин.

Он смотрел на осыпавшиеся цифры, выведенные мелом, и словно не верил глазам, переводя взгляд то на потрепанный листок, который теперь держал в руках, то обратно на доску.

Его губы шевелились, иногда он взмахивал кистью руки, как дирижер. Неслышная музыка звучала в его голове, и музыка, должно быть, крайне интересная. Скоков замер, боясь пошевелиться, он разглядывал учителя сквозь дверной проем. В контровом свете тот казался очарованным Мефистофелем.

Внезапно Ларин повернулся, и таинственный ореол сменился видом пойманного на месте преступления подростка. «Как бублик в магазине спер», – проскочило в голове у Скокова.

Посередине фойе, в паре метров от двери класса, среди гущи суетящейся малышни стоял Скоков с глупой улыбкой, в руках он сжимал мятую банку кока-колы, по стенке которой ползла коричневая капля.

Ларин покачал головой. Взяв тряпку, он с остервенением принялся вытирать доску, будто боялся, что кто-то подсмотрит записанное на ней решение. На цифре 21 он чуть задержался, но мгновение спустя затер ее с еще большим нажимом.

– Сейчас дырку протрешь, – услышал он голос Скокова и скривился от отвращения.

«Идиот, – подумал Ларин. – Боже, какие бараны. Имбецилы. И как с ними работать?»

Но ведь кто-то же написал это красивое решение, над которым он раздумывал уже месяц, причем за пять минут, пока Ларин отлучился в столовую.

«Интересно, кто? Может быть, Надя Овчинникова, завоевавшая под его руководством пару лет назад третье место на Московской математической олимпиаде? Только она гипотетически могла решить прогрессию. Хотя Ларин и в ней сильно сомневался. Последним из класса выходил Скоков, Ларин чувствовал давящее, неприятное ощущение от взгляда на затылке. Но этот, с позволения сказать, Homo Erectus[1] способен разве что на поглощение пищи. Говорят, последние эректусы вымерли при извержении гигантского вулкана Тоба около семидесяти пяти тысяч лет назад.